What is the heart of Moscow? - Что называют сердцем Москвы?
The heart of Moscow is the Kremlin, - Логично, Кремль называют сердцем Москвы.
Мы выводили эти предложения своим корявым "английским" почерком на квадратиках тетрадей, мы прилежно или не так, чтобы очень, но выучили эти несложные предложения. Сердце страны - Москва. Сердце Москвы - Кремль и Красная площадь.
В Кремль нас, конечно, не пустили. И судить о том, находится ли сердце именно там, не могу. Скажу так, его биения мне услышать не удалось.
Помню, как мы, когда-то очень давно, как и всякий приезжий люд, почти сразу же в первую свободную минуту оправились на поиски сердца Москвы. Прямо так сразу и без обиняков. Едва отойдя от вагонной тряски, не глядя по сторонам и не размениваясь на музеи-галереи, мы пошли искать клад - сердце. Времени у нас, как и у любых школьников из другого города, было, естественно, в обрез. Не до пространных подробных объяснений и сближающих вопросов. А прямо вперед - так, и где здесь самое главное? Где сердце?
Смелой гурьбой уже почти взрослых, но от этого еще больше напоминающих шаловливых дерзких детей, восторженные, мы выскочили из приятной духоты зимнего метро. Высыпали, как дикий полевой горошек, дикий, славный и веселый.
МЫ ВПЕРВЫЕ В МОСКВЕ!!! УРА!!!
И это дети 80-х!
Но наш пыл как-то быстро стал сходить на нет. Своенравная модница не спешила делиться с нами своими душевными переживаниями.
Мы ходили по промерзшим вековым камням, приплюснутые этой тягостным куполом спрессованных исторических событий. В центре площади мы как-то разом остановились и точно слепые котята в растерянности, почти на ощупь искали материнской теплой груди, где бьется и дает жаркую огненную надежду этот животворящий вечный двигатель. Пронзительная для нас, субтропических людей, не знавших настоящего холода, ледяная слякоть и непривычное мышыно-серое небо над головой. Смутные отрезки воспоминаний. Глаз непривычно щурится от блеклого зимнего света.
Так - собор - Мавзолей - ГУМ - вон там еще что-то еще, и еще что-то еще, но туда не пойдем ни за что, холод адский. Хорошо, замечательно. Вот такое первое знакомство, думаю, что не самое удачное, но какое есть.
Здесь есть гордость, есть память, есть история. Но то ли я не почувствовала своим изощренным чутьем, то ли у каждого свое миропонимание, но душа моя не услышала здесь биение, не восприняла красоты.
Сердце города для меня всегда ассоциировалось с чем-то всегда бесконечно радостным, всегда радушным, всегда гостеприимным. Местом, где каждый улыбнется, где каждый отведет душу, где каждый поймет - вот это настоящая Москва!
У каждого человека есть такое место в этом многомерном городе, а у меня не было. В моем представлении этот чудесный уголок должен был напоминать румяную пышную русскую барышню, приглашающую своих изголодавшихся и промерзших гостей в свой богатый, хоть и скоромный с виду дом. Попить горячего чаю, отвести душу. Находясь на морозе -20, понимаешь это еще более живо и благодарно. Ух, аж дух захватывает!
Устав от непривычных расстояний, мы плелись сквозь знаменитые и любимые кварталы нашей провожатой. Все было помпезно, некоторые улицы красивы и нарочито холодны, некоторые были полны сквозняком перемен. Едва знакомый нам старый Арбат потрепал нас по детскому плечу какой-то неуловимой добротой и антиквариатом, тайком улыбаясь нашим раскрытым ртам.
Признаю, нигде не доводилось мне видеть столько переливов и блеска, темноты и ярких пятен света, как в этой столице. Но вы уже, наверно, догадались, что я искала что-то другое, что-то, чтобы заставило не восхищаться, а полюбить.
Ярким пятном памяти светится величие высотного здания МГУ, иллюминированного по последней моде и притягивающего как магнитом нас, глупых абитуриентов и одного отважного проводника - светоча, нашего земляка - студента первого курса. Мы, честно, были поражены, что он делает здесь, с нами, еще только будущими выпускниками, как ему не скучно в нашей кампании, ведь вокруг! Да, что говорить - только смотри да гордись. Воробьевы горы стали для меня чуть ли не мечтой. Это опьяняющее восхищение, это гордость науки, это учебное заведение, сказочное для нас, мы были уверены, там царит полная свобода мысли.
Да, правда, это скорее мечта, чем спокойное ровное любящее...
Несколько лет спустя. Москва, Курский вокзал, на часах 5:38, а вокруг спящий перед праздником 1 мая город.
Я тихо и боязливо, но, в тоже время, торопясь, чтобы не попасть кому-нибудь прямо под увесистую клетчатую сумку, все же пробралась к выходу.
Этот манящий Курский вокзал!
Вы можете посчитать это сумасбродством, но я считаю его очень поэтическим местом, может быть, самом поэтическом в столице. Это как дверь в другой мир. Ты счастлив одной только мыслью - что позади тебя - огромная пропасть кажущегося нелепым прошлого, а впереди - что-то невероятное, колоссальное, ревуще-зовущее, вечнопраздничное, фанфарное. Ты срываешься, едва не бежишь навстречу этому, сгоряча навсегда разрывая связь с прошлым. Вклиниваешься в деловитую очередь, рвешь полотнища перронов-вокзалов, и вот долгожданный "выход в город". Двери открываются и ....
Но часто не "и", а скорее все-таки "а" открывается перед твоими глазами.
А тебя здесь вообще-то никто не ждет. Все занимаются исключительно и естественно своими делами. Первое разочарование, ну и пусть. Их будет немало.
Да будет вечным немеркнущим маяком надежд этот перрон Курского вокзала!
На метро ехать в одиночестве я категорически отказалась.
Смейтесь! Смейтесь громче! Смейтесь от души!
Еще тогда, в свой первый приезд, в целые шестнадцать лет я не имела понятия о том, как вести себя на эскалаторе, и, взяв в обе руки по сумке, с легкостью птицы (с двумя тяжелыми гирями на крыльях) полетела вниз. Чувство юмора все же помогло вспоминать этот эпизод с иронией и улыбкой, но до сих пор, уже после многих поездок при слове "эскалатор" меня начинает трясти внутренняя дрожь. Поэтому тогда решила сесть в старый, по сравнению со столичным центром, но новый по сравнению со своими провинциальными родственниками троллейбус.
Мне всего-то - до Белорусского вокзала, Москва сейчас - не самоцель, моя цель - другая столица - Минск. Заняла свободное место у окошка в пустынном сонном транспорте, он видимо ждал сигнала, и такой сигнал пришел. Как-то в последнюю секунду с трех сторон ко мне подсели люди неприглядного вида, люди вида немного более привычного почему-то не садились.
Краем глаза посмотрела на одного, другого, третьего. Кто они? Они не инвалиды ни детства, ни войны, они не безграмотные нищие, они не прибывшие из близлежащих губерний люди, нечистые на руку.
Что-то подсказывало мне, что эти люди среднего возраста могли бы работать, могли бы жить спокойно. Что же здесь не так? За какой столичной зелено-бумажной фортуной они поехали, покидая свой дом? Какой несчастный случай подстерег их здесь? А, может, дело в них самих? Почему слишком многие превращаются здесь в скомканные окурки? Что ты делаешь с их прошлым, куда ведешь, даешь ли возможность выпрямиться, Москва?
Клянусь, я понимала, что ни чем не могу помочь им, тем более, сейчас, в их тесном окружении.
Единственное, что посчитала нужным и необходимым - не думать о них свысока. Может быть, и на меня кто-нибудь посмотрит с презрением сытости.
Подозреваю, что они, видя мои чемоданы и две рыжие специально-заплетенные-для-поезда косички, думают сейчас обо мне как об ожившем герое старой киноленты про то, как прямолинейные и пробивающие стены своей наивностью и справедливостью выходцы из глубоких деревень становились знаменитыми на весь Союз выдающимися москвичками.
Но времена навсегда изменились.
Где-то эти люди все же ошиблись, и мои глаза, даже в полном цвете, не горят так, как у тех черно-белых героинь. Они смотрят иногда чересчур реалистично, они уже многое узнали о мире, о людях, о том, что действительно ценно и что можно легко купить на ближайшей оптовке, совсем не обязательно в этом отдельно взятом городе. Ты уж прости меня, Москва...
Вышла. Этот номер дальше не идет, упрямо иду вперед к вокзалу, дабы остаться там еще на четыре часа. Не хочется бродить по улицам.
Нескончаемая череда элитарных, и элитных магазинов тянулась до бесконечности. А на улице - ни одной живой души! Мне хотелось завыть. Люди! Где вы?
Но было еще рано, страшно и безумно одиноко. По пути украдкой поглядываю на витрины и тут же отвожу взгляд. Кажется, что у меня нет права не то чтобы проникнуть через эти черные очки леди Совершенство, но и вообще ходить по этой чисто умытой черно-стеклянно-мраморной улице.
Клеймо неудачника впечаталось в меня сразу с двух сторон. Вот и сбылась недавняя мысль о том, что большинство людей здесь на каждом шагу подкарауливает презрение. "Опять эти приезжие! И все в Москву! Она же не резиновая!" - кричат мне совершенные стены и зеркальные витрины.
"Послушайте, пожалуйста, дайте вставить хоть слово в свое оправдание, ведь я не ем ваш хлеб, обращаюсь к вам с уважением. Я живу там, где я живу. Я горжусь свои городом, так же как и вы. Буду жить в другом, найду и там что-то хорошее. Почему вы видите во мне скрытую, хорошо спланированную угрозу, ведь этот ваш город?"
В ответ - молчание, нет, вернее, уже появившийся гул потока нескончаемых машин.
Навстречу мне идет пожилой человек, видимо, ветеран, он смотрит мне в глаза, пытаясь передать свою застывающую лаву горечи и печали. Он тоже попал в этот железобетонный помпезный карьер, и на его лице - растерянность, которая переросла в гнев и вылилась в скорбь.
Я попыталась улыбнуться, как-то жалостливо скривила рот, виновато и робко. Он понял то, что я разгадала его печаль, его глаза стали чуть светлей. Быть может, это дала ростки надежда на простое человеческое уважение?
То, которое исходит от личности, а не от ее достатка.
Почему-то судьба вздумала все-таки влюбить меня в этот город. Причем во что бы тот ни стало. Это было трудной задачей, но она оказалась довольно хитрой на выдумки. Она еще множество раз засылала меня сюда и сделала для меня специальную ловушку. Она решила проверить меня на прочность. Напрасно я пытаюсь уйти от стереотипов. Для меня самое главное - люди, совсем не город.
Все же явно не без усилий и большой поддержки населения я как-то сразу неожиданно даже для себя самой полюбила Москву, такой, какая она есть: без затей, со всеми ее потайными, засыпанными осенними красно-малиново-желтыми листьями клена пешеходными дорожками, со всеми ее милыми, вечно спешащими и всегда несчастно поглядывающими жителями. Я полюбила ее такую, как оказалось, тихую застенчивую девушку со своими маленькими шалостями и дневничками, исписанными детской рукой. Я полюбила ее только за одно маленькое человеческое сердце, которое смогло уместиться в мою ладонь.
И отныне я вспоминаю ту Москву, которая когда-то так смело открылась передо мной и навсегда врезалась в память. И теперь что-то ноет в душе, когда я вижу ее сейчас, такую же прекрасную, как раньше, но снова такую же пустую для меня. Я просто узнала ее секрет, а, может это мой секрет, под ее печатью, - в ней нельзя быть одной.
Только не здесь.
И все же - был задан вопрос, на который еще не получен ответ - где же само сердце самой Москвы?
Спрашивала тех, кто приезжал к нам, на побережье, тех, кто должен знать лучше, хотя бы по долгу своего рождения.
Иногда мне было жаль тиранить их, как нежных детей, у которых слишком много ярких забавных игрушек, которые все перебирают, но выбрать лучшую никак не могут.
Никто не смог дать мне мой ответ.
Может быть, он тривиален, может быть, еще что-то, а, может, я и права?
СЕРДЦЕ МОСКВЫ - ОГРОМНАЯ БЕСКРАЙНЯЯ РОССИЯ.
РОССИЯ - все те, кто разбросан по всей стране, кто мерзнет в тундре, вспоминая под вечер песню про московские окна, кто помнит ее еще совсем не такой своенравной и лоснящейся, это те, кто полюбил ее по рассказам своих отцов, это те миллионы российских сердец, которые помнят ее и любят, и ждут от нее добра и нового взлета.
Провинциальная Россия - это любящая мать, пусть не такая грамотная, пусть не современная, не знающая того, что уже пора бы изучить.
Ты уж прости ее, Москва.
Не смотри, что полукрестьянка - полурабочая русская мать не знает совершенных методов воспитания. Она знает один метод - отдавать всю свою любовь, все лучшие силы, все самое доброе своему любимому, лелеемому и немножко избалованному ребенку.
Твои выросшие сестры, великие древние города, и не мечтают о той ласке и заботе, которыми с детства окружена ты.
Ты могла расцвести только на родной земле, в холе своей матери.
Конечно, тебе трудно направить свой просвещенный взгляд от заморских государств-соседей, они и образованней, они богаче.
Но, клянусь, они не сумеют любить тебя так, как любит тебя Россия!
Москва, так хочется, чтобы ты искреннее полюбила и выразила свое уважение этим уставшим от бесконечной тяжелой работы рукам, этим прогнившим от безнадеги думам, этим оскорбленным, но гордым душам.
Так обернись же, посмотри на свою провинцию понежнее - она не крестьянка, такой сделала ее жестокая судьба. Ее душа благороднее и сильнее многих других. Не будь к ней так придирчива и строга! Она не так сварлива и завистлива, как ты считаешь. Она просто не знает, как обратить твое внимание, как заслужить твое расположение.
Успокой загнанное сердце твоей матери!
Попробуй разглядеть ее великие черты, ведь они существуют и они действительно прекрасны!
Поверь, что только тогда морщины дорог превратятся в прямые лучики солнечного горизонта, морские глаза затянутся легкой дымкой нежности, и дорогая измученная страна снова обретет два равносильных крыла - столицу и провинцию.
Обретет их, чтобы воспарить над всеми своими невзгодами.