Елисеева Александра : другие произведения.

Полуночница

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 9.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:

    В царстве Льен настали неспокойные времена. В столицу проникли веряне и захватили престол. Варвары усадили на трон своего царя, но долго ли он продержится, не имея хризолитовой шкатулки - одного из священных атрибутов власти?
    Настоящий наследник мечтает вернуть положенное ему по праву рождения, но поиски шкатулки ни к чему не приводят. Тогда он решается обратиться к Ловкачу - известному на весь Льен вору, мошеннику и шулеру.
    Его ученица, скрывающаяся под именем Полуночницы, присоединяется к выполнению опасного задания. Она готова противостоять врагам, лишившим ее дома, и побороться за главную награду - расположение своего наставника...

  Пролог
  
  Устроиться работать в господский дом считалось большой удачей. Там всегда находилась сносная еда, имелась крыша над головой, а иногда, по праздникам, удавалось урвать остатки изысканных кушаний, которыми баловалась княжеская семья. Разумеется, за всё это приходилось платить: стёртыми до красных мозолей руками и сорванной от нагрузок спиной. Но моя мать всё равно радовалась, что случай помог ей попасть именно в замок, несмотря на тяжкий труд и суровые наказания, следовавшие за малейшим промахом.
  Меня она нагуляла, не надев красного венечного платья, а потом так и не вышла замуж, хотя не испытывала недостатка в мужском внимании. Когда я была маленькой, родительница утверждала, что моим отцом являлся некогда приглянувшийся ей сын мельника, потом говорила - рослый кузнец, занимающийся ковкой для нужд Вижского града, а затем, очарованная княжеской семьёй, у которой работала, она стала уверять меня, что в моих жилах течёт благородная кровь.
  Я же полагала, что матушка сама не ведала правды, но, так или иначе, моё истинное происхождение по сей день остаётся загадкой.
  Я не знала иной жизни, кроме как в господском доме. Мне была чужда праздность, но и от особой бедности я не страдала. Свой кусок хлеба я всегда получала. Правда, иногда чёрствый или подгорелый, но всё-таки его мне давали, и я не оставалась голодной. И тем не менее мне постоянно чего-то недоставало: я с завистью смотрела на полный всевозможных вкусностей стол семьи князя, на мягкие ткани, которые носили благородные, на удобные туфельки на ногах их младшей дочери.
  И больше всего я ненавидела её, мою ровесницу, просто так имеющую всё то, о чём я смела только мечтать. Мать же на мои опасные мысли лишь укоризненно качала головой и метко замечала:
  - Каждому по рождению даётся, Уна.
  Но я её не слышала, ловя носом остающийся следом за дочерью князя аромат пионовой пахучей воды - одного из неисчислимых получаемых ею подарков. Я смотрела на неё, такую же девочку, и не могла понять, чем она лучше меня: вечно вздёрнутый нос, надменный взгляд, пухлое тело и руки с маленькими, короткими пальчиками. Мои глаза ярче её, блёкло-серых, тело тоньше и крепче, закалённое ребяческими битвами, и только кожа темнее с вечным дворовым загаром. Но зато я ведь куда быстрее бегала и проворнее лазила по деревьям...
  - Это не занятия для юной барышни, милая, - отвечала мне мать на задаваемые вопросы.
  Тогда я стала мучить её, пытаясь выяснить, как я могу стать такой же хорошей, чтобы князь принял меня за равную в свой дом. Тогда я все ещё думала, что люди получают ровно столько, сколько они заслуживают. О возможной несправедливости я узнала только потом.
  Из сбивчивых пояснений матушки я не уяснила главную мысль: мне никогда не стать такой же, как дочь князя, и я не смогу жить, как она. Но я поняла эти умозаключения по-своему и с того дня начала вести себя, словно принадлежала к господам: порвала старые тряпки на ленты и заплела их в волосы, надела единственное платье и оставила мальчишеские забавы, научившись надувать губки, подражая благородным барышням.
  Но, как и следовало ожидать, юной княгиней я так и не сделалась, зато среди ребятни за мной закрепилось неприятное прозвище.
  - Королева-нищенка! - показывая на меня пальцем, хохотали мальчишки.
  Расстроенная, я сняла с волос "ленты", стянула бедное платье, изорвала его в клочья и выбросила долой вместе с прежними наивными помыслами, но мать сильно обругала меня за уничтоженные юбки, и я долго не могла с удобством сидеть, мучаясь от боли. Зато с тех пор я надолго потеряла всякую любовь к светским нарядам, ценя удобство обычных мальчишеских штанов.
  Взгляд из завистливого стал по-звериному озлобленным, а поведение несносным, и матушка никак не могла унять мой нрав.
  - В нашем мире больше всего везёт тем, кто умеет терпеть, - понукала она меня, живя в полном соответствии с названным правилом. Я же считала его неверным и не желала покорно выдерживать невзгоды и сносить придирки благородных.
  Однажды идущий передо мной князь обронил несколько монет. Я подбежала, схватила их и кинулась следом за ним, чтобы отдать. Но мужчина быстро ушёл вперёд, и я не смогла его догнать. Оставшись с находкой наедине, в сердце возник соблазн оставить её себе.
  Несмотря на укоры совести, так я и поступила. Монеты я отдала матушке, и та меня сперва за них отругала. Хотела вернуть князю, но тот вскоре уехал. Относить деньги его жене мать так и не стала. Пришла зима, а вместе с ней голод, и этот мой поступок позволил нам в довольстве переждать холода. А мне даже купили тулуп, подбитый кроличьим мехом.
  Я росла, мешаясь под ногами у дворовых и постепенно начиная помогать матери. И успела почти что успокоиться, пока однажды не увидела её.
  Она была прекрасна, одетая в изумрудное платье из мягкого шелка. На её ногах красовались искусно сшитые туфельки из кожи тончайшей выделки и чисто-белые чулочки, заканчивающиеся кружевными панталонами, а голову покрывала кокетливая шляпка с мелкими бабочками, собранными из маленьких бусинок. Гладкая кожа имела ценящийся среди знати бледный цвет, хотя сохраняла розовый румянец на щеках. Завитые золотистые локоны спускались волною по спине.
  Новый подарок дочки князя. Необыкновенная фарфоровая куколка, о которой я начала грезить с тех пор, как впервые увидела. Она была так невообразимо хороша, что я не могла думать ни о чём другом. Даже подруги юной княжны, никогда не имевшие недостатка в самых искусных игрушках, с завистью смотрели, как девочка, балуясь, напоказ играла с подарком. Что же говорить обо мне, растущей среди той ребятни, которые в своих забавах представляют палку и ребёнком, и одноручным мечом? Куколка сразу очаровала меня.
  В своих фантазиях я представляла, что князь, пройдя мимо, заметит меня, ничем не худшую, чем его дочь, и одарит ровно таким же щедрым даром, а я смогу играть, расчёсывать необыкновенно мягкие длинные волосы и проводить, красуясь, руками по блестящей зелёной ткани. Но я никогда не воображала, что сама лишу девочку заветного подарка.
  Судьба всё решила иначе. Как-то я неслась по аллеям замкового сада в погоне за своим другом, бегущим впереди, пока, наконец, запыхавшаяся и усталая, не остановилась. Там же находилась и дочка князя, прячущая лицо от загара в тени рослых деревьев. Её сопровождали подруги и няньки. Куколка же восседала, наравне со всеми скрываясь от солнца, будто белый фарфор её кожи тоже мог потемнеть.
  И тут юную княжну стал задирать сын одного из лордов, который в ту пору к ней неровно дышал. Он по-детски обиженно злился, что девочка никак не реагировала на его подначки, и решился на поистине безумный поступок, пытаясь привлечь её внимание. В запале мальчик взял дорогую куклу и кинул её так далеко, как только мог. А юнец ещё тогда обладал крепким телом и огромной силой.
  Игрушка упала аккурат меж моих ног. Думать некогда! Пока никто не успел опомниться, я, не раздумывая, схватила ношу и кинулась прочь. А бегала я так, что за мной никто не мог угнаться. Я скрылась столь быстро, что не нашлось человека, который смог бы меня остановить или хотя бы заметить. Опомнилась я уже, когда было поздно.
  Дрожащими от возбуждения руками я прижимала куклу к груди. Мои щёки разгорячились от бега и зарумянились, но они алели ни от стыда. Угрызений я никаких не чувствовала, а юную барышню не жалела.
  Меня захватывала эйфория. Я радостно закружилась в танце и всё рассматривала, рассматривала игрушку, находя новые, издалека ранее не примеченные детали: длинные нити ресниц, крошечный жемчуг на фарфоровой шее, вышивку на длинных перчатках. Вблизи кукла выглядела ещё краше. И я постоянно думала, как мне повезло.
  Ценную для себя вещь я спрятала там, где её никто не стал бы искать - в конюшне. Потом я приходила туда и украдкой любовалась своей находкой. Удручало меня лишь необходимость соблюдать тайну, хотя иногда я ловила себя на мысли кому-нибудь всё рассказать. К счастью, я вовремя останавливалась, прикусывая язык, чтобы не проговориться.
  А дочка князя устроила самую настоящую истерику. По её щекам лились слезы, она била кулаками мальчишку, посмевшего взять подарок её отца. Желаемого тот добился, но и его самого потом как младшую челядь, наказывая за проступок, били розгами.
  Куклу искали. Шли потешные поиски в саду, когда взрослые мужчины перебирали каждую травинку на земле, пытаясь обнаружить пропажу. Но, как и следовало ожидать, розыски не увенчались успехом: игрушку не нашли.
  А юная княжна с каждым днём грустила всё больше: стала молчалива, иногда отказывалась от яств. Она постоянно капризничала, и няньки сбились с ног, успокаивая её. Тоска девочки улеглась, только когда отец привёз ей очередной подарок: новую фарфоровую барышню, красотой ничуть не уступавшей прежней. Только платье было не изумрудное, как на старой игрушке, а рубиновое, будто кровь. К этому подарку прилагался ещё и обширный гардероб - кукольные наряды, сшитые по последней столичной моде. Им могла бы позавидовать любая светская барышня.
  А моя находка так и лежала в конюшне. Сначала я играла с ней очень часто, бережно после кутая в солому, затем - стала приходить всё реже, пока окончательно не потеряла к ней интерес. Да и матушка уже реже выпускала меня бездельничать с другими детьми. Жаркое лето сменилось прохладной осенью, и всё больше я занималась хозяйством.
  Потом куклу-таки нашёл конюх. Мне кажется, он сразу подумал на меня: слишком недобро щурился, отчего в уголках его глаз собирались морщинки, но ничего не сказал, хотя эта история уже всё равно всех перестала волновать.
  Появились новые заботы. Участились набеги верян, и наша страна погрязла в войне. А где она - там и голод, и нищета. Нам повезло. Наше княжество смута долго обходила стороной, но потом достигла даже самых северных окраин царства, подхватив и мой дом.
  Сначала ничего не менялось. Потом и без того нечастое мясо всегда всё реже стало попадать в пищу, пока совсем не исчезло. Даже семья князя уже не могла вести ту же жизнь, что раньше. Их стол также обеднел, исчезли дорогие блюда. Жене нашего владетеля больше не шили прекрасные наряды, а детям - не перепадали щедрые подарки. Кукла в гранатовом платье, как и другие вещи, служили теперь лишь грустным напоминанием о былой роскоши.
  И, как всегда, когда думаешь, что хуже быть уже не может, пришла новая беда: на скотину напала хворь. Она не трогала нас, но убивала наших животных, лишая живущих в замке еды.
  Зимой мы перебивались хлебом и кашами, вначале давившись, почти не чувствуя вкуса. Затем крупы и зерно стали подходить к концу - наши запасы истощались, а поставки провизии приостановились из-за набегов верян. Тогда я узнала, что значит голод.
  Крыс не трогала никакая хворь, они по-прежнему плодились и с удовольствием уминали падаль. А мы стали готовить их мясо. Даже господские дети накидывались на грызунов, с аппетитом съедая их плоть. Им её выдавали как крольчатину. Никогда не забуду, как услышала вопрос:
  - Матушка, а почему нам раньше не делали такие вкусные блюда? - спросил как-то младший сын хозяина замка. После долгого голода было неудивительно, что даже крысиное мясо показалось ему столь прекрасным. Это раньше повар не знал, чем его удивить, теперь же могло настать время, когда даже кожа старых сапог покажется деликатесом.
  Но княгиню всю передёрнуло от вопроса. Она не смогла ничего ответить своему ребёнку, застигнутая врасплох, а вечером я случайно увидела её стоящей у окна и утирающей горькие, бессильные слёзы.
  Мне исполнилось одиннадцать лет, и я смотрела, как мои ровесники гибли один за другим. Я видела трупы, раздувающиеся изнутри. Чувствовала смрад смерти вместо аромата цветущего сада. И я не знаю, что за божество уберегло меня тогда, но всему вопреки я выжила.
  Но моя мать нет. Её не стало в одну из тех тёмных ночей, когда на небе не виднеется даже слабого лика луны. Потеря далась мне тяжело. Я любила её, хотя она (видно, стыдясь рождения во грехе) не испытывала ко мне излишнего тепла. А дальше, после её смерти, я также впервые осознала, что бывает, когда ты совсем никому не нужен.
  Сирот притесняли. Считалось незазорным выхватить у них кусок еды, избить, покалечить. Все оставались равнодушными. Никто не оглядывался на ещё один детский труп. И я пряталась, как зверёк.
  Приход верян показался челяди избавлением. Они с лёгкостью взяли не оказывающий сопротивления замок и привезли припасы. Но самое главное - с ними прибыл и скот. Да, эти люди определённо знали, что делали. Впрочем, поговаривали, что хворь на нашу живность тоже неслучайно напала.
  А господской семье повезло меньше. Сама я не видела, но слышала крики и последующие тихие разговоры между слугами. Князя и его сыновей убыли, а княгиню и дочерей взяли там же веряне. Вроде бы жена нашего прежнего владельца сама потом наложила на себя руки. Оставшихся детей без промедления зарезали.
  К мольбам веряне оставались глухи и не терпели возражений. Прислугу били за любую провинность. Голод остался в прошлом, но жизнь в замке всё равно никак походила на то прекрасное время, когда в нём жил наш мудрый князь.
  А я пряталась, опасаясь любой тени. И не зря: я постепенно начала входить в тот возраст, когда нескладный ребёнок превращается в девушку. Меня это одновременно и радовало, и пугало. Я обряжалась в широкие тряпки, перетягивала найденными у верян бинтами растущую грудь и даже по-мальчишески обрезала волосы. Мне не хотелось, чтобы кто-то из завоевавших нас варваров обратил на меня внимание. Уже тогда я поняла, что ничего хорошего из этого не выйдет, хотя о взрослой жизни знала немного. Но как бы я ни желала отсрочить этот момент, однажды он всё-таки настал...
  
  Глава 1
  
  - Эй, крыска! - окликнул чей-то грозный бас. Я попыталась юркнуть в щель, но меня тут же схватили за шкирку. - Смотри-ка, Лунн, что за существо!
  - Занятно, - ответил второй, с интересом разглядывая меня. Его цепкий взгляд подметил криво обрезанные грязные волосы и рваный мужской наряд, задержался на дырках и жирных пятнах на старой ткани, остановился на ползущих по телу синяках и ссадинах, которые у меня постоянно возникали, пока я шустро лазила по деревьям или бегала во внутреннем дворе.
  - Ну и юркий же пацанёнок! - воскликнул тот, что меня нашёл.
  - Глаза разуй, - грубо одёрнул его Лунн. - Это девка!
  - Ба! Да ты прав.
  Меня не отпускали. Я перестала отчаянно вырываться и замерла в мужских руках, выжидая момент, чтобы выскользнуть. Сердце билось в груди как бешеное.
  - В Вижском граде почти не осталось детей. Сколько тебе лет, девочка?
  - Девять, - намеренно солгала я, желая показаться младше.
  - А зовут как?
  - Уна...
  Тот, что выглядел старше, Лунн, дал мне со своего стола печенье, на которое я заглядывалась, испытывая голод. Я тут же накинулась на еду и быстро съела подачку, опасаясь, что её, передумав, отберут. Крошки с рук я слизала, не желая расставаться даже с малым. Когда ещё такая щедрость перепадёт!
   Наконец, насмотревшись вдоволь, они отпустили меня. Вырвавшись из мужской хватки, я побежала прочь. И испытала счастье: ничего не случилось, ещё и взамен получила угощение. Как потом оказалось, радовалась я зря. Обо мне не забыли, но некоторое время моя жизнь в замке продолжилась довольно спокойно. Ничего не поменялось, и я жила дальше: как прежде впроголодь, подбирая крохи, но зато почти не находилось случаев, когда я опасалась за свою жизнь.
  К концу лета в замок пришла новая весть: веряне смогли прорваться в столицу и захватить царский дворец. Теперь на нашем престоле сидел варвар, чему очень радовались новые владельцы замка, закатив шумный пир.
  А по осени к нам приехал новый князь. Как и все люди его народа, он был высок, темноволос и широк в плечах. На его лице росла густая борода, делая мужчину похожим на дикого зверя. Я его опасалась, наслушавшись от прислуги страшных историй о кровавых бесчинствах, следующих за наместным князем по пятам. Вместе с ним прибыл и его друг, Бьярне. Поговаривали, что тот скоро снова уедет и у нас будет гостить недолго.
  Как-то по замку пошёл приказ всем девушкам не старше восемнадцати и не младше восьми явиться во внутренний двор. Таких нас нашлось немного. Надеясь, что обо мне не вспомнят, я ослушалась и отсиживалась на кухне. Новая повариха в последнее время тайком баловала меня, отчего у меня даже стали не так сильно выпирать кости, а щёки - выглядеть не столь впалыми. Оказалось, что во дворе меня недосчитались, и Лунн, не так давно побаловавший печеньем, отправился на поиски никому прежде не нужной сироты.
  - Как тебя... Уна. Пошли, - приказал он мне. Мне пришлось отправиться следом за ним, а повариха тайком напоследок осенила меня защитным знаком, который я увидела краем взгляда.
  Снаружи уже находилось множество напуганных и рыдающих девочек. Некоторых из них насилу отрывали от материнской юбки, чтобы отправить вместе с уезжающими верянами. Бьярне с разрешения князя отбирал тех, кто подходил ему по каким-то неясным мне тогда причинам. Никто не говорил, для чего нужны другу хозяина замка люди, но во внутреннем дворе царила атмосфера отчаяния и безнадёги. Я тоже невольно ей поддалась и, когда мужчина придирчиво меня оглядел, посмотрела на него затравленно и боязливо.
  - Сирота, - для чего-то счёл нужным пояснить Лунн. Это позже я узнала, что всех тех, кто не имел родителей, забирали без разбора. Тогда же слова Бьярне прозвучали для меня как гроза в ясный полдень:
  - Увести.
  И меня посадили в кибитку с такими же напуганными детьми. Нам не дали даже забрать свои вещи и попрощаться с родными. У меня же не водилось особых пожиток, а люди замка меня не держали: ведь матушка умерла, а отца я не знала. Поэтому о жизни, оставленной в Вижском граде, я почти не грустила, хотя и о том, что принесёт мне новый день, тоже не питала надежд.
  В повозке было тесно, душно и пахло потом и грязным телом. Неудивительно, что вскоре мы стали заболевать одна за другой. Я пока держалась, но вскоре заметила, как стала неестественно зудеть кожа головы. Сняла с волос мелкую подвижную мошку - виновницу бед. Другие девушки тоже постоянно чесались, мучаясь, как и я. Но хуже всего, что я стала слышать чужой надсадный кашель, которому не было конца. Тяжелее всех переносила путь самая младшая из нас, Кая. Уже на второй день её стало лихорадить. Девушки постарше пытались ухаживать за ребёнком, но состояние больной никак не улучшалось. Наконец, Элина, одна из тех, кто пользовался среди нас негласным уважением, на остановке подошла к Бьярне и смело заявила:
  - Господин! Молю вас, найдите нам лекаря. Все дети больны. Особенно худо себя чувствует Кая. Если так пойдёт дальше...
  Но мужчина даже не стал её слушать. Он просто прервал сбивчивую речь:
  - Мне это неинтересно, и впредь не подходите ко мне с такими вопросами.
  Южанин тут же отвернулся. Я ещё подумала, почему он не дал девушке, обратившейся с просьбой, плетей за дерзкую вольность. Веряне, едущие с нами, намеревались уничтожить любого, кто выскажется против. И только потом осознала: Элина являлось самой красивой из нас и причинить ей бред - большое расточительство. За неё Бьярне, наверняка, рассчитывал выручить хорошую сумму. Возможно, даже ту, которая покроет смерть всех остальных находящихся в кибитке детей.
  А жизнь Каи не ценилась столь высоко. Как и следовало ожидать, вскоре её не стало. Девочка промучилась ещё несколько дней, пока душа не ушла из тела. А то просто выкинули прочь, на корм лесным зверям. Трудиться, чтобы закопать останки погибшей никто не желал.
  К исходу третьей недели пути мы въехали в Берльорд. Раньше об этом городе, одном из крупнейших в царстве Льен, мне, никогда не покидавшей Вижский град, доводилось лишь слышать. О том, что творилось за тонкими стенами повозки, я не имела никакого понятия и очень хотела это узнать.
  Хотя из узких окошек кибитки почти ничего не получалось разглядеть, желающих посмотреть в них нашлось вдоволь. Но мне удалось занять удачное место и не дать кому-нибудь меня сдвинуть. Я жадно смотрела на узкие улочки, на маленькие каменные домики с вывесками. Сначала оказалась разочарованной. "И это всё?" - едва ли не воскликнула я при виде низких покатых крыш. Не ожидала я их увидеть, привыкшая к виду высокого грозного замка.
  Но хотя Берльорду было далеко до старинного великолепия Вижского града, всё-таки город пришёлся мне по душе. В нём царила... свобода. Он притягивал торговцев со всего Льен, лихих людей, ждущих веселой жизни, и искусных ремесленников, выставляющих свой товар. В нём находилось место и уличным забавникам, и сладкоустым менестрелям, и даже чванливым аристократам. Слишком разные люди здесь жили, и всем нашлось своё место.
  Остановившись, кибитка столь резко дёрнулась, что я налетела на впереди стоящую девочку, которая ещё давно затаивала на меня злобу. Когда-то мы с ней дружили, но после истории с куклой у меня появилась своя тайна, и я потеряла к старой приятельнице интерес. Но та с тех пор крепко на меня обижалась. Она развернулась и в отместку ударила меня со словами:
  - Королева-нищенка, ждёт, что ей будут кланяться?
  Остальные рассмеялись, припомнив старую шутку, и принялись наблюдать за разворачивающимся конфликтом. Я разозлилась и тоже вцепилась в неё, валя на землю. Все девушки с интересом смотрели на нашу потасовку, когда в кибитку вошёл Бьярне. За ним появилась статная женщина, которую я раньше не видела.
  Но я обнаружила их присутствие, лишь заметив внезапно повисшую тишину.
  - Что здесь происходит? - громко возгласил мужчина. Я почувствовала, как крепко он на нас рассержен.
  - Бойкие они у тебя, - хмыкнула позади его спутница. - Пусть выйдут на свет.
  И мы вышли из повозки на городскую улицу, с интересом осматриваясь вокруг. Бьярне выстроил нас всех в ряд, а женщина ходила и по очереди придирчиво оглядывала. Смотрины походили на выбор скотины. Дама оттягивала наши щёки, заглядывая в рот, чтобы оценить состояние и белизну зубов, щупала тело, пропускала сквозь пальцы волосы. Около одних из нас она задерживалась надолго, а мимо других - тут же проходила. У некоторых девочек спрашивала, приходи ли уже лунные дни. Этот же вопрос она задала и мне, когда приблизилась.
  - Нет, - засмущавшись, ответила я.
  Тут же будто потеряв ко мне всякий интерес, знакомая Бьярне стала осматривать следующую. Когда она оглядела нас всех, то озвучила своё решение:
  - Я беру этих двух, - указала она на Элину и на её ровесницу Мев, не вызвав ни у кого удивления, - И эту, - развернулась ко мне. - Бойкую.
  Мужчина выглядел недоуменным, когда незнакомая мне горожанка выбрала вдруг невзрачную сироту, но противиться не стал. Покупательница протянула Бьярне два заранее заготовленных мешочка с деньгами и ещё сверху того пару монет - за меня.
  Мы с Элиной и Мев покинули кибитку, а та поехала дальше. Девочек, что находились в ней, мы никогда больше не видели и ничего не знали об их дальнейшей судьбе.
  Женщина представилась. Её звали Итолина Нард.
  - Обращаться достаточно просто "госпожа", - пояснила она.
  Вначале я никак не могла определиться, понравилась мне Итолина или нет. С одной стороны, она очаровывала, с другой - таилась в ней некая опасность, которую я не могла разгадать. Жительница Берльорда провела нас в дом и тут же оставила на попечение неразговорчивых, скупых на проявление эмоций слуг.
  Я ожидала, что госпожа наняла нас для уборки своих владений, обустройства сада или чего-то подобного. Мне казалось, что если мне достаточно повезёт, то меня научат писать. Как я же была далека до истины! Что существуют дома удовольствий, я не преполагала. Нет, об этой стороне взаимоотношений мужчины и женщины я раньше слышала и даже пару раз тайком видела, но не могла представить, что существуют места, где они возведены в ранг ремесла. Тем более я никогда не думала, что окажусь в подобном заведении и буду вынуждена этим заниматься.
  Элина и Мев лишь посмеялись над моими мыслями.
  - Глупая! Зачем ещё Бьярне нас сюда вёз через весь Льен?
  Я чувствовала себя как слепой котёнок, выкинутый наружу в грозовую ночь, не имея понятия, что делать дальше. Но с первого же дня в доме госпожи Элина взяла меня на своё попечение.
  Нам всем выделили одну комнату, но подготовленными в ней стояли только две кровати, лишь подтвердив предположения о том, что изначально Итолина Нард планировала взять пару девушек. Зачем я ей понадобилась, мне было непонятно. Я спросила об этом своих соседок, и они разошлись во мнении.
  - Почему госпожа взяла меня? - допытывалась я.
  - Потому что ты красивая, - утешая, сказала Элина. Но Мев её обругала:
  - Неправда! Просто даже в таком заведении нужно разнообразие.
  Несмотря на то что я согласилась больше со второй из них, слышать нелестные высказывания о собственной внешности меня огорчало. Я утешала себя тем, что выгляжу как оборванный мальчишка со своей старой одеждой, висящей на мне мешком, и криво обрезанными волосами. Но, на самом деле, даже мой самый ухоженный вид никак не сравнился бы с тем, как выглядели приехавшие со мной девушки, уставшие и изнурённые после долгой дороги.
  Внешность Элины отражала все те черты, которыми славились исконные жители Вижского града. Светлые, как у всех северян, волосы имели редкий снежный оттенок. Они, заплетённые в тугие косы, опускались до самого пояса. А цвет глаз превосходил яркостью лазурное ясное небо. Моя соседка была тонка в кости и обладала стройным узким телом.
  Другая же, Мев, имела чуть меньший рост и немного более широкий таз. Она так не походила на Элину, как огонь отличается от льда. В её жилах текла южная кровь, и хотя отец родился на севере, черты матери играли в девушке куда ярче. Тёмные, словно древесная кора, волосы, но не такие чёрные, как у верян, слегка завивались на концах, а малахитовые глаза походили на кошачьи.
  Рядом с ними двумя я выглядела бледной и незаметной. Хотя мои локоны имели светлый оттенок, я не могла похвастаться такой благородной белизной, как Элина. Пепельные, как и у многих северян, волосы походили цветом на мышиную шерсть, без густоты и здорового блеска. К тому же они едва закрывали уши. А серые глаза никак не выделялись на лице. Голодная зима тяжело сказалась на моей коже, сделав её сухой. Тело покрывало множество никак не заживающих, кровоточащих ран.
  На мне никак нельзя было зацепить свой взор. Можно сказать, что я представляла собой олицетворение обычного северного ребёнка, не знавшего твёрдой родительской руки и предоставленного самому себе.
  Ужин, который нам принесли в тот день, я запомнила надолго. Позже я ела блюда куда изысканней тех, но все равно кушанья в доме Итолины запомнились мне, как самое прекрасное, что я пробовала.
  - Святых всех ради! Это просто бесподобно! - воскликнула Мев, набивая живот. Мы с Элиной не поддержали её ответом лишь потому, что не могли остановиться, уплетая содержимое тарелок.
  Несмотря на вспыльчивую натуру и суровость, с которой госпожа вела дела, надо отдать ей должное, на своих девушках она никогда не экономила. Даже самый скромный приём пищи всегда оказывался сытен и по-простому вкусен. А начало недели мы всегда отмечали с размахом, отдыхая, после выходных, когда дом посещало много мужчин. В день нашего приезда для нас подготовили и утку, запечённую с яблоками, на которую мы набросились, забыв о приборах и всяких приличиях, и сытную кабанятину. Мы ели руками, позабыв о всяких приличиях, и горячий жир стекал, обжигая, по коже.
  В доме всегда находились свежие фрукты и овощи, не виданные мною никогда прежде, ведь на севере земледелие не слишком жалуется. Нас часто баловали десертами, о которых я мечтала ещё со времён жизни у князя. Мы ели сахарный мармелад, разноцветные леденцы и даже пирожные, полные крема. Все эти вкусности держали во многом из-за зажиточных гостей, не привыкших к простой пище, но нам тоже позволялось брать их вдоволь.
  Да, заведение Итодины Нард существенно отличалось от других подобных мест. Наша дама работала исключительно с состоятельными мужчинами и потому во многом старалась держать свой дом на уровне. Хотя, конечно, она никак не обязана была баловать нас, позволяя лакомиться вкусными блюдами.
  Мы не видели монет, не могли выйти за пределы большого дома, обнесённого высокой стеной, но ни в чём не нуждались. У нас всегда находилась вкусная еда, висела в шкафах мягкая и удобная одежда, присутствовал личный лекарь, обслуживающий всех живущих здесь по каждому зову. Он же, к слову сказать, быстро избавил нас от вшей, приобретённых в дороге, и с завидным терпением выслушивал всевозможные жалобы.
  В доме также жили на удивление отзывчивые и добрые люди, каких в обычной жизни мне приходилось встречать куда реже. Мне, самой младшей, все потакали и часто приходили на помощь, скрывая мои проделки от строгой госпожи. Я без стыда понимала, что жизнь в борделе, всему вопреки, мне понравилась.
  Обессиленные после тяжёлой дороги, мы легли спать, как только завершили сытный ужин. Я заняла кровать вместе с Элиной, где и проводила все последующие ночи, хотя уже на следующий день мне принесли отдельную койку, в которой я могла бы спать. Засыпать вместе с кем-то другим мне было непривычно, но рядом с девушкой я чувствовала себя спокойно и защищено, и меня даже не беспокоили дурные сны, мучавшие меня прежде.
  В Вижском граде у Элины остались мать и младшая сестра. Видимо, она слишком привыкла о ком-то заботиться и устремила свою опеку на меня. До Берльорда я не сталкивалась с чужой заботой и лаской, поэтому внимание девушки я жадно внимала. Я полюбила её как сестру, которой раньше никогда не знала.
  Мев ко мне тоже тепло относилась, но казалась более замкнутой и резкой. Я общалась с ней не так легко, как с Элиной. Темноволосая девушка порою могла сказать обидные и жестокие вещи. Но точно одно: Мев никогда не лгала. Её слова нещадно били, выжигая в сердце пустоту, но закаляли и делали сильнее. Постепенно я перестала тревожиться из-за них, понимая, что сказанное произносилось отнюдь не со зла.
  Утром стало известно, что мои землячки уже этим днём должны принимать гостей. Милостью богов (и госпожи, разумеется), я получила освобождение от такой миссии до своих первых лунных дней. Итолина Нард поистине осчастливила меня этой отсрочкой.
  - Вы не беспокоитесь? - спросила я девушек. Мев закатила глаза.
  - Что волноваться? Разве я с мужчиной раньше не была?
  А Элина лишь повела плечом.
  - Не думай об этом, - посоветовала она мне.
   Но как бы они обе ни храбрились, я видела, что эта сторона городской жизни даётся им нелегко. Когда девушки ушли к посетителям, я почувствовала себя одинокой и брошенной. Без вздорных слов Мев и спокойствия Элины в комнате стало пусто и холодно. Я не знала, чем себя занять и, не получив позволения, вышла в коридор. Передвигаясь тихо, как мышь (эту привычку я получила ещё в Вижском граде), я прокралась в северное крыло дома, никого не встретив по пути.
  Там моё внимание привлёк звук серьёзного разговора:
  - Веряне нашли поддержку среди знати, - сказал из-за двери незнакомый мужчина.
  - Аристократы терпят их, пока самим выгодно, - фыркнула в ответ женщина - судя по голосу наша госпожа.
  - Но царя-варварва на престол усадили.
  - Долго ли он удержится на нём, если не имеет шкатулки из хризолита?
  Меня мучило любопытство, что это за предмет из самоцветного камня, помогающий удержать в стране власть. Но я услышала шаги, и мне пришлось убираться прочь, позабыв о своём интересе. В другом коридоре я прошмыгнула так быстро, как только могла. В дальнейшем это крыло я обходила стороной, не готовая познакомиться с изнанкой жизни заведения Итолины Нард. Уши горели от стыда, который я испытала, услышав чужие стоны и громкие крики.
  Вернувшись в комнату, я обнаружила в ней Элину и Мев. На мои расспросы обе отвечали дружным негласным молчанием, не желая делиться со мной своими переживаниями. Я не обижалась, хотя это всё равно тяготило.
  Соседки потом ещё нередко подолгу не возвращались, и от безделья я начинала сходить с ума. В какой-то момент я решилась залезть на крышу. Не знаю, как эта сумасбродная идея закралась мне в голову. Я не испугалась высоты, не подумала о возможном наказании, если меня заметят. Но мне вдруг так захотелось взглянуть на Берльорд, хотя бы одним глазком, а из дома меня не выпускали.
  На чердачной двери висел замок. Но он меня не остановил: в заведении, где полно женщин, найти шпильку - плёвое дело. Вскрытиями я раньше не занималась, но однажды при мне это вытворил один знакомый мальчишка в замке и рассказал, как нужно поступать. Я промучилась с заржавевшим замком с полчаса, но, наконец, сломила преграду. Я ощутила себя заправской лихачкой, когда проникла на крышу. Радостно вскинула руки навстречу летящему ветру и широко обняла небо. Мне хотелось прыгать от счастья. Я прошлась по узкому козырьку и села на вишнёвую черепицу, с радостью созерцая Берльорд.
  По улицам ездили крошечные повозки, ходили маленькие, похожие на игрушечные фигурки из дерева люди. Создавалось желание самой протянуть руку, чтобы их передвинуть. Я болтала в воздухе ногами. Ветер шаловливо трепал короткие волосы.
  Ничто не могло омрачить наконец поднявшегося настроения. Я ощущала воодушевление и восторг от открывавшегося вида.
  Мужчина, охранявший выход из ворот дома Итолины Нард, вдруг обернулся, почувствовав мой взгляд, и обвёл взором крышу. Без задней мысли, забывшись, я помахала ему рукой. Заметив меня, стражник протёр глаза и снова посмотрел в мою сторону, но я и не думала исчезнуть. Затем он толкнул другого и указал на меня пальцем.
  Разумеется, в глубине души я понимала, что делала нечто запретное, но свобода опьянила, и я не тронулась с места, балансируя на самом краю.
  Вскоре мужчины отправились вызволять меня.
  - Расшибёшься! - пообещал мне один, уговаривая слезть.
  - Глупости! Смотрите, как я могу! - похвасталась я, закружившись на месте.
  У одного стражника от моей выходки начал дёргаться глаз. Все вместе они уже долго уговаривали меня пойти обратно в дом, но я и не думала угомониться. Внимание взрослых мне чрезвычайно льстило. Я к нему не привыкла, и мне нравилось, что все они оказались заняты мной одной.
  - Слезай! - дружно взмолись они, не решаясь пройтись по скользкой после дождя черепице, едва ли способной удержать большой вес.
  - Нет! - затрясла я головой. Красуясь, я сделала пируэт и едва не упала вниз, зацепившись о неровность на крыше.
  Вдруг за мужчинами послышались шаги. Я увидела своих соседок: Элина выглядела напуганной, а на Мев было страшно смотреть - так ярость исказила её красивое лицо. Не слыша предупреждений мужчин и не думая об опасности, она сама, хрупкая девушка немногим старше меня, не побоявшись, залезла на крышу и схватила моё ухо, оттаскивая от края.
  - Ай! - заверещала я. Но девушка вместо того, чтобы испытать жалость, лишь понадавала мне ещё оплеух.
  - Дура! - в сердцах обругала она меня.
  Я ощутила обиду и досаду, что Мев так у всех на виду меня ударила, и потому не стала разговаривать с ней, когда она меня потом отчитывала. В нашей комнате она также не потеряла запала, ругая меня за безрассудство. Даже мать в детстве так грубо со мной никогда не говорила. Позже я ещё поплатилась за сумасбродность: по приказу госпожи меня выпороли за вольность, но даже тогда я не почувствовала такой обиды, с пониманием отнёсшись к суровому наказанию.
  Пока Мев ругалась, Элина осуждающе молчала, а я сидела, отвернувшись к стене. Наконец, темноволосая девушка замолчала и вдруг крепко меня к себе прижала. Из её глаз полились непрошеные слезы, она зарыдала, прижавшись к моему телу. Позже рядом села Элина и тоже обхватила нас двоих руками. Так мы и сидели: ничего не говорили, но беззвучно делились друг с другом напряжением, которое скопилось за последние дни и даже месяцы, пока мы ещё жили в замке. Об этом инциденте мы никогда потом больше не вспоминали, но я знаю, что каждая из нас бережно хранит в памяти тот миг, когда мы из просто соседок, попутчиц и девушек, объединённых общим горем, стали нечто большим, хотя ещё сами и не подозревали об этом, - семьёй.
  
  Глава 2
  
  Пребывание в доме Итолины Нард сказалось на мне благотворно. Мой облик перестал выглядеть болезненным, благодаря хорошей и сытной пище. Даже волосы немного отросли, и теперь они едва достигали плеч. Я перестала походить на грязную замарашку, привыкнув к ежедневным ваннам с высокой пеной, приятно пахшей луговым разнотравьем, и приучившись к чистоте.
  Голову мне всегда мыла Элина и до красноты растирала моё тело мочалкой. Потом я сидела, и она расчёсывала гребнем пряди, раздирая спутанные колтуны. Когда их совсем не оставалось, я ложилась на её колени и девушка перебирала мои волосы. Я жмурилась от удовольствия, постепенно засыпая. Баюкал меня голос Мев: она тихо напевала вижскую колыбельную, отчего веки сами собою смыкались.
  Но обе девушки часто отлучались, оставляя меня одну. Среди клиентов у них не было отбоя, чего следовало ожидаться учётом их внешности, но всё равно удручало. Госпожа сама отбирала тех, кому разрешала прикоснуться к своим мотылькам. Живущие в доме часто рассказывали ужасы о других подобных заведениях, и мне, уже повидавшей достаточно горя, в них верилось легко. Как-то я замучила расспросами Мев, зная, что в отличие от Элины она наверняка поведает мне правду. Сначала соседка отбивалась от вопросов, как могла, но потом всё-таки сдалась.
  - Мев! - дёрнула её я, - Почему госпожа к нам так добра?
  Она горестно вздохнула и решилась дать мне ответ:
  - Я не знаю, Уна. Но я слышала, что Итолина раньше сама занималась тем же, чем мы. Говорят, её дама скопила достаточно средств и завещала их ей. Других занятий госпожа Нард не имела и решила продолжить старое дело. У неё ведь нет родственников или детей. Мне кажется, держать салон развлекает её и спасает от скуки. Да, она не скупа, но и не готова платить людям зазря. Поэтому ждёт от тебя, что ты тоже сполна вернёшь потраченное.
  Мев и Элина старались не поднимать больную тему, но мы все знали, хотя и не говорили вслух: мои лунные дни однажды-таки настанут, и я начну работать, как они. Но пока этого не случилось, я жила в своё удовольствие, в безделье слоняясь по многочисленным коридорам дома.
  С моей попытки залезть на крышу уже прошло достаточно времени. На чердаке сменили замок на новый, не поддающийся моим уловкам, и я лишь горестно смотрела на него, не способная взломать.
  Я часто пробиралась в крыло госпожи. Мне нравилось слушать разговоры, не предназначенные для детских ушей, прячась в тени за дверью. Посетители Итолины все как один могли похвастаться хватким, пытливым умом, а сама она очаровывала меня, несмотря на вызываемый страх.
  Хозяйка салона пользовалась очень насыщенными духами, которые в моей памяти всплывали лишь связанными с её железной волей и стальным характером. Мев была права: эта женщина очень сурова и требовательна, причём не только к окружающим, но и к самой себе. Во мне Итолина вызывала нечто вроде уважения, а её манеры восхищали меня и заставляли любоваться. Несмотря на отпечаток прожитых лет и немного грубоватые черты лица, госпожа сохраняла уверенность в самой себе, которой только заражала остальных. Её движения я запомнила танцующе-плавными, не такими прерывистыми, как у многих людей. Обаяние хозяйки дома обладало способностью подчинить себе многих искушённых мужчин.
  Иными словами, Итолина привлекала меня как женщина, изначально не наделённая излишней красотой, но умело привлекающая к себе внимание. Где-то в глубине души я хотела такой же в будущем стать, хотя ещё не отдавала в этом себе отчёта.
  Я могла подолгу любоваться сквозь тонкую щель, как госпожа доставала тонкую трубку, наполняла её душистым табаком и медленно разжигала, а в комнате от этого разливался сизый дым. Однажды я тайком даже пробралась в её покои и дрожащими от волнения руками открыла заветную коробочку, чтобы тоже попробовать закурить. Кое-как я насыпала табак, при этом случайно рассыпав немного на стол, и затянулась, подобно нашей даме. Но, вдохнув слишком много едкого дыма, я тут же с непривычки закашлялась, отчего из глаз брызнули слезы. Именно в этот момент в комнату вернулась хозяйка.
  Перепугалась я знатно. Потом меня, разумеется, в наказание выпороли розгами, и я больше не прикасалась к вещам Итолины, но все равно картина, где я подобно госпоже сижу с длинной трубкой, возникала и дальше в наивных детских мечтах.
  С Мев и Элиной я своими грёзами не делилась, справедливо опасаясь, что они меня не поймут. Обе девушки, как только могли, пытались отгородить меня от салонной жизни, но с каждым днём она казалась мне менее зазорной, несмотря на все их старания.
  Особенно преуспела в молчании Элина. Она, выросшая в строгости, чуралась того, что я могла зажить дурной, по её мнению, жизнью. А Мев же просто оттягивала момент. Она пока считала меня недостаточно взрослой, несносным ребёнком, и не считала нужным затевать разговор. В отличие от коренной северянки, вторая моя соседка, как мне казалось, не находила особенного ужаса в заведении госпожи и не полагала, что её занятие дурно, поскольку спасает от более худшей вольной жизни. Голод, издевательства верян и отсутствие крыши над головой, действительно, не внушали желания никому из нас сбежать из дома Итолины Нард.
  Однажды Элина вернулась и надолго заперлась в ванной комнате. Сквозь толстую дверь до меня доносились приглушённые рыдания. Мев на меня недобро зыркнула и не дала пробраться внутрь.
  - Ей нужно побыть одной, - уверенно сказала соседка. Я её мнения не разделяла. Когда темноволосая девушка легла на постель и заснула (хотя я сохраняла уверенность, что, на самом деле, она лишь сделала вид и боролась с дремотой, волнуясь за подругу), я проникла внутрь смежной комнаты.
  Элина сидела на полу, обхватив колени руками. По её лицу текли горькие слёзы.
  - Уна? Что ты здесь делаешь? - неразборчиво пробормотала она, пряча от меня заплаканное лицо.
  Я села с ней рядом и обняла за плечи. Северянка опустила воспалённые от плача глаза.
  - Что случилось, Эли? - мягко спросила я. Она долго молчала, а затем выдала мне:
  - Я такая грязная! - и зарыдала ещё пуще прежнего. Я невольно оглядела её белоснежное платье без единого пятнышка и чистую кожу, ощущая недоумение.
  - Нет, что ты! Ничего подобного! - воскликнула я.
  Я успокаивала Элину полночи, хотя сама неясно понимала причину её волнений. Меня-то жизнь в заведении вполне устраивала, пока будущее, тревожащее меня, оставалось чем-то далёким и зыбким, а о проблемах девушек я в тот момент не слишком не думала. Утром я спросила Мев, почему так расстроилась Элина. Она взглянула на меня, нахмурившись, и проницательно заметила:
  - Ты понятия не имеешь, как тяжело нам приходится. И это была чистая правда. Я слабо себе представляла, чем они занимаются, когда уходят, и не осознавала, как это может меня когда-нибудь коснуться, хотя сохраняла наивную уверенность в обратном.
Оценка: 9.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"