Ежов Сергей Юрьевич : другие произведения.

Сказочник

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Начал я эту повесть,страшно сказать, в 1991 году. То брался продолжать, то опять бросал... Потом выложил в Самиздат, да благополучно забросил,и причина этому непростая: дело в том, что добрые и весёлые произведения писать невероятно тяжело. Вот решил выложить снова, на своей новой страничке, и когда соберусь с силами, то всё-таки завершу. В качестве аннотации представляю комментарий одной посетительницы, которая написала о повести гораздо лучше, чем сумел бы я сам.: 16. Татьяна М. ([email protected]) 2015/05/30 22:29 [ответить] Почему-то прочитать повесть удалось не с первого раза... А, впрочем, знаю - почему. Почудился в начале текста вкус некоего сходства с "Ходжой Насреддином" Соловьева и, вместе с тем, с "современной прозой" времен моего далекого уже детства. Это как-то удивило и оттолкнуло. Но "если я чего решил - то выпью обязательно", с некоторой робостью попробовала "нырнуть" в текст еще раз и распробовала. Прочитала "взахлеб", сейчас выскажусь, пойду еще раз внимательно изучу. Великолепно выдержан ритм текста. Если правильно читать - проза звучит почти как стихи. Эпизоды комические (как я хохотала над описанием оригинального скульптурного произведения! дочь прибежала спрашивать - что со мной, потом хохотала вместе со мной) сменяются лирическими, реалистическими (чес-слово, я по-моему, знакома с матушкой Танюши, или это не единичный экземпляр). Все в целом вызывает ощущение гармонии слов, приправляется мудрыми, ироничными, откровенно ехидными сентенциями, некоторые хочется выписать в свой личный сборник цитат. И ностальгия - по времени, по молодости, по большой стране, где не слишком большое значение придавалось национальности и не принято было публичное смакование "страстных объятий" - не знаю, владело ли это чувство ностальгии автором при написании текста, но меня всецело погрузило в светлую лирическую печаль. Спасибо автору за добрые чувства, за прекрасный текст! Спасибо!
  

СКАЗОЧНИК

  
   Фантастически реальная феерия одной юности
   с прологом, эпилогом, парой-тройкой баек,
   почти не связанных с основным повествованием
   и некрологом (по счастью, неточным)
  

В Азии не всё продаётся и не всё покупается, а многое даётся даром, ради искренней симпатии

  Л.Н. Гумилёв
  - Где-где?
  - В Караганде!
  Народ

  
  
Искреннее объяснение
   (оно, конечно, есть, но читать его не обязательно)
  
   Вот открыл ты, читатель, эту книжку, и по первым строкам ее пытаешься определить: читать - или нет... Убедительно прошу тебя - прочти! Согласись, просьба эта слегка необычна, ибо у пишущей братии принято презирать 'толпу', но фокус в том, что я считаю совершенно иначе! Неправы пишущие, ох, неправы, ибо 'толпу' надо любить. Обожать! Ведь один из этой 'толпы' - это ты. И я. И твои друзья, и мои друзья, и кто-то из них знаком между собой, а стало быть, знакомы и мы! А это значит, что и мы друзья, только еще не знаем о таком счастливом обстоятельстве. Хорош же я буду, обидев своего друга (пусть еще незнакомого) презрением! С другой стороны, ты, может быть, и знать меня не захочешь, - пожалуйста! Этим ты только обяжешь меня, потому как читателей уйма, а я - один, да и, к тому же, признаться, все больше люблю уединение...
   И тебя, дорогой мой читатель, интересует, конечно же, отчего книжка моя названа столь оригинально: 'Сказочник', а все очень просто: кто такой сказочник? - тот, кто сказки сочиняет. Мой-то еще и воплощал свои сказки в жизнь...
  
  

Пролог

  
   Пришёл к Всевышнему Аллаху самый добрый из ангелов, и сказал он Всевышнему Аллаху:
   -Посмотри на людей, Господь, детство их неразумно, зрелость отягощена заботами и трудами, а старость беспросветна. Как быть людям, Господь?
   Задумался Всевышний Аллах, и ответил:
   -Я дарую людям юность: надежду детства, утешение зрелости, и сладкое воспоминание старости.
  

Старинная казахская притча.

  
   Первая любовь, первое свидание первый день в первом классе... сколько таких вот, священных первых чисел скрывается в безднах нашей памяти! И как-то странно легко и приятно уживаются они с первой дракой, первым 'я люблю другого', первой бессонной ночью, первой попойкой....
   Кстати о попойках: первая из них - восхитительнейшее действо, если не вспоминать утро после него, но бог весть, какая по счету - занятие пустое, ненужное ни одному из участников, но... деньги есть, время девать некуда, да и настроение соответствует, - и гори все синим пламенем - пьем! А под водочку-то и разговор глаже.
   И вот, на берегу речушки, на песочке, расположилась компания. Парни все молодые, крепкие, веселые. Один мучит гитару, пытаясь спеть про глупого скворца, другие ему старательно мешают, не рискуя, впрочем, соваться слишком близко.
   - Дрюнечка, сделай лучше похоронный марш! - умоляет один. Зачем ему похоронный марш, не знает даже он сам, но как, судите сами, оставить в покое человека, не имеющего слуха, однако твердокаменно убежденного в том, что он умеет петь?
   - Дрюня, брось все, откушай водочки, - пристает другой - смажь струны!
   - Не слушай их, Дрюня, злые они - подначил третий - сыграй погромче! - и тут же заткнулся. В него прилетел ботинок.
   Пока ребята заняты, давайте я вас познакомлю с ними. Тугоухого мучителя гитары зовут Дрюня, любителя траурной музыки - Фесор, виночерпия - Васа (с ударением на последнем слоге, не забудь это, читатель), а обувью наказанного любителя подначек - Чимбляу. А еще точнее - Чимбляу Бешенный. Конечно, ребята имеют вполне человеческие имена-отчества - Атыгай Динмухаммедович, Юрий Петрович, Василий Михайлович и Геннадий Оттович, но имена свои, даже сами, они употребляют редко, по обычаю своего возраста и круга пользуясь кличками, неплохо отражающими их сущность.
   Атыгай имеет, конечно, прозвище, но не буду его приводить - по двум причинам: во-первых, именно он какое-то время будет главным героем, а во-вторых, я бы его погоняло привел, да жаль, такие слова произносить-то неприлично, не то, что печатать. Впрочем, при девушках Атыгая называют Дрюней, ибо неприлично человеку быть без клички.
   Юру прозвали Фесором по той причине, что с розового детства был он выдающимся тактиком и стратегом всяческих приключений. До звания профессора он не дотягивал, конечно, - все его начинания, в конце концов, вели к катастрофе... но... все неудачи как-то быстро забывались, и вновь могучий ум Фесора замышлял новые похождения.
   Васька стал Васой в глубоком детстве: лет пяти от роду, когда подбил он двоих своих сверстников отправиться в морское путешествие. За неимением подходящего эсминца сели мокроносые гардемарины в свиное корыто, и отправились вниз по ручью. Доставил Ваську домой участковый - сержант Носипяк, или, в просторечии, Хохол Мордастый. Передавая с рук на руки матери ее чадо, он сказал:
   - Бери Ирка своего Васку да Гаму вонючего. Корыто они утопили, но ты не волнуйся, я их уже выпорол.
   Сказать по правде, соврал Хохол Мордастый. Не порол он никого, по доброте своей. А вот кличка прилепилась. Правда, сократилась до Васы, но, при случае, припоминалась и полная. Да осталось еще стойкое отвращение к стишку про трех мудрецов в одном тазу.
   А вот, почему Геннадий Оттович стал Чимбляу Бешеным - тайна. Тайна настолько тайная, что, если кто начинал слишком упорно допытываться, то хорошо, если отделывался парой синяков: Чимбляу впадал в состояние берсерка, и крушил все вокруг. А вообще, это был вполне нормальный парень, с вполне немецкой внешностью: сухощавый, белобрысый, длиннолицый. Вот только, на всех известных ему языках - русском и немецком, говорил он с неистребимым казахским акцентом.
   А что до внешности их, то, пожалуй, ее не буду я описывать. Почему? Да очень просто: на взгляд пятидесятилетнего умника, различались парни только ростом - Васа повыше, Дрюня и Чимбляу одного роста, а Фесор пониже всех, но зато, и пошире в плечах. Восемнадцатилетний, же, увидел бы слишком много отличий, и огорчился, перечисли я их не все.
   Да, ещё говорить парни старались не на общечеловеческом языке, а на самолично изобретенных наречиях. Васа, например, вспомнив о своих украинских корнях, к месту и не к месту вставлял всякие украинизмы. Фесор, старательно окал, а Чимбляу просто разрывался между своей немецкой кровью и любовью ко всему казахскому. Дрюня же, козырял идеальным литературным русским языком. Да и, честно говоря, не умел Дрюня разговаривать на родном, казахском языке, так как вырос среди русских, в Северном Казахстане. А по поводу всего остального... оставлю-ка я простор для читательской фантазии. Воображай друг-читатель все, что душе твоей угодно. Одно ещё скажу только: ни одного из парней я не назвал бы красавчиком. Обычные, приятные молодые лица, к тому же, без печати излишнего интеллекта - ни тебе горящих глаз, ни морщин преждевременных, ни очочков битловских - ничего.
   И вот, пока мы отвлеклись, Дрюня внял, наконец, призывам Васы откушать водочки, и выпустил из рук гитару. Как орлы на дохлого суслика бросились трое на инструмент. Раздался громкий деревянный стук, и три голоса:
   - Ойбай* - Чимбляу;
   - Уй бля! - Фесора;
   - Ф-ф-ф-гад - Васы.
   Гитарой завладел Чимбляу, отнес ее подальше, и под алчными взглядами товарищей повесил на дерево. Вернувшись, он сказал:
   - Скучно чего-то, мужики.
   - Может, в Сарань, на дискотеку рванем? - предложил Васа
   - Можно - сказал Дрюня - только саранские с нами еще за прошлый раз не расквитались.
   - Да-а-а - только и промычал Васа. Это он был виноват в прошлой драке. А из-за чего дрались? Кто бы помнил такие мелочи...
   - Тогда, может, к Васовской тетке на Джартас рванем? - предложил Фесор - Вода уже теплая, бабочки санаторские порхают.
   - А хто ж там про бабочек чого каже*, бо я кохаться* хочу! - воспрял Васа.
   - Спи - ответил Чимбляу - кохаться с Риткой будешь. Джаксы*?
   - Та ни! Вы ж побачьте, громадяне *, як ция клята немчура* мене забижае*! - возмутился Васа - это ж, если у меня большой амор* с Риткой произошел, так я на юбки смотреть не должен? Громадяне, вин* не прав!
   - Ты не прав, Бешенный - подтвердил Фесор, - любви все нации покорны.
   - А я чого балакаю? - обрадовался Васа - вот и тост образовался: 'За дам!'.
   - Кому? - сделал круглые глаза Дрюня, - ты в гомики собрался, Васа? У-у-у противный!
   - Ну, за лебедей - поправился Васа, и разлив по стопкам водку, первый опрокинул свою.
   - А вот, мужики, что мне в голову пришло: - задумчиво жуя шашлык, заговорил Фесор - я считал, что водки много не выпьешь, а вот, мы тут третий пузырь уговариваем, и нечего...
   - Это под шашлычок, да на свежем воздухе, да в хорошей компании. - с видом знатока ответил Чимбляу - Вот когда муттер * в гости к родне уезжает, ата * с корешами по ящику раскатывает. Под сайгака. Муттер приезжает, а он, - как и не пил.
   - Не, мужики, - встрял Васа - давайте, про дивчин. Рвется к им усталое сердце!
   - Васа, ну что ты за хохол такой - рассердился Фесор - идет мужской разговор за горилку *, а ты мешаешь.
   - За дивчин, тоже мужской - уперся Васа - я, может, о большой, но чистой любви мечтаю!
   - И высокой?
   - Ну...
   - Вот сейчас вернемся, и ты с Риткой, после бани на заборе повлюбляешься.
   - А вот меня, никогда не любили девочки, - вдруг с пьяной грустью сказал Дрюня. И так у него пронзительно искренне получилось, что все замерли. Первым очнулся Фесор.
   - Дрюня, а давай, сделаем так: мы вместе будем делать так, что девочки в тебя будут влюбляться.
   - А оно мне это надо?
   - Дурик - вступил Чимбляу - не тебе только это надо, им тоже. Им будет сказка, а ты опыта наберешься. Ты ж у нас как герой будешь!
   - Прынц - поддержал Васа. - соглашайся, Дрюня!
   - Сдурели, ребята. - Убежденно сказал Дрюня.
   - Это кто тут сдурел? - завелся Фесор - мы, блин, тебе такое дело предлагаем, а ты... ты хочешь, чтоб мы все спились на фиг! - и зарыдал.
   - Не плачь, Фесорушка - утешал его Васа - хай ему грец. Мы сопьемся, в ЛТП* попадем, а он, собака трезвая, пусть нам передачки носит. - И тоже заплакал.
   - Ну, мужики, ну чего вы - закричал Дрюня, обнимая друзей - я ж не со зла, я же... - и тоже залился слезами. Тут и Чимбляу к ним присоединился.
   Так и закончился разговор на берегу речки, но были у него последствия.
  
   Помнишь ли ты, друг мой, как тебя впервые постигло прискорбное состояние посталкогольной абстиненции, или говоря проще, похмелья? А помнишь ли ты, как тебе впервые пришлось работать в таком состоянии? А-а-а, помнишь... Ладно-ладно. Молчу. О таком, и, правда, лучше не вспоминать.
   Дико болела голова, пересыхало во рту, терзали угрызения совести вперемешку с тошнотой, - но Дрюня работал. Сегодня ему предстояло доделать голову коня - копию статуи, украшающей какой-то там Аничков мост, где-то в Ленинграде. Дрюня лепит голову, воск не желает разминаться под его ледяными пальцами, а он тупо смотрит на фотографии статуи в разных ракурсах, и тяжелая, тягучая мысль вертится вокруг одного только: а есть ли где-нибудь на свете этот пресловутый Ленинград, или во всем свете есть только тошнота и головная боль? Наконец, он доделал, и позвал хриплым голосом
   - Пацаны, у вас готово? Как там металл?
   Подволакивая обе ноги притащился Фесор:
   - Ты чего разорался? - прошептал он, и все вокруг заволокло облаком перегара. - Башка ж рассыпается.
   - Готово - давя тошноту, прохрипел Дрюня.
   Трясущимися руками Фесор взял подставку с лошадью, но не удержал. Лошадь повалилась, но Фесор не дал ей упасть. Испустив еще облако перегара, он грудью удержал статуэтку, и, шаркая ногами уплелся. Дрюне показалось, что шея коня, вроде бы, согнулась, но ему было не до коня, да и похмельный Фесор был ему до лампочки: он бежал по направлению к унитазу.
   Чимбляу не гладя, принял у Фесора заготовку, автоматически приладил ящик, залил раствором. Вспомнив, что забыл поставить каналы для воздуха, вылил раствор, наставил обмазанных вазелином палочек, отчего статуэтка стала похожа на дикобраза, и снова залил. Испустив мученический вздох, погнавший к унитазу уже Фесора, он рухнул на стул:
   - О, майн готт *! В аузен * как кошки нагадили, - и закрыл глаза.
   - Мен сенэ* рассолу принес, - подходя, сказал Васа. Он выглядел пободрее остальных.
   - Неправильно говоришь. Это я по-казахски умею - и, не открывая глаз, Чимбляу протянул руку. С наслаждением, напившись, он продолжил - ты должен был сказать: 'Я до тоби прийшов з...' Как по-украински 'рассол'?
   - А шайтан его знает. - равнодушно ответил Васа.
   Тем временем раствор схватился. Ребята выдернули палочки, и, поместив форму в муфель, вытопили воск. Каждое движение сопровождалось стонами и невнятными ругательствами. Затем залили металл, и с облегчением расползлись по углам, в холодок, оживать. Ближе к вечеру, когда дошла очередь до окончательной отделки, зашел в мастерскую мужчина, лет сорока пяти, и с порога поздоровался со всеми.
   - Проходите, Иван Михайлович - приветствовал его Атыгай, идя навстречу.
   - Как жизнь, молодежь? - пожимая руки бодро тарахтел Иван Михайлович - Вижу, что плохо. Ваши работы я продал, все восемь, выручил шестьсот. Двести комиссионные, стало быть, вам сколько?
   - Четыреста - в тон ему отвечал Фесор. Умытый, лишившийся всего содержимого своего желудка, после трех часов дневного сна в прохладной тени, он казался куда более дееспособным.
   - Молодец, Юрий Петрович, четыреста - похвалил его Иван Михайлович. Он достал из одного кармана толстую пачку трехрублевок, перетянутых синей изолентой, а из другого - металлический рубль. Рубль он положил на верстак, а пачку протянул Фесору:
   - Тут сто тридцать три по три рубля. Пересчитай-ка, Юрий Петрович.
   - Друзьям на слово верят. - ответил Фесор, засовывая деньги в карман своих рабочих штанов.
   - Ну-ну. А сегодня чем порадуете? - потирая руки, спросил посетитель.
   - Я копировал одну из четырех конных статуй с Аничкова моста, в Ленинграде - сказал Дрюня.
   - Посмотрим-посмотрим - бормотал Иван Михайлович, глядя, как Васа с Чимбляу аккуратно раскалывают форму. Ребята сняли оболочку, срезали излишки металла, зашлифовали все изъяны, а Иван Михайлович спокойно покуривал, да перебрасывался с ребятами незначительными замечаниями. Наконец, шлифмашина была отключена, прочие инструменты отправились в ящик, статуэтка переставлена на маленький столик, освещение включено. Теперь сияла она в электрическом свете, и только слепой или похмельный, вроде наших знакомцев не увидел бы, что не копия это с клодтовской работы. Шея лошади, там, где в нее упирался нос Фесора, слегка изогнулась. Лицо юноши, которое заканчивал сегодня Дрюня, выражало совсем не то, что задумывал некогда талантливый барон, но то, что сами по себе вложили в него пальцы страдающего с бодунища Дрюни. Было лицо юноши искажено отчаянием, и читалось в нем предощущение страшной трагедии. И в самом деле, копыто взбесившегося коня, по вине похмельной неловкости Чимбляу, метило в самую спину несчастного. На морде же лошади читалось злобное торжество - тут уж целиком вина Дрюни. Мрачной силой веяло от новоявленного творения. Иван Михайлович был заметно потрясен.
   - Это не копия - твердо произнес он, после получасового молчания. - Это самостоятельная вещь, и вещь замечательная.
   Он опять надолго задумался, и, наконец, сказал:
   - Я буду не я, если не продам ее за три тысячи. Даете?
   Ребята торопливо закивали. Привыкнув к копеечным гонорарам, они были потрясены невероятно щедрым обещанием. Им давно было известно, что Иван Михайлович гений коммерции, и прибыль чует за версту. Но он честный гений - ребята знали. А Иван Михайлович, тем временем, вынул бумажник, и отсчитал двадцать серых бумажек с овальным портретом Ленина. Затем, он выбрал из кучи подходящую коробку, оставил туда скульптуру, и, уходя, сказал:
   - Если получу больше, Денис занесет остальное. А пока, мой вам совет: отдохните это лето. Вам же в армию скоро. И не пейте больше - это я вам говорю.
   Он ушел. А ребята еще долго глядели на стопку сторублевых купюр. Первый раз им платили авансом, первый раз так щедро и впервые так приятно советовали.
  
   Ах, друг мой, читатель, помнишь ли ты кафе 'Алмагуль', что в Караганде, на Бульваре Мира? Ты не был там? Нет? Ну, так бросай же все, иди скорей туда, это лучшее кафе в мире!
   Ты входишь в 'Алмагуль', и, несмотря на то, что расположено оно в современном здании, тебя охватывает блаженное чувство покоя и уюта - как в старых домах, что люди строили не торопясь, со знанием дела - для себя. Ты войдешь туда, гардеробщик, улыбнувшись, возьмет у тебя пальто и скажет, какой столик свободен. Проходишь в зал, небольшой, уютный, как в яблоневый сад. Стены его оклеены фотообоями с изображениями цветущих деревьев, потолок голубой, как небо, а на нем плывущие облака и летящие птицы. Пол зеленый, а на нем песочного цвета ковровые тропинки ведут тебя туда, где приветливо улыбается официант у твоего столика. Не удивляйся, друг мой, 'Алмагуль', единственное в мире кафе, где тебя действительно всегда рады видеть. А аромат! Боже! Нигде не пахнет так, как в 'Алмагуль': там всегда на столах фрукты - бесплатно. А какая там кухня! Не держите меня, я ухожу жить в 'Алмагуль', потому что нигде в мире не попотчуют вас таким супом-шорпо или базы *. Во всем белом свете, нигде не угостят вас таким шир-чаем*... Ах, боже мой, боже мой! И я не в 'Алмагуль'! Я уже больше двадцати лет там не был...
   И вот, в этом-то замечательном зале, за третьим столиком справа, расположилась наша компания. Ребята уже отоспались, отдохнули, и снова бодрые и веселые, уплетают базы. Секрет базы прост: лепят их чуть крупнее сибирских пельменей, а в фарш замешивают травы и чуточку пропущенной через мясорубку капусты. Берешь ты, стало быть, базы, надкусываешь уголок, и выпиваешь, глоточек обжигающего, божественно вкусного бульона, а следом отправляешь и остальное. За подобным занятием почти невозможно болтать, но когда нашу молодежь пугали трудности? И Чимбляу витийствует:
   - Вот, гляньте, фройнды, вокруг, - что мы видим? А бачим мы, что наши мужики наших фрау не любят. Почему? А шайтан его знает? Но мы видим, что мужики и не пытаются любить. Короче, себя мужики любят. Машину, работу, деньги, дачу - что хочешь, только не женщин. Я по этому поводу с Фесором перетрещал, он мудрую мыслю подкинул, сейчас объясню. Вот, берем моих предков, ваши тоже такие же. Пахан приходит домой с работы, похавает, и к ящику. С матушкой, может, парой слов перекинется, и все. Так, о чем, бишь, я? Да... А женщины наши, из-за этого становятся неуверенными в себе. Вот, Дрюня, давеча, ябедничал, что его ни одна фройляйн не любила. Я не отрицаю, Дрюня у нас страшен как дэв, но ведь и они не пэри... Значит, что надо арбайтен? Надо искать фройляйнов, влюблять в себя. Дур, и без нас любят, стало быть, надо искать умниц, пусть даже страшных, как жалмауыз-кемпир. Фесор ночью сегодня все придумал, раза три меня будил, все рассказывал, как цветы кучами дарить ужины со свечками устраивать, ну и прочее. Получит девочка сказку по полной программе, станет увереннее в себе. Да что там, не только девицы, их знакомые тоже. Потом будут они отлавливать себе герров, и устраивать себе вечный фрайхайт.
   - Чего-о-о?
   - Ну, праздник...
   Ну, кто бы устоял перед такой воодушевленной речью? Ты, друг мой, читатель, смог бы? Нет? Вот и никто не сможет. Ребята тут же, на пальцах, бросили жребий - кому быть первым героем сказки.
   Выпало Дрюне.
  
  

Сказка первая
   Танюша

  
   Помнишь ли ты, друг мой, свою первую любовь? Помнишь ли ты то щемящее и чуть тревожное чувство? Помнишь, конечно, помнишь! Очисти же, свое сердце светом грусти и пусть росы надежды на счастье омоют его. Сколько тебе, друг мой, суждено еще прожить? Дай Бог, чтобы подольше, а светоносный фиал своей первой любви береги. Он много раз тебе еще пригодится.
   Дрюне исполнилось тринадцать лет, когда его настигла первая любовь.
   В тот день он опаздывал в школу, и летел во весь опор. Судорожно омыв от налипшей глины сапоги, он влетел в школьный коридор, и... Навстречу шла Она. Дрюня замер. Силы, разум, чувства разом покинули его, и только сердце гулко стукало в унисон Её шагам. Дрюня стоял не дыша, пока Она не прошла по коридору и скрылась за дверью учительской, и только потом вошел в класс. Вскоре Дрюня узнал, что Ее зовут Нина Васильевна, что в восьмом классе учится Её сын, что Ей тридцать восемь лет.
   Дрюня не искал встреч с Ниной Васильевной, однако, знал о ней все. Он знал, что она несчастлива в браке, что сын ее, Валерка, поощряемый отцом, открыто ей не повинуется, что Нина Васильевна иногда встречается с другим мужчиной. Когда Дрюне преподнесли эту новость, он скривился, и сказал:
   - Врут, конечно. Кто-то сам мечтает, вот и сочиняет.
   И удивительное дело, жители поселка приняли именно эту версию, и имя Нины Васильевны больше не фигурировало в местных сплетнях. До поры, до времени.
   Дрюня же, сразу понял, что сплетня все же правдива. Странные он испытывал чувства: с одной стороны горько ему было. Горько и больно, будто не мужу Она изменила, а ему самому. Обидно было - его мечта, его любовь оказалась не такой чистой, как рисовалась поначалу, и рубцы первых ожогов ревности появились на его душе. С другой стороны - странное облегчение испытал Дрюня. Какое испытывает дикарь, когда увидит, что его кумир, его идол, рухнул от напора ветра, и, странным образом обернулся грудой простых камней. Оказалось, что прекрасная незнакомка - обычная женщина, которую можно любить, и, даже надеяться на взаимность.
   Поговорить с Ниной Васильевной Дрюне довелось лишь дважды. Впервые это случилось так: случайно проходя мимо Ее дома, он услышал во дворе звуки ссоры. Визгливым голосом Валерка кричал на мать:
   - Ты дура, дура, так батя сказал! Он мне разрешил!
   Что там разрешил батя, что там запрещала мать, Дрюня выяснять не стал, он просто пошел во двор, и вежливо сказал:
   - Нина Васильевна, можно поговорить с Валерой?
   Видимо что-то было в лице Дрюню, что Нина Васильевна спросила:
   - Это важно?
   - Очень. Мы скоро придем.
   - Хорошо. Валера, сходи с Атыгаем. - Она, оказывается, знает его имя, откуда?
   - Чё надо? - окрысился Валерка.
   - Пошли, дело есть. - И не слушая ответа, Дрюня вышел со двора. В сторонке, между сараями, он жестоко избил Валерку, хотя был младше и слабее того. Когда Валерка упал, орошая грязь кровью разбитого носа, Дрюня озвучил, наконец, первую и последнюю фразу их плодотворной беседы:
   - Матери нельзя хамить, ублюдок.
   Что там Валерка рассказал дома - неизвестно, но Нина Васильевна, встретив Дрюню назавтра, остановила его и долго-долго смотрела на него. Потом спросила:
   - Ты, наверное, очень воспитанный мальчик?
   - Нет - честно ответил Дрюня.
   - Тогда за что ты побил Валеру?
   - Так было надо.
   Нина Васильевна опять долго и внимательно посмотрела на Дрюню, и, наконец, произнесла загадочную фразу:
   - Ты прав. Мы все должны делать сами и вовремя.
   Так закончился второй и последний их разговор. Назавтра Нина Васильевна, взяв только самые необходимые вещи, уехала со своим любимым мужчиной из поселка.
   С тех пор прошло пять лет. Дрюня изрядно повзрослел, но, так получилось, девочки, его ровесницы, не желали отвечать на его чувства. Зато Дрюню любили женщины. За что? Трудно сказать. Может потому, что их привлекал контраст между его юношеской свежестью и страстностью, которая, впрочем, принималась за опытность. Но Дрюня, отравленный ядом романтизма, жаждал большой, как в романах, любви с ровесницей, но никак не трудолюбивого прилаживания рогов к головам мужей своих взрослых пассий. И Дрюня искал свою идеальную подругу. У него сложился даже образ, который он примерял ко всем девушкам, но раз за разом идеал не совпадал с оригиналом, и Дрюня шел дальше, дальше.... Искал девушку с нужными глазами - в глазах должны светиться романтика и одиночество. Он бродил по Михайловке, он гулял по Майкудуку, он ходил по центру Караганды, и заглядывал в глаза всем женщинам. Странное дело, Дрюня не красавец, не великан, но... теперь девушки краснели, прятали глаза, но снова и снова украдкой подглядывали: не отвел ли он взгляд. На него оборачивались женщины с сумками и авоськами. Выходящие из ресторанов роскошные дамы отворачивались от своих красивых и богатых кавалеров, призывно улыбались Дрюне, и он понимал, что стоит ему только глазом моргнуть, как он тут же обзаведется верной подругой. Отчего так произошло? Бог весть. Дрюня искал.
   Много в Караганде достопримечательностей известных, малоизвестных, а то и вовсе неизвестных, но каждой местные острословы дали новые, неофициальные наименования. Вот, к примеру, Карагандинский Дом культуры горняков. Кто помнит, что его зовут так? Разве что директор, но, директору деньги платят за то, что он помнит, где работает. Вся остальная Караганда именует ДКГ 'Семеро непьющих' - по числу статуй, украшающих фасад здания. Излишне дотошные новички, пересчитав статуи начинают спрашивать, мол, почему 'Семеро непьющих', когда статуй шесть. Знай же, читатель, что была и седьмая статуя, да оказалась лишней. Она до сих пор стоит где-то на заднем дворе. Найдутся злопыхатели, утверждающие, что это единственные трезвенники во всем театре, но ты не верь им, друг мой, врут они - в театре есть еще пяток бюстов Ленина, да пара-тройка изваяний Абая Кунанбаева. А теперь, оторви взор от театра, оглянись. Напротив, через улицу, увидишь ты памятник шахтерам. Но так гласит надпись, а любой смотрящий на памятник, не преминет толкнуть локтем соседа и спросить:
   - Кто кого обманул?
   Именно так и называют сей монумент. Изображает он двух мужиков в шахтерской спецовке, держащих глыбу угля. Фокус в том, что если один из работяг держит глыбу обеими руками, аж коленки подогнулись от напряжения, то второй только слегка оперся о глыбу одной рукой, делая при этом озабоченно-напряженную физиономию. Если ты, читатель, впервые видишь этот памятник, тебя спросят:
   - Хочешь подзаработать?
   - Хочу - ответишь ты. Тут тебе посоветуют:
   - Вот этот мужик в отпуск собрался, постой вместо него!
   За спиной мужественных глыбодержателей располагается Центральный парк культуры и отдыха. Лучшее место в парке, конечно же, пруд. А пруд великолепен. С прозрачной, прохладной водой, с пляжами, островами и лодочной станцией.
   Когда устанешь ты на работе, замучит тебя скука - приходи туда. Ляжешь на пляже, зароешься в песок - и жди.
   Непременно что-нибудь случится.
   Дрюня с Фесором расположились на своем любимом месте, неподалеку от лодочной станции. Отсюда открывается великолепный вид, народу немного, потому что далеко от центральных дорожек с продавцами шариков, мороженого, пива и прочих леденцов. А главное достоинство места было в том, что отсюда было видно, как отдыхающие, взяв лодку, нагрузив ее женами, пивом, детьми и мороженым, обливаясь потом, хитрыми галсами пытались выйти на простор. Дети, при этом, визжали и пытались опрокинуть лодку, отцы рычали на детей, а жены и тещи (никогда, друг мой, читатель, никогда не бери с собой в лодку тещу), критиковали флотоводческие достоинства отцов семейств. В общем, создавалась восхитительная катавасия из солнца, песка, воды и недоразумений.
   В трех шагах, расстелив на песке покрывало, загорала девушка. Фесор толкнул в бок Дрюню, и, указывая глазами на нее, прошептал:
   - Одна. И умная.
   - С чего ты взял?
   - Рабиндраната Тагора читает - Фесор всерьез полагал, что надо быть умным человеком, чтобы читать серьезных писателей.
   - Откуда знаешь?
   - Слепой! Сам гляди.
   И правда, на песке лежала закрытая книжка под названием: 'Рабиндранат Тагор. Избранные стихотворения'. Дрюня внимательно присмотрелся к девушке и возмущенно зашептал:
   - Сам слепой! Не видишь, какая она страшненькая?
   Фесор присмотрелся. 'Да - подумал он - и, правда, страшна как атомная война'. Но вслух зашипел:
   - Валенок провинциальный! Все тебе фигуристых подавай. А ты знаешь, что в Москве и в Питере как раз такие дохлятины в моде?
   Дрюня с большим сомнением посмотрел на Фесора, а тот с убежденностью в голосе шипел:
   - Сейчас во всем мире такие хилые котируются. Все артистки такие!
   - А Мэрилин Монро?
   - Да она, если хочешь знать, померла лет сто назад! А сейчас все худые. Не веришь - модные журналы посмотри.
   Ответа он слушать не стал, а подошел к девушке и сказал:
   - Здравствуйте. Мы тут с другом поспорили: он утверждает, что знает стихи Тагора, а я говорю что нет. Вы не разрешите наш спор?
   - Если смогу, конечно. - улыбнулась девушка.
   Подошел Дрюня и церемонно представился
   - Таня - представилась девушка, и снова улыбнулась. Дрюня понял, что за такую улыбку, можно простить даже кривые ноги. (Тем более что ноги вовсе не кривые, а что до веса, так ведь человека и подкормить можно...)
   - Так чем я вам могу помочь?
   - Вот сейчас Дрюньчик прочтет стихотворение, а мы проверим, все ли верно. Хорошо?
   - Хорошо.
   - Ну начинай, Дрюня.
   Дрюня картинно встал, взлохматил волосы и начал:
  
   Ах, бессмысленно гадать-предрекать
   И, тем самым, спорить с мудрой природою
   Что есть наша жизнь? Да просто река
   Речка с темными-претемными водами
  
   По столицам протечет, по глуши
   Покорись, и слейся с тинными струями
   Пусть прошепчут 'спи - усни' камыши
   Пусть рассвет разбудит рос поцелуями
  
   Жизнь - река. К лицу ли ей уставать?
   Машут волны белопенными гривами
   Среди волн - бродячие острова
   Кто на них, вот те и будут счастливыми
  
   Коль не Бог, то, значит, черт все же есть
   Шанс один из миллиона - не десять к двум
   Знак был явлен мне. Я знал, что ты здесь
   И меня прибило к этому острову.
  
   - Красиво - сказала Таня, чуть помолчав, - только при чем здесь Тагор?
   - Ах, да он еще и не джентльмен! - возмущенно подал голос Фесор, подмигивая Дрюне - он свои вирши за чужие выдает!
   - Хитрецы - засмеялась Таня - у вас такой метод с девушками знакомиться?
   - Нет - выпучив честные глаза, заоправдывался Дрюня - Вы первая. Раскаиваемся, требуем возмездия, уничтожены презрением. Глоточек оранжаду? У нас еще птифуры есть.
   - Что такое оранжад? - недоверчиво спросила Таня.
   - Айн момент, мадмуазель - Фесор во мгновение ока перетащил поближе к Тане свои вещи и вынул из сумки бутылку апельсиновой газировки - Рекомендую. Между прочим, холодненький!
   - А почему оранжад?
   - Понимаете, Таня, оранж - апельсин. Напиток из апельсина, стало быть, оранжад. Лимонад - оранжад. Также рекомендую птифуры, - он вынул из сумки коробку - мелкие пирожные, и украшенное штучное печенье называют птифурами.
   - Может, мороженого? - спросил Дрюня и достал из своей сумки пенопластовую коробку.
   - Ой, какие вы хозяйственные! - восхитилась Таня.
   - Могём - ответили ей.
   - А, все-таки, ребята, я не верю, что вы не знаете стихов Тагора.
   - Конечно, знаем, - захохотал Фесор - только, Танечка, Вы бы не стали с нами разговаривать, если бы мы просто так подошли, и стали навязываться.
   - Не стала бы... Ой, правда - спохватилась она - я же не просила вас ко мне перебираться!
   Ребята вскочили.
   - Так я и знал - с пафосом заговорил Дрюня - не успеешь подойти к красивой девушке, как она тебя отгоняет. Увы мне, увы!
   - Вот она, девичья черствость, Дрюнечка. Так ей, так. Только поза недостаточно гордая. Грудь надо сильнее вперед, живот подбери, чего выпятил, плечи назад... Так. Да прекрати улыбаться! Личико-то скорбное сделай.
   - Нет, Фесор, нет. Не тронуть нам этого сердца.
   Дрюня стал принимать требуемую позу, но не удержался и шлепнулся на песок. Таня хохотала до слез. Наконец она объявила, что разрешает остаться. Ребята тут же улеглись рядышком, и разговор продолжился. О чем? Ну о чем беседуют на пляже молодые, неглупые, веселые люди? О многом и ни о чем - слова как блестящие шары перебрасываются друг другу, а что за кажущейся легкостью словесной игры... не скажу... всегда по разному.
   Примерно через час Фесор испарился, да так ловко, что Таня и не заметила его исчезновения. Она болтала с Дрюней, купалась, загорала, снова разговаривала. Только, когда солнце коснулось верхушек деревьев, Таня очнулась.
   - Дрюнечка, погляди, который час?
   - Без четверти девять.
   - Ой, как поздно!
   Таня бросилась собирать сваи вещи, Дрюня ей помогал. На автобусе добрались до дома Тани, и тут удивился Дрюня:
   - Вот так здорово! Я же тут рядом жил!
   - Где?
   - А вон, через дорогу. Магазин 'Тысяча мелочей'. На седьмом этаже моя бабка живет. Поразительно, что мы с тобой раньше не встречались.
   - Да, удивительно. - Таня очень хотела, чтобы Дрюня пришел и завтра, но не знала, как дать ему понять. Она уже собиралась рассердиться на этого бесчувственного болвана - еще бы, они уже почти дошли до подъезда, а он еще не назначил свидания! И только у самой двери, передавая Тане её сумку, Дрюня спросил:
   - Танечка, ты завтра чем занимаешься?
   - Еще не решила.
   - Хочешь, завтра поедем на раскопки?
   - Какие раскопки?
   - Археологические.
   - Где?
   - Недалеко, под Майкудуком. Поедешь? У меня там знакомые есть, могут даже в раскоп пустить.
   - Я подумаю...
   - Во сколько часов подъезжать?
   - К девяти - быстро ответила Таня. Она, конечно, хотела немножко помучить Дрюню, да как-то не получилось.
   - До завтра, Танечка!
   - До завтра, Дрюнечка!
   Наутро к дому Тани подкатил мотоцикл. Вел его Чимбляу, а Дрюня сидел в коляске и приглядывался - не вышла ли Танюша.
   Таня ждала Дрюню на скамейке у подъезда. Увидев его, Таня порывисто встала и зашагала навстречу.
   - Она? - спроси Чимбляу, выключая мотор - ничего себе, только тоща больно.
   - Не подковыривай.
   - Гут, не буду.
   Дрюня, тем временем, выбрался из коляски и шагнул навстречу Тане:
   - Доброе утро, Танюша. Ты готова, едем?
   - Поехали. Только к восьми я должна быть дома.
   - Танюша, знакомься, это мой друг, Геннадий Оттович. Он нас повезет, потому что я не дружу с техникой.
   - Таня.
   - Гена. Можно просто Чимбляу - целуя руку, протянутую для рукопожатия, ответил он.
   - Почему Чимбляу?
   - А вот на этот вопрос Чимбляу еще никому не ответил - заметил Дрюня - Поехали? - он усадил Таню в коляску, надел ей на голову шлем и заботливо укутал своим плащом.
   Друг мой, читатель! Помнишь ли ты, как в первый раз посадили тебя маленького, трепещущего от страха и восторга на мотоцикл? Помнишь ли ты, как сидя на бензобаке, ты вцепился ручонками в руль, и неотрывно глядел на набегающий асфальт...
   Таня замирала от восторга. Ах, как понятен нам её восторг! Чимбляу поцеловал ей руку (пустяшный жест, но какой красивый!), и она вообразила себя принцессой. Дрюня подвел её к мотоциклетной коляске, и она представила, что Дрюня, в костюме испанского гранда подсаживает её в роскошное ландо... А дорога! Серая, стремительно набегающая, швыряющая тебе в лицо комья ветра лента. В дороге, под треск мотора невозможно разговаривать, и только улыбка Дрюню и его забота (вот только что сбился полог, и он, рискуя свалиться, поправил), скрашивает путь.
   Ну что может быть лучше? Незаметно большие дома центра сменили одноэтажные домики окраины, а вот и асфальт убежал влево - мотоцикл свернул на проселок. Вот и город великий и шумный остался позади - только острые треугольники терриконов да верхушки шахт видны кое-где, а рыжий проселок все набегает и падает под колеса. Должно быть, он за спиной сворачивается рулоном? Кто знает? Вон уже впереди группа выгоревших палаток, да красный флаг на высоком флагштоке. Бродят пропыленные молодые люди по краям каких-то канав, а там, где дорога упирается в весьма шаткое на вид здание, кусок фанеры, приколоченной к столбу, извещает всякого, что не банда гробокопателей орудует посреди степи, а археологическая экспедиция Томского университета.
   - Ребята, где сейчас Серега Мазулин? - крикнул двум спорящим очкарикам Дрюня.
   - У столовки посмотри - хором ответили те, и вернулись к своему спору. Дрюня, Таня и Чимбляу, оставив в тени мотоцикл, пошли к хлипкой столовой. На скамейке у дверей сидели двое солидных мужчин, а вокруг, прямо на земле, расположилась молодежь. Увидев приехавших, один из парней встал, и, пошел навстречу.
   - Знакомься, Таня, это Сергей, будущий академик.
   - Пошли, ребята, сейчас наш Липатов с местным парторгом разговаривает, очень интересно. Этот парторг, неглупый мужик, оказывается. - пожав всем руки сказал Сергей. Они подошли. Дрюня расстелил на земле свою куртку и усадил на нее Таню, сам уселся рядом на земле.
   - ... Вы прошлый раз видели только верхушку этих плит, Амантай Томибаевич - говорил Липатов - мы расчистили их, и обнаружили захоронение. Очень нетипичное.
   - Чем?
   - Понимаете, судя по предметам, тела принадлежат к концу семнадцатого века, но похоронный ритуал какой-то языческий... Скелет мужчины несет на себе следы многочисленных прижизненных повреждений, а женский цел. Зато в руку мужчине вложена сабля, а в изголовье уложено седло, к сожалению, совершенно истлевшее. В руке женщины кинжал, и судя по положению тела, она закололась сама, и упала на мужчину. Над ними устроено нечто, похожее на склеп, из камней языческого капища, а сверху насыпан маленький курган. Очень таинственное захоронение.
   - Да-а-а - задумчиво потянул парторг - Знаете, Виктор Алексеевич, я от стариков слышал легенду, но, похоже, она основана на реальном факте. В общем, деталей я не помню, но сюжет такой: еще до того, как Казахстан присоединился к России, жил один хан. И была у хана жена, необыкновенная красавица. Как-то вернувшись из похода, хан привел пленников, и был среди них один, очень гордый и сильный человек. Пока отряд хана шел к ставке, этот человек беспрерывно пытался бежать. Он совершал попытки почти каждую ночь, но неудачно. Даже так делали: перед тем, как ложиться спать, его ремнями привязывали к четырем воинам, но он и тут не успокоился. Его давно бы убили, или отпустили, но хану он был нужен - это был очень образованный человек, а хан хотел дать своим сыновьям образование. И вот, когда отряд пришел в ставку, этот человек словно переменился. Он ходил свободно, но не пытался бежать. За ним следили сначала, но потом перестали. Стал он учителем ханским сыновьям, но через год, когда мальчики выучились грамоте, бежал. И бежал он не один, а с, той самой, красавицей-женой хана. Как они встретились, как полюбили друг друга, когда это произошло, никто не знал. Ну, конечно, люди хана спохватились, бросились в погоню. Гнались очень долго: говорят, от самого Кокшетау, и, наконец, настигли. Тут раньше была зимовка, такой саманный домик, в нем мужчина и женщина заночевали. Их окружили и сам хан подъехал и закричал:
   - Выходи подлый соблазнитель чужих жен! Выходи раб!
   Человек вышел с саблей в руке, и ответил:
   - Я родился свободным, и свободным умру. Эта женщина тоже свободна. Она решила стать моей женой, а я её мужем. Уходи!
   Тогда хан отдал приказ, и десять его воинов бросились в бой. Но этот человек дрался как лев, и отбросил всех от порога. Он всех отогнал, но и сам упал порубленный. Его жена вышла из дома и стала оплакивать убитого, а хан сказал ей:
   - Вернись, моя любимая жена. Я все прощу тебе.
   - Нет - ответила гордая женщина - мой муж погиб, а я иду за ним следом. - С этими словами она схватила кинжал и вонзила себе в сердце.
   - Что делать с трупом твоего раба? - спросили воины.
   - Этот человек не раб, а самый свободный человек во всей степи. Принесите сюда камни, постройте над ними склеп и насыпьте холм.
   - Но это не по мусульманскому закону - возразили ему.
   - А что им закон? Они вместе, и им больше ничего не нужно. Может старые боги, ради которых были поставлены эти камни, возьмут их в свой рай?
   Так сказал хан, и все было сделано по его слову. И теперь, когда рассказывают эту легенду, все называют того пленника просто Человек. Это имя как титул, как высокое звание, как символ того, что человек свободен всегда, если он Человек.
   Наступило молчание. Профессор курил, глядя на длинные пушистые облака, парторг, взволнованный рассказом, теребил носовой платок, остальные молчали. Таня украдкой утирала слезинки.
   - История достойная самого Шекспира, - наконец произнес Липатов. - Так и просится на экран.
   - Не скажите, Виктор Алексеевич - возразил парторг - мой брат рассказал эту историю режиссеру из Алма-Аты, приезжал тут такой, и знаете, что он ответил брату?
   - Догадываюсь - невесело усмехнулся Липатов.
   - Вот-вот. Режиссер сказал, что сейчас время других героев, а провинциальные страсти никому не интересны.
   - Провинциальные? Он так и сказал? Я б не назвал того режиссера умным человеком.
   - И брат мой сказал, что у него открылись глаза на географию, раз Верона отныне столица Италии. Одним словом, переругались они в пух и прах.
   - Замечательный ответ. - Липатов посмотрел на часы и объявил - Так, товарищи провинциальные студенты, автоматом зачет тому, кто сумеет обосновать, какой хан фигурирует в этой легенде. Перерыв закончен, по местам, пожалуйста. А Вас, Амантай Томибаевич, прошу осмотреть раскопы, и, главное, наше замечательное захоронение.
   К Липатову подошел Сергей:
   - Виктор Алексеевич, тут мои друзья из Караганды приехали. Разрешите им с нами пройти?
   - Хорошо. Только в этом случае, экскурсию будете проводить Вы.
   - Внеочередной зачет? - улыбнулся парторг.
   - Почти - подтвердил Липатов - Наш университет один из лучших в мире, и готовит он специалистов высшей квалификации. Значит, Сергею Кирилловичу лишний тренинг не повредит. Прошу Вас, Сергей Кириллович, ведите.
   Сергей покраснел до корней волос. Он повел группу по раскопкам, объясняя на ходу, но речь свою уснащал таким количеством специальных терминов, что Липатову приходилось переводить его наукообразные речи на русский язык.
   Идя в конце группы, под руку с Дрюней, Таня впитывала все, что рассказывали студент и профессор. Она утонула в потоке впечатлений - события накатывались неудержимо! Только вчера, ничего не предполагая, она ехала в парк, не подозревая, что ждет её там новое знакомство. А встреча с этими парнями оказалась дверью в новый, такой необычный мир, о каком она только читала в книжках, но, сказать по правде, не очень верила в его реальность. И, подумать только, знакомство с, её Дрюнечкой и Фесором... а, кстати, куда пропал Фесор вчера? Или это было не вчера? Мысли Тани путались, перебивали одна другую, но одновременно она отслеживала все происходящее. Вот, они прошли мимо ряда канав, на дне которых копошились голые по пояс парни, и девушки в футболках неопределенного от пыли цвета. Вот Сергей подвел свою экскурсию к до половины срытому холмику, рядом с которым лежали аккуратно очищенные каменные плиты неправильной формы. Тане показалось, что на плитах имеются какие-то надписи, почти совершенно стертые. Она сделала шажок в сторону, надписи исчезли, только шероховатые плиты. Шагнула обратно - появились.
   - Скажите пожалуйста, а что написано на этих камнях? - обратилась она к профессору.
   - Ничего не написано.
   - Значит, это не надписи, а узор?
   - Какой такой узор? Какие надписи? Мы ничего не обнаружили.
   - Вот, посмотрите, какие-то узоры.
   Липатов присмотрелся:
   - Ничего не вижу
   - Вот отсюда видно. - Таня ногой очертила круг и отошла в сторону. Липатов встал на её место, присмотрелся, присел, привстал, походил из стороны в сторону, и вдруг, развил бурную деятельность:
   - Сережа, будь добр, фотографа сюда, пару лентяев с гипсом, и Степенко пусть разбудят.
   Сергей сорвался с места и помчался к палаткам.
   - Журнал не забудь! - вслед закричал Липатов
   - Хорошо! - донеслось из голубой дали.
   - Поздравляю, девушка! - профессор пожал руку Тане. - Как Вас зовут?
   - Таня - прошептала она.
   - У вас чутье, Танечка, и везение. А это в археологии иногда важнее эрудиции. Вы где учитесь?
   - Пока не учусь. Я хочу в ваш университет поступать.
   - Вот как? Перед экзаменами позвоните мне, замолвлю а вас словечко. - сказал профессор и отвернулся. Набежала толпа студентов, и нужно было ими руководить.
   - Пойдем, Танюша, пора. Им сейчас не до нас. - сказал Дрюня. Приобняв Танюшу за плечи он повернул к мотоциклу. Чимбляу шел рядом.
   - Ну, Танечка, ты везунчик - заявил он. - Это ж надо так! Появляется кишкентай, и с ходу - бац, открытие.
   - Да, Танюша, ты отличилась. - вторил ему Дрюня.
   - Ну что вы, это же просто случайность - смущенно и радостно отвечала Таня.
   - Везение, тоже талант. Помнишь, что профессор Липатов говорил?
   - Все в этой девушке есть, Дрюнечка - разглагольствовал Чимбляу - и ум, и талант, и красота! Ну что за прелестная кыз*? Да, фройляйн Таня, ты действительно хочешь в Томский универ* поступать? Весьма достойный выбор. Кстати о выборе: обедать будем на природе или в 'Алмагуль'?
  
   Через день Танюша и Дрюня снова приехали на раскопки. Встречал их Сережа Мазулин, как всегда, свежий, бритый, одетый с вызывающей роскошью - в кроссовках, фирменных джинсах и майке со страшными черепами. На голове его красовался платок с какой-то английской надписью. Дрюня только презрительно фыркнул:
   -Ты не упаришься в хайратнике*?
   -Не волнуйся, юноша, всё под контролем. - был столь же высокомерный ответ.
   -Как там, мои камни? - поинтересовалась Танюша.
   -Вопрос не такай уж простой. Понимаешь, мы тут, после твоего отъезда, возились с ними как проклятые. Сейчас сам Липатов над ними колдует, надеется хоть что-нибудь разобрать. Иногда это бывает: надпись или рисунок стираются, остается только след резца... словом, если повезет, узнаем какое-то имя. А вот тут-то и начнется раздолье для всяких разных гипотез. У меня уже одна родилась: эти камни - след одной из постоянных стоянок Шелкового Пути. Правда, сам путь был южнее...-- глаза Сергея зажглись алчным огнем фанатизма.
   -Слушай, ты нам вчера не успел ничего показать, может сегодня?
   -Конечно же, покажу! Танечка, пойдем, пусть он сзади тащится. - и, подхватив Танюшу под локоток, Сергей поволок её к раскопам.
   Весь день Таня пролазила по ямам, канавам и щелям. Пыль поднималась над полем, скрипела на зубах, проникала в уши, в нос и в глаза. Но Танюша не замечала её. Она второй раз за два дня подпала под обаяние увлеченности, и не было для неё ни жары, ни стертых ног, она внимательно слушала объяснения Сергея и его друзей-студентов. Вскоре у неё в руках оказался черепок с бумажной биркой, потом ей подарили фотографию, затем схему раскопа. Через полчаса её коллекция перестала умещаться в руках, и Дрюне пришлось добывать большой полиэтиленовый пакет. Где-то в глубокой щели, чуть не свалясь ещё глубже, должно быть, к самому центру Земли, Тане, под руководством Сергея, удалось выколупать горлышко от кувшина. Таня сломала ноготь, черепок был грязный, потрескавшийся, но счастью не было предела. Толстый, волосатый мужичок в белесой майке и брезентовых штанах протиснулся в щель, и, посмотрев на Танюшу, Сергея и горлышко кувшина у них в руках, неразборчиво буркнул нечто одобрительное откуда-то из пространство между усами и бакенбардами, хлопнул Сергея по плечу и убежал. Сергей засиял как новенький прожектор:
   -Это САМ ВЛАДИМИР АРКАДЬЕВИЧ ПЛИЩЕНКОВ!!!
   Танюша при этом только восторженно сопела и прижимала к груди драгоценный огрызок прошлого.
   -Серёга, а золото вы тут находили? - поинтересовался Дрюня.
   -А, там, у начальника в сейфе. - небрежно отмахнулся Сергей - Пошли, я вам действительно интересную вещь покажу! - и он повел ребят к своей палатке. В палатке, изрядно оттопыривая стену, стоял невероятно уродливый железный шкаф, причем сразу, от входа, было видно, что задняя стенка шкафа прикручена проволокой. Сергей вытащил из кармана ключ, долго возился с замком, и наконец вытащил длинный сверток. В свертке оказалась длинная заржавленная железяка.
   -Парфянский меч! Я сам его нашел! - Сергей сиял.
   -Погоди-погоди! - Дрюня нахмурился - Парфия, она когда была? И, где? Гораздо южнее!
   -Я же тебе говорю: Шелковый Путь! Купцы охрану нанимали по всему миру, им было плевать на подданство, лишь бы за свои деньги наемник хорошо охранял. Но ты не понял главного: мечи в этих краях, да и вообще в Великой Степи, были вытеснены легкими саблями, и очень давно.
   -А почему, вытеснены? - подала голос Танюша.
   -Потому, что сабля гораздо лучше, удобнее и смертоноснее любого меча. Но и сложнее. Фехтовать саблей - надо учиться с раннего детства, и, к тому же, под руководством хорошего инструктора. Но зато, один саблист запросто мог сразиться и победить пятерых мечников.
   -А как же рыцари?
   -Ты знаешь, Танюша, в какую окрошку превращали степные багатуры* этих хваленых рыцарей? И, причем, не напрягаясь.
   -Но, тогда почему, скажем, монголы не завоевали Европу?
   -Просто им это было не нужно. Великая Степь, Танюша, никогда не была источником агрессии, она только отвечала ударом на удар. Это Запад всегда пытался нас завоевать, но не преуспел в этом. А когда понял, что не выходит, оболгал Великую Степь, а заодно и Россию. Ты же знаешь черную легенду о кровожадных степняках? Правильно? Вот только оглянись вокруг - посмотри хотя бы на Дрюню - а это потомок великого народа Чингисхана, разве этот народ способен на низости? - Сергей не на шутку разгорячился.
   -Ладно, Серега, никто с тобой не спорит. - смущенно прервал его Дрюня - Мы потом с тобой потолкуем!
   -Ага, вот так всегда! Ну что это вы все уходите от важных тем?
   -Нет, просто я кушать хочу, да и Танюше домой пора.
   -Ребята - изумленно вытаращился на часы Сергей - а ведь уже девять часов!
   -Я же говорю: нам пора. Пойдем, Танечка!
   Пока попили чай, солнце уже скрылось за горизонтом, и теперь только дожигало облака. Мерно трещал мотор мотоцикла, проселок забегал под коляску, а столбы покачиваясь уступали дорогу.
   -Танюша, ты наверное, очень устала? - нарушил молчание Дрюня.
   -Немножко. - у Танюши болела спина, горели обожженные солнцем руки - Но, зато, было очень интересно. Знаешь, это так непохоже уроки истории!
   -Еще бы! Это живая история.
   -А представляешь, тем мечом, пусть он даже и не парфянский, какой-то богатырь врагов рубил, а в том кувшине, может быть, вино было, или масло...
   Степная ночь опускала свой плащ на всю округу, но мотоцикл уже въезжал под электрические солнышки города.
  
   Помнишь ли, друг мой, как впервые надолго и всерьез ты задумался о себе? Помнишь, какие таинственные дебри тебе открылись... Помнишь ли, это потрясающе интересное первое путешествие?
   Первые связные Танины воспоминания относятся к десятилетнему возрасту. До десяти лет, Таню не отпускали гулять, даже во двор - только с матерью. Но мама была очень занятым человеком, поэтому Таня просто сидела дома. Разумного, или хотя бы похожего на разумное объяснения Таниного затворничества не существовало, зато, стоило Тане хоть нос высунуть за порог, мать устраивала ей бурную сцену с криками, слезами и сердечными припадками. Потом родилась Танина сестра, ставшая новой маминой игрушкой, Тане дозволено стало отлучаться, но... Ей это уже не было нужно. Весь мир, все на свете, Тане заменили книги. Маленькая, пухленькая, в очках на пол-лица с толстенными линзами, она естественно, не вызывала симпатий у сверстников, а что до ума... Когда ум вызывал уважение детей? Разве, только раздражение и озлобленность. Дети вообще, жестокие и гнусные по своей природе твари, это потом, стараниями учителей и кулаками старших товарищей, в них вколачивается хоть какое-то понятие о доброте и сострадании... И от Тани одноклассники шарахались. Её не обижали, боясь отца, но и никогда не общались. Поначалу её обижало такое отношение, но потом, перестало беспокоить и это. Таня ушла во Вселенную литературы. Тем временем, стукнуло ей двенадцать и тринадцать лет. Таня вытянулась, похудела. В четырнадцать, она перестала носить очки - в связи с перестройкой организма восстановилось зрение. Миновали пятнадцать лет, Таня уже мечтала о принце, но сама, по-прежнему, никого не интересовала. В шестнадцать лет она влюбилась. Правда, это был очередной, не десятый ли случай, но он был самым серьезным.
   Во время урока Танюша оглянулась, а в это время солнечный зайчик (великий провокатор), упал на одного из мальчиков. Сердце стукнуло: - Он! Таня сразу полюбила эти мелкие серые глазки, эти кирпичные веснушки, эти волосики торчком. Он был, конечно же, идеален! Вот он решительно ткнул соседку локтем в бок, и стал мужественно сдувать контрольную. Он и списывал-то как настоящий мужчина! Таня любовалась им с тех пор непрерывно, а он только хмурился, и крутил пальцем у виска. Потом Таня написала Ему письмо. Откуда было знать ей, так делают только в книжках? Он получил её письмо (прозаический вариант эпистолярии мадмуазель Лариной), и, тут же прочел перед всем классом. Таня была оскорблена до глубины души, но, окончательно не охладило. Она пошла на последний шаг: верная своему книжному образованию, она пришла к своему принцу, уже в роли женщины-вамп. Этот эпизод своей жизни ей суждено теперь вспоминать вечно:
   Подъезд, дверь, звонок... Он открыл дверь:
   - Чё приперлась?
   - Нужно поговорить. Разрешишь зайти?
   - Ну заходи.
   Таня вошла, сняла пальто, прошла в комнату. Он шел следом.
   - Жарко - сказала она, следуя наставлениям писателей, которые сроду никого не соблазнили, и принялась снимать блузку.
   - Ты чё? - изумился он.
   - Сними свой свитер - велела Танюша, и он повиновался.
   Потом, обнаженные они лежали поперек дивана. Таня неумело пыталась ласкать, он неуклюже отбивался. Наконец, оба устали.
   - Нам надо много учиться - хрипло говорил он - нам некогда глупостями заниматься. Ты должна сберечь девичью гордость для мужа.
   Танюша, не говоря больше ни слова, встала, оделась и ушла. Была б Танюша постарше и поопытнее, она бы поняла, что он был девственником, и ничего не получилось из-за его неопытности, а никак не из-за её непривлекательности. Так или иначе, любовь тут же прошла, а сердце задремало в ожидании нового, теперь уже настоящего чувства. Час пришел, появился настоящий герой, и Танюша расцвела. Это было так заметно, так неожиданно и прекрасно, что парни её двора наперебой бросились ухаживать за ней. Теперь, когда она возвращалась с прогулок - бесконечных прогулок по Караганде, в обществе Дрюню, её всегда ожидала компания парней.
   - Таня, иди к нам! - звали они, и, иногда она подходила. Боже, какими смешными были они в своих попытках понравиться! Парни ходили выпятив грудь, подобрав живот, при этом изо всех сил напрягая бицепсы. А как они пели! Таня млела от восторга слушая их гнусаво мяукающие голоса... А репертуар!!! Танюше, взращенной на хорошей музыке и лучших исполнителях, были внове туповатые тексты, переложенные на полтора аккорда.
   Но были и более серьезные события во дворе - юноша, чёрт-те-что вообразив себе, разрезал себе вену, но, испугавшись вида крови, так заорал, что прибежала мама, перевязала, отшлепала и утешила своего отпрыска. Все смеялись над неудачником, но только не Танюша. Она-то понимала, каково сейчас тому приходится.
   - Зачем ты это сделал, Валера? - спросила она при встрече.
   - Из-за тебя. - пробурчал Валера. Помолчали. Валера долго мялся, подыскивая слова, наконец, брякнул:
   - Я тебя люблю
   -Знаю - кивнула Таня - только, понимаешь, я, кажется, люблю другого.
   -Знаю. - все так же хмуро пробурчал он.
   -Откуда, Валера?
   -Это видно. Ты здорово изменилась за последнее время. - он опять помялся, и продолжил - только тот парень тебя не любит.
   -Не тебе судить - холодно ответила Таня.
   -Я это понимаю... только... если я тебе вдруг пригожусь, ты только позови. Я сразу же прилечу.
   -Ты уезжаешь, куда?
   -В Севастополь. Буду поступать в военно-морское училище.
   -Ты молодец, Валера. Желаю тебе удачи. Ни пуха, ни пера. - сказала Танюша, и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала Валеру в щеку.
   На том они и расстались. Навсегда ли? Кто знает... И неизвестно, вернется ли Валера добиваться Таниной руки и сердца, став убеленным сединами адмиралом, но что у него появился хороший стимул стать адмиралом - факт.
  
   Изменившись внешне, Танюша очень изменилась и внутренне. Исчезла детская поверхностность суждений, которая, впрочем, у многих и многих сохраняется до глубокой старости. Появилось понимание людей и их слабостей. Таня вдруг поняла, что очень несправедливо относилась до сих пор к своему отцу. Таню отец как бы не замечал. Он исправно приносил домой зарплату, делал по дому мужскую часть работы, следил, чтобы Таню в школе и на улице не обижали - и все. Он не лез в её дела, не пытался даже разговаривать с ней, и отмалчивался на все попытки завести разговор. Но теперь Таня, вдруг, поняла, что отец просто отождествлял её с матерью, а жену он не любил... Тогда Танюша сделала гениальный по своей простоте шаг: когда отец пришел домой, она встретила его, накормила ужином, и заговорила так, как будто и не было между ними никогда отчуждения. Пока отец ел, она, сидя напротив, стала рассказывать о своих делах. Сначала отец отвечал односложно, смотрел настороженно, потом, как-то сразу оттаял, и вскоре они болтали с непринужденностью закадычных друзей. Пришла с работы мать, заглянула на кухню, и, так ей происходящее не понравилось, что захлопнув с треском дверь, ушла она в комнату дочерей. Младшей, надо полагать, сейчас крепко достанется... за что-нибудь... Таня посмотрела на отца, и они тихонько вздохнули. Им стало неловко.
   -Знаешь, папка, я хотела с тобой посоветоваться. Понимаешь, есть один парень...
   - Атыгай?
   -Да, Дрюня... а откуда знаешь?
   -Я его тут встретил на днях, мы поговорили.
   -Он хороший парень, папа.
   -Хороший. А кто спорит?
   -Я... Понимаешь, папа, я, кажется его люблю.
   -А вот это правильно. Влюбляться надо на каникулах, чтобы любовь учебе не мешала.
   -Ну вот, ты смеешься!
   -Вовсе нет. Дрюня парень ничего, да и ты дивчина хоть куда, естественно, что ты влюбилась. А, кстати, как вы познакомились?
   И Таня рассказала отцу всю короткую историю своей любви, а заодно и вымыла посуду.
   -Просто замечательно - сказал отец, внимательно выслушав - только вот мой тебе совет: все-таки поступай в университет, как планировала. Да, упустил, ты куда хочешь поступать - в Карагандинский или куда-то ещё?
   -В Томский университет.
   -А наш чем не угодил? Он ближе, из дому на занятия бы бегала.
   -У нас нет факультета археологии.
   -Разве?
   -А еще, меня приглашали поступать именно туда.
   -Кто, если не секрет?
   -Профессор Липатов и... еще один человек, его зовут Серёжа Мазулин.
   -Ну-ка, ну-ка, расскажи поподробнее...
   Таня поведала и о поездке к археологам, и о том, что она там увидела. Не стоит пересказывать однажды озвученное, почти все совпадает в моем и Танином рассказе, разве только, Сережа Мазулин вышел у неё чуть покруче чем Индиана Джонс*, да совершенная ею находка чуть значительнее, чем находка в Китае галереи, полной глиняных солдат.
   -Погоди-ка, дочь, ты говорила, что парень один. Я насчитал уже четырех, не считая профессора. Ты определилась, в кого ты влюблена?
   -Ну конечно! - не очень уверенно ответила она.
   -Знаешь, может лучше ты немножко подождешь с выбором, как-никак четверо это четверо. А в случае чего, я тебе и помочь смогу. Лады?
   -Какой ты славный, папка! - Воскликнула Таня обнимая отца.
   -Это чем вы тут занимаетесь? - раздался вдруг голос сзади. - неслышно открыв дверь вошла мать. - Что тут происходит, Татьяна? - снова вопросила мать, и голос её зазвенел.
   -Танюша, ты иди спать, поздно уже. - ласково сказал отец, и обратился к матери уже другим голосом, холодным и злым - Алина, войди и прикрой за собой дверь!
   Таня ушла к себе, и улеглась в постель. Было уже поздно, но сон не шел, и она уютно устроившись под одеялом, оглядывала свою комнату. А ведь скоро она покинет эту комнату. Может даже навсегда. Интересно, каково будет ей на новом месте, где-то там, в сердце Сибири, в Томске? Как она будет жить без всех этих милых, привычных вещей? Вот карта полушарий, на ней Таня сама отметила Алма-Ату, Москву, Львов, Ленинград и Караганду - все города, в которых она успела побывать. Вон, на платяном шкафу, стоит коробка с её сокровищами - двумя альбомами фотографий и стопкой конфетных оберток, стянутых аптечной резинкой. Когда-то, в коробке лежал и Танин дневник. Лежал, но однажды, Таня вошла в свою комнату, и обнаружила, что мать его читает.
   -Что ты делаешь? - мгновенно осипшим от обиды голосом спросила Таня.
   -Читаю твой дневничок - ответила Алина Исааковна, ласково-преласково улыбаясь. - Ошибки тебе отметила. Все-таки я дипломированный филолог, а в твоих записях столько ошибок... очень много.
   -Но это МОЙ дневник - с усилием вытолкнула из себя девочка.
   В глазах Алины Исааковны мелькнуло сомнение: все ли верно? Но с её точки зрения, она действовала безупречно, а вот дочь позволяла себе очень непочтительный тон.
   -Танюша, мы же родные люди - сдерживая гнев заговорила она - у нас не должно быть секретов друг от друга. Правильно?
   Не дожидаясь ответа, Алина Исааковна закрыла дневник (благо, всё прочитано, ошибки отмечены) и, величественно вышла. Таня упала на кровать и зарыдала. Всласть наплакавшись, она встала, и разодрала свой дневник в мелкие клочки.
   Вспомнив эту историю, Таня заворочалась. Обида, острая, как будто все произошло только сейчас, уколола её. А сколько ещё таких обид было! Вот и сейчас. Почему мать таким тоном заговорила с ней и с отцом? Ясно, что вообразила себе что-нибудь гадкое, но что? Ах, всё равно - скоро Таня уедет. Жить она, конечно же, будет в общежитии, а не у тетки. Таня как-то видела тетку: точная копия матери, только незамужняя. Жених от неё удрал прямо из ЗАГСа. И почему это папка, милый, добрый, открытый связался с матерью? И тут же она вспомнила дату свадьбы родителей - только два месяца назад отмечали очередную годовщину, сопоставила с собственным днем рождения, и поняла, что отцу просто деваться было некуда. Но почему отец не уходит?
   -Завтра же поговорю с папкой - подумала она и уснула.
   Ах, брат мой, читатель! Что на свете красивее и желаннее взорам нашим, чем спящая девушка восемнадцати лет от роду?
   Таня дышала глубоко и ровно, её чудесные темно-русые волосы, неиспорченные красками, разметались по подушке. Губы нежные, яркие, хорошо очерченные, приоткрылись, показывая ровные белые зубы. Лоб высокий, нос чуточку курносый... Друг мой, а обращал ли ты внимание, на то, что спящий человек зачастую симпатичнее бодрствующего? Но это не относится к нашей Танюше. Она-то прелестна всегда! Жарко. Одеяло сползло с Тани, сбилась ночная рубашка, и... Тут мы покинем нашу Танюшу, щадя её скромность. Покойной ночи тебе, Танечка! Пусть снятся тебе только добрые и приятные сны, а о чем они - дело не наше, слишком уж личное дело сон. Может он о Дрюне? Может. А может и нет. Кто ж разберется в девичьих фантазиях?
   Кстати об Дрюне: где этот возмутитель спокойствия девичьих сердец? Думает ли он о Танюше? Не буду мучить романтически настроенных барышень, скажу сразу: думает. Мало того, он еще и обсуждает её с друзьями. А вот и он сам: сидит в обществе наших старых знакомых, справа от него Чимбляу и Фесор, а слева Васа. И, весь такой из себя, прихлебывает 'Дюшес', в то время как остальные старательно сосут пиво. Ах, какой хороший мальчик! - воскликнут моралисты, и будут неправы. Больше всего на свете Дрюня хотел сейчас стопочку водочки, но водки не было, а пиво он искренне не переносил.
   Извини, друг-читатель, но сейчас я прервусь ненадолго, чтобы поругаться. Вот, достали меня и моралисты с их непрочными устоями, и рекламщики, подрывающие все на свете нравственные укрепы, а всего больше - разговоры о повальном русском пьянстве. Если уж на то пошло, то Мать-природа не выдумала ничего гаже пьяного прибалта или чухонца, что вам и любой ленинградец подтвердит. А что до слухов, что где-то там, на Западе меньше пьют... Не бывал я в тех диких краях, одно думаю: похоже, что там служба собирающая бухариков лучше работает. Ну да ладно о грустном-то...
   -Мы, мужики сделали ошибку, что выбрали Таню. - говорил Дрюня - она и правда, умная девочка.
   -А с глупыми и неинтересно - подал голос Васа.
   -Тебе хорошо, ты её не видел, а я с каждым днем всё больше втюриваюсь в неё. - И Дрюня огорченно вздохнул. - Казалось бы, простая вещь, таскайся с ней по городу, говори ей ласковые слова да трави что-нибудь за историю... а ведь ей-то не соврешь, она сразу фальшь чувствует.
   -Ну не может такого быть - неуверенно потянул Васа - молодая она ещё.
   -Может - за Дрюню ответил Чимбляу - Таня, и правда, очень умная девочка. Знаешь, как она Красавчика Максимушку окрестила?
   Васа сразу вспомнил Красавчика Максимушку, любимчика всех окрестных дам. Высокий, плечистый, с фигурой пловца, похожий на Алена Делона, только гораздо слаще, очень эрудированный, да ещё и спортсмен, Красавчик Максимушка не завоевывал, не добивался женской любви, - он просто брал то, что нравилось. Начитанный Фесор как-то сравнил его с Балтазаром Коссой, бандитом, пиратом, а впоследствии Папой Римским Иоанном IV. Конечно, в разбоях Красавчик Максимушка не был замечен, но все парни его дружно не любили. Да кто, скажите, любит опасных конкурентов? А Красавчик, просто плавал в ауре всеобщего обожания. Девочки, девушки, женщины и педерасты так и кружились вокруг него, ожидая, не упадет ли взгляд, не осчастливит ли прикосновением руки Красавчик Максимушка.
   -Она видела Макса? И что? - живо заинтересовался Васа - чувствую, пока я коровам хвосты крутил, вы тут дел наворотили.
   -Ну, Дрюня с Таней и я, идем как-то... Где мы шли, Дрюня?
   -У театра Станиславского.
   -Ну вот, идем мы, а навстречу Красавчик Максимушка рассекает. Я тут сразу и обомлел. Думаю, сейчас наша Таня на Максимушку западет, и вся наша сказка насмарку. Хотел повернуть в сторону, да поздно уже было. Корче, подходит он к нам, на нас ноль эмоций, сразу к Танюше, мол, кто такая, почему не знаю...
   -У него на меня зуб. - нехотя пробурчал Дрюня.
   -За что?
   -Это уже моё дело
   -Ну и ладно. Не перебивайте. Продолжай, Чимбляу - потребовал Васа.
   -Ну вот, он на Танюшку так накатывает, хвостяру как павлин распустил, обаивает, значит, а она поворачивается к Дрюне, и спрашивает, как, мол, этого невоспитанного зовут. Дрюня пасть раскрыть не успел, а Красавчик уже начал мелким бесом рассыпаться: мол он призер того, чемпион сего... А я возьми и брякни: 'Красавчик Максимушка его зовут'. Тут Танюша и выдает: 'А я б его лучше надувным Терминатором назвала'
   -Как-как? - переспросил Васа.
   -Терминатор надувной. Это ж хуже чем конь педальный. - давясь хохотом ответил Дрюня, а Чимбляу закончил:
   -Короче остался наш надувной Терминатор, как оплеванный, а мы дальше пошли.
   -Дрюня, это все хорошо, ты лучше скажи, влюбилась она в тебя или не очень?
   -Вроде бы да. - кивнул Дрюня.
   -Это по-твоему. А на самом деле как?
   -Влюбилась. Все признаки налицо: в глаза заглядывает, краснеет в нужных местах, стишки, которые Дрюня сочиняет, тут же подбирает и к сердцу кладет. А как его нет, смурная ходит. - доложил Чимбляу.
   -Це гарно - с видом знатока покивал Васа. - я чувствую, что все, и вправду, к развязке идет.
   -Так не дремали же... - радостно осклабился Фесор. - мы тут, под моим чутким руководством, всё хоккей сотворили. А если что не так, этих двоих оболтусов вина.
   -Так-таки всё? Как по плану? - недоверчиво спросил Васа - даже в театр ходили?
   -Два раза. На 'Ромео и Джульетту' и на казахскую оперу, не помню названия. Вон, Чимбляу пусть скажет, он у нас казах.
   -Я немец - с достоинством ответил Чимбляу.
   -Название неважно. - перебил их Васа - В кино ходили?
   -По полной программе. 'Пришло время любить' и 'Сто дней в Палермо'.
   -Концерты?
   -Концерт нам Чимбляу со своей бандой давал. Я чуть не сдох от скуки.
   -Прогулки?
   -Все ноги истоптал - пожаловался Дрюня - кроме того, были качели, карусели, 'Луна-парк', одним словом, поездка к Сереге Мазулину на раскопки, стишки (сам сочинял), а сверх программы, на её дворе драка и суицид. Чем не прекрасная сказка? Осталось, как я уже намекнул, сделать блистательный финал, и - аривидерчи аморе.
   -Как как? - не понял Васа
   -'До свидания, любимая', по-итальянски. Песня такая есть. Как вам не знаю, а мне прекрасно известно, что завтра у Танюши день рождения.
   -Откуда знаешь? - восхитился Чимбляу.
   -Нет, братцы, вы не Штирлицы, не в обиду вам будь сказано. А для чего я по-вашему гороскопы сочинял позавчера? Я что, по-вашему, дурной совсем, такой чушью заниматься? - и Дрюня прикинулся обиженным.
   -К делу, к делу - поторопил Васа.
   -Вот тогда она и назвала свою дату рождения. Танечке, между прочим, завтра восемнадцать шарахнет!
   -Вот зараза - огорчился Чимбляу - а я и не подумал об этом! У нас и подарка-то нет!
   -Что бы вы без меня делали! - покровительственно усмехнулся Фесор - Все уже есть. Завтра с утра, ты Дрюня, поедешь к Тане, узнаешь, где она будет праздновать, если не сумеешь испариться, мало ли, то позвони. У неё телефон есть?
   -Есть.
   -Позвонишь, и приедем мы, с основным подарком.
   -Хорошо. Так и порешим. - Дрюня потер руками лицо - А сейчас спать, спать, мужики. Глаза слипаются, полвторого уже.
   -Ну, мужики, молотком. Завтра хоть финал посмотрю. - Васа довольный ушел спать.
  
   Вот тишина упала на мастерскую, и я расскажу тебе, друг мой, где пропадал это время наш Васа.
   Неподалёку от Караганды есть небольшой городок Абай, названный так, в честь казахского просветителя Абая Кунанбаева. Километрах в двадцати от него, на реке Нура (которая, как известно, течёт вдоль и поперёк Карагандинской области), расположено водохранилище Джартас, на берегу водохранилища расположен санаторий, с тем же названием. А рядом расположилась небольшая ТЭЦ, дающая свет и тепло санаторию, и расположенному рядом посёлку. Васа имел к санаторию самое непосредственное отношение, ибо его тётушка работала на ТЭЦ сменным мастером. Как раз, в то время, когда Дрюня загорал на пляже, а Чимбляу с Фесором помогали ему в том тяжелом занятии, Васа трудился в поте лица. Он пас общественное Джартасское стадо. Дело в том, что многие сотрудники санатория имели личный скот, и по очереди пасли его. Когда доходила очередь тётушки Васы, она звонила ему, и Васа, счастливый донельзя, мчался на Джартас. В самом деле, это замечательный отдых: броди себе за флегматичными бурёнками, да следи только, чтобы не забрели они на совхозные поля, да на хозяйские луговины. Хочешь в это время, на дудке играй, хочешь - книжки читай, а не хочешь, так хоть на руках ходи - свобода! Васа всегда любил подобное времяпрепровождение: выгнал с утра коров, выбрал место с непобитой травой, желательно ограниченное арыками, и читай себе книжки. А то, бывало, оставит стадо на верного Абрека - и купаться. Абрек пёс серьёзный, проследит как положено, можно быть спокойным. Дядька Фазиль как-то ящик пива выиграл на спор - сможет ли Абрек без участия человека пасти коров. Смог. С утра стадо выгнали, Абрек его сгуртовал, а дядька Фазиль почесал пузо, и скомандовал псу: 'Абрек, паси сам!'.
   Абрек укоризненно погавкал, да и погнал коров на выпас. И на обеденную дойку пригнал, и вечером привёл, а хитрющий дядька Фазиль только издалека следил, всё ли в порядке.
   Вообще-то Васа хотел бы стать ветеринаром, но между ним и ветеринарией стоял непроходимый заслон, в виде математики. Уж очень Васа был далёк от понимания, как же это, каким непостижимым образом, всякие иксы и котангенсы превращаются в цифры. А без математики экзамены не сдашь. Вот и лелеял Васа мечту о призыве в армию, а уж из армии он собирался поступать в пограничное училище, где, как всякому известно, есть факультет кинологии.
  
   В десять часов Дрюня сидел на лавочке, перед Таниным домом. Таня сама говорила, что из её окна виден любой сидящий на этой скамейке, и вот, Дрюня ждал, когда Таня увидит его.
   -Доброе утро, Дрюня. - послышалось сзади. Дрюня обернулся, и увидел Таниного отца.
   -Здравствуйте, Александр Павлович. - ответил вставая Дрюня.
   -Таню ждешь?
   -Пришел поздравить её с днем рождения.
   -Пошли, дома поздравишь.
   Дрюня принялся отнекиваться, но Александр Павлович не слушая возражений, привел его домой.
   -Танюша, - позвал он, открыв дверь - смотри кто со мной! - и ушел на кухню.
   -Дрюнечка! - обрадовалась Таня - проходи!
   -Танечка, поздравляю тебя с днем рождения! - сказал Дрюня и протянул подарок.
   Таня приняла коробочку, открыла её, и увидела бронзовую цепочку - русалки цепляющиеся за хвосты друг другу.
   -Красивая вещь - сказал Александр Павлович, выйдя с кухни - дорогая наверное?
   -Не знаю, - пожал плечами Дрюня, - мы с друзьями сами её делали. Я лепил, а они отливали.
   -А ты, брат, художник!
   -Давайте чай пить - сказала Таня. - А я не собиралась сегодня день рождения отмечать - говорила она, расставляя чашки - Только ты, Дрюнечка, напомнил о нем.
   -Но тебе сегодня аж восемнадцать, совершеннолетие как-никак.
   -Мне кажется, - сказал Александр Павлович - что надо бы отметить это событие как-то по особому, вне дома. Может пойдем в ресторан? Как ты думаешь, Танечка?
   Танюша глянула на Дрюню, тот отрицательно покачал головой.
   -Может у нас, на даче? - отозвалась она.
   -Отлично. Тогда сейчас быстренько пробежимся по магазинам и рынку - и вперед. Танюша, кого ты думаешь пригласить?
   -Все разъехались, лето же! Вот если Дрюнечка и его друзья придут.
   -Я им сейчас позвоню. - и Дрюня подошёл к телефону.
   -Ты не против, Танюша, если я приглашу одного человека, одну женщину... - как-то робко спросил Александр Павлович - ты помнишь её, Светлана Николаевна - и он смущенно умолк.
   Дрюня с большим удивлением наблюдал за ним, а Таня радостно ответила:
   -Папочка, я буду рада! Хочешь, я ей сама позвоню? - и не слушая ответа, подбежала к телефону.
   -Алло! Светлана Николаевна? Здравствуйте, я Таня, дочь Александра Павловича... Я хочу пригласить Вас на свой день рождения... Нет, не домой... К нам, на дачу... Будут папа, я и мои друзья... Нет, мамы не будет... Нет, не уехала... Просто папа с ней разводится скоро... Нет, он этого ещё не говорил, это пока я Вам говорю... Никакие это не глупые шутки... И вовсе я не смеюсь. Мы будем ждать Вас у вашего дома через час... Успеете, конечно успеете... Вы и без прически красивая. Правда!... До встречи!
   -Зачем ты сказала, что я развожусь? - со странной смесью растерянности и облегчения спросил Александр Павлович.
   -Но это же правда, папочка?
   -Правда. Спасибо, Танюша. Это ты мне подарок, на собственный день рождения, подарила.
   -У нас всего пятьдесят пять минут осталось - напомнил о себе Дрюня.
   -И правда. Я сейчас на рынок за мясом, а вы с Танечкой, за тортом и конфетами.
   Не успели Таня и Дрюня, нагруженные пакетами, вернуться к дому, как подрулил 'Москвич' Александра Павловича. Рядом с ним, сидела женщина лет тридцати пяти.
   -Танюша, загружайтесь прямо сюда! - скомандовал отец вылезая. Женщина тоже вышла из машины и встала рядом. Смущение и счастье делали её ослепительно красивой. Она отбросила уже слабые попытки свои казаться строгой и безучастной, и теперь её голубые глаза были обращены к одному только солнышку - на Александра Павловича. Русоволосая, круглолицая, с четкими чертами лица, ясноглазая женщина сияла. Как ловко сидела на её головке чудная серая шляпка! Как подчеркивал красоту её мягких, округлых форм классический английский костюм! И эту женщину мучил своей нерешительностью Александр Павлович? Да как он смел? А вот и он сам, сияющий и счастливый, стоит, будто не день рождения его дочери нынче, а его собственная свадьба.
   Бабки с окрестных скамеек уже передислоцировались поближе, и даже не делая вид, что сплетничают, пожирали глазами четверку счастливых людей. Ох, будет гроза! Ох, доложат Алине Исааковне во всех подробностях, весьма качественно приукрашенных! Ох, взорвется Алина Исааковна! Ох, взорвется! Ох, устроит она бурю! Тайфун! Ураган! Торнадо!... Вот, только Александру Павловичу это теперь бара-бир*. Спокойно соберет он кой-какие свои вещи, безразлично выслушает вердикт суда о разводе, выложит партбилет, и покинет кресло главного инженера - у Алины Исааковны больши-и-и-и-ие связи! И будет он работать простым мастером на элеваторе, жить на мизерную зарплату... и будет счастлив. Ах, как счастлив будет он со своей обожаемой Светланой Николаевной, Светочкой! Дай Бог и нам с тобой, читатель, хотя бы гран такого счастья!
   -А где остальные, Дрюня? Где твои друзья? Они поедут с нами?
   -Я созвонился с ними, Александр Павлович, надо заехать.
   -В машине разместимся?
   -Там их трое, но один или двое будут на мотоцикле.
   -Ну, тронулись.
   Расселись. Хозяин за руль, Дрюня рядом - показывать дорогу, а Таня и Светлана Николаевна на заднем сиденье. Мужчины завели важный разговор о методах художественного литья (оба знали этот предмет больше понаслышке, но когда такой пустяк мешал нам излагать свой взгляд на проблему?), а на заднем сиденье сразу завязался оживленный и тихий разговор, перемежаемый звонким смехом. Александр Павлович поминутно поглядывал в зеркало заднего вида и улыбался все шире и шире. Он был горд собой, что наконец решился порвать с женой (он уже верил, что сам решился), гордился дочерью - вот как свободно и весело разговаривает она с его любимой женщиной. Они уже перешли на 'ты', в знак чего и расцеловались. Гордился своей Светланой - она лучшая женщина в мире!
   -Прямо - командовал Дрюня - теперь налево... еще раз налево... Стоп, приехали.
   Они увидели Фесора, Чимбляу и Васу, которые что-то укутывали одеялами в коляске мотоцикла. Сиденье и верх от коляски валялись тут же рядом.
   -Друг, сдай назад, проехать надо! - раздался голос. Мимо проехал автобус-рефрежиратор.
   -Помочь? - крикнул друзьям Дрюня.
   -Не надо, уже всё готово - ответили ему.
   Чимбляу сел за руль мотоцикла, Фесор пристроился сзади, Васа, забросив в сарай кресло и верх от коляски, пошел к 'Москвичу'. Светлана Николаевна, воспользовавшись заминкой, мышкой шмыгнула к Александру Павловичу, вперед. Дрюня, Таня и Васа устроились на заднем сиденье.
   -Знакомьтесь, это мой друг, Василий Михайлович. Василий Михайлович, знакомьтесь - Александр Павлович...
   -Очень приятно, Василий Михайлович.
   -Светлана Николаевна...
   -Очень приятно, Василий Михайлович.
   -Татьяна Александровна...
   -Очень приятно, Василий Михайлович. Но меня можно называть просто Васа, так же как Фесора Фесором, а Чимбляу - Чимбляу.
   -Чимбляу - тот, который сидит сзади? - спросила обернувшись Светлана Николаевна - такой коренастый?
   -Чимбляу ведет мотоцикл, он длинный и белобрысый. Позади Фесор.
   -Почему его зовут Чимбляу?
   -Он не просто Чимбляу, а Чимбляу Бешенный. А бешенным он становится, когда спрашивают, почему его зовут Чимбляу. - С важностью объяснил Васа.
   -То есть, вы не знаете. А второго почему зовут Фесором?
   -О, это Фесор рассказывает всем, были бы свободные уши. Он, видите ли, очень умный, но не настолько, чтобы получить звание профессора. Кандидат в профессора - это слишком длинно, правда же?
   -Почему? Прозвища бывают разные - возразила Светлана Николаевна. - Когда я училась в институте, в нашей группе был мальчик, такой тихоня, что не видно и не слышно. Его прозвали 'Тень призрака отца Гамлета'. Не поверите, но девочки настолько забывали о его присутствии, что бывало, чулки при нем поправляли.
   -Они не забывали, - хохотнул Александр Павлович - а просто пытались пробудить к себе интерес. А если серьезно, ребята, что будем вкусненького готовить? У нас есть мясо, фрукты, шампанское... Светочка, какое у нас шампанское?
   -'Изабелла', сладкое.
   -Да, ещё есть вино 'Монастырская изба', на даче овощи, лук везем с собой, конфеты и прочее тоже есть. Кто что предложит?
   -Естественно, делаем шашлык, - изрек Дрюня.
   -Не успеем мясо замариновать. - возразил Александр Павлович.
   -Если мясо не мороженное - успеем.
   -Как это?
   -Сейчас все сделаем. Надо только Чимбляу позвать. Остановите, пожалуйста.
   Читатель, любишь ли ты шашлык? Конечно же, а кто его не любит? Шашлык - это кулинарный конек тех, кто умеет и любит хорошо покушать, но достаточно ленив, чтобы готовить. Шашлык - это поэзия в действии, это блюдо настоящих мужчин, и готовить его умеют только мужчины - я подчеркиваю это. Шашлык - это квинтэссенция культурных устремлений, и вообще умственного развития народа. Шашлык - это символ объединения народов. Его любят все - от Бреста до Чукотки и от Дудинки до Кушки, и если есть что-то способное снова объединить Советский Союз - то это, без сомнения, только шашлык. Боже мой, сколько существует вариантов приготовления шашлыка! Честное пионерское*, в Большой Советской энциклопедии меньше страниц, чем способов, при помощи которых наш народ поедает мясо, предварительно нанизав его на стальные или ивовые, алюминиевые или можжевеловые шампуры!
   Как-то попотчевал я шашлычком немецкого профессора. Признаться, шашлычок, тогда, вышел не идеальным, но 'Киндзмараули' было вволю. И вот, после пятого-шестого шампурчика (а на шампур я никогда меньше полкило не насаживаю), а соответственно после шестой-седьмой бутылочки божественного нектара с Кавказских гор, который я из патриотизма, а профессор из нежелания отстать от аборигена, перемежали русской водочкой и казахским араком, зарыдал мой гость на моем же плече.
   -Мой друг - всхлипывал он - мы, немцы, считали, себя лучше вас, поскольку изобрели немецкую философию и триста способов приготовления картофеля. Но вы сумели нас обойти!
   -Как? - икнул я в ответ.
   -Вы изобрели русскую душу и шашлык...
   Я, конечно, возразил, просто из чувства справедливости:
   -Но, майн фройнд*, я-то русский только наполовину, а на другую черт-те-кто. И вообще, шашлык, кажется, грузины придумали.
   -А-а-а, все вы тут русские! Думаешь, мы там, в Европе, можем вас различать?
   -Ну и начхать. - согласился я - давай теперь за казахов выпьем, раз они теперь русские.
   Да, были времена...
   Но впрочем, всё это байки про мужчин, а когда шашлычок делается в присутствии девочек, девушек, женщин... в общем, особ альтернативного, но прекрасного пола, тогда другое дело. Тогда, мы, мальчики, мужчины, юноши и старикашки начинаем изображать из себя несусветных знатоков этого великолепного спорта, спорим об оттенках углей, о специях и маринадах, учим правильно насаживать мясо на шампуры и... В общем, ведем себя с непринужденной грацией индюков во время гона. Сам-то я обратил внимание на сие обстоятельство, лишь только тогда, когда одна прекрасная, юная, но не совсем воспитанная особа ткнула меня носом в данный факт. Я присмотрелся и согласился. Вы думаете, я исправился? Увы... Просто я веду себя так же, но только при менее наблюдательных феминах, хотя иногда ловлю себя на мысли, что простодушные девочки существуют только в мужской фантазии.
   Ах, опять я отвлекся. А речь шла о дне рождения Танюши. Кто-то может подумать, что устроить праздник экспромтом просто. А вот фигушки, братец: всякий праздник есть плод тщательнейшей подготовки. А уж если не было подготовки, то тогда требуется команда единомышленников. Вот такой командой и стали наши друзья. Теперь опять, кто-то излишне простодушный скажет, что, мол, вот есть команда, и потому, больше никаких проблем не будет. А вот фигушки, братец, опять отвечу я. Попробуй устроить массовое веселье, когда, самые взрослые из команды, изо всех сил стремятся уединиться - все-таки, как мы помним, это их первый день, когда они осмелились жить и любить так, как сердце подсказывает. Но тут, как нам с вами понятно, они натолкнулись на совсем другие планы относительно себя. Куда бы ни приперлась несчастная парочка, всюду находился кто-то из четверки, и непременно он хватал за руку Александра Павловича, и с простодушной непонятливостью во взоре лопотал о том, что есть какое-то дело, которое без хозяина не сделать. Когда же Васа, стал совать ему под нос острющие как бритва ножи, и ябедничать, что они (то бишь ножи), ничего не режут... Александр Павлович, отдадим должное его выдержке, удержался от желания прирезать этими же ножиками проклятого Васу, но до него, наконец, дошло, что у дочери праздник, и ему, отцу, необходимо в этом празднике принять участие.
   Вот тут-то и начался праздник, а на часах уже было семь. Что происходило дальше, Таня помнила не совсем отчетливо. Воспоминаний не осталось. Так иногда бывает, когда их место занимают чувства и ощущения. А такое случается, если только тогда, когда очень-очень хорошо на душе. Просто всё в этот вечер вертелось вокруг неё. Просто впервые с ней обращались как с взрослой, красивой, желанной девушкой. Просто в её честь читались стихи и пелись песни...
   А вообще же, всё заслонил финал, заключительный аккорд вечера - сюрприз, подготовленный предусмотрительным Фесором от имени Дрюню.
   Когда погас последний луч короткого июльского вечера, когда тело Земли надежно укрыло казахские равнины от золотых обломков Солнца, когда пришло время царствовать на небе круглолицей Луне, и её серебряный плащ окутал двор маленького садового участка, пришло время для главного подарка. Таню привели на веранду и усадили в глубокое покойное кресло на веранде, а её отец и Светлана Николаевна уселись позади, на диване. Ребята ушли, а спустя несколько минут вернулись: Васа нес два чурбака, за ним Фесор и Чимбляу на тележке катили куб, накрытый белой тканью. Позади шел Дрюня, с двумя зажженными свечами. Ребята установили на чурбаки свой таинственный куб, и присоединились к парочке на диване. Остался один Дрюня. Он поставил свечи на пол, и принялся развязывать веревочки, удерживающие ткань. Делал он это неторопливо, и даже, несколько замедленно. На улице оглушительно стрекотали кузнечики, слышался звон мириадов летучих насекомых, где-то вдали грохотал поезд, а рядом шелестели молодые яблони. И звучала музыка. Нежная, таинственная и прекрасная, она умиротворяла сердце, зажигала в душе надежду на такое близкое счастье. И каждый верил: счастье - вот оно, протяни руку, оно твоё.
   Дрюня задул свечи и прошептал:
   -С днем рождения, Танюша!
   И сдернул покрывало.
   Белое облако шелка еще опадало на пол, а скрытый до сих пор таинственный куб уже вспыхнул голубым холодноватым огнём. В лицо Тане, разгоряченным жаркой ночью, шампанским и нешуточным волнением, хлынула волна прохлады. Сияющий светом хрустальный куб оказался глыбой чистейшего льда. Освещенный с четырех сторон фонариками, он сверкал и переливался, а в его толще, в поэтическом беспорядке парили розы. Таня мгновенно их сосчитала: восемнадцать. Восемнадцать роскошных крупных роз! Алые и белые, розовые и бордовые - всех цветов и оттенков, спорили они друг с другом в великолепии. Это было соединение несоединимого, две совершенно несовместимые стихии дополняли и подчеркивали друг друга. Лед, слегка оплавленный по дороге, к тому же, был полон сложнейшей сетью микротрещин, и отражаясь от них, свет дробился в калейдоскопическом непостоянстве. Каждый отраженный лучик снова и снова подсвечивал нежные лепестки.
   Танюша широко раскрыв глаза откинулась на спинку кресла и замерла. Она не видела и не слышала ничего, кроме цветов, льда, света и музыки. Она не слышала, как Дрюня, осторожно ступая, отошел к друзьям, не слышала, как тихо-тихо заплакала Светлана Николаевна, уткнувшись в плечо Александру Павловичу. О чём она плакала? Может об ушедшей молодости, что прошла незаметно, без следов. Может о том, что ей никогда не подносили букетов мальчики, а мужчина, появившийся у неё слишком поздно, вряд ли сумеет подарить ей сына... Время ушло, быстротечное время. Мы не ценим его, пока молоды и спокойно срываем ростки жизни, кажущиеся нам сорняками, а потом... Ах, не будем думать о том, что случится потом!
   Обняв за плечи любимую свою женщину, сидел Александр Павлович. Он не думал ни о чем. Он просто смотрел на сверкающую холодную глыбу, в которой витали живые розы, и сознание отмечало детали: волнами оплывающая влага со сторон куба - нет, не куба... Глыба давно потеряла четкие очертания, и все уменьшалась - почти незаметно для глаз, и вода, образовавшая великолепный кристалл, опадала на заботливо подставленный поддон, а с него, по желобку, (когда ребята успели подставить его?), убегала сквозь дырку в стене. Он оглянулся, и неожиданно для себя обнаружил, что ребят уже нет.
   -Пойдем, родная моя - прошептал Александр Павлович. Светлана подняла на него глаза, и он поцеловал их.
   Таня осталась одна. Кто-то приходил, и приносил пирожные и чай, кто-то открыл окно и укутал её пледом - она благодарила, но в следующий миг забывала, кто же это был.
   Ты легко поймешь Танюшу, друг мой, читатель, если ты дарил, или даже просто мечтал подарить своей девочке потрясающе красивый и абсолютно бесполезный подарок. Нет? Ты не писал своей девушке стихов на кромке прибоя и не воздвигал в её честь снеговых замков? Нет? Ну не скромничай, друг мой, вспомни, как ты на последние деньги купил шикарный свадебный букет и подарил его девочке своей мечты, когда она выходила замуж за совсем другого человека, а потом, затянув пояс, питаясь черт-те-чем, ждал следующей стипендии... А, вспомнил, как же! А помнишь, о чем ты думал, когда нес тот букет? Вот-вот.
   Танины мысли точно так же хаотично перескакивали с одного на другое, и были эти мысли темны и запутанны. Вот в голубом сиянии ледяного кристалла ей почудилось лицо Дрюню. Танюше стало даже стыдно: её так любит этот парень. Он такой дивный, такой славный, такой нежный, так любит её, а она... Таня почувствовала себя предательницей - она так хотела бы ответить взаимностью на любовь Дрюню, но... Дрюня сам же и виноват! Зачем он повез её на раскопки? Если бы не эта поездка, она не познакомилась бы с Сергеем. И Таня стала сравнивать этих двух парней. Дрюня, конечно, умный, и стихи замечательные пишет, но Сергей... Сергей такой красивый. Он такой взрослый и опытный. А как Сергей выглядит! Даже в пыли и сумятице археологического лагеря у него аккуратная прическа. И с каким изяществом он носит свои потертые джинсы! Фирменные джинсы на работу - с ума сойти! И еще. Сергей человек творческий. Он с таким вдохновением, во время их второго приезда, говорил о своём парфянском мече... А Дрюня - нет. Он, конечно, делает статуэтки и броши, пишет стихи, но это же не наука! Дрюня не романтик. Он не способен поддаться порыву, чувству - думала Танюша, глядя на сияние цветов внутри ледяной глыбы. Кто-то подошел, и тихо поменял батарейки в фонариках. Освещение менялось, и розы каждый раз выглядели иначе. Лёд оплывал уже не так быстро - ночная прохлада пыталась замедлить таяние, но тщетно. Теплы ночи на пороге июля. Таню, вдруг поразила мысль, что никто, никогда-никогда больше не поднесет ей такого букета - на одну ночь. Что-то таяло, и утекало вместе с водой, а ночь уже на излете, роняла последние охапки лунного дождя. Где-то взлаивали собаки, а иногда из низинки, из приречных зарослей, доносились соловьиные рулады. Но прошла грусть, высохли мимолетные слезы, и снова радость постучалась в сердце - скоро, очень скоро Танюша улетит в Томск! В Университет она, конечно же, поступит, ведь два профессора сказали ей, что она прирожденный археолог. А в Университете она, конечно же, встретит Сергея. Интересно, как Сергей к ней отнесется? Разумеется, Таня не даст ему повода подумать, что он ей нравится, и вообще, у него вероятно много поклонниц - ведь Сережа такой интересный, красивый... Нет, Сереженька не дождется, что она будет за ним бегать. Нет, пусть он сам побеспокоится, чем бы заинтересовать Танюшу - а она будет холодна и неприступна. Холодна... А как ей объяснить Дрюне, что он не хозяин больше в Танюшином сердце? Ах, не буду ничего объяснять - решила Танюша. Пусть всё останется как есть. Просто в аэропорту... Нет, ничего в аэропорту Таня объяснять не будет. Зачем обижать Дрюнечку? Пусть он останется в неведении. А может он найдет себе другую девушку? Другую? - ревность зашевелилась в Танином сердце. Дрюнечка такой хороший, такой неопытный, на него тут же набросятся другие девчонки, а какое право они имеют на её Дрюнечку?
   Вот, такая мешанина была в Таниной голове. Нет, не такая, а ещё непонятней. Но, впрочем, скоро и эти мысли спутались, и когда загорланили первые петухи, она уснула.
   Солнечный лучик стал щекотать ей нос. Таня чихнула, проснулась и рассмеялась. Ей было хорошо! Она огляделась: только два чурбака напоминали теперь о волшебном подарке. Куда девались розы? Нет, лучше не знать - к чему? Танюша потянулась и встала. Тихонечко напевая она вышла во двор. За столом, под яблоней сидели отец и Светлана Николаевна, пили чай.
   -Крепко спишь, новорожденная. Уже час дня, - приветствовали её - присаживайся, попей чайку.
   -Только умоюсь! Чур, всё не выпивать!
   -Поторопишься, достанется что-нибудь.
   Танюша быстренько ополоснулась под душем. Ах, какая теплая вода! Оделась в легкий сарафанчик и присоединилась к отцу.
   -Как спалось? - спросил он, с удовольствием глядя на дочь.
   -Чудесно! Такие сны снились... м-м-м! - Таня покрутила головой и рассмеялась. Налетел порыв ветра, заплескал листьями яблони. Солнечные зайчики заплясали на столе.
   -Мальчики уехали - заметила Светлана Николаевна.
   -Я знаю. - Кивнула головой Таня - Мы с Дрюней вчера поговорили, он придет завтра.
   -Как вчера, когда вы успели? - хором спросили её.
   -Вчера, пока Чимбляу с Фесором готовили угли для шашлыка - она лукаво глянула на отца и добавила - вы не видели, потому, что пытались скрыться. Только мы с ребятами решили вас не отпускать.
   -Ну и молодежь пошла! - засмеялся Александр Павлович - Ну и вредная!
   Пили чай, болтали о всяких пустяках, шутили, смеялись. Чудны погожие дни начала июля. Ясное небо, горячее солнце выгнали из ваших костей воспоминание о зимней стуже и весенней сырости, а впереди ещё весь июль - кульминация лета.
   -Света, ты придешь проводить меня в аэропорту? - обратилась Таня к Светлане Николаевне. Приязнь, которую они ощутили друг к другу с самого начала, переросла в искреннюю дружбу.
   -Конечно, Танюша, обязательно. А когда ты уезжаешь?
   -Завтра днем. - ответила Таня вставая - Ох, улечу я в Сибиря, туда где снегу дополна - запела она - А под крылом самолета о чем-то споёт зеленое море тайги!
   -Уйди Танька, а то тапком кину! - закричал отец на неё - у меня слух музыкальный, а ты орёшь как оглашенная!
   Таня показала ему язык, и приплясывая удалилась. Светлая радость переполняла её, и отчётливое предощущение счастья.
  
   Ох уж эти предотъездные хлопоты!
   Таня неторопливо собирала свои вещи, руководствуясь при этом списком, который ей помог составить Фесор. В списке они попытались учесть всё - от зубной щётки до зимних сапог.
   Когда составлялся список, Фесор доказал как дважды два, что лучше помучиться с пятью чемоданами, чем за каждой мелочью бегать в магазин, тем более, при весьма ограниченном бюджете студента.
   А в это время за дверью бушевал скандал. С утра вчера, Александр Павлович объявил Алине Исааковне о своём решении уйти, а Алина Исааковна теперь кричала. А Александр Павлович, посмеиваясь, паковал свои вещи. Вообще-то Алину Исааковну возмущал не столько факт ухода мужа, сколько реакция на её крики. Ох, как бесил её этот смех! Но ничего поделать она не могла.
   Таня не прислушивалась к происходящему за дверью. Заглядывая в список она бормотала:
   -Трусики, пятнадцать штук, вата, два пакета, ночные рубашки, две...
   Всё это она укладывала в чемодан, а сама, одновременно, удивлялась, как же удалось Фесору втянуть её в обсуждение таких интимных деталей. И откуда он всё знает, да ещё в таких подробностях? Видимо, его биография, и вправду, так извилиста, как об этом рассказывал Чимбляу. Так Танюша собиралась в долгую - может, на всю жизнь - поездку.
   Уложившись, она вышла из комнаты. В квартире царила тишина. Александр Павлович ушёл, Алина Исааковна заперлась в ванной, и теперь рыдала там. Тане было очень жаль её, но вскоре, трезвая мысль посетила: если Алина Исааковна ещё третьего дня узнала о решении мужа уйти, то почему скандал она учинила только сегодня? Впрочем, может это совпадение... Стотысячное...
   -Мама, я готова, и мне пора ехать. - постучалась в ванную комнату Танюша, но только невнятные рыдания прозвучали из-за двери.
   -Мамочка, у меня, и вправду, мало времени.
   Тане было очень жалко мать. Танюша очень любила её, но в то же время, она ни капли не раскаивалась в своём поступке: именно её звонок Светлане Николаевне, положил конец затянувшейся семейной драме. Она совершенно искренне полагала, что не стоит двоим мучить друг друга там, где хотя бы один из них может быть счастлив. И потому Танюше было приятно смотреть на отца, со Светланой Николаевной, а мать... что ж, может она найдет себе другого? Хотя с её характером...
   -Мама, я должна идти, папа уже ждет в машине. - умоляла Таня.
   -И уезжай, если тебе родную мать не жалко - донеслось из-за двери.
   -Мамочка, выйди, поговорим по дороге.
   -Это ты виновата, что он уходит. - донеслось из-за двери. - Вот и уезжай без материнского благословения!
   -До свидания, мама - сказала Таня, уже нагруженная чемоданами. Открылась дверь, и Алина Исааковна появилась на пороге. Речь её была краткой и выразительной:
   -Если ты сейчас уедешь, можешь потом не возвращаться. Я тебя даже ко гробу не подпущу, когда умру. - Любила Алина Исааковна высокий штиль. Несколько секунд Танюша смотрела ей глаза, но вдруг взгляд её замутился: слёзы, непрошеные, нежданные и совсем-совсем ненужные, побежали по щекам. Танюша медленно отвернулась, и пошла к выходу. Уже в дверях она произнесла в ответ:
   -А я всё равно тебя люблю, мамочка.
   И закрыла дверь.
   Отсечённая этой дверью исчезнет из нашего повествования Алина Исааковна. Мне не пришлось сказать о ней ни одного доброго слова - видно не судьба. Но не торопись осуждать её, друг мой, читатель, а если очень уж не терпится, загляни в себя. Да поглубже. А когда вынырнешь ты из темных глубин души своей, то, пожалуй, согласишься: не стоит осуждать человека там, где его можно просто пожалеть.
   А теперь вперед, друг мой, только вперед! В 'Москвиче' Александра Павловича нет места для нас, да и нечего нам с тобой там делать, пусть отец и дочь всласть поговорят перед дорогой, а мы сядем на маршрутное такси - и вперед! Всех обгонит водитель белого 'РАФика' с шашечками на борту - и не потому, что он лично торопится, а потому, что у маршрутников репутация бесшабашных и лихих парней, а подрывать репутацию своего клана он ни за что не станет. И не успеешь ты дверь за собой закрыть, как он притопит педаль газа до самого коврика, и... как в той песне поётся, помнишь? Залудит свою железяку на всю мазуту, чтоб только шуба заворачивалась... Тебе кажется бессмысленной последняя фраза? Ну, что ж, если так, поезжай в Караганду, садись в маршрутное такси, и если ты к концу поездки не поседеешь, то тебе можно смело при жизни орден за храбрость давать. А пока я отвлёкся, мы уже домчались до аэропорта. Вот он, из стекла и бетона монумент Человеку Летающему, а рядом на скамеечке... ба, знакомые всё лица: Фесор, Чимбляу, Васа и Дрюня. Сидят они, курят и болтают:
   -А вот, прикиньте, пацаны, как лет через полста, вот так же запросто мы будем приходить сюда, и на ракете, прямо отсюда, да на Луну! - начал для затравки разговора Васа.
   -Да, будет классно, но только я думаю, что с земли будем не на ракетах взлетать, а на таких космических самолётах - ответил ему Дрюня.
   -С чего ты так решил? Самолёт в космосе не полетит, воздуха-то там нету. - заспорил Васа.
   -А с того. Знаешь Борьку Демиденко? Его в стройбат забрали, так знаешь, он, где служит? На Байконуре! Я его видел недавно, он в отпуске. Ну так он рассказывал, как на Байконуре он видел такую штуку: к ракете, ну помните, огромная такая, 'Энергия', подвешивали самолётик, похожий на американский 'Спейс Шаттл'. Его тогда не запускали, просто была предстартовая тренировка - с важным видом объяснял Дрюня.
   -Он это всем рассказывал, были бы уши свободные. - заметил Васа - а ты к чему это пересказываешь?
   -К тому: прикиньте, ставим такой самолётик на большой самолёт, поднимаемся в стратосферу, а он оттуда стартует в космос. А там уже его ждёт ракета для межпланетного полёта. Пассажиры пересели в ракету, а самолётик самостоятельно на Землю. Так-то дешевле будет.
   -Да, пожалуй. - согласился Васа. - А как ты думаешь, Дрюня, на чём будут летать ракеты: атомные или какие?
   -Мне кажется, не атомные, а на химическом топливе, как и сейчас. Понимаешь, атомные двигатели будут, конечно, разрабатывать, а вот химическое топливо уже отработано, к тому же, его навалом.
   -Где навалом? Ты что, с ума сошёл? - возмутился Васа - Кругом энергетический кризис!
   -Васа, вспомни, из чего состоит атмосфера на Сатурне, на Нептуне?
   -Из метана. Или из аммиака, не помню ну и что?
   -Васа, метан прекрасно горит! Вспомни, чего шахтёры боятся - метана же.
   -Ну, пожалуй. А кислород где брать?
   -Да там же и брать, из атмосферы. Представь, на орбите Сатурна находятся станции-заводы, из метана изготовляют пластмассу разных сортов, из неё же строят космические корабли, грузят топливом из того же метана, и отсылают их к Земле. Допустим, находятся они на кольцах Сатурна, там работают, а продукцию доставляют беспилотными кораблями, а может, даже солнечными парусниками. А люди будут летать на скоростных лайнерах.
   -То-то пиратство разведётся. - подал голос молчавший до сих пор Чимбляу.
   -Ты с чего решил? - повернулся к нему Фесор.
   -Ну, не коммунизм же тогда ещё будет, вот и найдутся такие хитрые хохлы, вроде нашего Васы, которые будут перехватывать твои грузы.
   -Как они перехватят? А очень просто: беспилотный корабль какую скорость разовьёт? Ему большую скорость не надо - груз-то несрочный. Тем более, небольшая скорость будет у парусников - им придётся идти галсами, против солнечного ветра. Вот Васа будет на скоростном кораблике подваливать, барахлишко себе пересыпать, и адью!
   -От це клята немчура, хужее москалей - огорченно покачал головой Васа - а ведь умно придумал! Что скажешь на это, Дрюня?
   -А что тут скажешь, пираты будут, это как пить дать, но будет и космическая милиция...
   -И космические гаишники - подхватил незаметно подошедший Александр Павлович. - Только как они свистеть будут? В вакууме их никто не услышит. Добрый день, молодые люди.
   -Они будут полосатыми палками показывать. - ответил Дрюня - Здравствуйте. А Танюша где?
   -Пошла багаж сдавать и регистрироваться. Да, Юра, ты ей очень толковый список составил, спасибо. Сразу видно опытного путешественника. Молодец!
   -Не за что. - пожал плечами Фесор.
   -Кстати о путешествиях: - продолжил Александр Павлович - как ты думаешь, Дрюня, удастся ли Венеру и Марс заселить?
   -Насчёт Венеры не знаю, жарковато там, - задумчиво заговорил Дрюня - а Марс заселить довольно просто. Надо только атмосферный слой сделать потолще, да моря создать.
   -Легко сказать - хмыкнул Александр Павлович - а сделать как?
   -Сделать довольно просто... Теоретически. А на практике придется повозиться. Создаём флот космических буксиров, они летят всё к тем же кольцам Сатурна. Экипаж выбирает ледяные глыбы с более-менее чистой водой и буксирует их к станции для переработки. Очищаем воду от вредных примесей, и замораживаем в глыбу нужной конфигурации. Буксир разгоняет глыбу, и она по рассчитанной траектории летит к Марсу. На орбите Марса её взрывают, и на планету вода падает уже в виде ледяных метеоритов, а то и вообще в виде дождя. Падать они будут в районе экватора, таять, вода постепенно заполнит все низины.
   -Каналы. Марсианские каналы. - подсказал Александр Павлович.
   -Конечно. И воды надо немного - всего каких-то шестьдесят-восемьдесят миллионов кубокилометров. Да ещё для улучшения атмосферы по два-три миллиона кубокилометров кислорода и азота.
   -Откуда такая точность?
   -Я считал. Расчёты, конечно, приблизительные... А вообще, это шар, где-то триста километров в диаметре.
   -Масштабы у тебя, Дрюня, космические, это точно. Каких-то шестьдесят миллионов кубокилометров... А помнишь, как мы давеча один кубометр льда ворочали? Чуть пупки не поразвязывались... - заспорил Васа, но спор закончился не начавшись. Подошла Таня:
   -Добрый день, мальчики. Здравствуй Дрюнечка.
   -Здравствуй, Танюша! - хором ответили ребята.
   -Ага, все в сборе, это хорошо. Мужики, а не жлобануть ли нам пивка? - развил деятельность Васа. - Дрюня, ты всё равно пиво не пьёшь, побудь чуточку с Танюшей, а мы мигом.
   -Александр Павлович, пойдёмте, тут недалеко. У меня такая таранька есть м-м-м! - ухватился Чимбляу за Таниного отца. С другой стороны ему помог Фесор, и через миг Танюша и Дрюня остались одни.
   Они подошли к огромному окну, выходящему на лётное поле. Самолёты взлетали и садились, ездили по полю жёлтые автобусы-полуприцепы, перевозящие пассажиров к трапу самолёта.
   -Скоро твой самолёт?
   -Регистрация начнётся через полчаса.
   -Ты у тёти остановишься?
   -Нет, в общежитии. А ты как?
   -Ну, до армии я погуляю, а в армии буду поступать в лётное училище, а потом в Академию Жуковского.
   -Почему не сейчас?
   -Сейчас боюсь провалиться, а солдатам при поступлении большие льготы. Такой вот я хитрый.
   Помолчали. Дрюне была немного обидна некоторая отстранённость Танюши. Конечно, он и не собирался влюбляться в неё, но всё-таки, он такие усилия приложил к тому, чтобы она стала испытывать к нему чувства теплее дружеских... Гораздо теплее.
   Чувства Танюши были не то, чтобы совсем запутанны, но вполне девичьи. Дрюню она, пожалуй, любила, но скорее по-сестрински. Перерасти в страсть, это чувство не могло из-за сущего пустяка: отсутствия соперниц. 'Странно' - скажет читатель, брат мой по полу. 'Обыкновенно' - скажет любая девочка. Дрюня принадлежал Тане, так она считала, и потому была спокойна. А вот Сергей... Его стоило потревожить.
   -Напиши мне стихотворение на прощание. - попросила Танюша.
   Дрюня присел на краешек дивана, на минутку задумался, и на листке из блокнота написал короткое стихотворение.
   -Танюша, регистрация уже началась. - сказал подходя Александр Павлович.
   -Держи, Танюша, по дороге прочтёшь. - Дрюня подал Танюше сложенный пополам листок. Танюша положила листок в карман, и пожала руку Дрюне:
   -До свидания, Дрюнечка! Мы обязательно увидимся! Танюше хотелось сказать много, очень много, но слов как-то не было. Она наскоро простилась со всеми, поцеловала отца и убежала. Провожающие встали у окна. Они видели, как Таня вошла в самолёт, как самолёт вырулил на старт...
   А в самолёте, удобно устроившись у иллюминатора, Танюша читала последнее, посвященное ей стихотворение Дрюню:
  
   На тёмной стороне планет
   Ты знаешь это
   Есть только отражённый свет
   Отсвет отсвета
  
   Обрывы, ямы, дол и лес
   Острей и круче
   Их освещает только блеск
   Звезды падучей
  
   Там встречи все сопряжены
   С известным риском
   Там близкие отдалены
   А вечность близко
  
   Текут безмолвные часы
   Без зла и страсти
   А звёзды навевают сны
   О близком счастьи!
  
   Вот так, друг мой, читатель, закончилась и Танюшина часть нашей истории. Попрощайся с ней, пока она не оторвалась от карагандинской земли, да пожелай ей счастливого пути, удачи и счастья. Ведь счастье и удача нужны всем и всегда.
   Правда?
  
  
Сказка вторая
  

Алёнушка

   Зелёные сумерки
  
   Когда погаснет последний закатный луч, когда перистые облака, в стремительно темнеющей лазурной выси изменят свой цвет пера фламинго на иссиня-чёрный, когда падёт на Землю благословение всех земных астрономов - безлунная ночь, выходи и ты, друг мой, читатель, подальше от городских фонарей, на берег лесного озера. А если не удалось тебе выбраться из многошумного города в благодатную тишь, то иди в парк, садись в тихой безлюдной аллее, без единого фонаря (помнишь, ты приметил её на прошлой неделе?) на скамейку, и гляди в небо. Пусть ты, как и я, знаешь только одно созвездие - Большую Медведицу, да две звезды - Мицар и Алькор, но что с того? Магия звёздной ночи охватит тебя. Где-то там, неведомые тебе, Альдебараны и Персеи, Альтаиры и Кассиопеи выстраивают из себя сложнейшие рисунки, непостижимо прекрасные и невероятно далёкие. Посмотри на них, может, и своё имя прочтёшь ты в звёздных строках, может, лица любимых своих разглядишь ты в неземном сиянии. Может, удастся тебе услышать загадочную ноту неслышимой симфонии Звёздной Ночи?
   Чимбляу шёл домой. Приятная расслабленность, сродни эйфории опьянения владели им. Только что он наслушался хорошей музыки - Васа получил очередную посылку с грампластинками с Апрелевской базы посылторга. И теперь Чимбляу насвистывал дичайшие попурри из песен и каприсов, романсов и фуг, прослушанных час назад. Домой, домой! Попить чайку, и на боковую! Ноги сами несли Чимбляу, минуя рытвины и ухабы - домой, домой. Ух, как спать хочется, второй час наверное! Ещё поворот, теперь три квартала прямо, до самого дома, и... и тут Чимбляу услышал протестующие женские крики, и чей-то гадкий хохот. Я бы соврал, если бы назвал Чимбляу героем или суперменом, нет! Чимбляу обычный, нормальный парень, даже бравирующий своей осторожностью... но, видимо, только бравирующий. Подобрав валяющийся у забора обрезок толстой арматуры, Чимбляу выглянул за угол. На тесном треугольнике, образованном бетонным забором и стеной здания, четыре здоровенных подонка рвали одежду с какой-то женщины. Женщина отбивалась и кричала, но кто услышит её в таком глухом месте? Кругом стройка, даже сторожей нет. Что оставалось делать нашему Чимбляу? Молча он подлетел сзади к озабоченным насильникам, и, дурного слова не говоря, принялся угощать их своим орудием. Первые несколько ударов он нанёс чрезвычайно удачно. Первым же ударом, в основание черепа, он выключил одного из них, вторым и третьим, он вывел из строя второго негодяя. У того, видимо, приключился перелом руки, так что, он рухнул на землю, и принялся истошно орать. Оставшиеся двое повернулись к Чимбляу. В руках у них блеснули ножи. Ох, и плохо пришлось бы нашему Чимбляу, если бы женщина не бросилась на своих обидчиков. Не осознавая от страха что она делает, что называется, с мужеством отчаяния, женщина, своей сумочкой на длинной ручке, нанесла одному из подонков ослепляющий удар по морде. Не ожидавший такого поворота событий, тот бросил нож, и схватился за сумочку. Этим воспользовался Чимбляу. Своим колом, со всей мочи, он огрел мерзавца по голове. Раздался глухой звук - как палкой по пустой деревянной бочке. Видимо расстроившись от таких неласковых действий, парень бросил сумочку, схватился за башку, и, прихрамывая и спотыкаясь, бросился прочь. За ним помчался второй. На поле брани остались Чимбляу, женщина и два негодяя - неподвижный, и стонущий. Только тут Чимбляу ощутил злость. Он глядел на трясущуюся женщину, пытающуюся поправить на груди разодранное в клочья платье, и чёрная, глухая злоба переполняла его. Ведь на месте этой женщины могла быть его мать, сестра, или Танечка, которой они так недавно делали сказку. Страшно сказать, что произошло бы с ней, не случись рядом Чимбляу. Да и то сказать, Чимбляу повезло как дураку. Каждый из этих парней был гораздо крупней и сильней его.
   -Я тебя еще достану, щенок! Я из тебя кишки выпущу! - подал, наконец, голос подраненный мерзавец. Он уже немного пришел в себя, и теперь потихоньку пятился к выходу, пестуя сломанную руку, и злобно сверкая глазами.
   -Не достанешь. - скупо ответил Чимбляу, и всё той же арматуриной ударил подонка по башке. Потом ещё раз, и ещё. У того подогнулись ноги, и он упал. Смертный ужас сменил наглость и злобу в его глазах.
   -Не на... - успел жалобно вякнуть он, перед тем, как арматурина Чимбляу проломила ему висок. Ноги упавшего немного поскребли по бетону и затихли.
   -Сдох. - прокомментировал Чимбляу. - А всё потому, что помолчать не мог, падла. - Ему не было жалко этих двоих, Чимбляу чувствовал себя как солдат после атаки - усталость, радость от того, что удалось избежать опасности, и даже гордость за выполненный долг. И ещё страх. Теперь, постфактум, Чимбляу понял, что ввязался в безнадёжную стычку. Противный ледяной ком возник в желудке, ноги стали ватными, и только одна мысль осталась в голове - убраться отсюда куда-нибудь подальше.
   -С Вами все в порядке? - стараясь не стучать зубами, спросил Чимбляу. Женщина, не отвечая только покивала головой. Чимбляу поднял сумочку, с разорванным ремешком, взял её за локоть, и повёл из тупика на дорогу.
   -Вам куда?
   -Туда. - ответила женщина, указав рукой в сторону, откуда только что пришёл Чимбляу. Молча они прошли по ночным улицам до дома женщины. У подъезда Чимбляу остановился:
   -Дальше Вы сами.
   -Я боюсь. - заглянув в слабо освещённый подъезд ответила она. Чимбляу вздохнул и первым вошел в дверь, держа женщину за руку.
   -На третий этаж, пожалуйста. - попросила она. Поднялись. Поглядев, как трясущимися руками она пытается попасть в замочную скважину, Чимбляу опять вздохнул, взял ключи и открыл дверь. Женщина стояла, не решаясь войти в тёмный проём двери. Тогда Чимбляу обнял её за плечи, вошел, включил свет во всех комнатах, провёл женщину в спальню и уложил на кровать.
   -Где у Вас аптечка? - потребовалось спросить ещё три раза, прежде чем она ответила:
   -Там... в низу... серванта.
   Чимбляу сходил на кухню и вернулся со стаканом коньяка. Потом достал из аптечки таблетку димедрола, дал женщине, и заставил выпить коньяк. Через несколько секунд она спала. Чимбляу сам выпил коньяку, вышел, захлопнул дверь, и еле живой от усталости и переживаний, поплёлся в мастерскую к Дрюне.
  
   В девять тридцать утра, в дежурную часть Советского райотдела милиции поступил сигнал, что в тупике на улице Молодёжной найдены два трупа. На место происшествия выехал следователь, и его помощник-стажёр. Прибыв на место в десять сорок, следователи осмотрели всё вокруг за час, почти не переговариваясь, потому что у старшего побаливал зуб. При этом они насобирали множество вещественных доказательств - три ножа, раздавленный тюбик губной помады, два дамских носовых платка, воротник дорогого платья, кой-какая бижутерия: бусы, клипсы и что-то ещё. Всё было тщательно разложено по пакетикам и пронумеровано. Эксперты уже сделали необходимые процедуры: сфотографировали тела, сделали обмеры, сняли опечатки пальцев и следов, и уехали, а следователи всё ходили по площадке, иногда нагибаясь, чтобы подобрать то замочек от сумки, то какие-то бумажки. Наконец, старший обратился к стажеру:
   -Ну, что ты думаешь, Володя?
   -Я думаю, Василий Антонович, что трое...
   -Четверо. - поправил его старший следователь.
   -Да, четверо, попытались ограбить и изнасиловать женщину. Они загнали её сюда, но тут к ней пришли на помощь.
   -Пришёл. Чужие следы мы видели только одни. - опять поправил Василий Антонович.
   -Да, конечно. Положил он их вот этой палкой, кстати сам же об неё и оцарапался, вот кровь.
   -Молодец. - поощрил Василий Антонович - Давай дальше.
   -Думаю, что найти убийцу не составит труда. У нас есть опечатки его пальцев, следов, группа крови, эксперты определят его рост, а главное, он должен жить где-то тут, недалеко.
   -Нет, Володя, тут ты не совсем прав. Этого парня нам вовек не найти.
   -Почему? - вскричал Володя.
   -А потому, что мы его искать не будем. - Василий Антонович жестом остановил Володю, пытающегося что-то возразить - Его ж, если мы его найдем, будут судить, как за убийство людей, а я б ему орден дал, как за отстрел бешеных собак. Понял?
   -Нет.
   -Молодой ты ещё. Ты просто подумай, что бы с девахой было, если бы не этот, которого ты называешь убийцей. Тут, брат, нам надо судить не по закону, а о совести. Теперь понял?
   -Теперь понял. - тихо сказал Володя, и нечаянно вытер арматурину носовым платком.
   -Ну вот и всё. Пиши протокол, да опроси местных жителей. А я к зубному.
  
   На следующий день вся четвёрка собралась в мастерской. Чимбляу уже рассказал о своём ночном приключении, и теперь все курили, обдумывая ситуацию.
   -Знаешь что, Гена, - нарушил молчание Фесор - мне кажется, что тебе лучше несколько дней не выходить из мастерской.
   -Знаешь что, Юра - ядовито отозвался Чимбляу - называй меня лучше по-старому. Джаксы?
   -Извини, Чимбляу, нервы. - поправился Фесор - Тебе, и правда, лучше несколько дней не выходить из мастерской, еду мы занесем, с тётушкой поговорим, так что сиди, прохлаждайся. Знаешь, мне кажется что милиция не должна особо надрываться, тебя искать.
   -Почему? - спросил Дрюня.
   -Потому, что Чимбляу следов не оставил. Ты же не оставил, Чимбляу?
   -По-моему нет. - пробурчал тот.
   -Ну вот и всё. Короче, ты отдыхай, а я к тётушке твоей помчался. - закончил Фесор.
  
   Когда Чимбляу настало четырнадцать с половиной лет, в его жизнь вошла кузина Гретхен. Вернее, её ввёл за руку Отто-Дитрих, папа Чимбляу.
   -Генрих - торжественно сказал он - познакомься с Гретхен-Амалией-Анной.
   Чимбляу... нет, тогда ещё не Чимбляу, а Генрих, а для всех окрестных пацанов просто Генка, торопливо встал. Поправил галстук, одёрнул пиджак, пригладил пятернёй волосы, и наконец, вспомнил что надо бы улыбнуться. Генрих ощерился в улыбке, и вытянув вперёд руку пошёл на девочку.
   -Кутин так. - сказал он, собираясь произнести "Guten tag". Девочка прыснула со смеху, а отец строго сказал:
   -Генрих, не паясничай.
   Он повернулся к кузине:
   -Извините его, фройляйн Гретхен, он у нас плохо знает родной язык, к сожалению совершенно недостаточно языковой практики.
   -Ничего, - ответила кузина Гретхен - мы будем общаться по-русски, а со временем я помогу с родным языком.
   -Ну я пойду к гостям, общайтесь, знакомьтесь молодые люди. - сказал отец и ушёл. В это время вытянутая рука Генриха достигла кузины. Кузина пожала эту руку, за неё же, как рычагом она повернула не прекращающего поступательного движения кузена в сторону дивана. Как танк, с вытянутой рукой, Генрих стал двигаться в заданную сторону, наконец упёрся в диван и замер.
   -Ну, ты даёшь, кузеша. - молвила Гретхен - Долго репетировал, или придуриваешься?
   -Сама такая. - приходя в себя огрызнулся Генрих.
   Когда прошло первое смущение, Генрих рассмотрел, наконец, кузину. Рассмотрел, и испытал разочарование: ничего особенного, обычная курносая кругленькая девчонка. На носу конопушки, в ушах простенькие серебряные серёжки, на губе герпес, замазанный тональным карандашом. Платьице только красивое, а туфли - нет.
   Генрих кузине тоже, видимо, не показался идеалом мужественности. Скептически оттопырив губки, девочка осмотрела его, вздохнула и скомандовала:
   -Ну что, будем молчать? Расскажи-ка, где учишься!
   -Принесло тебя на мою голову. - огрызнулся Генрих, и принялся рассказывать. Так у них и повелось. Гретхен командовала, Генрих огрызался, и выполнял. И вовсе не потому, что был он робок и нерешителен - нет! Просто познакомили их для того, чтобы они получше узнали друг друга, подружились, пообвыкли и, в конце концов поженились. Это бы завершило процесс породнения двух семейств. Поэтому Генрих относился к Гретхен как к будущей своей жене, и спокойно позволял собой помыкать - как отец подчинялся матери в повседневных делах. И Гретхен видела в Генрихе будущего мужа. Она ездила на нём, пока они бывали наедине, но помалкивала, и согласно кивала головой, когда они бывали при посторонних. Так подчиняясь родительскому приказу ходили они в кино, в театры, вместе посещали какие-то праздники, и все шло хорошо, пока не стукнуло им по семнадцать лет. К тому времени они основательно поднадоели друг другу, а Гретхен, к тому же, ещё и влюбилась. Всё может быть сошло бы с рук, влюбись Гретхен в немца - по каким-то семейным соображениям она могла выйти замуж только за немца. Но глупую девчонку угораздило найти себе не немца, или уж, на худой конец, русского - нет! Ей запал в душу чуваш. Вполне, казалось бы, европейская национальность, и внешность приятная, и на родном языке ни бельмеса не понимает, а по-немецки напротив, почти безошибочно говорит... нет. Не подходил этот претендент, несмотря даже на приятную внешность. Родители взбунтовались. Теперь Гретхен и Генрих ходили в кино и театр только под конвоем родителей, а на танцы им ход был теперь заказан. Но только из этой затеи ничего не вышло. Генрих с Гретой приходили в кино, родители занимали места чуть повыше в зале, а пока они устраивались, Генрих уступал своё место возле Греты её воздыхателю. Генрих сидел где-нибудь рядышком, а Грета и Кирилл сладко шептались, не обращая на окружающее ни малейшего внимания. Это их и сгубило. Однажды, на дневном сеансе, когда Генрих увлёкся действием на экране, а Грета и Кирилл друг другом, родителям наскучил Гойко Митич, в роли индейца, и они подошли сказать, что снимают наблюдение. Что же они обнаружили? Они увидели подойдя, что Гретхен целуется с запретным для неё юношей, а Генрих, не обращая ни малейшего внимания на них, глазеет на экран, и жрёт ириски. С громкими проклятиями влюблённых разлучили, причём возлюбленному надавали пинков, а возлюбленной - подзатыльников. Повлекли Гретхен домой, заперли в комнате, а сами сели решать, что же делать. Два почтенных немецких семейства, продираясь сквозь завалы проблем, угрозу инфарктов, инсультов и детского непослушания, надрывая горла, пытались найти выход из непонятной истории. Пятнадцать тётушек, восемь дядюшек, не считая несметного количества гросфатер, гросмуттер и подрастающей мелочи, которую, всё равно, никто не слушал, почти пять часов подряд пили кофе и чай, ели печенье, пирожные и блины, и орали. Они предлагали свои варианты решения, не подозревая, что всё уже сделано за них. Ни к чему оказались многоумные советы педагогически умудрённых тётушек, о том, что необходимо проказницу Гретхен, на некоторое время изолировать, а потом отправить в Москву учиться... Всё оказалось ни к чему. Пока родственники спорили, решая её судьбу, Гретхен собрала вещи, открыла окошко, и удрала. Когда она, с чемоданчиком в руке, шла мимо дома Генриха, он высунулся в форточку, и они коротко переговорили. После этого она осталась ждать за углом, а Генрих прошёл в комнату родителей, из отцовской шкатулки вынул двести рублей (почти все лежавшие там деньги) и отдал их Гретхен.
   -Поехали с нами. - Сказала Гретхен.
   -Не могу. - отвечал Генрих. - Мне ещё с батькой потолковать надо. Они по-родственному расцеловались, и Гретхен ушла. Через три часа самолёт вёз её вместе с Кириллом на запад, в славный город Гурьев. Генриху же, пришлось толковать с отцом довольно долго, правда, беседа несколько смахивала на монолог, особенно во второй её части:
   -Где Гретхен? - спросил отец.
   -Уехала с Кириллом. - ответил Генрих.
   -А куда делись деньги?
   -Я отдал их Гретке, на первое время.
   Не выдержало ретивое у отца. Схватив сынулю за чуприну, он принялся интенсивно её теребить, громко напоминая, кто есть он, а кто есть этот поганец, и во что в моральном и материальном смысле, стоило им, несчастным родителям, взращивание сего неблагодарного ублюдка, чтоб он сдох. Генрих, как в таких случаях положено пищал, обливался слезами, но прощения не просил, чем ещё больше расстроил родителя. А назавтра, постригшись наголо в привокзальной парикмахерской, Генрих уехал из родного городка в Караганду. В Караганде он поступил в ПТУ, а поселился у тётки. В Караганде же он получил паспорт, в котором он значился уже не Генрихом Оттовичем, но Геннадием Оттовичем. Кроме имени он сменил и национальность, одним росчерком пера превратившись из немца в русского. Сразу следует сказать, что это был глубоко осознанный, патриотический шаг. Но реакция в родном городе была точно такой, какую он предвидел:
   -Эльза! - закричал отец, прочитав письмо от новоиспечённого Гены.
   -Что ты так кричишь, Отто, тебе нельзя так волноваться! - отвечала жена, прибежав с кухни.
   -Этот проклятый щенок предал всех нас! - ревел отец - Твой сын теперь не немец, он стал русским! Эта сволочь даже имя изменил! Он теперь Гена!
   -Не волнуйся Отто, тебе станет плохо! - суетилась Эльза - Попей водички, Отто.
   -Иди ты на ... со своей водичкой! - злобно орал Отто - Твой сын живет теперь у этой подлюги Ирмы, и, как она, отрёкся от нас!
   -Но Ирма ТВОЯ кузина, - заметила Эльза, искусно отмодулировав слово "твоя" - а Генрих наш общий сын!
   Дальше пошёл у них совершенно неактуальный для нас разговор на языке, который русофобы приписывают исключительно русским, а русофилы - исключительно татарам, но на котором объясняется (а что ещё важнее, прекрасно понимает друг друга) всё население Советского Союза, а кроме них ещё и Восточная Европа, Монголия, Германия и Китай. Говорят, этот язык понимает ещё и Израиль с Японией, но... не бывал, не знаю.
   Милые бранятся - только тешатся. Памятуя это, да ещё и то, что в семейные ссоры встревать, по меньшей мере, неумно, оставим голубков ворковать, и расскажем о той, кого так неласково поминал слегка рассвирепевший Отто-Дитрих, а именно, о Ирме, у которой и поселился бывший Генрих, будущий Чимбляу. А история её столь же коротка, сколь и непонятна для подавляющего большинства населения нашей страны. Всё было примерно так: студентка юридического факультета Карагандинского Университета Ирма Адольфовна Пфайль познакомилась со студентом из параллельного курса Бериком Эдильбаевичем Кожониязовым. Долго ли, коротко ли, а стали они жить вместе, и весть об этом моментально достигла ушей родни. Ох, и возмутилась же и казахская, и немецкая родня! Обе ветви посчитали брак неравным. И если понять казахов хоть как-то можно, всё-таки Берик приходился хоть дальним и непрямым но потомком великого казахского просветителя Чокана Валиханова, который, как известно, был ни много, ни мало, а чингизидом, то есть потомком самого Чингиз-хана, и стало быть, по нашим меркам дворянин, и никак не мельче князя, то я немцев понять совершенно не в состоянии. Предки Ирмы переселились в Россию во времена Екатерины II, или чуть пораньше, и была это, как известно, голытьба без роду и племени, вроде той накипи, что всеми правдами и неправдами утекает сейчас за рубежи нашего Отечества. Но, в отличие от наших соотечественников, что, попадая за кордон, становятся людьми второго сорта, немцы, приезжавшие в Россию в восемнадцатом веке, чувствовали себя особями суперлюкс, а на аборигенов смотрели свысока, чему радостно способствовала наша отечественная интеллигенция. Перечитайте хотя ты сочинения безумца Чаадаева, или умника Гончарова. С тех пор и пошло... Во время войны, за поддержку гитлеровцев отселили немцев из всех мест, где они жили в Казахстан. Сурово, что и говорить, к тому же, отнюдь не все немцы поддерживали фашистов, наоборот - многие были вполне лояльны по отношению к Советскому Союзу... но у каждого времени свои законы - не будем судить о тех грозных годах с позиции нынешнего гуманизма. Но, впрочем, это так, к слову, просто чтобы пояснить, почему родня зарычала на молодых. А молодые... Ну что им родня? Весело и счастливо зажили они в маленькой комнатке общежития, занятые исключительно друг другом. Были у них, конечно, и друзья, и даже целые толпы - счастье, как известно, притягивает. Так и летала Ирма с лекций и семинаров домой, быстренько готовила нехитрую еду, и садилась дожидаться своего ненаглядного Беричку. А тот, после лекций мчался на станцию, за час-другой, с друзьями-студентами, разгружал вагон, и летел домой, к своей Ирушечке. Ирма кормила его с рук, и они ворковали. О чём? О чём шепчет июньский ветерок в сирени? О чём щебечет парочка ласточек под застрехой? Ах, не спрашивайте и не прислушивайтесь. Всё равно не поймете. Все влюблённые этой земли косноязычны, слепы и беспамятны, да к тому же, и великие философы. Иначе как из несвязного шепота можно извлечь массу приятных для себя смыслов?
   А годы меж тем летели. Берику, когда родился первый их сын, пришлось бросить университет и пойти работать на шахту. Там он быстро выдвинулся и, заочно отучившись, стал маркшейдером - одна из важнейших должностей на любой шахте. Всего своими руками добивался Берик Эдильбаевич - успеха на работе, уважения окружающих, благополучия в семье. Выросли два сына - старший, Арман, высокий, русоволосый, очень похожий на мать, а младший, черноволосый, коренастый, был копией отца. Когда пришла пора выбирать путь в жизни, парни выбрали офицерскую стезю. Старший, окончив Львовское военно-политическое училище, уже год служил на Курилах. Младший сын учился в Ленинграде, в военно-морском училище, на последнем курсе и мечтал о Петропавловске-Камчатском. Отношения с высокородной родней Берик и Ирма уладили, а как же иначе - человек без родни - полчеловека, но нет-нет, и поминалась им история их брака. Но, как мы помним, Берик и Ирма относились к мнению посторонних вполне наплевательски.
   Вот у этих, людей и поселился наш Генрих, ставший уже Геной. Тётка с дядькой отнеслись к нему с искренним радушием, и приняли в его судьбе самое горячее участие. Берик Эдильбаевич долго смеялся, выслушав его историю.
   -Так говоришь, они целовались, а ты ириски лопал? - переспрашивал он.
   -Ну не помогать же им, сами всё умеют.
   -А как ты сторожей проворонил? - веселился Берик Эдильбаевич.
   -Увлёкся. Фильм очень интересный.
   -Ну, ты даёшь... А деньги, зачем спёр, сколько их там было, кстати?
   -Двести рублей. Ну, понимаете... У Гретки денег отродясь не было, она ж лопух, а у Кирилла было всего рублей семьдесят, ну я и...- оправдывался Гена.
   -Ладно, сведу я тебя с парнями, заработаешь с ними, отошлёшь отцу.
   -С кем это, Беричка? - спросила тётка.
   -Ты знаешь их, Ирушечка, один Юра, Петра Савельевича сын, и его друг, Дрюня.
   -Дрюню я как-то смутно помню, а Юру знаю. Да-да, они же были у нас несколько раз, конечно помню. А чем они зарабатывают?
   -Петро говорил, что они подделки под каслинское литьё делают. Они у Андреевой сестры сарайчик заняли, оборудовали всё. Я бывал у них, смотрел, знаешь, неплохо у них получается.
   -Я-то им как пригожусь? - удивился Гена.
   -Завтра зайдём, поговорим, может возьмут, будешь первое время на подхвате, потом глядишь, и сам чему-нибудь научишься. - успокоил его Берик Эдильбаевич - у них даже постоянные клиенты есть, так что работник пригодится.
   -Только ты, Беричка проследи, чтобы Гену не обижали - сказала Ирма Адольфовна, а у мужчин от обиды даже слов в ответ не нашлось, поэтому они просто переглянулись и фыркнули.
   Так Гена стал работать в свободное время с Фесором и Дрюней, а, кроме того, он учился в ПТУ. После девятого класса школы его взяли сразу на второй курс, и теперь он грыз гранит науки быть электросварщиком. В путяге он подружился с Васой, а сам получил титул Чимбляу Бешенного. Как это произошло, неизвестно. Сам он ревностно и яростно хранил в тайне, а Васа помалкивал из дружеской лояльности. Так, вчетвером, они отливали сначала из свинца, а потом и из бронзы статуэтки и подсвечники, которые очень быстро сбывал Иван Михайлович, их знакомый, о котором уже упоминалось. У ребят завелись кой-какие деньги, и не миновать бы им беды, кабы не тётка Чимбляу. Ирма Адольфовна как-то незаметно стала задушевным другом всех четырёх друзей. Вот она-то незаметно и направляла интересы ребят, и так получалось, что почти все свои деньги тратили они не на развлечения, как того следовало ожидать от юных, необстрелянных и лишенных родительской опёки пацанов, а на вещи действительно нужные. В мастерской у них стоял большущий телевизор, отличный магнитофон, шикарный проигрыватель, и целые полки грампластинок и кассет к ним. И книги. Каждый месяц ребята делали новую полку, и заполняли её книгами. Ах, не улыбайся, читатель, привыкший к нынешнему книжному изобилию. Тогда, в восемьдесят пятом году, книги были мерилом богатства. Они были дороги, и было их мало, а желающих купить - много. Вот и мотались наши друзья по всему Казахстану, по посёлкам, аулам и сёлам - лишь бы было там хотя бы подобие книжного магазина. Берик Эдильбаевич и Ирма Адольфовна относились к этим поездкам весьма одобрительно, и даже подарили им подробнейшую карту Казахстана, и сами, с увлечением наносили маршруты их путешествий, а ребята, гордые вниманием, старались запомнить увиденное и рассказать всё как можно подробнее.
   Вот, к этой-то тётушке и помчался Фесор. Он позвонил в дверь и стал ждать. Открыл Берик Эдильбаевич.
   -Здрасьте, дядя Берик! А тётя Ирма дома?
   -Здравствуй Юра, проходи. Ирмы дома нет, она вышла. Если хочешь, подожди, а можешь и мне рассказать, зачем пришел. Это не секрет?
   -Не секрет. - отвечал Фесор, идя следом за хозяином на кухню. Берик Эдильбаевич уселся у окна, и продолжил потрошить пылесос, а Фесор принялся излагать свою версию отсутствия Чимбляу:
   -У нас, дядя Берик, срочная работа, Иван Михайлович обещал хорошо заплатить. Чимбляу просил передать, что он несколько дней поживет в мастерской.
   -Угу, - ответил Берик Эдильбаевич, осматривая двигатель пылесоса - пусть его, поработает. Про убийство на нашей улице слышал?
   -Что-то слышал, но мельком. Никто ещё ничего толком не знает.
   -Да-а-а. Подшипник гавкнул, тут повозишься. А Чимбляу руку сильно разодрал?
   -Не очень. Кусок кожи, да пара царапин. Скоро уже заживёт как на соба... а что? - тут до Фесора дошло, что никто не может знать о царапинах Чимбляу, всё произошло нынешней ночью. Ледяной комок возник где-то среди кишок, и пополз вниз.
   -Ничего. Скажи ему, что может не прятаться.
   -От кого?
   -От деда мово. Вон, на холодильнике его брелок с ключами лежит.
   -Откуда? - ужаснулся Фесор.
   -От верблюда. Дело мой однокурсник ведёт.
   -И... и... и... что?
   -И ничего. КарГУ хороших юристов готовит. А Антоныч ещё и первоклассный следователь, он сразу понял, что произошло. Да, что там Чимбляу рассказывает?
   -Ну, что ночью шёл домой, услышал крики, увидел, как четверо чеченов хотят бабу изнасиловать. Он на них сзади напал, одного оглоушил, другого завалил, другие двое убежали.
   -Он обоих убил. Ну да ладно, туда им и дорога. - буркнул Берик Эдильбаевич, продолжая работу, и надолго замолчал. Фесор вертелся как уж на сковородке:
   -А следователь, тот, что заходил к вам, что? - Фесор не знал, плакать ему, смеяться, или брякнуться в обморок от ужаса.
   -Зашел. По старой дружбе. Я Генкин брелок сразу и узнал. Сказал Антонычу, мы с ним ключи проверили - точно. Один ключ от моей квартиры, другой от вашей мастерской. - Берик Эдильбаевич снова надолго замолчал.
   -Дядя Берик, а что дальше? - взмолился Фесор.
   -Ну что дальше... Антоныч дело закроет.
   -Почему???
   -А потому, дурак ты эдакий, - рассвирепел Берик Эдильбаевич - что нельзя мужика сажать за то, что он поступает как мужчина.
   -Понял. - прошептал Фесор - ну я пойду.
   -Давай. - кивнул хозяин дома. - Да, - окликнул он Фесора у порога - передай Чимбляу, чтобы не вздумал переться с повинной в милицию, а то там его побьют и выгонят.
   -Хорошо. - только и ответил Фесор.
  
   Прошло несколько дней. Про убийство забыли уже все, или почти все. Гораздо более важные события заслонили его: продолжение антиалкогольной кампании. Люди оживлённо обсуждали смысл и возможные последствия очередного кремлёвского сумасшествия, и с высокой колокольни было им начхать на смерть парочки мерзавцев. Реакция народная была, как и у Берика Эдильбаевича: "Туда им и дорога". Только один человек никак не мог успокоиться. Он страдал сам, и скучными своими угрызениями совести отравлял жизнь другим. Сначала ребята сочувственно выслушивали излияния Чимбляу, но вскоре он начал их раздражать. Наконец, когда Чимбляу подходил к кому-то и начинал занудствовать: "Как же так, они же всё-таки люди...", его безжалостно обрывали:
   -Они не люди, а подонки, а ты отлезь...
   -Да, но душа... совесть... - ныл Чимбляу.
   -Со своей душой иди в милицию, а можешь и в монастырь, может, поможет.
   -Вы все такие нечуткие... - капризничал Чимбляу.
   -Уйди, а то сейчас тебя убью - выходил из себя очередной объект излияний.
   Наконец, под благовидным предлогом покупки подарка, Чимбляу с почётом выгнали побродить по магазинам. Сопровождать его, категорически отказались все, а общее мнение выразил Васа:
   -Та на кой бис мене твои душевные раны? Поблукай сам, може мозги и просветлиют!
   Чимбляу смертельно обиделся, пообещал до конца жизни не простить, взял деньги и ушел. В блаженной тишине Фесор, Васа и Дрюня уселись пить чай.
   Бродил Чимбляу по городу больше двух часов, между делом искал подарок, а в основном, удивлялся равнодушию к своей персоне мимо проходящих милиционеров. Через некоторое время он окончательно успокоился, и почти безбоязненно поехал в Центральный универмаг. И кого увидел он, поднявшись на второй этаж? Не гадай, руг мой, не мучайся, я сразу скажу - Чимбляу нос к носу столкнулся со спасённой им женщиной. Первым желанием Чимбляу было - удрать. Он бы так и поступил, не из трусости, конечно, а из тактических соображений, да ноги к полу присохли. С его визави, похоже, случилось то же самое. Но (не верь, друг мой читатель, в ложь насчёт слабости слабого пола), первой в себя пришла она. Первая же фраза, ею произнесённая, поразила Чимбляу в самое сердце. О, эта фраза стоила десятка готических романов! Вот эта фраза:
   -Здравствуй, благородный юноша! Как зовут тебя, мой отважный спаситель?
   Ну как, друг мой, чтобы услышать такие слова стоит иногда раздирать пасти неосторожным львам, а на досуге останавливать цунами? И честное слово, многие за гораздо меньшее, чем содеял Чимбляу, удостаивались восхищённых взоров и страстных речей! Но, чему точно способствуют таковы слова, так это усилению замешательства. И Чимбляу, естественно, растерялся. Не очень связно мыча, и очень плохо соображая, он за час разговора выложил всю свою подноготную. Не будем осуждать его строго за это: часто ли почти невинного мальчика берет под руку ослепительно красивая женщина, и ласково заглядывая в глаза, нежнейшим голосом сообщает ему, что он, по её разумению, могучий супермен?
   Вот так то.
   А между тем, Чимбляу со своей прекрасной спутницей ушли из универмага, и теперь бродили по городу.
   Ах, чуден город Караганда! Он великолепно объединяет в себе многоэтажные здания, и совершенно деревенские дома, которых, к сожалению, всё меньше и меньше. Совершенно неожиданно, свернув с закованного в асфальт и бетон проспекта, можно попасть на улочку, поросшую травой, со скамеечками у ворот, с сиренью в палисадниках, с самоварами на верандах...
   О, друг мой! Если не повезло тебе в жизни, и ни разу не был ты в Караганде, беги скорее на вокзал, садись в самый скорый из поездов, и мчись в этот город! Но, впрочем, если времени нет на поездки, слушай меня. Я готов рассказывать о Караганде бесконечно.
   Новую знакомую Чимбляу звали Елена Глебовна, но она приказала называть её просто Леной, или Алёной. Чимбляу повиновался. Ну как, скажите, не повиноваться женщине, которая восхищённо смотрит на вас? И Чимбляу не помня себя, заглядывал в её большие серые глаза, и всё удерживал себя от желания погладить её густые русые волосы. Ах, эти волосы! Они струились по спине, сжатые в поток косы. Это было не совсем по моде того времени, но зато, удивительно красиво. Чимбляу млел от восторга, глядя как Алёнушка идёт. О, эта походка! Как хотите, братцы, но я убежденный азиат. Я не вижу никакой красоты в европейском культе дистрофиков. Нет, нет и ещё раз нет! Только полная женщина может быть поистине красива. Вы бы посмотрели на Алёнушку. Ей свойственна кошачья, чуть ленивая грация, и когда она идет, покачивая бедрами, гордо неся голову, увенчанную короной косы... это зрелище способно свести с ума кого угодно. Что там Чимбляу! Чимбляу погиб, пропал и не заметил этого. Видимо, он был смешон, нагруженный пакетом, с огромным плюшевым мишкой, сумкой Алёнушки и при этом, пытающийся ухаживать за своей спутницей... Может быть. А может и нет.
   Когда дошли до дома Алёнушки, она взяла у Чимбляу свои вещи и улыбнулась ему:
   -Спасибо за прогулку. До свидания, Гена.
   -Можно я приду завтра? - этот вопрос Чимбляу готовил долго, ах как важен был для него ответ!
   -Знаешь, лучше тебе не приходить. Ты же помнишь, я замужем.
   Чимбляу сник. Алёнушка посмотрела на него, и, почти неожиданно для себя сказала:
   -Завтра я пойду гулять в ЦПКО. С утра. Ну иди, а то нас увидят... Мало ли...
   -До завтра, Алёнушка! - обрадовался Чимбляу, и умчался. Алёнушка посмотрела ему вслед, грустно покачала головой, и пошла домой.
  
   -Ты где бродил, каторжанин? - набросился Васа на Чимбляу, когда тот наконец появился в мастерской.
   -Держи игрушку, братишка. - Чимбляу сунул в руки Васе пакет с мишкой, и, пританцовывая, направился к Дрюне с Фесором. - Братики, вечер добрый! А между прочим, мой хохлятский братишка, ты должен был сказать так: "Иде ж ты блукав, колодник пшеклентый."
   -Та ни, побачьте громадяне, як ция клята немчура буде мене ридной викраинськой мове учиты! Говори где был, змей, мы тут тебя ждем, блин, с ума сходим!
   Чимбляу уселся в шаткое самодельное кресло, и объявил:
   -Я гулял! И знаете с кем?
   -С Надеждой Константиновной Крупской. - был ему ответ.
   -Фу, пошляк! - махнул на него рукой Чимбляу - Нет! Я гулял с Еленой Глебовной.
   -Это кто? - хором спросили трое.
   -Это, братики мои, то чудесное существо, которое я имел счастье уберечь от несчастья некоторое время назад.
   -Он с глузду двинулся? - спросил Фесор у Васы.
   -Да, похоже - задумчиво покивал головой тот - может его в дурку сдать? Чимбляу, на тридцать второй квартал хочешь?
   Но Чимбляу был выше всяких там булавочных уколов:
   -Други мои, вы только послушайте! Я целый день гулял с Алёнушкой, а завтра пойду снова на встречу с ней!
   -Объясни толком, кто она, твоя Алёнушка, откуда она взялась?
   -Алёнушка -это та самая женщина, из-за которой весь сыр-бор разгорелся. Понятно?
   -Понятно.
   -Сегодня в ЦУМе я её встретил. Вы знаете, как она ко мне обратилась? Она мне сказала: "Здравствуй, благородный юноша. Как зовут тебя, мой отважный спаситель?"... Это необыкновенная женщина!
   -Спёкся. - прокомментировал Дрюня - Втюрился по уши, не откопаешь.
   -Фи, какой у тебя жаргон, Дрюнечка - фыркнул Чимбляу - и рожа какая-то пошлая. Я уж и не говорю про этих двух извращенцев.
   -Почему это мы извращенцы? - удивился Фесор.
   -А потому, что с такими рожами, как у тебя и Васы, я бы лично удавился. - говоря так, Чимбляу, конечно, рисковал получить по шее, но не мог себе отказать в удовольствии подковырнуть друзей в ответ на их подковырки. И пока Васа с Фесором собирались с мыслями, Чимбляу начал рассказ о своей встрече с Алёнушкой. Когда он закончил, Фесор торжествующе заявил:
   -А я знаю твою Алёнушку, как ты её назвал, Елена Глебовна?
   -Откуда???
   -Чимбляу, я коренной карагандинец, не то, что ты, деревнщина! - гордо приосанился Фесор - Я тут каждую собаку знаю!
   -Собак ты знаешь, это точно. - съехидничал Васа - А Глебовну откель?
   -Дурик, она с моей старшей сестрой дружит. Они погодки, учились вместе в Политехе, понял?
   -Фесорчик, расскажи, а? - прилип к нему Чимбляу.
   -А не буду. Я же извращенец со страшной рожей. - закапризничал Фесор.
   -Фесорчик, это ж я по глупости, от зависти к твоей небесной красоте! - не моргнув глазом, заявил Чимбляу.
   -А кто извращенец? - подал голос Дрюня.
   -Я, конечно. Как я мог вас, обычных, банальных, серых парней извращенцами назвать - ума не приложу... - Чимбляу был готов на всё, лишь бы Фесор поведал ему об Алёнушке.
   -Банальные говоришь, серые? - покрутил головой Васа - ох и сомнительные у тебя, Чимбляу, откорячки... Ну ладно, расскажи ему, Фесор, так и быть.
   -Да чего говорить, история-то короткая. Я Лену давно знаю. Мне было... дай сообразить, когда Динка в Политех поступила... Ну, лет пятнадцать-шестнадцать мне было, я в девятом классе учился. Короче, Динка с Леной в институте познакомилась, и она у нас часто стала бывать. Одно время, даже у нас жила, месяца два, или три, не помню. Лена девица ничего, не вредная, и не дура, по-моему. Она сам из Осакаровки... - и Фесор рассказал известную ему часть истории Алёнушки, а была известна ему немалая часть. Мы, взрослые люди, немного внимания уделяем тому, что слышат и видят из наших разговоров и дел наши младшие сёстры и братья, а они-то вовсе не такие глупенькие и беспамятные, какими стараются казаться. Ох, как часто эти мелкие хитрые бестии (чего греха таить, Фесор по младости лет именно таким и был), подглядывают и подслушивают то, что для их глазок и ушек вовсе не предназначено. Что-то Фесор, как и сестра его, Дина, не знал, потому что Лена какие-то мелкие подробности предпочитала оставить при себе, но это, и вправду, были мелочи. Скрывать-то и правда, было нечего, история Лены была проста и коротка: родилась она в Осакаровке, городке на полпути от Караганды до Целинограда. Городок маленький, но небезынтересный, и для житья вполне удобный, но Леночка всё же уехала из него в город большой - в Караганду. Что её влекло? Нет, не магазины, что влекут большую часть мигрантов, но культура. В Караганде театры, в Караганде музеи, в Караганде картинные галереи... В Караганде масса институтов, где можно учиться. И вообще, в большом городе люди интереснее - казалось ей. И вот, широко раскрыв большие, серые и, до безобразия наивные глаза, Алёнушка мотыльком полетела на огни большого города. И, конечно же, опалила крылышки. Откуда ей, девочке из хорошей семьи, знать было об опасностях, что ждут нас в реальной жизни? У Алёнушки были очень хорошие, умные и добрые родители. Мама Алёнушки работала в конструкторском бюро строительной организации, а папа, по образованию инженер-механик, работал шофёром - шофёру платили больше чем инженеру. Позже, когда инженеров уравняли в зарплате с рабочим классом, Алёнушкин папа, к удивлению всех друзей и родственников, так и остался шоферить. Он гонял свой большегрузный "МАЗ" по дорогам страны и не желал лучшей доли. В дочери своей он души не чаял, и баловал её как мог. Из дальних поездок привозил он игрушки, наряды, книжки и безделушки. Мама потакала всем Алёнушкиным капризам, и очень огорчалась, что пожеланий этих очень и очень мало. Так бывает иногда, хоть и очень редко, человек подрастая, и имея всё, что только может захотеть, как-то постепенно отрешается от всего суетного: сначала оттого, что твёрдо знает, что все, даже мимолётные желания будут исполнены, а потом появляется привычка жить очень скромно, как все. Поэтому, когда Алёнушка выросла, она спокойно смотрела на украшения, на моду, и одевалась так, как ей нравилось, и было удобно. Доходило до того, что в морозы она ходила в теплых рейтузах и в валенках - это в городе-то! Подружки поругивали Алёнушку за её оригинальность, а она только отмахивалась и жила по-своему. Ждала Алёнушка любовь, пришла и любовь, уже на втором курсе института. Огромная, чистая и романтичная... с её стороны. А он... Как бишь звали-то его, героя Алёнушкина романа? Дай бог памяти, кажется Саша. Он был большой, стройный, красивый, и вульгарный, как одноименный одеколон. Саша устраивал Алёнушке банальную разновидность любовного романа: дискотеки, рестораны, бары. Да... А кроме ресторанов да дискотек и вспомнить, сказать-то по правде и нечего. Алёнушка посвящала Саше стихи, которые он и не читал, но суть-то не в этом, а в том, что они считали себя идеальной парой. Бурный их роман продлился два или три года, были и ссоры и примирения - всё как положено по обычному сценарию... Только ничего у Алёнушки с Сашей не вышло. Не совсем уж ничего, Саша был мужчина хоть куда, просто, когда Алёнушка сказала, что она забеременела, Саша как-то пожух, полинял, и исчез с Алёнушкиного горизонта. И, обрати внимание, друг мой, читатель, Алёнушка вовсе не винила его за предательство, даже нашла ему отличное оправдание - мама, мол, не разрешила. Саша как-то быстро женился на дочке директора ресторана, а Алёнушка, ему назло вышла замуж за первого попавшегося воздыхателя (много их вокруг вертелось).
   Насчёт беременности Алёнушка всё-таки ошиблась, была обычная, хоть и длительная, задержка месячных.
   С мужем Алёнушка жила мирно, хоть и без любви, но и без взаимных мучений. Вскоре после свадьбы, когда выяснилось, что любви с Алёнушкиной стороны нет, они договорились не портить друг другу жизнь в семье, не подводить друг друга, но, когда кто-то найдёт себе достойную пару, тихо разойтись. Своё соглашение они честно исполняли, и вот недавно, муж сообщил Алёнушке, что хочет создать новую семью, но ему необходимо немного времени. Поэтому у Алёнушки руки были развязаны, но позорить мужа она не собиралась, и стала встречаться с Чимбляу тайно, и всегда вне дома.
  
   Однажды, в то благословенное время, когда лето уже на самом взлёте, но ещё не качнулось к осени, когда солнце уже опаляет нас, но трава ещё не выгорела, когда небо синее мундиров наполеоновских гвардейцев, а берёзовые рощи белее сахара, когда не созрела ещё первая черешня, а развесёлые узбеки уже предлагают вам дорогие ещё помидоры... В общем, в разгаре июля, по белому свету, где-то между рекой Ишим и озером Менгисор ехали два мотоцикла. Впереди ехал "ИЖ-Планета", вёл его Васа. Позади него пристроился Дрюня, в коляске, с важным видом, всеми силами изображая из себя штурмана, разместился Фесор. На голову он нацепил танковый шлемофон, на руку компас, а на ветровое стекло коляски, чёрной изолентой приклеил карту. Впрочем, брат мой, читатель, если недостаёт тебе воображения, представить себе вид Фесора, сходи в ближайший порт и посмотри на штурмана с какого-нибудь океанского парохода, или, на худой конец, если живёшь ты вдали от моря, посмотри на главного штурмана стратегического бомбардировщика, с самой сверхсекретной авиабазы - вот сколь внушителен был Фесор! Он делал какие-то вычисления в блокнотике, мерил линеечкой по карте, что-то при этом, бормоча себе под нос, а если мотоцикл начинало трясти, порявкивал на Васу, который решительно не понимал, почему все вычисления и прокладку курса надо делать по дороге, а не на стоянке.
   За первым мотоциклом ехал другой, "Урал", вёл его Чимбляу. Одним глазом он смотрел на дорогу, а другим успевал обозреть прицеп, нагруженный всякими пожитками, и коляску, а в ней Алёнушку.
   Как случилось, что Алёнушка поехала в это, вполне сумасбродное путешествие? Сложно сказать. Просто в один прекрасный день Чимбляу встретив её сказал, что собирается "проехать, проветриться".
   -Куда?
   -В Северный Казахстан.
   -Зачем?
   -Просто прокатиться. Ты была там, нет? Так поехали с нами, там здорово! Знаешь, Северный Казахстан, это помесь Казахстана, Южной Сибири и Зауралья. Там степь... нет, пожалуй, не степь, а застывшее море! Там длинные равномерные бугры похожи на пологие океанские волны, а между ними разбросаны озёра. На любой вкус: глубокие и мелкие, глинистые и песчаные - любые. - Чимбляу на секунду замолк, переводя дух, а Алёнушка молчала, поражённая его красноречием. - А на вершинах бугров, как пенные буруны, растут берёзовые рощи. Когда едешь по степи, на лошади, или на машине, никак не отделаться от ощущения, что ты в океане... И самое время полакомиться земляникой... Поехали?
   -А ты поэт, мой герой. - задумчиво произнесла Алёнушка, и короткая её фраза произвела разительную перемену в них, обоих: уже не Алёнушка робко глядела на говорящего Чимбляу, сам Чимбляу нерешительно ждал милостей своей королевы.
   -Хорошо, я поеду. - вдруг решила Алёнушка - Я никогда не видела океана, ты и покажешь. - она лукаво глянула на судорожно кивающего Чимбляу - Океан... - задумчиво произнесла она - Я читала, что тот, кто увидит на закате в океане зелёный луч, будет счастлив всю жизнь. Ты не видел такого? - Чимбляу глотнул, и мотнул головой - Ну что ж, может ещё увидим.
   И за три дня устроив все свои дела в Караганде, и оформив отпуск, Алёнушка отправилась смотреть океан. Ночь проспав в поезде, ранним утром, когда из-за вокзала только, лениво почёсываясь о крыши, высунулось заспанное солнце, ступила на перрон станции Смирново. На затенённой пока станции было прохладно и малолюдно. Только два железнодорожника в оранжевых жилетах, шли вдоль грузового состава, молотками на длинных ручках постукивая по осям вагонов. Тишину нарушали только крики приветствующих светило птиц, да голос из динамиков на столбах:
   -Вагонники-ники-ки на седьмой-мой-ой - эхо забавно коверкало слова диспетчера о том, что надо принять полувагонник из Базарала.
   Пока Алёнушка осматривалась по сторонам, поезд ушел, немногочисленные пассажиры разошлись, и она осталась одна. Никто её не встретил, хотя Чимбляу обещал. Подхватив чемоданчик, Алёнушка прошла к ближайшей скамье, присела и закурила. Странная вдруг мысль посетила её: что произошло? Почему она так легко поддалась на уговоры, она, взрослая женщина, женщина бальзаковского возраста... почти бальзаковского... помчалась в безлюдную степь вслед за поманившим её мальчишкой? А мальчишка-то и не думал её тут встречать! Жгучий стыд охватил Алёнушку при воспоминании о том, что ей там мечталось, в поезде.
   -Боже мой! Боже мой! - забормотала она, бессмысленно ломая спички и, кроша сигарету - Чтоб меня черти задрали, дуру старую!
   Но лукавит Алёнушка, не дура она вовсе, к тому же, молоденькая...
   -Алёнушка! - раздалось за спиной.
   Отчаяние, охватившее Алёнушку, исчезло молниеносно, как роса, обильно усеявшая рельсы под прямыми лучами стремительно помчавшегося к зениту Солнца. Одним движением Алёнушка была уже на ногах, и шла уже навстречу перепачканным и усталым своим кавалерам.
   -Где вы пропали? Что случилось? У вас что-то произошло? - вопросы Алёнушка задавать любила и умела - Почему вы вдвоём, а Васа с Фесором где?
   -Васа с Фесором технику сторожат, а задержались мы из-за поломок. - ответил Чимбляу, а Дрюня молча взял чемоданчик из рук Алёнушки.
   -Ой, ребята, вы замучались наверное? - воскликнула Алёнушка с жалостью глядя на перепачканных парней.
   -Ничего. Сейчас дёрнем до леса, там и отдохнём. А тебе чудно идёт твой костюм. - с удовольствием оглядев спутницу ответил Чимбляу. Дрюня ушёл, а они медленно шли по направлению к мотоциклам.
   Через полчаса они уже мчались по дороге на запад, всё дальше удаляясь от станции Смирново. Серая лента асфальта разматываясь, вынесла маленькую колонну на мощный бок косогора. Слева, внизу, раскинулось брезентового цвета болотце, на месте высохшего озера, а справа, за вершиной, виднелись верхушки берёз.
   -Туда! - указующий перст Фесора ткнул в сторону берёз. Следуя указке штурмана, Васа, ни секунды не раздумывая, свернул. Мотоцикл лихо спикировал в придорожную канаву, и прошуршав в густых камышах вздёрнулся вверх - к берёзам, к свету. Громче рёва мотора звучали проклятия Фесора и Дрюни, и мы с тобой, друг мой, читатель, можем им только посочувствовать, ибо не утруждая себя поисками лёгких путей, Васа рванул по густо поросшей полынью и удивительно липучими репьями прошлогодней пашне. Зубы несчастных попутчиков Васы ляскали, в животах болтались кишки, а в головах мозги превращались в кисель второй свежести, но бесчувственный Васа только газовал, чтоб заглушить угрозы в свой адрес, да от широты душевной орал:
   -Банзайте, громадяне!!!!
   И под разгульный японо-хохлятский клич, они перевалили через взлобок, и нырнули в бирюзовую прохладу берёзовой рощи. Смолк мотор, и сразу слышны стали крики пассажиров:
   -Кишкомотатель проклятый!
   А Васа, как будто и не слышал ничего, стал прохаживаться по полянке:
   -А что, удобно! Пожалуй тут и остановимся, как думаете, инвалиды?
   Но инвалиды ничего не отвечали, и только душераздирающе стонали в ответ. Подрулил Чимбляу. Он не поленился проехать вперёд сто метров до просёлка, и не торопясь подкатил по поросшей мягкой травкой колее.
   -Прошу, Алёнушка, здесь у нас будет первый бивуак. - галантно тараторил Васа, помогая ей выбраться из коляски.
   -Что с ребятами? - спросила Алёнушка, глядя на трогательную сцену: Дрюня, положив ноги на бензобак, томно скорчился на сиденье, а Фесор, заботливо поддерживая его за голову, поил его из фляги.
   -Этот зверь изуродовал меня до неузнаваемости! - страдальчески прохрипел Дрюня, и попытавшись принять ещё более душещипательную позу, сверзился на траву, увлекая за собой Фесора.
   -Гляди-ка - обрадовался Васа - и, правда, погибли! Значит, всё мороженое мне!
   -Обойдёшься! - ответили хором оба мигом воскресших страдальца.
  
   Ах, как легко устроить походный лагерь, когда есть из чего! Ты просто надуваешь резиновые матрацы, и делаешь из них кресла. На четырёх колышках натягиваешь брезент, и получается превосходный столик. Правда, он слегка прогибается, но, зато, с него ничего не упадёт! А вот, на примусе запрыгал чайник, и бутерброды уже подогреты, и все неприятности далеко-далеко позади - до Караганды почти восемьсот километров, а впереди больше двухсот морских миль* океанской шири степи.
   Вверх-вниз, вверх-вниз по волнам, на утлых лодочках, и только ветер свежий, чистый и бодрящий, сладкий от поспевающей земляники, и горький от зреющей полыни, мягкий, как ладонь любящей женщины, и жёсткий, как руки крестьянина взъерошит твои волосы. И выгорят они как трава, а лицо почернеет от загара, но зато глаза твои запомнят безбрежность твоей Родины, и соберут в закрома памяти всю синь неба. Вверх-вниз, вверх-вниз по степному океану...
   Где та, первая стоянка? Далеко-далеко позади она, как и первая дорога. Сколько дорог сменили наши друзья - не счесть. Они мчались по асфальтированному шоссе, а потом, вдруг, сворачивали на просёлок, ехали по бездорожью, и наткнувшись на пшеничное поле, объезжали его. Несколько раз ребята попадали на гороховые поля... ах, что в мире слаще молочного зелёного горошка! Припекало солнышко, и рощицы, радостно смеясь, укрывали от зноя и дарили сладчайший дневной сон, а встречные озёра омывали разгорячённые лица.
   Алёнушка широко раскрыв глаза, с изумлением глядела вокруг. Никогда и нигде не было ей так хорошо, и она не подозревала, что можно устроить себе праздник, не уезжая на курорты Крыма или Прибалтики. И не могло быть столько простора ни в пижонской Ялте, ни в насморочной Юрмале.
   Не останавливаясь в сёлах, разве что, заскочить в магазин, они неторопливо катили всё вперёд и вперёд, и только Фесор знал, где находятся друзья, и задавал направление - на запад.
   -Фесор, это что за дорога, нам по пути! - спрашивал Васа, выруливая на очередную асфальтовую дорогу.
   -А шайтан его знает... - равнодушно отвечал Фесор, развалясь в коляске.
   -Ну, так глянь в свою дацзыбао* - подсказывал Дрюня.
   -С полчасика можно по ней. - скосив глаз на карту отвечал Фесор - Только не газуй сильно, видишь, голубки воркуют.
   Васа оглянувшись увидел, что Алёнушка сидит уже не в коляске, а сбоку её, почти на колене Чимбляу, и лица их, сияющие, радостные, обращены друг на друга.
   -Не свалилась бы... - проворчал Васа, сбросив скорость, поехал по дороге. Впереди, вдали кто-то сидел на обочине и, подъехав ближе, ребята увидели сержанта-десантника в парадной форме, сидящего на придорожном столбике.
   -Здорово, военный! - приветствовал его Васа - Подвезти?
   -Неплохо бы. - ответил сержант - Закурить не найдётся?
   -Имеется. - степенно ответил Васа, слез с мотоцикла, и принялся рыться по карманам - "Медео" устроит?
   -Спасибо. - сказал сержант, и, закурив протянул руку - Валера...
   -Василий. - ответил прожимая руку Васа - можно просто Васа.
   Ребята церемонно пожали руку Валере и представились, а Васа, завладев инициативой, продолжил разговор:
   -В отпуск добираешься?
   -На дембель.
   -Поздновато вроде бы?
   -Три месяца переслужил.
   -Далеко служил?
   -В Монголии, под Чолбайсаном.
   -Далеко ты, брат, забрался, почти в Манчжурию. А куда надо-то?
   -В Ястребинку.
   -Как туда проехать?
   -А вы что, не знаете?
   -Мы из Караганды, отдыхающие.
   -А-а-а. Десять километров прямо, и направо километров восемь, по грейдеру.
   -Ну поехали. Чимбляу, принимай пассажира.
   Немногословный сержант, сунув свой чемоданчик в багажник, уселся позади Чимбляу.
   -Держишься, Валера? - спросил Чимбляу.
   -Угу.
   -Ну, с Богом. - и они тронулись.
   Вскоре свернули на грейдер - насыпную дорогу без покрытия, и через несколько минут оказались рядом с озером. Васа затормозил:
   -Валера, слушай, не в обиду будь сказано, но домой тебе такому пыльному не стоит появляться.
   -Не стоит. - согласился сержант - Но у меня даже щётки нет, всё посеял.
   -Да ладно, у нас найдётся. Сворачиваем, Чимбляу!
   Свернули, и остановились под сенью кустиков. Перво-наперво все дружно и весело выкупались, а потом занялись подготовкой Валеры. Алёнушка усадила его на складной стульчик, и принялась возиться с его причёской. Она вынула свою косметичку (внушительную сумочку, набитую всякой всячиной), и по её сосредоточенному виду было ясно, что пока половина химикалий не будет вылита на Валеру, Алёнушка не отступится. Тем временем, Фесор отполировал сержантские ботинки, а Васа с Дрюней взялись за китель и брюки. Брюки они вычистили щёткой, поместили их в длинный полиэтиленовый пакет, и принялись ездить по ним на мотоцикле. Через минуту брюки, потрясая остротой своих стрелок были разложены на солнцепёке. Втроём ребята взялись за китель. Сняв многочисленные значки, они надели китель на Васу, и яростно взялись чистить щётками.
   -Алёнушка, дай лак для волос! - подбежал Дрюня.
   -Возьми. - небрежно махнула рукой она, продолжая полировать ногти на руках Валеры. Дрюня схватил баллончик, и убежал. Он вылил почти всё содержимое баллончика на подкладку кителя, и при помощи Фесора натянул его на Васу. Васа напряг бицепсы, втянул живот, надул грудь, и в этом положении замер на минуту. Когда он расслабился, китель принял нужную форму: стал, на манер средневековой кирасы твёрдым и выпуклым.
   -Ну вы даёте, мужики! - расслабленно бормотал Валера.
   -Мы тебя как игрушку нарядим! - кричали ему - Дембель должен быть неотразим, как новый самовар!
   -Нет, только у нас такое может быть. - бормотал Валера - Только в нашей стране!
   -Так, слава Богу, не в Европах живём! - отвечали ему ребята.
   Покончив с кителем, ребята взялись за голубой берет, и он принял вскоре измято-твердокаменную форму, которой не должно быть по уставу, но которая наличествовала на голове каждого дембеля ВДВ Советской Армии.
   После трудов праведных перекусили, и двинулись дальше. Фесор переместился за спину Чимбляу, а сержанта, чтобы не помять и не запылить его великолепия, усадили в коляску.
   -Ребята, может, у меня погостите? - растроганно приглашал он.
   -Нет, никак не возможно, - отвечал ему Васа - мы торопимся. Вот тебя подбросим, и дальше двинемся: у нас маршрут! - и хотя ничего не объясняли слова Васы, Валера примолк, и, расцветая в улыбке всё шире, глядел на приближающееся село.
   -Вон мой дом! - восторженно ткнул он рукой в сторону белёного дома с зелёными ставнями, в конце улицы.
   -Ну, тогда пройдись пешком, чтобы тебя издали увидели, посоветовал Дрюня.
   -Точно!!! - радостно гаркнул Валера, и легко выскочил из коляски, Васа еле успел притормозить. Он пожал руки всем, бормоча благодарности, а потом развернулся, и упруго зашагал к дому.
   -Валера, дипломат забыл! - крикнул ему вслед Фесор. Сержант вернулся, взял свой чемоданчик, и снова повернулся к родному дому. Уже отъезжая, ребята видели, как из дома, подолом отирая руки, выскочила маленькая полненькая женщина, а из крытого двора, высокий, жилистый мужчина. К ним навстречу, протягивая руки, бежал сержант Валера.
  
   И снова вверх-вниз, вверх-вниз на лёгких лодочках по океанским волнам. И снова день делился на два дневным сладчайшим сном, а ранними утрами, когда солнце выпрыгивало из зелёной своей перины, просыпались и наши друзья, Алёнушка познала сладость купания в утренней росе. Сначала поёживаясь, но побегав и разгорячась, уже с удовольствием, ныряли ребята в траву, покрытую густой пеленой жемчужной росы, а дежурный, кутаясь в ватник, уже разливал по кружкам золотой дымящийся чай, и на длинных шпажках подавал шипящие куски мяса. А позавтракав, компания снова садилась на мотоциклы, и мчались вперёд, с чисто прибранной полянки к очередной - что на сердце глянется. А иногда, если место приглянулось, или дождь с утра мешал, они останавливались, и день, а то и два, жили в палатках, в роще.
   -Сегодня твой день ангела. - обратился к Алёнушке Чимбляу как-то с утра.
   -Что значит "день ангела"?
   -День святой, твоей покровительницы. - серьёзно объяснил примерный комсомолец, будущий замполит, Чимбляу - и в такие дни положено получать подарки.
   -Вот здорово! - обрадовалась Алёнушка - А я и не знала! А что ты мне подаришь?
   -Вечером увидишь. - таинственно ответил Чимбляу. Что при этом подумала Алёнушка неизвестно, но она слегка покраснела и задышала чаще.
   -Да, кстати о вечере - заявил подходя Дрюня - не забудь, Чимбляу, где стоянка, не дай божок, заблудишься.
   -А штурман как же? - засмеялась Алёнушка - Штурмана не будет?
   -Естественно. - важно кивнул Дрюня - Мы поедем поросёнка покупать, и вернёмся только завтра к обеду.
   -Как же так, вас не будет... А как же мой день ангела?
   -Это всё к нему - кивнул на Чимбляу Дрюня - наш общий подарок он вручит. Мы, извини конечно, остаться не можем.
   -Тогда напиши мне стихотворение. - попросила Алёнушка.
   Дрюня присел на пенёк, задумался, и начал быстро-быстро писать в блокноте. Написал, перечитал, хмыкнул, вырвал лист из блокнота и протянул Алёнушке со словами:
   -Это, естественно, от имени Оттыча. И тут я пару строк у Волошина свинтил.
   Алёнушка взяла листок и прочла:
  
   Обманите меня. Насовсем, навсегда
   Чтоб не думать - зачем, чтоб не помнить - когда
   Чтоб Вы были со мной все короткие дни
   Чтобы птицей ночной исчезали они
   Чтобы зрела и билась во мне мысль одна:
   Обманите меня, обманите меня!
   Обманите меня! И я в тысячный раз
   Растворюсь, утону в глубине Ваших глаз
   Я как в омуты в них окунусь с головой
   Лишь ресницы-камыш прошуршат надо мной
   И опять в глубине, в кромке мрака и дня
   Губы шепчут мои:
   - Обманите меня!
   Чтоб пьянили слова как вино дальних стран
   Чтобы я никогда не увидел обман!
  
   Перечитав несколько раз, Алёнушка подняла глаза. Дрюни уже не было.
   -Как хорошо. - просто сказала она.
   -Правда? - спросил Чимбляу.
   -Правда. - ответила Алёнушка, и прочла стихотворение уже вслух.
   -Он мои мысли выразил. - глухим голосом сказал Чимбляу.
   Ничего не ответила Алёнушка, а просто взяла за руку Чимбляу, и пошли они гулять.
   Они гуляли и молчали, и было им хорошо, а до вечера оставалось ещё бездна времени и пятнадцать вёрст степной дороги.
  
   Чимбляу не заблудился. Как заблудиться, когда дорога не имеет даже намёка на развилки или перекрёстки - струится она между пшеничными и кукурузными полями, и приводит в волшебное место, найденное когда-то Фесором, предназначенное сейчас в подарок Алёнушке.
   Мотоцикл вырулил на один из бугров, увенчанных берёзовой рощей.
   - Алёнушка, зажмурься ненадолго. - попросил Чимбляу, притормозив у опушки - Мы сейчас подъедем на место.
   Алёнушка послушно зажмурилась, и даже, закрыла глаза руками. Она слышала, как они проехали по мягкой траве вперёд, чувствовала, как Чимбляу снял её с сиденья, поставил на траву, трижды повернул вокруг себя, и шепнул на ушко:
   - Открой глазки, моя девочка!
   Солнце, падающее к закату, просвечивало тонкую занавесь листвы и становилось зелёным-зелёным. Зелёное солнце, пронзившее изумрудную берёзовую ширму, ныряло в маленькое глубокое озеро, и озеро, растворив изумрудное светило, само становилось изумрудом. Драгоценнейший из кристаллов, в достойной себя оправе, заливал маленький-маленький мирок отражённым, дивно-живым светом, а у самой кромки воды стоял зелёный, шитый золотом и серебром маленький шёлковый шатёр.
   - Это... Это твой подарок? - потрясённо спросила Алёнушка.
   -У нас, в степи, не летают зелёные лучи, зато у нас бывают зелёные сумерки... Но тоже на счастье!
   Счастье... Иногда оно просто и понятно. Оно похоже на спелую землянику с полян нашего детства, на купание до зелёных пупырышек, на прикосновение в темноте кинотеатра к плечу любимой... Иногда оно запутанно и мимолётно - только спустя много времени понимаешь, что был счастлив, а когда... дай Бог памяти! Счастье вообще редко имеет образ, но всегда это гирлянда чувств... всяких.
   - Боже мой, Гена, откуда такая роскошь? Этот шатёр... Он же бешеных денег стоит! Ты же несколько лет должен работать за него? - Алёнушка и не пыталась скрыть восторга - Господи, какая красота, Гена!
   -Фесор договорился. У него друг декоратором работает в театре, дал на недельку. Кушать хочешь?
   -Хочу.
   -Тогда, милости прошу! - Чимбляу откинул полог шатра. Ковёр, с красивым рисунком, покрывал землю, лежат на ковре подушки, а посреди, на низеньком столике, стоит спиртовка, а на ней (как ребята умудрились приготовить их в полевых условиях?), на медленном огне томятся рулеты по-французски.
   Алёнушка сидела, опёршись спиной о подушки, прихлёбывала вино, и любовалась на волшебный закат. Ах, как ей было хорошо! Тихо звучал скрипичный дуэт, перекликались птицы, и право, нечего было ответить им на человеческом языке. А Солнце, спускаясь всё ниже, подожгло лёгкие перистые облака розовым огнём. Листва темнела, и редко-редко, на изумрудной, а теперь уже малахитовой стене, вспыхивали тонкие быстрые искры. Белая стена берёз становилась всё темнее, и над нею блеснули первые звёзды.
   -Темнеет - прошептала Алёнушка. Голова Чимбляу покоилась на её коленях - пора бы костёр зажечь. Только не вставай, лежи! - приказала она, удерживая попытавшегося встать Чимбляу.
   -Зер гут. - шепнул в ответ Чимбляу, и не поднимаясь, и даже не особенно дёргаясь, сотворил фокус: вынул из кармана носовой платок, дотянулся до бутылки, пропитал коньяком скомканный платок, чиркнул зажигалкой, и - фр-р-р - метко метнул пылающий комок в сложенные дрова.
   -Как ты ко мне относишься, Гена? - спросила Алёнушка, и густо покраснела. Более идиотских вопросов ей ещё не доводилось задавать.
   -Трудно сказать. - мудро и дипломатично ответил Чимбляу - Скорее всего без неприязни.
   Алёнушка легонько шлёпнула его по лбу:
   -Не прикидывайся.
   -Хорошо. - Чимбляу расплылся в улыбке - Скажу честно: я тоже тебя ужасно люблю!
   -Наглый мальчишка! - возмутилась Алёнушка, и поцеловала Чимбляу в лоб - а кто тебе сказал, что я тебя люблю?
   -А ты разве не сказала?
   -Нет...
   -Ну так скажи!
   -Ни за что!
   -Тогда пошли купаться.
   -Пошли!
   Чимбляу легко вскочил, и на ходу сбрасывая с себя одежду, побежал к озеру. Лицо его горело, сердце стучало... Право, ему следовало слегка охладиться. Нырнул, и долго-долго плыл под водой, а когда вынырнул и оглянулся, чуть не пошёл ко дну: Алёнушка, обнажённая, с распущенными волосами, входила в воду.
   Если есть на свете зрелище прекраснее и желаннее взорам мужчин чем это, назовите мне его, но вряд ли...
   Но впрочем, покинем этих счастливых, им теперь не до нас.
   Так в путь, друг мой, читатель, в путь!
  
   А через пару дней погода испортилась. С северо-востока понагнало слои тяжелых туч, задул пронизывающий ветер, то и дело с неба сыпались капли. Ребята помёрзли денёк, и решили ускоренным маршем ехать дальше, к конечному пункту своего вояжа, станции Пресногорьковская.
   Алёнушка сникла. Закончилось её путешествие, пора возвращаться домой, к мужу, на работу. Скоро начнутся будни. Она, как воробышек, нахохлившись, сидела в коляске, только улыбкой отвечая на все обращённые к ней слова Чимбляу. Фесор, Васа и Дрюня укатили далеко вперёд, а Чимбляу с Алёнушкой медленно ехали по мокрой грунтовой дороге. Грустно. Погода осенняя, нет солнышка, а впереди осталось всего-то лишь полсотни километров до разлуки.
   -Смеркается. К полуночи приедем на станцию. - проговорил Чимбляу. Алёнушка кивнула. Мерно рокотал мотор мотоцикла, не мешая разговаривать. Но говорить не очень и хотелось, однако и молчать было тяжело, а потому Чимбляу стал читать Алёнушке стихи Дрюни:
  
   Гордость и годы, любовь и несчастия
   Делают чище сердца и прекраснее
   В боли, разлуках, разочарованиях
   Приобретаем мы опыт страдания.
  
   Ветер холодный, дождь не прерывается
   Зонтик в руках моих медленно кружится
   В стёклах трамваев вода разбивается
   Бьёт по асфальту и лупит по лужицам
  
   Жизнь продолжается как заведённая
   Люди живут, занавески колышутся
   В тихих трагедиях выход единственный -
   Жить так как жил, и дышать так как дышится
  
   Жить так как жил... Только это возможно ли?
   Слово "Прощай" еще явственно слышится
   На плечи рухнуло небо огромное
   Словно в кино всё замедленно движется
  
   Жизнь продолжается. Глупая, странная,
   Только без милого, нежного голоса
   Ведь после этого утра туманного
   Ты недоступнее Южного Полюса.
  
   Гордость и годы, любовь и несчастия
   Делают чище сердца и прекраснее
   В боли, разлуках, разочарованиях
   Приобретаем мы опыт страдания.
  
   Странное дело, но Алёнушка приободрилась. Она придвинулась поближе и положила руку на колено Чимбляу:
   -Прибавь газу, мой рыцарь!
   Ах, не железное творение уральских мастеров несло теперь двоих счастливых, но тяжёлый рыцарский конь. И орёл на куртке, кустарно нанесённый, вдруг стал гордым гербом. Солнце, где ты? Может, дракон похитил тебя? Не страшись! Отважный рыцарь Чимбляу раздвинет тучи, добудет тебе свободу, только прикажет ему его Прекрасная Дама Алёнушка. Но Алёнушке ничего не надо - был бы рядом её рыцарь. И бегут мимо столбы, скачут вверх-вниз на них провода... Что разлука? Нет разлуки, пока человека из сердца не вычеркнули.
   -Чимбляу смотри, что там случилось? - вдруг встревожено вскрикнула Алёнушка.
   -Держись крепче, сейчас узнаем. - ответил Чимбляу максимально увеличивая скорость. Впереди, в километре от них, стоял первый мотоцикл, но ребят видно не было. Когда подъехали ближе, из придорожного кювета выбрался Фесор и суматошно замахал руками:
   -Быстрей Чимбляу, быстрей!
   Чимбляу подлетел, и затормозил так резко, что Алёнушка чуть нос не разбила о стекло.
   -Что случилось?
   -Пошли скорей, помощь нужна, одним не справиться! - прокричал Фесор и спрыгнул в кювет, а Чимбляу и Алёнушка бросились следом. На дне кювета лежал перевёрнутый мотоцикл с коляской, из-под которого торчало тело женщины. Чуть в стороне, лежал мужчина, над которым хлопотали Дрюня и Васа.
   -А бабу чего не вытащили? - выпалил Чимбляу.
   -Васа не дал. Мало ли, позвоночник повреждён, надо вместе осторожно вытаскивать. Васа посмотрел, она беременная, типа рожать ехала что ли?
   Тем временем, Васа с Дрюней оставили мужчину и подошли.
   -Мужик живой, только без сознания. Ничего не сломано, башкой только крепко треснулся. - пояснил Васа. Вот где пригодились его ветеринарные познания! - Давайте сейчас так: вы трое осторожно поднимаете коляску, а мы с Алёнушкой будем тётку вытаскивать. Ну, давай!
   Не теряя времени зря, ребята взялись, и плавно, без рывков, начали переворачивать мотоцикл. Васа руководил:
   -Выше, еще выше, чуть поверните, подвинься, Чимбляу, мешаешь. А теперь замерли, и без команды не дышим.
   Вдвоём с Алёнушкой забрались они под косо лежащий мотоцикл и осторожно стали вытаскивать женщину. Ребята в это время медленно и осторожно поднимали коляску. Женщина была без сознания. Первым делом Васа подобравшись, ощупал ей спину.
   -Хребёт цел! - радостно пропыхтел он. В это время женщина пронзительно вскрикнула. Ребята от страха чуть не уронили мотоцикл:
   -Что с ней, Васа? Рожает что ли?
   -Не-е. У неё правая рука сломана. Аж кости торчат. А крови натекло... - пыхтел Васа, с помощью Алёнушки вытаскивая несчастную на свет Божий.
   Ребята рывком поставили мотоцикл на колёса, и бросились помогать Васе. Расстелили одеяло, уложили женщину, из аптечки извлекли ворох бинтов, и Васа стал накладывать повязку. Несмотря на наложенные жгуты, кровь, стремительно пропитывая бинты и вату, крупными каплями падала на одеяло и на колени Васе.
   -Шины накладывать не будем, времени нет. Срочно везём в больничку. Поднимай её, мужики.
   Чимбляу за ноги, а Васа и Алёнушка за плечи, подняли женщину, и понесли её на дорогу. Алёнушка недоумённо оглянулась - где же Дрюня и Фесор, неужели убежали? Но нет, пока женщину несли наверх, Фесор с Дрюней успели снять верх с коляски "Урала", и отцепить прицеп. В коляску уложили пострадавшую, Чимбляу сел за руль, Васа на край коляски, и они уехали.
   -Давайте грузить мужика. - сказал Дрюня. Молча спустились вниз, подняли мужчину, и погрузили его в коляску "ИЖа".
   -Вы езжайте, - сказал Дрюня Фесору и Алёнушке - а я вытолкаю их мотоцикл, и если заведу, то доеду сам.
   Фесор только молча кивнул, сел за руль, дождался пока сядет ему за спину Алёнушка, и тронулся. Дрюня остался один. Он сходил к ближайшей рощице, срезал жердь, принёс её к месту катастрофы, и воткнул на обочине. К жерди он привязал несколько тряпок, чтобы отметить место. К его удивлению, мотоцикл пострадавших завёлся всего лишь с третьей попытки. Дрюня проехал по кювету, выбрал склон пониже, и въехал на дорогу - надо было забирать прицеп, и ехать к больнице.
  
   Странное всё-таки состояние! Лежишь без сил, как будто после тяжелейшей работы, но при этом не болят мышцы, только пульс тоненьким колокольчиком тюкает в висках. Тюк-тук, тук-тюк... Самые простые движения становятся замедленными и неточными, но не пьяны ребята, нет - просто много крови пришлось отдать им женщине, так счастливо найденной ими. Повезло ей, здорово повезло. Тянула она с роддомом до последней возможности, и только в последний момент велела мужу везти её в больницу. А по дороге и опрокинулись, ну что тут поделаешь - дорога скользкая, а супруг на радостях принял на грудь ковшик бражки... А тут мальчики и подобрали их, да сразу в больницу и привезли. Побежали санитарки, доктора из постели прямо подняли, привели. Доктор пришел, посмотрел на пациентку, остался доволен - медсестры её уже к родам и операции приготовили, стоят ждут его распоряжений.
   -Анатолий Романович, всё готово, вот только крови нету, а в район не успеть съездить. Что делать, Анатолий Романович?
   -Что делать, что делать! Кто привез, муж?
   -Какой там муж! Муж без сознания лежит, сам головой ударился. Да и нельзя от него - самогонкой так и разит. Их парни какие-то привезли.
   -Вот парней и готовь. Давай, не стой, я пока один управлюсь.
   Ребята сидели рядком в приёмной, шёпотом обсуждая происшествие, когда вышла медсестра. Все разом смолкли
   -Кто знает свою группу крови? - спросила она. В ответ раздался хор голосов:
   -Я знаю. Первая положительная. - Дрюня.
   -Третья положительная. - Фесор.
   -Первая положительная - хором Васа и Чимбляу.
   -Хорошо. А у тебя, девушка?
   -Вторая отрицательная.
   -Так. Ты, девушка, сиди пока здесь, а вы за мной. Надо кровь сдать, а то бабёнка помрёт. Никто не против? - и не слушая ответа развернулась и пошла из приёмной. Ребята гуськом потянулись следом.
   -Извините, а моя кровь не пригодится, хотя бы на плазму? - робко обратилась Алёнушка уже в спину уходящим.
   -Посиди, девочка, подожди. Поможешь потом, когда понадобится. - медсестра тепло улыбнулась и ушла.
   Алёнушка села на диван и тихонько заплакала. Ей было жалко и незнакомую ей женщину, неизвестно из-за чего тянувшую с отправкой в больницу, и ее, не рождённого ещё ребёнка, и её безрассудного мужа, повёзшего жену в пьяном виде, и ребят, готовящихся сейчас сдавать кровь, чтобы спасти жизнь незнакомых им людей... Всегда кто-то расплачивается за глупости. Глупость вообще очень дорогой товар! И было жалко себя, такую никчемную - вон, даже кровь её не пригодилась! Открылась дверь, вошел милиционер:
   -Добрый вечер.
   -Здравствуйте.
   -Старшина Касенов. - представился он - Что здесь произошло?
   Не успела Алёнушка и рот открыть, как вошла давешняя медсестра.
   -О, Тулитай, быстро ты! Мы ж тебе ещё и не звонили?
   -А мне Вовка Ряписов сказал, что мол, кого-то, всего в кровище привезли. Что тут за дела?
   -Да Сашка Буртовой, Нинку свою, на роды вёз, да спьяну и навернулся. Хорошо, приезжие ребята подобрали, привезли. Нинка-то в тяжелом состоянии, Анатолий Романович прямо беспокоится, у Нинки открытый перелом, крови много потеряла...
   Прерывая её, выглянула вторая медсестра:
   -Галя, ну что ты тут разболталась? Анатолий Романович уже тебя спрашивает. Смотри, он сейчас сердитый. Здравствуй, Тулитай, раздевайся, заходи, сейчас и у тебя кровь брать будем.
   -Как вы надоели со своей кровью, кто бы знал! - заворчал милиционер, снимая китель, фуражку и туфли - ну Роза моя примчится, вам устроит разнос! - и он тоже скрылся за дверью.
   Алёнушка снова осталась одна. Теперь крепко она задумалась о том, что здорово жить в стране, где каждый готов отдать всё для своего ближнего, даже если этот ближний совсем тебе незнаком. Вот и этот, ещё не рождённый ребёнок уже по крови породнился с людьми разных национальностей, а значит, и сам стал русским, казахом, немцем и украинцем. Оценит ли он в полной мере сегодняшний дар, когда повзрослеет?
   И вот спустя два часа, ее, наконец, допустили в палату, где лежало пятеро таких слабых теперь мужиков. А в соседней палате пришел в себя Сашка Буртовой, чем, не то, чтобы изумил видавшего виды доктора, но слегка его озадачил. У Сашки даже не наблюдалось положенного в таких случаях сотрясения мозга. То ли сыграл свою роль ковшик бражки, то ли, если верить Сашкиной теще, нечего у него было сотрясать. Анатолий Романович после осмотра отпустил его домой, объяснив, что нужно сейчас спасителям его жены и сына. Первого сына, после трёх-то дочек!
   А что, собственно нужно при большой кровопотере? Знай же, друг мой читатель, что нужны при этом всего лишь четыре вещи: красное вино, мясо, покой, и, само собой, уход. Сашка Буртовой оседлал свой "моцик", вихрем умчался в родную Тарасовку, и, ни секунды не медля, заколол лучшего своего бычка, и загрузив полтуши на трактор брата, направил его в больницу. Сам же он, помчался в Троебратное, где затарился пятью ящиками красного вина. С этим грузом он и подъехал снова к больнице.
   -Саша, мы не будем купать парней в твоём вине. - решительно сказал Анатолий Романович.
   - А чо? - умно ответил Сашка. Нет, Сашка не настолько глуп, как может показаться по его некоторым действиям, просто перебрал человек на радостях, а что до его мудрых речений... Что тут скажешь, стесняется мужик, всё-таки с доктором разговаривает.
   -"Чо", Сашка, по-японски значит - задница. Вина тут на целую дивизию, а им хватит трёх-пяти бутылок.
   -Дак я ж понимаю, Анатолий Романович, как не понять-то. А медсёстрам как? Опять же, может, и сами не побрезгуете...
   -Я, Саня, вино не пью, желудок не даёт.
   -Дак, Анатолий Романович, я знаю, что Вам можно! - радостно сообщил Сашка, и вытащил из коляски ящик коньяка. Посмотрел Анатолий Романович на это безобразие, хотел заругаться, да уж больно коньяк хороший, армянский! А тут и Сашка Буртовой улыбается так просительно-радостно... Махнул рукой:
   -Ладно, Саня, тащи коньяк ко мне в кабинет. Об одном прошу, не как врач, а чисто по-человечески: не пей больше, за рулем, ты же сына чуть не потерял из-за этого дела. Эй, Саша, что с тобой? - закричал он, с тревогой бросаясь к Буртовому. Сашка смертельно побледнел, и мешком повалился на землю, Анатолий Романович еле успел придержать его голову, чтобы он не ударился о бетонный поребрик. Прибежала медсестра с нашатырным спиртом, Сашку быстро привели в чувство, отвели в палату, где он лежал несколько часов назад, и уложили в постель. Сашка трясся как в ознобе и плакал. Слёзы по одной накапливались в глазах, а он, стесняясь вытирать их руками, отворачивался, и промачивал о подушку. Медсёстры, чтобы не смущать плачущего здоровенного мужика, даже не показывались в палате, возился с Сашкой сам доктор.
   -Успокойся, голубчик, что было, того не исправишь, теперь о будущем думать надо.
   -Ан-н-нт Р-р-ман-ч, я ж чуть родного сына чуть не... Нинку, бедну-у-у... чуть не убил!
   -Ну, не убил же, всё хорошо закончилось. Нина благополучно родила, перелом её за месяц срастётся, не расстраивайся так, не казни себя. Вот выпей это!
   -Анатолий Романович, как же так, я ж не хотел, я ж эту дорогу как пять пальцев, сколько лет за рулём... - и, ляская зубами о край стакана, выпил успокоительное.
   -Ну ладно, Саша, отдыхай дорогой, а утром пойдешь домой. Сейчас я к тебе кого-нибудь пришлю. - Анатолий Романович потрепал Сашку по голове и вышел.
   -Как он? - бросилась медсестра Галя к доктору.
   -Лежит. Пусть отдохнёт. - буркнул Анатолий Романович - Вот что, Галя, пришли-ка к нему Мефодьича, пусть поговорит, утешит.
   -Всё сделаю, Анатолий Романович!
   -Да, ещё вот что: если хоть кто-то узнает, что Сашка Буртовой в обморок упал, я ТЕБЯ тринадцатой зарплаты лишу.
   -Анатолий Романович, да я...
   -Галя, я всё сказал, иди выполняй.
   Галя убежала. Через час Мефодьич, местный тракторист, браконьер, пьяница и философ, не самый зажиточный, но один из самых авторитетных мужиков совхоза, сидел у кровати Сашки.
   -Тижало, Сашок?
   -Мефодьич, я чуть... - у Сашки тряслись губы.
   -Дак знаю ж я, уже ж доклали.
   - Мефодьич, у него даже имени ещё нету, а я...
   -Да спокойся ты, Сашок, в жизни исчо ж и не так быват-т. Вот Кольку Бузьмакова увазми... - и слово за слово, утешил-таки Мефодьич Сашку. Но крепкую встряску получил мужик: с тех пор, только по великим праздникам стал себе позволять Буртовой стаканчик красного вина, а чтобы хоть на градус крепче... Самогонный аппарат валяется с тех пор на чердаке, запылился весь, резиновые детали рассыпаются, потому что не нужен он больше Сашке, а теперь уже Александру Семёновичу.
  
   Большая больничная палата. Белые белёные стены, лампочки в простеньких плафонах матового стекла, бледно-зелёные занавески со штампами больницы на окнах, шесть кроватей. На пяти из них - Чимбляу, Васа, Фесор, Дрюня и Тулитай, местный участковый милиционер. Заботу о них целиком и полностью взяла на себя Алёнушка. Она бы кормила ребят с ложечки, да жаль, не столь тяжелы их болячки. Оставалось одно - внимательно выслушивать их рассказы о себе, рассуждения о жизни, за что мужики были ей безмерно благодарны. Мужик, если быть честным, существо весьма разговорчивое, да к тому же ещё, болезненно самолюбивое. Ему мало, чтоб его слушали, нет, слушать надо очень, внимательно, в нужных местах восхищённо ахать, а если и перебивать, то только, наводящими вопросами о совершенных подвигах, или, на худой конец, о подвигах, которые он намеревался совершить, да вот жаль, не успел.
   Все пятеро, как оказалось, были талантливыми политиками, выдающимися полководцами, а также весьма способными экономистами. И Аленушка их мнение весьма ценила и уважала. Еще бы! У нее всё-таки был опыт совместной жизни со столь же талантливым полководцем и политиком. И она их рассуждениям очень доверяла. Безусловно, министерство финансов, или небольшое войско она бы им доверила... но мужа своего она, все-таки в магазин без собственноручно написанного списка покупок не пускала. Роза своего Тулитая тоже слушала, открыв рот, но поводок держала твердой рукой. Казашки, в этом отношении очень похожи на русских.
   Так и пролетели три дня. Уже наутро второго дня ушел домой Тулитай, а к вечеру Анатолий Романович выписал Сашку Буртового, и тот пришел прощаться с ребятами.
   - Вы это, того, мужики, вы тут не в обиде?
   - За что?
   - Дык это, того, ну тащить пришлось, кровь вон, сдавать...
   - А ты что, Сашка, бросил бы, что ли?
   -Не, не бросил бы. Не по-человечески это, бросать-то. Не по-русски. А благодарность я все равно имею.
   -Вот и мы не бросили.
   -Вот и я говорю, не бросили. Словом, должник я у вас, мужики. За то, что успели. Вовремя. Мне Анатолий Романович сказал, что Нинка через час истекла бы кровью. А у меня пацан... Да и девчонка была бы - все равно жалко. Я же с Нинкой моей, семнадцать лет как женаты, вот... Короче, чего надо будет, только скажите.
   -Да что ты, Саша, какие долги. Мы ж по-людски, брось ты, какие счеты!
   -Не, мужики. Мое слово казацкое - я вам должник, и пока не разочтемся добром на добро... Словом до скончания моей жизни. Положено у нас так.
   -Саша, а ты казак что ли?
   -Ясно дело, казак. Мы тут все, кроме приезжих целинников, конечно, оренбургские казаки.
   -Погоди, а казахи местные как?
   -Как-как, ясно дело как. Они ж, из Младшего Жуза, казахи, деды рассказывали, мы с ними испокон веку дружно жили. Из них многие роды в казачьих числились, во все походы, на войну, всё вместе.
   -Погоди, Саша, казахи же мусульмане!
   -Ну, так и что? Им их отцы свою веру заповедали, нам наши отцы - свою. А такого, чтобы из-за веры враждовать - этого ни у нас, ни у них в законе нету. Знаешь, сколько наших, православных, по мусульманскому закону похоронены? А сколько казахов с нашими вперемешку под крестом лежат, или там, под звездой? На войне-то нету времени за своим попом, или там, муллой гоняться. Вот и хоронил кто ближе. Народы, мужики, общие могилы, да невесты роднят. Вон ты, Атыгайка, по крови-то казах? Ясно дело, казах, по всему видно. А все равно, и наша кровь в тебе тоже примешана. Тоже видно - не водица она. Так что вот. А ежели ж еще и в родове покопаться, так мы может, и в родстве окажемся. А молиться все одно ты своему Аллаху, а я своему Христу будем.
   -Я комсомолец - смущенно буркнул Дрюня.
   -Ну и дурак - спокойно отмахнулся Саша. - Ты хоть двадцать раз комсомолец, а обрезан, небось, чин по чину? И Навруз празднуешь, или там, Рамазан? Вона, пацаны, друзья твои, на Пасху яичком-то крашеным тоже не брезгуют чокнуться? Или вру я?
   -Да нет, все правильно.
   -Вот и я говорю, что правильно. Нинка моя чего говорит, просит она, чтобы вы, значит, парню моему имя выбрали. По-братски, значит. Родня мы по крови теперь, мужики. Я с Нинкой согласен тоже. Я тут домой сгоняю, а вы подумайте. А то, вон, вина попейте, для здоровья-то.
   Ребята остались в легкой растерянности. Нешуточное это дело, имя выбирать, да еще так неожиданно. Начали перебирать имена, одно другого лучше. Чем, к примеру, имя Анатолий не звучно? Да еще в честь врача, принявшего первый крик мальчика. Но может, лучше назвать Александром, в честь отца? Все что-то предлагали, шумели, и только Дрюня лежал на своей кровати, глядя в потолок.
   -Эй, Дрюня, ты чего замер, тебе не плохо? - обратилась к нему Алёнушка.
   -А знаете, ребята, Саша прав как никто - сев на кровати сказал Дрюня.
   -Ты о чем, Дрюня?
   -Да об имени. Мальчику надо такое имя дать, чтобы он его как бы от всех своих предков получил.
   -Дрюня, ты уж выражайся понятнее, будь добр.
   -Да все просто. Саша казак, и его сыну надо дать самое казачье имя, да такое, чтобы и нам родным было.
   -А еще понятнее?
   -Иван. Это имя есть во всех наших языках, и во всех оно уважаемо.
   -В масть - дружно решили все.
   Вот так появилось имя у нового жителя планеты Земля. Отныне и навеки стал он Иваном Александровичем Буртовым, а мы расстанемся с ним, пожелав счастья, здоровья и удачи.
  
   В укромном уголке больничного садика, в гуще кустов сирени стоит скамейка, о которой мужской части больничных пациентов и персонала знать не принято. Там женщины курят. Курить вообще-то вредно, а женщинам, так и вовсе неприлично, но таков уж человек - в споре между обычаем и привычкой, он выбирает то, что его больше тешит. Аленушке, только она появилась в сельской больничке, под большим секретом было сообщено тайное место курения.
   -Тулитай, а что там за дым в саду - полюбопытствовал в тот же вечер Фесор, сидя у окна - что-то горит?
   -Справа, где сирень? - Тулитай как читал газету, лежа на своей кровати, так и не повернулся.
   -Ага.
   -Не бойся, ничего там не горит. Это моя Роза с вашей Алёной никотином дышат. Бабская курилка там.
   Вот вам и весь секрет.
   Вот в этом, тайном месте сидела Аленушка, и, докуривая вторую сигарету подряд, обдумывала создавшееся положение. Впрочем, обдумывала она его давно, несколько дней, только вот, никак не могла прийти к определенному выводу. С одной стороны, она была рада приключению. Такого необычного путешествия у неё никогда не было, да и, не без гордости отметила она про себя, не было ни у кого из её знакомых. Но, с другой стороны, Аленушка очень ясно представляла себе разделяющую её с Чимбляу пропасть. Возраст... Возраст не помеха. Разница между ними всего пять лет, а это пока несущественно. Но у Аленушки сын, а это уже важно. Чимбляу, конечно же, полюбит Сережу, в этом Аленушка абсолютно не сомневалась, но кроме духовного начала, в семье есть и материальная основа. Семья отнимает много времени и сил, и, как ни крутись, Чимбляу придется бросить учебу, чтобы зарабатывать. А так как у Чимбляу нет ни образования, ни хорошей специальности, то придется ему пропадать на черной работе. Такой судьбы Чимбляу Аленушка вовсе не желала.
   Но, что еще важнее, Аленушка вдруг стала понимать, как она все больше и сильнее стала любить Чимбляу. И одновременно проснулась в ней любовь к мужу. Удивительно, но человек, с которым она прожила вместе столько лет, вызывал у неё уважение, доверие, симпатию наконец, но не любовь. Что-то мешало. Скорее всего то, что Аленушка вышла за него назло Саше. А теперь, когда она избавилась от наваждения, Аленушке вдруг открылся мир, наполненный яркими красками чувств и переживаний. Не только своих, но и посторонних. То, что люди, живущие рядом с тобой тоже чувствуют, что их мир не менее сложен и насыщен, чем твой собственный, что на красивые порывы способен не только герой романа, но и такой обыкновенный, столько лет рядом с тобой живший человек... Аленушка умом, конечно же, понимала, но осознала, прочувствовала только сейчас.
   -Аленушка! - раздалось за кустами.
   -Кто это, ты, Фесор? Заходи, я здесь.
   -У-у-у, как тут уютно! - восхитился Фесор, подходя к скамеечке.
   Умеют все-таки женщины наводить уют, где только ни появятся. Казалось бы, простая вещь, курилка, но и тут ясно видно, что не простая, а самый настоящий женский клуб. Все вокруг чисто прибрано, на столике, под прозрачного оргстеклом лежит красивая картинка, тут же, заботливо завернуты в полиэтилен зажигалка и пара спичечных коробков. Ветка сирени, слишком низко свисающая над скамейкой, подперта палкой, так что получился навес, на случай дождя. Даже урна, и та обернута куском цветного пластика.
   -Ну, с чем пожаловал?
   -Да так, поболтать захотелось.
   -Вот и иди болтай в другое место! - раздалось сзади. Фесор удивленно обернулся, увидел выходящую из-за кустов медсестру Галю.
   -Житья нету от этих мужиков - обратилась она к Аленушке - по всей больнице кучами валяются. Привезли одну бабу, дак ить и та, пацана родила! Ну, просто спрятаться некуда! Было одно только место, так и сюда полезли, ну просто толпами. Ну, что за народ, а?
   -Ладно-ладно, не шуми, уже ухожу! - улыбаясь ответил Фесор, и взяв Аленушку под руку пошел с ней гулять, а Галя, победно ухмыльнувшись, полезла за сигаретами.
   -Слушай, а какие они, оказывается, зануды! - пожаловался Фесор.
   -Какие они зануды?
   -Кошмарные. Ну, сколько можно этого несчастного Бабрака Кармаля* склонять по падежам? Скучно же! А они еще принялись историю вспоминать. Целыми, блин, страницами цитируют. Я и удрал, вот! - и Фесор с победным видом посмотрел на Аленушку, словно, только что, совершил невесть какой интеллектуальный подвиг.
   -Болтушка ты, Фесор! - ласково сказала Аленушка - Ты мне лучше одну вещь посоветуй, я сама решиться не могу.
   -Слушаю - моментально посерьезнел Фесор - что-то важное?
   -Да - и Аленушка надолго замолчала.
   -Ну не томи, Аленка, говори!
   -Знаешь, Фесор, ты изо всей вашей компании самый, пожалуй, взрослый. Остальные - просто молодые остолопы. В общем, говорить серьёзно я могу только с тобой.
   -Вот те раз! - Фесор не на шутку был огорошен. - Погоди, а как же Чимбляу?
   -Вот о нем я и хочу поговорить. - и Аленушка снова замолчала. Фесор ждал. Он видел, что Аленушка на что-то решилась, но на что? Самое интересное в нашей истории случилось именно сейчас: ребята забыли, с чего все началось. Какие, к черту, сказки? Фесор был убежден в том, что Чимбляу хочет жениться на Аленушке, хотя они об этом пока и не разговаривали. Но что думает обо всем происходящем сама Аленушка? А она, нахмурившись, шла вперед, держа за руку Фесора. Наконец заговорила:
   -Как Чимбляу ко мне относится, Фесор?
   -Я думаю... думаю что... - замямлил Фесор.
   Аленушка искоса взглянула на него, усмехнулась:
   -Ладно уж, молчи партизан. Я об одном хочу тебя попросить - когда я уеду в Караганду, ты успокой Чимбляу. Я ему перед отъездом все скажу, а ты, со своей стороны, постарайся его убедить, что такой выход единственно верный. Хорошо?
   -Какой такой выход?
   -Такой выход. - Аленушка еще минутку помолчала, и наконец, выпалила - Мы не будем больше с Чимбляу встречаться, понял?
   -Опаньки! - только и прошептал Фесор, потому что все слова как-то сами собой забылись, да и голос осип от неожиданности.
   -Ты что-то хочешь сказать?
   -Я... это... мы... Погоди, у вас же все всерьез было, с Чимбляу-то... Как ты, одним махом все?
   -А ты думаешь мне легко? Только... отпуск получился сказочный, но и мне и вам надо вернуться по домам. И... Я прошу тебя, Фесор, никогда не говори Чимбляу, что я его люблю. Очень люблю. А если кто другой скажет, то... переведи разговор на другое.
   Она ушла, а Фесор остался. Он долго стоял у забора, курил сигарету за сигаретой, вот только слезы, скатываясь по лицу, попадали в свежую царапину на подбородке, щипали, а у Фесора отродясь не было носового платка, чтобы их утереть.
  
   И снова железнодорожная станция. Типовое здание, окрашенное в розовый цвет, низкий перрон, гуляющая молодежь. Любят в глубокой провинции молодые люди прогуляться на перроне, глядя как из окон вагонов поезда "Москва - Лениногорск" высовываются скучающие пассажиры. Посвистывает у депо маневровый тепловоз, порявкивает трактор, сгребая в кучу уголь, поёт из динамиков Мирей Матье: "Чао бомбино, сорри...".
   А у третьего вагона Чимбляу провожает Аленушку домой, в Караганду.
   -Я скоро приеду.
   -Да, мой рыцарь, ты скоро приедешь.
   -Знаешь, мы неплохо отдохнули...
   -Да, путешествие было волшебное.
   -Я тебя люблю!
   -Я тебя тоже. Очень.
   -Ты меня встретишь?
   -Нет, мой герой, не встречу.
   -Я... Что? Что случилось, почему не встретишь? Как так? Почему? Что случилось?
   -Жизнь.
   -Какая такая жизнь?
   -Моя реальная жизнь, мой герой, мой рыцарь, мой маленький глупенький мальчик.
   -Ты... Я... А моя, а наша жизнь?
   -Твоя жизнь только начинается, а моя уже... продолжается.
   -Но мы... Ты и я...
   -Да, ты и я. Но не вместе. Помолчи, осталось всего три минуты, не перебивай, мой рыцарь. Знаешь, чему я за эту неделю и научилась, так ответственности за тех, кто тебя любит и ждет. Меня любит мой сын, но он любит и моего мужа, своего отца. И супруг мой меня любит. Очень любит.
   -Но он же собрался уходить...
   -Я поняла только недавно, мой герой, что он просто устал быть обузой для меня. Он меня любит, и ему от этого больно. Очень больно, понимаешь? А когда я вернусь, он никуда и ни к кому не уйдет. А я постараюсь полюбить его. Теперь я смогу, ты мне сам подарил зеленые сумерки, мой рыцарь.
   Сновали вокруг люди, вздыхал локомотив, а двое ничего и никого не видели. Между ними шаг или тысяча верст? Протяни руку... Но у Чимбляу нет сил совершить такое простое движение, а Аленушка... Вот уж кто отдал бы все сокровища мира, чтобы глупый-преглупый мальчишка обнял её и поцеловал так, как умеет на белом свете только он, но... мечта кончается и пора вернуться в реальность, будь она проклята.
   Подошел Дрюня. Посмотрел на белого, как полотно Чимбляу, на полные слез глаза Аленушки и понял все. "Хлебни-ка и ты, друг мой, каково это, говорить "прощай"!" - со странным грустным удовлетворением подумал он, но вслух, конечно же, сказал совсем другое:
   -Аленушка, тебе пора, слышишь, объявляют отправление?
   -Да-да, ребята, мне пора. Дрюнечка, ты мне стихотворение обещал, ты не забыл?
   -Не забыл, Аленушка, вот оно.
   Аленушка схватила листок, мимо проводницы вспорхнула в вагон и сразу же прошла в свое купе. Стоя у окна, она махнула рукой ребятам, уплывающим назад, и развернула лист со стихотворением:
  
   Ты подаришь мне душу, девочка?
   Пусть она у меня останется
   Так, как дарят мимозы веточку -
   Просто потому, что нравится
  
   Подари мне её, будь ласкова
   С поэтической безмятежностью
   И мой мир, потускневший красками
   Будет полон дареной нежностью
  
   Ты подаришь мне душу, девочка
   А я выпью её до донышка
   Пропадет, правда, веры семечко
   Отчего? Бог весть, моё солнышко
  
   Я растрачу её по мелочи
   Буду пьяный и опечаленный
   Ну, при чем тут зло, моя девочка?
   Это, просто, каприз нечаянный.
  
   -Глупый, глупый, глупый-преглупый мой любимый мальчишка - шептала она трясущимися губами - что ты понимаешь в жизни? Еще неизвестно, кто дороже за подарок заплатит. - она оглянулась, мутными глазами осмотрела купе - Боже, как хорошо что я одна! Хоть наревусь всласть.
  
  
  
Сказка третья
  

Алмагуль

  (Шоколадный замок)
  Мы привыкли жить эпохами, и это, наверное, правильно. Жили люди до Потопа, живут и после. Была эпоха дохристианская и домусульманская, но потом Господь дал нам Своих пророков. В своей стране, мы делим время на до и после деяний великого Чингисхана, до и после Революции, до и послевоенное... Причем, никому не надо объяснять, какая из революций имеется в виду, да и из множества войн, через которые прошла наша Родина, эпохальной стала только одна. Теперь же, появилась новая веха - перестройка и развал нашей общей Родины на мелкие княжества... Хотя, процесс потихонечку поворачивает в сторону объединения. Как будет называться наша страна - Советский Союз, Российская Империя или Евразийский Союз - думаю, моим согражданам совершенно безразлично, лишь бы исчезли границы, разделяющие нас.
  
   Но, вернемся к нашей истории:
   В середине июля, как известно, происходит самое важное в жизни каждого учащегося человека событие: начинается сезон сдачи экзаменов во все учебные заведения.
   Фесор, Васа, Дрюня и Чимбляу решили поступать в Университет. Васа, правда, боялся, что не сдаст математику, но за него пойти на экзамен вызвался Чимбляу. Наступила неделя затишья. Ничто не нарушало тишину мастерской кроме шороха страниц да причитаний Васы. Васа привычно страдал, что никогда не выучит эти проклятые билеты, и привычно затыкался, когда прилетал очередной ботинок. То есть, процесс подготовки шел по отработанному циклу: тишина - шуршание - причитание - ботинок, и, что само по себе важно, цикл не прерывался. Ведь что самое сложное в подготовке к экзаменам? Сложнее всего обрести уверенность в своих силах. Но в зародыше были убиты сомнения. Ирма Адольфовна как-то спокойно и уверенно объяснила ребятам, что нет на свете более подготовленных абитуриентов, чем они. Вот только не надо расслабляться. Наоборот, надо подучить то, что забылось - и в бой.
   Первый экзамен - историю - Васа сдал играючи. Он вошел в аудиторию первым из группы и, прикрыв за собой дверь, двинулся к столу экзаменаторов. За столом сидели трое - два мужчины и женщина. Женщина перебирала бумаги, и только слегка кивнула головой на приветствие Васы. Мужчины поздоровались, и один из них, указав рукой на разложенные билеты, произнес:
   -Выбирайте, молодой человек.
   Васа зажмурился, посчитал до трех, открыл глаза, и взял крайний справа билет.
   -Скажите номер билета, давайте свою зачетку и можете идти готовиться.
   Васа пробежал глазами по строчкам задания вдруг почувствовал невероятное облегчение - как раз эти вопросы он вчера зубрил!
   -Разрешите без подготовки! - радостно пискнул он.
   Мужчины переглянулись.
   -Удачное начало. - произнес один из них - Вы уверены? - обратился он к Васе.
   -Да! - счастливо выдохнул Васа.
   -Ну, присаживайтесь. Как будете отвечать... Василий Михайлович? - заглянув в зачетку поинтересовался преподаватель.
   -По пунктам. Первый вопрос: "Роль Александра Невского в защите Русской земли" - и Васа неторопливо начал отвечать.
   Второй экзамен, математику, как и договаривались, за Васу пошел сдавать Чимбляу. И тут все прошло гладко. На переклеенную фотографию никто не обратил внимания, и вторая пятерка украсила зачетку Васы. Третий и четвертый экзамены - биологию и химию - Васа сдавал снова сам. По биологии он получил четверку, слегка споткнувшись на своем любимом классе млекопитающих, семейство волчьи, а по химии - вполне заслуженный трояк. На упреки Чимбляу он отмахивался, в оправдание свое заявив, что он, дескать, не Менделеев, и фармацевтом, дескать, он становиться не намерен. Чимбляу плюнул, и отступился, тем более, что ничего уже не исправишь.
   И вот, компания в полном составе, явилась полюбоваться на свои имена, в списках зачисленных в Университет. Первым себя, в списке студентов филологического факультета нашел Дрюня. Фесор отыскал себя в списках студентов истфака. Васа - в это время целовал свою фамилию, значащуюся среди биологов... а Чимбляу чесал затылок, и недоумевал, почему его имени нет в списках юристов.
   -Фигня какая-то! - решительно заявил Васа - Уж если кто по конкурсу бы не прошел, так это я!
   -Точно! - поддержал его Дрюня.
   -Да по ошибке Чимбляу не внесли, точно! - засуетился Фесор - пошли в ректорат узнавать!
   Помчались в ректорат.
   Пожилая дама устало посмотрела на разгоряченных парней, и устало вздохнула.
   -Ну, давайте перепроверим - сказала она - куда вы сдавали документы, юноша?
   -На юридический факультет.
   Дама достала папку с полки, полистала, грустно покачала головой и попросила:
   -Дайте взглянуть на вашу зачетную книжку.
   -Вот.
   В зачетке красовались две пятерки и две четверки.
   -Все понятно - грустно вздохнула дама - национальная политика.
   -Чего???
   Дама вздохнула ещё раз. Видимо объясняла она в тысячный раз, но от этого объяснение не становилось менее противным:
   -Понимаете, молодые люди, существует такое понятие - национальная политика. При приёме в высшие учебные заведения, она выражается в том, что установлены определенные квоты, для поступления студентов разных национальностей. Насколько я знаю, ограничения не касаются только евреев, и лиц титульной национальности.
   -Какой такой "титульной"? - не понял Васа.
   -Казахов.
   Дрюня побледнел.
   -Так что, с нашим Геной? - не унимался Васа.
   -Кто вы по национальности, юноша?
   -Немец.
   -Видимо на немцев квота закончилась.
   Повисла тишина.
   -Простите, где можно забрать документы? - тихим голосом спросил Дрюня.
   -Зачем?
   -Я не хочу поступать по квоте для евреев и лиц титульной национальности - твердо ответил Дрюня.
   -Но у Вас отличный результат, а Ваш друг может поступить в любой другой ВУЗ... - заговорила дама, но Дрюня прервал её:
   -Извините. Я казах, это моя земля, и это мои друзья. Лучше я уйду, чем поступлю в университет вместо "лица не титульной национальности".
   Через сорок минут ребята стояли уже на улице, с документами, зачетками и выписками из экзаменационных ведомостей.
   -Дураки вы, пацаны - сказал, наконец, Чимбляу.
   -Да пошел ты! - ответили ему.
   -Пошли, пацаны, водочки попьем, что ли?
   Через два часа, ребята уже нарезались в хлам.
   А на следующий день сдали документы в Индустриально-педагогический техникум, и были приняты по экзаменационным ведомостям Университета.
  
  Я много рассказывал уже о своем любимом городе, но не упоминал еще о железнодорожном вокзале. Построили его вместе с городом - в тридцатые годы, а потом все улучшали и перестраивали... Получилось красиво, надежно, удобно и просторно, да что там расписывать, если есть термин "сталинский ампир"! И высоченные окна, заливающие светом просторные залы, и скульптурные группы опоясывающие весь зал, и эти массивные, широченные деревянные диваны, с высокими спинками. На них так приятно посидеть, ожидая свой поезд. Если заедешь, или, хотя бы проездом побываешь в Караганде, мой друг читатель, задержись хоть немного на вокзале, а когда будешь его осматривать, не забудь маленький секрет - надо смотреть вокруг глазами чуть-чуть влюбленного человека. Так, как смотрел на весь мир Васа, приехавший на вокзал проводить до электрички тетушку. Тетушка уехала, и Васа решил заглянуть в зал ожидания, купить газету в киоске, и тут... Ах, друг мой, читатель, как много и в нашем повествовании и вообще в жизни, случается случайно, внезапно, вдруг. Тут Васа увидел девушку, сидящую у прохода, на скамейке. Девушка, не то чтобы сильно отличалась от окружающего ее народа, но была как-то отдельно ото всех. Народ входил, уходил, дремал, жевал, решал кроссворды, а эта, потерянным взглядом уставилась куда-то на колхозницу со снопом, и был этот взгляд таким мутным... Васа присел на корточки напротив девушки:
   - Привет! Я Василий, а друзья называют меня Васой.
   Девушка вздрогнула и сфокусировала взгляд на Васе. С поклонниками и уличными приставалами она видимо умела общаться, а Васа произвел на нее впечатление именно приставалы.
   -Опять Вася! - сказала она вредным голосом - Юноша, если вам нечем заняться, пошли бы, хоть газету почитали, что ли!
   - Не-е, сегодняшнюю прессу я изучил - бодро заявил Васа - и заняться мне есть чем, просто мне кажется, что вам нужна какая-то помощь. Я, знаете ли, в душе до сих пор тимуровец.
   Девушка улыбнулась, взгляд ее стал не таким настороженным, как вначале - и в самом деле, Васа парень вполне привлекательный, почему бы с ним и не поболтать.
   -И чем вы решили мне помочь?
   -Не знаю - Васа пожал плечами - Если в силах исполнить, то почти любое желание.
   -Что значит почти?
   -Ну... Луну с неба или билет до Сочи точно достать не смогу.
   -Вот вы какой реалист оказывается! А гостиницу организовать сможете?
   -Гостиницу? - Васа почесал затылок - Гостиницу тяжело. Если хотите, можно устроиться на время в общаге.
   -В какой общаге?
   -В девичьей. В мужскую-то не пустят, понятно.
   -А что, у вас там связи?
   -Да какие связи, все нормально! Попрошу девочек, они на ночь-другую приютят.
   -С чего это вы вдруг решили мне помогать? - с вдруг проснувшейся подозрительностью спросила девушка.
   -Не знаю! Просто так, наверное. Смотрю, девушка явно не местная, никуда не торопится, никого не ждет... Ясно что какая-то неприятность у человека. Или я ошибся?
   -Нет, не ошиблись. У меня действительно неприятности. И действительно мне негде остановиться. Вот только удобно ли будет беспокоить людей?
   -Ерунда, все нормально! У Веры и Саулешки как раз в комнате две свободные койки, и вообще, пока абитура экзамены не сдала, в общаге полная неразбериха - ни тебе пропусков, ни тебе проверок по комнатам.
   -Ладно, я приму вашу помощь.
   -Ну тогда, давайте познакомимся. Я - Василий Михайлович, а для друзей - Васа.
   -Очень приятно. А меня зовут Алмагуль Джарлыкыповна, но можно просто Гуля.
   -Ну, тогда пошли! Да Гуль, кстати, а ты тут как оказалась?
   -С родителями поссорилась. Они, понимаешь, решили, что могут все за меня решать, а я уже взрослая, я сама все могу. - Гуля всем своим видом изобразила, какая она самостоятельная и независимая.
   Так в КИПТе появилась новая студентка, а Васа потерял покой.
  
   Когда при Васе шёл разговор о девушках, его охватывала некоторая неловкость. Нет, с ориентацией у него всё было в порядке, но вот каких-то особых чувств Васа к девушкам он не испытывал. А в разговорах ему не хотелось ни врать, что видишь в их что-то романтическое, ни болтать циничные пошлости. То есть, какие-то девушки ему нравились больше, какие-то меньше. Каких-то он ценил за ум, а других за душевность. Кого-то за доброту и отзывчивость. Не любил истеричек (а кому они нравятся?), и побаивался девушек мужиковатых. Гораздо позже Васа узнал, что таковых называют феминистками... слово Васе не понравилось, и он решил, что термин и объект отлично подходят друг к другу.
   Гормональные бури Васа гасил просто и привычно: как-то, давно ещё, старшие ребята открыли Васе глаза на существование такого явления, как "современные девушки". И научили, как ими пользоваться. С тех пор Васа, по необходимости, шел к одной из современных девушек, общался сколько надо, дарил что положено, сбрасывал лишние гормоны и успокаивался на некоторое время.
   К слову сказать, современная девушка - это вовсе не эвфемизм к словам шлюха или проститутка, или тому подобное. Нет! Просто это девушки свободных нравов, считающие скромных своих подруг старомодными. Собственно, разницы между современными и старомодными девушками почти нет, но... как-то так получается, что скромницы, в большинстве своём, обзаводятся крепкими, надёжными семьями, а современные - через одну остаются одиночками или скороспелыми разведёнками. Всё они, бедные, "проверяют чувства", живут в гражданском, гостевом и ещё Бог знает в каком браке, а когда до них доходит, в чём наколка - уже поздно. Детей либо нет, либо очень поздние, а папашу ещё поймать надо и через суд и генетическую экспертизу заставить платить алименты...
   Впрочем, Васе не доводилось ещё об этом всерьёз задумываться, и он жил в полное своё удовольствие, а случай, когда в него влюбилась Галочка Луцкая, воспринял как ужасную катастрофу.
   Нет, поначалу всё было довольно мило: прогулки, походы в театр и кино, таскание портфеля из школы, и конечно, танцы. Спустя неделю-другую Васа был допущен к телу - в общем, всё шло как обычно, по привычной схеме. Васа высоко оценил темперамент, опыт и мастерство Галочки и, по обыкновению своему, собирался свернуть отношения, да вернуться к обычной своей жизни... Но планы Галочки были не таковы. Она влюбилась. И началась, как впоследствии говорил Васа, "влюблённая тягомотина". Галочка таскалась за Васой как хвостик, изводила его ревностью, причём не только к девушкам (Васе было на это начхать), но и к собакам, а уж за это Васа любого был способен облаять и покусать. Начались ежедневные, по многу раз, звонки по телефону, и по телефону же, длиннейшие и нуднейшие разговоры.
   Это было непереносимо!
   Когда Галочка отыскала Васу на рыбалке, и подплыла на резиновой лодочке к нему, сидящему на утренней зорьке, с любимыми удочками и почти клюнувшей щукой... Васа понял, кого он в этой жизни ненавидит. И гладя в сияющие глаза Галочки стал размышлять: утопить Галочку, или утопиться самому? Не решил, спросил об этом у Галочки, но та в ответ только звонко рассмеялась.
   Тогда Васа предложил Галочке остаться просто друзьями.
   Галочка стала рассказывать о том, какое свадебное платье они с мамой присмотрели в магазине. Платье, даже судя по рассказу было действительно красивым, что очень напугало Васу. А ещё больше его напугало соображение: а что будет дальше, если сейчас, чтобы обсудить какую-то тряпку его отыскали на священном месте - на рыбалке!
   Васа вздрогнул.
   Тогда Галочка стала рассказывать о том, какой костюм они с мамой присмотрели для Васы.
   Васа покрылся мурашками.
   Когда Галочка стала рассказывать о сорочке и галстуке, Васа было решил, что сильнее его напугать невозможно, но Галочка сумела: она рассказала о совершенно замечательных югославских носках и итальянских плавках.
   Слабым голосом Васа спросил:
   - А белые тапочки вы мне не присмотрели?
   - Ах, да, туфли! Дядя Тарас обещал привезти тебе американские...
   Этой фразы Васа не дослушал: он впервые в жизни упал в обморок. Почти.
   Придя в себя Васа обнаружил, что Галочка рассказывает о свадебном кортеже, а в особенности, о кукле, которая в совершенно таком же, как и на Галочке, платье, в развевающейся фате, будет сидеть на переднем бампере. А ещё о том, как ей будут завидовать её лучшие подруги, наиболее подлых из которых она возьмет себе в подружки.
   На этом Васа дрогнул. Он бросил удочку, наживку, почти пойманную щуку и удрал. Поздно вечером, в зарослях ракиты, с помощью верного Абрека, его отыскал дядька Фазиль и сообщил что гроза прошла, Галочка уехала. Не то чтобы сломленный, но сильно дрожащий Васа пошёл ужинать.
   Через день, уже в Караганде, Галочка отловила Васу и сообщила, что нисколько на него не сердится, поскольку понимает, что всему виной нехорошие друзья Васы, которых после свадьбы нужно будет прогнать поганой метлой. И, кстати, папа уже нашёл для Васы должность. Правда, образования у Васы нет, но это ничего. Значит он будет работать и числиться на заочном отделении. Они с мамой решили, что лучше всего Васе получить диплом юриста.
   Васа понял, что жизнь кончилась, а Галочка нежно его поцеловала и упорхнула по своим многочисленным делам.
   Через час после Галочкиного ухода явился Фесор, со слегка поцарапанной физиономией. Судя по всему он собирался серьёзно (может даже с применением кастета) обсудить с Васой кое-какие проблемы межличностных отношений, но поглядев на его перекошенное, буро-зелёное личико, передумал его бить, а сел рядом и спросил:
   -Ты как выкручиваться думаешь, дурила?
   Ответ Васы занял минут пять, но он останется за рамками нашего повествования, поскольку приличных слов в нём не было ни одного. Впрочем, общий смысл можно передать всего двумя словами: "Не знаю".
   В общем, всё развивалось исключительно трагично, и ходить бы нашему Васе в югославских носках и итальянских плавках, но вмешался случай: Галочкиному папе предложили должность на его малой родине, Западной Украине и он ни секунды не раздумывая согласился.
   Переезд семейства Луцких занял две недели, и всё это время Васа отсиживался у тётушки, которая вытерпела ради любимого племянника не только бесконечные телефонные звонки, но и три нашествия семейства Луцких. Галочка при этом рыдала, Галочкина мама очень изобретательно ругалась, а папа сурово хмурил брови и злобно смотрел на дядьку Фазиля. Позже дядька Фазиль уверял, что видел зелёные искры, срывающиеся с вислых усов Галочкиного папы, за что ему положена дополнительная стопочка.
   Потом были письма, на которые Васа не отвечал, Даже на последнее, в котором Галочка сообщала, что выходит замуж.
   Васа плюнул и перекрестился.
   Получив столь суровый урок, Васа стал холодным и циничным, как Печорин, и продолжал таковым оставаться, пока не появилась в его жизни Алмагуль.
   Казалось бы, ничем Гуля не отличается от других девушек, но это на любой другой взгляд, а только не на взгляд Васы. Он же, не то чтобы, увидев, а только подумав о Гуле приходил в хорошее настроение. Или в плохое - если ему приходило в голову, что Гуля симпатизирует другому. Впрочем, такие плохие мысли бывали у него исключительно редко. Теперь до Васы дошло, почему описание влюблённости у различных авторов так различаются: его собственные чувства стали так разнообразны, приобрели дополнительное богатство красок... Он словно из тесной комнаты вырвался на степной простор - вокруг - воля, под ногами надёжная земля, а над головой - небо и Бог.
  
   На следующий день Васа, в компании с Чимбляу, Фесором и Дрюней появились у общежития. Ребята остались внизу, а Васа поднялся в комнату к девочкам.
   -А, Васа, заходи, мы чай пить собираемся! - обрадовались они его приходу.
  
  
  
   В те давние, ещё советские годы, было одно, но зато, на всех студентов и учащихся развлечение, и имя ему было - картошка. Выезжали институты, техникумы и путяги* в полном составе на уборку овощей и фруктов в колхозы и совхозы, работали на полях, и, насколько я помню, хоть и ворчал народ на такую повинность, но особенно недовольных не было. Собственно, смотрели студенты и преподаватели на эти выезды, как на обязательные пикники. Днем собирали картошку, а по вечерам, конечно же, сбившись в компании по интересам, развлекались. Вот тут-то было раздолье не всяким там, яйцеголовым отличникам, а нормальным людям, которые могут и песню спеть, и в чистом поле пузырь портвейна организовать... Ах, сколько было перепето песен у тех костров, сколько переговорено по душам, сколько романов начало своё получили среди морковки и капусты, сколько потом сыграно свадеб!
   И вот, в прекрасный сентябрьский день, после короткого митинга, доблестный Карагандинский индустриально-педагогический техникум погрузился на автобусы, и двинулся на поля совхоза имени Буденного.
   В третьем, от хвоста колонны, ехали наши друзья. В хвосте автобуса сразу зазвучали песни, кто-то подпевал, а кто-то сразу начал дремать, хотя, дремать было сложно. Васа сидел рядом с Гулей, Дрюня с Чимбляу позади, а Фесору досталось место рядом с Анной Александровной, куратором группы.
   Анна Александровна, женщина лет около тридцати, ухоженная, интересная, интеллигентная, рассказывала Фесору об истории техникума. Фесор, отчаянно скучая, делал вид, что ему страшно интересно. Все-таки вежливым человеком был наш Фесор. К тому же, он считал - да нет, был убежден, что лишних сведений на свете не существует, вот и выслушивал повесть о кузнице кадров для профтехучилищ. И интересные факты выловил он из рассказа Анны Александровны - к примеру, его и Дрюню не должны были брать в техникум - он как оказалось, был закрытого типа, то есть поступить в него можно было только окончив ПТУ. Стало быть, Фесора и Дрюню взяли за компанию с Васой и Чимбляу. Фесор тут же намотал сие обстоятельство на ус. А еще, выпускников КИПТа, брали без экзаменов сразу на третий курс пединститутов. Фесора, правда, не воодушевляла перспектива до конца жизни вправлять мозги всякой мелкоте, но на всякий случай, он и это запомнил. Но впрочем, его больше интересовал вопрос о том, как будут организованы развлечения. И мы с тобой, друг мой, читатель, очень его понимаем. В самом деле, ну чего еще хотеть, выезжая почти на целый месяц на совхозные поля? С развлечениями, как оказалось, был полный порядок - во-первых, каждый вечер танцы, с семи до девять часов, а в выходные, аж до половины одиннадцатого. Во-вторых, через день крутили фильмы. Причем не абы какие, а по особым пожеланиям студентов. Для пожеланий был особый ящик. И само собой, дикое общение с природой. А желающие могут сбегать в кино или на танцы собственно в совхоз - всего-то лишь в семи километрах от лагеря.
   Разместились в деревянных домиках пионерского лагеря. Каждой группе предоставили по две комнаты, по принципу "мальчики направо - девочки налево", а между большими комнатами, находились маленькие, для преподавателей. Фесор, знающий жизнь, тут же занял кровать в дальнем от дверей и окон углу.
   - А почему не у окна? - забеспокоился неопытный Дрюня.
   - Тебе надо, чтобы каждый, кто бежит погулять-подышать, ногами шел по твоему организму?
   - Ну, отчего же, ногами? - не соображал Дрюня.
   - Очень просто. После десяти шляться нельзя. Ты что, в лагере никогда не был? Все прогулки - через окно, то есть, по животу того, кто у окна спит.
   Дрюня подумал, и согласился.
  
   Ах, картошка! Иногда она мне снится. Бесконечные гряды, поднятые тракторной картофелекопалкой по которым рассыпаны желтоватые и розовые клубни. Неровной цепью рассыпались студенты, подъезжают грузовики, ребята подтаскивают картошку, и, забрасывают вместе с ведром в кузов. Грузчик на лету хватает ведро, моментально вываливает содержимое, и тут же швыряет его вниз. Тут только успевай, поворачивайся! - следом летит следующее, а то и два одновременно, причем, подающий старательно целит в голову стоящего в кузове. Обижаться не положено - никто тебя не гнал наверх, наоборот, это место считается козырным, много желающих сменить тебя в кузове, так что шевелись! Но и внизу неплохо, жаль только, спина к вечеру начинает болеть. Да Бог с ней, со спиной - уж очень приятная соседка сегодня, так славно с ней можно поболтать.
   Впрочем, у Васы сегодня, как и вчера соседка та же - Гуля. Двигались они рядышком по борозде, знай только, покрикивали на Фесора и Дрюню:
   - Гарсон, посуду!
   Услышав клич, Дрюня сбрасывал пустые ведра, подхватывал наполненные, и мчался к грузовику.
   Ты помнишь, друг мой, читатель, как пахнет осенняя земля на полях твоей юности? Поднятая плугом земля обнажила взрезанные корни, примяла остатки ботвы и травы, и по мягкой, комковатой поверхности торчат тут и там клубни. Земля пахнет свежо и чуточку тревожно - земля собирается отдохнуть. Уже утренние заморозки серебрят невысокие степные травы, чтоб солнце тут же согнало тончайший еще иней. И как ни прохладны короткие утренние часы, день еще жарок, а вечера благословенно теплы.
   Сегодня утром Фесор решил немножко помочь Васе в многотрудном деле произведения впечатления на Гулю. Для этой цели он даже не побоялся покуситься на святое: в то время как Гуля рассказывала о том, как она присутствовала на репетиции оркестра в Кировском театре, в Ленинграде, Фесор громогласно объявил:
   - Пфе, подумаешь выпускники консерватории! Да мы с Васой на чём хочешь можем сыграть, особенно если Чимбляу с Дрюней помогут. А уж спеть - это вообще всё что угодно.
   - Ах на чём угодно? - с пол-оборота завелась Гуля - а "Вальс цветов" на барабанах тоже сможете?
   - Ну, барабанов у нас нет, а на бочках - за милую душу!
   - А вот и не сможете!
   - А вот и можем. Прямо сегодня, после обеда вон туда к арыку подходи, мы специально для тебя концерт забацаем!
   После обеда Гуля, Вера, Сауле и ещё десятка три зрителей подтянулись к арыку, где волнующийся Васа, и совершенно спокойные Фесор, Дрюня и Чимбляу готовились к выступлению. Стояло и лежало с десяток стальных бочек, и в некоторые из них ребята вёдрами наливали воду.
   - Это что за склад бочкотары? - удивилась Вера.
   - Это, девушки, готовится к выступлению знаменитая группа "Танковая броня"! - объявил Фесор, и ударил по бочке веником из веток без листьев - А теперь, солист больших и малых театров, фронтмэн ведущих рок-групп, названный брат Андрея Макаревича, великий и ужасный Васа исполнит песню - барабанная дробь подкрепила его слова - "Слова моей любви"!!!
   Под ритмичный, и как ни странно, мелодичный грохот бочек, на первый план выдвинулся Васа, с рупором из старого ведра:
  Представь себе: такое приключается
  Чему поверишь только лишь едва...
   Усиленный рупором неслабый голос Васы, наложенный на музыкальный грохот, ударной волной докатился до лесополосы, и над ней взвилась стая грачей, выражающих своё одобрение певцу, а тот старался:
  Представь себе: снежинки превращаются
  В моей любви негромкие слова!
   Девушки, присевшие было на заботлив подставленные кверху донышками вёдра, от хохота свалились друг на дружку. Студенты, вместе с ними пришедшие послушать, одобрительными возгласами поддержали музыкантов, а кое-кто наладился танцевать.
   А ребята тем временем начали новую песню:
   Ты лети от Волги до Урала песня соловьиная моя
   Проживи сто лет,
   Обойди весь свет
   Но вернись в родимые края!
   Стаккато бочек перекрыло рёв трактора "Кировец", но ещё громче был голос Васы:
  Какая песня без баяна?
  Какая зорька без росы?
   Глядел он, конечно же, только на Гулю.
   Какая Марья без Ивана?
   А Сауле шепнула Вере: "Какая Гуля без Васы?" - и обе опять покатились со смеху.
   Гуля слышала слова Сауле, и несмотря на то, что были эти слова несомненной подковыркой, на капли не обиделась. Разве можно обижаться на правду?
   Надо сказать, что Гуля легко разгадала наивную хитрость ребят: никакой "Вальс цветов" они на бочках сыграть не сумеют, хоть расшибись они об эти бочки, но оценила она и это (какой уж по счёту?) объяснение Васы, на этот раз с помощью концерта.
   Вот честно скажи, друг мой, читатель, тебе было бы приятно услышать в твой, и только в твой адрес:
   Бесконечен этот миг. Бесконечен этот день
   Бесконечно всё, что связано с тобой
   И когда встречает нас клёнов голубая тень
   Я снова радуюсь тебе одной!
  
   Вот и Гуле было приятно. Было здорово всё - и чудесный осенний день, синий как небо и расспчато-чёрный как земля, и этот вполне дурацкий, тщательно подготовленный и отрепетированный экспромт, и эта набежавшая толпа студентов, половина из которых слушала, рассевшись прямо на земле, а другая половина - присоединилась к танцующим, впрочем, тактично не заслоняя собой музыкантов. Приятно было присутствие подруг - они искренне переживали за Гулю и Васу, они жадно впитывали события до мелочей, чтобы потом рассказать другим девчатам, причём с новыми, необыкновенными подробностями, ну это уж как водится.
   Тут надо сказать о чувствах Верочки и Сауле: девушки наблюдали за развитием романа Гули и Васы с первых часов, с той минуты, когда Васа привёл Гулю в их комнату и попросил приютить. Они легко сошлись с Гулей, приняли в ней участие, одобрили её выбор - Верочка знавала Васу с детства, он был ей как брат, а Гулю она рассмотрела сразу и признала своей. Сауле немножко ревновала, всё-таки ей нравился Васа, но также нравился и Фесор... Но так как Верочка одобрила Гулю, то и Сауле подружилась с ней, а Васа... Надо же делиться с подругами даже ценным? Тем более что Фесор нравился ей немножко больше.
   Гуля оказалась очень хорошим товарищем, с ней было легко жить, просто договариваться. Она даже не терпела, а просто не замечала всякие мелкие неудобства жизни в общежитии, взяла на себя часть хозяйственных забот, и сделала это легко и просто. Теперь обязанности в комнате выглядели так: Вера занималась покупкой продуктов и приготовлением еды, а кроме того, как старшая по возрасту, она руководила их маленькой коммуной. Сауле готовить не умела и не любила (а вот покушать - очень), зато она прекрасно шила. Она привезла с собой швейную машинку, а Вера договорилась с ребятами, и они притащили большущий лист ДСП, и укрепили его на петлях к стене так, что поднятый он стал поверхностью для всяких картинок и фотографий, а опущенный - неплохим раскроечным столом. Надо ли говорить, что теперь девушки, на зависть всему техникуму, постоянно ходили в обновках?
   Гуля же, взяла на себя чистоту. Придут девушки с лекций, и пока Вера суетится у плитки, а Сауле раскладывает выкройки, Гуля с веником и тряпкой - раз, два - и приводит ухоженную девичью комнату в состояние сверкающей.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"