Евлампиев Владимир Васильевич : другие произведения.

Пустое

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
ПУСТОЕ
  
     
      Поезд "Ленинград - Котлас" неторопливо пробирался в ночи, оглашая изредка окрестности хриплым протяжным басом.
     
     Дожив до возраста, который называют иногда почтенным, он продолжал исправно исполнять свой долг, отваживаясь порой на опасную для его состояния прыть. Но, погремев недолго сцепками, он потихоньку останавливался, тяжело вздыхал и начинал опять медленно тащиться, охать и скрипеть, проклиная судьбу и ненужную старость.
     
     Позади остался окутанный бесконечными клубами дыма Череповец, и почти все, даже любопытные, любящие поглазеть на какой-нибудь город или речку, уже спали. Закупоренный плацкартный вагон постепенно наполнился душным запахом уснувших людей, замершие тела которых под белыми простынями были разбросаны по полкам в самых разнообразных позах, отчего в тусклом свете ночников под скрип и грохот стареньких конструкций, всё вокруг иногда мерещилось то больничной палатой, то мчащейся куда-то армейской казармой. И только тонкий детский плачь да чей-то громкий храп возвращали засыпающий мозг к реальности, заставляя думать о предстоящем выходе на своей станции.
     
     Среди только что вошедших или собирающихся выходить пассажиров, чье приглушенное шиканье и бормотание доносилось из разных углов, не спали двое: крепкий жилистый мужчина с бронзовой лысиной и молодой светловолосый лейтенант, легко красневший по любому поводу, что выдавало в нем человека неопытного и излишне эмоционального. Оба давно разместились напротив моего бокового места и уже одним этим обстоятельством привлекли мое внимание, которое, по мере наблюдения за ними, становилось всё более заинтересованным и любопытным. Территориально нас разделял лишь общий проход, своего рода граница, которая, как известно, делит плацкартный вагон на привилегированную часть (с полноценными спальными местами) и менее престижную, где были неудобные боковые места в проходе, а их владельцы в подсознании считались менее удачливыми, нежели пассажиры напротив. Видимо, этот условный барьер и присутствие в моем рационе из напитков только минералки и чая, явно не способствующих мужской беседе, дали мне возможность как бы со стороны и в то же время с близкого расстояния наблюдать их вынужденное общение (иногда довольно занимательное), отчего обычная настороженность к посторонним людям, постепенно таяла, всё больше располагая меня к ним.
     
     Первым после объявления о посадке, сразу вслед за мной, появился крепкий сорокалетний мужчина, нагруженный чемоданами, весь взмокший, пыхтящий и злой. За ним тихо проследовали жена и сын лет десяти. Бухнув под сиденье свою поклажу и размазав по лицу рукавом пот, он с ненавистью и облегчением скинул явно диссонирующий с его обычной жизнью темный под мышками коричневый пиджак и такого же цвета рубашку с галстуком, представ перед всеми в майке с надписью 'Я не подарок', - его пребывание в "культурной столице" закончилось, и можно было больше не церемониться. Немного отдышавшись, он достал из потертой сумки две бутылки пива и с предчувствием удовольствия ловким ударом о край стола откупорил одну из них. Жена мгновенно сделала унылое лицо, но это не помогло - первую бутылку он выпил сразу, не отрываясь из горлышка, для второй, подумав, достал пластиковую кружку, что оказалось излишним: оба 'бокала' пенного напитка исчезли почти с той же скоростью, напомнив о себе лишь небольшой отрыжкой, вырвавшейся с детской непосредственностью. На его лице появилось чувство удовлетворения с легким оттенком незавершенности - не зря говорят, что если хорошо, то значит мало. Его ищущий взор вновь обратился в сторону сумки - видимо, что-то там еще было. Но мудрая жена с ничего не понимающим взглядом уже навалилась на нее боком, прикрыв, для пущей надежности, сверху пышной грудью, и он, сообразив, что этот барьер ему не взять, благоразумно сделал вид, что сумка его совершенно не интересует.
    
    Последним в нашем "отсеке", сразу после отправления поезда, появился молодой розовощекий лейтенант. Он был налегке, с небольшим спортивным баулом и, быстро устроившись, тут же продемонстрировал, что рекламодатели зря деньги не тратят, - у него тоже оказалась пара бутылочек пива. Мужчина оживился и, сразу завязав соседское знакомство, принялся с воодушевлением что-то рассказывать о себе. Лейтенант оказался человеком понятливым, - сходил к проводнице за стаканами и, пододвинув один из них своему попутчику с вопросом: "Не возражаете?", разлил призывно шипящий напиток. Мужчина, как бы нехотя, ну разве что поддержать компанию, не возражал, однако сразу пить не стал, а, соблюдая некоторый форс, как и лейтенант, принялся потихоньку отхлебывать.
     
     Лейтенант больше молчал, и, чтобы избежать неудобных пауз, мужчине пришлось весь разговор тащить на себе. Оказалось, что он с семьей возвращается от родственников, с которыми давно не виделся, а живет и работает шофером под Тюменью, где у него свой дом и маленькое хозяйство, с которым тяжело, но без которого еще труднее. Всё это вместе с другими подробностями вываливалось в кучу, пока не опустела вторая бутылка. Лейтенант слушал внимательно, но равнодушно и на все попытки шофера разговорить своего собеседника отвечал нехотя и односложно. Вытащить из него удалось лишь то, что после окончания училища он едет навестить родных. Такое нежелание поддерживать беседу сначала озадачило шофера, а затем, наверно, и обидело: какой-то сосунок не желает с ним общаться, не интересно, видите ли, ему. За пиво его купил, что ли! По-дружески он еще готов был с ним выпить, а подачек, извините, ему не надо! Шофер стал осторожно, но зло над ним подшучивать, но вскоре, убедившись, что ничего серьезного в ответ не раздают, осмелел и стал позволять себе явно лишнее. Лейтенант в ответ только злился, краснел, но из обычного снисходительного отношения к старшим, принимаемое иногда за уважение, не отвечал. Наконец, накуражившись до ощущения полного превосходства, шофер забрался на верхнюю полку и захрапел.
     
     И вот сейчас, в столь поздний час, наш лейтенант, взбодренный сообщением, что следующая станция его, собрал по-быстрому свои пожитки и замер в ожидании встречи с родиной, которая по расписанию должна произойти минут так через тридцать. Его попутчику, в отличии от лейтенанта, со сном бороться не пришлось, поскольку бедолага давно выспался и, чем теперь себя занять, вообще не представлял. Он то чесался, то зевал, то хлопал себя по коленкам - всё напрасно: сон не шел. Совсем измучившись, он с видом человека, нашедшего разумное решение, достал уже початую бутылку дешевого портвейна, и, жадно из горлышка отпив половину, с явным расчетом, что не возьмет, протянул лейтенанту. Тот, как и положено такому простаку, угоститься не пожелал, и довольный ответом шофер потащил его покурить. Я увязался за ними.
     
     Но, войдя в маленький коридорчик, находившийся между тамбуром и салоном, мы увидели картину, мягко говоря, удивительную: на мусорном ящике с деревянной крышкой сидел хрупкий юноша лет пятнадцати и с вызывающим видом, упираясь грязным ботинком в противоположную стену, курил. На полу валялась пустая бутылка из-под вина. Мы молча обступили его, с минуту пребывая в некотором замешательстве: оставить без внимания столь явный 'вызов обществу' было нельзя, но и что делать с ним, никто из нас не знал. Уж очень необычный вид был у этого паренька со светлыми волосами, с большими серыми глазами на худом, немного заостренном лице, на котором сквозь юношескую бесшабашность проглядывало отчаяние и беспомощность. Внешне он чем-то напоминал картинного отрока из прошлых времен, который вместо предназначенного ему подвига пустился во все тяжкие. Другому давно бы дали по шее и выгнали, но его нелогичное поведение и тоска в глазах вынуждали предположить, что, возможно, у парня что-то случилось и с ним нужно быть поаккуратнее.
     
     Наше появление несколько отвлекло юношу от мрачных мыслей - на его лице кроме несчастья появилась злость и настороженность, как у бездомного кота, которому плохо, некуда бежать и который знает, что его сейчас, по-видимому, будут бить.
     
     Первым нарушил молчание шофер:
     
     - Ты чего это тут нажрался, а? Что, ремня дать некому? - неубедительно, скорее, для порядка проворчал он. Парень скривился и сплюнул на пол, всем видом выказывая пренебрежение к нашему мнению. Но, чувствуя по голосу шофера, что унизительного наказания не будет, расслабился, убрал ногу со стены и неожиданно охотно, уже плетущимся языком, заговорил:
     
     - Вот мне всё равно, что вы там обо мне думаете. Я вас сегодня вижу, а завтра - нет. Но вы же взрослые, да... Вы всё знаете... Ну так скажите: почему всё так плохо? Почему всё так несправедливо, а? - Он с ухмылкой всматривался то в меня, то в лейтенанта, давая понять, что ничего умного мы ему всё равно не скажем.
     
     - И что тебе не нравится? - удивился шофер. - Вот у тебя покурить есть, выпить есть, а раз есть что выпить - значит, и пожрать есть. Одет, обут - что тебе еще надо? У нас не было того, что есть у вас... Пороть вас некому! Вот что!
     
     Парень с пьяным удивлением поймал взглядом шофера, попытался что-то в нём рассмотреть, но, видимо, не найдя, опустил голову и сокрушенно вздохнул:
     
     - Мамка у меня плохая...
     
     - Мамка плохая? - деланно возмутился шофер. - Да как ты смеешь так говорить о матери? Мать - это... святое!
     
     Но паренек его уже не слушал.
     
     - Пьет сильно... Спасу нет, - мотнул он головой.
     
     То, что это плохо, знают все. И если он ничего не выдумал, то "плохая мамка" - еще мягко сказано, хотя, скорее всего, решил на всякий случай надавить на жалость.
     
     - Всё равно она - мать, - продолжал возмущаться шофер. - А ты тут нажрался и хаешь ее. Ты ведь не знаешь, как ей с тобой тяжело... Давно пьешь то?
     
     - Нет, я не пью... Я сегодня так.
     
     - А лет-то тебе сколько?
     
     - Да вот шестнадцать стукнуло.
     
     - Шестнадцать?.. А по тебе не скажешь... Худой больно. - Шофер подмигнул лейтенанту и, наклонившись к парню, ласково заголосил: - Еще не воруешь?
     
     - Чего?.. - вскинулся паренек, но тут же обмяк и задумался.
     
     - Зачем вы так? - заступился за парня лейтенант.
     
     - Не, было! - мрачно признался парень. - Хлеба однажды украл в магазине, когда разгружали. Бутылки сдал, а деньги ребята отняли... Братишка у меня младшенький есть, а мамка где-то запропала. Да зря я это - они потом нам так давали. У них то мятый, то мыши погрызли... И в столовке утром давали, чаще с кислинкой. Да ничего, ели. Да и хорошее давали... Еще брат как-то велосипед спер - покататься ему, гаду, захотелось. Но я ему наподдавал. Милиция нам ни к чему.
     
     Его откровенность не впечатляла, - повод для раскаянья был мелок, но его стремление выглядеть не таким уж плохим показалось похвальным.
     
     - Отец-то есть? - продолжил лениво расспрашивать шофер.
     
     - Не... Нету.
     
     - А едешь-то куда?
     
     - С дядькой в Пермь... Школу, сказал, надо закончить, и на столяра меня учить будет. А я ведь рисовать умею, - с какой-то надеждой в голосе, которую мы постарались не заметить, сказал парень.
     
     - Рисовать? - удивился шофер. - Художником, значит, хочешь стать? Видел я этих художников. Цветочки, портретики на улице рисуют. Хорошо, если погода хорошая. А если дождь? Всё - рисуй дома! Брось ты эту блажь - семью на это не прокормишь. Вот столяр - это да! Правильно дядька тебе говорит, слушай его... А сам-то он где?
     
     - Да... Спит в соседнем вагоне.
     
     - А ты, значит, здесь. Понятно... Дурью еще не балуешься?
     
     - Не! - понимающе усмехнулся парень. - Мы с братом эту дрянь решили не пробовать.
     
     - Вот это правильно! Начнешь - всё, пропал! Прямая дорожка на кладбище. У моего знакомого сын всё говорил, что бросит. Бросил, когда повезли вперед ногами. Эх, гопота! - вздохнул шофер. Ему стало скучно. Он выбросил окурок и, подтянув штаны, посмотрел на лейтенанта: - Ну что, служивый, пошли, что ли?
     
     - Нет. Я еще покурю, - буркнул тот в ответ.
     
     - Ну-ну, кури! Свою остановку только не продыми, - усмехнулся шофер и ушел.
     
     Паренек пьянел на глазах - столько сразу не каждый взрослый осилит, и уж тем более такой худосочный юноша.
     
     Лейтенант, избавившись от шоферского напора, то ли из любопытства, то ли из желания дать парню выговориться, принялся его расспрашивать. Паренек, почувствовав отзывчивого слушателя, пустился в пьяное откровение. Несчастья посыпались длинным поминальным списком умерших надежд. Он рассказал, что их отец пропал, а мать из-за затянувшейся болезни выгнали с работы, и жить им пришлось на одну бабкину пенсию - ели картошку и хлеб; что бабка потом померла и денег вообще не стало, а мать запила и стала пропадать, и им пришлось побираться, где только можно; рассказал, как у матери появился друг - уголовник, который их бил и грозился убить, если они не уйдут, а потом пьяный и дом спалил, и все жили в сарае. И так без конца. Про все свои несчастья он говорил тихо и без эмоций, и как бы не нам, а кому-то, кого видел перед собой. Говорил долго и монотонно, словно уставший судья, зачитывающий приговор.
     
     Наши беды не измеряются какой-то абстрактной величиной, равной для всех, хотя мы всё время пытаемся это делать. То, что для одного - всего лишь неудача, для другого трагедия. Ведь у каждого своя мера, и у парня была своя. Подозревать в его словах вымысел уже не было смысла - в таком состоянии воображение вряд ли может сильно работать. К тому же он ничего не просил, и ничего совсем уж необычного в его рассказе не было. Но от такого количества несчастий, свалившихся на его голову, становилось не по себе. Все наши повседневные волнения казались мелкими и смешными, внутри росло неприятное чувство неспособности что-либо изменить.
     
     Не знаю, что чувствовал лейтенант, но на его лице появилась необычная для военного смесь жалости и растерянности. Паренек, окончательно уйдя в себя, говорил всё тише и тише. Его слова в шуме движущегося поезда различались с трудом, и лейтенанту, не желающему что-то пропустить, пришлось наклониться и опереться рукой о стену.
     
     За окном замелькали огни очередной станции. Поезд, словно уткнувшись во что-то вязкое, стал сбавлять скорость. Лейтенант засуетился, схватил парня за руку, затряс ее и быстро заговорил:
     
     - Послушай, я знаю, тебе тяжело, но ты не отчаивайся. Поверь: всё будет хорошо. Ты же не глупый, у тебя, ты сам говоришь, есть талант... Борись за него, не дай ему умереть. Скоро в армию пойдешь - там коллектив, там будет легче.
     
     Парень с пьяным удивлением смотрел то на свою трясущуюся руку, то на говорившего чего-то дядьку, и тупо мотал головой, как бы соглашаясь со всем. Лейтенант, понимая, что кроме ненужных пожеланий, ничем помочь не может, махнул рукой и побежал на выход. Его реакция на парня, которому сейчас, кроме крепкого сна, ничего было не нужно, меня заинтересовала; казалось, скрытая пружина его мыслей может развернуться в любой момент, я пошел вслед за ним.
     
     В противоположном тамбуре возле проводницы уже вертелся шофер. Увидев своего попутчика, он заулыбался:
     
     - Ну, что - наслушался этих пьяных соплей?.. Ладно, давай пять! Чтоб служба была легкой, звездной, и невесту тебе работящую и верную, чтоб... ха-ха... быстро не сбежала!
     
     Лейтенант нехотя сунул в ответ руку. Поезд, скрипя тормозами, медленно остановился, проводница открыла дверь и стала протирать поручни. С улицы запахло горячим мазутом и сыростью.
     
     - Да ты чего - обиделся, что ли? - удивился шофер. - Неужто из-за этого сосунка?.. Да брось ты, пустое всё это! Вот он сегодня нажрался, наврал с три короба, а завтра пойдет и украдет. Знаю я их! Сколько их таких вот по стране бегает!
     
     - Да ни хрена ты не знаешь! - неожиданно зло огрызнулся лейтенант и, легко спрыгнув вниз, исчез в темноте, оставляя за собой лишь затухающий хруст щебенки.
     
     Шофер побагровел и высунулся наружу:
     
     - Салага!.. Жизни не знаешь!.. Давай, пожалей их на свою зарплатку! Без штанов-то быстро останешься! - Не удостоившись ответа, шофер швырнул в темноту сигарету и, угрюмо посмотрев на меня, как на свидетеля своего унижения, пошел спать.
     
     Тихо заскрипел вагон; черные силуэты деревьев, похожие на причудливых зверей из нашего детства, вздрогнули и медленно поплыли. Потянуло свежим ночным воздухом. Поезд, лениво набирая скорость, разводил их пустой спор всё дальше и дальше. Проводница закрыла дверь и, равнодушно проворчав "В рабочем тамбуре не курить!", ушла.
     
     Под стук колес неожиданно возникли известные и немного измененные строки:
     
      "Детских душ серебряные крылья,
      чистых душ, что никогда не пели,
      все кружили, ближе все кружили,
      приближались к жизни и горели,
     
      вас не ждут ли разочарованья?..
      Голос будней только слух ваш тронет -
      в мерном гомоне существованья
      пенье смеха вашего утонет..."
     
      Я перешел в другой конец вагона, но парня уже там не было.
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"