Аннотация: Это было с нами и было очень страшно, но нужно существовать дальше, т.к. жизнь продолжается и солнце светит и даже изредка греет, дети и внук растут. Счастья, успехов и эдоровья всем!
БАС - синоним небытия
Теперь мне кажется, что это было давно и вовсе не со мною. Хотя я, конечно, знаю, что это было в моей жизни, но все ушло в далекое прошлое или, как говорят, кануло в лету. Или лета. Хотя это началось осенью. Ранней. Год? Точно 4 года назад. Начало его небытия было рядом, но мы об этом еще ничего не знали. Оно явилось к нам в образе трех букв - БАС. Вполне приличное, ничего не значащее для непосвященных сочетание букв кириллицы, которое перевернуло всю нашу жизнь и надолго выбило меня из счастливого непонимания смерти...
Но все по-порядку.
Московский троллейбус тряско, утомительно и долго катил по Волоколамскому шоссе к своей конечной остановке: " Институт неврологии". Профессор Александр Игоревич Закревский сегодня принимал первичных иногородных больных, как обычно, после беседы со своим помощником. Врач - ординатор не спешил - очереди не было, да и он знал наверняка, что его больным уже спешить некуда, т.к. сюда приезжают для утверждения окончательного диагноза, имея на руках выписной эпикриз, данные анализов и обследований, проведенных у себя дома. Врачи и там редко ошибались, но диагноз всегда писали со знаком вопроса, оставляя маленькую надежду на отмену или по крайней мере замену на что-то более ординарной и легко излечимое.
И поэтому он принялся спокойно пить кофе странно оттопырив средний палец правой руки. Наверное он в детстве был сломан или м.б. когда-то в детстве футбольный мяч перебил ему сухожилие, что впоследствии не давало его сгибать. М.б. эта вполне пустяковая травма привела юношу к порогу мед.института, а спустя годы и нас с мужем к нему. Вот так я подумала, когда в нетерпении ожидания заглянула к нему в кабинет.
- Ждите - в его голосе не чувствовалось ни превосходства главного, ни досады от моей навязчивости. Просто ждите. Ему хотелось не спеша выпить свой кофе, а спешить нам уже было некуда. Это я потом, после долгого и бесполезного хождения по всякого сорта врачам и целителям поняла, что спешить нам вообще уже не следовало, т.к. часовой механизм неотвратимо тикал навстречу небытию...
После непродолжительного осмотра врачом-ординатором нам было предложено оформить в регистратуре финансовые бумаги, а затем для утверждения диагноза и лечебного совета подняться в отделение нейроиммунологии в кабинет светилы в области отечественной инфекционной неврологии- доктора медицинских наук, профессора 1 мед.Института, лауреата каких-то медицинских премий, и прочая, и прочая - А.И. Закревского.
То ли намеренно, то ли случайно наш путь, как впрочем и других пациентов, пролегал через все нейроинфекционное отделение, Меня вначале это жутко возмутило, но наверняка в этом был свой резон. Всего лишь проходя по коридору отделения можно было воочую узнать что после утверждения диагноза ожидало Сергея в дальнейшем. Я помню это достаточно ясно...
Тихо, не спеша, еле переступая ногами идут несколько молодых мужчин.Прозрачные, тонкие, очень худые. Руки, как ветви сухого дерева висят вдоль туловища. У некоторых то одна, то обе руки упакованы в гипс. А вот у открытой двери палаты, у зеркала в больничном халате женщина неопределенного возраста чистит зубы. Рука, держащая зубную щетку как-то странно вывернута, вторая белеет окукливающим ее гипсом. Она чистит зубы как в замедленной съемке.
- Сережа, не смотри туда!
- А где кабинет?
- Там, за поворотом.
- Нет, не налево. Направо!
- Спасибо!
А налево опять группа забинтованных и загипсованных мужчин разного возраста. Они курят и пьют пиво или даже что-то покрепче. Они знают, что им уже все можно...Они уже знают свой диагноз...
А мы были на самом старте и еще питали надежды услышать... А вот что? Мои познания в невропатологии были равны нулю и не знала еще, какую из болезней я бы предпочла вместо этой.
После приглашения, входим в кабинет, не по-медицински запущенный, но просторный. Наискосок из уголка одного из окон падает узенький лучик неяркого осеннего света. В нем пляшут мириады светящихся пылинок. Лучик пересекает комнату почти по-диагонали, достигает стола ученого и образовывает рвано-округлое пятно света, в центре которого лежит маленький никелированный молоточек. После беглого знакомства с пациентом профессор быстро просматривает медицинские бумаги, игнорирует платежки и почему-то обращается ко мне:
- У вас есть дети?
- Да, отвечаю я
- Сожалею, но...
- Это только мои дети...
- Это хорошо, это хорошо...
Начинается осмотр: глаза -закрыть, руки - вперед... Сесть, ноги скрестить - удар молоточком по коленной чашечке.
- Ох, хорошо!
Проверка интеллекта - долго, с интересом...
А пока врач исследует пациента, я рассматриваю врача. А батенька наш тоже чем-то болен. Что-то тоже нервное. Головка чуть подрагивает кривенько. Ручки как-то странненько очерчивают рваные полукружия. А левый глаз чтой-то смотрит как-то несинхронно с правым. На лбу, возле левого виска полукруглая белая отметина. Наверное это след от автомобильной аварии, а остальное - следствие. Его легко можно принять за одного из пациентов этого отделения.
А между тем осмотр уже закончен. И наш врач, поглядывая одним глазиком прямо на лист разлинованной бумаги, а другим искоса на лежащую рядом открытую книгу, что-то быстро-размашисто писал.
Закончив свой труд, с удовольствием глянул на него, аккуратно сложил лист пополам, еще раз пополам и осторожненько вложил его в конверт и протянул его, не запечатывая, мне. В тот момент конверт не показался мне тяжелым, как это должно было бы быть на самом деле с диагнозом, закрытом в нем. Это было началом нашей с Сережей борьбы с болезнью за жизнь до смерти. А тогда, выйдя из корпуса больницы и, сев на солнечном пятачке бетонной обшивки бывшего фонтана, мы с удивлением рассматривали диагноз: Боковой амиотрофический склероз уже без обычного сбоку вопроса. И еще не совсем ясно нам было что он , т.е. диагноз в грядущем нам готовит.
Обратный долгий троллейбусный вояж запомнился мне как последний солнечный и безмятежный отрезок времени. Мы, уже совсем не юные люди, сидели в троллейбусе на предпоследнем сидении и сочиняли стих. Вот он:
Взгляни ты в день вчерашний,
Где смерть прошла другой тропой.
--На свете смерти нет!
Вокруг бессмертно все
Есть только день и свет
--На свете смерти нет!
Страх смерти отойди от нас
Со дня весны семнадцати
До девяноста лет
--На свете смерти нет!
Стою на океанском берегу
И обираю сети, где
Чешуя бессмертия искрится
И понимаю:
--На свете смерти нет!
Мне это стихотворение тогда казалось таким оптимистичным. Вместе преодолеем, победим и на костях косой покатаемся...
Тем же маршрутом мы доехали до института и год спустя. Оптимизм наш был в зените, состояние здоровья за год сильно не изменилось. Мои познания, почерпнутые из учебников по невропатологии укрепляли мою надежду на выздоровление мужа. Дух мой был крепок, сомнения в лечении заглядывали в мою седеющую голову редко: Я знаю -город будет, Я знаю - саду цвесть и т.д.
Оптимизм нельзя было терять тем более, что "перестройка" с ее полемичностью стала крепчать почище маразма и била ключом, как в Одессе говорят, норовя все больнее ударить по темечку...
И вот мы опять тем же сложным путем, через длинный коридор с прогуливающимися живыми забинтованно-загипсованными тенями, сидим в предбаннике перед кабинетом профессора.
Заходим.
- Вы кто?-
- Мы эти
- Да, помню...
- Да, вспомнил!
- Вы еще живы?
И, поймав мой свирепый взгляд, сказал:
- А вас, сударыня, попрошу выйти.
Я кипела негодованием на слова профессора, стенка едва не дымилась от моего взгляда. Спустя некоторое время вышел спокойный Сережа и осторожно спускаясь по лестнице прижимал к себе папку с документами, не отдавая ее мне.
Лишь в троллейбусе на обратном пути я выхватила у него эту злополучную папку, решив все-таки расшифровать очередную врачебную писанину. Но самое первое, что я увидела был пожухлый листок с прошлогодним стихом. Черными чернилами размашистым почерком врача была исправлена его последняя строчка - Смерть на свете есть!
Все мои надежды на сад, цветы и будущее в этом цветущем саду пожухли. В этом стихе был уже диагноз мне. На трудовой сизифов подвиг...
Протертая , жидкая пища, чтоб лучше глоталось, добывание денег на дорогущие лекарства, уколы в мышцу седалища тонкой, короткой иголкой (профессиональные мед.сестры не выдерживали, т.к. мышц на нужном для уколов месте не становилось). А длинная иголка упиралась в кость и нервно-противно шкрябала о нее.Мышцы исчезали методично-последовательно и бесповоротно - левая рука, правая, левая нога, правая, спина, ягодицы, шея. Голова опустилась.Уставал. Спотыкался, потом упал в первый раз, потом вообще не мог передвигать ноги. Голос пропал, глотательный рефлекс ослаб. И все это происходило с ужасающе-стремительной скоростью.
Меня изнуряли головные боли от постоянной безысходности помочь, болела поясница от постоянного напряжения при поднимании все более и более неподвижного тела. Книг, кроме специальной литературы но неврологии, аккупунктуре, траволечении, изотерике и т.п. я уже не признавала и не читала. Я оттягивала для себя принятие фатальности диагноза, но действительность заставила это сделать. Интенсивное лечение, купленный за сумашедшие для нас деньги, разрекламированный, как чудо, рилузоль не только не приносили облегчения, но и отнимали у нас последнюю надежду на выздоровлени. Впрочем - кто ж знал, что было б без этого.
И вот наступила весна. Странная по удивительно теплой погоде и ужасающая по происходящим вокруг нашего дома странностям. Неожиданно упал еще не дряхлый орешник, проломив при этом крышу дома. От удара молнии вспыхнул факелом другой орешник. Отключили воду на длительную профилактику водопроводной трассы. Нашу маленькую пуделиху до крови и рваной шерстки искусали соседские собаки, которые раньше были лучшими ее друзьями. Очень рано для этого времени года зацвела сирень, но неожиданно завяла на корню.
И вот в болезни наступил апогей - дыхательный паралич и первая остановка сердца. Я вызвала скорую помощь. Приехавшая и еле пробравшаяся через разрытые траншеи врач оказалась очень сострадательной и сочувствующей. Она набрала в большой шприц жидкость из нескольких ампул и вколола Сергею между кожей и костью в отсутствующию мышцу бедра. У него сделалось мальчишески-озорное лицо, а вот дыхание стало еле слышным. Затем сотрадательно посмотрела на меня, выбрала из своего медицинского саквояжа такой же большой шприц. Опять наполнила его жидкостью из трех ампул и вкатила его уже мне.
И вот утром его не стало. Сердце могло бы биться, а вот мозг задохнулся без кислородной поддержки и умер, а душа неслышно и неспешно подняла свои девять граммов и воспарила взглянуть на измученное тело. Блаженная улыбка покинутого страдания воцарилась на лице еще не остывшего упокоившегося, но задержалось на нем совсем немного времени. Мышцы лица настолько привыкли к маске страдания, что опять автоматически вернулись к ней, хотя все страдания остались в прошлом, до появления второй основной вехи в биографии, как знаменитого, так и рядового гражданина - даты смерти.
Нужно было готовиться к похоронам. Для этого понадобилась история болезни с диагнозом, откуда опять, не к ночи будет помянуто, как черт из табакерки выпал листок с исправленным стихом.
Как в полусне я подошла к полутеплому трупу мужа и, мысленно советуясь с ним, переписала еще раз это злополучное стихотворение (самое главное я забыла сказать изначально- никогда ранее, ни позже я не писала стихов и читать их не любила да и сейчас не читаю)
Взгляни ты в день вчерашний
Где жизнь прошла другой тропой
-- На свете смерти нет?
Вокруг ведь смертно все
И явь и белый свет
-- На свете воли к смерти нет
Страх смерти не внушай мне жизнь
В мои семнадцать лет
-- На свете жизни нет?
Стою на берегу реки и обираю сети, где
Чешуя от боли и страдания бессмертием искрится
И понимаю я :
-- На свете смерти - НЕТ!
Вот и все, что я хотела сказать в этот раз. Неизвестно как бы сложилась моя и Сережина жизнь, если бы эти на слух безобидные и совсем не ругательные 3 буквы не разлучили нас. Его они услали в мир иной, в небытие от земного страдания. А меня на земное страдание на бытие в славный град Нью Йорк, несравненных по стойкости воспаренного духа и плоти Американских Штатов. Но это уже совсем другая история...
Боковой амиотрофическийсклероз (БАС) -- хроническое прогрессирующее заболевание нервной системы, обусловленное преимущественным поражением двигательных клеток (болезнь моторного нейрона ) спинного мозга и мозгового ствола, а также корковых двигательных клеток. Заболевание в подавляющем большинстве наблюдений регистрируется как спорадическое, встречается с одинаковой частотой в различных географических зонах и составляет 0,2--0,7% всех заболеваний нервной системы.
Этиология заболевания не установлена. Патогенез - нарастающая дегенерация клеток передних рогов спинного мозга, двигательных ядер продолговатого мозга, а также пирамидных и кортико-бульбарных путей. Диагноз обычно не вызывает затруднений. При миелопатии, обусловленной шейным остеохондрозом, никогда не наблюдается бульбарных нарушений и атрофии в ногах. Лечение симптоматическое. Прогноз неблагоприятный: больные умирают через несколько месяцев или лет после начала болезни
Бельгийские исследователи дали новое объяснение причинам возникновения амиотрофического бокового склероза. Они полагают, что это нейродегенеративное заболевание связано с низкой концентрацией полипептида, стимулирующего пролиферацию клеток мелких кровеносных сосудов. Исследователи биотехнологического института Фландрии обнаружили, что мутации гена, ответственного за синтез этого вещества, вдвое увеличивают вероятность заболевания амиотрофическим боковым склерозом.