|
ЛАЗАРЕТ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ МИРОВ - 2
ХОЗЯЙКА ЛАЗАРЕТА
ПРОЛОГ
Сквозь стекающий темной луны сердоликовый свет,
Сквозь качающий тучи и вечно кружащийся ветер,
Я, пожалуй, вернусь через сто, через тысячу лет
Королевой, монашкой, посланницей дальней планеты.
На ладошку пылинкой вселенской с небес упаду,
И качнутся коварных теней рыболовные сети...
Как в покои дворцовые в узкую келью войду,
Я забуду про боль и страданья рожденья и смерти.
Татьяна Воронина
Старая больница обнимала крыльями корпусов заброшенный парк, не дотягивалась пустыми шпилями до низкого серого неба. Когда-то над ней возносились позолоченные кресты, ныне замененные латунными струнами. Стайка студентов, яркая, как снегири на снегу, возбужденная и белозубо хохочущая, шла к крайнему левому зданию, стоящему на отшибе. Сбитые ступени привели в вестибюль с необычайно высокими сводами потолков. На стенах кое-где сохранилась лепнина, однако вся поверхность была закрашена серой краской.
- Эй! Хозяин! - крикнул Артем Иноземцев, сложив ладони рупором. - Прибыло свежее мясо!
Дружный хохот был ему ответом. Дураки! Тогда они смеялись, только палец покажи. Сейчас-то Татьяна прекрасно понимала, что смех и кажущийся цинизм фразы был призван скрыть общую нервозность, подбодрить желторотых первокурсников, пришедших на первую экскурсию в анатомический театр при одной из старейших городских больниц.
На шум вышел высокий черноволосый парень. Его длинные, как у обезьяны, руки едва не доставали до колен. Он, прищурившись, посмотрел на практикантов, махнул ладонью на неприметную дверь.
- Там переодевайтесь. Затем прямо по коридору в белую дверь. В предбаннике подождёте.
Толкаясь и встревожено щебеча, словно стайка воробьев, они разделись в маленькой комнатке, покидали куртки и пальто на покоцанную банкетку, надели новенькие белые халаты, одинаковые голубые бахилы и - некоторые - даже шапочки. С шутками-прибаутками добрались до "предбанника", где замолчали, бледнея от волнения и запахов, едко щекочущих ноздри. Запахов формалина и дезинфекции. Плиточных полов и облезлых каталок. Клеенки. Холода. Смерти.
Дверь распахнулась. Давешний обезьян, сдвинув шапочку на затылок, оглядел враз притихшую компанию и усмехнулся.
- Мясо, говорите? - в его устах это прозвучало жутко. - Сразу предупреждаю. Некоторым становится плохо. Таких более стойкие товарищи выводят под белы рученьки в коридор и сажают на диванчик у окна. Окно можно открыть. Ну, пошли, что ли?
Они оказались в длинном серо-зеленом коридоре. "Так вот он какой - тот самый тоннель!" - подумалось Татьяне. Только вместо света в его конце, закрыла почти всю торцевую стену крашеная черная дверь.
- Там, - махнул как раз в ту сторону провожатый, - мертвецкая. Мои клиенты ждут своей очереди. Они тихие и покойные люди, никогда не ссорятся и не сетуют на потерянное время...
Татьяна мельком оглядела лица соратников. У всех без исключения глаза горели нервическим блеском. Лизочке Панаевой, кажется, уже было плохо. Она вцепилась в плечо Артема Иноземцева и висела на нем, как шуба, вывешенная для просушки на балкон. Татьяна тоже не отказалась бы вцепиться сейчас в чье-нибудь плечо. Юмор патанатома был таким же едким, как и местные запахи - от него становилось дурно.
- За этими двумя дверями - залы для вскрытий. Напротив - зал для косметических процедур. Выдача трупов с заднего крыльца ежедневно с девяти ноль-ноль до четырнадцати ноль-ноль. В субботу с девяти до пятнадцати, - продолжал вещать между тем Харон-юморист, неуловимым движением открывая одну из дверей.
Толпа качнулась внутрь, рассредоточилась вдоль стен и застыла, оглядываясь то ли жадно, то ли испуганно.
Глазам Татьяны предстала комната метров тридцать в поперечнике с двумя высокими постаментами по центру, накрытыми мраморными плитами. Мрамор когда-то был белоснежным, но за годы приобрел неряшливо-коричневатый оттенок. На полу валялся резиновый шланг, из которого тонкой струйкой текла вода, впитывала розовое и красное, сливалась в воронку-сток в полу. Один из столов был пуст и относительно чист. На другом лежала кукла, раскинувшая безжизненные руки и страшно бледные ноги. Под спиной у нее стояла деревянная подставочка, из-за чего тело выгибалось грудью вверх. Грудная клетка была вскрыта, часть реберной решетки откинута, словно калитка, распахнутая порывом ветра. Внутри было красно.
- Женщина, - полюбовавшись произведенным эффектом, озвучил Харон, - сорок пять лет. Острая тромбоэмболия легочной артерии. Кто-нибудь знает симптомы?
Застывшая в дверном проеме Татьяна никак не могла осознать услышанное. Женщина? Сорока пяти лет? Вот эта вскрытая, безжизненная оболочка? Кто-то ощутимо двинул ее плечом. Она проводила недоуменным взглядом спешно удаляющуюся по коридору спину. Иноземцев!
- Ближе подходите. Покажу вам, как выглядит пораженное легкое. Вот это - здоровое. А вот в это попал тромб. Да так там и остался...
Татьяна оказалась на первой линии. Заглянула в разверстую рану, в которую превратилось человеческое тело. Разглядела крупные сгустки свернувшейся крови, багровую губку убитого легкого. Но замутило не от этого. С края постамента, обрамляя остроносое запрокинутое лицо, свисали кукольные медные локоны. Она развернулась и, расталкивая сокурсников, не слушая смешков в спину, поспешила прочь. Краем глаза заметила только, с каким болезненным любопытством вытягивает шею, заглядывая внутрь сломанного человеческого механизма, Лизочка Панаева.
Сама не помнила, как дошла до дивана. Упала в продавленное сидение, словно в омут, закрыв лицо руками.
Уже пришедший в себя Артем тихонько постучал ее по плечу.
- Ты как, Крылова?
Она только молча покивала головой. Артем шире открыл форточку над ее головой.
- Дыши. Сейчас пройдет!
Татьяна посидела немного. Отняла ладони от лица, улыбнулась ему.
- Все нормально. Привыкнем, да?
- Да... - его голос звучал не очень уверенно. - Там еще вонь эта...
Она пожала плечами и встала.
- Придется...
И двинулась прочь по коридору.
- Эй, ты куда? - удивился Артем.
- Привыкать! - не оборачиваясь, ответила она.
Он с интересом проводил глазами худенькую темноволосую фигурку, пока та не исчезла в дверях. Затем крепко потер ладонями щеки, грязно ругнулся в целях собственного ободрения - и пошел следом.
***
Некоторые сны воспринимаются не визуально, а лишь как ощущения. Мысли, подобные молочной пенке, плавают на поверхности, слипаются, спутываются, а под ними, под спудом сладкой ли дремы, тяжелого ли сна, бурлят и кипят страсти, которые ночное животное мозг пытается переварить, переосмыслить, структурировать и разложить на стерильных полочках сознания. За Татьянину жизнь ей снились всякие сны: красочные и путаные, яркие и запоминающиеся, глубокие и дурные, полные смысла и кажущиеся пророческими. Но такого, чтобы подспудно, за полупрозрачным стеклом видений, висела одна и та же мысль, даже если менялись призрачные сценки, не было. Вот и сейчас память услужливо преподнесла кусочек прошлого на тарелочке острых ощущений юности. Проснувшись, Татьяна подивилась яркости и четкости сна-воспоминания. Но не крашенный тусклой краской коридор морга вспоминался ей, не любимое, а тогда еще просто нравящееся лицо Артема Иноземцева - бездвижная оболочка на мраморной плите, раскинувшая руки, распахнувшая грудную клетку навстречу вечности. Страшная в своей неподвижности и тряпичности. Лишь похожая на человека. КУКЛА.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Первое, что сделала Татьяна Викторовна, отоспавшись и придя в себя после недавних печальных событий - установила жесточайший режим. Подъем в семь утра по Лазарету, ионный душ, массажная капсула, легкий завтрак - мюсли, залитые парой стаканов плазмы. Кстати, название напитка Татьяне до сих пор не нравилось, и она довольно долго развлекалась, подбирая подходящее. Пока, наконец, не нашла нужно слово в ангальезе - диканкоро, что означало - свет, купающий утренние облака. Так проангелы называли восход Нимба - звезды первой величины системы Орла.
После завтрака она пару часов занималась "теорией в свободном полете" - как сама определила изыскание и поглощение различной информации, затем проводила виртуальную операцию из разряда среднетяжелых. Обедала, подключалась к Э до вечера, осваивая учебную программу, написанную для нее Лу-Таном. Программа была всеобъемлюща, учитывала не только особенности физиологии и анатомии, но психологии и религии потенциальных пациентов. Татьяна удивлялась - какими обширными должны были быть познания Учителя, чтобы написать подобное! Обучение давалось не просто. Лу-Тан всегда начинал с азов - с простой техники, с несложных формул, с манипуляций, для которых достаточно было просто иметь ловкие руки и чуткие пальцы. Параллельно давал минимум необходимой информации: описание звездной системы, климата, политического устройства, психологические, религиозные и языковые аспекты общения. Обязательная физиология и анатомия - альфа и омега любой медицины, основные направления дальнейшего обучения в терапии и хирургии. Вроде бы немного, но в комплексе это был кусок тяжелого информационного торта, который мозг "переваривал" с трудом. А если представить, что только начальный этап программы охватывал около тридцати разумных рас Галактики, можно было представить, во сколько раз увеличивался торт. Однако уникальность докторов Лазаретов на перекрестках миров и заключалась в их универсальности, ведь неизвестно, чей корабль вынырнет из Потока в твоем секторе. Поэтому приходилось быть готовым ко всему. Стражи порога должны были рассчитывать только на себя, собственное искусство и потенциал станции. Близлежащие галактические перевалочные пункты, подобные М-63, не всегда могли помочь Лазаретам советом, оборудованием и лекарствами, ведь многие из последних были расположены на отдаленных от оживленных трасс перекрестках, где, тем не менее, помощь иногда требовалась. С точки зрения Татьяны нерентабельно было такое дорогостоящее оборудование, как Лазарет, располагать в малопосещаемых закоулках Галактики. Арланы, видимо, думали иначе. Лазареты покрывали просторы Млечного пути четко выверенной сетью, располагались примерно на одном и том же расстоянии друг от друга, не зависимо от того, в каком рукаве Галактики находились. Чуть больше их было по периметру ядра галактики, чуть меньше - на окраинах. И пока, не считая Лу-Тана, она была знакома только с тремя Стражами из нескольких тысяч. Глядя на мерцающую карту Лазаретов, которую иногда Э по ее приказу выводил на экран в смотровой, Татьяна ощущала священный трепет, смущение и... гордость. Женщина с Земли - она была так хрупка, не обладала и сотой долей знаний, которыми владели неведомые и грозные Стражи других Лазаретов, но она стала одной из них! И вся Вселенная лежала за светящимся порогом станции, верный МОД спал в доке, ожидая момента своего пробуждения, а жизнь день за днем преподносила сюрпризы. Иногда трагические и болезненные, но теперь Татьяна ощущала их всем существом. Эмоции словно оттаивали под лучами далеких светил. Иногда ей казалось, что она спала - там, на Земле. Спала и видела один и то же сон, плавно утекающий в кошмар. И начала просыпаться только, ступив на палубу МОД с потрепанным кофром в одной руке и поводком Бима в другой. Пусть старый кошмар иногда еще возвращался, поднимал голову, заволакивал все вокруг равнодушной мутью - она стремилась наслаждаться каждой минутой новой жизни. И не страдала от одиночества, несмотря на то, что отчаянно скучала по Лу-Тану и иногда плакала, положа ладонь на дверь в его покои, в которые не находила в себе сил войти. Может быть, когда-нибудь, как и предсказывал "морж", ей понадобиться ассистент, но пока собственное одиночество и самодостаточность вполне устраивали ее. Возможно, дело было еще в том, что, по сути, она знакомилась с собой нынешней, как с новым, доселе незнакомым человеком. И пока от себя не уставала. Одиночество Стража порога было ею вполне понято и оценено. Ассистент? Возможно. Когда-нибудь...
Кроме ассистентов, у Стражей порога не было других помощников. Такие понятия, как средний и младший медицинский персонал, отсутствовали. Доктор должен был уметь не только лечить, но и выхаживать, и успокоить любого пациента. Ассистенты учились этому у своих докторов, чтобы после обучения, продолжавшегося десятилетия, самим стать хозяевами Лазаретов. В чем-то это напомнило Татьяне клановую систему ремесел - с мастерами и подмастерьями. Вот только с той разницей, что "мальчиков для обучения и битья" Стражи в ассистенты не брали. Обычно помощниками становились существа, уже имеющие приличный опыт врачевания в своих собственных мирах. Как и Лу-Тан, многие доктора Лазаретов на перекрестках миров приглашали ассистентов только, когда подходило время прощаться.
До легкого ужина Татьяна с Бимом пробегали восемь раз по круговому коридору станции, после чего Татьяна принимала душ и снова шла в операционную. Вечерние операции относились к разряду тяжелых: полостные, внутрисферные, операции в кислотной и прочих едких средах, обширные повреждения систем жизнедеятельности, случаи с клиническими смертями во время операций. В архиве Э был накоплен богатейший материал подобных манипуляций. Некоторые процедуры никогда не проводились в реальности сектора Див и окружающих его секторов. Другие можно было понаблюдать воочию только в дальних рукавах Галактики. Татьяна уже знала, что Лазареты объединены общей информационной сетью, через которую Управляющие Разумы станций обменивались друг с другом подобными данными. Где-то в ней гуляла и запись ее операции. Также существовала Общая Галактическая информационная сеть - Глокс.
Несмотря на обширнейший материал, предоставляемый Управляющим Разумом, Татьяне было мало виртуальных операций. И хотя их применение гарантировало ощущения, во всем схожие с натуральными, руки тосковали по настоящей работе. Справиться с проблемой неожиданно помог Ту-Роп. Как-то во время сеанса связи с Ларрилом, ту, пристроившийся рядом, рассказал, что Ту-Гак, тот самый, который продал Татьяне тампа, выиграл аппарат биоморфор, который ту называли простым и понятным человеческому разуму словом Лепила. Биоморфор являлся разновидностью синтезака, но, в отличие от последнего, мог преобразовывать только органику и только в белковую пищу. В частности, тоскующие по родному дому и столу ту, при помощи Лепилы синтезировали огромные куски мяса вкусом напоминающие мясо оруха - снежного быка с родной планеты. Однако выигранный Ту-Гаком аппарат оказался сломанным. Вместо порционного куска мяса на конечной стадии производства он выдавал необработанную часть животного, обычно одну из задних ног. Иногда, впрочем, на выдвижной платформе оказывался глаз или даже целая синтезированная голова с точным воспроизведением анатомических деталей. Ту-Гак был очень цивилизованным ту. Давно живший вдали от родного мира, он никогда в жизни не убил ни одно живое существо, что совершенно не мешало ему обожать мясо с кровью. Части тела, конвейерно выдаваемые Лепилой по ему одному ведомым причинам, вводили огромного сливочного ту в шоковое состояние. Он бы продал проклятый аппарат, да новость уже разлетелась по станции. Лепилу, лепящего куски мертвечины, как пельмени, не захотел забрать даже прежний хозяин. Ту-Гак сильно подозревал, что тот попросту поддался в игре, чтобы избавиться от проклятого аппарата. Между тем, стоил последний не дешево. И как истинного торговца, Ту-Гака душила банальная жадность. Биоморфор стоял в подсобке его магазина, периодически включался, перехватывая у штатного синтезака Ту-Гаковских апартаментов часть органики, и на каждые два куска мяса оруха выдавал по три части его тела. Узнав о проблеме, Татьяна с любопытством поинтересовалась, не продаст ли ту злосчастный аппарат? Обрадованный Ту-Гак согласился и даже пообещал обеспечить доставку к "порогу" Лазарета за свой счет. Цену он, правда, не сбросил, но стоит заметить, что и торговаться не стал. Впрочем, цена волновала Татьяну Викторовну меньше всего. После смерти Лу-Тана Управляющий Разум открыл ей доступ к информационным счетам доктора Лазарета. С них она платила поставщикам лекарственных веществ и оборудования, заказывала запасные части к Икринке и многие, необходимые для одинокой космической станции, вещи. К ее удивлению обнаружилось, что Лазареты финансировались не Звездной Ассоциацией, как она думала раньше. Однако источник финансирования пока оставался для нее тайной за семью печатями.
Доставленный биоморфор был помещен в одном из помещений медицинского сектора, подключен к Э и синтезаку, обладающему неограниченным запасом биомассы для трансформаций. Откуда брался неограниченный запас, Татьяна до сих пор не представляла.
- С голоду умереть Э нам не даст! - сказал однажды Лу-Тан.
При помощи синтезака Управляющий Разум преобразовывал биомассу в любую органику, будь то вещь или пища.
Еще когда Татьяна улетала с Земли, Лу-Тан попросил ее взять те продукты, без которых она не смогла бы поначалу обойтись.
- Возможно, вы вскоре полностью перейдете на рацион любой близкой к человечеству расы или же питание ваше будет смешанным, - сказал ей старый доктор, когда до отлета на станцию оставалось несколько дней. - Однако для спокойствия физической составляющей вашего организма, я бы посоветовал вам взять понемногу разной еды - той, без которой вам будет трудно обходиться. Достаточно щепотки - в дальнейшем мы будем синтезировать ее для вас из биомассы, используя матрицы привезенных вами образцов.
Так и случилось. Чай, который Э сделал в первый раз, используя "матрицу привезенного образца" напоминал помои. Управляющий Разум перемудрил с танином, и горечь после первой выпитой Татьяной чашки еще долго жгла язык. Впоследствии чай и другие земные продукты стали получаться у него все лучше и лучше. Татьяна подозревала, что Управляющий Разум воспользовался таким кладезем информации, как человеческая память на вкусовые и обонятельные ощущения. Во всяком случае, картошка постепенно становилась на вкус именно такой, какую маленькой Тане варила бабушка на даче. И чай начинал пахнуть терпко и густо, как она любила. И сахар стал просто сладким, а не приторным.
Нынче Татьяна стояла рядом с биоморфором и, потягивая из любимой чашки крепчайший сладкий напиток, внимательно наблюдала за работой строптивого аппарата. Лепила низко гудел, мигали на передней панели индикаторы потребления биомассы и готовности результата. Попытка разобраться в сложной технике удалась, во многом, благодаря помощи Э, который провел серию тестов и настроек, выстраивая программу биоморфора под требования Татьяны Викторовны. И вот теперь она с замиранием сердца ждала результата. Узнай кто из ее прежних знакомых, чем она занимается, счел бы сумасшедшей!
Ноги мифического оруха были ей уже опробованы в качестве подсобного материала для проведения хирургических манипуляций. Мышечные ткани снежного быка, кажущиеся каменными, почти не поддавались обычному скальпелю и высококачественным иглам из хирургической стали. Пальцы Татьяны от напряжения ныли - она вспоминала заново сложнейшее искусство вязки швов: простых, хирургических, морских. Ткани большинства известных ей рас были все же тоньше и эластичнее молочно-белой кожи оруха толщиной в три сантиметра. Вот почему она обновила в памяти Э данные человеческой анатомии, считав их с самой себя, и попыталась перепрограммировать биоморфор. То, что получилось в результате, только что упало на нижнюю платформу камеры окончательной обработки. Через полупрозрачное покрытие камеры Татьяна смогла различить, что предмет длинный.
Синий свет датчика антисептической обработки вновь навел ее на мысли о воде. Словно в память об Учителе снились ей короткими ночами Лазарета океаны, полные серо-синей массы, которая казалась ледяной, но ласкала кожу, словно парное молоко. Мышцы ныли воспоминанием о стремительных бросках под пенной толщей, у берегов, усыпанных крупным серым песком. Она догадывалась, что Лу-Тан слукавил, не сказав всей правды о том, что каким-то образом во время процедуры омоложения передал ей свои воспоминания о родном мире. С тех пор, как это случилось, кошмары ей не снились. Почти. А те, которые снились, она не всегда воспринимала как кошмары. Это были отрывки из прошлого, вовсе не трагические, как ранее - смазанные картинки, улицы, залитые светом бледных осенних фонарей... По пробуждении она забывала их, оставалось лишь смутное ощущение, что она что-то упустила, и желание нырнуть в искрящуюся воду. Но с тех пор Татьяна ни разу не заходила в покои Лу-Тана. Знала, что Э откроет, едва она произнесет приказ! Запреты были сняты, дезинфекционный период истек, о чем Управляющий Разум сообщил ей несколько десятков циклов назад. Однако она боялась заходить. Черная муть, впервые настигшая после гибели мужа, после ухода Лу-Тана пробовала вновь застить восприятие: смазывала краски, притупляла ощущения. Татьяне становилось все равно, угасал интерес к жизни, к знаниям. Она боялась себя в этом состоянии и, сцепив зубы, гнала в операционную или подключалась к обучающей программе. Но твердая уверенность в том, что вода в этом случае помогла бы лучше изнуряющих занятий, настигала ее, подталкивая к мысли, что рано или поздно ей придется войти в запретное место.
Биоморфор щелкнул, открыл пасть камеры окончательной обработки и выдвинул произведение анатомического искусства.
На платформе лежала женская рука.
Татьяна Викторовна повздыхала, поулыбалась, сокрушенно покачала головой, вытащила искомое и потащила в операционную.
***
Кверху брюхом, раскинув лапы, перед козеткой лежал Бим. Длинные уши валялись на полу, словно он сбросил их с себя, да так они и упали - рядом с головой. Пес жмурился - подремывал. Не обратил внимания даже на крупный метеороид, пролетевший только что мимо станции. Близко, но не опасно. Э не стал включать локальную защиту или сбивать его с траектории направленным энергетическим ударом, как делал обычно при метеоритной угрозе.
Татьяна, откинувшись в кресле, смотрела вдаль. Тамп теплым комочком свернулся на плече, опутав ниточками-щупальцами ее локоны. Наступил ежевечерний час общения с Вечностью в лице Космоса. Она не уставала от этих свиданий, происходивших в позднее время - смотрела на звезды, анализировала события прошедшего дня, повторяла пройденное.
Первый блин биоморфора вышел комом. Лепила точно воспроизвел дерму, мышцы и кости - т.е. наиболее крупные объекты биоформирования, но перепутал сосуды с нейронами и забыл про ногти и капиллярный рисунок на подушечках пальцев. Впрочем, это не помешало Татьяне "оттянуться по полной", вспоминая подзабытые уже швы: простой узловой, Холстеда-Золтона и даже Макмилена-Донати, благо косметический эффект произведению Лепилы не требовался. Завтра она собиралась попробовать сотворить какой-нибудь внутренний орган, желательно, брюшной полости. Кишечник всегда был одним из самых сложных операционных объектов - наличие патогенной микрофлоры, тонкий слой мышечной оболочки обязывали хирурга быть не просто мастером, но виртуозом. А, может быть, печень? Сложность паренхиматозных органов - в расползающейся структуре ткани и огромном количестве кровеносных сосудов. Да что говорить! В организме не было не нужных органов и систем. Любая ошибка грозила пациенту весьма неприятными последствиями, вплоть до летальных.
"Буду резать, буду шить!" - дразнил ее Артем еще в институте. На последних курсах она не вылезала из анатомичек городских больниц. Ночами ее пальцы шевелились во сне - она вязала бесконечные узлы и накладывала бессчетные швы. Насколько ей нравилась анатомия, настолько же пугала химия. Собственно, так они с Артемом и сблизились. Однажды на семинаре ужасный Вик Вик - профессор и садист, дал задание написать некую формулу (кажется, банального анальгина) и засек время. Татьяна сжимала пальцами виски, тупо глядя в белый лист бумаги, и никак не могла сообразить - в каких закромах памяти искать проклятую формулу? Как вдруг ей тихо дунули в затылок и кинули на колени листок. Татьяна формулу благополучно списала и благодаря этому не попала на повторную пытку к Вик Вику. Лишь после занятия оглянулась - оказалось, сзади сидел Артем. Она нерешительно кивнула ему. Он, улыбнувшись, спросил:
- Не шаришь в химии, да?
- Еще со школы, - виновато призналась Татьяна. - Не дается мне эта наука!
- Тебе плохой учитель попался, - засмеялся Артем, - вот и все! Хочешь, я тебе попробую объяснить?
- Хочу, - тихо ответила она и почувствовала, как щеки зажгло предательским румянцем.
Поначалу он действительно пытался что-то ей объяснить. Потом махнул рукой, и экзамены она сдавала только благодаря жестокой зубрежке и им собственноручно написанным шпаргалкам. Да и забыли они о формулах очень быстро. Простая химия сменилась химией чувств. Трепетными танцами пальцев, поцелуями до дрожи, ощущением мира - огромного спального мешка, призванного укрыть от всех бед.
Странный парадокс: прошлое, разворачивающееся перед глазами золотой кинолентой, уводило вдаль. Вперед. В будущее.
Впервые с тех пор, как потеряла мужа, она вновь видела юношу и девушку, шедших бесконечными улицами рука об руку, бок о бок, дышащих одним воздухом. Вспоминала - и глаза оставались сухими. И сердце не сворачивалось в тугой болезненный жгут, а стон не сдавливал горло. Самое главное в ее жизни - то, что он был в ней! Не так уж мало оказалось подарено обоим: - он для нее, и она - для него. И теперь, понимая это всем сердцем, она училась радоваться тому, что было, и тому, что будет. Кинолента памяти, оплетая, не сковывала движение, но поддерживала, не ранила более, но давала запас сил. Татьяна Викторовна никогда не была религиозна. Даже понятие "Бог" не определила для себя. Ощущала наитием души, а не крепостью веры, что есть нечто в общем храме мироздания, что не поддается описанию, анализу, перед чем ratio бессмысленно и даже вредно. Космос был ближе и понятней этого нечто, но он был не тем, кто подарил ей годы жизни рядом с любимым, и кому она могла бы быть благодарна за это.
Внутри хрупкой скорлупы станции, лежащей в пригоршне Звездного зверя, имя которому Вечность, Татьяна шептала неизвестно кому: "Спасибо!". И, подхваченное золотой лентой, слово разносилось по неведомым просторам Вселенной.
***
Ночью, словно теплая рука толкнула в сердце. Постучалась.
Татьяне снился странный сон: пронизанный блеклым желтым светом фонарей, напитанный ранними осенними сумерками. Будто гуляет она в одиночестве долгими дачными дорожками. Любуется домиками, украшенными хозяевами на разнообразный манер, улыбается покосившимся заборам старых дач, словно добрым знакомым, запрокинув голову, дивится новомодным хоромам, окруженным коваными решетками. На душе тихо. Не сквозят сомнения, мысли не путаются, текут вяло, ровно, словно речка-журчунья, которую она переходит по легкому мостику. Гладит перила, смотрит вниз - в коричневую блестящую воду, несущую яркие листья, палки, мусор, подмигивающую огоньками склонившихся в поклоне фонарей. Постояв над водой, не задерживается. Впереди подъем - не крутой, но долгий. Горка кажется залитой светом. Листья ясеней желтеют в призрачном свете так ярко, что глазам больно. Она, наконец, добирается до верха. Перед ней пустая аллея. Не освещены дома по обеим сторонам, заборы увиты сухими зарослями девичьего винограда и кучными кустами жасмина. Фонари остались внизу. Здесь темновато, лишь далеко впереди стоит одинокий столб, на котором неверно горит лампа, похожая на ртутную каплю. В круге света под ней - закутанная в темное фигура...
Теплое прикосновение не враждебно. Оно призвано разбудить, а не напугать...
Открывшая глаза Татьяна долго не могла понять, где находится. Так реален был свежий загородный воздух, сырость у берегов, ветерок, ласкающий щеки, запах только начавших преть листьев, наступающих холодов.
Она села, едва не наступив на спящего на коврике у кровати Бима. Коврик был любимый, связанный когда-то в незапамятные времена мамой крючком из разных тряпок. Одна из немногих вещей, перекочевавших через Вселенную, чтобы оказаться вместе с Татьяной Викторовной в Лазарете на перекрестке миров сектора Див. Бим сонно поднял голову, вяло повилял хвостом. И отвалился обратно.
Лягушата "спали" в дальнем углу, устроив кучу малу, из которой торчали то тут то там длинные худые лапки и лупатые головы.
Шуня, приобретший странную привычку залезать на ночь под ее подушку, вовсе не выказывал признаков жизни. За прошедшее время она так и не поняла - нуждался ли розовый тамп во сне, или ему просто нравилось замкнутое и душное пространство?
Чтобы не побеспокоить настоящую и виртуальную "живность", Татьяна тихо оделась и вышла в коридор. Огни были притушены. Э включал частичный слип-режим на станции тогда, когда Татьяна засыпала - уменьшал внутреннее освещение, отключал некоторые приборы. Снаружи станция всегда была ярко освещена - маяк в пустоте, луч света в темном царстве, место, где врачуют печали и хвори.
Засунув руки в карманы, она медленно шла по круговому коридору. За прозрачными дверями промелькнул медицинский сектор. Икринка тоже спала, опалово фосфоресцировала в полумраке, оплетшие ее кабели-вены едва заметно пульсировали. Лабораторный сектор отключился. Внутри было темно, лишь голубели сложносочлененные переплетения странных механизмов, реторт и емкостей. Татьяна давно собиралась разобраться там. В Хранилище, являющемся составляющей частью Лаборатории, в криогенных камерах находились лекарства и химические составляющие для синтеза любого вещества, знакомого Э. Последний раз крупная партия лекарственных веществ с М-63 была заказана еще Лу-Таном и с тех пор Татьяна не проводила инвентаризацию. Она, конечно, знала, что Э выбраковывает и уничтожает препараты с истекшим "сроком годности", но предпочитала следить за всем сама.
"На днях, - решила она. - Я буду не я, а в холодильниках разберусь!".
Двери смотровой были приоткрыты. Оттуда струился в полутемный коридор призрачный жидкий свет далеких светил. Татьяна не удержалась, остановилась на пороге, привалившись плечом к косяку. Запрокинув голову, смотрела на звезды, ощущая и печаль и радость, одновременно сжавшие сердце.
Странно - на перенаселенной Земле она потеряла все и осталась в одиночестве, а в пустом и холодном космосе неожиданно обрела Учителя и начала обзаводиться друзьями!
Земля стала чужой. Не звали прозрачные озера с туманом, зависшим над водной гладью цвета черного жемчуга, с березками по берегам такими тонкими, что казалось достаточно одного дуновения ветра, чтобы их сломать. Не тосковали по ней птичий щебет в лесах и крики ласточек в небесной выси. Не звал обратно суровый мегаполис душ, грозившийся вскоре поглотить и озера и леса. И она не стремилась обратно и - иногда - удивлялась сама себе. Возможно, когда-нибудь, она вернется туда. Ненадолго. Вот только - зачем?
Помотав головой, словно отгоняя наваждение, Татьяна двинулась дальше. Знакомые двери были все ближе. И вот, она стоит перед ними и привычно - уже привычно! - гладит ладонью теплый материал.
"Почему вы так боитесь смерти, Танни? - спросил однажды Лу-Тан. - Потому, что она неизбежна? Неизвестна? Неожиданна?".
"Не знаю, - ответила тогда она. - Я просто боюсь терять...".
Она потеряла и его - сизоусого ворчливого друга, старого эскулапа, лукавого учителя. Татьяна поморщилась, словно заболела голова, и, сжав губы, решительно толкнула створку. Физический посыл был верно понят. Э открыл двери и включил в покоях Лу-Тана свет, такой же приглушенный, как и везде на станции.
Татьяна Викторовна шагнула внутрь.
Помещение было пустым и стерильным. Лишь неуловимо, то ли запахом воды, то ли сквозняком, а может быть, тенью, шептало в нем ощущение незримого присутствия владельца. Словно где-то под толщей воды он мирно спал сейчас, вздымая крутые бока и видя сны о прекрасном, полном лазорево-синей воды Крелосе.
Невольно Татьяна сжала рукой горло, удерживая плач, свернувший судорогой голосовые связки.
Искрящаяся вода Лу-Танова бассейна казалась озером, полным золотых монет. Гладкая поверхность не шевелилась, не морщилась волнами. И внезапно Татьяна поняла, что больше всего на свете хочет оказаться там - в прохладе и густой тишине. Так она станет хоть чуточку ближе к тому, по кому так отчаянно скучала и кого так горько оплакивала.
Она скинула комбинезон и, разбежавшись, с головой нырнула в бассейн. Объятия гладких рук были мягки и дружественны, от поглаживаний водных пальцев комок в горле растаял, слезы растворились, словно их и не было, тело наполнилось силой, а душа - покоем. Как же она жила без такого удовольствия? И прав был Лу-Тан! Тысячу раз прав. Он, как никто, знал ее. Знал, что когда-нибудь она придет сюда, чтобы погрузиться в его воду, смыть тревоги и печали, думать о нем с восхищением и благодарностью, а не с сожалением и печалью!
Татьяна ушла ко дну, кувыркаясь и играя, ощущая себя морским змеем в толще воды - сильным, стремительным, вертким. Проплыла бассейн от стены до стены в несколько гребков, вынырнула, чтобы сделать вдох и удивилась. Отчего тело так послушно и глотка воздуха хватает надолго? Неужели и за это она должна благодарить старого доктора?
Татьяна задумалась, прошептала: "Анализируй!", несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула и легла на воду лицом вниз, медленно считая про себя. Сознание ясности не теряло. Горячий кислородный голод не сжимал тугой пружиной грудную клетку, сердце не частило! Наоборот, она ясно ощутила, как мышечный сгусток замедлил ход, приостанавливая ток крови. Это значило, что теперь кислорода для жизнедеятельности требовалось значительно меньше. Досчитав до шестидесяти, она все еще сохраняла ясную голову и не начинала задыхаться. Нерешительно и плавно скользнула глубже. Руки и ноги работали так слаженно, словно, родившись в воде, она никогда не выходила на берег. Мышцы тянуло, и Татьяна догадывалась, что после этого странного эксперимента они будут ныть - ведь ранее частота и сила подобных движений им была не ведома. А сейчас они будто пробуждались от долгой спячки, расправлялись, натягивались струной, что звучала пьянящей силой подводного существа. Лишь на исходе вторых шестидесяти секунд она почувствовала легкое помутнение сознания. И медленно, осторожно подняла голову над поверхностью. Радость и недоумение переполняли ее. Что передал ей Лу-Тан во время процедуры омоложения? Генную память поколений креллов? Или разбудил глубинные возможности организма, присутствующие у каждого представителя земной расы, но дремлющие до поры под спудом зашоренного разума?
Продышавшись, Татьяна решила завтра же с утра подключиться к Икринке и протестировать себя на возможные изменения.
Бассейн был глубоким, но пока был жив Лу-Тан, дно подсвечивалось откуда-то снизу, отчего создавалось впечатление меньшей глубины. Почти у самого дна располагался тот самый экран, в который "морж" смотрел, не желая всплывать. И теперь ей ужасно захотелось тоже посмотреть в него! Просто взглянуть. Ради памяти. В сумраке и в поступательном движении вниз, которое она начала, как только отдышалась, водоем оказался куда как глубже. Татьяна приказала Э включить свет в покоях Лу-Тана, ожидая, что подсветка появится. Но дно оставалось темным. Для того чтобы включить освещение дна ей пришлось отдать второй ментальный приказ. Это показалось странным.
Движения были продуманны и экономны. Две минуты под водой - это достижение, однако она ощущала, что при соответствующей тренировке может увеличить срок. Опустившись на дно, "прошлась", с трудом переставляя ноги. В ушах шумело, словно от морской раковины - сказывалось давление воды. Что-то подсказывало, что ей еще рано находится на такой глубине. Но в дальнем конце бассейна выдавалось из стены у самого дна нечто, до боли знакомое. Она заторопилась туда, сердце всполохнулось, кровь ударила по ушам. "Подьем! - закричал внутренний голос. - Немедленно!". Почти теряя сознание, она удержала себя от резкого всплытия, ведь "вспенившаяся" кровь вполне могла изорвать сосуды.
Татьяна выплыла и легла на спину в воде, дыша часто, но не глубоко. Перед глазами плавали разноцветные круги, от рассеянного света темнело в глазах.
- От любопытства кошка сдохла! - громко сказала она - себе и Управляющему Разуму, и нырнула снова. Предварительно отплыв в дальний конец бассейна - как раз туда, где видела нечто.
Из стены выдавалась миниатюрная копия Большой Управляющей консоли. Была она короче и толще и казалась покрытой гладким плотным материалом, под которым еле угадывались клавиши и сенсоры управления. Татьяна потыкала их растопыренными пальцами, но консоль продолжала спать. Слеп был и экран над ней - белый глянцевый овал, который почти не отличался от материала, выстилающего бассейн.
Памятуя о неудачной предыдущей попытке, Татьяна поднялась на поверхность незамедлительно, едва только прозвучал звоночек тревоги в сознании. Вылезла из бассейна, с удивлением увидев в углу свой прежний шезлонг, с трогательным полосатым матрасом и голубым полотенцем, свисавшим со спинки. Татьяна Викторовна с благодарностью закуталась в него и улеглась, вытянувшись. Между ее креслом и лежбищем Лу-Тана, стоявшим и сейчас по левую руку, стояло низкое полукруглое сооружение, которое Татьяна назвала, естественно, тумбочкой. Лу-Тан всегда держал там пачку с крочерсами, на случай, как говорил сам: "Похрустеть мыслями!". Только сейчас она увидела, что на тумбочке стоит блестящая фигурка. Она могла поклясться, что при жизни Учителя никакой фигурки здесь не было.
Она протянула руку и поднесла фигурку к глазам. И разглядела скульптурное изображение крелла, выполненное с тончайшим искусством и точностью передачи черт лица - почти невозможные качества для такого маленького размера. Фигурка казалась сделанной из глянцевого, словно отполированного до зеркального блеска, камня, и была тяжела и холодна. Насупленное личико с пышными усами смотрело требовательно, но угадывалась в тяжелых складках щек и лукавых глазах добрая улыбка. Знакомая улыбка. Ощущение присутствия было таким сильным, что Татьяне стало зябко. На нее смотрел Лу-Тан.
Кто оставил ей этот подарок? Клан Танов? Певунья серафида с печальными, как у сенбернара, глазами? Дуг-Кагн? Одно ей было понятно - отныне и до скончания своего неопределенного человеческого века она не один на один с горем. Где-то и как-то, но у нее есть друзья, которые заботятся о ней даже тогда, когда их нет рядом.
С улыбкой на губах, крепко прижимая к груди фигурку, словно любимого плюшевого медвежонка, Татьяна Викторовна, наконец, уснула. Без снов, без тревог и полночных мыслей. Управляющий Разум повысил в помещении температуру, чтобы хозяйка не замерзла, и выключил свет. Лишь золотые искры-монетки еще какое-то время плели сияние в толще вод Лу-Танова бассейна.
***
Татьяна Викторовна проснулась от ощущения стога сена, надевшегося на голову. И поняла, что проспала, тщательно выверенный режим ушел к черту, а в волосах, тоненько попискивая и похрюкивая от удовольствия, окончательно запутался тамп. Послышалось цоканье когтей. Довольный и сытый - автоматическая кормилка! - в покои Лу-Тана вбежал Бим, и отчаянно виляя хвостом, бросился обнюхивать все укромные углы помещения, в котором давно не был.
Татьяна поулыбалась непонятно чему, осторожно поставила фигурку крелла на тумбочку, скинула полотенце, и с разбега нырнула в воду. Шуня с завидной скоростью отцепился от ее шевелюры, со своим смешным "Шуууу!" взлетел под потолок и завис там, втянув щупальца и наблюдая одновременно и за хозяйкой, и за Бимом.
По станции разнесся сигнал вызова. Выскочив обратно, наскоро вытершись и натянув комбинезон и "кеды", Татьяна Викторовна бросилась в смотровую - та была ближе, чем Центр управления, мысленно приказывая Э выводить связь туда. Когда она влетела в помещение, сопровождаемая тявкающим, словно заведенным, Бимом, и тампом, вновь прилепившимся к ее запястью, наподобие веселого розового браслета, на экране уже отразился терпеливо ждущий ее проангел, который показался знакомым.
- Пусть будет ветер нежен с тобой! - медленно, но грамматически верно приветствовала гостя Татьяна, в последнее время усиленно учившая язык проангелов - ангальез, в чем ей серьезно помогал Ларрил.
Проангел улыбнулся и мазнул крылом по экрану, показывая, что приветствие принято и возвращено.
- Вы помните меня, доктор? - немного смущенно спросил он. - Вы лечили мне сломанное крыло? Меня зовут Мирелл...
Но Татьяна уже вспомнила - не лицо, приятное, скуластое, а это крыло - коричневое с серыми рябинками на маховых перьях.
- Что случилось, Мирелл? - улыбнулась она. - Крыло беспокоит?
- Нет, - то ли иронично, то ли грустно усмехнулся проангел. - Но я хотел бы получить вашу консультацию. Мы от вас в часе по метрике Ассоциации.
- Буду ждать! - кивнула Татьяна.
Проангел вежливо склонил голову и отключился.
Татьяна Викторовна успела позавтракать, задумчиво сгрызть пару сильно пахнувших рыбой соленых "крочерсов" Лу-Тана, найденных в шкафу, активировать Икринку (на всякий случай) и выйти к дверям шлюзовой, когда сирена сообщила, что гости прибыли. Их оказалось двое - высокий Мирелл, продемонстрировавший ей всю проангельскую процедуру вежливого приветствия, и смешной коротышка расы, никогда прежде Татьяной не виденной. Честно говоря, она даже не читала о таких. Гость был покрыт лоснящейся кожей веселенького розового цвета, вместо ушей имел три трубочки, которые активно шевелились и поворачивались в разные стороны, такая же трубочка заменяла нос (тоже очень активный). Маленькие черные глазки, утопающие в складках и складочках, весело блестели. Двигался незнакомец смешными прыжками, словно очень торопился и никак не успевал догнать свой трамвай. Был он гуманоидоподобным, с двумя руками и ногами, но сзади из стандартного черного комбинезона механика торчал ярчайший розовый лысый хвост, честно говоря, приведший Татьяну Викторовну в совершенно неприличный восторг!
- Это ... - профырчал Мирелл.
Именно профырчал. Имя гостя состояло из совершенно непроизносимых слогов, перегруженных согласными, как бочка сельдью. Лишь в конце Татьяна разобрала что-то типа "Ниффухифнхив".
- Могу я звать уважаемого гостя Иф-Иф? - очень вежливо поинтересовалась она, используя межгалактический код. - Боюсь, не смогу произнести такое красивое имя!
- Ваши голосовые связки закреплены не в тех зонах турбулентности воздушного потока! - неожиданно сильным баритоном отвечал тот. - Но я не возражаю!
Он подпрыгнул к Татьяне, обвил хвостом ее руки и крепко потряс.
- Я рад познакомится с настоящим Стражем порога! К сожалению, на моей родине, в секторе Муху нет ни одного Лазарета! Предки-такаи говорят, что были раньше. Еще до Криз-зона три.
- Надо же! - удивилась Татьяна. - А я-то думала, что Лазареты есть в каждом секторе Галактики.
- Увы! - усмехнулся Мирелл. - Мы доставляем продуктовые заказы на М-63 с нашей родины - Райи. И к вам пришли не с пустыми руками. Говорят, вы любите ганги?
Хвост Иф-Ифа, наконец, отпустил ее руки, и сам гость отскочил в сторону, сердечно кланяясь. Татьяна ошеломленно поклонилась в ответ.
- Идемте на кухню, - опомнилась она. - Насколько Я знаю, проангелам нравится чай!
- Чи-ай? - удивился Мирелл. - А что это?
- А вы умеете правильно готовить ганги? - рассмеялась Татьяна в ответ и повела гостей на кухню.
После развеселой процедуры приготовления ганг, в которой приняли участие все, включая Бима, после чаепития, во время которого Татьяна смеялась, как не смеялась уже давно (во-первых, Шуня идеально повторил шутку Ту-Та-Ропа, сыгранную последним с ней самой, во-вторых, нос Иф-Ифа, оказывается, мог вытягиваться хоботком, чтобы обнюхивать отдаленные предметы, в-третьих, процедуру обнюхивания носами пришельца из сектора Муху и пса с планеты Земля невозможно было наблюдать без слез), Иф-Иф откланялся, сославшись на неотложные дела, и отбыл на корабль, заверив Татьяну Викторовну, что она навсегда поселилась в средоточии его жизненных установок, вследствие чего может рассчитывать на него в любой ситуации.
Мирелл помолчал, с видимым удовольствием смакуя черный чай, ароматизированный клубникой, со стуком отставил чашку и наклонился вперед.
- Доктор... - сказал он, и его напряженный голос заставил Татьяну посерьезнеть. - Помогите мне. Я не могу летать!
- Почему? - искренне удивилась та и тоже поставила чашку. - Крыло не правильно срослось? Быть того не может!
Мирелл досадливо поморщился.
- С моим крылом все в порядке! И я благодарен за вашу помощь тогда. Когда кости срослись, я пытался летать. Не единожды пробовал подняться в воздух. Но не могу!
- Я не понимаю! - воскликнула Татьяна. - Мне нужно взглянуть.
Она вскочила и, схватив изумленного проангела за руку, потащила за собой.
- Пойдемте в смотровую - если вы начнете здесь хлопать крыльями, перебьете все посуду!
Едва они миновали порог, в смотровой вспыхнул свет. Татьяна завела Мирелла на середину комнаты, отошла в сторону и велела:
- Давайте!
- Чего? - удивился тот.
- Взлетайте!
Мирелл неуверенно расправил крылья.
Внимательно наблюдающий за ними из-за Лу-Тановой кушетки Бим, залился радостным лаем и выскочил из укрытия, щелкая зубами. Видимо, пес решил, что это такая игра!
От неожиданности проангел подпрыгнул и воспарил. Мощный порыв ветра, вызванный взмахом крыльев, заставил Татьяну Викторовну сделать шаг назад.
Пару минут Мирелл удерживал себя в воздухе, но затем буквально упал вниз, с трудом удержавшись на ногах. У него было такое выражение лица, словно скулы свело болезненной судорогой.
Он постоял мгновенье, застыв и безвольно опустив и руки и крылья, затем посмотрел на Татьяну Викторовну.
- Видите, доктор? И как же я теперь?... Как же мне?...
Рослый проангел казался потерянным, словно заблудившийся ребенок.
- Что-нибудь придумаем! - преувеличенно жизнерадостно ответила Татьяна. - Вы готовы прямо сейчас пройти обследование?
- Готов на что угодно! - воскликнул проангел. - Я не могу вернуться на Райю таким!
- С нашей последней и единственной встречи вы ни разу не были дома? - удивилась Татьяна.
На мгновение Мирелл замялся.
- Да как-то не получалось! - буркнул он, наконец, и она поняла, что как мог, он отдалял возможность возвращения на родину, не решаясь признаться себе, что проблема гораздо серьезнее, чем ему хотелось бы.
- Бим! - прикрикнула Татьяна Викторовна на расшалившегося пса, который припадал на передние лапы, просяще заглядывая проангелу в глаза - мол, давай, еще поиграем! - Веди себя прилично! А вы идите со мной.
***
Проангел лежал внутри Икринки, следя за Татьяной Викторовной без страха, но с любопытством.
- Желаете наблюдать за процессом или видеть прекрасные сны? - улыбнулась Татьяна, мысленно выставляя настройки программы диагностики.
- Можно выбрать? - уточнил Мирелл. - Сны?
Татьяна покачала головой.
- Могу только обещать, что они будут приятными. Содержание подбирает Э, исходя из необходимости корреляций вашего эмоционального фона.
- Пускай будут сны! - шевельнул крылом проангел. - Терпеть не могу ничегонеделание!
Татьяна Викторовна кивнула. Она прекрасно его понимала! Сама уже забыла, когда позволяла себе лениться. Визиты в смотровую под ее категорию ничегонеделания не попадали: смотреть на звезды было важным занятием в жизни каждого мыслящего существа!
Отслеживая параметры диагностики, она повторяла про себя анатомию и физиологию разумных гуманоидоподобных существ сектора Небо.
Проангелы обладали врожденной способностью к полету, но первые, пробные, взмахи крыльями, начинали делать только после того, как вставали на ноги. Впервые увидев проангелов во время визита с Лу-Таном на М-63, Татьяна удивилась их типу полета. В основном, они парили, держа крылья широко разведенными и используя в качестве инструмента маневрирования. Взмахи допускались редко - при подъеме, перемене высоты или вектора полета. Позже, изучив "детей Райи", Татьяна поняла, в чем заключался подлинный принцип полета. Да, если внешне проангелы еще были похожи на людей, то анатомия их весьма отличалась от человеческой.
Спустя несколько минут Мирелл заснул. Стены Икринки покрылись оранжевыми всполохами и потрескивали - камера сканировала пациента, сверяла состав тканей и жидкостей организма с контрольными матрицами. Татьяна предоставила Икринке разбираться во всем остальном, а сама занялась системой гравинейров - Второй, параллельной нервной, системой проангелов, отвечающей за способность к полету. В ней как раз и крылось основное отличие от человеческой расы (не считая, естественно, крыльев). Гравинейры пронизывали все тело детей Райи, включая крылья. Пучки гравинейров сходились в районе позвоночника, но стремились вовсе не к нему. Под ним, пролегая второй, скрытой хордой, находилась гравиорта, или, как назвала ее для себя Татьяна - columna gravitatis. Теперь-то она знала, что полет представлял собой истинную левитацию, ведь ясно было, что крылья, широкие плечи и мощные мышцы спины, которыми обладали проангелы, не могут удержать в воздухе тело, обладающее центрами тяжести, расположенными по человеческому типу.
Внутри гравинейров перемещались по всему организму некие клетки, бывшие латентными во время движения по земле, но активирующиеся при подъеме в воздух. Отвечал за Вторую систему участок первичной моторной коры мозга, которая осуществляла общее управление движением и находилась в лобной доле.
Закрыв глаза, Татьяна Викторовна отслеживала зоны глобальной активности гравинейров и пыталась понять, не проявляется ли где-то дисбаланс одного участка над другими, сканировала те структуры мозга, которые наравне с центрами движения и полета принимали участие в двигательной функции организма: базальные ганглии, мозжечок и другие.
Полностью сосредоточившись на процессе, она забыла о времени, о себе. Внутренний взгляд цеплялся за пучки гравинейров, отслеживал их путь от гравиорты до конечных периферических точек. На какой-то период она сама стала механизмом - холодным, анализирующим придатком Управляющего Разума. Пожалуй, сейчас в нем было больше эмоций, чем в ней самой. Эта привычка "ухода в себя" тянулась из прошлого. Не раз ловила Татьяна на себе удивленные взгляды своего учителя-нейрохируга, когда ассистировала ему во время сложнейших операций на "открытом" мозге. Хирурги всегда любили пошутить друг над другом. И даже после нескольких часов непрерывной работы раздавались над операционным полем ехидные голоса и рассказывались неприличные анекдоты, которые никто не назвал бы неостроумными. Татьяна Викторовна в таких разговорах никогда не участвовала. Лишь смотрела коротко еще более потемневшими глазами над белой полосой маски. Слух ее был ориентирован только на голос ведущего хирурга. Только ему она подчинялась беспрекословно, мгновенно, перехватывая зажимы, купируя сосуды, сшивая ткани. Светило отечественной нейрохирургии сначала весьма удивлялся такому "дикому" поведению ассистентки, а потом понял и принял. Он любил оперировать вместе с ней.
Когда Татьяна отошла от Икринки, по метрике станции наступил вечер. Она дала указание Э продержать проангела в блаженном сне еще полтора часа, а сама поспешила в покои Лу-Тана - дружеские объятия воды ей, уставшей до потемнения в глазах, были необходимы.
После того как она с головой погрузилась в воду, тамп, к ее удивлению, завис над поверхностью водоема, свесив ниточки-щупальца и болтая ими в воде, словно ребенок ножками. Татьяна резко вынырнула, пытаясь поймать шарик, чтобы макнуть в воду. Тот возмущенно запищал и стрелой взмыл вверх, но через какое-то время вернулся, двинулся вокруг того места под водой, где она затаилась. Они играли так около часа, а присоединившийся к ним Бим бегал по краю бортика и оглушительно лаял. В какой-то момент Татьяна Викторовна поймала себя на беззаботном и счастливом смехе, и растерянно умолкла. Впервые после ухода старого крелла, этот звук раздавался под сводами его покоев. Печаль мазнула по сердцу птичьим крылом - она до сих пор отчаянно скучала по звукам глуховатого голоса, его ворчанию и любознательным вопросам, наставительному тону и коротким смешкам.
Наскоро перекусив, она вернулась в операционную, разбудить Мирелла. Тамп остался в ее личном секторе дергать пса за уши и ловить разбегающихся по стенам лягушат.
- Пойдемте в смотровую, - предложила Татьяна, когда проангел проснулся и, отчаянно зевая, вылез из Икринки. - По метрике станции наступил вечер...
Мирелл удивленно поднял брови.
- Время смотреть на звезды, - пояснила она. - Традиция.
Проангел кивнул.
- "Традиция" это я понимаю. А "смотреть на звезды" - нет. Хотя, на что здесь еще смотреть?
Татьяна пожала плечами. Нет, он не понимал. Ни-че-го!
- Присаживайтесь, - она указала на свое кресло.
- А вы? - удивился Мирелл, замешкавшись.
- А я похожу туда-сюда, - улыбнулась Татьяна Викторовна. - Это помогает думать. Не станете возражать?
Проангел покачал головой и устроился в кресле. Э нарастил спинку, поменял изгиб, чтобы крыльям было комфортно.
Татьяна заложила руки за спину и вдруг вспомнила, как по просьбе профессора как-то читала лекцию по нейрохирургии (название....) в Мединституте. Эту привычку - закладывать руки за спину и ходить туда-сюда она подсознательно скопировала у него, и сначала не понимала, отчего студенты хихикают и перешептываются, глядя на нее. Но так действительно думалось лучше.
- Проведенное обследование показало, что вы абсолютно здоровы, Миррел, - начала она. - Даже костная мозоль на месте сращивания кости стала не такой заметной. При вашей способности к регенерации, возможно, она исчезнет совсем. Ранее поврежденное крыло не ограничено в движении и нет никаких физиологических предпосылок этому. Я хочу сказать, что ваши нервная и гравинейронная система в норме.
- Тогда почему я не могу летать! - вскинув руки, воскликнул проангел. - Почему?
- Вот здесь как раз и кроется проблема! - кивнула Татьяна и остановилась напротив, внимательно глядя на него. - Вы можете летать. Но не хотите...
- Не понимаю! - Мирелл подался вперед и смотрел на нее так, словно от этого зависела его жизнь.
- Вспомните, что произошло утром? Момент, когда Бим неожиданно выпрыгнул, желая поиграть. Что вы сделали тогда?
- Я испугался! - признался Мирелл. - Он выскочил, словно дарук из воды!
Татьяна молчала, выжидая. Проангел несколько мгновений смотрел не нее, затем раскрыл и сложил крылья.
- Что? - недоуменно спросил он.
- Было кое-что еще, вспоминайте!
Крылья вновь раскрылись. Мирелл удивленно оглянулся.
- Ну конечно! - воскликнул он. - Я подпрыгнул!
- Вы не просто подпрыгнули! - кивнула Татьяна. - Вы взлетели. И опустились на пол только когда осознали, что вы делаете. Так?
Тот нерешительно кивнул.
- Вот он - главный тест! - продолжала Татьяна. - И то, что это вышло случайно, без всякого вмешательства с моей стороны, обеспечило чистоту эксперимента! Сканирование я провела лишь для того, чтобы подтвердить мой первоначальный диагноз и отклонить другие возможные варианты. Проблема в вас, друг мой. Психологический барьер, страх полета, сознательный блок летательной функции гравинейров - вот мой диагноз. Обычно такое случается после тяжелого психологического шока: испытанного в прошлом страха или крайне неприятных, даже трагических событий. С этим вам следует разобраться в первую очередь. Помните ли вы что-либо подобное? Что случилось с вами такого, что банальная травма всколыхнула и подняла со дна вашей памяти?
Мирелл ошарашено смотрел на нее. Потом крепко потер ладонями щеки.
- Ничего такого не помню, - он покачал головой. - Нет! Не помню.
- Эту проблему можно решить, - продолжила Татьяна. - Если решитесь на процедуру глубинного сканнинга памяти. Но по Кодексу Лазарета я обязана получить ваше согласие, занести в информационные матрицы станции, предварительно предупредив, что процедура длительная и для пациента весьма неприятная. Э будет проводить послойное сканирование - только так можно обеспечить вашей психике безопасность. Глубинный сканниг, проводимый сразу, выдерживали не все пациенты - теряли разум. Вот почему он был запрещен к использованию много лет назад во всех Лазаретах на перекрестках миров. Декларация Звездных лекарей тоже не рекомендует мгновенный сканниг глубинных слоев памяти к использованию. А послойное сканирование может занять несколько станционных циклов, причем вспоминать вам придется все подробности прошлой жизни - и приятные, и неприятные. И даже те, о которых вы вовсе предпочли бы не вспоминать! Я не стану торопить вас с решением. Вы можете остаться на станции или вернуться на МОД и отбыть, с тем, чтобы потом, если надумаете, вернуться...
Татьяна замолчала. Мирелл не смотрел на нее. Он смотрел на звезды.
- Такие холодные! - прошептал он. - Такие равнодушные!
Опомнившись, перевел на нее взгляд.
- Я понял, доктор. И у меня нет причин не доверять вашему решению. Но - вы правы! - мне надо подумать. Я вернусь на корабль, а о своем решении сообщу завтра.
Проангел поднялся. Серые крылья печально обвисли. Татьяне было искренне жаль его. Но в этой ситуации помочь себе он мог только сам. Или решиться на ее помощь - а вот в этом она сомневалась. Она не могла представить живое разумное существо, которое согласилось бы раскрыть изнанку сознания. В памяти Э хранились записи по процедурам послойного и мгновенного сканнинга и Татьяна пересматривала некоторые в процессе общего обучения, однако, судя по количеству учетных записей, подобное вмешательство было редким и использовалось в крайних случаях и в ситуациях, когда сам пациент находился в критическом или полностью невменяемом состоянии. Мгновенный же сканнинг использовался и того реже и применялся в основном к преступникам.
Оставшись одна, она с ногами забралась в свое кресло. Э сообщил, что проангел покинул станцию. Даже не оборачиваясь, Татьяна знала, что Управляющий Разум открыл двери в смотровую и ждет, а по коридору к ней спешат верный пес и верный тамп. И если первый, войдя, сразу же навалился ей на ноги и подставил брюхо, то второй, радостно чирикнув при виде ее, метнулся к невидимой перегородке смотровой и прилип там, обратившись то ли в розовую кляксу, то ли в живописную тряпку для протирания пыли.
Закинув руки за голову, Татьяна смотрела на звезды. Призрачный свет играл на тонком лице, на ее губах играла слабая улыбка. Это было странно, но она переставала бояться смерти! Совсем по чуть-чуть, по капельке каждый день и каждую ночь, он вытекал из нее - этот холодный иррациональный ужас, который она впервые испытала, потеряв Артема. Нет, она была не честна с собой! И ранее она боялась смерти. Не того, что случиться потом, а самого момента. Прихода белой гостьи, мига, когда телесные мехи перестанут подниматься, сердце остановиться и остаточное сознание навсегда покинет застывающую массу мозга. Терять себя по частям - дыхание, ток крови, мысли - ей казалось таким мучительным, что иногда являлось в кошмарных видениях на грани сна и яви. И Татьяна, вздрагивая, возвращалась в реальность с колотящимся во всю сердцем, накрываемая волной адреналинового жара, казалось, сжигающего воздух в легких. Сейчас же, глядя вперед, она улыбалась. По этой дороге ушли дорогие ей люди и когда-нибудь она присоединиться к ним. Когда-нибудь - если будет достойна коснуться серебристого полотна, уводящего в неведомые дали!
Вдали, там, где пустота обращалась в полное ничто, вдруг сверкнула белая искра. Медленно и неуклонно она приближалась к станции, и вскоре Татьяна различила светящийся силуэт. Слишком яркий свет, окутывающий его, мешал разглядеть подробности. Но вот обозначилась точеная голова, острые стоячие уши, мускулистые шея и грудь, стремительные ноги. Серебряная лошадь неслась аллюром по ладони Звездного зверя в полной пустоте, бесшумно отбивали такт взблескивающие копыта, туманная грива, в которой запуталось звездное сияние, струилась следом, подобная галактической дымке.
Раскрыв рот Татьяна Викторовна следила за невозможным, неведомым. Краем глаза уловила странную рябь на одном из боковых участков обзорной стены смотровой. Тамп с тонким писком сорвался оттуда и, метнувшись к хозяйке, спрятался у нее под волосами на затылке. Бим вскочил на ноги и зарычал.
- Не вздумайте прикасаться к нему, когда он войдет! - прозвучал низкий бархатный голос. - Просто наблюдайте.
Ошеломленная Татьяна перевела взгляд. Подобный экрану вызова на обзорной стене висел, мерцая контуром, полукруг, очерчивал клубящийся объем, уводил в темноту. Оттуда на Татьяну смотрели глаза - чуть раскосые, ярко обведенные черным. Глаза цвета кристалина.
***
Татьяна Викторовна вскочила на ноги, прислушиваясь. Экран связи? С кем? Откуда? Ведь Э не подавал сигнала, а это значит, что...
- Я бываю, где вздумается, - сообщил голос, и в темноте проявилось белое лицо и очерченные черным губы, которые в данную минуту улыбались, приоткрывая сильно выступающие клыки, - гуляю сам по себе. Ваш Управляющий Разум не в силах помешать моему появлению здесь. Хотя, зачем он будет мешать нашей маленькой беседе - я не собираюсь причинять вам вред, Лу-Танни!
- Вы знаете мое имя? - изумилась Татьяна и потерла виски.
Э накрыл ее волной информации - приближающий из космоса объект идентификации не поддается, физическими и ментальными метриками не обладает, поддерживает визуальную форму млекопитающего животного семейства лошадиных отряда непарнокопытных с планеты Земля. Вектор направления установлен - Лазарет на перекрестке миров сектора Див. Тип связи, используемый вторым объектом Э не известен, источник сигнала слишком далек для установления координат местонахождения, данные о наличии информации о существе, вышедшем на связь, запрошены у Управляющих Разумов других Лазаретов и Глокса.
Незнакомец на 'экране' насмешливо жмурился, словно читал ее мысли. Татьяна подозрительно посмотрела на него.
- Раз вы знаете мое имя, - с вызовом сказала она, - быть может, будете так любезны, чтобы сообщить свое?
- Поиграем! - широко улыбнулся гость. - Закройте глаза, Танни, а потом резко откройте и взгляните на меня. Слово, которое выловит первым ваше сознание в собственном потоке, и будем считать моим именем.
Татьяна нерешительно покосилась на значительно приблизившегося 'скакуна'. Э уже заволновался: взвыла короткая сирена; на мгновение изображение звезд и пустоты сдвинулось - это активировалось защитное поле станции.
- Он пройдет щит! - констатировал незнакомец. - И скоро будет здесь. У нас мало времени, Танни. Как раз на одну игру!
Колеблясь, она опустила взгляд на Бима. Приближающуюся космическую лошадь он словно не видел, а вот за пришельцем из экрана следил - перестав скалить клыки и рычать, но все еще настороженно.
- Играем? - вкрадчиво поинтересовался гость.
Татьяна кивнула и зажмурилась из всех сил. Перед глазами так и стояло это лицо - ослепительно белое на фоне клубящейся черноты. Густые снежные бакенбарды обрамляли его контур, круглые уши, отороченные черным, были чуть сдвинуты назад, словно прижаты, под коротким носом улыбались толстые, черные губы, три вертикальных полосы на лбу, при ближайшем рассмотрении состояли из перетекающих друг в друга пятен. Лазоревые, невыносимо яркие глаза, густо обведенные чернотой, смотрели прямо в душу.
Оно пришло из ниоткуда. Вот только что было лицо - не человеческое, не звериное, но едва ли не самое странное из всех, что ей довелось увидеть с того момента, как она покинула Землю. И вдруг вместо него явилось слово - короткое и яркое. Имя? Нет. Ассоциация. Снежный барс...
- Ирбис! - воскликнула Татьяна и открыла глаза.
Гость довольно сощурился.
- Подходит, Лу-Танни! А теперь слушайте внимательно. Не прикасайтесь к вашему гостю, когда он попадет на станцию, но не пугайтесь, если он потянется к вам. Будьте неподвижны и не делайте резких движений. Если вы хорошенько сосредоточитесь, то поймете, чего он хочет от вас.
Полукруг экрана начал истаивать, клубясь по краям.
- Кто вы? - воскликнула Татьяна. - Почему вы помогаете мне?
Лазоревые глаза моргнули, прежде чем исчезнуть.
- Кто-то нуждается в помощи! - донесся затихающий голос, и обзорная стена вновь стала прозрачной.
Космический скакун миновал защитное поле, даже не вызвав помех, и, сменив аллюр на шаг, подходил к станции.
Татьяна подхватила Бима под передние лапы и буквально вышвырнула в коридор, приказав Э запечатать двери. Конечно, она понимала, что для сияющего пришельца, только что с легкостью прошедшего сверхмощный энергетический барьер, стены не станут препятствием. Но они были таковым для пса, в смирном поведении которого у нее были очень большие сомнения.
Затем она села в кресло, погладила затихшего тампа, мысленно приказав ему сидеть неподвижно, связалась с Э, который должен был включить полную запись прибытия гостя, с учетом всех возможных параметров и, выпрямившись, принялась ждать, не сводя глаз с приближающегося существа. 'Конь' вошел в смотровую так, будто у станции не было стен. Потоки призрачного света стекали с его лоснящейся голубоватой шкуры и растворялись в воздухе, не достигая пола. Копыта были бесшумны, огромные глаза полны лилового свечения, словно довелось ему взглянуть в самое ядро галактики и вернуться оттуда, навсегда сокрыв в глубине зрачков потаенную правду о создании вселенной. Наблюдая за его изящными, полными силы и достоинства движениями, Татьяна замерла, не дыша. А когда опомнилась, вдохнула резко и шумно, так, что заболела голова. Существо, ранее словно не замечавшее ее, вскинуло голову и двинулось в ее сторону. Встало напротив, потянулось мордой к руке. Мимолетно, Татьяна Викторовна отметила про себя, что конские бока не движутся - существо не дышало, да и могло ли пользоваться легкими то, что пару минут назад играло в догонялки с космической пылью?
Она и сама не заметила, что просидела все это время, вцепившись в подлокотники кресла. Существо остановило движение головы в нескольких сантиметрах от побелевших от усилия человеческих пальцев. Замерло, дернуло острыми ушами и уставилось на Татьяну Викторовну, не мигая. Лиловые сполохи языками пламени пробегали по его морде, плясали в зрачках, вихрились вокруг. Несколько минут два неимоверно отличающихся существа смотрели друг другу в глаза, и вся пустота и неизмеримая величина вселенной лежали между ними. Ресницы Татьяны дрогнули. Очень осторожно она расслабила пальцы и повернула руку ладонью вверх, поднеся к тонко очерченным ноздрям пришельца. От его морды не веяло теплом и влагой, как от живого существа. Но и могильным холодом, как от призрака, не несло. Что нужно было сделать ей, чтобы понять? Как там сказал ее поздний гость? Хорошенько сосредоточиться?
|
