Фесенко Виталий Федорович : другие произведения.

Может, свидимся ещё?.. (эпизод на минном поле)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Июль 1942 г. Последние дни обороны Севастополя. По разному складывается судьба двух сослуживцев, главных героев повести. Одному из них, Гурскому, удается эвакуироватьсяна едва ли не на последнем самолете, другой - Ковалев - попадает в плен, затем - сталинские лагеря. Они встречаются случайно через 12 лет после войны на московском вокзале. Ковалев рассказывает о последних днях обороны Севастополя... В приведенном отрывке повествуется о разминирование немцами минного поля русскими военнопленными как живым щитом. Текст был опубликован в газете "Литературный Крым" Љ15-16(162-163), 29 апреля 2005 (http://lit-crimea.narod.ru/). Здесь приведен с некоторыми исправлениями и изменениями.

Виталий Фесенко

  

Может, свидимся ещё?..

Отрывок из повести

  

Моему отцу Фесенко Ф.С. и всем
героическим защитникам Севастополя.

"... и к тридцать пятой батарее не пробиться,
парад последний на обрыве состоится...

Прости нам бегство, город наш родной".

(Из песни)

  
   ...Наша бесконечная колонна растянулась, как грязно-серая змея, от маяка до самого Севастополя... и на всём пути мы видели, как расправляются с нашим братом... Когда обходили Камышовую бухту, наблюдали, как внизу, у воды, фашисты расстреливали пленных... Загоняли в воду по десять человек, а сами, лёжа в трусах на берегу, стреляли по ним спокойно, как в тире... Одну десятку убьют - загоняют в воду следующую...
   Стояла страшная жара... Мы ещё не прошли и половины пути, а голова колонны была уже, наверное, в Севастополе... Перед нами прогнали не одну тысячу пленных... и обочины дороги были завалены убитыми... Стреляли всех, кто отставал или падал от истощения, жажды и жары... Иногда немцы стреляли просто так, поверх голов... а если хотелось, то и прямо по колонне... В нас стрелял каждый, кто хотел, потому что мы были защитники Севастополя, а этого нам фашисты не могли простить... Трупы людей и лошадей лежали и разлагались уже много дней... и неистребимый запах гниения в горячем воздухе добивал тех, кто уже не мог переносить ни жажду, ни жару... Многие падали, и их тут же добивали... И хотя я не страдал от жажды, как другие, но от жары и зловония совершенно одурел... шёл по инерции вместе со всеми, с трудом понимая, что происходит вокруг... Но одно я твердо помнил, что не должен ни упасть, ни остановиться... Над колонной постоянно слышались автоматные очереди, а это значило, что ещё кого-то не стало...
   К Севастополю подошли уже к вечеру... силы у всех были на исходе... С холма, где нас остановили, чтобы подогнать отстающих, в лучах заходящего солнца была видна вся нескончаемая колонна... Она одним концом уползала по холмам за горизонт, к морю, а другим уже вошла в страшные, чёрные, окутанные дымом развалины Севастополя... Я знал, Федя, что Севастополь сильно разрушен, но представить себе не мог, что так... Вместо белокаменного города торчали скелеты разбомблённых и сожжённых домов... улиц не было - всё завалено грудами камня и железа, везде сгоревшие машины, трамваи, танки, орудия... И повсюду трупы... трупы людей и лошадей, раздувшихся, как бочки... И всё это, как дымовой завесой, было покрыто мглой - тлели и дымились недогоревшие руины... и к запаху дыма, пороха и палёного мяса примешивался всё тот же невыносимый запах разложения...
   Нас, перестроив, гнали по узким проходам, между завалами на бывших улицах... В этих обгоревших развалинах трудно было узнать наш Севастополь... Но больше всего поразило, что ещё были живы жители города... Женщины, дети, старики и старухи стояли среди этих дымящихся развалок по обеим сторонам бывшей улицы и с болью и горечью всматривались в лица пленных, которые целый день проходили мимо них... Они надеялись увидеть кого-нибудь из своих близких: отцов, мужей, братьев или сыновей... Некоторые кидали в колонну что-нибудь из еды - сухари, картошку, но охранники отгоняли их, угрожая автоматами... Многие женщины принесли вёдра с водой, кружки, банки и, подойдя к пленным, пытались хоть кого-то напоить. Но охранники сапогами выбивали у них вёдра из рук и отбрасывали на камни... А один гад из автомата изрешетил ведро прямо в руках у старухи... Женщины попрятались, но вскоре кто-то придумал, как передавать воду... Они брали тряпки, косынки, рвали свои потрёпанные блузки, мочили их в воде и издали швыряли мокрые комки проходящим... Тот, кому повезло поймать, выжимал воду себе в рот, вытирал или смачивал голову и бросал тряпку обратно, уже другим женщинам... Конечно, всех напоить они не могли, но для кого-то эти несколько глотков были спасением...
   Колонну гнали по балаклавской дороге... и наконец нас привели на "Куликово поле", где фашисты устроили временный лагерь, огородив "колючкой" бывший аэродром... Вокруг эсэсовцы с собаками... А народу там уже было несколько тысяч, так что не то чтобы лечь, сесть можно было с трудом...Теснота, духота... все потные, грязные... И опять сразу началась тщательная "фильтрация": предатели из татар, переодетые в немецкую форму, шныряли среди пленных, выискивая евреев и подбивая нас выдавать комиссаров... Всех подозреваемых заталкивали в специальный ограждённый загон... Когда там собралось человек сто, увезли на расстрел...
   Ночь не принесла ни прохлады, ни облегчения... Трудный переход, голод, а главное, жажда сделали своё дело - многие, особенно из раненых, к утру погибли... Фашисты приказали вытаскивать их за ограду и сваливать в одну кучу... Вскоре была уже не куча, а гора...
   Утром из нас отобрали двести человек и сказали, что пойдём на работу... Я тоже попал в эту команду... Дали по кружке какой-то бурды и погнали в сторону Балаклавы... Перед Золотой балкой свернули влево и остановились у края Сапун-горы... оттуда, сверху, вся долина как на ладони... направо видна Балаклава и кусочек моря... Посадили всех на землю - охрана вокруг... Вышел офицер и на корявом русском языке стал объяснять, что нам предстоит очень ответственная работа и, если мы её добросовестно выполним, нас будут очень хорошо кормить и переведут в лучшие условия... Но сначала, как он сказал, надо "делат ещё один короший фильтрация", потому что они знают, что среди нас есть и комиссары, и командиры, и евреи... Всем, кого назвал, он грозно приказал: "Встать!..". Но никто не поднялся... он орал, требовал ещё и ещё раз, угрожал... и только после третьего раза начали медленно подниматься - сначала один... за ним другой... и вдруг поднялись сразу все! Все двести человек! - Ковалёв дёргал Гурского за рукав, он опять был здесь, за столом, потому что ему необходимо было поделиться с кем-то этой счастливой минутой. - Представляешь, все двести человек! - По щекам его текли слёзы радости, а глаза лучились счастьем. - Офицер обалдел, не мог слово выговорить... сначала побледнел, а потом стал красный как рак и давай орать, топать ножками... Он брызгал во все стороны слюной... потом выхватил свой поганый пистолет, стал бегать вдоль строя и совать его каждому под нос... Но все угрюмо уставились в землю и не обращали внимания на его бешенство...А внутри у нас всё ликовало! Это была победа, Федя!.. Какая это была красивая победа... - Его глаза опять затуманились. - Да, то была настоящая братва... Все мы были разные, едва знакомые... среди нас были русские и белорусы, украинцы и грузин... были и евреи, и два казаха, которые с трудом по-русски говорили... Это только те, кого я знал, а там, думаю, были все, кто жили в нашей огромной стране... Но какой бы национальности они ни были, они все оказались, Федя, настоящими людьми... Никто не попытался спасти свою шкуру - все встали... все двести человек!.. Ты понимаешь?! - Ковалёв задумчиво покачал головой. Гурский уже не скрывал слёз и вытер глаза платком. Ковалёв, что-то вспомнив, улыбнулся. - А офицер аж вспотел, он уже устал бегать перед нами... весь изругался на своём поганом языке... Потом спрятал пистолет и, потыкав в нас пальцем, заорал: "Ви есть большой дурак!", при этом постучал кулаком себе по башке, и что-то приказал конвоирам... Они подлетели, стали пинать нас сапогами и тыкать автоматами в грудь... заставили всех встать, сбили в колонну и погнали с Сапун-горы вниз, в долину... Мы торжествовали, ведь не посмели гады нас перестрелять!.. Но почему?.. То, что мы рано начали радоваться, стало ясно, когда мы пришли на место "работы"... Внизу, в долине, нас остановили перед большим полем, длиной метров двести... оно было всё помечено красными флажками, а с краю лежала куча палок - метра по полтора длиной и стояли автоматчики... Офицер объяснил, что это... минное поле, что его заминировали коммунисты и комиссары, а теперь... нам надо будет его разминировать... Вот, оказывается, почему, Федя, нас не расстреляли там наверху... и многие теперь пожалели об этом... Всучили каждому в руки по палке, построили в две шеренги по сто человек... расстояние между нами - метра полтора... Вторую шеренгу поставили через два метра позади первой, сместив так, чтобы перекрыть просветы... Я был во второй шеренге, а за нами, метрах в пятидесяти, шеренга автоматчиков... Офицер показал, как нужно работать палкой - щупом, предупредил, что кто будет "арбайте плёхо, тот есть капут!" и, отбежав подальше назад, крикнул: "Форверст - Вперёд!.. Ноги, Федя, стали, как ватные, приросли к земле... Но было не страшно, потому что я шёл со всеми, а мы уже сделали свой выбор там, наверху... Посмотрели мы друг на друга, попрощались.... Слева от меня стоял украинец Мыкола, справа - грузин Шалва, как сейчас помню, а впереди - два казаха, маленькие такие... - Ковалёв уже не мог сдерживать слёз, и они, чистые и прозрачные, медленно стекали по его впалым щекам. ­- И мы пошли, Федя... Вдруг через три шага кто-то запел слабым, сиплым голосом: "Наверх вы, товарищи, все по местам"... и тут же его поддержал второй, потом третий, четвёртый, и уже все двести человек, как единый хор, пели: "...последний парад наступает..." - Ковалёв всхлипнул. - И тут раздался первый взрыв, где-то на правом фланге... Инстинктивно присели, но сзади поверх голов ударили автоматчики, и все опять двинулись вперёд... А песня продолжала звучать... Раздался второй, третий взрыв, но все с каким-то остервенением продолжали петь... Песня перекрывала крики и стоны раненых, автоматные очереди, добивающие тех, кто остался ещё жив, но был искалечен... Мы не оглядывались назад и не смотрели в сторону очередного взрыва... смотрели только вперёд... Вперёд, куда шли... Молили Бога, чтобы провёл по этому адскому полю... И песня помогала нам... она давала силы идти дальше... Ты знаешь, что я всегда любил петь... - он опять всхлипнул, - но так, как тогда, там, я никогда не пел... Как я пел, Федя!.. Взрывы раздавались то слева, то справа, нас расшвыривало взрывной волной, засыпало землёй и камнями, секло осколками... забрасывало тем, что оставалось от наших разорванных товарищей, заливало чужой кровью... но мы поднимались, шли и пели... - Ковалёв, всхлипывая, еле слышно запел: "Не думали, братцы, мы с вами вчера, что нынче умрём под волнами..." Чем ближе был конец этого проклятого поля, тем слабей становился наш хор и тем меньше оставалось живых... Уже не было рядом ни грузина, ни украинца Мыколы, ни двух казахов, ни многих и многих тех, кого я так и не узнал... Последние несколько метров, оставшиеся до спасительного ограждения, где кончалось минное поле, казались бесконечными... Но наш слабый, уже нестройный хор, а живые были в десятках метров друг от друга, продолжал звучать... Мы, оглушённые и контуженные, как безумные, продолжали исступлённо петь охрипшими и уже сорванными глотками: "Не скажет ни камень, ни крест, где легли во славу нерусского флага..." - Последние слова Ковалёв уже не пел, а шептал, губы его дрожали, и он закрыл рот ладонью. Потом, утерев слёзы, он продолжил: - На самом последнем метре, у самого ограждения всё-таки рванула мина... и разнесла в куски последнего из наших товарищей, которым не суждено было перейти это поле... Кто он был?.. Не знаю... Да разве важно, был ли он русским, евреем, татарином или украинцем?.. Важно, что это был Человек!.. Причём наш человек, который шёл с нами по этому смертному полю... Теперь мы, оставшиеся в живых, были навсегда связаны кровью наших товарищей, которые своей смертью спасли нас... Я понимал, что эта связь навсегда...
   Последний взрыв поставил точку в нашей песне... Перешагнув ограждение, мы без сил, как подкошенные, повалились на землю... Меня трясло, как в лихорадке... Остальные были не лучше... - Ковалёв попытался улыбнуться. - Федя, а ведь я опять оказался везучим... Да.... да... - Он покачал головой, помолчал и уставился в окно, как будто там и было это проклятое поле. Рассказ Ковалёва застывал горькой тяжестью в душе Гурского. Было трудно вот так, молча слушать эту страшную историю и понимать, что это всё могло произойти с тобой и что, может быть, именно Ковалёву выпала судьба, предназначавшаяся тебе. - Ковалёв оторвал взгляд от окна и продолжил: - И вот только теперь мы оглянулись назад и увидели тот путь, который прошли... Картина - страшная... Всё поле было перепахано, ещё дымящимися воронками... а между ними, на всём пространстве, разбросаны останки разорванных человеческих тел... убитых и добитых раненых... Над полем уже кружились какие-то чёрные птицы... а к нам приближалась, как чёрная стая, шеренга фашистов... Они шли по залитой кровью дымящейся земле, разбрасывая грязными , окровавленными сапогами части человеческих тел... Вот это, Федя, и была война, будь она трижды проклята... - Ковалёв вытер корявой рукой мокрое лицо и вздохнул. - Стали собираться в кучу все, кто остался жив... а до крайнего от меня было метров сто... Шли все как пьяные... Подошли... обнялись... кто-то плакал... а большинство и этого уже не могли... В живых нас осталось... шестнадцать человек... Представляешь, Федя, из двухсот - шестнадцать!..- Ковалёв закрыл глаза ладонями. - Я не мог видеть себя со стороны, но, посмотрев на других, понял, что выгляжу так же... А они были оборванные, замызганные, грязные... гимнастёрки в сплошных тёмных пятнах запёкшейся крови... а лица... лица как прокопчённые - одни глаза и зубы видны... и по этой черноте - пот, перемешанный с грязью и кровью... и не поймёшь, с чьей... Да, мы все были с ног до головы забрызганы чужой кровью... Вот уж действительно были окроплены... окроплены... Собственные раны никто не считал, это уже были мелочи: одному оторвало пальцы, другому посекло мелкими осколками лицо, третьему выбило зубы... кому-то отсекло ухо, а мне распороло осколком щеку... - Ковалёв ткнул обрубком пальца в свой рваный шрам на щеке. - Да, было, конечно, больно, но жить можно... Все ещё не могли поверить в то, что остались живы... После страшного напряжения сразу не стало сил... и было ощущение, что для нас война уже закончилась... Подошли фашисты... Они с удивлением рассматривали нас, как диковинных зверей, заодно проверили, нет ли тяжелораненых, чтобы пристрелить... Мы подумали, что, может быть, и нас, живых теперь перестреляют... Быстро поднялись на ноги и сбились в одну кучу... Конечно, грязные, оборванные и окровавленные, мы представляли жалкое зрелище, но, прижавшись плечом к плечу, мы чувствовали себя единым целым... Фашисты показывали на нас пальцами и смеялись... Так им было, Федя, весело... Подошёл офицер... Он не скрывал удовлетворения, сказал: "Зер гут! Ви есть короший зольдат, корошо арбайте, за это будет получат короший зупе!" и захохотал... а за ним и все фашисты заржали... И такая, Федя, меня охватила злоба... но сдержался...
   И погнали нас опять, как скотину, в лагерь... А сил уже никаких... Чуть не сдохли, пока заползли на Сапун-гору... Наверху остановились и взглянули вниз, на долину, и увидели тот маленький, ещё дымившийся, клочок земли - нами разминированное поле, где остались сто восемьдесят четыре наших товарища... которые ещё полтора часа назад встали здесь как один и показали фашистам, что мы люди... Постояли там всего минуту, а запомнилось то, что видел сверху, на всю жизнь: дальние горы, широкая долина, а в ней дымящийся квадрат красноватой земли...

11. 04.05 г.

   Џ Вит.Фесенко
   Виталий Федорович Фесенко,
   http://www.vit-fesenko.narod.ru [email protected]
   99055, Севастополь, ул.Хрусталева, 131-3 тел. (380 692)45-71-46
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"