Солнце било в лицо. Штор в воспитательской комнате не было, и это создавало жуткие неудобства - особенно вечером, когда включаешь свет, а снаружи всё видно. Ленка жмурилась, тёрла веки, потягивалась, просыпалась после своего недлинного вожатского сна. На тумбочке гудел и тренькал мобильник.
Вставать не хотелось.
Она полежала ещё с полминуты, потом села в кровати. Старая растянутая сетка под матрасом задребезжала. Ленка зевнула и, чуть сдвинувшись от прицельно бьющих лучей, посмотрела в окно.
Возле турника перед первым отрядом, метрах в десяти, стоял Стаська. "Чего это он в такую рань?" - удивилась Ленка. Стаська вытянул руки вверх, напружинился и, прыгнув, уцепился за перекладину. Принялся подтягиваться. Только сейчас Ленка обратила внимание, что на перекладине висит полотенце. "Так, значит, - подумала она. - Значит, теперь у нас здоровый образ жизни. Ну-ну."
Подтягивался Пасечник быстро, легко подбрасывая вытянутое тело до нужной высоты, будто боялся, что на середине подъёма ему вдруг станет нестерпимо тяжело, и потому старался поскорее проскочить опасное место. Правда, после шестого раза он стал помогать себе ногами, словно отталкиваясь ими от воздуха. На восьмом подъёме у него улетели сланцы, а на одиннадцатом, отчаяннейшем рывке, Стаська сдался. Он повисел ещё немного, тяжело двигая проступившими рёбрами, и только потом спрыгнул, успев сдёрнуть полотенце.
"Обормотище", - подумала Ленка и встала с кровати.
Нужно было умываться и пить кофе.
Когда она вчера вернулась в лагерь, беглецы уже благополучно дрыхли без задних ног, и Ленка, прижавшись лбом к дверному косяку их палаты, устало улыбалась в темноте, - это потому что Пильников смешно обхватил руками и ногами одеяло, словно коала, заснувший на дереве. Во сне Женька казался младше, или, вернее, переставал казаться старше своих двенадцати лет. Становился хорошим таким, совсем не колючим, приличным таким... сорванцом... И Ленка искренне пожелала ему хороших и добрых снов. Мысленно. И себе заодно, после такой-то нервотрёпки.
Снов она не запомнила. Ну и ладно. Застилая кровать, она услышала, как скрипнула дверь в коридоре: вошёл Пасечник. Вообще Ленка и спала довольно чутко, никогда не закрываясь на ночь, чтобы быть в курсе ночных происшествий. Настолько чутко, что происшествия в конце концов поняли, что себе дороже, и коллективно раздумали случаться.
Воспитательницы всегда закрывались. Они были здоровские толковые тётки, просто не любили просыпаться от любого шороха, и так работа не курорт. А Ленке не по себе становилось за закрытой дверью. И не потому, что она страдала клаустрофобией, а просто ей казалось - случится что-нибудь ночью, а она не услышит. Поэтому она слышала всё. Но сейчас закрылась - надо ведь как-то одеваться.
После утренних гигиенических процедур присела пить кофе. И подумала - но ведь украл же кто-то несчастные Нюркины гостинцы! Даже если допустить, что это не Пила. Ведь не ушли они с ногами, все эти её конфеты с чипсами! А может она сама?.. Тьфу ты, совсем уже... Детектив какой-то. И ведь не первый случай, поступали жалобы. Но чтоб всю тумбочку обчистили, такого не было. А, собственно, куда Пильников успел спрятать всю эту кучу сладостей, если он не выходил из отряда и был задержан в момент... обнаружения? Собрал всё и снова вылез в окно? А потом прибежал обратно? И всё за пять минут: влез, обчистил, вылез, побежал-спрятал (тут рядом и прятать-то негде), вернулся. Как-то по-дурацки. Ведь не глупый Женька парень, после такой операции проще было зайти со всеми через дверь и обеспечить себе хоть какое-то подобие алиби. А ещё проще - своровать до обеда, пока девчонки в разлёте где-нибудь, а сама Нюрка - на кружке мягкой игрушки. Вместе с любимой вожатой, кстати. И вместе с Пилой, который тоже находился до обеда в игровой и плёл из бисера крокодильчика! Ну и совсем просто - не вытряхивать всё разом. А кушать из её тумбочки потихоньку, раз такое дело. А раз всё забрали, значит, чтобы Нюрка сразу заметила, чтобы ей плохо стало, чтобы она заревела, одним словом - хорошенький способ отомстить... Или поиздеваться...
Чем больше Ленка думала, тем больше убеждалась, что не Пила всему виной. Он хулиган, конечно, и стекло разбил в душевой, когда запустил в соседа мылом. А ещё написал маркером кучу гадостей на крыше беседки (и потом самозабвенно стирал всё растворителем). Но не будет Женька вот так, из-за каких-то конфет. И Никитина ему даром не нужна. Даже если Нюрка его чем-то достала, не подумал бы он мстить девчонке. В худшем случае, отвесил бы ей леща. И всё. Вот ещё, с девчонками связываться...
Нет, Пильников - мальчишка сложный, но с принципами. Есть в нём что-то... хорошее...
Ленке стало досадно, что она вот так сразу всё не обдумала, а поддалась, что называется, первому впечатлению. И воспитательницы её поддержали - "всех этот Пильников замучил", и ребята сплоховали, прогнулись (эх-эх-эх, а ещё дружный отряд называется). А с Пильниковым остался только один Стаська, до самого распоследнего...
В дверь постучали. Похоже, этот парень был лёгок не только на турнике, но и на помине.
- Кто стучится в дверь ко мне? - насмешливо вопросила Ленка.
- Это я, Пасечник, - ответствовал приглушённый голос. - Можно к тебе?
Ленка приподнялась и отдёрнула щеколду.
- Кофе пьёшь? - спросил Стаська, заглядывая в щель.
- Заходи, заходи, не бойся, - сказала Ленка.
- Уходи - не плачь? - заулыбался Стасик, просочившись в помещение и приземлившись на свободную противоположную кровать.
- Нет, - сказала Ленка. - Не уходи. И не плачь. Вы уже ушли один раз, а я металась, как горошина в свистке.
Стасик посмотрел в окно мимо неё:
- Лена, прости нас. Пожалуйста.
Он это так сказал - без канючести, без притворной виноватости, без излишней серьёзности и не равнодушно. Просто сказал: "Прости нас", и было видно, что он понимает, о чём просит. Ленка быстренько и незаметно усмирила задрожавшие с чего-то губы, дотянулась рукой и щёлкнула его по коленке:
- Ладно. Как там твой друг? Спит?
- Угу. Ты веришь, что это не он?
- Сейчас верю. Не потому, что вы меня убедили своими дурацкими похождениями, а потому что сама смогла подумать. Буквально только что. Дала себе труд. Так что я тоже попрошу у него прощения. И ты прости.
- А я-то чего?
- Ты же с ним всегда, как Санчо Панса.
- Думаешь, я только оруженосец? - вскинулся Пасечник. - Я пошёл не потому, что он потащил. Просто если все отвернулись, то друг должен остаться и прикрывать спину...
"Сын десантника", - мелькнуло в голове у Ленки. Вслух она произнесла коротко:
- Да.
Стаська помолчал, глядя, как она пьёт кофе, и проговорил:
- Знаешь, он вообще-то мог украсть.
Ленка медленно нахмурила брови.
- Нет, он не дурак, и он этого не делал, - поспешно сказал Стаська. - Просто он мог. Со злости как-нибудь... Знаешь, я иногда думаю, что тоже мог бы...
- А я?
- А ты, наверное, нет.
- Наверное, - Ленка пожала плечами.
- Можно я с ногами? - попросил мальчик.
- Залезай... Могу чаю налить, если хочешь.
- Не надо, - сказал Стаська, подтягивая к себе ноги и прислоняясь к стене. - Хорошо, что ты уже не злишься.
- А я и не злилась нисколько, - Ленка вздохнула. Ей почему-то захотелось примоститься рядом с ним, также поджав ноги. - Ты же не видел, какая я тут бегала. Я была совсем не злая, только сперва растерялась. А потом, когда в город на вокзал ездили, хотела побыстрее вас найти, и чтобы с вами ничего не случилось. Так что злиться некогда было... И вообще, злостью ничего путного не решишь, ведь так? Вот только почему, откуда она берётся, когда она совершенно не нужна?
- Да. Почему? - оживился Стасик и даже подался вперёд. - Иногда разозлишься, а потом думаешь: "Ну и дурак я был". Ведь всё только хуже от этого. Сам про это знаешь, а потом всё равно от чего-нибудь разозлишься!
- Как будто я - не я, честное слово, - сказала Ленка. Ей положительно нравилось разговаривать с этим мальчишкой, которого она знала всего неделю. Он с радостью делился своими мыслями. Он был, конечно, свойский человек.
- Какая же разгадка? - Стаська заёрзал, снова свесил ноги и даже принялся ими болтать.
- Ну, может в человека заложено так, противоречивость какая-то, чтобы и злиться он тоже мог. Всё время добрым тяжело быть.
Стасик поскучнел, перестал болтать ногами. Пожевал губами. Он явно обдумывал, что сказать.
- Хорошо, пусть, - сказал Ленке её собеседник. - Пусть в меня заложено быть противоречивым. Но почему такой перекос - злиться легче, чем сразу простить или поговорить спокойно? И ещё хочу сказать. Вот мне всё же не нравится злиться. И когда я злюсь, то всё же могу понимать, что со мной происходит что-то нехорошее. Дурное. То, что мне не нравится... И всё равно трудно остановиться! Почему?
- А я думала, ты уже вырос из возраста "почемучек", - Ленка засмеялась было, но мальчишка смотрел серьёзно. Ему действительно хотелось услышать хорошие, вдумчивые ответы, которые пришлись бы ему по сердцу. - Стаська, ну ты чего? Сейчас подъём уже скоро, а мы философствуем...
Стаська опустил глаза в пол.
"По-моему, я его обидела, дура безмозглая", - подумала Ленка.
- Ну хорошо. Если злиться легче, то может предрасположенность к злу у человека сильнее?
Стас поник. Такой ответ явно не пришёлся ему по сердцу. По правде говоря, ответ не был вдумчивым, да и сама Ленка чувствовала, что какой-то он... с гнильцой...
- Я же говорю, что люблю обходиться без злости, - печально сказал Пасечник, нащупывая ногами свои сланцы.
- Знаешь, честно говоря, мне противно даже представить, что у человека может оказаться т а к а я предрасположенность, - медленно, как бы останавливая его, проговорила Ленка. - Даже если все люди разные, и у каждого по-разному... Это же противно... И ещё противно думать, что какой-то человек меня злее, потому что ему так, видите ли, положено... А ты-то как думаешь?
- Сам-то я мало думаю, - заулыбался Стаська. - Без меня уже много кто подумал... Человек - он добрый. Но может выбирать. Он всегда так мог и сначала всё делал по-доброму... Но потом люди узнали другую дорогу. Подсказали нам. И вот... Незаметно подсказывают, подсказывают... А подсказывать нехорошо, это каждый первоклашка знает!
- Стасик, - ласково произнесла Ленка. - Ты мне прямо бальзам на душу...
Некоторое время они сидели молча, мягко улыбаясь друг другу.
- Где крестик посеял? - спросила Ленка чуть снисходительно, будто старшая сестра у младшего брата.
- На футболе... Мы с ребятами потом всё поле исползали и нашли его. На тумбочке лежит.
- А что ж лежит?
- Замок у цепочки сломался.
- Сходи к завхозу, попроси тесёмочку, - Ленка совсем разулыбалась. - У меня, к сожалению, нет. Или можешь, кстати, у Никитиной попросить, я у неё видела.
- А даст?
- Даст, я её третий год знаю, она отходчивая.
Рядом хлопнула дверь. Воспитательницы вышли из своей комнаты, и в проём заглянула Светлана Вячеславовна:
- Доброе утро!
- Доброе утро! - откликнулись Ленка со Стасиком.
- Что, Пасечник, каешься в грехах недавних? - весело поинтересовалась Светлана Вячеславовна.
- Ага, - кивнул мальчишка.
- Хорошее дело. Лена, мы умываться, - предупредила Светлана Вячеславовна, и обе воспитательницы, накинув на плечи полотенца, покинули корпус.
- Давайте, - сказала Ленка им вслед, и это прозвучало как искреннее пожелание счастливого пути. - Хорошо мы поговорили, Стаська?
- Хорошо, - сказал он. - Мне понравилось.
- Болтуны, - иронично заметила Ленка. - Ладно, брысь отсюда, скоро будить всех будем.
Стаська подпрыгнул на сетке кровати и катапультировался в холл. Ленка поднялась и вышла на отрядное крыльцо.
Оно было словно капитанский мостик. Маленькое, с тремя каменными ступеньками и козырьком. По вечерам, когда все начинали улетучиваться на дискотеку, Ленка вытаскивала сюда стул и пила чай на "мостике". Отсюда виднелся кусок стадиона, корпус третьего отряда и, конечно, небо. Закаты здесь случались фантастические, всегда очень красивые, - такие красивые, что сидя на "мостике" с чаем и под таким закатом, она иногда чувствовала себя неким литературным героем из каких-то давно читанных детских книжек.
Сейчас было солнечно и свежо. В траве блестели радужные капли росы.
Ленка сошла с крыльца, оставила шлёпанцы на бетонной дорожке, ступила на мягкую-мягкую, мягчайшую траву. Перед заездом, по традиции, на территории проверили всю земную поверхность на всякие опасные предметы: стекляшки, острые камни, гвозди. Теперь по лагерю можно было спокойно бегать босиком хоть весь день. Она нагнулась, намочила росой ладонь, освежила лицо. Вернулась в отряд.
Где-то, конечно, шептались. Скорее всего, проснулись ребята, неразлучные Архипов, Елецкий и Чвыков. Слышался скрип: Петруча уже развлекался, хотя и на пониженных оборотах. Чтобы проверить версию, Ленка подошла к их палате и открыла дверь. Петруча как раз перебирался через спящего Ромку Кожевникова к неспящему Мишке Архипову. Елецкий, естественно, тоже бодрствовал. Они играли в карты, причём Петя Чвыков как-то на ходу. Все трое вместе пришли записываться в отряд, учились в одной школе, жили рядом и даже играли вместе в какой-то дворовой хоккейной команде. Одним словом, их дружба имела давние, крепкие корни.
- С пробуждением, - тихо поздравила Ленка.
- А уже подъём? - поинтересовался Мишка, прижав карты к груди, чтоб не подсмотрел вездесущий Чвыков.
- Нет. Ещё десять минут. Не шумите, пожалуйста.
- А мы не очень шумим, - невозмутимо произнёс пан Елецкий. - Это Петруча скачет.
- Вот Петруча и будет сегодня убирать отряд вместо уборщицы, - предупредила Ленка.
Петя сел, где стоял.
Стоял Петя над Михаилом Косенцевым. Косенцев проснулся, привстал, потом оглядел всех, ничего не понимая, и завалился обратно. Петя давился смехом, сидя уже на полу.
Ленка укоризненно покачала головой и обернулась.
Из палаты девочек выглянула Светка Шперова:
- Вставать?
- Вставайте, ну вас.
- Подъём! - крикнула Светка внутрь палаты и захлопнула дверь.