Был летний воскресный вечер. В полупустом вагоне метро мое внимание привлекла стройная светлая миловидная девушка с большими карими глазами. После неудачного, но, к счастью, не очень продолжительного первого брака я переживал пору второй молодости. Девушка мне понравилась и, тут же решив познакомиться, я спросил ее о чем-то. Она охотно ответила. Оказалось, что нам почти по пути, и из метро мы вышли вместе. Так началось это увлечение, одно из самых ярких в моей жизни.
Пустой вагон
Уставшего метро...
И. Зуев
Полупустой вагон воскресного метро,
В вагоне этом мы с ней повстречались,
В ее глаза взглянул я озорно
И на всю жизнь они во мне остались.
Я помню этот миг, как озаренье, -
Она стояла скромно у дверей,
Бывают в жизни чудные мгновенья
И у простых, обыденных людей...
Валя, так звали мою новую знакомую, была родом с Урала, из небольшого, но достаточно известного, мне по крайней мере, города Березники (я с детства любил географию и успешно играл в игру под названием 'города'). В Москве была она проездом с Черноморского побережья Кавказа, где проводила свой отпуск, и остановилась у своих дальних родственников, живших на ...Уральской улице! Ей было лет двадцать. Как ни странно это может прозвучать теперь, все у нее еще было впереди. Единственная дочь простых, как говорили раньше, родителей, она работала лаборанткой в биохимической лаборатории местной поликлиники. От нее веяло чистотой, доброжелательностью и непосредственностью первой юности. Потом, когда я узнал ее ближе, я понял, хотя это было видно и сразу, что она была натурой цельной и простой, свободной от противоречий так называемых сложных натур. Мне кажется, больше всего к ней подходило определение - светлая, как хрусталь, и в то же время крепкая, и физически, и нравственно. Милый налет наивного провинциализма, конечно же, был, но именно милый. В дополнение ко всему она была хороша собой. В общем, как я написал о ней гораздо позже, Мне все в ней нравилось/ Все в ней пленяло. Такие, как она, не часто встречаются в 'развращенной' столице. В нее просто нельзя было не влюбиться, причем с первого взгляда. Понравился и я ей, хотя был старше ее более чем на десять лет.
Мы стали встречаться почти каждый день, и отношения наши быстро перешли в близкие, но не в интимные, как это принято теперь. Мы только целовались, но как! Мы буквально задыхались в этих долгих, сладких, исступленных поцелуях. После одного из них она жалобно сказала: 'Не целуй меня больше так, пожалуйста...'. От нее пахло прелестью соснового леса и нагретой земляники.
Гораздо позже, несколько десятилетий спустя, я написал большое стихотворение, в основном посвященное ей. Привожу здесь пока только первую его часть:
Я донжуанский список свой читаю
И где начало, не пойму,
Его я смутно вспоминаю:
Там, вроде бы, любил одну,
Здесь сразу двух, но так бывало,
Что никого и не бывало
В моей постели иногда,
И мрачен я бывал тогда.
Любил я жизнь, в младые годы
Кипела страсть во мне ключом,
И хоть терпел фиаско часто,
Но все мне было нипочем.
...............................
С годами страсти улеглись,
Женился я, и дни неслись
Без божества, без вдохновенья,
Лишь проза жизни... И сомненья
Терзали душу мне тогда,
Зачем живу я, господа?
Давно уже остыла кровь,
Забыл и слово я - любовь,
И поцелуй мой нежный чист,
Как у поэмы первый лист,
И лишь эстетика одна
Волнует душу иногда.
А для любви, страстей безумных,
Для дев, довольно редко умных,
Нет ни желания, ни сил,
Но список этот все же был,
Влюблялся часто я, грешил,
Но годы шли, я постарел,
На новых дев уж не смотрел,
А старых многих позабыл...
Но есть одно воспоминанье,
Его я свято берегу,
И сколько лет уж миновало,
А все забыть я не могу
Тех летних дней очарованье
И те безумные лобзанья
То на траве в тени лесной,
То на скамейке под луной.
Она приехала с Урала
К родным приехала, в Москву,
Не думала и не гадала,
Что увлечется, на ходу.
Ее в метро случайно встретив,
Я с ней решил заговорить,
Обыкновенный этот вечер
Мог жизнь мою всю изменить.
Мы быстро с нею подружились,
И дни беспечно покатились...
Куда-то вместе мы ходили
И целовались все при том,
Мы молоды тогда ведь были,
Друг друга страстно мы любили
И каждый сквер был нам, как дом.
Мне все в ней нравилось,
Все в ней пленяло,
А непосредственность ее
Порою просто восхищала.
По чистоте своей души
Она сравнения не знала,
Всему с улыбкою внимала,
И мыслей тайных не держала,
А мне всецело доверяла,
Как дочь поверила б отцу...
Возможно, боле тонкий ум
Изящества бы ей придал,
Но Бог, как видно, не желал
Здесь создавать излишний 'шум'.
К тому ж, подумал обо мне -
И так хватало мне вполне
Ее достоинств. Я и так
Случалось, попадал впросак.
А то, что книгами дается
И называется культурой,
Со временем еще привьется -
Она была совсем не дурой,
Но ум и чувства еще спали
И только часа ожидали.
Но я рассвета не дождался -
Неопытен тогда я был,
И слишком долго собирался,
Вокруг да около ходил.
Другой, должно быть, получил
Все то, что я не оценил...
Мне было с ней легко и просто. Спокойный, добрый характер без тени так называемых женских хитростей. У нее не было изощренного ума, может быть даже тонкости, но был ясный ум здравого смысла. Славянский, северный, как сказал бы я, а не южный или восточный. Она была простой, естественной и надежной, как земля, и в то же время поэтичной. Невольно вспоминалось пушкинское 'Поэзия, мой друг, должна быть глуповата...'.
Я б не хотел всего изведать,
Кто все прошел, немало потерял.
Хоть много может он поведать,
Душой богаче он не стал.
Поэзия должна быть простоватой,
Слегка наивной, чуточку смешной,
Она должна быть чувствами богата
И внешне хороша собой.
Поэзия - не опытная дама,
Что все прошла, ничем не удивишь,
И в прошлом у которой тьма романов,
И ты, как мальчик, перед ней стоишь.
И уж она, конечно, не девица,
Краснеющая все по пустякам,
А женщина, которой насладиться
Дано достойным лишь мужам.
Именно такой и была Валя.
Как я уже сказал, она возвращалась домой с юга и, конечно, периодически возникал разговор о ее южных впечатлениях. Спокойно и просто, ничего не скрывая, а лишь иногда несколько наивно спрашивая: 'И это тоже тебе интересно?', - она рассказывала мне обо всем, в том числе и о своих невольных успехах. А в том, что не только на юге, но и в любом другом месте у нее могут быть и были горячие поклонники, сомневаться не приходилось. Но я не ревновал, хотя уже имел на это право, поскольку понимал, что она органически была не способна двоиться или троиться. Темперамент южан ее удивлял, и только. За душу не брал. Поэтому никакой 'клубнички' в ее рассказах не было и в помине, и быть не могло. Путь к ее сердцу лежал только через ее душу. А что касается нас, то мы полюбили друг друга с первого взгляда, и это было главным,... но, как выяснилось впоследствии, оказалось недостаточным.
Я познакомил Валю с моими родными - мамой, братом и его женой. Маме она понравилась: 'Хорошая девушка',- сказала она. 'Дружи с ней, только не спеши жениться, а то опять влипнешь, как со Светой'. Мой брат и его жена, зная мой влюбчивый характер, отнеслись к моему новому увлечению спокойно. Они не думали, что это серьезно.
К сожалению, Вале вскоре нужно было продолжить свой путь домой. Но она надеялась быстро уладить отпускные проблемы и через неделю вновь вернуться в Москву. Мы условились встретиться на той же станции метро, где познакомились, и в то же время суток. Неделя пролетела быстро, и она...вернулась. Я был счастлив. Мы были беспечны и беззаботны, как дети. Ходили в кино, в парки, на ВДНХ, бывшее тогда не огромным промтоварным рынком, как сейчас, а одним из любимых мест отдыха москвичей. И при каждом удобном случае целовались - горячо, страстно, сладко, но не более того. Потеряй я тогда самообладание, переступи известную грань, и все бы могло быть иначе. Чувство долга или возможные последствия опрометчивого поступка неизбежно привели бы меня к браку с Валей. Обмануть ее я бы не смог. Но я черты не преступил, о чем много позже не раз пожалел.
Я лежу у тебя на коленях,
Ты сидишь на траве под сосной,
Солнце где-то запуталось в елях,
А вокруг тишина и покой.
Лишь качаются слабо вершины
Стройных сосен. Я будто плыву.
Будто в лодке плыву по стремнине,
Еще миг, и я сладко засну.
Не пойму, это явь или сон,
Будто слышатся волны прибоя,
Я был молод и был я влюблен,
Очарован тогда был тобою...
Хотя никаких серьезных предложений с моей стороны пока не было, но ее родственница, у которой она жила, как-то обмолвилась, что Валя собирается за меня замуж. Честно говоря, я еще не был к этому готов, так как не совсем 'отошел' от первого брака и не хотел торопить события. Если бы не ее предстоящий вскоре повторный отъезд на срок гораздо более длительный и неопределенный, меня пока вполне устраивали сложившиеся отношения. Но как быть с неизбежным отъездом?
И я придумал. Будучи в то время уже кандидатом наук, я помимо основной работы в одном научно-исследовательском институте, подрабатывал 'почасовиком' на родной кафедре, по которой окончил вуз и защитил диссертацию. И я стал уговаривать Валю поступить на дневное отделение этого учебного заведения. Время для подачи документов и подготовки к экзаменам еще было. Ее московские родственники, у которых она остановилась, горячо поддержали мое предложение. Они были одиноки, искренне любили Валю и были бы рады, если бы она жила у них все годы своего учения в Москве. Совместно мы довольно легко уговорили Валю. Она согласилась и, возвратившись, привезла аттестат об окончании средней школы. И вот документы поданы. Мы отметили это событие в кафе-мороженом 'Север', что на Тверской улице. Я живо помню этот вечер с шампанским и мороженым. Казалось, все складывается как нельзя лучше. Зная родной институт, я не сомневался, что Валя поступит, точнее, что ее примут, несмотря на возможные пробелы в ее знаниях. Иного я просто не допускал. Но, как говорится, жизнь внесла свои поправки.
От первого брака у меня был горячо любимый сын. Моя жена ушла от меня и вышла замуж за другого, когда нашему сыну было всего четыре года. Сказать, что я переживал страшно, значит, ничего не сказать. К сожалению, моя жизнь складывалась так непутево, что в дальнейшим мне еще раз пришлось пройти через такое же испытание, но это, первое, не с чем было сравнить. К счастью, у его мамы хватало доброты и ума, чтобы разрешать наши частые, еженедельные встречи, и это как-то выводило меня из отчаяния от разлуки с сыном. Писать стихи я изредка пробовал уже тогда, и вот одно из написанных в то время стихотворений:
Вечер опускается на город каменный,
Я опять один по улицам брожу,
А далеко за городом, в тихой детской гавани
Сын мой засыпает в сосновом бору.
Сын мой засыпает и снится ему сон,
Как будто бы папа за ним пришел,
Как будто вместе с папой теперь он будет жить,
А к маме только в гости будет ходить.
Прости, мой маленький сынок, что это только сон,
Прости, что слишком рано ты узнал разлуки боль,
Прости за все, что потерял, ты свой начав лишь путь,
Прости меня и я прощу тебя когда-нибудь...
К тому времени, когда мы познакомились с Валей, Ленечке, так звали моего первенца, было семь лет. Мы были очень привязаны друг к другу. В это, дошкольное его время, я брал его к себе каждую пятницу, прямо из детского сада. Там меня уже знали не только воспитатели, но и дети. Они дружно кричали, завидев меня: 'Леня, к тебе папа пришел!', и он стремглав бежал мне навстречу. В воскресенье вечером я отвозил его домой, к маме. Сколь радостны были наши встречи, столь же грустны были неизбежные расставания. Что делать. Жизнь, к сожалению, устроена так, что за наши прегрешения расплачиваются, как правило, невиновные.
Валя быстро подружилась с моим сыном, ведя себя с ним, как с равным. В выходные дни мы всюду ходили втроем, преимущественно на свежий воздух - в парки, в том числе и в зоопарк. Леня очень любил аттракционы, которых в каждом парке было множество, и мы не только не отказывали ему в этом удовольствии, но и разделяли его с ним. Иногда я все же отвозил Леню на целый день в семью своего брата. Это было тем более удобно, что жили мы недалеко друг от друга. У них была дочка, моя племянница, близкого с Леней возраста, так что ему было там не скучно.
Между тем приближалось время моего очередного отпуска. Надо ли говорить, что и мои ежегодные отпуска, которые я в то время брал всегда летом, я проводил вместе с сыном.
Я помню маленького мальчика,
Его безумно я любил,
Я был отцом, а этот мальчик
В другой семье тогда уж жил.
Его я брал в конце недели
К себе домой, как он был рад,
Дни встречи быстро пролетали,
Я отвозил его назад.
И грустно было расставанье,
Как не хотел он уезжать,
В глазах - застывшее страданье,
Как примирить отца и мать?
А летом, когда был мой отпуск,
Мы уезжали вместе в Крым,
Казалось, этот полуостров
Принадлежал лишь нам двоим.
Друг друга крепко мы любили,
В одной кровати спали с ним,
И целый день мы вместе были,
Купались и в кино ходили
Или по берегу бродили,
Казался день таким большим!
И, вспоминая эти встречи,
Перебирая свою жизнь,
Скажу, что никого на свете
Я больше так уж не любил!
Забегая намного вперед, скажу, что прошли годы, Леня вырос, окончил институт, женился и,...оставив своих родных, уехал с женой и полуторагодовалым сыном в Америку.
Был маленький, ласковый мальчик,
И я его очень любил,
Я знал его каждый пальчик
И всюду гулять с ним ходил.
Но годы прошли, пролетели,
Он вырос и возмужал,
И от родной колыбели
Дух странствий его оторвал.
Лишь редко-редко позвонит,
А писем не пишет совсем,
Спасибо, что хоть еще помнит,
Лишь был бы здоров и цел...
Вернусь, однако, к моему повествованию.
В том году начало моего отпуска приходилось на начало июля. Мы собирались на Черноморское побережье Кавказа и должны были вернуться во второй половине августа. Таким образом, я должен был покинуть Валю в самое горячее и трудное для нее время - время непосредственной подготовки к вступительным экзаменам в институт и сдачи их. Я это понимал, но поступить иначе не мог. Во все годы его детства и отрочества мой сын был для меня всегда на первом плане, так же, кстати, как и моя старушка мать, вместе с которой я тогда жил. И все мои отпуска мы проводили в то время, как правило, втроем - моя мама, сын и я. Отправить маленького сына вдвоем с мамой я не мог. После автомобильной аварии, случившейся незадолго до этого, она была инвалидом. Сдвинуть мой отпуск на более поздний срок я тоже не мог, потому что в сентябре Леня должен был идти в первый класс. Отказаться от совместного отпуска и обмануть его ожидания я не мог тем более. Положение было безвыходное. Кем-то приходилось жертвовать. Как оказалось впоследствии, в жертву была принесена наша с Валей любовь. Расставание накануне моего отъезда было грустным. Кто знал, что этот наш вечер был последним? 'Ты мне обязательно пиши', - несколько раз повторила она. Я обещал, но, несмотря на грусть расставания, в мечтах уже был там, у берегов теплого Черного моря...