Я, робот
Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
|
|
||
 | ||
|
|
||
| ||
Она делает роботов. В любое время. Конечно, она ведь не работает. Даже во время ужина за кухонным столом, сидя напротив меня, выказывая равнодушие к пище. Непроизвольно распотрошив пульт от телевизора, как ребенок, вытащив из кекса все изюминки, прекрасно зная, как меня это раздражает. Руки ее находятся в вечном движении, прожорливо отыскивая новые детали. Переключить канал в такие минуты не представляется возможным: телевизор она разобрала две недели назад. И вот они ползают по столу - крохотные, неуклюжие, совсем как живые - хрупкие посполиты. Разумеется, я восхищаюсь! И все же лучше бы она умела готовить. В нашей квартире нет тараканов, но есть роботы. Я безжалостно давлю их или спускаю в унитаз. В отличие от тараканов они не прячутся, не испытывают чувства голода и страха. Я убежден: они ужасно глупы. Иначе как объяснить, что перед смертью они застывают и глядят на меня, отчего мне кажется, будто бы я убиваю живых неразумных младенцев. Так повелось: она создает - я разрушаю, она вдыхает жизнь - я ее сокрушаю. В общем, однажды я запретил ей делать роботов, потому что мне стало морально тяжело от них избавляться. И попросил переключиться на что-нибудь другое... Например, попробовать рисовать роботов. Они выходили еще живее. Их безупречность и изящество, доведенные ее непревзойденной фантазией и изобретательностью до крайнего совершенства (благо выразительными средствами она располагала самыми подходящими), придавали им какую-то магию, наделяли их необъяснимым превосходством и зловещим величием, ведь в реальной жизни у нее не было стольких деталей и роботы чаще выходили калеками; но на бумаге они были во сто крат мощнее, и я подсознательно ощущал исходящую от них еще большую угрозу, чем если бы они бесцельно слонялись по квартире. Обезумев от ужаса, я сжег мольберт со всеми ее рисунками, и - что бы вы думали? - они осыпались на пол и восстали из пепла. В общем, я строго-настрого запретил ей рисовать... Вместо этого она начала завязывать узлы, связывать между собой совершенно неподходящие вещи. В состоянии глубокого сна она сплетала простыни и одеяла. Просыпался я, как правило, на полу и дико взирал снизу вверх на возведенный ею за ночь муравейник. А как-то вечером, вернувшись с работы, я обнаружил, что она опутала нашу двухкомнатную квартиру паутиной с такой задумкой и тщательностью, что, едва протиснувшись в нашу спальню, я был застигнут врасплох, внезапно схваченный в смертельные тиски полотенец и постельного белья, подаренных нам на свадьбу. Она сидела в позе лотоса на кровати, в моей рубашке, с распущенными черными волосами, в подобии гнезда, сделанного из подушек, и читала книжку. Я помню, она говорила мне, что когда-нибудь и наши дети будут вот точно так же сидеть с ней в гнезде из подушек и читать сказки. Рядом с ней невозмутимо сидел ее робот, которого я позволил оставить ей в качестве отступного за всех уничтоженных мною. Меня подняло над полом, и я беспомощно повис в воздухе. Я не мог позвать на помощь. Да и кто мог меня услышать, кроме них? Она дернулась, чтобы высвободить меня: убийство не входило в ее планы - добрее существа едва ли вы найдете на всем белом свете. Однако искра накопившихся обид блеснула в ее влажном взгляде, и она задумалась. Вдруг эта культяпка, эта мерзкая дрянь, эта страшная гадина, воспользовавшись ее промедлением, оскалилась на меня, заклокотала, зашипела... Без преувеличения скажу: она похабничала, показывая мне неприличные жесты, брызгала слюной, заходилась истошным хрипом, и не было предела выражению ее гнева. Ее самый любимый робот, не способный сдержать своих антагонистических наклонностей, чуть не лопнул. Я бы ничуть не удивился, если бы внутри у него обнаружился гной. Но стоило только ей взглянуть на него невероятно осмысленным взглядом из-под фантастически длинных ресниц, он робко склонил голову. Они понимали друг друга с одного взгляда, и это странное единение человека и машины растрогало меня на краткий миг. От обиды я громко хрюкнул. Я делал для нее все, а она дорожила этим жалким отродьем больше, чем мной. Хотя разве не я сам оттолкнул ее, испугавшись глубины, которую она в себе таила? Мне казалось, прошла целая вечность, пока, наконец, этот психованный робот - по ее негласной команде - медленно не сполз с кровати и, скорее издеваясь надо мной, нежели проявляя милосердие, единственной клешней принялся медленно обрезать веревки. Клешня эта была необыкновенно острой, несколько раз я был свидетелем того, как он натачивал ее о каменный порожек нашего туалета. Теперь я понимаю, как хитра она была, оставив самого смышленого из созданных ею тварей, воссозданного по памяти из обрывков детских воспоминаний о путешествии в зной Африканской пустыни, где ее ужалил Сикариус Хана. Синяк от его укуса не сходит по сей день, - я видел его, он впечатляет, меняя цвета от черно-фиолетового до темно-бурого, подобно жадеиту, сверкая и переливаясь крапинками серебряной пыли, похожими на созвездия в ночном небе. Не правда ли, все, кто когда-либо причинял нам боль или страдания, становятся родными, и мы неосознанно тоскуем по ним... И потому нет ничего странного, что этот омерзительный монстр так изощренно похож на того паука. Быть может, именно поэтому он живее и злее всех остальных и так дорог ей. Выпутывая мое порядком онемевшее лицо из паутины, он специально задел своей тонкой клешней мою щеку и оставил глубокий порез. Когда я повис, словно куколка, на одной единственной нити, маниакально подпиленной им так, чтобы от моего веса вместе с ней расходились в разные стороны и трескались одновременно и мои нервы, он беспощадно пнул меня, и я рухнул на пол, вывихнув челюсти. Эта пытка усмирила меня на некоторое время. Лучше бы она родила ребенка! Наш сын будет футболистом. Я задался целью убить его - втихаря, так, чтобы это не бросилось в глаза сразу, сразив ее безутешной скорбью. Никогда и ни за что я не хотел ее расстраивать. Я выжидал, когда же он проявит себя. Однако он тоже явно что-то затеял и был на редкость покладист и даже - не побоюсь этого слова - мил и, словно подозревая об опасности, висевшей над ним, как дамоклов меч, ранее проявляя изрядную самостоятельность и склонность к одиночеству, теперь следовал за ней повсюду тенью. Даже ночью он лежал рядом с ней на подушке и стерег ее сон, загипнотизированный ее сладким мерным дыханием. До нее я никогда не видел женщин так умиротворенно спящих; и он тоже. Стоило мне только дрогнуть, как его глазки зажигались примитивными лампочками, которые раньше горели в розетке прихожей. Одна из них, как сейчас помню, коротила - и у него не все было гладко со зрением. И когда я забывался долгой беспробудной хмарью, одному богу известно, что он вытворял со мной. Я стал подозревать новый, купленный две недели назад телевизор и микроволновку в заговоре. Все электрические приборы в доме... Совершенно очевидно: она перестроила их на свой дьявольский лад, чтобы не выдать себя, ведь я запретил ей делать роботов. Осознание ко мне пришло слишком поздно, ночью, в кровати, когда она развернулась ко мне. Глаза ее были влажными от слез, на плече у нее сидел ее робот, и, придавая своему голосу привычных мне мягкости и теплоты, она сказала: "Наш сын будет оперным певцом! ...Потом я помню только ее губы, она продолжала что-то говорить, и они маняще то надувались, то раздувались. О чем она говорила, я не мог разобрать, меня оглушил внезапно грянувший из всех колонок Luciano Pavarotti, воспевавший Ave Maria, перекликающийся с глухой, но очень нервирующей дробью африканских барабанов на заднем плане. В то время как ее робот открывал окно, я почувствовал запах паленого мяса; впрочем, внезапно прилетевший ветерок развеял его, как восточные благовония терпких ароматизированных палочек, принеся взамен негу и умопомрачение.
- Комментарии: 9, последний от 15/11/2012.
- © Copyright Федосеева Маргарита (ghuga@mail.ru)
- Размещен: 13/10/2012, изменен: 07/09/2015. 8k. Статистика.
- Рассказ: Постмодернизм
Связаться с программистом сайта.