2009
![[]](/img/f/fedorkin_r_s/underground/able.jpg)
ПРОЛОГ
Вчера я спал сном живородным
Мне снились сны про солнце и лето
Я улыбался, во сне я смеялся
Я спал, я дожидался момента
Когда я проснулся, и грохнули пушки
И полдень жизни я звоном отметил
Бокалы столкнулись, вино расплескалось
На мертвый вопрос "кто я" я ответил
Смеркалось над башнею синее небо
Серело в глазах и дождик закапал
Я смело вбежал в этот дом престарелый
На душу свою я бальзама накапал
Чернело, и небо иссине сверкало
И новые звезды глаза выжигали
И слепнув, упал, и протянул руки
Я к небу, оно как обычно, молчало
Я вздрогнул, и вскрикнул, и россыпи молний
Пронзили свинец предрассветного неба
Смеясь, я вскочил, побежал, полетел!!!!!
Колыхалось внизу море желтого хлеба
Сегодня я сплю сном живородным
Мне снятся сны про солнце и лето
Я улыбаюсь, во сне. Я пытаюсь
Пересечь последнюю черту, не дописав строку
В тишине застывших серых льдов, не чувствуя оков
Как пламя от костра - горит моя звезда
- Ты просто ничтожество!
- Ты скотина проклятая!
- Да как ты вообще посмел сюда прийти после того, что сделал?
- Я больше не могу вообще тебя видеть!
- Я тебя ненавижу!
- Но Наташ...
- Чего "Наташ"? Пошел бы ты в задницу, козел!
- Но что я сделал?
- Что сделал? В том то и дело, что ничего не сделал. А должен был!
- Что?!!
- Не ори на меня!
- Ты просто хочешь ссоры.
- Да ты что? Конечно, во всем обвиняй меня. Давай, давай, я слушаю. Что про меня придумаешь?
- Да успокойся ты!
- А я и так спокойна.
Слова, противные, неприятные для нас обоих вот уже готовы были слететь с моих губ, но я сдержался. До боли стиснул зубы, но сдержался. Потому что если бы не сдержался, было бы только хуже. Хотя куда уже хуже? Я предпринял последнюю попытку, и подошел к Наташе. Она стояла ко мне спиной, всем своим видом показывая, как же она на меня обиделась. И, самое главное, за что? Любимая моя, скажи хоть за что? Как я могу понять тебя, если ты ничего мне не говоришь? Где, твою мать, логика? Пришел в гости, на чай. И тут же с порога - ссора, слезы, сопли на кулаке, угрозы. И хотя бы намек на то, почему. Наташа, сука ты драная, ну чего молчишь?
Фф-у, мысли как кисель. Или как пар из чайника - еще немного, и вырвется наружу. Я спокоен обычно, но если меня вывести из себя, то... лучше этого не делать.
Но она все так же стояла ко мне спиной. Я был близко, я видел каждый прыщик на ее голых плечах. Каждую пору в ее коже. Каждую капельку пота.
- Наташ. - Начал я, и положил ладонь ей на плечо.
- Убери руки! - Взвизгнула она, и сорвала мою конечность с себя. - И не смей ко мне вообще прикасаться, грязная свинья!
- Но почему?
- Потому. - Буркнула она и повернулась ко мне лицом. При повороте в лучах солнца блеснули ее глаза. Так зло и жестоко, что мне захотелось взвыть и залезть на стенку. Да что с ней такое?
- Ну, может ты хоть объяснишь?
- Нет. Сам понимай как хочешь.
А-а, я сейчас ей врежу. Вот возьму, сожму руку в кулак и со всего размаха въеду ей по смазливому личику. Сука, что же ты со мной делаешь? Ты же мне душу на изнанку выворачиваешь!
Наташа посмотрела на мои дрожащие руки, и вновь перевела взгляд на мое лицо.
- Ну да. - Сказала она с усмешкой. - Ты меня еще ударь. Ударь, ударь, чего ждешь? Ты же на это способен. - И, хмыкнув, вновь повернулась ко мне спиной. - Вот напади на меня, беззащитную. А? маньяк.
Я шумно выдохнул, чувствуя, как проваливается в глубь тела острый ежик раздражения. Так, надо успокоится. И успокоить ее. Что с ней, вообще непонятно. Может, расстроило что. Может, месячные - женщины в это время вообще без башни. Но не до такой же степени. И в чем же я виноват? Хоть плачь, непонятно.
- Уходи. - Подала голос Наташа. - Уходи вообще. Из моей жизни. Куда хочешь. И не появляйся мне на глаза больше никогда. И забудь мой номер телефона. А то я скажу Андрею, он из тебя все выколотит.
- А кто это такой? - Спросил я хрипло.
- Тебе это незачем знать. Уходи.
- Как... - Начал я, но приступ ярости задавил слово на корню. В глотке что-то клокотало, а в левой стороне груди оживало и расправляло щупальца мерзкое животное, отравляющее ядом не хуже химического завода. Я снял очки, протер, и водрузил их обратно на переносицу. Меня затрясло. Что же это получается? Меня кинули? Меня... да я... да...
Я с трудом проглотил комок. Наташа все также стояла и пялилась в окно. Крашенная дура с коэффициентом интеллекта ниже нуля. Как же она...
Да ну и очень надо!
Я вскинул голову, отбросил с лица свисающую на глаза, прядь волос.
- Ну и пошла ты на хуй!
И пошел прочь.
Наташа в изумлении пополам с яростью прошипела:
- Что ты сказал?
Но я был уже в прихожей, зашнуровывал ботинки. Еще секунда, и плечи укрыла куртка. Еще мгновение, и я подхватил свой рюкзак, мирно подпирающий полку для обуви. В этот момент в прихожую влетела разъяренная фурия с четким намерением выцарапать мне глаза. Но я уже вышел на лестничную клетку и со всей дури захлопнул за собой дверь. Так, что со стен посыпалась скупая побелка. И побежал вниз по ступеням, цокая по бетону винтами, врезанными в подошву моих ботинок. Сзади до меня долетала угрозы, которыми посыпала меня Наташка. Угрожала в основном неким Андреем.
Кто он такой? С каких это статей он будет помогать ей бить мне морду?
Я толкнул приоткрытую дверь парадной, древнюю, как и сама парадная. Пробежав по паре ступенек, я пошел по грязной после недавнего дождя дорожке, а навстречу раскрывал мне объятья Красносельский район со всеми своими "хрущевками" и трехэтажными "клопятниками".
Кажется, я начал понимать, что же этакое случилось с Наташкой. Нашла себе нового парня, поприлизаннее и побогаче, и обставила все так, будто во всем я виноват. Выдумала какой-то грех, в котором обвинила меня. И давай пилить, нервы трепать.
Сука! Дрянь! Скотина! Нельзя было просто спокойно мне об этом сказать? Что, мол, так вот и так. И все я бы понял. Я понятливый. Правильно, кому я нужен? Волосатый, небритый, в кособоких после многочисленных концертов очках.
И бедный. Вот это, наверное, самое главное, что послужило стимулом для прекращения наших отношений. Ну хорошо, но зачем было все проворачивать таким образом?
Я помотал головой, чтобы прогнать набежавшие было слезы. Парень не должен плакать. Не имеет на это морального права.
Но ведь обидно до крайности. Просто обидно.
- Панки хой! - Услышал я радостный голос.
Подняв глаза, я мельком глянул в сторону, откуда доносился главный панковский слоган, и увидел двух парней в косухах и футболках "Король и шут". Они шли мне навстречу и махали руками. Рассеянно кивнув им, я вновь ушел в себя.
И зачем я в нее влюбился? Что я такого в ней нашел? Обычная дурочка-давалка, которых сотни шатаются по всяким говеным клубам типа "Тайфун" и строят из себя непонятно что. Да... и не любил я ее. Ну, может, чуть-чуть. Самую малость. А так все больше просто спал с ней и показывал родителям, чтобы те меньше доставали меня по поводу женитьбы, внуков и всей прочей ерунды.
Сам не понимая каким образом, я вышел на улицу Тамбасова. Прямо на трамвайную остановку. Впереди был проспект Ветеранов, по которому как раз ехал троллейбус. Черт! Уедет без меня и придется еще полчаса другой ждать.
Я сорвался с места и побежал, краем глаза отметив, что на светофоре горит красный глаз.
Больно!
Я попытался вскрикнуть, но не смог. Зрение заволокло черной пеленой. В ухе словно что-то порвалось, и звук удара и скрип тормозов слились в один сумасбродный механический вопль. Я почувствовал, как меня вертит, и куда-то несет. Боль окутала теплым одеялом все тело и вдруг отпустила. Я падал и падал. Куда-то вниз. На самое дно...
А этот тип он самый здоровый
Сил дохрена, а мозг отсутствует
Сразу видно - рожден был коровой
Так, для мебели везде присутствует
Он скажет всего две буквы "му"
А у меня есть три слова для этого дебила
Метро напоминало ему о всех превратностях жизни, которые подстерегают обычного человека в его непонятном суетливом бытие. Метро - символ того, что тебе в жизни не повезло. Что у тебя нет своего транспорта, и тебе приходится трястись в шумных качающихся вагонах среди потной унылой толпы. И по количеству часов, проведенных в подземке в месяц можно судить о том, насколько человек унижен собственной судьбой. Возможно это не так, но по крайней мере данная теория имеет шанс на существование.
Он улыбнулся своим мыслям своей фирменной улыбкой, больше похожей на оскал драного и голодного койота.
От его улыбки у единственных пассажиров вагона, двух сутулых дядечек, похолодело внутри, и они тут же прекратили обсуждать криминогенную обстановку в славном Петербурге. Ну и пусть трясутся. Твари дрожащие, давить их надо, как выражается один приятель. К ногтю, суки, чтоб знали свое место.
И даже не смотря на то, что подземка - символ уныния и депрессии, все-таки в метро ездить иногда очень весело. Главное - чтобы не каждый день. Андрей пригладил короткий ежик на голове и подумал о том, что надо бы вновь побриться. Как же он ненавидел это занятие - машинка, противная, жужжащая, елозит по черепушке. Бр-р! Но и делать то больше нечего - чем короче прическа, тем больше быки уважают. А уважение в его деле - главный символ успеха.
Свет на мгновение мигнул, а следом поезд, заскрипев старыми тормозами, остановился.
- Автово. - Сказал бесстрастный голос диктора, чей тон очень напоминал Андрею старые советские фильмы, которые он любил иногда посмотреть, сидя на удобном диване с банкой "Карлсберга" в руке. "От советского информбюро". Гы-гы. - Следующая станция "Кировский завод".
В вагон стали ломиться стадо панков. Андрей с пренебрежением наблюдал за тем, как совершенно разношерстная, но в то же время одинаковая в своей нелепости публика прыгает между сиденьями, гогочет и поливает пивом пол. Косухи, эти их ботинки высокие, наклепки, нашлепки. Фу, говно какое. Нет одеться как приличный человек. Вот например, как он. Туфли за триста евро, штаны за сто пятьдесят. Куртка на натуральном меху за четыреста.
И часы. Настоящие, золотые, не какие-нибудь "КуКушки", купленные в дешевой лавочке у метро. Лично снятые с подрагивающей руки одного барыги, которого он с быками наказал за неуважение к старшим. Кстати, сколько там натикало?
Пол-одиннадцатого вечера.
Поезд тронулся, а Андрею захотелось пива. Он уже хотел было подойти к панкам и попросить у них пивка, но они пили "Очаковское" из полуторалитровой баклахи, и он побрезговал. Ну как же можно пить эту мерзость, пахнущую турецким мылом? Вот скажите, люди добрые? С этими мыслями он повернулся к дядечкам, и они еще больше напряглись.
Вагон скользил по рельсам, уходя в глубину подземелья. Андеграунд, полный крыс и сырости. Иногда колеса издавали жуткий скрежет, наполняющий скупую душу Андрея противным ощущением.
А ехать еще долго. И панки стали орать свою дурацкую песню во весь голос. Сквозь шум колес Андрей даже смог разобрать слова.
- Когда асфальт остывший после ночи лижет свет еще не полностью успевшего продрать глаза светила, кто-то делает зарядку, кто-то делает миньет, кто-то с бодуна стучит себе о зубы батлом с пивом.
И всякая тому подобная хрень. Оторвать бы башку тому, кто сочиняет такие гадости.
Андрей нахмурился. Сегодняшний разговор всплыл из памяти, словно "Титаник" из своей глубины. Потому что надо бы еще кое-кому оторвать башку. За то, что смеет посылать, пардон, на хуй его девушку. У-у, мудила, убил бы. А потом Наташа плакалась ему, уткнув свою светлую голову ему под подбородок. А он стоял, гладил ее по этой самой голове и успокаивал. Нет, такое прощать нельзя. Вот разберется со своими делами, и тогда покажет этому сопляку, где и кто, и почем.
Кстати, этот урод тоже, вроде, из панков. Вон как те. Уроды, все они такие.
К тому времени поезд миновал станцию "Нарвская".
Вот блин, сколько еще мотыляться в этом метро? Андрей вновь покосился на часы. Стрелка совсем недалеко отошла от циферки "6". Выкинуть, что ли, эти часы нахер? Чтоб больше не показывали всякий бред. Лучше было бы поехать на машине, но нельзя. Слишком много следов, а при его работе следов быть не должно.
Наконец поезд прибыл на Финляндский вокзал. Хорошо еще, что не до Девяткино. Андрей наконец то вышел из метро и вдохнул не очень чистый, но приятный после подземной вони, воздух. Редкие угрюмые звезды висели на сером небосклоне, доказывая, что белая ночь все же кончилась три месяца назад, и, хотя вокруг светло как днем из-за многочисленных лампочек и огней ларьков, но уже почти полночь, и всем гражданам пора спать. А граждане явно не пользовались этими прописными истинами, и толпились кучками у парапета, мусорок и пивной палатки за углом здания метро-оно-же-вокзал. Лилось в жадные пасти пиво, краснели одинокое огоньки сигарет. Слышался неприятный смех и мат. Люди словно специально старались зайти в тень, словно боялись, что их застанут за таким малопристойным занятием. И напоминали оттуда гоблинов из фильма "Властелин Колец", который Андрей начинал смотрел несколько раз, и никак с ним полностью не мог совладать.
Он шел мимо всего этого безобразия к автобусной остановке, когда к нему подвалил сморщенный мужичок бомжеватого типа.
- С-сышь, браток. - Заговорил он хриплым голосом. - Дай чирик, а то только с зоны, и...
- И тебя там так опустили, что ты с горя нажрался. - Закончил за него Андрей. Мужичок сконфузился, отошел на шаг назад, но потом дернулся и протянул руку с явной надеждой, что бумажка с видом Красноярского моста и какой-то там башни все же перекочует в нее. - Так. Пошел вон. - Рявкнул на него Андрей. Мужичка тут же словно языком слизало.
Вот же стадо, подумал Андрей, сходя с высокого поребрика и вновь стуча каблуками по асфальту. Просто стадо. Пустое, примитивное, необразованное. И это культурная столица? Великий город Санкт-Петербург, который так восхищает всяких жирных туристов, обвешанных фотоаппаратами? Уважаемые туристы, походили бы вы ночами по нецентральным улицам города после наступления ночи, тогда краска бы точно слетела бы с ваших зажравшихся лиц.
Андрей подошел к перекрестку, по ту сторону которого находилась заветная остановка. Как раз вспыхнул красный свет, и машины ринулись вперед, словно стайка голодных псов за кроликами. Особенно старалась желтая спортивная "Тойота", чьего мотора ровный и утробный гул заставил окружающих направить свои взгляды в свою сторону. Андрей тоже проводил машину глазами. Понтуется водила, явно видно. Малец какой-нибудь, с теткой развлекается.
На другой стороне тротуара, прямо у стены дома, стояли три мента. Андрей мельком взглянул на них, и тут же отвел глаза. Не любил он их братию, ой как не любил. И неудивительно почему. Хм.
Представители закона все же заметили этот взгляд и напряглись. Двое кивнули на Андрея, а третий, видимо, самый младший, пошел в его сторону.
Вот незадача. Андрей вдруг почувствовал себя очень уязвленным и ему захотелось исчезнуть куда-нибудь. Просто слинять. Он посмотрел на светофор, но тот оставался похожим на зрелый помидор. Блин, и не убежишь же, не вызывая подозрений. А мент подходил ближе. Усатый, в очках. Умный, наверное. Главное, чтобы он не заметил пистолет, заткнутый за пояс на боку. Зря он, что ли, надевал эту куртку, хотя на улице плюс десять?
- Сержант Макаров. Предъявите документы.
Ага, товарищ Макаров. Прям как пистолет назвался. Пока Андрей ползал по карманам в поисках паспорта, он представил, как сержант Макаров достает свой "Макаров"...
На лице его заиграла улыбка, на которую мент среагировал тут же:
- Понятно, документов нет. Ну что ж, будем платить штраф... - Но тут Андрей извлек наконец заветную красную книжечку с гербом и вручил ее сержанту. Улыбка, было набежавшая на усатое лицо правоохранительного органа, тут же слетела. Он взял документ, развернул и стал зачитывать вслух, сравнивая лицо Андрея с тем, что было на фотографии. - Андрей Косоухин. 1980 года рождения. - Он перелистнул страницу. - Улица Трефолева, дом... ну ладно. Держи. Спасибо за сотрудничество.
Сержант Макаров отдал честь, и побрел к своим, поправив свою нелепую фуражку. Андрей спрятал паспорт в карман и побежал навстречу вспыхнувшему зеленому оку светофора.
Ой, легко отделался. Надо же, просто пронесло. Как на духу. Хотя, плохая это примета, с ментом повстречаться.
Проезжая часть осталась за спиной. Автобусная остановка чернела своими внутренностями, укрытыми стеклянным козырьком, впереди которой стоял стенд с нелепой рекламой пива "Фостерс", этой самой, с купальниками. Вот сколько ни пытался Андрей понять, что к чему, так это ему и не удавалось. Ну да ладно, рекламщикам виднее. Хотя после такой рекламы, раздражающей своей тупостью, пить это пиво не захочется даже из принципа.
Андрей помотал головой. Вот ведь бред, не до обсуждения рекламы сейчас. Дела, бля, дела его ждут. Важные, просто хоть умри.
Андрей вошел под козырек, где одиноко метался вверх-вниз красный глазок сигареты. Ночь упрямо очерчивала контуры двух человек, хотя лиц их было не разглядеть, как ни пытайся. Но Андрей и так знал, кто они, и зачем пришли.
- Здорово. - Сказал он, пожимая руки каждому. - Ну че встали, пошли.
Они втроем вышли из-под козырька и направили свои стопы на улицу, перпендикулярную той, на которой стояла эта злосчастная остановка. Опять забыл, как она называется.
Андрей шел впереди и короткими затягами курил "Парламент". Ну что же он мог еще курить? Не "Союз" же с "Аполлоном". Два его быка шли сзади, переговариваясь и то и дело хихикая.
Впереди показались "Кресты", вид которых вызвал новый смешок и вслед за ним - грохот смеха. Андрей покачал головой и стрельнул окурком в направлении мостовой, где как раз проезжала огромная фура с дополнительным прицепом-двадцаткой. Все же они еще дети, эти его два бандита. Настоящий серьезный человек не будет смеяться над такими вещами.
- Че ржете, бакланы? - Проявил авторитет Андрей. Для этого ему пришлось развернуться и пройти несколько шагов спиной вперед. - Не на пикник чешем. И будьте серьезнее. А то при виде ваших довольных рож Макс подумает, что мы с ним шутим. А мы к нему идем не чай пить. Ясно?
Бакланы моментом посерьезнели и расправили свои бычьи шеи. А их особо умные мозги не придумали ничего лучше, чем набычится и выпереть свои особо мощные подбородки. Ох, уж лучше б ваш мозг был бы таким мощным, как ваши нижние челюсти.
Андрей вновь пошел лицом вперед.
Ему этих архаровцев вручил сам Николай Алексеевич, его непосредственный босс. И сказал, что ребята славные, крепкие, и готовые на любое дело. Так и сказал, сидя на своем любимом офисном стуле, крутясь на нем, отталкиваясь ногой от стола. Пол оборота туда, пол оборота обратно.
- Вот. - Сказал тогда он. - Бери себе помощников. Это Дима, это Ваня. Они несколько похожи, но вскоре ты научишься их различать.
Андрей от такого подарка был, естественно, не в восторге, но спорить с начальством не хотелось, и он согласился. Хотя потом не раз жалел об этом.
Вот, к примеру, неделю назад, он поручил им просто сходить за водкой. Был чей-то день рожденья, справляли на хате, и некстати кончился сей целебный напиток. Естественно, отправили самых младших. И эти бараны, разгоряченные водкой, пивом, и блондинками в бикини, вместо того, чтобы просто зайти в "24 часа" и купить бутылку-две, разнесли пол магазина, чуть не изнасиловали пятидесятилетнюю продавщицу (наверное, только возраст их остановил), и принесли две сумки, до отказа набитые этой самой водкой. Козлы, весь праздник испортили. И вместо того, чтобы праздновать дальше, всем старшим пришлось нахлобучивать по башке архаровцем, нестись в этот самый магазин и возмещать ущерб. А туда уже и братки подъехали из другой бригады. Слава Богу, не бестолковые. Все им объяснили, возместили ущерб, они понимающе покивали, и разошлись миром.
И пришлось потом полночи объяснять дебилам, что лихое время кончилось. Сейчас настоящие бандиты - это не беспредельщики, а искусные дипломаты, умеющие разрулить любую ситуацию, и знающие, что и когда надо делать для этого.
Но не объяснишь же это человеку, у которого в голове бродят только порнокартинки.
Андрей покрутил головой, пытаясь понять, где он, и не сбился ли с пути. Нет, вроде правильно идет. Только вот район здесь отвратительный. Справа стена, вдоль которой стоят грязные урны, слева какие-то руины. Грязь, отвратительный асфальт. Андрей пнул лежащий прямо посреди дороги шприц, испачканный кровью. Или не кровью, в тусклом свете слабо мерцающего фонаря вообще сложно что-то разглядеть. Нарики проклятые. Вот кого бы поубивал бы своими руками.
- Это просто не район, а кусок дерьма лошадиного. - Раздался голос за спиной, а вслед за ним ржание.
- Судя по твоему смеху, ты этот кусок и сделал. - Рявкнул на баклана Андрей. - Ты можешь заткнуться и просто идти вперед? Кстати, на этом перекрестке направо.
Они повернули направо. Теперь уже не долго осталось.
А вот и заветная парадная. Андрей посмотрел на часы: почти час. Ночь гольная. Андрей осмотрелся: в тихом дворике никого, только покачиваются от ветра самодельные качели. И бежит, поджав хвост, облезлая дворняга.
- Ну что, с Богом? - Спросил он, внимательно глядя на своих подчиненных. Те закивали. Андрей подошел к двери и дернул. Дверь почему-то не открылась.
- Э-э. - Только и смог сказать он.
Чиркнула зажигалка Димы, тут же рассеяв непроглядную тьму. В полной, какой-то могильной, тишине, звук этот заставил вздрогнуть и подумать о всех святых, что приходят в голову.
- А-а, еб твою мать. - Радостно оповестил всех Дима. - Тут же кодовый замок.
- Не ори, еблан. - Хлопнул его по бритой черепушке Андрей. - Сам вижу. А код, конечно, никто не знает.
Дима замотал головой, а Иван поднял руку. Прям как в школе на уроке географии. Андрей от этого жеста немного опешил и еще раз проклял начальника, всучившего ему этих идиотов.
- Ты че это?
- Да я вот... мне Николай Алексеевич сказал, что чтобы что-нибудь сделать, надо спросить разрешения у тебя. А я так со школы приучен... вот...
- Ну ладно, хрен с тобой. Что хотел?
- Я спец по открыванию таких замков. Просто там, где кнопками пользуются, краска стирается, и их видно.
Андрей не очень то поверил такому заверению, но пропустил Ивана вперед. Тот стал возиться с кодом, а Дима подсвечивал ему зажигалкой. Андрей отошел в сторонку и уже подумывал о том, чтобы закурить еще одну сигарету, как замок щелкнул и дверь открылась.
- Молодец. - Кивнул Андрей, запихивая сигарету обратно в пачку. - Пошли.
Парадная встретила их обычной вонью - смеси сырости, мочи и старости. Набеленные, облезлые стены, сплошь покрытые пошлыми надписями, покосившиеся и истерзанные почтовые ящики, куда никто не рискнет положить письмо или газету, выщербленные ступени, голые железные перила, с которых сорвали эту мягкую штучку, на ощупь напоминающую линолеум и, судя по черным пропалинам на бетоне, сожгли. Словно не люди живут здесь, а стадо вандалов из средних веков. И то, вандалы поганили только то, что принадлежало не им. А Римской Империи.
А эти... и непонятно, в чем же прикол всего этого. Вот он, Андрей, бандит. Можно сказать, отброс общества. Глист, паразит. Как еще таких называют в газетах? Но он никогда, даже в самом юном детстве, не позволял себе написать даже самой малюсенькой строчки на заборе. А тут же...
"Кино", "Алиса", "Жизнь - дерьмо", "Зенит-чемпион", знак анархии, свастика. И главенствует над всем великое русское слово их трех букв. Не "мир" и не "ура".
Но ладно, все это лирика. Пройдя мимо хаотического настенного вернисажа, Андрей остановился на нужном этаже. А вот и нужная дверь. Железная, оббитая деревянной вагонкой, со стильной ручкой в виде головы китайского дракончика. И простой советский звонок, провода от которого пыльными кишками уходят через туннель для тараканов, в дом. Андрей надавил на него, и услышал в глубине квартиры легкую трель.
На звонок никто не отозвался. Андрей выждал для приличия паузу, и снова вдавил черную круглую кнопку большим пальцем до предела. В ответ на заполняющее все звуковое пространство, треньканье прозвучало шарканье тапок. Андрей отпрянул от двери, к которой прижимался ухом и развернулся на быков. Те с невинными видами стояли посреди лестничной клетки на самом виду. Андрей стал знаками показывать, чтобы они скрылись. Подчинившись, они спустились на пару ступенек по лестнице.
- Ой, Марина. - Раздалось из-за двери. Потом долгий зевок. - Мы уже с тобой все уже обсудили сегодня. Зачем вновь начинать и трепать нервы мне и себе?
Быки тихо засмеялись в кулак. Андрей шикнул на них.
- Ну знаешь, Макс. - Сказал он, кашлянув и придав голосу твердость, хотя и его трясло от смеха. - На Марину уж я никак не похож. Уж извини, но у меня между ног член болтается. А глазок тебе нужен, чтоб в него смотреть.
Повисла пауза, после которой голос изнутри радостно произнес:
- Андрюха!
- Ну а кто еще.
- Вот... бля... ты че так поздно? Ну ничего, сейчас открою.
Раздался звук открывающегося замка, и дверь открылась. На пороге стоял Макс, в своей любимой мешковатой футболке с изображением Ленина, показывающего "фак", с заспанными глазами и прической "я у мамы вместо швабры".
- Ну здорово, старик. Сто лет тебя не видел.
Рука встретила руку в крепком пожатии.
Ну что, Андрей, действуй.
Рука вдруг взлетела вверх и пошла на излом. Улыбка на лице Макса сменилась гримасой боли и удивления. Еще секунда, и он оказался в стандартном захвате. Распластавшись на полу, он от изумления не мог ничего сказать, и только хрипел что-то невразумительное.
Быки одним махом вбежали в квартиру. Тяжелый ботинок Димы впечатался Максу в челюсть. Тот вскрикнул, но Ваня тут же приставил к его голове ствол и процедил:
- Еще один звук, убью как последнюю суку.
Макс затих, и только выплюнул на пол шматок крови и два зуба. Андрей проводил их глазами, пока они катались по полу, и его передернуло от отвращения.
То ли он делает?
Этим ли занимается?
Так ли надо поступать со старыми друзьями?
Даже если друг - бывший?
Или все-таки надо ставить работу на первом месте, закрывая за собой все остальное?
Он взял Макса за шиворот и потащил вглубь комнаты. Бедный парень только стонал, а на полу за ним следовал кровавый след из разбитой вдребезги челюсти.
Нет, работа - главное. Когда ты на работе, то остальные чувства лучше оставить дома. Если подписался на это дело, то все - отступать нельзя. Никак нельзя.
С легким щелчком закрылась входная дверь.
Дивный сон еще нам снится
Нет ни сна ни пробужденья
Только жжет прикосновенье
Бледных пальцев нервных рук
Валера спешил, выбегая из подземного убежища метро "Садовая". Пробежал по лестнице, верх которой был залит солнечным светом. Мимо бабушек, стоящих на ступеньках и торгующих чем-то непонятным. Мимо лиц чуркской национальности, предлагающих три лимона по десять рублей. Мимо бомжей, сгрудившись тесной толпой на самой верхушке лестницы. Валере было не до всего этого.
Улица встретила его жизнерадостными песнопениями, доносящихся из многочисленных ларьков, торгующих музыкальными дисками, палаток со жратвой, гулом человеческих голосов, что естественным образом смешивались с шумом проезжающих машин. Нормальный выходной день - Маммона радостно скалится.
Валера перебежал дорогу прямо перед микроавтобусом, еле тащившим свои пышные телеса по тесной набережной. Он застучал каблуками по деревянному мостику, под которым плескал свои мутные воды канал Грибоедова. На мосту он чуть не столкнулся с двумя симпатичными девушками и, обогнув их, даже не посмотрел им вслед.
Сегодня ему было не до них.
Соскочив с моста, он чуть ли не бегом помчался дальше. Вот и нужный двор, где на стенах были написаны растаманские лозунги и красовался знак пацифистов. Двор был грязный, как впрочем, и большинство дворов Адмиралтейского района. А вот и нужная ему дверь. Подходя к ней, Валера зацепился сумкой, висящей у него на плече, за старый "жигуленок", стоявший здесь, наверное, с первого пришествия Христа.
Новая, железная коричневая дверь с кодовым замком, так нелепо смотревшаяся на фоне старых обшарпанных стен. Нужный код Валер знал, поэтому через мгновение уже давил на кнопку звонка квартиры.
Леня жил на первом этаже этого дома в коммунальной квартире и не заставил долго ждать.
- Кто? - Раздался за дверью его бас.
- Свои. - Ответил Валера, отойдя чуть в сторонку, чтоб его не зашибла открывающаяся дверь.
- Проходи. - Сказал ему Леня, закрываясь за ним. - Тапки найдешь сам. Что случилось так рано?
- Полный пиздец. - Откомментировал Лерыч, сев на тумбочку и начав расшнуровывать свои огромные ботинки.
- Не понял.
- Сейчас объясню. Только пошли в комнату.
Леня пожал плечами. Лерыч, повесив на крючок куртку, проследовал в Ленькину комнату, прихватив за собой свою сумку.
- Ну так что? - Вновь задал вопрос Леонид, прикрыв дверь и усаживаясь на незастеленный диван, на котором еще пять минут назад мирно посапывал, видя во сне обнаженные женские тела. Лерыч посмотрел на него. Со своими распущенными волосами Леня был похож на свою сестру, проживающую в этой же квартире, только в другой комнате. Проследив его взгляд и вспомнив все те подколки, которыми терроризировали его друзья, Ленька поморщился и, достав со стола, стоящего рядом с диваном резинку, убрал волосы в хвост.
- Ну что, молчать будем, или я дальше спать лягу?
- А... это... - Встрепенулся Лерыч. - Тут такое дело... Ромыча машина сбила.
- Чего? - Леня нахмурился. - Как так?
- А хрен его знает. - Лерыч принялся развязывать свою сумку. Леня неотрывно следил за ним. - Я вчера весь вечер ему пытался дозвониться, хотел диск отдать, но никто не брал трубку. А потом все же дозвонился. Трубку взяла его сестра и сказала, что Ромыча машина сбила.
Наступила полная тишина, лишь музыкальный центр тихо ворковал на самой тихой громкости.
- Он сейчас в больнице? - Подал голос Леня.
- Нет. В том то все и дело. Он в морге.
- Вот пиздец.
- И я то же самое и говорю.
Они оба замолчали, а Лерыч достал наконец из сумки две банки пива, одну отдал Лене, а другую принялся открывать сам. Леонид протер крышку банки полой его безобразной старой футболки и щелкнул ключом. Пиво радостно белой пеной рванулось наружу. Присосавшись к банке, он почувствовал, как жидкость льется холодной струей по его пищеводу.
Они молча пили янтарный напиток, каждый думая о своем. Говорить никому не хотелось. За окном кто-то выгуливал собаку и слышались команды, прерываемые матом.
- Апорт, сука. Кому сказал "апорт". Ну чего ты, блядь лохматая, не слушаешься, а? сидеть! Ну сядь же. Вот же тупая псина!
Вскоре неизвестному собачнику все это надоело, и он повел собаку обратно в дом. Леня допил пиво и поставил пустую банку на стол, потом спохватился и убрал ее на пол. Не было ни эмоций, ничего. Только какая-то пустота в душе.
- И что теперь? - Спросил, наконец, Леня.
Лерыч пожал плечами.
- Не знаю. Я просто приехал сообщить. - Он вертел банку с остатками пива, в руке, и все думал, допивать или нет. Первая часть банки как-то не пошла, оставляя во рту только горечь. - Пошли покурим.
Они вышли в прихожую и уселись перед окном напротив друг друга. Лерыч достал из пачки свой "Честерфилд" и закурил, выпуская в потолок клубы сизого дыма. Леня не курил, поэтому просто сидел и пялился в окно на улицу - на сюжет, который задолбал его до крайности и продолжает долбать до сих пор. От выпитого пива в голове немного шумело, наверное оттого, что пить с самого утра нельзя.
Как же так получилось? Хотя этот очкастый, которого Леня считал немного идиотом, мог с легкостью влететь в любую неприятность.
- Нажраться что ли? - Спросил вдруг Лерыч, задавливая в пепельнице окурок. В его голосе было столько грусти, что Леня оторопело уставился на друга. Обычно полный жизнерадостности и оптимизма, сейчас он сидел потупив глаза и не замечая, что одна из волосин упала на лицо и щекочет ему ноздрю. - Все же друг был. Обидно как-то.
- А где его сбили то? - Вопрос, лишенный смысла, но все же зазвучавший для того, чтобы не возникало больше этой пахнущей плесенью, паузы.
- Да там, на Ветеранов. Дорогу перебегал.
- Опять, наверное, к своей этой шалаве ездил. Она меня реально бесит.
- Угу. - Согласился Лерыч. - Противная она какая-то. Хотя о девушках плохо нельзя.
- Хотя фигура у нее так... ничего.
Хм, хорошую они подняли тему для разговора. Самое главное, вовремя. Лерыч похлопал прохладными ладонями себе по лицу - почему-то стало вдруг очень жарко, как в бане.
- Завтра еще в институт переться. - Сказал Леня, выводя на подоконнике замысловатые узоры. - Надо будет все группе рассказать.
- Угу. К первой паре. Ну ладно. Поехал я. А то даже не успел с собакой погулять. Зассыт же все.
- Давай.
Лерыч оделся, обулся и вышел на улицу. За ним закрылась входная дверь. Немного прохладный октябрьский воздух охладел разгоряченное лицо и стало легче.
Он пошел к метро.
Плохие деревья, плохие дома
А хороший автобус уехал без нас
Хороший автобус уехал прочь...
Группа "Гражданская Оборона"
Кто-нибудь объяснит мне, что же это случилось? Где я? Взгляд мой крутился из стороны в сторону, но натыкался лишь на серую пелену, окутывающую меня со всех сторон. Не было ни низа, ни верха, на права, ни лева. Только серость. Плесневелого какого-то цвета, словно мышиная шкурка.
И как назвать это? Он? Она? Оно? Серость двигалась, переливаясь клубами, похожими на щупальца гигантских спрутов из океанской глубины.
Я не стоял. Я не парил. Я просто... висел. В нечто. Как... бы описать это состояние словами. Боюсь, что не хватит в русском, да и ни в каком другом языке, слов, способных дать хоть чуть-чуть понимания этого.
Это и есть смерть?
Или я в коме, лежу сейчас на самом деле где-нибудь в здании с красными крестами или змеями, обвивающими рюмку, на больничной койке, с капельницей, торчащей из вены. Весь изуродованным той "газелькой", которая так жестоко расправилась со мной. Маршрутка. Всегда знал, что от них можно ждать только неприятностей.
Поэтому и катался, в основном, на трамваях. И троллейбусах.
Я помню, как я падал куда-то. И я видел себя, обнимающего собой капот... и с меня текла кровь.
А теперь я здесь. И мне не холодно, и не жарко. И вообще никаких эмоций, кроме горечи, оставшейся после скандала с Наташей.
Тварь! Если б не она, не попал бы я так глупо под колеса! Все плохое в этой жизни случается из-за женщин. Это они - зло, которое надо искоренять. Жечь сук на костре, чтоб они орали всеми возможными матами.
Что это я? Так несправедливо то.
Ведь не все же они такие плохие.
Но что же со мной такое? Если я в коме, то почему не вижу уходящего вдаль тоннеля, где на конце, по словам очевидцев, виднеется яркий свет? Значит, тогда я все-таки умер? Да? Почему не слышу ответа. Эй, люди, мать вашу, где вы? За всю историю человечества умерло хрен знает сколько людей. Это место должно быть заставлено ими как Красная площадь во время выступления Пола Маккартни. А никого нет.
Можно крутиться на все триста шестьдесят градусов, но никого не увидеть.
Что вообще происходит? Если я умер, то должен был попасть в рай, или ад, или что там еще в других религиях. Даже если брать Древнюю Грецию, то там было целое царство Аида, где души умерших слонялись по мрачному подземелью, которое охранял Цербер трехголовый. Где это все?
Или все вокруг были неправы, и смерть - она такая.
Пустая.
Да, пустая. И что умирает каждый сам по себе, и сам для себя, и потом скитается в одиночестве по бескрайним пространствам вселенной, так ни разу не столкнувшись ни с кем? Вечность?
Меня передернуло от такой мысли. Я вскинул руки, чтобы по привычке поправить очки, но рук не было. Ощущение, что они есть, было, а самих рук - нет. Я дернулся в страхе обратно, но не смог сдвинуться с места.
Я закричал, но не существующий рот не произнес ни слова.
Я был всего лишь мыслью - пучком электромагнитной волны, вырвавшейся в космос и отправившейся в самое далекое из всех, путешествие.
Агорафобия накатила на меня. Душу словно пропускали через электрическую мясорубку, оставляя от нее только куски кровавого фарша.
Зачем со мной это все случилось?
Хотелось плакать, но, естественно, и это не могло получиться. И даже теперь такого понятия, как "я", не существовало в принципе.
Теперь навечно обречен вот так скитаться в полной пустоте и не иметь даже возможности забыться сном?
А может, я и так сплю? И это на самом деле только жуткий ночной кошмар, в который я влез по горло и теперь захлебываюсь, пытаясь выплыть? Может...
Нет, не надо себя уговаривать. То, что случилось со мной, случилось на самом деле. И никуда от этого не деться. Надо это принять...
...вдруг я услышал плач. ПЛАЧ! И всхлипывания до боли знакомого голоса.
Кто плачет? Я повернулся (хотя, скорее, это мир повернулся относительно меня), пытаясь определить направление голоса, но он шел отовсюду, вокруг меня, обволакивал меня. Отражался от тумана многочисленным эхом, искажаясь до неузнаваемости.
Где ты?
Ноль ответа.
Кто плачет? Где ты?
Я дернулся вперед, но серый туман словно сгустился, не пуская меня. Я не смог двинуться с места.
НО МНЕ НАДО!
Я со злости (или упрямства) рванулся вновь, но туман еще больше сгустился передо мной. И в нем появились отдельные темные образования, почему-то напомнившие мне глаза, над которыми возвышались громадные брови, которые к тому же нахмурились.
Вот бред, у тумана нет глаз. Это просто психоз, плод больного воображения. Я уже очень долго провисел тут, и, наверное, потихоньку стал сходить с ума.
А кстати, сколько времени прошло с тех пор, как я здесь "поселился"? День? Два? Год? ВЕКА?
Время потеряло свое предназначение. Что для вечности какое там время?
Я бросил свои попытки пробиться сквозь туман. Во мне расползлась обреченность.
Вскоре плач стих, и мне было суждено вновь остаться висеть в полной тишине.
...одиночество...