Аннотация: "Это письмо, наверно, тебя очень удивит..."
ПИСЬМО
рассказ
Лишь 10 октября Алексей Сафонов получил письмо, отправленное ему 31 августа. Конверт в долгих мытарствах фронтовой почты изрядно помялся. Алексей взглянул на обратный адрес, фамилию отправителя, в недоумении пожал плечами, потом распечатал конверт, достал письмо и начал читать.
"Здравствуй Алексей.
С приветом к тебе Женя.
Это письмо, наверно, тебя очень удивит. Может ты будешь недоволен этим беспокойствием. Но тогда извени меня, пожалуйста. Ты подумаешь, какое я имею отношение к тебе и почему я решила написать. Просто я увидела мать Юры и спросила проводили тебя на фронт или нет. Она сказала, что уже получили письмо от тебя и дала мне адрес твой. А я у нее спросила, может кто у тебя есть, в смысле девушка, и она тебе пишет, но она ответила, что нет у тебя никого.
Дела у меня идут по-старому, никуда кроме работы не хожу, сижу дома, да и некуда сейчас ходить - война. Может ты задашь вопрос насчет Тольки, то я совсем никакого отношения к нему не имею и не хочу иметь.
Но вот вроде все пока.
Досвидание.
С приветом Женя, надеюсь не забыл, хотя мы с тобой не очень хорошо знакомы, кроме у тети Вали, когда я была у них. Но ничего, надеюсь будем очень хорошо знакомы, и конечно это будет и от тебя зависеть.
Еще раз досвидание.
Жду ответа, если напишешь".
Алексей еще раз посмотрел на обратный адрес и фамилию отправителя.
- Куликова, - прочитал он вслух. - Куликова... Кто это? - пытался вспомнить Алексей. - Куликова... Куликова... Куликова...- но так и не вспомнив, положил письмо в карман гимнастерки.
Вечером, когда взвод улегся на ночлег, Алексей тихонько пробрался к железной бочке, которая заменяла в землянке цечь, и при свете догоравших поленьев начал перечитывать письмо.
"Здравствуй Алексей.
С приветом к тебе Женя.
("Женя... Женя... Нет, не знаю никакой Жени".)
Это письмо, наверно, тебя очень удивит. Может ты будешь недоволен этим беспокойствием. Но тогда извени меня, пожалуйста.
("Кто-нибудь из нашего двора... Посматривала тайком...")
Ты подумаешь, какое я имею отношение к тебе и почему я решила написать. Просто я увидела мать Юры и спросила проводили тебя на фронт или нет. Она сказала, что уже получили письмо от тебя и дала мне адрес твой. А я у ней спросила, может кто у тебя есть, в смысле девушка...
("Смело спросила!")
...и она тебе пишет, но она ответила, что нет у тебя никого...
("Откуда она знает мать Юрки?")
Дела у меня идут по-старому, никуда кроме работы не хожу, сижу дома..."
("А куда у нас и ходить-то было, кроме как в клуб на танцы".)
Алексей вспомнил сизую от дыма курилку в клубе, толкотню в буфете, танцевальный зал с толстыми колоннами, высокую полукруглую эстраду, на которой важно восседали музыканты духового оркестра. Представилось ему, что стоит где-то в уголке зала эта Женя. Тихая. Скромная. Никто не обращает на нее внимания. Иногда она танцует со своей подругой, а потом снова одиноко стоит в уголке. И с такой отчаянностью вспыхивает иногда в ее глазах надежда! Алексею стало жаль ее. "Надо обязательно ответить!" - подумал он и продолжил читать письмо дальше.
"Может ты задашь вопрос насчет Тольки, то я совсем никакого отношения к нему не имею и не хочу иметь..."
Тольку прозвали художником за картины, которые он научился писать масляными красками самоучкой. Сначала он дарил эти картины просто так, потом стал продавать. Брали их у него охотно. Как же, почти настоящие! Сюжеты картин были простенькие: лебеди, олени, сирень. Пробовал Толька писать и портреты, но заказчики, увидев свое изображение, почему-то наотрез отказывались от работ, а некоторые еще и ругались. Продав очередного "оленя" или "лебедя", Толька-художник устраивал гулянку. До полуночи из его квартиры неслись звуки патефона, громкие возгласы и женский смех.
("Какие же отношения могли быть между этой Женей и Толькой? Если она моя одногодка, то он вдвое старше... Ах, вот кто эта Женя Куликова!..")
Алексей вспомнил, как однажды, перед самым началом войны; зашел к своему другу Юрке. У Юрки были гости.
- Толька жениться надумал. Смотрины. Вон эту... - Юрка показал глазами на розовощекую девушку.
- Как яблочко! - наклонившись к Алексею, добавила Юркина мать. - Не для этого прохвоста, Тольки!
Алексея удивило тогда, с каким отчуждением, даже враждебностью посматривала иногда Женя на своего жениха. Атмосфера была напряженная, разговор никак не клеился и не мог перейти на самое главное, ради чего устраивалось это, как будто случайное, застолье: "ударить по рукам", договориться о свадьбе.
Юрка сунул Алексею гитару:
- Спой что-нибудь, а то сидим, как на поминках.
Алексей хотел отказаться, но, почему-то разозлившись на Тольку ("Жених облезлый!"), стал петь, ухаживать за Женей, танцевать с ней под пластинки. Толька ревниво стрелял глазами и отворачивался. Когда Алексей собрался уходить, Женя на прощание протянула руку. Ладонь у нее была горячая, пожатие сильным.
"Может ты задашь вопрос насчет Тольки, то я совсем никакого отношения к нему не имею и не хочу иметь", - перечитал еще раз Алексей.
("Видно, расстроились смотрины. Остался Толька при своих интересах!")
"Но вот вроде все пока, - дочитывал письмо Алексей. - Досвидание. С приветом Женя, надеюсь не забыл, хотя мы с тобой не очень хорошо знакомы, кроме у тети Вали, когда я была у них. Но ничего, надеюсь будем очень хорошо знакомы, и конечно это будет и от тебя зависеть.
Он положил письмо в карман гимнастерки, застегнул карман, чтобы как-то случайно письмо не выпало, не потерялось.
Долго еще Алексей сидел у железной бочки. Мысли кружились вокруг полученного письма, а потом вдруг, словно сама собой, начала сочиняться биография Женьки Куликовой.
"Живет с матерью... Отца нет и не помнит его... На лицо Женька хоть и не очень привлекательна, но фигурка у нее стройная... Послушная, работящая... Толька недаром на нее глаз положил... Сначала она дала ему от ворот поворот... Мать начала уговаривать: "Останешься бобылихой! Не из чего выбирать, а ты еще выбражаешь!" Женька сначала злилась: "Хочу, чтобы по любви!" А потом испугалась, что, действительно, останется бобылихой... Тольку, конечно, разрисовали перед ней: "Толковый. Интересно жить будешь. Ничего, что старше тебя - любить будет крепче! Хорошо зарабатывает: картинку намулевал, вот тебе и живая копейка! Поживешь. Дети пойдут. А там и слюбится!..." Ночью, перед смотринами, Женька, наверное, не спала. "Как же так, - думала, -ведь есть же на свете любовь! Как-то находят люди друг друга по любви!"
Алексей почти воочию представил, как собиралась Женя на эти смотрины. Долго сидела перед зеркалом, потом еще дольше выбирала, что надеть из своего бедного гардероба. "Ну что, готова?" - заглядывая в комнатку, спросила мать. "Готова", - покорно ответила Женя и пошла к Юркиной матери.
"И вдруг такая встреча со мной!.. Влюбилась!.. Тольке отказ! Представляю, чего ей стоило написать мне такое письмо! Это же признание в любви! Надо обязательно ответить! Обязательно!"
Поленья в бочке догорали. Свое тепло и свет отдавали последние угли. Один из них светился особенно ярко, и Алексею казалось, будто где-то далеко-далеко в темноте светится настольная лампа. Свет от нее падает на руки и лицо пишущей письмо Жени Куликовой...
Утром взвод, в котором воевал Алексей Сафонов, принял бой. Танковую атаку немцев отбить не удалось. Бросив позицию, начали отступать за речку. Алексей почувствовал, что его словно бы обожгло между лопатками. Ноги ослабли, он упал. Ему показалось, что земля перевернулась и он, оторвавшись от нее, полетел в пропасть неба.
...В полдень на месте утреннего боя стояла такая тишина, словно здесь никогда не рвались снаряды, не повизгивали пули, не лилась кровь людей.
Убитого Алексея обшарил немецкий солдат, полистал и выбросил солдатскую книжку, фотографию матери Алексея, конверт и письмо от Женьки Куликовой.
Письмо и конверт некоторое время лежали неподалеку от убитого Алексея. Дунул ветер. Конверт, покатившись, застрял в кустах высохшей полыни, письмо, поднятое в воздух, долго кружилось, пока не упало на поле. Хмурые тучи двигались по небу и письмо, казалось, вот-вот готово было заговорить с ними, поделиться своей думой.
"Здравствуй Алексей.
С приветом к тебе Женя.
Это письмо, наверно, тебя очень удивит. Может ты будешь недоволен этим беспокойствием. Но тогда извени меня, пожалуйста..."
На мгновение из-за туч показалось солнце.
"Ты подумаешь, какое я имею отношение к тебе и почему я решила написать. Просто я увидела мать Юры и спросила проводили тебя на фронт или нет. Она сказала, что уже получили письмо от тебя и дала мне адрес твой..."
Вспыхнули яркой, золотистой охрой оставшиеся кое-где на ветках кустарника редкие листья. Блеснули сквозь желто-коричневую высохшую траву пробивающиеся из земли стебельки молодой прозелени.
"А я у ней спросила, может кто у тебя есть, в смысле девушка, и она тебе пишет, но она ответила, что нет у тебя никого..."
Солнце опять зашло за тучи и стало еще мрачнее и суровее, чем было раньше.
"Дела у меня идут по-старому, никуда кроме работы не хожу, сижу дома, да и некуда сейчас ходить - война. Может ты задашь вопрос насчет Тольки, то я совсем никакого отношения к нему не имею и не хочу иметь..."
Холодный, сырой ветер, словно чугунное колесо, прокатился по полю. Все ниже и ниже начали опускаться тучи.
"Но вот вроде все пока. Досвидание. С приветом Женя, надеюсь не забыл, хотя мы с тобой не очень хорошо знакомы, кроме у тети Вали, когда я была у них. Но ничего, надеюсь будем очень хорошо знакомы, и конечно это будет и от тебя зависеть..."
Несколько тяжелых капель ударили по письму, рядом с ним, слегка припорошив его отскочившими от земли пылью и сором.
"Еще раз досвидание..."
Пошел дождь, все усиливаясь и усиливаясь. К вечеру все слова на листке были размыты. И только в самом низу, на подвернутой полоске, можно было еще прочитать одно предложение: