|
|
||
Есть же у М. Булгакова "Записки молодого врача"?
Так и мои "Записки военного фельдшера" имеют полное право на существование.
Уже прошло больше двадцати лет с момента "дембеля" но, кое- какие события из той весёлой жизни всё равно, нет-нет, да будоражат мою память. Самое интересное, я не желаю вспоминать первые полтора года службы. Это время навсегда вычеркнуто из моей памяти. Я хочу рассказать о последних месяцах моей бытности в рядах бывшей армии, бывшей громадной и "нерушимой" страны под названием СССР.
... Помню, очухался я в госпитале, огляделся, украдкой посмотрел на свои руки и ноги, на месте ли. На месте. Постепенно вспомнил события последних нескольких дней. И пришёл к выводу, что служба моя подошла к концу. Но нет...
Перед выпиской зашёл ко мне в палату какой-то ужасно небритый и помятый прапорщик, спросил фамилию, сверился с какими-то бумажками, достал из моей пачки, лежавшей на прикроватной тумбочке последнюю сигарету, прикурил прямо в палате, и пролаял:
- В одиннадцать тридцать с вещами у входа, - и ушёл.
У больничного подъезда, на деревянной, грязной скамейки уже сидело несколько солдат понурого вида. Они молча курили. Я успел заметить что, несмотря на тёплую погоду, они были одеты в старые шинели без погон и без ремней. На шинелях так же отсутствовало больше половины пуговиц, а у одного солдатика не было хлястика.
- Прапора ждём? - поинтересовался я, и попросил закурить.
- Его, - ответил мне один из солдат. - Ты бы переоделся в старое, а то ведь там
разденут, не в чем домой ехать будет.
- Слышь, зёма, - обратился ко мне другой солдат, - У тебя не гепатит ли был?
Будь другом, нассы мне немного в банку, а?
- Нет, не гепатит. А тебе зачем ссака-то?
- Да не охота в дисбат ехать. Три года дали, суки. А так, ссаку твою выпью,
заболею, меня и комиссуют.
- За что попал то?
- Да кто бы знал, что кишлак тот на договоре. Литёха сказал: "пали", я и
пальнул. А в сарае том детишек прятали. Шестеро заживо сгорело, ещё трое задохнулись от дыма... Литёху того жахнуло через пару дней, а меня в дисбат. Прокурор, гад, так и сказал на суде, мол, в Советской Армии служишь, сынок, не в СС. Что я, фашист, что ли?
- Хорошо ещё отделался - дисбатом, могли и в тюрьму на несколько лет
упрятать.
- А тебя за что?
- Да я, вроде бы, в дисбат не собираюсь. Контузия была. Хотя, может и
натворил чего. Не помню нифига.
Пришёл наш прапорщик с двумя автоматчиками. По- моему, он был не совсем трезв, а по правде говоря, совсем не трезв.
- Строиться, падлы! - скомандовал он отрывистым лаем, а про себя пробурчал: -
Делать мне больше нечего, как арестантов возить. - Потом махнул мне: - Отойди в сторону!
Прапор достал папку, раскрыл её, назвал фамилию.
- Я! - Последовал ответ.
- Статья, срок? - опять прогавкал прапорщик.
Солдат ответил, прапор вызвал другого штрафника. Я спросил:
- Старшина! А меня - то куда?
- С нами поедешь, до Ташкента. Там скажут, где дослуживать будешь...
Ваха.
Дослуживать меня отправили в Читинскую область.
Дивизион располагался на сопке Мун-Кун. По-бурятски это означает
"двуглавый". Действительно, если смотреть на сопку издалека, видно две вершины. Сопка стоит посреди голой степи, её легко можно увидеть во всей красе, скажем, из окна поезда Пекин-Москва. Проехав станцию Безречная, не доезжая станции Мирная, слева по ходу поезда.
На сопке меня встретил начальник штаба дивизиона, майор Муза.
- Чуешь, доктор, фельдшер наш дембельнулся полгода как, ребята болеют,
многие просто косят. Трудно тебе будет. Скоро дизентерия начнётся, плюс местное население привыкло к нам за медициной обращаться. Медпункта ещё нет, наш доктор принимал на свежем воздухе... Ну, располагайся пока в отделении ПБО, завтра офицеры на сопку поднимутся, замполит тебе инструкции даст. Ты его человек.
- Что значит "его"? Я свой, собственный.
- Не шуми, доктор! У нас как? Повар- человек командира. Мой человек- писарь
секретной части. А ты и каптёрщик - люди замполита. Всё очень просто. Свободен!
Казарма меня встретила, скажем так, никак. Кое-где на койках валялись несколько солдат, видимо отдыхающая смена караула. Человек двадцать пялились в телевизор, еще солдаты торчали в Ленинской комнате. Листали газеты, писали письма. Я тоже пристроился чиркнуть пару строк домой, но в это время в комнату зашло трое:
- Ты доктор? Тебя Ваха зовёт.
- А что с ним, что он сам прийти не может?
- У него и спросишь. Ваха в каптёрке у стартов.
- А где эта каптёрка?
- Пошли, покажу!
На продавленном топчане лежал здоровенный грузин, мне тогда показалось, что
ростом он был никак не меньше трёх метров. Позже, когда мне в руки попала его медицинская карта, я узнал, рост был метр восемьдесят восемь.
При первом же моём появлении грузин сделал страдальческое лицо и застонал:
- Сестра! Сестра! Умыраю!
Врубившись, что "сестра" это, ни кто иной, как я, подошёл к нему ближе, и
спросил:
- Что случилось, Ваха?
- Нэ видишь, что ли? Умыраю! Мнэ дэмбэль скоро. Как я балной паеду?
И показал мне фурункул на плече.
- Ну, от этого ещё никто не умирал. Завтра приходи, у меня приём с 9 до 11,
что-нибудь придумаем.
Грузин взвился:
- Ты доктор, или х... собачий? Лечи, давай, дэдушку Советской Армии!
- Да у меня и нет сейчас ничего. Завтра в полк поеду, возьму лекарства.
- А я что? До завтра умырать должэн? Ты доктор, или кто? Мнэ сегодня на
караул. Иды к Муза, гавары, не можэт Чалигава на караул. Пускай на кухня ставит, или днэвальный.
- Нельзя тебе на кухню с фурункулом. А дневальным... я скажу Музе.
- Иды! Гавары!
- Развод нарядов будет, скажу.
- Ты как с дэдушкой гаварышь? Сколько днэй до прыказа? Зачем не знаешь?
Ночью подниму, что бы знал!
- Слушай, Ваха! Мне и самому "дембель" уже улыбается. Я не "ушан" какой-
нибудь. Я тоже "дед". Так что не пыли тут.
- Я думаль, молодого прислали, извини, дарагой! А зачем тыбя к нам? В этот
клоака? Тут одны залётчикы, да молодые абыжэнные.
- Дослуживаю, после контузии.
- Ты из Афгана? Малхаза Абуселидзе не встрэчал?
- Не приходилось.
- На Герат служыт. Мой друг из школы. Как брат мнэ. Мат, Отэц мнэ пишут,
сэм мэсац писем нэт.
- Не встречал, извини.
- Ладно, доктор. Иды! Муза нэ забуд гаварить, что Чалигава савсэм бальной, нэ
может на караул.
Ваху вместо караула отправили на смену в кочегарку, чему Ваха был
несказанно рад.
Ночью кто-то осторожно тронул меня за плечо. Я проснулся и, честно говоря, немного испугался. Передо мной стоял перемазанный угольной пылью киргиз, в чёрном бушлате. Он приложил указательный палец к губам, "Тс-с!", и прошептал:
- Ты доктор? Пашли на качегарка!
- Что там?
- Не знаю. Оразбердыев сгорел.
- Как сгорел?
- Подрезка делал. Уголь из печка упал. Оразбердыев савсем сгорел.
Через несколько минут я, не совсем одетый, был уже в кочегарке. Ещё не поняв, кто и что передо мною, я услышал:
- Доктор! Шесть тачка угол, и иди спать!
- Чего?
- В уши долбимся? - из полутьмы кочегарки вышел другой измазанный
углём киргиз. - Шесть тачка угол привезёшь - спать пайдёшь.
- А если только пять тачка будет? - я передразнил киргиза. Но тот юмора
не понял и ответил серьёзно:
- Пять тачка утро мало. Шесть тачка как раз хватит. Быстро привези, быстро
спать иди.
- А кто сгорел-то?
- Никто не сгорел. Иди быстро за угол, если офицер на дорога будет, скажешь
на туалет идёшь.
- Урук! Ты кого подняль? - раздался голос Вахи.- Я тебе сказаль молодой боец
поднять. Не знаешь, гдэ молодой боец спыт? А ты дедушка подняль? Дедушка тебе уголь возыть будэт?
- Ваха? Так чего тут случилось-то? Этот мне сказал, что кто-то сгорел.
- Иды спат, доктор! А ты, урук, дэсят полный тачка уголь вези! Да смотри!
Уголь сначала на решётка ставь!
- Я думал, доктор тоже молодой, в тот угол молодой спят, - оправдывался
киргиз.
- Доктор! Ещё раз кто ночью разбудит, скажи, "Ваха ходи разрешение брат".
Первые пациенты.
Для приёма больных мне отгородили угол в Ленинской комнате. Туда поставили кушетку, стол, и стеклянный медицинский шкаф для лекарств. Шкаф был пуст. Всё, что мне досталось в наследство от предыдущего фельдшера, это перепачканный йодом рулик бинта и пачка сульфодиметоксина, с давно истёкшим сроком годности.
Первым ко мне зашёл старший лейтенант Чирков. По возрасту, он давно тянул на майора, но он не был профессиональным военным, студента вырвали из аудитории, и отправили в армию. Ему там понравилось, он и остался служить.
- Доктор! Выручай! - сказал он, бухнувшись на кушетку.
- На что жалуетесь?
- Перебрали вчера малость, спирт есть?
- Нет. Не получал ещё медикаментов.
- Это плохо. Смотри, доктор, на дивизион тебе положено двести грамм спирта в
месяц. Учти!
- Учту.
- Ну, так иди к командиру, и требуй, чтобы тебя в полк спустили за лекарствами.
Как раз сегодня начпрод спускается за продуктами, с ним и езжай. Он пайку пока получать будет, ты свои дела сделаешь. Только ему не наливай!
- Не налью.
- Спирт мне отдашь!
- С какой радости?
- Предыдущий фельдшер так делал. У меня свой сейф есть.
- А что я с этого иметь буду?
- Я тебе всегда увольнительную сделаю, если на переговоры захочешь, или ещё
куда.
- Подумаем, товарищ старший лейтенант.
- Подумай.
В это время за занавеску просунулась чья-то голова.
- Тебе чего, Абдуллаев? - грозно спросил Чирков. Голова тут же исчезла. Но
потом появилась снова:
- Я к доктору.
- Чего у тебя?
- Живот третий день болит, товарищ старший лейтенант.
- Стой там! Замри!- скомандовал Чирков, и тут же запустил в солдата стулом. И,
кажется, попал.
- Болит?
- Уже меньше, - потирая лоб, ответил Абдуллаев.
Чирков, ни слова не говоря, запустил стулом второй раз. И снова попал.
- Болит?
- Уже нет. Разрешите идти?
- Двигай!
- А вдруг у него что серьёзное? - спросил я.
- У него? Да это же первейший шланг на всём дивизионе. Все они пошланговать
любят. Вот ты вчера Чалигаву с караула снял? Он всю ночь проспал в кочегарке. И наверняка ведь кого-нибудь из молодых солдат ночью поднял, и работать заставил. А я бы, на месте майора Музы, тебя бы в караул поставил, вместо Чалигавы. Освободил бойца от наряда, сам вместо него и долбись! И не посмотрел бы, что у тебя на погоне три сопли висит. И Афган за плечами. И должность прапорщика. Вот так! Про спирт не забудь! - Чирков ушёл.
Немного позднее я познакомился с Чирковым поближе.
Знакомство было не из приятных.
Он страдал паранойей. Вообще, с психикой у него были большие проблемы. Мне иногда было странно, как такого вообще держат в армии?
Как стреляющий офицер, он был никуда не годен, поэтому на боевое дежурство его не ставили. Он был почти вечным дежурным по автопарку, или по дивизиону. Его всегда назначали старшим на разгрузку вагонов, или на уборку картофеля. Но самое главное, его жена работала на базе военторга. Как только дежурный ТВК сообщал, что из ворот базы выехала машина с водкой, Чиркова тут же вызывал командир, и уже через несколько минут, Чирков мчался на командирском "УАЗе" в сторону базы. Может, только поэтому его и держали в армии.
ТВК - это такая большая антенна с телевизором. По телевизору видно всё вокруг в радиусе ста километров. Например, во время боевой тревоги, когда засекали цель, можно было увидеть не только марку самолёта и бортовой номер, но и разглядеть лицо пилота. В остальное время ТВК использовали за наблюдением передвижения машин со спиртным от базы военторга.
Ещё у Чиркова был такой прибамбас.
В те дни, когда он оставался на сопке дежурным по дивизиону, телевизор даже не включали. Всё равно Чирков не даст смотреть после отбоя.
Сперва он подходил с улыбкой, и довольно вежливо просил выключить телевизор, и отбиваться. Через три минуты, в казарме раздавались выстрелы. Чирков палил из своего "Макара" куда ни попадя. По лампочкам, по дверям, по тому же телевизору. Один раз он таки в телевизор попал.
Дядя Вася, командир дивизиона, (он заслуживает отдельной главы), просто-напросто набил ему морду в своём кабинете, и запретил выдавать Чиркову пистолет.
Откуда я знаю про мордобой?
Я лично заклеивал пластырем то, что ещё недавно было лицом Чиркова. Когда я, не удержавшись, поведал ребятам о случившимся, Ваха сказал:
- Вот, а гаварылы, что дядя Васа апырацыю "Шкаф" толка прапарщыкам и
сэржантам дэлаыт.
- Что за операция "Шкаф"? - спросил я.
Ваха загадочно улыбнулся:
- Узнаешь со врэмэнэм, ты же то жэ сэржант.
Вскоре Чиркова забрали от нас, командовать авторотой в полку. Никто сильно и не
жалел. Только молдаванин Гриша Карцин, грустно улыбнулся:
- Чирков пуло. Из меня пингвина делал.
И я узнал историю операции "Пингвин".
Гриша Карцин, стоя в карауле, решил погреться. Ничего лучше не придумал, как
забраться в командирский "бобик", стоявший недалеко от его поста. А что? И видно всё хорошо вокруг, и ветер не дует. А зимы в Читинской области суровые! Ветром выдувает снег из степи, а уж про сопку и говорить нечего, там ветер лютует во всю. В "бобике" и нашёл его, сладко спящим, старший лейтенант Чирков. Сколько было шума, уже никто не вспоминает. За сон на посту полагается минимум пять суток гауптвахты. Дядя Вася никого на губу не отправлял. Он говорил:
- Чего он там на другого дядю несколько дней будет вкалывать? На дивизионе
работы полно! Людей не хватает.
И наказанный, эти три или пять дней усердно рыл окопы для миномётов, заготавливал дрова и сено для командирского крольчатника, и вообще, выполнял всю чёрную работу на дивизионе.
Чирков, зная об этом, наказал Карцина своими средствами.
Гриша с караула был снят и на остаток ночи посажен за локатор. Но как? Чирков отобрал у него шинель и перчатки, а нести боевое дежурство он был должен вне кабины, стоя при оружии по стойке смирно на улице, в тридцатиградусный мороз. Каждые десять минут, Чирков звонил на локатор с КП, тогда Гриша заскакивал в кабину, и докладывал по всей форме, что во время его дежурства происшествий нет. Заодно и оттаивал. Потом он снова занимал позицию на улице.
Операция под кодовым названием "Пингвин" закончилась для Гриши двусторонней пневмонией и ампутацией трёх отмороженных пальцев на ноге. Гришу признали нестроевым, и он заканчивал службу в хозвзводе, на свинарнике.
Наш дивизион, которым командовал гвардии майор Федин Василий Николаевич, в быту просто дядя Вася, был не сахар. Сюда отправляли дослуживать всех "залётчиков" из полка. Проворовавшихся прапоров и сверхсрочников, проштрафившихся офицеров, оголтелых "дедушек", безбожно измывавшихся над "ушанами", некоторых недисциплинированных воинов, по которым плачет тюрьма, пойманных, но по каким-либо причинам, не отданных прокурору, дезертиров и другой сброд. Тут же дослуживали свои сроки выходцы из "дисбата"
Доходило до того, что многие офицеры в полку пугали своих солдат: "Отправлю к дяде Васе!", и это имело действие. Про методы дяди Васи, с помощью которых он держал всех на коротком поводке, в полку ходили легенды. Командир полка гвардии полковник Сатанюк закрывал глаза на жалобы солдат и офицеров, ему не хотелось знать, как дядя Вася управляется со своими подчинёнными, ему было важно то, что дивизион готов и боеспособен всегда. Действительно, на всех плановых и показательных стрельбах, дивизион майора Федина был лучшим. Многие признавались, что несмотря ни на что, готовы идти за дядей Васей хоть куда.
Я перевидал много офицеров, и хороших и плохих, алкоголиков и бабников, безумно смелых и отчаянных трусов, честных и не очень, и поэтому могу уверенно сказать, что Советская Армия держится только, и исключительно, вот на таких "дядях Васях".
В обычной обстановке, когда дядя Вася бывал трезв, он ко всем солдатам обращался на "вы", как требовал того устав внутренней службы.
Ещё дядя Вася никогда и ни к кому, ни при каких обстоятельствах, ни разу не употребил любимейшее армейское обращение "мудак". Он говорил просто:
- Ведь надо же быть таким мудаком... - и человек сам понимал, что он мудак.
На дивизионе дяди Васи "дедовщины" почти не было. Дядя Вася в первую очередь гонял старослужащих. "Деды" и "дембеля" чистили туалеты собственными пилотками, распевая при этом "Не плачь девчонка". Дирижировал хором лично дядя Вася.
Это дядя Вася отправил всех рядовых "дембелей" домой ефрейторами. Это дядя Вася, заметив, что "дембеля" желают выделиться из общей толпы формой одежды, приказал выдать им сапёрные лопатки, и всюду с ними ходить. Весь полк знал, что солдат с сапёрной лопаткой - дяди Васин "дембель".
Из всех "дембелей" общей участи избежали только двое. Я и старший сержант Граужис. Витас вообще находился на особом положении. Он был писарь секретной части и иногда, под эту марку, даже не выходил из своей "секретки" на общее построение. Меня же дядя Вася просто не трогал, называя "трижды дембелем Советского Союза и окрестностей".
Лёгких наказаний у дяди Васи было два.
"Свинячий день"- для всего дивизиона, включая прапорщиков и офицеров, и индивидуальное - крольчатник. О каждом из этих наказаний стоит немного рассказать отдельно.
Дядя Вася держал кроликов. На каждом дивизионе было подсобное хозяйство в виде свинарника. На свинарнике жили не только свиньи. Например, у нас там были ещё корова с парой телят, лошадка и старый сторожевой пёс.
Кролики были личные дяди Васи. Он их разводил весьма усердно, поэтому у нас в столовой частенько было кроличье мясо.
Дядя Вася поймал меня однажды, когда я слонялся по позиции, выискивая лежбище для послеобеденной дрёмы.
- Доктор! Чем занимаетесь?
Я уже знал, что ответ "ничем" чреват копанием окопов полного профиля, поэтому быстро сообразил:
- Ищу кирпичи, товарищ майор! - бодро отрапортовал я и, что бы избежать
дальнейших вопросов, добавил, - Печку надо делать для дезинсекционного котла. Вошки завелись на дивизионе.
- Вши? Так, доктор! Хоть одну вошь увижу, заставлю переловить всех, посажу в
спичечный коробок, и запущу их вам в штаны. Вы меня поняли?
- Так точно, товарищ майор!
- Вообще, доктор, пора вас к делу определять. Я уважаю ваше боевое прошлое,
но людей не хватает катастрофически. У вас приём до которого часа?
- До одиннадцати.
- Значит, до обеда есть два часа? Вот и чудненько! Эти два часа вы будете
посвящать благородному делу - я вам доверяю кроликов. Это же не трудно, почистить клетки, накормить животных, протопить крольчатник. А кирпичей вы здесь не найдёте. Их только в Бырке надо наворовать. Завтра после обеда на "трумэн" и в Бырку. Свободны!
Так у меня появилось место для дневного сна. И вполне легальное. Дядя Вася приказал. Вопросы есть?
Да, так вот. На утреннем разводе дежурный офицер обычно докладывал, кто был в "самоходе", пришёл с танцев после отбоя, был выпивши и другие "залёты". После этого, дядя Вася давал команду выносить кроликов. Кроликов таскали сами провинившиеся, после чего заходили в крольчатник и располагались там. Дядя Вася бросал туда шашку с хлорпикрином, и подпирал дверь специальной рогатиной. Через некоторое время из крольчатника раздавался мат вперемежку с диким кашлем. Это продолжалось минут пять. Когда всё стихало, дядя Вася говорил:
- Доктор! Выносите!
Я и сам несколько раз оказывался в крольчатнике. Хлорпикрин штука посильнее,
чем "Фауст" у Гёте. Его чудный аромат стоял у меня в носу ещё несколько лет после армии.
Теперь о "свинячьих" днях.
На моей памяти они проводились дважды.
В каптёрках на позиции скопилось много посуды. Многие расчёты во время боевого дежурства питались прямо на своих местах, им приносили пайку туда. Кроме того, старослужащие по вечерам в этих каптёрках гоняли чаи, жарили картошку, пьянствовали и тому подобное. Естественно, никто посуду обратно в столовую не приносил. Однажды дядя Вася нагрянул по каптёркам и велел посуду собрать. Набралось несколько ящиков. И дядя Вася объявил на дивизионе "свинячий день".
Во время обеда в столовой не выдали ложки, кружки, черпаки. В суп положили кашу, туда же разлили и компот. После этого дядя Вася скомандовал приступить к приёму пищи. Сам дядя Вася неторопливо обедал с полным прибором на глазах у всех. А мы, давясь и обжигаясь, пытались проглотить наш комбинированный обед.
Но всё это были цветочки. В арсенале у нашего командира имелось много наказаний, а его фантазия была неистощима.
Очень часто дядя Вася приезжал на дивизион глубокой ночью, смертельно пьяный. Вот тогда начинались уже ягодки.
Дядя Вася строил нас у КП и объявлял боевую готовность. А сам сидел с секундомером, и горе тому, кто не укладывался в норматив времени.
Разогрев нас таким образом, он обычно начинал тренаж по строевой подготовке среди старослужащих, на глазах у "молодых". "Деды", "фазаны" и "черпаки" кругами топали по плацу, горланя какую-нибудь строевую песню. Потом дяде Васе приносили ручной пулемёт с полным боекомплектом, и звучала команда "окапываться". Сам дядя Вася поливал из РП очередями поверх наших голов, что бы мы быстрее окапывались.
Гонки продолжались.
Дядя Вася хватал кого-нибудь из "дедов" за ухо и вытаскивал из строя.
- Ну, ты что, пёс смердячий, зачем бегал к начпо? На меня жаловаться? Ах ты,
гондон! Не любишь дядю Васю? А ты меня застрели! Дежурный! Автомат этому козлу! Стреляй дядю Васю! Кому говорят! Боишься? А жаловаться на меня не боялся? Встань в строй, гондон!.. А ты чего лыбишься? - это уже к следующему. - Чего пасть раззявил? Ты почему "молодых" обижаешь? Думаешь, я не знаю, кто Бардачку глаз подбил? А почему Гриценко второй день сапоги одеть не может, думаешь, не знаю?
И дядя Вася безжалостно ударял зарвавшегося "деда" по лицу.
- На кого руку поднял, гондон! Бардачка бить! Отъел рожу! Забыл, как сам на "ушанских днях" бегал к дяде Васе? Забыл? - следовал очередной удар по лицу. - Так я тебе напомню! - следующая плюха. - А Бардачка не смей больше бить! У него и так, в
чём только душа держится.
Отвесив ещё один удар, дядя Вася переходил к другому "деду".
- Ты зачем, скотина такая, бензонасос с "Урала" в НЗ снял? Я же предупреждал,
к машинам из НЗ не подходить! В канцелярию! Операция "Шкаф"!.. А-а! Кого я имею счастье лицезреть! Мадиев!!! Вылез из своего свинарника! Ты зачем научил Шарика на офицеров кидаться, а? Мешал тебе Шарик? А ну-ка, волоки сюда его цепь с ошейником!
Мадиев убегал, а дядя Вася продолжал экзекуцию "дедов"
- Гоферберг! Иди сюда, товарищ нарком! Что-то фамилия у тебя трудная. Я тебя
Борманом звать буду. А нарком Стальберг будет Мюллером. Где Мюллер? На каком дежурстве? Наверно, сидит в клубе и свою гадость шмалит? Мюллера сюда! Доктор! Сейчас тебе Мюллера покажут. Освидетельствуй его! Если он опять обкуренный, я ему "Заксенхаус" устрою... Майер! А ты чего улыбки стряпаешь? Гитлер ё...ный! Точно! Гитлер! Ты же у них самый главный нарком! Отставить ржание! Погодите! Скоро и до вас доберусь! Не вечно же вы в "молодых" будете... Шпаковский! Что за вид? Ну, я тебе сделаю "дембель"! Домой поедешь тридцать первого декабря в двенадцать часов ночи!
Мадиев принёс ошейник. Дядя Вася тут же застегнул его на шее Мадиева и велел встать ему на карачки.
- Так и сиди до утра! Дежурный! Мадиева привязать к двери казармы! Утром
офицеры подниматься будут, что бы всех облаял! А замполита чтобы укусил! Да лай громче, что бы я в канцелярии слышал!..
Наверное, пора приоткрыть завесу таинственности над операцией "Шкаф"?
Всё очень прозаично.
В канцелярии у дяди Васи стоял очень старый шкаф. Его давно хотели выбросить, но дядя Вася не разрешал. Шкаф был пуст. Наказываемый становился возле открытого настежь шкафа и дядя Вася бил его в лицо, от всей своей души. Если провинившийся, влетая в шкаф, умудрялся аккуратно закрыть за собой дверки, он уходил из канцелярии максимум с разбитым носом. Если ему не удавалось это сделать, манипуляции с лицом и шкафом повторялись.
По воскресеньям дежурным по дивизиону всегда оставался гвардии капитан
Дидук. Он же заместитель командира по политической части. Замполит, одним словом.
Жена от него ушла несколько лет назад, поэтому он очень любил дежурить. Его документы на пенсию были отправлены в штаб округа ещё в позапрошлом году, но ответа так и не было. Капитан Дидук продолжал служить. Дядя Вася как-то очень давно
пообещал, что майором Дидук никогда не будет, и слово своё держал.
Это был нехороший человек. Плохой офицер и плохой замполит. Почти всегда от него пахло спиртным, кроме того, он был националист. Дядя Вася частенько говорил про него, что он "бандера недобитая".
Всех солдат он делил на две группы: "русские" и "французы". К "русским" относились непосредственно русские, украинцы, белорусы и молдаване. Все остальные были "французами".
Капитана Дидука очень огорчил тот факт, что я оказался евреем. Он вызвал меня уже на второй день пребывания на дивизионе для беседы и, листая папку с моим личным делом, сокрушённо мотал головой:
- Четвёртый доктор подряд, и опять "француз"! Что же вы, не могли другую
специальность себе выбрать? Шли бы учиться на тракториста или, к примеру, на токаря. Хотя, лично я, вашу нацию уважаю... Ого! Сорок шестой полк Чарикарской бригады?
Валенко, не слышали?
- У нас в дивизии начпо был подполковник Валенко. Герой Советского Союза. А
что?
- Мы с ним вместе заканчивали Ярославское политическое. Ну, как он?
- Я с ним лично не знаком, товарищ капитан.
- Ого! "Красная звезда!" Молодец!... "За боевые заслуги" тоже имеется?
Похвально! Звезду за что получили?
- Всем давали, и я взял.
- Что значит "всем давали"? Это же не семечки, а боевой орден!
- Товарищ капитан! Я дал подписку, что о своей службе в ДРА могу
разговаривать только с офицером КГБ, в звании не ниже майора.
- А-а-а, тогда совсем другой коленкор. Я - то думал, что на политзанятиях вы
нам немного расскажете про Афганистан. Но, раз подписка... Понимаю... сам, так сказать, ношу погоны...
В таком духе наша беседа продолжалась часа два. Разговор ни о чём.
Наконец, видимо осознав, что для доверительной беседы я не готов, замполит
меня отпустил, крикнув мне вдогонку:
- Обо всех травмах докладывать немедленно лично мне!
На первом же политзанятии, обматерив Маргарет Тэччер за войну на Фоклендах,
Дидук незаметно съехал на Афганистан:
- ... И теперь, товарищи гвардейцы, наши русские парни ежедневно вынуждены
гибнуть сотнями в угоду мировым капиталистам Рокфеллеру, Ротшильду, и другим "французам" жидовского происхождения, проживающих в Америке. И всё ради того, что бы на южных рубежах нашей Родины стояли наши русские солдаты, а не Джеки или Биллы. Если бы мы не ввели туда наши войска в декабре восьмидесятого, и не шлёпнули бы этого жидовского наймита Амина, наши поля и леса на просторах Средней Азии давно бы топтали сапоги американцев, англичан, и прочих "французов". А кто скажет, какое сейчас положение в Афганистане? Кто стоит у руля Коммунистической Партии, кто ведёт многострадальный афганский народ к победе коммунизма?
- Ленин! Раз речь идёт о победе коммунизма, значит Ленин.
Замполит нахмурился:
- Рядовой Федорченко! Вставать надо, когда называют вашу фамилию! Что вы
там про Ленина сказали?
- Только то, что он ведёт к победе коммунизма. На всех плакатах так
написано. А что? Неужели Тараки?
- Молодец Федорченко! Тараки знает! Нет! Тараки погиб с оружием в руках,
защищая дело афганской революции. Я же спросил, а кто сейчас возглавляет коммунистическую партию Афганистана? Садись, Федорченко! Мне кажется, на этот вопрос сможет ответить доктор. Он знает о событиях в этой стране не по радио, кавалер боевых орденов! Доктор! Скажите нам, наконец, кто стоит у руля партии? Кто этот кормчий афганской революции?
Видя, как все откровенно издеваются над замполитом, причём совершенно безнаказанно, я решил не отставать от коллектива и ответил:
- Борька Кармалёв.
Замполит замер в той позе, в которой был за секунду до моего ответа. Его глаза
остекленели, рот приоткрылся. Солдаты дружно заржали.
В это время над сопкой раздался вой сирены, дневальный в коридоре крикнул:
"Дивизион! Готовность один! Байкал!", и все бросились в рассыпную. "Байкал" означал боевую тревогу.
Моя вторая воинская специальность - оператор ручного сопровождения цели. И во время готовности моё место возле стреляющего офицера. То есть рядом с дядей Васей.
Но в тот день дяди Васи не было, и место стреляющего офицера занял вечно пьяный и вечно хмурый майор Котелевский.
- Что случилось, товарищ майор? Что мне искать? - спросил я.
- Да смотри всё подряд, - махнул рукой Котелевский. - Только внимательно
смотри! "Байкал" уже года два не объявляли.
- Доктор! А кто такой этот Борка Кармалов? - спросил стоявший за планшетом
Ваха Чалигава.
- Бабрак Кармаль, Ваха.
- А-а-а, так бы и сказал, шэни, - ругнулся Ваха.
- Вижу цель, - раздался из динамика голос оператора средств разведки цели.
- Самолёт, тушка сто пятьдесят четвёртая, курс... азимут... скорость... высота... Видимость в пределах поражения. На запрос не отвечает.
- Стартовая батарея готовность номер один!
- Товарищ майор! "Веснушка" (Центральный КП дивизии) на проводе!
вмешался телефонист. Котелевский схватил трубку, выслушал, потом сказал:
- Старты! Отбой! Стрелять не будем. Передать цель "Арбузику", (дивизион
истребителей ПВО), и отбой!
- Товарищ майор? Что там?
- А-а! - Котелевский устало махнул рукой. - Гражданский самолёт Москва -
Хабаровск захватили. Наше дело было его обнаружить.
- И что?
- Так вот он, тут, где-то над нами. Сейчас его "Арбузик" перехватит и
посмотрит, куда его повели.
Вечером в программе "Время" сообщили, что захваченный самолёт успешно посадили в Уссурийске.
На утро меня разбудил дежурный по роте старший сержант Калугин:
- Серёга! Ты что? Озверел? - я посмотрел на часы. - До подъёма ещё больше
часа.
- Замполит велел сержантов поднять. Бегом в канцелярию!
В канцелярии вдоль стены стояли почти все сержанты и рядовые, на должностях
сержантов, всего дивизиона. Отсутствовали те, кто сейчас был на дежурстве и секретчик.
Замполит лютовал:
- Отдайте кашу свиньям! Вылейте чай! Растопчите хлеб! Я не могу есть! У меня
нет аппетита, пока я не дам (нецензурное слово, означающее женский половой орган) этим гондонам в лычках! Где Граужис? Выволоките его из секретки за яйца! Он тоже гондон, потому что у него лычки! Почему все гондоны дрыхнут? Порядка никакого! На позиции у стартов использованные презервативы валяются! Вы что там? В задницы друг друга пользуете? Откуда на позиции Советского зенитно-ракетного дивизиона использованные презервативы? И зачем? А разговоры в каптёрках? Добро бы, о машинах, о ракетах вероятного противника. Так ведь нет! О бабах, о презервативах, о размере лифчика жены лейтенанта Гурского, как на дело ходили в Ростове, как милицию поджигали в Днепропетровске...
Замполит явно был в ударе. "Остапа несло" - вспомнил я классиков, а капитан
Дидук продолжал распаляться:
- Дисциплины никакой! Бойцы честь правильно отдать не умеют! А гондоны ни
ухом, не рылом! Вот вы, Чалигава? Сколько суток ареста было вам объявлено за весь срок службы?
- Дэваноста пат, товарищ капитан!
- Это больше трёх месяцев! Значит, армия была лишена одного бойца больше
трёх месяцев? Вы подрываете боеспособность наших вооружённых сил, Чалигава! Сегодня вы сидите на губе, а на гражданке сядете в тюрьму! Ваша жизнь - тюрьма! Будете смотреть на небо сквозь клеточку и вспоминать капитана Дидука!
Замполит быстро переключился на другого сержанта:
- А вы, интеллегент вшивый! Какой вы можете подать пример солдатам?
Вламываетесь в канцелярию без стука, и что вы при этом говорите? "Можно к вам, Николай Александрович", вместо "Разрешите войти, товарищ гвардии капитан!" В какой армии каких стран сержанты обращаются к офицерам по имени-батюшке? Вы не просто гондон, товарищ сержант! Вы гондон вдвойне! Потому что у вас высшее образование! Я вам велел сделать стенд для "боевого листка", где он?
- Я начал делать, но вспомнил, что старший лейтенант Куприянов...
- Ах, вы вспомнили? У вас память хорошая? Тогда вспомните ещё свою
бабушку, которая последний раз совокуплялась с Александром Фёдоровичем Керенским в одна тысяча девятьсот тринадцатом году!
- Товарищ капитан! Разрешите выйти! Подъём пора делать, - влез Калугин.
- Отставить подъём! Отставить зарядку! Людей поднять только на завтрак! А
вы, товарищи гондоны в лычках, дружно в Ленинскую комнату, учить уставы!
Так началось очередное воскресение на дивизионе. По воскресениям у нас не было никаких работ на позиции, никаких занятий, всё равно, дежуривший замполит не давал нам ни минуты отдыха. Лекции о международном положении, политинформации, какие-то глупые викторины и конкурсы, подвижные игры на воздухе, чтение вслух газет... Чего только не придумывал замполит, лишь бы у нас оставалось как можно меньше свободного времени.
- Доктор! - Калугин был встревожен. - Там "молодой" один, Циуля, вставать не
хочет, говорит заболел, посмотри его, быстренько!
Рядовой Циуля лежал на кровати в полузабытьи и тихонько стонал.
Откинув с него одеяло, я увидел, что он был очень бледен, а на левом боку у него
сверкал огромный синяк.
Два дня назад у него был день рожденья, и он захотел угостить таких же "молодых" бойцов. Но их застукали "деды" ефрейтор Баранов и сержант Вахнин. На их "ушанских днях" им приходилось несладко, их без устали гонял "дед" из Белоруссии. Теперь они отыгрывались на Циуле и Бардышеве (Бардачке), которые имели несчастье также родиться в Белоруссии. Среди "дедов" ползли слухи, мол, "ушаны" совсем оборзели, водку пьют в каптёрке, и что Баранов, Вахнин, Чалигава и Крюков, (полностью отмороженный имбицил, после дисбата), хорошенько "ушанов" проучили.
Всё это быстро провертелось у меня в голове, и я спросил Циулю:
- Сознание терял?
- Было.
- Чувствуешь, что живот тугой, как барабан?
- Ага.
- Кто пинал?
- Это я на линию ходил, с контрольного столба упал.
- Это ты прокурору рассказывать будешь. Ты мне только ответь, тебя кто-то
пнул?
- Да.
- Собирайся, я пошёл машину искать.
На выходе из казармы меня тормознул ефрейтор Баранов.
- Что у Циули? Серьёзно?
- Стригись в дисбат, Коля! У него разрыв селезёнки.
- Он что, заложил меня?
- Он не назвал ни одной фамилии, я сам догадался.
- Это его Крюк ногой засандалил.
- Мне это не интересно.
Я пришёл к замполиту. Попросил машину, отвезти бойца в окружной госпиталь.
Замполит долго думал, потом выспрашивал, кто и как, затем сказал:
- Сейчас я буду проводить беседу о международном положении. Что бы Циуля присутствовал! Потом подумаем про машину.
- Товарищ капитан! Циуля не может сидеть, он умрёт до конца вашей беседы.
- Я сказал! Свободен!
- Товарищ капитан! У него внутреннее кровотечение!
Замполит взялся за телефон.
- Квартиру начмеда полка!... Здорово, Волков!... Тут мой доктор говорит, что у
бойца разрыв селезёнки... Что передать?... так и скажу! - Замполит бросил трубку.
- Циуле лежать! Начмед сам приедет. А вам велено передать, что вы мудак! Сам
начмед не имеет право ставить такие диагнозы, не то, что какой-то там фельдшер.
"Мудак это ты, вместе с начмедом!" - подумалось мне.
Волков приехал довольно быстро. Мельком глянул больного, и сказал, что
забирает его в окружной госпиталь, потому что, кажется, дивизионный фельдшеришка прав. Мне же он прочитал небольшую проповедь о медицинской этике, и потребовал журнал снятия проб пищи в столовой, и журнал медицинских осмотров водителей перед выездом. Эти журналы у меня были, но заполнял я их нерегулярно и не аккуратно.
Пригрозив, что я закончу службу на свинарнике, начмед уехал.
Циуля не заложил ни одного "деда", хотя следователь прокуратуры грозил, что его не будут оперировать, если он не признается, что его избили.
Через два месяца Слава Циуля приехал на дивизион за вещами, его комиссовали. Ефрейтор Баранов отдал ему свою парадку, а Крюков свой дипломат.
Дядя Вася тоже был не дурак, и догадался, кто побил Циулю. Крюков уехал на дембель со сломанным носом.
Баранов и Вахнин прошли операцию "Шкаф". Чалигава до самого отъезда был ниже травы, тише воды... От кулаков дяди Васи его спасло только то, что он лично никого не бил во время расправы над "ушанами"
Уроки русского языка
Замполит тоже любил строить дивизион
Но его "стройки" конкретно отличались от дяди Васиных.
Например, замполит никого не бил.
Он просто выводил нас из себя своими лекциями о международном положении, своей нудятиной о битве на Фоклендах, о самоубийстве Альенде, и уже все солдаты знали наизусть и без запинки, что Че Гевара национальный герой не то Чили, не то Сальвадора, не то Парагвая. Кто же на самом деле был Че Гевара, мы так и не узнали.
Как только замполит видел, что бойцы несколько расслабились, а наглые "фазаны" и "деды" повалились по койкам, тут же следовала команда: " строиться".
Покомпостировав нам мозги минут двадцать, Дидук обычно уводил нас в клуб, смотреть какой-нибудь киножурнал, типа "Новости дня", а доставлял
он их регулярно, и в большом количестве. Из фильмов привозились уже порядком всем надоевший "Экипаж", отвратительная копия "Джузеппе Гарибальди", допотопные "Весна на заречной улице" или "Светлый путь".
Других развлечений не было, поэтому мы снова и снова пялились в экран - замполит строго следил, чтобы на его киносеансах никто не спал.
Когда однажды, не помню, в какой уже раз, привезли "Светлый путь", солдаты потребовали отключить звук, чтобы не слышать развесёлую, обрыдлую песню обрыдлой нам Орловой.
Очень любил замполит проводить массовое обучение "французов" русскому языку. Не владеющих русским языком, а были тогда в армии и такие, он собирал в Ленинской комнате после отбоя, и заставлял петь Гимн Советского Союза. После нескольких таких спевок, боец мог хотя бы рассказать обязанности часового:
- Моя стоять, не курить, не спать, смотреть. Кто-то едет. Моя сказать
стой! Я стрелить буду! Он едет. Моя стрелить. Первый раз на небо, а потом на ту, который едет.
Дядя Вася подходил к этому вопросу более проще.
Например, он вызывал из строя какого-нибудь Алискерова, и давал команду "газы"! Видя, что боец стоит столбом, он кивал ему на противогаз, потом велел в нём бежать вокруг позиции. Боец беспомощно стоял, хлопая глазами. Наконец, кто-нибудь из его земляков кричал "Кач!", и солдат убегал.
Дядя Вася за ухо вытаскивал из строя крикнувшего, и давал лёгкий подзатыльник:
- Гусейнов! Почему бойца русскому не учишь? А? Помогай земляку!
- Таварыщ маор! Я на русскый школа учился, а он кто? Спустылса с гор в город
за сол, его на армия и забралы.
- Смотри, Гусейнов! Если Алискеров через две недели не будет знать русский,
так как ты, "кач" будет тебе, в противогазе! Встань в строй, урюк!
Говорилось это абсолютно без злобы, поэтому Гусейнов вставал в строй, улыбаясь
во весь рот. Но дядя Вася не забывал своих обещаний, и через неделю проверял, как выполняется его приказ.
Как правило, старослужащий вбивал в "молодого" наиболее распространённые слова и фразы уже на исходе пятого дня. Никому в противогазе бегать не хотелось.
Вокруг позиции, а это порядком трёх километров, дядя Вася иногда гонял всех солдат, невзирая на срок службы. Сам же ехал на мотоцикле, или в "УАЗике", подпихивая отстающих, и собирая упавших.
Ещё один дяди Васин прикол.
В казарме курить было запрещено. Была курилка на улице. За плацем. Но зимой, по ночам, топать туда, и сидеть там, на ветру, удовольствия мало. С первого декабря по первого апреля дядя Вася сжаливался над нами и разрешал курить в сушилке. Но в самой казарме, ни при каких обстоятельствах.
Ленивые "деды" втихаря курили в спальных помещениях, пряча окурки в спинках кроватей.
Но однажды, командир застукал Ваху, курящего в постели, ночью.
Дядя Вася был очень зол. Он поднял весь дивизион. Вахе, и ещё троим "дедам", было велено окурок из кровати удалить, и нести его в одеяле, под сопку.
Там Вахе вручили лом и лопату, а весь дивизион мёрз на ветру, пока Ваха копал натуральную могилу в натуральную величину.
Почва на сопке не была чернозёмом. Смёрзшийся камень, а через метр уже лёд вечной мерзлоты. Поэтому Ваха изрядно попотел, пока рыл яму.
После этого окурок, со всеми почестями, был захоронен в этой яме. Дядя Вася произнёс траурную речь, потом над могилой окурка было дано десять залпов из автоматов, и мы пошли досыпать оставшееся до подъёма время.
Ваху бить не стали, всё- таки "дед", но не разговаривали с ним целую неделю.
А в казарме продолжали курить, и окурки хоронить ходили ещё несколько раз.
***
В тот раз мы ездили по важным делам. На дивизионе заболели свиньи. В Бырке был военсовхоз, и там можно было раздобыть ветеринара и каких-нибудь лекарств. А дядя Вася ехал за спиртным.
Пока я уговаривал ветеринара подняться на сопку, а дядя Вася затаривался в магазине, к нашему "УАЗику" подошли две женщины. Они дождались дядю Васю, и сказали ему, что на вокзале под скамейкой лежит оборванный и грязный солдатик, наверняка дезертир. Вчера он шлялся по деревне, попрошайничая еду. Мы поехали на вокзал, и довольно быстро разыскали искомого солдата. Мы прихватили его с собой на сопку.
Солдат был голодный и обессиленный. Его качало ветром, он едва держался на ногах. По дороге дядя Вася учинил ему допрос. Документов у него не было, и номера части он не знал. При обыске нашли письмо на имя Талгата Джениена, из Целинограда.
Дядя Вася быстро выяснил, что Талгатик сбежал из танкового полка два месяца назад. Я слышал, как он звонил в этот полк. Ему ответили, что он им не нужен и предложили дяде Васе оставить беглеца у себя.
Парень остался на дивизионе, он не знал уставы, ничего не умел. Дядя Вася отправил его на свинарник, помогать Мадиеву.
- Ты кто? - Спрашивали его наши ребята.
- Дерево.
- Какое дерево?
- Кактус, - заученно отвечал Талгат.
- А ты откуда?
- Я из Казахстаня.
Его так и прозвали - Таня.
На свинарнике он поправился, отъел морду и быстро оборзел.
Кто-то из "дедушек" заловил его, когда он жарил на костре молочного поросёнка. Дядя Вася рассвирепел, когда узнал об этом. Впервые он сделал операцию
"шкаф" "молодому" бойцу. Это помогло. Таня перестал жрать поросят, и снова похудел.
Через месяц Таню стали отправлять в наряды на кухню, один раз поставили даже дневальным. Таня потерял штык-нож, а дежурный по роте сержант Будилин, самый тихий и спокойный из всех "дедов" зверски его побил, и сказал дяде Васе, что отказывается от такого дневального и вообще нести службу с таким нарядом. Таню отправили, чуть ли не вечным рабочим по кухне. Сердобольный "дед" - повар его потихоньку прикармливал.
Когда я уезжал домой, Таня превратился вполне здорового и оборзевшего "черпака", и даже один раз пытался заставить мыть посуду двух "ушанов" вместо себя. За этот тяжкий проступок, дядя Вася отправил его в крольчатник.
Однажды Таня пришёл ко мне в медпункт, и попросил подписать ему бирки для противогаза и ОЗК. Он не умел писать по-русски, хотя читал и говорил без проблем. Я тогда над ним подшутил, подписав бирки на китайский манер: Чже Ни-Ен.
Один раз Ваха отобрал у него письмо с фотографией девушки. Девушку рассматривали всем дивизионом. У девушки была выдвинута вперёд нижняя челюсть, хотя это нисколько её не портило. У Тани же была выдвинута верхняя челюсть. Ваха сказал тогда, что им очень удобно целоваться
Вторая история так же связана с Таней.
Выйдя ночью из казармы облегчиться, Таня прислонился к командирскому "УАЗику" и...заснул. Член примёрз к крылу машины, Таня не мог его отодрать. Хоть догадался закричать.
Отдирали Таню всем дивизионом, с помощью паяльной лампы. И ещё долго потешались над ним.
У него действительно было слабое здоровье, кроме того, выяснилось, что ещё на "гражданке" ему удалили одно лёгкое. Как его призывали? Дядя Вася махнул на него рукой, и его оставили в покое.
"Алканавты"
Кошара, это такое круглое место, отгороженное изгородью. Туда на ночь загоняют овец. Такая кошара находилась прямо под нашей сопкой. Она уже пустовала несколько лет, и оттуда периодически похищались деревянные жерди, печные колосники, разная хозяйственная мелочь в виде верёвок и гвоздей.
Однажды туда приехал председатель какого-то колхоза, долго вздыхал, качал головой, цокал языком. Вскоре кошару отремонтировали, и вселили туда отару овец, а к ней двух молодых буряток- чабанов. Самоходы и пьянство на дивизионе стали, чуть ли не ежевечерними.
Таких кошар было вокруг сопки превеликое множество, но эта была самая ближняя. Начпрод тут же смекнул, что выгоднее ежедневно отправлять двух бойцов на ближнюю кошару, чем командировать их на месяц чёрт знает куда, и раз в неделю ездить за вознаграждением. За то, что солдаты работали на кошарах, чабаны давали начпроду мясо, молоко, сметану. Это шло офицерам на доппаёк, а командированные солдаты быстро забывали службу, и потом долго входили в колею, после месяца гражданской жизни.
Кроме молока и мяса солдаты привозили с кошар и тарасун - напиток вроде самогона, изготавливаемый бурятами- чабанами. Теперь же за тарасуном далеко ходить было не надо.
Бурятки были не очень старыми, и за небольшое вознаграждение в виде тушёнки и сгущёнки ублажали всех желающих.
Однажды, поздно вечером, набив карманы шинели консервами, я с одним якутом, пролез через КПП-2, за пределы расположения.
КПП-1 это ворота, через которые к нам на сопку попадали все нормальные люди. КПП-2 - дырка в заборе, через которую мы бегали в "самоход". Обычно, после отбоя, у этой дырки нёс дежурство ответственный по дивизиону офицер. Он встречал самовольщиков, записывал в блокнот, и вежливо просил дыхнуть. На следующий день, на разводе следовала команда: "Алканавты! Выносить кроликов!" и далее, по уже давно заведённой традиции, дядя Вася морил залётчиков хлорпикрином.
Спустились мы с сопки, и постучали в дверь. На пороге возникла одна из хозяек кошары. Разговор был короток. Я достал свои припасы из карманов и намекнул на тарасун. Хозяйка жестом пригласила входить, подозрительно косясь на якута.
- Менды! - Вдруг сказала она.
- Чего? - Переспросили мы оба одновременно.
- Менды! - повторила хозяйка и, увидев, что мы переглядываемся перешла на
русский. - Ты разве не бурят?
- Нет, не бурят, - сказал якут. - Якут, аднаха. Тарасун хочу мал-мал.
- Входите! - махнула хозяйка. - Я быстро.
Мы вошли и...
Где тот режиссёр, что хотел поставить "Ревизора"? Такой "немой" сцены не
видел ни один театр!
За столом сидел дядя Вася в одной тельняшке и был уже хорошо "под газом".
Он обернулся вполоборота, оглядел нас мутными глазами и рявкнул:
- Нигде от вас покоя нет. Что стряслось?
Время на раздумья не оставалось, поэтому я сказал первое, что пришло в голову,
совершенно не задумываясь о последствиях:
- Товарищ майор! На дивизионе готовность номер один! Послали за вами!
Дядю Васю тут же сдуло ветром. Получив от чабанок двухлитровую банку с
вожделенным напитком и наказ вернуть ёмкость, мы тоже собрались в обратный путь. И вовремя!
Выйдя из кошары, мы увидели при слабом свете луны силуэт дяди Васи. Видимо, немного остыв на свежем воздухе, он понял, что над ним посмеялись самым гнусным образом, и никакой готовности на дивизионе нет, он возвращался на кошару.
На утреннем разводе, когда кроликов уже вынесли, дядя Вася подошёл ко мне, и вполголоса сказал:
- Ну, француз... Только еврей мог так меня нае...ть... Предлагаю
джентльменское соглашение. Я забываю, что видел вас в самоволке, а вы забываете, где мы с вами вчера виделись. Идёт?.. Но наказать вас я всё-таки должен. Извольте в крольчатник, доктор!
Наступил долгожданный день приказа. С этого дня я из "дедов" переходил в касту
"дембелей". Естественно, приказ необходимо было отметить.
Скинувшись, мы решили отметить праздник вечером, на кухне. Повар, кстати, тоже "дембель", сказал, что приготовит плов, и вообще, организует всё как надо. Дело оставалось за главным.
Поскольку все уже давно привыкли к тому, что доктор часто уходит в полк, не дожидаясь "трумэна", с сопки, легально, не вызывая лишних подозрений, уйти мог только я.
Я и пошёл. Причём даже испросив на то разрешение у дежурного офицера. Довольно быстро наполнив свою медицинскую сумку водкой, я уже собрался было возвращаться на сопку, как к магазину, из которого я только что вышел, подкатил командирский УАЗ с капитаном Акаевым. Несколько бутылок водки не вошли в сумку, и я распихал их под шинелью. Шинель топорщилась в разные стороны, что не укрылось от взора Акаева.
-Доктор! Ко мне! - крикнул Акаев. Мне ничего больше не оставалось, как подчиниться приказу.
- Таблетки получили?
- Так точно!
- Все дела сделали?
- Так точно!
- Ну, хорошо. Сейчас заедем на почту, поможете погрузить посылки, и на
дивизион.
" Влип - то как по глупому", - подумалось мне. Сейчас я начну забираться в
" бобик", и вся моя стеклянная батарея посыпится из меня, как из ящика с ёлочными игрушками.
Акаева солдаты не любили. Он был "уставник", и докладывал по начальству даже о самых незначительных поступках солдат. Уж он-то не упустит возможности взять меня " с поличным".
Акаев продолжал топтаться возле меня. Было видно, что он явно что-то хочет, но не решается. Я решил ему помочь:
- Едем, товарищ капитан?
- Постойте! Доктор! Вы знаете,... у меня сегодня родилась девочка.
- Я слышал, товарищ капитан, в санчасти говорили. - О рождении дочки я не
слышал, и в санчасти близко не был. - Поздравляю!
- Мне очень неудобно, доктор... Обстоятельства... Надо же проставку сделать
товарищам... я обязан... Короче, у меня денег только на три бутылки. Этого явно недостаточно... - Акаев снова потупил глаза. - Я, конечно, понимаю... у вас не будет десятки? Я отдам в получку, через неделю.
- Мне искренне хочется вам помочь, товарищ капитан! Но у меня денег нет.
Сегодня приказ, я взял немного спиртного, и с удовольствием отдам водку вам.
Я вытащил из-за пазухи две бутылки, и протянул офицеру.
- Всё, чем могу.
Акаев заметно оживился. Он торопливо убрал водку в портфель и посмотрел на
меня. Я молча развёл руками, мол, это всё.
- Только никому не говорите, что я пытался занять у вас деньги.
- Могила, товарищ капитан! Что я, не понимаю, что ли? Святое дело! Дочка, не
хухры-мухры. - Я пытался улыбнуться, как можно лучезарней. - Примите там и за приказ, пожалуйста.
- Конечно, конечно, - засуетился Акаев. - Всю дорогу до дивизиона Акаев был
весел, шутил, рассказывал очень бородатые анекдоты. В общем, я всё правильно рассчитал. Акаев, если бы решил запалить меня, сделал бы это сразу по приезду на сопку. В таком случае, я бы заявил что, поймав меня в магазине, он пытался меня шантажировать, вымогая деньги. А это могло стоить бы ему погон.
Как бы там не было, несмотря на тот факт, что сам дядя Вася остался дежурить на дивизионе в этот скромный, но весёлый солдатский праздник, мы неплохо отметили наш дембельский приказ.
Плов был на редкость замечательный!
Через некоторое время с нашей сопки начали разъезжаться "дембеля". Каждые проводы проходили весьма торжественно. Дядя Вася на утреннем разводе, вызывал из строя очередных "дембелей", жал им руку, благодарил за службу, говорил, что ему очень жаль расставаться с такими образцовыми воинами и мастерами, и прочие формальности.
Был уже ноябрь месяц, но на меня приказа всё ещё не было.
Однажды я не вытерпел, и зашёл в канцелярию.
- Товарищ майор! Почему меня не увольняют? Срок моей службы истёк
четырнадцатого октября.
- Ваш дембель тридцать первого декабря в двенадцать часов ночи, доктор! -
пошутил своей дежурной шуткой майор Федин.
Вмешался майор Муза:
- Вот пришлют другого доктора, и уедете. - Ему легко было говорить. Сам он
уже уволился в запас, и передавал дела офицеру, приехавшему ему на замену.
- Я бы на вашем месте подумал бы о школе прапорщиков, - влез замполит.
Вы же рождены для армии! А что? Фельдшера получают по девятому разряду, а потом прямой путь в военно-медицинскую академию. Я помогу вам написать рапорт.
- Уже думал. Я домой хочу! Армия и без меня обойдётся.
- Свободны, доктор! - сказал дядя Вася, показывая мне на дверь.
Через час он сам зашёл ко мне в медпункт. Я нехотя встал с кушетки. Дядя Вася сел на неё и закурил.
- Домой очень хочется? Понимаю... Накапай-ка мне немножко в мензурку.
Да, ладно, не жмоться, знаю же, что есть.
Я вылил майору весь имевшийся у меня спирт.
- Понимаю, навоевался. - Дядя Вася выпил спирт залпом и крякнул. - У меня
ведь сын... от первой жены... на Саланге в прошлом году... погиб... Скоро уедешь. Говорят, в тринадцатой, (рота карантина), есть фельдшер. Мне Волков говорил, что не отдал его в дивизию, для меня сберёг. На днях карантин принимает присягу, сразу и уедешь. Ещё спирт есть?
Дядя Вася слово сдержал. Через несколько дней он приехал на сопку с фельдшером-"ушаном", и сразу же позвал меня в канцелярию:
- Вот и всё, доктор, дембель твой пришёл. Документы можешь получить в
строевой части в полку... Поезд на Читу в девять вечера. Успеешь?
- Успею... Я пойду?
- Иди!
Я уже уютно расположился в купе скорого поезда "Пекин-Москва", как вдруг увидел спешащего по перрону дядю Васю. Он почти бежал вдоль поезда, всматриваясь в окна вагонов. За ним семенил парнишка из строевой части. Я вышел на перрон.
- Военный билет, быстро! - крикнул дядя Вася, едва заметив меня.
Пока парнишка что-то торопливо писал в моём документе и ставил печать, дядя
Вася жал мне руку:
- Счастливого пути, гвардии старший сержант! А где твоя "гвардия"?
- Спёрли.
Дядя Вася торопливо расстегнулся и свинтил "гвардию" со своего кителя.
- Будь здоров, гвардеец! - сказал дядя Вася и повернулся кругом. Поезд
свистнул и дёрнулся. Солдатик протянул мне мой военный билет:
- Только не закрывай сразу, дай чернилам просохнуть! - крикнул он мне, и
поезд, набирая скорость, оставил дядю Васю далеко позади.
Несколько лет назад стукнуло мне в голову поехать на Украину. Скорый
"Днепропетровск-Одесса" был почти пуст. Люди ездили мало, и железнодорожное начальство, выполняя план, в первую очередь продавало места в купейные вагоны.
Ночью мне захотелось выпить. Я пошёл в буфет, вагона-ресторана в поезде не было, и взял бутылку коньяка.
Я брёл к себе в купе, как вдруг услышал свою фамилию.
- В уши долбимся, гондон! - весело крикнули мне, я обернулся и...
Конечно же! Увидел дядю Васю, собственной персоной.
Дядя Вася возвращался из отпуска.
- К моим в прошлом году ездили, сейчас к тестю с тёщей мотались в Херсон.
- А вы сейчас где, товарищ майор?
- Полковник. Я в Одессе дослуживаю, Вот через полгодика генерала дадут и на
пенсию.
- Ого! Поздравляю! Кстати, я вам тогда спасибо не успел сказать, за "гвардию".
- Не велика беда. Ну, а ты что, доктор, делаешь? Я уж подумал, что ты давно в
Израиль умотал. Всё ещё по медицине?
- Да так, немного. - Я не стал говорить дяде Васе, что уже давно живу в
Израиле.
- А вот майора Музу, помнишь такого?
- Конечно, помню!
- Он здесь, в Одессе. Поближе к Филатову. Проблемы у него с глазами... Его в
Израиль не пускают. Уже четвёртый раз отказали.
- А чем мотивируют? Из-за армии?
- Ну да! Он в шестьдесят седьмом советником был в Египте. Воевал против
евреев. Вот сейчас ему и припомнили.
- А я слышал, что на это внимание уже не обращают.
- Факт! Обращают!
- А про замполита что слышно?
- Вскоре, после тебя дембельнули. Зачем такие в армии? Я и задерживать его не
стал. Дали майора и на пенсию.
- Всё-таки дали...
- Так ему же пенсия приличная нужна была. Я его пожалел, подписал
представление на звание.
Мы проговорили до самой Одессы. В своё купе я до утра не вернулся. Коньяк мы выпили с дядей Васей, вспоминая службу.
Сопка Мун-Кун! Чтоб ты провалилась!