Эрдэ Анна : другие произведения.

  После опубликования фанфика под вводящим читателя в заблуждение названием "Рецензия на роман В. Пелевина "Чапаев и Пустота", в моей реальной жизни произошли события, имеющие отношение к роману.

  Ясное дело, слишком тесное соприкосновение с этой загадочной книгой не могло закончиться для меня только публикацией в сетевом журнале.

  Что бы рассказать о наложении на реальность моей, так называемой рецензии, я вынуждена сначала обратиться к событиям двадцатилетней давности.

   В тот день муж забирал меня и дочь из роддома. Сначала было всё, что положено: поцелуи, слёзы, слова благодарности, большой букет роз и маленький футлярчик, обтянутый синим бархатом, гусарская раздача ассигнаций половине личного состава роддома. Потом в бело-розово-кружевном облаке вынесли чудо. Новоиспечённый папаша приподнял лёгкую ткань, закрывающую крошечное личико и... В тот момент я получила возможность воочию лицезреть то, что до этого считала в чистом виде аллегорией - перевёрнутое лицо. Лицо мужа на моих глазах дважды перевернулось, не сразу встав на прежнее место.

   Все сорок дней, что мы не показывали малышку никому кроме наших матерей, самоотверженно помогавших мне на самых первых порах материнства, муж пребывал в состоянии крайней задумчивости. Он охотно выполнял поручения "на выезде", слишком охотно, я бы сказала. Если его просили что-то купить, то приобретённого могло хватить на небольшой дом малютки. Так, например, как-то раз были одновременно куплены две однотипных детских коляски и штук десять одинаковых фланелевых одеялец.

   В доме всё это время муж почти не показывался. Бедняга так оказался завален срочной работой и моими поручениями, что приходил очень поздно, ложился спать в кабинете, отдельно от жены и ребёнка ("я сегодня донельзя вымотан, надо отоспаться"), уходил еще затемно, не забывая по нескольку раз за день звонить домой, держать руку на пульсе событий, на все мои недоумения отвечать тепло и убедительно: "О чём ты, не пойму? Ничего не случилось. Всё абсолютно нормально. Не волнуйся, а то ещё молоко пропадёт". Я знала, откуда такая предусмотрительность - слышала обрывок разговора в прихожей. "Молоко у неё пропадёт - вот и всё, чего ты добьёшься", - трагическим шепотом говорила мужу моя мать.

  Наступило время кое-что объяснить. Когда в вестибюле роддома счастливый отец осторожно приподнял краешек кружевного покрывальца, он там обнаружил смуглое личико младенца выраженного монголоидного типа.

  Еще один сюрприз поджидал его дома, когда выяснилось, что головка ребёнка, освобождённая от платочков-чепчиков, покрыта мягкими и при этом совершенно чёрными волосами.

  Действительно, в том, что в семье типичных представителей среднеевропейской возвышенности, средне-русоволосых, средне-белокожих, родился смуглый, черноволосый ребёнок с типично азиатскими чертами лица, было что-то странное.

  Нельзя сказать, что раньше я видела много новорожденных. Если быть совсем точной, до родов не видела ни одного. Единственным отличием моей девочки от остальных детей во всём роддоме было, по моему мнению, её необычайно красивое и умное личико. Оно ярко выделялось из ряда совершенно одинаковых сморщенных младенческих мордашек. Умеренно сочувствуя другим мамашам, которым повезло меньше, чем мне, я тайно гордилась своим великолепным ребёнком. Тогда я еще не знала, что примерно в том же ключе о своих детях думают все молодые матери. Что-то азиатское в дочке я замечала, но считала это нормальным признаком новорожденности.

  Педиатр, приятная женщина, пришедшая к нам для патронажа, переведя взгляд с ребёнка на меня, спросила:

   - Стало быть, это папаша ребёночка восточных кровей?

   - Абсолютно ничего восточного в нём нет, - неожиданно резко отозвалась свекровь.

   - Татаро-монгольское влияние на нашу генетику более существенно, чем многие думают. В русских семьях до сих пор время от времени появляются детишки с монголоидными чертами, - как-то смазанно сказала доктор и углубилась в заполнение медицинских документов.

   - Я же говорила, и вам, Валентина Павловна, и Мите, что Аня сама такой же монголкой родилась. Это я о маме девочки, о моей дочери, - заискивающе добавила она в сторону докторши. - Потом изрослась - ну, и что в ней сейчас монгольского осталось? Так и с малышкой будет.

  "Мужу дочка не нравится, он считает её некрасивой. Вот почему Митя не любит на неё смотреть, брать на руки", - с горечью подумала я тогда.

   Но я не долго расстраивалась по этому поводу. "Полюбит, не сможет не полюбить, тогда и рассмотрит то, что очевидно пока только для меня: дочка наша красавица". Я была слишком захвачена тем, что каждую минуту, каждую секунду происходило с дочерью - её плавающими взглядами, постепенно обретающими сфокусированность, и как мне казалось, осмысленность, её срыгиваниями, какашками, её ротиком, жадно ищущим сосок - чтобы долго предаваться рефлексии по всем остальным поводам.

  На сороковой день жизни дочери вне материнского чрева, она, как и положено, была представлена родственникам в качестве нового члена семьи. Собралось человек сорок, близких и дальних. Пришли те, с кем я дружила с детства, те, с кем встречалась только на крестинах, свадьбах и похоронах и те, кого я видела только однажды - на своей свадьбе - немногочисленную родню мужа.

   После застолья, во время которого дочка спала в другой комнате, нарядив свою красотку во всё самое лучшее и ненадёванное, я торжественно предъявила её гостям.

  Вроде бы всё проходило, как предполагалось: были восклицания: "ах, какая прелесть", "хорошая девочка, крепенькая", но, тем не менее, я ощущала явное замешательство в ветвях моего родового древа. В отзывах со стороны мужниной родни: "вот брюнетка, так брюнетка", "и в кого это мы такие черноглазенькие?" не ощущалось весёлой непринуждённости. Потом и эти реплики стихли, наступила чудовищная тишина. Длилась она не больше минуты, но мне этого хватило, чтобы чуть не заплакать от обиды: "она им не понравилась!".

   - А можно раздеть твою красавицу? Тут ведь достаточно тепло. - Это сказала жена моего двоюродного брата, обладательница редкого типа экзотической красоты, казашка Данара.

   Повертев голенькую дочку с бочка на бочок, со спинки на животик, Данара заявила:

  - У новорождённых детей могут быть обнаружены четыре признака монголоидной расы. Если присутствуют хотя бы три таких признака, то принадлежность к монголоидам считается доказанной. Здесь в наличии все четыре. Как старшая сестра по расе беру девочку под крыло, буду её талисманом.

   Я растерянно поискала взглядом мужа и увидела его невероятно спокойное лицо. В этот момент мне стало предельно ясно, что имел в виду Маяковский, когда говорил: "А самое страшное видели вы - лицо моё, когда я абсолютно спокоен?".

  Целая секунда ушла у меня на то, чтобы вспомнить, что никакой вины перед мужем за мной не водится, что он, как и был, так и остался моим единственным мужчиной. Следующую секунду я обдумывала, не слишком ли глупо будет во всеуслышание заявить об этом сейчас же, немедленно.

   - А кто из вас двоих носитель монголоидной памяти? - продолжала гнуть своё казашка, не подозревая, что без ножа режет Митино сердце.

   - Это от Анькиного прадедушки-монгола подарочек. Аня и сама чистой монголкой родилась. Не помните, что ли? - прозвучал тихий старческий голос. Это заговорила моя двоюродная прабабка, старейшина рода, ещё крепкая, сохранившая ясный ум девяностолетняя Ефросинья Никитична.

  Зашелестело облегчённо: "точно", "теперь вспомнил" "калмычка-калмычкой первое время была". Я услышала звенящий от радости мамин голос: "А я что говорила? Я же вам об этом сто раз говорила!".

   - Тогда тоже чего только не болтали, а потом подросла девка и вся в родного отца вышла, - этой ёмкой фразой Ефросинья Никитична завершила обсуждение деликатной темы.

  Когда гости схлынули, Митя долго пытал милую старушку, чуть ли не клещами вытаскивая из неё информацию о моём предке-монголе. Он выяснил, что прадеда расстреляли красные в двадцать первом году, это произошло где-то на Дальнем Востоке. Наш внутренний монгол, как оказалось, был особо опасным врагом большевиков. Его жене, моей прабабке, пришлось много раз переезжать с места на место, возвращать себе девичью фамилию, уничтожать документы, доказывающие монгольское отцовство её единственной дочери, оформлять фиктивный брак с неким вскоре умершим Леонтием.

   - Левонтьевна, Царствие Небесное, бабушка твоя, Аня, много чего про своего настоящего отца знала - ей мать уж потом рассказала. Самостоятельная, умная женщина была - Левонтьевна-то. Она собиралась сыновьям про их деда всё обсказать, когда подрастут - не говорила она разве твоему? - это уже к моей матери.

   - Я сегодня впервые услышала о существовании этого монгола. Когда мне с маленькой Аней всякие нехорошие намёки делали, свекровь утешала, но ничего конкретного не рассказывала.

   - Боялась она, видно, что правда вам навредит. Это теперь свободу дали, что хочешь говорить можно. Да и то неизвестно, как оно всё обернётся. Так у Левонтьевны и карточка отцова была - всё, что от него осталось. В альбоме у ней - не выкинули ещё?

  Бабушкин фотоальбом сохранился. Мы с Митей нашли фотографию колоритного монгола в национальной одежде. На оборотной стороне ровным почерком было написано: "Любимой жене Анне с надеждой на встречу у Горы Драгоценностей. Навсегда твой, Эрдэнэ-цэцэг. 1919 г.".

  Нашли мы также датированную шестнадцатым годом фотографию красивой и статной русской женщины на коленях с годовалой светленькой монголочкой в шляпке, прелестном платьице и кружевных панталонах. Как мы поняли из рассказа Ефросиньи Никитичны, когда бабушка подросла, она стала белокожей, рыжей и веснушчатой, и это сильно скрадывало азиатские черты её приятного лица. Я в очередной раз пожалела, что бабушка умерла, когда мне было всего восемь лет, и я ни о чём не успела её расспросить.

  Почему я не могла расспросить о бабушке своего отца, а также, почему его не было на том памятном родственном сборище, по какой причине я вообще о нём не упоминаю - это совершенно не относящиеся к теме данного повествования детали.

  С того дня в нашем доме всё переменилось, муж позволил себе, наконец, полюбить нашу дочь и обрушил на неё неистощаемые водопады отцовских чувств. Девочка выросла в красавицу с налётом восточной, но почему-то не монгольской, а ирано-таджикской миндальной и оливковой красоты, что была воспета Фирдоуси, Саади, Хайямом, Хафизом и многими другими столь подробно, что повторяться уже нет смысла. Вторая наша дочь с самого рождения не имела ни малейших внешних отсылок к чему-либо восточно-экзотическому. Жизнь сложилась так, что до генеалогических изысканий руки так и не дошли. Про монгольского прадеда не то, чтобы забыли, просто как-то не до него было.

  Написав рассказ-фанфикшн "Рецензия на роман В. Пелевина "Чапаев и Пустота", я неожиданно во всех подробностях припомнила те давние события; из недр нашей бездонной антресоли был извлечён бабушкин альбом. Всё было как тогда, в той жизни: и фотография монгола с трогательной надписью и русская красавица с восточного вида младенцем на руках, только теперь я рассматривала всю эту роскошь в одиночестве.

   Сказать, что я была удивлена, прочитав в надписи на фотографии загадочное "Эрдэнэ-цэцэг", это ничего не сказать.

  Тут нужно сорвать завесу тайны с моего псевдонима "Эрдэ". Возник он из совершенно пустяковых обстоятельств и является аббревиатурой от моего шуточного самоназвания "робот домашний"- эРДэ. Я не подозревала о том, что по-немецки "эрдэ" означает "земля", а на выдуманном эльфийском языке "самобытный", подбирая себе псевдоним. О надписи на фотографии, прочитанной в крайне утомлённом состоянии двадцать лет назад, я, разумеется, давно и прочно забыла.

  Как я и ожидала, загадочное "Эрдэнэ-цэцэг", оказалось мужским именем, обозначающим "драгоценный цветок". Сложнее обстоит дело с Горой Драгоценностей. Выяснилось, что это реально существующий топоним, который по-монгольски звучит, как "Эрдэнэтийво-Овоо". Эта священная гора находится во внутреннем районе Монголии в междуречье Селенги и Орхона. Археологи обнаружили, что в том месте существовала настолько древняя цивилизация, что никто пока не рискнул установить её точную датировку. Жизнь в монгольском междуречье в отличие от многих других очагов древней цивилизации не угасала в течение всех промелькнувших тысячелетий, там и сейчас расположен крупный город Эрдэнэт. Исследования многочисленных напластований культурных слоёв и сохранившихся письменных источников показали, что в междуречье много веков находились священные буддийские места и особо почитаемые дацаны. Мне удалось обнаружить сведения о том, что в расположенном здесь монастыре монгольские ламы хранили таинственные сакральные артефакты. Проскользнул намёк на палец Будды, когда-то замурованный в горе Эрдэнэтийво-Овоо, откуда якобы и пошло её название - "Гора драгоценностей".

  В понятие "Внутренняя Монголия" Пелевин вложил, разумеется, не обозначение района в Китае. Каждый волен трактовать это понятие по-своему, при этом многие склоняются к версии, что писатель наделил Внутреннюю Монголию чертами некой Шамбалы, которую бесполезно разыскивать на географической карте. Но, встретив указания на то, что настоящий, исторический барон Унгерн неоднократно посещал монгольское междуречье, что именно в здешних дацанах ламы объявили барона воплощением бога войны с врагами буддизма, я начала сомневаться в том, что Внутренняя Монголия у Пелевина является только постмодернистским симулякром.

  Фотография прадеда Эрдэнэ-цэцэга была вложена в карман, образованный приклеенным к обложке альбома листом плотной бумаги, именно поэтому мы с Митей не сразу её обнаружили. Карточка же прабабушки Анны с моей годовалой бабушкой на коленях была вклеена в альбом в отличие от большинства других фотографий, вставленных в специальные уголки.

  Подчиняясь неясному позыву, я тонким ножичком стала аккуратно отделять крепко приклеенный по всему периметру картон старинной фотокарточки. Не обошлось без потерь: альбомным листом пришлось пожертвовать, и, как оказалось, не напрасно. На оборотной стороне фотографии тем же ровным почерком, что и на фото прадеда-монгола, было написано: "Запомни Анна: от летящей птицы остаётся лишь голос её".