Подбирая в библиотеке или ларьке подходящее чтиво среди таких примерно книг, как 'Записки разведчика', 'Воспоминания солдата', 'Записки журналиста', '... писателя', '... физика', '... моряка' и, наконец '... интеллигента' можно с уверенностью предсказать, что интеллигенту меньше всех можно надеяться на внимание потенциального читателя. В самом деле, если судить, к примеру, по повестям Тургенева (которых, впрочем, сейчас никто не читает) или рассказам Чехова (ему в смысле нынешнего читательского интереса повезло немногим больше), то интеллигенты только и умеют, что бесконечно рассуждать о сущности жизни и заодно поучать окружающих. На какие либо активные, а тем более интересные действа они просто неспособны. В наше время интеллигентная элита тоже подчас выглядит не лучшим образом, например, отнюдь не безвозмездно рекламируя Ельцина в период президентских избирательных компаний. А ведь его при самом благожелательном отношении никак нельзя назвать государственным деятелем, который принёс хоть какую ни будь пользу государству, которое возглавлял. Расцвет интеллигенции гуманитарного толка я бы отнёс к Хрущёвской оттепели - тогда действительно возник и широко распространился интерес к передовой отечественной и зарубежной литературе, появилась и целая плеяда молодых писателей, которым было что сказать своим приверженцам. Но характерно - все они интеллигентами себя не называли, им больше импонировало звание интеллектуала - современно и со вкусом.
Интересно, почему оттепель оказалась такой кратковременной и особенно, почему она не воскресла в наше время, когда цензурные препоны вроде бы сняты? Моя версия - для талантливых писателей как воздух необходимы активные талантливые читатели, а вот их то сейчас и нет - все съедены телевидением и видеокассетами.
И, тем не менее, не взирая на все вышесказанное, автор решил аттестовать себя именно интеллигентом, правда не совсем 100%-ным - есть такое понятие - техническая интеллигенция, так вот я оттуда.
Представляют ли мои заметки, какой либо интерес? Вполне возможно, но конечно не для всех - это всё же не детектив или эротическая проза. Написаны они в расчёте на интеллектуалов (бывших интеллигентов), но могут оказаться интересными для читателей, склонных иногда осмотреться вокруг себя.
- ' ' -
В какой то мере самостоятельная жизнь у меня, как очевидно и у всех моих сверстников началась после окончания школы, которая не оставила после себя каких то приятных воспоминаний. В конце сороковых годов прочно утвердились каноны классической гимназии - раздельное обучение, чистописание (писать разрешалось только пером ?86, которое позволяло писать буквы 'с нажимами', как в классических прописях, авторучки были строжайше запрещены) и т.п. Нечего и говорить, что я с нетерпением ждал того момента, когда все эти архаизмы останутся за бортом.
Наконец этот момент наступил - директор школы вручил мне аттестат. Забыл уже по какой причине, он провёл эту процедуру у себя в кабинете так сказать tet-a-tet. И начал так:
- Вы окончили школу, перед вами открывается новая жизнь, так что вам на мои слова наплевать. Но ... и тут он мне преподал несколько напутствий, которые я незамедлительно позабыл, Но вот оригинальную преамбулу помню до сих пор.
Далее был Львовский политехнический институт, электротехнический факультет. Учился, как все - сначала удовлетворительно, а с третьего курса, когда пошла специализация - отлично.
Из ярких воспоминаний тех времён хочу отметить месячную командировку в Ленинград на производственную практику в конце 4 курса. Конечно же мы все побывали практически на всех исторических местах самого города и его окрестностей - Эрмитаж, Русский музей, Кунсткамера, Петропавловская крепость, Петродворец, Павловск, Пушкин и др. В Петродворце в том году как раз запустили его знаменитые фонтаны, хотя сам дворец ещё стоял в развалинах (как на меня, они выглядели более экзотично, чем впоследствии восстановленный оригинал).
Не тривиальными оказались мои впечатления о Павловске - резиденции императора Павла I. Его достопримечательности оказались весьма скромными - дворец без особых излишеств, парк выполненный по английски, т.е. с максимальным включением естественной природы, причём чем дальше в парк - тем природы всё больше и наконец парк плавно переходит в холмистую лесостепь, а все искусственные сооружения, включая ограду исчезают. Так что если бы знать заранее, в парк можно было бы вполне легально проникнуть без билета с всегда открытого чёрного хода.
Но самое интересное для меня оказалось не это. Посетителей дворца оказалось немного и я разговорился с старушкой - смотрительницей одной из комнат. Оказалось, она имела свои воспоминания о императоре, понятно не личные, но переданные по семейной линии от современников Павла I - все её предки традиционно служили во дворце. Так вот, она очень тепло говорила об императоре - оказывается, он был очень добрым человеком, любил детей, интересовался нуждами простых людей, много помогал им, притом без всяких широковещательных акций. Много позже прочитал в газете 'Дуэль ' статью [#29 от 20 июля 2004г. 'В защиту императора Павла I'], где в числе прочего говорилось о большой заботе Павла о рядовых солдатах. Приятно было убедится, что мнения простой смотрительницы и маститого автора 'Дуэли ' сходятся.
Но это всё были туристские развлечения, А как же собственно работа? Была и она - побывали на официальной цели нашей командировки - приборостроительном заводе им. Дамского, где директором процветал тот самый Дамский - в те времена (1950г.) такие казусы хоть и редко, но встречались. Были направлены в сборочный цех. Как раз перед практикой прослушали спецкурс ' Организация производства', откуда усвоили, что самым эффективным методом сборки приборов является конвейер, а самым допотопным - индивидуальная сборка. А тут как раз узрели незадействованные блоки конвейера и мастеров, собирающих приборы от а до я. Безобразие! Со своими молодыми идеями решили обратиться к самому директору, который как не странно принял нас, внимательно выслушал и подержал наши планы по коренной реорганизации сборочного цеха.
Воодушевлённые поддержкой на самом высоком уровне заявились затем к начальнику цеха, который принял нас в своём кабинете, не таком роскошном, как у директора, но всё же достаточно поместительном. Так же как и директор, внимательно выслушал нас, а потом сказал примерно так:
Через год вы окончите институт и перед вами будут открыты все дороги в наше народное хозяйство. Мой вам совет - ни за что не идите в начальники сборочных цехов - собачья должность. Вот вы хотите запустить конвейер, как по вашему, сколько времени на это потребуется (неделя, раздались голоса). Пусть так, да только эта партия приборов закончится через 3 - 4 дня, пойдёт совершенно другая. Куда вы денете новорождённый конвейер?
- Но как же, нам директор пообещал поддержку!
- Знаете, наш директор уже давно забыл и о ваших просьбах и о своих обещаниях - ничего не поделаешь - годы берут своё.
Начальник цеха конечно же оказался прав, в итоге на заводе всё осталось без кардинальных реорганизаций, предложенных молодыми реорганизаторами.
Если хочешь быть красивым - иди в гусары (Козьма Прутков). Справедливость этого афоризма мы, студенты 4 курса осознали воочию. Тогда прибыли в отпуск слушатели академии кораблестроения и вооружения им. Крылова, куда за год до этого был направлен практически весь выпуск нашего факультета. Шёл 1951 г. Время было в общем небогатое, одевались кто во что горазд. Не голодали, но о каких то гастрономических излишествах типа голландского сыра или копчёной колбасы вспоминали только по праздникам. И вот в такой среде появляются молодые красавцы в морской форме, да ещё с кортиками. Девахи млеют от восторга, многие парни, и я в том числе, принимают про себя твёрдое решение через год оказаться на их месте. Пожалуй, это было моё первое серьёзное желание, которое я принялся реализовывать. Чтобы не затягивать сюжет, скажу сразу же - желание не осуществилось - в год нашего выпуска набирали из университета, и попытки попасть в академию в порядке исключения не прошли, по крайней мере, у меня. Но для двух моих сокурсников фокус удался, что повлияло и на мою судьбу - один из них - Ю. Т. был после защиты диплома рекомендован в аспирантуру. Т.к. он до последнего момента не был уверен в зачислении в Академию кораблестроения, то против рекомендации в аспирантуру естественно не возражал. Тем временем все выпускники получили назначения и отбыли на места работы, и только тут Ю.Т. получил приказ о зачислении в академию и по аспирантуре дал отбой. Возникла парадоксальная ситуация - аспирантура у самого К.Б. Карандеева - вожделенная и недосягаемая мечта любого выпускника - повисла в воздухе.
Надо сказать, что хотя я, начиная с 3-го курса, ходил в отличниках, это не было чем- то особенным - все старались учиться на совесть и многим это удавалось. Для аспирантуры требовалось большее - активное участие в общественной жизни, подобающее происхождение и т.п. - всё то, чего у меня явно не доставало. Поэтому для меня предложение поступить в аспирантуру было подобно грому среди ясного неба. Тут, правда, возникли закавыки - по регламенту требовался диплом с отличием, а у меня за 1-2 курсы было несколько троек. Две мне скосили просто так (вывели более благожелательную среднюю за несколько семестров), две пришлось пересдать, естественно по облегчённой процедуре. Моё предыдущее назначение в львовский институт Машиноведения и автоматики АН УССР (в дальнейшем - ИМА АН УССР) по взаимной договорённости аннулировали.
Теперь остались вступительные экзамены по общей дисциплине, спецкурсу, иностранному языку и, конечно, философии. В обстановке предварительного планирования можно было предполагать, что эти экзамены будут несложной формальностью. Поэтому к каждому экзамену я готовился спустя рукава, но потом оказывалось, что можно было готовиться ещё меньше. Оставался последний экзамен по иностранному языку - как все утверждали, самому лёгкому. С учётом этого здесь я вообще не готовился - и накололся - технический текст со словарём переводил каждое сложносочинённое слово из двух места словаря, без словаря вообще переводил что- то неопределённое. В итоге члены комиссии - педагоги настаивали на оценке 2, председатель - зам. директора по НИР Попов, связанный предварительным планированием, ходатайствовал о тройке. В итоге победу одержало мнение председателя, но выглядел он при этом видимо не лучшим образом, так что после этого казуса невзлюбил меня на всё время моего дальнейшего пребывания в аспирантуре. Впрочем, хотя он по должности и курировал всех аспирантов, его отрицательное мнение обо мне не слишком меня тревожило - как говорили когда- то 'до бога высоко, до царя далеко'.
Из психологии известно, что самочувствие человека склонно к адаптации - как бы плохо или наоборот хорошо ему бы не было в течение долгого времени, его страдания или наоборот ликования не будет длиться вечно. Даже если по сути ничего не изменилось, обе эти крайности постепенно скатятся на золотую середину - спокойно-деловому отношению к действительности. Так вот вопреки этой истине я в течение очень долгого времени находился в приподнятом состоянии духа - как же так - аспирант кафедры электрические измерения! Это вам не халам-балам! И не только я один - мой товарищ по группе Борис Покровский, который тоже был зачислен в аспирантуру, видимо разделял мои восторги. Хотя для него аспирантура не была неожиданностью - Сталинский стипендиат, участник Отечественной войны - оба эти фактора предполагали такой результат. Вспоминаю такой случай - по дороге в общежитие он неудачно прыгнул на подножку трамвая, упал на мостовую и повредил себе позвоночник, после чего на скорой помощи был отвезен в больницу, где пролёжал без движения больше месяца. В общем, конечно, хорошего мало, хотя, в конце концов, всё окончилось благополучно, без последствий. Так вот, лёжа на мостовой в ожидании помощи от случайных прохожих он заявил о себе - 'Я - аспирант Карандеева!' - давая тем самым понять окружающим, с кем они имеют дело.
С 1 сентября, вместе со всеми, аспиранты начинали занятия по кандидатскому минимуму. Считалось, что спецкурс и общую дисциплину они изучают самостоятельно, а вот философию и иностранный язык учили как студенты - т.е. посещали общие занятия. Всего аспирантов приёма 52 года было около 15-20 человек - как раз на одну группу. Вопреки всему тому, что сейчас блеют о диалектическом материализме, он меня тогда заинтересовал, во всяком случае, в изложении Энгельса, который из всех классиков марксизма писал наиболее увлекательно (иначе бы современники просто не стали его читать).
Что касается иностранного языка, то после моего конфуза на вступительном экзамене, я зубрил его, как скворец, и, тем не менее, моя репутация оказалась подмоченной на долгие годы - на экзамене по кандминимуму мне дали четвёрку - видимо отыгрались таким образом за вступительный.
Надо сказать, что кроме непосредственно науки все аспиранты обязаны были заниматься общественными делами, и здесь я довольно часто оказывался не на высоте. Например, тогда начала входить в моду связь науки с производством. Зам по НИР Попов затеял в этом плане провести общегородской семинар, куда он вознамерился пригласить всех директоров предприятий, чтобы рассмотреть перспективные для городской промышленности разработки института. С моей тогдашней (да и сегодняшней) точки зрения это была мертворождённая идея - конец года, необходимо всеми средствами обеспечить план, а тут директору предлагается тратить время на заслушивание сообщений о разработках, никак не связанных со злободневными задачами предприятия. Тем не менее, я в числе других аспирантов получил около десятка приглашений, которые необходимо было разнести адресатам. Кое- что разнёс, но пару особенно отдалённых (как сейчас помню - бутылочный и картонный заводы) оставил без исполнения, предполагая, что при таком общем количестве приглашений это пройдёт не замеченным. Однако мои надежды не оправдались, возможно, тут сработал зуб, который имел на меня Попов возможно - его трудолюбие, но только он обзвонил большинство предприятий, дабы продублировать приглашения, и таким образом узнал, что на бутылочный завод оно не поступало. Мои оправдания выглядели явно не убедительно, пришлось срочно доставлять приглашения да ещё выслушать начальственное неодобрение за халатное отношение к важным институтским мероприятиям. Второй прокол за тоже мероприятие имел место при его проведении - начало было назначено на 7 часов, все аспиранты обязаны были принимать участие - содействовать наполнению зала публикой. Зная, как неторопливо собирается народ на такие сборища, я пришёл в 7.30 - действительно ещё практически никого не было и начало откладывалось. Тем не менее, сам то Попов был и указал мне на вопиющее опоздание. То, что и сама конференция опаздывала, оказывается значения не имело - аспиранты обязаны были прийти во время.
Такое большое количество упущений вызвало к жизни административное нововведение - в моё личное дело вложили специальный листок для фиксации замечаний руководства - и он тут же начал заполнятся примерно такими абзацами: '20.12.52 аспиранту Имярёк объявлен устный выговор заместителя директора за опоздание на конференцию по внедрению разработок института в народное хозяйство'.
Надо сказать, что это был не единственный случай, когда мои общие прогнозы меня подвели. Помню, ещё на третьем курсе мы проходили первую производственную практику на Львовском приборостроительном заводе. Я с интересом осваивал рабочие места токаря, фрезеровщика и др., при этом достиг неплохих успехов - работал по 4-му разряду. Но основной результат практики определялся качеством отчёта - чтобы отразить всё нужное он вымахивал 80 и более страниц. Практику сразу для двух групп у нас вёл Б.Л. Рымарь, он же зам декана. Всего, таким образом, он должен был бы прочесть около 50х80= 4000 страниц текста. Естественно было предположить, что делать этого он не будет, а удовлетвориться просмотром выводов и общими впечатлениями. С учётом этого я при написании отчёта позволял себе в некоторых случаях комментарии с претензией на остроумие - например, в цеху по горячей штамповке бакелитовых корпусов для контроля температуры штампа использовался самописец с термопарой - собственная разработка КБ завода. Конструкция прессов не предусматривала установку таких довольно громоздких приборов, и они были приторочены к прессам довольно аляповато - о какой-либо технической эстетике говорить не приходилось. Я отметил это обстоятельство с присовокуплением реплики, что де такая установка соответствует известной поговорке 'приклеили горбатого до стены'. Вопреки моим предположениям, Б.Л.Р. все отчёты прочёл от корки до корки, и мои литературные отступления были классифицированы им как неуважение к отечественной технике - в эпоху борьбы за отечественный приоритет довольно серьёзное обвинение. В результате я получил за практику оценку 4, и моя повышенная стипендия приказала долго жить.
Но вернёмся к нашим баранам.
Последнюю, но теперь уже капитальную общественную нагрузку я получил в конце первого семестра - был определён техническим секретарём Государственной комиссии по защите дипломов (ГК). Всего в ГК было порядка 6-8 человек, при этом всем им за участие в комиссии начисляли часы, кроме технического секретаря, который то и вёл всё документальное сопровождение, да ещё частично за счёт отпуска. Но, в конце концов - надо же было, как - то отблагодарить зачисление в аспирантуру! Так что я не роптал, тем более что работа была в целом интересная. Так, мне передали в качестве образца для подражания документы предыдущего года, когда мы сами защищали дипломы. В делах были и характеристики на каждого будущего инженера, которые по тогдашним правилам студентам не сообщались, а непосредственно направлялись на предприятия. Болванки характеристик делали староста, парторг и комсорг группы, окончательная редакция оставалась за деканатом. Конечно же, мне было интересно удовлетворить, пусть и постфактум реноме своих бывших коллег. Кроме общей болтологии там были сентенции типа 'рекомендуется на самостоятельную работу' или 'рекомендуется на работу под руководством'. Л.О. М., который тогда ходил у меня в друзьях, утверждал, что у него в характеристике в качестве отличительной черты было написано 'общителен до болтливости'. Дал себе труд отыскать его дело, где, однако, вместо этой фразы стояло: 'Хвастлив. Авторитетом в группе не пользуется'.
В материальном плане уровень моего благосостояния по сравнению со студенческими временами существенно повысился - аспирантская стипендия - 780руб. (по дореформенным ценам) + в год одна стипендия на покупку литературы (выдавалась по ¼ каждый квартал, назывались водочные, т.к. тратить можно было на что угодно - отчёт не требовался). И, тем не менее, я, подобно большинству, действительно покупал техническую литературу. Кроме того, у меня был ещё один источник дохода - с подачи всё того же Л.О.М., который был направлен в ИМА АН УССР мл. научн. сотрудником в отдел Владимира Николаевича Михайловского, я подрабатывал в этом отделе на 1/3 ставки, - порядка 330 руб. - Владимир Николаевич не любил разбрасываться деньгами, хотя делал я у него тоже, что и Л.О.М за полную ставку - разрабатывал многоканальную телеизмерительную систему для скважинной геофизики. Л.О.М. использовал широтно-импульсную модуляцию и механический коммутатор, я - частотную и электронный коммутатор. Вначале у Л.О.М. дела шли более эффектно - он по образованию уже был радист и знался с импульсной техникой, мне же всю радиоэлектронную премудрость приходилось постигать если не с самого начала (общий курс радиоэлектроники я тоже прослушал и потом как ни как был радиолюбителем), то всё же до высокой квалификации мне было далеко.
Как раз в это время американцы рассекретили свои материалы по разработке радиолокатора - что- то около сотни отчётов Масачузетского технологического института. У наших государственных лит-начальников хватило ума, не взирая на разгар компании по утверждению русского приоритета во всех областях науки и техники, перевести большинство этих отчётов на русский язык. Так на отечественную радиоэлектронную инженерию хлынула волна новой науки - импульсной техники. Спустя пару лет эти отчёты с добавлением мало кому нужных математических теорий уже ретранслировались у нас в виде отечественных монографий, так что русский приоритет был восстановлен, но это было уже потом. А сейчас я и мои коллеги жадно впитывали новые схемы, принципы, идеи. Ведь ещё всего год назад вся импульсная техника сводилась к одному единственному самовозбуждающемуся мультивибратору, да и его неизвестно куда можно было приткнуть - других импульсных схем, которые могли бы работать с ним на пару, не было.
И здесь мне посчастливилось самому создать новый класс схем - так называемый многофазный мультивибратор. История его такова.
Для сопоставления телеизмерительных систем Л.О.М. выудил критерий - число ламп на канал - чем их меньше, тем система проще, а значит и лучше. Ему такой критерий был выгоден, т.к. у него в системе был использован механический коммутатор, который подключал один и тот же датчик поочерёдно ко всем каналам. Правда, на приёмной стороне ему всё же пришлось использовать электронный коммутатор, т.к. два механических синхронно работать не могут, но это было уже не так важно, т.к. основные требования к габаритам были у передатчика, который опускался в скважину.
В моей системе использовались электронные коммутаторы на обеих сторонах системы. Наш козырь - никаких механических контактов, которые, как всем известно, ненадёжны. Но требование максимально сократить число ламп на канал действовало и у нас. Для стандартного схемного решения на каждый канал необходимо было задействовать один триод на ключ и два - на переключающий мультивибратор. Возникла идея - вместо цепочки мультивибраторов поставить многофазный генератор, который давал, однако синусоидальное напряжение вместо импульсного. Думалось, что если ввести нелинейности в схему можно испортить синусоиду так, чтобы она стала почти импульсной.
Так оно, в конце концов, и произошло, и даже лучше - при одном, довольно критическом значении обще катодного сопротивления схема загенерировала как многофазный мультивибратор. Все процедуры с макетом я делал вместе с инженером Яном Беленьким, и хотя вся постановка задачи была моя, сопротивление впаял он. Так он и стал соавтором мультивибратора, в который потом впился как клещ. Первые статьи и авторское свидетельство мы подготовили на пару, потом я перешёл на другие задачи, а он прочно оседлал мультивибратор, добиваясь на его основе всё новых и новых статей..
Как бы то ни было, с помощью нового мультивибратора реноме нашей теле системы полезло вверх и опередило таковое у Л.О.М. Правда, это всё была лирика - окончательный ответ должны были дать натурные испытания на реальных скважинах. Произошли и они. Эта часть моей молодой жизни я в опоэтизированной форма уже описал в повести 'Ведьма - 55', так что здесь не буду повторяться, интересующихся отсылаю по назначению.
Здесь отмечу только ещё один интересный казус. Наш заказчик ВНИИГЕОФИЗИКА относился к идее многоканальной электронной телесистемы с некоторым предубеждением - дело было новое, и как поведут себя радиолампы в измерительном устройстве - ещё вопрос. Поэтому там прорабатывался другой вариант - вообще отказаться от телеметрии, а использовать вместо неё многожильный кабель, к которому непосредственно и присоединить первичные датчики. На бумаге всё представлялось весьма убедительно, остановка была за кабелем - его надо было заказать в Италии т.к. наш Ташкентский кабельный завод за такой искус не брался. Оформили заказ и через некоторое получили уведомление, что кабель готов. Оставалось только поехать в Италию и принять продукцию. Поехать в Италию! В 1953 году это что ни будь, да значило. Командировка явно не для простого инженера. Поехал замминистра. Как он там процветал, укрепляя международный авторитет советской науки, сказать не берусь, чего не знаю, того не знаю. Но зато знаю, что когда кабель привезли в Москву и его прозвонил омметром один из тех инженеров, которые были признаны недостойными зарубежной командировки, оказалось, что 3 из 9 жил кабеля не дали контакта - были оборваны. Дали рекламацию итальянцам, те ответили, что согласно договора после приёмки продукции Заказчиком фирма ответственности не несёт. Этим фиаско и закончилось конкурентное направление, разработки ИМА ИН УССР стали приоритетными и после проведения натурных испытаний моя разработка была принята к промышленному внедрению; Л.О.М. оказался за бортом.
Но еще до этого события произошло другое, не менее важное - я с опережением на 1.5 года защитил кандидатскую диссертацию.
У всех аспирантов ЛПИ была одна общая проблема - как реализовать свои идеи. Какого либо производства в институте не было, посторонние предприятия относились к идеям молодых аспирантов, вчерашних студентов, без особого энтузиазма, справедливо полагая, что для реального внедрения они ещё не созрели. А тут у меня оказалась на выходе работающая теле система, у которой был реальный заказчик, готовый пустить её в производство. С учётом этого мой руководитель дал задание - написать диссертацию за два месяца - надо было попросту описать новые элементы телесистемы и дать небольшую теорию - например, рассчитать сквозную погрешность всего устройства. Всё это я так и сделал. С подачи К.Б. Карандеева его ленинградский коллега д.т.н. Фремке согласился быть оппонентом, с другим - сотрудником ЛПИ д.т.н. Величко - проблем не было. Далее - защита, и на следующий день я уже ассистент кафедры электрические измерения с окладом 1750 руб. - есть от чего прийти в восторг.
Впрочем, моя супер-досрочная защита вызвала на свет божий один канцелярский казус. Аспирантам полагался двухмесячный ежегодный отпуск (июль и август). Кроме того, месячный отпуск полагался после успешной защиты (она у меня произошла в конце июня). Просуммировав эти два положения, я ничто же сумяшеся подал заявление о предоставлении мне трёхмесячного отпуска. Мой научный руководитель, он же зав кафедрой, с этой арифметикой согласился, заявление завизировал и подал наверх. Там, однако, была задействована другая логика - раз я защитился, значит, я уже не аспирант, так что двухмесячный отпуск мне не полагается, остаётся один месячный. Константин Борисович стал на мою сторону, завязался спор, который завершился компромиссом- 2-х месячным отпуском.
После отпуска в течение почти года работал ассистентом. К тому времени вся учебная нагрузка была уже в основном распределена, и мне достались какие то не обременительные огрызки - руководство курсовыми и дипломными работами, лабораторные занятия и т.п. Всё это требовало значительно меньше усилий преподавателя, чем значилось в планах учебной части, так что и по сей день этот отрезок моей жизни вспоминается как, в общем, интересное время провождение, не омрачённое сколько-нибудь докучливыми обязанностями.
Все мои научные помыслы реализовывались в ИМА, там то я и проводил почти всё своё рабочее время над разработкой системы радиоактивного каротажа нефтяных и газовых скважин. В отличие от имевшихся на то время систем мы вместо трубок Гейгера использовали значительно более чувствительные стинтилляционные счётчики. Кроме того, вместо одного у нас было задействовано 4 измерительных канала. Это ставило довольно серьёзную проблему, которую нельзя было решить традиционными методами - как передать сформированный на передающей стороне широкополосный сигнал по узкополосному геодезическому кабелю на наземную приёмную аппаратуру. В широком теоретическом плане это укладывалось в проблему т. наз. компрессии спектра сигнала, которой я занимался несколько лет подряд и завершил докторской диссертацией.
Бытиё определяет сознание - в соответствии с этим афоризмом моё научное бытиё привело к изменению моего статуса - я перешёл на работу в ИМА в отдел В.Н. Михайловского. Начался новый этап моей научной деятельности, который (в смысле места работы) продолжался далее всю мою активную жизнь.
Надо отметить, что с переходом на новое место работы полоса везения для меня не закончилась, причём, как и в первый раз (поступление в аспирантуру к маститому К.Б.) - без всякого моего прямого участия.
Дело в том, что по мысли учредителей ИМА АН УССР - Институт машиноведения и автоматики должен был бы заниматься созданием станков с автоматическим управлением - прообразом появившихся позднее автоматизированных станочных линий. На деле же, как и во многих аналогичных случаях, новый институт пошёл своим путём - к моему приходу там сформировалось два никак не связанных между собой научных направления - машиноведение, которое расшифровывалось как физико-химическая механика материалов (ФХММ) и физикометрия - теория и устройства отбора и передачи информации . Научным руководителем первого направления был директор института Георгий Владимирович Карпенко. Второе направления возглавлял Виталий Петрович Сигорский, зам. директора по научной работе, специалист по теории электрических цепей. Административная конструкция довольно устойчива и могла бы существовать неопределённо долго, если бы не одно 'но'. Виталий Петрович был заражен карьеризмом - довольно распространенная болезнь всех молодых и энергичных. Ближайшую цель он наметил очевидную - стать директором института. Частично его усилия увенчались успехом - Президиум АП УССР принял решение назначить Г.В. Карпенко главным редактором Большой Украинской энциклопедии, которую намеривались издавать в течении многих лет. А надо сказать, что быть главным редактором такой литературной конструкции означало сидеть на мине замедленного действия. Сейчас уже все привыкли к тому, что всю историю переписывают заново под новые демократические лозунги, но подспудно это имело место и раньше, в период торжества социализма - например кто народный герой, а кто буржуазный националист, где революционер, а где кулацкий прихвостень и т.д. Время от времени точки зрения по отдельным фактам менялись, и не дай бог они в первоначальной редакции уже попали в Энциклопедию. Сам Георгий Владимирович всё это хорошо понимал и поэтом нажал все доступные ему кнопки, чтобы оставить status quo. Его усилия увенчались успехом и хотя я сам видел приказ по институту, подписанный не и.о. и не врио, а просто 'директор института Сигорский', через несколько дней присутствовал не заседании учёного совета, где оный Сигорский попросил уволить его с поста зам. директора, дабы в должности зав. отделом он мог бы полностью отдаться науке. Тогда же на должность замдиректора был рекомендован Г.В. Максимович, специалист по машиноведению.
Через некоторое время в руководящих инстанциях Президиума АН УССР усекли казус, что оба руководителя института относятся к одному и тому же направлению, а второе не имеет руководителя. Институту выделили лимит на ещё одну руководящую должность а директору предложили определиться с вторым замом по науке. Наученный горьким опытом, Георгий Владимирович выбрал кандидатуру с минимальными административными амбициями и возможностями. Правильно! Как вы уже догадались, его выбор пал на меня.
' - - '
Дописал до этого места, перечитал, а потом стал сомневаться - так ли уж интересен мой опус современному читателю, коль я на сегодняшний день, увы, отнюдь не сенсационная фигура. Посему решил поставить на сём предварительную точку, выяснить реальный читательский интерес, а там уж решить - продолжать ли дальше, или нет.