|
|
||
Подарок
Я жил в Портленде, на северо-востоке страны, ближе всех остальных американцев к Европе, относительно конечно. Мне казалось это очень значимым, - Европой грезили, Европа пестрела на всех первых полосах дорогих и дешевых газет и журналов, в Европе многие мечтали жить. Снижение конъюнктуры, рынки, раздуваемые спекулянтами, банкротства производителей, безработица и ожирение, мои соседи говорили о Европе так, будто бы в ней давно уже всего этого не было. Прогуливаясь по побережью, я часто смотрел вдаль. За бушующими волнами мне виделись огромные материки, пустыни и льды, где никто и никогда не видел живого океана воочию. По береговой линии, которую я всегда соблюдал, я шел как по краю пропасти, сопровождаемый вскипающими ревущими волнами. Переступи я через линию, и одна из волн непременно унесла бы меня с собой, как когда-то давно в детстве, завершив однажды начатое. И все же только рядом с океаном, перед которым у меня было много страхов и личного, я чувствовал себя дома. Но большую часть времени я все же обитал в Нью-Йорке. Гуляя вечерами по набережной Кони-Айленда, мне казалось, что Нью-Йорк тонет, и я воображал наяву берега Портленда, потому что Портленд в моем представлении тоже тонул. Как тонет изначально Новый Орлеан, находящийся ниже уровня моря и окруженный с трех сторон водой, город, возведенный вопреки здравому смыслу, как и Нью-Йорк, как и Портленд. Даже дом моего отца, где он похоронен, построен рядом с озером, куда я должен непременно приезжать каждую осень, ни в коем случае зимой, зиму он ненавидел. В конверте с завещанием лежала инструкция каким именно маршрутом я должен совершать паломничество к его мощам. Впервые я это сделал только через три года после его смерти, сев на паром в Мэне. Всю дорогу мне мерещилось, что вода под нами вот-вот разверзнет бездну, и я все время перегибался через портик, обращая на себя любопытные взгляды пассажиров. Но видимо отец где-то там постарался, чтобы я все-таки приехал к нему, и ненадолго забывшись сном, я видел его в воротах. Паром причалил к лучшему, что есть в Америке, конституционной монархии какой величают Канаду, а из нее, из самого ее сердца на древнем автобусе я добрался до французского Квебека, который всегда был в опале, и отец вместе с ним и еще кучка других таких же брюзгливых старикашек, которых отличало от него разве что отсутствие в них гения. Не заходя в дом, я сразу же пошел на его могилу. Признаться, я торопился, я предвкушал встречу, как если бы он был живой. Но меня никто не встретил, я даже не нашел его надгробного камня. Проклятый! Я все-таки выдавил, как он и предсказывал: "ты будешь плакать на моей могиле", скупую слезу, когда увидел основательно, как он любил, срубленную им высокую кладку до середины озера, масштаб и мощь его угадывались даже в столь бесхитростном строении. Усевшись на землю, усеянную разноцветными опавшими листьями, я дитя технологического века, глубоко вдохнул умиротворения, которым здесь все дышало и случайно нащупал в траве первого его робота, сделанного из сломанного пульта от телевизора. Безумный отец, не зря выбрал это время года, такое восхитительное разноцветье ведомо только природе и, наверное, я почувствовал то же самое, что чувствовал он, уверен, что он хотел, чтобы я это почувствовал. Все эти годы он терпеливо ждал, терпение никогда не входило в число его добродетелей, что во мне что-то надломится, и я последую своему истинному предназначению. Он создавал уникальных роботов, но безжалостно хоронил их в своем дворе, тогда как я заявлял о своих неуклюжих творениях всему миру, мне казалось, он специально это делал, чтобы ранить мое самолюбие, выказывая равнодушие и презрение к единственному, что он умел и я, подражая ему, с колыбели, выходило тоже ничего не умел другого. На меня нахлынули воспоминания, но не было прежней злости, боли, только сердце стучало чуть быстрее. Я вспоминал, как долгое время держал обиду на него за то, что он превозносил других, не замечая моих изобретений, за то, что он никогда не говорил мне теплых слов, за то, что он бросил мать, за то, что он завещал все свои деньги исследовательскому институту, а мне только этот дом и свою могилу. Помню, он подарил мне на День Рождения десять миниатюрных отверток в футляре из бархата. "Это он?!, - воскликнул я про себя, негодование мое не знало предела, - строящий станции для Антарктиды, возводящий подводные города, запускающий космические корабли и спутники, дарит мне какие-то отвертки, которыми можно разве что подковать блоху". Тогда я разглядел в его подарке ужасное злорадство. Закинув их в дальний ящик, я завистливо наблюдал, как своему любимому ученику он вручал сертификат, по которому в его собственность переходила уникальная обсерватория, где все от винтика до болта было сделано золотыми руками моего отца и которая по праву должна была принадлежать мне. Ему же он отдал проект "Живой Марс", в котором мне отводилось место статиста. Порвав с отцом, уверенный, что он отрекся от меня, я ушел в какие-то биологические опыты по созданию живой материи, то есть предал все во что он верил. Не достигнув высоких результатов в совершенно чужой для меня области, я вернулся к прежним своим изобретениям. Меня пригласили в Нью-Йорк, я возглавил одиозный космический проект. - Вы должны растопить на Марсе ледники, придумайте что-нибудь. - Но там температура редко повышается выше нуля?! - В Антарктиде же тают вековые льды? - Тают?! - вопросил я. - Никто из нас никогда не увидит, как они растают! Эти несносные коммерсанты, Марс для них был своего рода супермаркетом. - Марс вдвое меньше земли, его постоянно бомбят астероиды и метеориты, вы думаете на его поверхности можно жить?! Раздавленный, я много раз порывался вернуться к отцу, потому что спустя время понял, как глубоки были его помыслы, как тиха и ненавязчива была его любовь ко мне. В день, когда я все же решил вернуться к нему, его не стало. У него в кабинете я нашел множество газетных вырезок, где мне присуждали премии за мои изобретения, где меня десять раз женили и столько же разводили, в бесчисленных бумагах, которые всегда у него были в беспорядке, я нашел чертеж тех самых отверток, которые он мне подарил. Набросанный его рукой, отличающийся как все его схемы и чертежи художественной изобразительностью, я понял, что он сделал меня единственным обладателем во всем мире миниатюрных отверток, стержни которых были сделаны из драгоценных металлов, а жала из алмазов. Это целое состояние! Только он один на такое способен! Однажды он сказал мне, что самое главное в возведенной конструкции - маленькая деталь, чем меньше она, тем она важнее, может произойти сбой системы, обесточивание, разгерметизация, в конце концов, повреждение обшивки, но если болтик в этой маленькой детали завинчен с особым вниманием и тщательностью, то что бы ни случилось, конструкция уцелеет, как и люди. Я приходил к нему только, когда мне было плохо, а он в этот момент всегда был занят на митингах, на каких-то съездах, даже и теперь у него были дела поважнее, в то время как мой корабль, мое детище, запутавшись в координатах достиг Европы, вместо Марса. Опять эта Европа, и к тому же полностью покрытая льдами. Мой проект провалился. "Лет через двести ты сделаешь это, - утешали меня мои злопыхатели, хлопая по плечу". Они смеялись надо мной, у меня не было в запасе двухсот лет. И отец об этом знал, истратив юность и молодость на то, что было в сравнении с ним вечным, он под конец жизни сгорал на побережье Австралии, спасая морских львов от вымирания. Повертев в руках его драгоценным подарком, я содрал с футляра бархатную ткань, тщеславный, он все-таки обязан был что-то выцарапать.
- Оставить комментарий
- © Copyright F Маргарита (ghuga@mail.ru)
- Размещен: 05/06/2010, изменен: 05/06/2010. 8k. Статистика.
- Рассказ: Фантастика
Связаться с программистом сайта.