Я ненавижу этот город, я сделала все для того, чтобы его полюбить, но что-то не срослось. Я никогда так никого и ничего ненавидела. Я смотрю в окно, дождь льет, не переставая уже три недели. Такая здесь поздняя весна. Стеклянная банка становиться все меньше и меньше, а людей наоборот-больше с каждым днем. Уже нечем дышать, и все это понимают, но никто ничего для этого не хочет делать. Просто все всегда заняты, им не до этого. Их занимает работа, машина, деньги, семья... Деньги. Деньги меня тоже занимают, но это способ, это не стиль. Ты просто никто в этом мире без этой бумаги, а те, у кого ее больше - кто-то.
Когда я разбивала эту банку, я знала на что шла. Я прекрасно понимала, что сделаю больно всем, но я была рада, что в первую очередь, я сделаю больно - городу. Тому, кто уже на протяжении трех лет держит меня за руки, ноги, волосы, бьет по голове, если я пытаюсь вырваться. Но крови нет, просто вытекает какая-то жидкость, похожая на плавленое стекло, и воняет ватой. Это стекловата. Ее здесь много, даже больше чем я думала. Просто все уже к этому привыкли, и нормально воспринимают. Меня рвет на части от этих улиц, которые то сворачиваются в двенадцатиперстную кишку, то снова разворачиваются, чтобы дорогие машины проехали по серой ленте шоссе. Этот город принес мне очень много страха, несчастий и ненависти. Такой пустой внутри, такой хитрый, и бледный по сравнению с другими городами, в каких я до этого жила. Я плакала без слез, вытирая сухие глаза несуществующим белым платком. Балконная рама долго скрипела, а потом ее вырвало ветром, и она улетела на самое дно огромной стеклянной банки, которую я снова пыталась разбить. Пришла ночь, я как всегда не спала, метаясь из угла в угол, дышать было не чем. Жарко. Это снова горела вата, и лилось горячее стекло, как поток магмы, как раскаленный метал в доменной печи, бурлила, и с огромной скоростью приближаясь ко мне. Но я не впустила. Я снова не смогла впустить. Я могу отличить счастье от несчастья, ненависть от любви и боль от обиды.
Я стирала из памяти недавние сны о чистой взаимной любви. В них нагие люди любили друг друга не переставая. Но я же не кошка, чтобы привыкать к месту. Эти лица врезались в память и так же из нее стирались, я ненавижу их! Я видела, как они ездят по этому городу, как ходят толпами и смотрят отрешенными взглядами сквозь стекло. Я собирала фантики от шоколадных конфет и склеивала их между собой какой-то вязкой смесью, которая пахла гарью, получилась очень длинная шелестящая дорожка, которая привела меня к высохшему источнику. Я копала руками, но вода все не появлялась. Я подумала, что, наверное, это все сон, потерла глаза, но оказалось, что все происходит на самом деле. Тогда почему я не чувствовала этого? Почему люди шли с отрешенными лицами, расталкивая, бежали за поездом в метро, в котором так смешно говорили на непонятном мне языке, похожем на мой, но он не был моим. Почему мне обещали и не сдержали обещание? Почему меня предали, и не сказали мне об этом? Почему мне все время было холодно, когда всем остальным - жарко? почему все хотели, есть, а я пить? И все ели, а я не могла найти источника...
Из-за чего так часто горела вата, гнили цветы?
Кто-то вздохнул, кто-то заплакал, кто-то родил, кто-то умер. Все происходило какими-то волнами - накатывало, и снова куда-то уходило. А я была, но мимо всего этого. Я смотрела на красные крыши пустых домов. В их окнах грел свет. В пустых домах горел свет! Листья на деревьях не шелестели, я дотронулась до них, они были сделаны из пластмассы, которая плавилась при малейшем движении. Я добежала до какой-то башни, моя одежда растрепалась ветром, волосы развивались, а я понимала, что башня далеко, а мне только кажется, что она близко, в черте этого ненавистного мне города. А она была за тысячу километров, в другом городе - в моем любимом. Самом любимом. Но никто не понимал, почему я так отношусь к тому, который за тысячу километров от меня, и почему я себя не чувствую, почему, почему. Слишком много "почему". Чем отличался тот город, в котором я находилась от, того, другого? Я объясняла. Зачем? Кому? Никто все равно так ничего не понял. А тот, за тысячи километров спокойно жил без меня. А я мучалась в тесной банке, в которой что-то постоянно горело, и вытекало через маленькое отверстие жидким стеклом. Я теряла, ничего не получая взамен. Я продолжала искать источник, которого давно уже не существовало. Его выпили несколько тысяч лет назад. Платья, которые были на мне, менялись очень быстро, и я не успевала запомнить ни цвета, ни кроя. Но я была еще жива, а город уже мертв, поэтому он не мог ответить мне на мои вопросы, как я не просила. Мертвые не слышат и не разговаривают, только в сказках и снах, но ведь это не было ни сказкой, ни сном. И тогда я спросила кого-то - есть ли таблетка от ненависти? Можно ли ее заглушить? И чем если не секрет? Мне снова не ответили, и на мгновенье, остановившись рядом со мной, машины снова поехали, пластмассовые деревья зашелестели пластмассовыми листьями, и невзрачные, невыразительные лица прошли мимо меня.
А ночью кто-то рассказывал мне о том, моем любимом городе, который находился за тысячи километров, и в окне я видела хорошо освещаемую высокую башню, в которой жили люди. Они махали мне рукой, но я не обращала на это внимание. Я просто слушала. Я знала, что люди, которые жили там не ценили того, что они вообще живут, не ценили то, что им хватало воздуха, в отличие от меня, хватало тепла, и любви. Которая разливалась по их телам. Простой обычной любви к кому-то, которой не хватало мне, здесь, в этом городе, который я ненавидела. Понимание этого пришло ко мне давно, но я уже не могла вырваться, слишком отделился этот город от других городов, закрылся от всех, выбрасывая потоки жидкого стекла. В воздухе воняло гарью. Снова горела вата, и плавилось стекло.