Небольшой зал укрыла сценическая полутьма. Расставленные, казалось бы, в беспорядке свечи и лампы лишь подчёркивали её бутафорское происхождение: здесь две свечи - огарок, распластанный по столу, и совсем новенькая, только-только потёкшая - выхватывали из мрака часть ветхого, неказистого стеллажа и рядок пыльных, давно уж позабытых свитков, да череп с потрёпанным пером в глазнице. Там, прижатая к тумбочке керосиновой лампой, светлела кипа исписанной шариковой ручкой бумаги. Тут, под газовым рожком привалилась к стене глыба, иссечённая рунами, рядом же валялся инструмент - зубило и молоток. В уголке, под еле тлеющей лампадой без иконы мерцала позолотой толстая книга, а под матовым бра медью - громоздкая пишущая машинка. Напротив - я, полулежащая на тахте в обнимку с ноутбуком, тот подмаргивал голубой лампочкой.
Настроение моё было подстать окружению - сценически мрачное. Впрочем, наигранность уже уходила, а радость, светлая улыбка возвращаться не желали. Да и с чего бы? Завтра книгу сдавать, а у меня... Нет, она у меня написана, вот только не хватает самой малости, той, из-за которой книга - не книга. И мне, знаю, не успеть... даже здесь, где завтра - нечто расплывчатое, неопределённое, своё. Но даже здесь оно наступает. Не вечно же растягивать время! Хотя в прошлый раз неплохо получилось, грех жаловаться: Уэллс, который Герберт, вышел на загляденье. А какой писатель! Я уже собралась его к нам перетащить, но с соавтором не договорилась, рассорилась, а потом новые идеи покоя не давали - когда со старыми возиться?
Легко сказать, малость - конца, последней точки не хватает! Оттого и обидно вдвойне! И если бы что-то путное в голову шло... Может, уговорить издателя на двухтомник? Мол, это - первая часть, а потом продол...
Нет! Нет-нет-нет! Хватит и Наполеона. Как им восхищались! Какие дифирамбы мне пели! Сколько раз переиздавали! Вот я и поддалась на уговоры, купилась - где на искренний восторг, где на радующую лесть - и дописала. Критики ядом изошли - и шедевр загубила, и опять Елену приплела да к старой работе внимание привлекаю. Я, между прочим, в этот чёртов остров пальцем случайно ткнула! Видели они его вообще на карте? В него же, да ещё на глобусе, сколько ни прицеливайся, с первого раза не попадёшь - я вот трижды пыталась. А они мне тотчас и Елену Прекрасную припомнили - "бездарный любовный роман". Да кто их Гомер без моей Елены?!! А Святая Елена? Неправдоподобно? Слащаво? Нудно? Конечно-конечно, тогда в моде мученики были, а мне на моду наплевать, особенно, когда она мне не по вкусу... И всё равно "После Эльбы" разошёлся тем же тиражом, что и "Корсиканец", а под шумок и "Елену, мать Константина" снова допечатали.
Всё-таки взяться за дилогию? Нет, мало - тогда без серии не обойтись... Эх, не зря же говорят - не берись за дело, которое не по зубам. Надо, надо покорять вершины, но и трезво оценивать себя - тоже. Не получилось: поначалу, когда пришла "гениальная" идея, не понимала, чем всё обернётся, с чем придётся столкнуться, а потом ослепил успех - где уж остановиться! Сколько я юлила, сколько Вась Пупкиных и Джонов Смитов остались Васями Пупкиными и Джонами Смитами на горе, а то и гнев поклонников... Чернильница и перья! Я убедила всех, что это - новое слово в литературе, хотя больше, чем на запятую, оно не тянет. Потом же сама за "Революционера с Лены" пострадала, зато Наполеон снова в массы ушёл. Но дело не в том - мне удалось! Я всё-таки получила рукопись, свою книгу, обо мне, Романистке! Я имела право... что уж! Я должна была её продолжать и так, как мне захочется, привидится.
Тогда на радостях наклацала на машинке - та, чудище, только-только появилась - удобный ноутбук (правда, не учла одну мелочь: представления не имею, от чего он работает, да ляп исправлять боюсь - развалится чего доброго, а новый таким же не выйдет). Затем обставилась, в доме уют навела. Покуролесила немного. И аванс весь заодно извела. Так ведь не жалко - роман хороший получался... пока не пришёл срок, то самое завтра, которое, сколько ни тяни, а наступит. Пора ставить точку.
Только теперь я поняла, на самом деле, поняла, что конец романа - это смерть. Сейчас - моя. Эх, знала б, что придётся выдумать самоубийство, не взялась бы... И ведь придётся выдумать - неустоечки у нас ещё те... Может, и впрямь - многотомник сварганить? И устать от самой себя? Ползти по вечности, вспоминая прошлые успехи, и знать, что всё это - лишь агония? Завидовать молодым и талантливым, преграждать им путь, вместо того, чтобы радоваться рождённому ими чуду? Э нет, такая вечность мне не по нраву - она ведь действительно вечная, не понаслышке знаю. Мне ещё повезло: успела избавиться, отыскала выход - возвращаться к тому же не хочу.
"Упала счастливая и бездыханная на пол"? Пошло. Неправдоподобно.
"Спасала мир, а сама погибла"? Туда же! Ни красоты, ни тонкости, ни чувства.
О! Открытый конец! Пусть читатель сам за меня додумывает, так, как желает - и сколько вариантов, и все правильные, совершенные... Нет, только не сейчас, не для меня. Нет той прелести, наслаждения. Фальшиво! Должна быть точка, конец! И ничего... и всё далее.
Закольцевать сюжет? И добиться лишь нового парадокса? Идти по кругу, зная, что произойдёт, и не иметь права, никакого права созидать, творить... жить! О нет, тогда уж лучше серия.
Что же делать?! И не бросишь же - извините, мол, не могу, дописывайте сами. Поздно. И беда не в позоре - не в насмешках коллег и обиде читателя, я со своими "Иван Ивановичами" натерпелась, переживу и это. Главное - учиться и не сдаваться. А здесь иное. У нас не бывает просроченных контрактов - неустойка и впрямь страшна. Вычеркнут из романистов, навсегда вычеркнут, будто и не было - и выстраданное тобой, любимое, может, не всегда прекрасное, а вовсе чудовищно уродливое, но твоё окажется чужим. Лучше уж смерть!.. И книгу всё едино заставят дописать.
Вот же! Загнала себя в угол! Я в сердцах хлопнула ноутбуком и отшвырнула, затем, охнув, вскочила - по чёрной, едва видимой в полумраке крышке зазмеилась трещина, индикатор тревожно и часто замерцал, потом погас. Всё, малыш умер, но я не бросилась к нему с причитаниями. Не до того - меня осенило!
Та-ак, тумбочка, кипа на ней. Ах, не то... хотя неплохой романчик... но где же она? Ну да, внутри!
Суетливо отворив дверцу, вытянула мою рукопись, себя. Вздохнула, успокаиваясь, подкрутила ручку лампы: огненный язычок взметнулся к узкому горлышку, облизал острый краешек и растворился без следа - керосин кончился. Метнулась к бра. Снова вздохнула. И лишь после осмелилась глянуть на последнюю страницу - сначала мельком, затем внимательно. Так и есть! Ни полумрака, ни терзаний, ни даже сломанного ноутбука - я же не писала. Но выходит... кто-то пишет меня?
Аа-а!!! Я схватилась за голову, падая. Какая разница?! Какая, к чёрту, разница?!! "Матрёшка"! Ненавистная, омерзительно банальная, до боли фальшивая "матрёшка"! И ты там, коллега, ошибся, да?
Мне надо подумать. Нам надо подумать. Давай уж вместе, а?
Не могу. Всё - стучитесь в дверь, рука выведет сама, уж всё равно что... Сдался огарок при черепе, уполовинилась его соседка, перегорела лампочка за матовым стеклом, а ко мне так никто и не заглянул. Тишина и тьма смешались, никем не тревожимые... Душно. Уйти бы. В дверь не хочу - за ней не лучше. Где-то было окно... За портьерой, справа от лампады...
Свет. Яркий, настоящий, тот, о котором мечталось. Рывок, недовольный скрип старой рамы - и ветер, одуряюще свежий.
Я шагнула на подоконник - с той стороны его омывало озеро. А я и не знала... Ещё один шаг - и в окружении непуганых рыб поплыла к островку, задыхаясь, выбралась, присела на траву и запрокинула голову. Там - ещё одно, другое, но такое же голубое и ласковое озеро: по небу с лёгкими облаками плавно скользил кто-то хищный. А рядом - или вокруг меня? - настырно и весело стрекотали... Вот она жизнь! Жизнь, которую пишу я - и никто другой. Ведь не стоит же упоминать о каждом вдохе-выдохе и, тем более, о какой-то сломанной железяке... Я. И не нужны мне для этого ни ручка, ни машинка, ни... Озеро вдруг подёрнулось рябью, рыбки метнулись вглубь, а пристроившаяся под боком утка с диким вскряком рванула в небеса. Пришли всё-таки, стучат. Пора возвращаться.
И снова вокруг меня пыльная духота и дурманящий аромат бумаги... Я беспомощно оглянулась на озеро. Да, там жизнь, но и здесь - тоже. Я не могу не писать...
Редактор - ага, сам прибыл, знал, всё знал - встряхнул рукопись, осторожно разлепил промокшие листы, взялся за последние.
- Э-ээ?
- Я просмотрю вашу часть, - объяснил он. - Интересно, насколько вольное продолжение сочетается с оригиналом.
Он справился быстро - профессия такая - и недоумённо посмотрел на меня.
- И как?
- Не хотите, хм, отредактировать?
- Плохо?
- Нет, - покачал он головой. - Хорошо. Может быть, даже очень хорошо. Слишком. Но... мы не напечатаем этого.
- Почему? - удивилась, не совру, что искренне. - Если хорошо...
Редактор долго-долго пытался что-то прочесть в моих глазах, но так, наверное, и не прочёл. Сердито дёрнув краешком рта, гость отдал мокрую рукопись и развернулся.
- Выиграли, чёрт вас побери! Выиграли.
Ушёл. Я бросила роман на тахту, с разбега вскочила на подоконник и нырнула - у островка качалась лодочка, на ней легко добраться до дальнего берега, а там лес и горы...
Не понимаю, теперь и впрямь не понимаю. Они хотели моей смерти - и получили, так отчего же они не довольны?.. Я взялась за весло, другое, улыбнулась солнцу... Интересно, рукопись высохнет или окончательно размякнет? Неважно - последние слова всё равно не исчезнут. Последние. "Она бросила писать. Навсегда". Они хотели смерти - и романистка умерла.
Я снова улыбнулась - солнышко ответило. Кажется, я сгорела.