Аннотация: За все в этой жизни приходится платить. Пусть даже и после жизни.
Свет был неярким, но каким-то ... достаточным. Семен оглянулся в поисках источника, и понял, что его нет. Кабинет напоминал операционную, приемную и проходную комнату одновременно. Несколько дверей. Без окон. Чисто. Холодно. Семен не мог понять, то ли в этом месте были проблемы с отоплением, то ли он сам носитель этой низкой температуры.
Воспоминания возвращались волнообразно. Толчок - он вскакивает на парапет моста. Еще толчок - на секунду присмотревшись к посверкивающей инеем тьме внизу, прыгает. Потом удар. Он все же вошел в лед ровно, ногами, как и хотел. Ломая ступни и лодыжки, безнадежно дробя позвоночник. Боль он помнил, но со стороны. Как ощущения, возникающие от рассказа человека, пережившего это. Потом было то, на что он очень надеялся. Сломив тело, не слишком толстый мартовский лед все же разошелся, повинуясь банальному физическому закону - если идиот весом в 95 килограммов летит с моста высотой 50 метров, надо дать ему дорогу. Странно, но к этому моменту Семен еще не потерял сознание, полностью утратив двигательную способность. Он с тупым любопытством смотрел вверх сквозь темный слой воды, пока течение не завершило его наблюдения. Дышать он уже не мог, видимо, мозг уже не был в состоянии доставить сигнал к мышцам. Поэтому захлебнуться ему не довелось.
И вот - эта комната. Свет. И тело, полностью повинующееся приказам.
- Привет! - Семен резко обернулся и увидел в углу старичка. Ну, прямо из сказки про репку. Коренастый, лысый, с густой бородой. Улыбающийся во весь редкозубый рот.
Старичок сидел за конторским столом. Семен был готов руку на отсечение дать, что такой стол стоит величать именно конторским. И никак иначе. Старый, столешница покрыта черной потертой кожей. Двухтумбовый, причем одна тумбочка вероятно содержала картотеку. А между тумбами торчали две куриные ножки в мягких тапочках, сплошь покрытые седыми волосами. Хозяин комнаты, а Семен был уверен, что это именно хозяин, не утруждал себя ношением штанов. Посеревшая от времени туника явно представляла собой весь гардероб бородача. Старик хлопком задвинул ящичек картотеки в общий строй и, наклонившись над столом, с интересом смотрел на Семена.
- Добрый... - Семен, не определившись во времени, предпочел остановить фразу. - Долго я провалялся?
- Да почитай и вовсе не валялся, - хмыкнул дед. - Как тебя под лед затянуло, так и прибыл.
- Как прибыл, куда прибыл, - вздрогнул Семен. - Я же, судя по состоянию, не меньше полугода в коме был.
Он поднял руку, пошевелил пальцами на ладони - А может и поболе.
- Помене, дружок, помене, - серьезно посмотрел на него старик. - Тэкс...
Он нацепил очки, взял с края стола листок и прочитал.
- Семен Григорьевич Костромин, 1975-го года рождения, женат, двое детей 17-ти и 12-ли лет от роду, безработный. Житель города ... Друзья...Родственники... Прочая, прочая. Все так, сердешный?
Перечисление было достаточно долгим, чтобы Семен уловил его принцип. Старик назвал всех, кто был близок, кто был родным и дорогим. Кто все эти чудовищные месяцы депрессии старался помочь. Но не смог. А тон и глаза читающего совершенно четко говорили ему - не было никакой комы. Не было никакого "валялся". Все произошло минуты назад, если вообще слово "минуты" имело в этой странной комнате хоть какое-то значение.
- Все так, - кивнул Семен. - Все так и было.
Грусти нет. Отрицания тоже. В конце концов, ради такого результата он и рванул этим вечером дверь опостылевшей квартиры на себя, прыгнул в такси, а через двенадцать минут уже летел с моста в реку. Это было его решение. Продиктованное тоской, болью, жалостью к себе и обидой на всех и все. Когда не помогли друзья и близкие, когда водка перестала лечить и начала еще сильнее калечить, он решился. И чтобы наверняка. Он всегда боялся высоты и не был уверен, что она убьет его сразу. Поэтому способ просчитал тщательно. Мост, прыжок, сломанное тело, отключка, проломленный лед и тихое плавание уже без чувств и сожалений. И сейчас он даже в чем-то был доволен собой. Что решился. Что институтские знания все же помогли. Боли нет, тоска ушла, беспокойство отсутствует. Чем не достижение?
- Как вас зовут? - Семен немного расслабился.
- Петром кличут, слыхал, небось?
Так я и думал, Петром. Что там положено самоубийцам? Мысли текли ровно, спокойно. На удивление.
- Я держу тебя, сынок, - подтвердил дед Петр. - До отправки. Фьюить!
Старик, проявив удивительную гибкость, умудрился изобразить пинок под зад, не вставая из-за стола.
- Я суицидник, - по-прежнему абсолютно спокойно буркнул Семен. - Что значит - геенна огненная?
- Да не приведи Господь, - старик почему-то покосился на дверь за своей спиной. - Любите вы себя стихиями пугать. Нет, родной. Чистить тебя будем. По-другому заплатишь.
- Отработаю, что ли? - Семен каким-то невероятным способом нашел в себе силы усмехнуться.
- Не совсем, - дед Петр стал серьезным. Глаза под седыми облачками бровей потемнели. - Разделишь. Каждый час. Каждую минуту. Каждую секунду горя тех, кого ты оставил. Выплачешь каждую слезу и выкрикнешь каждый крик. В совокупности.
Семен почувствовал странное. Легкость, с которой он воспринимал происходящее, покрылась рябью. И сквозь нее кольнуло. Раз. Еще раз. Уже глубже. И он понял - старик держит его из последних сил. Что-то рвалось.
- Ты выйдешь в ту дверь, - взмах старческой ладони. - И когда она закроется, я тебя отпущу. И открою только тогда, когда в твоем мире все успокоится. Да ты и сам почувствуешь. А там уже, опосля - и в другую дверь. Ну, ты знаешь, ключики от нее у меня тоже имеются.
Семен думал. В принципе, могло быть и хуже. Сковородки там вечные, или нефть пылающая. Отгорюют, да забудут. Родителей уж нет. С женой последний год вечные разлады. Почти дошли до развода. С детьми ссора на ссоре. Друзьям и близким он своим нытьем надоел и подавно. Конец жизни сплошные потери, тоска и безнадега. Поневоле станешь уродом. Освободил он их всех. Точно освободил. Нормально. Возможно, по сравнению с теми мучениями, что терзали его все это время, такая отработка покажется легкой прогулкой.
- Иди, сынок, - старик указал на выход. - Иди дорогой, и сил тебе на все отведенное. Да не стучи в дверь. Я до поры все равно не услышу.
Обстановочка была неуютная. Семен выглянул в проем. Пустыня. Ветер. Несильный, но достаточно мерзопакостный. Что же. Делать нечего. Он сделал шаг наружу. Пнул носком ботинка камушек. Тот покатился без звука.
- До встречи, сынок, - послышалось из-за двери. Петр так и не встал из-за конторки. Дверь закрылась.
Заныло в груди. Изнутри, из-под сердца задуло холодом. Пустота. Боль. Глаза вмиг наполнились слезами, под ложечкой засосало так, что он согнулся пополам. На плечи упала тяжесть. Но все это было пустяком по сравнению с глухой тоской, ощущением горя и потери, которые чудовищным, кряжистым веслом ударили его под дых и остались внутри. Цепляясь ослабевшими ногами за выемки в скалистом грунте, Семен тащился к двери. Упал на колени. Царапал седое дерево. Выл на дверной проем, хватая пальцами раскрытый рот. Плакал и молил. И поверх всего этого, как чужое, присланное откуда-то, но ставшее до ужаса и разрывающего стона своим - беспомощное и безнадежное ЗАЧЕМ! Не прекращая рыдать, Семен оглянулся на близкий горизонт. Он хотел увидеть хоть что-то - движение, луч, знак, марево, проблеск, знак! Хоть что-то, что могло дать ему ощущение, что он не один здесь. Ноль. Бездвижье. Тишина.
И только сейчас Семен расшифровал пульсирующую боль в голове, что туманила сознание, выбивала все мысли.
Семьдесят восемь лет. Семьдесят восемь лет!!! В совокупности, говорил старик. Все горе, все страдания, всю безысходность. За каждого. По очереди. Снова и снова. Пока не успокоится его мир. И только тогда - откроется дверь.