Голубева Юлия : другие произведения.

Цена величия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Отредактированная версия

  
   ЦЕНА ВЕЛИЧИЯ.
  
   Я хорошо помню, как начался консулат Квинта Плавтия и Секста Папиния, двадцать второй год правления Тиберия. Имя его стало ненавистно не только простому народу, но и знати, трепещущей в ожидании новых доносов и казней. Цезарь натягивал узды правления железной рукой даже на Капри, ничто не могло укрыться от его недремлющего ока, и, подобно Аргусу, он держал в напряжении сенат и всю огромную Римскую империю.
   Вечный город уже привык к творящимся вокруг ужасам. Этой зимой разразился финансовый кризис и по-прежнему царил произвол обвинителей.
   Имя славного Германика все чаще с тоской вспоминалось в народе, свою горячую любовь к безвременно ушедшему герою Рима квириты перенесли на его сына - Гая, которого прочили в продолжатели великих дел отца. После раскрытия заговора префекта претория Элия Сеяна, погубившего старших сыновей Германика, его вдову Агриппину и сына самого Тиберия, народ точно обезумел в своей любви к Калигуле. В праздничные дни за его здравие приносились жертвы, потому что подозрения, что Сеян, осуждая перед сенатом Нерона и Друза, действовал по тайному велению Тиберия, переросли во всеобщую уверенность, и дальнейшая судьба Сапожка вызывала опасение, несмотря на то, что на форуме прилюдно было объявлено, что старый император усыновляет Гая Цезаря и нарекает своим наследником. Он, невзирая на молодость, был назначен вначале квестором, затем провозглашен понтификом. И народные волнения утихли, даже известия о прекращении выплат на устроение общественных игр, на строительство и освящение храмов, квириты встретили молча, как и то, что отныне лишены права голоса в выборе консулов и магистратов.
   Но легкие облака над выжившими членами семьи Германика понемногу начинали сгущаться. Подрастал внук Тиберия - Гемелл, возможный наследник, и цезарь все чаще стал вызывать его к себе на Капри, пытаясь побороть его нелюдимость и дать достойное воспитание. Все чаще всплывали различные слухи о порочности Калигулы, о том, что он, переодетый публичной девкой, навещает дешевые лупанары и беспробудно пьянствует в компании актеров и гладиаторов, оставшихся не у дел после запрещения зрелищ. Пока в обществе на это мало обращали внимания, прощая молодости ее ошибки, к тому же префект претория Гней Невий Серторий Макрон, двигающий рычаги власти, был лучшим другом Калигулы и не давал ход многочисленным жалобам.
   Все три сестры Калигулы были замужем, Тиберий сам подобрал им мужей, но из-за слухов, витавших вокруг инцеста меж Калигулой и Друзиллой, пристроить последнюю оказалось труднее всего, но случайно, увидев ее в общественных садах, к ней воспылал горячей любовью Луций Кассий Лонгин, экс-консул, замечательный молодой человек мягкого нрава, и без долгих раздумий вступил с ней в брак.
   Муж Агриппиниллы, Гней Домиций Агенобарб, человек, славный не столько древним родом, сколько разнузданными пороками, без конца пропадал в лупанарах и судах, растрачивая огромные деньги на гетер и подкуп судей, отводивших жалобы на его буйства и скандалы. Но, несмотря на дикий нрав, он ладил с женой, хотя иногда ей приходилось прятать синяки и ссадины. Ливилла же нашла с мужем, изысканным патрицием и прекрасным человеком, чуждым всяким порокам, полное взаимопонимание и наслаждалась семейным счастьем, изредка балуясь случайными связями с молодыми людьми.
   Сам Гай Цезарь, несмотря на настояния цезаря, своего приемного отца, не спешил связывать себя узами брака, предпочитая вольную жизнь и всякий раз ссылаясь на неудачные женитьбы братьев и Друза, сына Тиберия. Все знали о неприглядной роли Ливиллы, его тетки, вступившей в заговор с Сеяном и отравившей мужа, единственного наследника цезаря, чтобы открыть дорогу к власти своему любовнику. А Эмилию Лепиду, жену брата Гая Друза, осудили в феврале. Эта скандальная порочная женщина, еще при жизни мужа преследовавшая его ложными обвинениями и добившаяся его гибели из-за щедрых подачек Сеяна, но оставшаяся безнаказанной, привлекается к суду за любовную связь с рабом. Ходили слухи, что доносчикам щедро заплатила Агриппинилла, любившая брата противоестественной любовью и тяжело перенесшая его гибель. Незадолго до начала процесса она вкралась в доверие к обычно осторожной Лепиде и, что наиболее вероятно, проведала о ее сердечных тайнах и привычках. Эмилию Лепиду застали в постели с рабом, и она сама, не пытаясь оправдаться, положила предел своей жизни. Это стало единственным событием, что затронуло семью Германика.
   Год этот не предвещал никаких перемен для Гая Цезаря и его сестер, жизнь продолжала течь размеренно, наполненная бездельем, наслаждениями и незначительными событиями... Но это оказалось лишь затишьем перед бурей, что потрясла Рим после приезда той, кому суждено было вмешаться в судьбы всех и ввергнуть империю в хаос и сумасшествие.
   История моя началась на апрельские календы, в благословенный день Венералий, праздника любимого римлянами.
  
  
  
  
   I
  
   Торговый финикийский корабль, грозно ощетинившись рядами поднятых весел, стоял недалеко от Остии. Туман густой пеленой висел над морем, обволакивая судно молочной пеной. Слабые отблески остийского маяка изредка прорывали белесую пелену, и гребцы отдыхали, выжидая, когда взойдет солнце и ветер разгонит туман.
   Смуглый финикиец, владелец корабля, заметно нервничал, его длинные пальцы нетерпеливо барабанили по бортику. Досадная задержка его раздражала. Плавание с самого начала шло неудачно. Из-за пробоины намокла часть тюков с благовониями, а некоторые амфоры с драгоценным вином оказались надтреснуты. Пробоину за немалые деньги залатали в порту Александрии, на судно погрузили закупленную по случаю отборную пшеницу, но то ли египтянин оказался мошенником, то ли виновата была проклятая сырость в трюмах, - груз оказался подпорчен расплодившимся с невероятной скоростью жучком.
   Финикиец еще раз горестно вздохнул, прикинув в уме убытки, и в очередной раз пожалел, что взял недостаточную плату со своих случайных пассажиров. В Александрии к нему подошел пожилой римлянин и, не назвавшись, попросил доставить в Остию его семью. Торговца пленили дивные глаза его дочери, закутанной в паллу, и он согласился, надеясь в тайне на более близкое знакомство с таинственной римлянкой. Но он разочаровался, девушка ни разу не показалась из своей каюты, преданно ухаживая за больным отцом, жестоко страдавшим от морской болезни. Зато его жена, пышнотелая матрона с величественной осанкой, не в меру разговорчивая и злоязычная, не давала покоя своими беседами, но выведать, кто они и зачем едут в Рим, финикиец так и на смог. Болтливая матрона тут же замолкала или принималась разглагольствовать на другую тему. Поэтому, едва завидев берега Остии, торговец вздохнул с облегчением, уставший от несносной женщины и непонятных тайн.
   Финикиец мысленно взмолился далеким богам его родной земли, но даже малейшая рябь не всколыхнула море, а туман угрожающе потянулся на палубу, скрыв из вида корабельный нос, украшенный гордым ликом Астарты.
   И тут боги ниспослали финикийцу утешение! Таинственная римлянка с прекрасными глазами появилась на палубе, видимо, известие, что показался остийский маяк, уже достигло каюты. Она быстро огляделась по сторонам, с наслаждением вдыхая морской воздух, и встала на носу, нетерпеливо вглядываясь в даль. Ее маленькая изящная ножка, обутая в желтую сандалию, раздраженно постукивала в такт неторопливым взмахам весел.
  -- Юния, запахнись! Подхватишь простуду! - крикнула ей матрона, показавшись следом на палубе. Но девушка лишь досадливо отмахнулась, назло отбросив паллу с плеч и распустив взмахом руки чудные белокурые волосы. - Вот бесстыжая! Марк Юний, не стой, как истукан, скажи своей дочери, чтоб оделась.
   Пожилой мужчина, с бледным лицом, иссушенным морской болезнью, не отвечая ей, подошел к торговцу. Между ними завязался разговор, в течение которого финикиец не сводил с его дочери масляных глаз.
   Матрона заметила его нескромные взоры, и сама подошла к девушке.
  -- Юния, не позорь славное имя своих предков. Смотри, как вожделенно пялится на тебя этот неотесанный финикиец. Если ты не накинешь паллу...
   Девушка резко повернулась к женщине.
   - Ты мне не мать, чтобы указывать. Здесь, в Риме, все будет по-другому, я не стану больше терпеть твои побои и издевательства.
   Женщина опешила. Гримаса ярости исказила ее миловидное лицо, она замахнулась, но Юния мгновенно перехватила ее руку и, прижавшись к уху губами, зашептала:
  -- Если ты не отойдешь, то окажешься в воде раньше, чем дотронешься до меня еще раз.
   Со стороны казалось, что женщины, дружески обнявшись, беседуют. Финикиец одобрительно кивнул Марку Юнию, но тот нахмурился, однако разговор вновь увлек его, и он перестал обращать внимание на женщин.
  -- Если ты думаешь, что твой ненаглядный Гай ждет тебя, то ошиблась, - голос матроны срывался от негодования. - Ты не нужна ему, каждый в Александрии знает, что у этого сорванца на уме одни шлюхи и драки.
  -- А кто, по-твоему, упросил нашего императора вернуть отца в Рим и восстановить гражданские права и звание патриция, которое он и так запятнал, женившись на бывшей рабыне? Я ненавижу тебя, Кальпурния, ты украла у меня любовь отца и опозорила славное имя Юниев, - глаза девушки разгорелись злым черным огнем. - Я добьюсь вашего развода, когда выйду замуж за Гая, я уверена, он помнит меня.
   Юния отошла в сторону от мачехи, но та не отставала от нее. Огни маяка ярче проступили, разрывая белесый туман. Поднимался слабый ветерок. Девушка молчала и думала: "Гай, мой милый Гай! Я верю в твою любовь и наши клятвы. Мы скоро будем вместе, и Рим склонится к нашим ногам. Ты станешь императором, и весь мир будет принадлежать лишь нам двоим".
   Кальпурния, угадывая мысли Юнии, решила еще подлить масла в огонь.
   - Скоро ты убедишься, что не нужна ему. Кто будет встречать нас? Толпа нищих голодранцев, вымаливая ассы? Достойная встреча для будущей императрицы Рима! Я добьюсь согласия отца посадить тебя под замок и выдать замуж за старого богача. Сама подберу тебе мужа, может им будет вольноотпущенник, который захочет взять дочь славного, но обедневшего Силана? Я сгною тебя заживо, заморю голодом, если ты откажешься пойти против моей воли. Знаешь о казни весталок, которые нарушают обет целомудрия? Тебя ждет эта пытка, я сложу голову свою, но сломлю твой дух, гордая Юния Клавдилла.
   Юния вздрогнула. Она не ожидала такой сильной ненависти со стороны своей мачехи. Когда они жили в Александрии, Кальпурния была при муже ниже травы, лишь в дни его отъездов мучила свою падчерицу, без вины била по щекам и сажала на хлеб и воду. Ее красота, которой она соблазнила Силана, начала увядать, а вот Юния расцвела под жарким египетским солнцем. Когда свои волосы выпадают, несмотря на всякие притирания, а роскошь волос соперницы заставляет посвящать ей эпиграммы поэтов, тут уж без зависти не обойдешься. Что только не предпринимала Кальпурния, чтобы наложить проклятье на падчерицу, все александрийские ведьмы плели козни, зарывали ее волоски в землю на перекрестках семи дорог, кололи булавками восковые куколки, приносили жертвы Гекате. Но черная богиня не хотела помогать им. Только эта бессмертная знала тайну Юнии Клавдиллы и Гая Калигулы, что неразрывно связала их жизни, лишь амулет, посвященный трехглавой Гекате, был тому свидетелем.
   Неожиданно подошел отец. Ему, знатному римлянину, не знавшему страха на поле битвы, вновь стало плохо. Малейшая качка приводила его в ужас, с чем гордое сердце не желало мириться, и он искал поддержку у дочери, а не у язвительной жены.
  -- Кальпурния, спустись вниз, приведи в порядок вещи, скоро мы уже войдем в устье Тибра.
   К облегчению Юнии, мачеха удалилась, послав ей лишь взгляд, полный неприкрытой вражды.
  -- Дочка, почему вы так ненавидите друг друга? Я мечтал, что она заменит тебе мать. Бедная Клавдия даже не успела увидеть, какой ты родилась красивой и голосистой, Танатос унес ее душу на Елисейские поля. Я очень любил Клавдию, а ты совсем не похожа на нее. У твоей матери был скромный нрав, ты же вся в меня, боги ошиблись, у тебя душа воина, а не нежной девушки.
  -- Отец, я не хочу жаловаться на Кальпурнию, но она пророчит мне несчастья, я боюсь ее злого языка, она уверена, что Гай разлюбил меня.
  -- Юния, милая, я бы на твоем месте не стал бы полагаться на чудо. Вы не виделись более десяти лет, разве возможно, чтобы чувства того, кто слывет на всю империю ветреником и распутником, пережили столь долгий срок. Вы были малыми детьми, когда вас разлучили. Подумай, стоит ли тешить себя бесплотной надеждой?
   Черные глаза разгорелись еще ярче. Маленькие изящные ручки сжались в кулаки так сильно, что розовые ноготки впились в ладони.
  -- А кто, отец, вытащил нас из захолустья? Я уверена, что именно Гай, сумел умалить императора Тиберия восстановить тебе гражданские права, которых наша семья лишилась еще при божественном Августе?
  -- Ты хорошо знаешь историю нашего славного рода, но мало что смыслишь в людях. Тиберий справедлив, и твой Калигула тут вовсе не при чем. За эти годы ты не получила ни одной весточки от него. А назвать дивную Александрию захолустьем, - отец гневно поглядел на дочь, - это, право, уже слишком. Вся империя восхищается нашим городом, превосходящим по красе даже суетный Рим. Наша библиотека, храмы, роскошные сады... мне будет не хватать дорогих сердцу мест для прогулок.
   Юния Клавдилла закуталась в свой плащ и, не дослушав, отошла от отца. Ей не хотелось, чтобы он заметил ее злые слезы, никто в целом свете не сумел бы убедить ее в неверности Гая.
   Подул сильный ветер, наконец наполнив парус, и корабль быстро приблизился к гавани, лавируя между стоящими на якоре судами. Статуя огромного Нептуна выросла на берегу. Взгляд грозного бога с широкой бородой и мускулистым торсом устремился в морскую даль, а постамент и нижняя часть туловища были окружены лесами, ваятели еще не закончили свою работу, спеша к ежегодному празднику владыки океанов, и стук их маленьких молоточков разносился по округе, долетая даже до корабля с величественной чужеземной богиней. Мраморные колонны остийского храма Аполлона гордо возносились в небо, теряя свои вершины в тумане. А там далеко был Рим.
   Капитан кричал, что прибыл корабль из Александрии. Юния напряженно вглядывалась в толпу. Работа кипела на пирсе: разгружались суда из далеких провинций, благовония и пряности источали дивный аромат, перебиваемый въедливым запахом свежей рыбы. Рабы таскали на мощных плечах тюки с товарами, перекатывали амфоры с вином из Родоса, тут же калеки, шатаясь меж приезжими, выпрашивали хлеб. Портовые девки зазывали моряков. И вся эта толпа создавала такой невообразимый шум, что у Юнии потемнело в глазах.
   Несколько часов отделяло ее от величия или разочарования, но только боги ведали будущее.
   Они наконец причалили, и рабы сбросили деревянный настил. Финикийский торговец поспешил сойти вниз, забыв попрощаться, и теперь Силану и его семье приходилось терпеливо дожидаться, пока рабы выгружали из трюма товар. Юний шумно вздохнул, ему не терпелось почувствовать землю под ногой, а не зыбкое днище, и пропустить стаканчик-другой вина.
   Попрошайки мельтешили вокруг, норовя что-нибудь стащить. Несколько вигилов важно наблюдали издали за разгрузкой.
   В конце концов, шаткий настил освободился, и Марк Юний, к своему облегчению, наконец, ступил на твердую почву, радостно озираясь вокруг. Теперь галерные рабы выгружали их вещи. Но Юния все еще стояла на корме.
   Где же Гай? Неужели он так и не приехал? Может, не сумел найти ее среди этого скопища людей? Она медлила сходить на землю, напряженно вглядываясь в толпу.
   - Спускайся, глупая гусыня! - раздался рядом голос Кальпурнии. В руках ее был резной ларь с фигурками пенатов. - Нет твоего бездельника, пьянствует в римском лупанаре. Думала встречать ее приедет!
   Юния посторонилась, пропуская мачеху. "Что б ты грохнулась, старая развалина", - только и успела подумать она, как Кальпурния, ступив неверной ногой на настил, поскользнулась и под всеобщий хохот съехала вниз. Силан кинулся к ней и помог подняться, отряхивая столлу. Мачеха была раздосадована, посылая гневные взоры смеющимся и осыпая упреками неповинного мужа. Неожиданно собравшаяся толпа заволновалась, подобно тому, как налетевший ветер будоражит гладь моря, зеваки отхлынули в сторону...
   И случилось чудо, что так ждала Юния! Огромный раб-нумидиец с эмблемой цезаря на груди подбежал к кораблю, взбежал на палубу и пал ниц перед девушкой, протягивая пергаментный свиток.
   - Письмо Юнии Клавдилле. Госпожа, не гневайся за досадное опоздание. Сейчас прибудут твои носилки.
   Дрожащей рукой Юния взяла свиток, но, не успела развернуть, как раззолоченные носилки под белоснежным балдахином, поддерживаемые высоченными черными рабами, приблизились к кораблю. Длинноволосая рабыня посыпала лепестками роз деревянный настил, и жестом пригласила девушку спуститься.
   - Моя госпожа, меня зовут Гемма, я принадлежу тебе, - поклонилась она низко, - нам дан приказ доставить тебя немедленно в Рим на Палатин, где давно уже ожидают.
   Юния медленно сошла, сердце ее счастливо трепетало, ладонь нервно сжалась, сминая свиток с драгоценным посланием, раб поднял ее как пушинку и усадил в носилки.
  -- Какие будут приказы, моя госпожа? Мое имя Ботер, я раб наследника императора, - сказал он, не поднимая глаз. - Здесь для тебя оставлен кошель с золотыми, угодно будет что-нибудь купить?
  -- Передай деньги моему отцу, пусть они найдут достойный экипаж, чтобы добраться до Рима.
  -- Об этом уже позаботились, госпожа Юния, - раб отошел, чтобы отдать приказ к отъезду.
   Юния приподняла занавес носилок, отец и ненавистная мачеха, позабыв приличия, с открытыми ртами смотрели на происходящее.
  -- Да падет проклятье на твою голову, Кальпурния. Злой язык подвел тебя на этот раз. Мой верный возлюбленный помнит обо мне. Отец, встретимся в Риме.
   И рабы, бережно поддерживая свою драгоценную ношу, опустили носилки на изящную повозку, запряженную двумя небольшими тонконогими лошадками, возница хлестнул кнутом, и они тронулись в путь. Рабы-носильщики побежали рядом.
   Юния легла на мягкие подушки, рабыня сняла ее пахнущую соленым ветром столлу, обтерла нежную кожу девушки губкой с душистым маслом, сделала легкий массаж, помогла облачиться в нежно-розовую тунику, надушила благовониями, и принялась расчесывать волосы, ловко укладывая их в замысловатую прическу на греческий манер. Оттягивая с трепетом миг, когда она развернет свиток, таящий для нее все блага мира, девушка посмотрелась в золоченое зеркало и счастливо вздохнула, как она красива, Гай не будет разочарован после стольких лет разлуки. Сердечко затрепетало, увидев торопливый неровный почерк.
   "Гай Цезарь - Юнии Клавдилле.
   Единственная моя! Я ждал тебя все эти годы, ускоряя, как мог, твой приезд. Я люблю тебя, так же сильно, как и тогда в далекой Антиохии, когда перед алтарем Астарты мы давали наши клятвы. Волнуюсь, помнишь ли меня, не привязалось ли твое сердце к другому. Но нет, чувствую всей душой, что осталась ты мне верна, моя незабываемая Юния. Salve!"
   Юния прижала свиток к губам и откинулась на подушки. Все ее надежды, чаяния исполнились. Ошиблась старая Мартина, она будет счастлива со своим возлюбленным!
   Истерзанное разлукой и тревогой, сердечко наконец притихло, наполнившись сладостными воспоминаниями детства...
  
  
   II
  
  
   ... Тот жаркий день, напоенный песком южного сирокко, изменил размеренную жизнь звезды Египта Александрии.
   На улицах было тихо и пусто. Многолюдный рынок опустел, лавки закрылись. По улицам невозможно было пройти, песок из сердца Африки наводнил город. Только старейшины города и Марк Юний Силан вместе с маленькой дочкой в плотно закрытых носилках ожидали в порту прибытия правителя всех восточных провинций. Площадь, окруженная чудными дворцами и храмами, была печально безлюдна. Столбики песка, гонимые ветром, кружились меж колоннами портиков, разбиваясь о многочисленные статуи богов. Священную птицу египтян - мраморного ибиса, с перевитым змеей постаментом, засыпало почти до самого верха, торчал только изогнутый клюв, греческий Гермес в крылатых сандалиях, неподалеку от каменных сфинксов, выглядел не лучшим образом. Лишь белоснежный фаросский маяк вдали сиял во всем своем великолепии.
   Прошел уже не один час, рабы без конца приносили прохладное вино, не спасали даже холодные примочки ни лоб. Маленькой Юнии не сиделось в носилках, она без конца выглядывала, получая всякий раз нагоняй от отца. Песок уже успел набиться внутрь. Наконец корабль бросил якорь. Рабы выстелили дорогие ковры и прикрыли сход огромными пальмовыми листьями, чтоб песок не потревожил правителя. Юния с интересом наблюдала за этими приготовлениями. Ей не терпелось увидеть прославленного полководца и его знаменитую жену. Германик и Агриппина! Повторяя эти имена, она засыпала каждую ночь, и во сне ей снились битвы с воинственными германцами. Ей хотелось стать легионером, а отец смеялся над ней.
   Однако девочка оказалась разочарованной в своих ожиданиях. Знаменитый полководец сошел на берег босиком в простой греческой одежде, за ним следом спустилась женщина, закутанная в широкий плащ. Юния откинулась на подушки. Она даже не пожелала смотреть, как разгружали багаж правителя, как ее отец говорил приветственную речь, ей хотелось домой в прохладу крытого садика с фонтаном. Девочке было обидно, прождать столько часов под обжигающим песком сирокко, и не увидеть огромного, как ей представлялось корабля, множество легионеров в сверкающих доспехах, властного командира, его красивую неустрашимую жену. Но вдруг занавески раздвинулись, и глаза девочки встретились с внимательным взглядом рыжеволосой незнакомки.
   - Вы посмотрите на эту царицу Египта, сидит одна, - сказала женщина. - Давай знакомиться, маленькая Юния Клавдилла. Я - Агриппина.
   Юния удивленно воззрилась на нее, и даже не сразу догадалась отвесить учтивый поклон.
  -- Откуда ты знаешь меня?
  -- Заметила, как маленькая девочка выглядывала из носилок, а Силан сказал, что ты - его дочь. Выходи, отправимся вместе на маяк. Мы с Германиком давно мечтали осмотреть это чудо света.
  -- Госпожа, песок засыплет нас с ног до головы, лучше переждать несколько дней.
  -- А я думаю, не стоит нам медлить.
   Агриппина чуть ли не силой вытащила Юнию из носилок. Юния зажмурилась, ожидая порыва сирокко, но удивлению ее не было предела, когда она поняла, что ветер перестал дуть, будто по мановению руки Сераписа, верховного бога.
  -- О боги! - воскликнула девочка. - Хорошая примета для начинания дел нового правителя. Слава Изиде, теперь голод в Египте прекратится.
   Агриппина обняла ее.
  -- Ты так похожа на мою дочку Друзиллу, она сейчас в Риме, и я сильно скучаю по ней. Пойдем, познакомлю тебя с мужем.
   Однако Германик не столь сильно заинтересовался маленькой девочкой, лишь вежливо кивнув в ответ на ее приветствия. Он внимательно слушал старейшин, которые наперебой жаловались на перекупщиков зерна.
  -- Да, правитель, - торопливо говорил один из них, - зерна достаточно, хотя последний урожай был плох, но амбары ломятся от того, что было ссыпано в них еще два года назад. Перекупщики держат высокие цены, поставляя зерно на продажу в малых количествах. Немногие могут позволить себе купить даже толику.
  -- Я разберусь, - голос Германика был громок, слова произносил он быстро и отрывисто. - Надо созвать совет на площади как можно быстрее. Пусть все соберутся к полудню, и я с ними потолкую.
   Юния с Агриппиной поднялись на маяк. Чудо света поражало своим великолепием. Огромная квадратная башня из белого мрамора, увенчанная поменьше восьмигранной, наверху которой между колоннами каждую ночь зажигался большой костер, указывающий дорогу кораблям. Юния и Силан привыкли лицезреть это чудо каждый день, а вот гости были потрясены его красотой. Германик даже пожелал лично зажечь огонь и долго любовался удивительными статуями, подробно расспрашивая об их хитроумном устройстве.
   Юнию Клавдиллу отправили из порта домой, Агриппина поехала к ним в гости. Девочке было стыдно знакомить ее, знатную римлянку, с мачехой. Отец опозорил достоинство патриция, женившись по любви на вольноотпущеннице богатого александрийского торговца. Но Агриппина оказалась более терпима к традициям и нашла с надменной Кальпурнией общий язык.
   Германик быстро разобрался с проблемами, заставив перекупщиков сдать зерно по доступным ценам. Население Египта ликовало, воздавая славу богам, молясь за здоровье нового правителя, положившего конец бесчинствам торговцев.
   Германик не задержался долго в славном городе Александра. Без лишней свиты, отказавшись от всех приглашений, вдвоем с Силаном, они провели день в знаменитой на весь мир библиотеке, осмотрели грандиозные храмы Сераписа, Персифония, Изиды Лохайской, богини, наиболее чтимой как и Египте, так в Риме, вавилонской Астарты. С Агриппиной они принесли жертвы святыне Афродиты, гуляли по чудным садам, где росло больше тысячи пальм, поклонились праху Александра в прозрачной гробнице.
   Затем Германик уговорил Силана сопровождать его в путешествии по Нилу в глубь Египта, о чем давно мечтал. Юний взял с собой дочь по просьбе Агриппины, жена правителя, тоскуя по дочкам, привязалась к очаровательной малышке с белокурыми кудрями.
   Юния отчетливо помнила это долгое плавание по огромной реке с пузатыми пальмами по берегам. Они осматривали пирамиды, священного Сфинкса, охраняющего вечный сон фараонов, бродили по развалинам древних Фив.
   Но самое поразительное впечатление оставили в детской памяти колоссы Мемнона. Дрожа от ужаса при первых звуках жуткого плача, Юния обхватила колени Агриппины, путаясь в складках ее столлы.
  -- Мама, мама, спаси меня! О, боги! Это наша смерть!
   Германик оторвал ее от жены, резко повернул к себе. У Юнии перехватило от ужаса дыхание, когда она увидела его злые глаза.
  -- Никогда не бойся ничего. Этот колосс нарочно так устроен, чтоб наводить ужас на суеверных людей. У него в горле трубка, а в пустой груди воздух, который, нагреваясь на восходе солнца, как сейчас, поднимается потоком и выходит через горло. И прекрати реветь!
   Но уговорить Юнию, что это не плохое предзнаменование, а просто задумка древнего фараона для устрашения врагов, не получилось. Ее беспрестанные слезы ухудшили всем настроение, а после зловещего происшествия в Мемфисе даже свита и охрана начали перешептываться.
   А случилось вот что. В Мемфисе Германик пожелал осмотреть знаменитый храм великого бога Египта Аписа, воплощенного в виде быка.
   Жрецы торжественной процессией встретили правителя и отвели всех на священный луг. Огромный черный бык с белыми пятнами на мощном лбу и правом боку горделиво щипал зеленую траву. Главный жрец приблизился к нему и, склонившись, долго говорил с Аписом, указывая в сторону приезжих. Бык вначале мирно стоял, но вдруг резко вскинул голову, устремив взгляд блестящих круглых глаз на Германика. Улыбаясь, тот попытался приблизиться, но произошло непредвиденное, бык мотнул головой, развернулся и побежал к стойлам.
   Жрецы в ужасе зашептались: "Апис избрал злое", - это считалось дурным предзнаменованием. Теперь Агриппина плакала, возвращаясь на корабль.
  -- Не плачь, милая, - успокаивал ее Германик. - Не к чему верить чужим приметам. Вернемся в Антиохию и принесем искупительную жертву Юпитеру. Он примет ее, и все будет в порядке.
   Но Агриппина лишь качала головой в мрачной задумчивости. Интуиция не подвела ее. На следующий день Германик получил известия из далекого Рима.
   Давно Август, опасаясь мятежа на юге империи, издал указ, согласно которому ни один сенатор или всадник не могли посетить Египет без особого на то разрешения императора. Предполагалось, что это правило остается в силе и при Тиберии, но Германик, обеспокоенный слухами о голоде, не стал тратить времени и ожидать дозволения из Рима. Тиберий публично заявил в сенате о своем недовольстве тем, что предписание Августа было дерзко нарушено. Эти известия несли в себе огромные неприятности, что может быть хуже, чем немилость всемогущего цезаря. Это расстроило Германика, и заставило повернуть назад. Все пребывали в удручающем настроении.
   Агриппина уже не играла с Юнией, а проводила больше времени с мужем. Девочка скучала. Лишь под вечер добрая женщина приходила пожелать ей спокойной ночи, и, ненадолго задерживаясь около ее кроватки, рассказывала Юнии о своем сыне. Именно тогда девочка услышала впервые о Гае. Он, как объяснила Агриппина, был оставлен в Антиохии на попечении наставника за постоянное непослушание. Чаще всего Клавдилла просила рассказать ей, как маленький Гай усмирил мятежных легионеров. Агриппина и сама любила эту историю из славного боевого прошлого.
  -- После смерти Августа, его преемником провозгласили Тиберия, приемного отца моего Германика. Войска в Германии подняли мятеж, требуя жалования. Они совсем обезумели от ярости и выпитого вина. Я и маленький Гай были очень напуганы, нашей жизни угрожала серьезная опасность, и мой муж стал настаивать, чтобы мы уехали из лагеря под защиту союзников. Я сопротивлялась, предпочитая умереть вместе с любимым, а не ждать известий, что он убит мятежниками. Но Германик заставил меня покинуть лагерь. Со мной отправилось несколько жен офицеров. Лишь один легионер остался нам предан - Кассий Херея. Мы в трауре, заливаясь слезами, побрели навстречу неизвестности. Тощий мул вез скудные пожитки, сердца наши обливались кровью в ужасе перед судьбой и страхом за близких нам людей. Лишь маленький Гай смело сидел верхом на мощных плечах Кассия, как на боевом коне, и с громкими криками размахивал игрушечным мечом. Он клялся Марсом, что ни один враг не уцелеет, если посмеет задержать нас. Я думаю, ему-то солдаты никогда не причинили бы вреда. Они ласково и с гордостью называли Гая "Сапожком", потому что тот разгуливал по лагерю в настоящих солдатских доспехах и мечом наперевес. Сапожок жил в их палатках, ел с общего стола, изредка забегая ко мне за материнским поцелуем на ночь. - Агриппина грустно улыбнулась. - Лагерь спал пьяным сном, стражи не было, лишь несколько ветеранов собирали хворост для костра, они окликнули нас в изумлении, куда мы направляемся в столь ранний час. "Германик отсылает своих близких под защиту союзных галлов, - сообщил им Кассий. - Они защитят их жизни от пьяных мятежников".
  -- Я всегда удивлялся легионерам, - Германик неожиданно зашел на женскую половину. - Своей силой и крепостью они схожи с вековыми дубами, но суеверностью превосходят греческих старух. Они всегда считали малыша Калигулу своим счастливым талисманом, и его поспешный отъезд вселил в них панический ужас. Охваченные пьяным раскаянием, легионеры осадили мою палатку, униженно умоляя меня вернуть им маленького боевого товарища Сапожка. Даже мой гнев не смутил их, теперь они поклялись бы в верности кому угодно. Я сказал, что прощу их и верну Гая, если тот час же будут выданы зачинщики мятежа и будет принесена торжественная присяга Тиберию. И они безропотно приняли мои условия! Едва были казнены мятежники и принесена клятва верности цезарю, как в лагерь въехал мой посланец. Перед ним на лошади сидел Калигула, размахивая мечом. Я сдержал свое слово.
  -- Удивительно, - сказала Юния, - но ваш сын - маленький бог, он в одиночку справился с огромным войском.
   Агриппина и Германик тревожно переглянулись.
  -- Но какой он бог, малышка? Просто маленький мальчик, которого полюбили солдаты, давно разлученные со своими семьями. Ложись спать, уже поздно, даже Калигула спит в далекой Антиохии.
   Они вышли. Но через тонкие занавеси Юния услышала, как Германик сказал Агриппине:
  -- Все эти разговоры о его божественности мне не по душе. Этот сорванец итак мнит о себе невесть что. Солдаты тогда твердили Калигуле, что он и только он подавил мятеж, рассказывали ему байки, что, когда он станет великим императором, одержит удивительные победы. Мальчишку это жутко разбаловало.
  -- Да, Калигула - трудный ребенок, - со вздохом согласилась Агриппина. - Нрав его сильно испортился, когда мы вернулись в Рим. Все считали мальчишку героем. На него без конца пялили глаза, приветствовали криками, оказывали всяческое внимание. Вспомни, как он не поладил с Антонией, и поджег в Риме ее дом. Бедный Клавдий, он до сих пор не вылез из долгов после ремонта.
  -- Нет, по-моему, у него все в порядке. Он писал, что пришлось продать кое-какую недвижимость.
   Их голоса удалились, и Юния не услышала более ни слова. Но именно тогда у нее зародилась уверенность, что Германик завидует своему сыну. Больше жизни ей захотелось увидеть настоящего маленького бога. Вспоминая рассказы о юности богов, она думала в детской наивности, что Сапожок превзошел их подвиги. Да и чем прославился тот же Геркулес? Подумаешь, задушил двух змей, а ловкий Меркурий всего лишь украл стадо коров. Гай же подавил опасный мятеж целого войска, спас мать, отца и самого цезаря.
   Весь обратный путь в Александрию Юния уговаривала отца отправиться с Германиком в Сирию, но Силан колебался. Двадцать лет он прожил в Александрии, и тяжело было сниматься с насиженного места. Но Юния догадывалась о причинах его нежелания. Отец до смерти боялся качки на корабле, приступы морской болезни одолевали его даже, если на море поднималась малейшая рябь. Но Юнию это мало волновало. Образ белокурого мальчика не давал ей покоя даже во снах, он являлся ей весь сияющий с лавровым венком, протягивал руки и манил за собой. Наваждением стало увидеть его. Но она умело скрывала от всех свои мысли, ни Агриппина, ни, тем более, Германик не догадывались ни о чем. Жена правителя больше не рассказывала ей историй о Гае, и Юния возненавидела ее за это, однако по-прежнему к ней всячески ластилась. Большую роль в привязанности к ней Агриппины играло и большое сходство с Друзиллой, самой любимой и красивой из дочерей. Агриппина как-то сказала девочке, что Германик и сам завел разговор с Силаном, чтобы тот сопровождал его в Сирию с семьей. Из Антиохии доходили плохие новости. Новый наместник Гней Пизон, назначенный Тиберием, строил козни, и Германику нужна была поддержка нового друга. И Силан сдался...
  
  
  
   Покачивание носилок убаюкало Юнию Клавдиллу, и она задремала, по-прежнему прижимая к груди драгоценное письмо. Рабыня тихонько обмахивала ее опахалом. Они продвигались по Остийской дороге, и через Раудускуланские ворота в стене Сервия Тулия вступили в Вечный город. Девушка даже не заметила, как носилки перекочевали вновь на плечи дюжих рабов. Усталость и пережитые волнения не выпустили Юнию из царства Морфея, а громкий шум толпы на Викусе Присцине Публице лишь заставил ее перевернуться и застонать во сне, но Гемма ласково обтерла ей лоб влажным душистым лоскутом, и Юния проспала до самого Палатина, ни разу не кинув взгляд на долгожданный Рим. Она не увидела и знаменитого Аппиева акведука, храма Дианы на Авентинском холме, мимо которого они проезжали, даже Большой цирк вряд ли заинтересовал бы ее, открой она в тот миг глаза. Да и что ей Вечный город со своей извечной суетой, если ее любимый оказался верен ей столько лет.
  
  
  
  
   III
  
  
   Солнце клонилось к закату, бросая золотые отблески на палатинские дворцы. Крыши храмов форума ярко сияли, заставляя жмуриться прогуливающихся. Начались вечерние чтения на ростральных трибунах, множество зевак стремилось на форум, поглазеть, послушать последние сплетни, встретить знакомых. Карманники выискивали жертвы среди пестрой толпы, зазывалы тянули к себе в лавки, ювелиры нахваливали украшения, менялы звенели монетами на весах, тут же фокусники показывали затейливые трюки в надежде заработать ассы на выпивку и ночлег. Слышались окрики и хлопанье бича, которыми награждали охранники простой люд, не успевший уступить дорогу носилкам знати.
   Но лишь одного человека в Риме не волновала вечерняя суета. Раб, подготовивший тогу, был отослан прочь, парикмахера велели выпороть за плохую прическу. Настроение господина было ужасным, и все слуги затаились в страхе.
   Но никто не знал причины, кроме самого хозяина. Он сидел в темной комнате с потухшими светильниками и не желал видеть даже своих друзей.
   "Ну почему, почему так долго нет Ботера? Я убью его своими руками, если этот негодяй не придет до захода солнца. Я же приказал привезти ее как можно быстрее, иначе сердце мое разорвется от долгого ожидания. О боги, приблизьте миг свидания, прошу вас!"
   Но никаких шагов не слышно в коридоре, во дворце по-прежнему тишина, лишь доносятся с форума неясные отрывистые звуки. Калигула откинул голову на подушки, и вновь жаркий день в Антиохии залил ярким солнцем его истерзанную бесконечной разлукой душу.
  
   ... Жара стояла страшная, казалось, солнце нашло вечный зенит, и ни капли дождя уже месяц.
   Сегодня должны вернуться родители. Маленький Гай стоит на коленях перед домашним алтарем и молит богов, чтобы они задержали родителей в пути. Пусть их корабль перевернется в море, пусть на них нападут разбойники, только бы подольше их не видеть. Здесь он совсем один хозяин в большом доме, все рабы боятся. И зачем вчера он вздумал играться с мечом? Он не хотел убивать старую Хрису, но так было весело, когда алая кровь потоком хлынула из раны. Наставник хотел выпороть его и запереть, но Гай убежал и спрятался в темном подвале, где и провел ночь. Утром, разбуженный криками и беготней, он понял - приезжает Германик. А теперь придется отвечать за все: за забитых кур, исколотые булавками лица служанок, перебитые ноги любимой лошади Германика, перевернутую спальню матери и ... за смерть рабыни. Все равно она была старой, и пришло ее время умирать, он не виноват, что ускорил события. Маленький бог волен распоряжаться, как и взрослые боги, жизнью смертных. Но ненавистный отец не верит ему и бьет за все проделки.
   Гай отправился на кухню. Рабы молча застыли, как они ненавидят "маленького звереныша". Пусть ненавидят, лишь бы боялись!
  -- Если кто-нибудь скажет отцу хоть слово, я убью его, как Хрису, - голос Сапожка звучал твердо. - Лучше вам послушать меня.
   Топнув ножкой, он убежал. Страшный миг ближе и ближе, и Гай, не в силах бесцельно ждать, отправился в казармы. Легионеры всегда рады его появлению. Старый Камилл, центурион, любит его без памяти.
  -- А, Сапожок, садись с нами, тут прохладно. - Раб машет раскидистым опахалом. - Выпьешь холодного вина? Вот фрукты. Слышал, прибывает наш командир?
  -- Посланец привез известия рано утром. Отец, сказал, немного не в духе из-за выговора Тиберия и выступления его в сенате. И еще везет с собой каких-то гостей из Александрии, - Гай был горд, что знает так много. - Я побуду у тебя, Камилл, пока наставник не придет за мной.
  -- Конечно, Сапожок, тут все тебе рады. Бери еще яблоки. Надеюсь, твой отец разберется с новым наместником. Много же тот натворил после его отъезда в Египет. Одна жена его чего стоит. Чистая ведьма.
   Гай ошибся, ни одна из его проделок не открылась. Германик в первый день приезда даже не позвал его к себе - слишком много неприятностей ожидало его по возвращении. Все его распоряжения, отданные войскам и городам, не были выполнены или заменены обратными Гнеем Пизоном. Много часов ушло на то, что бы подготовить новые.
   Встреча с матерью вышла радостной. Агриппина соскучилась по сыну, и с радостью слушала его торопливый, сбивчивый рассказ о том, как много времени проводил он с легионерами, учился маршировать и скакать на лошади.
   - Пойдем, Гай, - вдруг сказала Агриппина. - Я кое с кем тебя познакомлю. Твой отец пригласил в гости Марка Юния Силана с маленькой дочкой. Она тебе ровесница, будете вместе играть.
  -- Но мама, ты же знаешь, что я ненавижу девчонок. И не буду я с ней играть.
  -- Ох, Гай, я прошу тебя, не нарушай священных законов гостеприимства. Я много рассказывала ей о тебе, и... она так похожа на нашу Друзиллу. Ты ведь скучаешь по сестрам?
   Гай поморщился. Чего вдруг он стал бы по ним скучать? Но матери перечить не решился, и они вместе отправились в покои, отведенные Силану.
   Девчонка, к которой подвела его мать, была слишком худая и большеглазая. Ее длинные ножки трогательно ступали, словно по воде, настолько робко она приблизилась к Сапожку.
  -- Ну и чего ты притащилась вслед за моими из Египта? - спросил ее грубо Гай, когда их оставили одних.
   Губы у девочки задрожали от обиды, но она все равно ответила:
  -- Из-за тебя.
   Калигула удивленно почесал грязной пятерней давно нечесаную рыжую голову.
  -- Хотелось познакомиться с тем, кто усмирил в одиночку целое войско мятежных легионеров, - робко пояснила она.
  -- Конечно, я расскажу тебе об этом, - улыбнулся польщенный мальчишка. Девчонка сразу ему понравилась, и он тут же задумал подвергнуть ее испытанию. Стоит ли с ней дружить?
  -- Так уж и быть, пойдем со мной. Я покажу тебе мое тайное убежище. Я прячусь там от наставника, он толстый и не может слезть по узкой лестнице. Там я храню свои доспехи и боевой меч. Но если ты, конечно, не боишься темноты и мышей.
   Девочка, стиснув зубы, решительно покачала головой, стараясь, чтобы этот растрепанный рыжий мальчишка с измазанными сажей щеками, не заметил, как страшно ей на самом деле. Она по-прежнему молчала.
   Гай втайне надеялся, что девчонка откажется, и тогда он с чистой совестью скажет матери, что она сама не стала с ним играть. Но он ошибся.
   Ловко, как обезьянка, она спустилась по шаткой лестнице в самую тьму подвала и, прижавшись к нему, застыла, услышав мышиный писк.
  -- Здесь обитают лары прежних хозяев, - шепнул он, стараясь испугать ее. - Меня они уже знают, а вот ты...
   И Юния вдруг почувствовала, как чьи-то липкие пальцы сдавили ей шею. Глупая мальчишеская выходка! Значит, не мышей надо бояться!
  -- Кажется, один схватил меня, - с преувеличенным страхом прошептала она, - но я знаю, что сделать, чтобы он не задушил меня.
   С этими словами она развернулась и изо всех сил двинула кулаком. Гай согнулся пополам и закашлялся.
  -- Эй, осторожнее! - обиженно крикнул он.
  -- Не вижу, кто там кричит, - спокойно сказала девочка. - Мстительный лар или маленький негодник, решивший, что сможет напугать меня?
   Озадаченный Калигула зажег маленький светильник, потирая грудь. Свет выхватил бревенчатый настил, накрытый изорванным старым покрывалом.
   - Надеюсь, ты не прячешь тут девчачьих кукол?
   Ничего себе, дерзкая на язык.
  -- Еще чего! Вот смотри, это мой боевой меч! - Калигула выудил из-под досок маленький кинжал. - С ним я усмирил целое войско бунтовщиков и спас Рим. Мне сделал его мой боевой конь - Кассий Херея.
  -- Почему ты назвал его конем?
  -- Он часто возил меня на плечах.
  -- От твоей матери я слышала о мятеже. Знаешь, сколько труда пришлось потратить, чтобы уговорить отца приехать сюда? Он до смерти боится моря.
   Сапожок купался в лучах славы. Родители терпеть не могли, когда он вспоминал о тех событиях. И Юния ему нравилась все больше и больше.
  -- Неужели из-за меня ты тащилась в Сирию? Я думаю, мы подружимся, несмотря, что ты - девчонка. Я ценю тех, кто мне предан. Ты же предана мне? Когда я стану всемогущим императором, подарю тебе большой дворец.
  -- Ну вот еще! Не нужен мне твой дворец! - резко ответила Юния и принялась крутить в руках меч. - Ой, смотри, он в крови!
   Гай смутился и отвернулся.
  -- Понимаешь, произошел несчастный случай! Никому не говори, просто я ткнул им одну старуху. Ох, и визжала она, как свинья!
   Юния расхохоталась. Они поняли, что одного поля ягоды.
  -- Хочешь, признаюсь тебе еще кое в чем? - спросил Сапожок.
   Юния кивнула, придвинувшись ближе и затаив дыхание.
  -- Я подсыпал немного яду отцу в вино. Мне дала его одна здешняя колдунья. Интересно, подействует ли он?
  -- Молодец, ты - смелый и умный. Я тоже хочу отравить свою мачеху. У тебя не осталось яда?
  -- Нет, я слишком много растратил его на домашний скот, мне нравилось смотреть, как дохнут в муках глупые твари.
  -- Ты здорово повеселился. А мы сможем достать еще?
  -- Да запросто, как-нибудь сходим к Мартине вдвоем. Она умеет предсказывать судьбу. Мне она сказала, что я стану очень могучим, и что я - бог.
   Юния побледнела.
  -- Гай, ты не поверишь, - она даже на миг перестала дышать, - но, услышав о тебе от Агриппины, я сразу поняла это. Чудеса! Они с Германиком запретили мне так тебя называть, и больше не говорили о тебе при мне. Пыткой для меня стало жить без рассказов о тебе.
  -- Ты тоже будешь богиней, потому что красивая, мы будем царствовать вместе над всем миром.
   Дети пожали друг другу руки и вдруг решительно поцеловались в губы.
   Послышались звуки гонга.
  -- Обед! - вскричал Гай. - Я голоден, как волк. Пошли в дом.
   Он взлетел по лестнице, чудом не расцарапав коленок. Юния была более грациозной, придерживая тунику, она медленно взобралась наверх к Гаю, который великодушно протянул ей перепачканную ручонку. Совсем как взрослый, он обнял ее, нежно прикоснулся, поправляя выбившуюся из прически прядку, и неожиданно для себя опять горячо поцеловал ее пухлые губки.
  -- Ты теперь моя невеста. Я люблю тебя. Надо сказать отцу и матери, что мы поженимся.
   Юния покраснела и улыбнулась, положив руки на его худенькие плечи.
   Их внезапное заявление вызвало бурю смеха у обедающих. Силан разозлился и увел Юнию, оставив в наказание без еды. Калигула даже расплакался от злости, Агриппина, смеясь, утешала его. А отец пообещал после обеда выпороть его, наслушавшись от наставника о его проделках.
   Однако намерениям Германика не суждено было сбыться, вечером, выпив вина, ему стало плохо, расстроился желудок, начались понос и рвота. Все в ужасе метались по дому, Агриппина рвала от горя на себе волосы, состояние больного ухудшалось. Кто-то произнес слово "яд".
   Пока взрослые были заняты, Калигула пролез через окно к Юнии, не забыв прихватить ей хлеба с куском сыра, несколько раздавленных оливок и сладкой воды.
  -- Ты не представляешь, какой поднялся переполох! - рассказывал он, размахивая руками. - Он обещал выпороть меня, но теперь долго не сможет подняться. А когда отец выпустит тебя? Я скучаю один.
  -- Не знаю, он очень зол. Надо было скрыть наши чувства. Если бы я сказала твоей матери еще в Египте, что люблю тебя, мы никогда бы не встретились, и ты не узнал обо мне.
  -- Нет, я бы почувствовал, что ты есть. Я же бог! А теперь мне надо идти, чтобы твой отец не застал нас вдвоем.
  -- Прощай, мой возлюбленный!
   Две недели пролетели быстро, Германик постепенно выздоровел, желудок перестал мучить. Юнию выпустили из заточения еще на третий день, они своим примерным поведением, убедили близких, что глупая шутка ими забыта, и вскоре им даже разрешили спать в одной комнате. Агриппина неотлучно была при муже, сама готовила пищу, не подпуская слуг, поэтому за Сапожком ей наблюдать было некогда. По ночам Гай и Юния неизменно оказывались в одной постели, спали в обнимку и целовались, подражая взрослым. Жизнь друг без друга им уже не представлялась.
   Как-то вечером, когда Германик, едва оправившийся от болезни, и Агриппина устраивали обед для друзей, Сапожок зашел к Юнии с таинственным видом.
  -- Гай, где ты был? Мать уже присылала справиться о тебе. Велено было спать еще полчаса назад.
  -- Тише, тише. Собирайся, мы должны потихоньку улизнуть из дома.
  -- Куда? А если заметят?
  -- Ну и пусть. Ты боишься порки?
  -- Вот еще, - Юния поморщилась. - С тобой я не боюсь ничего. Мачеха и так бьет меня за малейшую провинность, не привыкать.
  -- Я отведу тебя к Мартине...
   Юния подлетела от радости на кровати и схватилась за тунику.
  -- Красота твоя несравненна, - величественно сказал Гай, видимо, подслушанную где-то фразу, и быстро коснулся рукой худенькой коленки девочки. - Мы маленькие, и не можем по-настоящему быть мужем и женой, но совсем скоро станем взрослыми. Я хочу, чтобы Мартина предсказала наше будущее.
   Крадучись, они выскользнули из дома. Тьма уже опустилась, не видно было ни зги, но предусмотрительный Гай захватил фонарь. Юния тряслась от страха, и, видя ее состояние, Сапожок по-взрослому обнял ее и прижал к себе. Одиночные прохожие не обращали на детей внимания, и им удалось без приключений добраться до низкой лачуги на окраине. Гай решительно отворил скособоченную дверь, и они очутились в маленькой задымленной комнате. Девочка закашлялась.
  -- Проходи, Сапожок, ближе к очагу, - раздался пронзительный голос, - и подружку свою тоже заводи. Перестань, милая, бояться, здесь никто не причинит тебе вреда.
   Юния увидела старую женщину в грязной хламиде и нечесаным волосом.
  -- Я - Мартина, - представилась она. - А ты, смотрю, - милашка, подрастешь и затмишь всех римских красавиц. Многие позавидуют тебе, когда ты вступишь в Вечный город.
  -- Ты предскажи нам нашу судьбу, - нетерпеливо переступил с ноги на ногу Сапожок, - у нас мало времени, пора возвращаться.
  -- А что говорить? Любовь уже засияла на вашем жизненном пути яркой звездой, и не угаснет никогда в ваших сердцах. Все, больше мне нечего прибавить, подожди за дверью, свою судьбу ты уже узнал, а я хочу задать твоей подружке один вопрос.
   Сапожок поморщился.
  -- Иди, иди, - стала настаивать Мартина, - иначе я не скажу больше ничего, а девчонка должна еще кое-что узнать.
   Гай вышел, но приник к двери, прикрыв ее неплотно.
  -- А теперь, девочка, - тихо проговорила Мартина, но так зловеще, что Юния невольно задрожала. - Я спрошу тебя вот о чем. Любишь ли ты Сапожка так сильно и верно, как он мне расписал?
   Юния кивнула, не в силах вымолвить ни слова от страха.
  -- А готова ли ты пожертвовать жизнью ради возлюбленного?
   Девочка робко кивнула, охваченная недобрым предчувствием.
  -- Ты должна знать, что эта любовь станет причиной твоей гибели. Твой возлюбленный переживет тебя, но недолго. У тебя есть возможность избежать этого, вернувшись в Александрию и забыв Гая.
  -- Ни за что я не брошу его. Я клянусь, что всю жизнь буду верна только ему и не оставлю своего нареченного, даже если все боги ополчатся против нашей любви. С ним смерть не страшна!
  -- Не торопись произносить вслух опрометчивые клятвы. Они могут быть услышаны. В Риме вас ожидает непомерное величие, но цена его окажется чересчур высока. И эту цену придется заплатить тебе одной. Поэтому я и предложила тебе вернуться...
  -- Прощай, Мартина, я ничего больше не хочу знать.
   Юния резко распахнула дверь, с наслаждением глотая свежий ночной воздух. Перед ней из тьмы появился Сапожок, потирая ушибленный лоб.
  -- Я слышал все, - деловито сказал он. - Ты не разочаровала меня. Теперь, я уверен, что ты навек моя. Пойдем!
  -- А мы разве не домой? Обед, верно, закончился, и нас в любой момент могут хватиться.
  -- Здесь недалеко.
   Дети, поспешно убегая, не заметили, как приоткрылась дверь лачуги. Мартина с горькой усмешкой вглядывалась во тьму, прислушиваясь к удалявшимся шагам маленьких ножек. "Эта любовь несет в себе страшные беды Риму. Я вижу объятый огнем безумия Вечный город, и этому пламени не угаснуть во веки веков. Искры его уже мерцают в глазах того, кто стремится стать живым богом... Бедная девочка!"
   Они проплутали еще немного по темным улицам и вышли на площадь. Гай повел Юнию прямо к воротам храма Астарты. Минуя спящую охрану, они тихонько проникли внутрь, и подошли к алтарю.
  -- Астарта, перед твоим алтарем я приношу вечную клятву любви и верности Юнии Клавдилле. Запомни ее, и покарает меня твой страшный гнев, если я нарушу ее.
   Волна счастья обдала Юнию, столь серьезна была клятва Гая.
  -- Астарта, могущество твое неизмеримо! - произнесла она голосом, срывающимся от волнения. - Я клянусь перед тобой в верности и любви Гаю, клянусь в том, что никогда меня не коснется ни один мужчина, и, если судьба разлучит нас, я покончу с собой, но никогда не познаю чужих объятий.
   И, скрепив клятву поцелуем, они, взявшись за руки, вышли. Юния уже и не вспоминала о словах старой колдуньи.
  -- Ну вот, теперь мы навеки вместе.
   Обед дома еще не закончился, гости и не думали разъезжаться. Дети потихоньку пробрались в свою комнату. Сапожок потушил лампу и быстро разделся.
  -- Иди скорей ко мне, любимая. Я согрею тебя своим божественным теплом. Ты, верно, замерзла.
   Юния принялась отстегивать фибулу на плаще.
  -- Нет, не трогай! Я сам хочу раздеть тебя. Теперь это будет моим правом. Когда мы поженимся, я сам буду натирать тебя маслами, завивать твои роскошные волосы, не хочу, чтобы руки рабынь касались тебя. Я вообще не хочу, чтобы кто-нибудь видел красоту моей богини.
   Принесенная в храме чужеземной богини клятва верности заставила взглянуть на окружающую жизнь по-взрослому, детские забавы кончились. Пора было убирать с дороги людей, которые не хотели, чтобы они были вместе. Жизнь близких потеряла значимость перед вечной любовью...
  
  
  
  
   Калигула застонал. Муки страсти и желания еще неизведанной близости с долгожданной любимой сжигали его сердце огнем. Он рисовал перед глазами ее образ, несравненно прекрасный, сотни, тысячи раз, но так ли она окажется красива. В принципе это не так волновало его, важно, оставалась ли верна она ему все эти годы, в чем клялась тогда в храме великой богини. Не мог ли кто-то другой завоевать ее сердце за долгие годы разлуки? Сам он познал много женщин, но сохранил свою детскую любовь нетронутой. Но не дал бы теперь и асса за верность римлянки. Он пережил смерть матери, братьев от рук тирана, казни друзей, и выжить среди притворства и лицемерия ему помогла лишь Юния, надежда на встречу с ней.
   Торопливые шаги в коридоре прервали его размышления. Сердце забилось, как пойманная в силок птичка, когда откинулся занавес, и вбежал Ботер. Калигула посмотрел в окно. Последний тоненький лучик солнца погас на его глазах, скользнув напоследок по золоченому шлему Капитолийского Юпитера.
  
  
  
   IV
  
  
   Теплая безоблачная весна наполнила душистыми цветами сады благословенного острова. Воздух благоухал, напоенный дивным ароматом. Золоченые крыши роскошных вилл ярким огнем сияли под щедрыми лучами солнца, тенистые гроты в скалах манили сладостной прохладой, а внизу искрилось переливами синее море.
   Тиберий любовался ленивой игрой волн с террасы, выступающей далеко в море, и с высоты пытливо оглядывал окрестности. Его цепкий взгляд выхватил белое пятнышко на горизонте. Корабль. Новости из далекого Рима или трирема с провизией? Он уже несколько дней ждал письма от Калигулы. Звереныш собрался жениться.
   Бескровные губы цезаря тронула усмешка. Несколько лет уже Калигула испрашивал разрешения, едва тога совершеннолетнего легла на его плечи. Тиберий тогда предложил ему несколько кандидатур, но получил неожиданно решительный отказ со стороны приемного сына. Скольким унижениям подверг он Гая, сколько сладких речей выслушал о какой-то старой любви и давней клятве верности. Калигула на коленях ползал перед ним, целовал края тоги, как верный пес, спал на пороге и преследовал бесконечными просьбами. Но Тиберий ловко увиливал от объяснений, наслаждаясь отчаянием Калигулы. Лишь раз стоило произнести тому имя отца неизвестной Риму невесты, как буря возмущений всколыхнула настроение цезаря. Марк Юний Силан. Тиберий помнил это имя. Оно и еще много других огненными буквами в миг вспыхнули в мозгу среди печальных воспоминаний молодости.
   Юлия. Прекрасная, взбалмошная, сумасбродная Юлия. Лишь его сердце оставалось холодным к ее несравненной красоте. Она долго тщетно добивалась его внимания, влюбленная до безумия, пока не пришлось упросить отца насильно их поженить. Сердце старика тоскливо заныло, стоило вспомнить строчки письма Августа и боль в глазах любимой Випсании, когда он отправлял ее обратно к отцу. Спустя несколько лет им довелось лишь однажды увидеться среди многолюдной улицы, и расстаться уже теперь навсегда.
   Холодным презрением он отплатил капризной Юлии, чья перемена настроения не заставила себя долго ждать. Она быстро охладела к прежде желанному супругу и пустилась в разгул, дав волю грязным порокам, гнездившимся в ее душе. Ее скандальные похождения смачно обсуждал весь Рим, над Тиберием издевались открыто, подбрасывали злобные пасквили и вывешивали их на форуме. И Тиберий смалодушничал, возмущенный безнаказанностью безумств жены, и, несмотря на протесты матери, бежал на Родос.
   Это подтолкнуло Ливию начать открытую борьбу с дочерью мужа. Потрясенный Август проклял дочь, навлекшую на него столько позора и обесславившую честь семьи и самого Рима. Даже статуя Марсия на форуме, куда она водружала каждую ночь венки, свидетельствовавшие сколько раз она отдавала свое тело разным любовникам, была разбита. Все участники ночных оргий, все, с кем она делила ложе, были привлечены к суровому ответу. Семпроний Гракх, Криспин, Клодий, Сципион, Юлий Антоний и многие другие поплатились за связь с порочной женщиной. Кто жизнью, кто позорной ссылкой.
   Марк Юний Силан, единственный отпрыск и надежда знатнейшего семейства Римской империи, был самым молодым среди длинной череды любовников стареющей красавицы. Взбешенный Август, увидев среди видных мужей безусого юнца, забыв об императорском достоинстве, набросился на него в гневе и избил палкой. Громкие возмущения оскорбленного Силана, что сам Август нарушает им созданный закон о наказании за прелюбодеяние, заставили императора устыдиться и запереться в отчаянии в дальнем покое дворца. Может, именно из-за этой недостойной вспышки гнева приговор Юнию оказался мягче, чем остальным. Его лишили звания патриция, римского гражданства и сослали не на глухой островок, а в Александрию, столицу римской провинции Египет.
   Мстительный Тиберий, едва Калигула произнес имя Силана, сразу не ответил Гаю, а, изрядно протомив в неизвестности, отказал, надеясь, что тот успокоится. Но Калигула неожиданно оказался настойчив и без конца донимал старика, безропотно терпя яростное сопротивление и оскорбления. Из года в год, из месяца в месяц, изо дня в день он просил, заклинал, молил, требовал, писал, умоляя вернуть из ссылки семью невесты. На все расспросы, откуда появилась такая блажь жениться на малознакомой девушке, Калигула беспорядочно врал и вновь униженно упрашивал.
   И цезарь сдался, утомленный и опустошенный непонятной настойчивостью наследника. В конце концов, есть возможность расквитаться с забытым Силаном в Риме, пусть пройдет немного времени, возмездие настигнет последнего из оставшихся в живых любовника публичной девки.
   Белая точка на горизонте выросла. Нет, это не грузовая трирема! Значит, корабль везет послания из Рима. Макрон молчит уже вторую неделю, и Тиберий истомился в подозрениях. Он и так не доверяет этому бывшему рабу, ставленнику и другу Калигулы. Но только Макрон смог разрубить гордиев узел заговора Сеяна, и поэтому Тиберий все еще благосклонен к нему, закрывая глаза на растущее могущество нового префекта претория.
   Усмешка пропала с губ цезаря, грусть тяжелыми складками залегла на челе, едва закралась в голову горестная мысль. С кем ему теперь обсуждать новости и советоваться над новыми эдиктами? Вот уже неделя прошла с тех пор, как его покинул Нерва. Жилистая рука Тиберия безвольно соскользнула с резного подлокотника солиума, и непрошеная слезинка заблестела в уголке глаза. Единственный верный друг! Надежный как скала, мудрый и преданный. Будь Тиберий повнимательнее, он бы успел спасти Кокцея. Ни малейшего подозрения не зашевелилось в душе, когда месяц назад он отказался на обеде от еды, затем ссылки на новое лечение от желудочной болезни, "надо пока воздерживаться от пищи", затем еще ложь и еще. Он просмотрел беду, поглощенный в любимые забавы с мальчишками, затуманенный миррисом и погрязший в распутстве. А Нерва, благородный Нерва, умирал один в своем доме, добровольно отвергнув самое великое благо - жизнь. Он не позвал Тиберия проститься с ним.
   В воздухе завеяло долгожданной прохладой, подул ветерок, принесенный на крыльях быстрого Зефира. Всплеснула и разбилась о скалу волна, рассыпавшись сверкающими брызгами.
   Тиберий со вздохом поднес к лицу зеркало, и поправил пластырь на щеке. Старость не красила его: тощий, сутулый, лысый, с негнущимися суставами, язвы на лице болели, доставляя беспокойство. Размахнувшись, он швырнул зеркало за перила террасы. Дюжий раб-германец кинулся следом. Нашел, и бережно спрятал за пояс.
   Цезарь дал знак унести его с террасы. Веющий ветерок мог принести с собой простуду, выслушивай потом причитания Харикла.
   Не успели рабы подхватить тяжелый солиум с сидящим стариком, как послышалось нестройное пение, и на террасу выбежали странные существа, бледные и размалеванные, в прозрачных хитонах. Спинтрии беззаботно развлекались. Пританцовывая и похотливо изгибаясь, они приблизились к Тиберию, и один из них ласково возложил на него венок из нарциссов.
  -- Пойдите прочь! - цезарь, притворно гневаясь, замахнулся, и спинтрии с криками бросились прочь, сверкая голыми ляжками.
   Тиберий расхохотался, германцы, стоящие поодаль, тоже заухмылялись, насколько комичным было зрелище.
   Вслед за мальчишками появился управляющий. Дождавшись знака цезаря, он несмело приблизился и почтительно пал ниц перед принцепсом.
  -- Ну что тебе, говори, Сегест.
  -- Цезарь, прибыл из Рима необычайный подарок для вас. Не будет ли угодно посмотреть его?
   Тиберий устало махнул рукой, Сегест убежал. Рабы подхватили солиум и понесли к воротам виллы. Там стояла огромная клетка, накрытая покрывалом. Челядь суетилась вокруг нее, громко крича и размахивая руками. Завидев приближающегося цезаря, слуги затихли и сорвали покрывало. Желтые глаза с узкими прорезями черных зрачков глянули на него из-за толстых прутьев. Тиберий вздрогнул, испуганно и резко отпрянув. Рабы едва удержали натянувшиеся на плечах поручни, насколько сильным был испуг цезаря, и опустили солиум на землю.
  -- Откуда этот змей? В жизни не видал твари огромней, - сказал он.
  -- Его привезли откуда-то из страны эфиопов, - ответил управляющий, - это подарок, присланный из Рима.
   - Кто прислал?
   - Гай Цезарь вам на потеху.
  -- Не приехав сам, послал своего двойника, - мрачно пошутил Тиберий. Рабы угодливо заулыбались.
   Змей поистине был огромен, чешую его сплошь покрывали черные неровные пятна. Его желтые глаза внимательно изучали старика. В них не было злобы, лишь мудрая усталость. Тиберий тяжело поднялся, опираясь на палку и плечо раба, медленно приблизился, не обращая внимания на поднявшийся ропот среди слуг, и смело протянул руку сквозь прутья. Плоская голова потянулась к нему, доверчиво обнюхала, змей неожиданно разинуло пасть, и раздвоенный язык лизнул руку. Тиберий счастливо улыбнулся.
  -- Разместите его в мои покоях, но не выпускайте, я лично буду кормить его. И отнесите меня в спальню, я выпью вина и посплю. Сегест, вели все приготовить к обеду, и прикажи германцам поискать моих деток, я слегка напугал их. Пусть потешат меня вечером новыми танцами. И пошли кого-нибудь к Фрассилу, пригласи его на обед. Что там, есть известия от Макрона из Рима?
  -- Нет, мой цезарь.
   Тиберий поморщился. Макрон, похоже, пытается проявить самостоятельность, забыв об участи Сеяна. Рабы подхватили солиум со стариком и понесли в дом. Сегест засеменил следом.
  -- Цезарь, Гай прислал письмо с подарком. Угодно ли будет прочесть?
  -- Разверни и зачитай.
   Сегест быстро пробежал свиток глазами.
  -- Он сообщает, что в Рим возвращается его невеста, и приносит горячую благодарность. Спрашивает, угодно ли цезарю будет самому назначить дату их свадьбы?
   Тиберий вяло махнул рукой, сон уже завладевал им, голова тяжелела, мысли путались.
   - Отпиши, пусть действует сам, как хочет. Мне все равно. Денег не дам.
   Голова старика безвольно свесилась на грудь, и он забормотал едва слышно себе под нос:
  -- Ах, Кокцей Нерва, мой старый друг, почему ты бросил меня, теперь тяжело без твоих советов и дружеских слов. Я бы доверил Рим тебе, а не сыну раба. Да и на старых сенаторов нельзя уже положиться, мало устранил я недовольных, у доносчиков вон еще полно работы. Надо отписать Макрону, чтоб затеял новые дела, список сенаторов я подготовил, хватит им наслаждаться покоем. У меня сильные руки, я придушу ими всех недовольных. Пусть ненавидят, лишь бы уважали!
   Однако сон прервал его мысли вслух, рабы едва успели донести Тиберия до постели. Он не разу не проснулся, настолько ловкими были движения молоденьких рабынь, менявших его потный синфесис. Тело старика воняло так нестерпимо, что девушки принялись опрыскивать комнату нежными духами. После сна у императора будет свежая голова и хорошее настроение.
  
  
  
   V
  
  
   Гемма ласково коснулась руки Юнии, и та открыла глаза.
  -- Госпожа, мы уже в Риме.
  -- А куда меня везут?
  -- В твой дом, госпожа, на Палатинском холме, рядом с дворцом цезаря.
  -- Мой дом? Рядом с дворцом? С ума сойти! Я никогда не мечтала, что у меня будет свой дом! А может, он куплен на имя отца?
  -- Нет, все рабы там также принадлежат тебе, ты вольна распоряжаться, как вздумается.
  -- А отец? А мачеха?
  -- Я знаю, что им также приготовлены покои, но ты поступишь, как пожелаешь. Они, по твоему желанию, могут поселиться в любой инсуле, где чисто и отличная еда, - ответила Гемма.
   Конечно, Юнию прельстила поначалу мысль, что она может избавиться от ненавистной мачехи, но отец... Что ж, скорее всего гонору у Кальпурнии должно поубавиться, когда та узнает, что она единоличная хозяйка. Будут жить все вместе. Если дом окажется большим и просторным, то они вряд ли будут часто сталкиваться лицом к лицу.
   Но когда же она увидит Гая? Эта мысль не давала ей покоя. Если б она знала, где он, то побежала к нему немедля. Наверняка, он придет навестить ее ночью, и от этой мысли все сладко заныло внутри.
  -- Эй, Ботер, - позвала она раба, - а когда прибудет мой отец из Остии?
  -- Завтра утром, госпожа. Смотри, а вот и твой новый дом.
   Рабы кратчайшим путем доставили свою госпожу на Палатин. Юнию смутила простая белая стена и скромная дверь. Гемма, заметив ее разочарование, с улыбкой промолвила:
  -- Входи же! Челядь уже встречает тебя.
   Ботер на руках перенес Юнию через порог, и она вступила в обширный атриум. Дух захватило у нее, увидев такое великолепие и множество рабов. К ней с поклоном приблизился управляющий, маленький, толстенький человечек, и вручил ключи.
  -- Приветствуем тебя, госпожа Юния Клавдилла! - торжественно произнес он. - Я - твой управляющий, мое имя Паллант, обед уже приготовлен, только вели подать. Чан с теплой водой, гардероб в надлежащем состоянии, об этом уже позаботились. Мы ждем твоих приказаний, госпожа.
  -- Подожди, Паллант, - сказала Юния. - Я хочу вначале осмотреться, а затем с удовольствием омоюсь. Пусть все идут работать, а ты останься - покажешь дом.
   Паллант дал знак всем расходится, и молча застыл в стороне, пока Юния расхаживала по атриуму. Он был поистине великолепен. Вдоль карниза шли изящные арабески, гирлянды искусно вырисованных листьев перемежались с крылатыми гениями и фантастическими пейзажами. Посредине панно были расположены со вкусом пять больших фресок, каждая из которых представляла отдельную картину. Две по бокам изображали магические таинства, остальные были мифологического содержания. Они особенно заинтересовали Юнию, заметившую в сюжетах намек. На одной - рождение из пены прекраснейшей из богинь, на второй - отдыхающий Марс, устало склонивший голову и опирающийся на меч, а между ними находилась картина, представляющая улицу Рима, как бы виднеющуюся из открытого окна.
   Затем управляющий провел ее через узкий таблиний, расписанный греческим орнаментом, в обширный перистиль. У Юнии перехватило дух. Никогда еще не видела она подобной красоты. Открытое пространство окружали внушительные колонны, перевитые зеленым плющом и виноградом, аппетитные спелые грозди которого свисали вниз. Прозрачные нежно-голубые занавеси были протянуты между колоннами, предохраняя от насекомых. Посредине маленький водоем с золотыми рыбами, окруженный корзинами с роскошными цветами. Девушка была в восторге, все еще не веря, что она у себя, а не в гостях. Радостно напевая, она принялась кружиться, черпая воду ладошками и обрызгивая грузного Палланта и маленькую Гемму. Она так и светилась счастьем. Паллант про себя отметил, что новая хозяйка хорошего нрава и будет добра к челяди, не наказывая по пустякам. Он не знал еще о существовании Кальпурнии.
   Паллант показал ей ларарий, куда Юния установила маленькую яшмовую Гекату, с которой никогда не расставалась.
  -- Теперь хочу в купальню и обедать! - звонко произнесла Юния. Гемма кинулась исполнять приказ.
   Омывшись в теплой ароматной воде, Клавдилла облачилась в полупрозрачный хитон.
  -- Гемма, проведи меня в мою спальню и вели накрыть столик там.
   Кубикула ее была очаровательной, вся затянута прозрачными занавесями, с большой бронзовой кроватью, инкрустированной слоновой костью, с множеством подушечек и вышитыми простынями. Стены расписаны фривольными мифологическими сюжетами, в основном разные вариации любовных игр Марса и Венеры. Рабы тихонько поставили столик с едой, Гемма налила в чашу вина, и прислуга удалилась.
   Юния осталась одна. Взгляд ее упал на поднос, она протянула было руку за сладкой булочкой, но есть сразу расхотелось, едва мысли о возлюбленном вновь закрались в хорошенькую головку. Придет ли он?
   Ожидание томило и изматывало.
   Чаша холодной воды освежила пересохшее от волнения горло.
   Клавдилла услышала звук падающих капель водяных часов. Одна, две, три,.. десять... Мысленно взмолилась далеким равнодушным богам. Нет сил больше ждать. Она подошла к зеркалу. Бесстрастный металл отразил прекраснейшую девушку. Клавдилла всмотрелась в свое отражение, поправила прическу, в нетерпении дернув за непослушный локон, наугад взяла флакончик с духами и, не откупорив, равнодушно поставила. Взгляд ее упал на статуэтку Амура, лукавого и приторно пухлого. В Купидона полетел резной гребень, так ему, раз не желает помогать.
   Внезапно в зеркале она уловила слабое движение и испуганно обернулась. В кубикуле кто-то был. В мгновение ока девушка выхватила из волос длинную острую булавку и замерла, прислушиваясь.
   Одна из занавесей откинулась, и... зазвенела на мраморе выпавшая из руки булавка.
   Сияющими от счастья глазами они смотрели друг на друга. Как изменило их время разлуки! Гай, помнивший Юнию большеглазой девчонкой с острыми коленками на длинных ногах, изумленно вглядывался в прекрасный лик стоящей пред ним незнакомой девушки. Неужели это она? Девочка из далекой Сирии, которая храбро держалась за его руку, когда они клялись друг другу в верности перед алтарем Астарты. Незнакомка показалась ему Венерой, восставшей пред ним из морской пены во всей своей красе. Черные миндалевидные глаза, обрамленные полукружьями длинных ресниц, летящие брови, точеный небольшой нос, чувственный рот, таящий усмешку, и дивные локоны, сияющие лунным золотом. Гай и представить не мог себе, что его невеста так прекрасна. Жалкие образы, что рисовал он пред собой до их встречи, померкли перед истинной красотой его возлюбленной.
   Юния заметила его удивление и робость, но она и сама была охвачена страхом. Вдруг не понравилась своему жениху? Она поразилась, как сильно он изменился. Тот, кто раньше был взлохмаченным и худым мальчишкой, вырос и возмужал. Плечи раздались вширь, руки налились силой, а вот лицо... Девушка пытливо вгляделась в зеленые глаза. Нет, он - прежний. Те же искорки озорства пляшут в зеленой дымке, но что-то новое появилось в них. Может, скрытая боль, что отметила легкими морщинами лоб и щеки? Или иное? Он все ей расскажет, но после... После...
   Осмелев, она сделала первый шаг ему навстречу и, совсем как раньше, взлохматила рукой его рыжие волосы и ласково улыбнулась. И Гай сразу узнал незнакомку. Ее улыбка! Улыбка Юнии!
   Они обнялись, не замечая, как текут по щекам слезы. До этого мгновения ни один из них не плакал от счастья. Губы слились в страстном поцелуе, наполнив измученные разлукой души теплом и долгожданным покоем. Их поцелуй продлился целую вечность, прежде чем, осмелев, Калигула позволил себе провести дрожащей рукой по упругой груди девушки. Она вздрогнула от этого вольного прикосновения, но не отпрянула, а еще тесней прижалась к его мощному торсу, ощущая горячим бедром, как наливается силой его мужская плоть. Поцелуи ее становились все неистовей, а он, уже без стеснения, проник нетерпеливыми пальцами под ткань туники и гладил ее нежную кожу, чувствуя, как нарастает безудержное желание. Хриплый стон сорвался с его губ и, уже не отдавая отчета, он подхватил ее хрупкое тело на руки и бережно уложил на ложе. Юния податливо раздвинула ноги, повинуясь настойчивым ласкам сильных рук, и тоже застонала от сладостной истомы, когда его пальцы коснулись самого сокровенного. Но когда он, пылающий страстью, резко вошел в ее лоно, крик, сорвавшийся с ее уст, потряс стены кубикулы. Волна дикой боли затопила сознание, она попыталась вырваться, но Гай лишь еще крепче обхватил ее, сокрушая мощными толчками тонкую перегородку к наивысшему блаженству, и, издав хриплый стон, откинулся на подушки рядом. Юния изумленно посмотрела на него, не осознав до конца, что произошло. Почему боль неожиданно сменилась неизведанным наслаждением?
   Но тут она вдруг заметила, что он весь в крови, и с ужасом вскочила. Ноги ее тоже были окровавлены. Вот она смерть от любви, предсказанная Мартиной! Юния порывисто обняла Гая и горячо зашептала, вглядываясь в его точеный профиль.
  -- Прощай, любимый мой! Блаженство, что ты подарил мне, стоило того, чтобы умереть. Прощай! Помни о той, что любила тебя больше жизни!
   Но неожиданно он рассмеялся, сощурив хитрые зеленые глаза.
  -- Теперь, я вижу, ты была мне верна, раз настолько неискушенна в таких вопросах. Став женщиной, ты пролила искупительную кровь. Но от этого еще никто не умирал. Тебе было больно?
   Девушка кивнула.
  -- Ложись, я сделаю так, чтобы боль забылась.
   Сильной рукой он откинул ее, и язык его заскользил легкой змейкой по нежной коже ее живота ниже и ниже. И спустя несколько мгновений она стонала от наслаждения, пока мощная волна неизведанного блаженства не заставила ее выгнуться дугой на постели.
  -- О, Венера! - только и прошептала она. Гай лег с ней рядом, заботливо накинув на Юнию покрывало
   - Простишь ли ты меня, божественная? - Клавдилла удивленно посмотрела на него. - Я не мог сдержаться, настолько ты прекрасна. За эти долгие годы я рисовал тысячи твоих образов, но ни один из них не оказался достоин твоей божественной красоты. Мне и не мечталось, что моей невестой станет сама Венера. Ты сказала отцу, что мы скоро женимся? Император Тиберий уже дал согласие на нашу свадьбу.
  -- Нет, Гай. Я не посмела. Он верит в справедливость императора, в то, что именно он призвал его в Рим.
  -- Старый, наивный глупец!
  -- Именно, глупец! Я так и сказала ему, объяснив, что только ты смог убедить Тиберия вернуть нашу семью из ссылки. Он рассмеялся мне в лицо, и попросил выкинуть из головы глупости, уверяя, что ты и думать забыл обо мне. Но я не верила никому, слушая свое сердце и вспоминая наши клятвы. Кальпурния издевалась надо мной, рассказывая о тебе ужасные вещи. О том, что ты первый в Риме разбойник, таскаешься по притонам, переодетый в женщину, водишь дружбу с недостойными людьми: гладиаторами и актерами, занимаешься разбоем и поджогами.
   Калигула на миг задумался, нахмурив брови.
  -- Ты верила ей? Вдруг это могло оказаться и правдой?
  -- Слушая эти разговоры, я выражала ей свое негодование, но сама-то ни на миг не сомневалась в своем избраннике.
   Гай вздрогнул. К чему мог привести этот разговор? Он помнил Юнию еще маленькой девочкой, которая не останавливалась ни перед чем. Неужели за эти годы ее нрав столь переменился? Однако ему надо было признаться, что он ведет такую жизнь, как ей это расписала мачеха. Но не потеряет ли он ее навсегда? В панике он отвернулся. Что же делать? Жизнь без нее уже представлялась, к тому же он лишил ее невинности, не сумев совладать с желанием. Интересно, что сказали бы друзья, если б услышали его размышления? Не поверили, что это Гай. Им не понять, что он искренне любит только эту девушку.
  -- Гай, о чем ты задумался? - прервала Юния его беспорядочные мысли.
  -- А каким ты меня представляла? - повернулся он к ней, помолчав еще немного. Она заметила, как тревожно мерцает его взгляд.
  -- Да именно таким, как мне тебя расписали, - рассмеялась девушка. - Не думала же я, по-твоему, что после наших проделок ты ступил на стезю добродетели? Признаться, ты бы меня разочаровал.
  -- Слава богам! Ты осталась прежней, той, которую я боготворил все эти годы! Завтра я явлюсь к твоему отцу договориться о помолвке. Я даже сделал кольцо, как только вернулся в Рим и бережно хранил все эти годы. Только не ожидал, что разлука будет такой долгой.
  -- А как ты жил без меня? - поинтересовалась Юния, положив голову ему на грудь.
  -- Стоит ли, любовь моя, описывать те муки, что я испытывал вдали от тебя? Я думаю, ты сполна испила наравне со мной всю боль разлуки. Она не притупилась со временем, а лишь усилилась, сковав обручами истерзанное сердце. Но эти обручи лопнули, едва Тиберий подписал приказ о возвращении твой семьи. И я терпеливо ждал. Что значило это ожидание, по сравнению с неизвестностью долгих десяти лет? Сколько раз я строил планы побега! Но неприятности преследовали мою семью, меня убили бы, стоило мне сделать хоть шаг в сторону гавани. Тиберий заточил меня подле себя на Капри. Он издевался надо мной, заставляя выслушивать гнусные наветы на моих братьев и мать. А когда он сообщил мне об их смерти... О, я выдержал эту пытку, став к тому времени искусным лицемером. И я провел его, старого лиса. Он сломался, поверил мне, и назначил своим наследником. Но если б не ты, я не смог бы обмануть цезаря. Я думал о тебе и терпел, мечтал о нашей встрече и притворялся. Прояви я хоть малейшую слабость и выдай свое горе, я никогда бы не увидел тебя. Но расскажи и ты о себе.
   Юния прильнула к нему и горячо обняла, будто боясь, что Гай может исчезнуть.
  -- Я не жила без тебя, мой Сапожок, - обдавая горячим дыханием, зашептала она. - Будто растение, которое поливают и удобряют, но которое не может ни чувствовать, ни радоваться, расцветала моя красота. Отец столько раз пытался выдать меня замуж! Но и мне удалось сломить его упрямство. Несколько раз он праздновал мою помолвку, но после того, как меня два раза вынули из петли и четыре из чана с кровавой водой, он отступился, признав поражение.
   Гай приподнялся и устремил изумленный взгляд на свою возлюбленную. Но Юнии показалось, что он смотрит с недоверием. Она показала ему тонкие белые шрамы на запястьях.
   - Вот все женихи и сбежали от сумасшедшей невесты, - Юния слабо улыбнулась.
   Гай пылко расцеловал тонкие шрамики.
  -- Смотри, их нет, - сказал он. - Я убрал их.
   Она недоверчиво осмотрела запястья и тихо охнула. Шрамов действительно не было.
  -- Ты и вправду - бог, как говорила Мартина.
  -- Только никому об этом, - заулыбался он и прижал палец к ее губам. Он и сам удивился маленькому чуду, дарованному богами.
  -- Я должен тебе признаться кое в чем, моя звездочка, - немного помолчав, вдруг сказал Гай. - Не хочу, чтоб ты услышала об этом не от меня. Об этом продолжают сплетничать и по сей день.
   Юния сжала его руку и заинтересованно кивнула.
  -- Когда мне исполнилось пятнадцать лет, мне страстно захотелось познать женщину. Но, только тебя. Ночи напролет я проводил без сна, мечтая о тебе, и вспоминал, как мы целовались в далекой Сирии. И вот, как-то утром я выглянул из окна дома и увидел... тебя. Ты шла, накинув на голову легкую ткань, держа на плече кувшин с узким горлом. Как ненормальный, я выбежал в сад. "Юния! Моя Юния!", - кричал я, и, подбежав, заключил тебя в объятия и потащил в глубь кустов. Ты страстно ласкала меня, и я взял твою девственность, не веря такому счастью. А когда наваждение прошло, увидел пред собой черные волосы сестры Друзиллы. Отчаянию моему не было предела, но вскоре я нашел золотую середину, проникая к ней ночью, когда все кошки серы. Я ласкал ее, называя твоим именем, и эта развращенная девчонка была не против. Теперь ты будешь презирать меня, Юния? Но я должен был тебе сознаться.
  -- Стоит ли переживать из-за поступка, который совершил даже сам Юпитер? Он женился на собственной сестре. Да и стоит ли мне ревновать к самой себе? Я и не надеялась, что ты сохранишь мне телесную верность. Для меня важно лишь то, что сердце твое хранило любовь ко мне одной. Будь иначе, я до конца б своих дней мечтала о тебе и старела в одиночестве в далекой Александрии.
   Калигула, польщенный до глубины души, заключил ее в объятия. Но тут же отодвинулся.
  -- Засыпай, любимая. А я буду охранять твой сон, потом тихонько уйду. Уже светает, скоро прибудет твой отец, нельзя, чтоб он нас застал до свадьбы в одной постели, - он ласково коснулся щеки Юнии.
  -- Но я хочу еще поговорить, - возразила она, с трудом поднимая тяжелые веки.
  -- У нас впереди вся жизнь, любовь моя вечная. Завтра ночью увидимся вновь. Мне надо еще назначить с твоим отцом день помолвки. Он сообщит тебе об этом сам. Спи!
   Калигула нежно обнял ее и, терпеливо дождавшись, когда Юния крепко уснет, удалился через тайный криптопортик.
   Клавдилле показалось, что она едва прикрыла глаза, как Гемма разбудила ее, сообщив, что прибыл отец. Девушка вскочила, и взгляд ее первым делом упал на кровавые пятна на простыне и собственные ноги.
  -- Гемма, быстро в огонь! Воду и полотенца, пришли рабынь, пусть приведут все в порядок и меня тоже.
   Вскоре все было готово: постелена новая кровать, Юнию омыли, надушили, переодели, искусно наложили грим на усталые глаза, и она смело вышла навстречу отцу и мачехе.
  
  
  
  
   VI
  
  
   Чувства, давно похороненные внутри, ураганом взвились в душе Юния Силана, едва ранним утром его нога ступила в Вечный город. Кальпурния со страхом и недоумением наблюдала из носилок, как плачет ее муж, усевшись прямо на камни дороги и вытирая кончиком тоги глаза.
   Александрия, красивейший город мира, столь любимый Силаном, жалко поблек в памяти при виде Рима. Сколько несбывшихся надежд, разочарований, утраченных иллюзий осталось здесь, за высокими стенами! Силан вспомнил, как через эти ворота он уходил много лет назад, пеший, с жалкими пожитками и несколькими денариями, в ссылку, спасаясь от гнева всемогущего Августа.
   Ах, прекрасная Юлия! Преступная страсть к тебе загубила жизнь, ради нескольких мгновений счастья с неверной возлюбленной пришлось пожертвовать семьей, богатством и властью. Отец, не вынеся бесчестья, покончил с собой, мать сошла в царство теней вслед за ним, не пережив разлуку с мужем и сыном. Какой позор! Силан закрыл слезящиеся глаза и в гневе ударил кулаком в землю. Воочию пред ним предстала картина суда божественного императора. Август избил его палкой как последнего раба, разгневавшись из-за его возраста. Еще бы, Силану тогда было только двадцать, а Юлии уже тридцать семь. Но что значила эта жалкая разница в возрасте для любви? Дочь Августа была прекрасней всех смертных женщин, сама Елена не могла соперничать с ней. Юний позабыл и о своей молодой жене, и о родительском проклятье, стоило увидеть Юлию.
   Он накрыл голову тогой, не слыша окликов испуганной Кальпурнии, и продолжал вспоминать, грезя наяву.
   Тогда он случайно попал в ту пьяную компанию. Из кабака на Субуре их зачем-то понесло на форум. Крики и музыка привлекли внимание гуляющих, и они свернули с улицы Тусков в центр. И Силан обомлел. На ростральной трибуне при свете факелов танцевала богиня. Нагая и обольстительная, она весело хохотала и в танце ловко ловила осыпающие ее цветы. Силан никогда прежде не видел дочери Августа. Выпитое вино ударило в голову, он смело полез к ней, не слыша гневных окриков ее товарищей, его попытались стащить вниз, но он упирался, боролся со множеством рук. Юлия сама остановила всех, взмаха прекрасной ручки было достаточно, чтобы усмирить разъярившуюся толпу поклонников.
   Дивные звуки голоса богини зазвучали, будто наяву, она пожелала тогда, восхищенная такой отчаянной храбростью, а, может, ее взволновал влюбленный блеск глаз красивого молодого незнакомца, чтобы они остались наедине в ту ночь. И время пронеслось одним мгновением наслаждения, чтобы обернуться вечным позорным кошмаром. Утром его арестовали...
   Силан застонал и заплакал. Кальпурния бережно помогла ему подняться и сесть обратно в носилки.
  -- Старый мой дурачок! - ласково приговаривала она. - Мы вернулись, теперь все пойдет по-другому. Брось грустить!
   А у самой блестели слезинки. Этот город был чужим для нее.
   Но на каждом углу, несмотря на протесты Кальпурнии, Юний приказывал останавливаться и жадно осматривался, до мелочей припоминая знакомые места и подмечая изменения. Вот здесь поставили новую статую, надо же, как разрослась эта инсула, а здесь когда-то был трактир, славившийся не вкусной едой, а толстой хозяйкой, вот тут подковывали лошадей, а теперь сидит брадобрей... Они бы еще долго кружили по викусам Рима, но Кальпурния ворчала все громче и досадней, и Силан, махнув рукой, велел без остановок двигаться к дому, досадуя, что из-за несносной жены не поспеет на форум к утренним новостям. Он вновь почувствовал себя римлянином, и это гордое чувство наполняло его уверенностью и постепенно вытесняло из памяти годы, прожитые в Александрии.
   И тоска совсем ушла из сердца, уступив место тщеславным надеждам, стоило увидеть, в чьем доме они будут жить. Переступая порог, Силан довольно ухмыльнулся - настало время торжества.
   Юния встретила их с радостью, они установили фигурки пенатов и домашнего Лара в новый ларарий и принесли жертвы на алтарь.
   Кальпурния вела себя тише воды, ниже травы, лишь заметив Юнии, что той крупно повезло в сбывшихся мечтах.
   В ответ на это Клавдилла призвала Палланта и велела отдать мачехе ключи от всех дверей и кладовых:
  -- Кальпурния будет следить за домом и работой. Ее приказы выполнять, но...,- уточнила девушка, - если они не будут идти наперекор мне. Наказывать за проступки это ее право, жалобщиков я не приму.
   Юния и не думала умасливать мачеху, просто взваливать непосильный груз домашних обязанностей ей не хотелось, к тому же ее устраивало, как рационально и экономно хозяйничала Кальпурния в их доме в Александрии. А после завтрака девушка с удовольствием прилегла в темной беседке солярия с намерением не пропустить приезд Гая и крепко уснула, так и не увидев, как приехал ее ненаглядный. Она встала только к вечеру, и отец торжественно объявил ей, что дал согласие на помолвку с наследником императора, и завтра она станет невестой.
  
  
  
  
   VII
  
   Глаза Калигулы слипались, спать после чудной ночи хотелось больше жизни, но он, вернувшись во дворец, отдал приказание приготовить тогу и послать за Макроном. Уснув, он мог пропустить благоприятное время для разговора с Силаном и дать повод для волнения Юнии, что он не держит слова.
   Восторг и восхищение переполняли его, сердце сжималось в сладостной истоме, стоило вспомнить блаженство близости с возлюбленной после долгой разлуки. Боль, горечь разлуки и оскорбления проклятого Тиберия стерлись в памяти, освободив место безоблачному счастью. Время в ожидании Макрона пролетело незамеченным, но, кинув взгляд на солнечные часы, Гай ужаснулся.
   Макрон явился недовольный и заспанный. Волосы торчком стояли на голове, тога была измята и в пятнах. Увидев его, Калигула выругался.
  -- Ты сошел с ума, Невий. Мой раб не передал, зачем я вызвал тебя?
  -- Я и слушать не стал, еле продрал глаза. Вчера Луций Лициний закатил славную попойку. Какие были танцовщицы! Одна выжала из меня все соки, я не в состоянии был двинуться, рабы отнесли меня домой, я даже не мог передвигаться. Но где ты пропадал вчера? Мы голову ломали, послали рабов разыскать тебя. Так что случилось? Чего ты поднял меня в такую рань? - Макрон плеснул себе воды и, выпив, поморщился. - Начинает просыпаться аппетит.
  -- Мы едем договариваться о моей помолвке. Я собираюсь жениться.
   Калигула подозвал раба.
  -- Немедленно тогу для Невия, парикмахера и массажиста.
  -- Гай, я не верю своим ушам! - вскричал Макрон. - Ты сошел с ума! Ведь еще вчера ты был свободен как ветер, и ни о чем подобном не помышлял. Кто она?
  -- Дочь Марка Юния Силана.
  -- Кто такой этот Силан? Первый раз слышу это имя. Он из Юниев или их вольноотпущенников?
   Калигула недовольно поморщился.
  -- Тиберий вернул его с семьей из ссылки. Еще при Августе Силан был сослан за связь с его дочерью. А я собираюсь жениться на его единственной дочери. Много лет я уговаривал Тиберия вернуть ему гражданство.
  -- Калигула, я всегда считал тебя разумным человеком, а у тебя оказывается не в порядке с головой. Ты хоть видел ее?
  -- Она прекрасней всех наших признанных красавиц. К тому же я знаком с ней еще с детства. Юния - лучшая девушка на свете. Ты сам поймешь, когда ее увидишь.
   Волосы Макрона привели в порядок во время этого разговора, и двое рабов принялись драпировать его новую тогу. Калигула, уже готовый к выходу, насмешливо смотрел на него.
  -- Проснись же, мой друг. Твои глаза, вижу, точно присыпали песком, ты не можешь открыть веки. Я тоже не спал всю ночь.
  -- Надеюсь, это время ты провел так же весело, как и я.
  -- Невий, что у тебя на уме. Я встречался со своей невестой после долгой разлуки, и мы беседовали всю ночь, - Калигула решил умолчать об остальном. Не хотелось никому признаваться об истинных чувствах.
  -- Странный ты сегодня, Гай. Всегда с восторгом расписываешь любовные утехи даже с известными матронами, а тут молчишь, как убитый. Ни за что не поверю, что ты проговорил с ней всю долгую ночь, - возмущению Макрона не было предела.
  -- Отстань, Невий, - ответил Гай.
   Наконец они уселись в носилки, где Серторий сразу уснул. Храп его раздавался всю дорогу. Гай еле разбудил его, когда они подъехали к дому Силана. Раб-привратник впустил их.
  -- Гай, я смотрю, ты и вправду сумасшедший, - заговорил проснувшийся Невий, - подарить невесте дом Ливии! Ты... ты... у меня просто нет слов.
   Марк Юний Силан встретил гостей. Он был жутко смущен, увидев наследника императора в сопровождении префекта претория. После взаимных приветствий, гостей проводили в триклиний, где подали вино и завтрак.
  -- Я польщен видеть у себя таких именитых гостей, - сказал Силан, завязывая разговор.
  -- Марк Юний, - произнес Калигула, - я пришел договориться о дне помолвки с твоей дочерью. Я уверен в ее согласии, она дала мне его много лет назад, когда вы гостили у моего отца в Антиохии.
  -- Никто не принял тогда всерьез ваши чувства, но она всегда помнила о маленьком Сапожке, - Силан поднял чашу с вином, - давайте совершим возлияние богине Венере, что так долго хранила вашу любовь.
   Гости поддержали его. Неторопливая беседа тянулась еще с час под зевание Макрона. Калигула с неудовольствием поглядывал на него, чувствуя, что и самому невмоготу. Наконец, они поднялись из-за стола и попрощались, договорившись о встрече в доме Силана назавтра в первом часу дня, самом благоприятном для обручения, и уехали.
  -- Калигула, ты часом не пьян? - поинтересовался Макрон, когда они уселись в носилки. - Ты женишься на старой девственнице и еще отказываешься от приданого. Я пришлю тебе лучшего лекаря, как только попаду домой. Почему я не видел ее? Ты обещал нас познакомить, ревнивый дурак!
  -- Спи, Макрон, и прекрати лезть в мои дела, - раздраженно сказал Калигула. - Юния должна быть уверена в моих чувствах, а не в том, что я беру ее в жены ради ничтожных сестерциев.
  -- Но их же миллион! Глупец! Ее отец скопил достаточно, прожив так долго в Египте. Сам слышал, он даже был назначен старейшиной.
  -- Да хоть двадцать миллионов, - ответил Гай.
  -- Я не узнаю тебя! И только не говори, что сегодня мы не встретимся ночью. Ты забыл, что мы собирались пойти в лупанар Лары Варус? Она купила чудных гетер, мне рассказал вчера сенатор Агриппа. Этот старый щеголь уверял, что им известен какой-то новый способ разврата.
   Невий собрался выйти у дверей своего дома, но задержался, пока не услышал согласие друга.
  -- Только не вздумай никому сказать о помолвке. Я надеюсь на твое молчание, Макрон, - произнес Калигула и дал знак трогаться. Отъезжая, он услышал, как Невий кричит: "Энния! Энния!". "Как же, будет она сидеть дома", - устало подумалось Гаю, прежде чем он закрыл глаза.
   Разбудило Калигулу легкое поглаживание по щеке. Рабы уже доставили его во дворец, заботливо разув и сняв тогу, уложили в кровать.
   - Юния, - забормотал он, чувствуя нежный запах духов.
  -- Как ты назвал меня? - услышал он мелодичный знакомый голос и открыл глаза. Около него сидела симпатичная молодая женщина с ярко насурьмленными бровями и пунцовыми губками.
  -- А, Энния... Твой муж звал тебя, когда мы подъехали к вашему дому, но я догадался, что в это время ты можешь быть где угодно, но только не дожидаться его возвращения, - Гай сел на кровати, свесив ноги. - Я не звал тебя, мне надо отдохнуть. Иди домой. Но подай вначале мне вон ту чашу.
  -- Ты прогоняешь меня, требуя при этом исполнить обязанности рабыни. Я начинаю выходить из себя, - зло сказала Энния.
  -- Ну тише, тише, - примирительно произнес Калигула. - Гнев искажает твое красивое лицо, и ты становишься похожа на Горгону с эгиды Минервы.
   Энния злобно фыркнула, но потянулась к столу и подала чашу Калигуле. Совершив возлияние, он с жадностью осушил все до капли.
  -- Ну вот несколько полегчало, - произнес он. - Скажи мне, прекрасная Энния Невия, что привело тебя в такой неурочный час?
  -- Неурочный, как же, - возмутилась женщина, сдвинув изящно выщипанные брови. На тонком носике появились недовольные морщинки. - Пьянствовал вчера у Луция Лициния с моим мужем? Теперь отсыпаешься. А мне просто захотелось увидеть своего дорогого Гая, сегодня, прогуливаясь по Священной дороге, я завернула в ювелирную лавку и приобрела несколько чудных вещиц, одна, думаю, подойдет к твоему плащу.
   Энния протянула ему золотую фибулу с изумрудом. Калигула равнодушно повертел ее в руках и кинул на подушку.
  -- Ты уже подарила мне дюжину, зачем еще одна?
   Она придвинулась ближе, обдав жарким дыханием его щеку. Рука ее обвилась, как змея, вокруг его шеи. Гай передернул плечами.
  -- Энния, перестань. Ты - жена моего друга. Я не хочу, чтоб меж нами возникла ссора.
  -- Я безразлична Невию, мы спим в разных спальнях уже полгода, ему более по душе ласки развратных гетер. Я не могу ничего поделать со своим сердцем, которое каждый раз замирает, стоит мне увидеть тебя. Я готова на любые безумства, лишь бы ты подарил мне свою любовь.
  -- Ох, Энния, - Калигула сонно вздохнул, - тяжело мне с тобой. Макрон мне нужен как друг, а не враг. Своим жалким женским умом тебе не понять наших планов. Ты забываешь, что я - наследник Тиберия, а твой муж - префект претория, его поддерживает армия, меня - народ, когда цезарь умрет, я хочу занять его место без излишних осложнений. Если ты не мила своему законному мужу, проси развода, и мы поженимся.
   Глаза Эннии разгорелись.
  -- Но, - поспешно прибавил Калигула, - только когда я стану принцепсом. А пока и не помышляй о любовных играх. Все, иди! Дай же мне, наконец, отдохнуть.
   Он откинулся на ложе, а Энния, накинув паллу на голову, чтоб избежать любопытных взглядов рабов, разочарованная, удалилась.
   Гай закрыл глаза, но сон уже ускользнул от него, а вместо долгожданного отдыха снова всплыли воспоминания о возлюбленной, ее сладкие губы, запах нежной ароматной кожи и совершенное тело. Как она прекрасна! Сознает ли сама силу своей красоты? Стоит ей раз выехать из дома, толпы зевак, от нищих плебеев до гордых патрициев, будут бежать за ее носилками, чтобы увидеть поближе Венеру, почтившую вниманием жалких смертных. Поэты станут слагать оды в ее честь, многие придут просить ее руки, но какой же удар случится, когда весь Рим узнает, что она принадлежит ему. Ревность хладной рукой сдавила горло, если б у народа была одна голова, он отсек бы ее одним ударом. Но постепенно Калигула успокоился, подумав, что Юния столько лет оставалась ему верна, бережно сохранив свою детскую любовь.
   И звездная сирийская ночь распахнула перед ним свои объятия, впустив в душу события далекого прошлого...
  
  
  
  
  
  
   VIII
  
  
   ... Было страшно. Равнодушные звезды взирали свысока на детей, пробирающихся темными улицами. То, что они несли в мешках, могло навлечь серьезные неприятности, останови их ночная стража. Мартина снабдила их гниющей падалью, заговоренной на смерть Германика, все это надо было разместить тайком в разных углах дома. Сама Геката покровительствовала им в те дни, приняв щедрые жертвы.
   Мартина много рассказывала детям об этой богине, которую почитают и боятся, ставя ее трехглавые изображения на перекрестках дорог. И тот вечер Юнии вдруг впервые вспомнилась давняя история, связанная с покойной матерью. Будто что-то упоминал отец. Мартина помогла девочке, погрузив ее в транс своими заклятиями, узнать правду о сделке, которую заключила с подземной богиней ее умирающая мать. Геката забрала ее жизнь в обмен на жизнь дочери. Тяжело больная Клавдия, едва начались схватки, тщетно молила богов помочь ей родить. Одна Геката вняла ее слабой мольбе.
  -- Запомни, милашка, - сказала Юнии тогда Мартина. - Твоя жизнь принадлежит Гекате. Служи этой темной богине, и она будет помогать тебе. Многим матерям приходится заключать подобные сделки, и Геката всегда помнит об этих детях, отмечая их особой печатью.
  -- Но на мне нет никакой печати, - недоуменно возразила девочка.
  -- Да уж, она не стала портить твою редкую красоту, - ответила Мартина и вдруг резко притянула ее к себе. - Вот, смотри.
   С этими словами, она откинула с затылка девочки тяжелые пряди белокурых волос и показала Калигуле на маленькую черную родинку.
  -- Служи своей матери, девочка. И никогда не забывай об этом.
   Больше ничего не прибавила колдунья, и вытолкала их вон, кинув вслед мешки.
   Гай и Юния еще долго плутали во тьме ночной Антиохии, намеренно путая дорогу.
  -- Я боюсь возвращаться, - наконец признался Калигула, когда они в третий раз прошли мимо нужного поворота.
  -- Я тоже. Верны ли ее предсказания? - спросила вдруг девочка. - То, что сказала она сегодня, сильно испугало меня. Моя мать - темная богиня. И эта родинка на затылке. Ерунда какая-то.
  -- Нет, не ерунда, - вскинулся Калигула. - Я верю Мартине. Она сказала, что - бог и стану могущественным, когда вернусь в Рим. Ты же ведь приехала из Египта, повинуясь тайному зову. Ты тоже почувствовала это. Не отпирайся!
   Юния грустно кивнула, охваченная невеселыми думами. Мать посвятила ее Гекате. Девочке было страшно. Как теперь ей служить темной богине?
  -- Скажи, Гай, - наконец она решилась обратиться к своему рассерженному спутнику. - Но к чему она так настаивает, чтобы твой отец умер раньше отведенного парками времени? Если Германику все объяснить, он согласится и на нашу свадьбу, и на то, что ты - особенный. Он ведь и сам свидетель тому, что ты усмирил войско.
   Мальчишка расхохотался.
  -- Давай, попытайся поговорить с гордым Германиком! Он прикажет выпороть меня до полусмерти за подобные мысли! Интересно, а что сделает с тобой твой отец? Эти взрослые ненавидят, когда дети умнее их, они слепы и глухи к нашим чувствам. Германик высмеял меня, когда я начал настаивать на нашей свадьбе, и запретила думать об этом. Меня насильно поженят в Риме, а тебя в Александрии. Ты же дочь ссыльного. Моя мать посчитала тоже позорным обручить меня с дочерью того, кого выслал Август, ее дед. Смеясь, она кинула мне в лицо правду, похожую на плевок ядовитой гадюки. Знаешь, за что сослали твоего отца, лишив гражданства?
   Холодея от ужаса, Юния качнула головой.
  -- За то, что он был любовником ее распутной матери!
   Девочка отшатнулась.
  -- Ты тоже считаешь наш брак позорным, как и твои родители? - хрипло спросила она.
  -- Ну что ты, моя звездочка! - неожиданно ласково произнес Гай и обнял ее за плечи. - Я так люблю тебя. Мы уберем с дороги тех, кто мешает нам. Мартине надо доверять.
   Юния послушно кивнула. Сомнения бесследно растворились в душе, стоило распахнуть ее навстречу тьме. И Геката благословила союз двух детей.
   Удобный случай привести замыслы колдуньи в исполнение выдался, когда все, от господ до челяди, собрались на играх в местном амфитеатре, которые устраивал Гней Пизон. Дети разместили все таинственные предметы по дому.
   А спустя несколько дней начался кошмар. Первым запах гнили заметил Германик. Он заявил Агриппине, что в доме пахнет смертью. Она лишь досадливо отмахнулась. Но постепенно запах стал преследовать всех домашних. Агриппина и Юния принялись курить сильнейшие благовония, но напрасно. Запах гнили забивал все вокруг, витая даже на кухне и во дворе. Прохожие обходили дом стороной, а челядь в ужасе перешептывалась меж собой. Германик и Агриппина, страшась заговоров и колдовства, принесли жертвы Гекате. Сапожок говорил Юнии, что отец подозревает Планцину, жену Пизона, что она навела порчу. Силан был в сильном беспокойстве, он давно бы уже уехал в Александрию, но долг дружбы повелевал ему остаться, к тому же многие друзья Германика перестали посещать дом. Марк Юний попробовал отослать дочь, но натолкнулся на такое упорное сопротивление с ее стороны, что вынужден был сдаться, положившись на волю богов.
   На следующий день после жертвоприношения раб прибежал в панике к Германику с известием о страшной находке. За дальней колонной в перистиле нашли полуразложившуюся человеческую ногу, сочащуюся смрадным гноем, со свинцовой табличкой, на которой стояло имя Германика.
   Германик в страхе приказал обыскать весь дом. Были подняты все плиты пола, отодвинуты все занавеси, обысканы стенные ниши, и результаты не замедлили себя ждать. Во всех потайных местах обнаружились полуистлевшие части трупов людей. Из подушек и перин извлекли окровавленные черные петушиные перья, перевязанные ветошью. Но самыми жуткими находками явились голова младенца с забитой в рот дохлой летучей мышью и огромная рука негра, сжимающая деревянный фаллос. И на всех останках была свинцовая табличка с именем Германика.
   "Наш господин обречен", - шептались втихомолку слуги. Но Германик не сдавался, приказав совершить ритуальное освящение в доме, и сжег все останки лично во дворе. Установилось спокойствие, было проведено расследование, и привратник сознался, что в отсутствие правителя и его жены он как-то застал Планцину одну в доме, выходящей из внутренних покоев. В доме усилили охрану, увеличив количество рабов. Германик окончательно оправился от болезни, стал выезжать на осмотр полков, разбираться в тяжбах и издавать указы. Но все это было лишь затишье перед бурей.
   Сапожок с Юнией, забившись в темный угол подвала, держали военный совет.
  -- Гай, боюсь, у нас ничего не выйдет, - сказала Юния, жуя пирог с мясом. - Надо что-то срочно придумать. Мартина в очередной раз подтвердила, что ты не станешь великим, пока жив твой отец. И мы не сможем пожениться. Вчера около ее дома стояли носилки Планцины. Я хотела взять у нее заговоренных трав для Агриппины, но ни с чем повернула обратно. Не кажется ли тебе, что Мартина лжет, наученная женой Пизона? Все знают, как ненавидят они нашу семью.
  -- Пусть даже и так, - с умным видом произнес Калигула. - Но мы все равно выиграем, если Германик умрет. Тогда уж моя мать точно согласится на нашу свадьбу.
  -- А мой отец?
  -- А кто помешает ему отправиться вслед за моим? Нет, дорогая, ты не права, у нас должно получиться. Отломи и мне кусочек пирога, - прожевав, он продолжил. - Мой отец, по признанию матери, живет во власти суеверий. Вся эта падаль, заговоренная Мартиной, испугала только глупых рабов. Да и какой теперь прок от ее порчи, если дом очистили от скверны?
   Юния приуныла.
  -- Не стоит огорчаться. Я украл у колдуньи флакон с ядом, - вдруг признался Калигула. - Нам не нужна теперь ее помощь. Справимся сами!
  -- Но чтобы яд действовал, нужны заклинания. Без помощи черной богини нам не обойтись, - возразила девочка.
   Теперь Гай повесил голову.
   - Как же я мог забыть? - вдруг встрепенулся он. - У отца есть надежный талисман, и Геката не станет помогать нам, пока он у него. Германику дала его одна греческая старуха, о которой ходили слухи, что она говорит с богиней, как с равной. Мать рассказывала мне, что, напуганный предсказаниями жреца Кларосского Аполлона о преждевременной смерти, отец тут же в Колофоне встречался с местной колдуньей.
  -- Что за талисман, ничего подобного у него я не замечала?
  -- Еще бы, - невесело усмехнулся Гай. - Я и сам не знаю, где он прячет его. Но мы выследим.
   На этом совет закончился.
  
   Состояние Германика опять ухудшилось. Те же признаки болезни, что и в прошлый раз. Плачущая Агриппина уложила его в постель и поставила холодные примочки на живот и пылающий лоб. Калигула, Юния и Силан молча стояли у изголовья.
  -- Я скоро умру, - неожиданно произнес Германик тихим голосом.
   Агриппина зарыдала, заламывая руки.
  -- Нет, не плачь, моя любимая, - твердо сказал Германик. - Боги ополчились против меня. И нам не по силам бороться против них. Планцина и Пизон уже вне подозрений. Слуги доложили мне, что утром обнаружили в запертой кубикуле с крошечным оконцем предвещающие беду символы. Туда не под силу забраться человеку.
   Тут вдруг Германик протянул руку и указал на стену. Агриппина с ужасом увидела, что напротив кровати написаны кровью зловещие знаки и имя Германика.
   - Не хотел тебя пугать, дорогая. Эти надписи появились еще вчера. Но сегодня мое имя стало короче на одну букву. Это значит, что, когда букв не останется совсем, я умру.
  -- Отец, ты не должен сдаваться, - заявил Калигула и выхватил меч. - Это происки злых колдуний, я проткну любую, попадись она мне на пути. Я останусь охранять тебя, со мной ты не должен ничего бояться.
  -- Спасибо, сынок. Но ты - еще маленький мальчик, и тебе не справиться в борьбе с богами подземного мира. Смирись, как смирился я.
   Калигула мысленно усмехнулся: "Конечно, отец, ты смирился с неизбежным, согласись ты поженить нас с Клавдиллой, и остался бы жив. Кто бы видел, как я проталкивал Юнию в это оконце. Да мы исцарапали всю кожу, пока протиснулись туда. Она легка, как пушинка, но и то я утомился, держа ее на плечах, чтобы надписи получились выше, под самым потолком. Но, если ты готовишься к смерти, то это того стоило".
   Германик запретил стирать перевернутое имя перед его кроватью. Он видел каждое утро, как оно уменьшается на одну букву. Когда на стене осталось три буквы, Германик впал в забытье. Агриппина подняла панику. Но с помощью лекаря его удалось привести в чувство.
   Схватив за руку Агриппину, он горячо зашептал:
  -- Я обречен, я обречен. Так не хочется умирать.
  -- Нет, не умрешь, пока с тобой твой амулет, - возразила тихо Агриппина.
   Но не настолько тихо, чтоб это не услышала Юния. На глазах у девочки Германик дотронулся до талисмана под подушкой.
   Утром ему неожиданно стало лучше, он приказал принести пергамент. Германик написал письмо Гнею Пизону, объявив войну не на жизнь, а на смерть, и приказал покинуть провинцию. Агриппина промолчала, что наместник давно уже уехал, ожидая на границе вестей о смерти правителя. Оставалось две буквы.
   На следующее утро Агриппина отлучилась на кухню, чтобы лично приготовить целительный травяной отвар, а Германик остался один. В полудреме он не заметил, как в кубикулу прокрались Гай и Юния. Германик почувствовал какое-то движение под подушкой. Амулет к его ужасу исчез. Его крики подняли на ноги весь дом. Но Агриппина никого не впустила в комнату.
  -- Любимый, что произошло?
  -- Пропал талисман, нет моей Гекаты!
   Затаив дыхание, дети сидели тихо, как мыши, под кроватью. Ужас когтями сжимал их маленькие сердечки. Сейчас обнаружатся все их проделки. Пока Агриппина переворачивала все подушки и перины, Гай сжимал похолодевшую руку своей любимой. Их спасло то, что они забились в маленькую нишу за занавесками у кровати незаметно для Агриппины. Когда она убежала, призывая Гая, они тихонько выбрались - Германик лежал без сознания - и спрятались в подвале, где их в скорости и нашли. Опасность миновала.
   А утром следующего дня Германик созвал всех легатов, Силана, домочадцев и сказал последние слова в своей жизни:
   - Если бы я уходил из жизни по велению рока, то и тогда были бы справедливы мои жалобы на богов, преждевременной смертью похищающих меня еще совсем молодым у моих родных, у детей, у отчизны; но меня злодейски погубили Пизон и Планцина, и я хочу запечатлеть в ваших сердцах мою последнюю просьбу: сообщите отцу и брату, какими горестями терзаемый, какими кознями окруженный, я закончил мою несчастливую жизнь еще худшею смертью. Все, кого связывали со мною возлагаемые на меня упования, или кровные узы, или даже зависть ко мне живому, все они будут скорбеть обо мне, о том, что, дотоле цветущий, пережив превратности стольких войн, я пал от коварства женщины. Вам предстоит подать в сенат жалобу, воззвать к правосудию. Ведь первейший долг дружбы -- не в том, чтобы проводить прах умершего бесплодными сетованьями, а в том, чтобы помнить, чего он хотел, выполнить все, что он поручил. Будут скорбеть о Германике и люди незнакомые, но вы за него отомстите, если питали преданность к нему, а не к его высокому положению. Покажите римскому народу мою жену, внучку божественного Августа, назовите ему моих шестерых детей. И сочувствие будет на стороне обвиняющих, и люди не поверят и не простят тем, кто станет лживо ссылаться на какие-то преступные поручения.
   Больше он не произнес ни звука, лишь вытянул иссохшую руку и указал на единственную букву, оставшуюся на стене от его имени. Через несколько ударов сердца его не стало.
   Жители Антиохии пребывали в глубоком трауре, приходя проститься с любимым правителем, тело которого было выставлено на рыночной площади. Проклятья раздавались в адрес Пизона и его жены, отравителей великого человека. Появись они в городе, толпа растерзала бы их без суда. Рабов подвергли пыткам к удовольствию Калигулы. Но добиться ничего не удалось. Новый правитель, избранный большинством легатов, был другом покойного и продолжил все его начинания, приказав привезти ему на суд Пизона. Но тот уже был в Риме под защитой Тиберия.
   Агриппина после сожжения Германика приняла решение отправиться в Рим к детям.
   Она встретилась с Силаном.
  -- Друг мой, мы должны вернуться. В чужой Сирии нас ничто уже не держит. Я хочу достойно похоронить прах моего Германика. Я не смею предложить вам сопровождать нас в Рим, откуда ваша семья была в свое время изгнана Августом.
  -- Конечно, Агриппина, - проговорил с грустью Силан, - из-за болезни и смерти правителя мы и так чересчур долго задержались, злоупотребив вашим гостеприимством, но я не мог оставить его и тебя в столь тяжелое время. Мы вернемся в Александрию. Кальпурния уже заждалась меня.
   Они обнялись на прощание и больше никогда не встречались. На рассвете Марк Юний тронулся в путь.
   Прощание Юнии и Гая было поистине душераздирающим.
  -- Я люблю тебя, мой Сапожок, - без конца твердила Юния. - Я останусь с тобой, не поеду с отцом. Агриппина поймет меня и разрешит.
  -- Бесполезно, я говорил с ней, - возражал Гай, глотая слезы, - она и думать не хочет о наших чувствах. У нее каменное сердце. Лучше я убегу из дома вслед за тобой.
  -- Ах, Гай, отец, узнав об этом, тотчас отправит тебя обратно, мы не сможем долго обманывать всех. Я чувствую, что мы надолго расстаемся. Я ненавижу их всех, весь мир против нашей любви. Мартина обманула нас.
  -- Юния, я клянусь тебе Юпитером, что мы встретимся! - торжественно сказал Гай. - Я уберу с дороги всех, кто станет помехой. Пусть пройдут годы, но ты обязательно приедешь ко мне в Рим, и мы будем править империей вместе, не разлучаясь до самой смерти.
   И вновь слезы, поцелуи и клятвы на всю жизнь.
   Утром, когда Юния спала в объятиях Сапожка, одна из рабынь перенесла ее в носилки, и Силан отдал приказ отправляться. Через час пути она проснулась и начала в отчаянии рвать свои роскошные белокурые волосы, кидая клочья на дорогу. Марк Юний был в панике, пытаясь успокоить дочку, он лишь усилил ее истерику. Тогда в гневе он приказал связать ее.
   Неожиданно их догнал на лошади запыхавшийся Гай, весь чумазый от пыли. Он вскочил на ходу в носилки и обнял свою возлюбленную, распутав полотенца, которыми ее спеленали точно куклу. Силан даже прослезился, глядя на эту трогательную детскую любовь. Вынужденная остановка продлилась еще три часа, пока, наконец, Сапожок не умчался.
   Он гнал обратно, без жалости вонзая стилет в окровавленный круп коня, пока тот без сил не рухнул у двери дома. Но теперь Сапожок был спокоен, Юния увозила частичку его души, символ их союза - маленькую яшмовую Гекату, держащую факел в одной руке и ключи от подземного мира - в другой...
  
  
   Римская ночь неожиданно ворвалась к нему, напомнив о себе громким ударом в бронзовый гонг. В кубикулу ввалились его друзья - актеры Мнестер и Аппелес, статные красавцы, любимцы Рима.
  -- Да позволит Гай Цезарь скрасить с ним эту благодатную ночь? - спросил, кривляясь, Мнестер.
  -- Гай, да что с тобой? Ты пропал вчера вечером, не явившись к Луцию, и сегодня даже не удосужился послать за нами, - голос Аппелеса был полон обиды. - Ты забыл, что сегодня мы идем к Ларе Варус?
  -- Нет, друзья мои, - ответил Калигула. - Срочные дела отвлекли меня. Но сегодня я свободен до полуночи.
   Он приказал кравчию разлить вина. Совершив возлияние, они выпили.
  -- Но почему до полуночи? - поинтересовался ехидно Аппелес. - Какая-то римская красотка окрутила тебя, и ты спешишь на свидание? И не надейся, мы не отпустим тебя, вчера нам было скучновато без твоих обычных выходок. А какие были танцовщицы!
  -- Видел бы ты, что выделывал пьяный Макрон! - подхватил Мнестер, любуясь своим отражением в зеркальце. - Они с престарелым Агриппой потащились танцевать, разогнав всех девушек. Мы едва не надорвали животы со смеху. Сейчас я изображу тебе этот полный грации танец.
   Мнестер вытянул Аппелеса, и Калигула долго забавлялся, глядя, какие смешные телодвижения совершали они, копируя пьяных. За время, пока друзья танцевали, рабы облачили его в тогу.
  -- Ну нет, Гай Цезарь, так не пойдет! - вдруг сказал Мнестер. - Ты же сам вчера хотел наказать эту крысу Лару за то, что она не оставила для тебя ту малышку, а позволила ей уйти с сенатором Кальпурием.
   Калигула хлопнул себя по лбу.
  -- А ведь точно, - проговорил он. - Эй, рабы, несите мой любимый парик, синюю столлу и покрывало. Сегодня буду в своем излюбленном наряде. А вы пока пейте, я быстро переоденусь. Эй, Ботер, беги к Макрону, предупреди, что через час мы будем у Лары Варус.
   Ботер убежал. Мнестер с Аппелесом потягивали из больших чаш светлое родосское вино, дурачась и строя гримасы, наблюдая, как рабыня наносит грим на лицо Калигулы. Наконец, метаморфоза благополучно завершилась, и перед актерами предстала статная матрона, ярко накрашенное лицо которой обрамляли рыжие пряди.
   - Браво, Калигула! - вскричали они. - Ты, как всегда, неподражаем!
  -- Пора ехать, уже самое время, - важно произнес Калигула.
  -- Ну уж нет, подожди, - сказал Аппелес, - нам тоже надо сыграть свою роль. Вели принести нам другую одежду. Иначе, увидев наши лица, Лара Варус раскусит весь маскарад.
   Переодевание актеров происходило быстрее, на них надели короткие туники, блестящие нагрудники и шлемы легионеров. И они, изрядно заправившись вином, более чем странной компанией отправились на Субуру.
  
  
   IX
  
  
   Силан поднялся к дочери в солярий, едва она успела открыть глаза. Косые лучи солнца пронизывали беседку, пробиваясь сквозь ветви винограда. Смеркалось. Юния оправила тунику, поглядывая сквозь опущенные ресницы на отца. Она видела, что он медлит начать разговор.
  -- Вот ты и невеста, дочка. Наследник императора сегодня просил твоей руки, и я не отказал ему. Это честь для нашего рода. Префект претория был тому свидетелем. На завтра назначена ваша помолвка.
   Юния уловила скрытую грусть в словах отца.
  -- Я вижу, тебе не по вкусу этот брак? - поинтересовалась она. - Ты знаешь, как я мечтала об этом долгие годы, и должен радоваться, что мои надежды сбылись.
  -- Нет, я рад за тебя, дочка. Ты сама выбрала свою судьбу. Звезды благоволят тебе. Да, ниспошлют боги счастья тебе и твоему избраннику!
   Слезы неожиданно заблестели на глазах Марка, он аккуратно промокнул их кончиком тоги.
  -- Отец, скажи начистоту, что мучит тебя? Я не пойму причины.
  -- Мне не хотелось говорить об этом, Юния. Но само наше возвращение было ошибкой. Что ты знаешь о том, кого не видела больше десяти лет? Ты отвергала достойные предложения в Александрии, и я, глупец, шел у тебя на поводу, даже Кальпурния не могла ничего с этим поделать.
  -- Но я все-таки хочу услышать о причине, что так мучит тебя, отец, - Юния обняла его и прижалась к плечу.
  -- Твой Сапожок - развратник и первый разбойник в Риме, ты не будешь счастлива с ним. Ваш семейный очаг не станет гореть ярким пламенем, потому что муж вряд ли станет ночевать с тобой в одной постели, ему более по вкусу ласки продажных девок, - Силан глянул в глаза дочери. Юния опустила ресницы, стараясь скрыть смех.
  -- Боги благословят наш союз, я уверена.
  -- Я предупредил тебя, дочка. Потом не упрекай своего старого отца. Но знай, что, уходя из нашего дома, он говорил префекту о попойке в лупанаре, кажется Лары Варус, что на Субуре. Я уже начинаю сомневаться, что утром он придет на помолвку. Мне тяжело здесь, нет ни знакомств, ни связей. Толпы клиентов не осаждают наши двери, как в Александрии, даже некого позвать на обед. Имя Силана не известно в Риме даже последнему плебею.
   Юния рассмеялась, догадавшись, что мучит ее отца. Непомерно тщеславный, он ожидал, что его возвращение взволнует Рим слухами, и каждый будет искать с ним встречи, но, видимо, даже старые знакомые не пожелали узнать его, стоило Силану утром пойти на форум. Кому нужен забытый изгнанник?
  -- Отец, успокойся, отдохни в теплой беседке. Уже послезавтра твое имя будет всуе у всех на устах, тебе захочется спокойствия, и ты будешь прятаться в ойкосе за занавесками от докучливых посетителей.
   Девушка проворно вскочила и убежала, оставив отца наедине со своими мыслями. По дороге Кальпурния окликнула ее, не желает ли она перекусить, но Юния даже не заметила ее вопроса, поглощенная в свои думы. Очутившись в своей комнате, она позвала Гемму.
  -- Гемма, тебе задание. Потихоньку стащи у отца его лучшую тогу, отрежь от нее ровно столько, чтоб она была мне впору, пусть Хлоя попросит от моего имени у Кальпурнии ее черный парик и обрежет его под прическу мужчины. И позови ко мне Палланта.
   Гемма покорно удалилась, гадая про себя, что затеяла госпожа. Паллант хозяйничал на кухне, наблюдая за обедом. Повара купила Кальпурния только сегодня, и управляющий был начеку, проверяя товар. Его глазки смотрели уже осоловело после отведанных фаршированных бекасов, запеченных устриц, уток в черносливе с яблоками. Все это запивалось большим количеством хозяйского вина. Гемме пришлось два раза повторить приказ Юнии. По дороге из кухни в комнату госпожи пострадала прозрачная занавесь в перистиле, в нужный момент помогшая удержаться на ногах. Зато перед Юнией он предстал уже в нормальном состоянии.
  -- Слушаю ваши приказы, госпожа.
  -- Паллант, мне нужно пятеро крепких рослых рабов, чтобы они сопровождали и охраняли меня ночью, - сказала Юния.
  -- Я не ослышался, госпожа? - глаза Палланта округлились. - Молодой девушке не место на улицах ночного Рима.
  -- Не смей рассуждать, раб. Ты забываешься! - гневно произнесла девушка. - Иди, и выполняй приказ, чтоб они были вооружены короткими мечами, одеты в кольчуги и плащи. Мне тоже подготовь плащ. И чтоб никто из моей семьи не догадался ни о чем. Иначе смерть тебе!
   Паллант кубарем выкатился из покоев госпожи. А нрав у нее, однако, решительный и жесткий!
   Силан прислал за Юнией рабыню сказать, что подали обед, но девушка сослалась на головную боль, приказав никого к ней не пускать. А тем временем Гемма принесла переделанную тогу, а Хлоя - парик. Надев его, Юния поморщилась.
  -- Плохо ты выстригла его, Хлоя. У тебя есть шанс загладить свою оплошность, иначе я прикажу высечь тебя за испорченную вещь.
   Белокурая галлийка трясущимися руками не смогла удержать массивные ножницы.
  -- Глупая гусыня, - толкнула ее в бок Гемма, - такими только овец стричь. Возьми меньше.
   С помощью Геммы Хлоя, наконец, сладила с париком. Волосы Юнии скололи сзади множеством булавок, Гемма аккуратно натянула парик. Из зеркала на Юнию глянул молодой человек женоподобной наружности.
  -- Не годится, - вздохнула девушка. - Чего-то не хватает.
  -- Я знаю, госпожа, - воскликнула Хлоя, довольная услужить, - тебе надо нанести побольше сурьмы на брови, у мужчин они гуще, и чуть подрисовать пушок на губе. Как будто пробиваются усы.
  -- Давай, рисуй.
   Хлоя, с трудом поборов страх, принялась водить тонкой кистью.
  -- Готово, госпожа, - она протянула зеркальце.
  -- Смотри-ка, прибавилось мужественности, - заметила Юния. - Теперь тога. Драпируйте покрепче, и больше складок, чтоб не вырисовывалась грудь.
   В дверь постучали.
  -- Я же приказала никого не пускать в мои покои! - гневно крикнула Юния.
  -- Это я - Паллант!
   Грек важно зашел в комнату, но, увидев госпожу в таком обличье, остолбенел.
  -- Рабы для сопровождения готовы?
   Он кивнул. И тут же кинулся к девушкам.
  -- Ах, вы бестолковые, куда лепите эти складки? - он ударил Гемму по руке. - Позволь мне помочь им, госпожа.
   Через полчаса Юния с довольным видом осмотрела себя в зеркале.
  -- Что ж, если не открывать рот, вполне можно сойти за богатого юнца, зашедшего поразвлечься, - сказала она.
  -- Куда ты собралась, госпожа? - спросил Паллант.
  -- Не твоего ума дело, - отрезала девушка. - Теперь выведи меня незаметно на улицу.
  -- Не переживай, в этом доме множество тайных коридоров и дверей.
   Паллант взял за руку Юнию, откинул занавесь и повел по темноте. Гемма, оставшись наедине с Хлоей, тяжело вздохнула.
  -- Боюсь я ее, такая красивая, но доброты в ней нет.
   Хрупкая Хлоя расплакалась.
  -- Раньше я служила у богатой вдовы, и умею только делать маски, наносить грим, делать затейливые прически. И вдруг - постриги женский парик под мужской и задрапируй тогу. Где это видано?
  -- Молчи, глупая голова, да сохранят твою никчемную жизнь твои галльские боги. Сегодня сам наследник императора приезжал договариваться с Силаном об их свадьбе.
   Хлоя в ужасе всплеснула руками.
  -- Боги пару сводят, - только и сказала она.
   Тем временем Юния с Паллантом вышли на улицу через незаметную дверь в стене. Рабы, в полном вооружении, ожидали свою госпожу. Они не сразу поняли, что она одета мужчиной.
   Разобравшись в чем дело, вперед вышел рослый каппадокиец и произнес:
  -- Меня Паллант назначил главным в отряде. Мое имя Пантер, мы доставим тебя в безопасности, куда пожелаешь.
  -- Я не знаю Рим. Мне надо попасть в лупанар Лары Варус на Субуре.
  -- Идем, госпожа, только прикрой голову, ночной Рим полон неприятных неожиданностей. Улица Субуры славится плохой репутацией.
   Рабы плотно обступили Юнию, и нога в ногу двинулись. Девушка сразу же пожалела, что не взяла носилки. Улицы были жутко грязны, иногда в опасной близости от их голов отворялись окна, откуда лились дождем нечистоты. Юния прижимала к носу флакон с благовониями. Подозрительные прохожие скользили мимо, подобно легким теням, но внушительная охрана с мечами наголо наводила подобающий страх, попадались пьяницы, распевающие непристойные песни, из открытых дверей кабаков доносились громкие выкрики, и чад клубился в отблесках редких факелов. Тут же предлагали себя уличные девки, маленькие мальчишки шныряли, шепотом расхваливая прохожим прелести старших сестер. Жизнь в Риме не утихала ни на миг.
   Юния жадно впитывала в себя ночные звуки. Это был ее город, куда она окунулась, точно рыба в воду. Она уже отбросила свой флакон, ее перестал смущать запах ночного Рима. Она чувствовала себя свободной. Свободной впервые за много лет!
   Им попался отряд вигилов, бодрым шагом они прошли мимо, звеня доспехами. Сбоку раздались крики о пожаре, окна домов стали распахиваться, забегали люди с ведрами, забил гонг.
  -- Госпожа, ускорим шаг! - обратился к Юнии Пантер, - иначе скоро мы не пробьемся через людской поток.
   Они почти побежали и, наконец, свернув на главную улицу Субуры, оказались перед дворцом. Он стоял посреди сада, около ворот с массивными бронзовыми завитками как статуи высились фигуры охранников-нубийцев. Телохранители Юнии расступились, спрятав мечи в ножны, и пропустили госпожу вперед. Их никто не стал удерживать.
   Сразу же подбежал управляющий - молодой египтянин с кудрями до плеч, миловидный, в яркой одежде.
  -- Господин желает развлечься? - низко поклонился он Юнии, и та положила в протянутую руку золотую монету. - Добро пожаловать в лупанар Лары Варус! Куда прикажешь проводить? Пусть твои охранники ожидают здесь, о них позаботятся.
   Откинув зеленую занавесь, управляющий провел Юнию в обширный атриум. Раб забрал ее тогу, и к ним подошла сама хозяйка в розовой тунике, приоткрывающей грудь. Вся унизанная драгоценностями, она была обворожительна. Внимание в первую очередь привлекал большой бюст идеальной формы, соски грудей были выкрашены охрой на манер языческих жриц.
  -- Я - Лара Варус, - представилась она. - Рада видеть у себя нового гостя. Надеюсь, ты станешь постоянным клиентом. Желаешь сохранить инкогнито?
  -- Ну что ты, Лара! - Юния постаралась говорить как можно грубее, - мое имя Квинт Юний Силан, наша семья на днях вернулась в Рим из Александрии. Признаться, - тут она интимно наклонилась к уху хозяйки, - я впервые в подобном заведении. В Александрии отец не спускал с меня глаз, он - неистовый стоик. Поэтому я прошу у тебя помощи.
   Лара игриво зажмурилась. Пухлой ручкой она нежно погладила юношу по щеке.
  -- Ты совсем еще молод, и, вероятно, никогда не спал с женщиной. Чувствуй себя как дома, я заменю тебе мамочку, дорогой.
   Юния едва сдержалась, чтоб не отвесить ей подзатыльник.
  -- Мне не нужна мамочка. Я хочу опытную гетеру. Но вначале желаю отобедать и насладиться твоими прославленными танцовщицами.
  -- Как будет угодно господину Юнию, у меня уже собралась шумная компания, можешь присоединиться к ним.
   Втайне Лару уязвило, что приглянувшийся юнец так невежливо отверг ее, поэтому решила проучить его. Она знала, чем обычно завершаются оргии той шумной компании, куда она определила Юнию.
   Они вступили в триклиний, где располагались роскошные ложа и богато накрытые столы, отделенные ширмами. Юния увидела несколько пьяных стариков, шумно перекрикивавших друг друга. За другим столом возлежали двое легионеров в красных туниках, между ними грузная матрона с рыжими космами, в беспорядке падающими на потный лоб, и несколько юнцов расположились рядом на невысоких скамейках. "Ага, вот и мой Гай", - узнала Юния Калигулу, и обернулась к Ларе:
  -- Думаю, я присоединюсь к тем старикам.
  -- Это сенаторы, они приходят напиться сюда, думаю, будут не против поумничать перед молодежью. Однако не заскучаешь ли ты? - Ларе хотелось, чтобы Юния заметили за другим столом, но общество вокруг наследника императора не обращало на них ни малейшего внимания.
   Они громко спорили меж собой, бились об заклад, удастся ли Макрону перепить Мнестера. Невий опаздывал как всегда, и его собутыльники готовили ему в наказание грубую шутку, приказав Ларе подлить возбуждающего в чашу префекта претория. Едва Юния возлегла около сенаторов, которые даже не обернулись на появление новичка, и отпить из чаши, как занавес в триклиний откинулся, пропуская еще одного гостя. Неожиданно Клавдилла почувствовала легкий укол в сердце и окинула вошедшего внимательным взглядом, пытаясь понять причину внезапного беспокойства. Никогда прежде она не видела такого огромного мужчины. Голова его, казалось, упиралась в притолоку, а широкие плечи заполнили весь дверной проем. Волосы его были тронуты сединой, а взгляд серых глаз холоден и колюч.
  -- А вот и наш Макрон, - закричала рыжая матрона грубым голосом, что отвлекло внимание Юнии от новоприбывшего. - Налейте ему поскорей вина, вижу, глотка его высохла от жажды. Мы побились об заклад, что тебе не удастся перепить Мнестера.
   Рабы придвинули ложе, омыли розовой водой руки префекта, и виночерпий протянул Невию чашу. Совершив возлияние, он выпил все до капли под одобрительные выкрики друзей. Юния, не зная никого из присутствующих, наблюдала, потягивая свое вино. Она еще не притронулась ни к одному блюду, и незаметно для себя стала пьянеть.
   На сцену под звуки затейливой музыки вышла прекрасная финикийка и стала исполнять танец. Ее совершенное гибкое тело извивалось змеей, бедра плавно раскачивались в такт, она принялась медленно снимать окутывающие ее прозрачные покровы. Публика взревела, даже сенаторы отвлеклись от извечных споров. Возбужденный миррисом, Макрон полез на сцену. Он грубо облапил девушку и потащил в кубикулу за занавески, но неожиданно финикийка начала вырываться и случайно оцарапала Невию щеку. Макрон опустил ее, и недоуменно вытер кровь.
  -- Тварь! Дикая! Она ранила меня! - завопил он, как безумный.
   Из-за занавески выбежало двое рабов, они схватили финикийку и хотели увести. Но Макрон не дал им этого сделать.
  -- Велите принести плеть, я лично проучу эту мерзавку!
   Калигула засвистел. Переодетые легионерами принялись ему вторить. Египтянин - управляющий принес семихвостую плетку. Макрон тут же на сцене принялся немилосердно стегать девушку. Кровь брызнула на пол, но он не успокоился, пока не снял кожу с ее спины. Несчастная даже перестала кричать от жуткой боли и потеряла сознание.
  -- Все можете уносить эту падаль, - Макрон пнул ее носком сандалии. - Эй, Лара, где твои девочки? Кровь моя гуляет, пора устроить настоящее веселье!
   В залу впорхнула стайка красавиц, совершенно обнаженных, прелести их прикрывали лишь прозрачные разноцветные накидки, которые с треском рвали разгоряченные вином клиенты. Невидимые музыканты исполняли веселые песенки. Мнестер и Аппелес подхватили чернокожую эфиопку, похожую на мальчика тщедушным тельцем, и вдвоем потащили ее в красную кубикулу. Оттуда раздались ее крики.
   Юнии стало тесно дышать, до чего захотелось натворить всяких безумств. Похоть ее взыграла, разогретая обильной выпивкой. На ее глазах происходили немыслимые вещи. Старые сенаторы жадно ласкали девочек с белоснежной кожей, кусая им груди, от чего лились тонкие струйки крови.
   Грузный Макрон, не стесняясь присутствующих, овладел белокурой римлянкой, прямо на обеденном ложе, и их страстные вопли перекрывали музыку. И тут какая-то невиданная сила подняла Юнию с места, к которой было подошла черноволосая гетера. Юния резко оттолкнула девушку.
   - Я хочу эту женщину! - громко закричала Клавдилла и указала пальцем на рыжую. - Пойдем со мной, ты ведь за этим пришла сюда, бросив мужа, дерзкая шлюха! Повеселимся вместе!
   Нетвердо ступая, она подошла к столу, где сидел Калигула. В зале в миг воцарилась тишина. Рабы Лары Варус, по ее знаку, кинулись было к дерзкому незнакомцу, не сообразившему вовремя, кто перед ним. Но неожиданно Гай Цезарь остановил их.
  -- Ты хочешь веселья, безусый юнец? - зловеще спросил он. - Любовь знатной римлянки более по душе тебе, чем умелые гетеры? Что ж, я доставлю тебе удовольствие. Эй, Лара, проведи нас в мою личную кубикулу!
   Сама хозяйка откинула им толстый красный занавес, Калигула, тяжело ступая, вошел первым, за ним туда проскользнула Юния. Занавес плотно закрылся за ними. Тишина по-прежнему стояла в зале, даже музыка перестала играть.
  -- Раздевайся! - громко скомандовала Юния. - Что пялишь бесстыжие глаза?
   Гай даже опешил от такой наглости неизвестного юнца.
  -- Сейчас я тебе устрою такое, - сказал он, - и ты пожалеешь, что боги помогли тебе родиться на свет.
   Рыжий парик полетел на землю. Однако вопреки его ожиданиям, на лице юноши не отразилось ни малейшего ужаса.
  -- Ты не понял еще, кто перед тобой? Я - сам Калигула.
  -- Да понял я, мой возлюбленный, понял.
   Для Гая знакомый голос раздался как гром среди ясного неба. Он еще не верил своим ушам, но черный парик упал, и белокурые волосы его возлюбленной рассыпались по плечам наглого юноши. Крик радости потряс стены лупанара Лары Варус. Гай и Юния слились в объятии, крепко сжав руки.
   Однако большинство не верно растолковало этот вопль. Сенаторы кинулись в ужасе к выходу.
  -- Он убил его, убил! - без конца повторяли они. - Теперь и нам смерть, потому что мы - единственные свидетели.
   Они даже забыли свои парадные тоги с пурпурной каймой. Сама хозяйка забилась в угол, проклиная свой замысел. Убийство в стенах ее заведения грозило страшными бедами.
   Мнестер и Аппелес, ослепительные в своей наготе, с мечами ворвались в кубикулу к Калигуле.
  -- Гай, мы здесь! Что произошло?
   И застыли, пораженные увиденным.
  -- Все вон! - заорал Гай, - И чтоб никто не мешал нам.
   Актеры удалились, задвинув занавес.
  -- Все в порядке? - спросил протрезвевший Макрон. Лара тоже незаметно подошла к ним, прислушиваясь.
  -- Я едва не лишился чувств, увидев, что произошло, - начал Мнестер, но, неожиданно, рассмеявшись, махнул рукой. - Лучше выпьем вина и продолжим оргию. Никого не должно касаться, что происходит там.
   Аппелес поддержал его, и больше ничего не удалось от них добиться. Успокоенная Лара Варус подала знак музыкантам, вновь полилась прелестная мелодия, вышли танцовщицы, рабы навели порядок, сменили блюда, принесли еще вина, и оргия возобновилась.
   Появились новые клиенты, прелестные девушки принялись разбрызгивать благовония, виночерпии едва успевали наполнять чаши гостей.
   Лишь Макрон был озадачен. Хмель не брал его, зато съедало любопытство, но прошло еще немало времени, прежде чем он смог незаметно встать из-за стола и заглянуть за занавес кубикулы.
   Тем временем Гай, наконец, выпустил Юнию из своих жарких объятий.
  -- Любовь моя, - радостно произнес он, - только ты, моя вторая половинка, могла так остроумно разыграть меня. Я рад видеть тебя, хотя ко времени, как ты пригласила меня заняться любовью, уже собрался нестись к тебе.
  -- Ага, думал, буду ждать тебя! Прослышав, что ты собрался к Ларе, мне сразу захотелось тебя разыграть, - Юния грациозно взобралась на огромную кровать. - От пламени желания, разбуженного тобой, горит лоно, иди ко мне, любимый, давай оставим разговоры на потом.
   В мгновение ока Калигула сбросил свою одежду и прыгнул к ней.
  -- Разорви все, разорви, - сладострастно изгибаясь в его объятиях, зашептала Юния. Гай не замедлил выполнить ее желание.
   Она обвила его ногами, но он неожиданно ласково отстранил ее.
  -- Знаешь, как раньше приносили в жертву девственность богу Приапу? - спросил он.
  -- Нет.
  -- Маленькая девственница садилась на огромный жертвенный фаллос, чтобы обагрить его своей кровью. Садись на меня, я хочу выжать из тебя еще капельку твоей сладкой крови.
   Юния исполнила его пожелание. Вначале ей было больно, когда он полностью вошел в нее, казалось, вывернув все внутренности, но тут Гай начал осторожно ритмично двигаться, и Юния легла ему на грудь, доверившись опыту возлюбленного. Когда хриплый крик наслаждения раздался из его уст, он быстро откинул девушку на спину и впился губами в окровавленное лоно, теперь заставив закричать и ее.
   Затем он обмыл ее мокрой губкой и произнес:
  -- Теперь боли больше не будет. Я не стал трогать тебя в нашу первую ночь, чтобы вкусить твоей крови еще разочек. Ты уж не сердись на меня.
  -- Да разве я могу?
   Гай наклонился к ее губам и страстно поцеловал ее. Долгий поцелуй вновь зажег в них желание.
   После любовных игр Юния обессилено растянулась поперек кровати.
  -- Мне никогда не было так хорошо, - томно потягиваясь, произнесла она, - но, признаюсь, с непривычки, я немного устала.
  -- Так хорошо нам будет каждую ночь, моя богиня. Постепенно ты привыкнешь к долгим любовным утехам, и усталость не станет нагонять на тебя сон.
   Он лег рядом, любуясь совершенством ее тела.
  -- Клянусь Венерой, я не видел ни одной женщины прекрасней тебя.
  -- Для меня тоже нет никого, кто сравнится с тобой. Я люблю тебя!
   Девушка поднялась и, дразня Калигулу своей наготой, стала танцевать в такт доносившейся из атриума музыке. Она подхватила легкое прозрачное покрывало и, двигаясь все быстрей и быстрей, искусно играла тканью, то скрывая, то вновь показывая свои прелести. Гай, как завороженный, наблюдал за ней, наклонив полную чашу и проливая вино.
   Они не заметили, как край красного занавеса отодвинулся, и показалась седая голова Макрона. Увидев чудное зрелище, он остолбенел. Все ожидал он увидеть, но застать саму сошедшую с небес Венеру... Он залюбовался незнакомкой, рискуя выдать свое присутствие.
   А девушка двигалась, сладострастно изгибаясь, к ней подошел Гай, нежно обхватил ее тонкую талию, и они стали танцевать, будто в который раз повторяя слаженные движения. Прямо в танце Калигула овладел волшебной незнакомкой, и они слились в таком неистовом экстазе, что огонь загорелся в чреслах Макрона.
   Он поспешно задернул занавесь и вернулся к себе на ложе.
   Калигула перенес любимую на кровать. Крепко прижавшись друг к другу, они уснули.
   Через час Мнестер заглянул к ним в кубикулу. "Надо же спят, как два голубка, - подумалось ему. - Эта новая гетера Лары пришлась ему по вкусу. Рассмотреть бы ее поближе".
   Актер, крадучись, приблизился к постели. Однако Калигула своим огромным телом загораживал нагую девушку, Мнестер сделал еще шаг, и Гай открыл глаза.
  -- Убирайся, я не звал тебя, - сказал он, накинув на девушку с головой покрывало.
  -- Пора уходить, Гай Цезарь.
   Калигула подскочил, как ужаленный.
  -- О боги, скажи, не медли, который час!
  -- Время, когда пропели первые петухи, уже миновало, и вскоре розоперстая Аврора явит Риму свой прекрасный лик.
  -- Иди, Мнестер, вели подготовить мои носилки. Я уеду сам, важно, чтобы никто не видел нас, - Калигула принялся натягивать брошенную женскую столлу. - О боги, я даже не успею переодеться! - запричитал он. Под покрывалом зашевелилась девушка. Жадным взором рассматривал Мнестер формы ее тела.
  -- Лежи, милая, мы пока не одни.
  -- Милая, - протянул насмешливо актер. - С каких пор ты церемонишься с девками из лупанара?
   Звонкая пощечина оглушила его.
  -- За что, Гай Цезарь, ты наказываешь меня? - Мнестер потирал горящую щеку, в недоумении закатывая глаза.
  -- Не твое дело, лучше достань мне во что переодеться.
   Мнестер выбежал, и Гай тихонько приоткрыл покрывало.
  -- Твой друг ушел? - спросила Юния.
  -- Он еще вернется. Скоро наша помолвка, твой отец, наверное, уже готовится, в доме суета. Мы спали слишком долго, любимая.
   Юния в панике вскочила.
  -- О боги, - принялась она искать свою одежду. - Смотри, туника вся разодрана. Мне даже не в чем вернуться.
   Гай растерянно смотрел на нее. И тут вошел Мнестер. Девушка поспешно прикрылась.
  -- Сенаторы вчера в панике забыли свои тоги, убежав в одних синфесисах, я думаю, тебе подойдет эта.
  -- Ради Юпитера, заворачивай быстрее. Где Макрон?
  -- Его унесли пьяного, он даже не мог сам подняться.
  -- Негодяй! Мне же необходим свидетель! И чего ради он так нализался, зная, что утром предстоит важное дело?
   Пока Калигула драпировался в тогу, Юнии пришлось прятаться под покрывалом. Она чувствовала себя счастливой, даже гнев отца, который мог заметить ее отсутствие, смешил от души, и она звонко хохотала под одеялом, а Мнестер удивленно оглядывался, ничего не понимая.
  -- Гай, почему ты не хочешь показать ту, с которой провел эту ночь, она же обычная гетера, завтра уже будет делить ложе с другим.
  -- Ах, Мнестер. Ты и представить не можешь себе, как ошибаешься.
  -- Но кто она? Я ничего не могу понять. Лара Варус купила ее для тебя? Куда делся тот юнец, с которым ты зашел в кубикулу?
  -- Не задавай много вопросов, Мнестер, имей терпение, скоро все разрешится само по себе. Позови Лару!
   Вошедшая хозяйка тоже не смогла скрыть своего удивления, увидев соблазнительные женские формы под покрывалом. Лица Юния не открывала. Однако Лара, не задавая лишних вопросов, выслушала приказ найти достойную одежду для девушки. И для Юнии принесли сиреневую столлу, расшитую виноградными листьями. Вся закутанная, она села вместе с Калигулой в носилки, и они отправились к дому Силана.
   Ночные охранники бежали вслед. Около потайной двери Юния вышла, а Гай поехал к главному входу.
   Силан не смог сдержать своего негодования, увидев, что Гай Цезарь один, да еще и в сенаторской тоге. Его раздражало еще и то обстоятельство, что его дочь, невеста, спит до сих пор, по уверению Геммы, и велела никого не пускать к ней. Юрист, терпеливо дожидавшийся, чтобы оформить обручальный акт, был страшно изумлен, увидев в качестве жениха самого наследника императора. Он кинулся целовать ему руки.
  -- Большая честь для меня, большая честь, - бормотал он.
   Кальпурния тоже была разочарована и зла, она ожидала большой толпы важных лиц и просто любопытных, которые должны были сопровождать самого завидного жениха в империи, а он прибыл один. Они с Силаном были недовольны, что помолвка совершалась почти в тайне в присутствии одного юриста. Они в своей надменности даже не подумали, что никто в Риме не подозревает об их приезде, чтобы зеваки успели осадить их дом.
  -- Я прошу прощения, Гай Цезарь, но моя дочь несколько опаздывает, я не пойму причину, но, думаю, она скоро появится. Рабыни, скорее всего, уже одевают ее, - голос Силана предательски дрожал из-за боязни, как бы Калигула не разгневался на такой прием.
  -- Ничего, я терпелив, - ответил Гай, усмехнувшись. Юрист тем временем разворачивал пергамент и готовил стиль.
   И вот появилась невеста в сопровождении своих рабынь. Кальпурния с ужасом оглядела ее наряд и наспех собранные волосы, белокурые локоны небрежно выпадали из-под покрывала, под глазами легли темные тени, и ни следа косметики. Силан прикрыл ладонью рот в страхе, что начнется скандал. Однако, заметив, как счастливо вспыхнули глаза Калигулы при виде своей нареченной, он несколько успокоился.
   Юния подошла к своему жениху. Лицо ее, по обычаю, было прикрыто прозрачным муслином, чуть съехавшим набок и приоткрывшим насмешливый счастливый глазок. Гай взял Юнию за тонкую руку, скрывшуюся в его мощной ладони, другой заботливо поправил муслин, ласково коснувшись непослушной пряди на лбу.
  -- Ты счастлива? - шепнул он.
  -- Безумно, любимый.
   Они подошли к юристу. Он важно проговорил традиционную фразу:
  -- Обручение, как и свадьба, совершаются только по добровольному согласию, и девушка может воспротивиться воле отца в случае, если гражданин, которого ей предлагают в качестве жениха имеет позорную репутацию, вел или ведет дурную жизнь. Можешь ли ты, дитя мое, сказать что-нибудь по этому поводу?
   Силан глубоко вздохнул. Эта формула совсем не подходила к помолвке его дочери. Она сама выбрала, не по воле отца. А позорная репутация Калигулы стала объектом пересудов уже во всей империи. Услышав его вздох, Гай Цезарь недовольно поморщился. Юрист понял, что сказал лишнее.
  -- Ты молчишь? Значит, согласна.
   Гай подписал акт и предложил Юнии железное кольцо как залог заключенного договора. Трепетной рукой девушка приняла его. Оно было поцарапанным и неровным, но именно его столько лет бережно хранил ее возлюбленный, сделав еще ребенком, когда вернулся в Рим из Сирии, в надежде на близкое свидание, и носил на шнурке около сердца всю долгую разлуку. Она надела его на безымянный палец левой руки, и, не стесняясь, обняла Гая, который закружил ее по комнате на глазах удивленных домочадцев. Он сорвал муслиновый покров и жадно целовал слезы счастья на ее глазах.
   Силан прикрыл лицо рукой. Ему было стыдно! Так грубо нарушить традиции патрициев! А что будет дальше? А узнай он, где провели нареченные ночь? Наверное, перерезал бы себе вены. Но дочь его теперь сама себе хозяйка, дом, рабы - все ее. Делает, что заблагорассудится, не считаясь с нравами благопорядочных граждан.
   Свадьба была назначена на возможно более близкий срок - через две недели. И жених уехал. Юния вышла проводить его к носилкам.
  -- Мы увидимся сегодня, моя несравненная невеста, - сказал Калигула. - Я сегодня присутствую на заседании сената в курии, а ты можешь выехать прогуляться. Встретимся в восьмом часу на Аппиевой дороге, там как раз будет весь цвет знати. Твоя красота потрясет Рим!
   Юния согласилась и отправилась отдыхать в полюбившийся ей солярий, где предусмотрительная Гемма накрыла маленький столик и постелила уютную постель. Ни отца, ни мачеху девушка видеть не захотела. Гордыня уже проснулась в ней, кроме себя и милого Гая ей ни до кого не было дела. Так, перебирая в памяти события минувшей ночи и любуясь драгоценным для нее кольцом, она уснула.
  
  
   X
  
   Макрону было плохо. Ему снилось, что он тонет в огромной бочке, наполненной темным вином. Он отчаянно захлебывался, зовя на помощь, но тут Калигула склонился над ним, счастливо смеясь, и принялся толкать его. В ужасе Макрон вскочил на кровати, разбуженный собственным криком, и тут же застонал от невыносимой боли. Тяжелое похмелье давило голову, заставляя страдать. И зачем он так напился вчера?
   Испуганный раб поднес ему чашу с водой, и Невий жадно осушил ее, даваясь и проливая воду себе на грудь. Капли, стекая по густым седым волосам, приятно холодили. Он велел набрать ему прохладную ванну и с наслаждением погрузился в нее. Ванна быстро привела его в чувство, и он подскочил из огромного резного чана, замерзнув. Рабы обтерли его нагретыми полотенцами, массажист размял огромную спину, и Невий почувствовал себя заново родившимся. Завтракая, он вернулся мыслями к вчерашней ночи. Образ прелестной танцующей девушки вновь обрел ясные очертания. Он никогда не видел подобной совершенной красавицы. Его жена, Энния, была чудно хороша собой, но ей никогда бы не выдержать сравнения с той гетерой. Макрону вспомнилось лицо Калигулы, когда он смотрел на девушку. Было ясно, что Гай безумно влюблен в нее, никогда еще Невий не видел у него таких ласковых глаз, никогда он еще так нежно не обнимал ни одну девку на его глазах. Наследник императора относился к любой женщине, как к рабыне, не считая ее за человека. Это тревожило Макрона и не давало ему покоя. Он недолюбливал этого жестокого извращенца, а тут ему открылась неожиданно новая сторона его души. Неужели этот грубый порочный человек способен на искренние нежные чувства? Насколько хороша должна же быть его избранница, что он так изменился, несмотря, что она простая девка из лупанара? И история с непонятной женитьбой?
   Вошел раб-секретарь с охапкой свитков и посланиями. Макрон развернул письмо Тиберия с Капри. Вздорный старик! Его измученный ум опять заработал: приказ начать новые судебные разбирательства по злоупотреблениям в провинциях Азии. Макрон принялся раздумывать над письмом, но на желтоватом пергаменте танцевала перед ним обнаженная гетера.
   И мысли его потекли в другом направлении, он осознал неожиданно, что влюбился на старости, как мальчишка. Она должна принадлежать ему во что бы то ни стало и плевать на наследника императора, пусть даже они станут врагами. И Макрон приказал седлать коня. Его личный казначей принес объемный мешок с сестерциями, сколько ни запросит Лара Варус за гетеру, он купит ее.
   Через два часа он подъехал в сопровождении отряда преторианцев к лупанару на Субуре. Сама Лара вышла встретить его, выбежав вперед управляющего, едва о Макроне доложил привратник. Она повела гостя в триклиний, где предложила ему вина и легкую закуску. Втайне ее трясло от ужаса, она решила, что Калигула все-таки убил того наглого юнца, и префект претория приехал с приказом закрыть лупанар. Невий медлил, не зная, как начать волнующий его разговор, не замечая, как трясутся руки хозяйки, когда она лично, отпустив всех рабов, решила прислужить ему за столом.
  -- Вот что, Лара, - наконец начал он. - Вчера я видел здесь девушку неземной красоты. Я хочу купить ее у тебя. Назови любую цену, и я увеличу ее вдвое.
   Хозяйка с облегчением вздохнула и сказала:
  -- Господин Макрон имеет в виду ту финикийку, что изволил высечь вчера или римлянку, с которой провел время?
  -- Нет, Лара. Вчера с этой девушкой был наследник императора.
   Казалось, сам ужасный Тартар разверзся у ног сводни.
  -- Но я не знаю, с кем провел ночь Гай Цезарь, - прерывающимся голосом произнесла она. - Все видели, как они зашли в его кубикулу с тем наглым юношей, а что случилось потом, ведают одни боги.
  -- Зато я ведаю, - взревел Макрон, видя, как съеживается Лара под его взглядом. - Я откинул занавесь, и увидел, как перед ним танцует сама Венера. Но я не глупец, и не верю в мифы об Адонисе, на которого Калигула совсем не похож. Ты купила эту девку для него? Сознайся, если не хочешь неприятностей. Я заплачу за нее втрое, нет, вдесятеро больше, чем она тебе стоила. А ему можешь сказать, что она умерла, отравившись или перерезав вены. Что хочешь, то и говори, а мне нужна она.
   Ларе Варус стало страшно, Макрон заметил, как мертвенная бледность покрыла ее лицо.
  -- Я видела утром женский силуэт под покрывалом, но наследник тщательно скрывал лицо девушки, ни я, ни актер Мнестер не видели даже ее пятки. Он попросил принести ему что-нибудь из одежды, и рабы подали забытую одним из сенаторов тогу, он говорил что-то об очень важном деле, и ругался, да простит меня господин, на тебя, что ты напился. Затем я лично искала, во что одеть эту странную девушку, у одной из гетер взяли столлу. Они уехали в одних носилках. Единственное, что осталось загадкой для всех, это куда пропал юноша, оскорбивший наследника.
  -- Глупая, парня просто вышвырнул Калигула, но вот откуда там взялась голая девка, которой не во что было одеться утром, вот это загадка, а не пропажа какого-то безусого петушка. Ох, если ты лжешь мне Лара, клянусь Марсом, я сожгу твой дворец наслаждений! Ты знаешь, что со мной надо дружить.
   Макрон тяжело поднялся и пошел к выходу. Лара поплелась следом, проклиная все на свете. Невий тяжело взобрался на коня, и нежданные гости уехали восвояси.
   Макрон по дороге к курии вспомнил, что обещал Калигуле присутствовать на его помолвке, а сам напился и проспал. Вот будет злиться этот злобный выродок! Он даже не отдавал отчета, что возненавидел Калигулу, своего союзника и товарища, лишь за то, что он провел ночь с девушкой, в которую влюбился Макрон. Он злился и на себя, что дурацкое чувство захватило его целиком, мешая думать о государственных делах, ему надо было решить, как поступить с приказом Тиберия. Он ехал по дороге к курии, не обращая внимания, как приветствуют его знакомые и клиенты. Перед ним в солнечном луче плясала обнаженная гетера. В расстроенных чувствах он резко повернул обратно, решил было устроить разгром у Лары, но свернул, наконец, к дому.
   С десяток посетителей толпилось в вестибуле. Молча он прошел мимо, не здороваясь ни с кем, приказал подать вина и никого не впускать.
   Едва он поднес ко рту чашу, как дверь вопреки его приказу резко распахнулась, и как вихрь влетела Энния. Глаза ее горели огнем гнева.
  -- Ну, муженек, - вскричала она, уперев руки в бока, как рыночная торговка, - шлялся ночью, опять пьяного принесли.
  -- Тебе что? - недовольно буркнул он, стараясь не сорваться. - Денег дать?
  -- Да, дорогой мой, денег. Я неделю не покупала себе новых духов, украшений и тканей. Агриппинилла, злобная на язык, уже шутит на мой счет с подругами.
   Макрон поморщился и поставил чашу с не отпитым вином на малахитовый столик с резными ножками. Энния наблюдала за ним, не меняя вызывающей позы. Ей хотелось, чтобы муж, как раньше, увидев ее надутые губки, повалил на постель и овладел грубо и жадно.
   Ей всегда нравились его ненасытные ласки. Она скучала по его огромным рукам и волосатому телу. Молодые любовники не будили в ней такого дикого желания, как собственный муж, который вдобавок был старше ее почти вдвое. Если б он тогда не застал ее в постели с молодым Витией! Слезами, унижениями она умолила его не разводиться с ней, но он стал вскоре избегать близости с ней, пустившись в загул. Как-то раз Калигула остался ночевать у них в доме после продолжительного обеда. Она вернулась поздно от подруг, зашла случайно в его спальню и остолбенела, увидев нагого мужчину. Не узнав с пьяных глаз хозяйку дома, он попытался овладеть ею насильно, приняв за рабыню-наложницу, но она вырвалась и убежала. Макрон посмеялся над ней, и так состоялось ее знакомство с Гаем Цезарем. Неожиданно для себя она увлеклась молодым наследником императора, его грубые ласки тогда напомнили ей о страстных ночах с мужем. Энния открылась Калигуле, но встретила упорное сопротивление с его стороны. Она знала, что он не проходил равнодушно мимо ни одной юбки, а тут, точно кто-то заговорил ее. С тех пор, уже полгода, она страдала от невнимания собственного мужа и Гая.
   Хотя для нее вчера забрезжила надежда, что Гай сделает ее своей женой, когда станет принцепсом. Но пока загадывать ей не хотелось.
  -- Ты уйдешь, Энния, если я дам тебе денег? Мне надо побыть одному, - Макрон выложил на стол кошель, который брал с собой к Ларе Варус. - У меня срочные дела.
  -- Опять накачаешься вина, вот и все твои дела. Ты был в сенате? Гай, я слышала от клиентов, сегодня блеснул речью, требуя увеличить земельный налог.
  -- Гай, Гай! Это имя не сходит у тебя с языка. Он справлялся обо мне?
  -- Нет, - ответила Энния, и ее цепкая маленькая лапка ухватила со столика кошель. Глаза ее округлились. - Спасибо, дорогой, ты щедр ко мне, как никогда.
  -- Знаешь, Калигула, наверное, в обиде на меня. Я не приехал на его помолвку.
   У Эннии подкосились ноги. Она резко села в мягкую катедру.
  -- Что? Какая помолвка? С кем? - лоб ее покрылся испариной. А как же обещание жениться на ней?
  -- С дочерью Марка Юния Силана, они на днях вернулись в Рим из Александрии. Я не видел ее.
  -- Но это невозможно! Почему он выбрал ее? Цезарь дал согласие?
  -- И давно. Калигула несколько лет упрашивал Тиберия вернуть семью Силана из ссылки. Он знаком с Юнией Клавдиллой еще со времен, когда его отец был в Сирии.
  -- Но это было больше десяти лет назад!
  -- Не приставай, Энния! - голос Макрона выдавал досаду. - Откуда я знаю, что на уме у этого ветреника. Я был также поражен, как и ты. Уходи теперь, дай побыть одному, и скажи, чтоб посетители расходились. Вели управляющему собрать для них корзинки с едой, пусть идут восвояси. Я никого не буду больше слушать. И позови мне Маркуса.
   Потрясенная Энния ушла. У себя в спальне она разрыдалась, приказала со злости избить любимую рабыню и перебила все флаконы с благовониями.
   Маркус зашел к Макрону.
  -- Господин, ты звал меня?
  -- Отправляйся к Гаю Цезарю и договорись о часе встречи с ним.
   Курьер убежал. Невий остался в одиночестве. В раздумье он вышел на балкон. Яркое летнее солнце ушло с зенита, солнечные часы показывали пятый час. Макрон любовался Римом. Он любил этот вечный город, принадлежавший ему. Он чувствовал себя хозяином! Таинственная танцовщица будет принадлежать ему, он уверен, что рано или поздно отыщет ее. Если надо будет, то отберет ее у Гая силой, припугнув гневом цезаря, да и Калигула все равно скоро женится, и, может, станет вести себя скромней. Он найдет любой способ добиться своего!
   В этих гордых раздумьях незаметно пробежал час, и явился Маркус.
  -- Гая Цезаря нет во дворце, он выехал на прогулку на Аппиеву дорогу, - доложил он, еще не отдышавшись от быстрого бега с Эсквилина на Палатин.
  -- Что ж, пусть седлают мою лошадь, я встречусь с ним там.
  
   В этот час на Аппиевой дороге собралось множество прогуливающихся, оставивших прохладу портиков, где пережидали жаркие часы дня. Макрон увидел множество блестящих экипажей и носилок. Его плохое настроение только ухудшилось при виде столь блистательного зрелища показной роскоши богатых патрициев. Два всадника из его свиты поехали вперед, освобождать для префекта претория дорогу. Как тут можно кого-то найти?
   Попадалось много знакомых лиц: из сенаторов и всадников. Все приветствовали всемогущего префекта. К Макрону подъехал в разукрашенном эсседии старый Агриппа. После взаимных приветствий они заговорили о речи Калигулы в сенате. Невий едва прислушивался к словам старика, глаза его бегали по сторонам, выискивая наследника императора.
   Перед глазами проплывали лица известных сенаторов, Макрон, уже совсем не слушая болтовню Агриппы, пренебрежительно смотрел им вслед. Этот, начальник мытарей, разбогател на сборе дани в провинции, тот имеет монополию на драгоценные металлы, третий, поприветствовавший его почтительным лисьим оскалом, строит за громадные деньги дома, которые разваливаются через год из-за гнилого материала и мошенников-строителей.
   С почтением приблизился один из клиентов и подал свиток с прошением, Макрон не глядя его принял. Мимо проплыли высокие золоченые носилки, окруженные множеством рабов. На них величественно покоилась, прикрываясь широким зонтиком, известная куртизанка Пираллида в ярко-красной вызывающе открытой тунике, расшитой цветами. Эта знаменитая гречанка наслаждалась своей славой самой искусной любовницы, привлекая всеобщее внимание во время ежедневных выездов. Сам Макрон, сразу после размолвки с Эннией, посещал ее уютный дом. Но ветреная Пираллида предпочла его вскоре молодому патрицию. Она отвесила учтивый поклон, но префект даже не глянул в ее сторону.
   Проехав немного вперед, он неожиданно увидел множество зевак, стремившихся вперед. Возницы погоняли лошадей, стараясь опередить соседние экипажи. Возникла путаница. С Макроном поравнялся Луций Лициний, управляющий каррукой.
  -- Приветствую тебя, Невий! - обратился он. - Ты неважно выглядишь! Тебя не было на заседании в курии, и на форуме ты не появился.
  -- Куда все спешат? - поинтересовался Макрон, не обратив внимания на вопросы друга.
  -- Разнесся слух, что появилась новая красавица. Вон ее носилки - самые роскошные. Я тоже хочу увидеть это чудо, утверждают, что эта девушка прекрасна и величественна, как сама богиня любви.
   Макрон разволновался. Он пришпорил коня и, не взирая на возмущенные крики, двинулся вперед, оставив Луция и своих преторианцев позади. Вскоре, пробившись через толпу, ему удалось нагнать носилки, инкрустированные слоновой костью, которые медленно несли шестеро огромных нубийских рабов. На высоченной горе подушек возлежала в гордой позе, облокотившись на локоть, молодая девушка, белая рабыня несла над ней опахало. Сердце Макрона остановилось. Он узнал гетеру из лупанара Лары Варус.
   Невий не решился подъехать к ней и завязать разговор, как пытались многие молодые патриции. Они упражнялись в искусстве остроумия, отпуская эпиграммы на друзей. Девушка вежливо улыбалась, лишь изредка добавляя меткое словечко к разговорам вокруг, выказывая острый ум. Некоторые импровизировали, удачно и нет, по поводу ее красоты и грации, получая в ответ летучие стишки, полные сарказма. Макрон заметил, что девушка кого-то высматривает в толпе, несколько раз ее внимательный взор почтил вниманием и его хмурое лицо.
   Она не была похожа на гетеру, а скорее на дочь богатого патриция. Одежда ее была скромна, но и в то же время роскошна, шея, тонкие пальцы были унизаны множеством драгоценных браслетов и колец, но на рабах отсутствовали серебряные таблички с именем хозяев, Макрону было невдомек, что их просто не успели заказать у ювелира.
   Макрон любовался ею, следуя почтительно на расстоянии. Как она прекрасна! Черные миндалевидные глаза с длинными ресницами, роскошные волосы цвета лунного золота в крупных кольцах, собранные в затейливую прическу, точеный тонкий нос и алые манящие губки, как спелые вишенки. Макрона передернуло, вспомнив, как их целовал той ночью Калигула. Кто же эта девушка? Не только он терялся в догадках, но и все присутствующие. Она отмалчивалась на все вопросы.
   Неожиданно раздались громкие крики, и в толпу на полном скаку врезался сам наследник императора. Все бросились врассыпную от копыт его лошади. Никто не попытался даже возмутиться от такого произвола и неуважения к патрициям. Макрон поморщился, Гай Цезарь как всегда груб и неуправляем в своей вседозволенности. Калигула подъехал к незнакомке и на глазах у всех присутствующих, спрыгнув с коня, поднялся к ней в носилки и смело сел рядом. Все оторопели.
  -- А, весь цвет Рима здесь! - весело прокричал Гай, держа девушку за руку. - Привет, Луций, Антоний! Смотри-ка, Макрон!
   Не сразу все догадались ответить Калигуле.
  -- Хватит вам корчить такие удивленные лица! Имею честь представить всем мою невесту Юнию Клавдиллу, дочь патриция Марка Юния Силана! Мы обручились сегодня утром.
   Раздались редкие крики удивления, которые быстро переросли во всеобщую овацию. Калигула, не стесняясь никого, ласково гладил руку своей прекрасной невесты, поднося ее к губам для жаркого поцелуя. Макрон заметил, с какой любовью смотрят они друг на друга. Кто-то неожиданно дернул его за рукав, обернувшись, он увидел Мнестера.
  -- Я удивлен, Невий Серторий, - сказал актер. - Наследник долго хранил свою сердечную тайну, чтобы потом сразить сразу весь Рим. Но почему ты хмуришься, Макрон? Поздравь своего молодого друга, мне кажется, они будут счастливы. Юния - самая прекрасная женщина, а уж, каких я только не встречал.
   Не отвечая Мнестеру, Невий резко развернул коня и поскакал, пробиваясь сквозь напирающую толпу, в Рим.
   Сердце его хладным комком замерло внутри. Он спешил к Ларе Варус.
  
  
   XI
  
   Гай Цезарь был счастлив. В начале дня помолвка с любимой, затем удачная речь в сенате. Даже не дождавшись результатов голосования, он помчался на Аппиеву дорогу, зная, что его ждет там Юния.
   Он издали увидел, что ее роскошные носилки окружены толпой молодежи. Сейчас все удивятся!
   Глаза Юнии радостно вспыхнули, когда она заметила его. Они слушали поздравления и пожелания счастья, а каждый из них думал лишь о том, как бы скорей очутиться наедине.
  -- Знаешь, милая, я хочу тебя, - шепнул Гай на ухо девушке. - Давай уедем отсюда. Я покажу тебе дворец Тиберия, мы вместе осмотрим Палатин и храмы форума. Ты ведь еще не видела Рима.
  -- Зато теперь я прекрасно ориентируюсь на ночной Субуре.
   Они рассмеялись, вспомнив ночную вылазку в лупанар. И Юния подала знак рабам возвращаться. Народ Рима приветствовал их на улицах, весть об их помолвке молнией разнеслась по городу. Отовсюду кидали охапки цветов, бежали вслед. Многотысячная толпа провожала их до самого подножия Палатина.
   Калигула попутно показывал Юнии Рим.
  -- Смотри, дорогая, видишь внизу это огромное желтое море? Это Большой цирк, сейчас он тихий и пустой, а несколько лет назад кровь лилась на этот песок. Множество диковинных животных привозили с разных концов империи на потеху толпе, которая забавлялась, глядя на жестокие битвы гладиаторов с кровожадными львами, пантерами, носорогами. А какие схватки устраивали меж рабами! Взятие и резня в Карфагене, покорение нубийцев! Еще маленький, я с наслаждением приходил сюда на многодневные игры. Никогда не забуду, как стошнило моего дядю, заику Клавдия, его, полумертвым, под хохот толпы утащили домой. А теперь никаких игр, старый Тиберий запретил. А слово цезаря - закон! Направо, сразу за цирком, Палатин, даже сюда доносится аромат цветов.
   Юния рассмеялась.
  -- Ты шутишь, Гай. Я не чувствую никаких запахов. Но аллегория твоя приятна, ведь на Палатине живем мы.
   Калигула обнял ее и ласково погладил выбившуюся белокурую прядь.
  -- На нас смотрят тысячи глаз, - но Юния и не попыталась отодвинуться.
  -- А хочешь, я могу при всех поцеловать тебя?
  -- Ой, нет, позже, иначе, как совладать с тем внутренним огнем, что сжигает меня?
   Они продолжали путь вдоль берега Тибра.
  -- Этот рев доносится с Бычьего рынка. Там живут мясники и торговцы скотом. И всегда много народу, я обхожу это место стороной. А вон тот маленький прелестный храм принадлежит Фортуне, - говорил Калигула.
   Их привлек вид на Капитолий и на форум. О боги, сколько людей, мелких лавочек! Они осмотрели храм Сатурна с величественными коринфскими колоннами, где хранилась казна империи, храм Согласия, сенаторскую курию, где Гаю приходилось блистать своими ораторскими способностями, базилику Юлия. Юния приказала остановить носилки и наслаждалась видом храма Юпитера Капитолийского, перед которым сидел гигантский бог в золотом шлеме.
   Рим, который она видела только ночью, потряс ее дневной красотой и величественностью. Продвигаясь медленно к Палатину, они посетили Жемчужный портик в верхней части форума, где Калигула приобрел для своей невесты ожерелье из розовых жемчужин Индийского океана.
   Форум поразил Юнию своей двуличностью. Великолепные мраморные храмы, обилие дивных статуй, у подножия которых расположились мелкие торговцы. На Комициях, где заседают судьи и с трибуны выступают ораторы, Гай указал ей на дающих за небольшое вознаграждение ложные клятвы, рядом с восстановленной статуей Марсия, историю которой поведал всезнающий Калигула, Клавдилла увидела спорящих адвокатов и свидетелей. Перед великолепной мраморной базиликой располагались лавки ростовщиков, где рядом толклись потаскухи. В средней части форума около канала ютились рассказчики притчей, пьяницы и бездельники в ожидании подачек от богачей. За величественным храмом Кастора и Поллукса Калигула дозволил Юнии взглянуть одним глазком на делящих добычу и обсуждающих план ночных грабежей воров. Клавдиллу не смутило, что многие запросто приветствовали Гая.
   У красивого небольшого источника Ютурны пили чудодейственную воду отвратительные калеки. И повсюду толпы праздношатающихся, обсуждающих правительственные новости, известия с границ империи, чужие разводы и браки. Отдых стаи ястребов-стервятников на храме Согласия собрал наибольшее количество зевак, кошели которых нагло срезали воришки.
   Попутно Гай рассказывал невесте, что раньше на форуме часто устраивались пиршества для многочисленной толпы и кровавые гладиаторские бои. Особенно этим прославился Юлий Цезарь, имя которого чтится плебеями вовсе не за военные заслуги перед империей, а лишь благодаря памяти об этих бесплатных представлениях и обедах.
   Наконец, они подъехали к большому дворцу Тиберия.
   Гай Цезарь провел уставшую Юнию в свои покои, изобилующиеми поистине восточной роскошью, и приказал подать обед.
  -- Ты голодна, моя звездочка? Смотри, в какой компании мы будем обедать! Вот сам божественный Август, вот Сулла, знаменитый Цезарь, император Тиберий, - Гай показал статуи, стоящие в нишах триклиния.
  -- Мне не нужна компания мраморных истуканов. Я счастлива, что буду обедать с тобой, - ответила Юния и возлегла рядом на ложе.
  -- Мы долго не будем одни. Я позвал Ливиллу и Агриппиниллу. Познакомлю тебя с сестрами, и аккуратней с ними - они злы на язык и завистливы как все римлянки. Придут мои друзья: Луций Лициний, Макрон, я отправил приглашение твоему отцу, будут Мнестер и Аппелес. Скорее всего, явится еще кто-нибудь из сенаторов.
  -- А Друзилла? - Юния искоса глянула на Калигулу.
  -- Ее не будет. Она с мужем Кассием Лонгином в Капуе на своей вилле.
  -- Гай, если мы не будем долго одни, давай тогда осмотрим твою спальню, слухи о фривольных фресках дошли даже до Александрии. Номенклатор пригласит нас, если явятся первые гости, - Юния призывно улыбнулась.
   Кровать Калигулы поразила ее большой высотой и огромными размерами. А фрески, как заметила она, были потрясающи, но более подходили для лупанара. Искусные художники мастерски изобразили любовные похождения богов, не обойдя вниманием и Юпитера Громовержца. Лик ревнивой Юноны, заставшей мужа с прекрасной Ио, был впечатляюще реалистичным. Но Калигула не дал Клавдилле рассмотреть все подробно, подхватил ее на руки и принялся целовать, сгорая от желания.
   Он не замедлил доставить драгоценную ношу наверх по приставной лесенке, и там, на роскошной кровати, они провели в любовных играх два часа. Номенклатор несколько раз являлся за наследником, но получал в ответ подушкой по голове. Наконец, Юния запросила пощады. Тело ее болело от ненасытных ласк Калигулы, волосы растрепались, губы припухли от частых поцелуев. Гай лежал рядом и любовался, как она безуспешно пытается собрать в пучок свои белокурые локоны.
   - Ты прекрасна! - просто сказал он.
   Она стукнула в маленький гонг, найдя под подушкой молоточек.
  -- Только не говори, что нарочно прятал его, - произнесла она, лукаво улыбаясь.
  -- Конечно. Помнишь, тогда в Антиохии, я обещал, что сам буду причесывать тебя, омывать, делать массаж? Я помню свои слова.
   Рабыни принесли желтую тунику для Юнии, расческу и черепаховый гребень. Калигула натер нежную кожу девушки нардовым маслом, помог одеться и стал орудовать гребнем в волосах. Юния вскрикнула.
  -- Ну вот, ты вырвал половину. Больно!
  -- Прости, у меня мало опыта. Все-таки лучше кого-нибудь позвать.
   Наконец черепаховый гребень надежно утвердился на затылке, и сборы завершились.
   В большом триклинии уже собрались приглашенные, выпивая и закусывая в ожидании хозяина. Кравчие без устали подносили новые блюда и черпали вино. Тонкие фигурки девушек скользили, разбрызгивая духи и посыпая пол розовыми лепестками. Кружились танцовщицы в прозрачных хитонах под нежную музыку свирелей.
   Когда вошел наследник императора с Юнией Клавдиллой, все сразу поднялись, приветствуя обрученных. Силан, возлежавший в стороне с сенаторами, побледнел, увидев их вместе. "Куда катится римская империя? Моя дочь позорит славное имя Юниев, появляясь вдвоем с женихом без отца и матери, остается с ним наедине. Слава богам Аида, что ее мать не дожила до такого позора". Но Силан напрасно беспокоился, никто даже и не думал о нарушении обычаев невестой. За Калигулой настолько прочно укрепилась дурная репутация, что все, что делал он, воспринималось как разумеющееся.
   Едва гости успели совершить первое возлияние во славу богов и отведать первые блюда, как номенклатор объявил имена сестер Калигулы. Они ворвались в триклиний, ослепительные в блеске драгоценностей. Девушки торопливо раскланялись и подошли к брату.
  -- Сапожок, что все это значит? Это твоя невеста? - принялись расспрашивать наперебой.
   Калигула взял за руку Юнию и произнес:
  -- Юния, имею честь представить тебе твоих будущих сестер. Это Агриппинилла, - он указал на рыжеволосую девушку в лиловом хитоне, расшитом золотыми лотосами, - и Ливиллу. А это моя невеста, - сказал он, обратясь к сестрам, - дочь Марка Юния Силана, Юния Клавдилла.
   Марк Юний приблизился, церемонно поклонился. Агриппинилла свысока оглядела его, а Ливилла искренне улыбнулась.
  -- Ваша дочь прелестна, - сказала она, - мы рады принять ее в нашу семью.
  -- Наш брат непредсказуем порой, - вставила Агриппинилла, - знатные римские семьи мечтали выдать за него своих дочерей. А он предпочел не изнеженную римлянку, а загорелую провинциалку.
   Силан растерялся. Его начала бить мелкая дрожь, он отвык от таких тонких намеков и издевательств. Его выручила дочь. Грациозно поднявшись с ложа, она приблизилась к Агриппиниле.
  -- Говорят, изнеженность римлянок приводит порой к больному потомству, - мило улыбнувшись, сказала она. - Наследник императора, готовясь со временем принять власть над империей, должен уже сейчас позаботиться о здоровом надежном приемнике.
   Ливилла усмехнулась, глядя на растерявшуюся сестру, та нервно затеребила край муслиновой шали. Юния же коснулась ее руки и произнесла:
  -- Я привезла из Александрии чудное масло для отбеливания, если женщина предпочитает прозрачный муслин в дневное время, солнце оставляет на коже свой темный след. Я пришлю тебе флакончик.
   Калигула захлопал в ладоши.
  -- Великолепно, Юния, мою сестру впервые подвел ее злой язык, всем видно, что твоя кожа белее, несмотря, что ты выросла под палящим египетским солнцем. Осторожней, Агриппинилла, ты встретила достойную соперницу! Теперь ты видишь, что мой выбор был далеко не случаен.
   Обед продолжался. Актеры услаждали присутствующих интересной пантомимой, звучала музыка, рабы без устали меняли блюда и подливали вино в чаши обедающих.
   Ливилла нагнулась к сестре.
  -- Прекрати, Агриппинилла, хватит злиться. Ты получила по заслугам, умей это признать. Мне понравилась Юния. Посмотри, с каким достоинством она держит себя в обществе знати. Такое впечатление, что она всю жизнь прожила в Риме, а не приехала сюда три дня назад.
  -- Она не такая простушка, как показалась, - зашипела Агриппинилла, - надо быть осторожней. Ты знаешь характер нашего брата. Он - подлый коварный извращенец, лишивший девственности Друзиллу, способный на любое предательство и злодеяние. Но эта цыпочка еще хлеще его будет.
   Ливилла отмахнулась.
  -- До чего ж ты злая, сестра, - сказала она, отправляя в рот кусочек жареной утки. - Язык твой, что метла.
  -- Поверь мне, она еще покажет себя. Думаешь, чего он притащил ее из Александрии? Ждал десять лет? Не мог забыть все это время? Просто, он знал, что на другом краю империи живет вторая половина его гадкого существа. Юнии уже за двадцать, с такой необыкновенной красотой она бы уже успела много раз выйти замуж. Однако дождалась Сапожка.
  -- Говори тише, - испуганно произнесла Ливилла и отодвинулась от сестры. - Брат смотрит на нас. Кто-нибудь из рабов может подслушать твои речи.
   Напуганная Агриппиилла выдавила из себя улыбку и подняла чашу, призывая присутствующих выпить за обрученных.
   Спорящие девушки не замечали, как сквозь опущенные ресницы за ними наблюдает Юния Клавдилла. Обе красивы, но слишком разные. Рыжая Агриппинилла подобна вихрю, резкая и порывистая, яркий грим умело скрывает некоторую грубоватость скул, речь тороплива и быстра, яркие молнии мечут порой темно-зеленые глаза. Она очень похожа на мать, белокурая Ливилла же больше наследовала черт отца, но нрав ее, видимо, мягок и нерешителен. Сестра ей говорит что-то грубое, а ответный взгляд светлых глаз по-прежнему добрый и любящий.
   От зоркого глаза Юнии не укрылся смысл беседы между сестрами. Ей приятно, что Ливилла сразу встала на ее сторону, Клавдилле она пришлась по душе. Доброта это не показная, а от сердца, хотя хитрые огоньки частенько вспыхивают и гаснут в разговоре с Агриппиниллой, что ж и Ливилла не так проста, как могла бы показаться неискушенному в игре лицемерия человеку.
   Время расставит все по местам, вскоре прояснится, кто враг, а кто истинный друг.
   Через час Марк Юний поднялся со своего ложа и приблизился к Калигуле.
  -- Гай Цезарь, нам с дочерью пора ехать домой.
   Наследник недовольно глянул в его сторону. Его начал раздражать будущий тесть. Он давно заметил, что Силан недоволен их помолвкой, видимо, наслушавшись сплетен, помнил Калигула и его тяжкий вздох, когда юрист спросил у Юнии, хочет ли она обручиться с ним согласно воле отца. Однако он не стал возражать Силану и, прощаясь с Юнией, сжал ей руку. По глазам он видел, что она верно истолковала этот знак.
   Вслед за ними удалились и сестры. Ливилла перед уходом Юнии и Силана пригласила девушку завтра утром на прогулку. Та согласилась с одобрения отца.
   Едва они покинули общество, как Гай Цезарь подал знак, и в триклинии появились полуобнаженные женщины, музыка зазвучала громче, рабы принялись подливать еще усерднее в чаши гостей. Номенклатор объявил о приходе Невия Макрона и Луция Лициния. Они ввались пьяные к восторгу Калигулы. Началась оргия.
   Гай Цезарь, хмельной, пустился исполнять танец, нацепив венок из тирса на рыжую голову. Овации сопровождали его выступление, громче всех старались аплодировать сенаторы, пытаясь заручиться его расположением. Полуобнаженная гетера улеглась на ложе хозяина, но Гай столкнул ее, крича, что хранит верность невесте. Все смеялись, не веря его словам.
   Через три часа ложа гостей начали пустеть, оставались лишь Макрон, Луций Лициний, да приехавшие актеры Мнестер и Аппелес. Все убеждали Калигулу отправиться в один из кабаков Субуры. Кровь играла, разгоряченная вином, хотелось испытать ночные приключения. Их больше всех любил Калигула, вылазки обычно заканчивались или пожаром, или разгромом какой-либо лавчонки, или схваткой с ночными вигилами.
   И Гай Цезарь отдал приказ рабам принести всем шлемы и кирасы с птеригами, чтобы римляне принимали их за разбушевавшихся легионеров. Рабу Ботеру потихоньку было велено отнести Юнии подобную одежду, чтобы она незамедлительно явилась. Калигула не хотел, чтобы она пропустила ночное веселье.
  
  
   XII
  
  
   Ей не хотелось уезжать из дома Гая. Но противоречить отцу она не решилась, видя, что Калигула тоже молчит. Она и так перешла все границы приличия в этот день, выехав на прогулку без мачехи и проведя время вдвоем с женихом. Красноречивое пожатие руки дало знать, что они еще встретятся до рассвета. Это ее утешило.
   Силан был хмур, и всю дорогу до дома отмалчивался, казалось, не обращая внимания на рассказы дочери о Риме. По приезде он закрылся в таблинии с Кальпурнией, и они долго о чем-то спорили.
   Юния за это время приняла душистую ванну, вдоволь насидевшись в горячем серебряном чане. Хлоя сделала ей массаж, питательную маску из теста с ослиным молоком, растерла нардовым маслом. Неожиданно зашел Паллант и передал просьбу отца зайти в таблиний. Со вздохом Юния подчинилась.
   В таблинии отец ожидал ее уже один, без ненавистной мачехи. Девушка села в мягкую катедру ближе к тлеющему камину и осмотрелась. Силан с любовью расставил свитки с творениями любимых поэтов и трудами историков, украсил ниши бюстами Катулла, Горация, Овидия и слепца Гомера. Невысокая статуя императора Тиберия стояла на камине. Стены и потолок таблиния были расписаны героическими эпизодами странствий Улисса.
  -- Юния, - наконец заговорил Марк. - Для тебя не секрет, что я против твоего брака с наследником императора, несмотря на высокую честь для нашего рода породниться с сыном уважаемого мною Германика. Ты отдаешь себе отчет, что Гай не такой, как его героический отец, что он не унаследовал ни одной черты его великодушного и мужественного характера? Его нельзя назвать и бледной тенью Германика. То, что о нем говорят в Риме, - ужасно. Его поведение идет в разрез со всеми нормами морали...
  -- Я не хочу слушать тебя, отец. Мне не нравится, что ты оскорбляешь Сапожка, которого я люблю с того мгновения, когда Агриппина рассказала мне о нем. Он именно тот, о ком я мечтала. Как ты не можешь понять, он - половинка моей души. Мы хранили друг другу верность более десяти лет, и вот, теперь, когда его усилиями Тиберий вернул нашу семью в Рим, он сдержал свое обещание жениться на мне, которое дал будучи мальчиком восьми лет. Неужели это ни о чем не говорит тебе?
   Юния принялась нервно крутить отточенный стиль, сжимая тонкими пальчиками острые грани. "Мой отец не умеет быть благодарным, - раздраженно думала она, - жить в роскошном доме самой Ливии, иметь множество рабов, не потратив даже и асса по приезде в Рим. Все подарил нам мой Сапожок! А флакончики с драгоценными духами, дорогие туники, украшения, плащи, золоченные носилки... Что нужно этому завистливому гордецу?"
  -- Я прошу тебя, дочка, - продолжал Силан, - давай вернемся в Александрию. Я не хочу жить за чужой счет, это претит мне. Гай Цезарь не хранил тебе верность эти годы. Я слышал, что у него была связь с родной сестрой. Я не хочу, чтоб моя единственная дочь губила свою жизнь, связавшись с человеком, запятнавшим себя подобным преступлением.
  -- Отец, твой голос напрасно дрожит, я знаю о Гае все. Он говорил мне об этом инцесте, случившемся лишь потому, что Друзилла похожа на меня. Помнишь, даже Агриппина упоминала о нашем сходстве много раз. Пусть он не хранил мне верность телесную, как такое можно требовать от молодого мужчины, но в сердце его царила одна я. Я пойду к себе, отец, давай, прошу тебя, больше никогда не говорить об этом. Единственное, что скажу тебе, если хочешь, после свадьбы забирай Кальпурнию и возвращайся в Александрию.
   Силан побледнел, внезапно сдавило грудь, и черные мушки зароились перед глазами. Он сел в кресло, держась за сердце.
  -- Что творишь ты со мной, Юния? Не чтишь семейных обычаев, посягая своим ослушанием на власть отца, я вправе убить тебя собственноручно за неповиновение...
  -- И представь себе, что последует за моей смертью, - зловеще проговорила девушка. - Ничто не спасет тебя. Даже вмешательство самих бессмертных богов не даст тебе уйти от мести Калигулы.
   Не отдавая себе отчета, размахнувшись, Юния резко вонзила стиль в деревянную капсу со свитками Катулла и выбежала из таблиния. Злоба переполняла ее сердце, душила цепкими пальцами. Отец угрожал ей смертью за непослушание! Как он смел! У своих покоев она налетела на Гемму, больно стукнулась коленом и влепила рабыне звонкую пощечину.
  -- За что, госпожа? - слезы полились из глаз девушки, а красное пятно отчетливо проступило от сильного удара.
  -- Что ты бродишь тут, глупая?
  -- Раб Ботер дожидается вас у ворот, привратник только что доложил мне о нем, и я вас искала, - голос Геммы дрожал от страха. Юнии захотелось вмазать ей еще, но она сдержалась и пошла к двери.
   Ботер с каким-то свертком дожидался ее у входа в атриум. Он поклонился.
  -- Мой господин просил вас прибыть к нему тайно и незамедлительно, переодевшись в это платье. - Он подал сверток.
  -- Ты знаешь тайный криптопортик, ведущий во дворец Тиберия?
  -- Да, госпожа.
  -- Отлично, таким способом мы быстрее проберемся во дворец.
   Хлоя и Гемма, вся заплаканная, с красной щекой, быстро облачили девушку в красную тунику с птеригами офицера легиона и натянули парик. Хлоя тонкой кистью подвела брови и юношеские усики, и Юнию стало не узнать.
   Она предусмотрительно запаслась светильником, и они с Ботером за четверть часа добежали до покоев Калигулы.
  
  
   XIII
  
   Оставшись в одиночестве, Силан дал волю своему отчаянию. Скупые мужские слезы покатились по морщинистым щекам. Глупец! Куда развеялись все тщеславные надежды? Даже выгодный брак дочери не спасет от ненужности. Клавдилла вознесется в блеске величия, а он окажется забыт и заживо похоронен в стенах дома.
   Ему вспомнились молодые годы, едва он вышел из стен школы, и тога совершеннолетнего легла на плечи. Блаженные дни, полные развлечений! Богатство семьи открывало любые перспективы, он мог добиться квестуры или жреческой должности, уехать в путешествие по Востоку, побывать в прославленной Греции, - он мог все в те далекие годы. Честолюбивый отец сочетал его браком с девушкой из семьи знатного патриция. А он сам загубил свою жизнь ради ласкового взгляда распутной девки, пусть и самой прекрасной на свете. Стоило ли это того? Опустив голову, Силан задумался. Черная ночь сгустилась вокруг него, вспыхнули факелы, и в их неровных отсветах заплясала на ростральной трибуне дивная нагая танцовщица. Старик мучительно застонал, до боли сжав тонкие губы. Боги подарили ему это блаженство, заставив расплатиться страшной ценой. Нет! Никогда не жалел он о том, что сотворил, перечеркнув всю жизнь! Память об этом неземном блаженстве стоила долгих лет, прожитых в Александрии. Главным было и то, что юная Клавдия простила его и без колебаний уехала в ссылку за мужем, от которого с гневом отрекся отец. Бедный старик! Позор единственного сына лишил его смысла жизни. Клавдия привезла с собой достаточно денег, чтобы купить приличный дом, Силан быстро завел знакомства и был избран в совет старейшин города. А сколько мудрости почерпнул он в богатейшей библиотеке! Жизнь наладилась, и все шло хорошо, пока не умерла Клавдия, подарив жизнь долгожданному ребенку. Но и этот удар он пережил, воспитывая маленькую дочь, а затем встретив вторую запоздалую любовь.
   Ах, Юния! Если б не он шел на поводу слепой отцовской любви! В своенравной малышке с белокурыми локонами и черными глазами воплотились до боли дорогие черты Клавдии. Разве мог он отказать ей в путешествии по Египту с великим Германиком и сопровождать его в Сирию?
   Знал ли он, что знакомство с Сапожком перевернет всю жизнь? Сколько достойных молодых людей просили руки Юнии, чья красота ярким цветком расцвела к четырнадцати годам. К каким ухищрениям прибегала любимая дочь, чтобы отпугнуть очередного кандидата или заставить отца дать отказ! Силан даже за голову схватился, припомнив эти кошмарные годы. От женихов не было отбоя, но ни один не тронул сердце неприступной красавицы. Знал бы он, что она хранила верность детской любви и терпеливо ждала своего Сапожка. Каким счастьем лучились ее дивные глаза, когда однажды курьер привез разрешение вернуться! Силан даже не рискнул настаивать остаться. Ее радость захватила и его. Рим! Далекий Вечный город манил и совращал, а здравый смысл молчал.
   Как он заблуждался! Приказ цезаря о восстановлении гражданских прав не принес богатства и почестей. Какой яркой и насыщенной показалась жизнь в Александрии! Силан не отдавал отчета раньше, что вся римская суета ничтожна и пуста. В молодые годы с друзьями они посещали все обручения, свадьбы, присутствовали свидетелями в суде на заседаниях, слушали чтения на форуме, разносили новости по знакомым. Не забывались дни рождения, посещения больных, поздравления избранных кандидатов. Каждое из этих занятий казалось необходимым, но в итоге они лишь бесцельно отнимали все время и оказывались бесполезными.
   Сейчас он слишком стар, чтобы восстанавливать старые знакомства и заводить новые. Гордость бывшего старейшины Александрии не позволила бы ему простаивать в атриуме влиятельных лиц, унизительно выпрашивая подачки. Над ним бы просто посмеялись.
   Дочери быстро вскружила голову слава. Боги, не дайте повторить ей ошибки отца! Пусть одумается и откажется от рокового шага. Этот брак сгубит ее, распутный нрав Калигулы еще заставит настрадаться.
   Силан утер скупые слезы. Что ж, да будет так! Он уедет после свадьбы дочери, но у юриста оставит для нее деньги, чтобы она всегда смогла вернуться в его дом. Он будет ждать, и вряд ли это ожидание затянется.
  
  
  
  
   XIV
  
  
   Шумная компания веселилась вовсю, сам наследник императора, черпая из большой амфоры красное вино, поливал им прозрачные хитоны гетер. Пьяные девушки, мокрые и босые, бегали от него по триклинию.
   Увидев Юнию, Гай бросил это занятие и закричал:
  -- Смотрите, явился мой новый друг. Он теперь в нашей компании. Знакомьтесь, Юний Силан, брат моей невесты.
   Девушка поклонилась.
   - Невий Серторий Макрон, - к ней приблизился грузный седой мужчина. Юния неожиданно вспомнила, что видела его сегодня на Аппиевой дороге, он ехал рядом с носилками и не сводил с нее глаз. К тому же и он, и остальные были ей знакомы по лупанару Лары Варус. Новоиспеченному брату предложили выпить, что он с удовольствием сделал. И вся компания двинулась на улицу.
  -- Послушай, Юний, не тебя ли я видел у Лары Варус? - неожиданно обратился к ней красавец Мнестер. Юния растерялась.
  -- Оставь мальчика в покое, актер, - и Калигула приобнял ее за плечи. - Мы познакомились недавно, но успели выяснить, что у нас схожий нрав. Я и пригласил Силана в нашу компанию. Пусть набирается ума разума.
   Макрон, шумно дыша, шел рядом. Юния заметила, что он не отходит от нее ни на шаг. Вдруг она с ужасом уловила от своих волос запах нарда, шепнула об этом Калигуле.
  -- Глупости, после объятий красотки от тебя может пахнуть чем угодно.
   Они не могли и предположить, что Невий с первого взгляда раскусил этот трюк с переодеванием. Его не на шутку взволновало присутствие невесты наследника, и он гадал, зачем Калигула взял ее с собой. Только ее неожиданное появление и заставило его принять участие в ночной вылазке, что немало удивило товарищей, знавших, как Макрон опасается огласки и публичных скандалов, к которым они привыкли.
   Аппелес предложил наведаться к Ларе Варус, но все воспротивились. Задирая прохожих и проституток, компания пьяных растянулась на всю ширину улицы. По обыкновению распахнулось окно, и оттуда вылился поток нечистот, едва не обрызгавших Луция. Выругавшись, он отскочил в сторону, едва не сбив с ног Аппелеса.
  -- Клянусь Гекатой, это уже слишком, - сказал актер. Он протянул свой факел Лицинию. - Кидай, Луций, пусть запомнят надолго свой проступок.
   Горящий факел полетел на крышу. Сухое дерево моментально вспыхнуло, огонь в мгновение ока побежал во все стороны. Раздались крики, из дверей выбежали жители с кувшинами. Смельчаки полезли на крышу.
  -- Пора бежать, - произнес Макрон, - пока не появились вигилы. Скандал будет громким, если нас кто-нибудь опознает.
   Калигула потянул Юнию за собой в узкий викус. Кто-то сбил ее с ног, она упала, выпустив руку Гая. Улочка неожиданно заполнилась бегущими людьми.
  -- Вот, они - поджигатели! Я сам видел, что они бросили факел на крышу. Держи их!
   Прижавшись к стене, Юния вглядывалась в темноту. Издалека до нее донесся голос Калигулы, зовущий ее. Но преследователи остановились около ниши, где она затаилась, и она молчала, не откликаясь.
  -- Ты ошибся, Софрон, здесь нет никого, - услышала она голоса, - я видел бегущих совсем на другой стороне улицы.
  -- Это были солдаты! Кому охота с ними связываться!
  -- Пусть не думают, что можно безнаказанно обижать бедный люд. Мы должны проучить их! А вы трусы, неужели опять проглотите обиду?
   Что-то мягкое пробежало по ногам девушки, обутым в кожаные сандалии. Сдержав крик, она все же пошевелилась, выдав свое убежище.
  -- Вот один!
   Несколько грубых рук схватили ее и вытащили наружу.
  -- Несите огонь, мы сделаем из него факел.
   Подбежало еще несколько человек.
  -- Не смейте связываться с легионерами! Разве не видите, что этот молодчик из офицеров?
   Юнию окружила толпа бедняков. Ее трясло от страха, но она не просила пощады, надеясь на помощь Гая. Она почувствовала первый удар в спину, затем последовал второй. Было обидно и больно, но она молчала, закрыв лицо. Грубые выкрики неслись со всех сторон. Внезапно улица осветилась огнями, и Юния с надеждой подняла голову. Но увидела отряд вигилов, расталкивающих толпу.
  -- А ну все по домам! - крикнул начальник стражи. - Расходитесь!
  -- Мы поймали поджигателя! Этот легионер со своими дружками поджег дом вдовы Виласа.
  -- А опять ты, Софрон, глава каменщиков, - вгляделся начальник в лицо предводителя, - пусть все разойдутся по-хорошему, а этого юнца мы заберем с собой.
   Вигилы скрутили ей руки, и повели за собой, подталкивая в спину. Юния отчаялась. Где же Калигула, почему не придет спасти ее? Ни на миг она не сомневалась, что он мог бросить ее. Скорее всего, потерял след.
   По крайней мере, вигилы избавили ее от произвола толпы, но что ждет ее дальше? Мамертинум? Из огня, да в полымя. "Брошусь в Тибр", - подумала она. Умея отлично плавать, она надеялась перебраться на другой берег.
   Они продвигались полутемными улицами довольно долго, прежде чем Юния услышала характерный звук течения реки. Она все время оборачивалась назад, надеясь увидеть помощь, а пока успела ослабить кожаные ремни, стягивающие руки. Только бы вигилы не открыли ее маскарад. Из-за одежды они приняли ее за молодого солдата, решившего покутить с дружками ночной порой.
   Неожиданно они наткнулись на отряд преторианцев. Перед вигилами выросла конная фигура.
  -- Я - префект претория, - раздался грубый голос Макрона. - Назовите номер вашей когорты и имя главного офицера.
   Начальник выступил вперед и ответил.
  -- Что за пленник с вами?
  -- Мы задержали его на Яремной улице, он с дружками пытался поджечь дом, кинув горящий факел на крышу.
  -- Это преступление против народа Рима, мы забираем его с собой.
   Начальник вигилов не осмелился возразить всемогущему префекту. Недоумевающие стражники вытолкнули вперед Юнию, преторианцы взяли ее в кольцо, и они двинулись. Какое-то время, пока вигилы не скрылись в темноте, Макрон ехал молча, но, затем, велел преторианцам возвращаться в казармы, а сам помог Юнии сесть на круп его коня.
  -- Спасибо, Невий Макрон, - сказала девушка, сделав грубее голос. - Я уже не надеялся на помощь. Но где Калигула?
  -- Юнии Клавдилле не надо передо мной разыгрывать из себя мужчину. Я сразу узнал тебя, едва ты появилась. Твой жених бросил тебя, сбежав с остальными. Неужели ты надеялась, что этот трусливый щенок вернется спасти тебя из рук плебеев?
   Но Юния, скорее сердцем, а не ушами, почувствовала в его голосе неуверенность.
  -- Куда ты везешь меня, Невий?
  -- В безопасное место. Мне нужно поговорить с тобой.
  -- Я хочу видеть Гая, - Юния попыталась спрыгнуть с коня.
   В мгновение ока, опередив ее, Макрон оказался на земле, мощными ручищами подхватил ее как пушинку и перекинул через луку седла. Парик слетел с головы, белокурые волосы рассыпались.
  -- Нет, так не годится, - проговорил Невий, пытаясь закутать голову Юнии в плащ.
  -- Немедленно отпусти меня, предатель! Ты затеял гнусную игру! Калигула ищет меня, дай мне добраться до него!
   Юния принялась извиваться, наконец, ей удалось сползти вниз, но не успела она сделать и шагу, как сильный удар в голову лишил ее чувств.
  
  
  
   XV
  
   Увидев, как в триклинии покоев Калигулы появился юноша, представленный как Юний Силан, Макрон побледнел. Теперь он понял, как очутилась в лупанаре Варус таинственная девушка, оказавшаяся невестой Гая Цезаря.
   Ни у кого не возникло и тени подозрения, почему Калигула не отходит ни на шаг от брата своей невесты. Макрон тоже старался держаться рядом, не упуская лже-Юния из виду. Ранее он не принимал участия в ночных вылазках и дебошах, многие могли его узнать. К тому же в свои пятьдесят лет такое веселье уже претило.
   Когда толпа преследователей разлучила Юнию и Калигулу, именно он направил Гая в другую сторону, сказав, что девушка, спасаясь от погони, побежала по направлению к Палатину, видимо, к себе домой. Все устремились за ней, а он - в казармы преторианцев. Собрав небольшой отряд, ему удалось удачно вызволить Юнию из рук вигилов. А в голове у него созрел план.
   Он ожидал, что Юния поверит, зная нрав Калигулы, что тот бросил ее в беде. Но Макрон не учел, что сердце ее обмануть не удастся. Когда она попыталась сбежать, он оглушил ее ударом рукояти меча и, спеленав как куклу в свой плащ, поскакал к себе во дворец.
   Удивленные рабы помогли ему перенести бесчувственное тело девушки в дальние покои. Там он, отослав всех, задернул тяжелую занавесь и принялся разворачивать плащ. Юния еле дышала, едва не задохнувшись в грубой ткани.
  -- Как ты прекрасна! - шептал Макрон, потихоньку развязывая шнурки и снимая тяжелую кирасу. - Как нежна твоя кожа и сладки уста.
   Не владея собой, он рванул красную ткань туники, скрывающую округлую грудь и впился страстным поцелуем в полуоткрытые губы. Юния застонала.
  -- Гай, - шепнула она, не открывая глаз, - ты все-таки нашел меня, любимый.
  -- Не зови этого изменника, он не думает больше о тебе, - грубые руки Макрона гладили ее грудь, - теперь ты будешь со мной.
   Юния вскочила в испуге.
  -- Оставь меня в покое, старик! - крикнула она. - Ты зашел слишком далеко, Гай не простит тебе этого!
   Она едва сдержала крик боли, и только тут Невий заметил на ее белой коже синяки.
  -- Бедная моя, эти плебеи сделали тебе больно. Но я не мог спасти тебя раньше, прости меня. Я пришлю лучших лекарей!
  -- Не надо мне ничего, я приказываю, Невий Макрон, отвезти меня к Калигуле, - Юния шипела, как змея. Стесняясь своей наготы, она выставила вперед длинные ногти. - Не вздумай подойти ко мне, старый развратник, я выцарапаю тебе глаза!
  -- Смирись, Юния Клавдилла, но ты станешь моей женой, а не этого рыжего недомерка. Ты узнаешь настоящего мужчину, а не какого-то сопляка, что, выпрашивая подачки, пресмыкается перед Тиберием. Я - власть, я - сила! За мной стоят преторианцы, стоит мне пожелать, и они провозгласят императором меня, а не выскочку Гая. Покорись мне, и я положу мир к твоим ногам.
  -- Что мне твой мир, если нам с Сапожком принадлежит небо, - безумный взгляд Юнии испугал Макрона. - Пойми, Невий, что нас связывает меж собой нечто большее, чем просто земная любовь. С самого рождения боги предназначили нас друг другу, а кто встанет меж нами, тому смерть.
  -- Я дам тебе время для раздумий, пока разведусь с Эннией. У тебя будет два пути ответить согласием: с приставленным к спине кинжалом, или добровольно. До этих пор ты останешься здесь. Мои рабы не выпустят тебя дальше этой кубикулы, так что не пытайся сбежать, если не хочешь оказаться в яме, где хранят вино. Она надежно привалена огромным камнем от воров.
   И Макрон вышел. Вслед ему донесся крик Юнии:
  -- Это твоя самая большая ошибка!
   В перистиле его нагнал управляющий.
  -- Господин, номенклатор доложил о приходе Гая Цезаря, - сказал он.
   Макрон вздрогнул. Неужели его план рухнул?
  -- Немедленно разбуди госпожу Эннию, пусть встретит его.
  -- Но, господин, лучше бы вам самому встретится с ним. Кажется, у Гая Цезаря помутился рассудок. С ним еще несколько офицеров.
   Макрон вышел в атриум и увидел всю компанию. Красные туники легионеров были порваны, кирасы покрыты копотью.
  -- Что ж ты бросил нас, Невий? - спросил Калигула, трогая свежую ссадину на щеке. - Увлекся спасением моей невесты? Мы подожгли, вернувшись, всю эту поганую улицу, разгоняя ночную тьму. Но так и не нашли мою Юнию. От твоих преторианцев узнали, что ты забрал поджигателя у вигилов. Ты ведь догадался, что это девушка, не так ли?
  -- Брось, Гай, с ней все в порядке. Эти грубые плебеи наставили ей синяков, она напугана до смерти. Ты бросил ее одну среди толпы, а дал ей приют и отдых, спасая от кошмара, - Макрон прятал глаза от испытующего взора Калигулы.
  -- Не думаю, что Юнию так легко напугать. Где она? Я хочу ее видеть!
  -- Пойдем.
   Пока Макрон вел Калигулу через длинный коридор из атриума в дальние покои за ойкосом, гнев душил его, он едва сдерживался, помня о свидетелях, чтобы своими мощными ручищами не свернуть тонкую шею этого самоуверенного наглого юнца. Зависть когтистой рукой сжимала сердце. Почему такому мерзавцу, как Калигула, принадлежит любовь самой прекрасной женщины на земле, ведь он недостоин и мизинца ее маленькой ножки. Невий, ослепленный коварным Амуром, не мог понять, что душа ее так же черна, как бездна Тартара.
   Юния радостно бросилась к Гаю. Он гладил ее, крепко сжав в объятиях, целовал прекрасные глаза, шепча слова любви. Невий уловил, как ее темный глазок, заметивший его в стороне, сузился от ненависти. Что ж, посмотрим, кто кого, коварная сирена! Макрон и не сомневался, что сумеет добиться своего, даже ценой смерти ее любимого Калигулы.
  -- Ах, Гай, ты в порядке? Проклятые плебеи едва не растерзали меня, ночные вигилы хотели отвести меня в тюрьму, но твой великодушный друг пришел мне на выручку. Я жизнью обязана ему!
   Макрон подумал, что ослышался.
  -- Юния, любимая! Мы сожгли этот вонючий викус дотла, я думал, что больше не увижу тебя. Ты бы видела зарево! Людишки бегали, вопя от ужаса, глядя, как горят их жалкие дома. Аппелес и Мнестер, подобно богам смерти, носились с факелами и кидали их в окна. А я разыскивал тебя. Но лишь встретив преторианцев, мы узнали, что ты у Невия. Я подумал, что он похитил тебя, - Макрон с удивлением вслушивался в голос Калигулы. Еще никогда, мог он поклясться, не слышалось ему такой любви и заботы от бездушного наследника.
   Гай Цезарь взял с кровати плащ, закутал Юнию, легко, без малейшего усилия, поднял на руки и понес к выходу. Макрон смотрел им в след, осознавая, что его искусный план рухнул из-за небольшого просчета. Наблюдая, как бережно и осторожно Калигула несет свою драгоценную ношу, Невий, наконец, понял, в чем он ошибся. Дело было в том, что первый в империи распутник и негодяй искренне и верно любил свою невесту, и никогда, ни за что не оставил бы ее на темной улице в руках разъяренных плебеев, как показалось тогда Макрону. Префект в ярости схватил грязную тунику девушки, хотел разорвать, но вдруг завыл, как раненый зверь, и повалился на кровать, прижимая к себе красные лохмотья.
  
  
   XVI
  
   Девушка уснула, склонившись на плечо Гая Цезаря, который нес ее на руках. Ночные спутники разошлись, проводив их до тайной двери дома Ливии.
   Перепуганная Гемма обмыла ссадины на нежной коже Юнии, опасаясь задать вопрос, и обработала их лечебным бальзамом. Калигула сам перенес ее на постель, улегся рядом, нежно обняв свою любимую, и они уснули. Изредка тихие вскрикивания Юнии будили его среди ночи, но он лишь крепче прижимал ее к себе, шепча утешительные слова любви, и вновь засыпал.
   Утром он почувствовал нежный поцелуй на губах и, открыв глаза, увидел, что Юния уже проснулась и склонилась над ним.
  -- Какое счастье для меня - видеть твое пробуждение. Я приказала нагреть нам ванну, думаю, ты не откажешься принять ее в моем обществе.
   Калигула счастливо улыбнулся.
  -- Знаешь, - сказал он, усаживаясь в серебряный чан, полный теплой воды, - но иногда я не верю в то, что можно быть настолько счастливым. Я уже не могу думать ни о чем, кроме твоей красоты. Ты настолько прекрасна, как я безобразен.
  -- Гай, ты безобразен? - Юния скинула хитон и уселась напротив Гая, разгоняя руками розовые лепестки. - Для меня прекрасней тебя нет никого.
  -- Ты еще не видела римских красавчиков, которые следят за собой тщательней стареющей матроны. Ты должна заметить, что моя фигура не совершенна из-за тонких ног, я начал лысеть...
  -- Помолчи, не говори глупостей, - Юния придвинулась ближе, обхватив ногами его бедра. - Ты для меня - единственный мужчина в подлунном мире, и кроме тебя я не полюблю никого. Знаешь, если ты будешь осторожен с моими ссадинами на спине, то мы сможем заняться любовью прямо здесь.
   Гай рассмеялся и притянул ее ближе.
   С Геммой едва не случился удар, когда она заглянула в комнату, услышав стоны. На ее счастье, Юния не заметила, как приоткрывалась дверь.
   Рабыня, как ошпаренная, вылетела в коридор и столкнулась с Хлоей.
  -- Ты была у госпожи? - спросила галлийка. - Она наказала тебя?
  -- Стой, не заходи туда, - Гемма ухватила ее за рукав.
  -- Отец зовет ее завтракать.
  -- Она не пойдет, можешь ему так и передать, - увидев, что Хлоя открывает рот для нового вопроса, Гемма толкнула ее, - иди, гусыня, иди. И постарайся, чтобы он не вздумал прийти в ее покои.
   Хлоя убежала, а Гемма встала у двери. Она не ожидала от своей прелестной госпожи такого бесстыдства и нарушения обычаев. Не ночевать дома, привести мужчину в свои покои, пусть даже будущего мужа, заниматься любовью утром, не боясь, что отец может зайти - о чем думает Юния Клавдилла.
   Наконец раздался удар в гонг, госпожа звала рабыню. Полуобнаженная Юния делала массаж своему жениху.
  -- Гемма, вели доставить завтрак сюда. Скажи, отец спрашивал обо мне?
  -- Я встретила Хлою, Силан звал тебя в триклиний, но я отказалась от твоего имени.
  -- Правильно сделала.
  -- Принесли записку от госпожи Ливиллы, - сказала Гемма и протянула восковые таблички.
  -- Смотри-ка! - воскликнул Калигула. - Ты нашла общий язык с моей сестрой, хотя, впрочем, она самая безобидная и тихая среди остальных. Тебе удалось напугать Агриппинилу, значит ее подобострастие тебе обеспечено. А вот по силам ли тебе одолеть Друзиллу? Признаться, я даже немного побаиваюсь вашей встречи. К тому же они с Эннией подруги.
  -- Энния - это жена префекта претория?
   Калигула не ответил, а принялся натягивать тунику. Они присели к накрытому столику, который внесли рабы.
  -- Люблю заячий паштет, - сказал Гай. - Намажь мне кусочек хлеба, любимая. Что за вино?
  -- Родосское, знаю, тебе оно нравится. Но мы начали разговор... - Юния испытующе посмотрела на жениха. - Надеюсь, ты не хочешь, чтоб меж нами были недомолвки.
  -- Не хочу, - пробурчал Калигула с набитым ртом. - Просто я не собирался затрагивать эту тему за завтраком.
  -- Придется, дорогой. Меня будет ждать Ливилла, не хотелось бы опаздывать. Через час мы встречаемся с ней в Саллюстиевых садах.
  -- Что ж, ставлю тебя в известность, что Энния Невия влюблена в меня как кошка. Пытаясь избежать ее объятий, и чтоб не обидеть резким отказом, я намекнул ей, что возможно, став принцепсом, женюсь на ней.
  -- Предусмотрительно. Но что прикажешь делать с Макроном, который вчера пытался похитить меня и заставить силой выйти за него замуж?
   Гай удивленно посмотрел на нее.
  -- Но почему ты не обвинила его вчера? Я подозревал об этом. Не ты ли благодарила Невия за спасение своей жизни? Я поверил.
  -- А зачем мне было ссорить вас? Макрон обладает властью, которую дал ему Тиберий из-за заслуг в раскрытии заговора Сеяна, и он прочно сидит на своем посту. К тому же пользуется популярностью в армии. Когда он поможет стать тебе принцепсом, вот тогда-то мы уберем с дороги его и навязчивую Эннию.
  -- Ты дальновидна. Но хочу предупредить тебя, Энния и моя Друзилла - близкие подруги. Будь осторожна, вести о нашей помолвке достигли и до Капуи. Не удивлюсь, если Друзилла на днях появится в Риме.
  -- Я буду готова к встрече с ней. И не вытирай руки о чистую тунику, давай я полью тебе воды.
   Через полчаса Юния проводила Гая и выехала на встречу с Ливиллой.
   Их носилки столкнулись при въезде в Саллюстиевы сады. После взаимных приветствий они отправились пешком, оставив при себе несколько охранников.
   Ливилла выглядела ослепительно в блеске драгоценностей, которые обильно украшали ее волосы, шею, тонкие руки. Камни искрились в лучах солнца, заставляя жмуриться прогуливающихся. Даже ее розовая столла была прошита частыми золотыми нитями. Юния выглядела скромнее в сиреневой тунике с мелкими серебряными листиками и в жемчужном ожерелье. На точеные плечи она набросила зеленую муслиновую шаль, окутавшую ее прозрачным облачком.
   Девушки непринужденно болтали, подсмеиваясь над прохожими, которые без конца оборачивались или по несколько раз проходили мимо, любуясь их красотой. У небольшого озера в кувшинках они покормили ручных лебедей, пока толпа зевак не заставила их углубиться вглубь цветущих деревьев, и они присели на скамейку.
  -- От этих праздношатающихся нет покоя, - томно потягиваясь, произнесла нараспев Ливилла.
  -- Однако я чувствую, тебе льстит всеобщее поклонение, - усмехнулась Юния. - А почему Агриппинила не присоединилась к нам?
  -- Признаться, ты здорово напугала ее. Ни одна матрона не осмеливалась еще возражать ей в подобном тоне. Она, верно, до сих пор злится. Но не бери в голову подобных пустяков. Лучше расскажи мне, как познакомились вы с братом? Ваша помолвка озадачила весь Рим. Никогда не думала, что Сапожок может быть настолько скрытным.
   Юния медлила с ответом, посмотрелась в маленькое зеркальце, поправив непослушную прядь.
  -- Ума не приложу, с чего начать. Это долгая история, - в раздумье сказала она.
  -- А мы не торопимся. Неправда ли?
   И Юния рассказала ей о приезде Германика в Александрию, о путешествии по Египту, о событиях в далекой Антиохии.
  -- Я не знала отца, - Ливиллу совсем не задела картина его гибели, которую описала ей Юния. - Я родилась в Риме после его смерти. Мои сестры помнят лишь его громкий голос и сильные руки, когда он играючи подкидывал их, маленьких, вверх. Они росли без него в Риме, а смерть его принесла лишь одни хлопоты и беспокойства. Тиберий обрушил свой гнев на нашу семью, - добавила она тише. - Моя мать была сослана, вначале пострадали близкие ей люди, затем Тиберий стал преследовать и ее, старая бабка Антония рассказывала, как при последней встрече, обвинив Агриппину в разных проступках, в ответ на ее оправдания в гневе, схватив лозу, он выбил ей глаз. Несчастная женщина! Она была виновата лишь в том, что в жилах ее текла кровь божественного Августа и что была женой ненавистного Германика и матерью его детей. Затем казнили братьев Друза и Нерона, обвинив в измене. Ужасной была их преждевременная смерть. Выжили мы, девчонки, и маленький Гай, нас опекала сама Ливия, Тиберий не смел ей ни в чем перечить.
   К ним приблизились двое молодых людей в белоснежных тогах. Они церемонно раскланялись.
  -- Это - Виниций, мой муж, - томно произнесла Ливилла. - Познакомься и с Эмилием Лепидом. Мы называем его Ганимед.
  -- Прекрасная Ливилла сразу раскрыла мои тайны, - слащавым голосом сказал женоподобный юноша, тонкие пальцы его искрились от обилия драгоценных камней. - А кто же твоя новая подруга? Впервые вижу в Риме подобную красоту.
  -- Юния Клавдилла, дочь Марка Юния Силана. Они в Риме несколько дней, но имя Юнии уже у всех на устах.
  -- Примите мои поздравления, - скромный Виниций учтиво поцеловал ее руку. - Надеюсь, боги благословят ваш брак с Гаем Цезарем.
   Юния прищурила свои миндалевидные глаза, в словах Виниция она уловила легкую тень насмешки.
  -- Они благословили его много лет назад, когда мы были еще детьми.
   Она хотела еще что-то добавить, но Ливилла прервала ее.
  -- Моя Юния только что поведала любопытную историю об их знакомстве в далекой Сирии. Оказывается, Юний Силан был другом моего отца.
   Молодые люди присели рядом на дубовую резную скамью. Лепид тихо отдал какое-то приказание своему рабу, и тот удалился. Потекла ленивая беседа, изредка приправляемая колкими замечаниями Ливиллы. Юния молчала и слушала, впитывая как губка новые имена и подробности. Ее живо заинтересовал рассказ о том, что на Яремной улице сегодня ночью, сгорело дотла пять домов, глава каменщиков Софрон принес жалобу претору на офицеров римского легиона. Но жалобу не приняли, потому что тому не удалось представить ясных доказательств. Юнии почудилась рука всемогущего Макрона.
   Тем временем раб Лепида поднес два огромных букета лилий для девушек.
   По этому случаю Ганимед, причудливо изгибаясь, продекламировал несколько поэтических цитат, удачно подобрав сравнения для синих глаз Ливиллы и белокурых волос Юнии. Польщенные, они радостно заулыбались, поднеся цветы к лицу. Этот жест вызвал у Виниция охоту на эпиграмму, в которой он метко заметил, что белизна лилий блекнет в сравнении с нежностью кожи девушек.
   Клавдилла восторгалась изысканностью молодых людей. Красивый Марк Виниций, белокурый и статный, очень ей понравился, ее умиляло, с какой любовью смотрел он на жену своими большими серыми глазами, без конца робко пожимал ее точеную руку. Но Ганимед заинтересовал ее еще больше. В течение всей беседы она не спускала с него удивленных глаз. Впервые девушка видела пред собой образчик прославленных римских красавцев.
   Он говорил нежным и томным голосом, поначалу Юния не могла разобрать и половины слов, но потом поняла, что он делает вид, будто не может произнести всех слогов, считая это верхом утонченности. Движения его тонких рук со множеством колец, нанизанных на пальцы, плавны и размеренны, казалось, он двигает ими под слышимую им одним музыку. Тога - чересчур широка и блестяща, с искусно сделанными складками, но выше всех похвал - надушенная прическа и белоснежная кожа с тщательно выщипанными волосиками.
   Но тут Юнию отвлекли от созерцания Ганимеда. К ним подошли несколько знакомых молодых патрициев, польщенных возможностью представиться самой невесте Гая Цезаря. Цветы посыпались как из рога изобилия. Юния велела отнести букеты к себе в носилки. Солнце тем временем ушло с зенита, совершая привычный круг. Ганимед предложил совершить прогулку на лодках.
  
  
   XVII
  
   В это благодатное солнечное утро Макрон пребывал в отвратительном расположении духа. Напротив него, в мягкой катедре, скрестив пухлые ручки на объемистом животике, уютно расположился посетитель. Его круглое румяное лицо излучало радушие, от улыбки веяло добротой и теплом. Так могло показаться тому, кто не был знаком с Лелием Бальбом. Но, присмотревшись, можно было уловить злой блеск маленьких глазок, прикрытых припухшими веками. Лелий Бальб уже целый час излагал префекту претория свои доводы о затеянном им на днях процессе. Он привлек к суду за оскорбление величия Акунцию, в прошлом жену Публия Вителлия. Макрон морщился, в пол-уха слушая визгливого Бальба, ему вспомнилось, что Вителлий, как приближенный Германика, отца Калигулы, в свое время сам прославился как обвинитель, добившийся осуждения Гнея Пизона, убийцы и отравителя великого полководца. Это принесло Публию оглушающий успех среди римского народа, обожавшего Германика. Он даже был назначен претором, но, как сообщник Сеяна, схвачен при раскрытии заговора, Тиберий не мог не воспользоваться случаем отомстить за Пизона, что подтвердило слухи о том, что Пизон действовал в Сирии по его прямой указке. Вителлия доверили надзору прославленного брата Луция, чьему возвышению в свое время способствовало то обстоятельство, что его сын Авл проводил время на Капри среди любимчиков Тиберия. Публий попытался покончить с собой, вскрыл вены, но смалодушничал, испугавшись смерти, позволил себя перевязать и лечить. Луцию удалось было добиться для него оправдательного приговора, но Публий из-за переживаний заболел и умер, так и не дождавшись освобождения.
   Его бывшая жена славилась своей красотой и недоступностью, Макрон знал, что Бальб хотел жениться на ней, но Акунция в резкой форме ответила ему отказом. Макрон, уверенный, что она будет осуждена, не мог до сих пор понять, что нужно от него Лелию. Бальб разглагольствовал, угощался фалернским вином, глазки его соловели, но сути дела так и не касался. Префект претория терял терпение, прислушиваясь к гулу голосов ожидавших его клиентов, номенклатор уже не раз заглядывал, беззвучно открывал рот и тут же прятался за занавесью таблиния.
   Наконец Макрон не выдержал и напрямик поинтересовался о цели визита Бальба. Тот испуганно спохватился, выудил из синуса безупречной тоги запечатанный свиток с посланием для Тиберия и, церемонно раскланявшись, удалился. Невий сплюнул на пол по старой солдатской привычке и кинул свиток в угол. Потерять столько времени из-за тщеславного глупца, которому казалось, что если его послание цезарю передаст лично префект претория, то затеянный им судебный процесс завершится без проволочек.
   Макрон обессилено облокотился на жесткую спинку катедры и устало зевнул. Заглянул опять номенклатор, но префект претория раздраженно махнул рукой и приказал начать раздавать спортулы.
   Вошла Энния. После старой ссоры из-за ее измены они жили порознь в одном доме, встречаясь изредка, когда супруга приходила за деньгами, но сегодня, видимо, обрадованная его недавним щедрым даром, она решила примириться.
  -- Мой Невий! - томно произнесла она, не обращая внимания на удивленный взгляд мужа. Давно он не слышал таких ласковых ноток в ее голосе. - Я собираюсь с Агриппиниллой в Саллюстиевы сады покататься на лодке. Ты не составишь нам компанию? И не отказывай мне, последнее время мы и так редко появляемся вместе.
   Макрон недовольно посмотрел на нее. Все-таки дивно хороша! Он почти возненавидел себя за ту любовь, что питал к ней когда-то и которая рассыпалась в прах, стоило ему убедиться в ее неверности.
  -- Я право не знаю, Энния. У меня много важных дел...
   Она не дала ему договорить, беззаботно смахнув важные свитки, уселась на стол перед мужем, вызывающе обнажив округлые бедра, и произнесла:
  -- Долго еще ты будешь избегать меня, мой Невий? Я так истосковалась по твоим жарким объятиям. Тебе известно, что, раскаявшись, я храню верность одному тебе.
   Макрон не смог сдержаться, чтобы не провести рукой по ее гладкому бедру. Энния выгнулась в сладкой истоме.
  -- Я хочу тебя, милый, хочу прямо здесь, - зашептала она.
   Невия не пришлось долго упрашивать. Энния стонала от удовольствия, ее долгое ожидание наконец-то завершилось. Теперь она вновь воцарится на правах полновластной хозяйки! Даже изменник Калигула вмиг был забыт.
  -- Ох, любимый мой, клянусь богами, мне еще не было так хорошо, - промурлыкала Энния, склонив кудрявую растрепанную головку к нему на плечо. - Я так мечтаю, чтобы ты вернулся ко мне и как прежде ночевал в моих покоях. У меня есть надежда? Скажи, не мучь меня.
   Макрон упрямо тряхнул седой головой, гневаясь на себя за непростительную слабость к изменнице. Но стоило заглянуть в ее ласковые, просящие глаза, как он смягчился. В голову закралась мысль о том, что сейчас ему стоит быть к ней благосклонным, чтобы развеять подозрения Калигулы о неудачном похищении его невесты.
   Почему Клавдилла не выдала его? Он терялся в догадках.
   Энния заметила, как нахмурились его брови, и испуганно отпрянула, оправляя тунику.
  -- Подожди, моя дорогая, - чело Макрона прояснилось. - Я уже не держу на тебя зла. Устоять перед твоими чарами невозможно, ты так прекрасна.
   Энния растаяла и прильнула к широкой груди мужа.
  -- Спасибо, что вернул счастье в наш дом. Клянусь Юноной, я больше никогда не оступлюсь и буду принадлежать душой и телом только тебе одному. Да покарает меня богиня, если брошу хоть один ласковый взгляд другому.
   Она едва смогла сдержать тяжелый вздох, произнося лживую клятву. Пусть ей сегодня удалось одержать победу над мужем, который теперь слепо будет ей доверять, как прежде, но изменник Калигула... Сердечко еще не оправится долго от той раны, что он нанес, не сдержав обещание.
  -- Скажи, любимый, - спросила девушка, лукаво улыбаясь, - известие о помолвке друга смягчило твою суровость? Наверное, Калигула счастлив, и ты позавидовал ему?
  -- Нет, в моем сердце нет зависти к этому сопливому недомерку, - стиснув зубы, проговорил Макрон. - Хотя его невеста и прекрасна, как сама Венера. В жизни я не встречал подобной красоты. Но и совершенство может надоесть со временем, они ведь только встретились после долгой разлуки. К тому же тебе известна репутация Калигулы, как ветреника и кутилы. Эту девчонку еще постигнет суровое наказание за строптивость и тщеславие.
   Энния озадаченно промолчала на этот резкий выпад. Макрон не мог догадываться о ее чувствах к Гаю, вряд ли тот поделился с ним о ее визитах. Это сделало бы невозможным сегодняшнее примирение. Но чем Гай заслужил столь грубое оскорбление от друга? Эннию заинтересовала и причина ненависти ее мужа к невесте наследника. Где они встречались? И что могло произойти меж ними?
  
  
  
   XVIII
  
  
   Напоминающий базилику, огромный дом Домициев на южном склоне Палатина поражал своими размерами. Толстые пилястры гордо возносились вверх, упираясь в мощную крышу с искусно вылепленными барельефами - невозможно было разглядеть их рисунок, настолько высоки были стены. Бронзовые химеры на дубовой двери скалили зубастые пасти на храм Мира из белоснежного мрамора. Мозаичная надпись на пороге гласила: "Проходи мимо", вместо обычного "Salve", а рядом на железной цепи сидел чернокожий раб с отталкивающей физиономией. Клиенты не осаждали этот знатный дом, предпочитая не водить знакомства с его хозяевами.
   Луций Домиций, знаменитый предок древнего рода, удостоился своего прозвища Агенобарб в незапамятные времена после того, как римляне одержали победу над латинами при Регилльском озере. На пути перед Луцием предстали юноши-близнецы божественного вида и повелели ему возвестить сенату и народу об одержанной победе, о которой еще ничего не было известно; а в доказательство своей божественной силы коснулись его щек, и волосы на них из черных стали рыжими, медного цвета. Удачу принесла древнему роду эта необыкновенная встреча: удостоенные семи консульств, триумфа, двух цензорств, причисленные к патрициям, все они сохраняли прежнее прозвище.
   Постепенно пороки вытеснили из наследников добродетельные качества, и в Риме шептались, что в семье Агенобарбов рождаются ныне лишь дикие, кровожадные разбойники, не брезгующие ростовщичеством и обманом, погрязшие в преступлениях и пороках. Август особым эдиктом в свое время был вынужден обуздать жестокости Домиция, отца Гнея, мужа Агриппиниллы. Будучи консулом, он выводил на подмостки в мимах римских всадников и матрон; травли показывал и в цирке, и по всем городским кварталам, а гладиаторский бой устроил такой кровавый, что ужаснулись многие.
   Последний отпрыск рода превзошел предков в заносчивости, расточительстве, жестокости и разврате. Агриппиниллу, сестру Гая Цезаря, насильно выданную за него замуж по воле Тиберия, он поначалу невзлюбил из-за ее невзрачности, но, миновав возраст восемнадцати лет, она вдруг похорошела, а к двадцати завоевала славу одной из первых красавиц Рима. Она сумела тонко сыграть на его ревности, даже не опечалясь, что ее нескольким поклонникам он переломал ноги, и благодаря этому наконец воспылал к ней запоздалой страстью, к тому же ему понравилось и то, что она оказалась искусна в любовных утехах и закрывала охотно глаза на его похождения. Ссоры меж ними были нередки, иногда Агриппинилла подолгу не выходила из дома, пряча синяки, но, едва наступал мир, они любили друг друга неистово и ненасытно.
   Утреннее солнце робко скользнуло тонкими лучами по ощерившимся мордам бронзовых химер и испуганно отпрянуло, будто решаясь, стоит ли будить обитателей этого мрачного дома. Но затем, осмелев, кинуло косой пучок лучей через комплювий, выхватив ярким пятном затейливый узор на мозаичном полу. Утренний свет растекался по атриуму, золотя мраморных муз и прекрасного Аполлона, стоящих между проемами кубикул. Тускнели огоньки бронзовых светильников, рабы начали уборку, из кухни потянулись вкусные запахи, - дом оживал.
   На широком ложе, инкрустированном золотом и слоновой костью, Агриппинилла металась в беспокойном сне на скомканных простынях, запутывая облако роскошных рыжих волос, и слезы лились из-под длинных ресниц. Неожиданно горький стон вырвался из ее уст, и она резко села, спрятав мокрое лицо в ладонях. Молодая рабыня испуганно наблюдала за ней, сжавшись в комок в углу. Все было приготовлено к пробуждению госпожи: и чан с теплой водой, и голубая туника, и маска из ослиного теста, а новые прекрасные украшения искусно выложены на столике перед ярко блестевшим зеркалом.
   Рабыня знала, что за причина расстроила госпожу. Три дня назад ее мужа обвинили в разврате и прелюбодеянии с собственной сестрой и бросили в Туллиеву тюрьму. Но она не понимала, почемуАгриппинилла так сильно убивается, если за день до этого он сильно избил ее и едва не утопил, сбросив в круглый имплювий посреди атриума на глазах у домашних рабов. Мокрая испуганная Агриппина, жадно хватая разбитым в кровь ртом воздух, едва выбралась из воды. Неужели она забыла об этом страшном оскорблении? Или боль от побоев уже поутихла? Ведь из-за жестокого неистового нрава Агенобарба она год назад уже выкинула недоношенного ребенка, и похоже на то, что никогда не сможет стать матерью.
   Дурной сон отступил, слезы высохли, Агриппинилла медленно поднялась и приблизилась к зеркалу. Рабыня уловила небрежный жест в ее сторону и быстро подскочила. Госпожа села в удобную катедру с мягким сидением и указала на расческу с черепаховым гребнем. Испуганная ее молчанием, служанка стала бережно распутывать прядку около виска. Но дрожь в руках подвела ее, Агриппинилла резко вскрикнула и, схватив тонкую булавку, вонзила девушке в грудь.
   Рабыня зашлась в вопле, отскочив назад, чтобы госпожа не смогла до нее дотянуться. Агриппинилла тронула припухшие веки и недовольно скривила губы.
  -- Иди сюда, глупая гусыня! Не смей уклоняться, когда госпожа наказывает тебя за неловкость! Накладывай маску, сегодня я собираюсь на прогулку.
   Сдерживая слезы, рабыня усадила госпожу в теплый чан и принялась накладывать маску, похожую на густое тесто. Настроение Агриппиниллы улучшилось, плохой сон улетучился из хорошенькой головки, она без конца вертелась, разбрызгивая ароматную воду с лепестками цветов на пол. Но неожиданно тень набежала на ее лицо, и она с размаху впилась изящными розовыми ноготками в руку девушки.
  -- Ты очень неловкая сегодня, Кардикса! Я велю наказать тебя плетьми!
  -- Но, госпожа, пощади. Я не сделала ничего дурного, - взмолилась рабыня.
  -- Есть для меня какие-нибудь послания?
  -- Госпожа Энния и Ливилла прислали с час назад записки, но я не решилась тебя будить.
  -- Еще бы, им сегодня не встать так рано. Вчерашние события потрясли всех. Вели управляющему приготовить мне ложе в триклинии, я умираю с голоду.
   Агриппинилла впадала в ярость, стоило ей вспомнить вчерашний обед у брата в честь его помолвки. Подумать только, провинциалка ее оскорбила! А Гай и Ливилла даже не заступились! Кожа у нее смугла! Агриппинилла вытянула изящную ручку. Матовая белизна была совершенна, и прозрачный муслин вовсе не причем. Наглая выскочка! Откуда она взялась в Риме? Когда они успели встретиться с Гаем, чтобы эта Юния смогла так ловко его окрутить? Агриппинилла ломала голову, но не находила ответа на эти вопросы. Все сплетни по поводу, что они были знакомы еще в Антиохии, не внушали ей доверия.
   Мысли ее вернулись к мужу, и раздражение только усилилось. Был бы более осторожен, не попал бы в тюрьму! Хотя Агриппинилла догадывалась, что за обвинениями стоял Макрон, супруг ее лучшей подруги. Агенобарб слишком глуп и самонадеян, и из-за нелепой ссоры приобрел в лице всемогущего префекта претория врага. Наследственная необузданность привела к плохому концу. В прошлом месяце их носилки столкнулись на многолюдной улице, столкновения можно было избежать, разогнав народ, но пока преторианцы из свиты Макрона расчищали дорогу, Агенобарб, спешащий в бани, где ожидала его красавица-гетера, громко кричал, что не позволит сыну раба стоять на пути у бывшего консула.. Макрон услышал эти оскорбительные слова, сказанные к тому же нарочито громко, но даже не выглянул из-за штор, предпочтя не затевать открытую ссору на потеху плебеям. И удар в спину не заставил себя долго ждать.
   Агриппинилла завтракала в одиночестве, обдумывая, что ей теперь предпринять. Она не замечала вкуса пищи, бездумно отправляя в рот лакомые кусочки. Ручной лев ткнулся холодным носом в ее ладонь. Огромный зверь шумно ворчал и терся о ее ложе, словно кот. Она кинула ему кусок мяса. Он в одно мгновение разорвал его острыми клыками сквозь намордник, и довольно заурчал.
  -- Посади его на цепь, Ант, - крикнула Агриппинилла высокому рабу-нумидийцу, - иначе этот зверь когда-нибудь всех сожрет. Глупая прихоть Агенобарба может стать роковой. И никогда не выпускай его впредь из клетки, пока не вернется господин.
   "Если вернется", - угрюмо подумала она. Темнокожий раб ловко обвил зубастый ошейник вокруг косматой шеи льва.
  -- Пойдем, пойдем! Госпожа велела увести тебя!
   Лев упрямился, но Ант упорно тянул цепь, зубья ошейника впивались в толстую кожу, причиняя зверю тупую боль, и он поддался человеку.
   Закусив нижнюю губу, Агриппинилла с вожделением наблюдала, как горой вздымаются мышцы обнаженного торса Анта.
  -- Вернешься, когда отведешь зверя! - приказала она.
   Нумидиец приблизился к госпоже, капли пота блестели на его широкой груди, упрямый лев заставил повозиться, не желая идти в клетку. Резкий запах мужчины взволновал Агриппиниллу.
  -- Ближе! - командовала она. - Еще ближе!
   В недоумении он встал, возвышаясь горой перед полулежащей хрупкой девушкой. Нежной рукой она приподняла его набедренную повязку, и глаза ее округлились от удивления.
  -- Быстро ко мне в кубикулу, животное! - проговорила хриплым шепотом.
   Кардикса, привлеченная необычным для утра шумом, бесстыдно подсматривала из-за занавесей. Тела на широком ложе ритмично двигались в танце любви, совершенство сочетания черного и белого притягивало взор молодой рабыни, а чужая страсть заставляла и ее тихо вторить громким стонам госпожи. Кардикса выскользнула из своего укрытия только тогда, когда белое без сил разметалось на черном.
   Чуть позже она услыхала крик госпожи. При входе в кубикулу она столкнулась с управляющим, которого сопровождало пятеро рослых рабов, что носили воду и выполняли тяжелую работу по хозяйству.
   Госпожа, одетая, восседала в катедре, а Ант на коленях бился лбом об пол перед ней.
   - Отрезать ему язык! - кратко повелела Агриппинилла, метнула зеленую молнию из-под ресниц на Анта и прикрыла глаза, чтобы никто не заметил блеска похоти. - Теперь он будет работать в доме! - заметив Кардиксу, она продолжила. - А ты, гусыня, одевай меня, я собираюсь в гости к госпоже Эннии Невии. Пусть подают мои носилки!
  
   Дворец Макрона на Целийском холме, окруженный садами и богатыми домами знати, был гостеприимно распахнут для всех в утренние часы. Клиенты, блистая белизной тог, толпились в осциуме. Они важно перешептывались о делах сената, обсуждали происшествия в провинциях, волнения на границах, не упускали ни одну новость, которая обрастала подробностями в их речах, будто снежный ком, и разносилась по Риму. Рабы уже начали распределять дарственные корзинки с провизией, тем самым давая понять, что префект претория более никого уже не примет, однако расходится никто не спешил. Еще достаточно времени, чтобы потолкаться в осциуме другого влиятельного дома и посетить форум, услышать свежие вести и встретить знакомых.
   Агриппиниллу приняли и с почетом проводили к госпоже. Энния радостно встретила гостью, но, заметив, как она хмурится в ответ на приветствие, сказала:
  -- Подруга моя, я понимаю, в чем причина твоей тоски. Поверь мне - я попытаюсь помочь.
  -- Ах, Энния! Мне ли не знать, что уже год, как ты живешь под страхом развода из-за давней измены. Как я могу настаивать на том, что может чем-то повредить тебе? Домиций сам виноват, что твой муж затаил на него зло.
   Энния хитро прищурилась и с улыбкой обняла подругу.
  -- Хочешь, кое в чем тебе признаюсь? Сегодня Макрон впервые захотел меня, и все случилось в таблинии. Представляешь? Я так счастлива!
  -- А ты уверена, что с его стороны это не просто вспышка похоти? Любая рабыня могла бы в тот момент заменить тебя на столе таблиния, - с едва заметной издевкой возразила ей Агриппинилла.
   Энния сдвинула брови и нервно отбросила волосы назад.
  -- Нет, - сказала она. - Он уверил меня, что все будет по-старому. Я поклялась Юноной, что буду верной женой.
   Агриппинилла пожала ей руку и промолчала.
  -- Я знаю, ты была вчера у брата. Видела его невесту?
   Агриппинилла скрипнула в гневе зубами, и Энния увидела, как огонь ярости разрастается в ее глазах.
  -- Эта выскочка оскорбила меня! При всех опозорила, заявив во всеуслышанье, что ее кожа белее. Еще сказала, что пришлет надежное отбеливающее средство. Невеста Калигулы! - фыркнула она. - Провинциалка, хранившая свою девственность более десяти лет. Видно на нее никто и не посягал эти годы.
  -- Потише, потише, подруга. Вероятно, ты попыталась первой уколоть ее, но неудачно. И слава самого ядовитого язычка империи поколебалась!
   В ответ на это Агриппинилла еще громче заскрежетала зубами, глаза ее метали молнии поярче Юпитера, и Энния поняла, что не ошиблась. Невия не решилась задать вопрос, мучивший ее с тех пор, как она услышала от мужа о Юнии. Так ли она красива? То, что умна и уверена в себе, ей было понятно.
  -- Ливилла утром прислала мне записку, что она и Клавдилла отправляются на прогулку в Саллюстиевы сады. По ее словам, она хочет показать невесте брата прелести Рима. Я собираюсь туда, поедем вместе?
   Энния кивнула, охваченная трепетом при мысли, что увидит соперницу, и велела рабыням приготовить ее к выезду. Целый час отмерила клепсидра в атриуме прежде чем был выбран достойный наряд для Невии, чтобы затмить александрийку.
  
   Сады пестрели различной публикой. Знакомые указали им, где Ливилла, и они вовремя подоспели к катанию на лодках.
   Эннию неприятно кольнуло то, что она недооценила свою соперницу. Она и подумать не могла, что существует такая совершенная женская красота. Она ревниво высматривала недостатки, но к своему ужасу не находила их. Все в Риме считали ее одной из первейших красавиц, но александрийская девушка превзошла ее, Энния не могла это с горечью не признать.
   Волосы Юнии были намного гуще, все в изящных завитках. Энния с трудом добивалась подобного эффекта путем часовой завивки. Миндалевидные черные глаза притягивали взор влажным блеском из-под длинных загнутых ресниц, вечная таинственная усмешка красиво изогнутого рта заставляла робеть.
   Энния не удержалась, чтоб не уязвить Агриппиниллу своим замечанием, что меньше всего Юния похожа на провинциалку, на девственность которой никто посягал. Та поморщилась:
  -- Да уж, поклонников уже хоть отбавляй. Даже курица Ливилла померкла рядом с ней. Все знатные юноши собрались вокруг них, могу поспорить, только гусь Виниций не клюнул на Юнию - вон он, глаз не отводит с собственной жены. Глупый дурак! Ливилла после свадьбы уже успела не раз изменить ему, сама признавалась.
  -- Агриппинилла, хватит изливать желчь. Наслаждайся солнцем и красотой природы! Ты зла, что тоже в сиреневом, как и Юния. Пойдем, представишь меня. А то все уплывут без нас, и мы пропустим веселье.
   Девушки подошли к лодкам. Ливилла искренне обрадовалась сестре, та по-прежнему хмурилась, но весьма любезно ответила Юнии на приветствие, проигнорировав остальные. Энния казалась очень милой и добродушной, присела рядом с Юнией, и они принялись болтать о милых женских пустяках. Невия пустила в ход все свои чары, пытаясь обольстить соперницу, расхваливала ее красоту, получая в ответ те же льстивые слова. Но Энния не заметила того, что и Клавдилла в первое мгновение встречи поразилась, как красива оказалась ее соперница. Кольца черных волос, затейливо уложенные и стянутые сзади в продолговатый греческий узел, глаза с глубокой синевой, гордо смотрящие из-под сросшихся бровей. Однако Юния успокоилась, уловив смятение в ее взоре, насколько Эннию изумила ее совершенная красота и общество стольких изысканных патрициев вокруг. Со стороны казалось, что девушки без ума друг от друга, но лишь они обе отдавали отчет, что это затишье перед бурей.
   Ручные лебеди, не боясь шумной компании, смело подплывали к лодкам, выпрашивая крошек. Девушки гладили их тонкие шейки, шумно восторгались. Молодые патриции, в особенности Ганимед Лепид, без устали упражнялись в искусстве словесности, смешив всех.
   Они заплыли туда, где фруктовые деревья свесили ветви, полные ароматных цветов, прямо к воде, и беззастенчиво рвали лепестки, усыпая ими гладь озера. Неожиданно послышалось громкое пение в стороне, певца не совсем умелого, и показалась лодка, на носу которой стоял Гай Калигула и распевал любовную греческую песнь, превознося красу своей ненаглядной Юнии, его золоченый панцирь сверкал, как тысячи солнц. Клавдилла, ослепительная в своей красоте, поднялась навстречу, и неожиданно для всех запела в ответ полным звучным голосом стихи лесбийки Сапфо, что все заслушались, прервав разговоры. Под гул одобрения влюбленные поцеловались.
   Червь зависти грыз безжалостно сердце Эннии, она мучительно улыбалась, но Агриппинилла подметила, как она глубоко страдает. Она не догадывалась ранее о тайной любви подруги к ее брату, но сейчас поняла все.
   Гай Цезарь настоял, чтобы Юния пересела в его лодку и попрощалась с новыми знакомыми.
  -- Гай, ты лишаешь нас солнца, - в шутку возмутился Ганимед, остальные его поддержали, расточая похвалы Юнии.
  -- С вами остаются мои прелестные сестры и несравненная Энния Невия, - возразил Калигула, прижимая к себе невесту. - Желаю всем прекрасно провести время.
   Юния дружески со всеми распростилась, пообещав Эннии напоследок отобедать у них вечером. Калигула тоже принял приглашение.
  -- Я не дождусь дня нашей свадьбы, - сказала Юния, едва они отплыли. - Надоело, что мы ночуем тайком, рискуя быть застигнутыми. Отец гневается на меня за то, что я выезжаю одна без мачехи, вижусь с тобой наедине. К счастью, он собирается после свадьбы вернуться в Александрию.
   Гай поцеловал ее.
  -- Осталось немного. Я готовлю такое грандиозное торжество, что весь Рим будет потрясен. Не расстраивайся только, моя Юния, но сегодня вечером я отбываю на Капри к императору. Мне надо решить с ним кое-какие вопросы. Сразу после обеда у Макрона, заметь, я принял приглашение только из-за тебя, меня будут ждать преторианцы для сопровождения. Я вернусь через несколько дней.
   Непрошеная слезинка заблестела в густых ресницах. Юния тайком смахнула ее.
  -- Несколько дней, я надеюсь, пролетят незаметно, - сказала она, а в прелестной головке уже зародился дерзкий план.
   Они еще долго гуляли под сенью деревьев, взявшись за руки и не обращая внимания на любопытные взгляды со всех сторон.
  
   Энния смотрела вслед уплывающей лодке и хмурилась, брови ее слились в одну тонкую черту недовольства. Калигула даже не посмотрел в ее сторону, очарованный своей невестой. Агриппинилла тронула ее плечо.
  -- На тебя обращают внимание, подруга, прекрати выставлять напоказ свои страдания, - шепнула она.
   Энния вздрогнула, с усилием раздвинула в улыбке тонкие губы и повернулась к знакомым.
  -- Пение александрийки растрогало меня. В Риме я не слышала ничего подобного.
   Лодка причалила к берегу. Девушки легко спрыгнули на зеленую траву, Ливилла с Виницием распрощались со всеми, с ними уехал и Ганимед. Энния и Агриппинилла остались одни среди раскидистых зеленых деревьев.
   Невия увлекла подругу в глубь сада, усадила рядом на мраморную скамью и наконец-то дала волю слезам.
  -- И давно ты влюблена в моего брата?
   Энния всхлипнула в ответ.
  -- Как ты могла увлечься им? Знаешь ведь прекрасно - его любовные связи недолговечны и несерьезны. Мне жаль тебя от души, подружка.
  -- Мы не были близки, не были, не смотря на мою настойчивость. Я тайком бегала к нему во дворец, как влюбленная кошка, но он остался глух к моим мольбам. Я не понимала долго, что останавливает его, он ссылался на дружбу с Макроном, даже обещал жениться, когда станет цезарем, а сам...
   Крупные слезы катились по ее нежным щекам и капали на драгоценный наряд. Агриппинила рукавом столлы принялась осторожно вытирать их.
   - Потише, потише, - зло шептала она. - Успокойся же, приди в себя. На нас обращают внимание прогуливающиеся. Не стоит давать пищу слухам. Я, как видишь, спокойна, хотя мой муж в тюрьме. Лучше вернемся к тебе.
  
  
  
   XIX
  
  
   Роскошные сады виллы "Юпитер" благоухали, расточая дивный персиковый аромат. Золоченая крыша сверкала, переливаясь на солнце, заставляя жмуриться рабов, собирающих спелые плоды.
   Стены розового парфянского мрамора тщательно расписывали золотой краской рисовальщики, Сегест наблюдал за их работой. Нестерпимо палило полуденное солнце, и управляющий беспрестанно обмахивался широким веером, подгоняя рабочих.
   Сам Тиберий в полумраке перистиля, завешенного занавесями цвета апельсина, наслаждался игрой на лютне. Молоденький кареглазый Вителлий нежным голоском мурлыкал любовную песенку. Цезарь выделял его из своих любимых мальчишек, предпочитая проводить с ним жаркие каприйские ночи. Улыбка тронула его тонкие губы, едва он вспомнил смятение на лице его отца, сенатора, которому было объявлено, что малыш Вителлий отправится с цезарем на Капри.
   Тиберий ласково поманил к себе музыканта и, усадив на колени, принялся бурно ласкать. В этот момент появились спинтрии, тонкие бледные существа, распевающие похабную песенку, и закружились в танце вокруг Тиберия, размахивая полами разноцветных полупрозрачных туник. Кто-то подхватил упавшую лютню и принялся бренчать. Старик хлопал в ладоши, время от времени целуя сладкие губки Вителлия. Когда вошел Сегест, мальчики тесным кружком уселись около своего покровителя.
  -- Цезарь, - рука управляющего взлетела в приветственном жесте, - приехал Гай Цезарь. Он просит о встрече.
  -- Пусть войдет! А вы, милые малютки, ступайте поспать, сегодня мы славно повеселимся ночью. Вы нужны мне свеженькие и отдохнувшие
   Щебеча, спинтрии проскользнули в ойкос, отделенный от атриума тяжелым занавесом.
   Калигула в одежде преторианца вступил в зал.
  -- Приветствую тебя, мой отец!
   Он почтительно приблизился, пал ниц, поцеловал Тиберию огромную сморщенную лапу, на миг задержавшись взглядом на императорском перстне. Тиберий этого не заметил.
  -- Каковы вести из Рима? Макрон передал с тобой бумаги?
  -- Да, мой цезарь, все документы и отчеты при мне, - Калигула говорил все это, не поднимаясь с мраморных плит пола.
   Тиберий, наконец, соизволил разрешить ему подняться. Гай Цезарь устроился у его ног на маленькой скамейке, где только что сидели спинтрии, и подал цезарю свитки.
  -- Так, это доносы, казни, - бормотал старик, разворачивая каждый, - разводы, браки, а вот и то, что нужно. Ты просматривал мою почту?
   Неожиданный вопрос застал Гая врасплох.
  -- Нет, мой отец, - он попытался вновь поцеловать руку Тиберию, но тот брезгливо ее отдернул.
  -- В этом свитке расчеты, присланные из императорской казны. Что за свадебные торжества ты готовишь, наследничек? А вот, - Тиберий развернул еще один пергамент, - список твоих долгов. Ты сошел с ума? Какое право имел ты, жалкий щенок, выкупать у казны дом моей матери, заняв денег у Агриппы? Я уничтожу тебя, глупый выродок!
   Калигула рухнул как подкошенный к ногам цезаря и принялся покрывать поцелуями край пурпурного плаща, стараясь не замечать дурного запаха от сандалий Тиберия.
  -- Прости меня, отец! Я - ничтожество, у меня нет имущества после смерти родных, я долго жил у бабки, пока ты своей милостью не дал приют в роскошном дворце. Я ценю, отец, твою доброту. Но я не мог поступить иначе, даже зная, что навлеку на себя твой справедливый гнев.
   Тиберий удивленно посмотрел на Калигулу, униженно ползающего у подножия солиума.
  -- Мудрый Гораций советовал, ничему не дивиться на этом свете, но я, признаться, поражен. Что за червь безумия гложет твой мозг, Гай?
  -- Я люблю свою невесту. С таким трудом добившись твоего разрешения на ее возвращение, отец, я не мог признаться ей, что нищ. И ради нее я совершил столько глупостей. Но прошу тебя, не гневайся более.
   Старый цезарь поклялся бы в этот миг, что бездушный Калигула плачет. Или это луч света отбросил торопливый отблеск? Тиберия позабавило отчаяние Гая. Что же это за девушка, ради которой он совершил уже столько безумств?
  -- Она худа или пышна формами? Какие волосы, какие глаза? Спокойный ли нрав? - принялся он засыпать Калигулу вопросами. Тот озадаченно молчал, лихорадочно соображая, что кроется за этими расспросами. И, наконец, решил рискнуть, уверенный в своей счастливой звезде.
  -- Она прибыла на Капри вместе со мной, мечтая засвидетельствовать свое почтение всемогущему цезарю.
  -- Марк Юний Силан тоже с вами?
  -- Нет, мой цезарь, смелый нрав Юнии подсказал ей это решение, - Калигула уже пожалел о сказанном. Неизвестно, как Тиберий мог отнестись к нарушению обычаев. Но тот лишь горько усмехнулся.
  -- Вижу, она не доверяет тебе, зная твою порочность. Пусть войдет.
   Калигула стремительно выбежал из залы и вскоре появился, ведя за руку девушку, одетую в тунику и кирасу преторианца, длинные роскошные белокурые волосы ниспадали ниже пояса. В руках она держала шлем с черными и красными перьями.
  -- Приветствую тебя, цезарь, - нежным голосом произнесла она, почтительно склонившись перед Тиберием и целуя его огромную руку.
   Тиберий внимательно посмотрел на нее, пораженный необычной красотой девушки. Что-то кольнуло в замерзшее сердце, и будто помутилось в глазах. Випсания стояла пред ним! Он мотнул головой, отгоняя непрошеное видение. И неожиданно для себя тепло улыбнулся.
  -- Да, очень красива, - не отвечая на приветствие, сказал он. - Но что за блажь, Юния Клавдилла, пришла тебе в голову так грубо нарушить традиции?
  -- О мой цезарь, стремление увидеть божественный ореол твоего могущества и мудрости толкнуло меня на этот дерзкий поступок. И, - добавила она, скромно опустив длинные ресницы, - я так надеялась упросить тебя почтить присутствием нашу свадьбу.
  -- Встань и подойди ближе, я хочу поговорить с тобой наедине.
   Тиберий выразительно глянул на Калигулу, и тот вышел, холодея от ужаса. А Юния, тем временем, смело уселась на его место.
  -- Ты неожиданно напомнила мне дорогого сердцу человека, с которым меня разлучили много лет назад. Тебе, верно, известна история моей первой жены? Не говори ничего, по глазам вижу, что все знаешь. Я не приеду на твою свадьбу, не хочу возвращаться в Рим, кишащий заговорщиками и предателями. Я и люблю, и ненавижу Вечный город. Калигула говорил, что ты родилась и выросла в Александрии, лучше б для тебя было там остаться. Александрия - чудный город, неужели ты не смогла найти себе достойного мужа там? С Калигулой ты не будешь счастлива, он - отпетый негодяй и разбойник, на уме у него одни подлости. Он пресмыкается, разыгрывая любящего сына, но скорее бы вонзил мне в горло кинжал. Ничего, я надеюсь прожить еще не один год, дождаться, когда мой внук Тиберий Гемелл оденет тогу совершеннолетнего, и тогда-то...
   Старик замолчал, не закончив фразы. Но Юния, как губка, впитавшая все, поняла ее окончание. Ее озарила догадка, что Тиберий в слепой ненависти к потомку Германика недоволен тем, что ему достанется в жены такая красавица. А может, видя безумную любовь Калигулы, просто хочет его унизить, заставив Юнию отказаться от брака и разорвать помолвку? И Клавдилла поняла, что нельзя ей сейчас признаваться старику в своих истинных чувствах к Гаю, пусть считает, что это ее долг - стать женой Калигулы.
  -- Мой цезарь, я ценю и уважаю твое мнение, но назад уже пути нет. Гай Цезарь сделал много для моей семьи, напомнив о нашем существовании, мы всем обязаны ему. Он связал по приезде меня страшной клятвой, я не в силах нарушить ее. Моя семья окажется на улице и умрет с голоду. Деньги потрачены, у нас даже нет средств вернуться в Египет. Да и я уже успела полюбить Рим. Красота Вечного города не сравнима с чем.
  -- Всегда есть путь назад, - Тиберий вздохнул. - Ладно, иди, Юния Клавдилла, и поступай, как знаешь. Ты понравилась мне, напомнив на миг дорогую Випсанию, но душа у тебя другая. Я дам тебе время поразмыслить, стоит ли связывать свою судьбу с Калигулой. Может, ты еще одумаешься и решишь для себя, что ты ничем от него не зависишь. Вот мой подарок, вспоминай иногда старика, потерявшего в жизни самое драгоценное - любимую женщину.
   Император протянул девушке роскошный смарагд, сняв его с узловатого пальца.
  -- Я все отмеренное мне богами время сохраню о тебе, цезарь, добрую память и завещаю своим потомкам чтить тебя как бога.
   Юния еще раз поклонилась Тиберию и выскользнула из перистиля.
   Они с Калигулой долго ожидали дальнейших указаний, прогуливаясь мимо клетки с огромным пятнистым змеем, установленной в цветущем виридарии. Гай Цезарь хриплым шепотом рассказывал диковинные вымыслы, что ходили в Риме, о жутком любимце Тиберия. Но видно было, что дрожь страха сотрясает его, ибо настроение цезаря могло непредсказуемо измениться, и Юнии грозило наказание. Но Сегест вынес им несколько писем, завернутых в свитки с массивными печатями, и они благополучно отбыли.
   С высоты террасы, Тиберий наблюдал, как Гай помог своей невесте взойти на колесницу, и они со свитой преторианцев не спеша двинулись к маленькой гавани. Они возвращались в Рим!
   Император вздохнул, и неожиданно слепая ненависть к Калигуле переполнила его душу, затопив разум. Это чувство было настолько сильно, что слезы ярости брызнули из глаз, заслонив отъезжающих. Этот выродок Германика не достоин и мизинца ее маленькой ножки. Он и не подозревает о том, что везет с собой в Рим. В письмах были несметные богатства для новоиспеченного сенатора Марка Юния Силана. Решит ли тогда он связывать судьбу единственной дочери с нищим отпрыском проклятого рода?
   Идея, пока не окрепшая, зародилась в недрах его мощного разума, и он приказал позвать к нему секретаря.
  -- Хочу написать еще одно завещание, - произнес император. - Пиши, что наследником моим должен стать мой внук Тиберий Гемелл, едва наденет тогу совершеннолетнего. Как только этот документ будет готов, я лично запечатаю его, он должен быть спрятан в надежном месте. Никто не должен знать о нем до поры до времени, пусть в Риме по-прежнему считают, что Калигула станет моим преемником. Кстати, пусть явится ко мне Фрассил, отошли ему приглашение на обед. С тех пор, как Нерва покинул меня, я нуждаюсь в обществе этого обманщика все сильней.
   Выполнив указания повелителя, раб неслышно удалился, едва старик задремал на широком ложе. Миловидные рабыни тихо проскользнули в полутемный зал окурить благовония.
  
  
  
  
  
   XX
  
  
  
   Гай Цезарь был приятно поражен, когда Юния открылась ему, едва они вступили на борт галеры, отплывающей на Капри. Она зашла в его каюту и с невинной улыбкой стянула шлем с белокурой головы.
  -- Любовь моя, ты сошла с ума! - воскликнул потрясенный Калигула.
  -- Не хотелось разлучаться с тобой, ты уж не гневайся!
  -- Как я могу? Я рад без памяти, что моя счастливая звезда со мной. Но как к этому отнесется твой отец? Ты же еще не моя законная жена, - Гай страстно обнял ее и принялся покрывать поцелуями.
  -- Я сочинила легенду, что отправляюсь осмотреть загородный домик на Аппиевой дороге, который ты подарил мне, выкупив у Лициния. Твоя сестра Ливилла любезно согласилась приютить моих рабов, что сопровождают меня в поездке. Мы же с ней теперь подруги. Недоброе предчувствие не покидало меня с тех пор, как ты сказал, что едешь к цезарю. Что за спешка?
  -- Макрон передал со мной важные бумаги, к тому же Тиберий должен дать свое согласие на проведение тех торжеств, что я запланировал на время нашей свадьбы. И... мне нужно его разрешение на заем из императорской казны. Но я счастлив, что ты со мной. Теперь я уверен, что все получится.
   Плавание завершилось быстро, дул попутный ветер, наполняя белый парус. В небольшой гавани их встретили и препроводили на виллу "Юпитер", одну из двенадцати, где в это время изволил пребывать цезарь. Юнию остров поразил красотой, обилием тенистых рощ, чудных статуй, увитых цветами гротов и роскошных вилл, выстроенных из разноцветного мрамора. Она щебетала, как птичка, срывая роскошные цветы и осыпая ненаглядного Гая. Преторианцы с усмешкой глядели на чудного юношу, подозревая в нем противоестественную склонность к Гаю Цезарю, удивляясь, что тот, ненавидя мужеложцев, терпеливо все сносит.
   Но, увидев, как они вышли из дворца после аудиенции у Тиберия, легионеры удивились превращению юноши в прелестную девушку. Юния уже ни от кого не таилась, сняв шлем.
   Она пересказала Гаю разговор с Тиберием, сделав упор об обеспокоенности императора, что Гемелл, его внук, наденет тогу совершеннолетия только через несколько лет. Это заставило Калигулу призадуматься.
  -- Старик совсем выжил из ума. Ливия предупреждала, что он может поделить меж нами власть, но при этом была уверена, что Гемелл долго не проживет.
  -- Еще бы, - фыркнула Юния, - есть много смертельных болезней на свете, наверняка одна из них и сведет его в могилу.
   Гай благодарно глянул на нее и тоже рассмеялся. Его вторая половинка безошибочно угадала приговор внуку Тиберия.
  -- Этот волчонок уже проявляет подлый нрав, подслушивая и вынюхивая везде. Ни я, ни Макрон никогда не говорим при нем после истории с Иродом Агриппой.
  -- Я не слышала об Ироде Агриппе, поясни для девочки-провинциалки.
  -- Внук Ирода Великого, царя Иудеи. С ранних лет он воспитывался в Риме при дворе Августа. Он был лучшим другом моего отца. Недавно негодяй кучер обвинил его в оскорблении величества и государственной измене, донеся Тиберию, что слышал изменнические слова, когда я и он совершали поездку в Капую к Друзилле. Слова эти действительно были несколько опрометчивыми, но он рассчитывал, что, кроме меня, их некому понять. Однако кучер донес, и Тиберий велел Гемеллу вести за ним слежку, Ирод в то время был назначен его наставником. Во время последнего путешествия на Капри, маленький Тиберий сообщил цезарю, что Ирод надеется на его скорую смерть из-за долгов, которые не может погасить. Обвинение, шитое белыми нитками, предъявили моему другу немедленно, сам Тиберий отдал Макрону приказ увести Агриппу в тюрьму, где он находится и поныне.
  -- Собаке - собачья смерть, - задумчиво проговорила Юния. - Я думаю, Тиберий Гемелл заслужил именно такую. Он виноват уже просто в том, что родился на свет.
   Калигула рассмеялся.
   Попутный ветер быстро пригнал кораблик обратно в Остию, и через несколько часов быстрой скачки показались Раудускуланские ворота. Юния натянула шлем, спрятав волосы, и они с Гаем разъехались, договорившись встретиться на обеде в доме Ливии.
   Калигула же распустил преторианцев и направился к Макрону.
   Невий отдыхал в своих покоях с чашей вина, но сразу же принял Гая Цезаря.
  -- Вот, Невий, послания для тебя с Капри.
   Макрон поморщился.
  -- Наш Тиберий как всегда прямолинеен по поводу твоих долгов, - сказал он, пробежав глазами свитки. - Но разрешение на выделение средств ты получил. К тому же он назначил меня быть посаженным отцом на твоей церемонии бракосочетания.
  -- Приму за честь, мой друг.
  -- Он пишет, что твой тесть должен быть введен в списки сената, большая милость. Он сказал тебе, что пожаловал ему во владение земли в Испании, а также право воспользоваться долгосрочной арендой медных и железных рудников под весьма ничтожный процент? К этому он приложил дарственную на некоторую недвижимость на Велийском холме и на Субуре. Твой тесть стал богачом. Ума не приложу, что за муха расточительности укусила нашего скупца? - удивлению Макрона не было предела.
  -- Это была не муха, а моя Юния, - сказал Гай Цезарь, тоже порядком озадаченный.
  -- Что я слышу? Неужели она сопровождала тебя на Капри?
  -- Да, она тайком пробралась на корабль, надев доспехи преторианца. Ты еще плохо знаком с ней, чтоб не удивляться. И я представил ее цезарю. Она живо напомнила ему Випсанию, к которой он питает слабость до сих пор, и Юния увезла из его дворца императорский перстень с огромным изумрудом, лично пожалованный с властительной руки.
  -- У твоей невесты много талантов, - заметил Макрон. - Она умеет покорять людей. Достаточно одного взгляда на ее божественную красоту, чтоб сердце никогда не знало покоя. Но расшевелить душу грозного старика... Я преклоняю перед ней колени.
   Незаметно для себя Невий разоткровенничался, отпив неразбавленного вина из хрустальной чаши. Видимо, эти мысли, как отметил про себя Калигула, столь давно занимали его, что он даже не потрудился предложить гостю выпить. И Гай Цезарь, боясь пошевелиться, чтоб не спугнуть обычно осторожного Макрона, услышал историю о том, как тот в лупанаре Лары Варус нечаянно откинул занавесь кубикулы и наблюдал, как танцует сама Венера, богиня любви. Но неожиданно чело Макрона потемнело, и он испуганно замолчал, наконец, осознав, что сболтнул лишнее. Лицо Калигулы осталось непроницаемо под его испытующим взглядом, Гай сделал вид, что не обратил на пьяные бредни внимания, и поинтересовался новостями.
  -- Лелий Бальб добивается осуждения Акунции, - ответил Невий, - колесо судебного разбирательства закрутилось. Этот жалкий доносчик из кожи лезет вон, придумывая все новые обвинения. Никто не надеется на спасение этой женщины, в сенате перешептываются, что кто-то поощряет Бальба. - Макрон естественно умолчал о причастности к этому делу и перевел разговор на другое. - Уже вечер, пора обедать, ты, надеюсь, примешь наше с Эннией приглашение?
  -- Смотрю, ты вновь воссоединился с женой, - заметил Калигула. - Забыл прошлое.
  -- К чему поднимать на свет старые дрязги? Она доказала мне свою верность и любовь...
   Макрон махнул рукой, не желая продолжать разговор. Калигула мысленно ухмыльнулся, вспомнив страстные взгляды Эннии, ее визиты, подарки и прочие знаки внимания. Видимо, Невий не знает о ее чувствах к Гаю. Не даром же эта змея подружилась с Юнией, ей невдомек, что александрийская девчонка не настолько проста и глупа, как она с истинно римским высокомерием считает. Калигула догадался, что примирение со стороны Макрона - цель отвлечь его подозрения.
   - Я обедаю сегодня у Силана, - сказал Гай, как ни в чем не бывало, - Юния будет ждать меня, к тому же ее отца надо поздравить с внезапным возвышением. Этот старый гордец, думаю, недоволен нашим браком.
   Макрон искренне изумился.
  -- У него единственная дочка, мою репутацию знаешь сам, к тому же он считает, что стыдно жить за мой счет и счет дочери, которой я подарил дом, рабов, одежду, украшения. Доходов с александрийских имений не хватает на роскошную римскую жизнь, но теперь он наконец-то удовлетворит свое тщеславие, заняв место в сенате. Я думаю, если ты возьмешь с собой свою очаровательную жену, мы сможем вместе отобедать у Силанов, затем вернуться ко мне и отлично повеселиться. Мнестер и Аппелес позабавят нас какой-нибудь пантомимой, к тому же я отправлю приглашения на позднюю пирушку сестрам, их мужьям, Лицинию, Ганимеду...
  -- Не уверен, что Юнии разрешат выйти из дома, - сказал Невий.
  -- Можно подумать, она кого-то станет спрашивать.
   Они расстались весьма довольные собой. Гай Цезарь отправился отсыпаться в свои покои, чтобы затем встретиться с главным фламином и передать ему распоряжения Тиберия относительно свадебных торжеств. Казна была в его распоряжении! Юнии удалось растопить достаточно льда на сердце старого императора. Сама богиня Венера толкнула, видимо, ее на опасный проступок с переодеванием, завершившийся так успешно.
  
   Около ярко освещенного дома Силана роскошные носилки едва успевали сменять другие, патрицианская знать прибывала поздравить забытого Юния, ставшего благодаря прекрасной дочери сенатором и богачом. Все спешили к новому фавориту Тиберия. Гай Цезарь прискакал один в привычной красной тунике офицера и в золоченом панцире. Сам управляющий подбежал и почтительно придержал стремя. Атрий был полон, ослепительный блеск драгоценностей заставлял щурится, от непрерывного гула голосов звенело в ушах. Не слишком-то обращая внимания на подобострастные поклоны, Калигула высматривал Юнию. А вот и она! Беседует с сестрами и Эннией Невией. Калигула прижался к одной из колонн, наблюдая за возлюбленной. Как божественно прекрасна она! Загадочная усмешка не сходит с губ, она полна томной грации, изящной медлительностью наполнены движения. Завороженный, смотрел Гай, как она отпивает вино из хрустальной чаши, подносит ко рту кусочек персика. Что-то говорит, повернув к Эннии свою головку в непослушных белокурых завитках. Та смеется, выставляя некрасивые зубы! Надо же забылась! Чем же так рассмешила ее богиня красоты? Учтивый Виниций, пожалуй, единственный, по мнению Рима, не отдавший дань ее красоте, подносит ей букет лилий. Маленькая ручка берет его, и вечная усмешка превращается в благодарную улыбку - на миг. Сердце Гая дрогнуло, ну вот и Марк не устоял, он заметил, как нахмурила брови Ливилла. Не ускользает, видимо, это и от Юнии, она ловкими пальцами распутывает ленту и одаривает всех подруг белоснежными цветами. Внезапно Калигула почувствовал смутное беспокойство. Будто бы костлявая рука рока сжала грудь, и на миг перехватило дыхание. Гай тревожно огляделся вокруг, и неожиданно наткнулся взглядом на Макрона. Он таился за одной из колонн, устремив взгляд на его невесту. Префект смотрел на Юнию безумными глазами, судорожно сжимая и разжимая огромные волосатые кулаки, рот его кривился, меняя выражение лица. В голове Гая всплыли воспоминания о сегодняшнем разговоре с префектом претория. "Добром это не кончится, - подумалось ему, - надо..." Но мысль ускользнула, стоило ему обернуться к невесте. Он вышел из-за колонны и, расталкивая гостей, приблизился к ней. Вспыхнувшая при его появлении радость в глазах Юнии жаркой волной обдала с ног до головы. Гай не сдержался и под гул одобрения гостей впился поцелуем в ее сладкие губы. Она обвила руками его мощную шею, прижавшись всем телом, и, почувствовав, как затвердела его плоть, потворствуя желанию, незаметно провела рукой по его бедру. Гай мгновенно отстранил девушку, до боли сжав ей кисть. "Дождись ночи, - шепнул он, - и не делай так, пожалуйста, иначе я могу не сдержаться". Она устремила на него взгляд, полный томной неги, но, увидев выражение его глаз, поспешно опустила ресницы, тихо рассмеявшись. Гай погладил ее по щеке.
   Агриппинилла съязвила тихонько Ливилле насчет невоздержанности брата, но та лишь досадливо отмахнулась, Юния ей нравилась все больше и больше. Даже Энния оставила свою неприязнь, всем видом выказывая радость от встречи. Ее ревность отчасти улеглась после примирения с Макроном. Если б она догадывалась об истинной цели супруга! Вряд ли бы так беззаботно смеялась, прикрывая неровные зубки. Подплыл хмельной Силан с чашей в руке.
  -- Приветствую наследника императора! - вскричал он, расплескивая вино.
   Гай Цезарь церемонно поклонился, пряча усмешку.
  -- Приветствую будущего тестя, - ответил он. - Примите мои поздравления, сенатор.
   Марк Юний гордо расправил грудь и широким жестом пригласил всех в триклиний на обед.
   Пиршество началось. Гости восторженно перешептывались, обсуждая яства на столе. Паллант, управляющий, постарался на славу. Перемена роскошных блюд была настолько частой, что все не уставали удивляться. Перед Калигулой поставили его любимое блюдо из языков фламинго. Силан пил, не переставая, Юния хмурилась, наблюдая, как отец совершает возлияние с каждым из гостей. Ее заинтересовало, почему Кальпурния не присутствует на обеде. Жестом она подозвала Палланта.
  -- Скажи, где моя мачеха?
  -- Она в своих покоях, госпожа Юния, жалуется на головную боль.
  -- Не глупи, раб. Где она?
  -- Твой отец запретил ей показываться перед патрициями, - зашептал управляющий. - Гордыня уже затуманила его разум, ему стыдно, что она - вольноотпущенница. Госпожа Кальпурния плачет уже несколько часов подряд, служанки без конца кладут ей на лоб холод.
   Юния довольно заулыбалась и отпустила Палланта. Подхватив чашу, она грациозно поднялась со своего ложа и направилась к отцу.
  -- Отец мой, - сказала она. - Я хочу совершить с тобой возлияние во славу Венеры, что помогала нам во всех невзгодах. Она также покровительствует Юлиям, роду, чье имя я буду вскоре носить.
   Растроганный Силан обнял дочь. Гости зааплодировали.
  -- Моя Клавдилла, - гордо произнес он. - Я был не прав, когда не хотел возвращаться в Рим. Благодаря тебе, твоей любви и верности, мы вновь обрели те привилегии, что причитались нам по праву. А теперь я принял еще одно важное решение.
  -- Какое, отец? - спросила Юния, отпивая из своей чаши и делая знак виночерпию подлить отцу.
  -- Поговорим после, дочка. А теперь выпьем во славу богини любви и верности.
   Пир продолжался. Уже было далеко за полночь, однако никто и не думал разъезжаться. Взоры гостей услаждали грациозные танцовщицы, искусные актеры. Воздух благоухал восточными ароматами. Несколько пьяных уже спали, уткнувшись в подушки, Агриппинилла, бесстыдно обнажив грудь и поощряемая выкриками Гая Цезаря и Ганимеда Лепида, танцевала под звуки рожков и свирелей, тесно прижавшись к самому молоденькому из танцоров. Силан продолжал пить, изредка уединяясь в вомиторий, чтобы извергнуть излишки. Многие следовали его примеру. Ливилла с Эннией, обнявшись, о чем-то перешептывались, Виниций ревниво наблюдал за ними. Ему казались ласки матрон не очень-то невинными. Вино текло рекой.
   Калигула увлек Юнию прочь из триклиния. Никто и не обратил внимания на их уход, они бегом добежали до спальни Клавдиллы, где огонь страсти, сжигавший их изнутри, наконец-то вырвался наружу. Гай разорвал их одежды в клочья, овладев Клавдиллой прямо на полу на тигриной шкуре, затем, раскидав в стороны баночки и флаконы, на зеркальном столике. Юния извивалась как кошка, запустив в спину любовника острые коготки и оставляя кровавые бороздки.
  -- Вернешься первым, - промурлыкала Юния, едва Калигула, издав победный вопль, замер. - Боюсь, заметят наше отсутствие.
  -- О боги! Мне все равно. Ты - моя жена!
  -- Еще нет, возлюбленный мой. Возвращайся же!
  -- В чем?
  -- Я приобрела несколько туник для тебя, зная, как неаккуратно ты снимаешь одежду.
   Рассмеявшись, она выскользнула из его объятий.
   Калигула, переодетый и причесанный, вернулся в триклиний. Единственное, что подметил его внимательный глаз, это отсутствие Макрона. Он подозвал Палланта.
  -- Где префект претория?
  -- Я н...не знаю. Господин Макрон, к...кажется, удалился.
  -- Сколько времени назад?
   Перепуганный Паллант выдавил из себя нечленораздельное мычание, разводя в незнании руками. В гневе Калигула пнул его ногой пониже поясницы так, что тот перелетел через стол, опрокинув несколько блюд. Потирая ушибленные места, управляющий с поклонами ретировался.
   Посвежевший после очередной отлучки Марк Юний Силан возлег рядом с наследником. Гай поморщился, пододвигая себе чашу с родосским.
  -- Осмелюсь ли я обратиться с просьбой к Гаю Цезарю? - поинтересовался новоявленный сенатор.
  -- Конечно, отец, - отозвался Калигула, стараясь прикрыть иронию.
  -- Я развожусь со своей супругой Кальпурнией. Она полна яда и неприязни к моей любимой дочери.
   Калигуле услужливая память вызвала воспоминания, когда его божественная Юния плакала и страдала, жалуясь на жестокость этой фурии, и хотела даже ее отравить.
  -- Такому знатному богачу теперь нужна супруга красивее, моложе и сговорчивее, - отозвался он эхом на тайные мысли Силана. Тот открыл было рот, но хитрый Калигула опередил его. - У меня уже есть на примете достойная девушка. Сам император благоволит к ее семье, пожелав когда-то обручить нас. Но я, храня верность моей возлюбленной, приложил все силы, чтоб это не произошло.
  -- Кто она? - глаза Силана заблестели пьяным блеском вожделения молодого тела.
  -- Не стоит торопить события! - рассмеялся Гай Цезарь. - Ее брат присутствует здесь. Это мой близкий друг Ганимед Лепид.
  -- Красивый юноша...
  -- Эмилия намного краше, уверяю тебя, мой дорогой Силан. Она грациозна и стройна, как молодая серна, у нее большие глаза, достойные волоокой Юноны, пышные белокурые волосы. Она свежа, как бутон розы, и способна родить здоровых ребятишек. Но тебе, мой Юний, следует поторопиться с помолвкой, потому что брат Виниция уже распускает слухи о возможной женитьбе. Но он не богат, поэтому боги будут благоприятствовать тебе, дорогой тесть.
   Калигула откинулся на подушки, всем видом показывая нежелание продолжать беседу. Все, что мог он сделать для любимой, чтобы унизить ее злобную мачеху, он сделал, растравил воображение стареющего сатира, показав в отражении ручья молоденькую наяду. Однако Силан не желал успокаиваться и вновь полез с расспросами, отвлекая Гая от сладостных воспоминаний о близости с Юнией всего полчаса назад.
  -- Мой Гай, скажи, подготовка к свадьбе завершена? Если тебе нужны деньги, я готов дать их сколько угодно. Слава божественному Тиберию, сделавшему меня самым богатым в империи! Я дам приданого за дочерью десять миллионов сестерциев, куплю ей виллу в Капуе, самую роскошную...
  -- Я не отступаю от своих слов, - Калигула нагнулся к самому лицу старика. Лицо его исказило от гнева. - Мне не нужно денег Юнии. Мне нужна только она.
   Марка перекосило от страха, стоило увидеть злобные сумасшедшие глаза Гая. Он поспешно извинился и исчез, прихватив неизменную чашу. "Я избавлюсь от тебя, противный старик, - подумал наследник. - Дай только время. Я стану властелином Рима и избавлюсь от всех, кто когда-то смел перечить. Но где же моя Юния? Что она медлит в своей спальне? Или дожидается, когда я вернусь к ней, хитрая. Среди всей фальши и лжи, что вокруг, я счастлив, что есть человек, который искренне любит меня, не смотря, что нрав мой жесток и злобен, внешность некрасива. Зато моя Юния прекрасна, как богиня, стоит увидеть, как она улыбается, можно сойти с ума от желания..." Распаленный мечтаниями, Калигула был уже готов сорваться и бежать к любимой, но неожиданно тонкие ладошки прикрыли его глаза, и завеяло ароматом жасмина.
  -- Энния Невия! - разочарованно протянул Гай.
  -- Узнал, неверный возлюбленный! - тонкое облако муслина приземлилось рядом. - Почему ты скрыл от меня, что собираешься жениться на этой александрийке? К чему умасливал ложными обещаниями?
  -- Энния, ты пьяна! - брезгливо отодвинулся Калигула. - Оставь меня в покое. Ты все придумала. Я не хотел ссориться с Макроном из-за связи с тобой. А ты, как безумная, не давала мне прохода, карауля и надоедая подарками, которые носят мои домашние рабы. Я никогда не женюсь на тебе, потому что с детства знал, что моей избранницей станет только моя вторая половинка...
  -- С такой же черной, лживой и злобной душой, как у тебя, - подхватила Энния. Гнев, исказивший ее миловидное лицо, сделал его похожим на лик Горгоны.
   Неожиданная сила вдруг отбросила ее от Гая, она упала с ложа, вскрикнув от боли. Гай Цезарь с удивлением обернулся и увидел Юнию, сжав в руках кувшин за узкое горло, она победно взирала на свою незадачливую соперницу.
  -- Эй, Паллант, - крикнула она. - Госпоже Эннии Невии стало дурно, пусть Гемма поможет ей прийти в себя.
   Подбежала Агриппинилла, склонилась над подругой. Юния поймала ее взгляд, полный злого удивления. Значит, все видела. Что ж, пусть знают, с кем имеют дело. Калигула взял девушку за руку.
  -- Где ты задержалась? Я имел пренеприятную беседу с этой особой.
  -- Может быть скандал, но вроде бы гости пьяны, никто, кроме твоей сестры, ничего не заметил. Надеюсь, у Агриппиниллы хватит ума промолчать?
   Гай пожал плечами. Но вдруг взгляд его неожиданно упал на разорванное плечо новой туники и большой кровоподтек. Заметив, как изменилось лицо любимого, Юния мгновенно закрыла его рот ладонью. "Молчи! - горячо зашептала она. - Едва гости разъедутся, жду тебя в спальне".
  
  
  
   XXI
  
  
   Юния расчесывала свои роскошные волосы, сладострастно изгибаясь перед огромным зеркалом. Она ласкала себя, любуясь совершенством обнаженного тела, ее шаловливая ручка скользила по нежному животу вниз к пушистому треугольнику волос, девушка стонала от возбуждения, вспоминая ненасытность плоти возлюбленного. Занавесь ее кубикулы неожиданно откинулась, девушка вскрикнула и успела прикрыться покрывалом. На пороге стояла Кальпурния.
  -- Мне надо поговорить с тобой, Клавдилла, - сказала она. Всмотревшись в полумраке слабой лампы в ее лицо, Юния увидела красные опухшие глаза от истерики.
  -- Можешь помочь мне одеться, - надменно произнесла девушка. Вздохнув, Кальпурния подхватила лежащую на кровати тунику и принялась натягивать ее на падчерицу.
  -- Я пришла с миром, - наконец сказала она. - Мы плохо ладили с тобой те годы, что я прожила с твоим отцом. Видят боги, я пыталась заменить тебе мать, но с самого начала твой дурной нрав помешал мне это сделать.
  -- Э, да ты неверно начала, вольноотпущенница Кальпурния, - проговорила девушка. - Твои бесконечные щипки и побои, когда не было рядом отца, я помню прекрасно. Да, характер мой оставляет желать лучшего, но я способна на любовь и привязанность к тем, кто платит мне тем же...
   Кальпурния перебила ее.
  -- Только не говори, что ты любишь отца. Я внимательно наблюдаю за тобой уже давно и пришла к выводу, что кроме злобного выродка Калигулы да своей персоны тебя не волнует никто. Помнишь, когда ты заболела тяжело по приезде из Сирии, у тебя открылась горячка, и ты бредила, повторяя имя Гая?
   Холодея, Юния кивнула.
  -- Тогда, из твоего тяжкого бреда мне не составило труда составить достаточно связный рассказ об убийстве Германика.
  -- Ты лжешь! - выкрикнула Клавдилла. - Это неправда!
  -- Ты знаешь, что я говорю истину. Имя старой ведьмы Мартины тебе говорит о чем-нибудь? А зеленая яшмовая фигурка подземной богини? Ты не расстаешься с ней никогда. Но никто, кроме меня, не знает, откуда она появилась в доме. Маленький негодяй передал ее тебе перед вашим отъездом, чтоб ее не нашла Агриппина.
   Юния села на кровать. Повертела задумчиво в руках расческу. Сердце ее билось, точно птичка, пойманная в силок. Надо успокоиться, не показав хладного ужаса, сжавшего когтями разум.
  -- Почему же ты сразу не рассказала все моему отцу? Зачем столько лет хранила эту чужую страшную тайну?
  -- Потому что знала, что когда-нибудь настанет тот момент, что мне придется просить тебя о помощи, а ты рассмеешься мне в лицо.
  -- Ты верно все рассчитала, зная, как сильно я тебя ненавижу. Теперь ты хочешь, чтобы я воспрепятствовала вашему с Силаном разводу? Что ж, в моих силах это сделать. Уходи, уходи, ядовитая гадина, пригревшаяся в моем доме.
   Кальпурния поспешно выскользнула из кубикулы Юнии, чтобы та не успела заметить ее победную улыбку. Но и она не смотрела на Клавдиллу, иначе пожалела бы о своем откровении, в прекрасных глазах невесты наследника пылала такая лютая ненависть, что мачеха бы безошибочно поняла, что смертный приговор ей уже вынесен. Ей действительно оставалось жить совсем недолго. Отточенные ножницы безжалостных мойр уже вознеслись над хрупкой ниточкой ее жизни.
   Юния лихорадочно приводила в порядок разбросанные мысли. Она редко вспоминала о тех тяжелых для нее днях, когда они с отцом вернулись в Александрию. Девочка тогда сильно заболела, не вынеся разлуки с любимым Сапожком. Целый месяц она провела между жизнью и смертью, пока наконец искусство Эскулапа не вырвало ее из цепких лап Плутона. Предсказание Мартины, что она примет смерть от любви к Гаю не давало ей покоя, она постоянно твердила о нем в бреду, а ловкая Кальпурния, видимо, воспользовалась ее болезнью. Юнии припомнилось, что возлюбленный Гай разговаривал с ней, они обсуждали с ним, как умирал Германик, ей тогда казалось, что голова у нее была ясной, она отчетливо слышала его голос. А мачеха просто обманула ее, раскрыв все тайны. Надо все рассказать Гаю Цезарю!
   Юния отбросила расческу и резко поднялась. Но неожиданно приподнялся занавес, и перед ней предстал Невий Макрон. Девушка в испуге попятилась. Глаза префекта метали такие молнии, что ей стало не по себе.
  -- Юния Клавдилла, - он схватил ее за руки, выворачивая тонкие кисти. - Мне надо с тобой поговорить, сядь и выслушай.
   Силой он усадил ее на кровать. Юния была испугана не на шутку. Ее волновало, слышал ли он разговор с Кальпурнией. Но то, что начал говорить Макрон, ее отчасти успокоило, речь шла о любви.
  -- Я не могу жить без тебя, - голос мужчины дрожал от волнения, он придвинулся ближе к девушке, и та отшатнулась, так сильно от него разило вином. Макрон был пьян. - Этот гнусный мальчишка недостоин твоей красоты...
  -- А ты достоин? - ехидно прищурясь, поинтересовалась Юния.
  -- Я положу к твоим ногам богатство, власть, свою жизнь, буду заботиться о тебе, ты станешь купаться в золоте, пить растворенный жемчуг, как Клеопатра.
  -- Калигула уже это положил к моим ногам. Но я топчу все с презрением, потому что кроме его любви мне в подлунном мире не нужно ничего. Пойми же, наконец, Невий Серторий, что мы с ним связаны навек вечной неземной любовью до самой смерти. Оставь глупые мысли, что ты можешь обладать мной. Ни один мужчина, кроме Гая, не коснется меня.
   Макрон придвигался все ближе и ближе, пока Юния не прижалась к спинке кровати. Он горячо зашептал ей в самое ухо.
  -- Ты наслушалась от него глупых признаний. Но ты задумывалась над тем, что ждет тебя после свадьбы? Твоя постель будет пуста, а очаг холоден...
  -- Ты говоришь, как мой глупый отец, - возразила девушка. - Я не желаю слушать пьяные бредни. Уйди, пока я не позвала рабов. Я не хочу скандала. Представляешь, что будет, если цезарю станет известно о твоем поведении? Тиберий благоволит ко мне, и одного слова моего будет достаточно, что тебя лишили головы.
  -- Не надейся на помощь цезаря. Безумному Тиберию нужны лишь его спинтрии да имущество казненных. Я увезу тебя силой, спрячу так, что никто не найдет. Я достаточно богат, чтобы бросить Рим и уехать так далеко, чтоб о нас забыли. А ты разделишь со мной это добровольное изгнание. Забудешь своего Калигулу со временем, полюбишь меня. Я сделаю все, чтоб ты была счастлива.
   Юния вздохнула. Глухая злоба начала подниматься в ее душе. Если бы Гай в этот миг появился в ее спальне! Но... надо было самой спасать себя, а дальше они придумают, как уничтожить врагов. Яд, ложное обвинение - способов много. Под руку попалась расческа. Юния сжала ее в руке, спрятав за спиной. Массивный черепаховый панцирь с деревянными зубьями сможет оглушить на время этого сластолюбца. Только б ударить посильней.
  -- Этот сопливый юнец не способен подарить тебе настоящее блаженство любви, - продолжал говорить Макрон, глаза его все более затуманивались диким желанием.
   Он клонился все ниже и ниже, Юнии уже некуда было двигаться. Ее бесило, что Макрон посмел унизительно отзываться о ее любимом. Для нее он был самым прекрасным в мире, самым желанным, самым вожделенным. И когда наступил предел ее ненависти и желания Макрона, он грубо рванул тунику, впившись зубами в ее нежное плечо, а она со всего размаху опустила на его затылок тяжелую костяную расческу.
   Макрон взвыл, ослабив медвежьи объятия. Девушка проворно вскочила, но он вновь схватил ее за полу туники, но, оставив кусок ткани в его мощных руках, она выбежала из спальни. Пробежав перистиль, Юния забилась за занавес ойкоса и стала глядеть в щелку. Ей было видно, как через какое-то время появился Невий Серторий, вытирая кровь полой короткого плаща, и крадучись ушел. Юния облегченно вздохнула и вернулась в триклиний. К ее удивлению, многие уже разъехались. Отец с кем-то разговаривал, размахивая руками, Агриппинилла танцевала с Ганимедом, Виниция и Ливиллы уже не было. Неожиданно в глаза ей бросились беседующие в нише Гай Цезарь и Энния, Юнию передернуло, едва на ум пришли слова Макрона о неверности возлюбленного, она буквально впилась глазами в лицо Калигулы, но с облегчением увидела смесь презрения и брезгливости, сквозившую в его глазах, повороте головы и жестах. Глупая, как посмела на миг усомниться! Она тихо приблизилась. Конец подслушанного разговора ее вывел из себя, и уже не задумываясь о последствиях, она схватила кувшин, на счастье оказавшийся пустым, и ударила Эннию в спину.
   Затем они с отцом провожали гостей, каждому вручая красивый драгоценный подарок. Уехавшим ранее Юния поручила отнести рабам. Валившийся с ног от усталости, Паллант тоже получил свое вознаграждение, Силан был весьма доволен роскошным обедом. "От яйца до яблок!", - торжественно провозгласил он, вручая управляющему увесистый кошель.
   Гемма омывала Юнию в чане с теплой водой, когда появился Гай Цезарь. Не стесняясь присутствия рабыни, он поспешно разделся и плюхнулся рядом, подняв тучу брызг.
  -- Гемма, вон! - приказала Клавдилла, жадно обнимая любимого и притягивая его к себе. Рабыня послушно вышла.
   Калигула ласково погладил синяк на плече.
  -- Макрон? - только и спросил он.
   Юния кивнула. Глаза Гая разгорелись гневом.
  -- Он заплатит за это, клянусь Марсом, - произнес он.
  -- Я лично мечтаю перерезать его бычью глотку, - мрачно сказала Юния, - или отравить его самым страшным ядом, чтобы полюбоваться агонией.
  -- Он должен умереть вместе со своей надоедливой женой. А мы будем заниматься любовью на их неостывших телах.
   Юния сладостно застонала.
  -- Чудесно! Но, знаешь, - лукаво улыбаясь, проговорила она. - Возле тела Тиберия мы бы достигли наивысшего экстаза.
  -- Да, уж, старик слишком зажился на этом свете, - задумчиво протянул Калигула. - Он отклонил приглашение на нашу свадьбу. Боится до смерти Рима с его, как он выразился, заговорщиками и кинжалами. Может, и не зря. Эх, нельзя сейчас избавляться от Макрона, на его стороне преторианцы, на моей - народ. Сейчас, вместе, мы - сила, по одиночке нам не захватить власть. А мне еще надо нейтрализовать осторожного Гемелла. Знаешь, а он принимает противоядия.
  -- Но, постой, Гай, любовь префекта претория ко мне мы всегда сможем использовать. Я смогу сделать так, что он станет игрушкой в наших руках. Пусть уберет Тиберия с твоей дороги, а там он может и жизни лишиться за подобное деяние. Я смогу достойно разыграть свою роль.
  -- Ты умна как Ливия. Иди же мне, я безумно хочу тебя, моя половинка.
   Они занимались любовью, пока не перевернули чан с остывшей водой. Смеясь, выскочили и принялись брызгаться водой, как дети. Потом, успокоившись, заснули, растянувшись на тигровой шкуре, стянув простыни с кровати.
   В таком виде их и застала розоперстая Аврора. Хлоя зашла в комнату позвать Юнию завтракать, но испуганно выскочила, увидев госпожу в объятиях мужчины.
  -- Наша госпожа совсем стыд потеряла, - запричитала она, столкнувшись в коридоре с Геммой. - Они спят прямо на полу, обнаженные, чан разлит, кругом полно воды.
   Решительная Гемма влепила ей звонкую оплеуху.
  -- Сколько раз тебе говорить, держи свои мысли при себе! Приготовь завтрак, подай госпоже в комнату неслышно. Воду потом затрешь. Смотри, не разбуди!
   Хлоя, всхлипывая, побрела на кухню. Там она наткнулась на Кальпурнию.
  -- Что ты, глупая, хнычешь? - вид у Кальпурнии был не лучших. Повязка со льдом на лбу, отекшие глаза, красное лицо, нос распух от слез. Она уже успела отругать повара. Теперь ей на глаза попалась Хлоя.
  -- Гемма дала мне пощечину за глупость.
  -- В чем дело?
   Хлоя замялась, испугавшись расспросов.
  -- Госпожа Кальпурния, мне надо подать завтрак госпоже Юнии.
   С этими словами рабыня проскользнула мимо Кальпурнии и принялась ставить на поднос блюда для завтрака. "Странно, - подумалось Кальпурнии, - неужели Юния так много ест? Куда столько еды?" Но вслух она ничего не сказала, а лишь молча забрала у Хлои поднос и пошла сама в комнату Юнии.
   Хлоя принялась молиться своим галльским богам. Казалось, сам Тартар разверзся у ее ног.
   Кальпурния давно уже заметила, что в доме творится неладное. Юния прежде не была соней, а тут спит каждый день, никогда не выходит к завтраку, вечером никого не принимает, даже отец редко видит ее. Она не стесняется выезжать одна на прогулку, встречается с женихом, на несколько дней уезжала в Капую одна осматривать дом. Подозрение, закравшееся в душу, она захотела проверить лично.
   Стучать она не стала, попросту откинула занавесь и вошла, держа впереди поднос. Холодная вода обдала ее с ног до головы. Поднос полетел на пол. Смех, раздавшийся вслед этим, смолк.
  -- Моя мачеха! - раздался голос Юнии. - Что тебе надо, Кальпурния?
   Кальпурния открыла глаза. Падчерица, полуодетая, стояла перед ней. Рядом стоял Калигула, держа в руках пустой кувшин. Туника его едва держалась на плече, застегнутая на фибулу.
  -- Я принесла завтрак, - робко ответила она. От воинственной решимости не осталось и следа.
  -- Зачем же тогда раскидала его по полу? - нагло поинтересовалась Юния. - Вернись за новым. Мы жутко голодны.
   Кальпурния, как ошпаренная, вылетела в коридор. Вслед ей донесся новый взрыв хохота. Она столкнулась с Силаном.
  -- Что с тобой? Куда ты бежишь? - спросил он, остановив ее. - Почему слезы? Опять поругалась с Юнией?
  -- Они вылили на меня кувшин холодной воды, когда я принесла завтрак...
  -- Кто они?
  -- Твоя дочь предается блуду со своим женихом, она подобна развратной девке.
   Она ожидала, что Силан схватится за плеть наказать Клавдиллу, но неожиданная пощечина повергла ее наземь.
  -- Не смей им мешать! - закричал Марк Юний. - Ты будто заноза! Никому не даешь жизни! Пусть боги проклянут тот день, когда я решил на тебе жениться, сама Ата, видно, затуманила мне разум. Иди в свою комнату, можешь собирать вещи, я отправляю тебя обратно в Александрию. Может, купец, у которого я купил тебя, возьмет обратно в прислуги.
   Несчастная женщина громко зарыдала, заломив руки. Но Силан грубо толкнул ее, чтоб не слышать жалоб. Неожиданно появилась Юния.
  -- Отец, я услышала твой голос, - сказала она. - Почему рыдает Кальпурния? Ты обидел ее?
  -- Я велел ей собирать вещи, сегодня я дам ей развод по всем правилам и отправлю в Александрию. Эмилий согласен на мою помолвку с их дочерью.
  -- Не спеши, Марк Юний Силан, - медленно проговорила Юния. - Ты всегда был порядочным и справедливым человеком, таким, по крайней мере, я тебя знала всю жизнь. Мне надо серьезно поговорить с тобой, пойдем в таблиний.
   Она взяла отца за руку, он, удивленный, молча последовал за ней. Они не заметили, как глаза Кальпурнии торжествующе заблестели, она поняла, что падчерица теперь полностью у нее в руках. Подслушанная много лет назад и надежно сохраненная тайна принесла наконец свои плоды. Повеселев, она отправилась на кухню, заменила поднос и понесла его в комнату Юнии.
   Калигула дремал, свесив ноги с кровати. Он приоткрыл глаза, услышав шорох.
  -- А, госпожа Кальпурния, - произнес он, - прощу прощения за недавнюю выходку, мы с Юнией решили подшутить над глупой рабыней. Забудь обиду, позавтракай со мной, моя невеста сказала, что у нее срочный разговор с отцом, а мне скоро в курию на очередное заседание. Через неделю наша свадьба - еще надо уточнить детали с коллегией жрецов. Все-таки я - понтифик.
   Кальпурнию удивило столь вежливое и мягкое отношение со стороны обычно грубого Гая Цезаря. Видимо, решила про себя она, Юния сообщила ему, что их тайна известна, и они полностью теперь зависят от нее.
   Лицо ее приняло обычное гордое выражение, она присела рядом с наследником, и они, мило болтая, принялись опустошать поднос. В надменном ослеплении, успокоенная, она не замечала умело скрытой иронии в словах хитрого Калигулы и блеска ненависти в его глазах. Научись она лучше разбираться в людях, она бы и не уезжала из Александрии, предпочтя обеспеченную жизнь покинутой жены и уж, тем более, никогда бы не призналась падчерице, что за страшная тайна известна ей. Но она поймет это позже, уже на смертном одре.
   Юния же завела отца в таблиний, усадила в кресло.
  -- Что ты, дочка, затеяла? - удивленно спросил Силан.
   Клавдилла некоторое время молчала, расхаживая по таблинию, затем с гневным блеском в глазах смела рукой свитки со стола на пол.
  -- Ты что? Ты что? Это же письма цезаря! - возмутился Силан.
  -- Волнуешься за лишь за деньги? А человеческую жизнь не ставишь ни во что? - ехидно поинтересовалась Юния.
   Силан рот открыл от удивления.
  -- Какое право имеешь ты выгонять из дома свою супругу? Чем не угодила она тебе? Тем, что, деля с тобой полунищенскую жизнь в Александрии столько лет, успела состариться? Она была тебе верной женой, искренне пыталась заменить мне мать! Это я виновата, что не приняла ее, в своей слепой гордыне не желая замечать добрые намерения какой-то вольноотпущенницы. Но ты... Отец, ты же искренне любил ее и женился, презрев гордость патриция! А нынче, на старости лет, ты стыдишься происхождения своей супруги! Не имеешь права! Да, кто из твоих новоявленных друзей, пришедших вчера поесть и попить за твой счет, может похвастаться своей родословной? Единицы! Да, единицы! У многих в третьем, пятом, десятом колене предки - бывшие рабы. Ты собираешься обрюхатить молоденькую девчонку своим потомством, а подумай, каково ей будет делить ложе со стариком? Я - против твоего развода, да и Гай Цезарь так же придерживается моего мнения.
   Силан молчал, обескураженный словами дочери. Она уязвила его в самое сердце. Прикрыв неожиданно заслезившиеся глаза, он размышлял. Образы прошлого вставали перед ним, призывая опомниться. Вот молоденькая Кальпурния с косой до пят несет по улице кувшин, так он увидел ее впервые и влюбился. Скромная свадьба вспомнилась ему, они были тогда так счастливы. Марк не видел, погруженный в воспоминания, лица своей дочери. Буря чувств овладела ею. Ненависть, злоба, презрение переполнили сердечко, глаза сверкали. О, с каким бы удовольствием она своею рукой перерезала горло старой фурии, которую сейчас была вынуждена защищать от бедности и позора, куда сама бы с удовольствием ее ввергла. Злоба же была на старика-отца, она в миг исполнилась презрением к тому, кто долгие годы вызывал лишь уважение. Его поступок возмутил Юнию, стоило заполучить богатство и власть, как он наконец-то обрел истинное величие римского патриция, но всего-навсего несколько глупых слов о долге заставили его позабыть все честолюбивые мечты и устремления. Нет, он не настоящий римлянин, а тряпка в руках престарелой жены!
   Клавдилла уже могла более себя сдерживать, ей захотелось выплеснуть свои чувства, но нельзя было делать это сейчас... Она резко развернулась и выбежала из таблиния.
   Кальпурния совсем была очарована учтивостью Гая Цезаря, потому полностью расслабилась, позволяя даже изредка ядовитые замечания в адрес падчерицы и уже совсем не замечая злых огоньков в глазах собеседника. Она интимно положила Калигуле руку на колено, не устояв перед его змеиными чарами. Вошедшая Юния, застав эту картину, усмехнулась.
  -- Ты можешь оставить нас вдвоем, - сказала она мачехе. - Я выполнила свое обещание, вырванное тобой силой. Отец не разведется с тобой.
   Впервые Кальпурния была от души благодарна Клавдилле. Она низко склонилась перед ней, поцеловала ей руку и удалилась гордой походкой, не забыв, однако, пожелать Калигуле удачи.
  -- Моя сирена, ты превзошла себя! - вскричал Гай, нежно целуя ее надутые губки.
  -- О боги, все-таки я - превосходная актриса! Отец едва не разрыдался, стоило мне воззвать к его лучшим чувствам. Знал бы он, что ожидает его супругу!
   Девушка рассмеялась своим чудным смехом.
  -- Любимый, достань мне самый страшный медленный яд. Я хочу видеть, как эта гнусная гиена умирает в агонии. Я сама хочу сидеть у ее смертного одра и вытирать запекшуюся пену на ее губах.
   Калигула кивнул, привлекая к себе Юнию. Они занимались любовью еще час, прежде чем распрощались до вечера.
  
  
  
  
  
   XXII
  
  
   Всемогущий префект претория был в ярости, прикладывая лед к пораненной голове. Эта девчонка вновь не далась в руки! Мало того, посмела поднять на него руку! Это не должно остаться безнаказанным! Ссадина на голове ныла, лишний раз напоминая об унижении. Ненавистный Калигула! Проклятая Юния!
   Он расхаживал по роскошному таблинию, раскидывая пинками драгоценные свитки, важные бумаги, в бешенстве сброшенные со стола. Слуга доложил, что госпожа Энния ждет его в своих покоях. Отлично! Будет на ком сорвать зло!
   Но и прекрасная Энния не была настроена мирно. Стоило Макрону войти, как на голову ему обрушилось множество упреков. Склонив бычью голову, он выслушал все, затем мощным ударом кулака разбил изящный столик с тонкой мраморной крышкой, и без слов повалил жену на постель. Он взял ее, точно добычу, грубо и жестоко, заставив извиваться и кричать от боли. Но под конец она принялась, всхлипывая, громко стонать, а затем с громким криком откинулась навзничь, потеряв сознание. Невий даже испугался, забыв о личных амбициях, принялся, нежно поглаживая ее щеки, приводить в чувство.
  -- Мой Невий, ты был великолепен! - первое, что произнесла Энния, придя в себя, - что на тебя нашло? Ты был неподражаем! Теперь я представляю, каково крестьянкам, когда их деревню захватывают легионеры империи.
  -- Замолкни, женщина. Я и так услышал достаточно упреков на сегодня. Я был сильно пьян, потому и забыл тебя у Силана. Мы давно не выезжали вместе. Хочешь, чтоб я извинился? - он посмотрел ей в глаза.
   И Невия поняла, что палку перегибать уже не стоит. Она отвела взор и отрицательно качнула головой.
  -- Меня оскорбила эта дерзкая провинциалка! - сказала она.
  -- Вот как! - только и произнес Макрон. Энния умела удивлять.
  -- Я разговаривала с Гаем Цезарем, а она ударила меня. Дикая, ревнивая кошка! Спасибо Агриппинилле, она помогла встать и усесться в носилки.
   Макрон ухмыльнулся во весь рот.
  -- Представляю, как ты общалась с Калигулой. Зная нрав Юнии, ты вряд ли бы даже приблизилась к нему, тем более в ее доме. И я представляю на миг, как вы беседовали, я давно заметил, что ты неравнодушна к этому злобному выродку...
  -- Почему ты так отзываешься о своем друге? - перебила его Энния. - С некоторых пор ненависть сквозит в каждом твоем слове, когда заходит речь о нем. Не в том ли дело, что тебе понравилась его невеста? Она божественно прекрасна, никто из римлян не остался равнодушен к ее чарам. Даже Ливилла вчера приревновала Виниция.
  -- Я тебе не глупая девка, чтоб ревновать. Тем более невесту к жениху. Они не зря дожидались друг друга долгие годы, две половины зла, порока и лицемерия теперь соединились в единое целое.
  -- Значит, - лукаво промолвила Энния, - ты не отрицаешь, что Клавдилла приглянулась тебе?
  -- Глупая ты, - Макрон вздохнул, не в силах продолжить спор. Непроизвольно он коснулся ссадины на голове.
  -- Что у тебя с головой? - поинтересовалась Невия, заметив этот жест.
  -- Разбил.
   Энния сосредоточенно осмотрела рану, не удержалась, нежно погладила седые волосы Макрона.
   - Заживет, тебе не привыкать, - ласково сказала она. - Будь осторожней.
   Слуга неожиданно доложил о приходе Агриппиниллы.
  -- Что ей нужно? - недовольно пробурчал Невий.
  -- Уж, пожалуйста, будь с ней ласковей. Она - моя спасительница и тоже ненавидит Клавдиллу, - Энния поправила тунику и наскоро уложила выбившиеся из прически прядки волос.
   Агриппинилла нервно расхаживала по роскошному атриуму, срывая лепестки с цветов, которыми были увиты колонны. Ее одежда и прическа выдавали душевное волнение, все было в беспорядке. Греческий узел на затылке небрежно связан, столла перекошена, без украшений. Обычно она тщательно подбирала наряд, затрачивая несколько часов.
  -- О, мои дорогие, - она кинулась навстречу хозяевам, едва они появились. - Мой Невий, мне нужно поговорить с тобой о важном деле.
  -- Пройдем в триклиний, Агриппинилла, там приготовлена легкая закуска, - улыбаясь, предложила Энния.
  -- Нет, моя подруга. У меня дело к Невию Серторию. Только он сможет помочь, - голос Агриппиниллы дрожал от волнения.
   Макрон глядел на нее с недовольством. Он сразу понял, зачем пришла сестра Гая Цезаря. Наверняка, она знала, что он приложил руку к обвинению ее мужа, и явилась, презрев гордость, умолять его спасти Домиция от суда.
   Макрон увел ее таблиний, позабыв, какой беспорядок учинил там утром. Едва переступив порог, она упала перед префектом претория на колени.
  -- Невий, прошу тебя - спаси моего мужа. Ты знаешь, что он никогда не имел любовной связи с сестрой. Да, он любит с моим братцем шататься по притонам и лупанарам, пить и затевать драки, но он никогда не спал с Домицией. Они разругались еще полгода назад из-за наследства. Тогда суд, подкупленный Агенобарбом, все присудил ему. И Лепида не простила этого.
  -- Моя Агриппинилла, ты удивляешь меня, - произнес Серторий. - Ваши семейные скандалы на устах всего Рима. Я думал, ты рада будешь избавиться от ненавистного супруга, навязанного Тиберием.
  -- Нет! - истерично выкрикнула девушка. - Я люблю его. Люблю, несмотря на дурной его нрав. Мой характер тоже не подарок, но Домиций никогда не вел себя дурно по отношению ко мне, проводил со мной ночи, и я закрывала глаза на его проделки. Его род всегда был славен горячей кровью. Пощади его, Невий, спаси от суда! Это в твоей власти!
   Макрон задумался. Нет, ему не жаль было подруги жены, но помоги он Агенобарбу, уступив Агриппинилле, кто знает, какую пользу может он иметь от этого. К тому же не стоит настраивать против себя Калигулу, чьим близким другом был Агенобарб. Можно пока повременить, отомстить позже.
  -- У меня выдалось трудное утро, - уклончиво произнес Макрон, - я подумаю, что можно сделать.
   Он наклонил свою огромную бычью голову, давая понять, что разговор окончен. Агриппинилла тихо вышла. За порогом таблиния ее настроение улучшилось, она прошла к Эннии, там рабыни привели ее одежду и прическу в порядок, и они вместе выехали на прогулку в Саллюстиевы сады.
  
   Злой Макрон приказал седлать коня и отправился в Туллиеву тюрьму на восточный склон Капитолийского холма. Он совершил круг, минуя форум, въехал на Капитолий и мимо Государственного архива спустился к тюрьме. Конечно, путь по Священной дороге был бы короче, но Макрону хотелось избежать встреч со знакомыми и клиентами.
   Первым делом префект претория приказал провести его к Ироду Агриппе. Глубоко уважая его и втайне переживая, что именно ему пришлось исполнить тогда жестокий приказ Тиберия, он велел содержать Агриппу в отдельной камере с теплой постелью и хорошей едой.
   Красивый Агриппа с радостью встретил друга.
  -- Не прячь глаз, мой Невий, - сказал он. - Я не считаю тебя виновным в случившемся и ценю твою заботу обо мне. В Мизене мои условия были намного хуже.
   Макрон обнял его, едва не задушив в медвежьих объятиях, и выложил на стол объемистый кошель.
  -- Это скрасит тебе пребывание здесь, дорогой друг. Надеюсь, оно не продлится долго. К тому же я привез тебе послания от жены и Калигулы.
   Агриппа бережно взял восковые таблички.
  -- Скажи, а как там Клавдий?
  -- Не знаю, право слово. Он не выезжает из Капуи, все позабыли о нем. Если хочешь, черкни для него пару строк, я велю курьеру отвезти.
  -- Какие новости? Что происходит в Риме?
  -- Калигула женится, - кратко сообщил Макрон.
  -- Да что ты, - удивился Агриппа. - Тиберий подобрал невесту?
  -- Нет, он сам нашел ее. Калигула добился у цезаря ее возвращения из Александрии, куда Август сослал ее отца за любовную связь с Юлией.
  -- И Тиберий пошел на это? Он же истребил всех ее любовников.
  -- Мало того, он лично внес его списки сенаторов и одарил несметными богатствами. Эта девчонка умна, как Ливия, ей удалось покорить старика.
   Агриппа удивленно присвистнул.
  -- Чудные дела творятся на воле. Что с моим делом? Эта камера мне порядком поднадоела.
  -- Никаких указаний с Капри. Терпи, мой друг, я сделаю так, чтобы Киприда с детьми смогла навестить тебя. Она по-прежнему живет у Антонии.
  -- Я многим обязан тебе, мой Невий, и, надеюсь, когда-нибудь смогу отблагодарить тебя.
  -- Ты отблагодаришь меня, если в следующий мой визит избавишься от этой ужасной курчавой бородки и приведешь в порядок волосы. На тебя не взглянет ни одна гетера.
   Агриппа расхохотался, рука его довольно хлопнула по столу. Зазвенели монеты.
  -- Теперь я многое смогу себе дозволить. Как ты думаешь, сколько дать тюремщику, чтобы он провел ко мне женщину?
  -- Ты не исправим, Ирод.
   Они еще долго беседовали, пока Макрон не спохватился и не распрощался.
   Затем префект зашел в камеру к Домицию Агенобарбу. Тот встретил его громким ревом.
  -- Клянусь Гекатой, пожаловал сам Макрон!
   Рыжебородый Гней Домиций, поднявшись, своим огромным торсом заслонил весь свет, пробивавшийся из маленького окошка под потолком.
  -- Ты свободен, но будешь находиться под домашним арестом, пока я не замну дело о кровосмешении, - сказал Макрон. - Агриппинилла ждет не дождется твоего возвращения. Она была сегодня утром у меня. Просила о твоем помиловании, стоя на коленях.
   Агенобарб взревел, как лев, угодивший в западню.
  -- Что?! Моя жена унижалась пред тобой? Гордая Агриппинилла?
  -- Моя Энния тому свидетель, - голос Макрона даже задрожал от торжествующего злорадства. Приятно унизить соперника!
   Гней сжал огромные кулаки и придвинулся ближе. Макрон попятился.
  -- Мы же сквитаемся еще, Невий, и ты знаешь об этом, - зловеще проговорил Домиций, - Не забудь!
   Макрон вышел, и за дверью темницы облегченно утер пот со лба. Он передал начальнику указ о препровождении Агенобарба под домашний арест и отправился к себе во дворец. Просьба Агриппиниллы была исполнена.
   Он успел накачаться изрядно вином, раздосадованный вчерашней выходкой Клавдиллы и встречей с Агенобарбом, когда с прогулки вернулась Энния. Как молния, она влетела в триклиний, где префект возлежал за столом в гордом одиночестве.
  -- Невий, мой Невий! Ты даже не представляешь, что произошло в Саллюстиевых садах! - она почти кричала.
  -- Что, Энния? Надеюсь, никто не пострадал? - Макрон обеспокоено глянул на жену.
  -- Я даже не знаю плакать или смеяться! Агриппинилла! - и тут она повалилась к нему на ложе, держась за живот от неудержимого хохота.
  -- Я понял, - улыбнулся Макрон. - Агенобарб вырвался на свободу.
  -- Мы кормили лебедей, к нам подошли Ливилла, Клавдилла, Виниций с братом и Ганимед. Ожидали Павла Фабия Персика, он сегодня вернулся из Испании, хотели покататься на лодках. И вот тут...
   Девушка опять захохотала, слезы брызнули из глаз. Она утерла их кончиком шали, размазав сурьму по щеке.
  -- Появился Домиций! Он вылез из зарослей акации, страшный с огромной рыжей бородой, грязный, оборванный и вонючий. Мы все закричали от ужаса, не узнав его в первое мгновение. Даже мужчины опешили. Ни сказав ни слова, он кинулся к Агриппинилле, схватил ее за волосы и давай таскать. Она кричала, молила о пощаде, но этот ненормальный не унимался, осыпая жену самой страшной бранью. Виниций попытался встать на ее защиту, но Агенобарб только глянул на него своими жуткими глазищами, как у того пропало всякое желание. Прибежала стража. Все растерялись, Ливилла плачет, Агриппинилла вопит, как безумная, тоже не стесняясь в выражениях. А он вдобавок еще двинул ее пару раз мощным кулаком. И тут на выручку ей пришла, кто ты думаешь, Клавдилла!
   Макрон удивленно округлил глаза. Рассказ о скандале, случившемся по большому счету из-за него, заинтересовал Невия еще больше.
  -- Она выхватила меч у одного из вигилов, как кошка сзади вскочила Домицию на спину и приставила к горлу. Могу поклясться, что потекла кровь из пореза. Она не побоялась ранить его! Самого бешеного Агенобарба! Он опрокинулся на спину, мы закричали от ужаса, что огромный Гней раздавит маленькую Юнию. Но, Невий, ты даже не представляешь, насколько она ловка, за один миг, извернувшись, она уже сидела верхом на его широкой груди, приставив к горлу острие меча. Агенобарб наконец-то опомнился. И как давай хохотать! Он смеялся точно безумный, а глаза Юнии метали молнии. "Кто ты? - спросил он, - Диана или Минерва? Ни один мужчина не побеждал меня в схватке". "Поклянись, что не тронешь Агрипиниллу, иначе я перережу тебе глотку", - только и сказала она. "Клянусь Юпитером, никогда", - ответил Агенобарб, и только тогда, я заметила, ее побелевшие от напряжения пальцы расслабились. Видел бы ты, Макрон, лицо Фабия Персика в тот момент показавшегося из-за деревьев. Мы смеялись уже над ним. Виниций помог Юнии подняться, Агриппинилла со слезами, ей одной было не до смеха, даже поцеловала ей руку. Домиций тяжело поднялся. "Теперь, сделайте милость, - надменно проговорила эта девчонка. - Представьте нас друг другу". Это сделал Виниций. Агенобарб, уже сама обходительность и любезность, выразил удовольствие от того, что у Гая Цезаря такая смелая невеста. Затем он бережно взял под руку истерзанную Агриппиниллу, и они удалились под смех присутствующих. Мы даже не заметили, что собралась уйма зевак. Теперь весь Рим будет потешаться над этой историей.
   Макрон тоже веселился от души, не скрывая своего удивления смелостью Юнии.
  -- Теперь-то уж Агриппинилла обязана ей до самой смерти. Ее бешеный муж, за которого она так молила сегодня утром, запросто мог прибить насмерть ее на глазах у всех. Никто не унял бы его, - заметил Макрон.
  -- Однако, мой Невий, я не могу понять причины, за что Домиций избил жену, - задумалась Энния.
  -- Я виделся с ним в тюрьме, и рассказал об утреннем визите Агриппиниллы. Ты же знаешь его гордый нрав и ненависть ко мне. А тут жена стоит на коленях, вымаливая для него пощады. Я освободил его под домашний арест, но, видно, по дороге к дому он сбежал от вигилов, чтобы разыскать ее. И нашел.
  -- Негодяй! - рука Эннии взлетела вверх, но Макрон успел ее перехватить перед самым лицом. - Хотя, впрочем, - добавила она уже спокойней, - если б не твоя интрига, мы никогда не насладились бы столь занимательным зрелищем. Нечасто случаются в Риме такие публичные скандалы. Чувствую, расправа над Агриппиниллой продолжится дома, Агенобарб еще не сдержал ни одной клятвы.
  -- Ну, это уже их трудности, - заметил Макрон, - интересно, что скажет Калигула, когда ему расскажут о роли его невесты в этой истории. Я бы выпорол ее.
   Энния усмехнулась. Жаль, что этого им не узнать никогда. Она возлегла рядом с мужем на обеденное ложе, виночерпий налил ей вина, и, они, совершив возлияние, выпили. Номенклатор доложил о приходе Леллия Бальба, но Макрон, нежно прижимая к себе жену, махнул рукой.
  
  
   XXIII
  
  
   Гай Цезарь несся по Аппиевой дороге, бешено нахлестывая своего скакуна. Гуляющие шарахалась в стороны, а попавшие под копыта лишь испуганно зажимали рот, полный проклятий, едва успевали разглядеть, кто промчался мимо. Где Юния? Где Юния? Эта мысль не давала ему покоя, он потратил на ее поиски уже несколько часов, но безрезультатно, их с Ливиллой видели то на форуме около источника Ютурны, то в храме Венеры на форуме Юлия, затем след их затерялся в лавках ювелиров. Стоило ему услышать о происшествии в Саллюстиевых садах, как он потерял голову, волнуясь за любимую. Мстительный нрав Агенобарба был ему хорошо известен. Неизвестно, что могло повлечь за собой вмешательство Юнии в их ссору с Агриппиниллой. Эта самонадеянная девчонка слишком уверена в себе, совсем не зная римских нравов!
   Конь его неожиданно споткнулся, наткнувшись на очередного прохожего, и упал на колени. Гай перелетел через голову коня и очутился на земле. В бешенстве, проклиная все на свете, он вскочил на ноги и, не раздумывая, всадил свой меч в шею несчастного скакуна. Фонтаном хлынула кровь, забрызгав его золоченый панцирь и тунику. Он скинул на землю свой шлем и побежал, выкрикивая имя возлюбленной.
   Неподалеку от храма Чести и Доблести за Капенскими воротами собралась толпа зевак. Едва пробившись сквозь нее, он с облегчением увидел высокие носилки Юнии, где гордо восседала она сама, а рядом Ливилла. Дорога перед ними была усыпана множеством роскошных цветов, это их и задержало. Они весело хохотали. Калигула еще не понял, чем вызвано их веселье, слишком много толпилось людей, заставших любопытное зрелище.
   С мечом в руке он пробил себе дорогу сквозь зевак, все испуганно расступались. Когда он очутился перед Юнией, она в ужасе закричала, увидев Гая в крови. Резко спрыгнув на землю, не дожидаясь, когда рабы опустят носилки, она взволнованно обняла жениха, прижавшись к его груди.
  -- Мой Гай, что случилось?! Тебя ранили? Кто? - причитала она, целуя его. - Что произошло?
   Ее чудная белоснежная туника, расшитая розовым жемчугом, покрылась кровавыми пятнами, но она не обращала внимания ни на что, обхватив своего возлюбленного за шею.
  -- Нет! Это что ты позволяешь себе?! - кричал на нее Калигула, одновременно покрывая поцелуями ее испачканное личико и дергая в гневе за волосы. - Ты сошла с ума! Я искал тебя! Волновался!
  -- Но со мной все в порядке! Что тебя обеспокоило? Откуда кровь?
  -- Я убил коня в гневе! Он споткнулся, когда я в спешке разыскивал тебя! А ты развлекаешься! Откуда эти цветы на дороге? У тебя появился поклонник?
   Юния рассмеялась своим чудным смехом.
  -- Да, появился! Ты прервал его, мы слушали прекрасную любовную песню. Но, - шепнула она тихо, - он так ужасно поет. И ты знаком с ним.
   Брови Калигулы поползли удивленно вверх, когда толпа раздвинулась, и он разглядел певца, усыпавшего дорогу множеством цветов. В белоснежной тоге с лирой в руке, с завитыми кудрями, повязанными алой лентой, стоял Гней Домиций Агенобарб собственной персоной. Гай взирал на него, открыв рот. Он уже ничего не понимал. Ливилла весело хохотала, перегнувшись через край носилок. Вид брата ее чрезвычайно развеселил.
  -- Домиций, продолжай! Прошу тебя! - Юния радостно захлопала в ладоши. - Может, Гай Цезарь захочет соревноваться с тобой?
   Она лукаво взглянула на него, провоцируя.
  -- Гай Цезарь! - торжественно произнес Домиций громовым голосом. - Приглашаю тебя и твою прекрасную невесту на обед в честь моего поражения. Да, я поражен ее красотой в самое сердце!
  -- Какая муха тебя укусила, Домиций? Ты ведешь себя, как душевнобольной! - наконец опомнился Калигула. - Ты же под домашним арестом. Хочешь опять в тюрьму?
  -- Я буду готовить речь в свою защиту...
  -- Я вижу, - саркастически заметил Гай.
  -- Итак, до вечера. К тому же несравненная Юния, кажется, призвала тебя бросить вызов моему искусству певца. Ливилла, надеюсь, ты с супругом не пропустишь это состязание.
   И не дав никому сказать более ни слова, он прыгнул в свои носилки и отправился восвояси. Толпа, однако, не расходилась, все, наслышанные о происшествии в Саллюстиевых садах, ожидали продолжения.
   Гай подошел к Ливилле.
  -- Сестра, где твои носилки? - спросил он, - мы с Юнией хотим побыть вдвоем.
   Ливилла поморщилась от бесцеремонности брата.
  -- Остались позади, - ответила она. - Толпа оттеснила.
   Калигула подал знак одному из рабов, Ливилла попрощалась с подругой и уехала. Гай уселся к Юнии, рабы опустили плотные занавеси, защищая от нескромных взоров, и понесли господ на Палатин.
  -- Будешь ругать меня? - спросила Юния, мысленно готовясь к защите.
  -- Теперь нет. Я очень испугался за тебя. Нрав Домиция необуздан и жесток. По пути с тобой могло случиться, что угодно. Но такого поворота событий я, признаться, не ожидал. Что ты творишь с сердцами мужчин?
  -- Но люблю я только тебя, мой Гай. Дороже тебя нет никого в целом свете. Ни роскошь подарков, ни множество цветов от других не затронут мое сердце никогда. Я принадлежу тебе. Так с начала наших жизней определили мудрые боги.
   Калигула счастливо вздохнув, крепче прижав к себе любимую.
  -- Поедем ко мне, я лично омою тебя от крови, которая повергла меня в ужас. Признаться, я подумала, что ты ранен. Сегодня я приобрела множество прекрасных одежд. Их уже доставили в мой дом. Ты подберешь для себя по вкусу. Кстати, ты собираешься принять вызов Домиция? О, Аполлон, какой у него жуткий голос! Когда он предстал пред нами, я была поражена. Мы выехали из Капенских ворот, как вдруг нам преградили путь девушки с корзинами цветов, они принялись кидать перед нами розы, лилии, еще много невиданных цветов. И тут я услышала пение, сопровождаемое бренчанием на лире. Мы с Ливиллой чуть не умерли от смеха. А когда увидели самого Агенобарба, покоренного льва, были безмерно удивлены. Ливилла перед этим укоряла меня, расписывая его жуткий нрав. И тут такое. Влюбился!
   Юния развела руками с хитрой улыбкой. Калигула счастливо рассмеялся.
   Они задремали под мерное раскачивание носилок, занавеси не пропускали звуков шумной толпы, к тому же рабы несли их, обходя слишком оживленные улицы.
   Дома Юнию уже ждала теплая ванна, она усадила Гая в чан, сама омыла его, натерла лечебным бальзамом синяки, полученные при падении с лошади, и помогла облачиться в тунику. Правда, стоило ей самой снять окровавленную паллу и сесть в чан, как новая одежда Гая была вновь безжалостно испорчена. Он не сдержал желания присоединиться к любимой, как всегда не тратя времени на раздевание. Уже привычная ко всему Гемма тихо зашла, когда, растянувшись, обнаженные, на кровати, они заснули, вытерла разбрызганную воду, собрала растерзанную одежду и поставила вино и легкую закуску.
   Юния проснулась раньше. Тихо поднялась, тайком оделась и вышла. Гай безмятежно спал, раскинув руки.
   Клавдилла зашла к отцу в таблиний. Марк Силан читал, изредка что-то помечая стилем на восковой дощечке.
  -- Дочка! - обрадовался Юний. - Гемма сказала, ты отдыхаешь после прогулки. Мне уже сообщили, что ты вытворила в Саллюстиевых садах.
   Юния удовлетворенно про себя отметила, что отец изменил к ней отношение, стал воспринимать ее поступки, как разумеющиеся.
  -- Ой, давай потом об этом поговорим. Мне нужно много денег.
  -- Сколько, моя Клавдилла?
  -- Не знаю, тысяча, пять, десять, сто тысяч сестерциев.
  -- Ты что-то хочешь купить? Может, я посоветую? - Марк был удивлен, зачем Юнии понадобилась столь крупная сумма.
  -- Отлично, тогда собирайся скорей. Мы едем покупать лошадь.
  -- Лошадь?
  -- Да. Я объясню все по дороге.
  
   Когда Гай Цезарь очнулся ото сна, солнце уже клонилось к закату. Юнии рядом не было. Он поднялся, плеснул немного вина, отпил, отломил кусочек сдобной булочки.
   Клавдилла не появлялась, Гай недоумевал. Вошедшая на зов, Гемма сказала, что госпожа уехала с отцом уже довольно много времени назад, но настоятельно просила ее дождаться. Калигула прошел в таблиний Силана. Там он нашел навощенные таблички и стиль. Несколько слов он черкнул Макрону, вызванный раб унес табличку, затем принялся перебирать свитки с творениями поэтов, вспомнив о вечернем состязании у Домиция. Интересно, что с Агриппиниллой? Наверное, половина ее роскошных волос осталась на поляне в Саллюстиевых садах. Рассмеялся, представив это зрелище. Жаль, не видел, как его возлюбленная заступилась за сестру, не испугавшись самого Домиция. Гай замечтался, выронив свиток из рук.
   Вошла Кальпурния.
  -- Приветствую тебя, Гай Цезарь.
  -- Привет и тебе, почтенная матрона.
  -- Раб принес тебе письмо.
   Калигула развернул таблички. Послание было от Фабия. Вернулся наконец-то! Едва не пропустил назначенное собрание братьев. Он стер написанное, затем набросал несколько строк, запечатал.
  -- Пожалуйста, распорядись, чтобы это доставили в дом Фабия Персика.
   Кальпурния вышла и сразу вернулась.
  -- Раб, принесший послание, дождался ответа и убежал.
  -- Спасибо. А ты не знаешь, куда уехала моя Клавдилла?
   Кальпурния в недоумении пожала плечами. Ей не терпелось расспросить Гая Цезаря о происшествии, которое горячо обсуждал весь Рим. Нехотя он удовлетворил ее любопытство, рассказав и о выходке Домиция на Аппиевой дороге. Кальпурния была в восторге. Восхищение и уважение к падчерице дали ростки в ее душе, прежде полной презрения и злобы. Но слишком поздно! Эти две сходные женские натуры могли бы в свое время понять друга и найти общий язык, но бессмертной Гекате было не угодно. Желая закалить Юнию одиночеством, испытать презрительным отношением близких, долгим ожиданием встречи с любимым, с которым она подарила ей лишь краткое время, связав их кровавым преступлением, богиня не дала девушке сблизиться ни с кем в целом мире, готовя ее в далеком будущем к воссоединению со своей половиной души.
  
   Дом неожиданно наполнился звуками голоса возлюбленной. Она щебетала, как птичка, веселая и шумная. Гай вышел из таблиния. Юния стояла посреди атриума, возбужденная каким-то радостным событием.
  -- Как? Ты проснулся? - закричала она, увидев Гая. - Уже проснулся? Иди же за мной! Там, на улице... Нет, тебе надо самому посмотреть!
   Она ухватила его за руку и потащила за собой. Гай в недоумении посмотрел на Силана, и увидел, как счастливо он улыбается, глядя на дочь.
   Юния прикрыла Калигуле глаза и вывела за дверь.
  -- А теперь смотри, - она разжала ладони.
   Гай остолбенел. Перед ним раб держал под уздцы белоснежного коня. Конь был совершенен: тонкие сильные ноги, небольшой круп, изящная голова, густая грива, на шее повязан алый бант. Он бил копытами, громко фыркал и пугливо косил глаза на незнакомых людей.
  -- Это мой подарок тебе, - рассмеялась Юния, наблюдая за восхищенным Гаем. - Его бывший хозяин сказал, что его зовут Порцелл - "Поросенок".
   Калигула ласково коснулся гривы, погладил, конь не замедлил ткнуться мордой в его ладонь.
  -- Он - мой, - счастливо произнес Калигула. - Но я назову его Инцитатом - "Быстроногим". Это имя больше подходит для такого красавца.
  -- Уверена, он не подведет тебя никогда.
  -- Конечно, милая, иначе и быть не может. Его объезжали?
  -- Да, хозяин поручился за его покладистый нрав. Кстати, я приобрела ему роскошную сбрую и седло. Не хочешь совершить прогулку?
  -- Еще бы. Поедем вместе. Он сильный и легко увезет нас двоих хоть на край света.
  -- Нет, лучше я рядом поеду в карруке. К тому же Агенобарб ждет нас вечером. Что ты решил? Примешь вызов? - поинтересовалась Юния, ей так хотелось, чтобы Гай победил Домиция.
  -- Да, я придумал уже одну шутку. Надо только послать за Мнестером. Агенобарб будет повержен.
   Они отправились на Аппиеву дорогу. Калигула не переставал восхищаться конем, без конца свешиваясь с седла поцеловать Юнию.
  -- Боги! - громко восторгался он. - Какой скакун! Я в жизни не ездил на лучшем. Юния, посмотри, какие у него глаза, чудная грива, роскошный хвост! А походка! Походка, как у искусной танцовщицы! Он грациозен, как финикиянка!
   Послушный Инцитат выполнял все прихоти нового хозяина, кося глазами на испуганных прохожих. Люди шарахались от копыт во все стороны, когда Гай неожиданно ставил коня на дыбы или пускал с места в карьер. Юния с усмешкой наблюдала за возлюбленным и только отмахивалась в ответ на его предложения прокатиться вместе.
   По пути она надумала посетить общественные бани, там влюбленные и провели остаток дня, обсуждая предстоящее состязание.
  
  
   XXIV
  
  
   Приветливая Капуя утопала в роскошной зелени. Теплый апрель радовал ярким солнцем и буйным цветением плодовых деревьев, сады благоухали, щедро расточая дивный аромат. Шли дни праздника Цереры, и сегодня город готовился к принесению жертв в честь Матери Земли, улицы наполнились топотом и мычанием стельных коров, сгоняемых к алтарю. Сидящая на троне богиня с венком из колосьев на голове, с пучком колосьев в одной руке и с факелом в другой, милостиво созерцала праздничную суету, выслушивала молитвы и просьбы. Гаруспики уверяли, что первая жертва в ее честь - кабан, враг жатвы, был принят благосклонно, и та же участь ожидает и остальные жертвы и приношения.
   Сегодня, в семнадцатый день до майских календ отмечали богатыми жертвами и праздник Венеры, одной из наиболее почитаемых в империи богинь. Ее мраморный храм был увит цветущими гирляндами, жрецы в белоснежных ритуальных одеяниях курили фимиам перед алтарем, изукрашенным барельефами. Каждый, кто искал заступничества и помощи прекраснейшей из бессмертных, приносил в этот праздник свою жертву: белую телку с вызолоченными рогами, кто побогаче, а кто победнее - голубей.
   Прелестная Друзилла нежилась среди крупных лепестков роз, обильно усыпавших ароматную воду. Она влюблено рассматривала себя в зеркало, перебирая тонкими пальчиками тяжелые пряди вьющихся черных волос, выставляла стройные ножки и улыбалась тайным мыслям. Приятно изменить в очередной раз мужу, который считает ее образцом добродетели и слепо верит каждому слову. Эти тайные измены приносили ей необыкновенное наслаждение! О, скольким она рисковала, подливая ему в вино снотворные снадобья и ускользая по ночам с супружеского ложа! Но опасность придавала еще большее возбуждение ее любовным похождением, когда она, надев светлый парик, искала порой приключений среди ночных прохожих или в грязных тавернах на окраине. Медные ассы, заплаченные проститутке, она бережно складывала в золотую шкатулку, и это жалкое богатство приводило ее в неистовый трепет, стоило дотронуться умасленными благовониями руками до затертых медных монет.
   Ах, как часто она скучала по запретным ласкам своего необузданного брата! Все блага мира отдала бы сейчас за то, чтоб очутиться в его сильных объятиях, ощутить в ненасытном лоне его мощную сильную плоть, закричать от боли и наслаждения! О, прекраснейшая из богинь, приблизь этот миг!
   Тихие шаги в комнате вырвали ее из сладких мечтаний, вошел ее супруг.
  -- Нежишься в розах, птичка моя? - спросил он.
   Друзилла передернула плечами с недовольным видом, не ответила, лишь кинула быстрый недобрый взгляд. Она не любила своего мужа.
   Луций Кассий Лонгин, бывший консул, патриций древнего рода, всегда ласковый и внимательный, не разу не повысивший голоса, вызывал в ней глухое раздражение. Все бесило в нем: и безупречные складки белоснежной тоги, и изысканная прическа на старинный лад, и прищуривание голубых близоруких глаз, и тихий, будто мяукающий голос, и, наконец, его манера разговаривать с ней, называя то "котиком", то "птичкой", то "птенчиком". Будь у нее возможность выбора, она бы предпочла получить в мужья грубого Агенобарба, а не мягкотелого Кассия. Она вначале тайком вздыхала о супруге сестры, пока не решилась заманить его на ложе. Он стал первым, с кем она изменила Луцию, затем последовала бессчетная череда любовников. Кассий не мог утолить в полной мере пыл ее желания, он предпочитал нежные игривые ласки на ложе, а часто попросту ложился спать, сказываясь уставшим. Она ненавидела эту его постоянную усталость, бесконечно ссорясь с ним в начале супружества, затем махнула рукой и стала обращать внимание на других, более крепких духом и телом мужчин.
  -- Я хотел лично позвать тебя завтракать, - сказал Кассий, не обращая внимания на ее недовольное лицо.
  -- Я уже поела. Несса приносила завтрак в мои покои. Так что ешь без меня, - Друзилла принялась опять смотреться в зеркало, накручивая прядку волос на тонкий пальчик.
  -- А из Рима пришли послания для тебя, моя птичка. От твоей сестры и Эннии Невии.
   Друзилла оживилась. Томно потянувшись так, что округлая грудь с розовыми сосками показалась из лепестков, попросила:
  -- Луций, будь так мил, принеси их мне.
  -- Я могу пересказать тебе содержание. Я подумал, что у любящей супруги не может быть секретов от своего мужа, и прочел их.
   Друзилла даже привстала от возмущения.
  -- Как же ты хороша, моя милая, - произнес с восхищением Кассий. - Признаться, я бы с удовольствием присоединился к тебе.
   Друзилла промолчала, усилием воли подавив в себе нарастающий гнев. Спорить с Кассием было бесполезно, этот глупец не смог бы понять, что ее так разозлило. Она крикнула Нессе, чтоб та ее одевала. Луций с восторгом наблюдал за всеми действиями девушек и без конца восхвалял прелести супруги, пока Друзилла, не выдержав, попросила его замолчать.
   Они перешли в триклиний, Друзилла возлегла на ложе напротив супруга, и, совершив возлияние богам, они отпили из широких хрустальных чаш.
  -- Дивное формианское вино! - воскликнул Кассий. - Всякий раз, пробуя его, я вспоминаю, что именно в Формии был убит лучший из ораторов - Цицерон! Он всегда для меня был образцом честного, принципиального человека!
   Друзилла шумно вздохнула.
  -- Может, наконец, я услышу, о чем написали мне из Рима?
  -- Ах, ты о посланиях! - беззаботно произнес Луций. - Твой брат, кажется, решился завести семью. Агриппинилла пишет, что он помолвлен с дочерью Марка Юния Силана.
   У Друзиллы перехватило дыхание.
  -- Как помолвлен? - сдавленно спросила она. - Когда? Кто этот Силан?
  -- На эти вопросы отвечу из письма Эннии. Силан недавно прибыл из Александрии. А с его дочерью твой брат был знаком еще с детства, Юний был другом вашего отца.
   Друзилла откинула голову на подушки и нервно затеребила тонкие золотые браслеты. Один из них, сломанный, покатился по полу.
  -- Милая, они же стоят немало сестерциев, - с укором произнес Кассий. - Что за привычка портить дорогие вещи?
   Следом покатился второй. Друзилла внешне казалась спокойной, но в сердце ее бушевало пламя ревности. Любовные клятвы преступной связи! Он растоптал их! А ведь обещал никогда не связывать свою судьбу с другой женщиной! Если б он стал императором Рима, то она разделила бы с ним власть! А тут какая-то неизвестная провинциалка! Друзилла не помнила, чтобы мать когда-либо рассказывала о знакомстве отца с Силаном.
  -- Я хочу вернуться, Кассий! Вернуться в Рим!
   Недовольная гримаса Луция мгновенно превратилась в лучезарную улыбку, стоило ему увидеть ее глаза.
   - Да, конечно, птичка моя, - ответил он, и с облегчением увидел, как хлынувшая потоком ярость из ее темных глаз поутихла.
   Кассий даже не решился спросить, что так взволновало ее и почему она против помолвки брата. Грязные слухи о кровосмешении сразу всплыли в воспоминаниях, Луций тогда закрыл на все глаза, влюбленный в молодую красавицу. Неужели это продолжается до сих пор за его спиной?
   Друзилла, поглощенная в свои мысли, не заметила, как боль исказила его миловидное лицо. Луций постарается отложить отъезд на более долгий срок, чем желает Друзилла, это в его власти. Она должна успокоиться и подумать, стоит ли вмешиваться в дела брата.
  
  
   XXV
  
  
   Небо затянули черные облака. Вечный город потускнел и принял скучный вид. Собиралась гроза, яркие вспышки прорезали небо где-то вдали, глухо рокотал гром. Гай Цезарь в одиночестве сидел в своих покоях, он до смерти боялся грозы. Больше всего ему хотелось очутиться в объятиях любимой, но Юния уже вторую неделю гостила у Ливиллы в ее загородном доме на Аппиевой дороге. Они провели там дни Цереалий, устраивая роскошные пиршества для друзей, чтобы, согласно обычаю, умилостивить Цереру, дающую сытую пищу. Вся золотая молодежь Рима побывала у них в гостях.
   Торжественные дни Цереалий сменили веселые Флоралии. Юния подробно описывала Гаю, как красиво украшен дом цветочными гирляндами и венками, как славно они веселятся, надев разноцветные пестрые платья, и еще... как сильно любит и скучает по своему ненаглядному.
   Калигулу же в Риме держали дела, связанные со свадебными торжествами, к тому же на майские календы он, как главный жрец арвалов, должен был объявить братьям о дне начала празднеств.
   Он гордился, что недавно возглавил эту древнейшую коллегию, куда входило только двенадцать жрецов из числа знатнейших и влиятельных сенаторских семей. Еще год назад он был рядовым ее членом, но несколько месяцев назад место верховного жреца освободилось, и единогласно избрали его, одного из самых молодых. Сам тщеславный Калигула мало интересовался делами братства, переложив все заботы на плечи Тита Статилия Тавра Корвина, своего товарища по школе. Почти все остальные жрецы были ставленниками Тиберия, и Гай не доверял никому, кроме Корвина и Павла Фабия Персика, друга отца. Персик много лет состоял в братстве, поступив туда вместе с Германиком еще четырнадцати лет. Он относился к Калигуле как к сыну, но весьма своеобразно, они вместе устраивали оргии, соревнуясь друг перед другом в количестве выпивки и женщин. Фабий часто уезжал из Рима, предпочитая беззаботную жизнь в Помпеях, где у него было богатое живописное имение, но его приезда Гай всегда ожидал с нетерпением.
   Гней Домиций Агенобарб тоже был жрецом братства, единственные его обязанности, к которым он относился с уважением, потому что, несмотря на дикий нрав, он глубоко чтил богов. Гемелл тоже входил в коллегию. Калигула ненавидел этого прыщавого тощего юнца, соглядатая и доносителя. Ирод Агриппа по его доносу продолжал сидеть в заточении, и это подстегивало Гая отомстить.
   Сегодня Калигула обдумывал свое предложение, с которым хотел обратиться к коллегии. Тиберий в последнем письме изъявил желание, чтобы наследник предложил кандидатуру Марка Юния Силана, взамен умершего в марте Луция Сальвия Отона. Отец Юнии гостил на Капри уже вторую неделю, свадьбу пришлось отложить еще на месяц к огорчению влюбленных Юния с ядовитыми замечаниями пересылала Гаю письма отца, который расточал дифирамбы цезарю, чудесному острову, красивой природе, щедрому гостеприимству, роскошным яствам, винам, которыми его угощали, великолепным виллам Тиберия. Они смеялись над старым Силаном, не без оснований подозревая, что старый Силен предавался самому гнусному и позорному разврату с любимцами цезаря.
   Ливилла увезла Юнию к себе после долгих уговоров. Шутя, сестра намекала, что до свадьбы невесте нельзя видеть жениха, поэтому пусть томятся в разлуке. И прошло уже две недели. Любовная тоска сжигала сердце, но клятву, данную Юнии перед отъездом, придерживаться обычаев, Гай нарушить уже не мог, поэтому большую часть времени, забывая о делах, предавался мечтам о первой брачной ночи, раздумывая, какой сюрприз преподнести новобрачной.
   В этот вечер мечты его прервал номенклатор. Луч надежды в мгновение погас в глазах Гая - Юния обычно входила без доклада.
  -- Кто еще? - грубо поинтересовался наследник.
  -- Ваша сестра, Гай Цезарь, - почтительно доложил раб.
  -- Пусть войдет.
   Опять несносная Агриппинилла. Она еще не может отойти от той оргии, когда они с Домицием соревновались в искусстве пения. Но появилась не она.
  -- Здравствуй, брат, - Калигула услышал голос Друзиллы.
   Она ворвалась как вихрь, шумная, разодетая в яркие шелка, усыпанная драгоценностями, как гетера. Сразу бросилась на шею, принялась целовать.
  -- Когда ты вернулась? - недовольно спросил Калигула.
  -- Час назад я въехала в Рим. Кассий уже в нашем доме, а я решила с дороги навестить тебя. Слухи о твоей помолвке дошли до Капуи уже давно. Хочу увидеть твою невесту.
  -- Как же ты не примчалась сразу? Очередной любовник задержал?
  -- Угадал. Не хотелось оставлять так хорошо начатое. Одевайся, поедем к твоей невесте, - Друзилла поднялась с колен брата. - Она так же красива, как и я? Помнится, моим ласкам ты всегда отдавал предпочтение.
  -- Забудь об этом. Ты просто напоминала мне ее. Как я мог так долго заблуждаться, считая, что вы похожи меж собой? Она в тысячу раз прекрасней тебя.
   Друзилла гневно посмотрела на него, затем обернулась к зеркалу. Бесстрастный металл отразил прекрасную черноволосую девушку. Ее нежное овальное личико обрамляли затейливые завитки прически, носик, капризно вздернутый, свидетельствовал о переменчивом нраве, а полные чувственные губы, слегка тронутые алым кармином, манили к поцелуям. Друзилла любила себя. Она провела руками по полной груди, изящные руки скользнули вниз, задержавшись на тонкой талии, сладострастно изогнувшись, девушка положила их на округлые бедра.
  -- Скажи, мой неверный, неужели я, признанная красавица империи, могу в чем-то уступить безвестной провинциалке? - ее тихий, хрипловатый шепот всегда сводил мужчин с ума.
  -- Да, - краткий ответ Калигулы прозвучал как смертный приговор.
  -- Даже прекрасная Энния уступила ей лавры?
  -- Сразу.
   Друзилла задумалась. Она стремилась увидеть брата в надежде на преступную близость. Она скучала без его объятий, грубоватых ласк, но, увидев его, поняла, что надежда улетучилась.
  -- Где она живет? Если ты не намерен ехать, отправлюсь сама, - решительно сказала она. Ей не терпелось увидеть соперницу.
  -- Они с Ливиллой уехали за город две недели назад. Моя сестра увезла ее, чтоб мы не виделись до свадьбы согласно обычаям. Если б моя Юния оставалась в Риме, мы бы не расставались ни на миг. Я еле сдерживаюсь, чтоб не вскочить на коня и помчаться к ней.
  -- Смотри-ка, какая сильная любовь. Уж не думала, что ты способен на такие чувства. Что ж, вероятно, она их достойна, судя по слухам, доходившим до Капуи.
   Калигула недовольно посмотрел на сестру. Любительница сплетен! Друзилла ласково погладила его по щеке.
  -- Не хмурься, Гай! Все в Риме судачат о вас. Представляю, что услышу еще. Зато, говорят, ее отец очень богат благодаря милостям Тиберия. Ты вернешь все долги.
  -- Я не беру за Юнией приданого.
  -- Что?! - Друзилла округлила глаза. - Ты сумасшедший! Почему? Если Тиберий разрешил устроить свадебные торжества за счет императорской казны, то это не значит, что ты сможешь запустить туда руку за деньгами на собственные нужды. Ненормальный!
  -- Мне не нужны деньги моей возлюбленной!
   Сестра подскочила и нервно заходила по комнате. Сломанный золотой браслет со звоном покатился по полу, Друзилла даже не заметила этого. Следом запрыгал второй.
  -- Не ломай украшения, - сказал Калигула. Это только еще больше разозлило сестру. В гневе она принялась разбрасывать кольца и рвать на клочки газовую шаль.
  -- Друзилла, успокойся же наконец, иначе ты уйдешь отсюда обнаженной.
  -- Я спокойна, брат! А ты - полный идиот! Ты глупей дяди Клавдия!
   Калигула схватил ее за руки и насильно усадил в мягкую катедру.
  -- Какое тебе дело до приданого? Что ты лезешь не в свои дела? Даже Агриппинилла держит далеко свой любопытный нос!
  -- Ах, моя бедная сестричка! После того, что устроил ее дикий Агенобарб! Не без вашей помощи! Она на улицу стыдится выходить! Я получила ее письмо...
  -- А, вот в чем дело! - воскликнул Калигула. - Агриппинилла пожаловалась на меня! О боги, я могу умереть со смеху! Моя Друзилла - защитница обиженных! Ты потому и приехала, чтобы усмирить меня и устранить с дороги Юнию, зная, что я испытываю к тебе далеко не родственные чувства. Но ты просчиталась, мудрая. Хочешь, открою тайну моей склонности к тебе? Вы похожи с Юнией, как мне тогда казалось. Теперь-то я вижу, что ты подобна ее отражению в мутной воде. Но я воображал все эти годы, что занимаюсь любовью с ней. Я просто пользовался тобой, Друзилла, чтобы заглушить тоску по возлюбленной!
   Жемчуг с шеи девушки рассыпался по полу.
  -- Я ненавижу тебя, брат!
   Друзилла расплакалась и выбежала из комнаты. Вслед ей донесся смех Калигулы. В атриуме она столкнулась с Фабием Персиком.
  -- Ах, красавица! - воскликнул он, останавливая ее. - Что вызвало твои слезы? О боги! Как такие прекрасные глаза могут плакать? Друзилла, душа моя, не спеши убегать, тебе известно, что я давно схожу с ума от твоей красоты. Брат расстроил тебя?
   Друзилла аккуратно промокнула глаза кончиком алой паллы и приветливо улыбнулась Персику.
  -- О, просто семейная ссора. Она не стоит твоего внимания, Фабий.
  -- Все, что связано с тобой, моя прелесть, интересно мне. Не спеши, давай поговорим еще немного.
   Он нежно взял ее за руку и провел в огромный благоухающий чудными цветами перистиль дворца, там они присели у фонтана. Рабы поспешно затягивали толстым полотном комплювий, собиралась сильная гроза.
   Фабий сорвал огромную желтую розу и положил девушке на колени. Она поднесла ее к губам, игриво посмотрев на Персика. Как он красив! Высокий, статный, золотые волосы тщательно завиты, тога безупречна, а синие глаза глядят так нежно. Ее хорошенькая головка закружилась от аромата его волос. Мысленно Друзилла сравнила его с Калигулой! Пусть Фабий годится ей в отцы, но зато он безупречен. Прекрасные манеры, тогда как ее братец нагл и бесцеремонен, редкие рыжие волосы вечно в беспорядке, тога измята. Поллий, несмотря на возраст, слажен, как молодой атлет, тогда как у Калигулы чересчур худые ноги, длинные ступни, а торс мощный и волосатый. Друзиллу даже передернуло от отвращения.
   - Скажи, Фабий, а эта девушка из Александрии действительно очень красива? Говорят, пол-Рима сходит по ней с ума!
   Персик испытующе посмотрел на нее.
  -- Из-за нее произошла ссора? - ответил он вопросом на вопрос.
  -- Нет или, скорее, да. Калигула вспылил, стоило мне сказать, что он - глупец, потому что отказался от огромного приданого.
  -- Признаться, смело сказано, - рассмеялся Персик. - Но с Гаем творится что-то непонятное. Я знаю его с детских лет, но никогда не видел таким. Он искренне любит Юнию, тем более столько лет это скрывать от мира, а самому тайком добиваться у цезаря возвращения ее семьи. Как-то раз, лет восемь назад в бане, я заметил, что на шее у него болтается железное кольцо, то, что надевают девушке при помолвке. Теперь я заметил, что это кольцо, порядком поцарапанное, носит на пальце Клавдилла.
  -- Кстати, я спросила, красива ли она, а ты ушел от ответа, - заметила наблюдательная Друзилла, как бы ненароком касаясь рукой колена Фабия.
  -- Знаешь, прекрасная, мое знакомство с ней состоялось весьма необычно. Ты слышала историю об Агенобарбе? - Друзилла кивнула. - Мне кажется, тогда я увидел настоящий лик Юнии. Я вышел из-за деревьев и остановился, пораженный, застав конец происшествия. Огромный Домиций лежал, распластавшись на земле, а на его груди сидела, прижав к горлу короткий меч, тоненькая девушка. Но меня поразила не сама занятная картина, а лицо этой девушки. Будто злобная Мегера явилась предо мной.
   Фабий в раздумье замолчал, отрешенно глядя в воду, где плескались золотые рыбы. Друзилла, пораженная сказанным, тоже молчала. Она начинала понимать, что нашла прекрасная александрийка в Калигуле.
   Персик первым стряхнул наваждение и почтительно взял изящную руку Друзиллы, тонкие пальчики скрылись в его широкой ладони.
  -- О боги, благодарю вас, - напыщенно произнес он, - за это прекрасное мгновение.
   Девушка заулыбалась.
  -- Мы сможем увидеться вечером, несравненная Друзилла? - шепнул Фабий. - Кассий Лонгин не воспрепятствует тебе?
  -- О, нет! Я собираюсь навестить Ливиллу. Она выехала в свой загородный дом. Почему бы и тебе не нанести ей визит?
  -- Договорились, - Фабий осторожно привлек к себе Друзиллу и нежно поцеловал ее пунцовые губы. Затем, у выхода, они распрощались, и Персик направился в покои к Гаю.
   Калигулу он застал развалившимся на кровати. Уставившись в расписной потолок, он громко вздыхал.
  -- Ты грустишь, сынок? - спросил Фабий.
  -- Приветствую тебя, Павел. Я скучаю по своей невесте. Прождать ее столько лет, чтобы теперь противная Ливилла лишила меня ее общества.
  -- Я встретил Друзиллу, - многозначительно произнес Фабий.
  -- А! - протянул равнодушно Калигула. - Мою злобную сестру. Она оставила все свои драгоценности в моей комнате. Будь добр, позови рабынь. Пусть все соберут с пола и отправят ей домой. Это ж надо так бесноваться, чтоб поломать все браслеты и порвать жемчуга.
  -- Прямо от тебя она поехала к Ливилле.
  -- Что?!! - Калигулу будто подбросило на кровати.
  -- Не волнуйся, сынок. Я имел с ней долгую беседу, - мечтательный тон Фабия заставил Гая насторожиться.
  -- Ты что собираешься соблазнить ее? - спросил он.
  -- Ты против?
   Калигула рассмеялся. Фабий по-хозяйски расположился у столика с закусками, налил в чашу вина.
  -- Угощайся, друг, - запоздало пригласил Калигула. С набитым ртом Павел кивнул. - Друзилла что-то задумала. Мы всерьез поругались. Она не простила мне, когда я сказал, что Юния красивей ее. Ты представляешь, какой была реакция. Признанная красавица империи! А тут... Ну сам понимаешь...
  -- Я сделал попытку, - произнес Фабий, прожевав, - и, оказалось, она благоволит ко мне. Я тоже еду к Ливилле. Напишешь послание для возлюбленной?
  -- Нет, я еду с тобой.
  -- Опасаешься за Юнию?
  -- И да, и нет. Но мне уже донесли, что ненормальный Домиций отправил туда полные носилки роскошных роз и собирается вечером сам нанести визит. Агриппинилла в бешенстве, заперлась и никого не принимает. Я слышал, она на коленях вымолила у Макрона свободу для мужа, а тот вместо благодарности вырвал половину ее волос. Если б Юния не вступилась... А тут он еще по уши влюбился в Клавдиллу, которой моя сестра обязана едва ли не жизнью и которую она недолюбливала с первой встречи. Ох, Фабий, слышал бы ты, как ловко осадила тогда ее Юния. Она даже не нашлась, что ответить.
  -- Расскажи лучше о состязании на пиру у Домиция. Слухи ходят самые противоречивые, - попросил Персик.
   В этот момент гроза разразилась над Палатином проливным дождем и грянул мощный раскат грома. Фабий тактично отвернулся, заметив, как побледнел и сжал зубы, пытаясь унять дрожь, Калигула.
  -- Знаешь, Павел, как-нибудь в другой раз ты услышишь эту историю, - срывающимся голосом сказал Гай. - Сейчас я буду занят, вероятно, не смогу посетить и собрание нашей коллегии. Кроме того, Статилий Корвин сможет вместо меня объявить о дне начала наших празднеств. Я предупредил всех братьев, что после заката мы собираемся в его доме.
  -- Так ты не поедешь со мной к Ливилле? Я собираюсь выехать после встречи с братьями.
  -- Нет, я отправлюсь, как только прояснится небо. Вдруг гроза затянется на всю ночь? Скажи, я могу доверять тебе?
  -- Конечно, сынок. Я все сделаю, как надо. Твою любимую не обидит никто.
   Когда Фабий наконец-то ушел, Калигула приказал рабам зажечь все светильники. Новый раскат грома застал его под кроватью с судорожно стиснутыми зубами. Он проклинал свою слабость, но ничего не мог поделать.
   Раздался тихий стук, и малиновая занавесь откинулась. По неровной шаркающей походке Калигула догадался, что к нему зашел дядя Клавдий.
  -- Что тебе нужно, Клавдий?
  -- Гай Цезарь, приветствую, я вернулся в Рим позавчера, - раздался его тихий, дребезжащий голос, - и пришел скрасить твое одиночество во время этой жуткой грозы.
   Раздался новый раскат, заставивший Калигулу еще сильнее втянуть голову в плечи.
  -- Гай, гроза - это не гнев Юпитера, как толкуют нам жрецы, - вновь послышался голос Клавдия. - Обычное природное явление. Не стоит так бояться. Молнии не причинят вреда, пока у тебя крыша над головой.
  -- Дядя, оставь меня в покое. Я просто ищу перстень своей ненормальной сестры, она в бешенстве раскидала свои драгоценности.
   Косматая голова Клавдия заглянула в его убежище.
  -- Выпьешь вина? - спросил он, по обыкновению слегка заикаясь. Он грузно уселся на шкуру пантеры около кровати, налил в хрустальную чашу из высокого кувшина и протянул Гаю.
  -- Совершим возлияние Юпитеру, - сказал Гай. - Пусть быстрее уймет свой гнев.
   Они выпили, потом долго молчали. Гром грохотал уже тише, гроза удалялась в сторону Целийского холма. Дождь стучал не так сильно.
  -- Скоро небо совсем прояснится, - заметил Клавдий и, помолчав, добавил. - До меня дошли последние новости с Капри.
   Калигула задумался, к чему клонит этот старый гусь. Брат Германика! Ни тени сходства! Грузный, хромающий старикан на тонких трясущихся ногах, слова не может произнести без мучительного заикания. "Урод, выродок", - так всегда презрительно называла его язвительная Ливия.
   - Юний Силан сейчас с визитом у цезаря, он часто пишет дочери о происходящем на острове. - сказал Гай, осторожно высовывая голову из-под кровати.
  -- Ты не понял, о чем я толкую. Тебе известно, что Тиберий изменил завещание?
   Забыв свои страхи, Гай вылез наружу из своего укрытия.
  -- Как изменил?
  -- Теперь ты не единственный наследник власти. По достижении совершеннолетия вместе с тобой будет править Гемелл. Осталось три года. Харикл, врач Тиберия, утверждает, что цезарь проживет гораздо дольше. А ты же понимаешь, что стоит Гемеллу надеть тогу совершеннолетнего, как Тиберий нанесет удар по последнему из сыновей Германика. Друз и Нерон, твои братья, уже давно блуждают по полям Аида. У тебя есть все шансы, чтобы присоединиться к ним, - во время речи Клавдий даже ни разу не заикнулся. Но потрясенный Калигула даже не обратил на это внимания.
  -- Как ты узнал об этом?
  -- Разве имеет значение? Важно лишь то, что источник надежен. И еще мне сообщили, что появился второй документ о наследовании власти над империей. О нем не знает никто, кроме Тиберия и заверивших его. Он спрятан и ему пока не дают ход. Но мы ведь не сможем предугадать всех событий, как и то, какое из завещаний будет оглашено в сенате после смерти цезаря.
   Клавдий не хотел раскрывать тайну, что его старый друг Фрасилл сообщил эти новости.
  -- Я поеду к себе, племянник. А ты подумай, как тебе поступать. Когда-то давно своему любимому брату я дал клятву защищать и оберегать его детей. Мне не удалось спасти самонадеянного Друза и тщеславного Нерона, Тиберий долго выжидал, прежде чем нанес удар. Но я хочу теперь спасти тебя, спасти любой ценой. Ты должен продолжить славный род моего брата, имя Германика не будет потеряно.
   Хромая, точно Вулкан, Клавдий вышел. Калигула остался в одиночестве. Гроза уже ушла из Рима, оставив на прощание несколько сгоревших от молнии домов. Гай размышлял недолго, хлопнул в ладоши, вызвав Ботера.
  -- Мою тунику, панцирь. Вызови преторианцев для сопровождения! И вели седлать Инцитата. Я уезжаю, пока тьма не окутала город.
   Ему надо было срочно увидеть Юнию и сообщить ей тревожные новости.
  
  
  
  
  
  
   XXVI
  
  
  
   Юния с Ливиллой наслаждались покоем, днем гуляли в чудесном парке, а вечерами допоздна засиживались в увитой плющом беседке, болтая обо всем на свете. Виниций изредка приезжал из Рима, он помогал Гаю Цезарю в организации свадебных торжеств, и девушки отдыхали от мужского общества. Девушки искренне привязались друг к другу, каждая была довольна тем, что у нее появилась подруга. Юния не могла наслушаться рассказов о Гае, а Ливилла, видя, что это доставляет ей удовольствие, с радостью рассказывала ей обо всех его похождениях. Сестра наследника часто расспрашивала Клавдиллу об Антиохии, Юния умело лгала ей, переплетая правду и вымысел. Ливиллу тронула история их детской любви.
   Беззаботно летели римские праздники, Юния с головой окунулась в веселую суету. Она почти не думала о Макроне, искренне радуясь, что вырвалась из-под его незримого наблюдения. Ссора с Эннией тоже забылась. Клавдилла строила различные планы, как избавиться от Кальпурнии, женить отца на римлянке. Она мечтала о мести ненавистной мачехе.
   Однако спокойствие их было нарушено совсем скоро. Как-то ранним утром прибыли роскошные носилки, полные прекрасных цветов.
  -- Это Гай прислал! - закричала Юния, вбегая в покои к Ливилле с полной охапкой роз в руках.
  -- Не думаю, - сказала Ливилла. - Он же дал клятву, что ничем не будет напоминать о себе до свадебной церемонии.
   Они выбежали во двор. Раб, сопровождавший носилки, почтительно подал свиток с посланием. Юния, нетерпеливо сорвав печать, развернула его и возмущенно отбросила.
  -- Кто бы ты думала? Домиций Агенобарб!
  -- О боги, - изумилась Ливилла. - Ата совсем помутила его разум! Теперь вечером жди визита.
  -- Боюсь, как бы Гай не начал ревновать, - сказала Юния. - Агенобарб нарушает все приличия, ухаживая открыто за чужой невестой.
  -- Пусть мужчины разбираются сами, ты ни в чем не виновата, - возразила Ливилла. - Признаться, я никогда не думала, что Агенобарб способен на такие глупые поступки, достойные лишь безусого юнца. Он - один из первых кутил и развратников в Риме, победы над женщинами всегда легко давались ему, поэтому он никогда не занимался подобной чепухой, как засыпать Аппиеву дорогу цветами и состязаться с соперником в искусстве пения.
   Вспомнив об этом, девушки громко рассмеялись.
  -- Да, - мечтательно произнесла Юния. - На подобное удовольствие только надеяться.
   Они вернулись в дом, чтобы отдать распоряжения о вечернем пиршестве. Наверняка, с визитом пожалуют еще гости. Остаток дня они провели за туалетом. Рабыни приготовили ванну, благоухающую ароматами нарда и гвоздики. Затем маски из ослиного молока и теста, расслабляющий массаж. Несколько часов ушло, чтобы густые непослушные волосы Юнии красиво уложить в неповторимую прическу. Они тщательно подбирали одежды на вечерний пир. Наконец, Юния остановилась на нежно-голубой, почти прозрачной, муслиновой тунике, расшитой золотыми цветами адониса и нанизала на точеные руки золотые браслеты и кольца, по нескольку на каждый пальчик и на указательный - изумрудный перстень, подарок самого цезаря. Ливилла выбрала терракотовый цвет, втайне надеясь, что яркость ее одежд затмит впечатление от красоты подруги.
   В триклинии уж было все готово к вечернему пиршеству: мягкие ложа, накрытые столы, амфоры с винами, посыпаны на пол лепестки и зажжены светильники с благовонными маслами. Гости не замедлили себя ждать. Первым приехал Виниций. Он ласково расцеловал Ливиллу.
  -- Моя красавица, ты сегодня устраиваешь пир? Я приглашен?
  -- О, да, мой дорогой Марк! Приглашены все, кто приедет. Наверняка, явится Агенобарб, утром прибыли от него полные цветов носилки для Юнии. Ты же знаешь, у нас гости каждый вечер, это хоть как-то заглушает тоску Юнии по любимом.
  -- Назревает гроза, - сказал Виниций. - Черные тучи собираются над Римом, яркие вспышки все чаще и чаще. Скоро польет сильный дождь. Это может остановить тех, кто собрался приехать.
  -- Домиция, - заметила Юния, - не остановит даже землетрясение.
   Виниций ошибся. Номенклатор доложил о прибытии Павла Фабия Персика. Роскошный Персик почтительно вступил в атриум.
  -- Фабий, ты как всегда неотразим, - томно промолвила Ливилла. Юния, плохо знакомая с ним, учтиво поклонилась. В отличие от Ливиллы, ее совсем не тронула красота этого римлянина. Наблюдательный Фабий сразу подметил равнодушие в ее глазах, тогда как взор Ливиллы вызывающе был прикован к нему. Ему понравилось это.
   Доложили о Луции Лицинии и Эмилии Лепиде. Все заулыбались, когда неразлучная парочка друзей вступила в атриум, значит, пьянка и веселье будут на славу. С ними скучно не будет.
  -- Ой, как хорошо, что вы наконец-то приехали! - Юния радостно приветствовала друзей своего жениха. - Вы видели Гая?
  -- О да, он в гордом одиночестве сохнет по своей возлюбленной! - сказал Лепид. - Как можно было так жестко поступить с ним?
  -- Спрос с Ливиллы, - заулыбалась польщенная Юния. - она решила, что надо строго соблюдать традиции.
  -- Ах, Ливилла, Ливилла! - напыщенно произнес Лициний и спохватился. - Кстати, в этом гостеприимном доме наливают вина?
   Марк Виниций сделал знак, и рабы поднесли хрустальные чаши с вином, Луцию в первую очередь.
  -- Гроза не застала вас? - поинтересовался Виниций.
  -- О, нет, мы выехали намного раньше, успели посетить уже несколько таверн по дороге, - сказал Ганимед. - Но, похоже, буря будет сильной. Ветер будто сорвался с Эоловой цепи.
   Юния обеспокоено сжала пальцы, Гай там в Риме один, а он так боится грозы. Усилием воли она подавила желание помчаться к нему сломя голову.
   Но тут имя следующего гостя, объявленного номенклатором, заставило ее забыть обо всем. Имя Друзиллы, сестры Гая Цезаря.
   Ослепительная шумная Друзилла, подобно буре, ворвалась в атриум. Расцеловала Ливиллу в обе щеки, Ганимеда, Лициния и скромного Виниция.
  -- Как я рада, что вернулась! - громко кричала она. - Я так скучала в этой противной Капуе.
   Юния стояла в стороне с Фабием, когда Друзилла подлетела к нему, игриво накинула на него свою зеленую газовую шаль и закружила.
  -- Фабий! И ты здесь, друг мой!
   Клавдилла сразу поняла ее тактику. Умышленно не замечая ее, она хочет завоевать внимание публики так, чтобы на весь вечер Юния осталась в одиночестве. А при всей своей напористости и разговорчивости она может несколько часов подряд быть венцом вечера. Но Друзилла просчиталась, уверенная в собственной неотразимости, к тому же должен был прибыть человек, которого Юния уже выбрала в союзники на вечер.
   А пока...
   Клавдилла ловко, пользуясь тем, что Друзилла не удержала кончик легкой шали, вклинилась между ней и Фабием, восторженно обняла ее.
  -- О боги, благодарю вас за эту встречу! - воскликнула она. - Сама несравненная Друзилла! Моя будущая сестра!
   Она так искренне и нежно смотрела на свою соперницу, что та смешалась.
  -- Юния Клавдилла?
  -- Да, я - невеста твоего брата! Он мне столько рассказывал о тебе. Даже тогда, в далекой Сирии, Агриппина, ваша мать, все время утверждала, что меж нами много сходства. Интересно, друзья мои, - обратилась Юния к гостям, - мы похожи с Друзиллой, если не брать во внимание цвет волос?
   Внутренне Клавдилла злорадствовала. В облике Друзилле не было той изящной утонченности, ранние пороки успели наложить некоторую грубоватость на линии лица. От девушек не ускользнули взгляды, которыми обменялись мужчины, и Друзилла поняла, что проиграла в этом сравнении. Она не ожидала, что Юния окажется столь прекрасной, в надменном ослеплении полагая, что Гай просто злил ее.
   Тем временем, не дождавшись ответа от мужчин, Юния ловко увела беседу в сторону, расспрашивая Друзиллу о Капуе. Отец хочет подарить ей там виллу, а она колеблется меж Мизеном и Помпеями. Все это она говорила с непринужденной легкостью и без умолку, не давая Друзилле вставить и слова. Она опутывала ее своими чарами, как паук паутиной беззащитную муху, пока наконец Друзилла окончательно не стушевалась. Тогда Юния втянула в беседу всех присутствующих, и они направились в триклиний.
   Клавдилла и там не выпускала из рук свою добычу, расположившись рядом на ложе. Друзилла, совсем растерянная, молчала. Фабий наблюдал за девушками, единственный из присутствующих, кто видел пред собой не красавицу невесту, а саму Мегеру во плоти. Но ему, на натуре испорченному, нравилась Юния все больше и больше, он считал ее во всем достойной Гая Цезаря. Он с удовлетворением наблюдал за разгромом самоуверенной Друзиллы, раскусив тактику и той, и другой. Без сомнения, Юния была очень умна.
   Гости угощались, слушая легкую музыку, рабы постоянно меняли блюда, кравчии подливали сладкое вино. Номенклатор объявил о Гнее Домиции Агенобарбе. Едва появился этот последний гость, как за окнами грянул первый раскат грома, и разразилась сильнейшая гроза.
  -- А, Домиций, ты во время! - вскричал изрядно выпивший Луций Лициний со своего ложа. - Бери скорей чашу, ты еще успеешь нас догнать. Вино, право, превосходно!
   Остальные, не успевшие настолько напиться, как Лициний, глядя на Агенобарба, едва сдерживали смех. Он выглядел как Аполлон - белоснежная тога со множеством идеальных складок, высокие сандалии, тщательно уложенные рыжие кудри и завитая в крупные кольца борода. В руке у него была лира. Не хватало только лаврового венка.
   Первым опомнился Виниций.
  -- Приветствуем тебя, благородный Домиций! - несколько напыщенно произнес он. - Мы ожидали тебя, оставив одно из почетных мест.
  -- Могу ли я возлечь рядом с несравненной Клавдиллой? - напрямик спросил он.
   Юния не удержалась, чтоб не расхохотаться. Друзилла, округлив в изумлении глаза, смотрела на эту сцену.
  -- О боги, - шепнула она возлежавшему рядом Фабию. - Я не узнаю Агенобарба! Девчонка совсем околдовала его!
  -- Конечно, мой Домиций! Ложе рядом со мной пустует, - без обиняков ответила Юния, спрятав усмешку. - Благодарю тебя за чудные цветы, они доставили мне искреннее удовольствие.
   Бережно оправив тогу, Домиций возлег и, интимно наклонившись к уху Юнии, принялся нашептывать дифирамбы, не спуская с нее влюбленных глаз.
  -- А как Калигула смотрит на происходящее? - поинтересовался Ганимед у Персика. - Он так открыто соблазняет его невесту!
  -- Они уже сыграли с ним какую-то шутку у него на обеде. Но я ни у кого не могу добиться подробностей, - сказал Персик.
  -- Как ни странно, я тоже, - заметил Ганимед, - версий двадцать мне передавали, но все очень противоречивы.
  -- Надо будет расспросить или Юнию, или Ливиллу, но не при Домиции. Ему все нипочем, глаза его застилает любовный дурман, он не замечает ни насмешек, ни издевательств. Будто чем опоили его!
  -- О, Аполлон! Кажется, он собирается петь, - к ним нагнулась Друзилла.
   Действительно, Домиций поднялся со своего ложа и принялся настраивать лиру, которая жалобно тренькала в его мощных ручищах. Сам он оглушительно покашливал, расправляя легкие. Все с немым ужасом наблюдали за ним.
   Пользуясь всеобщим замешательством, Фабий Персик тихо поднялся со своего ложа и, многозначительно кивнув Друзилле, вышел из триклиния в перистиль. Она скользнула следом, легкая как тень. Фабия не было видно, она сделала несколько шагов, и он, неслышно выйдя из-за колонны, нежно обхватил ее тонкую талию.
  -- Пойдем в сад, моя ненаглядная. Я так истосковался по тебе, - шепнул Фабий.
  -- Но ведь льет, как из ведра. Мы промокнем.
  -- Успеем добежать до беседки. Зато там нас не увидит никто.
   Густой виноград защитил их от потоков воды, было тепло и уютно. И, главное, темно. Друзилла прижалась к Фабию, чувствуя, как нарастает его желание. Он жадно целовал ее податливые губы, нетерпеливой рукой гладя упругую грудь. Девушка, шепча нежные глупости, в исступлении сорвала свой легкий наряд, оставшись обнаженной. Он, застонав от нетерпения, повернул ее спиной, она, сладострастно изогнувшись, схватилась руками за виноградную лозу, обивающую беседку, и Фабий взял ее подобно тому, как сатир берет силой неосторожную нимфу.
   Едва их страсти поутихли, как со стороны дома послышался громкий рев.
  -- О боги, что это? - в испуге спросила Друзилла, прижимаясь к Фабию.
  -- Кажется, Агенобарб запел, - невозмутимо произнес Персик.
  -- Ой, это нельзя пропустить! Скорее, помоги мне одеться.
   За мгновение она натянула тонкую ткань, Фабий закрепил фибулу.
   Перед входом в триклиний, не удержавшись, притянул ее к себе.
  -- Скажи, любимая, ты не будешь против, если я приду к тебе ночью?
  -- Посмотри в мои глаза, там ты прочтешь ответ.
   Взор ее выражал безграничное восхищение и любовь. Он засмеялся и поцеловал прекрасные глаза.
   В триклинии они застали следующую картину. Домиций возвышался над пирующими с лирой в руке. Он уже изрядно выпил, нос его покраснел, в рыжей завитой бороде блестели капли вина. Гней шумно вздохнул, набирая воздух, и опять заревел зычным басом. Присутствующие покатились со смеху. Одна Юния сохраняла мучительную для нее невозмутимость. Домиций заглушал даже раскаты грома. Он, не спуская с нее блестевших глаз, пел любовную песнь поэта Овидия, дополняя от себя фривольными моментами, от чего слушатели громко хохотали, а Клавдилла краснела.
   Закончив "призыв влюбленного слона", как метко выразился Ганимед, Домиций протянул лиру Юнии, уступая ей свое место. Она в замешательстве взяла инструмент и встала, не зная, как поступить.
   "О, становится интересно", - шепнула Друзилла Фабию. Клавдилла уловила ее вызывающий взгляд. Поражение соперницы должно быть полным.
   Лира, почувствовав нежные пальцы девушки, отозвалась мелодичным звоном. Опытной рукой Юния провела по струнам и запела. Те, кто не слышал ее ранее в Саллюстиевых садах, поразились красоте ее голоса. Она выплеснула всю тоску по любимому, выбрав прекрасную песнь Сафо. Глаза девушек подозрительно покраснели, у самой Юнии крупные слезы катились по щекам, она оставила лиру и последний куплет уже спела без музыки, заставив прослезиться даже мужчин. Затем устало села, и некоторое время все молчали, пораженные глубиной ее верной любви. Потом громкие аплодисменты долго не умолкали, но все просьбы спеть еще раз, она вежливо и решительно отклонила.
   Виниций подал знак, зазвучала нежная свирель. Домиций поднял оставленную лиру и громко сообщил, что отныне ни одна рука не коснется инструмента после того, как сама божественная Юния трогала эти струны. Все рассмеялись. Рабы подали новую перемену блюд, вышли гибкие танцовщицы, финикийки с тонкими фигурками. Друзилла не сводила глаз с Фабия, голова ее кружилась от любви и вина. Он же был занят беседой с Юнией, Клавдилла расспрашивала его о Гае, о коллегии арвальских братьев, рассказывала о своем визите на Капри. Лициний уже спал, бесцеремонно раскинувшись на своем ложе. Виниций, наклонившись к супруге, что-то шептал ей на ушко, поглаживая нежную ножку. Красавец Ганимед, обняв гибкий стан одной из танцовщиц, медленно раскачивался с ней под тонкую мелодию свирелей.
   Неожиданно громкий шум переполошил пирующих. Крики рабов доносились из атриума, все вскочили со своих мест. В атриуме они застали Калигулу верхом на Инцитате, залепленных грязью. Особо не церемонясь, едва рабы открыли ему ворота, он прямиком заехал в дом на коне.
  -- Приветствую всех! - весело кричал он. - Гроза кончилась, и я решил навестить свою невесту!
   Обрадованная Юния кинулась к нему, Гай легко спрыгнул с коня, они обнялись на глазах у всех.
  -- Фу, какой ужас! - брезгливо сказала Друзилла на ухо Персику.
   Юния безнадежно заляпала грязью свою нежно-голубую тунику и прекрасные волосы. Однако, она, не обращая на подобные мелочи ни малейшего внимания, жадно целовалась с женихом, вытирая ему лицо своей тонкой муслиновой шалью. Инцитат тыкал свою умную голову между ними, по-своему радуясь благополучному завершению опасного пути. Наконец, они опомнились.
  -- Ливилла, дорогая, прикажи приготовить теплой воды. Гаю Цезарю с дороги надо помыться.
  -- И пусть позаботятся об Инцитате и о преторианцах. Я обогнал их, - сказал Калигула, поглаживая холку прекрасного коня.
  -- Ты голоден? - спросила Юния.
  -- Как волк!
  -- Распорядись принести еду в покои Гая Цезаря, - Клавдилла отдала приказ управляющему.
  -- Осмелюсь спросить госпожу Ливиллу, куда поместить Гая Цезаря? - обратился раб к Ливилле.
   Та замешкалась, но Юния опередила ее ответ.
  -- В мои покои, - без лишнего стеснения сказала она во всеуслышанье.
   Они удалились.
  -- Какое бесстыдство, - прошипела вслед Друзилла.
  -- О боги! - вскричал Агенобарб. - За что мне такие муки? Ревность уже сжала когтями мое истерзанное сердце.
  -- Успокойся, Домиций! - сказал Виниций. - Ты знаешь, чья она невеста. Вернемся в триклиний, друзья! Чаши с вином ждут нас, а там, глядишь, и жених с невестой вернутся.
  
   Юния провела Гая к себе, помогла ему раздеться. Рабы быстро натаскали в серебряный чан теплой воды, принесли закуски и кувшин с вином.
  -- Гай, милый! Как ты решился выехать в эту страшную грозу? - спросила Юния, помогая Калигуле усесться. - Дай я омою твои волосы. Ты весь в грязи.
  -- Ты тоже испачкалась, садись рядом. Твоя прекрасная прическа все равно испорчена. Я безумно хочу тебя, несмотря на усталость.
   Юния посмотрелась в зеркало и в ужасе вскрикнула.
  -- О боги, мой наряд!
   Она опустилась в теплую воду, Калигула, обезумев от желания, в мгновение ока избавил ее от ненужной одежды и впился жадным поцелуем в прелестные губки.
   Через час, измотанные любовью, они лежали, растянувшись поперек кровати, и цедили вино из одной чаши.
  -- Ты не сдержал клятвы, - с запоздалым укором сказала Юния.
  -- Обстоятельства вынудили меня покинуть добровольное заточение в палатинском дворце и примчаться к тебе. То, что я услышал, грозит мне в дальнейшем неисчислимыми бедами.
   Девушка в волнении приподнялась и крепко обняла жениха. С любовью и тревогой посмотрела в его зеленые глаза.
  -- Только не скрывай ничего! Помнишь, что было предсказано? Только вместе мы добьемся всего!
   Калигула подробно рассказал ей о новостях, что сообщил ему дядя Клавдий. Юния в ужасе молчала.
  -- Кажется, выход есть! - наконец, сказала она. - нам надо избавиться от Тиберия.
  -- Но как, моя звездочка? Ата затуманила твои мысли! На Капри к нему невозможно подобраться из-за надежной охраны.
  -- О Гай! Я имела в виду не старого Тиберия, а молодого.
  -- Гемелла? Да наши головы сразу слетят с плеч, если что-нибудь случится с внуком цезаря! Это невозможно! - Калигула в отчаянии схватился за голову.
  -- А к чему убивать Гемелла? Есть вещи пострашней яда и удавки.
  -- Что ты уже задумала, моя звездочка?
  -- Эти пока только неокрепшая мысль, мне еще надо поразмыслить над ней. Давай отыграем свадьбу. Затянувшийся визит моего отца путает все планы.
  -- Как же ты заставишь отца вернуться, если, похоже, Тиберий не хочет отпускать его, - недоверчиво произнес Калигула.
  -- Заболеет Кальпурния. Заболеет тяжело, бывают же неожиданные болезни, - хитро посмотрела Юния, - но, после приезда поправится, отыграем свадьбу, а затем я уже не стану затягивать месть. С ней надо кончать быстрей, потом на это уже не останется времени. Тебе по душе мой план?
  -- Я восхищен! - откровенно заявил Гай. - Так и сделаем, Ливия оставила мне в наследство ларец. Там и яды, и противоядия. Подберем для твоей мачехи и то, и другое.
   После обсуждения всех деталей, они хотели присоединиться к пирующим, но, оказалось, что все уже разошлись по своим кубикулам. Полутемный триклиний освещал единственный светильник. Юния подняла брошенную в сердцах Домицием лиру.
  -- Вот, неуемный! - сказала она, настраивая инструмент. - Ты не представляешь, как ужаснулись гости Ливиллы, когда он запел. Немногие тогда присутствовали на вашем состязании. Все еле сдерживали смех.
  -- А как тебе Друзилла? Много причинила беспокойства?
  -- О нет, скорее наоборот. Она хотела оттенить меня, оставить в одиночестве, завладев всеобщим вниманием, да не успела. Ей пришлось самой молчать и слушать. Агенобарб был мне хорошим союзником на вечер. Тебе известно, что Друзилла влюблена в Фабия Персика? Она не сводила весь вечер с него глаз, они куда-то уединялись. Ручаюсь, они уже в объятиях друг друга.
   Калигула кивнул, прислушиваясь к едва слышной мелодии, которая сбегала с пальцев Юнии, трогавшей струны.
  -- А ты пела?
  -- О да! Мне стало стыдно за Агенобарба, устроившего этот кошмар из-за меня, и я исполнила свою любимую песнь Сафо, чтоб хоть как-то загладить впечатление. Любовь к тебе переполняла меня.
  -- Повтори ее для меня, я слышал твой чудный голос лишь однажды в Саллюстиевых садах. Для меня было большой неожиданностью, что он настолько красив, - Гай умоляюще сложил руки.
  -- Мы всех перебудим, Сапожок. Может, подождем до утра.
  -- Еще чего, - фыркнул Калигула. - Мне и дела нет ни до кого. К тому же вряд ли мои сестры сейчас спят.
   Юния сильней провела по струнам, мелодия полилась громче, и она запела. Глядя в глаза Гая, она признавалась ему в своей прекрасной сильной любви, песнь, точно река, лилась из ее уст, наполняя весь дом. Он, потрясенный красотой, молча внимал, сердце его часто билось от нахлынувших чувств, счастье переполняло все существо, счастье от близости любимой. Спев последний куплет, она без сил упала в его объятия, и он сильно прижал ее к себе, гладя белокурые кудри. Но их молчание неожиданно нарушили громкие аплодисменты, Юния и Гай обернулись. У порога, откинув затканный серебром тяжелый занавес, стояли Домиций с растрепанной рыжей бородой, Ливилла с Виницием, Фабий Персик, из-за их спин блестели злые глаза черноволосой Друзиллы.
   Юния с достоинством поднялась с ложа.
  -- Я прошу прощения, что разбудила всех в столь неурочный час, - щеки ее покрыла легкая краска стыда.
  -- О, нет, божественная! - вскричал Агенобарб, теребя свою бороду.
  -- Нам было радостно услышать твой чудный голос, - ласково сказал Персик, почтительно кланяясь.
  -- О, моя Юния, скорее всего ты не увидела б никого, если бы всем пришлось не по нраву, - возразила Ливилла, - ты не должна стыдится, что растревожила дом. Смотри, даже рабы собрались послушать твой дивный голос.
  -- Предлагаю продолжить нашу трапезу, все разошлись, потому что ушла ты, божественная, - сказал Домиций, - надеюсь, хозяева нас поддержат.
  -- О, да! С радостью, - произнес Виниций. Он дал знак рабам.
   Челядь кинулась исполнять приказ. Ложа застелили новыми покрывалами, побрызгали благовония, рассыпали розовые лепестки, пирующих облачили в надушенные синфесисы. Кравчии принесли пузатые амфоры с вином, подали первую закуску: сыр, хлеб, маслины, жирные устрицы, затейливо уложенные на огромном блюде, вареные и жареные овощи.
   На сцене появились мимы в масках Венеры и Адониса. Прелестные юные девушки изображали нимф из свиты богини любви.
   Пиршество возобновилось, появились заспанный Лициний, обрадованный возможности продолжить пьянку, и Ганимед в обнимку с танцовщицей. Она, гордая вниманием красавца Лепида, присела рядом с ним на ложе, получив благосклонный взгляд хозяйки.
  
  
   XXVII
  
  
   Всемогущий префект претория был в ярости. Неуправляемый Домиций Агенобарб скрылся из-под домашнего ареста. Утром ему донесли, что он гостит в загородном доме Ливиллы. Макрон уже подготовил приказ преторианцам доставить его обратно в Рим. Что он теперь запоет, этот рыжий Аполлон? Едва ли Агриппинилла станет заступаться за него. Энния уже вторую неделю старается утешить ее, но безуспешно. Ссора супругов затянулась, к тому же сестру наследника съедает мысль, что он не на шутку влюбился в ненавистную ей Юнию. Весь Рим потешается над Домицием, а тому все равно. Отвергнутая Агриппинилла совсем не выходит из дома, принимая лишь Эннию. Вчера Невия поведала Макрону, что Агриппинилла ждет ребенка. Это лишь увеличило ее страдания.
   Злость Сертория улеглась, уступив место громкому смеху, стоило лишь вспомнить злополучное состязание на пиру у Домиция, когда тот имел глупость вызвать Калигулу в надежде расположить недосягаемую Клавдиллу. Агриппинилла даже не появилась, наблюдая в потайное отверстие за происходящим в триклинии, синяки еще не зажили на ее лице от мощных ударов драгоценного супруга.
   Макрон с женой были приглашены. Враги старались не злить друг друга, к тому же Домиций, находясь под следствием, зависел от милостей префекта претория.
   Такого удовольствия даже боги не видывали. Префект опять рассмеялся, вспомнив шутку, что разыграл Калигула. Вошедшая Энния с удивлением посмотрела на мужа.
  -- Мой Невий, что так рассмешило тебя? - спросила она, ласково погладив его по седым волосам.
  -- Все не могу забыть состязание Мидаса с Аполлоном.
  -- О, Невий! Как ты можешь напоминать мне о позоре моей подруги? - притворно возмутилась Энния, сама не сдержав улыбки. - Признаться, подобного Рим больше не увидит.
   Они, перебивая друга, принялись вспоминать много раз пересказанные подробности.
  
   В назначенный час собрался весь цвет римской знати. Самонадеянный Агенобарб пригласил всех. Множество высокородных патрициев в белоснежных тогах с пурпурными каймами делились новостями, степенно прогуливаясь по разноцветному мозаичному полу огромного светлого атриума, расписанному прелестными фресками. Матроны, благоухая дивными ароматами, собрались в кружок около фонтана в перистиле, делясь последними сплетнями и выставляя на показ замысловато украшенные прически, дивные наряды из дорогих тканей, хвастались обилием прекрасных драгоценностей.
   Когда пригласили в огромный триклиний, все поразились красоте убранства зала: роскошные ложа, покрытые драгоценными покрывалами, золотая посуда, украшенная дивной резьбой, пол, скрывшийся под лепестками экзотических цветков. Переменам и разнообразию блюд не переставали удивляться, медленно осушая чаши с тонким дорогим вином. Агенобарб не поскупился, потратив сумму, на которую можно было купить дом. Напротив лож пирующих находилась небольшая овальная сцена, перевитая множеством цветочных гирлянд, ее было видно с любого уголка зала. Пока не началось состязание, взоры присутствующих услаждали балетом искусные танцоры.
   Все ожидали прибытия Гая Цезаря и Юнии Клавдиллы. Они, видимо, не спешили, потому что номенклатор доложил об их приезде лишь после начала пиршества. Это был тонко рассчитанный шаг. Домиций уже порядком изнервничался, считая, что Калигула не принял вызова и не разрешит Юнии посетить его дом.
   Все застыли при появлении прекрасной александрийки. Многие видели ее впервые и были поражены ее совершенной красотой. Она зашла в простой белоснежной палле с капюшоном, скрывающей ее от пят до макушки, матроны разочарованно смотрели, наслышанные о роскоши ее нарядов. Но легким движением Клавдилла скинула паллу на руки подбежавшему рабу, и все, не сдержавшись, издали крик изумления. На девушке красовался наряд, достойный Клеопатры. Ее ведь называют же в Риме александрийской девчонкой!
   Только Юния с ее совершенной фигурой могла позволить себе такую вольность в одежде. Красную короткую тунику покрывало гофрированное прозрачное платье с высокими разрезами, перехваченное изогнутым книзу золотым поясом с египетскими символами, рукава с бахромой не скрывали тонких изящных рук, унизанных золотыми браслетами. Белокурые локоны прически закрывали лоб и плечи, а в волосах сверкала прекрасная диадема из бирюзы, лазурита и золота, ее концы крепились на затылке двумя шнурами с кисточками. Диадему обвивала массивная золотая кобра, ее голова с раздутым капюшоном поднималась над серединой лба.
   Все жадно пожирали девушку глазами: женщины, беснуясь в бессильной зависти, мужчины, охваченные огнем желания. Тайно влюбленный в нее Макрон и не скрывающий этого Агенобарб были жестоко уязвлены в самое сердце. Никогда еще этот жалкий комок плоти в груди не сжимался так судорожно, остановившись, казалось, навсегда.
   Гай представлял Юлия Цезаря, красная туника с птеригами, золоченый панцирь с фалерами в виде солнц, кожаные сандалии, короткий плащ легионера, меч на поясе и лавровый венок триумфатора. Мощный Калигула на своих тонких ногах с огромными ступнями совсем не смотрелся рядом с божественной красавицей. Но она любила только его! Любила, не замечая никого вокруг, его недостатки казались ей достоинствами, она вся дышала этой любовью, жила только ей. Но и развратный Калигула, к удивлению многих, не отходил от невесты ни на шаг, нежно держа за руку, обращаясь так бережно, будто она вся сделана из тонкого стекла.
   Преодолев замешательство, Домиций кинулся к новоприбывшим и лично отвел их на почетные места. Музыка зазвучала громче, рабы зажгли еще светильники с благовониями, потому что ночь уже спустилась на Вечный город.
   Присутствующие мужчины не спускали глаз с Клавдиллы, поднимали чаши за ее здравие, казалось, они совершают ей возлияние, как самой Венере. Жены без конца одергивали мужей, в бешенстве шепча им на ухо колкости. Юния Клавдилла праздновала свой триумф. Такого Рим еще не видывал.
   Наконец, Агенобарб подал знак к началу состязания. Все уже изрядно выпили, поэтому принялись громко подбадривать хозяина. Домиций торжественно встал, слегка покачнувшись, отставил чашу.
  -- Гай Юлий Цезарь! - торжественно объявил он во всю мощь своей глотки. - Принял ли ты мой вызов?
  -- О да! - не менее торжественно провозгласил Калигула, поднимаясь во весь рост.
  -- Посвятим же наше состязание богам Аполлону и Венере, а несравненная Юния Клавдилла пусть рассудит по справедливости и одарит победившего, - сказал Домиций. - Предлагаю выбрать еще двух судей из присутствующих здесь высокородных патрициев.
   Множество рук потянулись к верху. Все захотели быть судиями этого необычного состязания. После колебаний выбор пал на старого Гая Помпония Грецина - ставленника Тиберия, бывшего друга Овидия, и сенатора Агриппу, тонкого ценителя искусства. Судьям поставили солиумы с резными черепаховыми спинками, инкрустированными серебром и цветными камнями, с массивными ручками и на высоких резных ножках в форме химер. Юния торжественно заняла центральный солиум. Жребий решил, что первым выступает Агенобарб. Его вызвали на сцену.
   Он уже успел облачиться в белоснежную тогу с золотой каймой и венок из золотых лавровых листьев, изображая Аполлона, с рыжей бородой, завитой крупными кольцами на манер персидских властителей. В руках он сжимал изогнутую лиру, перевитую желтыми лентами. Фигура его была величественна, но и в то же время комична. Зная нрав Агенобарба, вечно неопрятного и неизысканного, все диву давались, как изменила его любовь.
   Первым побуждением присутствующих, когда запел Домиций под собственный неумелый аккомпанемент, было заткнуть уши, настолько громко он ревел. Видимо, он решил, что чем сильнее он будет напрягать голосовые связки, тем лучше получится. Пирующие просто не знали, куда деваться, неудержимый хохот рвался наружу, но, зная вспыльчивость непредсказуемого Агенобарба, никто не смел даже улыбнуться. Сама Юния, точно мраморная статуя сидела, не шевелясь, ей приходилось тяжелее всех под пристальным взором Домиция, прикованным к ее лицу, а обижать его своим смехом не хотелось. Гней пел от души, долго расписывая красоту возлюбленной, прелести ее тонкого стана с такими вольностями, что Клавдилла постоянно краснела. Когда он закончил, все с облегчением перевели дух.
   И на сцену выступил Калигула. Ни для кого не было тайной, что его певческие таланты гораздо скромнее ораторских. Поэтому тихие вздохи послышались отовсюду, предвидя худшее. Он провел пальцами по струнам и запел. Все замерли от удивления, насколько красив был его голос. Некоторые даже привстали, изумляясь. Песнь лилась, переворачивая души, проникая в тайные уголки, вызывая все хорошее и доброе. Матроны утирали невольные слезинки газовыми шалями. Сам некрасивый Калигула даже преобразился, тайные стороны его души, казалось, открылись слушателям. Лишь Юния задумчиво сидела, никаких эмоций не отразилось на ее прекрасном лице. Но этого не видел никто. Все, охваченные неизведанным волнением, устремили свои взоры на певца.
   Едва песнь затихла, зал взорвался бурными аплодисментами, выкрики одобрения неслись со всех сторон, требуя награды Гаю Цезарю. Судьи встали с кресел огласить решение. Старый Агриппа в волнении закашлялся. Тогда взял слово Помпоний Грецин, величественный седовласый старец.
  -- Сиятельные гости! - обратился он. - Мы единогласно присуждаем победу Гаю Юлию Цезарю, пусть его прекрасная Клеопатра преподнесет ему награду. Давайте совершим возлияние Венере и Аполлону, благосклонным к сегодняшнему победителю!
  -- Пусть подойдет ко мне победитель! - звонко сказала Клавдилла. Она сняла с пальца драгоценный рубиновый перстень. Калигула спустился к ней со сцены и встал рядом.
   И тут случилось неожиданное. Из-за занавесей сбоку сцены показался актер в маске Аполлона. Он-то и подошел к Юнии, она торжественно поблагодарила его за прекрасную песнь и преподнесла награду. Все, остолбенев, молча наблюдали. Судьи в изумлении попятились.
  -- Что это значит? - спросил Агриппа.
  -- А это значит то, что достойный римлянин должен проявлять свои таланты не на глупых состязаниях певцов, а применять их на благо Империи. Наследник престола Римской империи, империи, властвующей над миром, - не певец, рядящийся в маски. Предоставим же петь тому, кто нашел в этом жизненное призвание. Поблагодарим Мнестера, порадовавшего нас своим искусством!
   Голос Юнии звучал торжественно и серьезно, никто из судей, и даже сам Агенобарб, не решились возразить ей. Жидкие хлопки переросли в овацию Мнестеру, который снял маску, и высоко поднял руку с сияющим рубином.
   Агенобарб подошел к Юнии.
  -- Прости, моя божественная. Я и вправду недостоин петь пред твоими прекрасными очами. Ты дала мне хороший урок. Но я клянусь златокудрой Венерой, что когда-нибудь завоюю твое уважение и любовь.
   Юния усмехнулась...
  
  -- Да, я лично слышала, что он так ей и сказал, - произнесла Энния, - "завоюю любовь". А она лишь смеялась. На что он надеется? Они с Калигулой выставили его на смех! Гай просто открывал на сцене рот, а за него пел Мнестер. Агенобарб кротко сносит насмешки и по сей день.
  -- Он сбежал из-под домашнего ареста и помчался к Ливилле, где гостит Юния, - сообщил Макрон. - Это уже слишком. Я послал отряд преторианцев доставить его обратно. Может, это охладит его пыл.
  -- Бедняжка Агриппинилла!
  -- Пусть просит у Тиберия развод. С ее красотой и богатством долго одна не засидится, - прокомментировал Макрон восклицание жены.
  -- Я собиралась к ней!
  -- А я подумал, что мы сможем вместе провести этот солнечный денек. Все важные дела я уже решил, а остальные подождут, - Невий умоляюще посмотрел на жену, и она засияла от удовольствия. Давно она не видела мужа таким ласковым и нежным. Наконец-то он окончательно простил ее давнюю измену. Больше она не будет столь глупа или... неосторожна!
   В этот момент номенклатор доложил о Кассии Лонгине. Энния и Макрон удивленно переглянулись.
  -- Проводи его в таблиний. Я сейчас подойду.
   Невий и Кассий были мало знакомы между собой, изредка встречаясь на званых обедах. Высокородный патриций, сенатор консульского звания, Лонгин презирал сына раба Макрона. И префект прекрасно это знал. Луций едва с ним здоровался, избегал пожатия рук и разговора в общей компании. К тому же его репутации честного, порядочного человека претило всякое общение с префектом претория, славившимся неразборчивостью в средствах, жестокостью и циничностью взглядов. И вот теперь Луций Кассий Лонгин в доме Гнея Невия Сертория Макрона.
   Префект застал его рассматривающим столик для игры в кости из туи марокканского Атласа. Кассий был очень привлекательным молодым человеком, его вьющиеся пепельные волосы были собраны сзади в хвост на старомодный патрицианский манер, такую прическу до сих пор носили Тиберий, да еще старые Агриппа и Аррунций.
  -- Приветствую тебя, благородный Кассий! - с легкой усмешкой сказал Макрон, делая ударение на слове "благородный". - Какое дело привело тебя в мой дом?
  -- Приветствую тебя, Невий Серторий! - ответил Кассий. - Ты увлекаешься запретной игрой?
   Глаза Макрона заблестели.
  -- Да, мне нравится. Я совсем недавно приобрел себе этот столик.
   - Он великолепен! Никогда не видел ничего подобного, - восхищенно произнес Лонгин, наклоняясь и прищуривая голубые близорукие глаза.
   На круглой поверхности столика с приподнятыми золотыми краями искусный мастер изобразил фараона Египта на колеснице рядом с царицей в рогатом венце. Каждая мелочь в облике и одежде фигурок была тщательно прорисована, в высоком уборе властителя сияли маленькие драгоценные камни. Стремительный бег белоснежных коней, казалось, не смогут сдержать даже вогнутые края столика. Макрон осторожно коснулся лика царицы своими грубыми короткими пальцами, роскошным одеянием она напомнила ему Юнию на состязании у Домиция. Всмотревшись, он даже уловил сходство в лице, обращенном профилем к фараону. Макрон глубоко вздохнул и обернулся к гостю.
  -- Не хочешь сыграть? - предложил Кассий. - Не могу удержаться от соблазна.
   Макрон махнул рукой и сел в катедру, жестом пригласив гостя занять место напротив. Префект чувствовал, что Кассий не решается начать серьезный разговор, но делать самому первый шаг не хотелось, тем более что Лонгин слыл в Риме весьма счастливым в игре.
   Озадаченная Энния, тайком через час заглянув за занавесь таблиния, удивилась, увидев азартно кидающих кости игроков. Когда подошла к концу игра, Макрону нехотя пришлось объявить себя побежденным.
  -- Нет повода для расстройства, мой Невий, - сказал Кассий. - Мы можем начать заново.
  -- Выпьем вина, мой Кассий, - предложил Макрон. - И продолжим, клянусь Фортуной, сейчас твоему кошельку не поздоровится. Я готов к бою, к тому же царица благоволит ко мне.
   Он нежно погладил огромной ладонью фигурку с тонкой талией. Мучительно на миг сжалось сердце, прикоснуться бы сейчас к волосам Юнии, такой далекой.
   Рабы подали закуску и чаши с вином. Совершив возлияние своенравной Фортуне, они выпили.
  -- Я закажу себе золотую статую Фортуны, стоящую на драгоценном столике для игры в кости. Эта игра достойна этой богини. Клянусь принести ей роскошную жертву, если она позволит мне на этот раз выиграть у тебя, - стукнув кулаком по столу так, что подлетели чаши, сказал Макрон.
   Кассий заулыбался. Префект претория поймал себя на мысли, что это его грубые манеры вызвали усмешку у утонченного патриция. "Разряженный петушок", - с досадой подумал он.
   Они, обильно подлив в чаши вина, принялись за следующую партию. В волнении Макрон раскраснелся, пот градом катился по лицу, он ослабил завязки туники и без конца потирал ладонью волосатую грудь. Лицо Кассия оставалось непроницаемым, поза все такой же натянутой и прямой, когда ему три раза подряд кости показали "Venus". Префект свирепел, кулаки его сжимались, сминая золотой кубок с бабками, но капризная Фортуна отвернулась от него окончательно. Canis!
   Энния за занавесью с интересом наблюдала за мужем, она никогда не видела его таким. Глаза Макрона сверкали грозным блеском, будто он командовал войсками в сражении. Его зычный бас гремел по всему дому, заставляя со страхом переглядываться притихших, забытых клиентов в атриуме. Тихого голоса Кассия было почти не слышно, гость начал уже поддаваться из уважения к хозяину, но Макрон громко негодовал, требуя честной игры. Выбрасывая на гладкую поверхность кости, он в волнении бил себя по ляжкам, крича: "Все! Рубикон перейден!"
   Выпитое вино дало о себе знать. Кассий наконец расслабился, рабы переодели его в тонкий синфесис, унесли тогу, залитую вином. Макрон, поднимая тяжелую чашу, без конца расплескивал ее, не обращая внимания, что Кассий с ужасом наблюдает, как падают красные капли на его одежду. Но, выпив, он уже на правах друга хозяина распоряжался его рабами. Энния злорадно наблюдала, как под властью Бахуса его манеры утратили утонченность и изысканность, он громко хохотал солдатским шуточкам Невия, сам выдавая порою такие вещи, что девушка краснела.
   Опустошив уже пятый кувшин, они принялись обсуждать своих жен и чужих, сплетничая не хуже старых матрон. Энния с ужасом узнала, что она по ночам храпит, а у Друзиллы кривые ноги, которые она искусно прячет под длинными одеяниями. Тут дражайший супруг опять открыл рот, чтобы поведать очередной ее недостаток, и она не выдержала, решительно откинув тяжелый малиновый занавес, представ разъяренной фурией перед мужчинами.
  -- Напились пьяные! - сказала она, уперев руки в бока. - Вы сидите здесь уже битых пять часов, клиенты дожидаются тебя, Невий Серторий.
  -- Приветствую тебя, Энния Невия! - заплетающимся языкам проговорил Кассий Лонгин, попытавшись подняться, путаясь в просторном синфесисе. Его идеальная прическа имела теперь довольно жалкий вид, волосы растрепались, с кончика длинного хвоста капало вино.
   Энния не выдержала и рассмеялась. Макрон грубовато притянул ее к себе и усадил на колени.
  -- Любит меня, - пьяно хихикнул он, подмигивая Кассию. - Подари поцелуй, моя птичка!
   Энния с притворным гневом отбивалась от страстных объятий мужа.
  -- Весь Рим обсуждает, что вы до сих пор не спите вместе после ее измены с Витией. Поздравляю, что все решилось миром! - пьяно заметил Луций.
   Супруги неприязненно поморщились.
  -- Былое кануло в Лету, - сказал Макрон. - К чему ворошить прошлое?
  -- О, да! Это моя жизнь с Друзиллой сейчас у всех на устах. Я знаю, что она изменяет мне. А я так люблю ее! Я все дал ей, чтобы она была счастлива! Драгоценные одежды, новые рабы, любой понравившийся дом! Я готов сдувать пылинки с ее сандалий, только б она улыбалась мне. А она... она предает меня!
   Макрону один из рабов-соглядатаев уже докладывал, что Друзилла любезничала у Калигулы в атриуме с Фабием Персиком, и они вместе гостят у Ливиллы за городом уже несколько дней. Но он не стал ничего сообщать Кассию.
  -- Я не хочу обсуждать ваши отношения с сестрой Калигулы! - произнес Макрон. Энния тем временем соскользнула с его колен и удалилась распорядиться насчет обеда и проверить список приглашенных, а заодно отдать приказ собрать спортулы для клиентов, напрасно прождавших в атриуме.
  -- Я пришел к тебе по важному делу, - наконец решился Лонгин. - И действительно, не обсуждать мою супругу. Тебе, должно быть, известно, что Лелий Бальб обвинил Акунцию в оскорблении величия. Я хочу свидетельствовать перед сенатом, что она невиновна. Это честная, порядочная матрона не запятнала себя никаким позорным деянием. Народный трибун Юний Отон поддерживает меня. Акунция когда-то очень помогла моей матери, я чувствую себя обязанным вернуть старый долг.
  -- Ты глупец! - закричал Макрон. - Как ты можешь спасти ту, что уже мертва? Думаешь, Бальб выпустит из лап свою добычу? Она богата, и ее состояние пополнит императорскую казну! А четверть получит обвинитель! Цезарь лично дал предписание сенату. Я ничего не могу поделать при всей моей власти! Твои глупые понятия о чести сейчас весьма опасны! Хочешь оказаться с Акунцией вместе? Любой доноситель, подслушав твои изменнические слова, упрячет тебя в Туллиеву тюрьму. Даже Домиций теперь под домашним арестом, а ведь гордая Агриппинилла на коленях умоляла отпустить его! И чего добилась она? Позорный скандал на весь Рим. Да Лелий Бальб после твоего выступления перед сенатом сразу донесет на тебя, чтоб получить еще четверть и твоего состояния! Возвращайся лучше в Капую и прихвати свою супругу! Ты, наверное, забыл, что женился на шлюхе, потерявшей девственность от кровосмешения с собственным братом!
   Онемевший Кассий смотрел на Макрона широко открытыми глазами. По- прежнему, не говоря не слова, схватил полную чашу еще неразбавленного вина и, давясь и расплескивая, осушил всю до капли. Мутным взглядом он глянул на Сертория и проговорил:
  -- Сыну раба не присущи понятия о чести и благородном долге истинных патрициев. Ты и не сможешь этого постичь, ибо рабство у тебя в крови, ты унаследовал его от матери-рабыни.
   Макрон побагровел, огромные кулаки его сжались, казалось, он вот-вот ударит Кассия Лонгина. Но голова того неожиданно свесилась на грудь, и он заснул, безвольно распластавшись на столике.
   Макрон тяжело вздохнул, выглянул из таблиния и сделал знак управляющему. Тот почтительно приблизился.
  -- Собери, - он указал на бабки из расписной слоновой кости, - и вместе со столиком отправь домой к Луцию Кассию Лонгину. Когда этот господин проснется, предоставь ему мои лучшие носилки и рабов для сопровождения. И передай мой приказ номенклатору - для него меня никогда нет дома.
   Вошедшая вслед за управляющим Энния схватилась за голову - эти безделушки стоят несметных богатств! Столик из туи обошелся в миллион сестерциев! Но, посмотрев на хмурое лицо супруга, промолчала.
   - Я еще покажу этим гордым патрициям, кто я таков! - зловеще проговорил Макрон. - Много голов полетит, едва Гай Цезарь придет к власти. Умоются кровью те, кого не достал старый Тиберий!
   Энния торжествующе молчала. Она подошла, обняла огромную седую голову мужа и прижалась губами к жесткой колючей щеке.
  -- Я люблю тебя, мой Макрон!
  
  
  
   XXVIII
  
   Кальпурния медленно угасала. Мертвенная бледность покрыла ее некогда румяные щеки, густая пелена сгустилась над замутненными болезнью глазами, на губах выступала белая пена. Юния в темной тоге с влажным лоскутом сидела все время рядом и вытирала эту пену. Мачеха бредила, когда начинался жар, металась по кровати, обильно выступал пот.
  -- Марк! Марк, где ты? - все время звала она. - Почему тебя нет рядом? Я не вижу тебя!
   Юния все также молча, усилием укладывала ее на место, поправляя сбившиеся простыни. Силан должен был вернуться завтра, срочный курьер привез с Капри ответ, что он немедленно выезжает. Кальпурнии болела уже пять дней. Занемогла она неожиданно, отведав фиников, привезенных из Египта. Юния, едва вернувшись, сразу уложила ее в кровать, обложив грелками, меняя теплые на ледяные. Жар и озноб чередовались каждый час. Началась обильная рвота. Гемма и Хлоя сбились с ног, меняя белье, Паллант следил, чтобы нежный бульон готовился из свежих цыплят и тщательно процеживался, никакой другой пищи желудок больной не принимал. Гай Цезарь прислал дворцового врача. Но ничего не помогало, состояние только ухудшалось, Кальпурния сильно похудела, щеки впали, руки покрылись темными пятнами, из цветущей пышной красавицы она превратилась в старую развалину. В доме воцарились тишина и печаль. Рабам было приказано сменить светлые одежды на темные, Паллант готовил похороны. Новоявленные клиенты и знакомые выражали соболезнование. Объявили, что свадьба откладывается.
   Но никто в Риме не догадывался, что лишь два человека в доме радуются этим грустным событиям, те, кто это подстроил.
   Днем Юния изображала убитую горем падчерицу, а по ночам, тайком, они с Калигулой предавались наслаждениям, или у нее в покоях, или убегая тайком в лупанар Лары Варус. Клавдилла выдавала себя за Квинта Юния, вновь переодеваясь мужчиной. Они попадали в переделки в ночных тавернах, грабили случайных прохожих, избивали и сбрасывали их в канаву, поджигали дома. "Разведчики" - так гордо именовали они себя. В компанию входили два известных гладиатора, которым после запрещения Тиберием публичных зрелищ некуда было применять свое умение, актер Апеллес, кое-кто из преторианцев, и новое лицо - возничий Евтих. Его Калигула особенно приблизил к себе, доверив уход за Инцитатом. Конь обещал быть лучшим на скачках, к тому же Евтих выступал за "зеленых", а Калигула являлся их горячим приверженцем. Субура стала их вторым домом, каждый закоулок был знаком, самое грязное заведение почтено вниманием.
   Вернувшийся Силан не отходил от постели больной супруги, отлучаясь лишь на заседания в курию. Он приобретал все больший вес в Риме, благодаря тонкому уму, неожиданно открывшимся ораторским способностям и благоволению цезаря.
   Болезнь неожиданно стала отступать, состояние Кальпурнии понемногу улучшалось. Она изредка вставала и бледной тенью бродила по перистилю, присаживаясь у фонтана и любуясь игрой диковинных рыб. На щеки возвращался румянец, фигура приобретала пышность.
   Свадебные торжества, отложенные ранее на месяц из-за отъезда Силана на Капри, приближались, теперь ничто не могло этому помешать. Старый Тиберий слал письма с Капри "сиятельным отцам сенаторам", дело Акунции завершилось, несчастную матрону осудили, и восхищенный ораторскими способностями Лелия Бальба, сенат предложил наградить обвинителя. Но неожиданно этому воспрепятствовал народный трибун Юний Отон. И сенаторы теперь с интересом наблюдали за разгоревшейся меж ними борьбой, обсуждая в банях, кто из них одержит победу.
   Неутомимый Домиций без счета тратил сестерции, посылая Юнии роскошные цветы каждый день, Агриппинилла уехала в Анций, ее гордость и любовь были растоптаны окончательно, когда ей передали слова супруга. В ответ на поздравления друзей, когда все узнали, что Агриппинилла ждет ребенка, он воскликнул, что ее обрюхатил Макрон, когда та на коленях вымаливала у того милости. Весь Рим пребывал в возмущении.
   Клавдилла поражалась его настойчивости в безнадежном деле, ему грозила ссылка за разврат с собственной сестрой, а он даже и не пытался защищаться, пользуясь, что Энния упросила Макрона отложить дело на неопределенный срок и выпустить врага из-под ареста.
   Калигула рассказал ей, что после того как преторианцы взяли его под стражу в доме Ливиллы, он попытался сбежать на пути в Рим, ему, знатному римлянину, претила мысль въезжать под стражей на глазах плебеев. Он пришпорил упряжку, понесся вскачь по Аппиевой дороге и с разгону, нарочно со злости подхлестнув коней, задавил крестьянского мальчика, игравшего на обочине. "Что ж, плебеи плодовиты, - заметила Юния, - нарожают еще".
   Кассий Лонгин последовал совету Макрона и вернулся в Капую, оставив в Риме Друзиллу. Она наслаждалась свободой, приглашая по ночам к себе Фабия Персика. На форуме ходили всевозможные сплетни об их распущенности.
   Рим жил ожиданием небывалых свадебных торжеств. Храмы форума чистили, мыли, сгоняли жертвенных животных. Каждый в Риме перед сном упоминал в молитве Гая Цезаря и его прекрасную невесту, желая им счастья и любви. Везде, где бы ни появлялись нареченные, раздавались приветственные крики, и огромная толпа сопровождала их по городу. Множество клиентов осаждало дом Силана в надежде на милости могущественного сенатора, на обеды стекалось такое количество приглашенных, что триклиний пришлось срочно расширять. Достраивались и дома для многочисленных рабов, Паллант приобретал все новых и новых работников: искусных поваров, лучших танцовщиц, актеров, садовников для загородных домов, служанок, рослых носильщиков. Каждое утро с Велабра на нескольких телегах доставлялась всевозможная снедь. Из Остии подвозились изысканные яства с разных концов империи.
   Силан выкупил рядом дома, принялся перестраивать дом Ливии, делая настоящий дворец. Тиберий нашел в его лице надежную опору в сенаторских прениях, без конца заваливая письмами с указаниями. Макрон ежедневно обсуждал с ним разные дела, всякий раз ища повод встретиться с Клавдиллой. Он выжидал, лелея свои планы. Энния помирилась с Юнией, попросив прощения за вздорные слова, но никто ничего не забыл.
   Клавдилла каждый день совершала прогулки или с подругами, или с Гаем Цезарем. Каждый ее выезд привлекал толпы праздношатающихся. Кортеж Клавдиллы теперь составлялся из избранных рабов: тут были и курьеры, и выездные лакеи, и вестники, прокладывающие путь. Прекрасные молодые рабы-египтяне с изящно завитыми волосами составляли почетную стражу. Все племена, подчиненные империи, имели своих представителей в толпе рабов, окружающих носилки: здесь в качестве носильщиков были рослые каппадокийцы или сирийцы, сбоку либурны, державшие подножки, - варвары с берегов Дуная, впереди курьеры из нумидийцев с кожей цвета черного дерева, этот матово-черный цвет красиво оттенял висевшие на груди серебряные таблички с именем Юнии Клавдиллы. Вскоре, однако, Юния заменила серебро золотом.
   Римские матроны с ума сходили от зависти, наблюдая за прекрасной Клавдиллой, в окружении знакомых прогуливающейся то по ювелирным лавкам форума, скупая украшения без подсчета золотых, то выбирающей драгоценные ткани и благовония, то слушающей вечерние чтения и новости с ростральной трибуны, держа за руку жениха. Многие пытались подражать ей, стремясь превзойти в роскоши, иногда какая-нибудь римская матрона уводила с собой на прогулку всю домашнюю челядь, стремясь пустить пыль в глаза обилием рабов. Мужья залазили в огромные долги, оплачивая счета жен. В Риме точно все сошли с ума, говорили только о Юнии и Калигуле, где их видели, что они делали, в каком роскошном наряде появлялась невеста наследника, какие украшения были на ней. Каждый шаг был под надзором любопытных глаз. Поэтому все чаще Юния задергивала плотные шторы носилок, избегала шумных улиц, и предпочитала прогулки в закрытом Палатинском саду в обществе близкого круга друзей.
   Вот и сегодня Юния вдвоем с Гаем нежились в прохладе под раскидистой тенью платана в Палатинском саду. Молоденькая рабыня медленно махала огромным индийским опахалом, расписанном павлинами.
  -- Послезавтра наша свадьба! - лениво потягиваясь, заметила девушка. - Вчера на форуме только и толковали, что о бесплатном хлебе и монетах. Тиберий так и не ответил на твою просьбу устроить праздничные игры?
   Калигула отрицательно мотнул головой, раскинувшись на зеленой траве, он мечтательно молчал, поглаживая округлое бедро Юнии под легкой туникой.
  -- Я мечтаю увидеть состязания колесниц, скачки в Большом цирке, - сказала Юния. - Хочу увидеть искусство Мнестера и Аппелеса в величественном театре Помпея, а не на домашней сцене. Мне хочется посмотреть, как рекой льется кровь гладиаторов на арену, как дикие звери терзают беззащитные жертвы. Рим забыл, когда последний раз наслаждался подобными зрелищами.
   Калигула нагнулся к ее уху и горячо зашептал, озираясь вокруг.
  -- Милая, едва я стану принцепсом, ты увидишь такое, отчего захватит дух у самого придирчивого знатока. Если захочешь, для тебя я буду устраивать зрелища хоть каждый день. Все, что пожелает моя любовь, будет брошено к ее ногам.
   Юния счастливо рассмеялась.
  -- Ничто в мире не разлучит нас, - сказала она. - Я благодарна богам, что они помогли нам найти друг друга. Кровь свадебных жертв рекой польется на торжествах. Какие планы на сегодняшний вечер?
   - Я приду к тебе под утро. Сегодня первый день празднеств арвальских братьев, состоится жертвоприношение за плодородие полей. Будут присутствовать все члены коллегии. А после нашей свадьбы на Капитолии мы приносим жертву великому Юпитеру, и я должен ввести в братство нового члена вместо умершего Луция Сальвия Отона. Угадай, кто кандидат?
  -- Не знаю.
  -- Твой отец! Тиберий дал указание.
  -- Чем мой отец так расположил его к себе? - голос Юнии был полон недоумения. - А мне нельзя там быть тоже?
  -- Нет, любимая. Это сугубо мужское дело. Женское присутствие не допустимо, и не вздумай разыгрывать трюк с переодеванием.
  -- Я не глупа, и не стану делать то, что тебя может разозлить. Я приму предложение Ливиллы отобедать и вернусь домой ждать тебя.
   Калигула знаком приказал рабыне удалиться.
  -- Кальпурния уже здорова? - спросил он.
  -- О, да! Ест за троих, - ответила Юния. - Лекарства из ларца Ливии просто творят чудеса. Быть на пороге царства мертвых и вернуться к живым! Надо же, - продолжала язвить она. - Ливия, видно, была величайшей целительницей.
  -- Что ж, после нашей свадьбы она вернется к Плутону, - сказал Гай.
  -- О, там ее не успеют заждаться.
   И девушка опять рассмеялась.
   Майское солнце стояло в зените, щедро даря тепло. Благоухали дивные цветы, пели птицы. Все было так безмятежно спокойно. Молодые люди, обнявшись, заснули. Рабыня вернулась, и принялась обмахивать их огромным веером.
  
  
   XXIX
  
   Юнию встречала Кальпурния. Едва девушка ступила в вестибюль, она кинулась к ней навстречу.
  -- Дочка, где ты так долго пропадала?
   Отношения их изменились. Теперь мачеха с почтением относилась к падчерице, выказывая искренне расположение. Благодарность переполняла ее, после того, как она узнала, что Юния безотлучно сидела около ее постели, преданно ухаживая во время болезни. Но она не догадывалась, что лоскуток, которым падчерица ей вытирала пену на губах, был пропитан вначале слабым раствором яда, львиную дозу которого она подсыпала в финики, а затем - противоядием, что воскресило ее постепенно к жизни. Узнав это, вряд ли Кальпурния была бы так благодарна заботливой падчерице. Но смертный приговор был произнесен, только чуть отстрочен. Юния уже не нуждалась в союзнике, тем более, что отец, неожиданно разбогатевший лишь по причине того, что она понравилась Тиберию, теперь исполнял любую ее прихоть, закрывая на все глаза. А сама Клавдилла тайно готовила почву для женитьбы Силана на молодой Эмилии, сестре красавчика Ганимеда.
  -- Я гуляла с Гаем Цезарем в Палатинском саду, - ответила девушка, улыбаясь. - Чудный май выдался в этом году! Солнце такое ласковое, что мы немного поспали на зеленой траве, нежась в его теплых лучах.
  -- Привезли твое свадебное одеяние. Ты должна взглянуть, примерить! О Венера, оно так прекрасно!
  -- Приятная неожиданность! Я думала, оно будет готово завтра! А что сегодня на обед? Я проголодалась, пусть Хлоя принесет чего-нибудь вкусненького.
   Они прошли через осциум, где толпились клиенты в ожидании своей очереди. У многих в руках были таблички, по которым они повторяли приветственную речь или содержание прошения. С Юнией почтительно здоровались. Приветливо улыбаясь, она прошла в таблиний к отцу. Но комната была пуста, лишь мраморные головы взирали на нее с полок. Клавдилла усмехнулась, проскользнула за колоннами перистиля и тихо заглянула за тяжелые, расшитые золотом шторы ойкоса. Отец мирно спал. Глядя на его добродушное лицо, ей припомнилось, как когда-то он укорял ее, что живет за чужой счет, досадуя на то, что в Риме не нужен никому, что имя Юниев забыто, был против брака с Сапожком и посмел угрожать ей смертью за непослушание. Злоба исказила ее красивое лицо, ладони сжались в кулаки. Как все переменилось! Теперь он и не вспоминает о своих "унижениях", а его влиянию в сенате, огромному богатству можно позавидовать. Он даже забыл о возмущениях по поводу ужасной репутации жениха.
   В этот момент Силан открыл глаза. Лицо дочери мгновенно приняло приветливое выражение, сонный отец не успел ничего заметить.
  -- А, дочка! Приветствую тебя, красавица! Как прогулка?
  -- Прекрасно, - улыбнулась Юния. - Мы разоспались на свежем воздухе, и я только что вернулась. Кальпурния сказала, что доставили мой свадебный наряд, я шла смотреть, но решила по пути проведать, как идет у тебя работа. Вижу, ты трудишься очень усердно. В осциуме толпится человек сто, не меньше.
  -- Пусть их, устал. Сегодняшняя речь в сенате утомила меня, к тому же я готовил ее целую ночь. Дебаты были долгими, но под конец большинство приняло мою сторону. Мои оппоненты остались в жалком меньшинстве.
   Юния в ужасе всплеснула руками.
  -- О нет, отец! Не продолжай! Мне неинтересно! Глядя на твой безмятежный сон, я просто вспомнила, как когда-то ты жаловался, что в Риме никому не нужен и хотел вернуться в Александрию. А я сказала, что ты еще будешь прятаться за шторами ойкоса от докучливых посетителей. Припоминаешь?
   Силан поморщился и, воздев руки к верху, с пафосом произнес:
  -- О, боги! Как я заблуждался! Я не хочу в Александрию! Я люблю Рим!
   Обернувшись, он увидел, что Юния уже исчезла. Со вздохом он не спеша поднялся, протер влажным лоскутом лицо и отправился в таблиний принимать клиентов.
   Клавдилла, как вихрь, ворвалась в комнату.
  -- Где мой наряд, Кальпурния? Скорей показывай!
  -- Вот он, дочка!
  -- О боги! - воскликнула Юния в восхищении.
   На кровати была разложена белоснежная тончайшая туника, рядом причудливо украшенный пояс, который надлежало в день свадьбы завязать геркулесовым узлом, яркие сандалии из тонкой цветной кожи, и подвенечная мантия желто-красного цвета. В лучах заходящего солнца драгоценные нити горели ярким огнем. Юния осторожно, будто боясь обжечься, погладила ткань ладонью.
  -- Это самое роскошное, самое прекрасное одеяние, что я видела. Я так счастлива, что выхожу замуж. Более десяти лет я ждала этого чудесного дня. И боги смилостивились надо мной, сделав детскую мечту явью. Наши жертвы во славу богов превзойдут все, что им когда-либо приносили.
   Кальпурния ласково погладила ее по голове. Юния с трудом сдержалась, чтобы не отшатнуться.
  -- Что ты? Еще месяц назад ты с удовольствием вырвала бы клок, чем проявить ласку, - все же не удержалась она, но стараясь унять возмущение и сказать как можно спокойнее.
  -- Я никогда раньше не думала, что мы сможем поладить. Ты всегда отталкивала меня, мое прошлое рабыни было тебе ненавистно, но ведь я обычный человек из плоти и крови, как и ты, как и Силан. Я не виновата, что судьба уготовила мне такой путь. Я не знала ни отца, ни матери, мне приходилось терпеть побои и издевательства, но боги сжалились, и я встретила Марка Юния.
   Юния отвернулась, чтобы эта женщина не смогла увидеть маску бешенства на ее лице. Ей захотелось крикнуть, чтобы она не смела равнять себя с высокородными патрициями. Мать Юнии принадлежала к знатному роду, безропотно последовала в ссылку за Силаном в Египет, там родила Юнию, но даже не успела услышать крик новорожденной, узнать дочь или сын, как безжалостные парки перерезали нить ее жизни. Скоро, совсем скоро Клавдилла отомстит ей за все и признается Кальпурнии, кто отправил ее в царство Аида.
  -- Хочешь примерить? - спросила мачеха.
   Юния заколебалась, разглядывая мантию. Но потом тряхнула кудрями.
  -- Нет, надену только на свадьбу. Боги, как он прекрасен!
  -- Гай Цезарь заказывал его самому искусному мастеру в Риме. Мантию и пояс вышивали в тайне. Их принесли, завернув от чужих взоров, кроме меня и тебя никто в доме не видел, - рассказала Кальпурния.
  -- Я думала, отец проявил усердие в подготовке свадьбы.
  -- О нет, Силан разговаривал с Гаем Цезарем, но тот запретил ему вмешиваться и даже помогать деньгами. Все за счет императорской казны. Марк рассказывал, что Тиберий часто усмехался, получая счета о расходах на свадьбу. Цезарь расспрашивал подробно о тебе, Силан превозносил твою красоту, грацию, ум, но стоило Тиберию обмолвиться, что вы знакомы, Силана едва не хватил удар. Ты напомнила цезарю первую, дорогую сердцу жену, с которой Август разлучил его и даже запретил встречаться. Юний был польщен, узнав, что он подарил тебе драгоценный перстень.
   Юния посмотрела на свою руку, огромный изумруд искрился темным блеском в угасающих лучах. Интересно, дошло ли до Силана, почему его возвели в сенаторы и пожаловали таким богатством. Вряд ли он это понял, как и то, что все эти рудники в Испании, земли в провинциях ранее принадлежали казненным за оскорбление величия. Ей неожиданно показалось, что кровавый отблеск мелькнул в зеленом камне, она вздрогнула и поспешно опустила руку, испуганная зловещим предзнаменованием.
   Но дурные мысли быстро исчезли из хорошенькой головки, когда номенклатор доложил, что прибыли госпожи Ливилла и Друзилла. Юния велела проводить их в перистиль, подать финикийского вина, сладостей и преподнести цветы. Гемме она вручила две золотые булавки для волос с опалами и приказала вставить в цветы для подарка девушкам. Едва Клавдилле Хлоя закончила укладывать волосы, как номенклатор сообщил о приходе Эннии Невии и Эмилии Лепиды. Юния заулыбалась, приятно, что весь цвет римской красоты собирается у нее дома. С Эмилией она была не знакома, Силан прервал переговоры с родителями девушки относительно помолвки, стоило Юнии воспротивиться его разводу с Кальпурнией. Однако Клавдилла через Ганимеда внушила им надежду на возможно скорый брак. Старые патриции были рады замужеству дочери даже с тем, кто годился ей в отцы, ведь за Эмилией было незначительное приданое, к тому же дочь Силана выходила за наследника императора. Саму Эмилию, одну из признанных римских красавиц, это не смущало, скорее наоборот, ей льстило, что она станет родственницей знаменитой Клавдиллы и самого Гая Цезаря. Она безжалостно разорвала любовную переписку с братом Виниция, который боготворил ее, и которому ранее обещала руку и сердце. Сегодня она упросила Эннию Невию ввести ее в дом Силанов.
   Блистая роскошью нарядов, драгоценностями и, наконец, своей вызывающей красотой, девушки сидели тесным кружком у фонтана, ожидая хозяйку, пили вино из маленьких серебряных чаш и беззаботно смеялись, обсуждая римские сплетни, принесенные с форума. Красивые египтяне-рабы, совсем недавно приобретенные Силаном за бешеные деньги для прислуживания в триклинии, поднесли четыре букета. Восторгу девушек не было предела, когда каждая обнаружила в цветах золотую булавку для волос с драгоценным камнем. Появилась Юния в белоснежной тунике с затейливым золотым поясом, ее точеные плечи окутывала облачком прозрачная муслиновая шаль с тонкой золотой греческой каймой. Белокурые локоны, обрамляя нежный овал лица, были расчесаны на пробор и поддерживались золотой диадемой, а сзади затянуты в продолговатый греческий узел. Руки и шея опутаны тончайшей сеткой золотых цепочек. Единственное исключение было сделано для изумруда Тиберия, с ним, как с талисманом, Юния не расставалась.
   Девушки разом обернулись к ней. Ливилла смотрела с доброй улыбкой, Друзилла и Энния - с ревнивой оценкой, а молоденькая Эмилия с робостью. Глаза Друзиллы зло сузились, она глянула на Невию. Та, поймав ее взгляд, раздраженно махнула рукой. Блеск роскоши не затмил изысканную простоту.
   Клавдилла приветливо раскланялась с подругами. Девушки разом затараторили, благодаря за чудные подарки. Юния обратилась к Эмилии.
  -- Рада видеть тебя в своем доме. Я много наслышана о твоей красоте, но не ожидала, что она настолько ослепительна.
   Эмилия, польщенная, зарделась. Теперь Энния метнула взгляд Друзилле. Она умна, эта Клавдилла, расточая похвалы будущей мачехе, которая моложе ее на несколько лет. Бледненькое личико Эмилии явно проигрывало в сравнении с изысканностью черт лица Юнии. Ливилла взяла ее под руку.
  -- Мы собираемся посетить общественные бани. В женской половине поэтесса Марция Корнелия собирается устроить чтение своих стихов. Она - восходящая звезда римской поэзии. Среди женщин так мало талантливых поэтесс, к тому же только мужчины-поэты осмеливаются устраивать публичные чтения, но одна знатная покровительница искусств уговорила ее отбросить стеснение.
  -- О, я надеюсь получить огромное удовольствие, - промурлыкала томно Энния, - но только от купания, а не от доморощенных стишков.
  -- Наша подруга далека от искусства, - с извиняющею улыбкой сказала Ливилла. - Однако согласилась пойти с нами, я же очень люблю поэзию. Эмилия тоже. А что до Друзиллы, то она послушает лишь только затем, чтобы при очередном любовном объяснении вставить подходящую цитату.
   Все рассмеялись, а на щеках Друзиллы зарделся румянец.
  -- Кстати, поддерживаю Невию, я тоже не в восторге от нынешних слащавых поэтов, - заметила Юния, - я не признаю никакой лирики, кроме творчества моей излюбленной Сафо и Овидия. С удовольствием цитирую едкие эпиграммы Горация. Гомер для меня слишком тяжеловесен, не поклонница. Поэтому мы с Эннием насладимся купанием и душистыми благовониями, а вы можете слушать вашу Марцию. А Друзилла потом изобразит нам, как будет происходить ее любовное свидание, навеянное творчеством восходящей звезды поэзии.
   Друзилла опять покраснела, затеребив по привычке браслеты. Ливилла и Энния звонко рассмеялись, одна Эмилия по-прежнему молчала, робея в обществе изысканных красавиц.
   На выходе Друзилла тихонько остановила Юнию.
  -- Скажи мне, дорого ли твой отец заплатил за того египтянина? - и она указала на красивого юношу с вьющимися до плеч кудрями, он выделялся из всех рабов, стоящих у стены в ожидании приказов, тонкими изящными чертами лица, рослой мускулистой фигурой и ровными ногами. "Потекли слюнки у кошки на молоко", - подумала про себя Юния и сказала:
  -- Неважно, сколько стоил этот презренный раб, он теперь твой, моя Друзилла.
   Она просто остолбенела - такой раб стоил тысячи сестерциев, неожиданная щедрость Юнии потрясла ее. А Юния тем временем дала знак Палланту.
  -- Отправь египтянина в дом госпожи Друзиллы.
  -- Но твой отец..., - попытался возразить управляющий.
   Юния хлестнула его по лицу.
  -- Не смей мне перечить, презренный раб, - тихо сказала она. - Я - здесь полновластная хозяйка. Отправляйся на кухню, где получишь двадцать плетей. - Она подозвала дюжих охранников. - Отдашь ключи от кухни и кладовых Кальпурнии, она подберет нового управляющего. А ты отправишься на полевые работы.
   Паллант в ужасе заломил руки, запричитал, бросился ниц перед госпожой, преграждая ей путь. Она спокойно наступила ему на спину и направилась к выходу. Потрясенная Друзилла молча последовала за ней.
  -- Сегодня же вечером египтянин будет у тебя, - ласково сказал ей Юния, будто и не было этой безобразной сцены. - Это второй раз, когда он перечит мне, в первый я его просто предупредила по-доброму.
   Ливилла, Энния и Эмилия уже расположились в роскошных носилках с инкрустацией из черепаховых панцирей с золотым изображением Венеры, любимой богини Юнии. Носилки надежно покоились на мощных плечах восьмерых рослых сирийцев. Либурны помогли Клавдилле и Друзилле подняться, придерживая подножки. Две чернокожие рабыни огромного роста пристроились идти рядом, держа широкие опахала из множества павлиньих перьев. Курьеры, быстроногие мизики с цветом кожи черного дерева, устремились вперед расчищать дорогу на тесных римских улицах, громко выкрикивая имя госпожи Юнии Клавдиллы.
  
  
   XXX
  
  
   В доме Ливии царило смятение. Жестокая расправа с Паллантом напугала всю челядь. Гемма сбивчиво жаловалась Кальпурнии на кухне. Слезы текли из ее больших глаз, все слуги любили управляющего, он был добр к ним, никогда не доносил хозяевам и не наказывал по пустякам. То, что он был любителем выпить хозяйского вина, челядью держалось в тайне, потому что управляющий щедро всех оделял остатками роскошных обедов. Кальпурния молча слушала Гемму, раздумывая, как поступить. Она тоже благоволила Палланту, наблюдая, как он экономно и мудро распоряжается хозяйством, с умом распределяя между рабами обязанности по дому и саду. Все было чисто и опрятно, повара старались на славу, только управляющий мог со вкусом приготовить подарки гостям и клиентом, оделив каждого согласно его положению. Конечно, со стороны Клавдиллы это была необдуманная жестокость. Найти хорошего, честного управляющего можно не на каждом рынке рабов. Кальпурния не знала, как поступить. Юния с каждым днем чувствовала себя все увереннее в роли хозяйки большого дома, не нуждаясь в ее услугах, Силан же только сорил деньгами направо налево, наслаждаясь свалившемся с неба огромным богатством. Кроме дел империи его теперь не занимало ничто, получив доступ к власти, благодаря предстоящему замужеству дочери и благоволению Тиберия, который сделал его своей правой рукой в сенате, он наверстывал упущенное за годы забвения в Александрии. Теперь Юний и пальцем не шевельнет, а возражать дочери и подавно не станет.
   Кальпурния вздохнула и отправилась на поиски Палланта. Несчастный маленький толстенький человек сидел в дальней темной кладовой на сыром полу и горько рыдал, причитая на родном греческом языке. Кальпурния никогда не славилась добрым сердцем, но теперь, побыв на пороге смерти, она переменилась, ее тронули страдания неповинного пожилого человека, которому злой рок уготовил рабскую долю. Ей так были знакомы перемены настроений капризных хозяев, сколько слез в молодости пролила она сама, залечивая ссадины от побоев. Она опустилась рядом и ласково погладила его пухлую руку. Паллант испуганно дернулся.
  -- Не бойся, - тихо сказала Кальпурния. - Я сама прежде испытывала на себе злые превратности судьбы. Тебе, наверное, известно, что в молодости я была рабыней. Я поговорю с Силаном, попрошу, чтоб он сделал тебя своим вольноотпущенником, и ты смог уехать в Грецию, на свою родину.
   Паллант поднял осунувшееся лицо, в его печальных глазах засветился луч надежды, но тут же пропал.
  -- Я принадлежу госпоже Юнии Клавдилле. Она разозлится, госпожа Кальпурния, если ты пойдешь наперекор ее воле, - голос его звучал глухо. - Спасибо за твою доброту.
  -- Я скажу ей, что ты не выдержал двадцати плетей и умер. Думаю, Марк Юний поставит свою печать под документом о твоей свободе. Он никогда не отличался злым нравом. Сейчас он работает в таблинии, я пойду к нему, а ты прекрати лить слезы и отправляйся собирать вещи. Я выделю тебе денег, у меня есть сбережения, и ты успеешь уехать до возвращения Клавдиллы.
   Грузный Паллант кинулся на колени перед Кальпурнией и принялся целовать ей ноги. В кладовую заглянула Гемма.
  -- Госпожа, твой супруг спрашивал о тебе. Он в ждет в таблинии, кто-то из прислуги уже сообщил ему о происшествии с Паллантом.
   Кальпурия отстранила управляющего.
  -- Гемма, побудь с ним. Я узнаю, в каком настроении Силан и как ему все преподнесли.
   Она решительным шагом направилась в таблиний. Марк Юний был не один, сенатор Агриппа заехал к нему обсудить указание цезаря относительно повышения налога на аренду общественных земель. Они громко спорили.
   Кальпурния заглянула за занавесь.
  -- Мой Юний, ты звал меня?
  -- Да, Кальпурния. Подожди в ойкосе.
   Он был добром расположении духа, когда присоединился к ней.
  -- Как ты сегодня чувствуешь себя, моя ненаглядная? - спросил он, погладив ее волосы.
  -- Прекрасно, болезнь уже забылась, румянец на щеках стал настоящим, - пошутила она.
  -- Скажи, управляющий уже получил свои двадцать плетей?
  -- Нет, - твердо ответила Кальпурния. - Я не хочу наказывать его. Он не заслужил столь сурового обращения, лишь потому, что пытался сберечь твои деньги, Марк Юний. Твоей дочери пришла в голову блажь подарить сестре Калигулы раба-египтянина, которого ты купил позавчера за десять тысяч сестерциев. Паллант попытался возразить ей.
  -- Это не его дело, - отрезал Силан. - Юния вольна в своих поступках.
  -- Но ты согласен, что жестоко и несправедливо наказывать управляющего?
  -- Наверное, да. Дело можно было ограничить и пятью плетьми. Не обязательно лишать дом порядочного управляющего. Но пусть распоряжается, как ей вздумается, а ты пока заменишь его.
  -- Силан, пожалуйста, я прошу тебя, - в волнении Кальпурния ухватила край его тоги, слезы заблестели на ее глазах. - Позволь мне привести в действие свой план, я уже подала надежду этому несчастному.
  -- Не плачь только, а скажи, что предлагаешь. Сама знаешь, я редко наказываю своих рабов.
  -- Отпусти его на волю, я дам ему денег добраться до Греции, а Юнии скажем, что он умер, не выдержав наказания.
  -- Риск не велик, - ответил Силан. - Поступай, как хочешь, я согласен. Через час я выдам документ с печатью, и пусть Паллант отправляется на все четыре стороны. Только я против, чтоб он брал мое имя, пусть лучше именуется Кальпурний.
   Кальпурния счастливо вздохнула, поцеловала мужа и отправилась в кладовую утешать страдальца.
   К вечеру Паллант с документом и вещами отправился пешком по Латинской дороге, покидая проклятый рабский Рим, где провел долгие тридцать лет. Он без устали славил богиню Феронию, покровительницу вольноотпущенников, придумывая благодарственные обеты. Гемма собрала ему в дорогу еды, Кальпурния вручила небольшую сумму денег, но достаточную, чтобы он добрался до Греции и смог обосноваться свободным человеком. Паллант шел бодрым шагом, и, удаляясь от дома Ливии, дышал все свободнее, осознавая, что низменное существование раба окончилось, наступило время счастливой жизни, он сможет купить себе небольшой домик и завести семью.
   Вечером он плотно поужинал, осушив несколько чаш разбавленного вина, и заснул на постоялом дворе. Удар ножом в сердце прервал его многострадальную жизнь во время сладкого сна о свободе. А грабитель убежал, радуясь невероятной удаче, жадно подсчитывая на ходу звонкие ассы и денарии и перекинув через плечо мешок с жалкими пожитками неосторожного простака. Ферония не вняла обетам Палланта.
   Юния же, когда ей доложили, что управляющий умер, не выдержав побоев, лишь равнодушно пожала плечами и не промолвила ни слова. Кальпурния, сообщившая ей поздно вечером эту новость, была не далека от истины, ибо как раз в этот момент, грабитель, держа наготове отточенный нож, влезал в беззаботно распахнутое окно комнаты на постоялом дворе.
  
  
  
   XXXI
  
  
   Клавдиллу разбудило легкое поглаживание по щеке. Она приоткрыла сонный глазок и увидела Гая.
  -- Salve! - ласково сказала она, потягиваясь. - Ты давно здесь?
  -- Довольно долго любуюсь своей несравненной красавицей! Ты спишь, как ребенок, что-то бессвязно лепечешь и без конца крутишься.
   Юния рассмеялась.
  -- Как прошло собрание коллегии?
  -- Как всегда закончившись беспробудным пьянством. Павел был великолепен. Он привел к Статилию потрясающих танцовщиц, все просто обезумели, к тому же подозреваю, что Корвин в вино подмешал мирриса, - Калигула томно закатил глаза.
  -- Ты мне изменил? - хитро прищурившись, спросила Юния.
  -- Нет, - ответ его прозвучал твердо. - Завтра наша свадьба, я не хотел портить себе впечатление, овладев потным телом какой-то девки из лупанара. Друзья уже смеются надо мной, никто не понимает, как я могу отказываться от гетер, с которыми до встречи с тобой проводил все ночи. А уж мои связи с замужними матронами были на устах у всех римских сплетников. По моей вине даже было несколько разводов, сам цезарь пытался меня обуздать. Но это удалось лишь тебе, моя звездочка!
  -- Сними тогу, ложись ко мне ближе! - прошептала Юния, обняв его, - я безумно хочу тебя! Завтра все между нами станет законным, давай же насладимся сегодня в последний раз запретным.
   Гая не надо было долго упрашивать. Скинув одежды, он резко овладел девушкой, заставив ее кричать от боли, боли наслаждения. Юния едва сдержалась, чтобы не исцарапать ему спину. Затем сама с яростью дикой кошки набросилась на него, и теперь уже он испытал мощный оргазм. Успокоившись, они перешли к нежным неторопливым ласкам и поцелуям, пока, наконец, желание не проснулось вновь, и на этот раз своими громкими стонами они подняли на ноги половину рабов.
  -- Скажи, любимая, готов ли твой свадебный наряд? - спросил Гай, когда она, утомившись, уложила свою головку с непокорными кудрями ему на грудь.
  -- Он прекрасен, милый, я никогда не видела подобной красоты!
  -- Он был заказан лучшему мастеру в Риме. Я до смерти запугал этого жалкого плебея, и он изготовил их десяток. Выбрав наилучший, я остальные сжег на его глазах, но он остался доволен, потому что денег, что я ему заплатил, хватило бы на двадцать таких заказов. И знаешь, чего я сейчас безумно хочу?
  -- Пока не догадываюсь, - сказала Юния.
  -- Я хочу тебя в этом наряде!
  -- Нет! - в панике вскричала Юния, резко отодвинувшись и прикрыв наготу простыней. - Мне не успеют к вечеру сшить новый, я знаю, как ты обращаешься с одеждой.
   Калигула расхохотался:
  -- Что ж, оставлю свою затею до завтра. Ты волнуешься?
  -- Безумно, милый. Весь Рим соберется на торжества. Раньше мне казалось, что день этот никогда не наступит, а теперь - уже завтра, осталось пережить ночь.
  -- Я удивлен, что Друзилла и Энния Невия будут в числе подружек невесты. Смотрю, ты совсем приручила их.
   Юния придвинулась ближе к нему.
  -- Вчера я подарила Друзилле раба, - вкрадчиво произнесла она. - Он ей весьма приглянулся. Наверное, она уже насладилась его обществом после бань. Мы вчера чудно провели время. Престарелая поэтесса Марция устраивала чтение своих любовных стишков. Из нас одна Ливилла слушала с глубоким почтением эту несусветную глупость, почтенные матроны тоже с восторгом аплодировали. Мы же вначале просто тихо шикали и посмеивались, но после нескольких чаш вина принялись цитировать вслед за поэтессой ее наиболее напыщенные фразы, разбирая их по косточкам и громко хохоча, затем Энния торжественно встала в позу, подражая Марции, и принялась ее копировать. Матроны, которые смотрели на все это с неодобрением, под конец сами развеселились, и чтения провалились. Право, они того стоили. В жизни не слыхала такой глупости и напыщенности! Затем собирались еще прогуляться, но я уснула прямо в носилках. Ты уже разбудил меня.
  -- Признаться, я сам не выспался. Но у меня еще есть свободное время, и я посплю в твоем доме.
   Он принялся устраиваться поудобнее на широкой кровати.
  -- Гай, я приду позже, сейчас мне надо поговорить с отцом. Спи спокойно, мой любимый, тебе никто не будет мешать, а к твоему пробуждению будет готова теплая ванна, тога и еда.
  -- Спасибо, моя звездочка. Сегодня вечером я устраиваю обед для друзей, что-то вроде прощания со свободной жизнью, вчера Фабий и Статилий выманили у меня обещание.
   Юния пожала плечами и ушла за ширму для переодевания, ей не хотелось, чтобы Калигула заметил хитрый блеск ее глаз. Когда раздался его мощный храп, она выскользнула из кубикулы и прошла в таблиний.
   Спешно начертив стилем несколько слов, она велела Пантеру отнести таблички в дом Ливиллы, дать ей прочесть, затем Друзилле и Эннии Невии. И лишь потом направилась в кубикулу Кальпурнии.
   Мачеха сидела перед зеркалом, Хлоя делала ей прическу. Увидев падчерицу, она приветливо улыбнулась.
  -- Приветствую тебя, моя красавица! Готовишься к свадьбе?
  -- Всем занимается мой Гай, мне не о чем беспокоиться. Сегодня вечером подружки соберутся у меня, мы посвятим ларам мои одежды, принесем жертвы и до утра будем веселиться в моих покоях, затем они облачат меня в свадебные одежды, и станем ждать приезда жениха.
  -- Ты даже не волнуешься? - удивилась Кальпурния. - Помню, перед своей свадьбой я сходила с ума от волнения.
  -- Да ну, - фыркнула Юния. Ей совсем не хотелось делиться с мачехой своими переживаниями. - К тому же вы с Силаном заключали коэмпцию, а Сапожок сразу объявил о конфарреации.
  -- Твоему отцу и мне это не совсем по нраву, - сказала Кальпурния. - Представляешь, какие трудности могут возникнуть с разводом?
  -- Разводом? - возмущенно переспросила Юния. - Не говори при мне этого слова, наш брак еще много лет назад заключили сами боги, предназначив нас с рождения друг другу. Только смерть разлучит нас с Гаем. Заключив коэмпцию, как обычные плебеи, мы оскорбим богов, и они отвернутся от нас. Но я зашла не затем, чтобы обсудить нашу свадьбу, а попросить тебя распорядиться насчет обеда, теперь, пока мы не найдем нового управляющего, мне придется в таких вопросах обращаться к тебе.
  -- Насколько я знаю, Силан сегодня велел разослать тьму приглашений едва ли всем сиятельным сенаторам.
  -- Пусть занимают триклиний, мы прекрасно расположимся и в моих покоях, прикажешь накрыть стол в апельсиновой комнате. Друзилла любит различные паштеты со сдобным хлебом, Ливилла предпочитает утку, вымоченную в родосском вине, Энния Невия фаршированных голубей и устриц. Вина подашь лучшего финикийского, самой старой выдержки, какое удастся купить, и не вздумай жалеть денег. За подарками я отправлюсь сама, не сидится дома. Вели приготовить мои закрытые носилки, те, что отделаны слоновой костью с позолотой, и пусть Хлоя сопровождает меня. И, самое главное, Гай заснул в моей кубикуле, к его пробуждению должна быть готова парадная тога, легкая закуска и охлажденное вино.
   Отдав распоряжения, Юния вышла. Кальпурния покачала головой, печально вздохнув.
  -- Иди, Хлоя, готовься к выезду госпожи, пришли Гемму или Пексею, пусть доведут до ума мою прическу, - сказала она. - И передай Пантеру приказания госпожи. Лучше, чтобы носилки были готовы в срок.
   Хлоя убежала. Юнию она застала склонившейся над Гаем Цезарем. Клавдилла ласково гладила его рыжие волосы, время от времени нежно целуя его. В своей красоте она была подобна богине Луны, навестившей своего возлюбленного, спящего вечным сном. Хлое пришло на ум это сравнение, но, оглядев длинные волосатые ноги Калигулы с огромными ступнями, ей подумалось, что возлюбленный Луны все-таки был прекрасным юношей. Как может госпожа с ее восхитительной красотой так самозабвенно и преданно любить некрасивого и отталкивающего Калигулу?
   Хлоя расчесала Юнии ее непокорные кудри, стянув их сзади в продолговатый греческий узел и закрепив спереди золотой диадемой с изумрудами. Затем искусной рукой подвела сурьмой брови, удлинила тонкой кистью разрез глаз и провела ярким кармином по губам. Клавдилла выбрала светло-зеленую тунику без рукавов, а сверху изумрудную паллу из тончайшего муслина. Придирчиво посмотревшись в зеркало, она осталась довольна, велела принести новые серьги, ожерелье и браслеты с крупными смарагдами, нанизала на тонкие пальцы множество колец.
   Хлоя пошла за ней следом, захватив опахало из павлиньих перьев.
   Толпившиеся в атриуме клиенты Силана почтительно приветствовали госпожу, расточая ей дифирамбы. Юния приветливо со всеми поздоровалась, но, не отвечая ни на какие просьбы, прошла мимо к своим носилкам. Дюжие каппадокийцы легко подхватили их на свои мощные плечи, курьер устремился вперед расчищать дорогу. Пантер пошел рядом с госпожой в ожидании приказов.
  -- Хлоя, мне жарко, - капризно сказала Клавдилла. - Маши сильней, руки у тебя слабые, смотри, отправлю в деревню пасти священных птиц Юноны. Пантер, вначале мы посетим лупанар Лары Варус.
   Хлоя вздрогнула. Что может быть общего у госпожи и известной на весь Рим сводней? Но Пантера не удивил этот приказ, он знал, что его госпожа была там частой гостьей.
   Жара стояла страшная, казалось, солнце застыло в мертвой точке. Юния видела, как падают на тесных улицах люди, изможденные, не в силах передвигаться. Неожиданно и Хлоя, идущая рядом, покачнулась и, не успев удержаться, сползла на камни мостовой. Пантер, бросившийся поднимать ее, был остановлен громким окриком Клавдиллы.
  -- Возьми опахало и замени ее! Пусть лежит, очнется, сама дойдет домой!
   Несчастную Хлою оставили посреди улицы, но Юния могла не волноваться за ее безопасность, потому что на груди рабыни висела табличка с именем хозяйки, вряд ли кто-либо мог решиться причинить вред собственности невесты наследника императора.
   Главная Субура, не взирая на изнуряющий зной, кипела жизнью. Мелкие торговцы, разложив нехитрый товар на земле, предлагали его прохожим, цирюльники зазывали клиентов, из открытых дверей многочисленных кабаков на улицу выползал густой смрад. Юния без конца подносила к носу флакон с благовониями. Миновав Туррис Мамилия, битком забитую разным сбродом бродяг, фокусников, грязных бородатых философов, они наконец вступили на викус Патрициев, где в конце располагался бывший сенаторский дворец, а ныне известный на весь Рим лупанар Лары Варус.
   Знакомый египтянин управляющий почтительно приветствовал частую клиентку и проводил Юнию в богато украшенный атриум лупанара. Лара без промедления вышла встретить гостью. Клавдилла присела около фонтана в катедру, услужливо поставленную рабыней.
  -- Приветствую тебя, прекрасная Юния! - пышная Лара почтительно приблизилась, распространяя едкий аромат цветочных духов.
  -- Salve, Лара Варус, - ответила Клавдилла.
  -- Госпожа желает выпить вина и отведать легких закусок?
  -- От вина не откажусь, пусть только подадут несладкое и побольше разбавят водой.
   Лара хлопнула в ладоши, раб поднес хрустальную чашу. Юния жадно сделала глоток.
  -- О боги! Как жарко на улице, - сказала она. - Но я приехала не отдыхать в твоем дворце наслаждений, Лара. Скажи, не рискуя навлечь ничей гнев, мой жених сегодня велел прислать тебе к вечеру в его дом лучших танцовщиц?
  -- Да, - ответила Лара, покусывая губы. Она уже испугалась, не понимая к чему клонит эта знатная госпожа. - Его раб Ботер был сегодня у меня. Я передала Гаю Цезарю, что как раз вчера приобрела новых рабынь - гречанок, финикиек и египтянок. Они прекрасно обучены искусству любви, я заплатила немалую цену торговцу.
  -- Отлично, Лара, - произнесла Юния, после недолгого раздумья. - Но твои новые рабыни останутся при тебе, вместо них ты пошлешь других, когда Ботер явится за ними к ночи.
   Лара удивленно посмотрела на нее. Что на уме у этой молодой красавицы?
  -- Я и мои подруги под видом танцовщиц отправимся во дворец к Калигуле, но ты должна соответственно одеть нас, приготовить парики и нанести грим, так, чтобы нас не смогли узнать. Я думаю, что с этой ролью мы справимся лучше, чем твои самые опытные гетеры. Ручаюсь, никто не заскучает на прощальном обеде Гая Цезаря. Жди нас ко времени, когда зажигают огонь, но, помни, Лара, - голос Юнии зазвучал угрожающе, - никто не должен ничего знать. Тебе известно - на что я способна, а если нет, то лучше этого никогда не узнать.
   Лара Варус поспешно кивнула.
  -- Все будет готово, госпожа, я распоряжусь.
   Поблагодарив за вино и оставив Ларе мешочек с динариями, Юния гордо удалилась.
   Пантеру она приказала доставить ее на форум к базилике Эмилия.
   Форум в это время дня, не смотря на жару, кипел жизнью. Неторопливо прогуливались вечные праздношатающиеся, в надежде обрести новые связи и останавливающие каждого знакомого поболтать о пустяках. Каждые полчаса объявляли новости из курии, очередные судебные дела, тяжбы меж родственниками, разводы. Квириты с любопытством толпились около ростр, слушая, нетерпеливо перебивая, требуя подробностей, громко обсуждали каждое событие, ни один пустяк не был обойден вниманием. Бродячий философ в грязной тоге, весь обросший бородой громко кричал в толпу, взобравшись на самодельное возвышение, зеваки внимали, кто открыв рот, кто грубо возражая. Около пьедесталов прекрасных мраморных статуй ютились торговцы, зорко охраняя свой товар, фокусники заставляли обезьянок выпрашивать ассы, и нахальные животные лезли прямо за пояс к зазевавшимся прохожим. Бродячие мимы показывали свое искусство неподалеку от гробницы Ромула из черного мрамора и двумя львами на страже. Перегрины, обступив мраморный, обитый золоченой бронзой, Мильный столб Августа, громко подсчитывали расстояние от Рима до своей родины.
   До Юнии, передвигавшейся в закрытых носилках по Священной дороге, доносились обрывки разговоров о завтрашней свадьбе, римляне гудели, возбужденные предстоящим празднеством. Клавдилла и сама толком не знала порядка церемонии, Калигула искусно умалчивал основные моменты, желая сделать для нее сюрприз, отец тоже безмолвствовал. Но девушку временами охватывало сильное волнение, предчувствие чего-то великого и замечательного. Только бы утренние ауспиции дали благоприятный результат! Откладывать свадьбу уже не было возможным, если б не отъезд отца на Капри, они были бы женаты уже месяц.
   В базилике Эмилия она была частой гостьей. Это роскошное мраморное здание с портиком и большим залом внутри с прохладной тенью от толстых колонн в два этажа служило любимым местом для совершения торговых операций и прогулок. Многие патриции проводили здесь время, спасаясь от зноя. Юнию останавливали, поздравляя с завтрашним событием, она с ласковой улыбкой приветствовала всех, отвечая и знакомым и неизвестным, приглашая всех на церемонию. Но на остальные расспросы отмалчивалась, улыбаясь своей таинственной усмешкой.
   Ювелир Аквиллий почтительно встретил ее, откинул синий занавес, приглашая в лавку. В маленьком помещении было тесно и темно, небольшой светильник скудно тлел в углу, золотые украшения, разложенные в беспорядке на столе, тускло мерцали в неровном свете. Аквиллий уже не стремился выставлять на показ свои творения, клиентов у него было множество среди римской знати, он считался лучшим искусником в своем деле. Даже украшения его учеников расходились по огромным ценам, и никто, кроме него, не смог бы лучше понять замысел требовательного клиента, принесшего заказ. Аквиллий схватывал идеи на лету, улучшал, дорабатывал, не оставляя никого недовольным. Юния была его самой любимой заказчицей, чьей редкой красотой он любовался, украшая ее своими бесценными творениями. Любая, казалось бы, невозможная, прихоть девушки исполнялась, даже если над заказом приходилось сидеть днями и ночами, но старик никому не доверял, не желая, чтобы руки учеников касались того, что будет носить божественная Юния.
  -- Приветствую, госпожа Юния Клавдилла! Твой заказ уже ожидает.
  -- Приветствую тебя, Аквиллий! У меня для тебя еще новый. Он сложен, но нужен к вечеру. Успеешь?
  -- Для меня нет ничего невозможного.
   Ювелир усадил госпожу в мягкую катедру, раб подал чашу с прохладительным. Юния жадно отпила и отставила в сторону. Аквиллий разложил перед ней три прекрасных ожерелья из жемчужин с затейливыми золотыми застежками в форме раковин. Клавдилла залюбовалась.
  -- Отлично, Аквиллий! Ты превзошел самого себя.
   Она выложила мешочек с золотыми.
  -- А теперь слушай внимательно! - она склонилась к его уху. - К вечеру ты должен изготовить четыре одинаковых гарнитура и отправить в лупанар Лары Варус на Субуре. Передашь, что для меня, она все знает.
   Ювелир удивленно округлил глаза.
  -- Прекрати удивляться, - сказала Клавдилла. - Это не твоего ума дело, старик. Выполнишь - и будешь щедро вознагражден. Мне нужны тонкие, почти невесомые кандалы из золота, связанные меж собой тончайшей цепью, на ноги и на руки. И четыре ошейника, те, что носят рабыни в лупанаре. Не украшай их никакой резьбой, сделай гладкими и блестящими.
   Аквиллий не переставал удивленно кивать, стараясь запомнить. Казалось, его клиенты уже не могли ничем поразить его, но этот заказ... Юния поднялась, но ювелир остановил ее.
  -- Моя госпожа, я хочу преподнести тебе подарок к свадьбе.
   Из синуса тоги он извлек великолепное ожерелье. Клавдилла с восхищением взяла его в руки, оно состояло из трех нитей. На самую короткую были нанизаны черные жемчужины несметной цены, выловленные в далеком Индийском океане, по средней шли полукруглые изящные раковины из золота, и на самой длинной нижней нити - белоснежные с перламутром жемчуга. Юния залюбовалась, она в жизни не видела подобной красоты, затем взглянула на ювелира. Аквиллий с робостью глядел на нее. Понравится ли госпоже? Неожиданно она ласково поцеловала его в морщинистую щеку.
  -- Аквиллий, от души благодарю тебя! - сказала она. - У тебя золотые руки, и этот подарок не сравним по красоте со всеми украшениями, что есть у меня.
   Она резко рванула свои бусы, и золотые шарики запрыгали в разные стороны. Ювелир помог ей застегнуть ожерелье.
  -- Теперь я всегда буду покупать только в твоей лавке, мои подруги тоже, я думаю, последуют моему примеру. А сейчас мне пора ехать домой готовиться к свадьбе. Прощай! И не забудь все выполнить в точности.
   Аквиллий почтительно склонился перед ней и поцеловал край туники девушки. "Да пошлют боги счастье и любовь такой красавице!" - подумал он, когда Юния ушла, и принялся собирать рассыпанные драгоценные бусины. Можно будет опять нанизать их и выгодно продать.
  
  
  
   XXXII
  
  
   Гай Цезарь проснулся в прекрасном настроении. Около постели стоял заботливо приготовленный поднос с завтраком и чаша прохладного вина. Неторопливо выпивая и закусывая, он с удовольствием припоминал вчерашнее собрание коллегии арвальских братьев. Вначале шло все чинно и пристойно, согласно древнему обычаю. Одетые в тоги братья собрались в доме Статилия Корвина, торжественно принесли в жертву на алтарь богини Дии благовония и вино, Гай Цезарь обмазал статую богини маслом и освятил прошлогодние и молодые колосья и другие полевые плоды. Затем все сняли с себя тоги, пока еще удерживаясь от непристойных шуточек, омылись и, облачившись в белые застольные одежды, возлегли для совместного пиршества. И тут началось буйство! Статилий - тонкий ценитель вина, подал новый сорт, кажется из Финикии, скорее всего приправленный миррисом. Все точно обезумели, когда, по его знаку, в пиршественный зал впорхнула стайка полуобнаженных танцовщиц. Прозрачные накидки девушек были разорваны в клочья распаленными желанием мужчинами. Ими овладели прямо на обеденных ложах, не стесняясь друг друга, а затем меняясь. Калигула был горд собой! Ни одна из красавиц не зажгла огнем его чресла, потому что ни одна из них не могла сравниться красой и грацией с его невестой. Он, посмеиваясь, наблюдал за происходящим, изредка выкрикивая непристойные советы. Немного опомнившись, друзья принялись издеваться над его воздержанием, и все опять завершилось повальной оргией, но Гай Цезарь незаметно удалился еще в ее начале. Он спешил к своей ненаглядной.
   На сегодня у него было много дел, но торопиться не хотелось. Макрон уже ожидал его, но Гай прибыл лишь спустя два часа от назначенного времени.
  -- Приветствую тебя, - начал с укором Макрон. - Завтра ты тоже опоздаешь на свою свадьбу?
  -- Нет, друг мой. Ни за что! Я не позволю, чтоб моя невеста волновалась!
  -- Конечно, ты даже вчера сохранил ей верность.
   Калигула поморщился. От вездесущего ока префекта претория не укрылась даже невинная оргия на собрании арвальских братьев. Макрон всегда был в курсе всех дел империи, не выпуская из вида и личную жизнь римлян.
  -- В Регии уже собрались жрецы, обсуждая план завтрашней церемонии. Все растянется на день. К чему было настаивать на жертвоприношении во всех римских храмах? - недовольно спросил Макрон. - Можно было ограничиться храмами форума.
  -- Наш брак заключают боги, и священная конфарреация состоится, если задобрить все римские божества. Не обойду вниманием и свою любимую Изиду. Жрецы уже готовы достойно встретить свадебную процессию, - сказал Калигула.
  -- Только б день выдался не сильно жарким, - умоляюще сложив руки, произнес Макрон, а сам подумал: "Лучше бы ауспиции вообще не дали благоприятного результата, чтобы отложить эту свадьбу. Я не могу смириться, что божественная красота будет принесена в жертву уродству. О Юния, открой свои глаза! Опомнись! Я - старый дурак! Заманчивая власть над империей отняла у меня решимость похитить ее и увезти на край света".
   От цепкого взгляда Калигулы не укрылась тень, пробежавшая по лицу Невия во время раздумий. "Лелеет свои планы, - подумалось ему. - Бесполезно! Тебе никогда не обладать Юнией, чтоб не казалось во время бесплотных мечтаний".
   Они отправились в Регию, пробыли там довольно долго, выслушивая шумных жрецов. Калигула молча кивал, соглашаясь с понтификами, Макрон устало зевал под эту трескотню, удивленный терпением Гая Цезаря. Он с ужасом думал о завтрашнем дне, который, скорей всего, обернется для него пыткой. В качестве посаженного отца жениха ему предстояло вынести и коленопреклоненные жертвоприношения в римских храмах, и утомительные шествия по Вечному городу, и вечерние празднества с похищением невесты и разбрасыванием в толпу денег и позолоченных орехов.
   По пути из Регии префект едва не задремал в носилках, но теперь язык развязался у Калигулы, он без умолку разглагольствовал о собственной свадьбе, отчего Макрону хотелось придушить его голыми руками, но он лишь продолжал зевать. Они расстались около его дворца, Гай Цезарь пригласил его на обед и умчался верхом на Инцитате.
   Роскошная Энния встретила мужа в атриуме.
  -- Любимый! Я еду к Юнии на всю ночь, - сообщила она первым делом. - Тебя дожидается Лелий Бальб, доставили письмо с Капри, и я велела купить несколько новых рабов для работ по дому. Управляющий хочет, чтобы ты осмотрел товар.
   Макрон устало махнул рукой.
   - Пусть их, - сказал он. - А Бальб еще подождет, я хочу поспать хоть полчасика, мне пришлось вытерпеть нескончаемые разглагольствования жрецов в Регии. Прикажи секретарю принести письмо Тиберия в мою кубикулу, я прочту его там. А Лелию подайте закусок и вина. Мне надо бы переговорить с ним, но голова кружится от этой жуткой жары. И можешь отправляться к Клавдилле, если хочешь.
   Энния страстно поцеловала мужа и упорхнула, оставив витать в атриуме аромат жасмина.
   Макрон удобно устроился на мягких подушках и взломал печать на свитке. Какие капризы содержит это послание старого цезаря? Со вздохом он развернул упругий пергамент и стал читать. Первые строчки повергли его в ярость. Что значит - цезарь не доволен последними отчетами о волнениях клитов, подвластных каппадокийцу Архелаю? Клиты, недовольные обязанностью вносить подати, все, как один, ушли в Таврские горы и засели в обороне против царских войск Архелая. Наместник Сирии, Вителлий, послал легата Марка Требеллия с отборными войсками сломить оборону клитов. Об этом и о том, что холмы, где засели варвары, уже окружены осадными сооружениями, Макрон уже сообщал на Капри. Что еще нужно вздорному старику? Пусть о ходе осады сообщает подробно Вителлий, которому поручено уладить это дело. Сам Луций в своих излишествах дошел до того, что, влюбившись в какую-то вольноотпущенницу, ее слюной, смешанной с медом, лечит горло, уверяя всех, что лучшего снадобья не найти.
   Тиберий сквозь пальцы смотрит на все его злоупотребления властью. Как Вителлий никто не умеет льстить, даже то, что сын его живет на Капри среди спинтриев, его не смущает, наоборот, он всячески выказывает цезарю свою благодарность, что приютил Авла и дает ему достойное воспитание. Макрон усмехнулся - "достойное". Префект докладывал Тиберию о поведении наместника, но никаких воздействий не последовало.
   Макрон тяжело поднялся с кровати, спать ему расхотелось, и он направился в перистиль, где ожидал Лелий Бальб.
   Этот дородный человек с пухлым, отекшим лицом по-хозяйски расположился на огромной лавке среди цветущих кустов. Его отвисшая нижняя губа приветственно вытянулась в трубочку при виде префекта претория. Он неловко поднялся и приветствовал Макрона. Вокруг него были разбросаны косточки от оливок, объеденные куски сыра и корки хлеба. Серторий недовольно сдвинул брови и не удержался от едкого замечания.
  -- Ты как всегда прекрасно чувствуешь себя в гостях, уважаемый Афр, - сказал он.
   Афр округлил глаза, Макрон неприязненно наблюдал, как двигается кадык на его толстой шее.
  -- Господин Невий Серторий! - наконец произнес он, - я хочу призвать тебя вмешаться в мою тяжбу с Юнием Отоном. Сенат приставил меня к награде после завершения дела об оскорблении величия против Акунции, но народный трибун воспротивился и распускает нелицеприятные слухи обо мне.
   Макрон в задумчивости почесал затылок.
   - Знаешь, уважаемый Лелий, - произнес он, намеренно делая ударение на слове "уважаемый", зная, как в Риме ненавидят этого недостойного обвинителя. - Свою четверть состояния осужденной ты получил, позабыв сквитаться со мной за ходатайство перед цезарем. Поэтому действуй сам, не вмешивая меня в свои дела. Я занят подготовкой к свадьбе моего друга.
   Наблюдая, как вытягивается в злом недоумении толстое лицо Бальба, он злорадно думал о том, что доносчик скорее пожертвует жизнью, чем деньгами. Лелий предпочтет нажить врага, чем расстанется хоть с одним затертым ассом. Скорее всего, минуя Макрона, он направил щедрое пожертвование самому цезарю в казну.
   Не прощаясь, префект претория вышел, мысли его вернулись к свадьбе. Что ж, свой завтрашний триумф гордая Клавдилла вскоре омоет горькими слезами. И, когда она, наконец, убедится в лицемерии и неверности Калигулы, он будет рядом, чтобы утешить ее.
   Как бывают порой бесплотны надежды смертных!
  
   Гай Цезарь занятый подготовкой к обеду, лично наблюдал, как рабы украшают сцену, меняют занавеси, накрывают столы, ложа, проверил перечень блюд, возраст и крепость вина. Номенклатор разослал приглашения, ожидалась веселая компания. Ботер был отправлен в лупанар Лары Варус за танцовщицами. Калигула, зная пристрастия своих друзей к гетерам из разных уголков империи, постарался угодить каждому.
   Номенклатор доложил о возничем Евтихе. Калигула вышел в атриум. Евтих, невысокий щуплый человек с гладко прилизанными волосами, в грубой темной тунике нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
  -- Приветствую тебя, Гай Цезарь! - рука его взлетела вверх.
  -- Не думал, что мы увидимся сегодня, - ответил Калигула. - Что за спешка?
  -- Я подумал - ты заинтересуешься, - сказал Евтих. - Торговец лошадьми Калерий сегодня заглянул в конюшни. Я как раз в этот момент тренировал Инцитата. Калерий предложил купить у него кобылу. Она черная как ночь, с белым пятном на морде, бег ее быстр, походка безупречна, она просто создана для скачек. По красоте она может сравниться только с Инцитатом. На первых же соревнованиях эти лошади принесут победу.
  -- Сколько просит торговец? - задумчиво спросил Гай.
  -- Ты же знаешь, что испанские скакуны ценятся весьма дорого, - уклончиво ответил Евтих, нервно потирая ладони, - нельзя ее упустить, иначе кто-нибудь перехватит. Если это будет приверженец партии другого цвета, то мы поделим все призы.
  -- Мы купим ее, Евтих, - твердо сказал Гай, - пусть торговец оставит ее в конюшнях. Я преподнесу эту кобылу вместе с драгоценной колесницей в дар моей невесте. Сейчас напишу государственному казначею, он выдаст тебе денег, и закажи от моего имени колесницу из эбена лучшему мастеру в Риме. Проследи, чтоб она была легка и подвижна и подбери красивую сбрую.
   Евтих, довольный, с поклоном удалился. Предчувствия скорых побед на скачках после долгого бездействия окрыляли его. Скорей бы Гай Цезарь наследовал власть! Тогда-то Евтих сказочно разбогатеет, ибо не было в Риме равных ему в умении управлять колесницей, ловко обходя и сбрасывая на поворотах соперников. В лошадях маленький возничий разбирался лучше всех торговцев, он был рад, что Калигула послушал его и приобрел кобылу, теперь наследник владел самыми лучшими и быстрыми лошадьми в империи. Но лавры достанутся ему, Евтиху, он прославится на весь мир, и золото само потечет к нему в руки. Выбрав партию "зеленых", он обеспечил себе будущее, заручившись поддержкой самого Гая Цезаря.
  
   Калигула решил выспаться перед вечерней оргией. Что же поделывает его несравненная Юния? Наверное, волнуется перед свадьбой, крутясь перед зеркалом, примеряет свадебный наряд, готовит свои девические одежды для посвящения пенатам. Однако, узнав, чем занимается его невеста, Гай очень бы удивился, потому что как раз в тот момент, когда он клонил голову на подушку, она объясняла подругам свою дерзкую затею.
   Калигула безмятежно проспал до того времени, когда зажгли первые огни, и тогда его разбудил Ботер сообщением, что пожаловали первые гости.
  -- Думаю, это Лициний или мои актеры, - сказал Гай, облачаясь в тунику. Ботер в это время затягивал ремешки его сандалий.
  -- Ты прав, господин. Господа Мнестер и Аппелес уже меряют шагами атриум, а господа Лициний и Эмилий Лепид только что прибыли.
   Калигула вышел к прибывшим. Во время взаимных приветствий номенклатор доложил о Павле Фабии и префекте претория. Негромко переговариваясь, вступили в атриум и эти гости.
  -- Приветствую любимых друзей! Мы можем сразу пройти в триклиний, ложа готовы, - сказал Калигула. - Надеюсь, Мнестер и Аппелес порадуют нас в начале праздника своим представлением. Я пригласил лучших музыкантов.
  -- А танцовщицы? - поинтересовался с ехидцей роскошный Персик. - Храня верность своей прекрасной невесте, надеюсь, ты не забыл наши пристрастия во время шумных оргий.
  -- А ты все еще не можешь забыть пирушку у Статилия после собрания братьев? - поинтересовался Калигула с улыбкой. - Знаешь, мой Невий, Павел удивил нас, насладившись за вечер прелестями всех танцовщиц.
  -- Наверное, он брал на себя двух или трех сразу, - мудро заметил префект, тая усмешку.
   Фабий покраснел под смех друзей.
   Объявили о приходе Агенобарба, огромный Домиций на мгновение заслонил узкий вход. На лице Макрона отразилась злоба, смешанная с брезгливостью, едва он завидел своего врага, но префект быстро овладел собой, спрятав чувства под личиной равнодушия. Они даже не обменялись приветствиями.
   Последними прибыли Марк Виниций и благоухающий изысканным гарумом Ганимед в белоснежной тоге с множеством идеальных складок. Своим изяществом и манерностью он затмил даже Фабия Персика. Агенобарб, недолюбливая женоподобного Лепида, демонстративно зажал нос рукой, громко заявив, что, кажется, решили пировать без женщин. Ганимед тут же вспылил, раскрасневшись от злости.
  -- Помнится, как кто-то в загородном доме Ливиллы воображал себя Фебом, посыпав золотой пудрой медную бороду. Но от него до сих пор попахивает мышами и тюремной камерой.
   Домиций в гневе сжал кулаки, но Ганимед скользнул за широкую спину Калигулы.
  -- Скажи, Гай, к чему ты прислал золотую шкатулку с ключом? - спросил Виниций, показывая ее всем. - Странный подарок.
   Наследник удивленно посмотрел на него.
  -- Я тоже получил, - произнес Фабий.
  -- И я, - Макрон достал из синуса красной туники свою шкатулку.
  -- Но я никому ничего не отсылал, - сказал Гай. - Более того, и мне принесли такую же.
  -- Чей-то розыгрыш, - проговорил Виниций, пряча шкатулку. - Но вещица прелестная, к тому же стоит немало.
   Гости прошли в триклиний. Калигула занял почетное ложе, остальные расположились согласно своим дружеским пристрастиям. Лепид ближе к Виницию и Лицинию, подальше от Агенобарба, Макрон рядом с Калигулой напротив Фабия Персика. Актеры разместились с шумным Домицием, который был их страстным поклонником. Темнокожие рабыни полили гостям руки прохладной душистой водой, возложили на головы им цветочные венки, кравчие внесли закуску, состоящую по обычаю из яиц, сыра, оливок и устриц, виночерпии разлили вино, приправленное душистым медом.
   Под тихую музыку свирелей все принялись за еду. Закуску сменили более изысканные яства: фаршированные куропатки, жареное мясо, приправленное драгоценным соусом гарум, доставленным из Испании, огромные омары, морская рыба в изобилии зелени. Мнестер и Аппелес не поспевали за бесцеремонным Домицием, выхватывающем лучшие куски. Он громко разглагольствовал с набитым ртом, вытирая руки о белоснежный синфесис. Фабий ел мало, прислушиваясь к разговору Калигулы и Макрона. Едва был утолен первый голод, как рабыни розовой водой омыв руки пирующим, сменили им тонкие синфесисы и венки. Музыка зазвучала громче, Калигула сделал знак актерам, они удалились для переодевания. Гибкие танцовщицы закружились, играя прозрачными накидками, Домиций громко ревел от восторга, заставляя вздрагивать кравчих, менявших очередные блюда. Незаметно Гай шепнул на ухо управляющему несколько слов, и кувшины вина сменили. Калигула задумал шутку в духе Статилия Корвина, велев подлить возбуждающий миррис.
   Мнестер и Аппелес в масках Венеры и Марса появились на перевитой гирляндами сцене. Выбором спектакля они намекали на отношения Калигулы и прекрасной Юнии. Они искусно разыгрывали любовную страсть, совершая непристойные телодвижения к всеобщему смеху. Гости бурно встретили появление Вулкана с сетью, которой он искусно опутал незадачливых влюбленных, и принялись кидать в грозного бога кости. Сверкающим мечом Марс разорвал окутывающие путы, схватил плеть и прогнал со сцены Вулкана. Смешно прихрамывая и тряся головой, точно Клавдий, тот поспешно убежал, закрывая голову руками. Калигула довольно улыбался. Затем Аппелес по его просьбе исполнил песнь, которую ранее пел вместо Гая на состязании у Домиция. Красный от стыда Агенобарб молча проглотил эту насмешку над собственным искусством, причем Макрон довольно громко спросил, не споет ли кто-нибудь из присутствующих лучше прославленного актера. Все промолчали, а Агенобарб еще сильней побагровел с досады.
   Миррис потихоньку начал свое пагубное воздействие. Калигула перехватил жадный взгляд Макрона на молоденькую рабыню, ставившую перед ним блюдо со сладкими фигами.
  -- Я думаю, не плохо бы поразвлечься! - громко заявил хозяин. - Ботер, пригласи девушек, что прислала Лара Варус!
  -- Гетеры из лупанара! - воскликнул Фабий. - Великолепно!
  -- Это не вялые танцовщицы, что раскованны только на сцене, - сказал Лициний.
   И тут на сцену вышли девушки настолько прекрасные, что все затаили дыхание, жадно разглядывая неземную красоту. Лицо каждой прикрывала тонкая вуаль, меж собой их соединяла тонкая золотая цепь, а руки скованы золотыми браслетами невольниц. Первой шла белокурая римлянка в полупрозрачной красной тунике с высокими разрезами, обнажающими длинные ноги, второй - гречанка, тонкая ткань ее хитона ниспадала сзади шлейфом, одна грудь была обнажена. За ней легко скользила испанка в пестром и диадеме с рожками на черных распущенных волосах. Последней появилась египтянка. И тут неожиданно Калигула почувствовал сильное волнение, огнем загорелись его чресла, он обернулся и увидел, как поражены и его гости.
   Девушка была ослепительна в своей вызывающей наготе. Единственной одеждой был широкий воротник из тонкого золота с украшениями из разноцветной эмали и прозрачная гофрированная юбка с драгоценным поясом, концы которого ниспадали сзади и впереди, скрывая самое сокровенное от ненасытных мужских взглядов. Гай дрожал от напряжения, жадно разглядывая ее полную прекрасную грудь. Он сознавал, что его невеста была также совершенна, как и эта египетская гетера, но что-то необъяснимое влекло его к ней. Она томно взглянула на него своими миндальными глазами, густо обведенными сурьмой, и тут же отвернулась, тряхнув тяжелыми, черными, как ночь, волосами, перехваченными золотым обручем. Сердце перевернулось у Калигулы от этого взгляда, и он плотно сжал колени, пытая противиться нарастающему желанию и проклиная миррис.
   Музыка зазвучала громче, и девушки стали танцевать, звеня браслетами, вначале плавно и медленно, затем ускоряя гибкие кошачьи движения. Темп все нарастал и нарастал, достигая апогея, и прекрасные танцовщицы тоже кружились все быстрей и быстрей, пока, наконец, музыка резко не оборвалась, и они внезапно не застыли, коленопреклоненные.
   Мужчины разом вскочили со своих мест, громко аплодируя и выкрикивая похвалу дивным танцовщицам. Девушки медленно поднялись.
  -- Их всего четверо этих гетер! - крикнул Фабий. - Нас больше! Кому же достанется честь делить ложе с одной из этих красавиц?
  -- Спокойно, Фабий! - Макрон от волнения тяжело дышал. - Пусть решит жребий.
   Неожиданно прекрасная египтянка вышла вперед.
  -- Уже все решено. Обладать нами смогут лишь обладатели ключей, - сказала она мелодичным голосом.
  -- Но у меня нет ключа! - громко и возмущенно закричал Домиций.
  -- Что ж, это странное решение, но я согласен, - произнес Калигула, не сводя глаз с черноокой египтянки. Но в глубине души он боялся, что, если его ключ подойдет именно к ее цепи?
   Белокурая римлянка вышла вперед, насколько ей позволила длина золотой цепи, давая тем понять, что будет первой. Восхищенный Макрон с легкостью открыл ее браслеты.
  -- Девчонка будто угадала мое пристрастие, свежее и искуснее римлянок нет никого.
   Гречанка второй медленно, будто раздумывая, подняла руки, мужчины жадно следили, чей ключ подойдет, и Виниций счастливо вздохнул. Он всегда предпочитал гетер из Греции. Настала очередь смуглой испанки. Она провела глазами по триклинию, теребя золотые браслеты и, наконец, резко и решительно вытянула руку в сторону роскошного Фабия. Персик не верил своей удаче перед остальными, именно его ключ оказался от ее изящных браслетов.
   Египтянка же отрешенно смотрела в сторону, не обращая ни на кого внимания.
  -- Прекрасная, - обратился к ней Домиций, - тебе известно, что выбор уже пал в пользу Гая Цезаря? Он - последний обладатель золотого ключа.
   Калигула затрепетал. Две силы боролись в нем, любовь к Юнии и желание обладать во что то ни стало дивной гетерой. Но мучительная борьба, наконец, завершилась, и он произнес неверным голосом:
  -- Нет! Я уступаю ее тебе, Агенобарб.
   И заметил, как в ее черных глазах заплясали веселые искорки.
  -- А как же твой ключ, Гай? - спросил Макрон. - Тебе ведь тоже прислали такой же, значит дивная египтянка твоя на эту ночь. Мы все подчинились правилам этой странной игры, не отступай же, твоя невеста не узнает об этом. Ты дурак, если откажешься от самой прекрасной гетеры, что я когда-либо видел.
   Египтянка вызывающе смотрела на него. Но Калигула тряхнул рыжими кудрями, отгоняя наваждение, и, резко размахнувшись, кинул в угол триклиния свою шкатулку с ключом.
  -- Домиций, думаю, ты сумеешь справиться с цепью и без ключа.
   Обрадованный Агенобарб подхватил египтянку на руки, точно пушинку. Она весело расхохоталась.
  -- Ну, любимый, - неожиданно произнесла она, повернув прелестное личико к Гаю. - Ты превзошел мои ожидания, оставшись верным своей невесте. Но не смутит ли тебя, что ты сейчас с легкостью отдал ее другому?
   Все остолбенели. А девушки непринужденно скинули парики. Оказалось, что Виниций сжимает в объятиях Ливиллу, Невий - свою жену, а Фабий обнимает Друзиллу.
  -- Юния? Моя Юния? - спросил Калигула, все еще не веря своим глазам, когда Клавдилла сбросила черный парик египтянки. - Признаться, ваш розыгрыш...Домиций, верни же мне наконец мою невесту.
   И Юния перекочевала в объятия жениха. Все весело смеялись.
  -- Клянусь богами, - сказал Лициний. - Но я в жизни еще не видел прекрасней гетер, чем ваши супруги и возлюбленные. Друзья мои, имея такое сокровище в постели, я никогда не зашел бы ни в один лупанар!
  -- Музыку! - крикнул Ганимед.
   Все стали умолять девушек еще раз исполнить чудный танец, они не заставили себя долго упрашивать, стоило испить вина, приправленного миррисом. Затем Юния пела, аккомпанируя себе на лире. Домиций к всеобщему смеху настоял спеть с ней дуэтом. Лавры Аполлона или Аппелеса не давали ему спокойно спать. Но актер, подхватывая в трудных местах, на этот раз дал ему возможность достойно завершить песнь.
   Юния сделала знак Ботеру, стоящему в стороне. Мужчины, увидев, как он завел новых танцовщиц, торжествующе подняли чаши во славу Венеры.
  -- Не могли же мы испортить остальным пирушку, - сказала Юния. - И предусмотрели все.
  -- Клавдилла, - ревниво заметил Гай. - Прикрой же наконец свою обнаженную грудь. Право, ты всех свела с ума.
   Он подал ей накидку, рассмеявшись, Юния накинула ее поверх золотого воротника, и они услышали вздохи Домиция и Макрона.
  -- Смотри-ка, - прошептала она на ухо Калигуле. - Префект претория еще не оставил своих надежд.
   Ее подруги, освободившись от золотых цепей, веселись от души, без конца поднимая чаши с вином. Домиций загрустил, видимо, вспомнив Агриппиниллу. Но Юния не дала никому предаваться тоскливым думам, предложив ему и Фабию Персику станцевать священный танец арвальских братьев. Слегка пошатываясь, они вышли на сцену к всеобщему смеху. Калигула в тирсовом венке присоединился к ним. Затем Юния и Ливилла исполнили танец священных жриц Геры.
   Оргия закончилась ко времени, когда поют первые петухи. Все, взъерошенные и полуодетые, выскочили из своих кубикул, вспомнив, что скоро начнутся свадебные торжества, и пора расходиться. В храмах уже готовятся жрецы к жертвоприношениям, осматривая священных животных, в доме Силана скорее всего уже началась суета. Девушки, наспех подобрав украшения и едва одевшись, покинули дворец Тиберия через тайный криптопортик.
  
  
   XXXIII
  
   Весело смеясь, девушки вбежали в комнату Юнии. Все было спокойно, никто не заходил в их отсутствие. Юния позвала Гемму, велела разбудить их через час, а за это время Кальпурния должна была собрать одежду Юнии, ее детские игрушки для посвящения домашнему Лару и пенатам. Но заснуть не удалось. Девушки без умолку тараторили, вспоминая свою проделку.
  -- Боги, до чего удивленное лицо было у моего Виниция, - хохотала Ливилла, округляя глаза и делая изумленные жесты руками.
  -- А мой чуть сквозь землю не провалился, - вторила ей Энния, - захотелось ласки продажной девки.
  -- Что я вам скажу, девушки, - нравоучительно произнесла Юния. - Они получили хороший урок. Знатные римлянки, хоть и не обучены искусству любви, как гетеры, все же могут доказать, что ничуть не уступают им. Как они все открыли рты, когда мы появились и принялись танцевать! Право, я не ожидала, что настолько все хорошо удастся. Мы будто всю жизнь посвятили этому.
   Все вновь рассмеялись. Лишь Друзилла хранила молчание, она нежилась одна на большой кровати, тогда как другие расселись на шкуре на полу, потягивая вино, и вспоминала крепкие объятия Фабия, его сладкие поцелуи, ненасытность плоти. Даже подаренный Юнией египтянин не мог насытить ее необузданные желания, она изматывала его до изнеможения, и лишь в Фабии обрела достойного соперника. Теперь она наслаждалась сладостными воспоминаниями, изредка касаясь набухших желанием нежных сосков и еще более усиливая его. Она предвкушала новую встречу, очень скорую. Друзилле вспомнились грубые ласки брата. Она повернула голову и с жалостью глянула на Юнию, глупая, ей никогда не удастся в своей слепой верной любви познать настоящего мужчину. Она не знала, что напрасно жалеет свою недавнюю соперницу. Громкий смех неожиданно вернул ее опять в комнату, и она прислушалась к разговору.
  -- Нет, вы представляете? - веселилась Юния. - Он едва не отдал меня на растерзание дикому Агенобарбу. А какими глазами смотрел на меня! Право слово, он по-настоящему любит меня, если преодолел такой соблазн. Признайтесь же, ради Венеры, ведь я была соблазнительна?
  -- Еще бы, - фыркнула Энния, немилосердно проливая вино на шкуру. Она была порядком пьяна. - Твоя голая грудь сразу приковала все взоры. Даже мы были весьма удивлены, когда ты предстала пред нами в таком виде в лупанаре Лары Варус. Бедные мужчины! Но более всех мне жаль Гая Цезаря! А что было бы, если б он решил насладиться прелестями египтянки?
   Юния задумалась. Вопрос застал ее врасплох, почему-то в своей затее она не сомневалась ни на миг в верности жениха.
  -- Ох, не сносить бы тогда моему брату его буйной головы, - ответила за нее Друзилла, свесив голову с кровати. - Плесните мне еще вина, чаша опустела. А ты, Энния Невия, придержи свой дерзкий язык. К чему теперь задавать такие вопросы, если уже все случилось.
  -- Тише, тише, - принялась успокаивать их Ливилла. - Солнце уже встает. Пора одеваться, мачеха Юнии, верно, уже приготовила священные жертвы. И надо дождаться результата ауспиций.
   Юния неожиданно побледнела и, сжавшись в комок, замерла, отрешенно глядя в пустоту.
  -- Что с тобой? - спросила тревожно Энния.
   Она встрепенулась, пожала плечами.
  -- Хотите правду? Я очень боюсь. Только в этот момент я поняла, что сегодня стану женой моего Сапожка после стольких лет ожидания. Вот и настал этот день. Я верю, что он будет самым счастливым из долгой череды дней нашей с ним жизни.
   Ливилла ласково обняла ее за плечи.
  -- Не бойся, мы будем с тобой, пока твоя рука не окажется в его руке. И тогда уже все твои волнения окончатся, а вместе с ними настанет конец и долгому ожиданию.
  -- Ой, - вдруг сказала пьяная Энния. - Так и вижу глаза Макрона! Такие глупые!
   И все опять принялись смеяться.
   Зашла Кальпурния в белоснежной столле. Увидев разлитое вино и полуодетых девушек, она всплеснула руками.
  -- О боги, время пришло, а они пьянствуют до сих пор. Сейчас же пришлю рабынь одеть вас и причесать. Баня уже готова, надо освежиться перед жарким днем.
   Рабыни омыли девушек в драгоценных благовониях, сделали массаж, расчесали запутанные волосы. Гемма потрудилась над каждой с тонкой кисточкой в руках, постаравшись скрыть следы бурной ночи. Замужних матрон облачили в белоснежные столлы, а Юнию в тонкую тунику невесты. Крик восхищения вырвался из уст подруг, стоило Кальпурнии внести огненный фламмеум. Гемма помогла обуться Юнии в высокие сандалии из цветной кожи. Подружки невесты взяли в руки вышитый пояс и, напевая священную предсвадебную песнь, стали затягивать затейливый геркулесов узел.
  -- Крепче вяжите, - командовала Юния, - пусть Гай порядком помучается, прежде чем распутает его на брачном ложе.
   Самого кропотливого труда стоила прическа. Подружки с песнями разделили роскошные волосы невесты на шесть прядей, и возложили на дивный фламмеум величественную зубчатую корону . Как солнце, ярко сияло отполированное золото.
   Затем они со словами молитв поставили перед домашним алтарем жертвенную еду, вино, положили детскую одежду невесты и ее игрушки. Юния улыбалась.
  -- По-моему, невеста уже старовата для этих детских забав, - шепнула она подругам, рассматривающим ее пыльные куклы. Девушки прыснули со смеху.
  -- Сохраняйте серьезность, - сделала Кальпурния замечание, но у самой улыбка затаилась на кончиках губ.
   Юния коснулась яшмовой Гекаты, свидетельницы кровавой тайны, что навек связала ее с Сапожком. Немного подумав, она аккуратно засунула ее за вышитый пояс. Кальпурния заметила это и внутренне содрогнулась, но она не могла сейчас предугадать, что эта подземная богиня вскоре сыграет свою зловещую роль и в ее жизни.
   Силан, облаченный в белую тогу и тунику с широкой пурпурной полосой, зашел в ларарий. Он принес свои жертвы во славу процветания будущего супружеского союза.
  -- О боги! Как ты прекрасна, дочь моя! - счастливо сказал он. - Ауспиции уже дали благоприятный результат. И сам день обещает быть солнечным и не слишком жарким. В атриуме собралась невиданная толпа, все жаждут увидеть самую прекрасную невесту Рима. Пойдем, скоро должен прибыть жених.
   Юния опять побледнела. Ливилла со смехом стала ее успокаивать.
  -- Что ты смеешься, сестра? - возмутилась Друзилла. - Забыла, как сама лила слезы перед свадьбой? Ты последней из нас выходила замуж и была совсем еще сопливой глупышкой. Агриппинилла, помнится, даже руки хотела наложить на себя, до чего боялась Агенобарба. Одна я держалась с достоинством.
  -- Конечно, конечно! - подхватила Энния. - Я помню твои расспросы, Друзилла, про надлежащие пятна на простынях.
  -- Не продолжай! - воскликнула девушка и густо покраснела.
   Все рассмеялись.
   Роскошный атриум бывшего дома Ливии был полон. Громкие приветственные крики раздались при появлении прекрасной невесты. Тучный Силан ловко сновал меж гостями, принимая поздравления. Юнию и ее подруг тут же обступили знатные патриции в белоснежных тогах, невеста всем улыбалась, но глаза ее смотрели точно в пустоту пред собой. Приятное волнение вновь заставило сжаться маленькое сердечко в ожидании приезда жениха.
  
  
   XXXIV
  
   Макрону было тесно в тяжелой парадной тоге. Выпитое вино давало о себе временами знать звонким гулом в ушах. Его седые волосы искусно уложены парикмахером, грубые руки умащены маслами, подбородок гладко выбрит. Он с ненавистью смотрелся в зеркало, гораздо лучше чувствовалось бы ему в привычной преторианской тунике и панцире, префект не любил внешний лоск, считая его более подобающим для слащавых юнцов вроде Ганимеда. Ловко же их разыграли эти бестолковые девчонки! Дорого бы он отдал, чтобы узнать, в чьей дерзкой головке зародилась эта блестящая идея! Скорее Юния или несносная ветреница Друзилла. Он ненавидел Гая Цезаря за то, что он не поддался на чары переодетой Юнии. Кто знает, ответь Калигула на страстный призыв египтянки, может, и не состоялась бы сегодняшняя свадьба? Тогда слабая искра надежды, тлеющая до сих пор в глубинах его мрачной души, обрела бы ослепительную силу. Он завоевал бы Юнию, умалил бы старого Тиберия насильно поженить их, но... вместо этого должен присутствовать на мучительной для него церемонии в качестве посаженного отца жениха.
   Макрон еще раз посмотрелся в зеркало, тяжело вздохнул и приказал подавать носилки.
   Калигулу он застал во дворе. В ослепительно белой тоге, из-под которой виднелись длинная туника и высокие сандалии, он нетерпеливо вышагивал рядом с золотой колесницей, запряженной Инцитатом в паре с черной кобылой.
  -- Ах, Невий! - крикнул он, по обыкновению забыв о приветствии. - Что же ты медлишь? Я жду тебя уже вечность. Толпа за окнами с раннего утра не дает мне покоя громкими криками, народ с нетерпением ожидает нашего выезда из дворца. Свита уже готова, видел бы ты нарядные экипажи наших сенаторов.
  -- Я видел, Гай Цезарь! Именно эта суета и давка задержали мое продвижение. Я умираю от жары, тога будто Сизифов камень, давит грудь, - ответил Макрон, любуясь лошадьми в раззолоченных попонах.
  -- Не хнычь, старик! Лучше поехали быстрей к моей ненаглядной невесте.
   Калигула с легкостью вскочил в колесницу, дождался, пока Макрон займет место рядом, и Евтих хлестнул длинным бичом. Они выехали за ворота.
   Крики толпы оглушили Невия, казалось, весь Рим собрался у ворот дворца Тиберия. Преторианцы с трудом освобождали дорогу, давая свадебному кортежу путь.
   Они продвигались медленно, из толпы кидали охапки цветов, отовсюду неслись приветствия, пожелания счастья. Каждый крик, будто бичом хлестал Макрона, больше всего ему хотелось на глазах этих глупых плебеев схватить за горло Калигулу, излучавшего счастье и непомерное тщеславие, придушить и услышать, как хрустнут его шейные позвонки. Эта мысль настолько завладела им, что руки сами собой потянулись к горлу Гая, но тот неожиданно обернулся, и опомнившийся в миг Макрон дружески его обнял и замахал рукой, приветствуя толпу. Ненависть ушла, затаилась глубоко в сердце, и тупое равнодушие завладело сердцем, принеся временное облегчение.
   Дом Силана украсился гирляндами цветов, дорога посыпана густым ковром розовых лепестков. Преторианцы сдерживали толпу, прижав людей к стенам домов. Марк Юний сам встречал процессию на пороге.
   Калигула резко осадил лошадей и легко соскочил с колесницы.
  -- Приветствую тебя, Гай Цезарь! - громко сказал Силан.
  -- Приветствую благородного сенатора Марка Юния Силана!
   Громкие крики одобрения неслись отовсюду. Калигула переступил порог дома, номенклатор отдернул пурпурный занавес, и Гай замер в восхищении. Ослепительная Юния стояла пред ним, ее мантия и корона сияли, как тысячи солнц. Свита жениха несколько мгновений безмолвствовала, мужчины жадно рассматривали прекрасную невесту. Макрон даже дышать перестал, ему показалось, что сердце сжала цепкая рука, не давая ему сделать толчок. Казалось, все уже видели Клавдиллу в различных обличиях, но именно сегодня, в свой самый счастливый день, она была несказанно красива. Вечная, божественная любовь сделала ее такой.
   Вчерашний образ соблазнительной египтянки стерся и забылся в миг в сердце Макрона, пред ним стояла истинная римлянка, белокурая патрицианка. И бешеная, всепоглощающая страсть безумной волной окончательно затопила его измученную душу.
   Даже Калигула был потрясен, каким целомудрием и невинностью веяло от ее нового облика, он нерешительно нежно взял ее тонкую руку и, склонившись, тихо прошептал:
  -- Моя! Наконец-то моя! На всю жизнь, что отмерили нам боги!
   Юния крепко сжала его ладонь, глаза ее сияли, наполненные безграничным счастьем. Он не выдержал и страстно поцеловал ее на глазах у гостей. Громкие рукоплескания послышались со всех сторон, Силан аккуратно промокнул кончиком тоги заслезившиеся глаза. Макрон заметил, что мачеха Юнии наблюдает из-за колонны, она была одета в скромную столлу, и он догадался, что ее не позвали на праздник. Ему стало жаль эту печальную женщину, так же как и Кальпурния, он был здесь чужим. Ее преследовала старая ненависть, а его - страшные муки неразделенной любви. Он мучительно улыбался на приветствия, с трудом отвечая на вопросы друзей, а женщина просто стояла одна за колонной, обделенная вниманием окружающих. Было заметно, как глубоко она страдает.
   Неожиданно для себя Макрон шагнул к ней.
  -- Приветствую тебя, госпожа! - сказал он. - Почему ты не стоишь рядом со своей дочерью в такой важный для нее день?
   Лицо ее потемнело от нахлынувших чувств.
  -- Я стала старой и уже не нужна своему знатному мужу. Падчерица ненавидит меня с детства, я искренне пыталась заменить ей мать, умершую при родах, но всякий раз она отвергала меня. Теперь, став могущественной благодаря этой женитьбе, она отыгрывается за все.
   Конечно, Кальпурния умолчала о том, как она сама была жестока с маленькой девочкой, и как издевалась над ее любовью и верностью Сапожку, и что сейчас получает по заслугам. Но ей хотелось, чтобы этот господин пожалел ее, сердцем чувствовала она, что он глубоко страдает, но не понимала почему.
  -- Сердце ее полно ядовитого зла, она - Геката в обличье Венеры, - продолжила Кальпурния. - Я даже немного рада, что она выходит замуж за Калигулу, по крайней мере, не пострадает другой человек с более добрым и порядочным нравом.
   Она говорила все это без злости, с потаенной горечью, но Макрон уже пожалел, что подошел к ней из глупой прихоти, и он тихо отдалился, оставив Кальпурнию одну. Ему стало легче, что не он один страдает в этот счастливый для всего Рима день.
   Калигула уже смотрел по сторонам, выискивая своего посаженого отца.
  -- Макрон, пора выезжать! - сказал он.
   Гости расступились, освобождая дорогу. Раздался торжественный гимн в честь молодых, заполнив благородными величественными звуками атриум. Впереди гордо выступал Гай Цезарь со своим посаженным отцом, за ними, скромно опустив голову в огненной фате, шла Юния рядом с надменным Силаном.
   Гай первым запрыгнул в золоченую колесницу и протянул руку невесте. Она с нежностью сжала ее и взошла, Калигула дал знак Евтиху, и они не спеша тронулись, едва сдерживая быстрых коней Остальная свита: подруги невесты, шафера, приглашенные; в блестящих экипажах отправилась вслед. Огромная толпа сопровождала их по всему пути, цветы ковром устилали дорогу. Молодых приветствовали, громко выкрикивая пожелания счастья, ласково называя "звездочками, голубками". Макрон едва дышал, одна мысль билась в разгоряченном мозгу, точно пойманная в силок птица: "Потеряна! Потеряна!" И он тряс седой головой в тщетной попытке прогнать ее. Рядом возвышался тучный Силан, он без конца размахивал руками, толкая в бок префекта претория. Тщеславие и гордость распирали его, он отвечал на все приветствия, кто бы ни пожелал счастья его дочери, будь то всадник, простой гражданин или запыленный перегрин, случайно оказавшийся на этом празднике жизни. Честолюбие его тешилось мыслью, что за ним следует к храму вся римская знать, он пригласил всех на свадьбу своей дочери.
   Дорога с Палатина на Капитолий к храму Юпитера заняла два часа. Преторианцы с трудом расчищали дорогу колесницам. Огромный грозный бог в золотом шлеме надменно созерцал царившую внизу суету.
   Стройная процессия жрецов двигалась навстречу от Капитолийского храма. Все представители жреческих коллегий присутствовали в ней. Во главе сановным шагом выступали понтифики в белоснежных одеждах. В островерхих кожаных шапках в одежде, закрепленной пряжками без единого стежка нити, за ними следовали фламины трех божеств, Юпитера, Марса и Квирина, бога римского народа, отождествляемого с самим Ромулом, основателем Вечного города на семи холмах. Следом величественно плыли с покрытыми головами девственные весталки, гордые своей неприкосновенностью и ответственностью за священный огонь Весты.
   Замыкали шествие благородные авгуры в тогах с пурпурными полосами, постукивая по камням остроконечным жезлом, и гаруспики, в чьей воле сегодня было предсказать дальнейшую судьбу этого брачного союза.
   Калигула остановил неторопливую поступь коней у подножия холма. Молодые должны были сами подняться вверх по ступеням. Макрон, разморенный от жары и долгого путешествия, с трудом сошел с колесницы, следом, едва разгибая затекшие ноги, спустился Юний Силан, и они двинулись за Клавдиллой и Калигулой, которые преодолевали мраморные ступени, застеленные пурпурным ковром, с завидной быстротой.
   За спиной префекта претория слышались смешки подружек невесты, переговаривавшихся с шаферами, и он с неудовольствием различал среди прочих голосов мелодичный смех своей жены.
   Калигула и Юния в сопровождении процессии жрецов остановились перед мраморным алтарем. Свита осталась уже позади, ожидая жертвоприношения. Макрон с тревогой ожидал решения гаруспиков. Он молил богов, чтобы заключаемый брак оказался неугодным.
   Фламин Юпитера с воздетыми к небу руками, заслонив лицо тогой, обошел жертвенник, восславляя верховного бога.
   При воцарившейся тишине служители храма подвели к алтарю огромного белоснежного быка. Он ступал тяжелой медленной поступью, украшенный лентами и цветочными венками. Фламины принялись окуривать алтарь фимиамом и совершать возлияние вином. После этого верховный фламин освятил жертвенное животное, окропив его обрядовой водой и бросив срезанный пучок шерсти со лба быка в священный огонь, ярко горевший на алтаре и бронзовых пилонах вокру, затем густо посыпал лоб животного мукой, смешанной с солью, несколько раз взмахнул жертвенным ножом от головы к хвосту, символизируя заклание. Слова: "Macta est", громко прозвучавшие в тишине, больно резанули слух Макрона. В лучах солнца сверкнуло длинное лезвие жертвенного кинжала, и алая кровь брызнула на белоснежную шкуру быка.
   Бык тяжело повалился на бок, и замер. Опытная рука жреца не дала затянуться предсмертной агонии. Еще один ловкий взмах длинного лезвия и на золотой поднос выпали окровавленные сердце, печень и легкие. Важно к алтарю приблизились гаруспики, и все замерли в ожидании. Когда один из них выпрямился и торжественно возвестил, что Юпитеру эта жертва угодна, громкие вздохи облегчения раздались со всех сторон. Макрон заметил, как Калигула обернулся к своей невесте. Взгляд его выражал счастливое торжество. И тут все увидели с высоты Капитолия, как множество белоснежных голубей устремилось в небо со стороны форума. Остальные жертвоприношения также дали благоприятный результат.
   Фламин завел Гая и Юния внутрь мраморного храма и усадил в золотые кресла перед малым алтарем. Над креслами, как бы соединяя их, была распростерта шкура овцы, заколотой на рассвете в жертву Юноне, покровительницы невест. На малый алтарь жрецы принесли в жертву плоды полей, возливая вино. Со двора храма потянуло горелым, там, на большом алтаре, сжигали внутренности жертвенного быка. Из остальной туши должны были приготовиться блюда для пира жрецов.
   Фламин подал знак Клавдилле. Она с достоинством встала и, склонившись перед женихом, проговорила:
  -- Если ты Гай, я Гайя!
   Он поднялся и произнес:
  -- Я согласен, чтобы ты именовалась Гайя!
   Главный жрец вложил правую руку жениха в правую руку невесты, и они обошли, читая молитвы, алтарь, оставив его по правую руку от себя; впереди шел маленький мальчик и бросал фимиам в огонь. После этого новобрачные разломили жертвенный пирог из пшеничной муки и отведали по кусочку.
   Из храма они вышли мужем и женой. Громкие крики приветствий встретили их появление.
   Несдержанный Калигула, едва переступив порог, подхватил Юнию на руки и снес по ступеням вниз к колеснице. Толпа, оставшаяся у подножия холма, ревела от восторга.
   Гай, не заботясь более о свите, велел Евтиху нестись вскачь, и они понеслись по улицам Рима к храму Кастора и Поллукса. Сегодня был их ежегодный праздник, и в храме божественных близнецов новобрачным надлежало принести еще одну жертву.
   Счастливый Марк Юний всю дорогу мучил уставшего Макрона своими разговорами. Сенатор с гордостью перечислял свадебные подарки, расписывал роскошь пиршественных блюд, не скрывая, сколько он затратил средств на этот долгожданный праздник. Единственное, что с интересом прослушал Макрон, это известие, что Тиберий решил остаться на Капри на все лето и собирается вызвать туда Гемелла. Он решил, что его внук уже должен облачиться в тогу совершеннолетнего, так как умен уже не по годам. Невию вспомнилось, как долго Калигула не мог получить разрешения на это посвящение. И лишь, когда ему исполнилось девятнадцать, вздорный старик соизволил призвать его к себе на остров, чтобы без всяких празднеств, что обычно полагаются в знатном семействе, надеть на него тогу взрослого мужчины. Тогда Макрон еще топтал далекие земли в кожаных сапогах во главе легиона и был далек от дворцовых интриг.
   Сзади ехала Энния с Ливиллой и Виницием в красивом, разукрашенном лентами эсседии. Изредка префект претория оглядывался и ловил ее призывный взгляд, это наполняло его сердце недолгим покоем. Друзилла горделиво возвышалась в колеснице рядом с Фабием Персиком. Макрону припомнились пьяные откровения ее мужа за игрой в кости, но тут же всплыли в памяти и презрительные слова Кассия о нем самом, и Невий сердито мотнул головой, отогнав от себя эти мысли. Пусть Друзилла ведет себя, как ей вздумается, а этот слизняк проводит время в Капуе. Придет еще их время.
   Оживленный форум встретил их огромным затором у храма божественных близнецов. Преторианцы, наконец, пробили дорогу, и все увидели, что жертвоприношение уже совершено. Коленопреклоненные Гай и Юния стояли перед алтарем. Радость была на их лицах, это значило, что Кастор и Поллукс благословили брак, заключенный в их праздник.
   Макрон устало опустил голову, если все римские боги благосклонно приняли свои жертвы, то ему, смертному, на что еще остается надеяться. Юния Клавдилла потеряна навсегда!
   Процессия неторопливо направилась на Палатин к дому Ливии. Там многочисленных гостей ожидало роскошное пиршество. Кальпурния постаралась угодить каждому приглашенному, выведав его вкусы через домашних рабов. Глотая слезы обиды, она распоряжалась челядью, из последних сил стараясь сохранять спокойствие. Но она не преминула лично встретить новобрачных у порога, наблюдая, как Юния хмурит брови, заметив ее. Калигула сжал жене руку, она поняла этот знак. Что ж расплата уже близка!
   Макрон с облегчением возлег на ложе, вытянув уставшие ноги. Он разглядывал новобрачных. Гай Цезарь заботливо подвигал Юнии лучшие блюда, что-то шептал на ухо, она хитро щурилась и счастливо улыбалась. Макрон отдал бы все богатства в тот миг, чтобы она хоть раз так улыбнулась ему. Энния возлегла рядом, он едва сдержался, чтоб не сказать ей какую-нибудь колкость, но она неожиданно ласково взглянула из-под опущенных ресниц и провела рукой по его седым волосам. И он расслабился, чувствуя тепло жены, а она точно играя с ним, крепче прижалась к его чреслам, и он почувствовал нарастающее возбуждение.
   Гости пировали, огромный триклиний был забит битком, Силан распорядился принести столы и низкие лавки для приглашенных рангом пониже. Кравчие сбились с ног, разнося все новые и новые блюда, виночерпии опустошили уже более десятка огромных амфор с дорогим вином, повара выбивались из сил. Рабыни, разбрызгивающие благовония, посыпающие на пол лепестки и меняющие гостям синфесисы, валились с ног от усталости. Актеры без конца меняли маски на сцене, веселя гостей забавными пантомимами и застольными песнями. В тот момент, казалось, рухнут колонны, до чего все дружно подхватывали непристойные куплеты на незатейливый мотив. Гости призывали молодых без конца целоваться, и те с удовольствием откликались на эти просьбы, разгоряченные вином, забывая иногда, что не одни. Макрон все крепче сжимал в объятиях Эннию, чувствуя, что пьянеет все больше и больше.
   На улице стемнело. И наступило время последней части церемонии конфарреации - введение новобрачной в дом супруга. Шествие отправилось из дома в тот момент, когда яркая Венера засияла на темном небосводе. Те, кто после пира смогли подняться на ноги, шли нестройными рядами, покачиваясь и распевая непристойные песенки. Во главе шагали новоявленные вольноотпущенники со свадебными факелами из сосны. Вслед двигались новобрачные по обеим сторонам от Марка Юния. Он, стоя несколько позади, подтолкнул их друг к другу, и сказал дочери, чтобы та взяла правой рукой правую руку мужа. Тогда Фабий Персик, Луций Лициний и Марк Виниций подошли к Клавдилле, надвинувшей по обычаю покрывало до самых глаз, и притворно стали вырывать ее из рук отца. Лициний и Виниций взяли ее за руки, а Фабий пошел впереди с факелом из боярышника. Перед ними ступала Гемма с прялкой и веретеном и Ботер с ивовой корзинкой с разными принадлежностями женского рукоделия, к чему Юния никогда не прикасалась.
   Открывали шествие носилки со статуями четырех божеств. Это были Югатин, бог ярма; Домидука, ведущий женщину к дому ее мужа; Домитий, вводящий ее в дом, и Мантурна, которая заставляет ее там остаться. Всем гостям также раздали факелы из соснового дерева, и над шумной процессией витал крепкий аромат смолы. Гости выкрикивали обычные фесциннины, заставляя краснеть новобрачную под своей огненной фатой, переливающейся в отблесках пламени, а провожающая толпа зевак сотнями глоток орала: "Таласса! Таласса!" Подружки невесты хлопали в ладоши, присоединяя свои голоса к фесциннинам.
   Наконец эта шумная процессия приблизилась ко дворцу Тиберия, вход был украшен цветочными гирляндами, и дворцовая челядь вывалила встречать новобрачных. Калигула важно встал перед дверью, слегка покачиваясь, и важно спросил у Юнии:
  -- Кто ты?
  -- Где ты будешь, Гай, там и я буду, Гайя! - ответила она старинной формулой.
   Тогда Виниций предложил ей факел и воду, она прикоснулась к ним, в знак того, что отныне будет покорна своему мужу, со смехом прикрепила к двери шерстяные повязки, поданные Силаном. Это означало, что она будет хорошей пряхой, и помазала косяк свиным и волчьим салом, их в горшочках ей подал Макрон, для предотвращения колдовства.
   Потом, громко смеясь, Энния, Друзилла и Ливилла подняли ее, чтобы перенести через порог. В это время новобрачный и его друзья разбрасывали золоченые орехи и мелкие монеты. Фабий Персик, размахнувшись, кинул в толпу факел из боярышника, который тут же с громкими криками был расколот на сотни щепок, счастливым обладателям которых боги дарили долгую жизнь. Толпа дралась за каждую лучинку.
   Едва Клавдилла вступила в атриум, как ее усадили на почетное кресло, покрытое шерстью, и вручили ключ - символ управления домом, а Калигула преподнес ей на подносе груду золотых монет. Они вместе разломили мягкий фар, жертвенный пирог новобрачных, посвятив его пенатам и Лару.
   Затем гостей препроводили в триклиний, и опять начался пир. А ко времени, когда ложатся спать, Ливилла, Друзилла и Энния с белыми венками на головах отвели Клавдиллу на брачное ложе. Невидимый хор юношей и девушек исполнял свадебную песнь под аккомпанемент флейты.
   "Обитатель Геликонского холма, сын Венеры Урании, ты, который привлекаешь к супругу нежную деву, бог гименея, Гимен, Гимен, бог гименея.
   Увенчай свое чело цветами и майораном; возьми свадебную фату, приди сюда, приветливое божество, приди в желтой сандалии на белой как снег ноге.
   Увлеченный сегодняшним весельем, присоедини свой серебристый голос к нашей песни гименея; своей легкой стопой ударяй землю и взволнуй своею рукой пламя горящей сосны.
   Призови в это жилище ту, которая должна здесь царить. Пусть она возгордится желанием к своему молодому мужу, пусть любовь увлечет ее душу, пусть обовьется она, как плющ обвивает вяз".
   Юния с доброй усмешкой слушала старинные слова. Желание и так бушует в ней, а любовь завладела сердцем уже много лет назад, и не к чему страстные призывы бога Гимена. Неожиданно ворвались веселые Фабий, Лициний и Виниций. Они схватили Клавдиллу за руки и насильно усадили на колени к маленькому Приапу, которого Юния в углу даже и не заметила. Они прижали ее к его огромному выпирающему фаллосу и так оставили, увлекая прочь за собой подружек.
   Макрон уходил последним из комнаты новобрачных и, прежде чем задвинуть занавес, обернулся. Юния сидела, такая тонкая и хрупкая, на коленях у безобразной статуэтки, взгляд ее был отрешен, счастливая улыбка блуждала на ярких карминовых губах, она вся напряглась в ожидании супруга. Но неожиданно она перевела взгляд на него, и в глазах ее засверкал холодный блеск.
  -- Что ты медлишь, Невий Серторий? - тихо и как-то зловеще спросила она.
  -- Ты не жалеешь?
  -- Нет, Невий Серторий, и не пожалею никогда, - сказала она. - Не тешь себя бесплотными призраками. Я не стану твоей. Я счастлива. Почему ты не смиришься с этим до сих пор?
   Макрон закрыл лицо руками и, пошатываясь, вышел. В перистиле он прислонился к одной из колонн, вдыхая аромат цветов. Будто сквозь пелену слышал он веселые голоса, как вели Калигулу к брачному ложу, звенели смех и свадебные песни подружек, растерявших белые венки, громкие голоса Виниция и Фабия Персика. И когда, наконец, Серторий понял, что все удалились обратно в триклиний, и новобрачные возлегли на ложе, он горько заплакал впервые в жизни скупыми мужскими слезами.
  
  
  
   XXXV
  
   Гай витал в небесах, потягивая вино на пиршественном ложе. Тучный Силан без конца толкал его в бок, поднимая золотую чашу. Калигула отмахивался от пьяного прилипчивого тестя, ожидая, когда за ним придут, чтобы вести его на брачное ложе.
   Со смехом вбежали Ливилла и Друзилла. Их белоснежные столлы были в винных пятнах, они шатались, поддерживая друг друга.
  -- Брат, готовься! - крикнула Друзилла. - Фабий уже усадил твою супругу на колени Приапа. Не боишься, что его фаллос покажется ей более привлекательным?
   Довольная своей шуткой, она громко расхохоталась, ей вторила Ливилла, а следом и те, кто расслышал эту фесциннину. Гай потянулся к столу и, ухватив полную чашу, плеснул в сторону сестер. Они завизжали и спрятались за широкую колонну. Пьяный Фабий взял Калигулу за руку и повел его в кубикулу новобрачных. Напевая непристойные куплеты, рядом с трудом плелись те, кто еще смог подняться.
  -- А где мой посаженный отец? - громко поинтересовался Гай у входа. - По обычаю он должен распахнуть занавес предо мной!
   Несколько голосов услужливо принялось звать Невия Сертория. Он появился, пошатываясь, с мрачным лицом.
  -- Мой Невий! Что ты грустишь в этот счастливый день? - спросил Калигула. - Моя супруга уже заждалась.
   Сзади подталкивали друг друга с ухмылками Лициний и Ганимед. Макрон сделал над собой усилие, молча подошел к пурпурному занавесу и резко отбросил его. Раздалось нестройное пение. Под эти звуки Гай шагнул внутрь и занавес выпал из неожиданно ослабевших рук посаженного отца.
   Юния сидела, робко прижавшись к деревянной статуэтке. Глаза ее были широко открыты и смотрели с какой-то отрешенностью. Казалось, она не заметила появления супруга. Отблески слабого огонька светильника плясали в ее черных как ночь зрачках.
  -- Любимая, о чем ты задумалась?
   Гай приблизился и нежно взял ее холодную руку. Она слегка вздрогнула, будто очнулась от глубокого беспамятства.
  -- Гай, дорогой мой! Мне виделись странные вещи. Наш ребенок...
   И замолчала.
  -- Что наш ребенок? - спросил он, улыбнувшись. - Это мальчик, сильный как я, или девочка, красивая как ты, моя звездочка?
  -- Не знаю, - неуверенно протянула она, по-прежнему глядя мимо в пустоту. - Я не хочу детей!
  -- Но почему? Любимая, что за вздор тебе чудился, пока эти пьяницы не привели меня?
  -- Будто наш ребенок танцевал на пепле моего погребального костра, - тихо сказала она.
   Калигула вздрогнул и передернул плечами, сделав рукой жест, отгоняющий злых духов.
  -- Не волнуйся, любимая! Я знаю, что за богиня навеяла тебе эти худые мысли. Та, что предназначила нас друг другу с рождения и которую мы не почтили благодарственной жертвой
  -- Геката, - выдохнула Юния, и Калигула заметил, как оживился ее взор.
  -- Я предусмотрел все. Нам надо переодеться, не собираемся же мы проводить здесь нашу первую ночь.
   Юния удивленно посмотрела на него.
  -- Я приготовил нечто, что запомнит весь Рим помимо глупых свадебных торжеств. Наша богиня получит свои жертвы, и ее лик будет омыт благодарственной кровью.
   Клавдилла в экстазе соскочила с деревянных колен Приапа и страстно обняла мужа.
  -- Гай, я не просто хочу тебя, я жажду близости с тобой! Возьми же меня, любимый!
  -- Позже, милая, доверься мне, и мы вместе исполним, что я задумал. Я хочу, чтобы наша брачную ночь запомнилась нам на всю жизнь.
   Из-под украшенного цветами ложа Калигула извлек заранее припрятанные темные туники и глухие плащи с низкими капюшонами.
  -- Переоденься, звездочка, нас уже ожидают. Не задавай мне вопросов, ты сама все увидишь и узнаешь, когда настанет время.
  -- Повинуюсь тебе, мой господин, - и улыбка осветила ее прекрасное лицо.
   Он помог снять ей фламмеум, трудность возникла, когда потребовалось развязать геркулесов узел. Калигула расхохотался.
  -- Вот и первая трудность новоявленного супруга. Не иначе, как моя Друзилла путала его.
   Юния рассмеялась вслед. Гай схватил кинжал и быстрым движением рассек пояс.
  -- Вот так поступил и Александр с гордиевым узлом, - решительно сказал он.
   Они быстро переоделись, взяли факелы и, крадучись, вышли. Из триклиния доносились громкие звуки музыки, пьяные выкрики и женский смех.
  -- Думаю, они прекрасно повеселятся и без нас, - прошептал Калигула.
  -- Только бы кто-нибудь не вздумал проверить, все ли у нас идет как надо, - тихо ответила Юния.
   Они выскользнули из бокового входа и прошли в конюшню. Евтих уже ожидал их с двумя оседланными лошадьми. Юния залюбовалась черной кобылой.
  -- Она - твоя, - сказал Гай. - Евтих нашел эту красавицу, а я купил для тебя, моя любимая.
   Юния погладила лошадь, она доверчиво ткнулась носом в ее ладонь.
  -- Чувствует хозяйку, - улыбаясь, заметил Евтих. - Ее зовут Пенелопа.
  -- Значит, будет верна мне, - ответила Юния. - Но я не умею ездить верхом. Когда-то у меня был печальный опыт в Александрии, к счастью, мое падение произошло в мягкую траву, и я отделалась несколькими синяками.
  -- Если хочешь, любимая, ты можешь сесть впереди меня, а Евтих поедет на Пенелопе рядом, - предложил Гай, и Юния согласилась.
   Они выехали из ворот на темные улицы, спустились с Палатина, обогнув Большой цирк. Часто попадались пьяные прохожие, шатающиеся по всей ширине от дома к дому. Чад кабаков клубился в свете факелов, лились рекой помои.
   Калигула крепко прижимал к себе свою жену, нетерпеливой рукой гладя ее грудь и мягкий живот, другой держал поводья, следуя за Евтихом. Они поднялись на Авентин, миновали темный храм Дианы, углубились в рощу по узкой тропке, оставив в стороне жилые кварталы. Юнии казалось, они едут бесконечно долго, и скоро пропоют первые петухи, но, высвободив голову из капюшона, она увидела, что звезды на небосклоне еще не совершили обычный круг. Кони шли быстрым шагом, но, благодаря поддержке супруга, она не ощущала неудобств тряски. Когда выросли черные очертания акведука Аппия, возвышавшиеся над деревьями, Калигула сказал, что их путь близок к завершению. И действительно, они скоро остановились на небольшой поляне. Едва Гай спрыгнул с коня и помог спуститься Юнии, как тьму разорвал яркий свет, Клавдилла вздрогнула, увидев устремившихся к ним черных людей с факелами, но Гай ласково обнял ее за плечи.
  -- Не бойся, моя звездочка! - громко сказал он. - Они ждали нас. Хочу кое-что объяснить тебе. Видишь ли, давно император Август запретил поклонение Гекате и жертвоприношения в ее честь. И те, кто верует в темные силы, стали собираться в новолуние за храмом Дианы в священной роще Гекаты на земле древнего этрусского кладбища. Несколько лет назад я стал главным жрецом подземной богини, неустанно принося ей жертвы, чтобы она вернула мне тебя.
   Калигула призвал всех подняться. Юния жадно всматривалась в лица, не находя знакомых, были и бедно одетые люди, но у многих из-под темных плащей виднелись белоснежные тоги, однако все без сословных различий держались друг с другом запросто. Ее также бесцеремонно расцеловали, расхваливая дивную красоту и сияющие черные глаза. Калигула довольно улыбался, наблюдая, как Клавдилла начинает осваиваться. Неожиданно она вскрикнула в испуге и указала рукой в сторону. Высокий темный силуэт возвышался в стороне.
  -- Это Геката, - шепнул ей кто-то. - Священная статуя, около нее мы приносим жертвы.
  -- Пора начинать церемонию, жрецы! - торжественно произнес Калигула.
   Несколько человек отделилось от толпы, один из них приподнял капюшон и неожиданно дружески подмигнул Юнии.
  -- Фабий Персик! - не удержалась она от удивленного возгласа.
  -- Тише, красавица! - полусердито сказал он, - здесь не принято никаких имен.
   Она покорно с улыбкой приложила палец к губам.
   Взвился ввысь священный огонь на пилонах вокруг алтаря из черного мрамора, и Юния смогла разглядеть статую. Прекрасная черноликая богиня в короткой тунике смотрела прямо ей в глаза, блики огня отплясывали в мраморных зрачках, казалось, что она оживает. Жрецы скинули темные плащи, на них были холщовые хламиды без поясов, и запели громкими голосами. Древние заговоры на непонятном языке звучали пугающе красиво, но мурашки бежали по коже, мерещилось временами, что темная богиня злых сил может сойти со своего резного пьедестала.
   Девять раз исполнили жрецы протяжные песни и молча застыли коленопреклоненные. Помощники подвели к алтарю черную телку с посеребренными рогами. Послушно ступало животное, вскидывая голову на темную статую. Молнией сверкнуло лезвие длинного ножа, разрезав темноту, и на пьедестал брызнула свежая кровь. Один из жрецов принял внутренности на серебряном подносе и долго их рассматривал.
  -- Печень животного двойная! - громко провозгласил гаруспик. - Это счастливый знак! Геката благословляет ваш брак!
   Юния счастливо улыбнулась, поймав довольный взгляд Гая.
   Затем еще девять черных щенят были зарезаны на алтаре. Жрецы разожгли огонь, чтобы сжечь жертвы, и кинули туда живого черного петуха. Перья его вмиг обуглились, но птица попыталась взлететь, и обоженным комком упала в пламя. Жрецы переглянулись.
  -- Я еще не видел более благоприятных знамений, - Юния узнала голос Фабия. - Геката никогда не раздавала их столь щедро, как сегодня.
  -- Я же говорил, что наш брак заключили боги еще при нашем рождении, - сказал Калигула. Он подошел к Юнии. - Мы должны еще разломить жертвенный хлеб.
   Один из жрецов торжественно преподнес им черный фар, жертвенный пирог, новобрачные разломили его, бросив остатки в огонь, так же как ранее проделали со священным белым фаром Юпитера. Так перед лицом подземных богов они стали мужем и женой.
   Но неожиданно Гай заметил, как затуманился взгляд любимой, она смотрела будто сквозь него, затем подняла глаза на лик богини и безотчетно пошла к жертвенному огню. Фабий перехватил руку Гая, который попытался остановить Клавдиллу. Все присутствующие в один миг застыли, воцарилась тишина. Юния же, не отрываясь, смотрела на огонь, отблески его кровавыми бликами прыгали в ее черных глазах, затем пламя вдруг резко взметнулось, устремившись к небесам, его длинные языки лизнули верхушки деревьев, и все пилоны разом погасли.
   Крик ужаса вырвался у присутствующих. Но тут пламя вновь вспыхнуло и загорелось уже ровно. Юнию передернуло, и она осела на землю. Калигула едва успел подхватить ее на руки. Все безмолвствовали, в страхе наблюдая за ними.
  -- Любимая, что с тобой было? - тревожно вопрошал Гай, теребя ее за плащ.
  -- Геката просит еще крови. Ей недостаточно этих жертв, чтоб скрепить наш союз, - тихо с усилием ответила Клавдилла.
  -- Мы принесем еще жертвы, девять телок, черных щенят... - сказал Фабий, опустившись рядом на траву.
  -- Она требует человеческой крови, - выдохнула Юния и безвольно поникла на руках Гая.
  -- Ей было видение! Сама подземная богиня являлась ей! Она избранная! - слышались отовсюду возгласы полные восхищения. - Знамение! Знамение! Воля Гекаты!
  -- Мы должны принести Гекате жертву, о которой она просит! - звонко крикнула Юния, обращаясь к поклонникам тайной магии. Голос ее эхом отразили деревья. Люди испуганно сжались. - Вы должны добиться благословения великой темной богини! Дайте же ей, что она хочет!
   Несколько человек неожиданно вытолкнули на середину молодого юношу.
  -- Мы принесем в жертву этого новичка! Пусть главный жрец скажет!
   Калигула выступил вперед, откинул капюшон.
  -- Думаю, богиня согласится принять его окровавленное сердце!
  -- Нет! - вдруг резко выкрикнула Клавдилла, молниями вспыхивали нужные слова, внушенные извне. - Огонь! Кровь! Огонь! Кровь!
   Она исступленно стала выкрикивать эти два слова и крутиться волчком. Калигула в страхе отпрянул, но Фабий схватил его за полу плаща и горячо зашептал на ухо.
  -- Сынок! Ты - глупец! Сама богиня вселилась в нее и вещает ее устами. Не показывай свой страх перед этим обезумевшим сбродом. Именно ты должен провозгласить ее волю.
   Взгляд Калигулы стал осмысленным. Он схватил Юнию, прижал к себе, чувствуя, как она перестает биться и успокаивается.
   Все еще сжимая ее одной рукой, он взметнул другую вверх и закричал, вновь пробудив гулкое эхо:
  -- Хватайте факелы! Спалим Рим! Это и будет наша жертва во славу темной Гекаты!
  -- Спалим дотла! Зажжем Рим! - подхватила обезумевшая толпа.
   Пламя разожженных факелов резко запылало, разорвав ночной мрак. И сотня ослепленных Гекатой устремилась прочь из священной рощи, неся смерть жителям Рима.
   Изогнутый нож месяца хищно звенел в напряженном ночном небе, отбрасывая скупые, безжизненные лучи, которые таяли без следа, соприкоснувшись с мраком беззвездного небосклона.
  
  
   XXXVI
  
  
   Авентин спал, безмятежно раскинув руки-улицы. В пустых глазницах окон маленьких бедняцких лачуг и многоэтажных уродливых инсул ночь была еще гуще, ни один огонек не проглядывал в мрачной тьме. Редкие прохожие бесшумно скользили от дома к дому, не отбрасывая теней. Казалось, воздух холма был пропитан зловещим предчувствием беды, но жители Авентина не чувствовали грозящей опасности, лишь изредка раздавался едва слышный стон, потревоженного кошмаром.
   Поджигатели в черных плащах с низко надвинутыми капюшонами, разделившись, вступили на узкие изогнутые улочки. Калигула, Юния и Фабий остановились, наблюдая, как приверженцы мрачной богини разжигают пучки соломы. Вот первый сноп ярких искр взметнулся на деревянной крыше.
   Калигула наклонил голову, точно прислушиваясь, а когда повернулся к Фабию, на губах его играла кривая усмешка, глаза горели безумием, ноздри раздувались, как у дикого вепря.
  -- Ветер, - он указал рукой в ту сторону, откуда они пришли. - Ветер Гекаты подхватит пламя, разметает его по всему холму.
   Юния молчала, хриплое дыхание вырывалось из ее груди, черты лица заострились, и молнии плясали в черных глазах. Ее божественная красота исчезла без следа, злобный лик Мегеры вновь проступил сквозь нежность Венеры.
   Фабий вздрогнул. На мгновение его охватил ужас, он закрыл глаза, чтобы не видеть лиц своих спутников - в них, как в зеркалах, отражался он сам, полубезумный, жаждущий огненной смерти, захотелось сжать голову руками и бежать прочь - в тишину своего роскошного дворца, подальше от кровавого преступления, что они замыслили.
  -- Что ты? - нервно спросила Юния, он уловил язвительность ее вопроса.
   Фабий шумно вздохнул - сухие запахи наполняли ночь тревогой - странное желание, овладевшее им так внезапно, исчезло без следа. Заглянув в бездонную тьму глаз Мегеры, он ощутил непередаваемое и ни с чем не сравнимое возбуждение, крупная дрожь пробежала по его телу, он смело вскинул голову и высоко поднял факел.
   А на крышах близлежащих инсул уже занималось первое пламя. Веселые огоньки плясали на иссушенном майским солнцем дереве.
  -- Нельзя медлить! - произнес Калигула. - Иначе скоро поднимут тревогу.
   Но Геката, точно сговорившись с Морфеем, все еще удерживала людей в сонном оцепенении. Пока было тихо. Юния вытянула руки вперед, и ветер, точно послушный ее темной силе, сильным порывом подхватил пламя и понес его дальше. Запах гари заполнил легкие, заставив закашляться. Они рассмеялись и кинулись бежать в глубь Авентина.
   Они опередили огонь, который по пятам следовал за ними, увлекаемый ветром. Пламя с необычайной быстротой охватывало деревянные лачуги.
   Раздались первые крики. Сонные люди, застигнутые врасплох нежданным бедствием, выбегали из домов, метались с криками, натыкаясь друг на друга. Те, кто уже всерьез осознал размеры нежданного бедствия, таскали воду, тщетно пытаясь залить разгорающееся пламя. Полуодетый юноша пробежал мимо Юнии, расплескивая полное ведро. Калигула, изловчившись, подставил ему подножку, юноша упал и вскрикнул, глядя на опрокинутое ведро, даже не осознав причины своего падения. Смеясь, Гай поднес факел к его грубой тунике, ткань вспыхнула, юноша громко закричал и запрыгал, пытаясь сбить пламя. Юния ткнула факел в его длинные спутанные волосы, и в мгновение они сгорели дотла. В стороне послышались гневные крики, из-за поворота показалось двое вигилов, они заметили, что поджигатели проделали с юношей. Они налетели, как вихрь, но два раза мелькнуло лезвие ножа в безжалостной руке Фабия и, зажимая кровавые раны в животе, они упали на землю.
  -- Бежим! - отрывисто вскрикнула Юния и скользнула в темный проулок. Фабий и Калигула последовали за ней. Они уперлись в тупик, над ними начала разгораться деревянная крыша. Громкий треск слышался со всех сторон, жар подступал, становясь нестерпимее. Пожар принимал угрожающие размеры, расползаясь с пугающей быстротой, вскоре они сами могли очутиться в огненной ловушке. Клавдилла схватилась за горло. На миг Фабию показалось, что она напугана. Но девушка подняла голову, и он испугался сам. В ее черных глазах опять сияло божественное безумие. Юния схватила лежащую на земле доску и с размаху ударила в стену тупичка. В стене появилось неровная дыра.
  -- Ломайте! - прохрипела она и выронила доску. Глаза ее вновь обрели нормальное выражение. Мужчины, что есть сил, принялись сокрушать глиняную перегородку.
   Они протиснулись в узкий проем и побежали, спасаясь от удушливого жара. Воздух плавился перед ними, кроваво-красный серп месяца танцевал в горячем дыму, поднимающемся к небесам.
   Навстречу бежали люди, многие бестолково метались, охваченные паникой, удушливый дым заполнял грудь, выжигая легкие. Они падали, и языки пламени лизали уже их бездыханные трупы.
   Обожженные тела огромными факелами падали cверху на бегущих, многие кидали из окон нехитрый скарб, в надежде уберечь от пожара. Кто-нибудь тут же подхватывал его, с безумным хохотом унося подальше.
   Крики, пламя, громкие стоны сгорающих заживо. Безумие охватило бедняков Авентина. Все дома пылали одним гигантским костром, высокие языки пламени которого возвестили на весь Рим о страшной беде.
   С развевающими волосами Юния в обожженной тунике носилась, быстрая как ветер, с факелом в руке, лицо ее почернело от копоти, и только ярким блеском божественного безумия сияли большие глаза. Рядом, не отставая ни на шаг, бежали Калигула и Фабий Персик, кидая в окна домов факелы, горящие пучки соломы. Страстная Друзилла ни за что не узнала бы своего роскошного пылкого возлюбленного, нежного и утонченного. Он был, как и Гай, подобен богу смерти - грязный от копоти, в разорванной одежде, запятнанный страшным преступлением, - рядом с ними рушились кровли домов, балки, погребая под горящими обломками пытающихся спастись. Только они оставались невредимы среди буйства огненной стихии, казалось, сама божественная рука хранила их.
   Но тут пламя, послушно следовавшее за ними по всему изогнутому пути, вновь начало обжигать своим нестерпимым жаром. На Калигуле задымился плащ, коварные огненные язычки побежали вверх по грубой ткани. Он бросился на землю, катаясь в тщетной попытке загасить огонь. Фабий оцепенело смотрел на него.
  -- Глупец! Что ты застыл? - крикнула Юния, и, не раздумывая, кинулась на Гая, прижав своим телом его к земле, не давая проход воздуху. Фабий метнулся в сторону, и неожиданно наткнулся на беременную женщину с ведром воды, она спешила от колодца к своему дому, будто это жалкое ведерце способно было загасить всепожирающий огонь. Она испуганно глянула на Павла, он отметил, что она похожа на испуганную лань, до чего огромными и влажными были ее темные глаза.
  -- Помогите, господин! - шепнула она неслышно, но он скорее прочел эти слова по губам, искаженным от боли.
   Безумный смех вырвался из его уст, он грубо и сильно толкнул ее в дверь дома, откуда резко вырвался сноп пламени, тут же охвативший несчастную. Она закричала, корчась в страшных муках, схватившись обожженными руками за огромный живот, в слепом материнском инстинкте надеясь уберечь еще не родившегося ребенка. Фабий подхватил ее ведро с остатками воды и выплеснул на Калигулу и Юнию. Что-то метнулось сзади под ноги, он едва не упал, отшатнувшись, но удержался на ногах. Горящий ком, бывший когда-то жизнерадостной собачонкой, с громким воем промчался мимо, оставляя огненный след на земле. Вой вскоре затих.
   Фабий схватил в охапку Клавдиллу и помог подняться Гаю. Обугленный плащ Калигула сбросил, оставшись в тонкой тунике жениха.
   - Тебя могут узнать! - выкрикнула Клавдилла и принялась тереть его щеки запачканной копотью рукой. Фабий потащил их прочь с горящей улицы.
   Втроем они сбежали с холма, дыша полной грудью, оставив позади горящие руины, людей, лишившихся крова и имущества, обожженные до неузнаваемости тела, горе родителей, потерявших детей и в тщетной надежде ворошащих горелые трупы. Теперь подземная богиня удовлетворена! Никогда еще она не получала столь щедрых жертв от своих почитателей!
   Высокая ограда Большого цирка выросла перед поджигателями. Юния резко остановилась и обернулась к Калигуле и Фабию. Безумие уже покинуло ее глаза, заостренные черты лица вновь приобрели нежность, богиня ушла в свой подземный мир, отпустив душу девушки.
  -- Любимый! Нам пора возвращаться, - сказала Клавдилла. - Во дворце могли хватиться, ведь скоро проснется сама розоперстая Аврора.
  -- Верно, Юния медлить нельзя, - ответил ей Фабий. Калигула стоял молча, зубы его были стиснуты, кулаки сжаты, глаза, полные гневных молний, устремлены на стену Большого цирка.
  -- Ну уж, нет, - произнес он. - Мы спалили дома жалких плебеев, но не тронули патрициев. Мы должны поджечь и это огромное детище Тарквиния Гордого. Проклятый Тиберий запретил бега колесниц. Так к чему будет стоять это гордое напоминание веселых деньков? Огонь!
   Гай резко выхватил факелы у Клавдиллы и Фабия. И, не успел Павел остановить его, как они полетели за ограду. Потянулись тонкие струйки дыма.
  -- Все! Теперь бежим, пока не появились вигилы. Кто-нибудь из плебеев Авентина мог заметить нас!
   Он схватил Клавдиллу за руку, увлекая за собой, Фабий последовал за ними. Они уже почти добрались по склону Палатина к боковому входу во дворец, как дружно обернулись, привлеченные громким треском и пронзительными криками. Авентинский холм и Большой цирк пылали подобно гигантскому костру! Довольные улыбки осветили их испачканные лица, некоторое время они наблюдали суету внизу, как вигилы подвозят большие бочки с водой, как обезумевшие люди борются с огнем.
  -- Если в нашем жертвенном пламени сгорели и все поклонники Гекаты вместе со жрецами, - неожиданно подытожил Фабий, - то подземная богиня довольна как никогда. И ваш брак, освященный огнем и кровью, будет самым долгим и счастливым.
   Калигула улыбнулся, положив руку ему на плечо, и не заметил, как на мгновение омрачилось лицо Юнии. Клавдилле вдруг вспомнилось предсказание старой Мартины и видение в спальне. Но будто чья-то рука погладила ее растрепанные волосы, и грустные мысли исчезли, как не бывало. Счастье заполнило ее душу. Теперь она - жена Гая!
  -- Время возвращаться, - тихо напомнила она.
   Они проникли в конюшню. Перепуганный Евтих, не смыкавший глаз, ожидал их.
  -- Наконец-то! Наконец-то! - запричитал он. - Я едва вырвался из этого пекла, когда вокруг меня принялись рушиться горящие дома, я понял, что пора убегать. Я волновался, почему не было вас так долго.
  -- Мы задержались около Большого цирка, - зловеще проговорил Калигула. - Ты проверял, как ведут себя гости?
  -- О, многие разъехались еще до пожара, в том числе отец невесты, ваша сестра с мужем, префект претория с супругой, Макрон был очень пьян. Кое-кто из сенаторов остался ночевать во дворце, господа Лициний, Статилий, Эмилий Лепид пьют до сих пор с танцовщицами. Все дворцовые рабы заливают водой Палатинские склоны, чтобы огонь не добрался до дворца. Я слышал, загорелся даже Большой цирк.
  -- Да, - сказал Калигула. - Цирк горит, мы слышали, как шумели рабы.
  -- А Друзилла? - хитро улыбаясь, поинтересовался Фабий.
  -- Она сидела со старым Клавдием, они о чем-то переговаривались, потом Домиций Агенобарб, основательно напившись, стал приставать к ней, и она куда-то делась. Вот, что я видел, - ответил Евтих, - а остальное время ожидал вас здесь.
  -- Ты приготовил чистые туники? - спросил Калигула.
  -- Конечно.
   Они быстро переоделись и прошли через огромную опустевшую кухню во дворец. Как и рассказал Евтих, из триклиния все еще доносился рев Агенобарба, не умеющего разговаривать в спокойных тонах, неровные звуки музыки, голоса Лициния и Статилия и звонкий смех танцовщиц. Вести о страшной беде римлян или не дошли до них, или они пропустили все мимо ушей.
   Пустое ложе новобрачных уже остыло, маленький Приап с огромным фаллосом сиротливо таился в углу. Фабий разжег светильники.
  -- Оставляю вас, новобрачные, - с усмешкой произнес он. - Не буду задерживаться, думаю, что меня уже заждались в моей кубикуле.
   Гай и Юния переглянулись, догадавшись, кого имел в виду Персик.
  -- Сотри копоть с лица, чтобы подозрение не закралось в душу той, что уже давно жаждет твоих объятий, - сказал Калигула.
   Юния смочила лоскут и привела щеки Фабия в надлежащий вид. Он откланялся и вышел. Соучастник страшного жертвоприношения в честь темной Гекаты. Новобрачные наконец-то остались наедине. Гай ласково обнял Юнию.
  -- Ты утомилась, звездочка моя? - заботливо спросил он. - Выпьешь вина, приправленного пряностями? Оно снимет усталость и напряжение.
   Юния кивнула. Он налил ей полную золотую чашу, они принялись отпивать небольшими глотками, передавая ее друг другу, и некоторое время молчали. Клавдилла достала из-под подушки какой-то предмет.
  -- Что ты прячешь от меня? - полюбопытствовал Гай.
  -- У меня есть только наши тайны. Память об этой я привезла из Александрии. Помнишь?
   Она разжала ладонь, и Калигула увидел маленькую яшмовую Гекату с факелом в одной руке и ключами от подземного мира в другой.
  -- Конечно, помню, - сдавленным голосом сказал он, и Клавдилла заметила, как заблестели его глаза. - Наша любовь, наша вечная детская любовь. Так ты хранила этот талисман все долгие годы?
  -- Да, любимый. Эта фигурка стояла среди наших домашних пенатов, я неустанно приносила ей жертвы, чтоб она помогла нам встретиться.
  -- Как я люблю тебя! - сказал Калигула, страстно целуя ее.
   Она податливо откинулась на подушки, обвивая его руками, и прошептала:
  -- Это больше, чем любовь.
   Но тут Гай неожиданно освободился из ее жарких объятий.
  -- Что с тобой? - встревожено спросила Юния.
  -- Глупый обычай! Глупые цветы и свадебные песенки! - затвердил он. - Мы должны запомнить нашу брачную ночь! К чему заниматься любовью на обычной кровати? Собирайся! То, что я придумал, будет достойно Юлии, дочери Августа, одной из величайших распутниц империи!
   Юния вскочила. Глаза ее загорелись страстным огнем.
  -- Ростральная трибуна? - на едином выдохе спросила она. - Всегда мечтала об этом!
   Они взялись за руки и выбежали прочь из дворца к лестнице, ведущей вниз с Палатина к форуму. Мраморные ступени приятно холодили босые ноги, форум был пуст и безжизнен, лишь мраморные статуи наполняли его, не принося обычного гомона и движения, как от живых. Легкие точно ветер, в развевающихся белых одеяниях они пробежали по широким плитам Тусской улицы мимо базилики Юлия, несколько прохожих спугнули они, спешивших или с пожара или на пожар, они с ужасом отпрянули, бормоча молитвы, думая, что кто-то из бессмертных пронесся мимо.
   Ростральная трибуна, ощетинившаяся бронзовыми носами кораблей, выросла перед ними. Роскошные барельефы и статуи, украшающие трибуну, смутно белели в темноте. Отблески бушевавшего пожара, ярким огнем освещавшие дворы и крыши палатинских дворцов, не видны были отсюда. Вокруг стояла мертвая тишина.
   Калигула первым взбежал по узкой лестнице вверх и протянул руку Юнии.
  -- Не робей, звездочка, - подбодрил он. - На этом месте распутная Юлия развлекалась сразу с несколькими любовниками. У нее была тяга к молодым патрициям.
   Он закрепил факел. Клавдилла приблизилась, облокотилась на мраморную балюстраду, любуясь своим супругом. Он страстно обнял ее, прижав к прохладному камню, и впился страстным поцелуем в нежные губы.
   Розоперстая Аврора едва явив миру свой чудный лик, тут же отвернулась, исполненная стыда, настолько неистовыми были ласки страстно влюбленных. Отныне законных супругов.
   Но ее появление вспугнуло любовников, они, полуодетые, бросились бежать с веселым смехом к храму Кастора и Поллукса, своих защитников. Ранние торговцы, спешащие занять удачные места у подножия статуй, с ужасом смотрели им вслед, одновременно любуясь грацией и красотой девушки. Богиня Геката, почти утратившая с рассветом свою безграничную власть, все еще хранила их, и они, не узнанные никем, укрылись у алтаря божественных близнецов, где и нашли утром их, безмятежно спящими с улыбкой на устах, жрецы.
   Они с ужасом узнали понтифика. Но Калигула, все еще блаженно улыбаясь, полный воспоминаниями о минувшей ночи, объяснил, что божественная воля Кастора и Поллукса перенесла их к алтарю, богам было угодно, чтобы они оказались здесь для раннего жертвоприношения, потому что их свадьба состоялась в ежегодный праздник близнецов. Юния, стыдливо прикрываясь полуразорванной туникой, чтоб не видны были синяки и следы копоти, подтвердила, не моргнув и глазом, эту глупую историю. И Калигула страшной клятвой скрепил уста жрецов, чтоб по Риму опять не разнеслась небывалая история.
  
  
  
   XXXVII
  
  
   Страшная ночь, казалось, никогда не закончится для префекта претория. Едва он утер непрошеные слезы, стоя за колонной, как новая неожиданность предстала его воспаленным глазам. Он увидел, как тайком выскользнули из кубикулы новобрачных Юния и Калигула, одетые в глухие темные плащи. Страшное предчувствие какой-то жуткой беды овладело им, заставило передернуться, но Макрон, овладев собой, поманил одного из преторианцев, несущих караул у входа в атриум.
  -- Как твое имя? - спросил он.
  -- Юлий Луп, - ответил молодой преторианец.
  -- У меня к тебе важное поручение. - Макрон всмотрелся в его лицо. Стоит ли ему довериться? Глаза Лупа смотрели жестко из-под густых сросшихся бровей, широкий лоб выдавал ум, а плотно сжатые, тонкие, почти бескровные губы свидетельствовали о твердости характера. Префект решил рискнуть. - Слушай, преторианец. Сейчас из этой кубикулы вышли двое, одетые в черные плащи. Боюсь, они затевают недоброе, проследи, но не вмешивайся. Утром явишься ко мне и обо всем доложишь. Теперь поспеши, я думаю, тебе хватит смелости и хитрости, чтоб найти их и не выдать своего присутствия.
   Луп повернулся, чтоб уйти, но оглянулся на Макрона.
  -- Префект претория может назвать их имена?
   Невий вздохнул.
  -- Это были наследник императора и его супруга.
   Луп убежал, ему не хотелось, чтобы префект заметил его удивление. Приказ есть приказ.
   Преторианец заметил черных всадников, которые удалялись от дворца. Их было трое, двое сидело на одной лошади, и по их одеждам Луп догадался, что это те, за кем велел проследить Макрон. Лошади шли галопом, ему, пешему, трудно было поспевать за быстрым бегом, но он старался не упустить всадников из виду. Они спустились на широкую улицу Патрициев, обогнули Большой цирк и въехали на крутой подъем Авентинского холма. От быстрого бега Лупу казалось, что его сердце выскочит из груди, недобрые предчувствия не отпускали преторианца всю дорогу, заставляя дрожать, но он пересиливал себя, как мог, стараясь не отстать.
   Но он все же потерял их из вида неподалеку от храма Дианы, заметался по сторонам, но тщетно, след был потерян. Юлий попытался проникнуть в священную рощу за храмом, но устрашающий вид мрачных деревьев с недобрым гудением остановил одинокого преследователя. Ужасные суеверия овладели его душой, вспомнились все жуткие слухи, что ходили по Риму о таинствах жертвоприношений подземной Гекате. Он слышал, что на этой древней земле этрусского кладбища собирались у темного алтаря ее тайные последователи. Никакие силы не могли заманить туда случайного прохожего, и Юлий Луп не обладал смелостью, чтобы зайти в рощу, ему и так стало понятно, куда направились наследник императора с супругой. Он решил дождаться их возвращения здесь, у храма Дианы, затаившись на ступенях у алтаря.
   Теплая ночь новолуния сманила в сон, и разбудили его уже громкие крики и едкий запах гари. Авентин пылал подобно гигантскому погребальному костру. Луп в ужасе заметался, не решаясь покинуть прохладный мрамор храма, чувствуя, как разрастается пожар, ему было уже не до задания префекта, он решил дождаться утра и кинулся внутрь. По крайней мере, думалось Лупу, богиня защитит от огня свое священное место. И действительно, огонь пощадил красивое строение, и когда, Юлий утром вышел из храма, взору его предстало огромное пепелище на месте Авентинских кварталов.
   Руины кое-где дымились, выбрасывая снопы искр, стоны раненных, горестный плач слышались отовсюду. Бедняки ковырялись на пепелищах, выискивая уцелевшие вещи, грузили обгоревшие трупы на деревянную повозку под наблюдением вигилов. Юлий, шатаясь, выбрался из своего убежища и побрел по закопченной мостовой центральной улицы Авентина. Сначала он шагал не спеша, обхватив голову руками, чтобы не видеть, не слышать людского горя, затем не выдержал и побежал прочь ко дворцу префекта претория.
   Номенклатор долго не пускал грязного испуганного Лупа, но он настоял, чтобы вызвали секретаря Макрона. Деловито сновали домашние рабы, обсуждая страшный пожар. Когда, наконец, Луп попал в таблиний, он уже не мог стоять на ногах, голодный и злой, раздавленный ночными кошмарами.
   Макрон появился еще нескоро, седая голова его была всклокочена, глаза вспухшие и красные, он потирал огромной ладонью свой мощный подбородок, заросший седой щетиной.
  -- Ну, говори! - буркнул он, не ответив на приветствие. - Мне и так не удалось поспать из-за этого проклятого пожара. Целое утро выслушиваю жалобы и просьбы.
   Луп, прижимавшийся к стене, обессилено сполз на пол, невидящими глазами глядя перед собой. Слова, вырвавшееся из его проваленного рта, зловещим шипением разнеслись по таблинию, вспоров, точно кинжалом, воспаленный мозг префекта претория.
  -- Калигула - тайный приверженец поклонников Гекаты. Ночью они приносили жертвы в роще богини за храмом Дианы на Авентинском холме. Я потерял их след, не решившись вступить в проклятую рощу, но я уверен, поджог нищих кварталов - это их рук дело. Я пересидел ночь, спасаясь от огня в храме Дианы, но я видел зарево, слышал треск горящих домов, крики о помощи, стоны сгорающих заживо. Это было ужасно!
   Луп неожиданно зарыдал, обхватив колени, точно маленький ребенок. Макрон молча смотрел на него, осознавая услышанное. Мысли вихрем носились в его затуманенном мозгу. Калигула - поджигатель! Нежная Юния - его сообщница, поклонница Гекаты! Ехать на Капри! Донести Тиберию! Что делать? Месть! Месть! Смерть!
   Но все эти мысли исчезали, подобно беззвучным вспышкам далекой грозы в ночном небе, и лишь одна все настойчивей билась пульсирующей болью, от нее перехватывало дыхание, и громко стучало сердце. Если Юния виновна, то теперь ей не уйти от Макрона. Он восторжествует над ней, подчинит своей воле, заставит любить его! Ради этого стоило сгореть Авентину! Если б он знал, что обладание Юнией стоит такой цены, то, не задумываясь, поджег бы весь Рим!
   Невий усилием воли взял себя в руки, отдал приказание накормить и дать постель преторианцу. Рабы увели Юлия Лупа, он уже не стоял на ногах, страшная смерть миновала его, опалив душу жарким дыханием.
   Макрон остался один в таблинии, там его и нашла Энния, он сидел подперев голову руками и размышлял, в беспорядке валялись стили и разломанные восковые дощечки. Невия присела рядом, прижалась щекой к колючему лицу мужа.
  -- Ты думаешь о минувшем? - спросила она после некоторого молчания. - Меня тоже потряс страшный пожар. Впервые за много лет выгорело дотла столько кварталов, погибшие исчисляются сотнями. Ты отправил курьера на Капри?
   Макрон шумно вздохнул и с недовольством посмотрел на жену. Вечно она поучает его.
  -- Я лично поеду к цезарю, это страшное бедствие невозможно описать на бесстрастном пергаменте, к тому же я уже три месяца не виделся с ним лично, отделываясь письмами. Неужели ты не заметила, как реже стала приходить от него почта, теперь все указания сенату он передает через Юния Силана, тесть Калигулы уже нажил баснословные богатства и приобрел в обществе огромный вес. Этому надо положить конец, мне ни за что нельзя лишаться доверия цезаря, которое было приобретено ценой успешной расправы с заговорщиками Сеяна.
  -- О, милый мой, - протянула Энния, - заговор Сеяна жив только в памяти самого Тиберия, который боится возвращаться в Рим. Хотя это было так давно, не думаешь ли ты, что пора придумать и раскрыть новый заговор? Это укрепит твое положение.
  -- Тише, глупая, - зашипел Макрон, дико вращая глазами. - Хочешь быть сброшенной с Тарпейской скалы за свои опрометчивые слова?
   Невий придвинулся ближе и прошептал едва слышно, так, что она прочла его слова по губам.
  -- Тиберий и так задержался на этом свете, пора Калигуле брать власть в свои руки. Поэтому заговор не надо придумывать, его надо создать, но не привлекая посторонних глупцов, которые поджимают хвост при малейшей опасности. Я займусь этим после возвращения с Капри, а ты меньше болтай подружкам, ни Ливилла, ни Друзилла ничего не должны знать, и тем более Агриппинилла.
  -- Кстати, об Агриппинилле, - прервала его Энния, горя желанием поделиться новостями. - Я получила сегодня утром от нее письмо. Он возвращается из Анция, у бедняжки был выкидыш, она долго болела, теперь, узнав, что Агенобарб на свободе, хочет вернуться и наладить семейный быт. Она выразила надежду, что Домиций успокоился после свадьбы Клавдиллы и Калигулы и примирится с ней.
   Макрон недоверчиво хмыкнул, на ум пришли воспоминания о пьяных выкриках Домиция вчера на свадебном пиру, о боги, кажется, они вчера еще и повздорили. Невию вспомнились свои слезы безысходности, и он опустил глаза, заметив испытующий взгляд Эннии.
  -- Иди к себе, жена. Я поеду к новобрачным, позавтракаю с ними и сразу отправлюсь на Капри. Сейчас вот только отдам приказания приготовить корабль и охрану. Кстати, проследи, чтобы накормили Юлия Лупа, когда он проснется. Это преторианец, он выполнял мой приказ, после этого пусть возвращается в казармы. Передай ему лично, что я о нем не забуду.
   Энния послушно кивнула, поцеловала мужа и вышла из таблиния. В ее хорошенькой головке зародилась надежда, она втайне лелеяла мысль, что ее муж сможет избавиться и от Гая Цезаря, чтобы самому надеть императорскую мантию. Теперь, когда Калигула был для нее навсегда потерян и она вернула любовь Макрона, ей все отчетливее представлялась картина, как она машет народу с триумфальной колесницы, а рядом стоит ее супруг в пурпурном плаще. Она счастливо улыбнулась и легла в постель, веселая бессонная ночь вновь напомнила о себе усталостью, и Энния беззаботно уплыла в царство Морфея под сладкие мечты.
   Макрон еще некоторое время сидел один в таблинии, прислушиваясь к неясным звукам из атриума. Сколько же просителей собралось там? Крадучись вышел из дома, у бокового входа его ожидал оседланный конь и охрана.
   Город беспокойно бурлил, на каждом шагу встречались кучки растерянных людей, возбужденно размахивающих руками в спорах. Префекта провожали недобрые взгляды, над Римом витало тревожное ожидание, даже утреннюю раздачу хлеба народ встретил не так оживленно, как обычно. Макрону попались навстречу две погребальные процессии бедняков, он всякий раз сворачивал, чтобы не нажить беды недоброй приметой. Скольких еще хоронят в этот день? А сколько ютятся на пепелищах родных домов, копошат золу, чтобы найти останки близких?
   Путь с Эсквилина на Палатин занял много времени, префект постарался обойти стороной форум, там сейчас опасно показываться, могут забросать чем-нибудь потяжелее гнилых помидоров и капустных кочерыжек. Вряд ли патриции с охотой откроют свои кошельки, чтобы облегчить несчастье бедняков, все затаились по домам, уехали за город рано утром, ожидать приказов цезаря.
   Отряды вигилов и преторианцев несли усиленный караул на центральных улицах, дворец Тиберия был оцеплен двойным кольцом стражников. Макрона впустили и вновь надежно заперли высокие резные ворота. Кассий Херея, начальник дворцовой стражи, мощный и совершенно седой преторианец, лично впустил его в покои наследника.
  -- Гай Цезарь и его супруга еще спят, - бесстрастно сообщил он. - Слухи о пожаре достигли дворца, но я велел не тревожить новобрачных, никакого толку от этого не случилось бы. Я лишь увеличил караул. Господин префект будет завтракать? Я позову управляющего.
   Макрон кивнул, соглашаясь.
  -- Ты разделишь со мной трапезу, Херея? В это утро грустно завтракать одному.
   Кассий без лишних церемоний сел рядом на скамью. Он молчал, не зная, о чем говорить, смутные подозрения роились и в его душе. Макрон не знал, что вчера вечером Кассий также заметил отсутствие наследника и его жены в спальне для новобрачных, и видел, как из дворцовых ворот выехали три темных всадника, он узнал Инцитата - любимого коня Калигулы. Кто еще, кроме хозяина, мог в такой час ехать на нем и прижимать к себе свою жену с низко надвинутым капюшоном на лицо. Херею мучили сомнения, стоит ли довериться префекту претория, которого уважали и любили преторианцы, считая честным и справедливым, а Кассий воспитывался по армейским законам, ему не известны были другие, но чувство привязанности к Калигуле, сыну великого Германика, которого он маленьким катал на спине и так любил, не давало вымолвить ни слова.
   Так они и молчали, сидя рядом, каждый размышлял о своем. Им не пришлось служить вместе, но они были наслышаны друг о друге. Макрон смотрел на совершенно седую голову Хереи, еще не старого и полного сил. Ему припомнились славные дни легендарного прошлого этого легионера и те обстоятельства, отчего побелели его темные волосы.
   Это случилось много лет назад, когда в правление Августа границам империи грозили мятежные германцы. Три легиона под командованием Квинтилия Вара попали в страшную засаду в далеком Тевтобургском лесу. Три дня продолжалась жестокая резня, мало кто уцелел в кровавой бойне под проливным дождем. Вар пал духом и покончил с собой, едва понял, что разбит и германцами захвачены орлы трех легионов. Многие офицеры последовали этому бесславному примеру. Лишь Кассий Херея не потерял духа, собрав, сколько мог, уцелевших воинов, он бросил их в атаку, они прорвались сквозь строй врагов и после восьми дней плутания по мятежной стране, благополучно достигли крепости, не потеряв ротного знамени. Это был великий подвиг! Но пережитый кошмар в Тевтобургском лесу выбелил волосы бесстрашного Кассия.
   Макрон и Херея молчали и дальше, размышляя каждый о своем. Возможно, нескольких мгновений не хватило им, чтобы соединить воедино те мысли, что занимали их. Кассий так и не решился предать память Германика, его время войти в историю наступило много позже, когда сын опорочил имя своего великого отца.
   Когда их пригласили в триклиний, они наконец-то разговорились, обсуждая страшный пожар, свадебные торжества, им казалось, что между этими событиями прошло много дней, трудно было поверить, что все произошло лишь вчера. На вкусный запах пришел Гай, сильно заспанный, с красными воспаленными глазами, он чесал голову пятерней, раздирая пальцами спутанные рыжие пряди.
  -- Приветствую, Макрон! - радостно крикнул он. - Ботер сказал, ты много выпил вчера. А, Кассий Херея, ты здесь, иди на пост, пароль на сегодня: "Счастье новобрачных".
   Макрон обомлел от такого бесстыдства и равнодушия и не сказал ни слова, в то время, как Кассий поднялся, отсалютовал наследнику и вышел. Беззаботный вид Калигулы окончательно сбил его с толку, и старый легионер уже усомнился в своих подозрениях, что сын Германика причастен к страшному злодейству.
  -- Мне кажется, Гай, - зловеще произнес Макрон, - лучший пароль на сегодня: "Ужасное бедствие".
  -- Это потому что я женился? Не думаю, что настолько все плохо в моей жизни!
   Макрон изумленно уставился на него. Сомнение облаком окутало и его разум, как до этого овладело Кассием. Человек, виновный в таком страшном преступлении, не может так искусно разыгрывать роль.
  -- В Риме случился страшный пожар, - сказал префект, - выгорел дотла весь Авентин, огонь подобрался даже к Большому цирку, спалив его восточную часть.
   Теперь Калигула удивленно уставился на Макрона, а тот судорожно пытался уловить хоть малейшую искорку фальши в его взоре, но не смог и устало опустил глаза.
  -- Я слышал неясный шум сквозь сладкий сон на плече у милой, кажется, суматоху, беготню рабов, но не придал значения. Морфей не выпускал меня из своих цепких объятий. И я уже ревную к нему мою супругу, она еще до сих пор не пробудилась. Ты отправил послание на Капри?
  -- Нет, я еду туда сам и прямо сейчас, - твердо ответил префект.
  -- Наверное, я должен поехать с тобой, но не поеду, - с глуповатым видом произнес Калигула. - Думаю, тебе лучше взять с собой в поездку моего тестя. Тебе должно быть известно, как ценит его советы император.
   Макрон поморщился.
  -- Я поеду один. Сегодня утром я собрал исчерпывающие сведения об этом нежданном бедствии, думаю, медлить с отъездом не стоит, к тому же курьер с приказом подготовить корабль уже в пути.
   Он попрощался и ушел, даже не отпив вина из золотой чаши. Макрону было невыносимо противно видеть своего счастливого соперника.
   В атриуме его неожиданно окликнула Юния. Макрон обернулся так поспешно, что свалил высокую напольную вазу, она разлетелась вдребезги, и он успел заметить мимолетную усмешку на красивых губах девушки. Клавдилла была неотразима с неприбранными белокурыми локонами, ниспадавшими каскадом ниже тонкой талии. Дивные очертания ее совершенного тела без труда угадывались сквозь тончайшую ткань широкого синфесиса. У нее, видимо, не было времени на одевание, и она накинула то, что попалось под руку. Синфесис мужа. В руке Юния сжимала массивный черепаховый гребень, тщетно пытаясь собрать им хотя бы часть волос, но непослушные пряди все время распадались. Она была так ослепительна, что Макрон стиснул зубы, чтобы не закричать от боли, пронзившей его сердце. Так и стоял он неподвижно среди рассыпавшихся цветов и осколков вазы, безмолвно созерцая дивную богиню.
   От Юнии не укрылось его замешательство, но неожиданно она уловила своим пытливым взглядом нечто большее, спрятанное за восхищением и обожанием, что так явно читались на лице префекта. Она на миг опустила длинные ресницы, чтобы он не заметил вспышки ужаса в ее глазах. Он знает! Она поняла, что он знает. Она не задала себе вопросов: как, почему, откуда. Просто была уверена.
   Но страх растворился в мрачных глубинах ее души, она поняла, что ей надо сейчас выдержать паузу перед дальнейшими действиями, и уже знала, какими.
  -- Приветствую, Невий Серторий! Как самочувствие Эннии?
  -- Приветствую тебя, Клавдилла! Энния встала ненадолго утром, но затем опять прилегла. Но моя ночь была более беспокойной.
  -- Сочувствую, слухи о страшной беде достигли дворца. Гай еще спал, когда утром я услышала разговор рабов. Несчастные бедняки! Надеюсь, что сенаторы окажут им щедрую помощь. Думаю, и мой отец обязательно внесет свою лепту. Так печально, что это случилось в день нашей свадьбы, ведь сегодня радость квиритов сменилась глубокой печалью. Ты придешь вечером на репотию?
  -- Извини, но я уезжаю на Капри, - ответил Макрон.
  -- Надолго?
  -- Не знаю, вернусь, как только Тиберий сочтет нужным отправить меня обратно с четкими указаниями.
   Она проникновенно посмотрела в его глаза, и Серторий почувствовал, как его сердце сжалось, объятое глубокой тоской. Тоской по несбыточным надеждам.
  -- Возвращайся! - Она сделала маленькую паузу. - Меня волнует судьба авентинских бедняков. Я хочу узнать, что же предпримет наш император.
   Душа Макрона перевернулась, когда из ее уст прозвучало краткое "возвращайся", настолько нежен был ее голос, остальных слов он просто не услышал. Он отсалютовал ей, не в силах что-либо сказать, и быстро вышел.
   "Возвращайся!" - золотом звенело в душе, все мысли его витали вокруг этой недоступной красавицы, в ослеплении он уже касался грубыми пальцами ее округлой груди, гладил роскошные кудри, целовал прекрасные губы, ласкал нежное тело. Вновь и вновь, пуская коня вскачь по камням Аппиевой дороги, он повторял про себя их краткую беседу. "Возвращайся! Возвращайся!"
   Мысли о том, что это самообман, и "возвращайся" содержало в себе лишь вежливость, он отгонял дальше и дальше в глубину сознания, всякий раз напоминая себе, что страшная тайна, если будет нужно, заставит Клавдиллу покориться его желаниям.
   А седой Кассий Херея в то время, когда Макрон скакал по Аппиевой дороге, сидел одиноко в караульной комнате во дворце, слушая, как собираются на вечернюю репотию знатные гости, как звенит смех девушек, разносится неторопливый говор мужчин, снует взад-вперед челядь, стуча посудой. Никогда еще ужас безысходности не сдавливал ему сердце так сильно. Даже тогда, в кошмаре бойни Тевтобургского леса, он знал, что ему предпринять для спасения легионеров, что смелость и отвага помогут. Но сейчас он бессильно опустил руки, скованный памятью любимого Германика и слепой привязанностью к боевому товарищу - маленькому Сапожку, которого он когда-то возил на шее подобно боевому коню.
  
  
  
   XXXVIII
  
   Юния смотрела в спину уходящему Макрону, и ласковая улыбка таяла на ее губах, искривляясь жуткой гримасой Мегеры. Должен ли Гай узнать, что префекту известно все? Этот вопрос мучил ее, тесным обручем стягивая разум. За Макроном преторианцы, все нити государственных дел в его руках, потянув любую, он вмешивается в жизнь империи, как хочет. "Фабий!" - мелькнуло в голове, и Клавдилла, выронив тяжелый черепаховый гребень, кинулась в его кубикулу. На пороге она застыла, прислушиваясь к звукам из-за занавеса. Ее чуткое ухо уловило женское хихиканье. Друзилла! Как она могла забыть? Ведь именно на ее присутствие намекал ночью Павел. От нее надо избавиться на время.
   Юния тихонько окликнула проходившего раба.
  -- У меня срочное дело к господину Фабию. Войди и осторожно пригласи его в ойкос так, чтобы только он услышал твои слова.
   Раб покорно кивнул и вошел внутрь, Клавдилла убежала и укрылась от посторонних взглядов за малиновыми занавесями ойкоса. Фабий появился немного времени спустя.
  -- Ты медлишь, - упрекнула его Юния.
  -- Думаешь, прекрасная, так легко вырваться из объятий страстной женщины? - улыбнулся Персик. - Первая ссора с мужем?
  -- Мне не до смеха, Павел. И я не ссорилась с Сапожком.
   Юния вытянула стройную ножку на широком ложе. Фабий застонал.
  -- Ты испытываешь меня, богиня? - прищурившись, чтобы потушить похотливый блеск, спросил он с укором. - Созерцать полуобнаженные прелести чужой жены - это свыше моих сил. Прикройся, иначе я сойду с ума от вожделения.
   Щеки Клавдиллы запылали, она и забыла, что разгуливает в прозрачном синфесисе Калигулы. Фабий протянул ей покрывало.
  -- Извини, Павел, что смутила тебя, - сказала Юния, укрывшись. - Честно сказать, другая проблема более занимает меня в это утро.
  -- Я слушаю.
  -- Макрону известно все.
   Юния заметила, как Фабий резко напрягся, будто готовясь к прыжку.
  -- Что ему известно? - хрипло спросил он.
  -- То, что мы подожгли Авентин. Не знаю, как он прознал, видимо, кто-то из дворца следил за нами.
  -- Он сам об этом сказал? Тогда мы пропали, - безнадежно произнес Фабий.
  -- Нет, он промолчал, - ответила Юния. - Его глаза сказали мне об этом. Но он ничего не сообщит цезарю.
  -- Откуда такая уверенность? - насмешливо поинтересовался Фабий. - Лично я отправляюсь писать завещание. Значит, эта жертва Гекате предполагала и наши жизни тоже.
  -- Выслушай же меня, наконец, - зашипела Клавдилла. Персик уловил пробуждающиеся знакомые черты Мегеры. - Он не скажет ничего, потому что давно любит меня, и мне пришлось дать ему надежду этим утром. Он преследует меня едва ли не с первого дня нашего знакомства...
   Она кратко пересказала Фабию случай с неудачным похищением, попытку изнасилования, все его слова, взгляды, ненависть к Калигуле. Павел в раздумье потер лоб.
  -- Тебе придется ответить на его чувства, - сказал он. - Рано или поздно, но он заставит тебя сделать это под страхом разоблачения. Префект всегда добивается своей цели. Если ты следишь за судебными делами Рима, то должна знать, насколько он силен и вездесущ. Мне неизвестно ни одно из дел, где он терпел поражение.
  -- О, Фабий! - Клавдилла придвинулась к нему и сжала его руки. Ее ладони были холодны, как ледышки. - Я ненавижу его и до безумия люблю Гая. Я не смогу изменить мужу.
  -- Ты говорила с Калигулой?
  -- Нет, ты первый, кому я все рассказала. И мне нужен твой совет. Калигула в гневе натворит всяческих безумств. Его здравый смысл исчезает, когда дело касается меня. А они нужны друг другу, ты сам это знаешь. Пока Гай не станет принцепсом, от Макрона избавляться нельзя.
   Фабий лихорадочно думал, отчаяние Юнии тронуло его сердце. Он любил Калигулу, как сына, Клавдиллу он тоже принял, как родную дочь, к тому же единое преступление связало их воедино. Он догадывался, сопоставляя факты знакомства Юнии и Гая, смерть Германика и их нерушимую вечную любовь, что и их странная верность также замешана на тайном злодеянии. Персик размышлял, наблюдая, как пелена слез заволакивает прекрасные глаза Юнии.
  -- Я не могу предать Сапожка, я не изменю ему ни с одним мужчиной, даже под угрозой быть сброшенной с Тарпейской скалы! - твердо сказала Клавдилла, и Фабий увидел, что глаза ее уже сухи, но мучительная боль не ушла из них, а скорее усилилась.
  -- Тебе не обязательно изменять своему любимому, - сказал Персик. - Почему ты считаешь, что Макрону только это от тебя и нужно? Ты сможешь держать его на расстоянии. Влюбленные мужчины в этом возрасте испытывают чувства совсем отличные от чувств влюбленных юнцов. Сыграй на тонких струнах его души, заставь его мечтать, томи обещаниями, питай надеждами, допускай лишь нежные поцелуи. - Фабий сделал паузу, окрыленный новой мыслью. - Если ты сведешь его с ума, то он пойдет ради тебя и на убийство, только направь его руку в нужный момент.
  -- Убийство? - в ужасе прошептала Клавдилла. Но блеск глаз Фабия позволил ей верно прочесть невысказанную вслух опасную мысль, и она радостно улыбнулась. Даже не подумав о последствиях, она нагнулась к Персику, выпустив покрывало из рук, и от души его поцеловала. Павел издал вопль возмущения.
  -- Что же ты делаешь, бесстыдница!
   И Юния наконец-то заметила, как угрожающе топорщится его туника ниже пояса. Звонко смеясь, она спаслась бегством, оставив Фабия одного. Он мучительно нагнулся, дикое желание резко сменилось ноющей болью. Нелегко общаться на серьезные темы с полуобнаженной прекраснейшей на земле девушкой такому страстному мужчине, он вздохнул и направился в свою кубикулу к Друзилле растрачивать накопившийся пыл.
   Еще одно потрясение ожидало его при входе. Юния, притаившись за шторой, ожидала его. "Забыла спросить", - шепнула она, ухватив его за локоть. И тут он не удержался, резко привлек ее к себе, ощутив прелесть упругой груди, и впился жадным поцелуем в дивные губы. Руки опустились, обхватив ее ниже талии. Юния попыталась вырваться, но сопротивление постепенно ослабло из страха быть услышанными, и неожиданно для себя она ответила на его поцелуй, и едва он ощутил ее вкус, как застонал, руки его потянули ткань синфесиса вверх, обнажая ее бедра. Он приподнял ее, прижав к стене, страстно изогнувшись, она обхватила ногами его талию, и Фабий резко вошел в ее влажное теплое лоно. Ногти ее впились ему шею, сладкая истома заставила выгнуться их тела, и Персик поцелуем заглушил крик, готовый слететь с ее припухших алых губ. Клавдилла встала на непослушные ноги, устало положив голову ему на плечо.
  -- Извини, - шепнул Фабий. - Я не смог сдержаться. Ты - самая дивная любовница. Прекрасней тебя я не встречал никого.
  -- Я виновата и знаю это, - тихо молвила Юния. - Наверное, часть моей души хотела этого втайне от сердца. Но я не жалею, да и как могу.
  -- Фабий! Это ты? - послышался капризный голосок Друзиллы.
   Они вздрогнули.
  -- Мне пора, - шевельнулась Юния в его объятиях. - Мне стоит рассказать Гаю о Макроне?
  -- Не думаю, - ответил Персик, нежно целуя ее. - Скажи мне лучше, я могу надеяться?
   Юния ничего не сказала, но он уловил в ее выдохе беззвучное "да". Она убежала. Фабий помедлил еще мгновение, приводя в порядок мысли, и шагнул в кубикулу.
   Клавдилла стремительно шла по боковому коридору перистиля, рабы даже не успели снять свадебные гирлянды. Голова ее кружилась от пережитого, ей хотелось забиться в уединенный уголок, обдумать и осознать случившееся. Она изменила! Изменила любимому Сапожку! Изменила с тем, кому только что клялась, что никогда не познает объятий других мужчин, кроме супруга. Сердце ее отказывалось верить, но это произошло, и надо было придумать, как жить дальше. Однако по пути в триклиний беспокойство и угрызения совести вытеснялись сладостным воспоминанием всплеска всепоглощающей страсти, и Клавдилла поняла, что вступила на следующую ступень своей новой жизни, ступень свободы и вседозволенности. Ей, точно моряку в бескрайнем море, открылись заманчивые горизонты, и она обводила их жадным взглядом. На одном уже маячила мощная фигура Невия Сертория. Теперь ей будет с ним легко.
   Поэтому в триклиний она вступила уже обновленной и спокойной. Калигула жевал огромный персик, развалившись на обеденном ложе. Янтарный сок стекал по его подбородку. Громадные ступни покоились на столе среди опрокинутых чаш. Глаза его потеплели при виде жены.
  -- Любимая, ты уже проснулась! - радостно воскликнул он. - Мне уже надоело завтракать в одиночестве. Гости спят, точно сурки в норах зимой, я не мог никого дозваться. Только Макрон удостоил меня своим обществом.
   Юния подавила в себе желание пересказать ее беседу с Невием, легла рядом с мужем, выхватила у него остатки персика и жадно надкусила. Он был также сладок, как и поцелуй Фабия. Косточка полетела под стол.
   Она придвинула к себе блюдо с языками фламинго, украшенное оливками.
  -- Проголодалась после минувшей ночи? - ласково спросил Гай. - Поешь, наберись сил, я собираюсь провести с тобой в постели весь день. Сегодня некуда спешить.
   Она обернулась к нему, Гай привлек ее и принялся осыпать поцелуями.
  -- О боги! Как ты прекрасна, моя любимая! Я так счастлив, что ты - моя жена!
   Юния сладострастно потянулась на широком ложе, приоткрыв роскошную грудь, Калигула обхватил губами ее розовый сосок, рукой погладил ей щеку, и Клавдилла нежно прикусила ему палец, лаская язычком. Не в силах сдерживать нахлынувшее желание, он нетерпеливо подмял ее под себя, и они занялись любовью, не стесняясь испуганных взглядов рабов. Они даже не обратили внимания на эти безмолвные привычные тени.
   Их уединение нарушил приход Фабия и Друзиллы. Клавдилла поспешила спрятать глаза от испытующего взгляда Персика. Сестра с братом затеяли словесную перепалку, а Павел уже внимательней посмотрел на Юнию. Он и сам не мог до конца поверить в то, что произошло меж ними совсем недавно. Фабий любовался ее ленивой грацией, томным взором, усмешкой красивых губ, роскошью белокурых волос, точеной шейкой, изящными руками, он почувствовал, как постепенно начинает сходить с ума от любви, и что желание вновь зажгло огнем его чресла. В тот момент Друзилла ласково коснулась его руки, предложив вина, но он поспешно отпрянул, она казалась теперь ему грубой крестьянкой рядом с царицей, он не понимал, как мог увлечься ей, если рядом всегда была чудная, дивная, божественная Юния. Ему стали понятны страдания Макрона, отчаяние бешеного Домиция, которых так изменила любовь к богине, заставила стать одного безвольной игрушкой, а другого глупым и смешным подражателем Аполлону.
   Пытаясь бороться с новым поглощающим душу чувством, которого не испытывал уже много лет, он стал укорять себя, как мог так поступить с женой того, кого считал своим сыном. Но в этот миг Юния подняла свои длинные ресницы и погрузила свой взор в самую глубину его души, и яркое пламя любви, зажженное ее страстным взглядом, вспыхнуло, чтобы навечно остаться гореть, испепеляя голос разума. До самой смерти. А кто знает меру, отведенную ему безжалостными богами?
   Фабий многое прочел в этом взгляде. Это было и обещание тайных свиданий, и безудержный разгул темной преступной страсти, и бесконечное вожделение, Павел осознал для себя, что объятия других женщин уже больше никогда не прельстят его. И сердце его мучительно сжала жестокая богиня ревности, когда Калигула нежно обнял Юнию, все еще занятый разговором с сестрой, и Клавдилла с любовью посмотрела на мужа. Фабий понял, что сердце царицы никогда не будет полностью принадлежать ему, но уже было поздно думать и страдать об этом, пламя его нового чувства ярко сияло в душе.
   Они еще какое-то время перекидывались взглядами, перепалка между Друзиллой и Калигулой приобретала все более угрожающий характер, и их громкие крики привели в чувство остальных участников трапезы.
  -- Гай, Друзилла! - произнесла Юния. - Перестаньте так шуметь! У меня уже болит голова! И бессонная ночь дает о себе знать!
   Она томно потянулась, как бы невзначай прижавшись к мужу. Мужчины напряглись. Друзилла беззаботно смеялась:
  -- Ох, Юния, знала бы, за кого вышла замуж! Гай - невыносимый спорщик! Ливилла и Агриппинилла с радостью со мной согласятся!
  -- У нас пока не было поводов для ссор, но время еще покажет, - серьезно сказала Юния, но в уголках ее губ таилась усмешка.
   В триклиний вошли Ливилла с Виницием. Следом ввалились навеселе Лициний, Ганимед и Статилий Корвин. Они шумно приветствовали собравшуюся компанию.
  -- Почему с вами нет Эннии? - спросила Юния у Ливиллы. - Макрон сегодня отбыл на Капри из-за пожара, вам следовало привезти ее с собой.
  -- Мы посылали раба, - ответил Виниций, - но Энния еще отдыхает. Вероятно, прибудет позже.
   Номенклатор ввел еще гостей: Марка Силана и старого трясущегося Гатерия Агриппу. "Вот только стариков не хватало", - шепнул Калигула жене, она тоже недовольно морщилась.
   Гости продолжали съезжаться, и к вечеру триклиний был заполнен. Началась репотия, где Юния была полноправной хозяйкой, вступив согласно обычаю в роль правительницы своего нового дома.
  
  
   XXXIX
  
  
   Яркое майское солнце щедро дарило тепло благословенному острову Капри. Потоки его ласковых лучей согревали Тиберия. Каждую ночь невыносимо ныли больные суставы, целебные мази Харикла уже не помогали. Врач изобретал все новые, более сильные, средства, но боль все равно возвращалась и мучила сильнее.
   Цезарь в одиночестве сидел на высокой террасе, потягивая вино из греческой чаши. Новая золотая роспись стен виллы сияла на солнце, заставляя щуриться от ярких отблесков. Но Тиберия это не смущало, он был доволен работой мастеров. Бескрайнее море плескалось перед ним, отливая матовым блеском перламутра, чайки метались над водой, и их резкие крики далеко разносились вокруг.
   Море завораживало императора, он мог часами наблюдать за игрой волн в любую погоду, будь то бешеный шторм с пронзительным завыванием бури или тихая рябь полного штиля. Он научился любить море со времен своей ссыльной жизни на Родосе. Оно было сродни его бурной, полной тревог жизни. Когда мощный ураган вздымал высоченные волны с пенистыми шапками, Тиберий припоминал сражения во главе легионов Августа от Дуная до Эльбы, покорение паннонских мятежников и славные дни триумфа. Безжизненная рябь наводила на счастливые воспоминания с Випсанией, ее робость, скромность и тонкая дивная красота до сих пор сводят его с ума. Она давно уже умерла, но в сердце императора жила по-прежнему молодой и прекрасной. Ему вспомнилась последняя встреча с ней.
   Их носилки столкнулись посреди многолюдной улицы. Носильщики кинулись разнимать поручни, и в тот момент обеспокоенная Випсания приподняла занавес. Он обомлел, когда увидел ее. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, и он мог поклясться, что безграничная любовь была в ее взгляде. Во взгляде теперь уже чужой жены. Носилки сдвинулись с места, и тогда он закричал своим громким голосом, требуя остановиться. Но ее рабы не замедлили хода, и уже вслед он окликал ее, заклинал вернуться, выплескивая на виду у прохожих боль своей любви. Но ее занавес более не поднялся.
   Ливии в тот же день стало обо всем известно, и по ее наущению Август издал официальный указ, где запрещал им встречаться. И чтоб это не произошло нечаянно, соглядатаи императора заранее выведывали ее путь. Даже сейчас помнил Тиберий мельчайшую черточку ее прекрасного лица, каждую складку розовой столлы, и грустные морщинки вокруг прекрасных глаз, которые столько лет заставляли его плакать во время бессонных ночей. Он тосковал, точно дикий зверь, у которого безжалостный охотник убил подружку. Охотником была его мать, насильно женившая его на развратной Юлии, дочери Августа, влюбившейся до безумия в молодого прославленного полководца.
   Много воды утекло с тех пор, Тиберий жестоко отомстил Ливии за свою поруганную любовь, нанеся удар по больному месту матери. Он лишил ее власти, той безграничной власти, что приобрела она над империей благодаря мягкости Августа. И сейчас старик довольно потер руки, вспомнив, как она в бессилии изливала свой гнев, беснуясь и угрожая. Он зашел куда дальше, отменив указ сената о ее обожествлении после смерти. Пусть вечно пребывает в Тартаре ее злая тень! Ей никогда не увидеть своего божественного мужа, распивающего нектар в сонме богов.
   Глубокая печаль стиснула сердце цезаря. Все, кого он любил и кем дорожил, покинули один за другим. Первой в этой череде потерей стала Випсания, затем Сеян предал его, Нерва ушел из жизни, а несколько дней назад умер Фрассил. Теперь он остался совсем один...
  
   В тот теплый дивный вечер ничто не предвещало беды. Они ужинали вдвоем с астрологом в тени раскидистого платана. Низкий столик был заставлен изысканными яствами, лилась нежная мелодия, наполняя вечер прелестью и спокойствием.
   Неторопливо текла беседа, приправленная цитатами. Тиберий, по обыкновению, забрасывал астролога вопросами из греческой мифологии, наслаждаясь его промахами. Недаром же цезарь слыл самым искусным знатоком мифов.
   Неожиданно Фрассил замолчал на полуслове и закрыл глаза.
   - Что ты? - спросил Тиберий, видя, как бледность начинает разливаться по лицу астролога. Тот приподнял тяжелые веки.
   - Фрассил! Ты слышишь меня? - повторил Тиберий, тронув холодную кисть собеседника.
   - Я ухожу вслед за Нервой. Прощай, цезарь, - вдруг вымолвил тот. - Пришло мое время. Я чувствую, как веет вокруг меня дыхание бога смерти. Но я рад, что наконец-то свободен от страха в душе, ведь ты всегда был змеей на моей груди, готовой ужалить. Жди свою змею!
   Тиберий опешил, а Фрасилл опустил веки, чтобы больше никогда не открыть их вновь...
   Тиберию и сейчас было неприятно вспоминать последние слова Фрасилла. Неужели астролог так и не смог простить ему то жестокое испытание, которому подверг его Тиберий более тридцати лет назад?
  
   Тогда Тиберий в безвестности, всеми забытый, прозябал на Родосе, тщетно взывая к милости Августа. Именно в то время он увлекся предсказаниями по звездам. В те годы это было строжайше запрещено законом. Но верные Тиберию люди разыскивали и привозили на остров астрологов, чей жизенный путь обычно прерывался после краткого свидания будущим цезарем. Их сбрасывали в море с высокой скалы. И вот перед будущим цезарем предстал Фрасилл.
   Они встретились в темном портике тайком. Астролог долго смотрел на небосклон, жуя уголком рта тонкую травинку.
   - Звезды - твои, Фортуна наконец-то повернулась к тебе.
   Тиберий мрачно усмехнулся. Сколько он видел пред собой подобных шарлатанов? И сколько раз уже слышал подобные фразы?
   - А что ты сможешь прочесть по звездам о своей судьбе? - зловеще спросил он астролога.
   Фрасилл внутренне напрягся. Не надо было и проводить тонких расчетов, чтобы понять, что Дамоклов меч завис над его головой, а ужасное царство Аида гостеприимно распахнуло свои врата.
   Руки предательски затряслись, ужас сковал разум, но астролог лишь молча продолжал жевать травинку и молчать. Солнце начало медленно расправлять свои лучи над горизонтом, Тиберий занервничал, начал торопить. Ему нужна была темнота, чтобы избавиться от лишнего свидетеля его тайн. Фрассил, изнемогая от нечеловеческого напряжения, устремил взгляд за окно. Может, есть надежда спастись, выпрыгнув наружу? И тут он увидел...Или показалось? Взгляд его вдруг устремился на яркую точку Венеры. Это и спасло его, подсказав спасительную мысль. С ужасом глянул Фрассил на Тиберия.
  -- Воздух и вода угрожают мне страшной опасностью. Вот, что я вижу.
  -- Есть ли возможность избежать ее? - поинтересовался Тиберий, ехидно улыбаясь.
   Фрасилл еще несколько мгновений мучительно вглядывался в окно, но вдруг чело его прояснилось. Парус далекого еще корабля виднелся уже ясно.
  -- Есть, - уверено произнес он. - Наши планеты стоят близко друг от друга, линии судеб могут переплестись в ближайший момент. Все неблагоприятные мне планеты сближены меж собой сейчас, только Венера спасет меня.
  -- Венера? - спросил Тиберий.
  -- Она почти соединилась со Скорпионом, твоим созвездием. Эта богиня покровительствует Юлиям, чей славный род ведет свое начало от сына ее - Энея. Ты скоро примешь это имя, хорошие известия не заставят себя долго ждать. И, вот что прочел я еще, если эти известия придут до рассвета, моя скромная судьба соединится с твоей, и я буду не менее счастлив, чем ты, и проживу долгую жизнь.
   Тиберий молча раздумывал над словами астролога. Фрасилла сотрясала мелкая дрожь, он стискивал зубы, стараясь не выдать своего страха. Он сделал рискованный шаг, но не произнеси он слов: "до рассвета", страшная участь ожидала бы его. Смутный блик надежды заблестел в темном тоннеле ужаса, и он отчаянно взмолился богам.
   - Уже рассвет, - сурово сказал Тиберий. - Ты опоздал со своими выводами, Фрассил. Уходи, мой раб проводит тебя.
   Луч надежды погас, но неожиданно сами боги, сжалившись над несчастным, пришли ему на выручку, внушив нужные слова.
  -- Корабль, что вскоре бросит якорь у Родоса, везет известия, что ты так давно ждешь.
   И действительно, корабль привез официальное послание Августа, которое дозволяло Тиберию вернуться в Рим как частному лицу, и записку от матери, сообщавшую о смерти Луция. Тиберий бросился к Фрассилу на шею, едва не расплакавшись, и признался в дурных намерениях. Фрассил перевел дух. Он спасся.
   А перед Тиберием открылась широкая дорога к власти...
  
   Сейчас всемогущий цезарь мучительно раздумывал, обманул ли тогда его Фрасилл, догадавшись, что ему угрожает. Просто совпали его предсказания с последующими событиями, или он действительно увидел все это в расположении звезд? Если он был шарлатаном, постигшим науку притворства и игры на чужих амбициях, то как, видимо, он боялся и ненавидел его эти долгие годы, что был с ним рядом! А может, был по-настоящему верным другом, как Кокцей Нерва? Этой загадки никогда теперь уже не разгадать ему, она сложней, чем та, что загадывал Сфинкс. Ее загадала сама жизнь.
   Но, так или иначе, а теперь у Тиберия остались враги. А два надежных товарища покинули его уже навсегда...
  
   Но что за оживление среди охраны? Тиберий подался вперед, стараясь увидеть двор. Спокойствие нарушил чей-то нежданный приезд. Предчувствие ледяным холодом дохнуло в разнеженную теплом душу. Неужели стряслась беда в Риме? Как он любил Рим и ненавидел римлян!
   Вбежал секретарь. По его встревоженному лицу Тиберий понял, что не ошибся.
  -- Цезарь!
   Тиберий мысленно отметил, что раб забыл о приветствии.
  -- Прибыл префект претория! В Риме случился страшный пожар!
  -- Вели провести его в атриум, я сейчас буду.
   Старик зябко повел широкими плечами, кутаясь в просторный шерстяной плащ. Надо отдать приказ нагреть дом, теперь даже тепло солнца уже спасает от холода старческих немощей. Воспоминания, подобно тонущему кораблю, тяжким грузом улеглись на дно души. Ум его освободился для принятия новых решений.
   Макрон дожидался его в атриуме, гулко меряя нетерпеливыми шагами узорный мраморный пол. Едва приподнялась оливковая занавесь, и раздался знакомый стук палки цезаря, он застыл. Величественно ступая, появился император, и рука префекта взметнулась в приветствии.
  -- Ave, Caesar!
   Тиберий тяжело уселся в кресло, махнул рукой, разрешая сесть и Макрону.
   Его жесткие глаза из-под нависших бровей буравили насквозь, префект поежился.
  -- Разреши, милостивый цезарь, вначале поинтересоваться твоим драгоценным здоровьем! - начал Невий Серторий. Но император видел, как нетерпение пылает в его взоре.
  -- Начни с главного! - повелел он.
  -- Отцы сенаторы шлют тебе свои пожелания...
  -- Я сказал, начни с главного! Пожелания отцов-сенаторов пропусти, все их чаяния сводятся к яду в моей чаше и кинжалу между лопатками, - Тиберий гневно насупил широкие космы бровей.
  -- Страшное бедствие обрушилось на Рим в ночь свадьбы Гая Цезаря. Полностью выгорели нищие кварталы Авентина и часть Большого цирка пришла в негодность. Народ ропщет, несмотря на увеличение бесплатных раздач хлеба. Форум бурлит, слышатся недобрые речи. Тюрьмы переполнены недовольными. Утром толпа осадила курию, требуя сенаторов развязать кошельки в помощь нищим, - Макрон отрывисто произносил заранее подготовленную речь.
   Тиберий мрачно молчал, размышляя. Проклятой черни только дай повод для всеобщего хаоса. Выжечь бы смутьянов каленым железом! А сенату на руку все беспорядки, ведь умолчал Макрон, что недовольство направлено и против него, он почувствовал невысказанное.
   Тиберий хлопнул в ладоши, через миг появился раб-секретарь.
  -- Пиши! - приказал цезарь. - Для определения убытков понесенных каждым домовладельцем назначить Марка Виниция, Кассия Лонгина, Рубеллия Бланда и, - Тиберий помедлил в раздумье, - Гнея Домиция Агенобарба. Пусть мужья моих внучек займутся этим.
   Макрон шумно выдохнул.
  -- О цезарь! Но ведь Домиций под домашним арестом.
  -- Я еще не получил ясных доказательств его инцеста с сестрой, сдается мне, кровосмешение с Лепидой вообще шито белыми нитями. Тебе следовало бы, префект, более внимательно отнестись к этому делу.
  -- Но..., - взмах властительной руки пресек возмущение Макрона.
   Тиберий вновь обратился к секретарю.
  -- Отчет должен прибыть через десять дней. Да, и когда будут результаты по убыткам от пожара, я выделю средства для восстановления, чтоб опять деньги казны не осели в чьи-то кошельки.
   Макрон молчал, осмысляя услышанное.
  -- Отчего ты не рассказываешь о свадьбе? - поинтересовался неожиданно Тиберий, и префекту почудилось ехидство. Он нервно потер ладонью вспотевший лоб. Вновь зазвучал в ушах нежный манящий голос: "возвращайся!" Макрон тряхнул седыми волосами, отгоняя наваждение, и только заметил, как испытующе глядит на него Тиберий.
  -- Неужели ты влюблен в эту молоденькую девчонку? Влюблен в жену Калигулы? По глазам вижу. Что ж она красива, как моя Випсания. Ее дивные глаза тронули и мое сердце, я сделал богатым и влиятельным ее отца в надежде, что она не захочет выйти замуж за лицемерного распутника Калигулу. Но мой добрый поступок канул в Лету, единственное, что я этим выиграл, Юний Силан - мое верное орудие в борьбе против сиятельных отцов-сенаторов, мои глаза и уши в Риме.
   Макрон смущенно кашлянул, не желая отвечать на вопрос цезаря. Он опять отер холодный пот со лба, взмолившись про себя богам, чтобы Тиберий сменил тему разговора. Но император трясущейся старческой рукой подхватил чашу с виной и дал знак ему продолжать. Префект претория сухо и немногословно поведал Тиберию о ходе церемонии и вечернем пиршестве.
  -- А что там Агриппинилла? - неожиданный вопрос едва не застал Макрона врасплох. - Я слышал, она выкинула ребенка. Пусть разводится со своим Агенобарбом, я подберу ей нового мужа. Домиций опозорил ее перед всем Римом в Саллюстиевых садах, ей давно пора было подать на него жалобу лично мне.
   Макрон замер, уловив откровенный намек в словах цезаря. Энния подвигнет гордую внучку Тиберия сделать это, отомстить за себя. Теперь-то зверь будет повержен! Втайне префект уже торжествовал.
  -- Отправляйся, Невий Серторий! Я жду тебя с докладом через положенное время.
   Макрон взметнул руку в приветствии и с облегчением удалился. На выходе он краем глаза уловил, как в простенок скользнула быстрая тень. Гемелл! Что ж цезарь уже принялся всерьез за его воспитание, достойное будущего наследника империи. Не даром же Тиберий так ненавидит Калигулу.
  
  
   XL
  
  
   Юния часто теперь ездила с визитами к отцу в дом Ливии. Силан с размахом перестроил его, значительно расширил комнаты, увеличил конюшню, купил еще рабов. Обеды его были самыми изысканными, клиенты осаждали двери, сенаторы советовались только с ним, зная, что его устами говорит Тиберий. Жалкая кучка его противников, к которой примкнул старый Аррунций, в прошлом друг самого Августа, выжидала благоприятного момента, ожидая, что растущее могущество вызовет со временем зависть и гнев цезаря, но Тиберий по-прежнему благоволил к Силану.
   Лето подходило к своей середине, Авентин после пожара застроился почти полностью, Большой цирк уже давно был восстановлен. Квириты ожидали торжеств по случаю открытия и освящения храма Августа, построенного на средства Тиберия. Цезарь обратил несчастье римского народа себе во славу, затратив на возмещение убытков сто миллионов сестерциев. Имя его неустанно прославлялось на форуме наемными глашатаями.
   Кассий Лонгин остался в Риме после завершения работы по подсчету убытков, и теперь не спускал глаз с Друзиллы. Она беспрестанно жаловалась сестрам и Юнии на его тиранию. Ливилла и Виниций уехали в Помпеи, а Агриппинилла ссорилась с Агенобарбом, уличая его в новых изменах. Домиций вел себя довольно нагло, уверенный, что обвинения с него сняты окончательно, отпускал на счет Макрона вольные шуточки, которые с удовольствием разносились по Риму, не осознавая, что это все лишь затишье перед бурей. Энния так и не смогла убедить подругу попросить у цезаря развода, Агриппинилла упрямилась и колебалась, но сладкий мед речей Невии уже начал бередить душу.
  
   Вновь занемогла Кальпурния. Уже две недели она не выходила к гостям, у нее стали выпадать волосы и ногти. Она сильно постарела, ее непрестанно рвало кровью. Падчерица каждый день навещала ее, привозила лакомые нежные яства, но даже их слабый желудок больной отказывался принимать. Кальпурния угасала на глазах. Муж почти не навещал ее, занятый делами в курии, приемом клиентов, подсчетом доходов с земель и испанских рудников, несколько раз даже предпринимал путешествие в Таррагону. До Кальпурнии доходили слухи о его частых визитах в дом Эмилиев, и то, что молоденькая красавица хвастается подругам прекрасными украшениями. Она умирала одна.
   Юния была счастлива в браке с Гаем, вопреки предсказаниям. Они поссорились лишь однажды, когда Гай сильно напился в последние дни майских празднеств арвальских братьев, и ей пришлось забирать его из лупанара Лары Варус, где он провел с Лицинием, Статилием и Ганимедом трое суток. Это было уже слишком для ее терпения, несмотря на то, что эти дни она провела в объятиях Фабия Персика.
   Юния находила поначалу своеобразную прелесть в этой тайной связи, Павел был опытным любовником, сумевшим разбудить самые сокровенные желания ее души. Но Фабий начинал постепенно ревновать ее к мужу, любовь его крепла, и она уже задумывалась о разрыве. Но пока он ей был нужен для осуществления дерзкого замысла, к тому же он был по-отечески предан Гаю.
   Агенобарб оставил ее в покое после свадьбы, найдя утешение в страстных объятиях блудницы Пираллиды, но Макрон по-прежнему искал встреч в общественных местах для прогулок. Она всякий раз ускользала от него, оставляя за собой шлейф надежд и невысказанных обещаний, Юния вела тонкую, продуманную игру с префектом претория. Энния отдыхала в Помпеях у тетки, уехав вместе с Винициями, и они наперебой с Ливиллой забрасывали ее смешными письмами.
   Юния отвечала, собралась было приехать, но неожиданно скончалась Кальпурния. Это случилось не внезапно, и Марк Юний был не очень опечален. Но, когда снаряжали покойницу, даже наемные плакальщицы были поражены выражением лица. Злое недоумение сковало заострившиеся черты, но восковая маска их прикрыла от взглядов посторонних зевак.
   Юния Клавдилла шла рядом с отцом в погребальной процессии, тщательно закутавшись в траурную столлу. Никто бы не смог разглядеть, как огнем победного торжества горит ее взор. Она медленно шла и вспоминала.
   Накануне кончины Кальпурнии Юния зашла к ней в комнату. Мачеха протянула ей иссохшую руку. Клавдилла пожала ее и села рядом. Кальпурния представляла собой жуткое зрелище. Волосы на голове совсем вылезли, торчали лишь редкие поседевшие пучки, глаза ввалились так глубоко, что торчали желтые скулы, губы побелели и истончились, на щеках и руках горели красные язвы.
   Юния молча поднесла зеркало к ее лицу. Глаза на миг приняли осмысленное выражение, и из перекошенного рта вырвался тихий стон. Клавдилла низко нагнулась к самому ее уху и зловеще зашептала:
  -- Твой смертный час настал, ненавистная мачеха! Уже крылатый черный Танатос притаился за изголовьем, чтоб унести твою поганую душу в Тартар, где будет вечность мучить тебя. Это я отравила тебя.
   Кальпурния едва шевельнула губами, но не смогла издать ни звука, ее костлявая рука с язвами вместо ногтей мучительно сжалась.
  -- Ты не умерла в тот первый раз, потому что настало время моей свадьбы, но сейчас тебе уже нет причин жить. Я ненавижу тебя, ты отравила мое детство и угрожала раскрытием страшной тайны. Так же умирал и славный Германик. Тебе выпала честь познать те же муки, что и ему. Видишь этот лоскут? - Клавдилла подняла его к глазам мачехи, где еще теплился слабый лучик жизни. - Здесь последняя доза яда, она окончательно убьет тебя, старая фурия.
   Юния промокнула губы Кальпурнии, и через мгновение уловила тихий последний вздох отлетевшей души. Радостная улыбка засияла на ее красивых губах, она отомстила. Яд из ларца Ливии сделал свое черное дело.
  
  
  
   В восемнадцатый день до сентябрьских календ, в праздник Дианы, Гай впервые разлучился с Юнией и уехал на Капри к цезарю.
   В отсутствие мужа Клавдилла попыталась затеять сложную интригу, избрав своим орудием Фабия Персика. Макрону, по ее замыслам, еще было рано появляться на сцене ее искусной пьесы, и поэтому она продолжала томить его бесплотными надеждами.
   В день Волтурналий они с Фабием нежились в объятиях друг друга в его загородном доме на Аппиевой дороге.
   Яркое солнце дарило последнее тепло, но с севера вечерами дул холодный ветерок, сгоняя темные облака. Осень обещала быть ранней в этом году.
   Сгустившиеся сумерки застали любовников в постели, где они провели день в любовных играх. Ненасытный Фабий изматывал Юнию до блаженного изнеможения, наслаждаясь ее роскошным телом. Он в очередной раз пересчитывал поцелуями пальчики на ее стройных ножках, как вдруг она сказала:
  -- Недавно Клавдий-заика предупредил меня, что по Риму поползли слухи, что Тиберий меняет завещание в пользу несовершеннолетнего Гемелла. Над головой Гая повис дамоклов меч. И я слышала от отца, что в сенате об этом переговариваются уже открыто. Макрон пожал на это плечами, среди преторианцев нет волнений, и он не желает придавать внимание глупостям. Но не думаю, что это не задевает его.
   Фабий отвлекся от ее пальчиков.
  -- Любимая, проси развода. Зачем тебе быть замужем за неудачником, если уже сам дальновидный Макрон списал его со счетов? Я холост, и с радостью женюсь на тебе.
   Глаза Юнии округлились от гнева и удивления. Только сейчас она осознала, насколько далеко зашла их любовная связь. Прежде верный, Фабий теперь сам без размышлений утопит Калигулу, лишь бы жениться на ней. Но Клавдилла быстро потушила в глазах огонь. Ей нужно было поразмыслить над этим, как исполнить то, что она задумала и склонить к этому Фабия. Она быстро выгнулась дугой на кровати и горячо зашептала:
  -- Возьми же меня скорей, возлюбленный мой. Все исполнится, как ты пожелаешь.
   Но, занимаясь с ним любовью, она уже не испытала той страсти, что была ранее. Ум ее лихорадочно работал, и крик блаженства вырвался из ее уст лишь тогда, когда она наконец нашла верное решение.
   За ужином Павел вернулся к их разговору, но Юния уже была к этому готова.
  -- Я хочу повторить то, что, как ты можешь подумать, было сказано в пылу страсти. Я действительно хочу на тебе жениться.
   Клавдилла задумчиво отпила из чаши.
  -- А ты отдаешь себе отчет, Фабий, что наш брак заключен, как священная конфарреация? И развод практически невозможен.
  -- Вздор! - вспылил Фабий. - Гай Цезарь - понтифик и волен аннулировать ваш брак.
  -- Но мне не кажется, что он согласится это сделать, - возразила Юния. - Он горячо любит меня, думает, что и я сильно к нему привязана. Ты не боишься его мести, когда он узнает, ради кого я решила его оставить?
  -- Да, что он сможет? Едва ли Тиберий, обнародовав измененное завещание в пользу Гемелла, оставит его в живых. Гая постигнет судьба Нерона и Друза, родных братьев. Старый император всегда презирал его за злобный, лицемерный нрав, пустив о нем шутку, что не было на свете лучшего раба, и не будет худшего государя. Думаешь, он доверит ему судьбу империи, укрепленные границы, мир покоренных провинций, полную казну?
  -- Ты прав, - произнесла Юния. - если я вовремя не потребую развода, то наши бездыханные тела будут лежать рядом на Ступенях слез.
   Она низко нагнулась к Фабию, обдавая горячим шафрановым дыханием его щеки.
  -- Можно ускорить падение Гая, - тихо молвила она. - Подумай об этом. Всегда можно обвинить его в прелюбодеянии и, страшнее всего, в кровосмешении. Тебе ли не знать их отношений с Друзиллой. Она все еще влюблена в тебя, я наблюдала, сколько раз за эти три дня ее раб приносил тебе любовные послания.
   Фабий заулыбался.
  -- Ты сможешь помочь им вновь возобновить отношения.
  -- А ты умна. Жаль, что не станешь императрицей. Ты превзошла бы саму Ливию.
  -- Почему ты так в этом уверен? Гемелл еще не женат. Кто знает, может мне удастся покорить его юное сердце?
   Павел рассмеялся и притянул ее к себе, покрывая поцелуями хитрое личико.
  -- И думать забудь об этом. Я жить не смогу, если ты опять ускользнешь. - Он стянул с пальца массивный перстень с камеей, изображавшей Венеру с орлом. - Прими этот знак моей любви и нашего обручения. Он - единственный в своем роде. Мой дед привез его из Александрии, города, где родилась ты, божественная. Знаменитый мастер Сострат создал эту красоту. С недавних пор я часто любовался этим драгоценным изображением, воспринимая, как знамение судьбы. Посмотри, какое сходство меж тобой и богиней.
  -- Ой, Фабий! - с укором сказала Юния. - Кажется, я не такая толстая. Но камея действительно прекрасна.
   Она мечтательно провела пальчиками по выпуклому изображению геммы и внимательно всмотрелась в тонкие черты сардоникса. Черно-синий фон давал дивное ощущение ночного неба, всю поверхность которого занимала фигура голубовато-серого орла Юпитера, перед которым стояла, подняв голову в поцелуе, обнимающая его Венера. Ее белая фигурка была невыразимо прекрасна, и Клавдилла залюбовалась этим бесценным изображением, разглядев для себя многозначительную аллегорию. Не знак ли это благословения от верховного бога на высшую власть?
   Юния сняла с шеи золотое ожерелье и нанизала на него перстень.
  -- Он всегда будет около моего сердца, скрытый от посторонних взглядов. Я люблю тебя, мой Фабий, - серьезно произнесла она, - но мне пора вернуться в Рим.
  -- Я приеду через день вслед за тобой. Вряд ли я выдержу более долгую разлуку, мое сердечко. Но ты подаришь мне хотя бы еще несколько мгновений?
   Юнии пришлось подчиниться, и она смогла уехать только тогда, когда наступила глубокая ночь. Но не в Рим спешила она под надежной охраной преторианцев, а в Капую, куда уехал старый Клавдий. Ее дерзкий замысел требовал немедленного воплощения в жизнь, прежде чем Фабий Персик увидится с Друзиллой. Ей и в этом надо было опередить его, для чего она и отправила срочного курьера с письмом к сестре Калигулы. Другой курьер повез послание для Калигулы на Капри.
   "Юния Клавдилла - Гаю Цезарю.
   Возлюбленный мой! Душа моя истомилась в разлуке с тобой. Я бесконечно страдаю, слезы льются, стоит только подумать, что мы еще долго не увидимся. По Риму ходят нехорошие слухи, поэтому заклинаю, не уезжай пока с Капри, оставайся рядом с Цезарем. Мысленно я буду рядом, не покидая тебя ни на миг. Терпи, ты должен смириться ради нашего будущего. Проявляй благоразумие и выдержку.
   Vale!"
  
  
  
  
   XLI
  
  
   Удивленный Калигула долго размышлял над письмом. Что хотела ему сказать Юния, намекая на то, что разлука затянется надолго. Что означали ее слова о "нехороших слухах"? Неужели в Рим уже просочились известия, о которых предупреждал его Клавдий?
   Почему она не написала все ясно? Просто "Терпи". Смириться с чем? Почему бы ей ни приехать к нему самой, если она настаивает, чтобы он не покидал Капри? Тиберий едва ли воспротивится, если она будет жить с ним на одной из вилл.
   Гай вздохнул, стер написанное женой и принялся черкать ответ, глубоко вдавливая тонкий стиль в податливый воск. Пусть приезжает и не мудрит. Им будет хорошо здесь вместе. К тому скоро день рождения Калигулы, Юния должна успеть.
   Тиберий милостив к нему, хотя видятся они редко. Гемелл сейчас тоже на Капри, и цезарь часто гуляет с ним в саду виллы "Юпитер", Гай живет один в "Диане", но не скучает, каждый вечер веселясь с Авлом Вителлием.
   Ответ Юнии испугал и поразил его, такой злобой было пропитано новое послание от любящей жены. На этот раз он быстро вник в содержание письма, и, предприняв по ее указке первые шаги, неожиданно убедился, как она была права.
   Тиберий сразу же воспротивился, едва Гай Цезарь сообщил, что хотел бы жить рядом со своим отцом, чтобы постигать науку властвования над обширной империей. Это насторожило Калигулу, он уже без спроса переехал на виллу под видом приглашения Авла, и тут же наткнулся на стену молчания и изоляции. Теперь он понял, как права была дальновидная Клавдилла, посоветовав заручиться терпением и выдержкой.
  
   Гай Цезарь изнывал на благословенном острове. Он держался из последних сил, сознавая шаткость своего положения. Но слепая вера в ум жены, и ее совет не покидать Капри ни под каким предлогом удерживали его на месте. Калигулу томила тоска по Юнии, ему не хватало друзей и веселой жизни. Тиберий продолжал игнорировать его, прогуливаясь с Гемеллом по прекрасным садам. Калигула пытался добиться встречи с императором, но всякий раз получал у управляющего досадную отсрочку. За эти долгие недели, что он провел на Капри, ему так и не удалось увидеть Тиберия. И будто насмехаясь, он передал Гаю краткое послание, что сейчас серьезно занят государственными делами, не может посвятить ему время для беседы, но пусть он проживает на острове сколько душе угодно, и, как только появится возможность, Тиберий обязательно его выслушает. Приходилось терпеливо ждать вдали от Юнии.
   Душу Калигулы терзал страх, он не мог понять, что затеял Тиберий. Если сейчас он решится огласить завещание в пользу Гемелла, родного внука, то Гая постигнет участь родных братьев. Ему вспомнились ужасные слухи, бродившие по Риму, когда они погибли. Нерона быстро уморили голодом, а арестованного по нелепому подозрению Друза, заперли в темном подвале дворца. Однажды его нашли мертвым, горло его было забито соломой от матраса, который он грыз, не в силах стерпеть голодные муки. Как ликовал тогда Тиберий, писал радостные письма сенату, называя честного Друза распутным и коварным негодяем, и велел преторианцу, охранявшего его, прочесть перед сенатом то, что Друз говорил в тюрьме. Слушая проклятия брата и его обвинения в адрес Тиберия, Калигула тогда понял, что Друза били, оскорбляли и мучили даже гнусные рабы, отнимавшие у него еду и питье. Сенаторы прерывали это показное чтение бесконечными восклицаниями, полными ужаса и негодования, но Гай, единственный сидевший в молчании, понимал, что сиятельные отцы больше удивлены тем, насколько открыто Тиберий обнажил свои пороки и преступления, ибо каждый знал, что предсмертные слова Друза правдивы. Гай помнил, как пьяный Тиберий на Капри со слезами на глазах говорил ему, что вынужден был убить его родных из-за их непомерного честолюбия, ибо он, цезарь, должен ставить спокойствие империи выше родственных чувств. Калигула искусно разыграл свою роль, он обнял старика, как почтительный сын, выразил благодарность и соболезнование, и тут же утешил, рассказав о новой форме разврата, о которой недавно узнал от знакомых сирийцев.
   Тогда он много времени провел на Капри рядом с Тиберием, постигая науку притворства и лицемерия. Он превзошел в этом своего приемного отца, и тот чувствовал себя, по сравнению с Калигулой, добродетельным человеком. Это утешало Тиберия, он сделал Гая своим преемником, зная безграничную любовь народа к нему, но без мысли, что Калигула когда-нибудь станет императором. Фрасилл давно предсказал Тиберию, что "Калигула с таким же успехом может стать императором, как проскакать верхом на коне через пролив между Байями и Путеолами". А Тиберий верил своему астрологу, сделав Калигулу главным наследником, поставив Гемелла, родного внука, на второе место. Народ притих из страха за своего любимца. Теперь же, судя по слухам, настроение цезаря окончательно переменились в пользу молодого Тиберия.
   Но вместе с тем, Калигула понимал, что только слишком юные годы Гемелла препятствуют столь решительному шагу со стороны цезаря. К тому же слухи еще не достигли своего апогея, народ империи, беззаветно любивший сына Германика, не простил бы цезарю его убийства. Империя могла захлебнуться в крови восстания, а этого Тиберий как раз и пытался избежать, распуская среди толпы слухи о добропорядочности своего внука и распущенности Калигулы.
   Будь у Гая возможность, он придушил бы этого тощего прыщавого юнца с отсталым выражением на лице. Они и внешне с Тиберием были схожи. Оба высокие, сильно сутулые, с гнойниками на щеках. Калигулу передергивало от отвращения, когда он, выражая притворную радость, сталкивался в саду с Гемеллом. Тот отмалчивался на все его расспросы о состоянии здоровья цезаря и сможет ли тот сегодня принять его. Стена отчуждения отделяла его от внешнего мира. Гай ломал голову, но не мог ничего придумать, чтобы отвратить старого императора от внука.
   Медленно текли бесполезные пустые дни, принося с собой новые тревоги и разочарования. Раз в неделю Калигула спускался в маленькую скалистую гавань встретить корабль из Рима с почтой для Тиберия, но для него никаких писем не поступало. Юния молчала, лишь раз напомнила о себе, передав теплую одежду с наступлением осенних холодов без какой-либо записки. На пороге стоял уже ноябрь. Но ни одной строчки от любимой и друзей за эти долгие месяцы. Несколько раз прибывал префект претория с докладами, но Гаю с ним встретиться так и удалось, то ли Макрон сам избегал его, то ли получил четкие инструкции Тиберия. Неизвестность угнетала, страхи разрастались, подобно снежной лавине.
  
   Развязка наступила совсем неожиданно в шестнадцатый день до декабрьских календ. Это был семьдесят седьмой день рождения Тиберия.
   И именно эта дата стала поворотной в судьбе Гая Цезаря и в дальнейшей судьбе римской империи.
   Рано утром его разбудил германец Германн, телохранитель Тиберия. Калигула, заспанный и непричесанный, валялся на широкой кровати в мятой тунике, рядом лежал опрокинутый кувшин из-под вина и остатки еды, кружили мухи. Германн неодобрительно оглядел эту картину, а затем сказал:
  -- Гая Цезаря требует к себе император! Я сопровожу!
   Лицо Гая, как с удовлетворением заметил германец, исказила гримаса ужаса.
  -- Зачем я понадобился цезарю? - в волнении задыхаясь, спросил Калигула. - Он не хотел видеть меня. Я три месяца пытался встретиться с ним.
  -- Собирайся, я сопровожу тебя, - повторил Германн.
   Калигула быстро поднялся, скинул тунику и крикнул рабу облачать его в тогу. Мелкая дрожь сотрясала тело, руки предательски дрожали, Гай исподлобья косился на обнаженный меч на поясе германца. Ему была известна слепая преданность германских охранников императору, Германн, получив приказ, без колебаний перерезал бы глотку любому. Калигула лихорадочно соображал, что могло произойти, зачем спешно вызвал его Тиберий. Если бы его надумали убить, то все произошло бы ночью, сбросили бы с каприйской скалы. Это был излюбленный способ расправы цезаря. Неужели он заготовил более страшную участь? Калигула не сомневался, что германец ведет его на смерть.
   Коридоры роскошной виллы были наполнены гулом голосов приехавших гостей. Наверное, лучшим подарком в день рождения цезаря станет смертный приговор Калигуле. Гаю уже рисовалась картина, с каким восторгом и ликованием встретят эту весть прибывшие для поздравлений сенаторы. Вот они, в белоснежных тогах с пурпурными каймами, толпятся в атриуме. Гай увидел вокруг лица со смешанными выражениями брезгливости и презрения, почти все отвернулись, когда Германн вел его сквозь эту толпу, прежде столь подобострастную. Видно, дела совсем плохи, раз даже его тесть Марк Юний Силан просто вежливо кивнул и затесался за спинами остальных. Гаю не терпелось спросить его о Юнии, но он сдержался и прошел мимо. Сердце бешено стучало, неужели и его возлюбленная супруга также отреклась от него, как и эти надутые индюки?
   Германн откинул тяжелый занавесь, Калигула ступил в полутемную залу. Все окна были затянуты черным, и сквозь густую пелену ткани слабо проступали солнечные лучи. Тиберий в молчании сидел в золотом кресле, закутанный по обыкновению в свой пурпурный плащ. Он даже не пошевелился, когда вошел Калигула, взгляд его неподвижно был прикован к журчащему фонтанчику с Силеном. Тишину нарушали только звуки бегущих струек воды, и это, видимо, раздражало императора.
   Калигула, неслышно ступая по мраморным плитам, приблизился и пал ниц перед неподвижной фигурой. Бесконечным показалось ему то время, что он лежал, распростертый, на холодном полу. Неожиданно что-то тяжелое упало рядом с ним, Гай поднял голову и разглядел небольшую деревянную капсу с покосившейся от удара крышкой. Все еще не вставая, он устремил изумленный взгляд на Тиберия.
  -- Прочти! - коротко бросил император и, более ничего не прибавив, вышел через боковой проход.
   Не веря своим ушам, Калигула мгновенно вскочил на ноги и схватил капсу. Крепко сжимая ее руками, он выбежал в атриум и быстро прошел мимо сенаторов, провожающих его изумленными взглядами. Силан попытался окликнуть его, но Гай даже не повернулся. Неясный шепот провожал его в спину.
   В своей кубикуле он кинулся на кровать и дрожащими руками поднял треснувшую крышку. Там лежали пожелтелые свитки. Пробежав один из них глазами, Гай едва сдержался, чтобы не вскрикнуть громко от радости. Сердце его заколотилось, как сумасшедшее, норовя выскочить из груди. Калигула сразу понял, что это и есть долгожданная весть от божественной Юнии. Только она могла нанести такой тонко рассчитанный удар в сердце старого Тиберия!
  
  
  
   XLII
  
  
   Юния была совершенно разбита утомительной дорогой, хотя ей и удалось нанять экипаж, куда рабы поместили носилки, совсем не приспособленные к длительным путешествиям. И она, и ее свита валились с ног, лошади тоже порядком измучились.
   Приветливая тихая Капуя встретила их удивленными взглядами любопытных прохожих. Офицер преторианцев не без труда выудил сведения, где проживает Тиберий Клавдий. Его небольшой дом стоял на окраине, отделенный высокой оградой, перевитой буйным плющом. Преторианцы долго барабанили в кованые ворота, пока их не отворила девчонка-рабыня, протирая сонные глаза.
   Юния выглянула из пыльных штор носилок и раздраженно приказала впустить ее, призвав на голову глупой рабыни всех фурий Тартара.
   Сам старый Клавдий, привлеченный необычной суетой, появился на пороге, одетый в старую, залатанную тогу. Увидев Юнию, он удивленно затряс головой и долго заикался, прежде чем она сама не оборвала его попытки приветствий.
  -- Уважаемый Тиберий Клавдий! - начала она, стараясь не выказать раздражения. - Я проделала неблизкий путь из Рима, чтоб увидеть тебя. Решение было принято внезапно, и я претерпела немало лишений прежде, чем оказалась здесь. Будь добр, размести и накорми моих преторианцев и рабов, а мне отведи комнату с горячей ванной.
  -- Salve, п...п...прекрасная Юния! Мой дом более, чем скромен, но я п...п...постараюсь достойно принять тебя и твою свиту.
   Клавдий подал ей руку, и они вошли в небольшой атриум с потускневшими фресками. Краска на колоннах кое-где обсыпалась, в надтреснутых этрусских вазах стояли благоухающие букеты полевых цветов, было чисто и везде посыпаны синие лепестки васильков. Юнию тронуло, что, несмотря на бедность, Клавдий следит за чистотой и уютом своего жилища.
   Неожиданно женский смех донесся из перистиля, и миловидная незнакомка показалась из-за занавесей.
  -- Клавдий, у нас гости?
   Она растерянно остановилась, заметив Юнию, а Клавдий покраснел и смутился.
  -- Что ты, Кальпурния? - недовольно спросил он.
   Для Клавдиллы было достаточно услышать имя содержанки старика, чтобы невзлюбить ее с первого взгляда.
  -- Что, мой Клавдий, холостяцкая жизнь тебя уже не прельщает? - с ехидцей поинтересовалась она.
  -- Это моя близкая подруга, - сильно заикаясь, ответил старик. - Она присматривает за домом, я плачу ей, как экономке. Жена Гая Цезаря - Юния Клавдилла - приехала по срочному делу. Приготовь ей комнату, вели нагреть воды в чан и распорядись насчет обеда.
   Юния с наслаждением окунулась в горячую воду, все тело нестерпимо ныло от долгого сидения и дорожной тряски. Экономка несколько раз заглядывала, но не решалась зайти, разглядывая из-за занавесей неподвижную девушку. Тихая Кальпурния еще никогда не видела подобного совершенства, поэтому оробела перед гордой Клавдиллой, уловив к тому же при первой встрече ее неприязнь.
   Кальпурния была профессиональной проституткой, к этому ее вынудили обстоятельства. Но ей повезло, когда она познакомилась с Клавдием, и он предложил ей достаточно выгодные условия. Она жила в его доме, он исправно ей платил за определенные услуги, никогда не обижал, дарил подарки, и девушка искренне привязалась к доброму старику.
   Наконец она решилась, заметив, как со стоном потянулась Юния, и зашла.
  -- Могу ли я предложить госпоже лечебный массаж? - тихо спросила Кальпурния. - Я неплохо владею этой премудростью, и у меня достаточно сильные руки, чтобы снять напряжение с усталого тела.
   Клавдилла с радостью согласилась и через некоторое время действительно почувствовала себя лучше. Пальцы экономки сделали настоящее чудо, вернув ей силы. С молчаливого согласия госпожи Кальпурния причесала ее, натерла душистым маслом из своих запасов и принесла чистую тунику.
  -- Все готово для обеда. Тиберий Клавдий ожидает госпожу в триклинии, - сказала она.
  -- От души благодарна, - и Кальпурния первый раз увидела, как Клавдилла улыбнулась, хотя глаза ее при этом остались холодны и неподвижны.
   Обед оказался скромным. На столе стояли оливки, козий сыр, вареные яйца и жареная утка. Но Юния была рада и такому скудному угощению, проголодавшись с дороги. Кальпурния неслышной тенью подливала им вино.
  -- Мне необходим твой совет, Клавдий, - наконец осторожно произнесла Клавдилла. - Я проделала долгий и утомительный путь, чтобы получить его. Ты, наверное, уже догадался, о чем пойдет речь, слухи из Рима распространяются с ужасающей быстротой во все уголки империи.
   Клавдий кивнул.
  -- Я понимаю, что речь пойдет о завещании. Я давно уже предупреждал своего племянника об этой опасности, но он не внял моим словам. Думаю, что теперь все мои советы окажутся бесполезными, и ты напрасно предприняла это путешествие.
  -- Нет, не напрасно, - возразила Юния. - Свадебные торжества отвлекли нас с Гаем, затем скончалась моя мачеха, Сапожок после похорон сразу уехал на Капри, но первая попытка исправить положение провалилась...(Клавдилла слегка покраснела, припомнив неудачу с Фабием). Но еще не поздно наверстать упущенное. Ради Гая я готова на все. И то, что задумала, опасно, но осуществимо. Пойдем, прогуляемся по саду. Там никто не подслушает наш разговор.
   Они вышли под сень фруктовых деревьев. Сумерки уже окутали город, в саду приятно пахло прелыми яблоками, летучие мыши носились над головами, навевая чувство непонятной тревоги. Юния зябко передернула плечами, веяло осенней прохладой даже в эти последние августовские вечера. Ей хотелось, чтобы старый Клавдий сам начал разговор, но старик выжидал. Некоторое время они прогуливались в полном молчании, пока Юния не решилась.
  -- Клавдий, я знаю, что за твоей маской глупого заики скрывается проницательный ум, поэтому я решила, что только ты сможешь верно направить мою руку для удара.
  -- Какого врага намерена сразить юная девушка? - уже без привычного заикания спросил Клавдий. Его седая голова перестала трястись, лишь легкая хромота осталась от привычного облика.
  -- Мой удар направлен против Тиберия Гемелла, - сказала Юния. - Я собираюсь доказать цезарю, что он не является его родным внуком.
   Клавдий даже приостановился.
  -- Но ты сошла с ума, Клавдилла. Ты предполагаешь, что последует за этим? Сколько голов слетит с плеч? Ты готовишь целый заговор, и я не хочу стать его участником.
  -- От тебя мне нужны лишь сведения. И кое-что еще. Но об этом после, сейчас я даже пока не знаю правил игры.
  -- Я силен лишь в игре в кости, - тихо сказал Клавдий, и Юния почувствовала, как дрожит бедный старик, проживший жизнь вначале в тени своего прославленного брата, затем в страхе после расправы над семьей Германика и из-за своей неудачной второй женитьбы, и единственным прикрытием его были глупость, заикание и беспрестанные болезни. Повинуясь внезапному порыву, девушка сжала его трясущуюся руку. Он тепло ответил на ее пожатие.
  -- Расскажи мне об отношениях Сеяна с Ливиллой, твоей сестрой. Мне нужны имена и подробности всех событий. В моей искусной паутине не должно быть прорех. Именно от тебя, мой Клавдий, теперь зависит исполнение моего плана по спасению Сапожка. Тебе известно, что жизнь его висит на волоске.
   Клавдий еще молчал какое-то время, собираясь с мыслями, затем увлек Юнию в глубь буйного сада, и они сели на невысокую мраморную скамью. Клавдилла тесней прижалась к старику, положив голову ему на плечо, так было теплей, а он совсем по-отечески обнял ее плечи и принялся рассказывать.
   Его ум историка с потрясающей точностью хранил даже самые мелкие и незначительные детали, благодаря чему все действующие лица этой мрачной истории недавнего прошлого будто живые проходили перед буйным воображением молодой девушки. Юния окунулась в мир тонких интриг и затейливых гнусных планов, дыхание ее перехватило от зависти, что в те годы, что она прозябала в Александрии, в Риме кипели такие бурные страсти и творились великие дела. Теперь время уже не то, все насмерть запуганы Тиберием, жестокостью расправы над Сеяном и его приспешниками.
  -- Моя сестра Ливилла, - рассказывал Клавдий, - была очень некрасива. В детстве она напоминала галку, черную и взъерошенную, с крупным носом. Мы постоянно дразнили и смеялись над ней. Наша мать Антония, женщина сурового характера, любила только старшего Германика, искренне восхищаясь его добрым нравом, смелостью и прямодушием, на меня она мало обращала внимания, я рос уродливым, хилым ребенком, хотя боги знают, что не моя в том вина. Она родила меня недоношенным, пережив страшный испуг, когда на пиру сумасшедший раб на ее глазах едва не зарезал отца. Ливилла своей злобностью также отталкивала ее, эта девчонка с детства подстраивала разные подлости, за что ее пороли и оставляли без еды.
   Едва мы достигли совершеннолетия, как Ливия решила породнить нас, своих внуков, с внуками Августа. Хотя Ливия ненавидела дочь Августа Юлию и всячески старалась сжить ее со света, тем не менее, для своих интересов эти браки были ей выгодны. Германик женился на Агриппине, а Ливилла вышла замуж за Гая, хотя была давно влюблена в Постума, его брата. Таким образом, Ливия переженила внуков Августа со своими.
  -- А ты, дядя Клавдий? Что за девушка стала твоей женой? - не вытерпев, перебила Юния.
  -- О, она не имела родственных связей с Августом! - с горечью сказал старик. - Но я не хочу сейчас перебивать свою запутанную историю ненужными подробностями, к тому же очень грустными для меня. Таинственная смерть Гая положила конец несчастливому браку моей сестры. Гай не любил ее, называл дурнушкой, отказывал в близости, ища развлечений на стороне. Ливилла еще более озлобилась, долго жила то в Неаполисе, то Геркулануме, пока наконец, после смерти Гая, Ливия не призвала обратно, и все поразились произошедшей с ней перемене. Ливилла повзрослела и стала настоящей красавицей. Теперь она уже никому не напоминала галку. Постум, пренебрегавший ею ранее, теперь по уши влюбился. И она отомстила, завязав отношения с Друзом, сыном Тиберия, а Постума, опутав тонкой сетью интриги, обвинила в попытке изнасилования. Действовала Ливилла во всем по наущению Ливии. Постум бежал от гнева Августа, дальнейшая судьба его незавидна, не стану о ней распространяться, но, поверь, Юния, я долго оплакивал его печальную участь! Он был мне хорошим, искренним другом. Друз женился на Ливилле, и некоторое время они жили счастливо. Счастливо, пока не появился Элий Сеян.
   Юния напряглась, когда Клавдий наконец подошел к интересующей ее части рассказа.
  -- Они с цезарем были старыми друзьями, еще со времен ссылки Тиберия на Родосе. Только с Сеяном Тиберий отбрасывал свою угрюмость и настороженную замкнутость и безгранично ему доверял, назначив на пост префекта претория. Ливия, как могла, противостояла ненасытному властолюбию Сеяна, но она старела, сын постепенно прибрал бразды правления в свои руки, отодвинув ее в тень. Но Ливия была еще жива, и Сеян страшно боялся ядов и наемных убийц. Их ненависть горела ярким огнем, Тиберий из духа противоречия матери всячески продолжал расхваливать Сеяна в своих письмах сенаторам, а когда сиятельные отцы предложили цезарю присвоить Ливии титул Августы, он от ее имени отказался. Большего удара самолюбию матери он нанести не мог.
   Сеян повел тонко рассчитанную игру. Взрослый Друз, сын Тиберия, был главной помехой к осуществлению заветных желаний Элия. Друз получил от Тиберия трибунскую власть, что само по себе означало, наследование власти. Лицемерный Сеян явился лично принести ему поздравления. После нескольких язвительных намеков между ними вспыхнула ссора, и несдержанный Друз ударил его по лицу. Сеян по-своему преподнес все Тиберию, чем вызвал его обиду на сына. Тем временем, Сеян дал развод Апикате, верной жене, матери троих детей. Его цель - Ливилла, жена Друза. Стоило ему намекнуть, что он питает к ней чувства, как она влюбилась в него со всей страстностью. Роль сводни выполнял ее врач Эвдем (Юния кивнула, это имя было важно в ее замысле). Используя права своего ремесла, он мог оставаться с ней наедине. Подкупленный Сеяном, он, пользуясь безграничным доверием моей сестры, склоняет ее к прелюбодеянию. О, Юния, это был лишь ее первый шаг к падению! Сеян внушил ей коварные мысли, избавиться от Друза, соединиться с ним в браке, став в дальнейшем императрицей. Едва перед Ливиллой замаячила столь заманчивая цель, как она стала готова на любое злодеяние. И внезапно Друз умирает при таинственных обстоятельствах, а врач Эвдем сообщает всем, что это скоротечная чахотка. Тиберий так и не успел примириться с сыном, но Сеян быстро утешил императора. Доверие Тиберия возросло к нему после случая с обвалом.
   Юния кивнула.
  -- Я слышала об этом. Во время пира в гроте на берегу моря, обвалились своды, погубив гостей и рабов, а Сеян своим телом закрыл цезаря. Продолжай, дядя Клавдий, мне интересны подробности, как был раскрыт этот чудовищный заговор.
  -- Отчасти Сеян сам был в этом виноват. Ему следовало довести дело до конца, не поддаваясь пустым соблазнам. Но он влюбился в дочь Ливиллы - Юлию, тогда все называли ее из-за редкостной красоты Еленой, это позже она растолстела, полюбив сладкое. Тиберий, узнав о его страсти, искренне предлагает Сеяну жениться на своей внучке, бывшей жене Нерона, брата Калигулы. Юния, дочка, ты еще не запуталась в этих браках и разводах? (Клавдилла покачала головой.) Ливилла едва не сошла с ума и сама призналась матери в своих злодеяниях. И колесо закрутилось. Справедливая и суровая Антония не ограничилась признаниями дочери, стоило ей намекнуть Апикате, ради кого бросил ее Сеян, как обезумевшая от горя женщина без колебаний написала письмо Тиберию, так как, незадолго до развода, Сеян признавался ей, что лелеет планы устранить с дороги Тиберия и Друза и самому при поддержке преторианцев провозгласить себя принцепсом . Последовавшее вслед за этим признанием самоубийство Апикаты не давало повода для сомнений. Елену тут же отослали в Неаполис под видом болезни.. Мне посчастливилось случайно узнать об этом. Мой вольноотпущенник перед отъездом на Капри приехал ко мне, и я прочел письмо матери к императору. Это был страшный удар для старика, он едва не сошел с ума. Тяжело пережить предательство лучшего друга. Меня пощадили только потому, что моя мать донесла о заговоре, головы летели с плеч даже у тех, кто был едва знаком с бывшим префектом претория. Тебе известно, кто руководил обвинительными процессами? Сам Макрон. Его нашел твой супруг в каком-то кабаке, узнав, что этот офицер пользуется наибольшей любовью преторианцев.
  -- А как умерла Ливилла? - спросила Юния.
  -- Антония упросила Тиберия позволить ей самой покарать дочь - изменницу и убийцу. Ей не хотелось, чтобы тело дочери лежало на Гемонии вместе с другими заговорщиками. Труп Сеяна валялся там много дней, а когда пришли хоронить его, то оказалось, что его головой уже играют как мячом в общественных банях. Моя мать решила, что внучка Марка Антония должна умереть более достойной смертью, и уморила Ливиллу голодом, слушая каждый день ее проклятия в наказание себе, что родила такую дочь.
  -- Спасибо, дядя Клавдий, - сказала Юния. - Это все, что я хотела услышать. Теперь проводи меня в мою комнату, мне необходимо подумать о многом. Может быть, завтра у меня возникнут новые вопросы к тебе.
   Только сейчас Клавдилла заметила, что опустилась ночь. Она закуталась в тонкую шаль, спасаясь от холода, и они вернулись в дом.
   В дальнем углу ее кубикулы тихо тренькал одинокий сверчок, потрескивал фитилек в глиняном светильнике. Эти звуки заполняли тишину. Внезапно навалилась тоска, сдавив грудь. Юния заскучала по Гаю, заволновалась, охваченная неясным предчувствием. Смарагд Тиберия на столике поблескивал в неровном свете, нагнетая тревогу. Клавдилла кинулась на постель, забилась под одеяло и совсем неожиданно для себя заплакала.
   И в этот миг на Капри застонал во сне ее любимый, почувствовав, как тоскует вдали половинка его души.
   Когда Клавдилла понемногу успокоилась, выплеснув грусть вместе с непрошеными слезами, ум ее обрел ясность и остроту. Юния подумала о Фабии Персике. Она совершила непростительную глупость, поддавшись бездумной страсти на следующий день после свадьбы. Ее мучили и угрызения совести, что она презрела свое обещание не принадлежать ни одному мужчине, кроме Калигулы. Но с совестью удалось договориться, сожаления отступили, на смену им пришли раздумья, как избавиться от влюбившегося Фабия. Юния даже рассмеялась. Надо же, Друзилла была бы счастлива, если бы Персик пообещал жениться на ней. Она так любит этого кутилу! Мгновенная мысль заставила Клавдиллу резко сесть.
   Друзилла поможет ей в осуществлении замысла, стоит только дать ей понять, что сердце Фабия принадлежит другой женщине. Она мстительна и коварна, недаром Клавдий сказал, что она принадлежит к худшей ветви их рода. Не поручить ли ей отвезти на Капри... Отвезти, а затем убрать с дороги? Юния прижала холодную ладонь к пылающему лбу. О боги, сколько мыслей! Как выбрать верную? Эта кутерьма в голове заставила ее застонать и бессильно откинуться на подушки.
   Может использовать Елену? Но как? Эта располневшая женщина, потерявшая красоту и стать, не выезжает из Неаполиса, ее муж, Рубеллий Бланд, выскочка из низов, навязанный Тиберием, говорят, не спускает с нее глаз. Она уже сыграла свою роль в раскрытии заговора Сеяна и Ливиллы, из-за страха перед Ливией пошла даже на обвинение против собственной матери. Ненадежна. Кто знает, как поведет она себя, представ перед цезарем? Имя Юнии не должно всплыть ни в коем случае, иначе и ей, и Гаю грозит смерть.
   Клавдилле больше всего хотелось забыться сном, но бессонница не отступала, запуская цепкие лапы в напряженный ум. Как связать Фабия Персика с тем, что она задумала?
   Сколько вопросов оставалось без ответа! Сколько замыслов не могли собраться воедино! И, самое главное, в чем Юния, прежде всего, рассчитывала на Клавдия - это образцы почерка Сеяна, Ливиллы и врача Эвдема. Где раздобыть их? И кто подделает документы?
   Тиберию надо доказать, что Гемелл - не сын Друза. Способ, выбранный ею, конечно, хорош, но как его осуществить? Юния отдавала отчет, что только Клавдию она может доверить детали своего замысла.
   Но сон наконец завладел ее хорошенькой головкой, замутив и смешав все мысли.
  
  
   Она встала довольно поздно, когда теплое солнце Капуи уже подошло к зениту. Голова раскалывалась на тысячу кусков, долгожданный сон не принес облегчения. В доме было тихо. Юния отметила, что Кальпурния побывала у нее в комнате, поставив свежие букеты полевых цветов. Клавдилла улыбнулась, экономка начала ей нравится своей ненавязчивой заботливостью, к тому же она заметила у кровати поднос с завтраком. Половинки оливок причудливо украсили тонкие ломтики козьего сыра, свежие булочки, аппетитно пахнущий в вазочке гусиный паштет и кувшинчик с прохладным вином. Клавдию повезло с прислугой, которая, как не без оснований догадывалась Юния, исполняла роль и наложницы хозяина.
   Клавдилла с аппетитом позавтракала, а после живительного глотка вина головная боль отступила, на смену ей вернулись вчерашние мысли. Девушка быстро накинула тунику и прошла в таблиний хозяина. Как и ожидалось, старый Клавдий был там. Угли очага едва тлели, даря скудное тепло. Клавдий даже не повернул головы при ее появлении, охваченный глубокими думами.
   Его таблиний в изобилии украшали этрусские фрески и потрескавшиеся вазы. На полках в идеальном порядке располагались свитки между бюстами Германика и его погибших сыновей. Невысокая статуя Тиберия вырисовывалась в дальнем, темном углу. Клавдий наконец очнулся и тяжело поднял голову. Его темные умные глаза внимательно оглядели девушку.
  -- Я помогу тебе, Юния Клавдилла. Помогу, даже если это будет стоить мне жизни. Когда-то я дал обещание Германику оберегать его семью. Я плохо справился с этой задачей, но ради последнего сына моего брата я готов на все. Слишком долго я бездействовал в тихой Капуе, прячась от мира, будто черепаха в свой панцирь.
   Юния всматривалась в его лицо. При дневном свете он показался ей не таким старым. Его истинный возраст скрывали густая отросшая шевелюра, грубая щетина и резкие продольные складки на лбу и щеках.
  -- А ты ведь не так стар, Клавдий, - вдруг произнесла девушка. - Ты слишком привык прятаться за безопасной личиной дурачка и бесполезного старика.
  -- Я ненамного старше твоего любовника Фабия, - ответил ей Клавдий, и Клавдилла изумленно открыла рот, пораженная его осведомленностью.
  -- Но ты ведь...
  -- Да, я понимаю, ради чего ты изменила своему возлюбленному. Для тебя, как и для Калигулы, хороши все пути к цели. Догадываюсь также, что ты решила избавиться от своего любовника, но еще не продумала все до конца.
  -- Разгадка была близка сегодня ночью, - сказала Клавдилла, - но ускользнула от меня, я не могу теперь собрать воедино все нити. Я совершила ошибку, полагаясь, что Фабий по-отечески предан Гаю. Но он серьезно полюбил меня, и без раздумий утопит Калигулу, лишь бы жениться на мне. Мне надо было раньше приводить в исполнение свой замысел, пока Гай не стоял на его пути.
  -- Ты права. Чувства мужчин порой трудно предсказать.
   Клавдий замолчал. Юния не торопила его, бесцельно уставившись в угол. Она отчасти успокоилась, разум ее освободился от излишних сомнений, теперь она была способна ясно мыслить. Клавдий подошел к полкам со свитками.
  -- Это моя гордость! - произнес он, указывая на пожелтелый пергамент. - Я много лет писал историю этрусков, пока не сложил последний свиток на полку.
   Клавдий резким движением сильных рук развернул шкаф, открылась потайная запыленная ниша. Он достал резную деревянную капсу.
   - Это может нам пригодиться.
   Юния в волнении подалась вперед.
  -- Это письма Ливиллы к своему любовнику. Обычно осторожный Сеян перестал их уничтожать с тех пор, как возымел желание жениться на Юлии, видимо, решив с их помощью погубить сестру. Они чудом попали ко мне, как-нибудь потом я расскажу эту историю, сейчас важно другое. Видимо, пришло время им вновь появиться на свет.
   Юния жадно схватила капсу и извлекла на свет первый свиток, облачко пыли взлетело вверх. Она пробежала глазами письмо: любовные признания Луцию Элию, договор о встрече, жалобы на недомогания. Ерунда! Другое было поинтересней, жалобы на плохое самочувствие участились. Неискушенная Юния, только прочтя третье, наконец догадалась, что Ливилла в ту пору была беременна.
   Клавдилла радостно вскочила и в волнении заходила по комнате.
  -- Вот! Смотри, Клавдий! Галка сама признается в том, что ее плод - это результат прелюбодеяния. Она жалуется истинному отцу ребенка на тяжелую беременность.
   Но радость Юнии поутихла, когда она прочла четвертое, последнее письмо. Те же жалобы и признания в любви.
  -- Где же упоминание о том, кто родился? Да в письмах не назван адресат, их, видимо, кто-то передавал лично Сеяну. Как мы сможем доказать Тиберию, что Ливилла писала это не Друзу? Цезарь закроет на все глаза, лишь бы погубить Калигулу. Надо нанести удар в самое сердце старика, едва ли там утихла ненависть к Сеяну. Он никогда не сделает преемником сына того, кто надругался над светлым чувством доверия и дружбы и предал его, отравив родного сына. Эти письма были хороши пять лет назад, но не сейчас.
   Клавдий нахмурился. Он ожидал, что Юния окажется умнее. Неужели она не поняла, насколько важны эти свидетельства былой преступной связи между его сестрой и Сеяном. Она собралась подделать кучу документов, чтобы доказать свой вымысел, а сама держит в руках то, что полностью подтверждает его. Наконец девушка успокоилась, присела и задумалась, обхватив непричесанную голову руками. Клавдий невольно залюбовался ее красотой, тонкими изящными пальцами с розовыми ноготками и буйными белокурыми локонами. Он тихонько наблюдал, как она в раздумье морщит лобик, недовольно сдвигает летящие брови и суживает темные миндалевидные глаза. Тень от густых ресниц опустилась полукружьем на щеки. Пусть мыслит, в ее воле найти собственную ошибку самой.
  -- Ты умен, Клавдий, а я еще неразумна, как малое дитя, - наконец с усилием проговорила она. Клавдий счастливо вздохнул, не придется растрачивать пыл красноречия, она сама нашла нужный ответ.
   Юния еще какое-то время думала, затем тряхнула волосами и решительно произнесла:
  -- У тебя есть на примете надежный человек, владеющий искусством подделки чужих почерков?
  -- Мой секретарь Полион силен в этот хитром деле, как никто другой, и на него можно положиться. Он молчалив, как рыба.
  -- У него нет языка? - спросила Юния.
  -- Есть, но он нем с рождения. А чей почерк нужно подделать?
  -- Эвдема, врача Ливиллы. Вполне естественно, что он мог, как сообщник, написать Сеяну, кем Ливилла разрешилась от бремени. Думаю, что Тиберий скорее поверит бесстрастной записке врача, чем любовным излияниям и жалобам на тошноту. Кстати, ты не упомянул, какая участь постигла Эвдема после раскрытия заговора.
  -- Его удушили в тюрьме, а тело через несколько дней всплыло в Тибре близ храма Эскулапа, - ответил Клавдий. - Ты, смотрю, не обратила внимания, но на одном из писем Ливиллы сделана приписка его рукой. Видимо, это письмо он доставлял не лично Сеяну, а через раба. Полиону достаточно будет этого образца.
   Юлия довольно потерла руки. Надежда окрылила ее. Не зря она выбрала в союзники Клавдия! Его личина дурака скрывала острый, незаурядный ум. К счастью для него, Ливия слишком поздно приподняла эту маску. "Бедный клав-клав-Клавдий", благодаря хитрости и осторожности, сумел выжить один из всей семьи. Но неожиданно он задал ей вопрос, и она растерялась.
  -- Скажи мне, Юния, как ты собираешься вплести в эту историю Фабия?
   Она растерянно посмотрела на него, и Клавдий понял, что ответа у нее нет.
  -- Ты еще так неопытна в дворцовых интригах, моя девочка, - ласково произнес он. - А тебе следовало бы знать, что некоторое время после убийства Нерона, старшего брата Калигулы, Павел был любовником прекрасной Елены, дочери моей сестры. Фабий никогда не говорил тебе об этом? Именно он выкрал у Сеяна эту переписку, хотел уничтожить, но...
   Пораженная Юния мотнула головой и вдруг заулыбалась к удивлению Клавдия.
  -- Тиберию это известно?
  -- Да. Только благодаря Фабию Елена и согласилась уехать, притворившись больной, когда Сеян стал сватать ее, а цезарь уже получил письмо Апикаты. Твой Фабий, прежде был и другом Сеяна, но успел вовремя отречься от него. Именно это своевременное предательство и то, что он способствовал отъезду Елены в Неаполис, обеспечили ему милости Тиберия и назначение на пост консула совместно с Луцием Вителлием на второй год после казни Сеяна. Кстати, Вителлий своим консульством был обязан тому, что не воспрепятствовал, когда Тиберий насильно увез его юного сына на Капри для гнусного разврата.
  -- Мой Клавдий! - восторженно объявила Клавдилла и даже, не сдержавшись, захлопала в ладоши. - Известно ли тебе, что мой, как ты изволил выразиться, Фабий уже подписал себе смертный приговор!
   Настала очередь удивиться Клавдию. Юния нетерпеливо рванула с шеи золотое ожерелье, застежка лопнула, драгоценные нити распались, и какой-то предмет покатился по полу к ногам Клавдия. Он нагнулся за ним и увидел перстень с камеей, изображающей Венеру и орла.
  -- Да он действительно сошел с ума от любви, если подарил тебе эту бесценную вещь мастера Сострата! Слишком многие пытались его уговорить продать эту красоту, предлагая взамен немалые деньги. Эта камея - единственная в своем роде. Старый Сострат, уже почти ослепший, создал ее за несколько дней до смерти. Это прибавило ей ценности, а отец Фабия, говорят, перехватил ее у наместника Египта, приехав в мастерскую первым. Этот наместник в своей злобной досаде выжил даже сыновей Сострата из Александрии.
  -- Я знаю, - подхватила Юния. - Они обосновались в Риме, я заказывала им несколько камей для подарков. Это чудная новость. Бедный Фабий! Не стоило быть настолько неосторожным, доверяя любовнице!
   Дальнейшие действия Юния предоставила Клавдию, который заперся в таблинии с Полионом. А девушка пошла спать, головная боль сделалась невыносимой, и изнеженному телу требовался отдых.
   Вечером, когда зажгли в домах первые огни, они мирно поужинали втроем при неровном свете масляных светильников. Кальпурния постаралась подать более изысканные блюда к вящей радости Юнии, привыкшей к роскоши римских пиров.
   А наутро Клавдилла надолго отправилась в город со своей преторианской охраной, не пожелав взять для сопровождения никого из домочадцев. И тотчас после полудня старый дом Клавдия наполнился необычной суетой. Сам хозяин был разбужен непривычным стуком и шумом голосов.
   Благодарная Юния велела перекрасить стены, обновить фрески искусным мастерам, изготовить новую мебель, выбросить старые занавеси и заменить новыми. Довольная Кальпурния мелькала везде, распоряжаясь и советуя, Клавдилла ловила на себе ее взгляды, полные восхищения. Удивленный Клавдий пытался спорить, но, видя тщетность попыток, махнул рукой и перебрался отдыхать в беседку сада, куда еще не добрались рабочие.
   К вечеру Юния и Кальпурния куда-то уехали вместе, а когда вернулись, за ними следовала вереница рабов. Хозяина вытеснили и из его тихого убежища, и вскоре запущенный сад стал приводиться в порядок, постригались деревья, высаживались новые кусты, устанавливались прочные скамьи взамен полусгнивших, старую беседку снесли, заменив более красивым сооружением.
   Эти новшества растянулись на весь сентябрь, а, когда работы окончились, старый дом весь преобразился. Из глубокого уважения к хозяину Юния не велела трогать таблиний, только в этом месте все осталось почти по-старому, если исключить выложенного заново на этрусский манер очага и новых занавесей.
   За этими хозяйственными хлопотами Клавдий не бездействовал, составлял вместе с Полионом записку Эвдема. Это была трудная кропотливая работа, Клавдий никогда ранее не общался с Эвдемом, и, если вдруг Тиберий решил бы сделать проверку, то все должно было быть безупречным. Полион много часов старательно выписывал буквы, опираясь на те скупые строки, что были набросаны врачом на одном из писем Ливиллы.
   Стоило Клавдию обмолвиться, что работа пока не клеится у Полиона, как Юния перестала от волнения спать по ночам, сильно похудела, лицо осунулось, лихорадочным блеском загорелись черные глаза, и она перестала вставать с кровати. Заботливая Кальпурния кормила ее насильно с ложечки, а хозяин ежедневно читал ей вслух свою историю этрусков. Юния сама попросила его об этом, но не слушала, а созерцала расписной потолок, в уме ее билось "Гай! Гай!". Так прошла неделя.
  
   Но в седьмой день до октябрьских ид, в ежегодные праздники Венеры и Счастья, наконец-то приехала Друзилла, которую Юния еще давно вызвала письмом. Естественно, что с ней прибыла и Ливилла, соскучившаяся по подруге. Они привезли с собой много шума, сплетен и кипу посланий от отца и знакомых. Клавдий с удовольствием заметил, как ожила его драгоценная гостья, у нее появился здоровый румянец, и значительно улучшился аппетит.
   Сестры без стеснения заняли лучшие покои, рядом со спальней Юнии, сдвинули все занавеси, превратив узкие кубикулы в одну большую комнату. Целыми днями и ночами они валялись на мягких коврах и шкурах, пили много вина и без умолку болтали.
   Для Клавдия наступили тяжелые дни, полные шума и бессмысленных хлопот. Удаленный от Рима, он отвык от этой прежде привычной праздной суеты. К тому же Друзилла и Ливилла особо не церемонились с ним, не проявляли должного уважения. Клавдий старался этого не замечать, вновь надев личину хромого глупого заики, его радовало лишь то, что Юния пришла в себя, отвлеклась от страшных переживаний. А Полион продолжал трудиться.
  
   Лишь на ноябрьские иды его трудная кропотливая работа была окончена.
   Юния лично вложила камею Фабия в капсу, ее залили сургучом, и немой раб отправился на Капри. Провожая его, Клавдий знал, что никогда больше не увидит своего талантливого секретаря, но ради Гая и Юнии он был готов на эту жертву. О том, что может произойти, если Тиберий не поверит поддельным документам и решит допросить с пристрастием Фабия, чье кольцо подложили в капсу, они старались не думать.
  
   В последний солнечный денек наступившей осени Ливилла пригласила Юнию на прогулку. Друзиллы не было три дня, она уехала на свою виллу на другом конце Капуи.
   Закутавшись в шерстяные плащи, девушки выехали в священную рощу Дианы. Прогуливающихся было мало, многие уехали на юг в Мизены или на Сицилию, спасаясь от холодного дыхания северных ветров.
   Юния давно чувствовала, что Ливиллу что-то гнетет, но, даже и на сей раз, оказавшись наедине, сестра все равно медлила начать разговор.
   Клавдилла мягко взяла ее за руку и спросила первой:
  -- Тебя что-то волнует, я не в первый раз замечаю беспокойство в твоих глазах, когда ты смотришь на меня.
  -- Марк передал со мной письмо для тебя. Я все еще не могу решиться отдать его тебе, но, видимо, должна это сделать, - Ливилла медленно вынула из рукава запечатанный свиток. - Возьми, на нем печать моего Виниция.
  -- Так значит, вы прочли? - возмутилась Юния, коленки ее затряслись от страха, что вынудило ее резко опуститься на холодную мраморную скамью. Сдерживая дрожь в руках, она под пристальным взглядом Ливиллы сломала печать и развернула пергамент.
   "Павел Фабий - Юнии Клавдилле.
   Любовь моя! Не ожидал, что буду так жестоко обманут тобою. Я поспешил вослед, но оказалось, ты избрала другой путь. Лишь много времени спустя я узнал, что гостишь у Клавдия в Капуе. Я теряюсь в догадках, что могло произойти, что заставило тебя изменить решение и не вернуться в Рим.
   Я обидел тебя? Или чувства твои изменились? Я с болью в сердце переношу нашу разлуку и молю богов, чтобы они вернули тебя. Я люблю тебя, божественная! Возвращайся! Твой супруг до сих пор пребывает на Капри, а по Риму бродят слухи о том, что Тиберий упорно не разговаривает с ним. Что же ты медлишь с разводом? Душа моя изболелась в тревоге, что тебя может постигнуть та же печальная участь, что грозит Гаю Цезарю..."
   Юния, даже не дочитав, свернула и отбросила пергамент. Затем устремила свой взгляд на Ливиллу и прочла осуждение в ее взоре.
  -- Ты изменила моему брату? - спросила девушка. - А как же все разговоры о вашей вечной любви?
  -- Разговоры о вечной любви? - со злобой передразнила ее Юния. - А как же разговоры о смене наследника? А как же слухи о том, что Гаю грозит участь Нерона и Друза? Ты забыла, как одного уморили в ссылке, а другой в подземелье задохнулся, забив горло соломой от матраса, не в силах терпеть голодные муки? Я затеяла серьезную, опасную игру ради спасения моего Гая! И ты не вправе осуждать меня! Ты, чья верность супружескому долгу не раз была нарушена!
   Ливилла расплакалась и обняла подругу.
  -- Прости! Прости, что я усомнилась в тебе! Я не должна была этого делать!
  -- Мы с Фабием не были любовниками! - не моргнув, солгала Юния. - Он неожиданно проявил свои чувства, и я не могла этим не воспользоваться, думая, что он поможет Калигуле, к которому всегда относился как отец. Но его любовь оказалась настолько сильна, что он предложил мне предать Гая и выйти за него замуж. Его уговоры и преследования вынудили меня тайком сбежать в Капую к Клавдию и, желая предупредить Друзиллу, что ее любовник не верен ей, я вызвала ее сюда. Нам еще предстоит серьезный разговор. Теперь я не стану его откладывать, давай поедем к ней на виллу, ты узнаешь еще много чего интересного. Кстати, а как это письмо попало к тебе?
  -- Фабий попросил Виниция лично передать его тебе, по-видимому, не решившись доверять чужим рукам. Мой супруг собирался как раз уезжать в Мизены, но остался в Риме, а я отправилась вместе с Друзиллой, узнав, что ты зовешь ее приехать.
   Юния кивнула, удовлетворенная объяснениями. Они вышли из рощи, уселись в носилки и отправились к Друзилле. Клавдилла молчала всю дорогу, кутаясь в теплый плащ, и раздумывала, как выйти из сложившейся ситуации. Ведь она намеренно удалила Друзиллу из Рима, пока Фабий не начал склонять ее возобновить связь с братом.
  
  
  
   XLIII
  
  
   Раскинувшись на широком ложе в любимой кубикуле среди цветов, Друзилла размышляла, перебирая в памяти события минувших месяцев. Видимо, мысли, занимавшие ее в это утро, были не столь приятными, что расшитое покрывало в изобилии усеивали сломанные браслеты и раскатившиеся жемчуга.
   Ее жизнь дала трещину. Но почему? Любовные отношения с Фабием увлекли, привнеся с собой не только слепую страсть к очередному любовнику, но и много светлого, нового для девушки, чувства, название которому - любовь. Друзилла горько вздохнула. Да, любовь! Она полюбила роскошного Фабия с силой внезапно пробудившейся души, истосковавшейся в долгом сне по сильному чувству и обретшей его наконец в идеальном избраннике. Конечно, Фабий Персик идеален, идеален во всем. Ни один мужчина в Риме не сравнится с его красотой, изысканностью и... умением любить. Даже прежде единственная радость унылой жизни - порочное влечение к ласкам родного брата - померкла, будто растворилась в желтых водах Леты.
   Но что-то произошло. Фабий неожиданно изменился. Любовные послания вместе с огромными букетами дивных цветов иссякли, встречи почти прекратились, а вымоленные редкие свидания напоминали уже снисходительные подачки глупой влюбленной девчонке.
   Друзилла понимала, что упустила какой-то очень важный момент в их отношениях, и теперь приводила в порядок мысли, восстанавливая хронологию последних событий, мучительно припоминая каждое слово: свое и возлюбленного. В какой то миг ей казалось, что она поймала малейший намек, но разумная мысль вдруг ускользала, разбиваясь, подобно волне о скалу отчаяния.
   От напряжения начала болеть голова. Еще раз, еще раз восстановить в памяти все их встречи.
   Вот первый раз она поймала его равнодушный взгляд, вспомнила, как он резко отдернул руку, едва ее пальцы нежно его коснулись. Это было... да, наутро после свадьбы Калигулы и пожара на Авентине. Она заметила, что он отсутствовал всю ночь, хотя прекрасно знал, что она осталась во дворце ради него. Она не задала ни одного вопроса, когда он вернулся под утро, взволнованный и обессиленный. Лишь слабый запах гари пробивался сквозь аромат надушенных волос. Теперь она ясно припомнила, как он что-то неясно пробормотал, как долго они провожали Лициния и Ганимеда. Вот! Он тогда ни разу не упомянул о пожаре, хотя не мог не видеть гигантского зарева. Почему?
   Вопрос повис в воздухе, слабый разум Друзиллы не смог осилить эту трудную загадку, девушке сразу припомнились их утренние ласки, и эти воспоминания заглушили тот всплеск тревоги, который мог бы оказаться первым звеном в долгой цепи ее выводов и, возможно, подвести к страшной разгадке.
   Значит, решала она для себя, ей показалось, что взгляд был равнодушным, ведь он так горячо любил ее перед тем, как они прошли в триклиний и застали там Калигулу и Юнию, занимавшихся... Девушка хихикнула, но вдруг внезапная мысль стрелой пронзила ее, и смех замерз, так и не сорвавшись с губ. Память услужливо подсказала ей забывшееся. Теперь она могла поклясться, что взгляды его, устремленные на жену брата, были немного странными. А как смотрела Клавдилла! Будто наяву, Друзилле припомнился взгляд, устремленный на Фабия. Взмах длинных ресниц, и дивные глаза туманит дымка трепетного желания. Но... грациозный поворот головы, губы трогает усмешка - она уже смотрит на восторженного Калигулу, тот поет одну из непристойных фесциннин.
   ...День рождения Клавдиллы. Роскошное торжество в доме Ливии в четырнадцатый день до августовских календ, в ежегодный Праздник Венеры. Силан расстарался на славу ради любимой дочери, даже несмотря на тяжкую болезнь жены. Пиршество для избранных длилось более суток. Рекой текло вино на алтарь мраморной Венеры, как две капли воды похожей на Юнию. Даже эта гордая красавица была поражена, увидев статую, подаренную отцом. Никогда еще богиня не получала столь щедрых жертв, как в доме Силана.
   На этом празднике жизни каждый ощущал себя довольным и счастливым. Но особенным счастьем лучились зеленые глаза Калигулы, едва он касался руки своей божественной супруги.
   Силан презрел все запреты Тиберия на излишнюю роскошь, изумив гостей разнообразием и изысканностью перемен блюд, пленительными танцовщицами и искусными актерами. Сенатор осмелился даже устроить гладиаторский бой среди перистиля, залив кровью фонтан и цветущие кусты. Несколько гладиаторов сразились и погибли во славу прелестных глаз именинницы.
   Лишь Друзилла чувствовала себя неуютно из-за присутствия супруга. Она недоумевала, зачем нужно было вызывать его из Капуи. Конечно, тогда она не догадывалась, что это были происки Клавдиллы, намеренно разлучившей ее с Фабием в этот день. Юния наслаждалась своей игрой с чувствами двух мужчин, забавляясь ревностью любовника и недальновидностью любимого супруга.
   Друзилла ясно помнила, что Павел даже ни разу не взглянул на нее, тогда девушка приписала это боязни навлечь подозрения Лонгина. Но теперь она считала совсем по-другому. Все время праздника Фабий возлежал рядом с Калигулой, тот, как всегда, вел себя довольно бесцеремонно, непристойно шутил и громко хохотал собственным остротам, разгоряченный вином. Те, кто находился рядом, с трудом скрывали раздражение, когда на их блюда летели косточки от оливок, обгрызенные наследником корки и проливалось вино. Одна Юния созерцала его неприличные выходки спокойно, ее вниманием владели лишь его зеленые глаза, вспыхивавшие восторженным счастьем, едва он обращал к ней взгляд. Их счастье наполняло сердца присутствующих радостью и умиротворением.
   Но сегодня Друзилла могла поклясться, что не одному Калигуле Клавдилла щедро расточала улыбки, Фабий, возлежавший в стороне от нее, ловил каждый взмах длинных ресниц Юнии, читая тайные знаки, что она подавала. И не вышел ли он следом, когда она удалилась из-за стола? Клавдилла отсутствовала не многим дольше, чем он.
   Теперь перед Друзиллой предстала ясная картина прошедшего. Фабий Персик и Юния Клавдилла - тайные любовники. Но как же разговоры о вечной любви меж Калигулой и Юнией? В то же время Друзилла могла поклясться себе, что они любят без памяти друг друга. Если только... если только Клавдилла - не искусная актриса. Но кого же тогда она любит из этих двух, столь разных мужчин?
   У Друзиллы опять разболелась голова. Столько непосильных загадок! Смысл поступков Клавдиллы (а Друзилла уже не сомневалась, что она - центральная фигура происходящего) не доходил до девушки. Был ли он вообще? Невесть откуда взявшаяся провинциалка завоевала Рим в столь короткий срок, заставила всех восхищаться своей красотой и необычайным умом (чего стоило только назначение Силана сенатором и безграничное доверие к нему Тиберия, а роскошные свадебные торжества за счет государственной казны!). На алтарь ее божественности принесли свои сердца многие мужчины Рима, но Фабий... Впрочем, он обычный мужчина и, конечно, мог и не устоять перед змеиными чарами Клавдиллы.
   Друзилла горестно вздохнула, глаза наполнились слезами. Ее счастье разбилось на мелкие осколки, подобно драгоценному сосуду, небрежно смахнутому с постамента. В жизни образовалась пустота, которую нечем было заполнить, чтобы пережить это скорбь. Уже не сдерживая свои чувства, она расплакалась. Проклятая Юния! Она одна виновата во всем.
   Как она могла так поступить, зная, что Друзилла искренне полюбила? И она еще считала ее своей подругой, позабыв прежнюю неприязнь из-за пренебрежения Калигулы. Видимо, чары опутали и ее, что она не сумела сразу разглядеть ее змеиное коварство. Как мог так поступить с ней Фабий, которому она отдала свое сердце, ради которого она открыто презрела супружеский долг, не скрывая от Рима свою новую страсть? Если Кассий Лонгин, обычно смотревший сквозь пальцы на ее шалости, на этот раз решит, что чаша Данаид уже полна до краев сплетнями, и даст ей развод... Друзилла схватилась за голову. Проклятая Клавдилла!
   Тихий удар в маленький гонг заставил ее встрепенуться и утереть слезы.
  -- Кто там еще? - раздраженно крикнула она.
  -- Госпожа, к вам приехали с визитом ваша сестра и госпожа Юния! - послышался голос рабыни.
   Этого только не хватало! Занавес в кубикулу откинулся и, не дождавшись приглашения хозяйки, вошли девушки.
  -- Ах, Друзилла! - воскликнула Юния, - у меня к тебе неприятные известия. Но что с тобой? Ты плакала, моя драгоценная подруга?
   Лицо Друзиллы гневно искривилось, но она быстро овладела собой, потушив неприязнь во взоре.
  -- У меня есть довод для слез, Клавдилла, - быстро ответила она. - Мой возлюбленный отверг меня ради другой, более удачливой соперницы.
   Юния промолчала и озадаченно посмотрела на стоящую рядом Ливиллу. Та поняла ее взгляд и нашла нужным вмешаться.
  -- Так значит, это не будет для тебя тяжелым ударом, - сказала она. - Если тебе уже известно, что Фабий Персик нашел себе другую привязанность, то ты должна знать, что никто в этом не виноват, кроме него.
  -- Я и сама не могу никак понять, что заставило его так поступить с тобой, - вздохнула Клавдилла. - В Риме ты по праву слывешь одной из первых красавиц и, прости, искусных любовниц. Не знаю, что за любовный дурман заставил его изменить вашему чувству. Мне казалось всегда, что ваши отношения - нечто большее, чем страсть.
   Друзилла с вызовом посмотрела на жену брата.
  -- Спасибо на добром слове, Юния. Но, тебе больше нечего прибавить к сказанному?
   В черных глазах Клавдиллы мелькнул испуг. Неужели?
  -- Есть, - твердо ответила она. - Но пусть начнет Ливилла. Признаться, это ее затея поговорить с тобой.
   Она подтолкнула вперед не менее испуганную Ливиллу. Девушкам был хорошо известен взрывной характер Друзиллы. Если та о чем-то догадалась, можно готовиться к худшему, и Юния решила отвести от себя удар.
  -- Дело в том, сестра, что перед нашим отъездом в Капую Виниций попросил меня передать для Юнии письмо от своего друга. Но я не сразу решилась сделать это, потому что вскрыла его и прочла.
  -- И что же содержало это послание, которое ты утаивала от подруги? - сощурив глаза, ехидно поинтересовалась Друзилла.
   Ливилла, напуганная тоном сестры, стушевалась и умолкла. Юния заметила, как на глазах у нее выступили слезы.
  -- Это было любовное послание ко мне, - резко сказала Юния, вмешавшись. - От твоего ненаглядного Фабия. Ты никогда не задумывалась, почему я уехала из Рима, стоило моему супругу отбыть на Капри?
  -- Задумывалась! Как же! - зло выкрикнула Друзилла. - Я давно догадалась, что вы - любовники! Думаешь, я не помню, как он смотрел на тебя на твоем дне рождения. Вы даже были настолько неосторожны, что, едва ли не на виду у всех, выходили для уединения.
   Щеки Юнии невольно вспыхнули. Конечно, она помнила их тайную встречу в ее покоях. Безрассудно было так поступать! Следовало учесть, что ревнивые глаза отвергнутой любовницы могли следить за каждым шагом Персика. Но Клавдилла упрямо наклонила голову и кинулась в наступление. Не пойман - не вор!
  -- Мы выходили? Да я и словом ни разу не перемолвилась с ним во время праздника! Я ускользнула из триклиния ради того, чтобы наедине побыть с Сапожком, которому уже не терпелось выполнить свои супружеские обязанности. Он всячески намекал мне об этом и жестами, и взглядами. А вот куда и зачем выходил Фабий - мне неизвестно!
  -- Не лги мне, Клавдилла! - Друзилла гневно махнула рукой. Ливилла вздрогнула. - Ничто не разубедит меня! А уж твои лживые слова и подавно.
   Клавдилла вздохнула и беспомощно посмотрела на Ливиллу, ища ее поддержки.
  -- Но, сестра, - быстро вступилась та, - ты не можешь быть столь категоричной. Ты открыто обижаешь Юнию и ищешь ссоры. Я же хочу избежать разлада в семье.
  -- В семье? - язвительно переспросила Друзилла. - Я не считаю ее своей родственницей. Наглая выскочка!
  -- Замолчи, Друзилла! Замолчи немедленно! Юния доверилась тебе, пришла, чтобы открыть тебе глаза на неверность возлюбленного. Она не виновата, что он без памяти увлекся ею.
   Клавдилла умоляюще сложила руки и посмотрела на Друзиллу.
  -- Пойми же, сестра, - начала она, воспользовавшись паузой. - Он неожиданно стал преследовать меня, я и шагу не могла ступить, чтоб он не шел следом с любовной мольбой. Я всегда относилась к нему как к отцу и помыслить не могла, что он влюбится в меня. Кроме Гая, мне не нужен никто, каким бы красивым и умным он не был. Я люблю только своего Сапожка!
  -- Так уж..., - прошипела Друзилла.
  -- Стоило Гаю уехать из Рима, как он тут же попытался назначить мне свидание, думая, что своей неотразимостью способен покорить меня. И, - Клавдилла горестно вздохнула, - я вынуждена была, буквально, сбежать в Капую к дяде Клавдию подальше от его любовных домогательств.
   Ливилла кивала на протяжении речи Юнии.
  -- Твоя сестра, сама не ведая, оказала мне услугу, решив поначалу утаить письмо Персика. Я подумала, что тот унял свой любовный пыл и отступился. Эти недели протекли спокойно для меня. Но теперь видно, что это не так. Вот прочти! Я не хочу ничего скрывать от тебя, моя подруга!
   Юния кинула на ложе рядом с Друзиллой письмо. Та жадно пробежала его глазами. И застонала от боли, разорвавшей ей сердце. С этим письмом улетучилась последняя надежда, такой оно дышало любовной страстью и отчаянием. Друзилла поняла, что Фабий для нее потерян окончательно.
  -- Сама видишь, что моя совесть чиста. Тому свидетельство пред тобой. И моя просьба приехать в Капую была вовсе не случайна, я хотела оградить тебя от разочарования. К тому же в нашем последнем разговоре он обмолвился, что хочет заставить тебя возобновить связь с братом.
   Друзилла поморщилась от упоминания имени Гая, но тут же изумленно посмотрела на Юнию.
  -- Это что еще за грязная игра?
  -- Он собирался ее затеять лишь затем, чтобы Тиберий согласился на наш развод после грязных доносов о поведении Калигулы, которые Фабий послал бы на Капри. Можешь себе представить, какие беды грозили прежде всего тебе? Узнав, насколько подл и бесчестен этот человек, я без промедления сбежала, не потратив ни дня на сборы, и сразу вызвала тебя.
   Друзилла молчала. Обрывки мыслей вихрем носились в голове, и она тщетно силилась собрать их воедино... Фабий - негодяй? Собирался жениться на Юнии, избавившись от нее и Калигулы...Так виновна Клавдилла или нет? Это вопрос задавала она себе, но не могла найти ответа. Наконец, не выдержала - устало махнула рукой.
  -- Я потом обдумаю все, нет сил сейчас. Лучше вам уйти. Увидимся на днях.
   Ливилла кинулась на шею сестре и, громко рыдая, принялась уговаривать ее не совершать глупостей. Юния поняла, что она испугалась, как бы Друзилла не решила покончить с собой, такое сильное отчаяние горело в ее темных глазах. Она даже не отвечала на ласки и слова сестры, сидела, как статуя, и просто молча смотрела на Юнию из-за плеча Ливиллы отчаянными глазами. Клавдилла смешалась от этого взгляда, впервые в жизни устыдившись содеянного. Да и чем ей могла так навредить Друзилла, что она намеренно заставила ее любовника порвать с ней ради собственной прихоти? Вседозволенность и самоуверенность, просто забава толкнули ее на это. Еще сломаны судьбы, растоптаны светлые чувства двух людей, поселены в их сердцах горе и разочарование. К чему? Ведь она сама успела привязаться к Друзилле, поначалу настроенной так враждебно из-за Гая, но затем доверившейся ей как близкой подруге. Сколько раз она сама до измены мужу передавала любовные послания Фабию от девушки!
   Друзилла увидела, как изменилось лицо Клавдиллы, и разглядела на нем печать неискупимой вины перед ней. Но это открытие лишь убило ее окончательно, даже не вызвав бури ревности и бешеной злобы, она вдруг бессильно откинулась на подушки и впала в забытье.
  -- Давай уйдем, Юния. Пусть она поспит. Сон принесет ей облегчение, может, она уже не будет так страдать. Я велю рабыням неотлучно быть при ней, - сказала Ливилла, вытирая кончиком паллы слезы.
   Она попыталась увлечь за собой Клавдиллу, но та, застыв, безмолвно стояла и смотрела на спящую.
  -- Что ты, Юния? - тревожно спросила Ливилла.
  -- Боюсь, что она осталась при своем мнении. Не знаю, какие последствия повлечет за собой наш разговор, но боюсь одного.
  -- Давай же, наконец, уйдем отсюда. Поговорим после обо всем.
   Почти силой Ливилла увела Юнию в коридор, та молча следовала за ней. Оглянувшись, Ливилла заметила, как по щекам у нее текут крупные слезы. Ей было невдомек, что это слезы запоздалого раскаяния.
  
   Промозглый вечер окутал их тонкой сетью дождя, зябко кутаясь в паллы, они сели в носилки. Весь обратный путь молчали, каждая думала о своем. Добрая Ливилла переживала за сестру и с теплотой поглядывала на подругу, решившуюся открыть правду Друзилле. Темнота скрывала Юнию, лишь отблески факелов сопровождающих вспыхивали и гасли в ее бездонных черных глазах. Но Клавдилла уже размышляла о будущем. Развязка ее интриги близилась.
  
  
   XLIV
  
  
   Император сидел в высоком кресле слоновой кости и безотрывно смотрел на огонь в очаге. Языки пламени плясали перед ним замысловатый неповторимый танец, потрескивали поленья, выбрасывая пучки ярких искр. Тиберий вспомнил слова Нервы о том, что человек может без конца смотреть на игру огня и перекаты морских волн.
   Отсветы пламени ложились на его изможденное старческое лицо. Резкие глубокие складки прорезали щеки, тени сгустились под глазами, взор утратил свою пронзительность. Цезарь сразу постарел после приезда неизвестного немого раба, вручившего ему резную капсу полную отравы. Сколько надежд рассыпалось в прах, стоило развернуть первый свиток! Гемелл - не родной внук, в нем нет и капли его крови. Проклятый Сеян! Через пять лет после своей смерти он нанес самый страшный удар! Тиберий Гемелл - незаконнорожденный! Проклятая Ливилла! Почему Антония, ее мать, скрыла от него жестокую правду? И кто теперь решил воскресить на свет, казалось, забытое ненавистное прошлое?
   Тиберий поворошил палкой поленья, снопы искр взлетели, осветив на миг дальние уголки комнаты. Мелькнуло лицо бронзового Августа в углу. Тиберий с ненавистью вперил взгляд в сгустившийся мрак, но уже не смог ничего рассмотреть, кроме смутного силуэта. Ему вспомнилось, как били мраморные статуи всемогущего Сеяна, весь Рим был засыпан осколками. Тот, кому воздали столько почестей, был в одночасье низвергнут в прах и забвение. Но мстительные Маны не дремлют, душа Сеяна не обрела покоя после того, как толпа надругалась над его телом, а отрезанной головой играли вместо мяча в общественных банях. И эта подлая душа нанесла коварный удар прямо в сердце своего палача. Тиберий тяжко вздохнул, голова его поникла на грудь. Он считал, что уничтожил этот проклятый род предателей. Даже малых детей Апикаты и Сеяна не пощадил он. Мальчишка Капитон Элинан, когда его тащили в темницу, догадался, какая участь его ждет, а несмышленая Юнилла все расспрашивала, за какой проступок она страдает, и просила лучше высечь ее розгами. Тиберий далеко простер свою ненависть, заставив палача надругаться над маленькой девственницей, чтобы потом удушить ее и мальчишку. Их жалкие трупы долго еще лежали на Гемонии, и некому было забрать их, потому что Апиката, не выдержав страшного позора, еще ранее покончила с собой.
   Тиберий усмехнулся, оскалив зубы.
   Неожиданно перед ним предстало лицо Сеяна во время обвала, когда он своим телом заслонил его от падающих камней. Тяжелые капли пота катились по лбу, жилы вздулись от немыслимого напряжения, рукава туники лопнули от мощного напряжения мускулов. Сильная боль искажала его потное, пыльное лицо, острые камни нещадно били по спине. Все погибли тогда, лишь они выжили, вышли невредимыми из кровавой мясорубки. Друг! Лучший, верный, самый надежный! Тиберий мучительно застонал от боли, иглой пронзившей сердце. Друг!
   Будь проклят Рим! Рим - город заговорщиков, отравы и кинжалов! Будь проклята Ливия, навязавшая ему власть! Тиберий внезапно осознал, что счастливые спокойные дни провел он только во время добровольной ссылки на Родосе, когда никому был не нужен, и все забыли о нем. К чему он сам был настолько слеп, стремясь обладать силой и обрести могущество? Но лишь в старости осознаются ошибки, когда уже невозможно что-либо менять.
   Все, кого он любил, покинули или предали его, никого не осталось рядом. Випсания была первым звеном в этой цепи разочарований, ее безжалостно отняли ради похоти бесстыжей девки, дочки самого Августа. Затем Сеян - старый друг, всегда бывший рядом в трудные мгновения, готовый пожертвовать жизнью ради друга, но... тайком готовивший захват власти, отравивший единственного сына и укравший у Тиберия родного внука теперь, уже после своей бесславной смерти. Кокцей Нерва, уморивший себя голодной смертью. Тиберий вспоминал, как он боялся приездов Макрона, привозящего с собой новые доклады о казнях, судах и самоубийствах. Старый патриций, знаток законов и автор юридических трудов, бросил Рим, последовав за своим императором подальше от дворцовых интриг, от происков сиятельных сенаторов, но уйти от дел империи ему так и не удалось. Кровавые репрессии Макрона только усугубили его желание уйти из жизни, старик не мог больше выносить и непристойных оргий на Капри. Он не стал дольше терпеть ложь друга о том, что сладострастные спинтрии - бедные сиротки, и Тиберий жалеет их, дав приют. Затем Фрассил. Звездочет не оставил бы его одного, если б не проклятая ящерица. Но богам было угодно забрать и этого последнего друга. Тиберий чувствовал, что меж ними во время последнего свидания осталась какая-то недосказанность, "я никогда не лгал тебе, - последнее, что произнес он перед смертью, - но ты всегда обманывал меня". Глухой стон опять вырвался у старого императора, уж он-то не прозевает свою ящерицу. Эта последняя смерть подкосила его, заставила принять мучительное решение вернуться обратно в Вечный город.
   Послышались тихие шаги за занавесом. Харикл! Опять принес лечебный отвар и мазь от боли в ногах. Тиберий поморщился, его средства стали совсем бесполезны, но менять врача не хотелось, он привык к старому молчаливому Хариклу. Цезарь хлопнул в ладоши, и врач опасливо приподнял занавес.
  -- Харикл, ты не нужен мне сегодня! Пусть зайдет мой писец!
   Раб беззвучно появился, не успела опуститься тяжелая ткань.
  -- Пиши! Марку Юнию Силану, - четкие быстрые фразы выстреливали, будто камни из пращи. - Прибыть на Капри в пятидневный срок с подробным отчетом о делах консулата и сенаторских голосованиях. Невию Серторию Макрону. Прибыть в пятидневный срок с отчетом о судебных процессах и о происходящем на границах империи. Добавить к докладу отчеты наместников южных провинций и Цизальпийской Галлии.
   Раб поднял голову от восковых табличек, где быстро черкал стилем.
  -- Отослать немедленно и еще: пусть письма отвезет Германн, а перед отплытием зайдет ко мне, я лично дам ему указания. Вон!
   Раб убежал, и Тиберий остался в одиночестве. В тишине он слышал, как беспокойно ходит за занавесью Харикл, позвякивая баночками с настойками. Тиберий крикнул, чтоб и он убирался прочь, а сам принялся размышлять, перемежая мысли с воспоминаниями.
   Через пять дней должны прибыть два человека, одному из которых он пока доверяет. Всеобъемлющая власть Макрона уже начала настораживать Тиберия, Силан пока еще не натягивал узды, что набросил на него цезарь. Он оправдывал доверие цезаря тем, что во всем действовал по его указке, не проявляя самостоятельности. Но префект претория... Вначале он явно благоволил Калигуле, как возможному наследнику, а теперь посылает письма с вопросами о здравии Гемелла, его успехах. Он успеет покинуть заходящее солнце, чтобы повернуться к восходу. Хитрый, старый лис! Кто сказал бы сейчас, что его предки рабы? Макрон создан для дворцовых интриг, искусно скрывает под внешностью грубого солдафона гибкий, отточенный ум.
   Тиберий взял в руки восковые таблички и стиль, что оставил для него писец. Начертал в задумчивости несколько слов, стер, опять начертал, уложил в капсу и кинул небольшой предмет, который достал из синуса тоги.
   Вошел Германн, почтительно приблизился, заслонив мощной спиной тлеющий очаг.
  -- Вот, возьми, - Тиберий протянул ему капсу. - Вручишь лично префекту претория вместе с остальными письмами. Отправляйся сегодня же!
   Германн бесшумно удалился. И опять навалилось одиночество. Будь неладен этот день рождения! Он принес с собой одни неприятности. Недобрый сон, обеспокоивший его, затем приезд неизвестного немого раба с этими письмами. Сон продолжал тревожить цезаря. Он видел дивную статую Аполлона Теменитского, которую незадолго до этого приказал вывезти из Сиракуз, чтобы поставить в библиотеке нового храма божественного Августа, отстроенного после пожара. Статуя явственно произнесла, что Тиберию не придется освятить ее. Но рядом уже не было Фрасилла, готового разъяснить это знамение. И тут - точно гром среди ясного неба - известие, что Тиберий Гемелл прижит Ливиллой от Сеяна.
   Тиберий грубо прогнал тогда всех сенаторов, заперся и приказал никого не пускать. Пять дней провел он, не желая ни с кем встречаться. Немого раба подвергли самым жестоким пыткам, но так и осталось тайной, кто передал эту капсу. Тиберий знал, что Павел Фабий Персик был любовником дочери Ливиллы, он убедил, по наущению Ливии, эту глупую гусыню притвориться больной, когда к ней посватался влюбленный Элий Сеян. И именно Фабий, едва префект претория был арестован Макроном, немедля отправился на Капри к императору, чтобы самому осудить старого друга перед лицом Тиберия. Его не тронули, пощадили, имя его не разу не всплыло во время судебного расследования. Потом он даже стал консулом. Неужели он был настолько глуп, что решился утаить письма Ливиллы о том, что Гемелл - сын Сеяна? Кто же в Риме проведал об этом и выкрал доказательства двойного предательства Фабия? Был ли Павел сам настолько неосторожен, что, запечатывая капсу, уронил туда свое драгоценное кольцо? Или это знак, что капсу взяли именно у него?
   Тиберий устал ломать голову над этой загадкой. Когда в уме всплыло имя Калигулы, он отбросил эту мысль. Змееныш не настолько изощрен, к тому же уже довольно долго находится на острове. Кто? Кто? Тиберий не находил ответа. Сотни имен, но ни одно невозможно увязать со случившемся. Фабий никому не доверил бы эту страшную тайну, храня ее столько лет, несомненно, что сам Сеян передал ему эти письма. Да, скорее всего, Сеян, в надежде, что власть достанется хотя бы его отпрыску. Фабий мог и солгать, что отрекается от друга, потому что на тот момент на шее Элия уже затянулась тугая петля, а сделать это ради спасения Гемелла.
   Теперь Калигула единственный законный наследник. Сын прославленного Германика. Видно от судьбы не уйдешь, пусть империя достается ему, пусть. Но не пробудет он долго у власти. Его убьют. Сам Фрассил сказал Тиберию, что не быть Калигуле императором. "Для него это так же возможно, как пересечь верхом залив между Байями и Путеолами", - сказал тогда астролог. Обманул? "Жди свою змею..."
   Измученный ум наконец нашел верное решение. Тиберий облегченно свесил голову на грудь и заснул перед теплым очагом.
  
  
  
  
  
   XLV
  
  
   Рим опустел с наступлением холодов. Осень рано заявила о своих правах пронзительными северными ветрами. Небо затянули серые тяжелые тучи, часто лили сильные дожди. Те, немногие, что не уехали в южные имения, проводили все время в общественных банях. Там было тепло и уютно, можно было послушать чтения историков и поэтов, поиграть в мяч, понежиться в теплой воде. Игра в кости в эти месяцы приобрела колоссальный размах. Многие просто помешались на ней, с азартом проигрывая немалые деньги. Крики игроков "Venus! Canis!" слышались отовсюду.
   Макрон тоже много времени проводил в термах, но в кости не играл, противясь соблазну. Кассий Лонгин изредка пытался предложить ему партию, но обиженный Макрон отмалчивался. Энния не расставалась с Агриппиниллой, которая, примирившись с супругом, без конца затевала обеды для подруг, желая показать, как она счастлива в браке. Их дом был наиболее посещаемым в эти месяцы, но Макрон предпочитал игнорировать эти приглашения. Эннии при всей ее ловкости, так и не удалось склонить Агриппиниллу подать жалобу на мужа и потребовать развода. Вместо этого они вновь сошлись, всячески показывая свою любовь. Надолго ли?
   Он без конца думал о Юнии. Почему она так долго не возвращается? Невий истосковался, и в своей грусти дошел до того, что собственноручно писал ей письма, которые тут же уничтожал в пламени очага. Он ненавидел себя за эту пагубную страсть, но ничего не мог поделать. Когда Ливилла и Друзилла собрались к Юнии в Капую, он так и не решился передать с ними письмо, зная их любопытный нрав.
   Макрон оказался на распутье. После нескольких визитов на Капри, где в это время пребывал и Калигула, Невий понял, что Гай в большой немилости у императора и что, кажется, завещание уже изменено в пользу внука. Макрон переживал, что Юнии грозит та же участь, что и опальному Калигуле. Кто знает, как поведет себя Тиберий, вдруг прикажет сослать ее или умертвить? То, что Гаю Цезарю начертана скорая смерть, Невий и не сомневался. Но почему Клавдилла медлит с разводом? Эта мысль не давало ему покоя, неся с собой тревогу.
   Сегодняшним утром впервые проглянуло яркое солнце. Воздух заметно потеплел, со всех сторон полетели тонкие паутинки. Значит до следующей нундины пробудет хорошая погода.
   Энния утром забежала попрощаться, она собралась на прогулку с Эмилией и Агриппиниллой на целый день. Макрон в таблинии диктовал очередной отчет секретарю, собираясь на Капри. Он ждал претора, который должен был к его отъезду принести свой доклад.
   Неожиданно номенклатор доложил о срочном курьере.
  -- Откуда? С границы? - спросил Невий.
  -- Нет. Он говорит, что станет разговаривать только с господином.
   Макрон махнул рукой. И остолбенел, увидев входящего телохранителя Тиберия. Страшное предчувствие шевельнулось в душе. Германн приветствовал его и протянул небольшую капсу. Скрывая дрожь в руках, Макрон поднял крышку. Там лежали восковая дощечка и кольцо.
   Невий взял дощечку и то, что начертал своей рукой цезарь, повергло его в недоумение. Записка гласила: "Павла Фабия Персика умертвить без суда и следствия под видом самоубийства, вручив ему это кольцо". И бесстрастный оттиск печати цезаря.
   Макрон вновь перечел послание, перевернул табличку, никакой приписки не было. Он терялся в догадках, недоумевая, чем Тиберию мог не угодить Фабий, уцелевший пять лет назад после раскрытия заговора Сеяна благодаря своевременному предательству. Но, видно, карающая рука высшего суда все-таки настигла его.
   Префект развернул пергамент, оставленный Германном на столе. А Тиберий зовет его к себе на Капри! Что ж он и сам собирался, к тому же отчеты, которых он требует, уже составлены, хотя догадывался, что цезарю важны подробности убийства Фабия. Префект какое-то время соображал, затем вызвал раба и приказал седлать коня, готовить тунику и панцирь.
   Макрон направился в казармы преторианцев при дворце Тиберия.
   Город оживился, почуяв тепло. Форум кипел жизнью, на доске объявлений уже вывесили свежие новости, квириты, сгрудившись вокруг и бешено жестикулируя, читали и обсуждали дела империи. Грязный бородатый киник на перевернутой бочке выкрикивал бессвязные фразы собравшейся толпе. Когда Макрон проезжал мимо, он испуганно притих. Где-то сбоку пронзительно кричал торговец, нахваливая прекрасные зеркала, его визг неприятно резал слух. Префект мысленно пожелал ему навек онеметь. Уловил несколько недобрых взглядов из толпы, оглянулся, но в этот момент его приветствовал Луций Лициний. Он стоял неподалеку от ростр с Агенобарбом, который с завидной быстротой отвернулся, едва Макрон открыл рот для приветствия. Префект вежливо ответил Лицинию и, стиснув зубы, со злостью посмотрел на широкую спину Домиция. Придет твой черед, заносчивый наглец!
   Казармы были полупустые. Преторианцы под командованием Кассия Хереи упражнялись на Марсовом поле в стрельбе из лука и верховой езде. Десятеро несли караул у входа во дворец, остальные стояли на страже в пустующих покоях императора. Макрон наткнулся на Юлия Лупа. Он сидел около кухни с одним из преторианцев и с азартом метал кости на перевернутом бочонке. Панцири и мечи небрежно валялись рядом на мозаичном полу. Макрон вышел из-за угла в тот момент, когда Луп разжал руку и метнул кости на крышку бочонка. Увидев префекта, они испуганно вскочили, подхватили вооружение и застыли, выбросив руки в приветственном жесте. Краем глаза Макрон отметил, что кости выпали счастливым числом, и ухмыльнулся, вряд ли Луп сможет воспользоваться этим преимуществом. Он поманил преторианца к себе.
  -- Отправишься со мной. Дело государственной важности, медлить нельзя. Если ты достойно проявишь себя, считай, повышение обеспечено. Я ценю преданных и смелых людей.
  -- Я на все готов, - Луп подобострастно заглянул в глаза. - Приказывай!
  -- Отправишься со мной. Мне необходим помощник! А тебе я, кажется, могу доверять после того, как ты удачно справился с моим первым поручением.
  
   Роскошный дом Фабия Персика находился на склоне Эсквилина под портиком Ливии, влево за ним виднелся храм Юноны Монеты со строгими мраморными колоннами. Летом дом утопал в роскошной зелени, скрывавшей прекрасный вид на Рим, но с крыши дома, летом обильно усаженной цветами, можно было наблюдать жизнь шумной Субуры, торговлю около Туррис Мамилия - центральной площади, соединяющей викусы прославленного района.
   Макрон и Юлий Луп подъехали к дому Фабия в то время, когда ложатся спать, одетые в темные туники и глухие плащи с капюшонами, чтобы никто не смог опознать самого префекта претория, разъезжающего ночью без охраны. Улицы были темны, накрапывал мелкий дождь, редкие прохожие скользили по грязи, шарахаясь от брызг из-под лошадиных копыт. Макрон и Луп проехали мимо входа, убедившись, что в этом доме сегодня не принимают гостей. Было тихо и темно, светильники над дверью не горели. Они свернули на соседний узкий викус, где, по их расчетам, находился боковой вход для прислуги.
  -- Господина нет дома, - шепнул Луп на ухо Макрону. - Надо проникнуть внутрь, не потревожив челядь. Где мы оставим лошадей?
   Макрон махнул рукой на полуподвальное помещение таверны чуть поодаль. Сквозь пробивающийся тусклый свет блестели мелкие капли дождя. Префект спешился и, пока Юлий привязывал лошадей к столбу, вошел внутрь, прикрывая лицо. Рабу-прислужнику он велел присмотреть за ними, бросил несколько звонких ассов в его грязную ладонь, и растворился в темноте со своим сообщником.
   Взломать дверь бокового входа не составило труда. Крепления засова вылетели под мощным плечом Макрона, и они шагнули в узкий коридор. Темный дом спал, фитили едва тлели в высоких бронзовых светильниках. Из коридора сообщники, оставляя за собой цепочку грязных следов, проникли в таблиний, проходное помещение, ведущее во внутренние комнаты. Наконец, они нашли, что искали - спальню хозяина.
   Плотно задернув занавес, Луп разжег светильник. Широкое ложе хозяина пустовало, но все было готово к его скорому возвращению. Чан с горячей водой посредине, заботливо раскинутая рядом теплая медвежья шкура и поток горячего воздуха, струившийся из жерла трубы над кроватью. Видимо, в доме кто-то из рабов не спал.
   Макрон осмотрелся в поисках укромного места, где они могли дождаться прихода Фабия. Занавешенная ниша привлекла его внимание. Он отдернул занавесь и замер. На мраморном постаменте высилась перед ним золотая статуя Юнии Клавдиллы. Божественным сиянием светилась обнаженная девушка, представшая перед ним. Макрон до боли стиснул зубы.
   Подошедший Луп восторженно присвистнул.
  -- Отойди! - прошипел Макрон. - Тебе ли, грязному смертному, созерцать подобную красоту!
   Юлий обиженно отдалился, размышляя, с чего бы это вдруг префект претория стал вхож в сонм бессмертных. Он с завистью наблюдал, как Макрон наслаждается созерцанием божественной красавицы.
   Буря чувств пронеслась в истерзанной душе Невия. Он и не подозревал, что Фабий Персик любит Клавдиллу. Но откуда эта статуя в его спальне? Неужели мастер отливал ее с натуры? Макрон провел ладонью по пылающему лбу. Фабий и Юния - любовники? Нет, не может быть. Но не поэтому ли Тиберий дал приказ тайно умертвить Павла? И причем это кольцо с камеей Венеры? Префект претория терялся в догадках, все мысли спутала обнаженная красавица, с таинственной усмешкой чувственных губ взирающая на растерянного Невия. В который раз цепкие когти ненависти впились в его измученное сердце. Теперь-то он добьется своего, стоит ей только вернуться в Рим. Ей никуда не деться, он предъявит ей все обвинения: и пожар Авентина в ночь их свадьбы с Калигулой, и эту статую. Он сломит ее надменность, заставит подчиниться! Но они пришли сюда убить Фабия. А что будет, когда тело найдут, а затем для родственников будут проводить опись имущества? Божественную сможет созерцать каждый недостойный смертный! Не раздумывая, Макрон выхватил меч и принялся кромсать драгоценную статую. Изумленный Луп наблюдал, как с обезумевшим лицом префект рубит коротким мечом, шепча сквозь зубы страшные проклятия. Что творится в его душе, зачем он это делает? Луп искренне недоумевал.
   Внезапно в доме послышалось движение. Макрон едва успел прикрыть испорченную статую, и убийцы скользнули за занавеси около кровати. Единственное, что не успел уничтожить он - это прекрасное лицо скульптуры.
   Фабий был порядком пьян, рабы ввели его под руки в комнату, сняли залитую вином тогу и бережно усадили в чан с теплой водой. Взмахом руки Персик велел им удалиться. Вода постепенно привела его в чувство, мутные глаза приняли осмысленное выражение, он дотянулся до хрустальной чаши с вином, сделал глоток и поднялся, обнаженный. Вода ручьями стекала с него на бурую медвежью шкуру, Фабий приблизился к занавесям потайной ниши и отдернул их. Крик ужаса вырвался из его уст, едва он увидел, что случилось с бесценной статуей.
   И в этот момент убийцы бросились на него сзади. Мощной рукой Макрон обхватил его шею, зажав широкой ладонью рот. Фабий не успел и вскрикнуть. Юлий подхватил ноги, и они вдвоем опустили его обратно в чан с водой. Луп сжимал точно тисками, пока Макрон затыкал рот кляпом и связывал простыней руки.
  -- Держи крепче, - зловещим шепотом командовал Макрон, - да смотри, чтоб не осталось синяков.
   Приглушенный стон вырвался у пленника. В глазах бесновался немой ужас. Фабий узнал своего убийцу.
  -- Тиберий приказал расправиться с тобой. Мне неизвестно, чем ты не угодил цезарю, но перед тем, как перерезать вены, он велел показать тебе это. - Макрон достал кольцо и поднес к глазам Фабия.
   Глухой стон ярости вырвался из груди, взор потух, Павел понял, кто нанес этот удар. Та, кого он любил больше всех на свете! И он вновь застонал, но уже тихо и жалобно, точно жертвенный ягненок перед алтарем. Резкая боль полоснула по одной руке, затем по второй. Стало горячо. Фабий с усилием разомкнул веки, - время остановило ход; и увидел, как медленно падает в воду кинжал убийцы, и чья-то рука кладет ему на грудь кольцо. Жизнь уже начала уходить по капле. Странное оцепенение овладело им, судорожно сжатые мышцы резко расслабились, и Луп принялся разматывать простыни, обвязанные вокруг ног. Фабий несколько мгновений безвольно наблюдал за своими убийцами, а затем перевел взгляд на нишу. Черные блики плясали в уцелевших глазах статуи, и ему показалось, что живая Клавдилла с насмешкой смотрит на него, провожая в иной мир. Фабий глядел на нее уже без злости, душа его постепенно мертвела, покидая тело вместе с ручейками густой алой крови, наполнявшей чан.
   Павел тяжело смежил веки, надеясь ускорить забвение, но жизнь еще не хотела покидать его. Неожиданно возник пылающий Авентин с рушащимися крышами и горящими заживо людьми. Ослабевший Фабий, едва переставляя немеющие ноги, шел вдоль полыхающей улицы, пытаясь спастись, но огонь настигал. Настигало неотвратимое возмездие за позорное злодеяние во славу мрачной Гекаты. Впереди плясала в пламени маленькая фигурка девушки, она приближалась, вырастая с каждым его тяжелым шагом, и Фабий узнал свою убийцу - божественную Клавдиллу. Она, обнаженная, танцевала в желто-красном пламени, улыбалась и манила к себе. А на ее точеной шейке блестело золотое ожерелье с кольцом, что сейчас покоилось на груди Фабия.
   Клавдилла в его видении внезапно оторвалась от пламенеющей земли и взлетела ввысь к звездному небосводу, он последовал за ней, они поднимались все выше и выше к Млечному пути, мерцающему в вышине над ними. Фабий резко напрягся, стараясь в едином порыве настигнуть неуловимую Юнию, но вдруг низринулся с высоты, подобно Фаэтону, в зияющую огненную пропасть... и на смену ужасу наконец наступило блаженное забвение.
  -- Кончился, - прошептал Луп, наблюдавший за ним. - Смотри, как счастливо улыбается, будто перед смертью привиделось что-то.
   Макрон брезгливо сплюнул на пол.
  -- Пора выбираться! Как бы не подняли тревогу.
   Его опасения были напрасны. Им удалось беспрепятственно выбраться, забрать из таверны своих лошадей и вернуться под покровом дождливой ночи. Приказ Тиберия был исполнен.
  
  
  
   XLVI
  
  
  
   Гай Цезарь в очередной раз перечитывал письма из капсы, данной Тиберием. Развалившись на ложе и наслаждаясь потоками теплого воздуха, в изобилии струящегося из проемов в стенах, он мечтал о возвращении в Рим, скучал по Юнии. Ему стало известно, что она в Капуе, живет у Клавдия. Он терялся в догадках, почему она до сих пор не написала ему ни одного письма. Гай исчеркал уже сотни листов со страстными признаниями в любви, но Клавдилла упорно молчала. Вести из Рима доходили очень редко, одиночество угнетало. После того, как Тиберий раз призвал его к себе, больше они не виделись. Император упорно избегал Калигулу, но, как удалось узнать у рабов, Гемелл тоже находился в опале. Старый цезарь теперь предпочитал одиночество, просиживая перед очагом, уставившись на огонь или разбирая различные донесения. Тиберий не развлекался даже со своими любимцами, эти раскрашенные мальчишки целыми днями нежились среди цветов в перистиле, бренчали на лирах, распевали непристойные куплеты или тихо ссорились меж собой.
   Тиберий выжидал, но Калигула никак не мог для себя понять, чего именно. Гай отчаянно скучал, даже тревоги улетучились, вытесненные страшной тоской. Если уже не убили, то, значит, он проживет еще долго.
   Калигула вновь лениво потянулся к узкому пергаментному листу, развернул, глаза неторопливо пробежали знакомые строчки.
   "Эвдем - Элию Сеяну S.P.D.
   Спешу сообщить господину, что драгоценная для него особа сегодня в полночь разрешилась от бремени младенцем мужского пола. Ее супруг уже принял его, как своего наследника. Госпожа передает свои уверения в вечной любви и поздравление с рождением сына. Vale".
   Ох, Юния! Только она могла пойти на такой рискованный шаг! Старый Тиберий поражен в самое сердце, подумать только единственный родной внук, которому он мечтал передать бразды правления в ущерб детям Германика, оказался незаконнорожденным выродком. Сын Сеяна! Сын злейшего предателя! Великолепно, Юния, любовь моя! Калигула послал ей воздушный поцелуй. Дорого бы он отдал, чтобы узнать все подробности исполнения этого дерзкого замысла. Кто-то должен был пострадать. Но кто? Кого избрала жертвой Клавдилла?
   Неизвестность угнетала. Калигула потянулся к чаше с вином, опять напьется к вечеру от безысходности. Беззвучно откинулась темная занавесь, и на пороге выросла огромная фигура Германна, Гай вздрогнул и пролил вино.
  -- Когда ты оставишь свои привычки? Здесь тебе не Тевтобургский лес! - недовольно произнес он.
   Германн довольно ухмыльнулся.
  -- Император хочет видеть тебя, Гай Цезарь! Поторопись, я провожу.
  -- Я бы и сам нашел дорогу.
   Но, тем не менее, Калигула живо поднялся, собрал свитки в капсу, сунул ее под подушку.
   Тиберий в своем неизменном пурпурном плаще восседал посреди атриума в золотом курульном кресле. Львы на подлокотниках зловеще скалились. Калигула подобострастно пал ниц перед этой неподвижной фигурой, мраморный пол неприятно холодил.
  -- Встань, лицемер!
   Гай помедлил, а затем поднялся, попытался поцеловать огромную сморщенную лапу старика, но Тиберий брезгливо отдернул руку. Он не заметил быстрый взгляд Гая, полный вожделения, на рубиновый перстень - символ императорской власти.
  -- Ты можешь сесть, - насмешливо произнес Тиберий. Калигула оглянулся по сторонам в поисках скамеечки, но атриум был пуст. В замешательстве он присел на ступени около кресла, робко глянул снизу вверх на цезаря.
   Злоба искажала безобразное лицо могучего старика. Крупные сочащиеся гнойники не были по обыкновению залеплены пластырями, мутные глаза навыкате тускло поблескивали в неровном свете факелов. Гай сдержался, чтобы не передернуться от отвращения, насколько был страшен и противен вид цезаря, и отвел взор.
  -- Я позвал тебя, чтоб огласить свое решение, но чуть-чуть подождем прихода моих гостей.
   Калигула испуганно насторожился. Что еще за гости? Липкие пальцы ужаса сжали бьющееся сердце. В стороне послышались осторожные шаги, и вошел Гемелл. Гай даже усомнился на миг, что он не родной внук цезаря. Меж ними было много сходства. Гемелл был довольно высок, нескладен и сильно сутул, лицо его в изобилии покрывали воспаленные прыщи, глаза слезились от постоянных простуд. Конечно, Гемелл совсем не походил на красивого Друза, сильного и крепкого, точно дуб, первого кутилу и задиру Рима. Та же мысль, видимо, пришла в голову и Тиберию, Калигула заметил, как яростно блеснули его глаза при виде юноши. Хилая ветвь здорового дерева! "Интересно, - подумалось Калигуле. - Знает ли Тиберий, что этот тощий юнец до сих пор мочится в постель?" Молоденькая рабыня нашептала об этом Гаю, когда он, скучая по ласкам своей ненаглядной Юнии, заманил ее к себе на ложе. С тех пор глупая девчонка бегала к нему каждую ночь, и от нее Калигула узнавал скудные обрывки новостей.
   Тиберий махнул рукой Гемеллу и тот присел с другой стороны кресла, бросив на Гая угрюмый недружелюбный взгляд.
   Громкие голоса в осциуме разбудили эхо в безмолвном атриуме, управляющий откинул занавес, и с громким топотом вошел Гней Серторий Макрон, за ним семенил на коротеньких ножках сиятельный сенатор Марк Юний Силан. Рука Макрона взметнулась в приветствии, а сенатор подобострастно хлопнулся на колени и припал к длинным узловатым пальцам Тиберия.
  -- Я позвал вас, чтобы огласить свое решение. Неожиданно раскрылись печальные обстоятельства, связанные с заговором Сеяна.
   Макрон про себя отметил сильный надрыв в голосе, едва произнес Тиберий имя его предшественника на посту префекта. Слова цезаря его озадачили, не с этим ли связан странный приказ тайком умертвить Фабия Персика.
  -- И я, - продолжил Тиберий, - решил не менять завещание в пользу моего внука. (Макрон вновь уловил надлом.) Гай Цезарь и Тиберий Гемелл остаются наследниками власти в равных долях и в будущем должны наследовать друг другу.
   И неожиданно, наклонившись к Калигуле, он добавил так тихо, что сам Гай едва расслышал:
  -- Ты убьешь его, а тебя убьют другие.
   Калигула вздрогнул, но тут же беззаботно улыбнулся - теперь его жизнь была в безопасности.
   Силан и Макрон переглянулись, стараясь скрыть недоумение, и поспешили поздравить официальных наследников. Секретарь передал Юнию Силану бумаги для оглашения сенату, Тиберий велел всем удалиться и остаться префекту претория.
   Гемелл тут же шмыгнул в коридор, ведущий во внутренние комнаты, а Гай с Силаном прошли в перистиль, где в огромной клетке сидел пятнистый змей - любимец Тиберия.
  -- Прими мои поздравления, Гай Цезарь, - осторожно молвил Силан. - Слухи, что цезарь решил менять завещание, к счастью, не подтвердились.
  -- Марк Юний, ответь мне лучше, как моя супруга? За эти месяцы я не получил о ней ни одного известия, кроме того, что она гостит у моего дяди Клавдия в Капуе.
  -- Она уехала туда уже давно, через две недели после твоего отъезда, и я сам не получил от нее ни одного письма, кроме счетов от торговцев. Позже она вызвала туда твоих сестер. Они, втроем, долго там пребывали, пока известие о смерти Фабия Персика не вернуло Друзиллу в Рим. Все знают, что она сильно была влюблена в него.
   Калигула неожиданно остановился. До него дошли слова о смерти.
  -- Кто умер? Кто?! - неожиданно закричал он на Силана, схватив его обеими руками за тогу.
  -- Как? Ты не знаешь? Неделю назад Фабий Персик решил распрощаться с жизнью и перерезал себе вены. Рабы слишком поздно нашли его, он успел истечь кровью.
   Калигула в изумлении не мог сдвинуться с места. Он все еще не осознал, что его лучший друг умер, а он узнает об этом последним, когда пепел погребального костра уже развеян. До уха его начали доходить слова Силана.
  -- Слухи ходят, - продолжал Юний, - что несчастная любовь сгубила его.
  -- Любовь? Несчастная любовь? - перебил его Калигула. - Да ты бредишь, старик! Он никогда бы не покончил с собой из-за такой безделицы! Его же...
   Тут Гай резко осекся, осознав, что может сказать лишнее.
  -- Не знаю, Гай Цезарь, - многозначительно произнес Силан. - Но мне говорили, что в его спальне нашли изуродованную статую какой-то красавицы. Видимо, в приступе безумия он уничтожил ее и перерезал себе вены.
   Калигула вздохнул и заинтересованно глянул на сенатора.
  -- Он оставил после себя завещание, - проговорил Юний. - Все его дворцы, виллы и деньги принадлежат тебе. Он был одинок.
  -- Мне? - Гай не верил своим ушам. - Фабий, друг... Извини, Марк Юний, но я хочу побыть один. Давай встретимся позже, за обедом.
   И Калигула резко ушел, оставив удивленного Силана у клетки с чудовищем.
   Марк Юний вытер потный лоб. Что на уме у этой молодежи?
   Что-то влажное коснулось его руки. Силан обернулся, и крик ужаса невольно вырвался из его уст. Чудище высунуло чешуйчатую морду из клетки и тыкалось в его ладонь. Сенатор мгновенно отскочил, потирая руку.
  -- Вот ведь гадость, - прошептал он, - мог и укусить запросто.
   Желтые глаза змея не мигая наблюдали за ним. Силан поспешно отошел от железной клетки и уселся около фонтана. Струйки воды высоко били вверх из раскрытой пасти огромного льва, которую раздирал Геркулес. Его гигантские мускулы, казалось, лопнут, а бородатое лицо выражало свирепую злобу. Сенатору пришло на ум, что такое же лицо сегодня было и у Тиберия. Что же за таинственные обстоятельства старого заговора неожиданно всплыли на поверхность? Почему Гай Цезарь так и остался наследником власти? Ведь сам император говорил ему, что собирается завещать все молодому Гемеллу. Но ум Силана, привыкший слепо следовать четким указаниям цезаря, которые с успехом удавалось ему приводить к цели, не мог заглянуть далеко в тайны далекого заговора и предположить истинную причину перемены решения Тиберия.
   В перистиль вышел Тиберий, закутанный в теплый плащ. Силан быстро поднялся и кинулся ему навстречу.
  -- Я все мерзну, Марк Юний, - сказал император. - Ранняя осень в этом году и скорая зима. Какие вести из Рима?
  -- Я привез отчет, что ты велел, цезарь.
   Силан выудил из синуса белоснежной тоги два толстых свитка. Тиберий уселся на скамью, с которой перед тем вскочил сенатор, и взял у него из рук свитки, небрежно сломал печать, но, развернув, тут же отбросил.
  -- Не хочу, ничего не хочу. Эти известия совсем подкосили меня. Мой покойный враг вновь нанес страшный удар, от которого трудно оправиться.
  -- Я могу узнать, что все-таки произошло? Я надеюсь, что цезарь по-прежнему продолжает испытывать ко мне то доверие, которым облек прежде.
   Тиберий тяжело вздохнул, и Силан заметил, сколько грусти таится в его мутных старческих глазах.
  -- Ты один из сиятельных отцов-сенаторов пока еще предан мне. Богатство и почет, какими я тебя одарил, еще не вскружили голову, не заставили принять сторону моих врагов.
  -- Я всегда останусь твоим верным слугой, мой повелитель. Род Юниев всегда преследовали неудачи, но в ссылке, вдали от Рима, в тиши александрийских библиотек и храмов мне удалось обрести мудрость и постичь причину несчастливой судьбы моего некогда славного рода. Я не намерен повторять ошибок молодости, - произнес Силан.
  -- Ты не намерен, - Тиберий намеренно выделил "ты". - А твоя дочь? Твоя единственная дочь? Она так же мудра, как ты? Не вскружили ли ей голову невиданные почести и возможность обладания властью над римской империей?
  -- Нет, цезарь. Юния слепа в своей любви к товарищу детских игр, с которым боги, сжалившись над ее бесконечным отчаянием, наконец соединили. Разлуку с ним она переживает столь глубоко, что покинула суетной Рим, куда раньше стремилась всей душой, и гостит у Тиберия Клавдия в Капуе.
  -- Гостит у Клавдия, - задумчиво повторил Тиберий, поглощенный в свои мысли. - Почему именно у него? Всеми забытый глупый заика, которого интересуют только древние этрусские кладбища.
   Внезапно император громко рассмеялся.
  -- Знаешь, Силан, что за письмо я получил от него три недели тому назад?
   Сенатор замотал головой.
  -- Он предложил мне ввести в алфавит новые буквы, - Тиберий вновь не сдержал смеха. - Да, хорошо, что Юния сейчас у него, по крайней мере, не натворит глупостей и будет под присмотром, разучивая новый способ письма.
   Юний почувствовал облегчение, неожиданно осознав, что гроза невиданной силы пронеслась мимо, ведь, казалось бы, невинные вопросы Тиберия таили в себе нечто большее, чем простое любопытство. Силан даже не понял, где была ловушка, но уяснил для себя, что счастливо ее миновал.
  -- Я хотел испросить твоего позволения, цезарь, - сменил тему Юний. - Срок траура по моей супруге еще не миновал, но я хочу сочетаться браком с юной Эмилией, дочерью Павла Эмилия Лепида от второго супружества после первой неудачной женитьбы на развратной внучке Августа. Я уже стар, и мне нужен наследник.
  -- Что ж, женись, раз нужен, - Тиберий не сдержал горькой усмешки. Ему он тоже был необходим. Цезарю хотелось поделиться своим несчастьем, спросить совета, но он понимал, что Силан не настолько умен и чуток. - Я собираюсь вернуться в Рим...
   Фраза повисла в воздухе, и Силан невольно вздрогнул. В Риме давно ожидают этого со страхом. Сколько голов полетит с плеч, сколько тел будет брошено на потеху толпе на Ступени слез?
  -- О чем ты говорил с Калигулой? - неожиданно прервал его мысли император. - Этот змееныш рад моему решению. По глазам видел, что рад.
  -- Я сообщил ему, что Фабий Персик покончил с собой. Кажется, это известие сильно его огорчило.
  -- Неужели этого лицемера может что-либо огорчить? Он - лучший актер, прославленные Мнестер и Апеллес не сравнятся с ним в искусстве. Они носят маски лишь на сцене, а он меняет их в жизни, закрывая истинное лицо. Нет на свете более лучшего раба и не будет более худшего повелителя. Твоя дочь ошиблась в своем выборе, не быть ей с ним счастливой. Если она надоест ему, он с легкостью отравит ее, чтобы убрать с дороги.
   Силан вздрогнул. Да не допустят этого боги! Но, может, и к лучшему, что Тиберий не подозревает о ее истинной натуре, коварстве, жестокости и лицемерии, превосходящих все пороки Калигулы. Если императору не безразлична ее судьба, то насколько же она завоевала его сердце. Под счастливой звездой родила ее бедная Клавдия!
   Тиберий резко поднялся, не закончив фразы, закутался в пурпурный плащ и широкими шагами удалился. Силан так и остался стоять у фонтана, он наблюдал, как император задержался у клетки с змеем, протянул руку и погладил чешуйчатую плоскую голову, розовый раздвоенный язык лизнул его пальцы. Старик приник к прутьям, что-то говоря любимцу, а тот при этом мотал уродливой головой, сжимая и разжимая кольца длинного тела. Силана передернуло от отвращения, он отвернулся и присел на скамью.
  -- Пора возвращаться! - сказал он самому себе.
   Шум фонтана заглушил осторожные шаги человека, крадущегося за колоннами, но неясная тень мелькнула у ног сенатора. Он испуганно закрутил головой. А Тиберий Гемелл! Проклятый выродок, ищущий темные места, сторонящийся света и людей. Наследник власти! Он и Калигула - достойные правители римской империи!
   Гемелл не потревожил его, скользнув мимо в свои покои. Но сенатор не долго пробыл в одиночестве, громкая поступь Макрона, сопровождаемая звоном фалерн его панциря, спугнула мысли Юния Силана.
  -- Где Гай Цезарь? - спросил префект претория, видимо, раздосадованный, что застал в перистиле одного Силана.
  -- Он удалился к себе, расстроенный известием о смерти Фабия Персика. Хотя я и сообщил ему, что по завещанию он - единственный наследник всех богатств, ведь у Фабия не было родственников.
   Убийца Павла даже и глазом не моргнул, услышав в очередной раз напоминание о совершенном им тайном злодеянии.
  -- Мне необходимо увидеть его, - сказал префект и предоставил сенатору свободу собрать воедино вспугнутые мысли. Но гулкое эхо его громкой поступи еще долго металось между высокими коринфскими колоннами, пока Макрон шел по коридору, по старой солдатской привычке чеканя шаг.
   Калигула уже успел изрядно накачаться вином. Он лежал на круглом ложе, скинув сандалии и пачкая огромными грязными ступнями вышитые простыни. Рядом валялась опрокинутая чаша, объеденные куски сыра и раздавленные оливки. Макрон брезгливо поморщился при виде спящего Калигулы и потряс его за ногу. Тот громко всхрапнул и повернулся на бок, по-детски положив ладонь под щеку. Префект без лишних церемоний окатил его водой из кувшина, и Гай подскочил с безумно вращающимися глазами.
  -- Что ты Невий? Пришел выпить со мной? - хрипло спросил он.
  -- Поднимайся! Клянусь Юпитером, ты выбрал неподходящее время напиться! Или смерть Фабия так подействовала на тебя?
  -- Фабия? - глупо переспросил Калигула. - А, Фабия. Пусть его, гуляет, наверное, по Елисейским полям или жарится в Тартаре. С чего ты взял, что его смерть заставила меня горевать? Я должен радоваться внезапному богатству!
  -- Твой тесть сказал, что ты ушел в расстроенных чувствах.
   Калигула громко фыркнул, потирая воспаленные глаза.
  -- Как иначе мне было отвязаться от старика? Все новости я выудил из него, к чему было выслушивать докучливые размышления? Скажи лучше, давно ты видел Юнию?
  -- Давно. Она, видно, не собирается без тебя возвращаться в Рим.
   Гай довольно улыбнулся.
  -- Но теперь-то я могу уехать хоть завтра с этого мерзкого острова. Сразу помчусь в Капую к ней.
   Игла ревности уколола Макрона, и он нахмурил косматые брови, стоило представить их встречу после долгой разлуки. "Возвращайся!" - эхом прозвучали в сердце ее слова, и он вспомнил взгляд божественной. А что если он прибудет в Капую раньше?
   Префект мотнул седой головой, стараясь приглушить радостной блеск в глазах, и заговорил:
  -- Побудь еще две недели, присмотрись к настроениям Тиберия. Стань для него подушкой для ног, только не потеряй того, что завоевал. А я постараюсь увезти с собой Гемелла. Этот проклятый юнец должен быть подальше от цезаря. А то, глядишь, ветер повеет в другую сторону. Я не могу понять, что заставило Тиберия изменить свое решение. Во время последней с ним встречи он уже показывал мне новое завещание, и ты там не упоминался.
   Калигула запустил руку под подушку и кинул Макрону на колени узкую деревянную капсу. Невий обомлел, полный испуга и удивления, когда прочел. Единственный вопрос задал он себе. Кто? Кто стоял за всем этим и направлял столь искусно свои удары? Макрон теперь и не сомневался, что убийство Фабия напрямую связано с этими письмами. Но не разум, а сердце неожиданно подсказало имя. Имя той, которую он любил больше всего на свете. Имя убийцы, поджигательницы и коварной лицемерки. Невий закрыл глаза, и ему почудилось, будто он стремительно низринулся в бездонную пропасть, откуда нет возврата и спасения, но он только шире раскинул руки, как орел расправляет мощные крылья, и вдохнул полной грудью пьянящий воздух опасности. Юния! Божественная Юния! Он готов отдать жизнь за обладание ею! Так начертали боги в его судьбе.
  -- О чем задумался, Невий?
   Макрон тряхнул седой головой.
  -- Да, так ни о чем. Я возвращаюсь, а ты пока оставайся! Пересиль свою тоску по жене, главное, вновь обрести доверие цезаря. И можешь написать Юнии письмо, я заеду в Капую.
   Он повернулся уходить. Ему хотелось побыть в одиночестве, обдумать и осознать ту тонкую игру Клавдиллы, которая только что открылась ему.
  
  
  
  
   XLVII
  
  
   Четыре дня. Долгих, бессмысленных четыре дня, полных тоски и бесполезного ожидания. Макрон ненавидел маленькие тихие города, предпочитая суету и вечное движение Рима, прекрасного, дивного, не сравнимого ни с каким другим городом. Здесь у него не было знакомых, с кем бы он был связан узами гостеприимства, и поэтому со своими преторианцами остановился в таверне, где были комнаты для знати. Хозяин предоставил ему целый павильон с широким ложем, массивными бронзовыми светильниками и безвкусными красно-желтыми занавесями. Префект претория отказался от предложения хозяина насчет гетер из местного лупанара, предпочтя коротать время в одиночестве.
   Сразу по приезде он отправился к Клавдию, где жила Юния. Но ему вежливо ответили, что госпожа Клавдилла больна и никого не желает видеть, а господин Клавдий еще вчера уехал осматривать земельный участок за городом и вернется через два дня. Раздосадованный Макрон оставил управляющей письмо от Калигулы для Юнии и записку от себя, где сообщил, что ему надо срочно ее повидать. Через час раб, прибежавший в таверну, вернул восковые таблички нераспечатанными.
   Ненависть захлестнула его душу, стоило увидеть, что не сломана печать. Как обезумевший лев, мечущийся по арене, пронзенный острыми копьями и ревущий под хохот безжалостной толпы, впал в ярость и всесильный префект претория, тот, кто повелевал взглядом, тот, от чьей милости зависел даже жалкий плебей. "Возвращайся! Возвращайся!" Он на разные лады повторял это краткое слово, беспощадно насмехаясь над собой. Как он мог поддаться слепой страсти, так унизить себя? Это небрежно брошенное слово обещало все блага мира. Вернулся... Глупец! Девчонка просто забавлялась с ним. Макрон призывал всех богов услышать его страшные клятвы, он клялся разоблачить убийцу и поджигательницу, чтобы насладиться видом ее бездыханного тела на Ступенях слез. Но стоило представить разметавшиеся лунные волосы на бесчувственном мраморе, остекленевшие черные глаза, свернутую набок точеную шейку и бледные полуоткрытые губы, как ненависть отступала под натиском жалости и страсти. Во что бы то ни стало он хотел насладиться ее совершенным телом, и лишь потом отдать его на растерзание палачу. Поэтому Макрон выжидал, точно хищник, затаившись в засаде, пил много вина и лежал, раскинувшись на широком ложе. Мысли его путались, планы менялись, но цель оставалась четкой и ясной. Юния!
   Так и провел он долгие четыре дня в добровольном заточении, не приняв ни одного визита. Макрон составлял обвинительный акт. Чтобы отвлечься, потянуть время и дать понять Клавдилле, что он не зря здесь На Капри Тиберий потребовал от него начать новый судебный процесс: показательные обвинения против Акунции, затеянные Лелием Бальбом, ее скорая казнь, не произвели, как посчитал цезарь, должного впечатления на сиятельных отцов - сенаторов. Они вовсю теперь забавлялись, наблюдая, как разворачивается борьба между Бальбом и народным трибуном Юнием Отоном, который наложил запрет на награждение сенатом обвинителя. Императору хотелось крови. Крови знати, льющуюся густым потоком на Гемонии.
   Акт обвинял некую Альбуциллу, жену Сатрия Секунда, одного из бывших агентов Сеяна, донесшим о заговоре, который повлек за собой много замечательных событий в жизни Рима. Это была красивая величественная женщина, не запятнавшая себя никаким преступлением, кроме того, что некоторое время назад отвергла домогательства всемогущего префекта. Мужа ее обвинили и казнили во время репрессий, связанных с делом Сеяна. Доносителю - первый кнут.
   Воображение Макрона подстегивалось, стоило ему припомнить строптивость и ненависть недосягаемой Клавдиллы. К акту против Альбуциллы, обвиненной в прелюбодеянии, прилагался список ее любовников, составленный Тиберием на Капри. В нем были неугодные тому сенаторы, против которых он затаил в свое время злобу, виноватых лишь в богатстве или прославленном имени. В этом списке Макрон с удовольствием прочел имя Аррунция, богатого сенатора, с которым совсем недавно у него был спор из-за денег. Император тогда не поддержал его, не прислав полномочий. Теперь-то он отыграется за свое поражение! Тиберию безобидный старик не угодил лишь тем, что в свое время был любим и уважаем божественным Августом, на сегодняшний день он был единственным связующим звеном с "золотым веком", а Макрон зарился на его огромное состояние.
   Ему неожиданно пришло на ум, что нелепое обвинение Аррунция в прелюбодеянии может вызвать недовольство, и он добавил самое страшное и уместное - оскорбление величия. Против этого пункта никто в сенате не решится протестовать, побоятся сесть на ту же скамью. Дело осталось за добычей показаний. Макрону вспомнилось, как когда-то император пытался обвинить сенатора в государственной измене. Он тогда и представить не мог, какую бурю негодования вызовут его доносители - их самих привлекли к суду, обвиняя в лжесвидетельстве, и приговорили к смерти.
   Теперь префект добьется своего и наложит лапу на состояние сенатора, на медные рудники в Испании, прекрасный дом, недвижимость на Эсквилине и Целии. Все будет его!
   Макрон с удовлетворением перечел обвинительный акт. Гордая Альбуцилла будет повержена, что ж он придет проститься с ней на Ступени слез.
   Префект претория живо представил себе, упоенный местью, красивую статную Альбуциллу. Она пользовалась большим уважением в Риме, ее даже удостоили высокой чести вести церемонию жертвоприношения в праздник Доброй богини. В третий день до декабрьских нон знатные матроны собирались в доме консула, только женщины допускались на эту церемонию. Сами священные весталки помогали главной распорядительнице. Мало, кто из мужчин догадывался о ходе праздника. За всю историю Рима лишь один раз был нарушен закон. Ради прекрасной Помпеи, жены Юлия Цезаря, влюбленный Клодий, переодетый девушкой, проник в дом, где справлялся священный праздник. Тогда ему повезло, что Красс купил судей, и глупец отделался лишь легким испугом!
   Макрон вызвал одного из преторианцев и передал обвинительный акт в суд, приписав, чтоб немедленно были подвергнуты аресту рабы, вольноотпущенники и брошены в Туллиеву тюрьму.
   Курьер отправился в Рим. Он повез с собой и послание к Домицию Афру. Префект решил, что лучший оратор и доносчик империи лучше всех сможет произнести обвинительную речь в этом нелегком процессе. Невий помнил, насколько искусно тот оплел сетью интриг в свое время Клавдию Пульхру - подругу Агриппины, матери Калигулы, когда Тиберий решил устроить показательный процесс.
   Холодная декабрьская тьма сгущалась над городом. Во всю праздновались яркие дни Сатурналий. Самый любимый праздник простого люда и бесправных рабов! Сатурналии несли с собой беззаботное веселье, игры, пляски и пиры. Все осыпали друг друга подарками, даже рабов, освободив от работ, сажали за семейный стол, воскрешая память о призрачном "золотом веке", когда все люди меж собой были равны.
   Римская знать всегда с неудовольствием ожидала этих празднеств. Зазорно было высокородным патрициям общаться со всяким сбродом и тратить деньги на подарки презренным рабам. Поэтому многие обычно уезжали на время Сатурналий в загородные имения, оставляя следить за домашним весельем управляющих.
   Пьяные возгласы "Io, Saturnalia!" с улицы временами достигали ушей префекта претория, что заставляло его недовольно морщиться. Макрон ненавидел этот праздник, напоминающий ему о бесславном рождении и предках-рабах.
   Близились январские календы, а за ними и перемены в общественной жизни, новые консулы, избранные в июне, готовились вступить в должность. В храме Кастора готовились к принятию присяги, начали проводиться первые ауспиции, преторы, эдилы и квесторы сдавали полномочия своим преемникам. Макрон отдавал себе отчет, что должен возвращаться, и чем быстрей, тем лучше.
   Клепсидра отмерила уже не один час, а префект претория сидел в полумраке за столом. Неровный блеск светильников освещал его мощную грузную фигуру, блики плясали на неровных гранях чаши, он забавлялся, наблюдая за их робкой игрой. Еще один глоток терпкого вина, за ним другой, третий. Когда же наступит блаженное забытье? Пора уезжать, слишком долгое бездействие префекта только на пользу его врагам. Но Клавдилла...
   Тихий удар в медную доску вывел его из оцепенения. Он услышал окрики своих преторианцев, стоящих на страже, но не смог понять, с кем они спорят. Полог отдернулся и показалась голова охранника.
  -- Говори! - хрипло приказал Макрон.
  -- Господин, там какая-то женщина. Она не открывает лица и требует пропустить. По голосу вроде молодая и разряжена точно гетера, в пестром пеплуме под темным плащом.
   Макрон грустно усмехнулся. Видимо, хозяин таверны решил услужить почетному гостю. Но почему прислал только одну девушку?
  -- Пусть пройдет, - махнул рукой.
  -- Мы обыщем, вдруг прячет кинжал.
  -- Ты думаешь, я не справлюсь с какой-то девчонкой? - возмутился Макрон и сдвинул косматые брови. - Не смейте тронуть ее даже пальцем.
   Голова охранника исчезла за толстой занавесью. Невий тихо рассмеялся, эта девка как раз кстати, одинокие вечера уже наскучили, немного развлечься не помешает. А завтра он уедет, и уже в Риме дождется возвращения Клавдиллы.
   Полог опять приподнялся, хрупкая фигурка, закутанная в темный плащ выскользнула из темноты, тихо приблизилась к столу. Незаметное движение, и плащ упал на мраморный пол. Макрон остолбенел, перед ним стояла чернокожая девушка с коротким курчавым волосом, ее пестрое платье с затейливыми узорами переливалось в прыгающих бликах огоньков. Невий шумно выдохнул, пораженный этим зрелищем. Он ненавидел темнокожих гетер. Хозяин таверны завтра поплатится за эту чудовищную глупость.
  -- Вон! Убирайся, черная тварь! - заревел он.
   Но она только широко раздвинула в улыбке темные губы. На месте передних зубов зияли провалы. Макрон ужаснулся этому зрелищу.
  -- Убирайся, пока я не убил тебя! - закричал он.
   Но девушка спокойно отошла и неожиданно стала плавно изгибаться, склонив набок курчавую головку, точно внимая неслышной музыке. Макрон кинулся на нее, но она, беззвучно скользя по мрамору, отбежала, чтобы продолжить свой странный танец.
   Он с безумием во взоре вновь попытался схватить ее, но она увернулась, оставив в его руках разноцветную накидку. Макрон выхватил меч, но разрубил лишь воздух, она ускользала от него, подобно легкому ветерку, он бил уже наотмашь, но не мог достать ее. Эта странная игра приводила его в ярость, гнев застилал глаза, он не мог понять, что надо этой девчонке, почему вместо того, чтобы спасаться бегством, она, пританцовывая, молча прыгает с ловкостью пантеры и скалит страшный рот с провалами вместо зубов.
   Она вскочила на ложе, беззвучно хохоча.
  -- Теперь я убью тебя, дикая тварь! Вздумала пошутить! - задыхаясь, прерывисто крикнул Макрон и взмахнул коротким мечом. Отблеск отточенного металла мелькнул в ее бездонных глазах.
  -- О, пожалуйста, сжалься над бедной девушкой, господин Невий Серторий, - неожиданно проговорила она, и он испугался до боли знакомым звукам ее нежного голоса.
  -- Клавдилла?
  -- Что ж не признал сразу?
   Девушка сбросила курчавый парик, разбросав по плечам кольца белокурых волос, и скинула разноцветный пеплум гетеры. Макрон остолбенел.
  -- Кажется, только римлянки возбуждают твою плоть? - продолжала издеваться Юния, оттирая тканью сажу со щек и зубов. Плеснув воды из кувшина на руки и умывшись, она завершила свое превращение. Макрон с усилием отвел глаза.
  -- За что ты так? - тихо спросил он, устремив глаза в темноту. Сердце бешено колотилось, будто стремилось наружу.
   Неожиданно Клавдилла обвила его мощную шею тонкими руками, он вздрогнул, настолько тихо она приблизилась. Макрон заставил себя повернуть голову, и внезапно его взгляд окунулся в бездонную тьму ее зрачков. Внезапный всплеск страсти нахлынул, заставил горько застонать.
  -- Почему ты мучаешь меня? Знаешь же, что люблю до безумия только тебя одну, - прошептал Невий, касаясь губами ее нежной кожи. Дивный аромат, исходящий от девушки, кружил ему голову. Он обхватил ее своими огромными руками и нежно прижал к груди, закованной в тяжелый панцирь.
  -- Я слишком поздно поняла, что Калигула не стоит тебя, но моя гордость не давала мне сознаться в этом даже себе самой. Ты - настоящий мужчина с сильными руками и грубой кожей, тот, кто мне нужен, тот, кого я смогу любить. - Голос Юнии задрожал, и Макрон почувствовал влагу ее слез на своей щеке. - Я сделала много ошибок, слишком много, чтобы быть достойной этого чувства.
  -- Ты сказала мне тогда: "возвращайся", и я вернулся. Вернулся, чтобы увезти тебя на край света, чтобы никто больше не вставал на нашем пути: ни Энния, ни твой муж, - тихо произнес Невий, и сердце его замерло.
  -- Нет, я ухожу, Макрон, - в ее голосе неожиданно зазвучали резкие нотки, и она попыталась вырваться. - Я не должна была приходить к тебе. Это еще одна моя ошибка. Ослабь свои объятия.
  -- Но почему, божественная? Я обидел тебя?
  -- Те преступления, что совершила я, стеной стоят стеной меж нами. Ты ведь знаешь обо всем, и... Неужели продолжаешь любить?
  -- Клянусь Юпитером, люблю. Только Калигула, с его порочным нравом, мог заставить тебя пойти на такое. И только он должен ответить за все. Но не ты, жизнь моя.
   В сгустившемся мраке тлеющих огоньков Макрон не мог разглядеть, как заблестели глаза Клавдиллы, но она все же опустила длинные ресницы, чтобы ненависть не выплеснулась наружу, подобно смертельному яду. Калигулу окружают негодяи, способные предать при удобном случае. А он всегда считал, что у него есть преданные друзья, способные помочь выжить в борьбе за власть, когда старый Тиберий сойдет в царство теней.
  -- Он ответит, - с трудом проговорила она. - Но прежде..., - и умолкла, не в силах продолжить.
   Голова Макрона закружилась от аромата ее волос. Он и не расслышал ее последних слов, опьяненный страстью. Уже не владея собой, он приподнял ее и бережно уложил на ложе. Сломанные мощными пальцами покатились по полу фибулы его кожаного панциря, он с легкостью отшвырнул его в сторону, сорвал красную тунику с птеригами, и Клавдилла замерла в восхищении, увидев мощь его мужской плоти. Макрон навалился, нетерпеливо прижав к себе ее хрупкое тело, и Юния, ощутив эту силу в своем лоне, сладострастно изогнулась и впилась розовыми ноготками в седую поросль волос на его необъятной груди.
   После торопливых, неумелых ласк Калигулы и утонченных забав с Фабием, она с наслаждением отдавалась грубым рукам Макрона, гладившим ее грудь с таким неистовством, будто рукоять меча перед боем.
   Три мужчины в ее жизни, но такие разные в искусстве любви.
   Разметав лунное золото волос на его широкой груди после бурных объятий, Юния смотрела в темноту пред собой и счастливо улыбалась, прислушиваясь к громкому дыханию лежащего рядом мужчины. Она любила его в эту ночь, искренне и страстно, осознавая, что вспыхнувшее чувство уже начало понемногу умирать в ее душе. Так она любила и Фабия Персика в тот день, когда он придумал, чтобы мастер изваял ее статую из золота.
   Гасли, потрескивая, чадящие фитильки в бронзовых светильниках, спускающихся с невидимого потолка, и, когда потух робкий последний огонек, померкла и любовь в черных глазах Юнии.
   Она осталась на ночь, бессонница уже не томила, усталому разуму требовался покой, глубокий сон овладел ею, стоило обвить рукой шею лежащего рядом мужчины и склонить голову ему на грудь.
  
   Восхитительным оказалось пробуждение, Клавдилла проснулась на ложе, усыпанном лепестками роз. Макрон, уже одетый, сидел рядом и нежно перебирал огромными ручищами ее дивные локоны, любуясь красотой нагого тела девушки. Юния счастливо улыбнулась, в черных глазах вспыхнули радостные огоньки.
  -- Нас уже ждет завтрак, - тихо шепнул Невий, наклонившись к ней своим огромным телом. - Скажи мне только одно. Ты ведь не будешь торопиться с отъездом в дом Клавдия?
   Она мотнула головой. И он прочел в ее глазах желание остаться и, как ему показалось, навсегда.
  -- Ты не сердишься на меня? - спросила Юния и хитро прищурилась.
   Макрон склонил набок седую голову, будто задумавшись.
  -- Знаешь, но ты все-таки была весьма соблазнительна в образе беззубой негритянки. Мы можем повторить...
   Ее смех зазвенел рассыпавшимися бусинками, тонкой ладошкой, она, потянувшись, закрыла ему рот.
  -- Прекрати издеваться. Ты же чуть не убил меня. И как, по-твоему, я должна была уйти незамеченной из дома Клавдия?
  -- Но все-таки пришла, когда я уже утратил последнюю надежду, бесконечно моля богов об этом счастье.
   Он посмотрел на Юнию, но неожиданно взор его потух и наполнился тяжелой печалью, и Клавдилла прочла в его глазах невысказанные сомнения и вопросы.
  -- Я чувствую твое беспокойство, мой Невий, - сказала она, - ты догадался обо всем. Да, это я подожгла Авентин в ночь нашей свадьбы с Гаем, да, это я подделала документы, чтобы доказать императору, что его внук - незаконнорожденный выродок Сеяна. И Фабий убит из-за того, что я подставила его.
   Макрон вздохнул, он продолжал молчать и гладить роскошное золото волос девушки. Противоположные чувства раздирали его: любовь и страх перед ее черной, лживой душой. Что если притворство и то, что случилось между ними?
  -- Ты была любовницей Фабия, я видел в его спальне золотую статую, - жестко произнес он и пристально посмотрел на Юнию.
   Клавдилла в изумлении приоткрыла рот.
  -- Так, значит, это тебе Тиберий приказал расправиться с Персиком? - запинаясь на каждом слове, спросила она.
  -- Да, я убил твоего возлюбленного, который по неведомой причине перестал быть тебе угоден. Или ты с самого начала планировала этот заговор с ним, чтоб потом избавиться и от свидетеля, и от надоевшего любовника?
  -- А тебе жаль этого пустого кутилу? Он причинил мне немало неприятностей, вел себя, как влюбленный дурак, не внимая голосу разума и моим увещеваниям, - Юния гневно поджала губы и устремила на Макрона колючий неприязненный взгляд. - Значит, именно тебе я должна быть благодарна за эту услугу?
   Префект не ответил, лишь внимательно посмотрел на нее, чувствуя, что страх, неприязнь и застарелая ненависть к девушке растворяются в его душе. Да, и что значат для него эти гнусные преступления в сравнении с тем, что он обладал совершенным телом недоступной Клавдиллы., вкусил прелесть ее любви. Юния наблюдала, как меняется его лицо, чувствовала, что надо укрепить в нем слепую веру в то, что чувства ее искренни, и не вспугнуть начало новой любви, уже без примеси ненависти.
  -- Мы не были с ним любовниками, мой Невий, - робко шепнула она и, изящно изогнувшись, скользнула к нему на колени. - Я всегда мечтала, чтоб меня завоевывали так, как ты. Твоя сила и необузданная вседозволенность привлекли меня, когда я впервые увидела тебя в лупанаре Лары Варус. Я заметила, как ты смотрел на меня на Аппиевой дороге, Калигула тогда объявил о нашей помолвке. Потом ты пытался похитить меня во время пожара на улице, спас из рук обезумевшей толпы и забрал у вигилов. Я ведь тогда хотела броситься в Тибр от отчаяния. Меня позабавила и твоя сумасшедшая выходка в доме моего отца. Пытаться изнасиловать в собственной спальне! Я чувствовала, что любовь твоя - не просто прихоть, но до свадьбы не могла поддаться соблазну полюбить тебя, насколько ты этого заслуживаешь, мой милый.
   Макрон тряхнул седой головой, отгоняя наваждение. Юния поняла, что он еще не убежден до конца в ее искренности.
  -- Но я помню твои глаза, когда ты сидела на коленях Приапа перед приходом жениха, - он с усилием произнес сквозь плотно сжатые губы. Чтоб не застонать от безысходности.
   Но Юния не растерялась, чувствуя, что победа уже близка, еще один умелый бросок, как при игре в кости, и выпадет счастливое число.
   - По-твоему в тот момент, когда я сидела прижатой к мраморному фаллосу Приапа, мне и следовало сказать тебе, что ты зажег во мне любовный интерес? - язвительность брызгала во все стороны с ее словами. Venus!
   Макрон расхохотался так оглушительно, что зазвенели хрустальные чаши на столе.
  -- Прости мое недоверие, любимая. Подозрительность была мне всегда присуща. Я потерял голову с того момента, когда увидел тебя танцующей в лупанаре. Точно сама Венера сошла с Олимпа исполнить этот полный неповторимой грации танец. Я пытался выкупить тебя у Лары, думал, что ты - ее новая гетера.
   Юния удивленно посмотрела на него, она не знала, что он был свидетелем ее розыгрыша.
  -- И какую же сумму ты ей предложил? - приникнув поцелуем к его губам, прошептала она.
  -- Я был готов отдать все, что имею: власть, богатство, все блага мира, - нежно сказал он, отвечая на ее поцелуй.
   Клавдилла знала, что уже пора возвращаться, но ей не хотелось обратно в дом Клавдия, где она уже порядком скучала. В надежности обитателей этого дома смогла убедиться, и потому, отбросив сомнения, осталась в павильоне Макрона. Она пыталась приручить свою гордость, вопиющую о том, что патрицианке древнего рода не гоже делить ложе с сыном раба. И стоило этой мысли закрасться в ее хорошенькую головку, как она сразу возненавидела своего любовника. А глаза Макрона лучились от счастья, голова кружилось от любовного дурмана, он ни на мгновение не желал оставлять ее одну, казалось, совсем позабыв, что в Риме его ждут дела. Юния сдерживала свои переживания и потихоньку убеждала Невия возвращаться. Стоило ему забыться сном, как она доставала послание от возлюбленного и перечитывала его, черпая выдержку и силу духа. Калигула писал, что безумно скучает по ней, заклинал приехать к нему на Капри, но Юния сквозь слезы думала о том, что это невозможно. Ревнивый нрав Макрона мог мгновенно перемениться, а Клавдилле нужен был этот союзник, готовый ради нее пойти на любое преступление.
   Письма Эннии Макрону сыпались несколько раз на дню, она выражала недовольство, почему супруг медлит с возвращением, язвительно колола Юнию и Ливиллу, осевших в провинции. Клавдилле она писала о римских происшествиях, о том, что Домиций Агенобарб вновь брошен в тюрьму, обвиняемый наряду с некоторыми сенаторами в разврате и оскорблении величия по делу вдовы Сатрия Секунда. Агриппинилла нарядилась в траурные одеяния и выставляет напоказ Риму свою скорбь, ее избегают все подруги, кроме Эннии.
  
   Когда Макрон наконец отбыл в Вечный город, Юния с облегчением вздохнула, и вернулась в дом Клавдия похудевшей и грустной. Ливилла, которая обо всем подозревала, встретила ее с гневными упреками, но, заглянув в бездонную тьму глаз подруги, испуганно умолкла и горячо ее обняла. Они закрылись в купальне и долго молча сидели в теплом бассейне из розового мрамора, прежде чем сама Клавдилла начала разговор.
  -- Ты ведь обо всем догадалась, Ливилла, и я благодарна тебе за твою верность и надежность. Моя красота - коварный дар богов, проклятье... Жизнь похожа на ночной кошмар... Страшно открыть глаза, не стал ли ужас явью, и гонишь сон прочь, чтоб не увидеть повторение. Поддержи меня, моя милая подруга, подскажи, что делать далее.
   Ливилла задумчиво молчала, играя розовыми лепестками в ароматной воде. Наконец посмотрела на Юнию, и Клавдилла прочла в ее взгляде восхищенное одобрение.
   - Калигула должен ноги целовать тебе. Если б не твой ум, валялось бы его бездыханное тело на Ступенях слез. Не сокрушайся, что отдалась префекту претория. За Макроном - преторианцы, а это опасная, несокрушимая сила и безграничная власть. Только их слово сыграет решающую роль в выборе нового императора. Думаешь, он сам не лелеет честолюбивых планов? После смерти Тиберия может разгореться гражданская война, как после убийства Юлия Цезаря. Многие в Сенате лелеют призрачные мечты о восстановлении Республики. Эта опасность возникла, когда умер Август, но мой отец Германик подавил мятеж легионов и заставил присягнуть на верность Тиберию. Но вряд ли, взбунтуйся преторианцы, Макрон успокоит мятежников ради Калигулы. Поэтому не стоит корить себя за измену, ведь душой ты осталась верна своему недальновидному супругу.
   Лицо Юнии прояснилось, веселые огоньки заплясали в глазах. Она выскочила из воды и принялась кружиться, беззаботно напевая и шлепая босыми ножками по лужицам. Ливилла заразилась ее весельем и звонко рассмеялась. На шум заглянула Кальпурния, ее встретили брызгами, заставили раздеться и нырнуть к ним в бассейн.
   А за ужином Юния сообщила, что они с Ливиллой возвращаются в Рим. Клавдий очень растрогался, тряс седеющей головой и больше обычного заикался. А после полуночи они встретились с Юнией в таблинии. Клавдилла горячо поблагодарила старика и, приникнув к его груди, долго плакала, расстроенная предстоящей разлукой.
   - Теперь, дочка, ты справишься со всеми неприятностями и без моих советов. Ты нашла верный путь, избрав союзником Невия Сертория. Но будь осторожна, видят боги, мой племянник не простит тебя, если узнает о твоей измене. Сапожок никогда не умел прощать и отличался черной неблагодарностью. Думаю, ты совершила ошибку, доверившись Ливилле.
   Юния пожала плечами, тревожные складки залегли на ее лбу. Но через миг она решительно улыбнулась, откинула непослушные локоны лунных волос и проговорила:
  -- Если она не оправдает моего доверия, то расплата будет скорой и жестокой. Снадобья из ларца Ливии надежны.
   Клавдий вздрогнул и усилием воли отогнал прочь неожиданную мысль. Его, как сообщника, не постигнет ли та же участь? Но мягкий ласковый взгляд Клавдиллы развеял эти сомнения.
   Утром они распрощались, Кальпурнии Юния оставила все свои одеяния и украшения, что приобрела в Капуе. Клавдилла успела полюбить скромную порядочную девушку, которую изрядно потрепала жизнь, но не ужесточила ее сердце, а лишь наполнила безграничным терпением. Кальпурния неустанно благодарила Фортуну, что та ей послала доброго содержателя, и, стоило раз Юнии раз подслушать тайную молитву девушки во здравие Клавдия и ее самой, вначале так неприязненно к ней отнесшейся из-за сходства имени с проклятой мачехой, как лед в сердце был окончательно растоплен. Расставались они, как добрые подруги, но без надежды на новую встречу. Клавдилла знала, что в Капую она никогда не вернется.
  
  
  
   XLVIII
  
  
   Переступая порог недружелюбного дома Домициев на склоне Палатина, Энния в который раз горько усмехнулась, скользнув взглядом по мозаичной надписи на пороге: "Проходи мимо". Будь дома его хозяин, она так бы и поступила. Гости редко заезжали в этот, похожий на базилику, дом. Последний званый обед, припомнилось девушке, был еще весной, когда надменный Агенобарб и Калигула состязались во славу Аполлона. Воспоминание заставило Эннию широко улыбнуться , но она поспешно сжала губы, чтобы не выставлять некрасивые зубы. Как восхваляли поклонники загадочность ее улыбки, уподобляя сфинксовой! Долго она слыла первой красавицей Рима, даже Друзилла и Ливилла уступили ей лавры первенства, стоило Макрону разглядеть ее в полунищей семье всадника, жениться и явить Риму, подобно восьмому чуду света. Ах, как скоро слава вскружила ей голову, заставила забыться и изменить супружескому долгу! Молодой Вития пленил ее холеной грацией и изысканностью, ласковые речи точно мед лились с его уст. Голова неискушенной девушки закружилась от утонченной лести, Макрон с его солдатскими замашками и грубыми манерами стал противен, и она сдалась почти без боя. Но Энния недооценила своего супруга, в разгар любовных игр на загородной вилле Витии Макрон с преторианцами ввалился в спальню. Юнца высекли на глазах у Невии, а затем Серторий увел полуодетую жену, оставив своих гвардейцев наедине с Витией, ей потом еще долго слышались его неистовые вопли и глумливый смех мужчин.
   Слава богам, что услышали ее мольбы - Макрон не вернул ее суровому отцу! Сколько слез пролила она тогда, сколько раскаяния вложила в свои речи, будто сама богиня Венера сжалилась над несчастной и подсказала слова, полные обольстительной лжи.
   Поклонники развеялись, подобно дымке, весь Рим обсуждал пошлую сплетню, злоязычные квириты смеялись и придумывали новые подробности. Опозоренный Вития пытался покончить с собой, но смалодушничал и уехал в далекую провинцию подальше от молвы.
   Но слава первой красавицы империи держалась за Эннией, она блистала рядом с мужем на званых обедах, поэты посвящали ей свои эпиграммы, полные лести и выгодных сравнений.
   Так продолжалось, пока не появилась в Риме Юния Клавдилла...
   Маленькая ножка, обутая в легкую сандалию из красной кожи, переступила порог дома Домициев, Энния смело прошлась по злому псу из мозаики, и непрошеные воспоминания улетучились, стоило попасть в огромный атриум. С губ, тронутых кармином, слетел легкий смех. Энния увидела новые прославленные статуи Агенобарба, за которые, как он похвалялся, было выложено пять талантов серебра.
   Атлет, мечущий диск, кулачные борцы, охотник с луком, бегун, размахнувший руки, а во главе этого чудовищного скопления на прежнем месте Аполлона-кифареда, предводителя девяти нежных муз, - бородатый кентавр, чей грубый мощный торс покоился на мускулистом туловище коня.
   Но Энния быстро сменила усмешку на милую улыбку, завидев встречающую ее Агриппиниллу.
  -- Salve, подруга! Любуюсь вашими дивными статуями, - сказала Невия.
   Агриппинилла нахмурилась.
  -- Не стоит кривить душой, моя Энния. По глазам вижу, тебя поразила эта безвкусица. Я их ненавижу всей душой. Скажи мне, твой супруг уже вернулся из Капуи?
  -- Нет, даже не представляю, что могло его там задержать. У него там даже нет близких знакомых.
  -- Так ли? - язвительно спросила Агриппинилла. - Ведь там сейчас гостит у моего дяди Юния Клавдилла. И Ливилла с ней. Эта слабохарактерная гусыня и шагу без нее ступить не может.
   Энния опустила глаза, борясь с непрошеными подозрениями.
  -- При чем здесь Клавдилла? Она ждет своего мужа, с ним и вернется в Рим.
   Агриппинилла промолчала, но Невия заметила, как язвительная усмешка искривила ее розовые губы.
  -- Да, статуи действительно ужасны, - произнесла гостья, чтобы сменить опасную тему. Агриппинилла сморщила тонкий нос с горбинкой. Знала бы подруга о дикой ссоре, что разыгралась между супругами, кровоподтек на правом боку от удара ножищей Агенобарба до сих пор болел.
  -- Но теперь, когда твой муж осужден, ты сможешь устроить дом по своему усмотрению, - продолжила Энния. - Я ведь еще раньше убеждала тебя подать на него жалобу императору на жестокое обращение. Ты же ведь внучка цезаря!
   Но Агриппинилла упрямо встала в позу и с пафосом принялась возражать, что Агенобарб по-своему ее любит, не жалеет денег, ссоры нередки, но быстро забываются, и не стоит выносить на свет семейные дрязги, она всем довольна. Энния устало махнула рукой и опять переменила разговор.
  -- Смотрю, тебя совсем не волнует состояние сестры, если ты даже ни разу не навестила ее после похорон Фабия, - сказала она. - Я слышала, она на грани помешательства после его самоубийства. Эта связь стала для нее роковой.
  -- Не к чему было ей затевать отношения с этим ветреником, - досадливо ответила Агриппинилла. - Весь Рим обсуждал их выходки, удивляюсь, как не дошло до Лонгина. Я даже рада, что Персик мертв, теперь-то она угомонится, а то могло бы дойти и до развода. Тиберий едва ли оставил бы это безнаказанным, отправилась бы в ссылку на Пандатерию, туда, где умерла наша мать.
  -- Но горе сделало ее совсем безумной. Говорят, она кричит и стонет целыми днями, успокаиваясь лишь на время сна.
  -- Ну и что с того? Потеряет голос и угомонится. Мне известен нрав Друзиллы, скоро это пройдет, - раздраженно заметила Агириппинилла. - Не вижу причин для беспокойства, Кассию надо высечь ее разок хорошенько, спустить кожу со спины, - это помогает при любых семейных неурядицах. Он и так чересчур терпелив с этой взмалмошной девчонкой.
   Энния удивленно посмотрела на подругу. Откуда такая черствость? Неужели не жаль родную сестру? Виниций, близкий друг Кассия, рассказывал страшные вещи, всерьез опасаясь за рассудок сестры жены. Друзилле повезло с мужем, без памяти любящим ее и безгранично терпеливым. Виниций говорил, что он не отходит от нее ни днем, ни ночью, кормит с ложечки, а она проклинает его и без конца плачет по Фабию. Но иногда, будто просветление нисходит на нее, тогда она начинает каяться, падает в ноги Луцию и ругает изменника Фабия на чем свет стоит. Но, может, и права Агриппинилла, слишком мало времени прошло.
   Подруги помолчали, пока Энния опять не нашла новую тему для беседы.
  -- Может, пройдем в перистиль, посидим у фонтана при журчании водных струек и полюбуемся игрой золотых рыбок. Там и позавтракаем.
   Агриппинилла вздохнула и обречено посмотрела на подругу.
  -- Лучше пройдем в мои покои. Перистиль также претерпел ряд изменений.
   И они обе уже рассмеялись. Агриппинилла хлопнула в ладоши, и вбежал высокий чернокожий раб.
   - Ант, вели подавать завтрак в мою кубикулу и пусть в кувшин нальют фалернское вино, а не каленское.
   Раб промычал что-то в ответ и ушел.
  -- Никак, видно, не привыкнет без языка, - недовольно заметила Агриппинилла. - Раздражает меня это мычание, надо сменить раба, а этого отправить в Лаутумию.
   Энния взяла под руку подругу и стала рассказывать ей новости с форума, что народный трибун Юний Отон покончил с собой сегодня ночью, не выдержав злых нападок Лелия Бальба, а обвинителя утром по указу сената бросили в Туллиеву тюрьму по обвинению в любовной связи с Альбуциллой. Юний поспешил свсти счеты с жизнью, а то мог бы насладиться заслуженным возмездием, настигшим злостного Бальба. Квириты скорбят о народном трибуне. Агриппинилла ахала, не преминула заметить, что все дело шито белыми нитками, ее супруг даже не знаком с вдовой Секунда, но раз за дело взялся знаменитый Домиций Афр, то пощады не будет никому, и пролила несколько слезинок.
  
   Вечером Эннию ожидала приятная неожиданность. Вернулся Макрон, запыленный долгой дорогой, утомленный и голодный. Его свита едва держалась на ногах от изнеможения.
   Невию удивила холодность их встречи, она так скучала, ждала, а супруг лишь бережно отстранил ее, когда она кинулась ему на шею, пожаловался на усталость, потребовал подать обед. Он приехал какой-то чужой и далекий, с необычным мечтательным блеском в глазах и молчаливый.
  -- Какие новости, мой любимый? - поинтересовалась Энния, когда возлегла с ним рядом на обеденном ложе.
  -- Я же писал тебе, писал сенату.
   Невия удивилась краткости ответа. Обычно Серторий подробно рассказывал о визитах на Капри.
  -- Я слышала, что Тиберий оставил в силе свое завещание, об этом толкуют на форуме. Калигула и Гемелл - равные наследники. А как здоровье императора?
   Макрон ответил не сразу, поиграл бликами огоньков на хрустальной чаше, Энния видела, что думы его далеки отсюда. Молоденькая рабыня поставила перед супругами блюдо с жареной курицей, на ее спине красовался затейливый рисунок из оливок, Невия потянулась рукой к блюду.
  -- Какой тебе кусочек отломить, дорогой? Хочешь крылышко?
  -- Да.
   Энния протянула ему плоскую золотую тарелку.
  -- Ты виделся с Клавдиллой? От нее давно не было известий.
   Макрон незаметно вздрогнул, но Невия почувствовала это.
  -- Нет, я передал для нее письмо от Гая Цезаря, а остальное время был занят делами. А она не сочла нужным нанести мне визит.
   Энния уловила фальшь в этом кратком ответе и догадалась, что они виделись, но не могла понять, какая причина побудила его солгать. В наивном ослеплении, что он любит только ее, она и подумать не могла о дурном. Ей наскучило это неприятное общение, она для себя объяснила это усталостью супруга и, тихонько извинившись, соскользнула с ложа и прошла в свои покои. Энния не заметила, как обрадовано наблюдал Невий за ее уходом.
   Сумерки опускались на Вечный город, окутывая промозглой тьмой мраморные храмы форума, великолепный палатинский дворец, дома знати и уродливые инсулы в бедняцких кварталах.
   Но жизнь с приходом ночи не утихала, взметались вверх языки факелов в руках спешащих прохожих, вспыхивали призывные огни лупанаров, таверн, освещались дома, где ожидали гостей.
   Вечерняя суета рабов, зажигающих массивные бронзовые светильники, отвлекла Макрона от сладких мечтаний о своей возлюбленной. Ему вспомнилось, что им был отдан приказ бросить в тюрьму рабов и вольноотпущенников для добычи показаний. Их пытками он намеревался руководить сам, поэтому на отдых времени не оставалось, и префект претория отправился в Туллиеву тюрьму.
   Это мрачное зловещее здание лепилось к восточному склону Капитолийского холма. Консулы Вибий Руфин и Кокцей Нерва оставили о себе недобрую память в народе, заново отстроив тюрьму во времена Августа. Теперь она состояла из двух помещений. В верхнем - Мамертинуме, содержались узники, еще не назначенные на казнь и ожидающие суда, а нижнее - наследие древних времен царя Сервия Туллия, первоначально являвшееся водоемом, - Туллианум, стало местом, куда через круглое отверстие бросали заключенных, которым суждено было умереть от голода или быть задушенными.
   Слух префекта претория привычно наполнили вопли плачущих женщин, толпящихся, несмотря на поздний час, у дверей тюрьмы. Редко кому из них удавалось добиться свидания с родными, тюремщики охотно принимали деньги и провизию, но бесстыдно воровали у несчастных пленников, оставляя им жалкие крохи.
   Первым Макрон навестил Луция Аррунция. Изможденный старец, весь поседевший и высохший, как мумия, голодал уже пятый день.
  -- Хватит, Аррунций, ты знаешь - песенка твоя спета. Ты моришь себя голодом в надежде на скорую смерть, но суд уже близок, - произнес Макрон, морща нос от дурного запаха.
  -- А, сам треглавый Цербер навестил меня, - медленно, нараспев, проговорил старик. - Одна голова грызет кости несчастных жертв, другая слизывает кровь с нечестиво добытого золота, третья пускает слюну, завидев красотку.
  -- Замолчи! - крикнул Макрон. - Ты должен умолять меня о пощаде! Твоя жизнь в моих руках...
  -- Уж лучше ей оказаться в руках Плутона. Я бы меньше тогда был обеспокоен своей судьбой, - осанка изможденного сенатора была полна величия, речь нетороплива. - Как дела на Капри?
  -- Тебя не касается, побудешь еще в гостях у Туллия. Я прикажу кормить тебя насильно. Ты должен дожить до суда.
   Макрон поднялся и вышел, не прибавив более не слова. В выцветших глазах Аррунция загорелся слабый лучик надежды. Близкие друзья не оставят его и обеспечат достойную защиту против грубых нападок обвинителей.
   За Вибием Марсом, Карсидием Сацердотом и Понтием Фрегелланом, проходивших по делу Альбуциллы, префект претория приказал наблюдать, чтобы и они, подобно Аррунцию, не пытались уморить себя голодом, добавил, что условия и еда должны быть улучшены. Имя еще одного обвиняемого он не произнес. Это был Лелий Бальб, всегда готовый к нападкам на ни в чем неповинных жертв, пожинающий теперь плоды собственного несчастья. Много народа несправедливо осудил он, позарясь на богатство, пусть теперь сам познает ужасы заключения и суда. Все в Риме ненавидели его.
   Невий не решился зайти к Домицию Агенобарбу, он наводил ужас на тюремщиков и остальных узников своими страшными воплями по ночам, призывая проклятия на Рим и, в особенности, на голову префекта претория. Беснуясь, он переломал всю мебель, расшиб голову неосторожному смотрителю, а другому сломал челюсть и пару ребер. Его не кормили уже четыре дня, тюремщики боялись заходить в клетку к разъяренному льву.
   В особом помещении собрали рабов Альбуциллы. Макрон приказал начать пытки. Крики несчастных ласкали слух кровожадного префекта, закрывая глаза, он переносился на поле брани, и тогда ему чудился свист мечей, рассекающих нагретый воздух, стоны раненных, мольбы о пощаде побежденных. Вспоминались и бесплотные ухаживания за надменной Альбуциллой. Неприступная красавица вначале благосклонно принимала его ухаживания и подарки, обещая ночное свидание, но затем прилюдно, в Саллюстиевых садах, неожиданно подошла, кинула под ноги драгоценные дары и сказала, что скорее отдастся самому Церберу, чем ему. С тех пор среди римлян закрепилось за ним это злое прозвище.
   Теперь он заслуженно покарает ее за публичный позор, которому она подвергла его, решившись таким образом отомстить за смерть мужа во время репрессий по делу Сеяна.
   Когда показания рабов, изодранных в клочья и мало похожих на людей - просто куски мяса, были занесены писцами в длинные свитки и нанизана цепь угодных Макрону имен, Невий спрятал за кожаный панцирь список Тиберия и прошел на верхний этаж к камере вдовы Сатрия Секунда. В круглое маленькое окошко он увидел Альбуциллу. Она неподвижно стояла посреди узкой мрачной камеры, тусклый огонек чадящего светильника едва обрисовывал ее пышную статную фигуру. Макрон не видел в полутьме ее глаз, но ему показалось, что взор ее устремлен прямо на него, и испуганно отпрянул, постаравшись отойти от глазка как можно тише. Лучше он придет посмотреть на ее бездыханное тело на Ступени слез и там насладится триумфом сладостной мести.
   Из тюрьмы Макрон направился к Домицию Афру, но не застал его, управляющий сообщил, что он отправился на обед к сенатору Гатерию Агриппе. Префект претория раздраженно махнул рукой и повернул коня на Субуру к лупанару Лары Варус. Преторианцы покорно последовали за своим начальником.
   Макрон нуждался в длительном отдыхе после дальней дороги и дел в тюрьме, но домой возращаться не стал, зная, что Энния с нетерпением ждет его, наряженная в соблазнительный прозрачный хитон. Но, вкусив ласки божественной Клавдиллы, Макрон уже потерял к прежде желанной жене всякий любовный интерес.
  
  
   XLIX
  
  
   Горек оказался путь возвращения. Радостная Ливилла без умолку болтала, нарушая покой грусти Юнии. Тоска сжимала сердце, оно замирало, стоило лишь подумать о любимом Гае и долгих месяцах разлуки. Годы, проведенные в Александрии, тянулись для нее мучительно долго, но то тягостное чувство долгого томления уже истерлось в памяти, и душа Юнии болела, истерзанная болью вынужденной измены.
   Узкая лента Аппиевой дороги убегала за горизонт, передвигались они медленно из-за повозок, нагруженных вещами Ливиллы. Она не пожелала оставлять в Капуе свои столлы, туники, посуду и еще множество ненужных вещей. Преторианцы сдерживали бег коней и откровенно зевали, им уже не терпелось добраться быстрей до теплых казарм. Движение сдерживали и многочисленные крестьяне с гружеными повозками, перегрины, направляющиеся в Вечный город, приходилось расчищать дорогу, следить, целы ли повозки, выжидать лишние часы. Рабы двигались медленно, надсмотрщик только впустую щелкал кнутом, оставляя кровавые борозды на коже, но продвижение все равно не ускорялось.
   На второй день дороги Клавдилла в дурном расположении духа поругалась с Ливиллой, и та обиженно пересела в другие носилки. Юния облегченно вздохнула и наконец-то осталась наедине со своей грустью. Еще день прошел в томительной тоске, а вечером она, уже засыпая под мерное покачивание, вдруг поднялась, позвала начальника преторианцев, велела раздобыть ей красную тунику, панцирь, плащ, быструю колесницу и сбежала под охраной из десяти гвардейцев. А утром изумленная Ливилла, надеясь примириться с подругой, обнаружила ее носилки пустыми. Юния держала путь на Капри.
   Краткое плавание по неспокойному холодному морю завершилось быстро, и ее нежная ножка ступила на твердую землю благословенного острова. Охрана гавани долго не желала ее пускать, и ей пришлось открыться за неимением курьерских бумаг. Жену наследника с почетом препроводили на виллу императора на вершине высокого холма.
   Необычное оживление пробудило Калигулу от пьяного сна. Испуганная рабыня соскользнула с ложа и принялась шарить впотьмах, разыскивая хитон. Гай приказал ей успокоиться и лечь. Выглянув из кубикулы, он заметил шагающих в его покои преторианцев. Ледяная игла страха вонзилась в сердце, заставила попятиться. Занавес откинулся, и вошел Германн с вечной ухмылкой.
  -- Из Рима к Гаю Цезарю! - его широкий рот раздвинулся еще шире в безобразной усмешке.
   Стремительное движение вошедшего следом преторианца оттолкнуло его в сторону, пара цепких рук обвила шею Калигулы, и знакомый дивный аромат заполнил кубикулу.
  -- Любимый, - ухо отказывалось верить знакомому шепоту.
   Юния! Вот и свиделись! Германн продолжал ухмыляться, наблюдая, как счастливый Калигула прижимает к себе тоненькую девушку в короткой красной тунике. Ее роскошные волосы красиво отливали в полумраке лунным светом. Влюбленные молчали и целовались, пока наконец Клавдилла не сделала раздраженный жест нахальному телохранителю, чтоб тот убирался. Германн, все так же усмехаясь, прикрыл полог, раздумывая, поубавится ли радость госпожи, когда она найдет на ложе супруга рабыню.
   Калигула совсем забыл о робкой девчонке, а та, скрытая под тяжелым расшитым покрывалом, боялась даже вздохнуть. Клавдилла первой услышала тихий шорох и разглядела очертания женской фигуры.
  -- Ты не ведешь стоический образ жизни вдали от супруги, - рассмеялась она. Калигула с испугом всмотрелся в бездонную тьму ее глаз. Но ни малейшая искорка ревности не вспыхнула в черной глубине.
  -- Пошла прочь! - звонко крикнула Клавдилла, и рабыня робко, путаясь в складках покрывала, соскользнула с ложа.
   Ее жалкая угловатая фигурка с короткими ножками насмешила Юнию, Калигула и сам улыбался, глядя, как девчонка пытается найти свой хитон, терпение Клавдиллы иссякло, и она, выхватив молниеносно из прически золотую иглу, вонзила ее рабыне в плечо.
  -- Да убирайся же ты быстрее!
   Нагая девушка убежала, оставив одежду. Из коридора послышался ее стон и смех Германна. Он о чем-то спросил рабыню, но толстый занавес заглушил их голоса.
  -- Укол ревности! - с мягкой улыбкой пояснила Юния Клавдилла свою выходку. - Хотя он должен был достаться кое-кому другому, но я так люблю тебя, мой милый.
   Калигула жадно целовал ее нежные губы.
  -- Молчи! Не говори ничего. О боги, как я мечтал насладиться твоим дивным телом. Моя тоска граничила с безумием. Почему ты не писала мне? Я каждый день хожу встречать корабли в гавань.
  -- А о чем было писать? - едва слышно зашептала ему Юния, касаясь уха губами. - О том, как я с твоим дядей подделывала документы, пытаясь доказать, что Гемелл - незаконнорожденный? Это была кропотливая, нелегкая работа. Или о своих страхах после отъезда немого курьера? Я болела, измученная ужасными падениями с Тарпейской скалы каждую ночь. Сколько раз, низринувшись вниз, я просыпалась в холодном поту! Об этом ты хотел бы прочесть, пребывая сам под Дамокловым мечом?
  -- Я люблю тебя!.. люблю...
   Гай увлек ее на ложе, не дав излить всю горечь отчаяния, ему хотелось, чтобы Клавдилла почувствовала себя спокойной и защищенной в его крепких объятиях. Они неистово любили друг друга после долгой разлуки, страшные воспоминания одиночества постепенно отступали под натиском вечной любви. И Клавдилла уже забыла, что совсем недавно она с такой же пылкостью отдавалась другому мужчине, шептала ему те же слова любви, потому что только с Калигулой она была искренней и счастливой.
   Утро застало их спящими. Калигула громко дышал, крепко обхватив супругу волосатыми ручищами. Дыхания Юнии не было слышно, но порой она тихо стонала и ворочалась, все еще не в силах избавиться от бесконечной тревоги и чувства беззащитности, и Гай тогда просыпался, нежно гладил ее волосы, внимательно вглядываясь в тонкие морщинки лба, терпеливо ждал, когда они расправятся, осторожно целуя губы любимой. Счастье и любовь переполняли его, спокойствие вновь воцарялось в душе, и он тихо шептал благодарственные молитвы богам, что позволили увидеть возлюбленную.
   Но под утро он неожиданно пробудился от тревожного крика Юнии. Она металась по кровати и отбивалась от невидимого кошмара.
  -- Прочь! Прочь от меня, ужасные псы! О Геката, прошу, приди на помощь, усмири свой гнев, отзови проклятых тварей!
   С ужасом Гай увидел, как изменился ее прекрасный лик. Мертвенная бледность разлилась по щекам, скулы заострились, явив ему истинное лицо божественной возлюбленной. Злобная Мегера! Он уже видел эту метаморфозу во время жертвоприношения темной богине в Авентинской роще, и страх объял его. Но Калигула пересилил испуг и сильно встряхнул Юнию за плечо.
   Она открыла черные глаза, еще напоенные бездной мрачного безумия, но сразу же пришла в себя. Мегера исчезла без следа, а перед Гаем лежала напуганная Юния.
  -- Ты громко кричала, и я решился разбудить тебя. Что тебе снилось, любимая? Я испугался, увидев твое лицо.
   Клавдилла внимательно посмотрела в его глаза, где зеленым блеском плескалась тревога.
   - Это был страшный сон, - с усилием проговорила она. - Я бежала вдоль берега Стикса, вопли бесплотных душ звенели в ушах, а черные ужасные псы подземной богини мчались следом с глухим рычанием. Геката гневается, она голодна, жертвенный дым Авентина уже иссяк, и ей нужны новые жертвы. Мне надо вернуться. Медлить больше нельзя, иначе она заберет мою жизнь.
   Эти слова больно обожгли сердце Гая.
  -- Но почему ты не можешь остаться на Капри? Мы сможем и здесь тайно совершить жертвоприношение.
  -- У меня, ко всему прочему, есть еще и незавершенные дела, - кратко ответила она и умолкла, недовольно поглядев на него из-под опущенных ресниц. Она уже предчувствовала дальнейшие вопросы.
   Но Калигула ни о чем не спросил, напуганный таинственной бездной ее изощренного разума. Он просто молчал и смотрел изумленными глазами, видя пред собой незнакомую девушку. Клавдиллу смутил его странный взгляд, проникающий в глубину души, но ей не хотелось раскрывать ему свои планы, помня слова Клавдия о неблагодарности и призыв быть осторожной. Она опустила ресницы, размышляя, cтоит ли довериться любимому, объяснить, что лишь из любви к нему она затеяла эту опасную игру. Но придется сознаться, что она изменила ему с Фабием, а затем убрала его с дороги, и с Макроном, чтобы приобрести над ним власть и помешать предать Калигулу. Нет, Гай не поймет и не простит ее. Юния гордо выпрямилась и решительно посмотрела на супруга.
  -- Послушай меня, любимый. Тебе нужно уговорить Тиберия вернуться в Рим, цезарь уже и сам готов решиться на этот шаг после долгого пребывания на Капри.
   Гай кивнул.
  -- А ты не можешь задержаться еще на ночь? Одним богам известно, сколько времени мы еще не увидимся.
   Юния с грустью посмотрела в его зеленые глаза, но ответила - нет. Ее мысли уже были в Риме, с Макроном. Она раскаялась в своем безумстве, что, не выдержав разлуки, сбежала на Капри. А если префекту претория станет известно о ее поступке? Он никогда не поверит, что она любит его.
   И тут же новый страх встал перед ней. На острове знают, что она приехала, и Тиберию уже донесли об этом. Невозможно уехать, не повидавшись с цезарем. Как воспримет Тиберий ее выходку? В первый раз сошло с рук, но сейчас уже все может обернуться иначе. Она задумалась.
   Гай заметил, как взволнованно заблестел взгляд любимой, и нежно обнял ее.
   Край занавеси кубикулы тихо откинулся и вошел невысокий кареглазый юноша. Юния испуганно вздрогнула.
   - О, Вителлий! Доброго утра тебе, мой друг, - сказал Калигула. - Ты напугал мою жену.
  -- Приветствую тебя, Гай, и тебя, прекрасная Юния Клавдилла. Твой неожиданный поздний приезд наделал шуму во дворце.
  -- Познакомься с моим другом Авлом Вителлием, - произнес Калигула. - Он долгое время уже живет на Капри, и тога совершеннолетнего вскоре накроет его плечи.
   Юния быстро окинула взором хрупкую фигурку юноши. Красив, как Адонис! Она догадалась, что он - один из любимцев Тиберия. Спинтрий! Глаза девушки зажглись любопытством - в свой прошлый приезд она не видела ни одного мальчишки, о которых так много ходит слухов в Риме.
   Жесты Авла наполнены женским изяществом, волосы тщательно уложены в завитки и перевязаны голубой лентой, туника почти прозрачная и с разрезами. Девушка сдержала усмешку. Вителлий тонкой рукой грациозно поднял чашу с вином, разбавил водой, и, возлив богам, сделал глоток.
  -- Я пришел позвать вас на завтрак, голубки. Цезарь приглашает в триклиний.
   Юния задрожала, и ее дрожь передалась и Гаю.
  -- Скажи, Вителлий, Тиберий гневается на нас? - спросила Клавдилла.
   Адонис пожал гладкими плечиками и, покачивая бедрами, удалился.
  -- Глупый недоносок! - прошипел вслед Калигула. Юния поморщилась, услышав грубое ругательство, но проворно вскочила и довольно похоже передразнила Вителлия. Гай расхохотался, но тут же испуганно умолк.
  -- Надо идти в триклиний. Тебе есть во что одеться?
   Юния указала на преторианскую тунику и панцирь.
  -- Я сбежала к тебе ночью, бросив на Аппиевой дороге Ливиллу и всю одежду. Гепроний, начальник охраны, раздобыл мне эти вещи.
   Калишула схватился за голову, паникой полыхнули его зеленые глаза.
  -- Ты с ума сошла! Мы пропали!
   Юния скинула тяжелое покрывало с ложа, нашла хитон рабыни.
  -- Нет, он не годится, - со вздохом произнесла она, - чересчур темный и грубый. У тебя есть нож? - Калигула помотал головой. - Достань мне его быстро!
   Гай выглянул из кубикулы и поманил к себе охранника-германца. Удивленный, тот отдал ему свой короткий меч. В мгновение ока Юния отсекла широкий кусок ткани от сиреневого с золотыми цветками занавеса, натянутого над ложем.
  -- Пояс! - командовала она. - Помогай же, Сапожок, не стой как статуя!
   В ткани Клавдилла проделала дыру для головы и принялась драпировать вокруг пояса складки наподобие туники, руки ее дрожали от волнения, но справлялась с этим хитрым делом она довольно быстро.
  -- У тебя есть украшения?
   Ее цепкие пальчики подхватили со столика массивный торк с драконьими головами и толстый ручной обруч с подвеской-смарагдом, который мужчины носят выше локтя.
  -- Фибулой прихвати же мое плечо! Гай! Не медли!
   Занавес вновь откинулся и перед растерянными супругами предстал Германн.
  -- Цезарь ждет и уже начал выказывать раздражение по поводу долгого отсутствия наследника с супругой.
   В триклинии слышалась суета, заглушавшая нежные звуки свирели.
   Недовольный Тиберий возлежал на золотом ложе, укрытым пурпуром, и пил из хрустальной чаши. Калигула поцеловал его огромную руку, а Клавдилла почтительно склонилась перед императором.
  -- Я прошу прощения у цезаря за свой нежданный визит. Но моя тоска по супругу пересилила голос разума в душе.
   Она произнесла это так нежно, что недовольные морщины на лбу Тиберия постепенно разгладились, и он уже без раздражения посмотрел на девушку. Посмотрел и изумился, спрятав смех. Он не мог уже гневаться на ту, что нравилась ему все больше и больше.
   Жестом он позволил им возлечь рядом. Внизу стола расположились раскрашенные мальчишки и среди них Авл Вителлий. Юния старалась не выказать любопытства, разглядывая спинтриев. Раб пропустил еще одного гостя. Клавдилла кинула на него свой взор и потушила блеск ненависти. Гемелл! Нескладная сутулая фигура неловко согнулась перед величественным императором и так же, не разгибаясь, скользнула в конец стола на свое ложе. Юния с усилием отвела взгляд и ласково глянула на Тиберия. Тот подал знак начинать завтрак. Кравчие поставили блюда с сыром, оливками, дымящимся ароматным паштетом, горячим хлебом и запеченными в тесте голубями. Взвизгивая, мальчишки делили меж собой куски. Юния под испытующим взглядом императора потянулась за булочкой. Массивный золотой обруч соскользнул с тонкой руки и покатился по мраморному полу, громко звеня подвеской. Клавдилла спокойно проводила его взглядом и, обмакнув булочку в вязкий соус, откусила кусочек.
  -- Гостеприимство дома Клавдия пресытило тебя, Юния Клавдилла? - обратился к ней Тиберий.
  -- Капуя - тихий спокойный город, я прошла полный курс этрусской истории, разучила новый алфавит и решила навестить своего супруга. Префект претория был настолько любезен, что по возвращении в Рим завез мне письмо Гая Цезаря.
   Тиберий промолчал. Юния попыталась отломить крылышко птицы, но неожиданно лопнула застежка на фибуле, и плотная сиреневая ткань поползла вниз, обнажив точеное плечико. Невозмутимо Юния придержала ее и, выхватив тонкую булавку из волос, сколола. Цезарь спрятал усмешку, увидев эти действия и то, как вытянулось лицо Калигулы.
   Гай пришел на помощь супруге и подал ей крыло голубя.
  -- Твой отец, Клавдилла, испрашивал у меня позволения на женитьбу, - произнес Тиберий.
   Глаза Юнии заблестели.
  -- Я рада, что отец решил обзавестись наследником. Надеюсь, его выбор пал на дочь Павла Эмилия, она - скромная, порядочная девушка, ее брат - близкий друг моего супруга.
   При этих словах она толкнула в бок возлежавшего рядом Калигулу.
  -- О, да! - подхватил тот. - Лепид - один из моих друзей.
   Юния обернулась к Гаю и незаметно наградила его презрительным взглядом. Сколько можно трястись от страха, если их выходка уже прошла незамеченной, а Тиберий и не думает гневаться.
  -- Если дозволит мой цезарь, я сразу после завтрака уеду. Я оставила посреди дороги Ливиллу, отправившись сюда. Думаю, я успею нагнать ее на подступах к Риму.
   Массивный золотой торк Калигулы своей тяжестью заставил ее согнуть шею, и Юнии пришлось сделать вид, что она преисполнена самого глубокого почтения к императору. Калигула предложил всем выпить и пожелать цезарю долго здравствовать. Мальчишки засуетились, Вителлий достал лиру и красивым голосом исполнил торжественную песнь во славу императора.
  -- Спасибо, мои добрые сиротки. Ваше веселое общество скрашивает мое одиночество на этом благословенном острове, особенно после смерти самых близких друзей, - Тиберий казался растроганным. - Гай Цезарь, до меня дошли слухи, что твоя супруга прекрасно поет. Я хочу услышать ее голос.
  -- Юния с радостью исполнит твое любое желание, отец.
   Клавдилла, с трудом собрав тяжелые складки туники, поднялась с ложа, грациозно поклонилась цезарю, незаметно для себя обнажив плечи, расцарапанные нашитыми золотыми цветами, и вышла из-за стола.
   Ей было страшно, что в любой момент она может оказаться обнаженной перед гостями, если не выдержит булавка, цепь сизифовым камнем давила на шею, а нежное тело ныло, исцарапанное жесткими нитками занавеса.
   Но она красивым жестом вынула из волос шпильки, распустив лунное золото волос, и пока поясняла, что будет исполнять посмертную песнь Сафо, бросившуюся от любовного отчаяния в море с высокой скалы, булавки в мгновение оказались заколотыми в ткань, и она уже спокойно приняла лиру из рук Вителлия.
   Тонкие пальцы пробежали по струнам, полилась тихая грустная мелодия, и Юния запела жалобную песню, наполненную стенаниями брошенной любовницы. Здесь звучала и надежда на счастье с любимым, и безысходность, что его сердце уже принадлежит другой. Гневные слова срывались с ее уст, подобно рою разъяренных пчел, когда она проклинала соперницу, но голос тут же смягчался в призыве к возлюбленному, умоляя одуматься и вернуться, к той, что безумно его любит.
   В грусть песни выплеснулась и ее тоска в разлуке с Гаем, и боль вынужденных измен, и страх перед туманным будущим.
   В конце последнего куплета она с силой ударила по струнам, чтобы мелодия на мгновение заглушила ее затихающий предсмертный плач, но голос опять окреп в искренних пожеланиях счастья неверному жениху, и на самой высокой ноте Юния неожиданно умолкла, тронула струны, и лира издала тихий звук, подобно волнам, что сомкнулись над головой несчастной.
   Молчание воцарилось в триклинии, Тиберий долго безмолвствовал, прежде чем произнес:
  -- Я счастлив, несравненная Юния, что мне довелось услышать столь дивное пение. Твоя песнь осветила самые потаенные уголки моей души, вспомнилась моя драгоценная Випсания, наши счастливые дни. Спой, Клавдилла, что-нибудь веселее, чтоб душа не ныла в страданиях.
  -- Я рада исполнить пожелание цезаря.
   И хотя плечи девушки нестерпимо ныли под грубой тяжестью ткани, шея затекла, а лира валилась из рук, Юния посмотрела на Калигулу, улыбнулась и запела песенку, любимую римлянами. На непристойных куплетах она испуганно замолкала, прикрывая рот рукой и из-под ресниц стыдливо посматривая на Тиберия, а мальчишки радостно и громко завершали припев. Постепенно все развеселились, и даже хмурое лицо цезаря озарила улыбка. Он позволил Клавдилле сесть и освежиться сладким вином. Наклонившись, Тиберий сказал:
  -- Мне нравится твой наряд, Юния Клавдилла. Ты не жалеешь деньги на дорогие прихоти.
   Юния вежливо улыбнулось, выдернула булавку и собрала волосы.
  -- Повелитель позволит мне уехать сегодня в Рим?
  -- Да, ты уедешь, но мы должны побеседовать наедине.
   Тиберий хлопнул в ладоши, все обернулись.
  -- Оставьте нас, мальчишки. И ты, Гай Цезарь, тоже уйди.
   Юния поймала взгляд Калигулы, полный немого ужаса, и постаралась как можно спокойней улыбнуться ему.
  -- Ты нравишься мне, Клавдилла, - произнес Тиберий, едва они остались одни. - Ты смелая девушка! Не побоялась явиться на мой остров без дозволения, переодетой, как и в прошлый раз, преторианцем. Ты думала, я не замечу твой нелепый наряд из испорченного занавеса?
   Юния склонила голову, щеки ее запылали от стыда.
  -- Но не красней, глядя на тебя, я вспоминаю только лучшее, что было в моей нелегкой жизни. Я мог бы заставить тебя остаться тут со мной, запереть точно певчую птичку в клетку, но ты же улетишь, подобно легкому ветерку. Ты не создана для Калигулы, своим лицемерием он похож на раба, которого бьют палкой и заставляют улыбаться побоям. Я возвысил твоего отца, чтобы ты могла выбрать лучшего жениха империи, но ты осталась верна глупой детской любви. Неужели ты еще не распознала, что за низкое существо твой супруг? Разведись, я прошу, нет, приказываю!
   Волна ненависти захлестнула Клавдиллу, она медленно подняла голову, сопротивляясь соблазну ударить отвратительного старика. Ей хотелось выплеснуть ему в лицо свой гнев, обвинить в смерти семьи Калигулы и в том, что только страх перед расправой заставил Гая притворяться и лицемерить.
   Но девушка спокойно ответила:
   - Как прикажет повелитель. Но твое пожелание совпало с моей просьбой, ради которой я и предприняла это путешествие. Да позволит, цезарь, мне самой подыскать нового супруга.
   Тиберий недовольно нахмурил брови, но ничего не ответил и дал знак ей удалиться. С тяжелым сердцем девушка выбежала из триклиния, сдерживая гнев, сдавивший горло. Калигула ждал ее, бледный и осунувшийся, в своей кубикуле. Она молча переоделась и увлекла его за собой в сад.
  -- Что происходит, любимая? На тебе лица нет. Что сказал тебе цезарь?
  -- Он требует нашего развода, - сказала Юния и расплакалась. Слезы обиды и страха покатились по щекам. Калигула обнял ее и прижал к груди. - Но почему весь мир против нашей любви? Моя красота приносит только несчастья. Что делать нам теперь? Мы же не сможем обманывать самого императора.
   Калигула задумчиво гладил ее лунные волосы, и они долго молчали в объятиях друг друга, прежде чем Гай не произнес:
  -- С Тиберием пора кончать. И я сделаю все, чтобы он уехал с этого проклятого острова, этот старик раньше стоял только на моем пути к власти, но сейчас он посягнул на самое дорогое, что есть в моей жизни, и если мы будем медлить, боги отвернутся от нас.
  -- Вернувшись в Рим, я принесу щедрые жертвы нашей богине - она поможет свершить задуманное. А сейчас прощай, мой Гай, корабль уже ждет в гавани. Я скоро дам о себе знать.
   С тяжелым сердцем Калигула в последний раз нежно поцеловал супругу, и они вновь разлучились.
   В узкой гавани, со всех сторон окруженной выступающими острыми скалами, Юнии долго пришлось ждать, в последний момент прибыл посланный Тиберием курьер и привез приказ, что она должна задержаться, пока не прибудет персона, с которой вместе они вернутся в Рим.
   Клавдилла опасливо пробежала глазами послание еще раз, не понимая, что замыслил цезарь. Его слова о том, что она по приезде в Рим обязана объявить о разводе с Калигулой, не давали ей покоя. Кого же посылает ей в попутчики Тиберий? Надоевшего гостя или соглядатая?
   Солнце уже стало клониться к горизонту - ожидание затягивалось. Но вскоре на дороге вместе с облачком пыли показались всадники, сопровождающие носилки. Юния нетерпеливо всматривалась в плотно задернутые занавеси, и, когда они раздвинулись, едва сдержала изумленный возглас. Там сидел Тиберий Гемелл.
   Германцы помогли ему спуститься, он с трудом разогнул худое немощное тело и сощурил бесцветные глаза, недовольно оглядывая стоящую перед ним девушку.
  -- Приветствую тебя, внук цезаря! Император оказал мне большую честь, дозволив нам вернуться в Рим вместе, - Юния постаралась пересилить отвращение к отталкивающему лицу наследника и вложила все свое обаяние в эти слова.
  -- Мы, кажется, виделись за завтраком, - неприятный голос резанул слух, подобно визгу железа на точильном колесе, - я польщен, что такая красавица будет рядом.
   Его бесцветные губы растянулись в улыбке, но колючий взгляд не изменился.
  -- О, я очарована изысканностью твоих речей, - губы ее дрогнули в незаметной усмешке. - Унылый путь возвращения окрасится в радостные тона, если рядом будет хороший собеседник. Я слишком буду навязчива, если предложу тебе свои носилки, когда мы высадимся на тот берег?
   Гемелл согласно кивнул, раздумывая, нет ли иронии в словах Клавдиллы. Тиберий перед отъездом предупредил, что она очень умна и советовал не болтать лишнего, а попытаться вызвать ее на откровенность.
   Гемелл не мог и предполагать, что, отправляя его следить за Клавдиллой в Рим, цезарь попросту избавлялся от ненавистного отпрыска Сеяна.
   Долгие часы плавания прошли утомительно, вечером поднялся резкий ветер, лодку носило, и рабы едва гребли из-за тяжелых волн. Юнии стало дурно, она призывала Нептуна смилостивиться и остановить ужасную качку, Гемелл выглядел не лучшим образом, его без конца мутило, и он, беззащитный, сидел с тазиком на коленях под пронизывающими порывами.
   На суше, едва ступив на твердую землю и усевшись в носилки, Юния тут же уснула, без ложной скромности склонив голову на костлявое плечо внука цезаря.
  
   Теплые лучи утреннего солнца, пробивающиеся через щель занавеси, разбудили девушку. Гемелл, казалось, еще дремал, но веки его трепетали, выдавая отсутствие глубокого сна. Юния ласково окликнула его, и он открыл глаза.
  -- Да пошлют нам боги удачный день! - сказала Клавдилла. - К вечеру мы уже будем в Риме, и я наконец-то обниму своего отца.
   Она принялась без умолку щебетать, сколько оставлено в Риме дорогих украшений и нарядов, рассказывала о прогулках по Капуе с Ливиллой, о том, как постарел дядя Клавдий и сколько времени он разъяснял ей свои нововведения в алфавит и преимущества новых букв. Гемелл откровенно зевал, молчал и метал недовольные взгляды на девушку. Юния искусно притворялась, что не замечает его раздражения, и продолжала говорить.
   Ее речь плавно и мягко скользила, обволакивала словами, точно паутиной, и уже к середине дня, после обильного завтрака, Гемелл понемногу начал оттаивать, улыбаться шуткам и вставлять редкие замечания. Клавдилла уловила эту перемену в настроении и сменила тему, принявшись осторожно расспрашивать юношу. Вначале вопросы были незначительны: о вкусах в поэзии, о философских взглядах, но по мере того, как налаживалась беседа, Юния перешла к семейным делам. Гемелл давно уже утратил настороженность, позабыв советы Тиберия, и рассказывал без утайки о своенравной матери, жестоком отце, недолюбливавшем хилого сына, коснулся и мрачной фигуры Сеяна. Юния, впитывавшая как губка его скупые слова, поняла, что он не догадывается о своем истинном происхождении, а так же и то, почему Тиберий отправил их вместе в Рим.
   Ей удалось растопить лед в сердце юноши, мрачный и одинокий, он никогда не имел близких друзей, прожив детство и раннюю пору юности среди заговоров и предательств. Друз часто обижал сына, Ливилла была неласкова и холодна, занятая любовной связью с Сеяном, Тиберий презирал его, поэтому он рос, замыкаясь с каждым годом все глубже в себе, одинокий и обиженный на весь свет. Гемелла тронула участливость прекрасной девушки, чья прелестная головка беззаботно покоилась на его плече всю ночь, он по-своему переиначил предостережения цезаря, почувствовал неискренность Тиберия, и, проезжая вечером Капенские ворота, понял, что у него появился первый друг.
   Это необычное чувство придало ему веселости и неожиданного счастья, он будто расцвел, подобно цветку, который с первыми лучами солнца раскрывает плотно сжатый бутон. От испытующих взглядов Клавдиллы не укрылись эти перемены, но она не подала вида и перед входом в дом Ливии пригласила робкого юношу погулять в Саллюстиевы сады в полдень следующего дня.
  
   Дом отца встретил ее тихо и неприветливо. Огни над входом были потушены - это означало, что отец обедает в гостях. Вышел сонный привратник, разбуженный нетерпеливыми ударами в гонг, преторианцы шумели, поторапливая прислугу, им уже не терпелось добраться в лагерь и отдохнуть.
   И дом ожил, засиял огнями, челядь засуетилась, отправили раба с письмом в дом Эмилиев, где ужинал Силан.
   Марк Юний, расширяя дом, выстроил прелестную небольшую купальню, куда счастливая Гемма и повела свою хозяйку. Юния даже испуганно приподняла столлу, ступив на мозаичный пол. Это был не пол, а океан, где плескались диковинные рыбы, расправляли крылья большие скаты, грозно щетинились иглами морские ежи. Стены были расписаны обнаженными нимфами и наядами, за которыми подсматривал из-за кустов хмельной Бахус в тирсовом венке в компании козлоногих сатиров. Юния, отдыхая в теплом бассейне под расслабляющий массаж, перебирала тонкими пальцами ароматные бутоны и рассматривала купальню, посмеиваясь над толстыми телами наяд.
   Клавдилла отказалась от обильного ужина, наскоро перекусила и велела принести ее вещи из носилок. Гемма запротестовала, умоляя отдохнуть с долгой дороги, но Юния осталась непреклонна. Из запыленного вороха она вытащила красную тунику, преторианский панцирь и шлем. Рабыня горестно всплеснула руками, догадавшись, что госпожа не намерена ночевать дома.
   Мысли Юнии уже были далеки от дома Силана, она не скучала по отцу и не смущалась тем, что он должен вскоре прибыть, вызванный посланной с рабом запиской. Клавдилле хотелось увидеться с Макроном, и она загадочно усмехалась, наблюдая за Геммой, которая стягивала ремнями кожаный панцирь на ее груди. Рабыня не решалась задать вопрос, чему так таинственно улыбается ее госпожа, а Юния уже предвкушала страстные объятия любовника.
   Она с довольным видом посмотрелась в гладь зеркала и нашла, что выглядит весьма привлекательным юношей в шлеме с красным гребнем.
   Ночная охрана из вооруженных рослых рабов уже ожидала ее у входа.
  
   Дом Макрона был ярко освещен, префект претория устраивал обед в честь консулов Гнея Ацеррония Прокула и Гая Понтия Нигрина. Опустевшие роскошные носилки разместились под присмотром рабов вдоль высокой стены. Раб, прикованный цепью к мощному кольцу у порога, ударил в гонг, и управляющий провел Юнию под видом срочного курьера цезаря в таблиний. Со стороны триклиния доносились звуки веселой музыки, выкрики и громкий говор гостей. Из кухни тянулись вкусные запахи, звенела посуда, и поспешно сновали рабы. На девушку никто не обратил внимания, управляющий зажег маленькую лампу, слабый свет которой едва выхватил из темноты стол для письма, полки со свитками, и ушел. Юния осталась ждать, проклиная несвоевременный обед, к тому же ей самой захотелось есть. Пиршество грозило затянуться до утра, и Клавдилла уже раскаялась в своей проделке, неизвестно, насколько пьян Макрон, что может не придать значение тому, что его дожидается курьер с Капри.
   Звон капель на медный поднос водяных часов мешал дремать уставшей девушке, голод и жажда заявляли о себе все настойчивей, и Клавдилла начала потихоньку опасаться, что умрет голодной смертью. И тогда она решилась.
   Тихонько выскользнув из таблиния, она прошла через перистиль в дальние покои Эннии. Из рабов никто не обратил на нее внимания, и она беспрепятственно проникла в спальню госпожи, отгороженную персиковым занавесом. Здесь у подруги она бывала не раз и с легкостью в темноте разыскала вход в углу в маленькую кубикулу, где хранилась одежда.
   Наугад Юния извлекла нежно-розовую тунику, быстро натянула на себя, скинула тяжелый шлем и вызвала рабыню ударом молоточка в маленький гонг. Сразу же послышался быстрый топот босых ног и вбежала служанка Эннии.
  -- Слушаю тебя, госпожа, - и изумилась, увидев Юнию. - О Юнона, госпожа Клавдилла!
  -- Моя одежда залита вином и твоя хозяйка милостиво разрешила мне переодеться в ее кубикуле. Быстро сделай мне прическу и помоги облачиться в столлу.
  -- Я даже не знала, что ты вернулась и присутствуешь на обеде в честь консулов, - сказала рабыня.
  -- Молчи и делай свое дело!
   Рабыня зажгла высокий светильник, ловкими движениями рук взбила локоны девушки, закрепила их булавками и натянула сетку из золотых шнурков, затем тонкими кисточками подвела сурьмой брови, слегка удлинила разрез прекрасных глаз, тронула ярким кармином губы и облачила Клавдиллу в розовую столу поверх полупрозрачной туники.
   Легким кивком головы Юния отблагодарила ее за услуги и вышла, а серебряная пустота зеркала поглотила отражение самой прекрасной девушки на свете.
   Она велела номеклатору объявить в триклинии о ее приходе и улыбнулась, услышав, как разом смолкли все голоса. Ее встретили удивленными восклицаниями и восторженными приветствиями. Триклиний был полон, на почетном месте возлежал сам хозяин дома вместе с прекрасной Эннией, которая сразу кинулась ей навстречу, рядом консулы в золотых венках, сам Марк Юний Силан в тоге с пурпурной каймой и много знакомых лиц, кроме самого дорогого и любимого - Гая Цезаря Калигулы.
   Чей-то взгляд ожег ее, подобно огню, Юния мгновенно обернулась и увидела Невия Сертория. Изумление, восхищение, любовь и неприкрытое желание смешались в его взоре. Она поспешно опустила ресницы, чтоб не выдать себя, и одарила его легкой улыбкой. Места уже были распределены, и она села на ложе отца. Силан принялся расспрашивать ее о путешествии, укоряя, что не писала ему. Вопросы сыпались со всех сторон, и вскоре Юния оказалась в центре внимания всех гостей префекта претория. Ее беспрерывно просили спеть, сама Энния пересела к ней поближе и без конца обнимала подругу, радуясь встрече. Макрон молчал и не сводил с нее глаз, то и дело поднимая чашу за здравие почетной гости.
   Юния с вожделением посматривала на обильный стол, но ей мешали, отвлекая бесконечными разговорами, пока наконец хозяйка дома не заметила голодный блеск ее глаз и не возмутилась бесцеремонности обилия вопросов гостье. И Клавдилла смогла спокойно поесть.
   Затем прекрасный мальчик преподнес ей изящную лиру, перевитую зеленым вьюнком, и гости опять принялись настаивать, чтобы она спела. Юния задумчиво перебирала струны, пока веселая песенка не пришла на ум, и она от души насмешила всех.
   Позже они вышли с Эннией в цветущий перистиль и присели насладиться спокойным журчанием фонтана.
  -- Видела бы ты изменения в доме Агриппиниллы, - рассмеялась Невия, любуясь игрой водяных струек, бьющих из золотых дельфинов.
  -- Неужели все так плохо? - ответила Юния. - Слышала, Агенобарб опять в тюрьме. Сколько новостей! Я рада, что наконец смогла вернуться. Надеюсь, ты извинишь меня, подруга, - я воспользовалась твоей одеждой.
   Энния удивленно посмотрела на нее.
  -- Признаться, я бы и не заметила, у меня так ее много. Но как ты вошла?
  -- Я была на Капри у Гая. Туда проникнуть трудно, я переоделась преторианцем, бросила Ливиллу на полпути в Рим... Совсем сошла с ума! В таком же виде и вернулась, отца не застала, мне сказали, что он обедает у вас, и решила не тратить времени на переодевание, к тому же после смерти моей мачехи, там не найти достойной женской одежды. Пришлось в таком виде отправляться к вам. Представляешь, что бы случилось, если бы в триклинии я появилась преторианцем?
   Невия рассмеялась, прикрыв рот ладошкой.
  -- Ты правильно поступила. Расскажи, что там творится на Капри.
  -- Завтра, моя подруга. Все рассказы завтра, я очень устала. Встретимся в полдень в Саллюстиевых садах. Я позову Ливиллу, она на меня, наверное, обижена.
  -- А что произошло между тобой и Друзиллой? Она возвратилась в Рим, едва получила известие о смерти Фабия, и словно с ума сошла от горя. Мы все участвовали в похоронной процессии. Стоило мне упомянуть о тебе, как она резко вспылила и наговорила кучу гадостей. Она до сих пор не в себе. Кассий Лонгин очень обеспокоен этим.
   Юния с деланным равнодушием пожала плечами, но это известие сильно укололо ее. На входе в триклиний неожиданно остановилась.
  -- Ой, Энния! Совсем забыла! У меня уже назначена встреча в Саллюстиевых садах. Увидимся лучше вечером. Соберемся в доме моего отца, он все равно приглашен к кому-нибудь на обед.
  -- Что ж, тогда вечером, - Энния сдержала любопытство, чтобы не спросить, с кем уже успела назначить свидание Клавдилла.
  
   Водяная клепсидра перевернулась вокруг своей оси много раз, прежде чем гости начали разъезжаться. Юния не спешила. Она сказала отцу, что поедет ночевать во дворец Тиберия. Марк Юний уехал в числе последних, он едва стоял, качаясь на толстеньких ножках, переполненный обильной пищей и вином. Рабы бережно увели его.
   Энния предложила Юнии остаться у них, но девушка решительно отказалась и попросила предоставить ей носилки. Неожиданно для супруги Макрон вызвался проводить Клавдиллу, сообщив, что затем поедет в преторианский лагерь, где и останется до следующего вечера. Энния попыталась спорить, но он резко оборвал ее, и она, торопливо попрощавшись, ушла. Юния заметила, как блестели ее глаза, полные слез, но не ощутила жалости к подруге.
  -- Префект претория поедет со мной в носилках или верхом? - насмешливо поинтересовалась Юния, едва они вышли на улицу.
  -- Если госпожа не против, я займу место рядом, - ответил Серторий.
   Носилки тронулись, мерно покачиваясь на плечах восьмерых рослых каппадокийцев. Клавдилла и Макрон некоторое время молчали, глядя друг другу в глаза. Отблески факелов в руках охранников плясали в бездонной глубине глаз Клавдиллы. Серторий раздраженно задернул занавеси, и воцарилась тьма.
  -- Ты не рад встрече? - спросила шепотом Юния.
  -- Зачем ты поехала на Капри? Соскучилась по объятиям законного супруга, пресытясь ласками любовника?
  -- Нет, дорогой. Я собираюсь выйти замуж за тебя.
   Макрон остолбенел, не в силах поверить такому счастью.
  -- Так значит, ты все рассказала Калигуле?
  -- Нет, я ни о чем таком с ним не разговаривала. Наше свидание было кратким и в присутствии цезаря. Я слишком устала, чтобы сейчас рассказывать об этом. Давай отложим разговор на более благоприятное время. Я собираюсь преклонить усталую голову на подушки и выспаться.
   Макрон нагнулся, обхватил ее хрупкую фигурку мощными ручищами и усадил себе на колени.
  -- Я так скучал по тебе, любимая. Ревность моя не знала предела, едва я узнал, что ты была на Капри. Я так люблю тебя, божественная, - зашептал он, покрывая поцелуями прелестное личико.
  -- Как ты мог подозревать меня после таких жарких ночей в Капуе? Я же тогда сказала тебе, что лишь ты один нужен мне на этом свете, любимый.
   Рабы опустили носилки у входа во дворец, Макрон вынес Юнию на руках.
  -- Вызвать начальника стражи! - скомандовал он стоящим у входа преторианцем. - Госпожа Клавдилла уснула, я сам отнесу девушку в ее спальню.
   Юлий Луп, добившийся этого повышения благодаря префекту претория, провел их в покои наследника императора. Макрон бережно уложил Юнию на ложе и отвел Лупа в сторону.
  -- Я останусь здесь на ночь! Уходи и запрети кому бы то ни было заглядывать сюда. А на днях мы объявим о нашей помолвке.
   Юлий застыл, сраженный новостью, но солдатская привычка - ничему не удивляться - не позволила ему задать вопрос. Он ударил себя грудь и молча вышел.
   Притворявшаяся Клавдилла подняла длинные ресницы и сердито посмотрела на Макрона.
  -- Ты сошел с ума, Невий Серторий. Завтра самый последний раб разнесет сплетню о моей измене Калигуле по всему Риму.
  -- Завтра я дам Эннии развод и объявлю о нашей помолвке.
  -- Но я же еще замужем. Мой супруг не дал согласия, да и не подозревает о моих намерениях. Повремени!
  -- Я не хочу. Я готов кричать на весь форум, что ты - моя!
   Страстные поцелуя Макрона не дали Юнии возразить, но она и не пыталась настаивать, понимая, что выпитое за ужином вино и радость встречи пьянят его разум и заставляют совершать эти безумства. Она с любовным пылом отдалась ему, сама истосковавшаяся по сильным медвежьим объятиям.
   Он ушел от нее рано утром, едва она смежила веки и глубоко заснула, измотанная бесконечными любовными играми, тогда Невий тихо поцеловал ее дивные глаза, и Луп незамеченным вывел его из дворца через тайный ход.
  
  
  
   L
  
  
   Душная ночь принесла Агриппинилле беспокойный сон и дурное настроение с утра. Рабов выпороли за то, что перегрели массивную печь, и потоки жаркого воздуха не дали госпоже хорошо выспаться. День в доме Домициев начался.
   Агриппинилла собиралась в гости к Ливилле, они еще не виделись с тех пор, как сестра вернулась из Капуи. Кардикса сооружала из ее рыжих густых волос затейливую прическу: заплетала множество кос и пропускала их одну в другую петлями.
   Другие рабыни выставляли на эбеновый столик баночки с новыми духами, что прислал с утра торговец, доставали из дактилотеки серьги, ожерелья и кольца на выбор для госпожи. Агриппинилла сердилась и нещадно щипала их длинными острыми ногтями за нерасторопность.
   Но планы на день пришлось резко менять с приездом Эннии Невии. Черноволосая красавица влетела как вихрь, оттолкнув с дороги номенклатора.
  -- Клавдилла вернулась! - выкрикнула она, забыв пожелать доброго утра подруге, и устало присела в катедру. - Я так спешила к тебе с этой новостью.
   Агриппинилла удивленно подняла тонкие брови.
  -- Не думаю, что это важное событие в жизни Рима заслуживает моего пристального внимания.
  -- У меня есть все подозрения полагать, что мой муж мне изменяет и именно с Клавдиллой, - выдохнула Энния.
   Брови Агриппиниллы поползли выше.
  -- Ата совсем затуманила твой скудный разум, если ты приняла мои насмешки близко к сердцу. Мне просто хотелось позлить тебя в нашу прошлую встречу. Любовь Юнии и моего брата известна всем, вряд ли она смотрит в сторону других мужчин. Да и твой Макрон не столь привлекателен и к тому же стар.
   Энния нахмурилась и недовольно глянула на подругу.
  -- А что ты возразишь мне на то, что он провел в Капуе все время до январских календ от одной нундины до следующей, а вчера, когда Клавдилла, незванная, явилась к нам на обед, поехал провожать ее в одних носилках и не вернулся домой, сказав, что проведет ночь в лагере преторианцев?
   Агриппинилла задумалась. Невия тоже молчала, отвлекаясь на мелькание ловких рук Кардиксы, закалывающей косы подруги тонкими золотыми булавками. Вскоре это вывело из себя Агриппиниллу, и с тем же задумчивым выражением на прекрасном лице, она схватила со столика булавку и с размаху воткнула ее в руку рабыни.
  -- Убирайся же, нерасторопная гусыня! Давно пора было закончить!
   Зажав кровоточащую ранку, Кардикса поклонилась и выбежала из спальни госпожи, ее сдавленный стон донесся из коридора. Энния усмехнулась.
  -- Ты не церемонишься с рабами, - заметила она.
  -- Ненавижу этих тупых, ленивых тварей, они никогда ничего не делают, как надо. Каждую служанку приходится учить!
   Агриппинилла посмотрелась в зеркало, со вздохом поправила затейливую прическу и стала нанизывать на тонкие пальцы кольца из раскрытой дактилотеки.
  -- Что-то странное творится, - глубокомысленно заметила Энния, наморщив тонкий носик. - Друзилла по-прежнему меня беспокоит. Что-то будто надломилось в ней после смерти Фабия. Помнишь, как она разъярилась, стоило во время его похорон мне упомянуть имя Юнии? Интересно, почему она так внезапно возненавидела свою подругу?
   Агриппинилла хмыкнула.
  -- Откуда мне знать? Я думала, мы уже обсудили с тобой эту тему на днях. А может, она до сих пор не может смириться и с тем, что Калигула стал к ней равнодушен? Давно еще она мне признавалась, что любит его противоестественной любовью.
  -- Это у вас семейное, - съязвила Энния, припомнив о слухах, витавших после осуждения Эмилии Лепиды, бывшей жены Друза. Агриппинилла после его смерти сходила с ума от горя, все догадывались, что меж ней и братом была любовная связь, и она не могла не отомстить осудившей его Лепиде.
   И Невия лишний раз убедилась в правоте этих слухов, стоило заметить, как омрачилось лицо подруги, и пелена слез заволокла зеленые глаза.
  -- Да, - хрипло молвила Агриппинилла. - К чему кривить душой? Друз был мне дорог. Но не буди во мне печальных воспоминаний, я постаралась глубоко схоронить их.
   Энния вздохнула, сердечко наполнилось искренней жалостью к подруге, и она поспешила продолжить разговор о Клавдилле.
  -- Не кажется ли тебе, что Юния виновна в смерти Фабия? Не несчастная ли любовь заставила Персика покончить с собой? Любовь к Клавдилле? Я слышала сплетни, что в его спальне нашли изрубленную в куски золотую статую девушки. Помнится, влюбленный Юлий Цезарь так безумствовал ради Клеопатры, весь сенат возмущался этой пагубной страстью к египтянке. А Юния родилась и выросла в Александрии, городе этой царицы.
   Агриппинилла задумчиво пожала плечами.
   - Стоит ли тебе, Энния, придавать значение горю Друзиллы? Время залечит ее раны, а домыслы о несчастной любви и золотой статуе лучше оставить римским болтунам. Поговорим лучше о том, что так беспокоит тебя.
   - Вчера Юния, приглашая меня на обед, проговорилась, что в полдень в Саллюстиевых садах у нее назначена важная встреча. А с кем, как ни с Макроном! Я лично хочу убедиться в измене мужа и предательстве подруги, но боюсь ехать туда одна. Я подумывала, начиная разговор о Друзилле, стравить их меж собой.
   Агриппинилла резко повернулась к ней.
  -- Оставь пока мою несчастную сестру в покое, я сама с удовольствием отправлюсь с тобой. Но солнце уже приближается к зениту, нам нельзя медлить. Я даже не буду завтракать.
   На ходу Агриппинилла раздавала приказания рабам, провожающим хозяйку, в осциуме она остановилась и долго кричала на управляющего, а у Эннии горела под ногами земля. Наконец, они прошли через вестибюль к носилкам. Грозно оскалившийся пес, выложенный мозаикой у порога, их не тронул.
  
   В садах Саллюстия мало кто прогуливался в холодные зимние дни. Римляне предпочитали свободное время проводить в теплых термах за игрой в мяч или кости, наслаждаясь горячей водой в бассейнах под звуки музыки или слушая чтения философов, историков и поэтов. Здесь же встречались те, кто предпочитал без лишних свидетелей обсудить важную сделку или назначал тайное свидание.
   Найти Юнию оказалось легким делом, Энния знала ее излюбленные места. Девушка уже предвкушала, как застанет на месте преступления неверного мужа и какой закатит скандал. Агриппинилла всячески подначивала ее. Но внезапно, обогнув толстый дуб, Энния попятилась и резко увлекла за собой подругу.
  -- Стой! - шепнула она. - Она там, но не с Макроном.
  -- Ты уверена? - спросила Агриппинилла. - Дай, посмотрю, с кем.
   Она осторожно выглянула и, пораженная, обернулась к Эннии.
  -- Это Тиберий Гемелл, - свистящим шепотом проговорила она. - Нам надо уходить.
   Стараясь не шуршать опавшей листвой, девушки попятились и чуть ли не бегом вернулись на дорожку.
  -- Ты - глупая гусыня! - напустилась Агриппинилла на подругу. - Теперь по-прежнему станешь доказывать, что они любовники? Эта Юния очень умна, я всегда говорила об этом, еще Ливиллу предупреждала, чтоб поменьше общалась с ней. Наш брат - невинный ягненок по сравнению со своей женой. Я помню, как тебе она не нравилась, как ненавидела ее Друзилла, ревнуя к Гаю, но потом вы надолго стали лучшими подругами, шагу из вас никто не ступал без ее одобрения, Клавдилла всех опутала искусной паутиной. И уж если она задумает переспать с твоим мужем, то никто об этом никогда не узнает. Лучше принеси жертвы Венере, если он вновь позабыл дорогу на твое ложе!
  -- Я обязательно так и сделаю, Макрон ведь не приходил в мои покои со дня возвращения. Узнав, что он был в Капуе, я и подумала, что у них завязались любовные отношения, - Энния не могла и глаз поднять на сердитую Агриппиниллу, краска стыда заливала ее щеки.
  -- Надеюсь, ты не посчитала, что Клавдилла и этот недоносок Гемелл влюблены, если встретились подальше от чужих взглядов? - спросила Агриппинилла.
  -- А ты что думаешь? - поинтересовалась Энния, но ее подруга увидела по глазам, что та именно так и считает.
  -- Думаю, что в Риме скоро грядут серьезные перемены, и не наше дело в них соваться. Все решится и без нашего участия. Это тайное свидание с наследником власти не приведет для него ни к чему хорошему. И любовью здесь, клянусь Минервой, не пахнет. Признаюсь, Клавдилла заинтересовала меня.
   Но эти слова не убедили Эннию, однако она не решилась настаивать на дальнейшем обсуждении этой темы, чтобы не рассердить Агриппиниллу.
  
  
   Гемелл ожидал Юнию у входа в Саллюстиевы сады, явившись задолго до назначенного времени. Клавдилла заметила, как сразу оживилось его невзрачное, угрюмое лицо. Он с излишней горячностью пожал ее тонкие пальцы, и Юния скрыла усмешку, уверенная в скорой победе. С юношеской непосредственностью он рассказал, что не спал всю ночь, ожидая этого свидания, и волновался, что теперь у него появился друг. Юния тоже уронила несколько слезинок, поведала, как одинока она здесь и что ее свадьба с Калигулой лишь уловка со стороны отца для приобретения влияния в Риме. На самом же деле Германик и Силан помолвили детей еще в детстве, а ей теперь приходится изображать страстную любовь.
  -- Знаешь, Клавдилла, - неожиданно произнес Гемелл после ее последних слов, - мой дед давно это понял. Когда ты уехала в гавань, он попросил меня приглядеть за тобой, сообщив, что ваш брак вскоре будет расторгнут и что ты должна выбрать себе нового супруга. Но не поступаю ли я неразумно, доверив то, что цезарь просил сохранить от тебя в тайне?
   Юния грациозно положила на его неразвитое худенькое плечо свою изящную руку.
  -- Это не секрет для меня, мой Гемелл. Я сама пообещала цезарю позаботиться о своей свободе. Но почему он так благоволит к моей скромной персоне? Не потому ли, что я похожа на любовь всей его жизни - Випсанию?
  -- Мой дед - странный и непредсказуемый человек. Его милости в любой момент могут обернуться страшной бедой. Будь осторожна! И не противоречь его воле! Ты - первый человек, кто отнесся ко мне с заботой и вниманием, я потрясен, что наконец-то обрел друга и теперь чувствую, что судьба обернется к лучшему для меня.
   Рука Клавдиллы поспешно скользнула вниз с плеча Гемелла, чтобы юноша не почувствовал охватившую ее дрожь. "Глупый юнец! - подумала она, одаривая его дивной улыбкой. - Да ты и представить не можешь, насколько теперь изменится твоя жизнь. Как и Фабия, использую я тебя и уберу с дороги, что ведет к высшей власти. Однако, следующий в списке обреченных - сам Тиберий". Но Гемелл не чувствовал, как над головой собираются темные тучи зла, он видел лишь пред собой прекрасную девушку, чья улыбка лучилась добротой.
   Юния почувствовала, что он проникся к ней доверием, но ей мало было завоевать дружбу этого нелюдимого создания, и она осторожно, подобно хищнику, чтоб не вспугнуть добычу, стала пускать в ход свое тонкое обаяние. Гемелл как воск таял в лучах ее темных глаз, они о многом говорили, жалуясь на одинокую жизнь среди чужих людей, что не замечают их достоинства. Юноша доверительно сообщил Юнии, что в тайне от всех пишет стихи, и, приняв напыщенную позу, собрался немедленно их прочесть. Ввергнутая в панический ужас этим намерением, Клавдилла попросила юношу поберечь горло на холодном воздухе и лучше преподнести ей свиток с "дивными творениями" в дар.
   Далее их свидание протекало без тревожных моментов, пока Юния не попрощалась, сославшись на срочные дела. На выходе у мраморной арки Гемелл приник поцелуем к ее руке и, с неожиданной для себя смелостью, попросил дозволения заглянуть завтра утром в ее покои в палатинском дворце. Клавдилла милостиво склонила голову в знак согласия и с облегчением вздохнула, когда носилки тронулись.
  
  
  
   Дворец наслаждений Лары Варус светился огнями, дивный аромат щедро струился от цветочных гирлянд, в изобилии обвивающих ограду и высокие колонны. Огромные чернокожие рабы без устали распахивали массивные кованые двери перед многочисленными посетителями. Управляющий-египтянин крутился волчком, принимая гостей, расточал дифирамбы красоте гетер, расписывал отменные блюда. Золото текло рекой.
   Лара Варус процветала, теперь уже не один лупанар принадлежал ей. В Риме их насчитывалось уже пять, открыты отделения в Помпеях, Неаполисе, Александрии и Путеолах.
   Сама хозяйка, в прозрачном хитоне из индийского муслина, встречала посетителей, помня каждого в лицо и по имени. Пухлой ручкой с тонкими пальчиками она откидывала смарагдовый занавес, отделяющий огромный атриум с высокими дорическими колоннами, и провожала гостя, памятуя, где его любимое место. Повсюду были расставлены столы и драгоценные эбеновые ложа, а за малиновыми занавесками скрывались кубикулы любви. На затейливо перевитой плющом сцене шло представление. Трогая мелодичные струны лиры, тоненькая девушка читала нараспев любовные стихи.
   Почти все места уже были заняты сенаторами и всадниками, отдельные столы с ложами отгораживались цветущими лимонными деревцами или ширмами, затянутыми китайским шелком. Плавно скользили красивые рабыни с обнаженной грудью, посыпали пол лепестками шафрана, разбрызгивали благовония, дарили гостям букетики белых лилий и поцелуи. Виночерпии без устали наполняли чаши гостей, следя, чтоб они не пустели. Лара приобретала только лучшее вино, и торговцы наживались на поставке огромных амфор с фалернским, цекубским сортами, доставляли в изобилии греческие: хиосское и лесбоское.
   Частые перемены блюд приводили в восторг самых взыскательных гурманов. Даже легкая закуска отличалась особой изысканностью: финики и бананы из Киренаики, ароматный мед из далекой Галлии, фисташковые орехи, привычные каждому римлянину яичные желтки, оливки, ароматные паштеты и сдобные булочки.
   Префект претория давно не показывался в лупанаре, и Лара, встретившая его почтительным поклоном, с легким укором напомнила ему об этом. Макрон усмехнулся и дружески хлопнул ее по плечу, отчего женщина едва удержалась на ногах.
  -- Мне хотелось бы избежать ненужных взглядов, - сказал он. - Я собираюсь здесь встретиться с другом. Поэтому предоставь мне отдельную кубикулу поближе к боковому выходу. А когда появится Квинт Юний Силан, ты с ним знакома, проведешь его ко мне. Вели накрыть стол и подать цекубского вина с медом и травами - Силан его любит.
  -- Все будет так, как ты пожелаешь, - молвила Лара, сдерживая изумление. Она прекрасно знала, кто скрывался за этим именем.
   Макрон заметил, как удивленно заблестели глаза сводни, и поспешил опустить в ее руку объемистый кошель. Слабо звякнув, он мгновенно исчез за широким вышитым поясом, и Лара повела префекта за колоннами атриума в дальние покои.
   - Господину понравится эта кубикула? - спросила она, откидывая тяжелый синий занавес.
   Комнатка была прелестна: широкое ложе, инкрустированное черепаховыми панцирями, изящный столик на причудливых ножках и матово поблескивающее зеркало. Макрон, осмотревшись, согласно кивнул головой.
   Стайка рыжеволосых девушек впорхнула в кубикулу, они принесли вина и закусок, розовую воду для омовения, разбрызгали духи. Одна из гетер, мурлыкая любовную песенку, закружилась вокруг в танце, другая уютно устроилась на коленях у префекта претория и запустила тонкие пальчики в его седую шевелюру.
   Слабый удар в медный гонг заставил их замереть, занавес откинулся и появился невысокий худенький юноша в шлеме, красной преторианской тунике и высоких кожаных сандалиях. Лара мелькнула в проеме и исчезла.
  -- Приветствую! Уже развлекаешься без меня? - поинтересовался вошедший.
  -- Прогнать? - Макрон указал на девушек.
   Юния скинула с головы шлем и разметала по плечам лунное золото волос. Гетеры изумились, их торопливый говор смолк.
  -- Нет, - ответила Юния. - пусть усладят наш слух пением и танцами, пока мы будем ужинать.
   Гетера поднесла ей чашу со светлым вином и ласково улыбнулась.
  -- Совершим возлияние Венере, покровительнице любви и этого гостеприимного дома, - предложила Клавдилла. - Лара, смотрю, постаралась на славу. Признаться, я так пьяна.
   И только сейчас Макрон заметил, как блуждает ее блестящий взгляд и плохо слушаются ноги. Он подхватил Клавдиллу на руки и усадил рядом с собой, одна из гетер протянула ей булочку с паштетом. Юния надкусила, бросила на столик и надолго припала к чаше.
  -- Слава Минерве, это вино не так крепко, как подавали на обеде. Твоя жена осталась ночевать в доме моего отца вместе с Ливиллой. Они даже не смогли подняться с ложа. Знаешь, а Энния подозревает нас. Изрядно выпив, она умоляла меня развеять ее сомнения. И я заверила ее торжественной клятвой, что мы - не любовники. Она поверила и долго просила прощения за нелепые домыслы, даже не заметив, что я клялась Геркулесом.
   Макрон рассмеялся и заставил ее съесть ароматный персик.
  -- Клянусь Марсом, если ты не протрезвеешь, я искупаю тебя в бассейне, - пообещал он. Юния в притворном испуге заслонилась руками. - Эй, девушки, где здесь купальня? Как могла порядочная матрона так напиться на обеде с подругами?
   Клавдилла глупо улыбалась, все еще не веря его угрозам, но, оказалось, напрасно. Ревнивые рыжеволосые девушки нашептали ему, и вскоре Юния в полном вооружении окунулась в теплую воду, безжалостно сброшенная сильными руками Макрона. Это в миг привело ее в чувство и, желая отомстить, она потянула за собой и насмешливых девушек. Вскоре вся компания веселилась от души. Гетеры раздели любовников, облачили Макрона в белоснежный синфесис, Юнию - в тонкий прозрачный хитон и унесли сушить одежду, оставив их наедине.
   Время за любовными играми пролетело незаметно, пока они, усталые, не растянулись на широком ложе.
  -- Клянусь Венерой, я никогда не был так счастлив, - сказал Макрон, играя лунными завитками ее волос. - Боги отмерили мне долгую тяжелую жизнь, но я и не знал, что на ее закате меня ожидает такая чудесная награда. Но почему ты полюбила меня, божественная?
   Юния в полутьме недовольно нахмурилась, желая избежать подобного разговора, но ответить пришлось.
  -- Потому что ты - настоящий мужчина, а о таком я всегда мечтала. Гай - глупый и лицемерный. Неужели ты думаешь, что я действительно могла любить его?
   И тут же про себя подумала: "Прости меня, мой Сапожок, но боги видят, что мое сердце принадлежит лишь тебе".
  -- Я привезла с Капри Тиберия Гемелла. Этот выродок даже проникся доверием ко мне и считает своим другом. - Макрон изумленно повернулся к ней. - Это с ним у меня была встреча в Саллюстиевых садах, а твоя жена заподозрила, что с тобой. Я предупреждала, что твоя идея проводить меня и остаться во дворце была чересчур опасной. Они с Агриппиниллой следили из-за деревьев. Совсем выжили из ума.
   Макрон рассмеялся.
  -- А представь, что будет твориться, когда я сообщу Эннии о разводе?
   Юния тоже улыбнулась, однако чело ее осталось мрачным, Макрон уходил от темы, которую она сегодня собиралась с ним обсудить. Его волновали лишь любовные отношения, а ее совсем иное. Поэтому Клавдилла решила действовать напрямик.
  -- Скажи, возлюбленный мой, доверяешь ли ты мне?
  -- Теперь - да, божественная. Сердце мое полно лишь одной любовью и там не осталось места другим чувствам.
  -- Тогда выслушай меня. Я хочу, чтобы ты стал императором Рима. И не перебивай пока, - сказала она, уловив его изумленное движение. - Ты можешь и не признаваться мне в том, что не лелеял этих надежд, я и сама догадалась об этом. Но ты понимаешь, что сенат и народ римский не пойдут на это, даже если твои преторианцы провозгласят тебя главой империи. А гражданская война никому не нужна. Симпатии народа на стороне сына незабвенного Германика, поэтому нужно, чтобы он взошел к власти, но один, без сонаследника Тиберия Гемелла. А лишь затем, после преждевременной кончины молодого правителя, ты, женившись на мне, обеспечишь себе все шансы завоевать власть. Сенат, за неимением достойного преемника власти, пойдет на уступки преторианской гвардии и легионов империи.
   Юния замолчала, раздумывая, настолько ли окажется умен Макрон, как она считала, и сумеет ли задать тот вопрос, который она ждала. И она не обманулась в своем избраннике.
  -- Ты все продумала, Клавдилла, - сказал Невий, - и план твой хорош, но лишь одного ты не приняла в расчет. Тиберий еще не собирается умирать, он - крепкий старик и может протянуть еще с десяток лет.
  -- Напрасны твои сомнения. Я предусмотрела все, - ответила Юния. - Скоро он вернется и тогда...
   Она умолкла.
  -- Вернется?
  -- Да, именно затем я и ездила на Капри. А ты, глупый, ревновал. Калигула должен убедить его в этом, но одному ему не справиться, и ты должен вступить в игру. Сам думай, как.
   Макрон надолго замолчал, прижавшись губами к нежной коже возлюбленной и щекоча ей шею тяжелым дыханием, вдруг резко прижал ее к себе, не в силах сдержать внезапное желание, и овладел ею, заставив издать долгий стон наслаждения.
   Потом они еще молчали какое-то время, прислушиваясь к музыке из атриума, пока Макрон не сказал:
  -- Я согласен. Ради тебя пойду на все. Я знаю, что теперь делать. Но к чему ты заигрываешь с Гемеллом?
   Юния вздохнула, все-таки префект претория оказался не столь дальновидным.
   - Для тебя не секрет, что я - тайная жрица Гекаты. И тебе известно то преступление, что свершилось во имя ее в ночь нашей свадьбы с Гаем. Ей запрещены жертвы, ее алтари снесены, однако почитание в сердцах ее приверженцев еще живо, хотя и подлежит жестоким гонениям. Как ты думаешь, если Тиберий Гемелл окажется одним из этих отверженных, то так ли будет настаивать сенат на передаче ему власти после смерти Калигулы?
   Макрон в изумлении даже приподнялся.
  -- Ты - необычная женщина и никогда не перестанешь удивлять меня, молва нарекла тебя божественной, превознося совершенную красоту, но ум твой...
  -- И пусть не смущает тебя мое поклонение темной силе, я с детства посвящена богине перекрестков. Моя мать, больная и ослабевшая накануне родов, тщетно взывала к богам, чтоб они сохранили жизнь ей и нерожденному ребенку. Но лишь Геката откликнулась на ее мольбы, однако потребовала неслыханную жертву. И мать сделала свой выбор, согласившись сойти в царство мертвых в обмен на мою жизнь. И теперь я должна служить темной богине отмеренный мне земной удел. Тогда, в далекой Антиохии, я рассказала об этом Сапожку, и он, движимый любовью, так же принес ей клятву верности, и до сих пор не нарушал ее.
  -- Если б я знал, как можно завоевать твою любовь, то согласился бы даже спуститься в царство Плутона и повторить подвиг Геркулеса, посадив на цепь грозного Цербера.
   Юния рассмеялась и горячо поцеловала Невия.
  -- Тогда б я уж точно не устояла пред тобой.
   Ей стало легче, что он закончил шуткой такой трудный и серьезный разговор, она чувствовала, что теперь он готов ради нее совершить любое преступление и даже пожертвовать жизнью. И дивным цветком расцвела в ее темной душе яркая любовь, ее признания в эти мгновения были так же искренни, как и в первую ночь их любви. Но цветы быстро гибнут, опадают прекрасные лепестки, и сохнет зеленый стебель.
  
  
   ...И вновь стремительный бег вдоль черного берега зловещего Стикса. Разбиты в кровь ноги, порвана туника, опалены волосы дыханием смерти. А за спиной жуткий вой и жадное рычание. Громко стонут бесплотные тени, поднимая прозрачные лики из темных вод. Замелькал вдали спасительный свет, но не успеть - черные псы Гекаты уже настигают. Внезапное оцепенение опутывает ноги, вязнущие в топкой грязи. Тусклые огни глаз огромного пса не мигая смотрят, появившись из тьмы прямо перед обреченной, и громкий крик застывает в груди хладным комком. Чудовище бесшумно распластывается в прыжке, и жертва падает под мощным ударом сильных лап. Клыкастая пасть нависает, обдавая зловонным дыханием, напоенным смертельным ядом...
   С громким криком Юния пробудилась, и мрачное видение растаяло под яркими лучами полуденного солнца. Рядом стоял напуганный Гемелл, судорожно сжимая в руках широкое опахало.
  -- Ты проснулась! Наконец-то! - сказал он. - Что за жуткие сны виделись тебе? Ты так металась и стонала. Я ужаснулся твоему лицу.
  -- Что? Что ты делаешь здесь? - хриплым шепотом недоуменно спросила Юния. Голос не слушался ее, и нестерпимо ныла грудь, куда прыгнул пес, придавив к земле. До боли реальным было сновидение.
  -- Но мы же договорились, что я зайду утром в твои покои, чтобы вместе позавтракать.
   Клавдилла с трудом поднялась, тяжелые думы завладели ее разумом. Темная богиня разгневана не на шутку, если насылает такие жуткие кошмары в ее сны. Юния испытующе поглядела на Гемелла, погрузив пронизывающий взгляд в его глаза, где еще плескался пережитый испуг.
  -- Подожди меня в атриуме, Тиберий, пока я буду одеваться, и пусть зайдут служанки.
   Водяная клепсидра на часах совершила один полный круг, прежде чем появилась Клавдилла, облаченная в изумрудную тунику с длинными рукавами. Золотой обруч покоился на волосах, заплетенных в две косы.
  -- Ты прекрасна, госпожа, - восхищенно произнес юноша и склонился в почтительном поклоне.
   Юния по-прежнему пребывала в печальной задумчивости, и Гемелл удивлялся, как могла перемениться веселая девушка, которая так любит смеяться.
  -- Скажи, божественная, чем я могу помочь тебе, чтоб развеять твою грусть, вызванную плохим сновидением. Я - твой друг, и хочу доказать, что мои слова искренни и идут от сердца.
   Юния вновь устремила на него внимательный взор, но, кроме радости и участия, ничего не смогла прочесть на некрасивом лице угловатого юноши.
  -- Если то, что ты сказал - правда, то помощь мне нужна.
  -- Я готов приложить все силы, - горячо подтвердил Гемелл.
  -- Что ж, я доверюсь тебе и посвящу в страшную тайну. Но окажется ли в твоем сердце достаточно мужества, чтобы не смалодушничать?
   Гемелл помотал головой, Юния увидела, как изменилось его невыразительное лицо. Глаза заблестели лихорадочным блеском, губы плотно сжались, и поняла, что он не боится, а, наоборот, даже рад и взволнован, что теперь в его скучной и безрадостной жизни появится что-то новое и необычное, куда можно приложить нерастраченные силы души.
   Она придвинулась ближе и зашептала:
  -- Моя мать навлекла гнев темной богини, за что поплатилась жизнью. Но это проклятье унаследовала я. Теперь я должна служить ей всю оставшуюся жизнь. Тщетно я пыталась избежать этой злой участи, но богиня всегда следит за мной. Сон, что испугал меня сегодня, - ее знак. Геката требует жертвы, и ее псы преследуют меня по ночам, когда она в ярости, что я медлю с исполнением обрядов.
   Слезы покатились из прекрасных глаз девушки, и сердце Гемелла захлестнула жалость. Не отрывая взора, смотрел он, как радужные капли стекают по нежным щекам, и в душе его постепенно просыпалось странное волнующее чувство, и, когда Клавдилла нежно взяла его руку и с грустью посмотрела в глаза, он понял, что название этому чувству - любовь. И тогда в неописуемом восторге он упал перед ней на колени и сказал:
  -- Я посвящу тебе всю свою жизнь, о божественная. Тенью буду ходить рядом, только чтоб избавить от невыносимых страданий и хоть немного облегчить твое проклятие и часть его принять на себя.
   Она прижала дрожащие пальцы к его губам.
  -- Остерегайся произносить такие речи! Власть Гекаты сильна не только ночами. Она проникнет в твое сердце, испепелит разум, и ты навек станешь ее рабом. Забудь и думать о том, чтобы принять на себя мое проклятие. Я хочу попросить тебя совсем о другом.
  -- Нет! Нет! - в волнении закричал он. - Я возьму на себя бремя твоего кошмара, только чтоб ты стала счастливой и веселой, - он кинулся на колени, охваченный экстазом самопожертвования. - Ты внесла в мою жизнь свет и радость, я почувствовал себя человеком рядом с тобой, ты первая, кто сказал мне ласковые слова и отнесся с искренней добротой.
   Юния отшатнулась, испуганная этим неожиданным порывом, но тут же овладела собой, довольная, что результат превзошел ожидания. Она нежно улыбнулась, постаравшись вложить все обаяние в свою дивную улыбку, и взяла его руки в свои.
  -- Спасибо тебе, мой друг, - маленькая слезинка скользнула из уголка глаза, покатилась вниз по щеке, и Гемелл вдруг с неистовством приник губами к соленой капельке влаги. Юния едва сдержала резко нахлынувшее отвращение, но не отшатнулась и вытерпела этот дружеский поцелуй.
  -- Ты чересчур горяч, Тиберий Гемелл, - только и заметила она.
  
   Оставшись наедине, она наконец смогла дать волю своему гневу и раздражению. Подобно фурии, металась она по спальне, без жалости сбрасывая с постаментов драгоценные вазы, топтала белоснежные лилии, била об пол флаконы с духами и благовониями, в бешенстве ломала золотые украшения. Рабы в ужасе попрятались, до смерти напуганные возможными расправами. И лишь когда эта вспышка ярости прошла, Юния залилась слезами, жалобные стенания полились рекой из ее уст. Она проклинала свою красоту и горькую судьбу. Почему она преподносит ей такие жестокие испытания? Ее желание лишь одно - быть рядом с любимым у домашнего очага, а не соблазнять тех, от кого зависят их жизни. Ненависть волнами захлестывала ее разум - ненависть к старику на далеком острове, что угрожал их счастью с Сапожком. Смерть! Смерть всем! Она бесконечно выкрикивала это слово, и громкое эхо высоких сводов послушно разносило его во все стороны к ужасу прислуги.
   Но боль ее израненной души постепенно стихала, пока она писала длинное послание Гаю, наполненное признаниями в любви, и слезы обильно заливали пергамент. И из-за этих влажных капель свиток долго потом не мог сгореть дотла. Но это принесло успокоение, и на восковых дощечках Юния написала записку Евтиху, посвященному в их тайну поклонения Гекате. Он должен был раздобыть жертвы темной богине и сопровождать их в рощу поздно ночью. Клавдилла знала, куда направить с посланием раба, Евтих мог быть или в конюшнях, или у Мнестера с Аппелесом, которые снимали комнаты на Субуре в большой инсуле по соседству с дешевыми лупанарами и тавернами.
  
  
  
   LI
  
  
   Дни понеслись чередой, наполненные сплошным безумием и тоской. Мягкий, точно воск, разум Гемелла оказался чересчур слабым, чтобы пережить страшное жертвоприношение. Его наяву терзали жуткие видения, темная богиня завладела им, отпустив на время душу Юнии.
   Юния и сама плохо помнила эту ночь, когда они втроем проникли в проклятую рощу с черным алтарем. Это была ночь новолуния, и темнота окутывала все вокруг, скрывая даже силуэт высокого акведука Аппия и резко вычерчивая ветки мертвых деревьев. Свет факелов выхватывал лишь узкую тропу, лошади спотыкались и пугливо шарахались от таинственных ночных шорохов. Юнии сотрясал озноб, она без конца куталась в черный плащ, слыша громкий стук зубов едущего рядом Гемелла. Один Евтих держался спокойно, в мешке, притороченном к его седлу, возились и тихо повизгивали щенки.
   Когда взмыли вверх жадные языки жертвенного пламени на пилонах вокруг алтаря, все стало происходить как в кошмарном сне. Яркой молнией взвивался жертвенный нож, визг маленькой жертвы, съежившейся теплым комком под рукой девушки и летящие брызги крови. Последнего, девятого щенка, зарезал Гемелл. Отточенный нож в его дрожащей руке несколько раз крошил черный мрамор алтаря, прежде чем кровь окропила жертвенник. Евтих едва успел подхватить Гемелла, падающего, на руки, он бессвязно выкрикивал странные заклинания, едва ли понимая их смысл, а Юния тем временем сжигала внутренности жертв. Душа ее успокоилась, девушка уже не дрожала и делала все спокойно. Жертвенное пламя горело ровно - это значило, что Геката благосклонно приняла жертвы.
   А теперь Гемелл болел, грезил наяву и тенью ходил за девушкой. Клавдилла сходила с ума, и не могла никуда отлучиться из Палатинского дворца. Не видя ее рядом, Тиберий кидался на землю в судорогах, и пена выступала на бескровных губах. Геката наградила его болезнью, от которой страдал Александр Македонский. Припадки ее учащались, и Юния призывала все новых и новых врачей.
   Макрон осыпал девушку гневными письмами, подруги сердились, но Клавдилле приходилось всех избегать. И наконец, в канун февральских календ, поздним вечером Юния извлекла из тайника ларец Ливии. На резной крышке древнего ларя мастер изобразил злобный, но прекрасный лик Горгоны Медузы. И сегодня Юния всматривалась в незнакомые черты красивого лица и мысленно просила совета. Она не собиралась убивать Гемелла, а хотела дать ему снадобье, от которого он впал бы в забытье, но боялась, что может неверно рассчитать дозу. Однако решиться на этот шаг все же пришлось. Клавдилла подняла тяжелую крышку и пробежала глазами по стройным рядам флаконов. Цепкий взгляд выхватил крышку с красным сургучом - именно этот медленный яд свел в Аид Кальпурнию. Перед глазами предстало бледное с запавшими губами лицо ненавистной мачехи и ее полный ужаса взор, стоило ей услышать, кто виновен в ее смерти. Юния усмехнулась. Настанет и твой черед, Гемелл! Но не сейчас, иначе цезарь заподозрит. Слишком умен этот старик на Капри, он способен на расстоянии читать в душах людей, до сих пор Клавдилле удавалось скрывать свои помыслы, но в любой момент Тиберий может проникнуть и в них. Она ласково погладила тонкими пальцами флакон матового золота. Это для тебя, цезарь! Придет твое время, едва покинешь благословенный остров.
   Целый час провела Юния над ларцом, изучая надписи, прежде чем нашла нужное снадобье. А утром Гемелл не проснулся, слабое дыхание туманило ровное серебро зеркала, но он оставался недвижим. Клавдилла лила лживые слезы, приказала задушить двух врачей, отправила курьера на Капри, и наконец встретилась с Макроном у Лары Варус.
  
   В отдаленную кубикулу дворца наслаждений едва доносились слабые звуки музыки и смех гетер. Любовники вкушали блаженство в объятиях друг друга, пили вино и строили планы.
  -- Ты заставила меня волноваться, - укорял Клавдиллу Макрон. - Этот проклятый мальчишка, клянусь Марсом, заслуживает порки своим притворством. Нечего было ему потакать!
  -- Да, ты отчасти прав, мой возлюбленный, но я не ждала, что он окажется столь впечатлительным. Темный лик статуи Гекаты поверг его в ужас, он долго не мог зарезать последнего щенка. Евтих уже начал терять терпение, но в конце концов жертвоприношение завершилось. Этот слизняк всю обратную дорогу плакал и жалостно скулил, как до него щенки на алтаре. Слышал бы ты его горячие речи о том, что он хочет взять на себя часть моего проклятия. И темная богиня вняла его мольбам, наградив падучей. Я еле вытерпела эти недели, они обернулись жестокой пыткой для меня.
  -- И для меня тоже, божественная. Тебе известно, что я и дня не могу прожить без тебя, - подхватил Макрон. - Давай совершим возлияние Гекате, ведь ее воля свела нас наконец-то вместе.
   Они в молчании отпили из широких хрустальных чаш.
  -- Что пишут с благословенного острова? - спросила Юния. - Мой муж не прислал мне ни одного письма с нашего последнего свидания.
  -- Тиберий медлит с решением по поводу затеянного процесса по делу Альбуциллы, - с досадой заметил Макрон. - Сенаторы недовольны, что старый Аррунций в тюрьме. Они ропщут, что именно я возвел на него это обвинение, потому что летом у нас вышел спор из-за денег, и результат его обернулся не в мою пользу.
  -- Это действительно так? - с усмешкой поинтересовалась Юния и испытующе посмотрела на префекта претория.
   Не моргнув и глазом, он утвердительно кивнул.
  -- Я никогда не забываю обиды.
  -- Это одна из тех черт, что привлекли меня в тебе. Месть слаще меда, - сказала Клавдилла. - Завтра с отцом мы собираемся на могилу моей мачехи, принести жертвы, обычные во время Фералий. Я так ненавидела Кальпурнию, а теперь с радостью украшу ее усыпальницу цветами.
  -- Помню ее печаль на твоей свадьбе, она, забытая, утирая слезы, пряталась за колонной и наблюдала за приездом жениха. О, Юнона! Как ты была прекрасна в тот день! Я думал, что не смогу пережить его!
  -- Кстати, мой отец уже назначил день своей свадьбы. Мартовские календы. Тебе известно, что он берет в супруги Эмилию, дочь Павла Эмилия от второго брака?
  -- Конечно. Помнится, еще брат Виниция страдал по ней, и даже уехал из Рима после ее помолвки с Силаном.
  -- Жаль его! - Юния равнодушно пожала плечами. - Он в наивности не замечал, что его невеста тщеславна и высокомерна.
   Макрон рассмеялся. Более в ту ночь они не разговаривали о серьезном, а только занимались любовью и пили сладкое вино.
  
  
  
   LII
  
  
   На февральские иды девушки собрались на совет в доме Агриппиниллы. Инициатором была Друзилла, и требовала сохранить это собрание в тайне от Клавдиллы. Предлогом послужил ежегодный праздник Весты, приходившийся на этот день, поэтому перед началом важного совета на домашнем очаге дома Домициев была принесена в жертву богине самая простая пища. И лишь затем в триклинии девушки приступили к трапезе, состоящей из изысканных и лакомых блюд. Ложе хозяина заняла тщеславная Агриппинилла, остальные расположились в белоснежных столлах вокруг.
   После первого возлияния во славу богини слово взяла Друзилла. Она была воинственно настроена в этот день. Злым взглядом она обвела присутствующих матрон и проговорила:
  -- Кое-кто из нас, конечно, сильно расстроится после моих слов, но я не собираюсь щадить ничьи чувства.
   После этого она внимательно глянула на Ливиллу, та сидела с потухшим взором, не поднимая покрасневших глаз, и с отсутствующим видом царапала ноготком узорную скатерть.
  -- Говори же, Друзилла, не тяни! - нетерпеливо сказала Энния. - Мы и так знаем, зачем ты собрала нас здесь. Если кому-то не по нраву тема нашей беседы, пусть уйдет.
   Она тоже гневно взглянула на Ливиллу, и та под ее взглядом еще более втянула голову в плечи, тонкая рука ее задрожала. Но не встала и не ушла.
  -- Я хочу повести речь о нашей, так называемой, близкой подруге, - и опять черная молния из ее глаз сверкнула над головой Ливиллы. - Ее поведение подлежит самому страшному осуждению. Я имею все основания подозревать, что она не верна супружескому долгу. И первым доказательством служит письмо Фабия Персика, которое показывала она мне в Капуе. Ливилла тоже видела его. Это откровенное признание в любви. И неожиданное самоубийство Павла свидетельствует также в пользу этого.
   Агриппинилла хитро сощурила глаза, прекрасно зная, что Друзилла сама была любовницей Персика, и что сейчас в ней говорит лишь оскорбленная гордость. Если все так, то, значит, Фабий бросил ее ради Юнии, но она усомнилась, что они были близки. Зачем тогда резать вены в теплой ванне?
   Но она промолчала, разглядывая лица девушек, Энния принимала эти натянутые доказательства и искренне им верила, а Ливилла по-прежнему не поднимала головы и заметно нервничала.
  -- Если ты закончила, Друзилла, то позволь высказаться и мне, - вставила Невия, едва Друзилла замолкла, чтобы перевести дыхание. - Хотя Агриппинилла и уверяет меня, что мои подозрения не обоснованны, но мы с ней сами видели, как Клавдилла любезничала в Саллюстиевых садах с Тиберием Гемеллом. И то, что более двух недель она не выходила из своих покоев в палатинском дворце, где, замечу, также проживает и внук цезаря, говорит лишь о том, что она предавалась с ним разврату. Я уверена, что она околдовала и моего супруга, который после возвращения из Капуи забыл дорогу на мое ложе. Макрон всячески уверял, что они с Юнией не виделись, и только срочные дела удерживали его в Капуе, но я не поверила. Они - любовники!
   Ливилла громко всхлипнула при этих словах и расплакалась, роняя крупные слезы на белоснежную столлу. Все неодобрительно посмотрели в ее сторону.
  -- Наша сестра рыдает, потому что привязалась к этой лживой распутной девке. Дурман ее красоты и обходительности долго кружил и нам головы. И я, и Энния Невия, испытывавшие к ней поначалу неприязнь, после полюбили ее как подругу и не разлучались все лето. Мы пригрели змею на своей груди! - истерически вскрикнула Друзилла. - А она тем временем плела интриги, что завоевать сердца наших мужей и возлюбленных. Фабий Персик, Макрон, Домиций Агенобарб, Тиберий Гемелл и, наконец, наш брат - все они жертвы ее развратных прелестей! Агриппинилла пострадала сильней нас всех, ее беременность из-за неверности Агенобарба закончилась выкидышем.
   Энния не удержалась, чтоб не подлить яду в страстную речь Друзиллы.
  -- В Риме у каждого плебея на устах молитва о Юнии. Она одурманила весь римский народ. На каждом углу, в каждой лавке и на весь форум звучат восхищенные слова о красоте, грации и щедрости Юнии Клавдиллы, жены наследника императора. "Божественная" - так прозвали ее квириты.
   И девушка, не сдержавшись, в сердцах сплюнула на мраморный пол. Агриппинилла поморщилась от столь дурных манер. Плечи Ливиллы поползли выше, она вся дрожала, перепуганная. Это заметила Друзилла.
  -- Что ты трясешься, сестра?! - закричала она. - Правды не надо бояться. Лишь одна ты не пострадала, твой гусь Виниций остался верен тебе, она не отравила его безумием любви. Мы должны принять срочные меры и избавиться от этой Мегеры. До того, как Фабий попал в ее тенета и потерял разум, он успел разглядеть ее истинное лицо и назвать подлинным именем. Распутную дочь Августа в свое время сослали на далекий остров, где она, всеми забытая, окончила в тоске свои дни. И я клянусь Юноной, что всеми силами добьюсь той же участи для Клавдиллы.
  -- И я клянусь Юноной, - сказала Энния. Ее миловидное личико исказилось от ярости. - Пусть все принесут эту клятву.
   Агриппинилла облизнула пересохшие губы. Ей не хотелось этого делать. Она понимала, что Эннией и Друзиллой движут зависть к красоте Клавдиллы и горечь от предательства близких мужчин. Невия еще не может успокоиться, что обещание Калигулы жениться, когда он станет принцепсом, лишь уловка, чтобы отделаться от ее навязчивой любви. И ко всему прочему, Агриппинилла была уверена, что, если связь Юнии и Макрона - не плод воображения Эннии, то это нечто большее, чем любовные отношения, а тонко продуманный расчет со стороны Клавдиллы. А в измену с Гемеллом и Фабием она не верила вообще.
   Агриппинилла, властолюбивая и тщеславная, была далеко не глупа, чтобы не понять игру Клавдиллы, которая двигала Гая к власти, спасая от участи Нерона и Друза. Пусть не глубоко, но она постигла замыслы Юнии, однако, к сожалению, слишком поздно. Агриппинилла не могла не восхищаться умом Клавдиллы и поражалась слепоте Друзиллы, не задумывавшейся, что Юния плетет интриги во имя благополучия их родного брата, которого искренне и верно любит всем сердцем. Они могли бы стать подругами и сообщницами, если б не нелепая ссора при знакомстве и не глупое увлечение красотой Клавдиллы Агенобарбом. Ревность, досада на мужа и несвоевременная беременность, закончившаяся выкидышем в Анции, помешали им объединить усилия и помыслы о возвышении семьи Германика.
   Поэтому-то на этом совете, уступив глупости Друзиллы и Эннии, она избрала для себя роль слушательницы и, следя за ходом мыслей девушек, лелеяла свой план.
   Страсти накалялись. Грязные обвинения в адрес Юнии, что сыпались из уст двух красавиц, заставили бедняжку Ливиллу заткнуть уши, но рассвирепевшая Друзилла отпустила ей звонкую пощечину. Энния едва успела разнять их. Ливилла стряхнула с пальцев тонкую прядку темных волос сестры и в очередной раз расплакалась.
  -- Ты все равно сделаешь то, что мы тебе прикажем, - шипела Друзилла, брызгая слюной, как ядовитая кобра. - Ты напишешь Гаю письмо на Капри. Пусть он знает, чем занимается в его отсутствие любимая супруга. Он поверит только тебе.
   Агриппинилла подняла тонкую бровь и хотела было вмешаться в эту глупую затею, но тут не выдержала до сих пор не проронившая ни слова Ливилла.
  -- Я никогда не сделаю этого! И более не позволю порочить завистливым гусыням честное имя моей подруги! - закричала она. Ее обычно ласковый и безмятежный взгляд светился серым огнем гнева. В волнении она дергала себя за волосы, не замечая, что золотые булавки из прически падают на стол. - Я принесу клятву именем Юноны, но другую! Я клянусь, больше никогда не видеться с вами, грязными блудницами и сплетницами! Я ненавижу вас!
  -- Смотри-ка, - ехидно заметила Энния, - она рвет отношения с родными сестрами ради александрийской девки.
  -- Замолчи, Энния Невия! И ты, и Друзилла запятнали себя изменами своим мужьям. Ты, сестра, - тонкий пальчик Ливиллы указал на Друзиллу, - предавалась блуду с собственным братом. Он лишил тебя невинности, бабка Антония застала вас вместе в саду. А твоя связь с Фабием была на устах всего Рима. Клавдилла поступила честно, рассказав тебе правду, что ты лишь служила утехой его прихотям. Она никогда бы не изменила брату с этим пустым кутилой! Боги хранят их вечную любовь! А ты, Энния, - она указала на Невию, - потеряла привязанность супруга по своей вине! И Юния здесь ни при чем. Я помню, как обсуждали во всех домах твой позор с молодым Витией. Макрон взял тебя замуж без приданого, дал тебе богатство и почет, а ты бегала за моим братом, домогалась его любви, осыпала подарками. Тебя злит, как и Друзиллу, что он отверг твою любовь и женился на Юнии, которую любил с детства. И только эта любовь помогла ему выжить, когда погибали старшие братья, Нерон от рук палача и Друз в муках голодной смерти, а наша мать подвергалась гонениям даже в ссылке и умерла всеми забытая и отвергнутая. А ты, Агрипинилла...
   Но Агриппинилла не дала ей договорить. Схватив со стола чашу, она с размаху кинула ее под ноги Ливилле. Осколки драгоценного стекла разлетелись по полу, и Ливилла испуганно умолкла. Энния и Друзилла с пылающими от стыда щеками удивленно посмотрели на Агриппиниллу.
  -- Достаточно! - сказала Агриппинилла. - Я слишком долго слушала вас. И теперь хочу высказаться. А тебе, Ливилла, лучше уйти из моего дома, если ты поклялась такой страшной клятвой. Я никогда не прощу тебе этих слов. Ты - не сестра мне больше.
  -- Да, пусть уйдет, - решительно подтвердила Друзилла, - ей не место среди нас. Но пусть поклянется, что ни слова не сорвется с ее губ. Клавдилла не должна ни о чем подозревать.
  -- Ты так боишься ее, сестра? - язвительно спросила Ливилла. - Хорошо, я клянусь богами, что не проговорюсь Юнии, но я буду молить Минерву, чтобы она образумила вас и влила хоть каплю ума в ваши пустые головы.
   Она поднялась с ложа, решительной походкой прошествовала к выходу и лишь в носилках дала волю слезам. В безмерном отчаянии Ливилла готова была пожертвовать жизнью ради любимой подруги, над которой нависла опасность. Мысли беспорядочно путались в голове, слезы туманом застилали глаза, мешали осмыслить, насколько далеко могут зайти в своей мести обезумевшие от зависти и злости женщины.
   Добрый Виниций долго пытался ее утешить, расспрашивая о причине слез, но Ливилла, склонив голову ему на грудь, только безудержно рыдала и отказывалась отвечать. Она не впервые в жизни сталкивалась с предательством близких людей, но это всегда обходило ее стороной и не задевало так близко, как сегодня. Ей было страшно от того, что она отреклась от сестер, заступившись за подругу, к которой так привязалась за эти полгода. Ее восхищала история необыкновенной любви Гая и Юнии, их вера друг в друга и мужество, с которым они справлялись со всеми препятствиями на пути. Ливилла не осуждала Клавдиллу за связь с Макроном, помня ее слезы и отчаяние тогда, в Капуе, она под пыткой не призналась бы никому, что ей известно об этом, и безоговорочно поверила словам Юнии, что она никогда не изменяла Гаю с Фабием, хотя своими глазами видела письмо Павла.
   И лишь ранним утром, после беспокойной ночи, к ней пришло решение, подсказанное самой Гекатой, как помочь Клавдилле и не нарушить клятву.
  
   Стоило удалиться Ливилле, как в триклинии воцарилась тишина. Растрепанная Друзилла удрученно смотрела в пол, краска стыда еще алела на ее щеках. В глазах Эннии светилось недоумение, она искренне была уверена в своей правоте, но после изобличающих слов Ливиллы эта уверенность несколько поколебалась. Они не замечали, с каким насмешливым видом разглядывает их Агриппинилла. Ее позабавило, с какой горячностью защищала Клавдиллу Ливилла, не пощадив ни сестру, ни подругу. Агриппинилле даже было завидно, что у Юнии есть столь преданная подруга, пожертвовавшая без колебаний родными сестрами ради правды и изобличения подлости. На самом деле, Агриппинилла держала сторону Ливиллы, но ради своего плана она избавилась от сестры и теперь раздумывала, как удачней его воплотить в жизнь, умело сыграв на глупости Эннии и Друзиллы.
   И она, наконец, решившись, заговорила:
  -- Я вовремя избавилась от этой гусыни. Ошибкой было настаивать на ее участии в совете.
   И она кивнула в сторону Друзиллы. Та вскинула голову и быстро заговорила:
  -- Откуда мне знать, что Ливилла настолько привязалась к этой александрийке? Мы с Эннией хотели открыть ей глаза на правду, но она, как ослица, уперлась и не захотела ничему верить. Мы накажем ее, изгнав из нашего общества. Это будет достойным уроком для нее. Когда Клавдилла отправится в ссылку и Ливилла останется одна, попомните мои слова, если она не последует за ней, - Друзилла усмехнулась, - то приползет к нам на коленях. И лично я подумаю, простить ли ее.
  -- Ты закончила? - поинтересовалась Агриппинилла. - Мне надоело выслушивать ваши высокопарные речи, достойные сенаторов. Письмо Калигуле напишу я.
  -- Отлично! - с облегчением в один голос вскричали девушки.
  -- Но у меня условие к тебе, Энния Невия, - понизила тон Агриппинилла. - Написанное мной брат прочтет лишь тогда, когда выйдет на свободу мой муж.
   Энния вскрикнула и в ужасе всплеснула руками.
  -- Но, подруга... Я не могу...
  -- Или да, или нет. Третьего не дано, я не пойду ни на какие компромиссы.
   Друзилла вызывающе посмотрела на Невию. Энния опустила глаза.
  -- Я постараюсь. Обещаю, - тихо произнесла она. - Но Агриппинилла, сжалься, это может занять время...
  -- Надо же, твоя речь утратила прежнюю горячность, - язвительно вставила Друзилла. - Лишь ты можешь помочь подруге. Если ты хочешь, чтобы твой муж вернулся на твое ложе, позабыв проклятую Клавдиллу, сначала вызволи супруга Агриппиниллы.
  -- Ладно, я согласна, - сказала Энния после недолгих колебаний. - Но обещать все равно ничего не могу.
  -- Тогда и я ничего писать не буду. Давайте расходиться, я устала от ваших криков. Езжайте по домам, и пусть каждая делает свое дело.
   Агриппинилла со вздохом откинулась на мягкое ложе и прикрыла глаза. Друзилла подхватила под локоть Невию, с натянутым видом они попрощались и ушли. До Агриппиниллы донеслись слова Друзиллы, которые заставили ее улыбнуться и понять, что Ливилла, сама того не желая, заронила зерно вражды между подругами.
  -- Пойдем, Энния. Хочу, чтоб по дороге ты рассказала мне о том, что было у вас с Гаем.
  
   Едва затих звук их легких шагов, Агриппинилла подняла длинные ресницы и хлопнула в ладоши. Вбежала Кардикса.
  -- Вели немедленно готовить носилки. Я отправляюсь к Клавдилле на Палатин.
  -- Госпожа желает переодеться и сделать прическу? - спросила Кардикса.
  -- Нет, глупая! Это дело не терпит отлагательства.
  
  
   Друзилла расстроилась. Возложить столько надежд на этот совет! Проклятая Ливилла все испортила своим ослиным упрямством! И Агриппинилла повела себя не так, как ожидалось. Все время отмалчивалась и к концу вытворила такое, что свело на нет все усилия. Друзилла со злостью посмотрела на сидящую напротив Эннию. Та, приподняв занавес носилок, отрешенно наблюдала за уличной суетой.
  -- Как ты собираешься помочь моей сестре? - спросила Друзилла. Если б Невия обернулась на ее вопрос, то заметила бы, как зло блестят ее темные глаза, но Энния лишь равнодушно пожала плечами. - Я не пойму тебя, подруга. Куда девалась твоя решимость? Или ты отступишь перед трудностями и простишь Макрону измену?
   Энния опять невозмутимо приподняла плечи. Друзилла задрожала от ярости и, наклонившись, резким жестом задернула занавес перед носом у подруги.
  -- Послушай меня, Энния Невия, если не хочешь навеки потерять мою дружбу, - и уловила, как вздрогнула Энния. - Я не собираюсь прощать Клавдилле смерть моего Фабия. Лишь его одного я любила по-настоящему. Ты можешь бездействовать, сидеть сложа руки, но я этого делать не буду и исполню мою клятву.
  -- Ах, Друзилла! - из глаз Невии потекли слезы. - Ну пойми же, наконец, что условие Агриппиниллы для меня неосуществимо. Мой брак рушится, и что я могу сделать для спасения ее мужа, если мой скоро даст мне развод. Когда-то Макрон питал к Клавдилле непримиримую вражду, но я не задумывалась, с чем это связано. Наверное, от того, что влюбился, но получил решительный отказ. От любви до ненависти один шаг, и мне кажется, что он теперь сделал его назад. Но в отношении твоей неприязни к Юнии, могу поклясться, что ты ревнуешь ее не к Фабию, а к Калигуле. И истинную любовь ты испытываешь к родному брату, несмотря на преступность этого чувства.
   Друзилла скрипнула зубами и до боли закусила губу. Ей не хотелось расплакаться на глазах у подруги. Это значило бы, что Энния угадала тщательно скрываемую правду.
  -- Измена и смерть Фабия лишь оправдание твоей ненависти к Юнии, - Невия спокойным голосом продолжила свою изобличающую речь. - Ты нашла в нем возможность забвения преступного чувства, и, быть может, не предай он тебя, ты излечилась бы полностью от любви к брату. Но боги распорядились иначе...
   Но тут Друзилла не выдержала и разразилась бурным потоком проклятий.
  -- Ты забываешься, Энния. И суешь нос не в свое дело. Ты сама бегала за моим братом, как собачонка. Я прекрасно расслышала слова Ливиллы. И ты ушла от ответа, когда я спросила тебя об этом.
  -- А что мне было рассказывать? - вспылила Энния. - Что он пообещал жениться на мне, когда станет принцепсом, а сам обманул и вытащил из Александрии эту девчонку?! Детская любовь, долгие годы хранившаяся в его сердце! А может и переспал бы со мной, если б не дружба с Макроном. Я никогда не была нужна ему, как и все, с кем он делил ложе. Его сердце хранило верность Клавдилле.
   Она умолкла, заставив задуматься Друзиллу. Той неожиданно вспомнились признание Гая в том, что она в юности напоминала ему Юнию. В тот день она, расстроенная, с досады завела интрижку с Павлом, не заметив, как сама влюбилась. "Теперь-то я вижу, насколько она красивее тебя. Но я воображал все эти годы, что занимаюсь любовью с ней. Я просто пользовался тобой, Друзилла, чтобы заглушить тоску по возлюбленной!" - эти страшные обидные слова Калигулы всплыли в памяти девушки, и она в отчаянии сжала кулаки. Острые ногти, вонзившись в ладони, причинили внезапную боль. Друзилла невольно застонала, и Энния в благородном порыве жалости ласково погладила ее по щеке. "О Фабий! - мысленно призвала Друзилла далекую тень. - Ты подарил покой моему сердцу, пусть на краткий миг! Но я надеюсь, что твои мучения в царстве Плутона превосходят Танталовы, ибо твою коварную измену простить невозможно".
   Энния заметила, как злобно исказилось лицо Друзиллы, и испуганно отдернула руку, будто та могла укусить ее. Носилки остановились у дома Макрона, Невия, поспешно попрощавшись, перешагнула порог, и огромная дверь с оглушительным ударом захлопнулась за ней.
   - Я все равно сдержу свою клятву, - прошептала Друзилла, невидящими глазами уставившись ей вслед. - Клавдилла навсегда уедет из Рима, заклейменная позором развратницы.
  
   Начальник караула Кассий Херея долго не пропускал Агриппиниллу в покои Юнии, пока она в сердцах не раскричалась и не подняла на ноги всю прислугу. Проснувшаяся Юния, заинтересовавшись причиной ночной суматохи, очень удивилась, увидев в столь поздний час сестру Гая и спорящего с ней Херею. Она приветствовала Агриппиниллу и, поблагодарив Кассия, велела ее впустить.
  -- Не сердись на него, Агриппинилла, он выполняет свою службу. Дворец сейчас закрыт для посетителей в связи с болезнью Тиберия Гемелла. Он тяжело болен и уже долгое время находится в беспамятстве. Что за дело привело тебя в столь неурочное время? Надеюсь, с Гаем не случилось ничего страшного? - с тревогой спросила Юния, заглянув в расширенные глаза Агриппиниллы.
  -- С твоим супругом все в порядке, до меня не доходило никаких известий.
   Клавдилла с облегчением вздохнула.
  -- Ты можешь остаться ночевать у меня, сестра. Не желаешь поужинать? - Юния старалась не выдать любопытства. Агриппинилла нетерпеливо топнула ногой.
  -- Да выслушай ты меня наконец, Клавдилла! - зло выкрикнула она. - Не думаешь ли ты, что, соскучившись, я явилась сюда справиться о твоих делах?
   В глазах Юнии, не чувствовавшей опасности, мелькнули озорные огоньки.
  -- Тогда не забота ли о здоровье Гемелла привела тебя? - спросила она с невинным лицом.
  -- Мне не до шуток, глупая гусыня! - напрямик обрезала ее Агриппинилла, озорные огоньки погасли, и в глазах Юнии вспыхнуло злое недоумение.
   Они прошли в кубикулу с мягкими катедрами и небольшим резным столиком, рабыни быстро принесли поднос с кувшином и закуской из оливок, мягких булочек и паштета.
  -- Успокойся, сестра! Все ушли и нас никто не потревожит. Сегодня праздник Весты, давай совершим возлияние во славу этой богини.
   С недовольным лицом Агриппинилла подняла чашу, и Юния увидела, что ее сжигают нетерпение и непонятная тревога.
  -- Ты знаешь, Клавдилла, - начала девушка, едва сделав глоток, - что я всегда относилась к тебе с неприязнью. Ты уязвила меня при первом знакомстве, а уж выходки моего супруга, вздумавшего превозносить твою красоту, покрывая себя позором на весь Рим в роли Аполлона, я и подавно не могла тебе простить.
   Юния не удержалась от раздраженного жеста, хотела возразить, но Агриппинилла заставила ее замолчать взмахом руки.
  -- Мои глаза открылись недавно. Я уже не таю на тебя зла и, более того, хочу сказать, что испытываю к тебе кроме глубокого уважения, еще и искреннее восхищение. Ты оказалась не той, за кого я приняла тебя вначале. Я не думала, что ваши с Гаем чувства подлинные, ведь он мог вызвать тебя, чтобы уязвить отвергнувшую его любовницу, и долго не верила, что вы могли более десяти лет хранить детскую любовь. Я считала, что твой успех среди мужчин - скоротечный триумф красивой провинциалки, которая по глупости запятнает себя недостойными изменами. Я наблюдала за каждым твоим шагом, с нетерпением ожидая, когда ты оступишься. Но теперь вижу, что твоя любовь к Калигуле, подобно стоглазому Аргусу, оберегает его от несчастий. Ливилла давно это поняла, привязалась к тебе, как к сестре, и сегодня доказала это всем нам.
   Юния, с недоумением слушавшая Агриппиниллу, озадаченно посмотрела на нее, подняв летящие брови.
  -- Тебе угрожает опасность. Друзилла ненавидит тебя, ей известно, что Фабий бросил ее из-за любви к тебе. Энния тоже настроена решительно и, как я считаю, не без оснований полагает, что у тебя связь с ее мужем.
   Щеки Юнии слегка покраснели. Неужели Ливилла предала ее? Агриппинилла сделала вид, что ничего не заметила.
  -- Но они обе глупы, ревность туманит им разум, хотя Друзилла ревнует тебя не к Фабию, а к Калигуле. Всем в Риме, кроме Кассия Лонгина, известно, что в юности бабка Антония застала их в саду. Я не верю в твою измену с Фабием, но уверена, что с Макроном вы встречаетесь часто. Это впервые произошло меж вами в Капуе. Он был весьма неосторожен, что так задержался там.
   Клавдилла облизнула пересохшие губы и кивнула.
  -- Это моя вина, а не его, - сказала она. - Я долго не могла решиться, но он знал, что я обязательно приду к нему, и терпеливо дожидался. Без его поддержки Гай не сможет стать принцепсом. Эту цену величия пришлось заплатить мне. Калигула ничего не знает о моих интригах.
   Агриппинилла во все глаза уставилась на нее, внезапная догадка осенила ее.
  -- Так это благодаря тебе Тиберий не изменил завещания в пользу одного Гемелла?! Но как?!
  -- Я здесь ни при чем, - опустила голову Клавдилла, но Агриппинилла уловила в ее голосе неуверенность, однако настаивать на ответе не стала. Она понимала, что ей нужно еще заслужить доверие Юнии. Невольное восхищение переполнило ее душу, и неожиданно для себя она нагнулась и поцеловала ее. Клавдилла порывисто обняла ее, и они обе осознали, что старая вражда окончательно умерла, и засияло начало новой дружбы.
  -- Что за Дамоклов меч завис над моей головой? - усталым голосом спросила Юния.
  -- Друзилла под моей крышей созвала настоящий совет, они с Эннией точно с цепи сорвались и обрушили на твою голову множество обвинений. Мне было жаль Ливиллу, она горько плакала, пыталась даже закрыть уши. Они потребовали от нее написать Гаю письмо о твоих изменах. Ты знаешь его характер, он убил бы тебя, даже не разобравшись в чем дело. Ноги уж точно не стал бы целовать. Самое лучшее, что грозило бы тебе - это ссылка за измены и разврат.
   Юния в ужасе вскрикнула и закрыла лицо руками. Еще недавно Агриппинилла вложила бы в свой взгляд надменное удовлетворение, но сейчас она посмотрела на нее с участием и тревогой.
  -- Все не так страшно. Но Ливилла будет продолжать считать меня твоим врагом, она в гневе отреклась от нас ради любви к тебе, и я выгнала ее. Своей горячностью она могла испортить мне игру.
   Агриппинилла поправила выбившуюся прядь из прически, отпила вина и вдруг заметила, с каким нервным напряжением ждет Юния продолжения. По щекам разлилась мертвенная бледность, заострились скулы, брови слились в одну тонкую черту, и Агриппинилла поспешно отвела взгляд от ее изменившегося лица, вспомнив истинное имя, которым назвал ее Фабий Персик, - Мегера.
  -- Она убежала в слезах, эти глупые гусыни принялись галдеть, будто спасали Рим, но я их успокоила. Я сказала, что напишу сама, но при одном маленьком условии, - Агриппинилла постаралась сказать это как можно спокойней и не выдать невольного испуга от внезапной метаморфозы Венеры.
  -- Каком условии? - хрипло спросила Клавдилла, ее миндалевидные глаза зло сузились, рот кривился.
  -- Неважно, - небрежно проронила Агриппинилла, - ни одна из них не в состоянии выполнить его.
   Скажи она в тот момент, что это - освобождение Агенобарба, Юния сразу же усомнилась бы в ее искренности, потому что только она сейчас имеет власть над всемогущим префектом претория. И Агриппинилла, скрепя сердце, умолчала об этом.
  -- Думаю, что этим дело и закончится. К тому же твоя сестра умудрилась при всей своей простоте и недальновидности подвести их к ссоре. Она проговорилась, что Энния была влюблена в Гая. Друзилла, можешь мне поверить, не смирится с этим.
   Юния с облегчением улыбнулась, и черты лица ее разгладились, истинный лик Мегеры бесследно исчез, и взору Агриппиниллы явилась божественная красота Венеры.
   Они выпили еще вина, не забыв возлить Минерве, укрепляющей мудрость, и уже доверительно принялись рассказывать, как ненавидели друг друга. Но вскоре Агриппинилла засобиралась, отказалась остаться ночевать, и Юния вышла проводить ее.
   - Я умею быть благодарной, подруга, - сказала она. И ее глазах Агриппинилла прочла обещание того, о чем даже не решилась и упомянуть.
  
  
   Виниций удивился, когда, войдя утром в кубикулу жены, увидел ее сидящей перед зеркалом с безмятежным видом. Она деловито отдавала приказания рабыне и, прервавшись на полуслове, радостно кинулась к нему.
  -- Доброе утро, любимый, - услышал он.
  -- Милая, неужели ночь бесследно унесла твою печаль? Вчера ты не могла успокоиться, плакала и тряслась, будто в лихорадке. Что произошло? Поссорилась с сестрами? - спросил Виниций.
  -- Да. Друзилла была несносна, Агриппинилла брюзжала, а Энния насмехалась надо мной.
  -- Странно, но раньше это так не расстраивало тебя. Ну да забудем об этом. Я счастлив, что хорошее настроение вернулось к моей малышке, такой я и люблю тебя. Ты собираешься на прогулку?
  -- Нет, я еду на Капри навестить брата, - просто ответила Ливилла и мило улыбнулась.
   Пораженный Виниций уставился на нее, не в силах произнести ни слова.
  -- Куда ты собралась? - наконец выдавил он.
  -- На Капри. Соскучилась по Гаю.
  -- Ты? Соскучилась по Калигуле? Не обманывай своего супруга, дорогая. Скорее всего, Кавдилла поманила тебя пальчиком, и ты готова нестись за ней на край света. Мне нравится ваша дружба, но это уже слишком, Ливилла.
   Последнюю фразу он произнес строгим голосом и сердито посмотрел на жену.
  -- Нет, Клавдилла здесь ни при чем. Она даже не знает, что я затеяла. Если ты никому не проговоришься, Марк, даже своему брату, от которого не держишь секретов, я скажу тебе важную новость.
   Виниций кивнул и ударил себя в грудь.
  -- Клянусь Марсом, ни одно слово не вылетит из моих уст.
  -- Мой брат и Юния собираются развестись.
   Марк, пораженный, уселся на ложе и во все глаза уставился на Ливиллу. Она нагнулась к нему и прошептала:
  -- Она сама сказала мне об этом.
  -- Но... Они же так любят друг друга.
  -- Они-то любят, но цезарь благоволит к Клавдилле и ненавидит Гая. Это его повеление. Прежде чем по Риму разнесется эта новость, я хочу быть рядом с братом, чтобы поддержать его и помочь достойно встретить удар. Наша семья и так пострадала от козней Тиберия. Отец, мать, старшие братья. Я боюсь, что следующим в этом кровавом списке станет Калигула.
  -- Не говори глупостей, жена. Он официально назначен наследником вместе с Гемеллом.
   Ливилла усмехнулась.
  -- Ты всегда был далек от интриг, Марк, - она вздохнула. - И я, впрочем, тоже. Но мне искренне жаль Гая и Юнию, благодаря их любви я научилась ценить и твои чувства ко мне. Ты всегда был так заботлив, внимателен, щедр ко мне, прощал мои проступки. Я люблю тебя, Виниций.
   Ливилла обвила руками шею мужа и горячо поцеловала его. Он крепко обнял ее и прижал к себе. Виниций чувствовал, как бьется ее маленькое сердечко, но вскоре перестал слышать эти частые толчки, потому что их сердца забились воедино, благословленные самой прелестницей Венерой.
   Наконец он тихонько высвободился, внимательно посмотрел в ее серые глаза, где светилась безграничная любовь к нему и слабо мерцал огонек тревоги, и твердо сказал:
  -- Мы едем вместе.
   Ливилла слабо вскрикнула и радостно поцеловала его.
   Но вместо того, чтобы поспешить с отъездом, они выехали лишь к вечеру следующего дня, не зная, что раб с письмом от Друзиллы высадился в скалистой гавани острова Капри.
  
  
   LIII
  
  
   Кладиллу очень огорчили полученные известия. Она не смогла заснуть после ухода Агриппиниллы и в волнении долго расхаживала по широкому таблинию. На пол в изобилии падали листья и ветки, сорванные в смятении тонкими пальцами с украшающих таблиний цветущих кустов. Мраморные статуи равнодушно созерцали ее душевные страдания пустыми глазами.
   Тоска одиночества резко стеснила грудь, маленькое сердечко застучало тише, и Юния устало присела в высокое кресло. Массивная водяная клепсидра в перистиле описала неторопливый круг, а девушка все неподвижно сидела, бездумно поглаживая холодную гриву бронзовой химеры на подлокотнике.
   Розоперстая Аврора застала бы ее там, если б не известие, прервавшее грустные размышления. Раб-лекарь сообщил, что Тиберий Гемелл вышел из беспамятства. Юния тяжело вздохнула и взмахом руки отослала его прочь. Но печальные думы уже развеялись, подобно дымке. "Пусть ненавидят, лишь бы боялись", - вспомнилась любимая фраза Калигулы. Да и чему было так расстраиваться? Подумать только - две завистливые гусыни решили посплетничать на ее счет, собрали целый совет. Юния усмехнулась, представив прыскающую ядом Друзиллу и Эннию, послушно вторящую за ней. Главное, что Ливилла, посвященная в тайну ее связи с Макроном, не предала ее и, более того, даже отреклась от сестер ради их дружбы. Верно говорят, что справедливость всегда торжествует! А теперь появился у нее и новый друг, и союзник - сама гордая Агриппинилла. Зная ее ум, непомерное тщеславие и властолюбие, можно было надеяться на ее помощь. Со времени приезда в Рим это стало, пожалуй, одним из главных достижений. Покорить сердце мужчины легко, а вот завоевать расположение женщины такой, как Агриппинилла, просто невозможно. Но Клавдилле это удалось. Пусть злобствуют Энния и Друзилла, придет и их черед спуститься вслед за Фабием в мрачное царство теней, а после туда не замедлит сойти и сам префект претория. Юния, знатная патрицианка, ненавидела себя за эту позорную связь с сыном раба, бывшим погонщиком скота, волею случая ставшим повелителем судеб римской империи.
   Теперь Клавдилла сомневалась, что Энния и Друзилла решатся на те решительные действия, ради которых созывался этот нелепый совет. И она с облегчением рассмеялась, удивившись сама себе, что так долго волновалась столь ничтожному происшествию. И почему Агриппинилла придала этому так много значения? В силах вместе усмирить сорвавшихся с цепи злобных фурий.
   Юния позвала рабыню, велела приготовить ей бульон для больного и отправилась в покои Гемелла. Она искренне надеялась, что здравый смысл вернулся к нему после долгого заточения в плену у темной богини.
   Гемелл, бледный и осунувшийся, лежал, скрестив исхудавшие руки на груди. В кубикуле витал пряный аромат лекарственных трав, и было душно. Клавдилла сразу распорядилась открыть окно, чтобы впустить поток свежего ночного воздуха, и присела на кровать к больному.
  -- Как себя чувствуешь, Тиберий? - спросила она и погладила его по руке.
  -- Честно говоря - неважно, - тихо ответил он. - Это ночное испытание оказалось не по силам для меня. Прости меня, Клавдилла, я подвел тебя.
   Юния ласково улыбнулась ему.
  -- Врач сказал, что ты не отлучалась от моей постели. (Клавдилла еще раз одарила больного улыбкой. Конечно же, лекарю была оплачена эта маленькая ложь.) Я от души благодарен тебе, божественная.
   Появилась рабыня с чашей ароматного бульона.
  -- Я сама покормлю тебя, Гемелл, ты, наверное, голоден.
   Тиберий устало кивнул, и Юния принялась кормить его с золотой ложечки, по капли вливая жизненную питательную влагу. О, с каким бы удовольствием она напоила бы его смертельным ядом!
  -- Я, наверное, уеду опять на Капри, - сказал Гемелл, сделав с усилием последний глоток. - Дедушке сообщали о моей болезни?
  -- Да, я писала ему об этом. Он каждый день присылал курьера справляться о тебе.
   Юния подумала, что боги простят ей эту ложь, потому что от цезаря ни разу не приходило ни одного письма.
  -- Лучше останься в Риме. Мне кажется, Тиберий вскоре вернется сюда сам. К тому же врач настаивает, что тебе надо пробыть в постели еще до следующей нундины.
   Гемелл послушно согласился, и Юния попрощалась с ним, велев рабыне читать ему вслух до утра и выполнять любые прихоти.
  
  
  
   LIV
  
  
   Зимнее солнце щедро расточало яркие лучи на благословенный остров, но тепла не было. Гай Цезарь кутался в шерстяной плащ и наблюдал, как в гавани разгружают трирему. Рабы выкатывали на плоский берег по широкому настилу огромные амфоры с винами, носили ящики с провизией. Калигула ждал известия из Рима. Уже прошла неделя, как Клавдилла написала ему последнее письмо. На деревянную лестницу ступил темнокожий раб с капсой руках, и Гая охватила неясная тревога. Нехорошее предчувствие резко сдавило грудь, затрепетало сердце. Он глубоко вздохнул, отгоняя неожиданное беспокойство. Раб нерешительно озирался кругом, и Калигула поманил его рукой.
  -- У меня послание Гаю Цезарю от госпожи Друзиллы.
   Гай разочарованно скривил губы, небрежно схватил почтительно протянутый свиток и засунул в синус тоги под плащом.
  -- С тобой ехал еще посланный? - спросил он, игнорируя приветствие раба.
  -- Нет, мой господин. Я плыл один с письмом из Рима на этой триреме.
   Гай протянул ему несколько денариев и пошел прочь к своему коню. Ждать другого корабля уже не было смысла. Он вернется сюда завтра с надеждой на известия от Клавдиллы.
   По дороге он развернул свиток, грубо разломав красную печать сестры. И остановился, как вкопанный, стоило прочесть первые строки.
   "Юлия Друзилла - Гаю Цезарю.
   Спешу довести до твоего сведения, дорогой брат, что твоя супруга, проживающая в одиночестве в покоях палатинского дворца, на самом деле не столь одинока и вовсе не хранит тебе верность. От Эннии Невии мне доподлинно стало известно, что Юния Клавдилла вступила в любовную связь с префектом претория Макроном. Ты можешь не поверить мне, но наша сестра Ливилла знает обо всем, и я настоятельно советую тебе с ней встретиться. Vale!"
   Гай судорожно смял жесткий лист. Юния не верна ему! Какая глупость! Но Ливилла знает обо всем! Макрон ведь давно страдает от любви к Клавдилле! Калигула заскрипел в гневе зубами, вспомнив, как он пытался изнасиловать Юнию в доме Ливии, а ранее похитить во время ночного приключения. Но Юния так ненавидит его! А вдруг... она искусно притворялась, а связь меж ними началась уже давно? Гай вновь пробежал глазами скупые строчки письма. "...не хранит тебе верность...вступила в любовную связь...Ливилла знает об всем..." Калигула схватился за голову, в бешенстве вырвав клок рыжеватых волос. Резкая боль отрезвила его. Надо самому во всем разобраться! Он вернется в Рим!
   Гай резко развернулся, не заметив, как упал на песок свиток, и пошел к триреме. Ее уже полностью разгрузили, и моряки готовились к отплытию. От них он узнал, что трирема возвращается в Остию, и дал несколько сестерциев капитану, чтобы тот забрал его с острова. Времени, чтобы вернуться на виллу и собрать вещи, не оставалось, и Гай велел устроить на триреме и своего коня, потому что денег купить нового, чтоб добраться до Рима уже не было.
   Ранним утром Калигула первым заметил огонь остийского маяка, он так и не смог заснуть и всю ночь простоял на палубе под пронизывающими порывами ветра. Он не чувствовал холода, думая только об измене своей жены. Сотни раз ему представлялось, как Макрон ласкает совершенное тело Клавдиллы, с неистовством овладевает им, а она с любовью смотрит на него и счастливо улыбается. Сердце Калигулы то замирало, то резко падало вниз, охваченное страшными предчувствиями. Он взывал к Юпитеру, чтоб все это оказалось ложью и злым розыгрышем проклятой Друзиллы! Клялся именем Марса Мстителя, что жестко покарает изменницу!
   Лишь воспоминания далекого детства успокаивали его. Перед ним возникала маленькая Юния в коротенькой тунике, вся окутанная сияющим мерцанием светильников в храме Астарты в далекой Антиохии. Звонко звучали слова клятвы в вечной любви и верности. Она оба сдержали ее, пронеся память сквозь долгие годы разлуки. Но неужели сейчас...
   Ливилла! Значит, от нее все стало известно Друзилле, но коварная знала, что Гай поверит не ей. Ливилла с детства отличалась мягким нравом и никогда не лгала после глупого происшествия. Бабка Антония как-то сильно испугала ее гневом богов, когда невинный обман о каком-то проступке был выведен на чистую воду, но в момент бабкиных нравоучений разразилась неожиданная бурная гроза, и Антония не преминула припугнуть ее гневом бога-громовержца. С тех пор дикий страх перед ложью навеки поселился в душе Ливиллы. Если ее хорошенько припугнуть, она выложит все, что ей известно!
   Несмотря на раннее утро, в остийской гавани царила обычная суета. Трирема встала рядом с кораблем, который готовился к отплытию. Деловито сновали моряки, щелкал кнут надсмотрщика, подгоняя нерасторопных рабов, рассаживавшихся на весла. Гай бездумно созерцал это зрелище, нетерпеливо ожидая, когда сбросят на берег деревянный настил. Взгляд его неожиданно упал на роскошные носилки, остановившиеся около отплывающей триремы. Либурны быстро подставили подножки, из носилок вышел высокий молодой человек и подал руку спускающейся девушке в изумрудной палле. Она подняла голову, и Гай замер от удивления. Ливилла!
   Растолкав рабов, устанавливающих настил, он сбежал вниз на берег, с трудом удерживая равновесие на шаткой поверхности.
   Виниций бережно держал жену под руку и что-то разъяснял ей, указывая на трирему. Калигула налетел на них как вихрь, бесцеремонно оттолкнул в сторону Марка, схватил Ливиллу за плечи и затряс ее с такой с силой, что с ее волос упал капюшон, и лопнула золотая фибула на палле.
  -- Ты все знаешь, сестра! Признайся, что моя жена неверна мне! - выкрикивал он, как безумный. Ливилла страшно испугалась и громко закричала, пытаясь выпутаться из сжимавших ее тисков. Опомнившийся Виниций попытался оттащить безумца с перекошенным от ярости лицом, в котором он, к своему изумлению, узнал Калигулу. Но Гай, размахнувшись, сильно ударил его кулаком в лицо, и Марк упал под ноги столпившимся зевакам, зажимая рукой окровавленный нос. Ему помогли подняться, и он, как лев, вновь кинулся на помощь жене. Но с грузным Калигулой было не так-то просто совладать. Ярость придала ему силу, достойную Геркулеса. И Виниций, и его рабы, пришедшие на выручку, были отброшены мощными ударами на несколько шагов в толпу, пока другой рукой Гай выворачивал кисть визжащей от ужаса и боли сестре и кричал:
  -- Лучше сознавайся, что поделывает моя жена в Риме в мое отсутствие?! Я убью ее и тебя, как сообщницу!
   Неизвестно, чем бы закончилось это побоище, если б кто-то из зрителей не выплеснул на обезумевшего Калигулу ведро с водой. Это сразу привело его в чувство, он закрыл мокрое лицо руками, расплакался и сполз под ноги Ливилле.
  -- Скажи мне все, сестра, - уже тише повторил он, - иначе я сойду с ума. Я так сильно люблю ее! Неужели правда то, что написала Друзилла?
   Добрая Ливилла, еще бледная от испуга, попыталась было поднять его, но сама без сил села рядом на камни и обняла продолжающего рыдать Калигулу.
  -- Успокойся, брат, успокойся! - зашептала она ему в ухо. - Мы и так привлекли много внимания. Мы с Виницием ехали к тебе на Капри. Я догадывалась, что Друзилла могла опередить нас. Она совсем сошла с ума после смерти Фабия. Это все неправда, что она пишет. Они тут такое затеяли! Я тебе все расскажу! Надо вернуться в Рим. Поедем с нами! О Юнона, на кого ты похож!
   Гай крепко обнял ее, и они с трудом поднялись, хрупкая Ливилла склонилась под тяжестью мощного тела брата. Виниций кинулся к ним, забыв, что кровь продолжает капать из перебитого носа, но Ливилла, быстро обернувшись, махнула рукой, и он верно растолковал этот жест. Отдав несколько приказаний рабам, Марк вскочил на коня Калигулы, которого подвели рабы с триремы, и умчался. Он спешил предупредить Клавдиллу и, подставив разгоряченное лицо ветру, обдумывал план спасения подруги жены.
  
  
   Он опередил их почти на полдня, ворвавшись через Раудускуланские ворота на многолюдные римские улицы. Хлыст помог ему освободить и ускорить дорогу к Палатину, и уже через час он, грязный, с опухшим от удара лицом, требовал у Кассия Хереи пропустить его в покои к Клавдилле. Херея с трудом узнал Марка Виниция, знатного патриция, в таком жутком виде, но сразу пропустил, сообразив, что произошло нечто из ряда вон выходящее.
   Клавдилла пришла в ужас, увидев в каком состоянии находится Виниций. Под глазами красовались огромные синяки, тога была порвана и заляпана кровью. Ей не потребовалось долгих объяснений, чтобы придумать, как поступить в этой ситуации. Но, прежде чем предпринять шаги к собственному спасению, она позаботилась о Марке: позвала рабов, велела вымыть его, переодеть и предоставить носилки доехать до дома.
   Когда Виниций уехал, отблагодаренный большой золотой чашей с рубинами, она прошла в таблиний и принялась черкать стилем по навощенным табличкам. Несколько раз она стирала написанное, прежде чем раб не унес законченное послание в дом Макрона на Эсквилин.
  
  
   Никогда еще Ливилла не путешествовала с такой скоростью. Калигула без конца выглядывал из возка и кричал вознице, чтоб поторапливался. Лошади выбивались из сил, вздрагивая на каждый удар длинного хлыста, и кровь уже начала сочиться из копыт.
   Но уже поздним вечером, когда стражники готовились закрыть тяжелые ворота, они подъехали к Туллиевой стене. Начальник караула не захотел пускать их в город, но Калигула, выскочив в бешенстве из возка, разбил ему лицо, и лишь тогда, узнанные, они проехали.
   Ливилла старалась не поддаться панике, но сердце ее замирало и летело куда-то вниз, стоило услышать очередное обещание страшной расправы над изменницей. Девушка не знала, успел ли Виниций предупредить Клавдиллу, и что та предпримет.
   Едва показались тяжелые массивные ворота Палатинского дворца, как Калигула в нетерпении разразился жуткими проклятиями. Кассий Херея, предупрежденный Клавдиллой, лично нес караул, и Гая Цезаря незамедлительно пропустили. Точно безумный устремился он по мраморным плитам пола в покои жены, оставив позади Ливиллу, запутавшуюся в длинной палле. Издали вдруг до нее донесся громкий крик ярости, и ноги у девушки резко подкосились, ей в изнеможении пришлось прислониться к стене, чтоб не упасть.
   Калигула резко распахнул занавес в спальню Клавдиллы, ожидая увидеть, как она развлекается со своим любовником. Но ложе было пустым. И тогда-то он яростно закричал. Это значило, что Юния предается преступным любовным утехам в другом месте.
   Неожиданное прикосновение к плечу заставило его вздрогнуть и обернуться. Перед ним стояла сама Клавдилла в белой столле, с диадемой на уложенных белокурых волосах. Она молчала и с удивлением смотрела на него.
   И Калигула вдруг почувствовал, что вся его жестокая решимость исчезла, стоило увидеть прекрасное любимое лицо. Но, страшным усилием воли, он взял в себя в руки и гневно, с вызовом посмотрел в ее дивные глаза.
  -- Где ты была? Если скажешь мне правду о своем любовнике, то обещаю, ты умрешь быстро.
   Но конец фразы прозвучал уже неуверенно. Усмешка тронула ее чувственные губы, и Гай почувствовал, как предательски сразу запылали огнем его чресла. Он мучительно застонал.
  -- Твое неожиданное появление наделало много шуму и оторвало меня от важных дел, - невозмутимо ответила Юния. - Ты принял неверное решение вернуться с Капри, поверив наветам Друзиллы. Действовать надо, подчиняясь голосу разума, а не сердца. Оно всегда подсказывает неверные решения. Но, клянусь Венерой, я так счастлива, что вижу тебя, - голос Клавдиллы потеплел, - и рада, что ты такой ревнивый, воинственный дурак, мой любимый.
   Она радостно обняла его, и он крепко прижал ее к себе.
  -- Эти слова уже подсказаны сердцем, - лукавый глазок глянул на него из-под растрепавшихся локонов. Калигула погладил ее лунные волосы, но Юния мягко отстранилась. - Пойдем в таблиний, ты прервал мои переговоры. Я не хочу заставлять ждать моего позднего гостя.
  -- Гостя?!
   Глаза Калигулы вспыхнули зеленым гневом.
  -- Да, гостя, - ответила Клавдилла. - Его и считают моим любовником, но тебе я докажу, что это не так.
  -- Как? Макрон сейчас здесь, во дворце? - Гай схватил девушку за плечи.
  -- Гай, перестань, - поморщилась Юния, - ты делаешь мне больно. Если ты поведешь себя правильно, то задуманное мной свершится. Но, клянусь Юноной, если ты, Гай Цезарь, окажешься дураком, я разлюблю тебя.
   Потрясенный Калигула уже безропотно последовал за ней, позабыв, что бросил сестру в холодном коридоре. Его продолжала сотрясать дрожь, но уже от страха перед Клавдиллой, с которой, как он чувствовал, еще предстояли объяснения по поводу его глупости.
   Таблиний был неярко освещен двумя бронзовыми лампами. На столе были разложены какие-то бумаги, а в углу, в прежде любимом Тиберием, золотом курульном кресле, восседал огромный Макрон.
  -- Приветствую тебя, наследник, - громким шепотом произнес он и приподнялся навстречу.
   Калигула, пряча глаза и радуясь полутьме, ответил на приветствие. Вошедшая следом, Клавдилла пояснила собеседнику:
  -- А я думала, что так расшумелась стража? Оказывается, твоя жена с Друзиллой окончательно свихнулись и сообщили Гаю, что мы с тобой любовники.
  -- Энния поплатится за эти наветы, клянусь Марсом Мстителем. Но это и к лучшему, Гай, что ты здесь. Сегодня мы встретились с твоей женой, чтобы окончательно подвести итог нашим переговорам, и мне потребуется твое согласие на те условия, что я предъявляю.
  -- Думаю, милый, тебе для начала стоит подкрепиться вином и немного поесть, пока я изучу эти бумаги.
   Клавдилла хлопнула в ладоши, и рабыня внесла обширный поднос с яствами от ужина. Пока Калигула насыщался, а Юния усиленно делала вид, что подробно прочитывает бумаги префекта претория, Макрон исподлобья тайком наблюдал за Гаем.
   Ему тяжело давалась эта игра. От природы он был хорошим актером, в нужный момент умел и польстить, и проявить равнодушие, и изобразить вспышку гнева, но сейчас ревность точила его сердце и заставляла страдать.
   Все сегодня складывалось не так, как он задумывал. Присланные утром письма от Тиберия повергли его в недоумение и растерянность. Растирая кулаком воспаленные глаза после бессонной ночи с Юнией в лупанаре Варус, он в который раз перечитывал торопливые строчки. Недовольство, что на роль обвинителя призван Домиций Афр, напоминание об участи Арузея и Санквиния, осужденных за лжесвидетельство в прежнем судебном процессе по делу Аррунция, и казненных, показания рабов и вольноотпущенников цезарь счел неправдоподобными, дескать, эта фальсификация вызовет ту же бурю негодования, что и прошлый раз. И ни одного письма сенату относительно подсудимых, хотя Макрон уже успел переслать туда протоколы дознания. Теперь же выходило, что Тиберий не подтверждает его полномочий в этом деле.
   Макрон в ярости смял жесткие листы. Старик выжил из ума! Но тут неожиданно его ум озарила догадка. Цезарь готов вернуться! Конечно же! И все эти отсрочки - лишь уловки с его стороны! Если раньше предположения были лишены оснований, то теперь они подтвердились. Права Клавдилла - цезарю пора умирать, едва он ступит в Рим, голова Макрона слетит одной из первых. Враги не дремлют, посылая гнусные наветы о его злоупотреблении властью в должности префекта преторианцев, и наверняка, обвинение в оскорблении величия уже нависло дамокловым мечом. А сиятельные отцы сенаторы умоются кровью, и обвинители сядут на одну скамью с жертвами - содрогнется империя, когда цезарь вступит в Вечный город.
   Невий велел вызвать к нему Домиция Афра, пусть пока добьется отсрочки в суде и займется добычей новых показаний. Затем Макрон набросал записку Клавдилле: "Любовь моя! Мне уже не придется прилагать усилий к тому, что было нами задумано. Все скоро свершится и без нашего участия, поэтому надо быть наготове. Увидимся за полночь в твоих покоях, верный человек проведет меня незамеченным". Но это послание так и осталось неотправленным. Не успел его стиль последний раз сделать штрих на податливом воске, как принесли новые известия от Юнии, своим отчаянием ужаснувшие Макрона.
   Когда он прочел торопливое письмо Клавдиллы, первой мыслью было перехватить на Остийской дороге Калигулу и убить его, но он смирился, как смирялся всегда перед умом этой женщины, и принял безропотно ее план доказать Гаю, что связь меж ними носит лишь политический характер без намека на измену.
   Юния волновалась, и, перебирая бумаги, едва сдерживала дрожь в пальцах. Пока все складывалось, как она задумала, но она переживала из-за Макрона, чтоб из-за своей необузданной страсти он не вытворил какого-нибудь безумства. Она подняла голову.
  -- Скажи, Гай, Тиберий собирается покинуть Капри в ближайшее время?
   Ее вопрос застал Калигулу врасплох. Он не был готов к ответу, и что-то проговорил невразумительно, пережевывая кусок мяса. Юния кинула взгляд Макрону.
  -- Значит, моя просьба осталась невыполненной? - спросила она. - Ты должен был выполнить свою часть задачи и уговорить цезаря вернуться. Но ты не сделал и этого.
   Не вникая в серьезность слов супруги, Гай равнодушно пожал плечами.
  -- Я мало виделся с ним, он даже сироток своих забросил. Одному Авлу Вителлию уделяет внимание.
  -- Надо было заменить Авла на его месте, - зло прошептала Юния.
   Калигула рассмеялся.
  -- Вряд ли цезарь захотел бы делить со мной ложе. Я не так красив, как Авл. И не издевайся надо мной, дорогая.
  -- Я сразу предупреждал, что надежды на Гая Цезаря не стоит возлагать, - сказал Макрон. - Тиберий вернется и без его увещеваний. Его утренние письма убедили меня в этом. И то, что мы задумали, Клавдилла, надо свершить по дороге в Рим.
  -- Возражаю, - твердо произнесла Юния. - Здесь, во дворце удобнее всего подобраться к нему. Мне надоело доказывать тебе это, Серторий.
   Они стали пререкаться, отстаивая каждый свою точку зрения. Гай вначале не вникал в суть их спора, успокоенный, что жена оказалась ему верна, и отягощенный обильной пищей и вином. Но постепенно стал прислушиваться и, наконец сообразив, о чем речь, встревожился.
  -- Я советую тебе, моя Юния, согласиться с префектом претория, - сказал он, и обе головы, белокурая и седая, обернулись на звук его нерешительного голоса. Они смотрели с недовольством, и Гай заметил это. - Не стоит так глядеть. Я внимательно выслушал все доводы и согласен с Макроном. Думаешь, Клавдилла, у него нет опыта в подобных делах?
   Оба вздрогнули, почему-то сразу подумав о Фабии, а Калигула продолжал:
  -- Если Тиберий вступит за стены города, к нему будет невозможно подобраться, охрана во дворце также сильна, как и на Капри. Если б хоть раз, Юния, ты попыталась пройти в его покои на вилле, тебе не дали сделать бы и шагу германские телохранители.
  -- Ладно, согласна. Двое против одного, - проговорила с усилием Клавдилла. - А когда ты собираешься возвращаться на остров?
   Если б Калигула глянул на Макрона, то заметил бы с какой любовью и восхищением смотрит он на его жену, но он обиженно ответил, не сводя разочарованного взгляда с недовольного лица Юнии:
  -- А я остаюсь в Риме. (Клавдилла опустила ресницы, чтобы Макрон не уловил радостный блеск в ее глазах.) Даже если Тиберий и разгневается на мой побег.
   Плечи Макрона опустились, вся грузная мощная фигура разом сникла и ссутулилась, и, не промолвив ни слова на прощанье, он резко сгреб со стола бумаги и вышел. Гай и Юния еще некоторое время молчали, прислушиваясь к эху удаляющихся громких шагов префекта претория, и смотрели друг на друга влюбленными глазами. Легкая дымка подозрений бесследно таяла в лучах яркой вечной любви, сиявшей в их взорах. На краткий миг они почувствовали себя маленькими детьми, стоящими в тусклом свете пилонов перед алтарем в храме Астарты. И неожиданно обоим вспомнились слова детской клятвы, верность которой они сохранили на всю жизнь.
   Калигула первым нарушил молчание.
  -- Прости меня, любимая, что поверил глупым наветам. Теперь я убедился, что ты верна мне. Я поговорю завтра с моей сестрой. Но, скажи, неужели ты хочешь, чтобы я опять уехал?
  -- Нет, милый. Я не хочу этого.
   Она обняла его и прижалась щекой к жесткому панцирю. Гай погладил ее волосы.
  -- Скоро, совсем скоро мы будем вместе навеки и уже не расстанемся ни на миг, - тихо добавила она. Но тут же отстранилась и решительно сказала. - Садись и пиши цезарю.
  -- О чем?
  -- Проси разрешения на наш развод.
  -- Что?! - вскричал Калигула.
  -- Ты забыл, что он потребовал именно это от меня?
  -- Нет, не забыл, - тихим стоном слетело с его губ.
  -- Тогда пиши, не спорь и не оттягивай этот неприятный момент, но, я думаю, это не успеет произойти, потому что грядут более серьезные события.
  -- Ты об этом говорила с Макроном?
  -- Да, он согласен на все. Но он требует за это должность твоего главного советника, твоей правой руки. Конечно, он понимает, что это шанс со временем занять твое место. Вдруг с новым принцепсом произойдет несчастный случай? И сенат под давлением преторианцев согласится, чтобы он стал во главе империи. Макрон все продумал, кроме одного, - сказала Юния.
   - Что несчастный случай может произойти и с ним, - эхом откликнулся Калигула.
  
   LV
  
  
   Императору сразу же доложили, что Гай Цезарь самовольно покинул остров, и услужливо преподнесли оброненное в гавани письмо. Пробежав глазами содержимое послания, Тиберий озадаченно вскинул косматые брови. Юния Клавдилла изменяет мужу с префектом претория? Ему вспомнился разговор с Макроном, когда он прибыл с известием о пожаре Авентина в ночь свадьбы Калигулы. Цезарь тогда сразу догадался, что Невий влюблен в молодую жену Калигулы.
   Но чтоб она предпочла юному Гаю пожилого мужчину, к тому же сына раба? Тут что-то было не так. Цезарь задумался, прикрыв глаза огромной морщинистой рукой. Память услужливо подсказала ему их последний разговор. Она тайком прибыла на остров, стремясь повидаться с супругом, но, когда он потребовал их развода, тут же с легкостью согласилась, не моргнув и глазом. Ее красота и призрачное сходство с незабвенной Випсанией затуманили голову и ему, не позволив разглядеть необычный для девушки острый проницательный ум. Неспроста в любовники выбран Макрон, ее возлюбленным мог стать любой красивый и сильный мужчина из семьи с безупречным именем. Дочь богатейшего сенатора, жена наследника императора, первейшая красавица Рима и вдруг запятнала себя недостойной связью с сыном раба, бывшим погонщиком скота!
   Тиберий устало свесил руку и откинул голову на мягкие подушки ложа. Спящий рядом Авл тихо пошевелился. Цезарь резко повернул к нему голову. Безупречный профиль с легкой горбинкой, сладостно изогнутый порочный рот, мягкие каштановые локоны, разметавшиеся по подушке. Адонис! Тиберий отвернулся, не в силах сдержать легкого стона досады. Стал он стар и страшен, запах тела неприятен, как у козла, никакой сильный аромат не в силах заглушить его, и часто легкая брезгливость скользит во взорах его любимца.
   На ум пришли уверения Силана, что его дочь слепа в любви к товарищу детских игр и голова ее не кружится от невиданных почестей ее красоте. Так любит ли она Калигулу или нет, как уверяла его? Долг, обязанность...
   А ведь эта девчонка смогла обмануть всех, и даже его, обычно столь подозрительного, затуманив голову божественной красотой и сладким голосом сирены. Да, сирена, влекущая дивным пением к погибели! Тиберий не сомневался, что она вывернется из этих тенет, которые глупая Друзилла попыталась на нее набросить. Надо же, всех впутала Клавдилла в свою игру! Все родные Германика участвуют в ее заговоре. И письмо от Друзиллы - не часть ли это сложной и хорошо продуманной интриги? Но Калигула... Участвует ли он в ней? Судя по тому, как он стремительно покинул Капри, вряд ли. Однако Клавдилла не могла не довериться ему. Или он нарочно подкинул это письмо, действуя по заранее намеченному плану?
   Тиберий тяжело поднялся с ложа, невыносимо ныла спина, боль выворачивала распухшие суставы пальцев и мешала согнуть колени. Цезарь стиснул губы и с усилием поднялся, опираясь на длинную палку. Вителлий, потревоженный шумом, тяжело вздохнул во сне и перевернулся на другой бок. Тиберий с завистью посмотрел на его молодое тело, гибкое, полное сил, и поспешно отвернулся, потушив нарастающую вспышку раздражения.
   Цезарь чувствовал, что творится что-то неладное. Неужели готовится заговор за его спиной? И впервые в жизни он, не раз смотревший смерти в лицо на поле боя и чувствовавший ее зловонное дыхание сзади в родном Риме, испугался. Испугался, что проглядел змею, уютно свернувшуюся клубком в его сердце, которую сам впустил, обманувшись призрачным сходством с дорогим человеком. Все против него, ни одной близкой души не осталось рядом, все предали, покинули или добровольно лишили себя жизни. Вот оно - пророчество Фрассила перед смертью! Вот оно! Он дождался своей змеи. Старик заскрежетал зубами в бессильной ярости. Некому излить свои сомнения и тревоги! Он с ужасом осознал, что остался совсем один на этом свете. Руки его бессильно свесились, и с громким стуком упала палка, пробудив гулкое эхо в пустом коридоре.
   Он должен немедленно возвращаться! Если заговор уже успел глубоко пустить свои корни, то вскоре и на Капри станет небезопасно. Благословенный остров может превратиться в смертельную ловушку. Надо избавиться от этой заразы, залить кровью потомков Германика Ступени слез и устрашить наглый сенат. Он вырежет все ненавистное потомство и объявит Гемелла своим единственным наследником. Пусть в его жилах течет кровь изменника, а не родного сына, но, в конце концов, он сам воспитывал его и явит Римской империи достойного преемника.
  
   А через два дня поступили новые известия из Рима. Письмо от Гая Цезаря о просьбе развода, но без объяснения причин. Это лишь подстегнуло уверенность Тиберия в том, что Калигула причастен к заговору и что Клавдилла испугана, как бы он, Тиберий, ничего не заподозрил. Но цезарю уже донесли, что она не покидала покоев на Палатине и не возвращалась в дом отца. Тиберий решил повременить с отъездом до мартовских календ и направил в Рим свое распоряжение коллегии понтификов и верховным фламинам Юпитера, Марса и Квирина, чтобы они подтвердили расторжение брака, заключенного путем конфарреации между Гаем и Юнией. Тиберий отдавал себе отчет, что этот процесс может затянуться, потому что только коэмпция могла быть расторгнута без согласия жрецов.
   Но вскоре выяснилось, что его распоряжения отодвинуты на более поздний срок, и в Риме начались приготовления к Фериям марта, посвященных Марсу. Вероятно, Калигула, как понтифик, сам оттягивал развод. Тиберий решил запастись терпением и не писать ничего в Рим, но дата отъезда уже была назначена.
   Теперь он уверился, что и Гай, и Юния любят друг друга, и что Клавдилла морочила ему голову искусным притворством.
  
   В последнюю неделю февраля Рим наполнили грязные противоречивые слухи. Сын бывшего консула Секст Папиний, красивый юноша, неожиданно положил предел своей жизни, бросившись с большой высоты. Вину за это в сенате поспешно возложили на его мать, которая давно пребывая в разводе, нежностью и обольщеньями довела юношу до того, что покончить с этим он не нашел другого средства, как смерть. Мать, обвиненная в сенате, обнимала колена сенаторов, долго говорила о своем столь близком и понятном каждому горе, о том, как страдает ее слабое женское сердце, и без конца клялась богами, что невиновна. Однако непреклонные отцы отечества тем не менее запретили ей проживать в Риме в течение десяти лет, пока ее другой сын не выйдет из легко доступного соблазнам возраста.
   Но вдруг поползли непристойные сплетни вокруг Друзиллы, настолько полные отвратительных подробностей, что Кассий Лонгин сразу увез ее в Капую. Это только подстегнуло безымянных недоброжелателей, развесивших коряво написанные листки, полные грязных намеков на всех перекрестках и на форуме, а народ с удовольствием их перечитывал сотни раз, разнося вести по знакомым. Весь Рим осуждал сестру Гая Цезаря в том, что она любовными зельями опоила скромного, порядочного юношу, свела с ума изощренными развратными ласками, а, натешившись вдоволь, дала ему напиток безумия, что и толкнуло его на самоубийство. И мать обвинили лишь потому, что Кассий Лонгин пожертвовал огромной суммой денег судебной комиссии, а несчастная женщина, пережившая такое страшное горе, невинна. В этих сплетнях не было ни капли здравого смысла, к тому же мать Секста Папиния давно славилась своей склонностью к молоденьким мальчиком, хоть и пребывала в зрелом возрасте, но и патриции, и плебеи с радостью делились подробностями друг с другом за обеденным столом или при встрече на форуме. Этим слухам не давали затихнуть и забыться значительные вливания звонких денариев в кошели наемных разносчиков сплетен, что писали злобные наветы, из рук самой божественной Клавдиллы. Так она в тайне от всех отомстила Юлии Друзилле и избавилась от ее присутствия в Риме.
   Потрясенная Друзилла, не понимающая причин этой травли, серьезно заболела, и Кассий, слепой в верной любви, некоторое время опасался за ее жизнь. И хотя Юния ни с кем не поделилась своей затеей, одна Агриппинилла догадалась, кто стоял за этими происками против ее сестры, но это не взволновало ее, а наоборот, скорее, укрепило уважение и восхищение перед умом Клавдиллы.
   Добрая Ливилла последовала с мужем за сестрой, искренне ее жалея. Она обиделась на брата и Юнию, когда они позабыли о ней, бросив одну в темном коридоре дворца. Ее, напуганную и продрогшую от холода, увез домой Кассий Херея.
   Юния после возвращения супруга больше не могла встречаться с префектом претория, и их уютная маленькая кубикула с купальней в лупанаре Варус пустовала. Макрон со злости услал Эннию в Анций подальше со своих глаз, у них вышла крупная размолвка из-за совета в доме Агриппиниллы. По настоятельной просьбе Клавдиллы Домиций Агенобарб был выпущен под домашний арест, он объявил, что готовит речь в свою защиту, а Вибий Марс заявил, что намерен уморить себя голодом, возмущенный ложными обвинениями. Комиссия сенаторов по делам об оскорблении величия ждала распоряжений Тиберий, но он упорно молчал, и узники по-прежнему пребывали в тюрьме. Старый Аррунций совcем высох, кожа его пожелтела, выпали волосы, и он стал похож на египетскую мумию. Лелий Бальб без устали слал проклятия Альбуцилле, сидевшей в соседней камере, и несчастная женщина часто плакала, впадая временами в настоящее безумие. Глаза ее почти ослепли от слез, она исхудала, и от былой стати и пышности не осталось и следа.
  
   Мартовские календы украсили Рим цветами в честь праздника Юноны Люцины. Юния Клавдилла впервые приняла участие в Матроналиях. Священнодействия в честь богини проводились без участия мужчин в храме на Эсквилинском холме, и Юния вернулась немного уставшей после трудной церемонии, но полной новых впечатлений. В этот день, единственный в году, когда супругам разрешалось дарить подарки, Калигула порадовал ее драгоценным нарядом, искрящимся смарагдами, и прекрасными украшениями. Они были счастливы, не расставаясь ни на мгновение, и весь римский народ посвящал им свои молитвы.
   Наступили долгожданные Ферии марта. В храме Марса на форуме Августа фламины принесли на алтарь традиционные жертвы, составляющие главное богатство земледельцев, от полей которых бог удалял войну и опустошение, - свинью, овцу и быка. На Марсовом поле возвели деревянные трибуны, украшенные лавровыми венками и гирляндами, насыпали море песка для состязания колесниц. И каждый день море голубей окрашивало небо в цвета победившей партии. Чаще всего птицы взлетали ввысь зеленым облаком, потому что Евтих, маленький возничий, неизменно одерживал победу за победой со своей квадригой. И патриции, и плебеи сходили с ума, делая ставки, проигрывая деньги, имения и рабов, во время бегов. Инцитат принес неслыханное богатство Гаю Цезарю, но когда определялась победившая лошадь, Евтих в последнем забеге предусмотрительно заменил Инцитата, правого пристяжного, на другую лошадь из квадриги. Ее и пронзили копьем, принеся в жертву богу войны. Отрезанную голову лошади повесили наверху особого столба, у подножия которого развернулась битва за обладание этим талисманом. Две группы молодых патрициев, в числе которых был и Гай Цезарь, бились деревянными мечами не на шутку. Если бы оружие было настоящим, мало кто уцелел бы в этом сражении, а так, многие отделались синяками, поломанными руками и выбитыми зубами. Калигула свирепо сражался, как лев, и с гордостью возложил окровавленную голову лошади к ногам своей возлюбленной под громкие крики толпы. Хвост лошади отрезали жрецы и дали крови стечь на ритуальный очаг. Остальную кровь сохранили и отнесли в храм Весты, где ее должны были смешать с кровью весталок и отдать пастухам, чтобы те сожгли ее для очищения стад. Этот ритуал свято соблюдался каждый год для увеличения урожая.
   В шестой день до мартовских нон Марк Юний Силан торжественно ввел в дом новую жену - красавицу Эмилию. Веселое празднество продолжались до утра, а вечером на репотии молодая супруга ясно дала всем приглашенным понять, что отныне она - полноправная хозяйка в своем новом доме, и Силан значительно погрустнел, осознав, что ее нрав еще сварливей и вздорнее, чем у Кальпурнии. А Юния с облегчением вздохнула, что им не придется делить кров, и от души пожелала отцу терпения.
  
  
  
   LVI
  
  
   Известие, доставленное запыленным, усталым курьером ранним утром мартовских нон, переполошило весь Рим - Тиберий покинул Капри и по Аппиевой дороге возвращается в Вечный город.
   Паника охватила сенат, обычное ежедневное заседание было смято, решено было выслать почетное сопровождение цезарю навстречу, но все голосовали вяло, обдумывая завещания или предлоги для спешных отъездов в провинции. Но, тем не менее, каждый осознавал, что все предосторожности напрасны, потому что у цезаря длинные руки, и он сможет достать в любом уголке огромной империи.
   Макрон сразу же отправился в Палатинский дворец. Там уже царила суета, рабы приводили в порядок покои цезаря, готовили пиршество, украшали огромный атриум роскошными цветами. Бледный Калигула выбежал ему навстречу.
  -- Мы уже слышали эту новость, Невий Серторий, - сразу сказал он вместо обычного приветствия.
  -- Собирайся, Гай Цезарь, мы должны немедленно выехать для встречи Тиберия, - и, склонившись к его уху, добавил, - он не должен войти в Рим, иначе это обернется бедствием для всех нас.
  -- Клавдилла поедет с нами?
  -- Ты и шагу без нее не можешь ступить? Забыл, что вы затеяли развод?
   Калигула не успел ничего возразить Макрону, как в атриум вбежала Юния. Волосы ее были в беспорядке, домашняя туника сползла, обнажив плечи, ремешки желтых сандалий волочились по полу - все выдавало сильное беспокойство.
  -- Невий, ты уже знаешь, что случилось? Я собираюсь сегодня же вернуться к отцу. Поздно! Ах, как поздно!
   В волнении, забывшись, она подбежала к Макрону и крепко обняла его, будто ища защиты в его медвежьих объятиях. Не веря этому счастью, он ласково погладил ее лунные локоны и нежно поцеловал Юнию на глазах у изумленного Калигулы. Но Клавдилла, уже опомнившись, холодно отстранилась от Макрона и подошла со словами к мужу:
  -- Невий мне как отец, я люблю его всей душой, ведь он один способен защитить нас. Я слышала, вы собираетесь выехать навстречу императору, так не медлите. Я еду вместе с отцом немедля.
   И хотя Макрон был разочарован, что возлюбленная назвала его отцом, но все-таки, поймав ее любящий взгляд, смирился, счастливый и гордый, что у него она искала защиты в этот тревожный миг. Как плохо понимал он ее коварное черное сердце!
  
   Они встретили цезаря вечером. Он остановился со своей свитой на ночлег в своей роскошной вилле, расположенной на седьмой миле Аппиевой дороги. Оттуда уже виднелись городские стены.
   Вечером Тиберий давал великолепный обед в честь своего возвращения.
   Многие сенаторы и всадники выехали навстречу принцепсу, и обширный триклиний был переполнен. Марк Юний с дочерью и женой уже возлежал по правую руку от Тиберия. Легкие танцовщицы кружились меж столами, рекой лились благовония и дорогие вина, блюда были отменными. Тиберий благосклонно принимал приветствия от прибывающих гостей, пожелания долгой жизни, без конца отвечал на вопросы о здравии, изредка кидая изучающие взгляды на Клавдиллу. Лицо ее отца лучилось неподдельной радостью, он уже был порядком пьян, без устали поднимая чашу за чашей во славу своего императора, его молоденькая жена хмурилась и потихоньку толкала его кулачком в жирный бок. Юния казалась безмятежной, и Тиберий, любуясь ее прекрасным лицом, забывал, что еще недавно чувствовал в ней своего врага. Ни одна присутствующая на пиру матрона не могла соперничать с несравненной красотой черных миндалевидных глаз, точеным носиком и алыми губами красиво очерченного рта, вечная таинственная усмешка которого не давала Тиберию покоя.
   Он не сдержал горькой улыбки, заметив, как она невольно вздрогнула, едва объявили о приезде Гая Цезаря и префекта претория. Впервые за много лет он ощутил в своей душе чувство жалости к жертве, представив эту красавицу в руках палача. Но за все должна быть своя цена! Юния сделала рискованную ставку и проиграла. Но пусть пока наслаждается мнимым величием! Забавляясь, он указал повелительным жестом Макрону и Калигуле на ложа по левую руку, приготовленные для них заранее. Он еще подумает, оставить ли в живых префекта претория, но участь Гая и Юнии уже была решена. Завтра! Завтра он вступит в Вечный город и одним махом разделается с этим нелепым заговором.
   Император перехватил быстрый взгляд Клавдиллы, посланный Гаю. Виновна! И тут же заметил, как с яростной ревностью посмотрел на нее Макрон. И он виновен! Сомнений в его дальнейшей судьбе император уже не испытывал! Перфекту претория достаточно будет послать кинжал! Рука его не дрогнет, едва он поймет, что изобличен в недостойной связи с изменницей.
   Авл Вителлий затянул похвальную песнь цезарю красивым звучным голосом, многие принялись подпевать ему, подняв чаши, полные вина. Но цезарь не слышал поющих, погруженный в свои думы, не в силах оторвать взора от прекрасного лица сидящей рядом Венеры.
   Неожиданно Юния, разгоряченная вином, подхватила торжественный припев и обернулась к Тиберию. То, что она внезапно уловила в его взгляде, заставило замереть слова хладным комком в горле и мучительно больно сжаться сердце. Если бы не толкнувший ее нечаянно Силан, она бы так и смотрела на Тиберия в немым ужасом в дивных глазах, но отец неловко опрокинул серебряную чашу, и вино хлынуло на белую столлу девушки. Опомнившись, она резко отвернулась и покинула ложе.
   Тиберий проводил ее взглядом до выхода из триклиния, но, когда посмотрел на стол, увидел, что и место Калигулы пустует. Он опять усмехнулся.
   Гай догнал Юнию у входа в кубикулу и нежно обнял.
  -- Приветствую тебя, моя божественная возлюбленная!
   И сразу почувствовал, как дрожат ее плечи.
  -- Что так расстроило тебя, моя звездочка? Испорченную столлу можно сменить на новую.
   Она повернула к нему лицо, и он вздрогнул, увидев знакомый лик Мегеры.
  -- Что ты? Что испугало тебя?
   Он и сам уже начал дрожать, будто в приступе лихорадки.
   - Мне кажется, Тиберий подозревает о заговоре. Я прочла в его взгляде наш смертный приговор. Кто-то из нас троих предатель.
   Гай побледнел.
  -- Это мог быть только Макрон, - твердо сказал он. - Он мстит тебе, что ты не ответила на его чувства.
  -- Нет, - Юния покачала головой и продолжила, немного подумав. - Я думаю, ты виноват в этом.
  -- Я?! - Руки Калигулы стиснули ее хрупкие плечи.
  -- Ты уехал раньше положенного времени. Ты же знал, что он приказал нам развестись. Куда подевалось письмо Друзиллы?
   Гай в мрачной задумчивости потер лоб.
  -- Теперь я припоминаю, что, кажется, бросил его тут же на песок, когда шел к своему коню.
  -- Глупец!
   Рука Юнии взлетела вверх, и звон пощечины на миг оглушил Калигулу.
  -- Мы умрем по твоей вине!
   И она безвольно поникла в его объятиях.
  -- Но меня утешит только одна мысль, что перед судьями царства теней мы предстанем, держась за руки, - печально промолвила она.
  -- Этого не случится, клянусь Юпитером Громовержцем! - твердо сказал Гай. - Мы должны жить во имя нашей любви. Помнишь, что Мартина предсказала нам в Сирии? Я стану великим и могущественным, если ты будешь рядом. Поэтому мы не умрем - умрут другие.
   Юния промолчала. Яркой вспышкой предстало перед ее глазами лицо старой Мартины, и будто наяву услышала она змеиный шепот: "Согласна заплатить эту цену? Умрешь за своего возлюбленного?" - и дикий визгливый хохот колдуньи оборвал страшное видение прошлого.
   Клавдилла очнулась в кубикуле на постели. Испуганный Калигула из всех сил дергал ее за руку и кричал:
  -- Не бросай меня! Слышишь, не бросай!
  -- Что ты, Гай? - Юния усилием привстала. - Я так сильно люблю тебя, что всю жизнь, что отмерили мне парки, буду рядом с тобой, чтобы ни случилось.
  -- Я раскаиваюсь, что подверг твою драгоценную жизнь опасности. Еще не поздно все изменить. Ты после развода вернешься в Александрию, а я позже приеду к тебе, и мы уедем подальше от Рима. Кроме тебя, мне ничего не нужно в этой жизни. Лишь бы всегда оставалась со мной, возлюбленная моя.
   Глаза Юнии наполнились слезами, но она совладала с собой и резко поднялась.
  -- Эти слова не достойны будущего правителя Римской империи! Не достойны того, кто равняет себя богам! Мы добьемся своей цели, какую бы высокую цену не пришлось бы заплатить за наше величие!
   Гай с восхищением посмотрел на супругу и крепко обнял ее, не заметив, как тоска исказила черты ее милого лица, Юния знала, что в этот миг сама подписала себе смертный приговор. Может, прислушайся она к словам Гая и вернись в Александрию, все пошло бы иначе, но свой выбор она сделала, оставшись верной детской клятве. Лучше прожить ярко и сгореть подобно Фаэтону, чем до старости прозябать в безвестности и нищете.
   В кубикулу заглянул Авл Вителлий.
  -- Голубки опять воркуют! - рассмеялся он тонким девичьим смехом, но Юния приметила, что глаза его остались холодны. - Не слишком ли долго длится ваше отсутствие? Кое-кто за столом уже заметил это.
  -- Останься со мной, Вителлий. Я почувствовала легкое недомогание, а Гай принес мне воды. Он уже уходит. - Клавдилла повернулась к Калигуле. - Иди же, Сапожок, мы уже все обсудили ранее. Развод меж нами - дело решенное, и цезарь одобрил его.
   Калигула молча вышел, будто ненароком толкнув плечом нежного Авла, стоящего в дверях.
  -- Твой бывший супруг, кажется, взбешен? - приблизившись, поинтересовался Вителлий. - А не связано ли твое недомогание, прекрасная Юния, с возможным появлением наследника?
  -- Нет, как раз наоборот, - щеки Юнии покрыла краска стыда.
  -- Извини за назойливость и излишнее любопытство, госпожа, - Вителлий уважительно поклонился, но Клавдилла уловила легкую тень насмешки. - Ты в состоянии присоединиться к пирующим или позвать рабынь?
  -- Не надо. Мне лишь надо сменить столлу, мой отец был несколько неосторожен. Я переоденусь, и ты проводишь меня к моему ложу.
   Клавдилла зашла за занавес. Вителлий, растянувшись на постели, наблюдал, как шевелится легкая ткань, сомкнувшаяся за прелестной девушкой.
  -- Тиберий велел притащить в триклиний своего ручного змея. Это животное уже пожрало кучу живого кролика к ужасу пирующих.
   Юния за занавесью издала возглас отвращения. Тонкая ткань, неожиданно потревоженная сквозняком, четко обрисовала соблазнительные формы ее тела, и Авл, вначале незаметно для себя, начал возбуждаться. А что, если она нарочно отправила Калигулу прочь, чтобы... Вителлий закусил губу. Но дерзкая мысль настойчиво билась, подталкивая рискнуть. Авл тихо поднялся, продолжая говорить, и начал подкрадываться мягкой кошачьей походкой.
  -- Тиберий очень суеверен насчет своего любимца, - болтал он, уже сам не осознавая о чем, взор его был прикован к занавеске, - я подслушал летом их беседу с Фрассилом. Это было их последнее свидание, астролог умер в тот же вечер на глазах у цезаря. - Вожделение Авла продолжало возрастать, он приостановился в нескольких шагах, готовясь к прыжку, даже не заметив, что занавесь стала недвижима. - И знаешь, что он наказал перед смертью Тиберию? Ждать свою змею! А тот с тех пор даже начал побаиваться своего уродливого змея, запер в клетку, чтобы тот не смог укусить его.
   И тут, решившись, Вителлий резко рванул занавес и бросился на девушку.
   Клавдилла почувствовала легкое движение в комнате и догадалась по прерывистой речи Авла, что тот что-то затевает, ей нетрудно было догадаться о его намерениях. Дернув ткань, он едва не упал, провалившись в пустоту перед собой, девушка успела отступить на несколько шагов. Ноги Вителлия запутались в занавесе и он, к своему негодованию, свалился прямо под ноги Юнии. Она с легкостью перепрыгнула через него и уже из коридора до него, барахтающегося на полу, долетел ее приглушенный смех. В гневе он смел со столика флакончики с духами, но тут же опомнился и рассмеялся сам. Глупо было надеяться!
   Едва веселье поутихло, Клавдилла, спрятавшись за угол, припомнила, что бормотал Авл, стремясь отвлечь ее. И неожиданно ее страхи и тревоги улетучились - верное решение было найдено!
   Она столкнулась с Силаном на входе в триклиний. Эмилия вела его под руку и тихо ругалась, когда он спотыкался и норовил упасть.
  -- А, дочка! Поспеши! Уже подали сладкие лакомства! Цезарь осведомлялся о тебе, пожелав, чтобы ты спела.
   Клавдилла почтительно приблизилась к возлежавшему императору и поцеловала его сморщенную когтистую лапу.
  -- Дозволит ли мне, повелитель, исполнить песнь Сафо, что когда-то я уже пела для вас?
   Тиберий кивнул, заметив, как Юния кинула злой взгляд на Гая, который с притворным воодушевлением гладил прелести одной из танцовщиц. Клавдилла ревновала!
   Сострадание еще раз тронуло сердце цезаря, когда запела девушка чудным голосом сирены, а глаза ее супруга против воли наполнились слезами. Тиберий понял, насколько сильно любят они друг друга, но непрошеная жалость уже испарилась, подобно легкой дымке, и ярость завладела рассудком. Эта любовь и погубит их! Ненависть, которую питал он всегда к выродку Германика и Агриппины, перекинулась и на ту, в которой так обманулся, решив, что видит пред собой чудесной воплощение возлюбленной Випсании.
   Тиберий посмотрел на своего любимца. Змей, покачивая плоской головой, наблюдал за девушкой своими желтыми глазами. Тоже чувствует в ней врага! Его не обманешь сладким пением. Неожиданно для всех Юния, окончив грустную песню, подошла к клетке и бесстрашно погладила жесткий нос змея. Тот доверчиво высунул длинный раздвоенный язык, лизнул ласкавшую его прекрасную руку, но вдруг свернул кольца длинного тела, сжавшись в комок, и угрожающе зашипел. От этого недоброго знамения Тиберий пришел в ужас, не веря своим глазам, сразу резко поднялся и, сгорбившись, ушел, даже не сказав ни слова прощания гостям.
  
  
   А утром перед самым отъездом в Рим к императору ворвался Германн. Глаза его расширились от страха, и капли пота блестели на висках.
  -- Что? - спросил Тиберий.
  -- Повелитель, ты должен сам увидеть это, - прерывисто дыша, ответил германец.
   Самые худшие подозрения оправдались, когда телохранитель повел его к клетке. Там уже толпились рабы. Когда сдернули покрывало, Тиберий не смог сдержать крика ужаса.
   Огромный змей был мертв, остекленевшие желтые глаза прямо уставились на цезаря, а бледный розовый раздвоенный язык свисал на бок из открытой пасти. Но самое жуткое было в том, что тело змея было облеплено жирными черными муравьями - бестолково передвигающейся живой массой, отщипывающей куски мягкой, безжизненной плоти.
   Тиберий в панике попятился прочь от страшного зрелища и закричал:
  -- Прочь! Прочь от Рима! Мы возвращаемся!
   И то, что он добавил, никто не расслышал, кроме вездесущего Вителлия.
  -- Если моя нога ступит за стены этого проклятого города, чернь также разорвет меня на части. Жди свою змею! Жди свою змею!
   Он повторил это много раз, прежде чем не успокоился и не отдал четких указаний к отъезду. Вителлий тенью ходил за Тиберием и мучительно припоминал, что вчера, разгоряченный вином и обманчивой страстью, кажется, наболтал много лишнего Клавдилле. Предсмертные слова Фрассила маленькой змейкой, поймавшей себя за хвост, крутились в его голове.
  
   Многие, кто в то утро проснулся на вилле после затянувшегося пиршества, весьма удивились, узнав о поспешном отъезде цезаря.
   Макрон ехал около пурпурных золоченых носилок цезаря и досадливо молчал. Ему так и не удалось переброситься с Клавдиллой даже парой слов, и он тосковал, зная, что она едет позади с отцом.
   Калигула, как ни в чем не бывало, ехал на Инцитате по другую сторону от Тиберия и, свесившись с коня, непринужденно болтал с Вителлием, сидевшим рядом с цезарем. Сам Тиберий не вступал ни с кем в разговоры и отмалчивался на все расспросы. Тяжкое предчувствие угнетало его.
   Возвращение на благословенный остров казалось ему единственным спасительным шагом. Интересно, как воспримет приказ префект претория расправиться с любовницей? Тиберий приподнял тонкую занавесь и всмотрелся в хмурое лицо Макрона. Насколько сильно он влюблен в нее? И не она ли причина его сегодняшнего дурного настроения? Неожиданно ему пришло на ум проверить свои подозрения. Знаком он приказал ему приблизиться.
  -- Скажи, Макрон, почему твоя супруга так поспешно уехала в Анций?
   Густые брови Невия сошлись на переносице.
  -- Я всерьез подумываю о разводе с ней, мой цезарь. Она до сих пор не может забеременеть. А я старею, и мне нужен наследник. Даже Силан решил позаботиться о продолжении рода и женился на молоденькой.
  -- Ты уже подобрал достойную кандидатуру? - испытующе спросил Тиберий.
   Макрон отрицательно качнул седой головой.
  -- Мне известно, что Гай Цезарь затеял развод, и дело только за решением коллегии понтификов. Я думаю, что дочь Марка Юния Силана составит тебе прекрасную пару, - невозмутимо сказал Тиберий и замолк.
   Макрон изумился так, что натянул удила своего коня и остановился посреди дороги. И Тиберий прочел на его обычно непроницаемом лице столько восторга и счастья, что не сдержался не подлить масла в огонь. Он повернул голову к Вителлию и сказал нарочито громко так, чтобы услышал Калигула.
  -- Надо же, я уже нашел достойного жениха Клавдилле.
   Гай издал невнятный возглас.
  -- Да позволит мой отец поинтересоваться, кого прочат в мужья моей бывшей жене?
  -- Невий Серторий Макрон изъявил согласие в ответ на мое предложение. Энния до сих пор не смогла обеспечить его наследником. Она бесплодна.
   Тиберий уже не смог дальше разглядеть, как тут же проросли брошенные им семена ссоры. Калигула резко осадил Инцитата, так что тот захрипел от боли и встал на дыбы.
   Макрон еще не успел опомниться, как на него налетел Гай.
  -- Я думал, мы друзья, - зловеще прошипел он, - а ты предъявляешь права на принадлежащее мне. Когда твоя супруга пыталась затащить меня в постель, я дал ей достойный отпор во имя нашей дружбы. А тут я узнаю от самого цезаря, что ты нацеливаешься на мою жену.
   У префекта претория хватило выдержки промолчать, видя, каким безумным огнем горят зеленые глаза Калигулы, а рука уже лежит на рукояти меча. Макрон склонился к нему и прошептал:
  -- Глупец! Жалкий мальчишка! Ты разве не видишь, что цезарь раздувает меж нами вражду? Твоя жена умна и дальновидна, что доверилась мне в своих замыслах, потому что я не столь горяч и безрассуден, как ты. Веди себя достойно и не верь глупым наветам. Пусть Тиберий говорит, что хочет, но мы должны быть едины.
   Взгляд Калигулы потух, он обернулся на закрытые носилки Клавдиллы и вновь посмотрел на Макрона.
  -- Ты прав, друг! Я сглупил. Юния и так уже обвиняет меня в излишней вспыльчивости, что едва не помешала ее планам. Рядом с Тиберием надо лгать и притворяться, поезжай к Клавдилле и поговори с ее отцом о предложении цезаря. Я не стану ревновать, потому что цезарь едва ли доживет до нашего с ней развода.
   Он пришпорил Инцитата и умчался догонять носилки цезаря. Макрон тронул поводья своего коня, но не стал ждать носилки Силана, а подъехал к Гатерию Агриппе, ехавшему в роскошной лектике. Болтовня старого сенатора, обрадовавшемуся собеседнику, не мешала ему сосредоточиться на своих мыслях.
   Он и сам повел себя как глупый мальчишка! Как можно было поверить словам цезаря? Тиберий определенно подозревает их, и нелепая выходка Калигулы еще более усугубила его предположения о заговоре меж ними.
   Вовремя сдох отвратительный змей! Его смерть испугала цезаря и заставила повернуть назад. Макрон с отвращением сплюнул, еще вчера этот жуткий любимец цезаря с жадностью заглатывал кролика. Видно, кто-то дал змею отраву. Да благословят боги того, кто решился на это!
  
   В Астуре местные власти устроили цезарю торжественную встречу и роскошный обед в саду в перевитой гирляндами беседке. Невидимые музыканты услаждали слух пирующих дивными мелодиями, актеры без конца меняли маски в изысканных пантомимах. Тиберий был весел и беспечен. Но конец праздника испортился из-за резко поднявшего восточного ветра.
   А наутро цезарь вдруг пожаловался Хариклу на недомогание. Обеспокоенный врач отложил возвращение в Кампанию, и процессия задержалась в Астуре на два дня, пока тяжелый кашель Тиберия не смягчился от целебных настоек.
  
   В Цирцеях их встречали не менее торжественно, стоящие там войска устроили в честь цезаря лагерные игры.
   Под конец на арену выпустили дикого кабана и попросили Тиберия метнуть в него со своего места дротик. В молодости Тиберий славился исключительной меткостью. Но цезарь кинул и не попал из-за резкого приступа кашля. Зверь, обезумевший от громких криков толпы, продолжал кругами носиться по арене.
   Тиберий разъярился на собственный промах, и потребовал подать ему другое копье, ему не хотелось, чтобы присутствующие подумали, что его одолела старость. Но на таком расстоянии поразить кабана он явно не мог, пальцы к тому же нестерпимо болели, но он не сдавался и продолжал требовать новые копья. На все увещевания Харикла, всерьез разволновавшегося, он отвечал грубостью и приказал врачу убраться с трибуны.
   Наконец Тиберий окончательно обессилел, и копье выпало из онемевшей руки и его унесли подбежавшие рабы. Однако Тиберий нашел силы продолжить торжества, а за обедом у цезаря неожиданно возникла резкая боль в боку, но, превозмогая ее, он продолжал пить и ругаться на Харикла. Юния с Авлом Вителлием вынуждены были много петь и терпеть плохое настроение цезаря, который прерывал их без конца, требуя то веселых, то грустных песен. Калигула и Силан сильно напились, уснув прямо на обеденных ложах.
   Тиберий еще во время пира неожиданно потребовал готовить повозки, и они выехали ранним утром под пение петухов. Но остановки стали все более частыми, цезарю было совсем плохо, простуда, подхваченная в Астуре, еще более усилилась, и Харикл, подкупленный Гаем Цезарем, сообщил, что болезнь перекинулась на печень, оттого и участились резкие приступы боли в правом боку.
   В конце концов, процессия добралась до Мизена, откуда уже виднелся берег благословенного острова. Но штормило, и, к неудовольствию Тиберия, пересечь залив было нельзя, поэтому пришлось остановиться на великолепной вилле, ранее принадлежавшей Луцию Лукуллу.
   Чтобы показать всем, что болезнь отступила и он прекрасно себя чувствует, Тиберий приказал устроить большой пир для местных властей.
   Сам он много пил и ел, пока бледные щеки не покрылись красными пятнами от чрезмерного прикладывания к чаше с едва разбавленным вином. Но веселье было натянутым, несмотря на то, что лучшие танцовщицы и актеры Мизена развлекали гостей.
   Калигула поймал в коридоре Харикла и сунул ему в руку кошель с денариями.
  -- Скажи, лекарь, Тиберию вправду стало легче?
  -- Не думаю, - Харикл важно покачал лысой головой. - Вино приободрило его дух и заставило позабыть о боли, что ножом режет правый бок. Печень его сильно поражена от пьянства, а простуда из-за восточного ветра только усилила болезнь. Но я не знаю, - добавил он, поймав испытующий взгляд Калигулы, - сколько он еще протянет. Тиберий крепок телом, да и я хорошо лечу его.
   Гая передернуло от спесивости, с которой Харикл это произнес. Не сдержавшись, он схватил его за тогу и прошипел:
  -- Я не за то плачу тебе деньги, чтобы ты хорошо исполнял свои обязанности. Узнай, как себя чувствует старик.
   Харикл быстро отпрянул и поспешно зашел в триклиний. Около полуночи он поднялся из-за стола и попросил Тиберия дозволить ему удалиться, чтобы поискать чудодейственную траву, которая цветет как раз в этой фазе Луны. Цезарь, привыкший к тому, что его врач часто отлучается по этому поводу посреди пиршества, милостиво кивнул.
   Но Харикл просчитался, пытаясь обмануть хитреца. Склонившись к руке цезаря для почтительного поцелуя, он держал ее дольше, чем следует, и Тиберий догадался, что он щупает пульс, желая узнать, насколько он ослабел. Это разозлило его, и в наказание он грубо повелел Хариклу сесть на место и приказал всем не расходится до утра.
   Воспользовавшись наступившей тишиной, пока актеры надевали маски под слабую мелодию свирелей, а рабы меняли блюда, Макрон подсел поближе к Тиберию.
  -- Я прошу тебя, цезарь, дать свое решение сенату относительно подсудимых, ожидающих суда по делу Альбуциллы. Среди сенаторов ходят толки, что процесс затеян из-за моих происков, направленных против Аррунция. Обвинитель Домиций Афр обеспокоен народным возмущением.
  -- А к чему ты выпустил Агенобарба под домашний арест? - язвительно спросил цезарь.
  -- Он готовит речь в свою защиту, никто не берется представлять его интересы в суде. У него больше врагов, чем друзей. Но мне докладывали, что он ведет себя смирно и не покидает дом, - Макрона не смутил неожиданный вопрос Тиберия.
  -- Я отдам необходимые распоряжения, едва вернусь на Капри. И давай закончим этот разговор, - Тиберий вяло махнул рукой.
   Макрон разочарованно отошел.
   На сцене маленькая гречанка нараспев читала строки из Гомера, перебирая струны кифары. Ее слабый голос заглушали пьяные выкрики гостей, требующих танцовщиц. Калигула уже спал, разметав руки и свесив огромные ступни на стол. Пьяный Силан о чем-то спорил с дочерью. Макрон с нежностью посмотрел на Клавдиллу. Она выглядела уставшей, темные тени легли под глазами, она едва отвечала Силану, теребившему рукав ее столлы.
   Юния почувствовала, что он смотрит на нее, и слабо улыбнулась в ответ. Сделала едва уловимый знак глазами, Макрон вышел и притаился у входа в триклиний за занавесом.
   Его чуткое ухо вскоре уловило ее легкие шаги и шелест столлы, но еще ранее он ощутил дивный аромат, которым пахла только она - прекраснейшая из римлянок. Она пробежала мимо, даже не заметив, где он спрятался, и проследовала к маленькой беседке в сад.
  -- Любой соглядатай выследил бы тебя, божественная, - смеясь, сказал Макрон, появившись следом.
  -- Почему? - ответила она на его смех, и тонкие руки нежно обвились вокруг мощной шеи. - Я соскучилась.
   Он подхватил ее на руки и жадно поцеловал раскрытые губки.
  -- Подожди, подожди же! - она попыталась отстраниться. - Нас могут увидеть. Калигула хоть и спит пьяный, но кто-нибудь может услужливо прервать его крепкий сон. О чем вы говорили на Аппиевой дороге?
   Макрон вкратце ей рассказал о словах Тиберия.
  -- Старик забавляется с нами, - вздохнула она. - Мы все ходим под дамокловым мечом. Стоит ему ступить на берег Капри, как наши головы полетят с плеч. Тиберий не должен вернуться.
   Макрон помолчал, в задумчивости поглаживая лунные волосы девушки и чувствуя ее легкую дрожь.
  -- Мы не умрем, любимая, - наконец произнес он. - Мы не умрем, клянусь Марсом, - повторил он еще тверже. - Харикл сказал, цезарь серьезно болен, простуда, подхваченная в Астуре, перекинулась на печень после цирцейских игр. Старик и сейчас плохо себя чувствует, но не желает это признать. Видела, как он обошелся с Хариклом? Калигула заплатил тому денег, чтобы врач доносил о состоянии Тиберия, но цезарь, видимо, уже заподозрил и Харикла в измене. Но конец жизненного пути Тиберия близок, как бы он не пытался обмануть судьбу.
   Юния мягко отстранилась от любовника и, не сказав ни слова, быстро вышла из беседки. "Это я - судьба Тиберия! И мне решать, сколько ему еще можно задержаться на этом свете!" - рассерженно думала она, сжимая маленький флакон с ядом, подвершенный к длинной цепи.
   А Макрон, немного удивленный ее быстрым уходом, размышлял, чем он мог ее обидеть. Наверное, она ждала от него более решительных слов, а не утешения, что Тиберий скоро умрет и сам от старости и болезни. Неужели она сама не понимает, что опасно говорить об этом вслух? Пусть не беспокоится, он сделает все, как надо, едва представится случай!
  
   Клавдилла прошла в свою кубикулу, там спала Эмилия, по-детски обняв тряпочную куколку. Юния тихо тронула ее за плечо:
  -- Эмилия, проснись! Пиршество уже заканчивается, надо отвести отца, он слишком много выпил.
   Эмилия охнула, приоткрыла сонный глаз, но тут же опять засопела, крепче прижав к себе игрушку. Юния вздохнула, помощи от нее никакой. Она вернулась в триклиний. Макрона там не было, Калигула по-прежнему спал и громко храпел, перекрывая временами музыку. Силан мутным взглядом наблюдал за танцовщицами, и из уголка его рта стекала слюна. Клавдиллу передернуло от отвращения, и в этот момент она искренне пожалела молодую Эмилию, которой приходится делить ложе с отвратительным Силеном.
  -- Клавдилла! Подойди! - послышался резкий окрик цезаря.
   Стараясь не выказать вспыхнувшего волнения, она приблизилась и почтительно поцеловала руку Тиберия, пропахнувшую травяной мазью и чесноком. Огромный рубин вспыхнул на распухшем пальце старика и погас.
  -- Повелитель желает, чтобы я спела?
  -- Нет, Клавдилла. Сядь рядом, выпей вина, удели внимание старику.
   Юния повиновалась, стараясь не выказывать недоумения, обернулась, почувствовав чей-то взгляд. Вителлий! Глаза его выражали и похоть, и восхищение, и злобное торжество. Девушка передернула плечами, презрительно усмехнулась и подняла тонкой рукой полную чашу с хиосским.
  -- За твое здравие, мой цезарь!
  -- Скоро ты станешь свободна от брачных уз, Кавдилла! - медленно произнес Тиберий, наблюдая, как меняется лицо девушки. - И хочу предложить тебе нового мужа. Я уже говорил ему, и он обрадован, что станет супругом такой несравненной красавицы.
   Юния догадалась, что "предложение" цезаря на самом деле было приказанием. И не осмелилась возражать, предполагая, что в продолжение разговора с Макроном на Аппиевой дороге, он будет говорить именно о его кандидатуре.
  -- Я согласна, мой повелитель! Думаю, уже через несколько дней я смогу вступить в новый брак, но на этот раз предпочту более простой и скромный обряд - коэмпцию. - Она притворно вздохнула. - Очень жаль, что мой первый опыт был столь неудачен, что навлек на себя даже неудовольствие цезаря. Зря я не послушалась отца, он с самого начала протестовал против Калигулы. Я даже собиралась вернуться в Александрию, но...
   Тиберий неожиданно прервал ее на полуслове:
  -- А почему ты не спросишь имени того, кого я избрал тебе в мужья?
   Юния скромно опустила ресницы.
   - Кажется, имя избранника мне уже известно. Неподалеку от Астуры на Аппиевой дороге у вас состоялся разговор, и хорошая весть достигла почти сразу моих ушей.
   Император усмехнулся.
  -- Да, мы разговаривали с ним как раз в тот день, и я сразу выразил Вителлию уверенность, что ты не отвергнешь его предложение.
  -- Ви...Вителлию? Но я не понимаю, - отчаянием полыхнули черные глаза девушки. - Префект претория... он...я хочу замуж только за него!
   Тиберий расхохотался так оглушительно громко, что все обернулись, и на миг притихли музыканты.
  -- Мы имеем честь присутствовать при начале нового брачного союза! - провозгласил цезарь во всеуслышание. - Юния Клавдилла, дочь моего дорогого друга Юния Силана, дала согласие стать женой Авла Вителлия! Знала бы ты, прекрасная невеста, как тяжело мне будет расстаться с моим любимым мальчиком. Но он уже имеет право сам распоряжаться своей жизнью, тога совершеннолетнего уже легла на его плечи.
   Все удивленно молчали. Авл, переглянувшись с цезарем, с глумливой усмешкой приблизился к девушке, взял ее безвольную руку и поцеловал. Щеки ее вспыхнули, в черных глазах загорелись испуганные злые огоньки, она затравленно огляделась. Пьяный Силан громко аплодировал, кто-то глупо закричал: "Таласса!", со всех сторон раздались издевательски непристойные фелисцинны.
  -- Не стоило отвергать меня, надменная Клавдилла, - прошептал ей Авл на ухо, и Юния вздрогнула, когда его влажные губы коснулись ее щеки.
   Она с отчаянием посмотрела на Калигулу, но тот продолжал храпеть, раскинувшись на ложе. Многие откровенно насмехались над ним, но он ничего не слышал.
   Клавдилла устремила растерянный жалобный взгляд на цезаря, плачущим голосом попросила разрешения удалиться в свою кубикулу, но Тиберий не ответил и дал всем знак заканчивать пиршество. Девушке пришлось еще, стоя рядом с ним, выдержать долгую череду прощаний. Ликтор встал у Тиберия за спиной, и цезарь лично простился с каждым. Клавдиллу он отпустил последней, у выхода она обернулась и заметила, как цезарь с гримасой боли на лице держится за правый бок. Мимо скользнул Харикл. Юния проворно ухватила его за рукав и увлекла за колонну.
  -- Что с цезарем? - шепотом спросила она.
  -- Старик совсем плох, но не желает это признать и презирает болезни. Ты прости меня, прекрасная госпожа, - неожиданно добавил он к сказанному, - это я по его настоянию дал твоему мужу сонных капель в вине. Тиберий с самого начала лелеял план унизить тебя. Всем известно, что Авл делит с ним ложе каждую ночь, и нет большего позора, чем стать его женой.
   Юния горько вздохнула.
  -- Ты не виноват, Харикл. Найди Макрона, расскажи, что произошло, а я пойду к себе. Будь осторожен!
  
  
  
   LVII
  
  
   Клавдилла не смогла сомкнуть глаз всю ночь, перед ее глазами стояло красивое лицо Вителлия с глумливой усмешкой. Если цезарь не умрет, ей предстоит пройти через унижения и позор, пережить смерть любимого и влачить жалкое существование жены спинтрия. Она горевала, но не лила слез, осознав, что Калигула обречен. Ошиблась старая Мартина, подготовив лишь ее одну заплатить за призрачное величие. Гай погибнет, а она останется жить! Но уже без него и надежды на встречу. Лета несет забвение, и им не суждено увидеться в царстве Плутона.
   Косой солнечный луч пробился сквозь занавес, на миг что-то вспыхнуло зеленым светом в углу кубикулы. Юния вздрогнула и поспешно ощупала пальцы. Смарагд цезаря был на месте. Что там?
   Но уже ничего не блестело и не привлекало внимания. Девушка быстро встала и, осторожно ступая босыми ножками по розовому мрамору, приблизилась. Маленькая яшмовая статуэтка Гекаты едва мерцала на большом резном ларе с одеждой. Сердце Юнии бешено застучало, она могла поклясться самой страшной клятвой, что оставила ее в Капуе у Клавдия, надежно спрятав перед отъездом в древней этрусской вазе. Слабое зеленое свечение угасло под ее взором, и пальцы ухватили пустоту, крышка ларя была пуста. Юния в ужасе вскрикнула, и неожиданный резкий толчок прогнал это непонятное видение.
   Макрон тряс ее за руку.
  -- Проснись, божественная! Тиберий при смерти!
  -- Невий! Мой Невий! - радостно сказала она, не понимая, о чем он ей говорит. - Ты пришел, чтоб увезти меня. Я ни за что не стану женой Вителлия. Тебе Харикл все рассказал?
  -- Очнись же, Клавдилла! Тиберий умирает!
   Чары Морфея рассеялись без следа, и Юния наконец осознала, что происходит.
  -- Где Калигула? - спросила она. - Надо что-то предпринять.
  -- Харикл сказал, что пульс едва прощупывается.
  -- Я пойду к цезарю и сама поговорю с врачом. Найди Гая. Если он уже знает, что произошло вчера на пиру, то может натворить всяческих безумств.
   Чело Макрона затуманилось.
  -- Бедная! Что пришлось тебе вынести! Но все забудут об этом позоре, а Авлу еще придется ответить за свою самонадеянность.
  
   Во дворце царила суматоха. Вчерашние гости толпились в атриуме, всем сразу вспомнилось, что несколько дней назад от землетрясения рухнула башня маяка на Капри, теперь это толковалось недобрым знамением для здоровья цезаря.
   Клавдиллу окликнул Силан, ей было противно видеть отца после пьяных, подобострастных поздравлений на пиру и, даже не обернувшись, она проследовала в покои Тиберия. Германн, стоявший на страже, попытался преградить ей путь, но она решительно оттолкнула его и вошла.
   В темной комнате витал пряный аромат лечебных настоек. Умирающий старик лежал на высокой кровати, черты лица покрыла восковая бледность, казалось, он уже мертв, но грудь его медленно вздымалась, выдавая признаки жизни. Неожиданно, вслушавшись в тишину, Юния уловила чье-то еще дыхание, подобное легкому веянию ветра в жаркую ночь.
   Слабый шорох заставил ее вздрогнуть, и девушка разглядела застывшую темную фигуру, словно сам мрачный Танатос притаился за изголовьем.
  -- Кто здесь? - шепотом спросила она.
  -- Зачем ты пришла? - Юния узнала голос Гая. - Я все знаю, и собираюсь убить проклятого старика. Он никогда больше не встанет меж нашим счастьем.
   Сверкнуло, вспоров темноту, лезвие кинжала, но Юния молниеносно бросилась вперед и успела перехватить занесенную руку Калигулы.
  -- Остановись, безумец! - хрипло сказала она. - Ты не ведаешь, что творишь. Пусть умирает сам. Хочешь, чтобы сенат осудил тебя за смерть Тиберия? Они будут рады восстановить Республику, избавившись от давления наследственного принципата. Не теряй времени даром, Рим должен узнать, что у него новый повелитель.
   Буквально силой она вытолкала Гая за дверь и крикнула Германну, чтобы пускал в комнату лишь одного Харикла. Едва она присела, как умирающий пошевелился и приоткрыл глаза. Юния испуганно смотрела, как тянется к ней иссохшая жилистая рука цезаря, и готовый сорваться крик застыл на ее устах.
  -- Спасибо, Випсания, что навестила старика, - медленно проговорил Тиберий. Клавдилла с ужасом вслушивалась в хриплый шепот. - Скоро, совсем скоро мы будем вместе, мне следовало ранее поспешить к тебе. Но так много незавершенных дел...Не молчи, дорогая, скажи что-нибудь.
   Рука Тиберия судорожно стиснула тонкую ладонь девушки.
  -- Я... я по-прежнему люблю тебя, мой Тиберушка, - быстро проговорила Юния, стараясь не дать воли отхватившему ее отвращению. - Но вначале ты должен назвать преемника и отдать ему печать, все ждут твоего решения. И лишь затем мы сможем соединиться навеки.
   Она поспешила. Мутные глаза старика наполнились слезами, и тяжелая капля скатилась по запавшей морщинистой щеке, прочертив неровную дорожку.
  -- Я ошибся, - сказал он, - ты - не она. Она была единственной, и ей не дано возродиться дважды. Я узнал тебя. Ты думаешь, что победила меня, Клавдилла, что ж, пусть будет по-твоему. Я назову Калигулу своим преемником, завещание это подтвердит. Все равно Гемелл не жилец на этом свете. Позови ко мне Гая Цезаря.
  -- Слушаюсь, мой повелитель!
   Стремительная как птица, она вылетела из кубикулы, едва сдерживая ликование. Калигулу и Макрона она разыскала в таблинии. С хмурыми лицами они что-то тихо обсуждали. Увидев ее сияющее лицо, в один голос спросили:
  -- Умер?
  -- Гай, он зовет тебя к себе. Он согласен провозгласить тебя своим преемником.
   Калигула выбежал. Тиберия он застал уже сидящим на кровати.
  -- Ты был лучшим моим рабом, Гай Цезарь, и станешь худшим государем в империи, которую создал я. Ты - моя месть неблагодарным квиритам. Властвуй!
   Старик попытался стащить с пальца перстень, но опухшие суставы не давали ему это сделать, наконец он рывком снял кольцо, но это усилие доконало его, и он бессильно откинулся на подушки. Калигула жадно протянул руку.
  -- Нет, - вдруг быстро прошептал Тиберий, и легкая тень набежала на его лицо. - Нет, я еще поживу! Рано уходить...
   Тиберий быстро надел перстень и решительно сжал огромные кулаки, будто опасаясь, что его отберут. Калигула разочарованно оглянулся на жену и замер, увидев злобную Мегеру. Еще миг, казалось, и она в ярости кинется на старика. Но цезарь вдруг испустил хриплый стон и потерял сознание.
  -- Снимай! - зашипела Юния. Гай дернул изо всех сил палец старика, Тиберий даже не пошевелился. - Может, кончился уже?
  -- Нет, дышит, хотя слабо, - ответил он и надел рубиновую печать. - Пошли отсюда скорей!
   Даже походка Калигулы изменилась, когда они вышли в атриум, таким величием веяло от его мощной фигуры. С гордостью он вытянул руку с перстнем, чтобы все могли увидеть огромный рубин, и громогласно провозгласил, что цезарь почил, едва успев лично передать ему символ высшей власти. Силан первым склонился над новым повелителем Римской империи.
  -- Приветствую тебя, Гай Цезарь! Да будет славен твой род.
  -- Благодарим богов за достойного правителя!
  -- Слава Юпитеру!
  -- Да здравствует Гай Цезарь!
   Со всех сторон неслись приветствия и поздравления, каждый норовил поцеловать руку или кончик тоги нового принцепса. При всех Гай обнял стоящую рядом Юнию.
  -- Приветствуйте прекраснейшую из смертных женщин - мою любимую супругу! Мою императрицу!
   Этот миг стал Юнии торжеством ее ума и хитрости. Она - на вершине могущества и славы! И Гай рядом! Безграничным счастьем и любовью лучился ее взгляд, когда Калигула поднял ее на руки и еще раз прокричал:
  -- Вот моя счастливая звезда! Моя удача! - и добавил тихо, ей на ухо. - Моя вечная возлюбленная, моя Венера.
   Они не заметили, что Макрон наблюдает за ними издали. Глядя в глаза своей любовницы, уверявшей в искренней любви и искавшей защиты, он наконец-то осознал, насколько лжива и черна ее душа. И он принес страшную клятву, поклявшись водами зловещей реки Стикс, что отомстит за поруганную любовь, за то, что предал Эннию, за обман и за свою слепую веру в чувства этой страшной женщины, что так умело использовала его ради достижения собственного величия. Голова его осталась ясной и холодной, любовь, ревность и злоба ушли без следа, растворились в глубинах его разума. Время, пусть пройдет время! А пока он будет послушным слугой их прихотей!
   Калигула поманил его с собой в таблиний, и во все уголки бескрайней Римской империи помчались курьеры с посланиями к легатам и наместникам провинций, где сообщалось, что старый император при смерти и назначил Калигулу своим преемником, в знак чего отдал перстень с печатью. Макрон быстро диктовал секретарям, а Гай Цезарь с величественным видом вдавливал драгоценный рубин в горячий податливый воск.
  
  
  
   LVIII
  
  
   Во дворце шли поспешные приготовления к роскошному пиру, который устраивал Калигула на правах нового повелителя. Близился вечер. Великолепные дары уже поступили от местных властей, количество гостей росло, а быстрые курьеры уже достигли Вечного города и принесли народу ликование.
  
   Несколько дворцовых рабов, посланных управляющим за вином в кладовую, бесследно исчезли в ее изобильных недрах. Хозяйское вино щедро лилось в грубые деревянные чаши, и они без устали поднимали их за здравие Калигулы.
  -- Старый, может, еще не умер, а мы уже празднуем! Новый-то больно торопится! - неожиданно сказал молодой грек.
  -- Лучше помолчи, Полибий! Тебе почем знать? Сам префект претория объявил нам, что Тиберий мертв, - ответил смуглый сириец. - Пей себе! Сын славного Германика, того, что умер на моей родине, достоин быть цезарем более, чем кто-либо. Плесни мне еще вина! Слава Астарте, теперь у нас будет хороший повелитель с добрым сердцем.
   Кувшин опустел, и Полибий наполнил его еще.
  -- Как бы не явился управляющий, - заметил сириец, - нас могут высечь за самоуправство.
  -- Вот еще, - сказал третий раб, тоже грек. - Он уже пьян с утра. Повара стараются на кухне, а наш черед кравчих еще не настал. К вечеру мы сумеем протрезветь, не впервой.
   Глаза сирийца хитро заблестели, и он наклонился поближе к товарищам.
  -- Кто видел, стоит ли стража у покоев Тиберия? - спросил он.
  -- Нет, - ответил второй грек, - Макрон убрал ее. Ни к чему теперь охранять мертвого старика. Теперь никому нет дела до покойника.
  -- Можно неплохо поживиться, - важно изрек сириец, - в покоях цезаря немало ценных вещей, перекупщики краденого с радостью заберут их.
  -- Но цезарь еще жив, - с ужасом произнес Полибий. - Раба-вора распнут, если уличат. Я не хотел бы оказаться на кресте.
  -- Вздор! Калигула заявил, что сам закрыл ему глаза, - ответил ему предприимчивый сириец. - Все будет в порядке. Полибий постоит на страже, а я проникну в покои цезаря, если остальные боятся. Но две трети добычи мои. А свою треть делите, как хотите.
  -- Идет! - Полибий даже привстал от волнения, позабыв, что сомневался в смерти старика.
  
   Сириец прошмыгнул в комнату цезаря тихо как мышь. Тусклым огоньком тлел единственный светильник у изголовья высокой кровати. Старик лежал, скрестив тощие руки на груди, мертвенно-бледный с заостренными скулами и запавшим ртом. "Покойник, точно. Полибий, дурак, сомневался", - подумалось рабу, и он смелее двинулся к стоящему рядом с постелью кованому ларю. От неловкого толчка свалилась статуэтка, и сириец пугливо замер на месте. Возможно, это и спасло его. Покойник неожиданно шевельнулся, опустив иссохшую руку вниз, и застонал.
   Ужас сковал сирийца на месте, ноги онемели, и он со страхом наблюдал, не в силах убежать, как Тиберий садится на кровати и трясущимися руками шарит вокруг себя.
  -- Проклятье! - раздался его слабый голос. - Где мой перстень? Эй! Кто-нибудь! Немедленно сюда!
   Испуганный сириец юркнул к двери, но споткнулся и запутался в мягком ворсе ковра. Тиберий, услышав шорох, принялся кричать все настойчивей.
   Синиец, наконец выйдя из оцепенения, вылетел из комнаты и помчался по коридору мимо удивленного Полибия. У входа он столкнулся с Макроном.
  -- Проклятый раб! - закричал префект претория, хватая его за рукав.
  -- Император жив, господин, он требует свой перстень!
   По искаженному от страха лицу раба Макрон понял, что тот говорит правду. И растерялся. Сириец, воспользовавшись тем, что хватка ослабла, вырвался и побежал по коридору, громко вопя.
   Новость в мгновение ока разнеслась по дворцу и достигла атриума, где Калигула встречал гостей.
   В белоснежной тоге и пурпурном плаще он гордо возвышался в золотом солиуме, рядом стояла его прекрасная супруга. Поистине, божественным величием веяло от этой пары, и счастьем лучились глаза влюбленных, принимающих поздравления и уверения в преданности.
   Паника и ужас охватили присутствующих, когда была услышана страшная новость. Поспешно отдавая приказания рабам готовить носилки, все бросились прочь. Послышались крики: "Благодарение богам! Известие было ложным! Да здравствует Тиберий!"
   Калигула в страхе вскочил с кресла и заметался, не зная, куда деваться от стыда и страха. Он сдернул перстень с пальца и беспомощно оглядывался по сторонам, ища, где бы его спрятать, и наконец сунул его в руку не менее растерянной Юнии.
   В глазах ее вспыхнула тревога, безотчетным движением, будто ожегшись, она отбросила прочь перстень, и он покатился под ноги префекту претория. Атриум тем временем пустел, бестолково метались гости. Гай и Юния беспомощно смотрели друг на друга, потом, повинуясь порыву, обнялись и застыли, объятые страхом.
   Макрон молча поднял кольцо, презрительно усмехнулся. Не знамение ли это тому, что именно ему суждено стать императором? Сама божественная Клавдилла вручает ему символ власти. Но усмешка быстро исчезла с губ. Нет, время еще не пришло! Рано думать об этом!
   Внезапно решившись, он закричал громким голосом, словно обращался к легиону, а не к толпе жалких, напуганных безумцев:
  -- Вздор! Раб сошел с ума! Вели распять его, цезарь! Старый император был мертв уже час тому назад!
   Кто-то из уходящих обернулся. Юния метнула удивленный взгляд на Макрона и быстро шепнула что-то Гаю на ухо.
  -- Кто же так боится мертвеца и доверяет глупым слугам?! - громко спросила она. - Смотри, Гай Цезарь, как покидают тебя те, кто клялся в верности! Тиберий мертв, ты сам закрыл ему глаза, а я слышала, как он испустил последний вздох. Префект претория тому свидетель! Или кто-то не доверяет нам?
   Слова ее молнией разнеслись по дворцу, как перед этим выкрики сирийца, и были услышаны в каждом уголке.
   Макрон поспешил в комнату Тиберия, Юния устремилась следом, пока Калигула, еще не опомнившись от испуга, стоял посреди атриума.
  
   Они вбежали в темную кубикулу почти одновременно. Тиберий уже поднялся на ноги, опираясь на посох, стоны из его уст перемежались с проклятиями.
   Префект подхватил его худое тело мощными руками и повалил на кровать. Император пытался сопротивляться, но справиться с могучим Макроном ему было не под силу. Макрон кинул ему на лицо подушку и принялся душить.
   Из последних сил Тиберий вскинул посох и ударил убийцу в лицо, тот с яростным воплем отшатнулся, и цезарь закричал, призывая на помощь. Юния как пантера вскочила ему на грудь и обеими руками прижала подушку к лицу Тиберия, заглушив вопли. Длинные костлявые пальцы клешней впились в ее нежное плечо, она застонала, и в этот миг Макрон, оттолкнув ее, навалился на подушку тяжестью мощного тела.
   Хватка постепенно ослабла, и иссохшая рука старика безвольно упала вниз. Юния осторожно тронула Макрона.
  -- Довольно. Он умер, - тихо сказала она. - Уходи лучше. Я побуду здесь.
   Даже не взглянув на нее, Макрон вышел, но в коридоре бессильно прислонился к колонне и неожиданно заплакал, как тогда в ночь ее свадьбы, осознав, что страшная клятва отомстить никогда не будет исполнена. Он был и останется рабом своей слепой любви навсегда, совершив ради этого самое страшное преступление!
  
   Юния, оставшись одна, еще долго всматривалась в лицо Тиберия, сложила ему руки на груди и прикрыла глаза. Все это доставляло ей необъяснимую радость, и она тихо смеялась, впервые за долгие месяцы чувствуя покой. Враг мертв! И ее Сапожок теперь достиг величия, благодаря ей. Теперь можно расслабиться и наслаждаться благами счастья.
   Занавес за ее спиной шевельнулся, и Юния узнала шаги Калигулы.
  -- Ты здесь, звездочка моя. Раб и вправду сошел с ума, если подумал, что цезарь жив. Пойдем, не стоит сидеть рядом с покойником.
   Он коснулся ее плеча, и Юния вскрикнула от пронзительной боли.
  -- Что ты? Но... откуда эти страшные синяки на твоей нежной коже?
   Но слова замерли на его устах, когда он увидел ее глаза Мегеры, и тогда-то понял все. Ужас и восхищение заставили его опуститься на колени, он припал к ногам Юнии и исступленно принялся целовать край ее столлы, даже не осмеливаясь притронуться к возлюбленной. Клавдилла положила руку ему на голову, и он вздрогнул, насколько холодна она была.
  -- Теперь ты сможешь явить свою божественную сущность. Я верю, что ты станешь самым могущественным правителем, что был у Римской империи. Предсказание Мартины почти сбылось.
   Гай удивленно посмотрел на нее.
  -- Почти? Кажется, она предрекла, что нам достичь величия, если мы будем едины. И, благодаря лишь этому, мы достигли цели. Но, подожди,.. - он задумчиво потер лоб. - Ты ведь оставалась с ней наедине, а меня выгнали на улицу. А ты никогда и словом не обмолвилась, о чем вы с ней тогда говорили, мне же не все удалось подслушать. Ты что-то скрыла от меня. Что?!
   Юния вздохнула. Сапожок с нетерпением дергал край ее столлы.
  -- Я возвращаюсь в Александрию, - наконец с усилием проговорила она. - Я безумно люблю тебя, и доказала это. Но больше мы не можем быть вместе, я уезжаю завтра.
   Ей не хотелось говорить этих слов, сердце ее протестовало, но разум подсказывал, что лучше поступить так и уберечься от грозившей ей неизвестной опасности. "Ваша любовь несет твою гибель!" - слова старой колдуньи зазвучали, будто наяву.
   Калигула взвыл и обхватил ее колени.
  -- Нет! - закричал он. - Ты никуда не уедешь! Я так люблю тебя, что не смогу отпустить. Я всемогущ и приказываю остаться со мной. Мы навеки будем вместе. Я и ты! Навсегда!
   Клавдилла не выдержала и, опустившись на мягкий ковер, обняла мужа. Ее любовь вспыхнула, и разум ослеп, подчинившись страсти. Пылкий поцелуй разжег неистовое желание, и они, сбросив одежды, слились воедино в экстазе, забыв, что рядом покоится тот, чью жизнь они принесли в жертву на алтарь их величия и любви.
  
  
  
   LIX
  
   Медленно продвигалась погребальная процессия, растянувшись на всю ширину Аппиевой дороги. Впереди в темной тоге шагал Гай Цезарь, скрывая под капюшоном плаща счастливые глаза. Вначале с ним рядом шла Клавдилла, но вскоре устала, неожиданно плохо себя почувствовала и пересела в носилки. Гаю не хватало ее присутствия, тем более, что внезапный приступ дурноты у Юнии его встревожил не на шутку, но он не мог себе позволить покинуть процессию. Как и полагается почтительному сыну, он усиленно тер глаза, и старался не прислушиваться к восторженным крикам крестьян, столпившихся по обеим сторонам дороги Аппия.
   Траурная процессия напоминала триумфальную, настолько сильным было народное ликование. Как только не называли Гая Цезаря! Юния, мучаясь от подступившей к горлу тошноты, через силу улыбалась ласковым прозвищам, которыми награждали их с Гаем старые крестьянки: "звездочки", "птенчики", "наш малыш", "наш избавитель".
   Клавдиллу и саму беспокоило ее внезапное недомогание. Она боялась яда. Но более всего ее страшил гнев богов. Кто знает, вдруг в исступленной жажде мщения страшные когти фурий уже сжимают ее горло, не давая дышать? Лишь присутствие Гая придавало ей мужества и сил сопротивляться непонятному недугу.
   Макрон уехал, когда они еще были в Мизене. Калигула возложил на префекта претория ответственную миссию в сенат. Его задачей было сообщить лично о смерти цезаря и убрать с дороги несовершеннолетнего Гемелла. Завещание же Тиберия покоилось в ларце, который вез Марк Юний в своих носилках. Никто не знал, что в нем. Они не успели взломать печати, глупый Силан воспрепятствовал этому, неожиданно потребовав, чтобы оно было вскрыто прилюдно в сенате. При свидетелях пришлось подчиниться.
   День за днем проходили в медленном движении, и с каждым шагом все большие толпы собирались приветствовать нового принцепса, и все громче раздавались крики ликования. На дороге поспешно возводились алтари, где сжигались жертвы во славу правителя и его прекрасной жены. Стаи голубей, громко хлопая крыльями, взмывали к небу с длинными цветными лентами, привязанными к лапкам.
   И чем ближе подходили они к Риму, тем отчетливее слышались требования "поджарить Тиберия в амфитеатре Ацеллы". Юния знала, как презрительно относятся все к жителям Ацеллы. В этом маленьком городке, прославленном прежде веселыми сельскими праздниками, у Тиберия была вилла, где он приказал возвести небольшой амфитеатр, чтобы превратить невинные торжества в честь богов, в непристойные похотливые фарсы, воспалявшие его извращенное воображение.
   До Гая уже дошли слухи, как римляне встретили известие о смерти старого цезаря. Всю ночь возбужденные от радости квириты носились с факелами, обступив курию с громкими криками: "Тиберия в Тибр!". Но самое большое возмущение вызвала в народе расправа с узниками Туллиевой тюрьмы. Для некоторых день казни совпал с радостным известием, но начальник тюрьмы в слепом подчинении порядку, все равно приказал удушить приговоренных. "Тиберий жалит, как дохлая оса!" - кричал народ. Но даже это печальное событие не поумерило всеобщее ликование.
   За несколько миль до Вечного города Гай Цезарь приказал подать коня и, поцеловав на прощанье супругу, умчался устраивать торжественную встречу процессии. Едва он уехал, как собралась огромная толпа, Аппиеву дорогу перегородили наспех срубленными деревьями, чтобы не пропустить в Рим траурное шествие. Крики о том, что тело Тиберия следует везти в Ацеллу, переросли в требования, но, вернувшийся Макрон с усиленным отрядом преторианцев быстро навел порядок. Нескольких зачинщиков казнили на месте без долгих разбирательств, и толпа уступила грубой силе.
   Процессия вошла в город через Капенские ворота, в изобилии украшенные ветками кипариса, дерева траура. Был пятый день апрельских календ.
  
  
   Клавдилла без сил лежала на подушках. Рабыня заботливо обмахивала ее павлиньим веером. Очередной приступ раздражения заставил Юнию выбить красивую вещичку из рук девушки. Неожиданно к горлу вновь подступила тошнота, и она зашлась в мучительном кашле, сглатывая слюну. Поймала взгляд сидящей рядом рабыни.
  -- Что ты смотришь так, Гемма? - зло спросила Клавдилла.
  -- Осмелюсь предположить, госпожа, - тихо проговорила рабыня, - но не вызвано ли твое недомогание тем, что ты ожидаешь наследника? Гай Цезарь будет счастлив.
   Юния резко выпрямилась.
  -- Что?! - крикнула она. - Не может быть!
  -- Это случается с молодыми супругами, госпожа, - с улыбкой произнесла Гемма. Сильная пощечина на миг ослепила ее.
  -- Замолчи, глупая гусыня! Да отсохнет твой проклятый язык! - закричала Клавдилла. - Пошла прочь!
   Испуганная рабыня соскочила с носилок. А Юния горько разрыдалась. Нет! Только не беременность! Страшное видение, испытанное в первую брачную ночь, вновь предстало перед ней. Дымящийся погребальный костер и маленькая хрупкая фигурка бледной тенью танцующая на углях. Девушка передернула плечами, отгоняя непрошеный сон наяву, но тут душа ее неожиданно успокоилась, осененная радостной догадкой. Ведь это был не ее погребальный костер! Конечно же, не ее, а старого Тиберия! Ее малыш зачат в ту ночь, когда был задушен старый цезарь. Воистину благословила Геката их союз с Гаем! Теперь в ее чреве дитя величия! Права Гемма - надо радоваться, а не проклинать нерожденного.
   Юния выглянула из носилок и поманила к себе рабыню. Испуганная Гемма, увидев счастливый блеск глаз госпожи, приблизилась уже без опаски.
  -- Не держи камня обиды за душой, - сказала Юния. - И прими в дар это кольцо, как знак доброй вести, которую я услышала от тебя. И пусть Пантер отнесет мою записку Гаю! Хочу, чтоб Калигула первый узнал об этом.
  
   Неожиданно Макрон поравнялся с носилками Клавдиллы, едва сдерживая горячего скакуна.
  -- Смотри, Юния, - произнес он, сдерживая едкую горечь иронии, - сколько народу вышло встречать своего нового повелителя. Даже громкий стон наемных плакальщиц не слышен из-за радостного гула толпы. Имя старого цезаря смешано с грязью и ненавистью.
   Клавдилла откинула раззолоченный занавес носилок и жестом указала место рядом с собой. Рабыня поспешно соскользнула на дорогу, уступая сиденье. Макрон передал скакуна преторианцу и сел напротив Клавдиллы. Занавес опустился.
   - Зачем ты стараешься погубить свою любовь и дать прорасти ненависти?
   К чему так упорствовать? Пойми же наконец, что страшное преступление во имя величия сковало нас единой цепью навеки, и мы сейчас как никогда должны быть едины.
   Макрон сощурил правый глаз, Юния знала, что это признак сомнения.
  -- Почему бы тебе не сознаться, Клавдилла, что, изображая страстную влюбленность, ты использовала меня, чтобы убрать с дороги Тиберия, оставив руки Калигулы незапятнанными кровью?
  -- Нет, - девушка устало вздохнула. - Мои чувства подлинны. Величие вскружило голову, но не настолько, чтобы забыть о моих обещаниях тебе.
  -- А ты помнишь, в чем клялась?
  -- Да. Ты женишься на мне, и я сделаю тебя императором Рима. У тебя лучше получится управлять огромной империей, чем у Сапожка, которого любят только из-за имени и прославленного отца. Имей терпение и не давай сомнению завладеть своим сердцем. Я по-прежнему люблю тебя.
  -- Но...
  -- Никаких "но", - резко оборвала его Юния. Неожиданный приступ головокружения заставил ее упасть на подушки. Макрон нежно поддержал ее.
  -- Что с тобой? Тебе плохо? Ты побледнела.
  -- Моя рабыня оказалась прозорливей меня. Я жду ребенка, Невий Серторий.
   Макрон спрыгнул на землю так резко, что носилки закачались на плечах огромных нумидийцев. Клавдилла мечтательно улыбнулась. Скоро, совсем скоро, он задаст себе тот вопрос, что не даст ему покоя. Не он ли отец?
  
  
   Огромная толпа восторженных квиритов сопровождала Гая Цезаря на пути в сенат, туда же проследовали за ним многие отчаянные смельчаки. Сенаторы в белоснежных тогах восседали на мраморных скамьях, полукругом окружавших золотое курульное кресло принцепса. Их восторженные крики встретили появление Калигулы. Уставший Гай без обиняков сразу уселся на пустовавшее до его прихода почетное место и молча внимал благодетельным отцам отечества, наперебой старавшихся выслужиться в почтительности перед новым принцепсом.
   Когда стих гул голосов, а ликторы заняли свои места за курульным креслом, вперед выступил Гатерий Агриппа. Низко склонившись перед молодым правителем, он едва смог разогнуть больную спину. Калигула подавил смешок.
  -- Известие, привезенное в одиннадцатый день до апрельских календ Невием Серторием Макроном, принесло с собой всеобщее ликование. Обычное заседание сената в тот день превратилось в торжество. Решено было единогласно передать все полномочия власти Гаю Цезарю, сыну прославленного Германика. (Со всех сторон вновь раздались крики приветствий. Гатерий сделал паузу.) Мы просим тебя принять титулы, что причитаются по праву правителю Римской империи, в том числе настаиваем на почетном титуле Отца отечества, что с гордостью носил божественный Август.
   Калигула поднялся с гордой усмешкой.
  -- Мне всего лишь двадцать пять, я еще не стал отцом собственных детей. Так как же могу взять на себя право носить такой титул? Я оставляю за собой право титула императора и народного трибуна. И запрещаю отныне и впредь воздвигать себе статуи.
   Глухие смешки вошедших вслед за Гаем в сенат всадников и плебеев, заставили сенаторов смутиться. Но неожиданно слева раздался решительный голос протеста.
  -- Требую! - кричал к удивлению всех Марк Юний Силан. - Я требую оглашения завещания Тиберия! Вот ларец, что лично запечатал я сам, приняв из рук умирающего сей важный документ. На каком основании мы имеем право решать, если за нас уже распорядился цезарь? Мне доподлинно известно, что он назначил себе преемника.
   Казалось, даже всемирный потоп или землетрясение не могли бы остановить решительного Силана, брызгавшего слюной и потрясающего деревянным ларцом перед сенаторами. Со злым недоумением Калигула наблюдал за спятившим тестем. Всем было известно, что своему высокому положению Силан был обязан Тиберию, объявившего его правой рукой в сенате и безоговорочно ему доверявшему в принятии всех решений. Но повелитель умер, к чему теперь настаивать на выполнении его посмертной воли. Множество рук потянулось к Юнию с намерением стащить со скамьи, избить, растерзать, но мановением руки Калигула остановил всех и сделал жест консулам.
   Гней Ацерроний Прокул принял ларец из рук Силана и при полном молчании сломал массивную печать. Стоило начать чтение документа, как сразу раздались возгласы протеста. Наибольшее возмущение вызвали имена тех, кто засвидетельствовал это завещание. Несколько вольноотпущенников и какой-то безграмотный рыбак. Усмешка Гая переросла в язвительную ухмылку. С таким лицом он заслушал, как вздорный старик назначил его не наследником первой степени, как предполагалось всеми, а Гемелла - второй, если что-то случится с Калигулой, а сделал их сонаследниками в равной степени, которые должны были попеременно управлять империей. Чтение этого пункта совсем заглушили крики негодования.
  -- Мальчишка Гемелл!
  -- Да он еще не надел тогу совершеннолетнего!
   Силан важно поднял большой палец вверх.
  -- Мы должны следовать воле цезаря. Так хотел он! Предлагаю голосование.
   Тут не выдержал Калигула и с гордым видом встал со своего курульного кресла. Плавно полилась его речь. Разве стоит прислушиваться к завещанию того, кто запятнал себя всеми мыслимыми пороками и кто был не в своем уме, когда писал эту бумагу? Известно, как он ненавидел сенат и народ римский, мечтал уничтожить всех выдающихся и достойных людей. И стоит ли брать в расчет мальчишку, его внука, получившего воспитание на Капри и запятнавшего себя связью с последователями запрещенного культа Гекаты? Конечно, все пункты по выплатам денег будут выполнены в точности, но как отнесется народ к тому, что править им будет внук ненавистного Тиберия? И пусть благодетельные отцы отечества вынесут свой вердикт, он согласится со всем.
   При этих словах Гай многозначительно посмотрел на упрямого тестя, но тот и глазом не моргнул и не опустил поднятой руки, продолжая настаивать на голосовании.
  -- Предлагаю сенаторам, согласным с Марком Юнием Силаном сесть на правые скамьи, - сказал Гай Цезарь.
   В панике вскочили сенаторы, занимавшие правые ряды, чтобы пересесть. Скамьи слева заполнились мгновенно, даже яблоку негде было упасть. И среди гнетущей тишины, под гневным взглядом Калигулы, его тесть остался гордо сидеть один посреди пустого мрамора.
  -- Отцы-сенаторы, мы вас более не удерживаем! - громко и торжествующе произнес Гай Цезарь, полноправный властитель Римской империи.
   На выходе его неожиданно окликнул раб Клавдиллы, Пантер, пробивающийся сквозь напирающую толпу. Подал таблички. Гай, необъяснимо волнуясь, распечатал, и все с удивлением увидели, как покатилась блестящая слеза по его щеке.
  -- Свершилось! - радостно закричал он, и сенат и народ римский затихли в ожидании доброй вести. - Моя супруга ждет наследника!
  
  
   LX
  
  
   Будто окрыленный самим Меркурием, летел Гай в Палатинский дворец, даже не замечая, как слезы радости катятся в изобилии по щекам. Взмыленный Инцитат встал на дыбы, резко осажденный наездником перед кованой решеткой.
   Сама Клавдилла, слабая и бледная, стояла у ворот, нетерпеливо теребя веер. Они обнялись, несказанно счастливые и невыразимо прекрасные, подобные олимпийским богам.
  -- Все, милая! - шептал Гай, целуя нежные губы возлюбленной. - Сенат убрал с нашей пути Гемелла. Я - полноправный властитель! И Римская империя принадлежит нам двоим.
  -- Троим, уже троим, любимый, - эхом откликнулась Юния, прижимаясь к мужу.
   Гай легко, точно пушинку, поднял ее на руки и понес во дворец.
  -- Тебе по-прежнему нездоровится? - ласково спросил он.
  -- Да, - выдохнула она. - Аппетит совсем пропал и постоянно тошнит. Харикл велел мне не подниматься с постели, но мне хотелось встретить тебя. И еще, - она замялась. - Он сказал мне, что мы должны воздерживаться от близости, чтобы не потревожить ребенка.
   Калигула горестно вздохнул, но перечить не решился, зная, как легко может согласиться с ним Юния.
  -- Клянусь Юноной, хранительницей домашнего очага, и целомудренной Вестой, что не нарушу верность тебе, пока ты не порадуешь меня здоровым и крепким мальчиком, любимая. Можешь не тревожиться, я останусь чист и помыслами, и поступками.
  -- Как на Капри? - не удержалась от укола Клавдилла и увидела, как покраснели его щеки.
  -- Есть разные способы достигнуть блаженства с любимой, - сказал Гай и заметил ее удивленный взгляд. - Я тебе объясню все позже, моя неискушенная птичка. В Риме лучшие гетеры, и раньше я все свободное время проводил в их обществе. А теперь ты должна выспаться, вечером я устраиваю грандиозный обед.
   Гай терпеливо дождался, когда Юния сомкнет усталые веки и погрузится в сонное царство Морфея, и отправился в дом Невия Сертория на Эсквилин.
   Там тоже царило оживление. Вернулась Энния.
   Калигула застал настоящую семейную сцену, что устроила законная супруга прямо посреди атриума на глазах у просителей и домашних рабов. Лик ее исказился от гнева, черные волосы шевелились точно змеи Горгоны, она потрясала маленькими кулачками и топала ножками, обутыми в красные сандалии.
  -- Бросил меня, негодник! Отослал в Анций! Бессовестный блудник! Вносите вещи! Законная хозяйка вернулась!
   Несколько рабов кинулось наружу исполнять приказ, едва не сбив с ног входившего Калигулу. Сам Макрон, багровый с досады, молча стоял перед женой, свесив огромные руки. Гай заметил также и нерешительность в его глазах. Все-таки черноволосая Энния дивно хороша! Уж если Калигула и решится заказать скульптуру Горгоны, то прикажет придать строгому лику Медузы черты Эннии Невии.
   Пользуясь паузой, наступившей после гневного монолога Эннии, Гай прошел вперед и встал между супругами.
  -- Моя правая рука! Мой самый надежный друг и советник, - сказал он Макрону, положив руку ему на плечо и доверительно заглядывая в глаза. - Я рад, что твоя красавица-супруга вернулась в Рим. Я лично приехал пригласить вас к себе на пиршество. Сегодняшний день - самый счастливый в моей жизни. Сенат назначил меня единовластным повелителем, а Клавдилла неожиданно сообщила, что ждет наследника.
   Непроницаемым осталось лицо Макрона при этих словах нового принцепса, он сухо поздравил, а Энния щедро расцеловала его, умоляя рассказать Юнии, как она сожалеет об их размолвке.
   Остаток дня Гай с Макроном провели в таблинии, разбирая донесения легатов. Все легионы безоговорочно принесли присягу сыну Германика, и Калигула приказал выдать двойное жалование всем солдатам. Преторианцы должны были получить по пятьдесят золотых, но Калигула приказал от его имени увеличить и эту сумму вдвое, тайком подумав, что, когда наступит время избавиться от префекта, их поддержка будет ему обеспечена.
   Хитрый Калигула опутывал Макрона лестью, спрашивал его советов, ставя подпись на документе, он всякий раз просил: "Посмотри, Невий Серторий, это заслуживает твоего внимания". Макрон наслаждался новой ролью советника императора.
   Один из рабов проскользнул в таблиний и подал префекту какой-то документ. Тот внимательно прочел, и лицо его неожиданно озарила удовлетворенная улыбка.
  -- Все, кончено! - довольно произнес он.
  -- Что случилось? - встрепенулся Калигула.
  -- Мои враги мертвы. Хотя это известие несколько и запоздало. Все свершилось несколько дней назад, когда мы были на пути к Риму. Альбуцилла, вдова Сатрия Секунда, попыталась покончить с собой, не дожидаясь расправы, но не сумела нанести смертельный удар, и ее, по приказу сената, перенесли в темницу и удушили. Бывшего претора Карсидия Сацердота сослали на остров Понтий, Фрагеллана исключили из сенаторского сословия, а ненавистного Лелия Бальба не только приговорили к ссылке, но и также лишили всех званий. Одному Аррунцию удалось обмануть суд и достойно уйти из жизни. Он вскрыл вены, хотя его наследники и друзья умоляли не делать этого, ссылаясь, что Тиберий при смерти. Но Луций гордо ответил, что не намерен на старости делаться рабом нового хозяина, еще худшего, чем предыдущий, чем безмерно удивил всех. Сухими из воды вышли лишь Домиций Агенобарб и Вибий Марс. Но я еще их достану.
   Гай молчал. Может, только в этот момент, слушая горделивую похвальбу этого человека, он осознал, насколько хитра и жестока его натура, и насколько тесно оплел он своими сетями Рим. От такого опасного союзника надо избавляться, чем скорее, тем лучше.
  -- И я уже освободил Ирода Агриппу. Он будет у тебя вечером, чтобы принести свою горячую благодарность, - добавил префект претория, но Гай прервал его.
  -- Не трогай Вибия и Агенобарба, Домиций - муж моей сестры и близкий друг. Я сделаю так, что он забудет свою вражду, но и ты, Макрон, пообещай, что прекратишь против него свои козни.
   Серторий молча кивнул, сдерживая злость. Гай, заметив его недовольство, предпочел перевести разговор.
  -- Если пожелаешь, можешь развестись с Эннией Невией. Я не буду против, - сказал он.
   Макрон упрямо выставил подбородок.
  -- Думаю, она исправилась, и будет вести себя, как примерная жена. Несмотря на все ссоры, я по-прежнему люблю ее, - ответил он и махнул рукой, давая знать, что не желает это обсуждать.
  -- Что ж, до вечера, мой друг. Кстати, я так и не услышал твоих поздравлений по поводу будущего наследника, - заметил Гай Цезарь.
  -- Еще услышишь. До вечера.
   Стоило Калигуле удалиться, как ярость Макрона прорвалась наружу. Он велел седлать коня и помчался прочь из дома к Ларе Варус. Единственный вопрос, предугаданный проницательной Клавдиллой, мучил его, не давая покоя. Может ли случиться такому, что ребенок Юнии его, а не Калигулы?
  
   В роскошном лупанаре царило возбужденное веселье. Гости с воодушевлением обсуждали сегодняшнее заседание сената, пили за здравие нового принцепса, вслух, без опаски, высказывали надежды на прекращение произвола обвинителей, возобновление общественных игр и отмену эдикта Тиберия о запрете роскоши.
   Неожиданно для себя Макрон столкнулся там с Иродом Агриппой. Чернобородый красавец возлежал на почетном месте, окруженный стайкой полуобнаженных девушек.
  -- О, друг! - приветствовал он Макрона.
   Префект искренне расхохотался.
  -- А я думал, ты поспешил к Киприде и детям. Однако ты предпочел сразу наделать новых долгов.
  -- Я заходил в те жалкие комнаты, что она снимает в инсуле на Целии. Но, оказалось, что месяц назад Антония уговорила их переехать к ней в дом. А портить настроение от долгожданной свободы мне не захотелось встречей с суровой старухой-отшельницей, хотя, видят боги, она всегда помогала нашей семье. Но после... Давай лучше выпьем, мой друг, за мое освобождение и твое возвышение, а также не забудем поднять чашу и за здравие нового императора!
   Макрон медленно поднял чашу, полную янтарной жидкости, и единым махом осушил все до капли. Ирод заметил, что глаза его грустны, и без обиняков поинтересовался, что случилось. Префект попытался отмолчаться на бестактный вопрос, но Агриппа с поистине иудейским упрямством не прекращал настаивать. Разгоряченный неразбавленным вином, Макрон неожиданно для себя выложил Ироду всю правду. Наболевшее за долгие месяцы наконец выплеснулось наружу. Обо всем рассказывал Невий Серторий. О том, как впервые увидел богиню, о том, как страдал, добиваясь ее любви, о том, как пришла она сама к нему в Капуе, об их встречах в Риме, ее клятвах сделать его императором, и о ребенке... Лишь умолчал Макрон о тех преступлениях, что были совершены ими во имя величия.
   Ирод задумчиво теребил курчавую бородку. Перед ним вырисовывались очертания дивного лика Венеры, ради которой можно было пойти на любые безумства, но одновременно что-то настораживало в рассказе Макрона. Агриппа чувствовал своим хитрым умом, что тот не договаривает. Если эта Юния прекрасней всех земных женщин, как щедро описывает ее префект, если она вышла замуж за Гая Цезаря, товарища детских игр, извлекшего ее из небытия, если она знала, что Калигула - наследник Тиберия, то к чему стоило ей предавать старую любовь и становиться любовницей немолодого человека, к тому же сына раба? Знал бы Ирод, что и сам Тиберий задал себе тот же вопрос, но... слишком поздно. Заманчивый запах тонких интриг завеял перед Агриппой, и он принял внезапное решение.
  -- Не знаю, что и сказать тебе, мой друг, - вымолвил он, когда поток красноречия Сертория прекратился. - Но это настолько все интересно, что, я думаю, мне стоит повременить с отъездом в Иудею. Жена Калигулы, судя по всему, самая умная женщина, что когда-либо жила под Луной на этом свете. Даже Ливия не смогла бы соперничать с ней. Много неясного в ее поступках, все время будто преследуется некая тайная цель. И эти ее поездки на Капри.., - добавил Ирод чуть тише. - Надо будет разобраться во всем мне самому. Если ты не возражаешь, я пока поживу с женой и детьми у тебя.
   Возглас протеста у Макрона умер на устах, едва родившись. Нельзя отказывать другу в гостеприимстве, иначе навлечешь гнев богов.
  
   В этот день не праздновали только в доме Ливии. Обхватив голову руками, в одиночестве Марк Юний Силан сидел за столом в таблинии. Он проиграл! Не выполнил последнюю волю повелителя! Проклятые сенаторы- отступники! Да покарает их Юпитер Капитолийский! Насмешки и язвительные шутки все еще звучали в ушах. Его не тронули лишь из уважения к дочери. Теперь она - его защита от произвола зятя. Клавдилла не допустит, чтобы с ним что-нибудь случилось. К тому же она беременна от этого негодяя Калигулы.
   В который раз пытается к нему пройти Эмилия. Силану хорошо слышны ее недовольные крики. Пустая вертихвостка! Глупая и тщеславная! Ей не понять, почему он настаивал на исполнении завещания Тиберия. Если бы не цезарь, прозябать бы ему в нищете и безвестности, старый принцепс дал ему не только власть и богатство, но и безграничное доверие, и он поклялся никогда не предавать своего благодетеля. Но еще не все потеряно! Гемелл наденет тогу совершеннолетнего, и тогда... О, Тиберий! Твой завет будет исполнен. Даже в завещании ты не забыл верного слугу, завещав драгоценности из личной казны и бесценные книги. Как я могу изменить твоим пожеланиям? Твой родной внук будет править Римом, а я помогу ему и советом, и делом.
  
  
   Клавдилла проснулась в сумерках, но сон не принес облегчения, голова кружилась, все расплывалось в глазах неясными очертаниями. Предпраздничная суета во дворце выводила ее из себя, и она, закутавшись в теплый плащ, вышла в перистиль. Оказывается уже час, как ее ожидала там Агриппинилла. Вчерашние недруги тепло обнялись.
  -- Как ты, моя дорогая? До меня дошли радостные слухи о твоей беременности, - сказала Агриппинилла.
   В ответ Юния только горестно вздохнула.
  -- Не расстраивайся! Все женщины терпят подобные недомогания в первые месяцы. Потом станет лучше, появится аппетит, пройдет тошнота, формы обретут пышность, а ребенок начнет нетерпеливо бить ножками, давая знать, когда голоден.
   Юния слабо улыбнулась и с признательностью пожала подруге руку.
  -- Но даже бледность красит тебя, - искренне сказала Агриппинилла. - Получила сегодня записку Ливиллы. Они возвращаются из Капуи. Даже дядя Клавдий уже вызван в Рим.
  -- Я знаю, сама писала им. Агенобарб вернулся?
  -- Да как же. Через раба дал знать, что скоро будет. Пьянствует в лупанаре. Обвинение снято с него и Вибия Марса, сенатом приговор уже вынесен. Альбуцилла задушена, остальные сосланы. Аррунций вскрыл вены, теперь доносчикам не достанется ничего. Спасибо тебе, подруга! Жаль, что никто не сможет узнать о твоем благородном поступке. Мой дикий супруг обязан тебе жизнью.
  -- Еще бы, ведь моя жизнь перестала бы радовать меня, если б я больше не услышала его пения, - расхохоталась Юния, но тут же замолчала, испугавшись, что причинит боль Агриппинилле напоминанием о влюбленности в нее Агенобарба. Но та сама от души рассмеялась.
  -- Не думаю, что он станет вновь подражать Апполлону. А Друзилла тоже приезжает. Ты простишь ее? Уж теперь-то она признает себя виноватой.
   Юния равнодушно пожала плечами и стала рассказывать подруге о последних днях в Мизене, о смерти Тиберия.
  -- Ну, а скажи мне, что ты думаешь о Макроне? Сегодня, я слышала, вернулась Энния из Анция.
  -- Да поможет им Юнона, дарительница семейного счастья! - только и промолвила Клавдилла, потушив в душе вспыхнувшую искру ревнивой злобы. Но Агриппиниллу не так было легко провести.
   Роскошный пир во дворце Тиберия презрел все прежние запреты на роскошь и излишества. Такого праздника еще не видывало нынешнее молодое поколение и о таком празднике долгое время мечтало старшее.
   Калигуле важно было упрочить свое нынешнее положение. Всех одарили драгоценными подарками, теперь в распоряжении правителя была полная государственная и личная императорская казна. Можно было позволить любую роскошь. Юния появилась в таком богатом египетском наряде, что у гостей захватило дух. Золоченную ткань усеивали в изобилии изумруды, на лунных волосах покоилась зубчатая диадема, сияющая, как тысячи солнц. Супруга Цезаря шла под руку с Агриппиниллой, которой так же достался в подарок драгоценный наряд. Энния Невия была уязвлена до глубины души, потрясенная тем, что бывшие враги примирились. Но ей пришлось молча проглотить обиду и униженно просить у Юнии прощения за глупые подозрения. В ответ Клавдилла доверительно сообщила ей, что связь с Макроном действительно имела место, но политическая, а не любовная, как они по глупости предполагали. Но Друзилла еще ответит за свои козни.
   Калигула еще раз зачитал завещание Тиберия, предусмотрительно выпустив пункты о наследии власти, а сразу обратившись к отказанным деньгам. Более того, император объявил во всеуслышание, что будет приведено в исполнение и завещание Ливии, давно списанное безнадежным долгом всеми, кому было что-либо оставлено.
   Затем Гай объявил, что завтра же особым эдиктом объявит об изгнании спинтрий из Рима. Взгляды присутствующих поспешно обратились к Вителлию, многие были свидетелями того, как Тиберий обещал руку божественной Клавдиллы этому юнцу. Но Авл сидел с непроницаемым лицом и делал вид, что это его не касается.
   На этом празднике жизни все как-то позабыли, что в дальних комнатах покоится еще не погребенное тело бывшего цезаря. Об этом вспомнилось, когда Гай рассказал историю, заставившую всех прослезиться.
  -- Страшная буря разразилась в ту ночь в Мизене. Сверкали молнии, вспарывая темноту и вонзаясь в бушующие черные воды, гром грохотал, как взбесившийся вулкан. Жуткие стоны мечущихся над морем беспокойных ларов не давали уснуть. Я лежал без сна, содрогаясь от видений наяву, и вдруг понял, что это лары моих родных стенают, жалуясь на судьбу. В этих скорбных рыданиях уловил я и мольбу об отмщении. Холодное железо неожиданно коснулось моей ладони, и я увидел, что сжимаю в руке кинжал своего отца. Полный решимости я поднялся, страшная буря уже не пугала меня, и прошел в комнату Тиберия. Он метался на кровати и громко кричал, мучимый кошмаром. Я медленно занес руку для удара, намереваясь отомстить за смерть матери, отца и братьев. Но вдруг... - Гай таинственно понизил голос. И все затрепетали в ожидании продолжения. - Божественная длань легла мне на плечо, и я застыл с поднятым кинжалом. И неземной глас зазвучал в моих ушах: "Остановись, правнук!" И тут я понял, что сам божественный Август говорит со мной. Безрассудство и жажда справедливости заставили меня возразить прадеду. "Но кто же тогда, о божественный Август, отомстит убийце моей матери и братьев, твоих потомков? Лишь у меня есть право сделать это, пусть даже я прослыву отцеубийцей". "Ты благороден, мой правнук!" (Тут Калигула гордо распрямил грудь и пояснил.) Так он и сказал. "Ты тот, кому суждено стать императором, так нет необходимости вершить правосудие самому. Фурии, по моему приказанию, еженощно мстят ему во сне, и страшные муки испытывает этот человек". И я отбросил кинжал и вышел, повинуясь божеству.
   Все молчали, утирая слезы. Но, наконец, зал взорвался аплодисментами.
  -- Какое благородство!
  -- Какая смелость!
  -- Какое величие души!
   Выкрики слышались со всех сторон. Агриппинилла, сидевшая рядом с Клавдиллой, тоже не скрывала эмоций, вспомнив о драгоценном Друзе. Лишь Юнию не проняла эта история, к тому же ей было не совсем понятно, почему Гай решил заменить ее появление участием "божественного гласа". Тщеславный глупец! Слава Меркурию, что хоть никто не догадался спросить, что же случилось утром, когда Тиберий увидел оброненный около кровати кинжал Германика.
  
  
   Тело Тиберия сожгли в третий день апрельских нон на Марсовом поле сразу после праздника Плеяд. Новый император произнес надгробное слово. И все остались довольны, оно было сухим и ироничным, в нем мало говорилось о самом Тиберии, наоборот, это была эпитафия славному Германику и божественному Августу. И никто не догадался, что бессонную ночь провела вместе с супругом Клавдилла, составляя эту тонко продуманную речь.
   Все члены семьи Германика собрались в тот день на Марсовом поле. Квириты с удивлением рассматривали седого старика с трясущейся головой, брата знаменитого полководца, любовались красавицами сестрами и поражались, что сама отшельница Антония явилась хоронить того, кто погубил ее сына и внуков. Она ни с кем не перемолвилась и словом из своей семьи и так же тихо удалилась в свой дом на окраине Рима, чтобы запереться вновь. Жена Ирода с детьми уже покинули это унылое пристанище.
   Клавдий разбогател. Юния настояла, чтобы он переселился в Рим в пустующий дом Германика. По завещаниям Ливии и Тиберия ему причиталась большая сумма, ко всему прочему, Гай Цезарь вспомнил о займе его отца и вернул и эти деньги. Юния умела быть благодарной.
   Начало правления нового цезаря обещало благо и процветание Риму. Едва окончились похоронные обряды, и прах Тиберия упокоился в мавзолее Августа, как он с супругой отплыл на острова, где были похоронены Агриппина и Нерон. Юния тяжело перенесла штормовую погоду, но, вопреки настояниям Гая, не пожелала остаться. Они собственноручно собрали полусожженные останки и повезли в Рим, где сожгли их до конца и захоронили в мавзолее Августа, где уже покоился прах Германика и брата Друза. Теперь вся семья была вместе. В честь этого события был учрежден ежегодный праздник с гладиаторскими играми и жертвоприношения в честь лара матери и ларов братьев, а сентябрь особым эдиктом переименован в германик.
   И это было только начало пятимесячной череды празднеств, что в изобилии тешили римский народ...
  
  
  
  
   LXI
  
  
   Ловкие пальцы рабыни втирали ароматное масло. Обнаженная Юния возлежала на мягкой кровати. Рядом, облокотившись на спинку, сидел Калигула и с восхищением любовался на эту картину. Это уже стало утренним ритуалом. Всякий раз он не выдерживал, прогонял рабыню, и они окунались в воды купальни вместе. Харикл все еще запрещал им близость из-за частых приступов дурноты у Клавдиллы, но изредка они все же нарушали советы врача.
   Любовь их расцветала все сильней, хотя теперь к услугам императора была любая девушка империи. Но ни одна не могла похвалиться победой над Калигулой. Кроме жены, женщин для него не существовало.
   Каждый день Гай нетерпеливо прижимался к животу Юнии, стараясь уловить биение новой жизни. Но их ребенок еще спал, убаюканный нежностью и ласковой заботой.
  -- Скажи мне, милая, - шептал Гай, - когда наш сын начнет шевелиться?
  -- Ох, любимый, как ты нетерпелив, - вздыхала Юния. - Харикл сказал, что не раньше, чем округлится мой живот и пройдет четыре месяца со дня зачатия.
  -- Кажется, нашего сына мы зачали глубокой ночью.
   Юния улыбнулась ласковым словам.
  -- Эта ночь принесла нам не только избавление от гнета Тиберия, но и величие, и новую жизнь. Знаешь, стоит учредить на эту дату ежегодный праздник, - сказал ей Гай.
   Охваченная неприятными воспоминаниями, Клавдилла покачала головой. У Гая получилось быстро забыть, каким путем он пришел к власти, но уж она-то помнит все точно наяву и так же ледяной хваткой сжимается плечо, помеченное жертвой. И уже столько времени, не смотря на лечебные притирания, не проходят пять круглых синих пятнышек от пальцев убитого старика. Вечное клеймо для убийцы и вечное напоминание о жертве во имя величия.
   Калигула вдруг отвлек ее от грустных мыслей восторженным возгласом.
  -- Слава Юноне! Он все-таки зашевелился. Правда!
   Легким усилием рук Юния отвела его голову от своего живота и с улыбкой проговорила:
  -- Сапожок! Ну побудь хоть немного серьезным. Этого просто не может быть. Маленький Гай еще спит.
   Они хотели бы еще долго быть друг с другом в это утро, но Калигуле надо было спешить в сенат. Он ласково утешал погрустневшую супругу, обещая приехать сразу после заседания в театр Помпея.
   Но Юния недолго пробыла одна после его ухода. Ее покой был нарушен приходом сестер Гая - Ливиллы и Агриппиниллы. Теперь они с мужьями жили во дворце и могли в любое время видеться друг с другом.
   С ними была и Энния Невия. Вся эта шумная компания с восторгом и брызгами тут же очутилась рядом с Клавдиллой в бассейне. Какое-то радостное событие взволновало их всех, но они упорно не отвечали на расспросы Клавдиллы, требуя отгадать самой, что же хорошего могло произойти в их многочисленной семье. Ко всему прочему они делали круглые глаза и особенно выделяли слово "многочисленной". И Юния сделала робкую попытку.
  -- Кажется, кто-то из вас ожидает ребенка.
   Ответом были восторженные возгласы и сумасшедший визг.
  -- Ливилла? Друзилла? Неужели Агриппинилла?
   Счастливый блеск глаз все-таки выдал именно ее.
  -- Агенобарб еще ни о чем не догадывается, - сказала она и неожиданно помрачнела.
  -- Что случилось? - тревожно спросила Юния.
  -- Лучше бы я не вспоминала о нем. После того, как он вышел из тюрьмы, мы были близки лишь один раз, и боги видно благословили нас. Но затем он ни разу почтил вниманием наше ложе, предпочтя общество Пираллиды. Он проводит у этой гетеры все свободное время, одаривая ее бесчисленными подарками. Один друг мне рассказывал, что он во всеуслышание называет ее супругой. Какую-то девку.
   Злые слезы брызнули из глаз Агриппиниллы. Юния в гневе закусила губу и задумалась, пока Ливилла и Энния утешали подругу.
  -- Будто приворожила его эта блудница, - всхлипнула Агриппинилла и вдруг испуганно вскрикнула. Тонкая струйка крови текла из прокушенной губы Клавдиллы, черные глаза были наполнены такой яростью, что всем на миг стало не по себе.
  -- Лучше оставьте меня сейчас одну. Мне надо поразмыслить. Увидимся к полудню в театре Помпея.
   Агриппинилла задержалась на выходе, пропустив вперед подруг.
  -- Не принимай мои слова близко к сердцу. Вижу, ты очень взволнована, моя Юния. Но не стоит отвлекаться на чужие трудности, побереги своего ребенка. Мой Домиций всегда был необуздан и жесток. Может, и к лучшему, если он не появляется в доме. Я никому не признавалась, что тот выкидыш у меня случился после того, как он жестоко избил меня и ударил ногой в живот. Я не люблю, когда меня жалеют. Я тебя и возненавидела поначалу лишь потому, что все сочувствовали мне, когда Агенобарб решил изображать страстно влюбленного Аполлона. Жалкий дурак!
  -- Иди, сестра, да хранят тебя боги.
   Агриппинилла посмотрела в глаза Клавдилле и, вздохнув, ушла. Любовь к Домицию уже покидала ее истерзанное сердце, исстрадавшаяся душа просила покоя, и все ее чувства и забота теперь сосредоточились на ребенке, чья жизнь зародилась, благодаря долгожданному благославлению богов.
  
  
   Пираллида! Об этой вызывающей гетере судачил весь Рим, смакуя ее бесконечные любовные похождения. Ее дом был самым роскошным на Субуре, уступая только лупанару Лары Варус. Слава о прекрасной гречанке гремела во всех уголках римской империи. И в богатых дворцах, и в убогих лачугах громко обсуждались ее роскошные выезды, многочисленные рабы, обеды и знатные любовники, которых с легкостью меняла она, равно как наряды и драгоценности. Несметные золотые, что текли сквозь ее точеные пальцы подобно воде, будоражили воображение. Но в чем стоило отдать дань Пираллиде - она никогда не разменивалась на любовные связи с бедными и незнатными людьми.
   Юния давно была наслышана об образе жизни гречанки. До сих пор их интересы не пресекались, если не учитывать то, что изредка кто-то мог сравнить количество золотых, потраченных в ювелирной лавке, или роскошь наряда. И Клавдилла хорошо запоминала те сравнения, что звучали не в ее пользу. Помнила она так же и то, что Калигула имел с ней связь еще до ее приезда и то, что их пути пересеклись в лупанаре Варус во время празднества арвальских братьев уже после их свадьбы, но тогда никто не мог с уверенностью сказать, что именно Гай ночевал с ней вместе у Лары. Знала, что и Макрон питал к ней слабость после измены Эннии. Но сегодняшние известия заставили ее призадуматься. Агенобарб и Калигула - большие друзья, теперь, после смерти Фабия, они сблизились еще больше. Опутав ветреного Домиция, эта Пираллида скорее всего подбирается к императору. Всем известно, как она тщеславна и любит деньги. Юния пока уверена в верности супруга, но еще ни один мужчина не отказывался от прелестей гетер, особенно, когда врач советует воздерживаться от близости с женой.
   "Будто приворожила его эта блудница", - вспомнились слова Агриппиниллы. Неужели?
   Размышления Клавдиллы неожиданно прервал тихий удар в медный гонг. Зашла Гемма. По влажному блеску ее томного взгляда Юния догадалась, кто пожаловал. Жестом она заставила ее умолкнуть и приказала провести гостя в таблиний и подать завтрак.
   Легкая дымка неприятного предчувствия затуманила разум, как и всякий раз при встрече с этим человеком. Гай просто без ума от этого хитрого иудея, не замечает, что тот направо налево пользуется его именем и делает огромные долги. Она подавила свое возмущение, когда по случаю освобождения Агриппы из тюрьмы, Калигула дал роскошный обед и преподнес ему золотую цепь немалого веса, копию той, которой приковывали его в тюрьме. Тогда впервые, ощутив на себе изучающий взгляд его больших черных глаз, она почувствовала ту неясную тревогу, что каждый раз охватывала ее, стоило ему заговорить или просто посмотреть на девушку.
   Поначалу Юния с трудом привыкала к новой жизни, новым развлечениям, новым лицам. Дворец императора был открыт для всех в утренние часы. Ей полагалось принимать в атриуме важных гостей, заботиться об утренних угощениях, каждый день советоваться с Каллистом, императорским казначеем, по поводу ежедневных расходов и, что хуже всего, отвечать просителям.
   Золото рекой текло из казны, оставленной Тиберием. Калигула не скупился на роскошные обеды для знати, обильные пиры для простолюдинов, со всех сторон света в Рим свозились диковинные животные для арены, изысканные яства, лучший греческий мрамор для статуй и возведения новых храмов. Заработная плата гладиаторов возросла, актеры купались в золоте.
   Старый дворец Тиберия перестраивали, разбивали новые сады. Рим бурлил, охваченный эйфорией богатства и зрелищ. В годовщину приезда Юнии в Рим на апрельские календы Гай устроил грандиозные гладиаторские бои, посмотреть которые так мечтала Клавдилла.
   Воспоминания об этом грандиозном празднестве, пока она одевалась навстречу гостю, избавили ее от неприятной тревоги и окунули в солнечный день.
   ... Калигула в тот день презрел все общественные нормы. Тело Тиберия, еще не погребенное, по-прежнему находилось в дальних покоях палатинского дворца, а жизнь в Риме, отвергнувшем единодушно траур по ненавистному правителю, входила в прежнее русло Золотого века Августа. Гай не смог отказать себе почтить знаменательный день его жизни. Первое свидание после десятилетней разлуки и первая ночь любви с возлюбленной! Сколько перемен прошло за этот год. Он - император! Любовь всей его жизни рядом и скоро подарит наследника! А проклятый Тиберий, сгубивший его семью, - мертв!
   Большой цирк украсился белоснежными гирляндами цветов, желтым песком усыпана круглая арена, не видно ни следа от страшного пожара майской ночи. Вот и есть повод добрым словом помянуть Тиберия, потратившегося на восстановление любимого цирка римлян.
   Голова кружилась от невиданного счастья, жаркой волной обдал многоголосый приветственный крик, когда в яркой золоченной колеснице в белоснежных одеждах императорская чета в золотых венках спустилась от Капитолия на форум и последовала к цирку. Толпа клиентов с пальмовыми ветвями, магистраты в тогах с пурпурной каймой, всадники - красивые юноши в легких туниках, музыканты, танцоры, сатиры в козлиных шкурах и завершающие процессию - жрецы, несущие жертвы, и роскошные колесницы со статуями богов из золота и слоновой кости.
   Большой цирк забит до отказа - пока пуста лишь императорская ложа. Вся знать, строгие весталки, сословие всадников, а наверху простой люд, - казалось, весь Рим здесь. Белый мрамор императорской ложи, укрытый пурпуром, ждет своих гостей. Круг почета вокруг Спины, показавшийся бесконечным, и крики, крики, крики со всех сторон. Калигула что-то взволнованно говорил ей, но Юния почти ничего не слышала. Сердце едва билось от счастья и радостного волнения в предчувствии первых в ее жизни игр.
   Лишь в ложе она наконец-то смогла окинуть взглядом огромную арену Большого цирка и поразиться великолепию творения Тарквиния Гордого. Египетский обелиск, возвышающийся в центре Спины, напомнил о далекой (такой далекой) Александрии. Гай разъяснял ей правила любимых им скачек и назначения предметов, водруженных на Спине. "Колесницы должны обогнуть меты семь раз, - доносилось отрывками до Юнии сквозь нетерпеливый гул толпы, тянуло дымом жертвенных костров, - ...семь съемных яиц с одной стороны, символов покровителей Рима Кастора и Поллукса,... семь дельфинов - с другой, в честь Нептуна, покровителя лошадей". "А меты похожи на фаллосы", - хихикнула Юния. "Знаешь, как часто отмывают их белоснежный мрамор от крови неудачных возничих и лошадей. Вот однажды...", - но гул заглушил конец укоризненной фразы Гая, и Юния больше не услышала ничего, потому что цирк вдруг взорвался аплодисментами, а из Торжественных ворот показались участники сегодняшних игр. Там далеко, на другой стороне, находились Триумфальные ворота победителей, а неподалеку, совсем узкие и невзрачные - для несчастливцев, мертвых или полуживых.
   Но сегодня в Большом цирке проводились не традиционные скачки, а небывалые по размаху гладиаторские бои. Ровным шагом из ворот, в изобилии увитых ярко-зеленым лавром, выходили вооруженные гладиаторы. Легка и уверенна была их поступь. Стосковавшиеся по арене, лязгу оружия, крови, по овациям и крикам толпы, гордо кричали они традиционное приветствие императору: "Идущие на смерть, приветствуют тебя, Цезарь!" И сладко, и тревожно замирало сердце Клавдиллы при этих словах. Это ее прихоть посылает их на смерть, ради нее умрут сегодня сильные и могучие мужчины.
   Первыми ехали на боевых колесницах в блестящих доспехах эсседарии, перекинув за спину изогнутые луки. За ними следовали секуторы в шлемах с красными султанами, держа прямоугольные щиты и короткие мечи, затем - гопломахи с зелеными гребнями на шлемах и круглыми щитами. Ретиарии, любимые публикой, гордо несли на плече сложенную сеть с тяжелыми грузилами и смертоносный трезубец. Прикрытые в отличие от своих впереди идущих соперников лишь набедренной повязкой, тем не менее они смотрелись грозными и опасными противниками, гигантские мускулы перекатывались под смуглой кожей, испещренной шрамами, - этих гладиаторов наиболее часто одаривают любовью знатные матроны.
   Едва из ворот показались галлы с рыбами на шлемах, как все ретиарии повернулись и запели под хохот толпы насмешливую песенку: "Я ловлю не тебя, я ловлю рыбу. Почему ты убегаешь от меня, галл?" И все заметили, как яростью исказились лица гладиаторов, и руки их крепче сжали рукояти мечей. Лиц фракийцев разглядеть было невозможно из-за забрала на шлеме со множеством защитных отверстий, высокомерно вскинули они правые руки с железными наручами, и глухо прозвучали голоса приветствия идущих на смерть.
   Вначале Юния не поняла, чем вызван громкий смех толпы, но затем заметила, как показалась нестройная группка андабатов, держащих обнаженные кинжалы. Их подгоняли цирковые служители, те ничего не могли разглядеть из-за нелепых шлемов. Уж эти неудачники, худшие гладиаторы на славу повеселят толпу между кровавыми схватками опытных бойцов. Клавдилла тоже брезгливо искривила губы. Главное, чтоб они побольше выпустили крови друг из друга!
   Калигула торжественно вручил Юнии белый платок, и под овацию толпы он полетел на желтый песок арены. Пронзительный звук трубы возвестил о первой схватке... И вот уже первая кровь оросила жадный песок...
  
  
  
  
  
  
   LXII
  
  
   Тихий удар медного гонга у входа в кубикулу спугнул восхитительные воспоминания.
  -- Осмелюсь напомнить, госпожа, - это заглянула Гемма. - Твой гость уже приступил к завтраку.
  -- Иду! - Юния взъерошила рукой локоны, будто пробуждаясь ото сна. - Провалиться б ему в Тартар!
   По пути в триклиний она напевала незатейливые слова: "Я ловлю не тебя, я ловлю рыбу". Ирод Агриппа ожидал ее с чашей вина. Его черные выпуклые глаза масляно заблестели, стоило ей войти.
  -- Приветствую прекраснейшую! - произнес он, не спуская с нее пристального взора. И Юнии вновь стало не по себе, безотчетная тревога заставила быстрее забиться сердце.
   Она не могла объяснить себе, почему каждый раз при встрече с этим иудеем трепещет, точно пойманная в силок птица. Может, виной всему изучающие взгляды его выпуклых черных глаз и многозначительное поглаживание тонкой рукой короткой курчавой бородки. Юния умела видеть в сердцах людей их сокровенные мысли, но Ирод оставался для нее загадкой, скрытой пеленой тайны и необъяснимости. А человек всегда страшится того, что не в силах постичь. Поэтому Клавдилла старалась избегать бесед с ним, чувствуя лживость и хитрость иудея.
   Ей прекрасно была известна история его бурной жизни. С малых лет живший в Риме, он слыл известным кутилой и мотом. Размеры его долгов ужасали всех, но никто из заимодавцев не в силах был отказать, склоняясь перед змеиными чарами просителя. Ирод без конца врал всем, распространял слухи то о баснословном богатстве, оставшемся в Иудее после смерти деда, то о завещанном состоянии неизлечимо больного сенатора. И все верили, даже суровая Антония, мать Клавдия и бабка Калигулы, - Агриппа был единственным, в ком она не чаяла души и кому всегда помогала.
   Даже тюрьма не охладила его жажды приключений, но если бы Тиберий вернулся в Рим, его голова тоже слетела бы вслед за остальными заговорщиками. Смерть цезаря спасла и его. У него было двое детей, верная жена, души не чаявшая в своем чернобородом красавце. И он отвечал ей взаимностью, всячески превозносил добродетели супруги, правда иногда забывая, что расхваливает ее среди дешевых гетер и случайных собутыльников. Юния так же знала, что он близко дружен с Макроном, не смотря на то, что именно префекту Тиберий велел арестовать Ирода и заключить в тюрьму. Все-таки Невий обеспечил ему достойное содержание и даже предложил гостеприимство после освобождения.
   Юния боялась объяснить свои безотчетные тревоги тем, что Макрон мог доверить другу сердечные тайны. Но она не могла ведать, что истина рядом. Ирод Агриппа знал все.
   А он в свою очередь тянулся к Юнии, его интересовала эта необычная девушка, недомолвки Макрона будили в нем любопытство, он многое домысливал сам, расспрашивал Агенобарба, с которым, несмотря на их с префектом претория ненависть, очень дружил, пытался говорить и с Калигулой, но слышал лишь любовные излияния. Домиций неохотно делился с Агриппой историей неудачной влюбленности, насмешки и так замучили его, он до сих пор не мог простить себе глупого ослепления и таких безумств, как подражание Аполлону, и это разжигало в нем неприязнь к девушке, хотя она одна никогда не позволила в его адрес ни малейшей шутки. К тому же Агенобарб сейчас увлекся Пираллидой, с которой Ирода связывала давняя связь, умело скрываемая из-за ее богатых любовников, а всем им Агриппа был должен.
   Ирод чувствовал, что не все ладно с историей завещания Тиберия и в отношениях Юнии и Макрона. Беспричинное самоубийство Фабия Персика, лучшего, верного друга, настораживало. Он прекрасно знал беспутный нрав Персика, чтобы верить в несчастную любовь к золотой статуе. Он интуитивно ощущал связь между последними событиями в Риме и приездом Клавдиллы.
  -- Что за песенку напевала ты? О красоте твоего голоса ходят легенды, но я ни разу не удостоился чести слышать этот дивный дар богов.
   Польщенная тонкой восточной лестью Юния улыбнулась приветливей.
  -- Это песенка, что поют ретиарии, сражаясь с галлами.
  -- Такая красавица должна петь любовные песни, - Ирод блеснул зубами в ответной улыбке.
  -- Они грустны, потому что мало кто сочиняет стихи о счастливой любви. Сейчас ни один поэт в Риме не напишет о тоске, квириты довольны жизнью, Гай дал им хлеба и зрелищ.
   Ирод помолчал. Клавдилла аккуратно разделила спелый персик и протянула половину гостю.
  -- Люблю персики. Их вкус сладок, как поцелуи возлюбленного, - сказала она. Будто что-то кольнуло Агриппу, стоило Юнии произнести эти слова, и неожиданная догадка озарила его проницательный ум. А вдруг золотая статуя в спальне Фабия изображала Клавдиллу? Да, ее дивная красота достойна таких дорогостоящих безумств, но не самоубийства. Ирод не рискнул перевести разговор на Фабия, но ему вдруг вспомнилось, что во время его гибели она гостила у Клавдия в Капуе. И еще одна мысль молнией сверкнула в его голове. Клавдий! Он может знать многое, Агриппа с детства дружил с ним и знал, что телесные недуги не притупили в нем остроту ума и мудрость суждений. То, что он был незаслуженно отодвинут в тень, - вина вовремя не оценивших его Антонии и Ливии.
   Он внимательно всмотрелся в глаза Юнии, но ни малейшей искры не мелькнуло в их бездонной тьме. И вновь невысказанный вопрос о Фабии замерз на языке. Она слишком искусна в притворстве, чтоб вот так просто сознаться или дать понять ему, что связывало их. Неразделенная страсть или тайная любовь? Ведь и то, и другое могло привести к печальному концу.
   Ирод поспешно поднялся и принялся прощаться. Удивленная Юния не стала задерживать его, втайне радуясь, что избавляется от неприятного посетителя. И уже на выходе Агриппу догнал навязчивый мотив песенки гладиаторов: "Почему ты убегаешь от меня, галл?"
  
  
   Даже в эти ранние часы жизнь на Субуре бьет ключом. Простой люд торопится на Туррис Мамилия к общественному фонтану, набрать воды и послушать последние сплетни. Рабы уже толкутся в ожидании своей очереди и тихо судачат о господах. Здесь, на главной площади самого злачного района Рима, также многолюдно, как и на форуме. Дешевые проститутки предлагают себя, призывно задирая подолы пестрых пеплумов у дверей инсул, торговцы пронзительно нахваливают нехитрый товар, пахнет свежим хлебом, доносятся звуки утренних скандалов из окон съемных комнат. Зеваки останавливаются послушать, рискуя получить на голову содержимое ночных горшков. Зловонная жижа течет вдоль домов по неглубоким канавкам. Уже появились чистильщики улиц, но им мешают, и утренние вигилы кричат в толпу, призывая к порядку. Трудно разобраться во всем этом хаосе.
   Ирод не стал брать носилки, и отправился на Субуру пешком. После долгого заключения он соскучился по шумному Риму и сейчас с удовольствием наслаждался прогулкой, вдыхая запахи утра и прислушиваясь к голосам. На Туррис Мамилии его задержало громкое обсуждение вчерашних скачек. С любопытством услыхал он отголоски скандала и смакование подробностей. Эдилом скачек выступал Домиций Агенобарб, устроивший пышное шествие, разбрасывание ассов и хлеба в толпу, сам император ехал рядом на колеснице, но по завершении заездов ни один из возничих-победителей не получил дорогостоящих наград и обещанного вознаграждения. Это было неслыханно, но император не принял жалобы городского претора, не пожелав портить хорошее настроение из-за большого выигрыша после победы "зеленых". Все возмущались, что Домицию это сошло с рук. Многие возничие поклялись никогда не участвовать в играх, устроенных Агенобарбом.
   Подслушанные подробности этой истории повеселили Ирода и, чрезвычайно довольный, он отправился далее. Путь его завершился у кованных ворот небольшого дома, увитом побегами плюща и лавра. Мозаичный пес у порога выглядел добродушным, а вместо прикованного раба, на маленькой скамеечке сидел миловидный юноша и бренчал на лире. Он приветствовал Агриппу как давнего знакомого и ударил в гонг, изображающий спящую Эринию, долгих три раза. По этому знаку дверь отворилась, и гостя встретила и провела в атриум молоденькая рабыня. Этот дом еще спал, укутанный дремой, отрешившийся от утренних сует.
  -- Повелительница моего сердца отдыхает от ночных хлопот? - спросил у служанки Ирод.
  -- Гости разошлись, когда пропели первые петухи, - ответила рабыня, бесстыдно разглядывая красивого гостя. - Предложить господину вина и легкой закуски?
   Ирод кивнул, забавляясь про себя неуклюжей игривостью служанки. Но к чему оскорблять госпожу под ее крышей краткой связью с недостойным созданием?
   Воспользовавшись тем, что нахальная девчонка вышла, он скользнул в покои хозяйки. Привратник предупредил бы, если б у госпожи задержался гость.
   Полумрак окутывал кубикулу. Все было затянуто нежно-розовыми прозрачными занавесями. Аромат благовоний витал в воздухе, перемешиваясь с запахом роз, любимых цветов госпожи. Ни следа кичливой роскоши, присущей остальным помещениям дома. Лишь Агриппа был посвящен в тайну существования этой кубикулы, где госпожа бывала одна, отдыхая от посещений мужчин.
   Ирод залюбовался спящей девушкой. Медное золото волос, в беспорядке разметавшихся по узорной подушке, поблескивало в неровном свете ночного светильника, не потушенного нерадивой служанкой. Легкая простыня не скрывала плавных изгибов совершенного тела, точеной ручкой спящая нежно прижимала к высокой груди тряпичную куколку, и ее глазки-бусинки недоверчиво смотрели на непрошеного посетителя.
   Изящная ножка выскользнула из-под покрова, и Агриппа, не в силах сдержаться при виде столь восхитительного зрелища, осыпал поцелуями маленькие пальчики с розовыми ноготками. И синие глаза, обрамленные полукружьем длинных ресниц, с удивлением распахнулись навстречу новому дню.
  -- О, Венера! - нежный голос пробудившейся мелодичной музыкой заполнил кубикулу. - Мой прекрасный любовник! Но ты опоздал согреть мое ложе, хотя я ожидала тебя весь вечер, претерпев пререкания с неуемным Домицием. Этот бешеный вепрь ни за что не хотел оставлять меня, но я настояла, пригрозив лишить своих милостей.
  -- Срочные дела помешали нам встретиться, и я пришел замолить свою вину, повелительница моего сердца, - вкрадчиво сказал Ирод.
  -- И не подумаю прощать тебя, ветреник, - прелестница надула пунцовые губки, отчего они стали походить на бутон розы. Ирод нетерпеливо приник к ним поцелуем, заглушив запоздалые возражения.
   Восхитительная Пираллида по-своему любила красивого Агриппу, из множества мужчин он один смог затронуть ее сердце, покорив страстной влюбленностью, веселой беззаботностью, тонкой восточной лестью и дорогими подарками. Она знала, что часто была причиной его огромных долгов, он ни в чем не мог отказать ей. Это льстило. Стоило намекнуть, какую красивую безделушку она взяла в долг у ювелира, он мчался оплачивать, не задумываясь, что жена и дети сидят без куска хлеба. Даже этот дом, оставленный кем-то ему в наследство, он подарил ей, хотя сам с семьей снимал комнаты в дешевой инсуле. Связь их длилась уже много лет, еще с тех времен, когда неопытной девственницей она переступила порог лупанара Лары Варус, еще далекого от нынешнего процветания. И она до сих пор помнит своего первого мужчину, ей тогда повезло, не в пример многим начинающим гетерам. Этим мужчиной стал для нее красивый Агриппа. Иногда Пираллида задумывалась, как могла сложиться ее жизнь, если б они не встретились. Именно Ирод обучил ее тонким премудростям восточной любви, что заставило Лару поднять за красивую гетеру цену, отдавая лишь тем, кто был богат и знатен, и она никогда не знала грубых объятий плебеев и пилигримов с разным цветом кожи. Варус берегла ее для знати, а через несколько лет Агриппа помог ей купить свободу и подарил этот дом, ставший обителью любовных утех. С тех пор она не считала золотых, дождем осыпавших ее. За честь почиталось провести ночь со знаменитой гетерой, и Пираллида усвоила, что нельзя отказывать никому с тугим кошельком, будь он даже стар и уродлив. Лишь для одного Агриппы существовало строгое правило: она не брала с него платы, принимая его визиты в любое время с неизменной лаской и нежностью.
   Колесница солнечного бога уже миновала середину неба, когда пресыщенные любовники наконец ослабили страстные объятия.
  -- Когда придет Домиций? Не хотел бы здесь с ним столкнуться, - сказал Ирод, рассматривая узор на потолке.
  -- Он не сказал, но, думаю, к вечеру. В базилике на форуме разбирают дело его дальнего родственника, и он сейчас там, - ответила Пираллида, теребя Ирода за бородку. Он ласково отстранил ее руку.
  -- Что-то беспокоит тебя, моя прелестница. Доверься, я могу помочь советом или деньгами.
   Гетера задумалась, стоит ли рассказывать любовнику о своих планах. Но, в конце концов, кому еще в Риме, кроме Ирода, она могла верить?
  -- Любовь знатного и богатого Домиция льстит мне, он щедр в своей страсти, но она уже переходит все границы. Он жесток и необуздан, и временами я просто боюсь. Пока он не поднял на меня руки, но всем известно, что он избивал Агриппиниллу. Я уже жалею, что связалась с ним, потому что он стал неожиданным препятствием к цели, ради которой я и сблизилась с ним.
   Агриппа повернулся и заинтересованно посмотрел в ее синие глаза. Впервые он видел ее настолько серьезной и озабоченной.
  -- Только не говори, что собираешься добиваться внимания императора.
   По потому, как вспыхнули ее синие глаза, он понял, что угадал тайные мечтания гетеры.
  -- Можешь и не надеяться. Гай привязан к супруге, красота ее поистине божественна, и ни одна женщина в Риме не сравнится с ней.
   Злоба исказила лицо Пираллиды.
  -- Я слыву самой прекрасной! - упрямо возразила она. - Толпы поклонников жаждут осыпать меня золотом лишь за один благосклонный взгляд.
  -- Но Юния Клавдилла - не гетера, жаждущая драгоценностей и богатств. И только поэтому толпа воздыхателей не устремилась к ее дверям, а стоит у твоих. Не равняй себя с ней, - Агриппа постарался произнести это мягко, чтобы не обидеть девушку. - Твоя цель недостижима. Калигула, ранее слывший распутником, еще ни разу не осквернил супружеское ложе изменой. Можешь мне поверить.
  -- Не верю! Не верю! Не верю! - закричала Пираллида. - Никто еще не смог устоять перед моими чарами.
  -- Он устоит, - твердо сказал Ирод, намереваясь закончить разговор. К чему этот пустой спор? Но что-то настораживало его. Ему очень хотелось убедить Пираллиду, почему-то он чувствовал, что возможное столкновение с Юнией грозит ей опасностью, хотя пока не мог понять, чем вызвано это щемящее чувство тревоги. Слишком много неясного в поступках Клавдиллы, слишком много событий и смертей вокруг нее. Первой в кровавом списке стала мачеха Юнии, Ирод уже знал, что странная болезнь быстро свела ее в могилу, вторым - Фабий Персик, третий - Тиберий, все знали, что он был еще бодр и крепок телом, несмотря на зрелые годы. А вот Гемелл, возможный наследник, по слухам, долгое время после возвращения с Капри в одних носилках с Юнией находился на пороге смерти. И Макрон о многом умалчивает, по-видимому, сожалеет о недавних откровениях, и старается теперь поменьше общаться с Агриппой, хотя и живут они под одной крышей. Время, проведенное в тюрьме, не нагнать, столько важных событий упущено, о скольком он еще не знает. И узнает ли?
   Но Пираллида так легко не собиралась сдаваться, и Ироду ничего не оставалось делать, как поцелуями прервать этот спор.
  
  
  
   LXIII
  
  
   Агриппинилла умирала. Невыносимая боль выворачивала все внутри, казалось, ни живота, ни ног уже нет, они отмерли, отравленные ядовитым питьем, кровь заливала белоснежную простыню, а сердце бешено колотилось в груди, выталкивая проклятую новую жизнь, зачатую в несчастливый день. Но ни малейшего стона не слетало с запекшихся губ мечущейся девушки.
   Испуганная Ливилла, заглянув утром в кубикулу сестры, ужаснулась страшной картине. Едва совладав с собой, чтобы не упасть в обморок, она спешно послала за Хариклом и Клавдиллой. И, как назло, их не оказалось во дворце, теперь ей ничего не оставалось, как молиться сразу всем богам, класть холодные примочки на пылающий лоб сестры и с громким плачем гладить мокрые, спутанные волосы. Рабыни-служанки в ужасе толпились у входа, но ни одна из них не знала, что делать в подобных случаях. Они шептались, что Агриппинилла сама приняла яд, чтобы смерть избавила ее от того позора, которому подверг ее вчера Домиций.
   Но Ливилла и сама догадалась. Слезы катились из ее глаз, и она без конца вопрошала сестру, всматриваясь в ее бледное лицо с безумным, яростным взором.
  -- Зачем, милая, зачем ты сделала это? Гнев богов заставляет тебя страдать. Ты не имела права так поступать!
   Но Агриппинилла молчала, продолжая судорожно выталкивать из себя потоки темной крови.
   Она уже отреклась от своей жизни, как прежде приговорила к смерти зародившуюся в ней жизнь.
  -- Что ты пила? Отвечай немедленно! - кричала и плакала Ливилла, но сестра упорно не отвечала, корчась в страшных муках.
   Наконец она с трудом разлепила посиневшие губы и тихо произнесла:
  -- Будь проклят!
   И опять замолчала. Ливилла разразилась рыданиями. В кубикулу наконец-то вбежал запыхавшийся Харикл, по его высокому лбу катились капли пота.
  -- Говори! - кратко бросил он Ливилле. Пока та сбивчиво объясняла, он в мгновение ока достал несколько флаконов и дал отпить из одного Агриппинилле. Смертельная бледность разлилась по ее лицу, она перестала биться и затихла.
  -- Ты убил мою сестру? - с ужасом произнесла Ливилла.
  -- Нет, прекратил ложные схватки. Она наглоталась настоя, чтобы выкинуть ребенка. И ей это удалось, но она не рассчитала дозу и могла изойти кровью. Глупая гусыня! Сколько времени она так лежит?
  -- Не знаю, - всхлипнула Ливилла, - я не сразу нашла ее.
  -- Сколько?
  -- Клепсидра сделала два полных круга.
  -- Тогда еще не все потеряно для этой несчастной, - серьезно сказал Харикл и, склонившись, стал рассматривать кровавое пятно под Агриппиниллой. - Возьми, пусть еще отопьет два полных глотка, и положи лед на живот, а не на голову, - он протянул Ливилле матовый флакон, - может нам удастся сохранить ее ребенка. По, крайней мере, я не вижу характерных сгустков на простыне. Если она его потеряет, боги жестоко покарают ее. Вели от ее имени совершить жертвоприношения.
   Ливилла опять всхлипнула.
  -- Но она все равно попытается от него избавиться. Неужели ты слышал о вчерашнем скандале?
  -- В ее положении вредно затевать глупые ссоры. Но вчера меня не было во дворце, я уезжал в Алба Лонгу собирать лечебные травы, ваш раб настиг меня на въезде в Рим. Что же могло произойти, что толкнуло ее на такой безумный поступок?
  -- Гай устроил роскошное пиршество, узнав о беременности сестры. Но, когда все кинулись поздравлять Агенобарба, явившегося изрядно навеселе, он такое сказал... такое сказал...
   Харикл терпеливо дождался, когда иссякли слезы Ливиллы и она смогла продолжить:
  -- Прямо при всех он расхохотался громовым смехом и воскликнул, что от него и Агриппиниллы ничто не может родиться, кроме ужаса и горя для человечества.
   Врач, слышавший много проклятий на своем веку, неожиданно почувствовал, как остатки волос зашевелились на его голове. Каждому ясно, насколько страшны эти слова. Да не услышали их боги! Теперь он понял, отчего несчастная девушка решилась на этот шаг, и искренне пожалел ее, осторожно погладив слипшиеся рыжие волосы. Она зашевелилась.
  -- Его больше нет во мне? - спросила, открыв глаза.
  -- Слава Юноне, ребенок невредим. Боги подарили ему жизнь и не дозволили тебе избавиться от него. Смирись, сестра, и забудь глупые слова пьяного Агенобарба. Клавдилла попросит, и Гай быстро разведет вас.
  -- Мне надо подумать, - сказала Агриппинлла, устало опуская веки.
  -- Я оставлю с тобой рабыню, - произнес Харикл, - тебе не стоит быть одной сейчас.
  -- Не бойся, - ответила она. - Я уже не попытаюсь причинить вред малышу. Мои муки - жестокое наказание за содеянное. И больше я не стану испытывать терпение богов. Можете не бояться за меня. И пусть Юния сразу зайдет ко мне, как вернется.
   У Агриппиниллы не было сил плакать, когда ушли Харикл и Ливилла, но зато были силы поразмыслить. Она ни на миг не пожалела о содеянном, отчаяние толкнуло ее на этот опасный поступок, и, принимая зелье, она отдавала отчет, что могла умереть сама. Но сейчас страх за свою жизнь липкими пальцами сжал сердце. Кому она сделала бы хуже, сойдя в царство теней? Уж, Агенобарб точно не пожалел бы о ней и не испытал ни малейших мук совести, ей хорошо был известен его нрав. Тогда зачем? Этот вопрос уже опоздал. Обидные слова больно обожгли память. Неужели из-за них она могла сотворить непоправимое?
   И неожиданно дивным цветком расцвела в ней материнская любовь к едва не погубленному ребенку. Прижав руки к животу, она заговорила со спасенным малышом, просила прощения у него и клялась посвятить всю жизнь без остатка.
   В этом состоянии и застала ее Юния Клавдилла. Ливилла уже успела ей обо всем рассказать. Гневно хотела она упрекать Агриппиниллу, но ни слова не сорвалось с уст, стоило ей увидеть счастливые глаза матери. Она лишь присела рядом и нежно обняла свою неразумную подругу.
  -- Поклянись мне Великой матерью, - вдруг сказала Агриппинилла, подняв рыжую голову, - что если у нас родятся девочка и мальчик, - мы поженим их.
  -- Клянусь, - твердо ответила Юния и поцеловала ее заплаканные, покрасневшие глаза.
   Шум в коридоре заставил их насторожиться, с треском откинулся сорванный нетерпеливой рукой занавес, и перед девушками предстал Калигула. Его зеленые глаза метали такие яркие молнии, что девушки сжались, и руки Юнии еще крепче обхватили Агриппиниллу, желая уберечь от гнева брата.
   Ругательства, обрушившиеся на голову несчастной сестры, опять заставили ее расплакаться.
  -- Скажи спасибо, что я не взял розги! Тебя следовало выпороть! Благодари Харикла, взявшего с меня слово не бить тебя!
  -- Гай, успокойся, - ласково сказала Юния. - Твоя сестра вне опасности и малыш тоже. Харикл вовремя остановил кровотечение. Ливилла тоже заслуживает ласкового слова, если б не она, неизвестно, что могло произойти. Она проявила твердость духа, не впала в панику и умело распорядилась о надлежащем уходе, пока не появился врач.
   Гнев Калигулы понемногу остывал. Слова Клавдиллы подействовали успокаивающе, и он, не сопротивляясь, вышел, когда она взяла его под руку и жестом дала знать, что хочет говорить с ним.
   Но Гай, оказавшись с ней наедине за занавесями ойкоса, уже не был настроен на серьезный разговор. Он без слов увлек ее на мягкое ложе и принялся осыпать ее страстными поцелуями. Клавдилла вначале с сердитым лицом отбивалась, но вскоре притихла, поддавшись его горячности.
  -- Я, наверное, схожу с ума - смеясь, сказал Гай после недолгих любовных игр, - но стоит мне лишь посмотреть на тебя, как иступленное желание охватывает меня и больше ни о чем не могу и помыслить, кроме твоего роскошного тела, высокой груди, стройных ног. А какое дивное у тебя лоно! Ты догадываешься об этом, моя звездочка? Малейшее воспоминание о нем охватывает огнем мою мужскую силу. Знаешь, иногда ночью я просыпаюсь, испуганный, рядом ли ты. Или, вдруг наше счастье лишь привиделось мне, навеянное чарами жестокого Морфея? Твое легкое дыхание успокаивает меня, и я долго любуюсь твоим прекрасным лицом, нежно целую щеки цвета лилий, глажу волосы лунного света и чувствую себя самым счастливым из живущих на этой земле. И продолжение сна уже настолько легко для меня, потому что, засыпая, держу твою руку и вижу опять тебя, моя Венера, танцующей в прозрачной накидке.
   Влажно заблестели глаза Юнии.
  -- Что ты, любовь моя? - встревожено спросил Гай, трогая пальцем радужную капельку на лилейной щеке.
  -- Это слезы счастья, мой вечный возлюбленный. Это восхитительное чувство переполняет меня, когда слышу твой ласковый голос и чувствую твое дыхание на своей щеке. Ведь и я пробуждаюсь часто и в полутьме долго смотрю на твой гордый профиль, и не всегда верю в явь, что моя детская любовь пережила разлуку и сохранилась нетронутой. И ужас охватывает меня при мысли, что мы могли бы никогда не свидеться вновь.
  -- Ужели ты думаешь, что не сумей я уговорить Тиберия, то не помчался бы в Александрию искать тебя? Так или иначе, но мы были бы вместе. Даже не мы решали нашу судьбу, ее определили боги с нашего рождения.
   Еще долго шептал Гай слова любви, пока шаги за занавесями не спугнули влюбленных. Тихий кашель Харикла возвестил о его присутствии, и Юния почувствовала, как покраснели ее щеки, - они опять нарушили его предписание воздерживаться от близости.
  -- Уходи, Харикл! Мы не занимаемся ничем запретным, - соврал Калигула, и тихие шаги удалились, нарушив очарование уединения.
   Юния сразу посерьезнела, вспомнив о несчастной Агриппинилле.
  -- Что будем делать с твоей сестрой? - спросила она, прижимаясь к супругу.
  -- У меня нет слов о том, что она натворила, - сердито сказал Гай.
  -- Сделанного не воротишь, - ответила Клавдилла. - Главное, что она не успела нанести вред ни себе, ни ребенку. Ты должен понять ее отчаяние, после того, как Агенобарб так опозорил ее.
  -- Несносный Домиций! - досадливо протянул Калигула. - Тюрьма так и не научила его ничему. Он по-прежнему кутит, пьянствует и, вдобавок ко всему, на чем свет стоит ругает Макрона. Его гложет ярость при мысли, что тот отпустил его на свободу и по неизвестной причине замял дело. Несмотря на мою былую привязанность к этому свирепому вепрю, я считаю, что он не имеет ни малейшего права издеваться над моей сестрой, к которой ты, я вижу, благоволишь. Я разведу их. Пусть живет во дворце и рожает здесь своего ребенка.
  -- Тебе известно, что он живет открыто с блудницей Пираллидой? Она опутала его своими чарами, он и дышать без нее не может.
  -- Домиций всегда отличался неумением находить "золотую середину" в своих поступках. Неужели ты не поняла этого, когда, влюбившись в тебя, он решил, что покорит тебя образом Аполлона и всевозможными способами, невзирая на насмешки, пытался достигнуть поставленной цели. Он даже забыл, чья ты невеста. Слава Гимену, я был так уверен в тебе, что даже не счел нужным омрачать нашу любовь ревностью.
  -- Не переводи разговор опять на любовную тему, дорогой. Меня на данный момент заботит твоя сестра. К сожалению, мы так поздно нашли общий язык. Из всех сестер, она более подходит мне по духу. Ливиллу, конечно, я тоже люблю, она так добра и верна, к тому проявила решительность, когда Друзилла пыталась устроить против меня заговор, обвинив в связи с Макроном. Она едва не разрушила своим письмом наши планы. Я никогда не помирюсь с ней, - твердо закончила свою речь Клавдилла.
  -- А что ты хочешь услышать от меня, голубка? Я же сказал, что разведу их. Пусть себе блудит с Пираллидой, для этого он и эта гетера родились на свет. Я не смогу запретить ему предаваться с ней любви, хотя бы из чувства многолетней дружбы. Я дам возможность Агриппинилле после рождения ребенка, самой выбрать супруга, который придется ей по душе. Тогда Тиберий поженил их почти насильно, - сказал Гай.
  -- Так ты ничего не предпримешь против связи Агенобарба и Пираллиды? - зло сощурив глаза, спросила Юния.
  -- А к чему? Он волен поступать, как ему захочется. Я лишь огражу от него сестру. Ей давно надо было пожаловаться Тиберию на его побои и издевательства, но она терпеливо все сносила. Это все. Давай больше не будет возвращаться к этой теме.
   Юния поняла, что настаивать не стоит. Если Гаю нет дела, то она не сможет заставить его изменить решение. Даже если Пираллида прибегла к недозволенным чарам, то делу еще можно помочь. Но Агриппинилла вряд ли захочет возвращать супруга к домашнему очагу. Что ж, быть посему. Она, как верная супруга, послушается мужа и оставит эту затею, посвятив себя заботе о своем ребенке и ребенке Агриппиниллы.
   Гай, заметив, что она оставила разговор о Домиции, принялся уговаривать ее поехать с ним на скачки. С некоторых пор это стало его страстным увлечением. Теперь в Большом цирке давалось по двадцать заездов каждый день, и Калигула увлеченно делал ставки на "зеленых". Инцитат, левый пристяжной, подаренный Юнией, неизменно выигрывал, ведомый умелой рукой Евтиха. До Клавдиллы доходили от Каллиста размеры сумм, что жаловал возничему ее супруг. Но девушка закрывала глаза на эти огромные растраты из казны, ведь Гай волен поступать, как вздумается. К тому же гладиаторские бои и травли диких зверей, устраиваемые в ее честь каждую нундину, всякий раз были все роскошней. А уж кровавые схватки Юния любила даже больше, чем театральные представления.
   Гай вернул всех актеров, изгнанных Тиберием, и даже выплатил им деньги за все года, что они не играли. Мнестер и Апеллес процветали, каждому был пожалован дом за счет государственной казны, и в театре Помпея они распоряжались всем, выбирая, если не было заказов, свои пьесы для постановки.
   Но после всех его ласковых слов она, конечно, согласилась отправиться с ним в Большой цирк, презрев свои дневные дела. Обычно в этот час они с Каллистом просматривали счета, а затем она, по поручению Гая, перебирала списки всадников, скрупулезно собирая сведения о каждом. По примеру Августа, Калигула затеял пересмотреть списки обоих сословий, с целью выявить недостойных и исключить их. Эта длительная ежедневная работа занимала у девушки по три часа. Сенаторскими списками Гай занимался сам, или вместе с Макроном, и иногда это происходило в перерыве между заездами.
  
  
   В преддверии майских календ Рим запестрел цветами и разноцветными женскими нарядами. Начались беззаботные дни Флоралий. Квириты веселились от души, не успевая поспевать на все развлечения, устраиваемые императором. На форуме и площадях вовсю шли представления. Актеры, съехавшиеся со всех уголков Римской империи, тешили взоры гуляющих незатейливыми мимами и смешными ателланами. Канатоходцы, фокусники, жонглеры и дрессировщики буквально наводнили Рим за несколько дней. Почти на всех перекрестках наскоро сооружались деревянные помосты, где и выступали актеры.
   Юния без конца выглядывала из носилок и требовала остановиться посмотреть едва ли не каждое представление, попадавшееся на пути. Она была в восторге от веселых ателлан и грубых масок актеров. Там на углу показывают сельскую свадьбу, там о лекаре, на другом углу о рыбаке, прямо напротив - рассказ о деревенщине, попавшем в Рим. Хохот гремит со всех сторон. Щедрой рукой одаривает Клавдилла всех участников ателлан.
   Калигуле пришлось надолго задержаться внизу форума, уже перед Большим цирком. На широком помосте, увитом в изобилии цветочными гирляндами, показывали мим Лентула о Лавреоле, главе разбойников. Конечно, же Юния не могла пропустить интересного зрелища и восхищенными глазами наблюдала за действием, стоя посреди толпы и сжимая руку Гая. Римляне восторженно приветствовали императорскую чету, и вскоре более тысячи зевак стеклось к месту пьесы.
   Калигула умело скрывал свою досаду, глядя, как радуется Юния. Он с трудом дождался финала, когда на кресте распинали преступника, по обычаю заменявшего актера, и еле-еле увел жену, во что бы то ни стало желавшую понаблюдать за агонией казненного.
   В цирк они попали уже к шестому заезду. Едва отдернулся пурпур императорской ложи, бурная овация охватила толпу, и долго еще не стихали приветственные крики. Но стоило выехать квадригам соревнующихся, как наступил черед Юнии скучать. Теперь она снисходительно наблюдала, как счастливо блестят глаза Гая, когда его партия побеждает среди остальных цветов.
   Но терпение ее было вознаграждено сполна, когда уже затемно, возвращаясь домой, Гай неожиданно произнес:
  -- Если ты так хочешь, я поговорю с Домицием о его связи с Пираллидой. Я не хочу больше видеть, как грустят твои прекрасные глаза.
   Юния не ответила, а только крепче прижалась к нему и счастливо улыбнулась. "Люблю, люблю, люблю", - подумала она.
  
  
  
   LXIV
  
  
   Опускались сумерки, забирая весеннее тепло. Рабы суетились, грели большую печь, проверяя, все ли покои наполняет горячий воздух. В доме было тихо, сегодня здесь не ждут гостей, госпожа Энния уехала во дворец на Палатине, она все больше проводит там времени, оставляя дом ради подруг и великолепных пиршеств императора.
   Макрон в одиночестве разбирал бумаги в таблинии. Хлопот прибавилось. Он негодовал на Гая Цезаря, которому пришло в голову помиловать осужденных и сосланных при Тиберии и объявить прощение по всем обвинениям, оставшимся с прошлых времен. Преступники совсем распоясались, почуяв безнаказанность. Возвращаясь, ссыльные, лишившиеся прежних домов, расселялись по родственникам и в инсулах, и теперь заваливали прошениями о возвращении имущества. Много бумаг еще придется изучить сегодня, но уже нет сил. Главное - не забыть подготовить приказ императора для префекта вигилов о выделении дополнительных когорт для охраны города ночью. Следует пересмотреть списки вигилов и набрать новых для усиления ночных дозоров.
   Калигуле больше нравиться развлекаться, перекладывая на его плечи всю ответственность управления империей. К его услугам много помощников, но надо за всем следить самому. Он достиг высшей власти, диктует свою волю самому императору, но спокойствия нет. Душа отравлена пагубной страстью. Все, что мучит его изо дня в день, - это вопрос, чьего ребенка носит в себе Клавдилла. С каждым ударом сердца он то ненавидит, то безумно любит ее, уже сам не в состоянии понять своих чувств.
   Они еще не разу не виделись наедине после встречи на Аппиевой дороге. "Ты женишься на мне, и я сделаю тебя императором Рима... Я по-прежнему люблю тебя", - так сказала она. И он поверил, окрыленный мечтами. Однако, взгляды ее так холодны, она едва отвечает на приветствия и избегает встреч наедине. Коварная преступница с хладным комком льда в груди! Зачем он доверился ей, не потушил пламя любви, презрел страшную клятву, данную в тот день, когда они вместе избавились от Тиберия? Она погубила его душу.
   Стон боли вырвался из его плотно сжатых губ, и в гневе он смел со стола стопки аккуратно разложенных пергаментов. Заглянул раб.
  -- Что тебе, ничтожный? - прорычал Макрон.
  -- Послание из дворца императора, господин.
  -- Скажи, что я не приеду на обед. У меня важные дела, - отрезал он.
  -- Но он настаивает передать вам лично.
  -- Неси.
   Раб вернулся и протянул ему таблички, запечатанные красной печатью. Макрон взглянул на оттиск и опять застонал. Как ей удается прочесть его мысли? Почему, стоит ему отчаяться и начать ненавидеть ее, всегда приходит долгожданная весточка о свидании? Как она может чувствовать его настроение?
   Со вздохом он распечатал таблички. "Тебе и огню.
   Знаю, терпение твое на исходе, любимый, но страшными бедами может грозить мне любая отлучка из дворца, как и малейшее проявление истинных чувств к тебе. Прошу, прости, что холодна, но сердце мое страдает в разлуке. Думаю, сегодня сможем свидеться в обычном месте, супруг мой уезжает на встречу с Домицием. Твоя". Сердце, забилось охваченное сильнейшим волнением, кровь прилила к щекам, и он, упав на колени, возблагодарил богов за счастливую весть.
   Невий немедленно отдал приказ седлать коня и дать знать Юлию Лупу, чтобы готов был сопровождать. Но, отъезжая от дома, они не заметили фигуру, закутанную в темный плащ, выскользнувшую из двери вслед за ними.
  
  
   Сияющая Лара, довольно сжимая увесистый кошель, плату за услуги и молчание, провела Макрона полутемным коридором в темную кубикулу, посетовав, что никто не предупредил заранее о намеченном визите. Но, тем не менее, столик был накрыт мгновенно с учетом требовательных вкусов гостей, хлынул из трубы поток теплого ароматного воздуха, из-за стены полилась нежная мелодия свирелей, молоденькая рабыня усыпала пол душистыми лепестками и омыла гостю руки.
   Ожидание несколько затянулось. Макрон занервничал, думая, что Клавдилла уже не придет. Но занавес наконец откинулся, и порог переступила тонкая фигура, закутанная с ног до головы.
  -- Я заставила тебя ждать. Прости, - сказала Юния, снимая капюшон. Она произнесла эти слова так просто и спокойно, будто они расстались лишь вчера.
   Не в силах даже пошевелиться, он смотрел, как она снимает плащ, садится рядом. Тяжкое чувство оцепенения завладело им, вдруг это сон, - прелестное видение пригрезилось, и ее нет в этой кубикуле. Но стоило ей погладить его огромную руку, как наваждение слетело, отпугнутое теплом нежного пожатия. Макрон ласково коснулся ее щеки и вдруг заплакал, все еще не веря, что она с ним.
  -- Любимая, как я долго ждал этого мгновения. За что ты так мучаешь меня? Твои равнодушные взгляды жгут, как ядовитые укусы аспидов. Я не могу сопротивляться отчаянию, что охватывает меня, стоит мне увидеть, как другой обнимает тебя. Терпение ушло из моего сердца, вытесненное безнадежной тоской по твоим поцелуям и любовным признаниям. Скажи же, что любишь меня, повтори те клятвы, что давала здесь так давно.
   Юния прильнула к его мощной груди, не в силах вымолвить ни слова. Великая сила его любви не могла не затронуть ее пылкое сердце. Ей вспомнилось, как ярким цветком светилась любовь в ее душе и во время первого свидания в Капуе, и потом - уже в Риме. Так любит она его или нет?
   Сможет ли она разобраться в своих чувствах? Гай и Макрон. Они одинаково ей дороги.
   Сапожок - прямой потомок Ливии и божественного Августа, Макрон же - сын раба, вольноотпущенник, вознесенный капризной Фортуной. Гай - детская любовь, замешанная на крови первого преступления. С Макроном их тоже связало убийство. Гай - молод и красив, но и Невий привлекателен своей мужественностью и несокрушимой мощью, он закален в боях и интригах. Если ради Гая Юния сама готова на все, то Макрон, она была уверена, пойдет на любое злодеяние из-за нее. Может, оттого и делится сердце на две половинки, что избранниками стали слишком разные, но так страстно любящие ее люди.
   Юния понимала, что обманывается, надеясь, что ей никогда не придется делать выбор в пользу одного. Ей хотелось оставить их обоих. Однако, отчего такая уверенность, что Макрон все-таки проиграет в этой нелегкой борьбе двух половин ее сердца?
   Она и сама расплакалась, не сумев понять свою душу. Но Невий по-другому растолковал причину ее слез, устыдившись своей настойчивости. Его возлюбленная так страдает, вынужденная скрывать любовь к нему, а он еще осмелился ненавидеть ее. Глупец, как он мог сомневаться в ее верности?
   Макрон пылко покрыл поцелуями мокрые щеки и нетерпеливой рукой сорвал паллу, оставив девушку в легкой тунике. Желание захлестнуло их обоих, и Юния презрела все запреты, с пылкостью необузданной вакханки отдавшись своему любовнику.
  
   Прильнувшая к потайному отверстию темная фигура внимательно наблюдала, даже ни разу отвернувшись во время любовных ласк. Едва последний покров упал с обольстительного тела девушки, как глаза подглядывающего изумленно округлись. В жизни он еще не видел подобного совершенства. Теперь он бы с уверенностью поклялся, что ради этой неземной красоты можно и положить предел своей жизни, как сделал это его близкий друг.
   То, что Макрон, и Юния - любовники Ироду уже было известно из откровений самого Макрона, но он не ожидал, насколько сильно он влюблен. Его слезы тронули бы самое черствое сердце, - Агриппа видел, как он страдает. Ирода удивило и то, что сама Юния, похоже, искренне любила префекта претория. Блеск ее темных глаз свидетельствовал в пользу этого. Сцена, разыгравшая перед его взором, перечеркивала все прежние домыслы, это смущало, разогревая любопытство. И он терпеливо ждал. Что же скажут они друг другу, когда уляжется любовный пыл?
  
  -- Больше нельзя, - прошептала Юния, пытаясь отстранить от себя Макрона. - Харикл запрещает, говорит, я могу повредить ребенку.
  -- Я соглашусь лишь ради моего сына, - ответил Невий, нехотя подчиняясь.
  -- Почему твоего? - спросила Клавдилла. - Ты разве не допускаешь мысли, что я ношу ребенка Калигулы?
   Макрон отодвинулся и надолго замолчал, пытаясь подсчитать в уме, сколько времени прошло со дня их последнего свидания. Конечно, он не был уверен в своем отцовстве. Он отдавал себе отчет, что истину знает одна Клавдилла. Последняя близость была меж ними в день Луперкалий.
   ...Он еще тогда опоздал на свидание из-за суеты праздника. В воздухе витал противный запах паленых козлиных шкур, в тот день множество козлов было принесено в жертву Фавну. А по улицам бегали одержимые луперки, жрецы Фавна, одетые в вонючие шкуры, украшенные венками, и хлестали всех без разбору на пути ремнями из кровоточащих полосок сегодняшних жертв. Тогда им с Юнией долго пришлось сидеть в ароматной воде купальни, чтобы избавиться от навязчивых запахов... Неужели в тот день и была зачата новая жизнь?..
  -- Так чей же ребенок у тебя под сердцем? Мой или Гая Цезаря? - поинтересовался он, оставив подсчеты. - Мне важно знать.
  -- Важно? - язвительно спросила Юния. А за тонкой перегородкой Ирод напряг слух, чтобы не пропустить ни слова. - Но я не собираюсь отвечать на твой вопрос. Осталось прождать положенное время, и когда ребенок родится, ты сможешь догадаться и сам, чей он.
   Макрон с удивлением посмотрел на девушку, ее резкий тон озадачил его. Не разгневалась ли она на его недальновидность? Кто поймет женское сердце? Может, она не сомневалась в его уверенности в отцовстве, а он так глупо принялся расспрашивать ее? А может, опять играет с ним, как кошка с мышью? Невий вздохнул и примирительно сказал, не решившись настаивать:
  -- Что ж, подождем. Храни свою тайну, но это не помешает мне надеяться, что малыш родится похожим на меня.
  -- Подождем, - слабым эхом откликнулась Юния, тая в полумраке усмешку.
  
   За стеной Ирод удивленно присвистнул. До чего ж хитра жена императора! Скажи она, что ребенок Гая, была бы ревнивая ссора и, зная непреклонный характер Макрона, произошел полный разрыв отношений. А нет страшней врага, чем бывший любовник! А скажи, что он - отец, не ведать ей покоя. На какие только безумства не пойдет Макрон, добиваясь, чтобы ребенок носил его имя. А к чему Юнии навлекать гнев супруга и лишаться величия? Она умело оттянула неминуемое торжество правды. Агриппе стало ясно, что ко времени родов в живых останется истинный отец ребенка. И он решил выяснить, кто же этот счастливец. Внимание его вновь привлек разговор любовников, и, прислушиваясь, он почувствовал, как от ужаса дыбом поднимаются волосы на макушке. Такого поворота он не мог ожидать.
  
  -- Ты удачно все продумала, - говорил Макрон. - Когда я привез в сенат сообщение о смерти Тиберия, там уже вовсю обсуждалось, что малолетний Гемелл втянут в плохую компанию поклоняющихся богине перекрестков. Поговаривали, что именно Геката покарала его падучей. В открытую заявлялось, что внук Тиберия, о котором еще ранее ходили слухи, что он незаконнорожденный, недостоин делить власть с сыном прославленного Германика.
  -- А ведь он и вправду сын Сеяна, - заметила Юния. - Все мои интриги против этого мальчика завершились бы удачно, и Тиберий окончательно вычеркнул бы его из завещания, приказав, скорей бы всего тихо удушить во сне, если б этому помешало письмо Друзиллы.
  -- Мы тогда были на волосок от гибели...
  -- А я от замужества со спинтрием. Наверное, Тиберий дольше всех оставил бы меня в живых. Сейчас вспоминать об этом даже смешно. Помнишь лицо Авла Вителлия? Казалось, он лопнет от самодовольства. Сейчас он самый большой льстец при дворе нового императора. Боится, что припомнится ему эта обида.
  -- А ты собираешься мстить? - спросил Макрон.
  -- Нет. К чему? Скорее всего, он тогда выпросил мою руку у Тиберия, оскорбленный тем, что я отказала ему в близости, - смеясь, Юния пересказала Макрону о неудачной попытке Вителлия, закончившейся позорным падением на пол.
  
   Ирод за стеной тоже от души посмеялся, но смех вскоре умер, едва припомнилось вышесказанное о Гемелле. Разговор двоих зашел о прощании, и он ретировался, сообразив, что более ничего интересного не услышит.
   Какую интригу плела Юния против Гемелла? Чем помешало им письмо Друзиллы? И что, в конце концов, за заговор готовили они? Эти вопросы оставались без ответа. Но Агриппа уже продумывал, кто может ему на них ответить. И три имени всплывали в его гибком и хищном разуме.
  
  
  
  
  
   LXV
  
  
   Промозглый холод сумерек заставлял забыть о весне, неся в душу осеннее разочарование. Все предметы в доме тускнели, теряли четкие очертания. Гибкие вазы неясными пятнами чернели в полутьме, расплывшиеся силуэты бюстов белыми пятнами выступали из углов. Воздух наполняла гарь фитилей и дешевого козьего жира. Здесь не было виридария с цветами и фонтаном, здесь не принято было коротать вечер с друзьями, устраивать философские споры и чтения, пить вино, есть обильную пищу. Строжайшая экономия - вот богиня, которой поклонялись обитатели этого мрачного дома, где даже селла была затянута темной тканью.
   Клавдий грустил, мечтая вернуться в Капую, в тишь и спокойствие маленького города. Хотя и там с приходом к власти нового императора произошел ряд изменений. Капуя, прежде славившаяся одними из лучших школ гладиаторов, теперь бурлила жизнью. Школы вновь возобновили работу, вследствие чего участились беспорядки. Кальпурнии пришлось остаться в их старом доме, строгая Антония никогда бы не потерпела под своим кровом проститутку. И хотя номинально Клавдий считался главой семьи, но по-прежнему, презирая хилого, хромого сына, всем заправляла суровая старуха. Она так и не смогла примириться со смертью горячо любимого мужа, с безвременной кончиной обожаемого Германика, а, узнав о предательстве и преступлении Ливиллы, которую сама лично обрекла на голодную смерть, совсем отрешилась от мира.
   С холодной усмешкой выслушала она известие Клавдия, что Калигула единым декретом осыпал ее невиданными почестями, какие даже не были оказаны Ливии за всю ее жизнь, и назначил верховной жрицей Августа. Ни слова не промолвила и ушла к себе. Жизнь окончилась для нее с последним слабым проклятьем собственной дочери, что долго умирала в муках в соседней кубикуле.
   В детстве и юности Клавдий страдал от нелюбви матери, презрения бабки, но потом стерпелся и привык, отдавшись любимому делу - истории. Все его мечты занять достойную его происхождению должность в римском обществе обернулись крахом, сам Август скупо изрек на его просьбы, что не лучше бы изучить поподробнее быт разрушенного Карфагена. Зато его женили и разводили сначала в целях Ливии, затем Сеяна, помнивших о его знаменитых родственниках. Ни с одной из двух жен не был счастлив. Плавтия Ургуланилла - до сих пор содрогается он, вспомнив ее нелюдимость, фигуру, достойную слонихи, и откровенную любовь к женщинам. Элия Петина - глупая и тщеславная, племянница Сеяна, звуки ее визгливого голоса сводили с ума.
   И двое детей, умерший еще в детстве Друз, угрюмый некрасивый мальчик, и хорошенькая Клавдия Антония, воспитанная в презрении к отцу собственной бабкой.
  
   Клавдий стряхнул наваждение грусти, всякий раз охватывающее его в этом доме, едва спускаются сумерки. Что же поделывает его маленькая Кальпурния? Она так боится темноты. Их дом, наверное, ярко освещен, благоухают любимые ею ранние полевые цветы, а она, скорее всего, вышивает или ужинает. В одиночестве ли? Но он мог поручиться за ее честность, несмотря на прошлое девушки. Во что бы то ни стало надо уговорить Клавдиллу позволить ему вернуться в Капую. К чему молодому принцепсу его советы? Он забыл уже все, чему когда-то учился, готовясь к должности. Истерлись знания законов, обычаев.
   Тихонько приподнялся линялый занавес, и заглянула девчонка-рабыня, которую он привез с собой из Капуи.
  -- Уже светает, господин, - сказала она.
  -- Не может быть, - удивился Клавдий. - Видимо грустные раздумья украли еще часть отведенного мне богами времени. Пойду спать. Вели согреть мне постель.
  -- К тебе странный посетитель. Он не пожелал назвать свое имя, лишь передал, что пришел старый друг. Он не римлянин - у него курчавая черная бородка и длинный горбатый нос, - сделала рабыня свое заключение.
  -- Зови, - Клавдий догадался, что за ночной посетитель пожаловал. "Лишь бы он не был навеселе", - подумалось ему.
   Но Ирод был трезв, хотя тут же с порога потребовал вина.
  -- Сколько мы не виделись? - спросил Клавдий, разглядывая друга. - Ты все так же хорош собой. Тюрьма не успела наложить на тебя отпечаток.
  -- Это лишь благодаря моему жизнелюбию, к тому же обо мне хорошо заботились, благодаря префекту претория. Хоть он и лично препровождал меня в мрачный каземат, подчиняясь приказу Тиберия, но, тем не менее, проявил себя истинным другом.
   Некоторое время они просто болтали ни о чем. Ирод красочно расписывал, какие знакомства он успел свести в тюрьме, как едва не соблазнил дочку начальника, и Клавдий весело улыбался его россказням. Но, тем не менее, беспокойство его росло. Клавдий чувствовал, что Ирод не спроста явился к нему в неурочное для визитов время. Да и большие выпуклые глаза гостя, черные, как маслины, даже во время веселых шуток взволнованно блестели, и, казалось, с губ вот-вот сорвется какой-то тревожный вопрос. Клавдию надоело играть радушного хозяина, глаза слипались, и рот помимо воли раздирался зевотой.
  -- Однако, дорогой друг, - наконец произнес он, растягивая каждый слог, чтобы не заикаться, - вижу, ты хочешь от меня большего, нежели скоротать время в беседе. Расскажи без утайки, что привело тебя в мой дом. Разного рода догадки уже источили мой уставший ум.
  -- Меня привело к тебе любопытство, мой старый друг. Даже утра не смог я дождаться.
  -- Говори же, наконец, Агриппа. Оставь свою иудейскую витиеватость, всегда не терпел длинных предисловий, - и Клавдий откровенно зевнул.
  -- Меня волнует Юния Клавдилла, - ответил Ирод.
  -- И ты влюбился в это божественное создание? Бедная Киприда! Но любить Юнию, все равно, что расточать пыл мраморной статуе. Они с Калигулой надышаться не могут друг на друга. Признаться, я никогда не встречал подобной любви.
   Агриппа, вспомнив страстные объятия в лупанаре Варус, гадко ухмыльнулся. Клавдий это заметил. Ему вдруг вспомнилось, что Ирод живет у Макрона. А не мог ли Невий Серторий поделиться с ним, что состоит с Юнией в тайной связи? Все может быть, стоит знать вездесущесть хитрого иудея, ищущего, где бы раздобыть денег.
  -- Нет, я не влюблен, хотя ее дивная красота этого заслуживает. Сегодня за ужином кое-кто, умолчу имя, обмолвился, что имела место интрига против моего бывшего воспитанника, и затеяла ее жена Гая Цезаря. Ходили разные слухи о происхождении Гемелла, о его приверженности культу темной богини. Любопытство побудило меня приехать, чтобы ты рассказал мне ход хитроумных планов Юнии. Как удалось доказать, что Гемелл - сын Сеяна?
  -- Письма Ливиллы, моей сестры, - небрежно бросил Клавдий. Но ум его лихорадочно работал. О чем конкретно известно Ироду? Об интриге знали лишь они двое. Это потом уже Тиберий отдал письма Калигуле, а тот показал их Макрону. Неужели Макрон был настолько глуп, чтобы о чем-то рассказать Агриппе?
  -- Какие письма? - жадно спросил Ирод.
  -- Н...н...наверное, Ти-тиберий поднял на с...с...свет переписку Ли-ливиллы с с...с...Сеяном. Б...б...Больше мне нечего п...прибавить.
   Разговорчивый Агриппа вдруг растерянно замолчал. Конечно же, он неверно начал разговор и спугнул обычно столь осторожного Клавдия. И тот сразу замкнулся в себе, отгородившись стеной мучительного заикания. Агриппа с детства помнил эту его уловку. И ему ничего не оставалось делать, как извиниться за неуместное вторжение и уйти.
  
  
   Клавдий встревожился. Зачем Ирод сует свой длинный иудейский нос в эти дела? Откуда он мог узнать эти сведения? Старик отдавал себе отчет, что, если двое посвящены в одну тайну, то она может стать достоянием многих. Но не так глупа Клавдилла, чтобы кому-то доверять. Хотя Тиберий мертв, и теперь им ничто не может угрожать. Но к чему Агриппа выясняет подробности? Чтобы кое-кто заплатил ему за молчание? Он всегда в долгах, и ему срочно понадобились деньги. Отделавшись от него, Клавдий, конечно, возбудил еще большее подозрения, но другого выхода не было. Наверное, не стоило упоминать о письмах сестры. Утром же он отправится во дворец, чтобы встретиться с Юнией и все прояснить. Она тоже должна быть готова, что Агриппа будет ее расспрашивать.
  
  
   Эта ночь принесла беспокойство не только Ироду Агриппе и Клавдию, но и Гаю Цезарю. Верный обещанию, данному супруге, он принял приглашение Домиция посетить вечером гостеприимный дом Пираллиды.
   К его удивлению, двери, обычно распахнутые для каждого клиента, были наглухо заперты, не смотря на яркий свет и громкие звуки музыки. Но его ждали. Номенклатор, молодой юноша, провел его в атриум, но на улицу уже не вышел, чтобы дожидаться следующих гостей, а наоборот, потушил светильник над дверью.
   Калигула, впервые посетивший новый дом Пираллиды, был удивлен кричащей восточной роскошью. Обилие позолоты, покрывающей фрески и вазы, кричало о процветании гетеры. Прекрасные мраморные статуи заполняли ниши, гирлянды из диковинных цветов обвивали колоннаду, и тихо журчал фонтан, где плавали разноцветные рыбы. Сама хозяйка с ласковой улыбкой вышла навстречу гостю. Гай изумился, как она похорошела. Медные волосы, уложенные затейливыми косичками, искрились золотом при свете ламп. Синие глаза, густо подведенные сурьмой, своим чувственным блеском сводили с ума, а короткая туника с разрезами скорее открывала, нежели скрывала, волнующие изгибы округлых бедер и совершенные овалы высоких грудей. Тонкую осиную талию обвивал золотой поясок, завершающийсязмеиной головкой.
   Гай Цезарь, немного удивленный таким приемом, рассыпался в похвалах. Пираллида изобразила смущение, прикрыв глаза длинными ресницами, и осведомилась о его телохранителях. Гай только отмахнулся и спросил, где же Домиций. Но гетера оставила вопрос без внимания.
  -- Сколько мы уже не виделись, Гай Цезарь? Едва ли не год уже успел пробежать, как наши пути пересеклись у Лары Варус. Ты забыл ко мне дорогу, а ведь раньше часто искал моего общества.
  -- Ох, Пираллида, - только и вымолвил Гай, смущаясь еще больше. - Бесспорно, мало кто из женщин Рима может соперничать с тобой в красоте, но моя супруга - самая прекрасная. Разве могу я изменить ей? Узы клятвы верности, что дал я ей добровольно, сковывают меня, но я не жалею, что принес ее на алтаре нашей любви. И ни к чему вспоминать о нашей былой связи, ты и тогда не была у меня единственной любовницей.
   Пираллида разочарованно вздохнула. Ни ее красота, ни тщательно подобранный наряд похоже не возбудили в императоре ни капли желания. Но она пока не собиралась сдаваться: блеск золотых монет заманчиво мерцал перед ее мечтательным взором. Она нежно взяла гостя за руку и повела за собой в триклиний.
   Там взору Калигулы предстала неожиданная картина. Пьяный Домиций, развалившись на ложе, громко храпел около залитого вином стола.
  -- Вот так каждый день, - равнодушно произнесла девушка. - Он гордо кричит на каждом углу, как сильно любит меня, распугал всех клиентов, а сам напивается и спит беспробудно до утра. Приставил ко мне рабынь, что следят денно и нощно, чтобы я никого не принимала. А один раз чуть не избил, но вовремя опомнился. Сердце до сих пор замирает в груди, стоит вспомнить его налитые кровью глаза и огромный кулак, занесенный над моей головой.
   Пираллида зябко передернула плечами.
  -- Я пришел сюда поговорить с ним, - сказал Калигула, перебив ее. - Моя сестра беременна, а он и слышать об этом не хочет. Мало того на обеде в честь Агриппиниллы в ответ на поздравления он тяжко оскорбил ее. Она едва выжила после настоя, вызывающего выкидыш. Ливилла вовремя заметила неладное и вызвала Харикла. Это оскорбление задевает и меня, поэтому я пришел сказать, что собираюсь их развести. Пусть женится на тебе, если собрался.
   Потрясенная Пираллида даже не заметила его ухмылки. Развод Агенобарба означал для нее крушение всех честолюбивых надежд! Глупая, как она могла рассчитывать, что, завоевав расположение императора, тот избавит ее от ненавистного любовника.
  -- Присядь, Гай Цезарь, выпей со мной вина! - спохватилась она. - Не уходи так скоро. Домиций сейчас проснется.
   Она дала знак служанке, и та поднесла гостю золотую чашу, наполненную светлым вином. Пираллида нежно пощекотала своего любовника, тот заворочался, пытаясь отогнать шаловливую руку. И когда Калигула осушил уже вторую чашу, он открыл мутные глаза. Громким ревом приветствовал императора.
  -- Ты, негодяйка! - закричал он на гетеру. - Что вовремя не разбудила меня? А где гости? Мы что вдвоем должны выпивать и смотреть на актеров?
  -- Но, милый, я думала, мы проведем вечер спокойно. Вчера твои друзья переломали всю мебель и надругались над моим ларарием. - возмущенно сказала Пираллида.
  -- Я спросил, почему нет никого? Мне все равно, откуда ты, девка. Ты должна быть любезна с любым из моих друзей! - заревел Домиций.
  -- Успокойся, друг, - заступился Калигула за девушку. - Я пришел сюда не развлекаться, а поговорить с тобой. К чему ты обижаешь хозяйку дома? Изображая из себя Аполлона, ты нравился женщинам куда больше.
   Агенобарб сердито нахмурил брови и что-то невнятно проворчал в рыжую бороду.
  -- Я пришел по просьбе моей супруги, - сказал Гай. - Она настояла, чтобы я поговорил с тобой. Тебе известно, что твоя жена едва не умерла, выпив зелье, избавляющее от нежелательной беременности? Ее еле спасли. (Агенобарб презрительно скривил губы.) Ты должен выбрать меж ней или гетерой, которую ты уже на каждом углу величаешь супругой.
  -- А мне плевать на Агриппиниллу и ее выродка. Кого может произвести на свет эта девка? Еще большего злодея, чем я. Пираллида мне больше по душе, чем твоя сестра, - ответил Домиций.
  -- В таком случае, - сдерживая гнев, сказал Гай Цезарь, - ты волен поступать, как вздумается. Завтра на коллегии понтификов я поставлю вопрос о вашем разводе.
  -- Тогда выпьем за мою свободу! - вскричал Домиций, выхватывая из рук Пираллиды заботливо поднесенную чашу. Осушив ее одним глотком, он неожиданно обмяк и сразу захрапел.
  -- Уйдем отсюда, Гай Цезарь, - печально молвила девушка. - Я добавила немного сонных капель в его вино. Кажется, он сходит с ума. Приступы безудержного гнева повторяются все чаще. Слышал бы ты, с какой злобой он поминает твою супругу.
  -- Юнию? - удивился Калигула, следуя за Пираллидой.
  -- Он не может ей простить, что ради нее рядился Аполлоном и пел под кифару. Он помнит все насмешки, которым подвергался, будучи без памяти влюбленным в нее. Это приводит его в дикую ярость.
   Гай молчал, слушая и размышляя. В его власти бросить Домиция в тюрьму, обвинив в разврате, припомнив обвинения в кровосмешении с собственной сестрой. Но ведь он сам помиловал тех, кто был осужден по таким делам. С другой стороны, когда его сестра получит развод, Агенобарба не допустят к императору ни под каким предлогом, и, если уж он продолжит буйствовать, можно будет выслать его из Вечного города. Сейчас важно поддержать мнение о себе, как о милосердном правителе, вернувшем Риму Золотой век Августа. А там посмотрим...
   Погруженный в свои мысли, он не обратил внимания на то, что Пираллида проводила его не в атриум к выходу, а в небольшую кубикулу, затянутую голубыми занавесями. Девушка заметила его недоумение.
   - Не уходи, император. Не бросай меня наедине с грустью, - произнесла она, постаравшись вложить все свое обаяние в эту просьбу. И сердце Калигулы дрогнуло, не устояв перед прекрасными печальными глазами.
   Они поужинали, неоднократно совершая возлияние Венере. Пираллида без умолку щебетала, казалось, позабыв о неприятной сцене с Домицием, Калигула окончательно расслабился, удобно расположившись на мягком ложе. Голова начинала кружиться от благовоний и пряного вина. Ему было невдомек, что хитрая Пираллида зажгла в светильниках масло с возбуждающими ароматами и приправила вино снадобьем, разжигающим желание.
   Свет в кубикуле слабел, фитильки потрескивали, понемногу угасая. Темнота сгущалась, Пираллида понемногу придвигалась ближе к гостю, мимолетно касаясь тонкими пальчиками то его губ, то плеча, то рыжих волос. Эти нежные прикосновения волновали Гая, он не мог уследить за ее ловкими быстрыми движениями, наслаждаясь этой приятной игрой. Одурманенный, он ласково погладил плавный изгиб ее податливого тела и, склонившись, прошептал:
  -- Моя дивная Юния готова принять в свое лоно своего возбужденного супруга? Придвинься ближе, я хочу ощутить вкус твоих губ.
  -- Но, Гай, - игриво возразила гетера, - я - не твоя жена. Посмотри, перед тобой - Пираллида, что больше жизни хочет тебя. Обними же меня, я сгораю от желания.
   Но, к ее удивлению, Калигула быстро отпрянул и резко сел.
  -- Надо же, - изумленно сказал он. - Твои ароматы вскружили голову, и я чуть не забылся, где нахожусь. Прощай, Пираллида. Мне пора возвращаться во дворец. Юния, верно, не спит и уже заждалась.
   Сдерживая смех при виде вытянутого лица гетеры, не сумевшей сдержать разочарованный возглас, он быстро выбежал из ее дома, с легкостью найдя дорогу к двери. Преторианцы, дремавшие в седлах, сразу встрепенулись, стоило ему выйти. И, уже на улице, он от души рассмеялся над незадачливой обольстительницей.
   Верность его любви к самой прекрасной женщине на свете восторжествовала над соблазном.
  
  
   Юния, как он и догадывался, еще не ложилась и сидела в таблинии, склонясь над свитками.
  -- Смотрю, ты не скучала, любимая, в такой славной компании.
   Клавдилла удивленно посмотрела на мужа. Надо же, будто знал, что она провела полночи не дома.
  -- С тобой Александр Великий, Сулла, Август и Юлий Цезарь.
   Она приветливо улыбнулась, но вдруг лицо ее исказила гримаса злобы.
  -- Твоя тога запачкана пунцовым кармином. Кажется, Домиций начал красить губы? - язвительно спросила она. Вспышка ревности сразу заставила позабыть о собственной неверности. Калигула не смутился.
  -- Что отрицать? Пираллида пыталась поцеловать меня. Она тонко продумала, как соблазнить меня. Агенобарбу подмешали в вино сонных капель, в кубикуле, куда она меня заманила, курился возбуждающий фимиам, а в чашу вместо вина, похоже, налили одного мирриса. Но она просчиталась. Едва, затуманенный желанием, я вознамерился овладеть ею, забывшись, где я, и в полумраке перепутав, что нахожусь с тобой наедине, как она сочла нужным мне напомнить, что ее имя не Юния, а Пираллида. Это подействовало отрезвляюще, - закончил он свой рассказ.
   Улыбка вернулась, и темные глаза посмотрели уже ласково.
  -- Я так люблю тебя, милый. Но Пираллида будет наказана за свою самонадеянность, - сказала Клавдилла.
  -- Ах, оставь эту несчастную. Она надеется, что помогу избавиться ей от Домиция, которого боится как огня. Но я и пальцем не пошевелю ради какой-то шлюхи, мне и дела нет до нее. С ним не удалось спокойно поговорить, он совсем помешался. Кажется, его не волнует ни развод, ни ребенок моей сестры. Говорил я тебе, что эта бесполезная затея вразумить его.
   Юния грустно склонила голову.
  -- Бедная сестра! Надеюсь, сердце ее излечится от недостойной любви. Пойдем отдыхать, Гай! Завтра я подам тебе список недостойных звания всадника. Работа почти закончена, ожидая тебя, я посвятила этому полночи. К тому же у меня появилась блестящая идея, как упрочить к тебе любовь римлян. Но расскажу утром.
  
  
   Но утром разговора не получилось. Гемма, застав Калигулу спящим, а Юнию за ранним завтраком, срочно вызвала ее к нетерпеливо мерившему шагами атриум Клавдию. И, когда Гай пробудился, ему сообщили, что супруга час назад уехала по срочному делу с его дядей.
  
  
  
  
   LXVI
  
  
   Аврора еще красила небосвод розовыми красками, но колесница Сола уже покидала ворота небесного дворца, и переливающиеся лучи нерешительно ласкали листья на деревьях в садах Саллюстия.
   Сады еще не наполнились цветами, гуляющих не было, а мраморные скульптуры не могли помешать уединению. Клавдилла зябко куталась в теплую паллу, утренний ветерок теребил пряди лунных волос. Клавдий, прихрамывая, шел рядом и, по обыкновению, выжидающе молчал. Но и Юния не проронила ни слова, занятая раздумьями.
  -- Слышал, ты сблизилась с Иродом Агриппой, - вдруг проронил Клавдий.
  -- Откуда такие неверные слухи? - спросила Юния, насторожившись.
  -- Он был у меня под утро. Расспрашивал о тебе, и особенно интересовался, откуда к Тиберию поступили сведения, что Гемелл - отпрыск Сеяна. Меня встревожил этот визит. Видно, ему было важно узнать подробности, что он явился в столь неурочное время.
   Юния растерянно молчала, во все глаза уставившись на собеседника.
  -- Я не пойму...
  -- Кому ты рассказывала о нашей интриге? Лучше ответь честно.
  -- Клянусь Марсом, никому. Префект претория знал, что я собираюсь привлечь Гемелла в ряды поклонников темной богине, которой служу сама. Слухи об этом, вовремя распущенные среди сената, и помешали тому, чтобы их с Гаем признали равными наследниками, - ответила Юния. - Но твое имя я не упоминала ни разу, подозрения этого хитрого иудея могло вызвать то, что я жила в твоем доме довольно долго. Капсу с письмами Тиберий сам отдал Калигуле, а тот показывал их Макрону. Ох, не зря мне с первого взгляда не понравился Агриппа. Не могу объяснить причины этой неприязни, но взгляд его пронзительных глаз смущает меня.
  -- С одной стороны, - грустно подытожил Клавдий, - нам ничего не грозит. Но не боишься ли ты, что твой любовник мог доверить кому-то свою сердечную тайну?
  -- Ироду? - выдохнула Юния, вся дрожа.
  -- Они - близкие друзья, связанные узами гостеприимства. И, если Ирод хоть что-то скажет Гаю Цезарю... Ведь есть слова, что не требуют доказательств.
   Клавдилла умоляюще посмотрела на старика. Таким немым ужасом обдал его взгляд темных глаз, что на миг Клавдию стало не по себе.
  -- Не смотри так, Юния, меня бросает в дрожь. Почему я должен отвечать за твою неосторожность? Калигула пока верит тебе, ты удачно нашла оправдания письму Друзиллы, но тогда тебя вовремя предупредили друзья. Тебе просто повезло. Повезет ли в этот раз? Ребенок, которого ты вынашиваешь, может стать камнем преткновения между Макроном и моим племянником. Ты сама-то знаешь, чей он?
   Щеки Юнии обиженно вспыхнули, и она грубо ответила:
   - У меня не может быть детей от любовника. Это дитя величия было зачато в ту ночь, когда скончался Тиберий. А ты знаешь, как он умирал? - она вдруг откинула паллу с плеча и рванула тунику, обнажив плечо с синими пятнами. - Видишь? Это метка, оставленная рукой старика, которого душил Макрон.
   От ужаса Клавдий едва не потерял сознание, сердце мучительно больно сжалось в груди, и он остановился, опершись о дерево. Юния испугалась и принялась звать на помощь, но он жестом остановил ее.
  -- Сейчас отпустит, - прошептал он, - бывает у стариков. Избавься от Макрона. Избавься - мой тебе совет.
   Резко развернувшись, и, даже не задумавшись, что бросает Клавдия одного, Юния побежала к своим носилкам.
   "Убить Макрона! Убить!" - вихрем кружилось в голове, холодный разум одобрял, а сердце протестовало. Его крепкие объятия, страстные поцелуи, пылкие признания, - она не хотела жертвовать этим тайным счастьем. Но циничный разум ставил перед сердцем вопрос за вопросом, на которые не было ответа. А что будет, если Гай догадается обо всем? Не обернется ли любовь Макрона ненавистью, когда родится ребенок Калигулы? А полгода пролетят незаметно. Как она станет оправдываться?
  
  
   Подъезжая в закрытых носилках ко дворцу императора, Ирод видел, как из ворот выехала Юния, а следом за ней Клавдий. Надо же, как испугался бедный старик! Видно, и не ложился в эту ночь. Агриппа отдавал себе отчет, что ворошит осиное гнездо, но любопытство подстегивало, заставляя забыть об опасности.
   Калигула явился к нему заспанный и непричесанный, в мятой тунике. Рабам было велено раздать спортулы многочисленным просителям, с рассвета толпившимся в ожидании императора. Гай обрадовался другу, тут же принявшись подробно расписывать ему свой визит к Пираллиде. Закусив губы, Ирод терпеливо слушал, стараясь не выказать заинтересованности. Искренне жаль ему было свою любовницу! Их связывала и многолетняя дружба, и чувственная нежность, - они берегли свои отношения, с трепетом относясь к известиям о неприятностях, старались помочь друг другу. Сколько раз Пираллида жертвовала собой, чтобы уговорить настойчивого кредитора Ирода, и не брала платы! Поэтому он, скрывая волнение, слушал об Агенобарбе. Она попала в страшную тягостную зависимость от наглого Домиция, жаждала покорить молодого императора в надежде на избавление, но просчиталась, недооценив его любви к собственной жене.
   Когда запас красноречия Калигулы исчерпался, Ирод перевел разговор на другое, расспрашивая о последних днях жизни Тиберия. Гай отвечал неохотно, иногда просто игнорируя вопросы. Агриппа это заметил и неожиданно для собеседника вдруг поинтересовался, почему его сестра Друзилла до сих пор не вернулась из Капуи. Гай доверительно сообщил, что с Юнией у нее вышла крупная размолвка, и Друзилла попросту боится попадаться ей на глаза. Ирод сделал удивленные глаза и стал настаивать на рассказе.
   Калигула поведал, что Друзилла прислала на Капри ложное письмо, где обвиняла Клавдиллу в неверности. Это повлекло за собой еще кучу разных вопросов, и, Калигула, ударившись в воспоминания, рассказал Агриппе о том, как Клавдий сообщил ему еще в мае, что Тиберий намерен изменить завещание в пользу своего внука, и настоял на его отъезде на Капри, как цезарь не желал с ним разговаривать, но вдруг в свой день рождения вызвал к себе и дал капсу с письмами, свидетельствующими, что Тиберий Гемелл - ублюдок Сеяна, как вызвал префекта претория и Силана, чтобы сообщить им о завещании, где из ненависти к отпрыску Германика все-таки не вычеркнул Гемелла, добавил, что тогда узнал о самоубийстве Фабия, как тосковал о супруге, а она, как снег на голову, неожиданно приехала, переодетая преторианцем, как они делали наряд из занавеса (это повеселило Агриппу), и как Тиберий вдруг потребовал их развода. Клавдилла даже не попыталась отстоять свою любовь, внушив цезарю, что сама мечтает об этом, и вдруг раб привез письмо сестры, обвиняющей ее в разврате. Если бы в Остии ему не встретилась Ливилла, не успевшая опередить козни Друзиллы, он убил бы Юнию, настолько был разгневан. И действительно, связь их с Макроном имела место, но не любовная. (Ирод скрыл нехорошую усмешку. До чего ж хитра Клавдилла!) Как они были на волосок от гибели, когда Тиберий решил вернуться.
  -- Но почему все-таки цезарь заподозрил вас? - прервал Калигулу Агриппа.
  -- Письмо Друзиллы попало к нему в руки. Я и сам до сих пор гневаюсь на эту глупую гусыню. Пусть сидит в Капуе и истекает желчью зависти к своим сестрам. Да и мы хороши, объявили о разводе, а сами жили вместе на Палатине! Тиберий всех ненавидел, особенно нашу семью, но Клавдилла одна смогла затронуть его сердце. Все-таки хорошо, что когда-то мой прадед разлучил его с первой женой, которую и напомнила ему Юния при первой встрече. А она тонко сумела сыграть на этом обманчивом сходстве.
  -- Я восхищаюсь твоей супругой! - воскликнул Агриппа, - Ранее я считал, что моя Киприда - образец для подражания, но Юния превзошла ее. Такую искреннюю любовь и верность сейчас не встретишь.
   Возможно, он еще бы долго расточал сладкие слова лести, но в триклиний неожиданно вбежала взволнованная Клавдилла. Увидев гостя, она резко остановилась и побледнела. Испуг метался в ее глазах.
  -- Что случилось? - спросил Гай. - Где ты была?
  -- Все в порядке, ездила в Саллюстиевы сады, - ответила она, через силу улыбнувшись. - Мне сказали, лебеди вернулись на озеро.
   Калигула безмерно удивился, но промолчал. Если она не желает говорить, значит, на то есть причины.
  -- Я только что расточал похвалы твоей божественной красоте, прекрасная Юния! - низко склонившись перед ней, произнес Ирод. - Сегодня твой супруг много рассказывал мне о тебе.
   Клавдилла настороженно посмотрела на Калигулу, тот пожал плечами, решив оплатить ей молчанием за молчание.
  -- Пойду к себе, прилягу, - сказала она, возвращая гостю его поклон, - ранняя прогулка утомила меня. К тому же твои сестры, Гай, будут ждать меня к полудню в театре.
   Едва она удалилась, Агриппа тоже засобирался, ссылаясь на срочные дела. После его ухода, номенклатор попробовал было ввести посетителей, но Калигула повелительным жестом отмел все попытки, и прошел в покои жены.
   Клавдилла, бледная, лежала на кровати, устало прикрыв глаза. Услышав голос Гая, она слабо пошевелилась.
  -- Дорогая, я хотел бы попросить тебя больше не ездить одной на ранние прогулки. К тому же Харикл настаивает, чтобы ты больше времени лежала. Опять тошнит?
   Она едва кивнула, по-прежнему не открывая глаз, и протянула руку в сторону столика. Гай налил ей воды, и, осторожно поддерживая ее голову, дал напиться.
  -- Зачем приходил Агриппа? - тихо спросила она.
  -- О, мы долго беседовали. Сама знаешь, сколько времени он провел в тюрьме, и его интересовало все, что случилось в его отсутствие. Я рассказал, как жил на Капри, о завещании, о письмах моей тетки, о письме Друзиллы, обвинявшей тебя в измене...
   Клавдилла резко поднялась.
   - Что?! - вскрикнула она. - Ты все ему рассказал?! О моих интригах?! Ты с ума сошел? Знаешь ли ты, зачем Клавдий приезжал во дворец? Он рассказал, что ранним утром к нему зашел Ирод с теми же вопросами. Не слишком ли любопытен этот хитрый иудей, прикидывающийся твоим другом?
   Калигула недовольно насупился и недовольно ответил.
  -- Ты слишком много придаешь значения всему. Он - мой давний товарищ. С детства он учился вместе с отцом в одной школе, Германик любил его и доверял ему...
  -- А Ирода не заинтересовали подробности его смерти? - язвительно уколола его Юния. Калигула покраснел и отвел глаза.
  -- Так ты считаешь, не стоило ничего ему рассказывать? - виновато спросил он.
  -- Не воротишь того, что сделано. Но меня беспокоит, к чему он выпытывает эти сведения? Даже если, что-то и всплывет наружу, нам ничто не угрожает. Враги мертвы. Надо поразмыслить, чем вызвано его нездоровое любопытство. В любом случае, следует избежать ненужных слухов, - сказала Юния. - Ты же знаешь, как он дружен с префектом претория. Макрон имеет сильное влияние в преторианском лагере, армия тоже может поддержать его. Сейчас он занимает пост твоего советника по делам империи, и власть его растет. Не настало ли время избавиться от опасного сообщника?
   Душевная боль заставила ее умолкнуть. "Избавься от Макрона", - змеиным шипением зазвучали слова Клавдия. Она едва сдержала слезы, предательски навернувшиеся на глаза. Сердце гулко билось в груди, протестуя против вероломства. "Помнишь, в чем клялась мне?" - будто наяву послышался голос Макрона. Гай тоже молчал, раздумывая.
  -- Ты права, любимая. Размах его власти настораживает. Я не хочу, подобно Тиберию, проглядеть второго Сеяна, - наконец сказал он.
  -- Пока рано приводить это в исполнение, - с усилием проговорила Клавдилла. - Вначале, нужно уничтожить детище первого префекта претория - ликвидировать преторианский лагерь. Надо перевести преторианцев в город, разбив на отдельные отряды и разместив по разным местам в Риме. Или..., - она опять задумалась. - Или, подкупив их деньгами, назначить нового префекта претория, но того, кого они смогут принять взамен Макрона, и кому ты сможешь довериться. Кажется, его кандидатура мне уже известна.
   Гай с удивлением посмотрел на нее.
  -- Это Кассий Херея, - ответила она на его невысказанный вопрос.
  -- Над твоими словами нужно поразмыслить, - произнес Гай, наморщив лоб, - но сейчас расскажи то, о чем хотела поговорить утром.
   И Юния, вспомнив вечерний разговор, подробно изложила ему свою идею.
  
  
  
   LXVII
  
  
  
  
   Тонкой кисточкой Пираллида очертила летящий изгиб бровей, придирчиво посмотрелась в полированный металл зеркала и горько расплакалась, далеко отшвырнув кисть. Что толку наводить красоту, если под глазом алеет большой кровоподтек? Полщеки заплыло, а глаз превратился в узкую щелку. Проклятый Домиций! Никакие ухищрения не скроют след от его удара.
   Ее худшие опасения вчера полностью оправдались, когда он заявился после попойки, весь грязный, и от него разило мерзким запахом нечистот. Можно было с уверенностью предположить, что по пути из дешевой таверны он угодил в сточную канаву. Рабы Домиция, тоже порядком перемазанные, склоняясь под необъятной ношей, принесли его, полуживого, в дом Пираллиды. Возмущенная девушка попыталась привести его в чувство, окатив водой из кувшина, но он, впав в неописуемую ярость, сильно размахнувшись, влепил ей звонкую пощечину, от чего она упала, а сам развалился на ложе и опять заснул. Теперь ее любимая кубикула осквернена его присутствием, он до сих пор храпит, пачкая белоснежные простыни грязной тогой и сандалиями, облепленными нечистотами.
   Пираллида разрыдалась еще горше. Что ей делать? Как избавиться от Агенобарба? Кто примет жалобу гетеры? Претор - его родственник, консулы - подкуплены щедрыми взятками, императору - нет дела до ее страданий. А вдруг? Девушка решительно схватила навощенные таблички и принялась черкать острым стилем. У нее еще оставалась надежда, что Гай Цезарь примет во внимание ее жалобу, разгневанный на Домиция из-за своей сестры. Рабыня заглянула в кубикулу и нерешительно поманила Пираллиду, опасаясь нарушить тишину.
  -- К тебе пришла странная матрона, с ног до головы закутанная в темную паллу. Она не представилась, а лицо закрыто. Но требует решительно повидаться с тобой.
   Пираллида встревожилась. Вдруг сама Агриппинилла явилась с претензиями? Так пусть тогда, взглянув на ее лицо, поймет, что она не дорожит связью с ее бешеным супругом, и заберет его домой.
   Но девушка обманулась в своих ожиданиях. Гостю она нашла стоящей перед мраморной статуей Амура, натягивающего лук. В свое время она заплатила скульптору немалые деньги, настолько ей понравился пухлый красивый мальчишка. Иногда она мечтала, глядя на мальчика, что когда-нибудь у нее родится такой же милый сынок, которого она будет без памяти любить.
  -- У тебя хороший вкус, гетера, - молвила незнакомка. Пираллиду неприятно укололо надменное обращение, она внутренне сжалась, полагая, что ее ждет неприятный разговор, и приготовилась к защите.
  -- Хотелось бы узнать имя своей гостьи, - решительно кинулась она в атаку.
   Незнакомка ослабила завязки и капюшона, подняла муслиновое покрывало и повернулась к девушке. И они обе застыли, пораженные. Пираллида с ужасом увидела, что перед ней Клавдилла, а Юнию ошеломил огромный синяк гетеры. Пираллиде показалось, что искра жалости мелькнула в темных глазах гостьи, но тут же потухла, и, напротив, разгорелась злая ирония.
  -- Пожинаешь плоды своей победы, гетера? - насмешливо сказала она. - Думаю, теперь моя подруга не станет так сильно убиваться из-за предательства мужа, когда узнает, как он обходится с тобой. Это ведь дело рук Агенобарба? Ну, конечно, ради тебя он не рядится обходительным Аполлоном и не поет любовных песен.
   Пираллида упрямо наклонила голову.
  -- В темноте я налетела на статую, - неуверенно солгала она. Клавдилла промолчала, но гетера увидела, как она улыбнулась. - Но это не твое дело, госпожа.
  -- Да, действительно, не мое, - подтвердила Юния, продолжая холодно улыбаться. - Меня привело сюда другое.
  -- Что же? - с вызовом спросила Пираллида.
  -- Если ты не догадалась, - поясню. Мой супруг на днях был у тебя, чтобы поговорить с твоим любовником о своей сестре. И я знаю, что последовало вослед.
   Пираллида устало вздохнула. Она не ожидала, что Калигула все выложит своей супруге.
  -- Да, я пыталась соблазнить его, - честно ответила она. - Но мне не удалось. Я и сейчас считаю, что он - единственный, кто может разорвать мою тягостную связь с Домицием.
   Глаза Юнии гневно вспыхнули.
  -- Можешь не надеяться, презренная гетера. Твоя самонадеянность - оскорбление для меня. Ты увела мужа у моей подруги, а теперь посягаешь на моего. Этого я терпеть не намерена. Ссылка - вот то наказание, которому я подвергну тебя за твою наглость. Ты проведешь остаток дней на маленьком островке, опасаясь, как бы твои охранники не придушили тебя ночью.
   Пираллида вздрогнула, почувствовав всю серьезность угроз Клавдиллы. Рука ее разжалась, и навощенные таблички упали на мозаичный пол к ногам императрицы. Юния опередила ее и подняла их.
  -- "О, милостивый цезарь! Дозволено ли мне просить тебя о милости...", - издевательски громко прочла она. - Нет, не дозволено. Это мой ответ тебе, дерзкая шлюха. Моя сестра едва не умерла, когда этот гнусный человек оскорбил ее и ребенка, которого она носит. Он сделал это, одурманенный чарами, что наслала ты. А что стоит мне подать донос, обвиняющий тебя в поклонении темной богине? Возможно, ссылка за разврат обернется приговором к смерти. Гемония уже остыла от крови, и жадно насладится твоей.
   Жалобной мольбы, горячих слез ожидала Юния в ответ на свои жестокие слова, надеялась насладиться своей властью и отчаянием той, что посягнула ее мужа, но вместо этого Пираллида гордо подняла опущенную голову и неожиданно звонко сказала, чеканя каждое слово:
  -- Я не боюсь приговора, Юния Клавдилла. Когда меня начнут допрашивать в суде на форуме, я расскажу все о пожаре Авентина. Наверное, ты забыла о той страшной майской ночи, когда погибли люди, погребенные заживо под горящими обломками или сгоревшие в пламени. А я видела лик той, кто разожгла жажду убийства среди поклоняющихся темной богине. Кажется, в ту ночь в роще за храмом Дианы Геката благословляла чью-то свадьбу, потребовав неслыханных жертв. Не помнишь ли ты, Юния Клавдилла, лицо той жрицы, которой отдала пылающий факел? Ты была той, кто провозгласила волю Гекаты, а я была среди тех, кто внял твоему голосу.
   С ужасом вгляделась Юния в лицо Пираллиде. Неужели она была среди жрецов в ту ночь? На всех были глухие плащи с капюшонами, и ни одного лица не видела Юния в темноте. Даже если бы Фабий не поднял свой капюшон, то и он бы остался не узнанным в ту ночь!
   В страхе отступила она от девушки и отпустила глаза, не выдержав ее гордого и яростного взгляда.
  -- Мы связаны с тобой одним преступлением во славу темной богине! - исступленно выкрикивала Пираллида. - Ты должна искать моей дружбы, а не погибели! Поклянись же, гордая Юния, в том, что избавишь меня от Домиция. И это будет твоей платой за мое молчание.
  -- Никогда! - глухо зазвучал голос Клавдиллы. - С меня уже требовали подобной платы за молчание. Я покажу тебе гробницу этого человека, она недалеко от Капенских ворот, я часто приношу туда цветы.
   Сильная дрожь охватила Пираллиду. "Пусть запугивает, - упрямо подумала она. - Я все равно должна настоять на своем".
  -- Итак, - высоко вскинув голову, сказала она, - пришли мне приглашение на прогулку.
   Юния еще раз испытующе посмотрела на нее, но ничего не увидела на ее лице, кроме самонадеянности и ослиного упрямства. Пираллида не казалась испуганной. Клавдилла усмехнулась, медленно опустила на лицо муслин и повернулась к выходу. Она ожидала какой-либо фразы от гетеры на прощание, но не услыхала ни слова. Если б она обернулась, то заметила бы, как в ужасе девушка прижала ладони к лицу. Язык ее прилип к гортани, даже не успев вымолвить прощальную колкость. Пираллиду напугали не угрозы, а просто усмешка красивых губ, таким смертельным холодом повеяло вдруг. И девушка, не выдержав, упала в обморок, едва страшная гостья переступила порог.
  
   Ласковое поглаживание по щеке привело ее в чувство. Пираллида открыла глаза и увидела пред собой встревоженного Агриппу.
  -- Все в порядке? - спросил он. Она еле кивнула. - Я успел вовремя, и слышал почти всю вашу беседу. Неожиданная сторона жизни нашей императрицы открылась мне. Но я не ожидал, что и ты - жрица темной богини. Не в этом ли кроется причина твоего успеха у мужчин?
   Пираллида опустила ресницы. Теперь предстоит еще и неприятное объяснение с любовником. Лицо ее страдальчески искривилось. Но Ирод более не задал ни одного вопроса, он лишь кликнул служанку и велел той отправиться за врачом. Следовало позаботиться о лице девушки.
   Пираллида мирно уснула у него на руках, из дальних покоев по-прежнему доносился могучий храп Агенобарба, и сам Ирод, почувствовав усталость, прилег рядом на кровать. Следовало о многом поразмыслить, попытаться вырисовать себе четкую картину происшедшего и определить роль Юнии Клавдиллы во всех этих событиях. О чьей могиле упоминала она в своих угрозах Пираллиде?
  
  
  
   LXVIII
  
  
  
   Тоска навалилась тяжким бременем, сковывая волю. Сегодня он опять пропустил заседание сената. Уже третье за две недели. И хотя к его мнению по-прежнему прислушивались, но отчуждение с каждым разом ощущалось все сильней. Император относился к нему с холодным уважением, продиктованным лишь родственной связью, и нарочито показывал заинтересованность в его вердиктах. Именно Силану доверил он собрать комиссию по розыску ранее уничтоженных постановлением того же сената сочинений Тита Лабиена, Кремуция Корда и Кассия Севера. Силан с блеском выполнил поручение молодого императора, лично следил, чтобы оставшиеся свитки этих авторов были размножены на хорошем пергаменте, и заняли надлежащие места в библиотеках. Калигула мотивировал свое решение важностью сохранения для потомков малейшего события в жизни Рима.
   И именно Силан с целым штатом помощников писал отчеты о состоянии империи, которые ранее издавал Август, а Тиберий перестал. Эти отчеты вывешивались на форуме и главных площадях Вечного города.
   Но уже ничто не радовало и не интересовало старика. Обязанности, возложенные императором, он старался переложить на плечи других, но так, чтобы никто не заподозрил его в не исполнительности.
   Свою дочь он видел крайне редко, сталкиваясь с ней на общественных играх или в театре, который Клавдилла часто посещала вместе с сестрами Калигулы. Приглашения из палатинского дворца уже не приходили, да он и сам был виноват, что всегда их игнорировал, ссылаясь на нездоровье. Эмилия с ним не разговаривала, он почти не встречался с ней в огромном доме, ему сообщали о ее неразумных тратах, но Марк Юний сквозь пальцы просматривал счета супруги, его баснословное богатство позволяло любые расходы.
   Он предпочитал теперь роль стороннего наблюдателя, а не действующего лица, как ранее при Тиберии. Калигула, отказавшийся от всех почетных титулов, что поспешили навесить на него льстивые "отцы отечества", оставив себе лишь звания императора и народного трибуна, дал торжественное обещание делить высшую власть с сенаторами и быть их верным слугой. И Силан не без оснований подозревал, что такое настроение императора может продлиться весьма не долго, поэтому все чаще избегал дебатов и ссылался на нездоровье.
   Единственный поступок Гая Цезаря вызвал у него искреннее восхищение. Накануне майских ид на форум с Капитолия спустилась торжественная процессия во главе с императором и его супругой на золотой колеснице. Калигула с ростральной трибуны лично обратился к народу, что собирается сжечь на глазах у всех все бумаги по делу его матери и братьев. Он поклялся всеми богами, что ничего не читал. Этим он навечно хотел успокоить страх у свидетелей и доносчиков. Под оглушающие аплодисменты около трибуны был разожжен большой костер, и он сам кинул в него все свитки, до последней искры наблюдая, пока они не сгорят.
  
   Никому в голову не могло прийти, что сожжены были копии, а подлинники, по совету Клавдиллы, задумавшей это благородное деяние, надежно спрятаны на Палатине.
  
   Отцу с дочерью довелось пообщаться в годовщину свадьбы. Этот торжественный день отметился жертвоприношениями во всех римских храмах. Как и год назад, в небо запускали белых голубей. Для плебеев устроили пиршество прямо на форуме и главных площадях, бесчисленное количество сестерциев было роздано каждому. Огромные амфоры вина, зажаренные кабаны, множество дичи, хлеба, сыра - столы ломились от всевозможной снеди. Римляне гуляли всю ночь, позабыв, как год назад их несчастные собратья гибли в огне Авентинского пожара.
   В палатинском дворце собралась блистательная знать. Во главе роскошного стола возлежали виновники торжества в белоснежных одеждах, расшитых золотом. По правую руку возлежал префект претория, советник императора, с прелестной Эннией, по левую - отец Юнии с женой. Эмилия, мило улыбаясь, без конца лезла всем в глаза, стараясь подчеркнуть свое родство с императрицей.
   Далее следовали ложа сестер цезаря. Ливилла с Виницием, одинокая Агриппинилла, что впрочем не помешало ей отлично повеселиться, и далее всех - Друзилла и Кассий Лонгин, приехавшие из Капуи на торжество. Юния доверительно шепнула отцу, что Друзилле пришлось долго ползать на коленях, прежде чем она даровала ей свое прощение за отвратительную выходку. По торжествующим глазам Друзиллы ясно читалось - больше из Рима она не уедет. Лонгин грустно щурился и старался не обращать внимания на высокомерное поведение супруги, которая общалась со знакомыми с таким явным высокомерием, будто носила титул Августы, не меньше.
   Клавдилла поначалу молчала, не обращаясь к отцу, и лишь изредка кидала в его сторону недовольные взгляды. Она до сих пор не могла простить ему выступление в сенате в пользу Гемелла. Конечно, ему было невдомек, сколько усилий приложила она, чтобы убрать с дороги этого юнца, а он вдруг проявил ненужное проявление преданности умершему императору.
   Но понемногу лед растаял в темных глазах, она призналась не без робости, что скучала по отцу, и на душе у Силана потеплело. Он сразу заметил, как изменилось и отношение окружающих. Тут же стали подниматься чаши за здравие отца молодой жены цезаря. Сам Калигула снизошел до милостивого разговора. Это окрылило опального сенатора.
   Гемелл тоже присутствовал на обеде, но на него подчеркнуто не обращали внимания. Он еще более сутулился, лицо покрывали воспаленные прыщи, глаза он все время держал опущенными, изредка вскидывая их на жену императора. Робким испугом вспыхивал его взгляд, если их взоры случайно пересекались. Он болезненно вздрагивал, когда его нечаянно задевал чей-то локоть, и сжимался еще больше. Он не прикоснулся ни к одному блюду, ни разу не отпил из своей чаши и изредка покашливал, закрываясь рукавом своей юношеской тоги. Силан видел, как хмурится Калигула, когда жестом Гемелл отсылал кравчих с новыми блюдами. "Неужели юнец боится, что его отравят прямо на пиру на виду у всех?" - невольно подумалось Силану, и он тихо поинтересовался о причине странного поведения Гемелла у дочери.
  -- Он совсем помешался. Потихоньку пьет противоядия, - шепнула она. - Харикл наблюдает его, говорит, что мозг его воспален, и он везде видит для себя опасность насильственной смерти. Все знают об этом и уже перестали обращать внимания на эти чудачества. Подумать только, Тиберий хотел, чтобы он правил вместе с Гаем! А ты, упрямый, еще защищал его наследство в сенате! Вот уж достойный был бы правитель Рима!
   Силан замолчал, но подозрения невольно закрались в душу. Он пристально вгляделся в лицо Гемелла. Взгляд его разумен, но было заметно, что он чем-то сильно напуган.
  
   Эти подозрения, давшие ростки в душе на пиру в честь годовщины свадьбы дочери, укрепились окончательно, когда Марк Юний через три дня добился разрешения у Калигулы навестить Тиберия Гемелла. В покои к юноше никого не пускали, угрюмые рабы, охранявшие вход неизменно отвечали, что он отдыхает или мучается очередным приступом головной боли. Но бумага с оттиском императорской печати открыла перед сенатором двери.
   В тесной кубикуле было темно и мрачно. Плотный занавес закрывал маленькое окно под потолком, а в углу тлел единственный светильник. Силан не сразу разглядел, что из-за кровати торчат босые ноги. Юноша сидел на полу за кроватью в самом углу. Перед ним стояла глиняная ваза, и он сосредоточенно, с высунутым от усердия языком, водил по выгнутому боку тонкой кистью, время от времени опуская ее в сосуд с черной краской.
  -- Здравствуй, Тиберий Гемелл! - как можно ласковей произнес Силан, остановившись напротив.
  -- Кто ты?! - испуганно вскрикнул юноша, нервно откидывая со лба спутанные волосы и всматриваясь пред собой.
  -- Я - Марк Юний, отец Клавдиллы. Я пришел навестить тебя. Все говорят, что ты болен. - Силан заметил, как съежился в углу худой силуэт. - Не возражаешь, если я впущу немного солнца в твою кубикулу?
   Тиберий робко кивнул. Сенатор решительно потянул занавес, и поток лучей залил комнату. Стараясь не делать резкий движений, он приоткрыл отверстие на потолке, забранное решеткой, чтобы проник свежий воздух. Дышать было невозможно из-за спертости закрытого помещения и вони ночного горшка. Никто из рабов не потрудился опорожнить его утром, а Гемелл, похоже, предпочитал вообще не выходить из своего убежища.
  -- Встань с пола, Гемелл! Даже слабый ветерок может принести для тебя простуду, но необходимо избавиться от этих ужасных запахов. Ты завтракал сегодня? - спросил Силан, участливо разглядывая худую фигуру затворника.
  -- Пил воду, - ответил тот.
  -- Давай поедим вместе, признаться, я голоден, - мягко сказал сенатор. - Я буду пробовать то, что ты захочешь съесть.
   По его требованию рабы принесли оливок, козьего сыра, паштет, жареную утку, свежих булочек и кувшин вина. Силан на глазах Гемелла попробовал все блюда, и лишь тогда Тиберий жадно набросился на еду.
  -- Смотрю, ты расписываешь вазы. Можно посмотреть твои работы? - поинтересовался Юний. С набитым ртом, Гемелл согласно кивнул и указал на ширму.
   Более сотни запыленных ваз стояло там. Силан пришел в ужас, оглядывая художества внука цезаря. Кроме черной краски Гемелл не писал никакой другой. Жуткие псы с огромными клыками, река с лодкой Харона, мрачные фигуры, задрапированные с ног до головы в плащи, и самый частый сюжет - черная богиня, держащая факел и связку ключей от подземного мира, - сама Геката.
   Силан отвернулся. В Александрии он часто слышал о страшных жертвоприношениях черных жрецов. Странная смесь религий и образов богов, египетских, восточных и греческих, сказалась на образе жизни горожан, и едва ли не в каждом доме одинаково рьяно служили и светлым, и темным божествам.
   Значит, справедливы слухи, что Гемелл - последователь черного культа Гекаты, и правда то, что темная богиня свела его с ума. Бедный мальчик! Кто-то заманил его на черное сборище, кто-то внушил ему, что это верный путь - быть на стороне темной силы. Кто мог так ненавидеть несчастного ребенка? Его слабый разум не выдержал кошмара видений, что насылает Геката своим приверженцам.
   Неожиданно Марку вспомнился предсмертный бред Клавдии. Она металась по кровати и умоляла Гекату о помощи. Почему Гекату? Силан и тогда задавал себе этот вопрос. Сегодня он опять всплыл в его памяти. Бледное лицо, горящий взгляд, руки, заломленные в бессильной мольбе...
  -- Мне никто не верит, Юний Силан, - как сквозь сон неожиданно долетел до него голос Гемелла, вернув в действительность, - Все во дворце считают меня ненормальным из-за странных припадков. Я знаю, что сам виноват в том, что темная богиня прокляла меня. А вчера ночью...
   Гемелл вдруг расплакался, как маленький мальчик, и замолчал.
  -- Что случилось вчера ночью? - ласково спросил Силан, стараясь не показать взволнованности.
   Но юноша втянул голову в плечи, и рыдания его переросли в такие жуткие пронзительные крики, что напуганный до смерти Силан, даже не попрощавшись, выбежал из кубикулы, будто за ним гнались злобные псы богини.
   Лишь на выходе он успокоился и устыдился своего невольного бегства. Конечно же, Гемелл - не сумасшедший, просто чем-то до смерти напуган. Его не надо лечить и запирать в одиночестве. Ему нужно вновь посещать школу, общаться со сверстниками, заниматься гимнастикой, конными упражнениями, чаще смеяться, чтобы позабыть о ночных видениях.
   Но вопрос, который он хотел для себя прояснить в этот день, так и остался без ответа. Кто тот человек, кто опутал его сетями безумия богини перекрестков? И Силан поклялся памятью Тиберия, что сделает все, чтобы спасти его внука и вернуть ему то, что отнял Калигула. Власть и богатство.
  
   Оставшись в одиночестве, Гемелл сразу успокоился и принялся за прерванную работу. "Любопытного старика удалось напугать, - размышлял он, вырисовывая профиль богини. - Зачем он приходил? Думал, что, прикинувшись моим другом, выведает, какие тайны открылись мне этой ночью? О, никто не узнает об этом. У меня был уже настоящий друг. Эта красивая девушка, его дочь. Я даже немножко был влюблен в нее. Она обманула меня, использовав мою неопытность, заставила поверить, что лишь я спасу ее от опасности. И я попался в ловушку, сам, глупец, накликал на себя проклятье злобной богини. Будь проклята ее обольстительная красота, что ввела меня в заблуждение. Я верю, настанет час, когда Юнии воздастся за ее козни".
   Гемелл еще долго бормотал замысловатые проклятия жене императора и ее нерожденному ребенку, пока злобная пелена безумия не заволокла его разгоряченный разум, и события прошедшей ночи предстали наяву пред ним.
  
   ...Сон одолел Гемелла, когда тот, по обыкновению разрисовывал очередную вазу. Внезапно громкий шорох заставил его очнуться. Кто-то в черном плаще стоял у окна. Низко надвинутый капюшон скрывал лицо.
  -- Приветствую тебя, внук Тиберия! - голос говорившего был тих и едва слышен. Невозможно было понять, кто говорит: мужчина или женщина.
  -- Кто ты? - шепотом спросил Гемелл, пытаясь стянуть простыню с кровати и спрятаться под ней.
  -- Не бойся, я не причиню тебе вреда. Ты ведь видишь страшные видения по ночам? В моей власти избавить тебя от этих кошмаров и подарить покой, - ответила черная фигура. - Ты хочешь этого?
  -- Да, - нерешительно прошептал в ответ Гемелл. - Но кто ты? Бог или человек? Не сама ли Геката, повелительница темных сил?
   Фигура быстро кивнула. Охваченный суеверным ужасом, Гемелл пал ниц, ударившись лицом о пол.
  -- Забери свое проклятье! Прошу, забери! - умоляюще забормотал он. - Отдай его той, у кого я перенял этот ужас.
  -- Ты должен поведать мне, как случилось, что ты вобрал в свою душу предназначенное не тебе.
   Сбивчиво и торопливо поведал Гемелл, не поднимая лица, как познакомился он с прекрасной девушкой и впервые ощутил чувства дружбы и любви, как горячо она молила о помощи, как совершали в темной роще они жертвоприношение, как затем хладный ужас поселился в его душе, преследуя по ночам. Темная богиня молча внимала проклятиям, что слал он обманувшей его, но, когда он решился поднять голову, то увидел, что черная фигура уже исчезла...
  
   Явится ли Геката сегодня? Гемелл боязливо спрашивал себя. Он надеялся, что богиня одобрит, что он ничего не сказал любопытному гостю. Он очень старался, расписывая очередную вазу, в надежде, что его работа, дававшая выход боязни безумия, понравится повелительнице мрака. Он даже не заметил, как ослабли солнечные лучи, впущенные незваным посетителем, о котором он уже позабыл, и на землю опустился сумрак. И только, почувствовав усталость от неудобного сидения, он залез на кровать и крепко уснул. А наутро понял, что первую ночь его не мучили кошмары мрачного Стикса, не гнались черные псы с оскаленными клыками, и он пробудился с улыбкой, осознав, что богиня вняла его страстной мольбе и избавила от проклятия ужаса.
   И все обитатели палатинского дворца безмерно удивились, когда на следующее утро он в светлой тунике вышел в триклиний и впервые приказал подать себе на завтрак не пустую воду, а обильных яств и вина.
  
   Когда об этом доложили Клавдилле, она не на шутку встревожилась, приписав такие перемены посещению ее отца.
   Полуодетая, она бросилась в таблиний к Калигуле. Она застала его с Каллистом, проверяющем счета.
  -- Звездочка моя! Рад видеть тебя! - вскричал он, довольно улыбаясь. - Ты не хотела просыпаться, когда поутру я целовал твои нежные щечки. Подготовка к Секулярным играм, посвященным Прозерпине, окончена, послезавтра я объявляю об их начале. Уже прибыли животные для травли и свежие гладиаторы.
  -- Каллист, оставь нас! - сказала Юния. - Продолжите после нашего разговора.
   Едва казначей вышел, она рассказала о переменах с Гемеллом. Калигула удивился.
  -- Однако, хоть теперь мы избавимся от подозрений, что хотим его отравить. Он долго портил аппетит нашим гостям, - сказал он.
  -- Как бы его выздоровление не дало повод сенату вспомнить, что он - твой сонаследник в равной степени. Мой отец может вновь вернуться к обсуждению этого вопроса. Он был у него вчера, и мальчишка на утро разом переменился, - грустно сказала Юния. - А на пиру в честь нашей годовщины Силан только и расспрашивал меня о Гемелле, жалел его. Неспроста все это!
  -- Я знаю, как можно пресечь попытки вернуть Гемеллу власть, - решительно ответил Гай. - В начале лета ему исполняется восемнадцать. Пора тоге совершеннолетнего лечь на его плечи. И в этот день я торжественно объявлю его главой юношества и усыновлю.
   Юния восторженно обняла супруга.
  -- Пусть послужит тому примером усыновление Августом Тиберия. Хорошо, когда есть повод сослаться на поступок божественного родственника. Это заткнет рты всем, кто в душе верен старому цезарю.
  
  
   Так и случилось. Накануне нон шестого месяца в праздник Геркулеса Охранителя Калигула устроил грандиозный праздник с гладиаторскими боями и скачками в честь совершеннолетия Тиберия Гемелла. Калигула произнес в сенате проникновенную речь, вызвавшую единодушное одобрение и пожелание, чтобы она навечно была начертана золотом на слоновой кости и помещена в храме Венеры, прародительницы Юлиев.
  -- Я хочу, чтобы тот, в ком течет кровь моего дяди, в соответствии с желанием Тиберия, разделил со мной императорскую власть, - говорил Гай Цезарь в пурпурной тоге перед сенаторами. - Однако, вы видите сами, что он еще ребенок, которому нужны наставники, учителя, педагоги. Так же очевидно, что нет ни одного человека, который взял бы на себя столь тяжкое бремя воспитания, что, впрочем, не умаляет нашей ответственности. Что касается меня, стоящего над педагогами, учителями и воспитателями, то я провозглашаю себя его отцом, а его - своим сыном.
   Здесь Калигула сделал паузу, и сенат разразился бурной овацией в честь оратора. Гемелл с безучастным лицом, пряча за спиной руки с изгрызенными до мяса ногтями, стоял рядом с курульным креслом императора. Дождавшись, когда умолкнут рукоплескания, Гай продолжил:
  -- В связи с этим я назначаю нашего дорогого сына главой юношества. Опять грянула овация, но стоило ей утихнуть, как неожиданно вверх потянулась рука. Марк Юний Силан поднялся и попросил слова. Калигула с затаенной злобой кивнул.
  -- Наш император говорил, что едва ли найдется человек, взявший бы на себя тяжкое бремя воспитания молодого принцепса. Но это не так. Я прошу оказать милость, и назначить меня воспитателем Тиберия Гемелла, чтобы освободить нашего императора для более важных дел империи.
   Думая, что это часть хорошо отрепетированного спектакля, сенаторы вновь разразились аплодисментами. Калигуле пришлось проглотить недовольство, и он согласно кивнул, добавив, что более не задерживает отцов-сенаторов. Силан торжествовал.
  
  
  
  
   LXIX
  
  
   Время шло. Пираллида успокоилась. Похоже, что опрометчивая ссора с женой императора не имела последствий. Домиций по-прежнему посещал ее каждый вечер, но безобразной сцены больше не повторялось. Гетера так и не решилась написать жалобу императору, угрозы Юнии возымели свое действие, и поначалу Пираллида не осмеливалась даже выезжать на прогулку на Аппиеву дорогу.
   Масла в огонь подливал и Ирод Агриппа, возымевший привычку делиться с девушкой своими подозрениями. Они вместе по крупицам собирали сведения о Клавдилле, анализировали и понемногу начинали постигать смысл ее интриг. Сама того не зная, Друзилла оказала им помощь в прояснении многих событий.
   Ирод знал черноволосую девчонку с детства, ее воспитание, а вернее его полное отсутствие, приводило Агриппу в восторг. Любимец Антонии, близкий друг Германика, - он был вхож в их дом. Друзилла обожала красивого Ирода, и доверяла свои сердечные тайны. Ему она сразу сообщила о том, что брат лишил ее невинности, и он научил ее, как предохраняться от нежелательной беременности, имея богатый опыт в любовных делах. Когда бабка Антония застала их с Калигулой на месте прелюбодеяния, именно он сумел потушить разгоравшийся пожар позора и успокоить суровую старуху. С тех пор малейшая грань недоверия стерлась между ними, а едва Друзилле исполнилось шестнадцать, он с легкостью сделал ее своей любовницей, покоренный расцветшей красотой девушки. Связь их длилась два года, пока Друзилла не вышла замуж за Кассия Лонгина. А, узнав, что первым мужчиной, с кем она изменила супругу, стал Домиций Агенобарб - муж родной сестры, он решил прекратить их любовные отношения, справедливо рассудив, что своенравная девчонка на этом не остановится. А вероятность публичного скандала ему претила.
   Встретившись после долгой разлуки, они наговорились всласть. Стоило Ироду упомянуть имя Юнии, как Друзилла разразилась потоком грязных ругательств, из которых Агриппа понял, что Клавдилла перешла ей дорогу. А вскоре услышал и подробности ее романа с Фабием Персиком, его предательства и неожиданного самоубийства. И в который раз сомнение овладело его душой: не тот характер был у Фабия, чтобы добровольно разорвать жизненную нить ради несчастной любви.
   Друзилла подробно рассказала ему о совете у Агриппиниллы, заметив, что сестра, питавшая ненависть к Юнии, вдруг решительно переменила мнение и предупредила ее. Горько рыдая, поведала девушка и о грязных сплетнях, связавших ее имя с самоубийством сына бывшего консула, и Ирод впервые услышал, как она с теплотой отозвалась о собственном муже, увезшем ее подальше из Рима.
   Теперь перед ним вырисовывалась четкая хронология событий в жизни Рима после приезда Юнии из Александрии. Терпеливо, будто наматывая тонкую нить на клубок, связывал он воедино все события с апреля по март, и все яснее виделась ему тень Юнии за всем происшедшем.
   Агриппа был уверен, что Клавдий помог Юнии доказать незаконное рождение Гемелла. Были ли подделаны письма Ливиллы, это уже не важно. Главное, они сыграли свою роль, и Тиберий не вычеркнул Калигулу из завещания. А вовремя распущенные слухи о поклонении Гекате и слабоумии юноши заставили сенаторов презреть последнюю волю цезаря и отдать всю власть Калигуле. Связь с Макроном обеспечила поддержку преторианцев и безоговорочную присягу легионов.
   Подслушанная беседа Пираллиды и Юнии натолкнула его на мысль проникнуть в покои Гемелла.
   Напугать мальчишку было просто. Он тут же назвал имя той, кто уговорила его совершить жертвоприношение темной богине. Ирод не поверил, что Геката наслала на него проклятье, просто юнец сильно испугался. Но зато повод слухов в сенате вокруг поклонения Гемелла подземным божествам стал ясен. С легкой руки Клавдиллы они распространились с быстротой молнии, как и грязные сплетни о Друзилле, будто бы совратившей молодого Папиния приворотными зельями.
   И чем лучше узнавал Ирод сущность жены императора, тем больше начинала она ему нравиться. Ему не составило труда догадаться, что смерть мачехи была делом рук Юнии, многие знали, как они ненавидели друг друга. И именно о ее могиле на Аппиевой дороге упоминала она в разговоре с Пираллидой. Но что за тайну знала мачеха? Теперь не у кого разузнать. Но так ли?
   Три загадки во всей этой истории он не мог еще разгадать, и они будили в нем жгучее любопытство. А главное, заканчивались деньги, пожалованные Гаем в честь его освобождения. Ирод знал, как можно дорого продать молчание.
   Теперь ему было над чем поразмыслить. За знание какой тайны заплатила Кальпурния жизнью? Почему Фабий Персик покончил жизнь самоубийством? И самое важное, кто был отцом ребенка императрицы?
  
  
   Друзилла радовалась сближению с Агриппой. После их возвращения из Капуи Кассий Лонгин резко переменился. Прежде редко выезжавший из дома, теперь он проводил все время в общественных банях или на обедах. Несколько раз он выступал эдилом скачек и игр, добился у императора назначения проконсулом в Азию. Эта должность захватила его целиком, и он перестал обращать внимания на прежде горячо любимую супругу. Друзиллу это нимало не тяготило, и она с удовольствием окунулась в омут развлечений.
   Хотя Клавдилла и помирилась с ней, Друзилла чувствовала, что старые обиды не забыты. Юния старалась, чтобы сестра Гая реже появлялась рядом, по ее наущению, Друзилле были отведены в театрах и цирках отдельные ложи, вроде бы в знак признания заслуг ее мужа, и девушке приходилось сидеть одной в соседстве со строгими весталками, лишь Домиция Лепида, сестра Агенобарба, составляла ей компанию. Всем подругам было известно, что отношения между императрицей и Друзиллой весьма натянутые, и многие игнорировали сестру Калигулы. Лепиде нечего было терять, ее репутация из-за обвинения в кровосмешении с собственным братом была и так запятнана, и, хотя сенат снял обвинения, на нее продолжали смотреть косо.
   Друзилла часто посещала по вечерам гостеприимный дом Пираллиды. Их давно познакомил Ирод, и они прекрасно ладили. Гетера охотно предоставляла свой кров для тайных развлечений подруги, а по возвращении Друзилла, очертя голову, сразу кинулась искать новых любовников.
   Неожиданно возобновилась их старая связь с Агенобарбом. Пираллида не возражала, а Друзилла была рада досадить, хоть бы и тайно, предательнице сестре. Агриппа попеременно пользовался благосклонностью то гетеры, то Друзиллы, и был абсолютно доволен жизнью. С приездом Друзиллы оргии в доме гетеры стали носить все более разнузданный характер.
   Едва проведав о неприязни Агенобарба к Клавдилле, как Друзилла принялась умело подливать масла в огонь, и постепенно Домиций смертельно возненавидел жену цезаря. Так и Друзилла, открывшая многие тайны, оказалась втянута Иродом в интригу против Юнии. Вся компания рассчитывала хорошо поживиться.
   От Агриппы Друзилла уже знала, что Юния и Макрон - любовники, Ирод рассказал ей, что был свидетелем их тайного свидания в лупанаре Лары Варус. И в хорошенькой головке Друзиллы неожиданно зародилась и стала крепнуть некая идея, в которой она пока никому не сознавалась.
  
  
   В третий день до ид шестого месяца в Праздник Матралий Друзилла и Пираллида нежились в тенистой беседке на крыше дома гетеры.
   Друзилла только что вернулась из храма, где вместе с сестрами, императрицей и знатными матронами, - теми, кто вышел замуж лишь один раз, приносили в жертву Матер Матуте нарочно испеченный для этого дня хлеб. Друзилла красочно расписывала, как Клавдилла хлестала по щекам свою рабыню. Все заметили, что эта часть старинного обряда пришлась по душе Юнии. Она выбрала для болезненного жертвоприношения, о назначении которого теперь уже никто не догадывался, Гемму и исхлестала ее щеки тонким прутиком лозы в кровь.
  -- Я никак не возьму в толк, - произнесла Пираллида, едва ее собеседница закончила свой рассказ, - откуда у тебя такая уверенность, что Фабий и Юния были любовниками. Если б так и было, она никогда не показала тебе его письмо с любовными признаниями.
  -- Хитрая она, эта Клавдилла, - задумчиво протянула Друзилла. - Хотя тебе я могу признаться, подруга. Мои сестры изменили мне ради этой александрийки, но тебе некому предать меня. Она - твой враг. Как и мой. Эта надменная девчонка отняла у меня двух мужчин, что были мне дороги. Я любила своего брата далеко не родственной любовью, так в свое время и Агриппинилла молилась на Друза. Наверное, склонность к инцесту присуща нашей семье. Стоило Юнии приехать, как Калигула сразу переменился. Он решительно отверг мои ласки, оскорбив признанием, что, оказывается, он все это время пользовался мной, обманывая себя нашим с Юнией сходством. С досады я ответила на ухаживания Фабия, но и он неожиданно увлекся Клавдиллой.
   Друзилла заметила, как Пираллида с сомнением покачала головой.
  -- Я уверена в своих словах, клянусь Венерой. Уж я-то разбираюсь в мужчинах. Он охладел ко мне сразу после свадьбы Клавдиллы и Калигулы. Любовник, расточавший пылкие признания, стал вдруг неуловим. А потом Юния в Капуе показала его любовное письмо и призналась, что именно из-за его домогательств ей пришлось сбежать в Капую.
  -- Этот ее поступок и опровергает твои слова, Друзилла, - сказала Пираллида. - Призови на помощь здравый смысл. Ее муж уезжает, можно наслаждаться с любовником без препятствий, а она убегает в дом скучного старика и занимается там историей этрусков.
   Друзилла упрямо посмотрела на нее, зло сузив глаза.
  -- Понимаю, что в тебе говорит оскорбленная женщина. Но внемли разуму. Твой Фабий никогда не обладал Юнией Клавдиллой.
   Девушка вздохнула, взгляд ее смягчился, и на смену злости пришла печаль.
   Пираллида придвинула ей ближе чашу с вином.
  -- Выпей, подруга, на душе станет легче. Соверши возлияние Венере, помолись, чтобы она вернула тебе спокойствие и дала сил для новой любви.
  -- Не так все просто, дорогая Пираллида. Не так все просто в этой истории, - пробормотала Друзилла. - Но я все равно не успокоюсь и отомщу Юнии.
   Настал черед Пираллиды вздыхать. Она разгадала, что за чувства терзают душу Друзиллы, даже не зная, что и для ее сестер это тоже не секрет. Просто Друзилла безумно любит своего родного брата, и страдает только из-за его пренебрежения, а любовь к покойному Фабию лишь уловка, чтобы обмануть саму себя.
   Затем Пираллиду отвлекла управляющая, чтобы хозяйка дала распоряжения насчет обеда, и Друзилла осталась в одиночестве. Наблюдая за переливами золотистого вина в своей чаше, она размышляла, ее дерзкая идея крепла и требовала немедленного воплощения в жизнь.
  
  
   Юния сразу после церемонии в храме через Раудускуланские ворота выехала из Рима к гробнице Цестия. Утром принесли записку от префекта претория.
   Сумерки окутали дорогу, окрасив серыми красками пейзаж вокруг. Тучи затягивали небо, нависнув низко над дорогой, тянуло вечерней прохладой. Юния зябко куталась в тонкую паллу, тихо ругая Макрона. К чему было назначать свидание так далеко? Не ровен час, Гай заметит ее отсутствие и начнет искать у подруг.
   Гробница Цестия вдруг выросла на повороте Остийской дороги, и Юния приказала рабам остановиться. Сопровождавший ее Юлий Луп спешился и подал руку девушке. Клавдилла осторожно спустилась на мягкую траву и огляделась. Тщеславный Цестий воздвиг себе замечательный памятник в виде египетской пирамиды, облицевав ее блестящим мрамором и написав золотом свои титулы. Пока Юния читала старинные надписи, послышался стук копыт и появился Невий Серторий. Он был один, без обычного сопровождения.
   Резко осадив скакуна, он легко спрыгнул на мраморные плиты перед Клавдиллой, порывисто обнял ее и крепко прижал к необъятной груди.
  -- Невий, я очень замерзла, - капризно сказала Юния. - К чему ты выбрал такое странное место для свидания?
  -- Плохие новости, любимая, - взволнованно сказал он. - Египтянин Нобис, управляющий у Лары, сознался мне, что Варус за большие деньги проговорилась кому-то, что мы встречаемся в ее лупанаре.
   Юния вздрогнула и с ужасом посмотрела на любовника.
  -- Нобис не знает, кто этот человек. Он случайно видел, как тот подсматривал за нами через потайное отверстие. Я уже побоялся назначать встречу в Риме, вдруг за нами следят. Пирамида Цестия находится на пересечении двух дорог, поэтому-то мы и отправились разными путями. Никто не ехал вослед?
   Юния пожала плечами, но вопрос Макрон адресовал не ей, а Лупу. Тот уверенно покачал головой.
  -- Я смотрел во все глаза. Все, кого мы встретили по дороге, направлялись в Рим, а не из него, - ответил преторианец.
  -- Пиши, вот таблички и стиль, - Макрон резко протянул их удивленной Клавдилле, - пиши Калигуле, что останешься ночевать в загородном доме Ливиллы. Луп отвезет.
  -- Но, Невий, - попыталась возразить Юния. - Ливилла с Виницием сейчас во дворце. С какой стати я поехала бы в их дом?
  -- Пиши. Я предупредил Ливиллу от твоего имени, она уже в пути. Думала, я не догадывался, что она посвящена в тайну нашей любви?
  -- Ничего я не думала, - сердито ответила Юния. - ты застал меня врасплох своим дурным известием и абсурдным планом. Я растерялась, не знаю, стоит ли лгать Калигуле?
  -- Пиши же. Время идет. Луп должен успеть попасть в Рим прежде, чем закроют ворота.
   Уже не пытаясь возражать, Юния начертала несколько слов, оттиснула на податливом воске свое кольцо и передала таблички Юлию. Тот вскочил на коня и умчался в поглотившую его темноту.
   Начал накрапывать мелкий дождик. Макрон заботливо укутал в свой теплый плащ сердитую девушку и усадил перед собой в седло.
  -- Куда мы направимся? - спросила Юния.
  -- Неподалеку моя вилла. Я приобрел ее месяц назад, - ответил Макрон и тронул поводья.
  -- Надеюсь, ты знаешь, что творишь, Невий Серторий. Я волнуюсь, как бы ночной холод не повредил ребенку, - сказала Клавдилла, тесней прижимаясь к Макрону.
  
   На вилле их ожидал обильный ужин и теплая купальня. Расторопные слуги позаботились о достойной встрече господ.
   Юнию восхитила роскошь загородного дворца, стоящего посреди прекрасного парка. В восторге она осматривала великолепный атриум со строгими колоннами, изящными статуями и корзинами благоухающих цветов. В фонтане перистиля играли разноцветные рыбы, а фрески изображали грациозных муз, спутниц златокудрого Аполлона, окруженных маленькими гениями.
   Юния уютно устроилась в маленьком триклинии перед столиком из марокканской туи, где стоял поднос с едой и вином, а Макрон расположился напротив на огромном хозяйском ложе, накрытым, как и место гостьи, золоченым покрывалом. Пока девушка ела, он не спускал с нее влюбленных глаз, жадно ловя каждое движение изящных пальцев. Ее не смущали его взгляды, она пыталась накормить и его, предлагая лакомые кусочки и подливая сладкого вина. Девушка даже во время трапезы не уставала расточать похвалы дивному дворцу. Разве мог маленький домик Ливиллы на Аппиевой дороге сравниться с великолепием огромного дворца Макрона?
  -- Я рад, что ты рядом, - сказал ей Макрон. - Твоя любовь - самое драгоценное, что есть в моей жизни. Знаешь, а ведь эта роскошная вилла твоя.
   Юния изумленно взглянула на него, думая, что ослышалась.
  -- Я купил этот дворец на твое имя черед подставное лицо. Теперь в любое время ты можешь наслаждаться его красотой и приглашать сюда гостей.
   Не помня себя от радости, Клавдилла кинулась ему на шею и горячо расцеловала. Довольный Макрон, крепко прижимая ее к себе, не заметил, как вдруг грустью блеснули ее прекрасные глаза. Но непрошеное чувство исчезло сразу без следа. А позже, прильнув к Невию на широком ложе и слушая его сонное дыхание, Клавдилла молилась своей богине, просила помочь ей разобраться в своих чувствах.
   Странный сон увидела она в эту ночь. Вняв мольбе, Геката послала ей видение.
  
   ...Раннее утро на Марсовом поле. Густая пелена туч. Тысячи людей толпятся вокруг дымящего погребального костра. На возвышении, затянутом черным, отчаянно рыдает Калигула, рядом, закрыв лицо руками, плачет она сама, ветер треплет белокурые кольца неприбранных волос. Сзади стоит отец, скупые слезы текут по его щекам, Клавдий трясет седой головой, Ливилла и Агриппинилла с большим животом. Виниций. Кассий Лонгин с искаженным мукой лицом. Они все тоже горько плачут. Кто-то умер. Но кто? Клавдилла не может понять.
   Женщины в толпе громко стенают, мрачный рев жертвенных животных перекрывает их вопли. Коллегия понтификов, фламины. Весь Рим охвачен страшным горем.
   Тянет гарью, сквозь сон Юния ощущает ужасный запах сгоревшего тела, сейчас жрецы соберут останки в урну для погребения в гробнице.
   Вот уже движется их скорбная процессия к костру, но вдруг кто-то пронзительно кричит. Клавдилла смотрит на возвышение. Это Гай. Он упал, она сама пытается поднять его, волосы разметались по плечам, Клавдий ей помогает. Но Калигула исступленно бьется головой о доски. Чья смерть так сильно огорчила его? Кажется, живы все, Клавдилла явно различает знакомые лица. И Макрон, и Энния, - все друзья присутствуют. Префект претория смотрит на дымящиеся угли, глаза его безжизненны и пусты. А волосы совсем побелели. Кто умер? Кто?
   Неожиданно взгляд его меняется, он что-то видит. Юния смотрит туда же, и замечает, как золотые искры забегали по пепелищу. Страх охватывает присутствующих, даже плач стихает. А из пепла, подобно Фениксу, поднимается прозрачный хрупкий силуэт, вскидывает тонкие ручки и резко взмывает ввысь к небесам. Крики со всех сторон. Фигурка уже парит в вышине, исчезает из глаз. И неожиданно яркая молния вспарывает черные тучи и врезается в пепелище...
  
   Юния в страхе проснулась. Макрон безмятежно спит рядом, его близость успокоила. Тонкой рукой погладила она его темные волосы с проседью на висках. Надо же, в ее сне он был совсем седой.
   Макрон не дал ей поразмыслить над видением, почувствовав легкое прикосновение, он открыл глаза, радуясь ее пробуждению. Безграничным счастьем лучился его взгляд, а ей вспомнилась безжизненность и пустота его глаз во сне.
   Ее вопрос богиня оставила без ответа. Но чьи же похороны видела она?
   Несомненно, что великое горе принесет эта смерть Риму.
  
   После завтрака ей пришлось проститься с Макроном. Он спешил в Рим, а ей не захотелось уезжать из нового дворца. Едва он уехал, неожиданно появилась Ливилла.
   Радость Юнии от встречи с подругой резко поубавилась, когда Ливилла осыпала ее упреками. Чтобы избежать скандала при слугах, Клавдилла повела ее в парк.
   Там Ливилла, очарованная красотой кипарисовой аллеи с мраморными статуями и скамьями, умерила свой пыл.
  -- Сестра, не осуждай меня! - просила Юния, обнимая ее и пряча лицо. - Я люблю Гая, как и прежде, но и Макрон не меньше дорог мне. Они такие разные, - оправдывалась она, - я одинаково люблю их. Невий подарил мне этот дворец. Представляешь? Здесь так красиво!
  -- Что мне сказать тебе, Юния? Если уж ты не можешь разобраться в своих чувствах, то где мне понять тебя. Я подозревала, что твоя связь с Макроном зашла слишком далеко. Помнишь, как рыдала в Капуе, когда отдалась ему впервые? Я смирилась тогда с твоей изменой моему брату, потому что это было необходимо для его же блага. Но сейчас... Сейчас ты полюбила. Я не могу простить тебя, подруга. И не вини меня.
   Слезы покатились из прекрасных глаз Юнии, жалобно она посмотрела на Ливиллу.
  -- Ты же такая добрая, сестра. Почему ты так сурова со мной? Я всегда считала, что могу на тебя положиться и доверить свои сердечные тайны. А ты так строга...
   Ливиллу тронули ее слова, но она решила не поддаваться.
  -- Ты более дружна с Агриппиниллой, которую раньше ненавидела, а обо мне вспоминаешь, когда она не может составить тебе компанию на скачки или в театр.
  -- Это не так, сестра. Я по-прежнему люблю тебя. К ней я тоже привязалась. Она пришла мне на помощь и предложила искреннюю дружбу, - робко возразила Клавдилла.
  -- А ты уже позабыла, что, если б не я и не Виниций, Калигула мог бы застать тебя с Макроном на своем ложе? - язвительно спросила Ливилла. - А меня бросили, как ненужную вещь, одну в темном коридоре. Спасибо Кассию Херее, что проводил меня домой, когда ты нежилась с мужем.
  -- Но я и не подозревала, что вы приехали вместе, - возмутилась Юния. - Калигула потерял голову, наверное, в том же коридоре, где оставил тебя. Кажется, я уже достойно отблагодарила тебя за твою помощь. Мои жемчуга всегда тебе нравились, и ты носишь их теперь, не снимая.
   Ливилла покраснела. Совесть уколола ее довольно болезненно. Не она ли сама оставила Клавдиллу в Риме, беспокоясь о здоровье Друзиллы, когда та серьезно заболела из-за злобных сплетен, и уехала к ней в Капую? Ведь именно Юния позвала ее вернуться в Вечный город, когда Калигула стал императором, и настояла поселиться во дворце рядом с ней. Даже Друзиллу она простила, и Лонгин получил выгодную должность.
   Юния заметила, что настроение подруги переменилась, и сама протянула ей руки. Они обнялись и поклялись отныне никогда не таить зла друг на друга.
  -- Честно говоря, письмо Макрона повергло меня в недоумение, - сказала Ливилла. - Он пригласил меня сюда, попросив сообщить всем, что я еду к себе в загородный дом.
  -- Он сказал мне, что знает, что я проговорилась тебе. Он чутко чувствует мое настроение, и понял, что мне необходимо будет поговорить с близкой подругой. И он выбрал тебя, а не Агриппиниллу.
  -- Да, - задумчиво произнесла Ливилла. - Наверное, я одна способна была понять твою любовь. Агриппинилла тщеславна. Она не осудила бы вашу связь лишь в том случае, если бы она носила тот же характер, что и раньше.
  -- Она так и считала. Ты не ошиблась. Она одобрила, что я окрутила префекта преторианцев, обеспечив ее брату поддержку после смерти Тиберия. Она думает, что мы больше не видимся.
   Ливилла неожиданно задала вопрос, пристально глядя Юнии в глаза:
  -- Это ведь ребенка Калигулы ты носишь? Не Макрона?
  -- Да. Это ребенок Гая, - твердо ответила Юния.
   Кипарисовая аллея вывела их маленькому пруду с кувшинками. Они присели на скамью у воды, и Юния честно рассказала Ливилле о своих волнениях последних месяцев. О расспросах Агриппы, о том, что кто-то подсматривал за ней с Макроном в лупанаре Варус, о тревожных известиях от Клавдия. Ливилла задумчиво кивала и молчала, пока Клавдилла говорила.
  -- Я доверяю Клавдию, он умен, хотя и скрывает это. И, если он дал мне совет избавиться от Макрона, то к нему бы следовало прислушаться, - печально закончила Юния свой рассказ. - Но я уже решила, что никогда не сделаю этого.
   Ливилла еще молчала какое-то время, а затем сказала:
   - Многое не знаешь ты, подруга. Чувствую, вокруг тебя затеяна нехорошая интрига. Ты мало знакома с Иродом, чтобы понять, что это за человек. Ради денег он пойдет на все: предательство, убийство, подлог, ложное свидетельство. Кто-то, проговорившись, подтолкнул его начать действовать против тебя. И надо выяснить, кто дал ему ниточку, за которую теперь он тянет, распутывая клубок твоих интриг.
   Юния вздохнула:
  -- Подозреваю, что этим человеком был Макрон. Ревность изводила его, ведь я, желая порвать наши отношения, не отвечала на его письма и не виделась с ним. Кто знает, может, ему тоже, как и мне, нужно было кому-то выплеснуть свою печаль? Но он неверно выбрал друга. После твоих слов, я обязательно расспрошу его. Думаю, не скроет от меня, имела ли место доверительная беседа меж ними.
  -- Даже если так и было, то вред, который Макрон нанес вам обоим, неисправим, - печально сказала Ливилла. - Сам того не осознавая, он сунул палку в осиное гнездо. Никто не знает, кроме меня, что Друзилла была любовницей Ирода Агриппы еще до замужества.
   Клавдилла с изумлением посмотрела на подругу. Нехорошее предчувствие сжало сердце.
  -- А недавно Лонгин жаловался, а он всегда и всем подряд делает это, моему Виницию, что Друзилла, как он выследил, ездит в дом гетеры Пираллиды, - продолжила девушка. - Подобная дружба - позор для знатной матроны, но Друзилла вряд ли задумывается над этим. Кассий - дурак, что до сих пор не развелся с ней, она бесчестит его имя, а он делает вид, что ни о чем не знает.
   Юния задумалась. Кое-что в этой темной истории начало проясняться. По крайней мере, теперь она уже знала, что совершила ошибку, позволив Друзилле вернуться. Надо было держать эту злобную фурию подальше от Рима. Напрасно она затеяла ссору с Пираллидой, не стоило лезть не в свои дела. Пусть бы Агенобарб жил с ней, нет же, пожалела подругу, а навредила себе. Пираллиде известна ее страшная тайна, да и она сама преступила грань, зайдя далеко в своих угрозах и проговорившись, что убрала с дороги мешавшего ей человека. А нетрудно догадаться умному человеку, что этим человеком была ее мачеха. И Ливилла вдруг, будто угадав ход ее мыслей, произнесла:
  -- Забыла упомянуть. Киприда, жена Ирода, еще давно мне жаловалась, что Агриппа - любовник Пираллиды.
   У Юнии потемнело в глазах. Дыхание перехватило от ужаса. Сколько непоправимых ошибок она уже совершила в слепой самонадеянности, даже не потрудившись разузнать о личности Ирода Агриппы. Ведь предупреждал ее Клавдий! Что же делать теперь? Проклятый иудей наверняка уже знает правду о пожаре Авентина. "О, Геката, почему ты не охранила меня?!"
   Ливилла испуганно дернула ее за рукав.
  -- Ты так побледнела. Что с тобой, Юния?
   Клавдилла усилием воли овладела собой и попыталась улыбнуться.
  -- Переживаю, не будет ли Гай разыскивать меня? Юлий Луп должен был доставить от меня письмо, - сказала она, пытаясь прекратить опасный разговор. В голове ее зрела мысль о немедленном возвращении. Нужен был совет Клавдия.
  -- Сегодня скачки, - ответила Ливилла. - Он ни за что не пропустит. Евтих вчера победил в десяти из двенадцати заездов. А сегодня Калигула увеличил их число до двадцати. Каждая победа "зеленых" приносит ему много денег. Инцитату была пожалована золотая сбруя, и дождь сестерциев обильно пролился на Евтиха.
   Клавдилла безразлично пожала плечами. Она не так увлекалась скачками, как ее супруг. Гораздо больше ее привлекал театр. Она с удовольствием одаривала Мнестера и Апеллеса, восторгаясь их несравненным талантом.
   Юния настояла на немедленном отъезде в Рим, несмотря на слабые протесты Ливиллы, желавшей остаться в дивном дворце.
  
  
  
   LXX
  
  
  
   Итак, Ироду известно многое. Так уж получилось, что ее враги - его давние друзья. Друзилла, обезумевшая от ревности, и гетера - жрица темной богини. Это триумвират опасен. Разделяй и властвуй - кажется, так учил Сулла?
   Должно быть средство, что рассорить их и расправиться с каждым поодиночке. Клавдий должен помочь.
   Антония встретила ее неприветливо, и, даже не предложив присесть, сразу сообщила, что ее сын уехал в Капую и вернется к следующей нундине. Разочарованная Клавдилла ушла, с ехидцей пожелав старухе доброго здравия.
   Калигула от души обрадовался, когда она прошла к нему в ложу в Большом цирке, шел последний заезд и, крепко прижав ее к себе, он криками подбадривал Евтиха, отстающего на своей квадриге от "голубого" возницы. Гай пребывал в дурном настроении, но постарался скрыть от Юнии, что проиграл десять тысяч сестерциев. Однако Клавдилла сразу же поинтересовалась размером проигрыша и в наказание повезла его с собой в театр Помпея на пантомиму, где выступал Мнестер. Калигула ворчал всю пьесу, не обращая внимания, как сердится сидящая рядом Агриппинилла.
   Ложу рядом занимала Киприда, жена Ирода, со старшей дочерью. Юния с улыбкой ответила на их приветствия, поинтересовавшись, где сам Агриппа. Киприда безучастно сказала, что не видела его уже три дня. Клавдилла мысленно удивилась такой холодности.
   Но она не догадывалась, что равнодушие Киприды показное, и на самом деле эта женщина горячо любит своего неверного супруга. Киприда, несмотря на то, что перешагнула сорокалетний возраст, все еще была стройна и привлекательна. Волосы ее не утратили пышности, лицо румянца, а грудь в вызывающе обтягивающей тунике высоко вздымалась. Эта пылкая женщина глубоко страдала, хотя никто и не догадывался о причине этих страданий. Потеряв терпение и надежду, что Ирод остепенится и перестанет проводить время в лупанарах, она неожиданно для себя страстно возжелала красавца Мнестера. Но, скованная супружеским долгом, она лишь могла трепетно мечтать, созерцая предмет своей запоздалой страсти.
   Вниманием Юнии завладел Калигула, принявшись уговаривать ее поехать во дворец. Она согласилась, и он увел ее посреди пантомимы.
   Что ж, если Клавдий уехал, то, по крайней мере, она должна предупредить Калигулу, что затевается что-то неладное.
   Однако, вопреки здравому смыслу, Гай рассмеялся, выслушав о ее опасениях.
  -- Птичка моя, ну с чего ты взяла, что он плетет против тебя интригу? - спросил он, раскинувшись на ложе и нежно поглаживая ее животик. - Подумаешь, он посещает Пираллиду. Неужели ты до сих пор сходишь с ума от ревности? Я никогда не поддамся чарам этой блудницы. Не забывай, что я поехал в ее дом исключительно по твоей просьбе. И что с того, что Друзилла дружит с ней? Моя похотливая сестричка занята только любовными похождениями.
   Юния сердито возражала, раздражаясь его безмятежности. Но он не слушал ее.
  -- Подумаешь, кто-то узнает, что мы подожгли Авентин? И что будет? Я - император. Я - вне закона, я - сам закон. Да и кто послушает какую-то блудницу? А кто докажет, что Кальпурния скончалась от яда? Ее прах уже с год покоится в гробнице. И Ирода, и Пираллиду я раздавлю одним пальцем, стоит только им заикнуться о том, что они знают. И Друзилла будет помалкивать, иначе сошлю ее в ссылку на островок без единого асса и заставлю нырять за губками, чтобы добыть себе пропитание.
   Слушая его самодовольную похвальбу, Юния понемногу успокаивалась, но одна мысль по-прежнему точила ее. Ведь им-то известно, что она - любовница префекта претория. А что будет, если Гаю расскажут об этом, предоставив доказательства? Лара Варус и Нобис, ее управляющий, под пытками сознаются в чем угодно, стоит только закрутиться судебному колесу.
   Но враги ее почему-то выжидают. И ей нужно опередить их, прибегнув не к помощи Калигулы, а Макрона. Гай отвлек ее.
  -- Ирод без конца занимает денег у Каллиста из казны. Я дал ему неограниченный кредит, - сказал он. - К тому же он изъявил пожелание выступить эдилом игр Аполлона.
   У Клавдиллы от гнева даже перехватило дыхание. Вот в чем причина их выжидания - кормушка еще полна.
  -- Что?! - закричала она. - Неограниченный кредит? Этому хитрому иудею?
   Калигула рассмеялся.
  -- Да у нас полно денег, моя звездочка. Ты можешь осуществить любое желание, любой каприз. Что с того, что лучший друг моего отца и мой возьмет малую толику богатств, доставшихся от скаредного Тиберия? Он для того и собрал их, чтоб я тратил, не раздумывая.
   Юния надолго замолчала, обдумывая сказанное Гаем. Потом вдруг резко поднялась и приказала срочно разыскать Каллиста. Калигула удивленно расспрашивал ее, но она сердито отмалчивалась, пока не появился управляющий казной государства и казной императора.
  -- Сколько денег оставил Тиберий? - сразу напрямик спросила Юния, едва вольноотпущенник переступил порог.
  -- Около двадцати семи миллионов золотых, - не моргнув и глазом ответил Каллист. Калигула победно посмотрел на Клавдиллу. Это же баснословное богатство!
   Каллист удобно устроился в катедре, вытащив из синуса пачку счетов. Юния резким движением выхватила у него свитки и веером рассыпала перед Калигулой. Тот брезгливо смахнул их на пол и обиженно поджал губы.
  -- Мне не к чему унижать себя, сверяя счета, - с досадой сказал он. - Я - император!
   Клавдилла грустно вздохнула. Пора спустить его на землю!
  -- Скажи, Каллист, - обратилась она к управляющему, но пристально глядя Гаю в глаза. - Сколько наш император выплатил по завещаниям Тиберия и Ливии?
  -- Около трех с половиной миллионов, - быстро ответил Каллист. - Не меньше.
  -- А сколько было завезено пантер, медведей, львов, тигров, диких быков для травли в цирках и амфитеатрах?
  -- Две сотни тысяч, - уверенно произнес Каллист, стараясь не глядеть в сторону императора. Он не понимал, к чему клонит его супруга, устраивая этот допрос.
  -- А сколько животных принесли в жертву в храмах с марта? Не забыть бы о фламинго, языки которых наш император ест каждый день, антилоп из африканских пустынь, полосатых лошадей и британских бобров. Наверное, недешево было заплачено охотникам, поставщикам, гладиаторам. Кажется, они получают вчетверо больше, чем при Августе.
   Каллист услужливо кивал, мысленно подсчитывая расходы. Глаза Калигулы округлялись.
  -- Раздача денег квиритам , публичные пиры, театральные представления, - неумолимо перечисляла Юния, - подарки возницам, вознаграждение актерам за годы, проведенные в ссылке при Тиберии. А скаковые лошади? Наши конюшни на Палатине переполнены.
   Казачей загибал пальцы.
  -- И, наконец, - подвела итог Юния. - Покупки драгоценностей и нарядов для супруги и сестер. Кажется, все! Так сколько осталось в казне от двадцати семи миллионов?
  -- Вы забыли про кредиты, госпожа, - услужливо напомнил Каллист. Гай взревел.
  -- Так сколько? - повторила вопрос Клавдилла, не обращая ни малейшего внимания на гнев супруга.
  -- Около десяти миллионов, - тихо произнес Каллист и вжал голову в плечи.
  -- За три месяца? Семнадцать миллионов за три месяца? - пораженно спросил Калигула.
  -- Да, Гай, именно столько, - ответила Юния и взмахом руки отпустила Каллиста. Тот поспешно убежал.
   Гай сокрушенно посмотрел на нее.
  -- Это катастрофа, - только и смог сказать он.
  -- Я и сама виновата, что допустила это, - примирительно сказала она, не в силах сознаться, что сокрушительный итог Каллиста сразил и ее.
  -- Что сделал бы Август? - спросил Калигула.
  -- Я не Август, - ответила Клавдилла. - Мы допустили много ошибок, но еще не поздно исправить их. Кажется, выгнав спинтриев, ты не подверг той же участи доносителей. А возродить судебные комиссии - дело недолгое. Но надо повременить. Сенаторы наживаются за счет провинций, утаивая доходы от казны и забывая о налогах. Пусть еще туже набьют мошну, позабудут ужасы доносов, расслабятся и обнаглеют. А мы нанесем точно рассчитанный удар.
  -- Но у нас уже так мало денег, - с ужасом произнес Калигула.
  -- Не так уж и мало, не преувеличивай. Прекрати давать кредиты тем, кто никогда не сможет их вернуть. Назначь комиссию по рассмотрению подобных прошений и пусти несколько миллионов в торговый оборот. За месяц мы сможем несколько пополнить убытки, - сказала Юния. - И прекрати паниковать, это недостойно властителя Римской империи.
  -- Ну, если не все так плохо, как ты пыталась мне поначалу представить, то, думаю, есть повод испить вина и совершить возлияние Юноне Монете, хранящей наши деньги.
   Юния рассмеялась, довольная победой.
  -- Ладно, сознаюсь в маленькой хитрости, - утешительно произнесла она. - Императорская казна еще не тронута. Мы же подсчитывали только убытки государственной. А ты и не обратил внимания, дурачок.
   Калигула облегченно вздохнул, сразу повеселев. Зеленые глаза его радостно заблестели, и он ласково притянул к себе супругу.
  -- Скажи мне, моя сладкая, ребеночек уже зашевелился? - спросил он, внимательно разглядывая ее округлившийся животик. - Я все-таки уверен, это будет сын, такой же красивый, как я и такой же умный.
  -- Уж лучше, пусть он будет похож на меня, - ласково ответила Клавдилла.
  
  
  
   LXXI
  
  
   На июльские календы Калигула торжественно принял на себя консульские полномочия, объявив, что вторым консулом станет его дядя. Именно Юния подсказала ему выбор второй кандидатуры. Имена консулов на следующий год уже были известны, и им предстояло готовиться к принятию этой должности еще полгода.
   Шла подготовка к играм Аполлона и церемонии освящения храма божественному Августу, которая планировалась в августе. Храм поспешно достраивался. Гай лишний раз напомнил Риму, как неучтив был Тиберий к божественному Августу, уклонившись от этого из-за скаредности и позабыв напомнить, что "жадному" старику пришлось восстанавливать Авентин и Большой Цирк после пожара.
   Свой консулат Гай торжественно открыл пышной церемонией на Капитолии, богатым жертвоприношением в римских храмах и блистательной речью перед сенатом. Гай торжество объявил, что в дни празднеств до сентября должны быть прекращены все судебные процессы, запрещались проявления скорби и траура, даже вдовам разрешено выходить замуж до истечения положенного срока.
   Каждый житель Рима получил по семьдесят пять динариев.
   За эти его деяния сенат посвятил ему золотой щит с его изображением, чтобы каждый год жреческие коллегии выносили щит на Капитолий в сопровождении сената и с песнопениями, в которых дети из знатных семей воспевали бы добродетели правителя. Но особенно Калигуле польстило, когда единодушной овацией приняли постановление, чтобы день его прихода к власти именовался Парилиями, как бы в знак второго основания Рима.
   На форуме устроили общественное пиршество, актеры выступали до утра, весь Рим освещался факелами, и гуляние не утихало до утра.
   Дворец Тиберия собрал под своей крышей всех сенаторов с семьями, богатых всадников, превратившись в огромный триклиний. Лепестки роз усыпали мозаичный пол, прелестные девушки танцевали на возвышениях, играя прозрачными накидками, музыканты услаждали слух веселыми мелодиями, актеры выступали на многочисленных сценах, увитых гирляндами. Рабы-виночерпии сбивались с ног, подливая ароматное вино, кравчие не переставали удивлять изысканными переменами блюд. Рабыни омывали руки гостям, без конца меняли цветочные венки и брызгали благовония.
   Атмосфера веселья и беззаботности царила на пиру. Юния наслаждалась, сбросив груз тревог последних месяцев. Ее без конца просили спеть, пока она, разгоряченная вином, не взяла лиру.
   В благоговейной тишине гости наслаждались дивным голосом сирены, даже из других залов пришли слушать пение божественной. Но Юния не позволила долго владеть всеобщим вниманием, и попросила спеть дуэтом сначала Мнестера, затем Апеллеса и, к удивлению всех, настояла, чтобы и Ливилла открыла Риму свой талант. Эмилия в тщеславии тоже пожелала к ним присоединиться, но ее тихий слабый голосок никто и не расслышал. Всех наградили дорогими подарками.
   Напоследок Юния исполнила длинную песнь Сафо, ту, что когда-то покорила самого Тиберия. Искусно играя переливами голоса, она заставила сердца двух мужчин в этом зале трепетать, и каждый из них искренне считал, что любовные признания предназначены только ему одному.
   Ничто не предвещало беды, но она вдруг разразилась, подобно неожиданной майской грозе.
   Энния шепталась с Агриппиниллой, пересказывая очередную сплетню о Домиции. Почему-то она посчитала своим долгом донести до сведения брошенной жены все подробности отвратительных слухов о разгульной жизни Агенобарба, даже не замечая, что причиняет подруге мучительную боль.
  -- Ты не представляешь, - тараторила Энния, - но он, совсем пьяный, вышиб ставни в доме этой вдовы...
   Агриппинилла с натянутой улыбкой пила уже третью чашу, позабыв разбавить вино, и делала вид, что это ее не задевает ни в малейшей степени.
  -- И когда он повалил несчастную прямо на пол и разодрал ее одежды, вдруг ворвались вигилы...
   Вино кружило голову, будоражило кровь. Агриппинилла уже мысленно представляла себя на месте той, которую пытался изнасиловать ее муж, и похоть ее взыграла из-за долгого воздержания. Не помня себя, она вдруг поднялась и подошла к другому столу, где возлежал ее супруг рядом с Лицинием и Статилием Корвином. Девушка даже не заметила, что они все были изрядно пьяны.
   Юния со своего ложа, увидела, как покачивающаяся Агриппинилла подошла к Домицию и с тревогой тронула за рукав тоги Калигулу. Тот, занятый беседой с Макроном, досадливо отмахнулся.
   То, что произошло вослед, Юния всегда вспоминала с ужасом. Впервые видела она подобную жестокость.
   Ласково протянув руки, Агриппинилла обняла своего супруга, но, пошатнувшись, нечаянно задела чашу, которую тот подносил ко рту. Вино хлынуло на белоснежную тогу, окрасив ее в красный цвет. Вне себя от гнева Домиций вскочил, одним ударом громадного кулака сшиб девушку на пол и принялся топтать ногами, норовя попасть в живот.
   Юния дико закричала. Макрон сразу кинулся спасать Агриппиниллу и едва справился с огромным Домицием. Буйного Агенобарба подоспевшие рабы-охранники скрутили полотенцами и вынесли прочь. Стихла музыка, смолк смех, убежали танцовщицы, замерли актеры.
   Юния помогла сестре подняться. Кровь текла из ее изуродованного носа, одним ударом Домиций переломал тонкий хрящик. С безумным ужасом Агриппинилла, будто слепая, шарила вокруг себя руками, рот ее беззвучно открывался, от жуткой боли она даже не могла кричать. Калигула подхватил ее на руки и понес в спальню, крича, чтобы позвали Харикла.
   К счастью, ребенок не пострадал, несчастную девушку отмыли от крови и напоили сонным отваром. А когда она уснула, Харикл сотворил чудо, тонкими щипчиками выправив переломанный нос. Агриппинилла еле слышно стонала, но ни разу не проснулась. Юния и Ливилла всю ночь просидели рядом. Друзилла забежала посочувствовать и сразу ушла.
   Позже явился Гай и тоже остался с ними, но не ради сестры, а из-за Юнии. Видя, как она сильно напугана, он всю ночь прижимал ее к себе и нежно успокаивал, тихо переговариваясь с Ливиллой.
   Утром на форуме среди прочих новостей было объявлено о разводе сестры императора и Домиция Агенобарба. Калигула не счел нужным прикрывать случившееся на пиру ложными оправданиями, сообразив, что Рим уже вовсю судачит о скандале. Домиций был взят под стражу и посажен под домашний арест, судебная комиссия должна была заняться его делом после празднеств..
  
  
   Слабый стон заставил очнуться Юнию, задремавшую на плече у Ливиллы. Ливилла тоже спала. Агриппинила открыла глаза и посмотрела на Клавдиллу. Та нагнулась к ней и ласково погладила прядь рыжих волос, выбившуюся из-под закрывшей пол-лица повязки.
  -- Я теперь уродина? - тихо прошептала Агриппинилла.
   Юния покачала головой.
  -- Нет, дорогая. Харикл вчера поработал на славу, но повязку придется поносить еще недельку. Потерпи, вначале сойдут синяки, и срастется хрящ. Ничего страшного, ты будешь такая же красивая, как и раньше.
   Девушка попыталась улыбнуться, но онемевшие губы плохо слушались.
  -- А ребенок? - спросила она.
  -- Все в порядке. Кровотечения не было. Домиция вовремя оттащил Макрон, а там уже подоспели охранники.
  -- Это ужасно. Что теперь будет? Я опозорена на весь Рим.
   Маленькая слезинка скатилась по щеке.
  -- Гай объявил о вашем разводе, следовало сделать это раньше. Агнеобарба посадили под домашний арест. У него будет время поразмыслить над содеянным, - ответила Юния.
  -- Это она виновата во всем, - шепнула Агриппинилла. - Только она. Я не смею просить тебя, подруга...
  -- Я сделаю все для тебя, сестра, - сказала Юния, уловив мольбу.
  -- Отомсти за меня этой шлюхе. Отомсти. Из-за нее одной я страдаю. Будь у меня силы, я сама сделала бы это, но пока не могу.
  -- Я подумаю, как лучше все устроить, - твердо сказала Клавдилла, ощутив, как разгорается ненависть в ее душе.
   Ливилла пожелала остаться, а Юния ушла к себе. Ей нужно было поразмыслить, как привести в исполнение просьбу Агриппиниллы. Ей и самой было выгодно избавиться от Пираллиды, ставшей свидетельницей ее злодеяния во славу Гекаты. К тому же, наверняка, гетера знала от Ирода тайну ее любви к префекту претория.
   Гемма помогла ей снять одежду, сделала расслабляющий массаж, и незаметно для себя Юния уснула под успокаивающие движения ловких рук рабыни. Разбудил ее легкий удар в медный гонг.
   Она открыла глаза и томно потянулась. Кто пришел так не вовремя с визитом? И только сейчас заметила, что закат уже окрасил розовым цветом ее кубикулу. Сколько же часов провела она в сладком сне?
   Нежданным гостем оказался Клавдий. Увидев его хмурое лицо, она затосковала.
  -- Приветствую тебя, госпожа! - произнес он. - Я навещал племянницу и зашел к тебе. Ты ничего не хочешь мне рассказать?
  -- Да, мне нужно было с тобой посоветоваться, - сказала Юния.
  -- А ты слушаешь мои советы? - легкий укор старика ударил будто пощечина. Клавдилла склонила голову.
  -- Не всегда, - с усилием созналась она. - Я совсем запуталась, дядя. И не знаю, как жить дальше.
  -- Ты любишь Гая и продолжаешь питать нежные чувства к префекту претория?
  -- Я ничего не могу с этим поделать, - ответила она напрямик.
  -- Так ли? - возразил он. - Полевые цветы красивы, но они мешают расти хлебным колосьям. И крестьянин безжалостно рвет их, чтобы прокормиться, красота их не трогает его. Он привык не замечать ее. Ты никогда не задумывалась над тем, что произойдет, когда твой ребенок появится на свет? Наверняка, Невий Серторий уже подсчитал примерную дату появления на свет своего отпрыска.
   Юния еще ниже опустила голову.
  -- Ты клялась мне, что это сын Гая, значит, он должен появиться на свет примерно в декабре. Макрон никогда не сможет понять, что твое сердце делится надвое, и сочтет ложью твои клятвы. Я знаю, на что способен он в гневе. Не играй с огнем, Юния. Вырви из сердца пагубную страсть, что может погубить тебя.
  -- Я поняла, - тихо сказала девушка. - Обещаю послушать тебя. Но меня тревожит и Агриппа. Он о многом знает и о большем догадывается. Он легко привлек на свою сторону Друзиллу, которая ненавидит меня. Блудница Пираллида, ее любовник Агенобарб также в сговоре. Но я до сих пор не могу понять причины, что движет Иродом. Как смогла, я навредила ему. Теперь ему отказано в займах из казны, пока не он не погасит прежние. Каллист получил прямой приказ императора.
   Клавдий вздохнул.
  -- Ты еще слишком молода, Юния, и глупа. Не обижайся за резкость. Теперь ты побудила этого корыстного человека к открытым действиям против тебя. Помяни мое слово, вскоре он попытается купить свое молчание огромной ценой, и пригрозит разоблачить перед императором твою измену. Когда-то подобный намек со стороны Друзиллы уже поколебал раз уверенность Калигулы, второго он не стерпит. Ты совершила крупную ошибку, Клавдилла.
   Юния в ужасе молчала и слушала. Такого поворота событий она не ожидала. Всех убить одним махом. Всех! И Агриппу, и Друзиллу, и Пираллиду, и Домиция! Выжечь каленым железом осиное гнездо заговорщиков.
  -- И не вздумай совершать безумств, о каких потом пожалеешь, - Клавдий будто прочел ее мысли. - Агриппой пока двигало только любопытство, теперь же он потребует денег. А уже ради желтого металла он предаст остальных сообщников. Разделяй и властвуй! Это слова Суллы.
   Клавдилла обрадовано кивнула и, попрощавшись со стариком, опять сладко уснула. Только теперь сердце ее билось спокойно, потому что далеко забрезжил спасительный свет надежды.
  
  
  
  
   LXXII
  
  
  
   Бешенство душило Ирода. Поставщики требуют оплаты по договоренностям, а денег нет. Уже прибыли звери для травли из Африки, гладиаторы, закуплены цветы для гирлянд и ткани для отделки сцены в театрах Помпея и Марцелла, актерам еще не выплачен обещанный аванс, из Испании доставили скаковых лошадей, из Галлии привезли медведей, ювелиры изготовили к сроку награды для будущих победителей. Игры, посвященные Аполлону, начнутся уже послезавтра, и уже надо расплатиться с распорядителями, организовать жертвоприношения в храме на Палатине и одарить детей сенаторов, что будут исполнять торжественный гимн при открытии игр. Что за пустая бравада испросить милости императора выступать эдилом такого грандиозного многодневного празднества?
   Неограниченный кредит, обещанный Калигулой, неожиданно оказался фикцией. Каллист недоуменно пожимал плечами, несмотря на уверения Ирода, что ему позволено занять денег на устройство праздников. Нахальный грек предложил обратиться ему к Антипе, известному ростовщику, доверительно сообщив, что тот не требует распоряжения императора, а с удовольствием ссужает деньги под расписку, заверенную поручителями.
   Агриппа вначале счел все досадным недоразумением, но разговор с Калигулой поверг его в уныние. Гай сухим тоном сказал ему во время завтрака, что сам распорядился проверять платежеспособность всех, а Ирод, увы, не является надежным.
  -- Милостивый император! - хитро сощурив темные глаза, начал Агриппа. - Я был другом твоего отца, прославленного Германика, и любил тебя как родного сына. Я приходил в умиление всякий раз, как ты надевал одежду и сапожки легионера, что сшил для тебя Кассий Херея. Я помню твои детские слезы, когда мать пыталась нарядить тебя в белую тунику и сандалии. Ты так смешно размахивал игрушечным мечом и храбро заявлял, что станешь властелином мира. И я молился своему богу и римским богам, чтобы они вняли твоим словам. Сердце мое радуется, что ты достиг желаемого величия, презрев опасности, что уготовил тебе Тиберий. Я так счастлив, что сын моего дорогого Германика и уважаемой Агриппины стал императором Рима. И неужели тот мальчик, которого я качал на коленях, откажет смиренному иудею в такой смехотворной сумме, что я собрался потратить на игры, чтобы усладить его взор и порадовать римлян?
   Растроганный Калигула впитал тонкую лесть, как губка, и восторженно протянул руку для поцелуя Агриппе. Согласие, готовое сорваться с его губ, вдруг замерзло, потому что в этот момент в триклиний вошла прекрасная Юния. Мужчины замерли, настолько она была величественна и красива в роскошном египетском наряде и золотой кобре-диадеме на лунных волосах. Невозмутимо она села на ложе к мужу, выслушала приветствие иудея, кивнула в ответ и придвинула к себе блюдо с булочками.
   Агриппа мысленно выругался. Своим появлением она перебила Гая, который собрался было уже согласиться, но, похоже, очарованный супругой, обо всем позабыл. Ирода не трогала дивная красота девушки, он будто видел ее насквозь. Чернота ее души пугала. И он задавался вопросом, знает ли Гай ее истинную сущность, или, ослепленный любовью, не замечает ничего? Но Агриппа был далек от истины, как бы не старался к ней приблизиться.
   - Рада видеть тебя, Ирод Агриппа, - нараспев произнесла Клавдилла приветствие, поглаживая рыжеватые волосы Калигулы, - ты самый частый ранний гость в нашем дворце.
   Гай, подобно большому коту, терся головой о ее ладошку и блаженно улыбался. Ирода едва не передернуло от отвращения, припомнив, как Юния ласкала Макрона. Она двулична как Янус! Но вслух он сказал:
  -- Твоя божественная красота несравненна, Юния. Я хотел бы просить тебя, госпожа, о великой милости. (Клавдилла удивленно подняла тонкую бровь.) Не откажи мне, прекраснейшая.
  -- Но в чем? - настороженно поинтересовалась она.
  -- Тебе известно, что я выступаю эдилом игр, посвященных Аполлону. Я не смею и мечтать, чтобы согласилась на мою просьбу: сопровождать меня в золотой колеснице во время церемонии открытия игр.
   Глаза Юнии изумленно округлились. Никогда ей не постичь глубин его хитрости! Но и она не так проста, как он думает.
  -- Видишь ли, Агриппа, - осторожно начала она, будто невзначай скользнув рукой на бедро Калигулы и задержав ее там, - но Харикл говорит, что длительное пребывание под палящим солнцем может повредить ребенку, которого я ношу. Я избегаю долгих прогулок, а шествие от Капитолия через форум к Большому цирку так утомительно. Я с удовольствием полюбуюсь из ложи на те развлечения, что ты готовишь для римлян. Думаю, твоя супруга будет счастлива стоять рядом с тобой во время церемонии.
   Ирод с досадой вздохнул и посмотрел на Гая, собираясь просить поддержки у него. Но, увидев взгляд его зеленых глаз, затуманенных страстным вожделением, понял, что проиграл и денег не получит.
  
   Через два часа он с гневом жаловался Пираллиде и Друзилле на безвыходность. Пираллида слушала очень внимательно, а Друзилла без конца вставляла злобные замечания.
  -- Займи денег у Макрона, - настаивала сестра Гая. - Он богат, как Крез.
  -- Но ты же знаешь, он уехал на Сицилию и вернется через два дня. Мое письмо придет слишком поздно, да и мы не уверены в положительном ответе, не так ли?
   Молчавшая до сих пор Пираллида, наконец с грустью проронила:
  -- Знаешь, Агриппа, кажется, выход есть. Домиций давно уже умоляет меня переехать к нему на Палатин. Ты можешь заложить этот дом или продать его. Конечно, сейчас цены на недвижимость не столь высоки, как при Тиберии, но какую-то сумму мы получим на руки.
   Потрясенный Ирод хотел было возразить, но вовремя опомнился. Слишком уж грустен был голос девушки, и она с радостью могла ухватиться за его возражения и, не дай Меркурий, передумать.
   - Спасибо тебе, моя дорогая подруга, - сказал он, аккуратно промокнув кончиком тоги влажные глаза. - Принимая твою жертву сейчас, я воздам тебе вдесятеро. И совсем скоро.
   На Друзиллу тоже накатил приступ великодушия, ей не хотелось отставать от Пираллиды.
  -- Я отдам тебе свои драгоценности, Агриппа. Содержимого моей дактилотеки хватит, чтобы купить половину Рима.
   На том и порешили. Пираллида отправила раба за ростовщиком, а Друзилла - за дактилотекой. Ирод счастливо улыбался и целовал обеих. Об отдаче долга девушкам он, конечно же и не помышлял, как и о том, что своей просьбой окончательно передает Пираллиду в полную зависимость от свирепого Агенобарба, и что в случае развода с Лонгином, Друзилла остается нищей.
   Они не догадывались, какую цепь событий вызовет их сегодняшний разговор, и как переменятся их судьбы.
  
  
   Игры удались на славу. Пышное шествие к храму Аполлона на Палатин с разбрасыванием монет и цветов, цирковые состязания и скачки, в которых приняли участие молодые патриции - цвет молодежи Рима, травли диковинных зверей и битвы гладиаторов, удивившие кровавым размахом, и, конечно же, изысканные театральные представления с лучшими актерами в роскошных одеяниях и дорогих масках, сопровождаемые машинами, что метали гром и молнии не хуже Юпитера, - все это поразило воображение римлян, и квириты великодушно признали эдила лучшим за все время существования Рима, а сам император торжественно в заключительный день празднеств вручил ему богатую награду.
   Юния удивлялась пронырливости своего врага. Где удалось ему раздобыть средства на столь невероятное торжество? Тщательные расспросы ростовщиков и сенаторов ничего не дали, никто не делал займа Агриппе. Недоумение раздражало. Откуда пролился золотой дождь?
  
   Рим всколыхнулся новой сплетней, коснувшейся императорской семьи. Бывший супруг Агрипиниллы перевез в свой дом гетеру Пираллиду. Это возмутило патрициев и дало пищу для пересудов плебеям. Вспоминались подробности избиения сестры Гая на пиру в июльские календы.
   Все сочувствовали Агриппинилле, носилки ее на улицах неизменно окружались зеваками и часто ей дарили цветы. Девушку страшно раздражала всеобщая жалость, и вскоре она стала ограничиваться прогулками в закрытом палатинском саду. Она уже не могла дождаться окончания срока беременности, чтобы вновь выйти замуж, а пока они с Клавдиллой раздумывали, кому бы из многочисленных претендентов отдать предпочтение.
   Пираллида, единодушно подвергнутая римлянами самому страшному презрению, так же не могла и носа высунуть из дома Агенобарба, чтобы никто не выкрикнул ей вслед оскорбление. На площадях и форуме писались злобные напдписи и рисовались карикатуры, изображающие ее с Домицием в непристойных позах. Все их ненавидели.
   Дом на Субуре был продан хитрым Иродом Ларе Варус. Она сразу же переселила туда двух лучших гетер. Но всем было невдомек, как Пираллида страдала. Пьяные оргии Домиция становились все необузданней, он мог подарить право ночи с ней любому из своих друзей, а он имел их множество среди отъявленных негодяев и грязных нищих, пивших и евших за его счет. Бессчетное количество раз Агенобарб проигрывал девушку в кости или просто разрешал пользоваться ее нежным телом тому, кто смог перепить его или победить в шуточной драке.
   Гетера худела и чахла, подобно цветку без солнца, медные волосы потускнели, под глазами легли темные тени. Тело ее болело, истерзанное грубыми руками. По крайней мере, раньше она получила бы плату за ночь с мужчиной, а сейчас ей приходилось делать это по приказу так называемого супруга. В свое время ее клиентами были изысканные патриции, от которых пахло духами, сейчас же ей приходилось зажимать нос от чесночной вони очередного нищего пропойцы, которого притаскивал в дом Домиций из непотребного притона.
   Агриппа пропал из ее жизни, и совсем не давал о себе знать. Это удручало, ведь ради него она пожертвовала своей независимостью и свободой. Единственным другом некоторое время оставалась Друзилла, как ни странно, не покинувшая ее в мрачный час, но постепенно Пираллида возненавидела ее. Друзилла неизменно, переодетая простой гетерой, в грубой тунике и сандалиях из некрашеной кожи, принимала участие в грязных оргиях Домиция. Ей нравилось изображать из себя дешевую проститутку и принимать за ночь бесчисленное множество клиентов. Ее тайная шкатулка с медными затертыми ассами, накопленными еще в Капуе, пополнялась. Разочаровавшись в Пираллиде, она теперь превратилась в ее злейшего врага, подначивала против нее гостей Домиция и добилась, что сам Агенобарб надел на нее рабский ошейник, стал вытирать об нее ноги и бить плеткой за малейшее непослушание.
   Пираллида молила богов о смерти, потеряв всякую надежду на избавление от тягостного рабства. Первое время она мечтала, что Ирод освободит ее, но Друзилла довольно скоро поведала ей, что у него новая любовница из лупанара Варус, и он часто посещает ее в том доме на Субуре, что принадлежал ей ранее. И Пираллида сломалась, поняв, что он предал ее ради того, чтобы не отдавать долг.
   В своей злобности Друзилла дошла даже до того, что всякий раз, появляясь во дворце на Палатине, щедро расписывала перед бледнеющей Агриппиниллой картины идеального семейного счастья Домиция и Пираллиды. Да, конечно, их оргии достойны Вакханалий, но это так весело. Во время их он осыпает ее золотом и моет обнаженную перед гостями в огромном бассейне, наполненным благовонным вином. И каждый восхваляет совершенство ее тела, не обезображенного беременностью.
   Друзилла забавлялась над отчаянием сестры, просто не давала ей покоя своими рассказами. Агриппинилла даже никому не могла пожаловаться, предпочитая страдать молча. Она знала, что Юния не одобрит подобного настроения, но сама ничего не могла поделать и постоянно плакала.
  
  
   Рим взбудоражился очередными известиями с форума. Глашатаи провозгласили, что император готовит новые празднества в честь дня рождения своей обожаемой супруги. Народная любовь к императорской чете достигла своего апогея. Презрев запрет Калигулы возводить ему статуи, плебеи, собрав средства, установили на Марсовом поле прекрасную скульптуру, где он в лавровом венке и его прекрасная жена восседали на золоченых курульных креслах, а надпись на постаменте превозносила деяния величайшего из правителей Рима.
   Эйфория благодарности императору перекинулась на всадническое сословие и на сенаторов. Калигула, переубежденный супругой, уже сквозь пальцы смотрел на нарушение собственного запрета. Да и как можно наказывать за то, что тебя так любят?
   Статуи возводились на форуме, площадях, перекрестках. Теперь едва ли не каждый римлянин, точно божествам, приносил им цветы и просил о милости и удаче.
  
  
   Юния купалась в щедрых лучах славы и всеобщего обожания. Так счастлива она не была никогда. Неслыханное величие кружило голову. Весь мир был у ее ног. Мановением руки она распоряжалась Римской империей, нашептывая любимому супругу советы. С Калигулой они всегда были едины и помыслами, и делами. Любовь их цвела еще сильней, окрашивая лаской и нежностью каждое мгновение жизни.
   Юния изменилась. Любовь к Макрону безвозвратно ушла из ее тщеславного сердца. К чему он был теперь ей нужен? Цель достигнута.
   Калигула уже нашептывал ей о своих планах избавления от его настойчивой опеки. Ему не нужен был наставник в делах управления империей, он знал, что в трудном вопросе сможет положиться на мнение супруги, чей ум восхищал его. Макрон чувствовал, что растет напряжение между ним и Гаем, и это немало его беспокоило. Дела провинций, что вел префект преторианцев, теперь подолгу пересматривались, преторианские когорты в целях усиления стражи понемногу стали расселять в Риме из укрепленного лагеря. Невий понимал, что не все ладно. Юния старательно избегала его визитов во дворец, все записки, что он передавал ей через Юлия Лупа, возвращались нераспечатанными.
   Он исстрадался в разлуке с возлюбленной, червь подозрительности точил его сердце.
   Долгожданное известие пришло неожиданно. Несмотря на его предупреждения, Клавдилла вновь назначила ему свидание у Лары Варус. Макрон, удивленный ее беспечностью, выехал ночью из дома с намерением серьезно поговорить. Эти непонятные отношения, вопрос об отцовстве, неприязненные взгляды тяготили его. Пора было прояснить, что происходит в сердце той, ради которой он пошел на преступление.
  
   К его удивлению, лупанар Лары Варус был закрыт. Нобис, египтянин, провел его через боковой вход и через темный атриум проводил к их тайной кубикуле. Недоумение Макрона росло. Лара никогда не закрывала свой лупанар, чьи двери негласно были распахнуты даже в дни общественного траура, и вход был только для избранных. Неужели Юния столь щедро возместила ей все убытки?
   Кубикула, куда Нобис привел Макрона, была пуста. Щедро курились благовония, источая тонкие струйки дыма, префект претория поморщился, голова сразу закружилась от тяжелого аромата. Два светильника едва тлели по разным углам, скудные огоньки почти не виднелись из-за дымного тумана. Ощупью Макрон сел на ложе, плеснул в чашу вина. Сердце гулко билось в груди, и каждый толчок пронзал острой болью. Сейчас зайдет она. Что скажет? Какие оправдания придумает на этот раз? Опять станет медом течь ложь из прекрасных уст. Сколько он еще сможет терпеть?
   Резкая боль вспышкой сдавила голову, он прижал пальцы к вискам, жилки бешено пульсировали. Макрон откинулся на подушки. Проклятый дым!
   Дверь вдруг скрипнула, и откинулся малиновый занавес.
   Тонкая фигурка скользнула в кубикулу и остановилась, всматриваясь в полумрак. Капюшон паллы упал, и лунные локоны рассыпались по плечам.
  -- Я спешила, - тихо прошептала девушка, - но все равно опоздала. У нас мало времени, Невий Серторий.
   Он не успел произнести ни слова, как верткой змейкой она скользнула к нему на ложе и принялась нетерпеливыми пальцами стягивать его тунику. Лопнула одна фибула, другая. Он почувствовал огонь ее неистового желания и сразу позабыл все упреки, которыми собирался встретить ее. Такой неистовой как сегодня, она не была никогда.
   Клепсидра много раз перевернулась вокруг своей оси, прежде чем ослабли их объятия, и умерился пыл. Наступило время отдыха, и прежде чем он потянулся к столику с вином и закусками, Юния вдруг плавно поднялась, накинула паллу на обнаженное тело и исчезла.
   Макрон в недоумении так и застыл с кувшином в руке, даже не замечая, как из переполненной чаши вино льется на мягкий ковер. Он нескоро пришел в себя. Что значил ее внезапный уход? Возможно, она побоялась расспросов и укоров? Но это так на нее не похоже - отступать перед трудностями. Она любила поспорить с ним, обсудить какие-либо вопросы, и просто понежиться в объятиях после любовных игр. А тут молча ушла.
   Постучался Нобис.
  -- Госпожа уже уехала, - сообщил он. - Господин желает остаться до утра?
   Макрон махнул рукой, оделся и вышел следом за египтянином.
  -- Она говорила, почему спешит? - не выдержав, поинтересовался он уже у выхода.
  -- Она не проронила ни слова, лишь сунула мне в руку несколько динариев, - ответил Нобис. Макрону почудилось удивление в его голосе.
   Боль продолжала обручем сжимать голову, и он, вернувшись домой, сразу уснул. Проклятые благовония уморят кого угодно.
  
   Утро началось с очередной неожиданности. Его управляющий принес восковые таблички с посланием.
   "Тебе и огню. Ты прав, встречаться у Лары опасно. Жду в полночь в доме на Субуре. Верный человек встретит тебя у ворот твоего дома и проводит". Мелкие буквы торопливо плясали на застывшем воске. Почему она даже не подписалась? Излишняя предосторожность? Опять играет с ним, как кошка с мышью. О боги! Долго еще будет это продолжаться? И он опять сомкнул тяжелые веки с твердой мыслью объясниться с ней вечером.
  
   Разбудила его вечером Энния. По гневно сжатым губам жены, он понял, что сейчас придется защищаться от ее нападок.
  -- Опять не ночевал дома? - язвительно спросила она. - Луп был вечером, искал тебя.
  -- Я..., - попытался соврать он, но даже не успел и слова сказать, как жена перебила его. - Мне все известно, Невий. Тебя не было ни в палатинском дворце, ни в преторианском лагере, ни в одном из римских домов, где собирали гостей. Луп разослал преторианцев на твои поиски, но никто не нашел тебя. Значит, ты проводил время с любовницей. И я хочу знать, кто она.
   Макрон вздохнул. Головная боль не отпускала, держа разум в плену.
  -- Я был в доме Силана, - только и смог солгать он.
  -- Зачем? Ты никогда не поддерживал с ним отношений. Может, его жена запала тебе в сердце?
  -- Энния, оставь меня в покое. Если тебе нужны деньги, возьми.
  -- Мне все ясно, - губы Невии сжались в тонкую нитку. - Мне все ясно, - повторила она. - Ты влюбился в Эмилию. Наверняка, она нашла способ обманывать старого мужа под его крышей.
  -- С тобой невозможно разговаривать, Энния. Принеси жертву Минерве, может, она вольет хоть каплю ума в твою пустую голову. Только не поскупись на пожертвование.
   Энния сердито фыркнула как разъяренная кошка, и угрожающе вытянула острые розовые ноготки.
  -- Ты позабыл дорогу на мое ложе. Ты отдаляешься от меня и уже не смотришь как прежде нежно. От тебя и слова ласкового не услышишь. Только - "возьми денег". Не нужны мне твои богатства. Мне нужен ты, а не холодный мраморный истукан, которого я сейчас созерцаю перед собой. Что скажешь в свое оправдание, Невий Серторий?
   Головная боль опять накатила внезапной волной, стремительно пульсировало в висках. Увидев, как разливается по его лицу мертвенная бледность, Энния испугалась.
  -- Что с тобой? Ты болен, дорогой?
  -- Надо было вначале спросить об этом, а уж потом кидаться с упреками, - укоризненно сказал он. - Вели принести льда и пусть кого-нибудь пошлют за врачом.
   Когда она отвернулась, он незаметно сунул восковые таблички с запиской Клавдиллы под подушку. Надо же, как она могла их не заметить? Глупец, совсем позабыл о них!
   Муки совести неожиданно добавились к головной боли. Права Энния в своих упреках. Он совсем позабыл о ней, занятый делами империи и призрачными переживаниями. Не придумал еще ни один врач лекарство от несчастной любви! Погоня за недостижимой мечтой привела в тупик. Разум его осознает, что Клавдилла насквозь лжива и просто использует его, но сердце упорно протестует и верит в ее любовь. Но всегда ошибается этот никчемный комок плоти, что терзает и причиняет немыслимые мучения.
   Энния молода и прекрасна. Еще живы в нем воспоминания, как он страстно желал ее, сходя с ума от вожделения. Но так было, пока он не увидел танцующую Венеру. Макрон застонал от отчаяния. Испуганная Эния кинулась к нему, приложила ко лбу нежную ладонь.
  -- Да ты весь горишь! - вскрикнула она. - Я послала за врачом, он скоро будет. Выпей пока подогретого вина, станет легче.
   Она ласково и настойчиво уложила его на ложе, сняла сандалии и заботливо укутала покрывалом. Он слабо сопротивлялся, ссылаясь на жару, но она не обращала внимания на жалобы. Макрон и не запомнил, как провалился в сон.
   Что-то будто толкнуло его в бок. Он вскочил. В кубикуле было темно, Энния дремала рядом на ложе, по-детски прижав к груди подушку, будто куколку. Пора было идти к Юнии.
   Головная боль отступила, жар прошел во время целительного сна. Рядом на столике стояла чаша со льдом, растаявшие кусочки которого плавали в мутной воде. Видимо, Энния, когда он спал, прикладывала холод к его пылающему лбу. Он с жалостью посмотрел на ее нежное усталое личико, веки трепетали, будто крылья бабочки. Какой сон видит она?
   Ему вспомнилось лицо Юнии, когда она в Мизене стояла рядом Калигулой, принимающим поздравления. Тиберий еще был жив. Вспомнилась и страшная клятва, которую он презрел, охваченный любовью, ради которой убил цезаря. Надежда заставила его нарушить обет. Нельзя было этого делать.
   Он еще раз вгляделся в лицо жены. Он виноват перед ней. Она искренне любит его, а он предал ее чувства ради обманчивых обещаний Клавдиллы. Как он мог поверить ее признаниям? Она всегда использовала его, чтобы возвысить Калигулу. Гай любим ею до умопомрачения, и ни до кого ей нет дела. Она уберет и его с дороги, когда придет время. Фабий стал первым камнем преткновения на пути, когда, охваченный страстью, стал настаивать на ее разводе. Помнится, Тиберий тоже просил ее об этом. Всем ее божественная красота затуманила разум, лишила ясности мыслей, всех обманула она, очаровав нежным голосом сирены. И если он не победит себя, то и его ожидает участь Фабия и Тиберия. Она умалчивает правду об отце ребенка лишь потому, что это ребенок Гая Цезаря, иначе давно б созналась и ушла от Калигулы, если так сильно любит его, как уверяет.
   Макрон вдруг заметил, как слезинка покатилась по щеке Эннии. Тревожный сон видит она. Он осторожно коснулся радужной капельки и попробовал на вкус. Соленая, как морская вода. "Прости, Энния! - подумал он. - Я скоро вернусь к тебе, и уже никогда не покину. Вот только закончу все дела".
  
   Посланный Клавдиллой человек уже нетерпеливо топтался у бокового входа. Без лишних предисловий он пошел перед носилками, шепотом разъясняя дорогу рабам. Место, куда завел он их, было незнакомо Макрону. Носилки остановились около небольшого домика с маленьким садом. В стороне слышалось журчание воды, и Невий догадался, что неподалеку общественный фонтан. В какой части Субуры они находятся? В темноте невозможно было разглядеть даже очертания соседних домов.
   Маленькая дверь приоткрылась, и тонкая ручка поманила префекта внутрь. Неожиданно он заколебался, охваченный недобрым предчувствием, но мужская гордость не дала ему сделать шаг назад, и он смело ступил за порог в темноту. Ароматный дым окутал его, и из тумана две женские руки обвились змеями вокруг его мощной шеи. Жаркие поцелуи загорелись на губах, пробуждая вожделение.
   Закружилась голова, помутился рассудок, дикое желание захлестнуло, подобно мощной волне, и, уже не отдавая отчета, Макрон подхватил хрупкую девушку на руки и нетерпеливо прильнул губами к ее тонкой шейке.
   Мелодичным смехом откликнулась она на его ласки, и ее нетерпеливые пальчики потянули за ткань туники. Лопнула фалера, скрепляющая панцирь, затем другая, и латы со звоном упали на мозаичный пол. Ловкими движениями она избавила его от остальной одежды, и он, не в силах сдерживаться, прислонился на ощупь к мраморной колонне, и овладел девушкой, держа ее на руках.
   Дальше все было для него как во сне. Она увлекла его на широкое ложе, страстные ласки сменялись сладким вином, которым она щедро поила его из своих нежных уст. Он совсем опьянел и перестал соображать, где находится, и сколько времени пролетело. Разум отказывался подчиняться, и ни одного вопроса он так и не успел ей задать, как с ранним криком петуха она вдруг исчезла, подобно легкой дымке сновиденья, а служанка едва ли не силой вытолкала его из дома.
   Макрон пришел в себя уже дома. Испуганная Энния тормошила его, прикладывая что-то холодное ко лбу.
   - Где ты был? Что с тобой случилось? - сквозь пелену до него долетали ее слова. Он встряхнул головой и огляделся с изумлением. Совершенно нагой, он возлежал на ложе у себя дома. Сильная пощечина наконец привела его в чувство.
   Плачущая Энния стояла рядом и от возмущения топала ногами.
   - Где ты был? - без конца повторяла она все тот же вопрос. Макрон с глупым видом пожал плечами. Что уж тут сказать? Он и не помнил, как очутился дома, да еще и в таком виде.
   - Развратник! - кричала Невия. - Твои волосы совсем белы, а ты бегаешь по лупанарам. У тебя нет сил и времени уделить час жене, но зато на гетер ты тратишь его уйму.
   - Успокойся, Энния, - сказал он, лицо жены словно в тумане виделось неясно. Из-за проклятых благовоний опять началась резкая боль в висках. - Успокойся, - опять повторил он, взмолившись богам, чтобы Энния исчезла и оставила его одного.
   Видимо, кто-то из небожителей внял его немым мольбам, и разъяренная Невия, кинув в него тунику, испачканную ярким кармином, ту, в которой он уехал вечером, в слезах убежала.
   Устремив глаза в потолок, Макрон попытался привести в порядок мысли. Много странностей было в их свиданиях с Клавдиллой. Будто подменили ее! Она никогда не вела себя так развратно, никогда не любила тяжелых ароматов Индии, и никогда еще не исчезала, не промолвив и слова. Префект претория терялся в догадках, на ум приходила ее единственная подобная выходка, когда в Капуе она переоделась негритянкой. Но она объяснила это тем, что должна была тайком уйти из дома Клавдия и пройти мимо его стражи.
   К чему она дразнит его? Боится, чтоб не затаил зла? Или опасается, что Гай заметит отсутствие на супружеском ложе ночью?
   Кинула ему, точно подачку, эти краткие свидания, даже не объяснившись. Знала, что прибежит, будто собачонка за лакомством.
   Со стоном он поднялся - виски ломило, и все плыло в воспаленных глазах. Но Макрон справился с болью. Он потребовал одеть его и подать коня. Что ж, он явится сам в палатинский дворец и потребует дать ответы на все вопросы, что остались незаданными.
  
  
   Клавдилла нежилась на мраморной скамье под раскидистым платаном. Рядом, поглаживая округлившийся животик, сидела Агриппинилла, а Ливилла собирала в букет ароматные лилии. Виниций нараспев декламировал Катулла, миловидный Ганимед, без конца перебивая его, хвастался драгоценными перстнями, приобретенными по дороге в палатинский сад. Лициний, по обыкновению, уже навеселе, передразнивал Виниция, изображая любовь к мраморной Психее.
   Макрон уже издалека услышал мелодичный смех девушек. Все, завидев его на дорожке, сразу же приумолкли.
   - Приветствуем! - угодливо послышалось со всех сторон.
   - Префект претория принес с собой тучи! - насмешливо произнесла Ливилла. - Смотрите, какой он хмурый.
   Макрон смешался, он не ожидал найти Юнию в окружении шумной компании.
   - Присаживайся рядом, - приветливо сказала Клавдилла с улыбкой. - Виниций неподражаем, когда читает стихи. Мы так долго просили его об этом. Ты помешал..., - добавила она с легким укором. - Какие новости с форума?
   - Квириты обсуждают предстоящие торжества по случаю твоего дня рождения, императрица. Форум гудит небывалыми слухами, что зрелища в амфитеатре будут еще роскошнее, чем на Аполлоновых играх.
   - Мой супруг умеет поддержать любопытство римлян и удивить их.
   Ганимед принялся засыпать Клавдиллу вопросами. Истинный римлянин, он обожал развлечения, и жизнь, не отягощенная заботами, его проходила в общественных банях, театрах и цирках. Он лучше всех разбирался в сложном устройстве праздников и охотно давал советы эдилам, сам не раз устраивая скачки или театральные представления. Юния уклончиво отвечала, отшучиваясь.
   Неожиданно она вздрогнула и улыбнулась.
   - Ребенок толкнул меня. Похоже, маленький Гай проголодался. Приглашаю всех в триклиний, - сказала она и заметила, как исказилось лицо Макрона.
   - Что с тобой, Невий Серторий? - спросила Агриппинилла. - Ты побледнел.
   - Головные боли мучают меня каждый день, - через силу ответил он. - Должно быть летняя жара виновна в моем нездоровье.
   - Следует поменьше выезжать из дома в середине дня, - сказал Ганимед. - Я всегда пользуюсь при необходимости глухими носилками. Не переношу яркий свет!
   Макрону пришлось отобедать со всеми и выслушать множество натянутых острот жеманного Ганимеда и Лициния. Виниция уговорили опять прочесть Катулла, затем к сборищу присоединился Калигула, вернувшийся с заседания сената.
   Он обрадовался, застав в сборе веселую компанию. Время летело, без конца появлялись еще гости. Полилось вино, появились танцовщицы и музыканты. Ко времени, когда зажглись первые огни, приехала Энния и с радостью устремилась к супругу. Их нечасто видели здесь вместе.
   Макрон слышал, как Гай с недовольством рассказывал Юнии о Силане. О том, что тот все свободное время проводит с Тиберием Гемеллом, приводит его в сенат, заставляет записывать речи и делать выводы по сенаторским прениям. Клавдилла обеспокоено кивала, и тут же улыбалась, перебивая супруга, и рассказывала о том, сколько раз шевельнулся ребенок в ее чреве.
   Макрон видел, что она подчеркнуто не обращает на него внимания, изредка отвечая на его несмелые вопросы. Он возблагодарил богов при появлении Эннии, теперь он перестал чувствовать одиноким среди цветущей веселой молодежи.
   Он уже догадался, что объяснения с Клавдиллой не получится, и, когда Гай отвлекся, решился сказать ей, что хочет поговорить наедине. Про себя он не уставал удивляться двуличности ее натуры. Еще вчера она отдавалась ему с пылкостью неистовой вакханки, а уже сегодня смотрит холодно и равнодушно. Сможет ли он разгадать правду? Найти истину? Юния ловко сделала вид, что не слышит его просьбы, и тут же завладела вниманием Эннии, принявшись обсуждать с ней новые прически.
   Невия была очень недовольна, когда он оборвал их на полуслове и потребовал вернуться домой. Их не стали удерживать, хотя Макрону хотелось этого больше всего на свете.
  
   И каково же было его удивление, когда у входа он увидел вчерашнего человека, что провожал его к домику на Субуре! Он без лишних церемоний с низким поклоном вручил ему запечатанные таблички и отошел в сторону ждать.
   Невий сломал печать, и сердце его замерло. "Сегодня в полночь", - гласила записка. Он сухо сказал Эннии, что уезжает, и постарался сделать вид, что не заметил, как наполнились слезами ее черные глаза. Хитрая Клавдилла все-таки догадалась, что разговор их будет серьезным, и улучила миг написать это послание. Что ж, эта ночь станет ночью откровений! Давно пора добиться правды!
  
  
   LXXIII
  
  
   - Не бойся, милая. Подойди поближе. Я же ведь нравлюсь тебе, и довольно давно. Я был чересчур увлечен другими делами и проглядел, что такая прелестница, как ты, кидает мне страстные взоры.
   - Ну что вы, господин. Я не смею. Мне пора уже возвращаться, управляющий может хватиться, и госпожа накажет меня за нерадивость. Я могу понадобиться ей в любой момент.
   - Не обманывай меня, красавица. Твоя госпожа уехала на прогулку с подругами, и ты свободна еще несколько часов. Я приехал сюда ради тебя, чтобы насладиться твоим милым личиком и вкусить поцелуев спелых губ. Признайся, у тебя ведь есть любовники среди дворцовых рабов?
   Щеки девушки вспыхнули, и она стыдливо потупила взор.
   - Нет, господин. Я еще девственна. По законам моего народа я должна выйти замуж невинной. Боги покарают меня, если я ослушаюсь заветов предков.
   - Но мы далеко от твоего народа, где уже забыли о тебе. Мы в Риме, городе сладострастия и любви. Я - иудей по крови, но с малых лет живу в Вечном городе, и по праву считаю себя римлянином. Я ношу римскую одежду и ем свинину, хоть это и запрещено законами моей страны. Сколько лет было тебе, когда ты попала в Рим?
   - Четыре года. Мою семью захватили легионеры во время набега на наше селение, и нас продали по одиночке на невольничьем рынке. Я больше никогда не встречала родных. Меня купил управляющий палатинского дворца. А через много лет Гай Цезарь подарил меня своей невесте, и я служу у нее с того момента, когда ее нога ступила с корабля на берег Остии.
   Ирод настойчивей притянул к себе слабо сопротивляющуюся Гемму.
   - Забудь, чему учили тебя мать с отцом. Ты - римлянка...
   - Я - рабыня, - грустно возразила она, отбиваясь от объятий иудея.
   - Но я могу купить тебе свободу. Император не откажет мне в подобном пустяке. И ты сможешь жить в моем доме. Киприду, свою жену, я отправлю в Иудею, чтобы никто не смог помешать нам любить друг друга.
   - Это правда, господин?
   Ирод заметил, как загорелись надеждой ее синие глаза.
   - Ну конечно, красавица, - продолжал он улещивать ее. - Один богатый сенатор, обязанный мне заступничеством перед Тиберием, завещал мне дом и часть своего состояния. Он при смерти, и вскоре я стану его наследником. Остались считанные недели - старик очень слаб.
   Ложь о баснословном богатстве всегда была наготове, и почему-то Ироду всегда верили на слово.
   - Я выкуплю тебя из рабства, и ты навсегда расстанешься с железным ошейником. Я обряжу тебя в драгоценные одежды и золотые украшения. Своей красотой ты затмишь даже саму Клавдиллу, она жалко померкнет перед новой звездой Римской империи.
   При упоминании о Юнии глаза Геммы увлажнились.
   - Я очень боюсь свою госпожу. Нет ни капли добра и сочувствия в ее душе. Моя подруга Хлоя...
   Гемма расплакалась. Ирод бережно усадил рабыню на мраморную скамью под сень кипариса палатинского сада. Его не интересовала судьба какой-то рабыни, но он с участливым видом спросил:
   - Мы встречаемся уже с тобой в пятый раз, моя красавица, но ты никогда не откровенничаешь со мной. Твои беды - мои заботы. Расскажи, что случилось с твоей подругой и смогу ли я помочь ей?
   - Уже, нет, - Гемма рукавом вытерла слезы. - Никто не знает, что с ней случилось. Это было год назад. Пантер, сопровождавший нашу госпожу во время той злополучной прогулки, рассказал мне, что Хлоя шла рядом с носилками Юнии с опахалом, как вдруг упала без чувств из-за страшной жары. Он кинулся было поднять ее, но госпожа велела бросить ее и не задерживаться из-за подобных пустяков. С тех пор Хлою никто не видел, она не вернулась в дом на Палатин. Мне лишь приходится гадать, что могло произойти с ней.
   Гемма опять к досаде Ирода разрыдалась и принялась жаловаться дальше, рассказывая об участи забитого насмерть Паланта, их бывшего управляющего. Агриппа, потерявший интерес к рассказу девушки, вдруг насторожился, когда прозвучало имя Кальпурнии. К его удивлению, Гемма с неожиданной теплотой отозвалась о мачехе госпожи.
   - Тебе нравилась Кальпурния? - спросил он. Но Гемме уже не хотелось рассказывать далее. Она ласково погладила руку Агриппы и испытующе посмотрела в его черные глаза. Поцелует ли он ее?
   У девушки при взгляде на красавца Ирода всегда захватывало дух. В жизни она не видела подобных мужчин. Томный взгляд его огромных глаз пробуждал в ней любовные желания. Ни один мужчина прежде так не волновал ее девичье сердечко. Она не солгала иудею, признавшись, что еще девственница. Сколько домогательств пришлось выдержать ей и со стороны господ и со стороны дворцовых рабов! Сколько слез пролила она, когда очередной поклонник грубо избивал ее за строптивость!
   Она не знала, что ей помогла сохранить невинность простая случайность. Ее красота расцвела только недавно, едва ей исполнилось четырнадцать, до тех пор на маленькую дурнушку никто не обращал особого внимания. Затем полгода она отбивалась от мужчин, пока Калигула не подарил ее Клавдилле. В ее доме Кальпурния никого из девушек не давала в обиду, предпочитая, чтобы среди ее челяди были лад и согласие.
   Гемма презрительно относилась к мужскому полу и поучала в этом свою единственную подругу галлийку Хлою, которая при каждом удобном случае ныряла на ложе к первому, кто обращал на нее внимание. Она осуждала и свою госпожу, что та еще до свадьбы ночевала с женихом и переодевалась мужчиной, чтобы посещать с ним таверны и лупанары. Калигула своей некрасивостью вызывал в ней отвращение, и она искренне удивлялась, как прекрасная Юния не замечает его недостатков.
   Ирод усмехался, слушая глупую болтовню девушки. Гемма уже не дичилась его, как при первых свиданиях, когда ему приходилось подкарауливать ее и делать вид, что он сильно влюблен.
   Он с нетерпением ждал, когда же она опять затронет тот предмет, что интересовал его больше всего на свете. Ради этого он соблазнял ее, приручал к себе, стараясь искоренить недоверие. Однако Гемма, истомленная желанием, была не склонна продолжать беседу, Агриппа увидел, как вожделенно блестят ее синие глаза. Его пылкие поцелуи наконец сломили ту преграду недоверия, которой она долго окружала себя.
   Он наклонился, шепча страстные признания и проклиная в душе досадную паузу. Но в конце концов желание завладело и им, стоило вдохнуть аромат волос и нежной кожи девушки. Она не пользовалась духами, как знатные римлянки, и именно этот запах чистоты и невинности возбудил Ирода до предела.
   Не отдавая отчета, он подхватил на руки Гемму и понес ее в глубь цветущих кустов.
  
  
   Друзилла гадала, куда мог пропасть Ирод Агриппа. Они не виделись уже три недели. За это время девушка тщетно пыталась разыскать его, но даже Киприда не знала, куда направился ее супруг. Киприду мало интересовало, чем занят Ирод, ее умело скрываемая страсть к Мнестеру достигла своего апогея, и она очень страдала, не рискуя никому в этом признаться. Невыносимые муки неразделенной любви каждый день приводили ее в то в театр Помпея, то Марцелла, она везде следовала за своим тайным возлюбленным. Ей прекрасно было известно о его многочисленных любовницах, тайных и явных, о тех богатых дарах, коими они осыпали его. Она же не могла позволить себе преподнести ему и пустяковый подарок, вынужденная жить за чужой счет. В доме Макрона она с дочерьми никому была не нужна, Энния не общалась с ней, и лишь изредка делала девочкам маленькие подарки или отдавала ненужные туники.
   Хитрая Друзилла, отчаявшись найти Ирода, посчитала нужным сблизиться с его женой, и Киприда искренне обрадовалась вниманию со стороны сестры императора. Теперь они вместе ездили на прогулки.
   Друзилла уже не посещала дом Агенобарба. В ее жизни случилось столько событий, что времени на шумные оргии не оставалось. Подобно Арахне, она плела вязкую паутину заговора против Клавдиллы, и как никогда ей нужна была помощь Агриппы. Некая цель, которой она добивалась уже много времени, была достигнута, и... проклятье, пропал Ирод.
  
  
   Вечерняя прохлада собрала на Аппиевой дороге множество прогуливающихся. Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая розовым облака. Легкий ветерок нес с собой влажную свежесть, где-то на юге шел дождь, подбираясь все ближе к Риму.
   Юния возлежала среди подушек в высоких носилках, окруженная обычной свитой. Ее сопровождали сестры, Виниций, Ганимед Лепид и Кассий Лонгин. Все подшучивали над всегда грустным Кассием, но тот стойко оборонялся. Назло Друзилле Юния постаралась приблизить к себе Лонгина, приятного и всегда такого серьезного. Ей нравилось разговаривать с ним, наблюдая, как он щурит голубые близорукие глаза. Он завораживал ее плавной речью и изысканными манерами, Лонгин был истинным патрицием в представлении Клавдиллы.
   В начале их знакомства он держался робко в веселой шумной компании, но постепенно стал незаменимым собеседником. Неожиданно для него самого, он полюбил пить вино, танцевать с девушками во время шумных пиршеств и... постриг волосы по последней риской моде. Теперь ухоженностью он не уступал Ганимеду, его белоснежная тога с идеальными складками вызывала всеобщее восхищение, а тщательно уложенная прическа считалась верхом совершенства. Но если Ганимеда всегда дразнили за излишнюю женоподобность, то Кассий, наоборот, смотрелся величественным и мужественным.
   Сегодня они весь день провели в Саллюстивых садах, катаясь на лодках и пообедав среди цветущих деревьев. Гай не поехал на прогулку, предпочтя вернуться к делам вместе с Клавдием. Он уже жалел, что навязал себе из тщеславия консульские полномочия.
   Шумная компания привлекла к себе взоры всех гуляющих в этот час, и каждый счел своим долгом подойти с приветствиями и потихоньку пристроиться в хвост колонны. Юния радовалась всеобщему поклонению и с улыбкой отвечала всем.
   Ветерок крепчал, и кучевые темные облака от горизонта все быстрее подтягивались к Риму.
   - Смотрите, - первым обратил внимание Виниций. - Скоро начнется гроза. Мне показалось, первая вспышка уже блеснула вдали.
   - Давайте повернем назад, - сразу попросила пугливая Ливилла. Как и ее брат, она до смерти боялась гроз.
   - Глупости, сестра, - отозвалась Агриппинилла. - Заночуем в твоем загородном доме. Осталось ехать всего лишь милю, мы слишком далеко удалились от Капенских ворот.
   Юния согласно кивнула и увидела, что все обрадовались возможности продолжить веселье. Она поманила к себе Юлия Лупа, ехавшего за ними во главе преторианцев.
   - Скачи обратно и сообщи Гаю Цезарю, что мы остаемся у Ливиллы.
   Ливилла же тем временем отдавала спешные указания своему рабу, надо было подготовить челядь к приему нежданных гостей.
   Но дождь так и не пошел, и милю проехали не спеша, пока совсем не стемнело.
   У ворот их нагнал всадник. Он вез письмо Лонгину.
   - Надо же, меня разыскивает жена, - досадливо произнес он, распечатав таблички. - Луп наткнулся на нее при въезде в Рим. И она едет сюда.
   Юния сердито сдвинула брови. Они давно уже не встречались. Похоже, буря разразится не снаружи, а внутри дома.
   Агриппинилла заметила ее недовольство и подошла.
   - Не стоит сердиться, подруга. Вам уже давно пора примириться. Над Друзиллой насмехается весь Рим, что она не вхожа во дворец к брату. Я часто вижусь с ней, и она очень страдает, что о ней позабыли. Для нее открыты двери дома моего бывшего мужа и его родни. Но я не считаю, что она должна посещать это проклятое семейство. Примирись с ней ради моего спокойствия, сестра, очень прошу тебя. Уверена, что Друзилла раскаялась, что таила на тебя злобу.
   Юния нехотя кивнула. На какие жертвы не пойдешь ради подруг?
   Дом Ливиллы встретил их яркими огнями, сбиваясь с ног, рабы уже приступили к приготовлению пиршества. Нагретые купальни ожидали путников. Девушки с радостью сменили запыленные столлы на надушенные туники.
   - Поспорим, - сказала Ливилла, - что мужчины будут дольше приводить себя в порядок. Неженка Ганимед три часа убивает на прическу и переодевание. Лонгин теперь не уступит ему.
   Девушки рассмеялись.
   - Он сильно переменился, - заметила Юния.
   - По-моему, он неравнодушен к тебе, божественная, - с усмешкой заметила Агриппинилла.
   Клавдилла почувствовала, как вспыхнули ее щеки.
   - Глупости. Ни один мужчина не обратит теперь на меня внимания с таким животом. Скорей бы уже родился ребенок, с каждым днем носить такую ношу все тяжелее и тяжелее.
   - Не отговаривайся, твоя красота ничуть не ушла. А живот твой так мал, что за широкими складками столлы его трудно заметить, - возразила Ливилла. - Признаться, я так вам завидую. Пора уже и мне подарить Виницию первенца.
   - Значит, почаще проводи время с супругом, а не с подругами, - сказала Агриппинилла.
   Ливилла застенчиво покраснела.
   - Мы очень стараемся, но пока тщетно. Боги глухи к нашим мольбам, но надежда еще не покинула нас. Мы молоды, и все еще впереди.
   Юния нежно погладила ее золотистые волосы.
   - Конечно, рано еще расстраиваться.
   - Кажется, разговор шел о Кассии, - вдруг вспомнила Агриппинилла.
   - О Кассии? Моем муже? - вдруг раздался голос Друзиллы, и она перешагнула порог купальни. - Вы обсуждали его?
   Девушки быстро переглянулись.
   - Что за дурные манеры, сестра? - спросила Агриппинилла. - Или мы прослушали твое приветствие?
   Друзилла быстро и несколько небрежно поклонилась.
   - Рады видеть тебя, - сделав над собой усилие, приветливо сказала Юния. - Мы решили заночевать здесь, чтобы не намокнуть под дождем.
   - И я рада, что наконец-то увиделась с родными, - с упреком произнесла Друзилла.
   Она подошла к Клавдилле и неожиданно порывисто обняла ее.
   - Давай забудем все размолвки. Твоим первенцем заклинаю тебя, сестра. Я натворила много глупостей и глубоко раскаиваюсь. Не держи зла.
   Юния ответила на ее объятие и крепко прижала к груди. Ребенок в ее чреве недовольно шевельнулся, когда Друзилла коснулась его. "Чувствует, маленький негодник", - подумала Друзилла, ощутив резкий толчок. Юния отстранилась.
   - Малыш, кажется, ревнует мамочку, - с улыбкой произнесла она.
   Агриппинилла и Ливилла сразу кинулись прикладывать ладони к животу Юнии, но малыш уже не шевелился.
   - Ой, мой тоже стукнул меня, - сказала Агриппинилла. - И так сильно. Знаешь, Друзилла, мы с Юнией дали друг другу клятву поженить наших детей, если родятся девочка и мальчик.
   - Поздравляю, - ответила Друзилла, скрыв ухмылку. Как там отозвался Агенобарб о своем будущем отпрыске? "Горе и несчастье для человечества?" С ребенком Мегеры они составят достойную пару.
   - Так чем это заинтересовал вас мой муж? - повторила она свой вопрос. - Вы теперь видите его чаще, чем я.
   - Ой, да ничем особенным, Друзилла, - ответила Ливилла. - Мы обсуждали всех мужчин, и я сказала, что нынче они дольше прихорашиваются, чем женщины. Что тебя так задело?
   Друзилла презрительно фыркнула. Какое ей дело до Лонгина? Его присутствие она использовала, как предлог, чтобы проникнуть сюда.
   Однако, увидев Кассия, она безмерно удивилась. Надо же, как изменило его общество вокруг императрицы! Новым человеком предстал он перед ней!
   Куда подевались извечная неуверенность в себе и скованность? Противного длинного хвоста уже не было, новая прическа тщательно завита, белоснежный синфесис уложен изящными складками, будто парадная тога, а аромат дивных духов нежно волнует обоняние. Даже привычка щуриться исчезла, теперь он при каждом удобном случае приставляет к глазу большой смарагд, судя по размерам равный стоимости небольшому дому. А драгоценные перстни и массивный торк с золотыми кабаньими головами! Да он стал не в меру расточителен! Друзиллу неприятно кольнуло, что он даже не подошел к ней, а лишь кинул косой взгляд через смарагд.
   Во время обеда она возлежала выше его и, не смотря на все старания разговорить Кассия, получала в ответ лишь равнодушные ответы. Это сбило ее с толку, и она растерялась. Слепо влюбленный в нее многие годы, неужели за какой-то месяц он мог так резко перемениться?
   Клавдилла торжествовала. От ее внимательного взора тоже не укрылась перемена Лонгина в отношении к жене. Доигралась! Любому терпению рано или поздно приходит конец, и даже самая страстная любовь сменяется дремучим равнодушием.
   Первый раскат грома прогремел около полуночи, и небо разразилось потоком проливного дождя.
   От духоты в тесном триклинии у Юнии закружилась голова. Она поднялась и, не говоря никому не слова, вышла на террасу. Навес защитил ее от тяжелых капель, и она с наслаждением вслушалась в шум непогоды. Небо прорезала молния, за ней - другая, и раскаты грома на миг оглушили, поэтому она не услышала тихих шагов за спиной и испуганно вздрогнула, когда на плечо ей опустилась чья-то рука. Резко обернувшись, она увидела Кассия.
   - Любуешься игрой молний, божественная? - спросил он.
   Юния растерялась. Она не ожидала увидеть его здесь, рядом с собой.
   - Зачем ты пошел за мной, Лонгин? - спросила она и вдруг почувствовала, что вся дрожит. - Я уже собиралась вернуться. Очень холодно.
   - Извини, если нарушил твое уединение, госпожа, - она уловила грусть в его тихом голосе. Плащ вдруг накрыл ее плечи, она зябко закуталась в теплую ткань и повернулась к Кассию. Но его уже не было рядом.
   "Жаль, что Гай остался в Риме", - подумала она, и неожиданно ощутила она укол совести. На самом деле ей в этот момент было все равно, где Калигула. Просто она боялась признаться себе, что Кассий ей нравится.
  
  
   Гроза добралась и до Вечного города, накрыв его тьмой. Тоска закралась в сердце Макрона, как и всегда, стоило пролиться первым каплям дождя. Но он любил непогоду, и тихая грусть по-своему радовала, можно было посидеть на террасе с чашей вина, насладиться одиночеством.
   То, что случилось в его жизни за последние недели, пугало, но страшное отчаяние после разрыва с Юнией постепенно уходило из измученной души. Он думал и вспоминал.
   ...Мог ли он предвидеть, что ожидает его в тот злополучный вечер, когда раб Клавдиллы ждал его у входа?
   Все повторилось. Та же девчонка-рабыня завела внутрь, и ароматные облака благовонного тумана, заставившие кружиться голову, и пылкие ласки в темноте. Он сам, точно обезумевший от похоти сатир, с упоением отдавался страсти.
   Макрон уже догадывался, что пряная смесь благовоний сводит с ума, и их терпкий дым дурманит разум, сжимая виски резкой болью. Страшным усилием воли он заставил себя встать с ложа, несмотря на протесты любовницы, и сорвать с окна плотный занавес. Поток свежего ночного воздуха хлынул через отверстие, и Макрон с наслаждением вдохнул запах ночного Рима. Пульсирующая боль в висках ушла, теперь он мог ясно мыслить.
   - Зажги светильник, Юния! - попросил он, ощупью продвигаясь во мраке обратно к ложу. - Пора поговорить и очень серьезно.
   Неожиданно он наткнулся на нее, и от сильного толчка девушка упала. Он понял, что она опять пыталась сбежать. Легко Невий подхватил ее на руки.
   - Нет, милая, тебе не удастся избежать объяснений на этот раз, - сказал он, крепко прижав к себе ее хрупкое тело. И тут вдруг молнией сверкнула догадка. У девушки на его руках был плоский живот, а Клавдилла уже всем похвалялась его округлостью. Это была не она!
   - Кто ты?! - закричал он, сдавливая ее. - Ты не Юния. Отвечай, это она послала тебя?
   Девушка застонала, и он ослабил медвежью хватку. Ощупью наконец нашел дверь и крикнул рабыне, чтобы та принесла огня, пока сам крепко держал свою пленницу.
   - Не надо, Невий Серторий, прошу тебя, не надо света, - зашептала девушка. Голос ее вдруг показался смутно знакомым.
   - Назови себя! - потребовал он, но она вдруг точно пантера вонзила свои когти ему в плечо. Он выдержал боль. Да и что значила пустяковая царапина в сравнении с ранами в душе? Префект даже внимания не обратил на ее попытки освободиться.
   Когда девчонка принесла светильник, он с размаху швырнул пленницу на ложе. Но в прыгающем свете огонька он увидел... Юнию. Отгоняя наваждение, он потряс головой и протянул к ней руку, надеясь, что видение исчезнет. Но девушка не исчезла, а, изогнувшись, сделала прыжок к двери, Макрон быстро схватил ее за волосы, но, к его ужасу, они остались в его руках. Белокурый парик!
   Он быстро отбросил его и настиг беглянку. Глянув ее лицо, он остолбенел. Друзилла! Опустив руки, он изумленно посмотрел на нее.
  -- Ты ждешь объяснений, Невий Серторий? - резко спросила она, откидывая темные пряди со лба. - Их не будет.
   Но он продолжал молчать.
  -- Думай, что хочешь, но сделанного не воротить. Посмотри, какие страшные синяки появились на моей нежной коже. Что стоит мне кликнуть вигилов и обвинить тебя в изнасиловании? Скорее всего, мой брат с удовольствием зацепится за этот повод, чтобы сместить тебя с поста префекта претория.
  -- Ты не посмеешь, мерзавка...- прохрипел Макрон.
  -- А почему? - бусинками раскатился ее короткий смешок. - Я - сестра императора, он поверит мне, а не опальному советнику.
  -- Что тебе нужно от меня, негодяйка? К чему ты затеяла эту грязную игру? - сжав кулаки, спросил он.
  -- Ты великолепен, как любовник, Невий Серторий. Теперь мне ясно, почему Клавдилла медлит избавляться от тебя. Но срок твой близится, потому что растет ее живот. Неужели ты до сих пор думаешь, что в ее чреве твой сын? Нет, это выродок Калигулы. И будь ты поумней, уже давно бы сосчитал все сроки.
   Макрон горько вздохнул и бессильно опустился на ложе. Он и сам обо всем догадывался, только боялся признаться самому себе.
  -- Тебе-то какой интерес? - устало спросил он, подняв глаза на девушку.
  -- Я ненавижу Клавдиллу. Она лишила меня самого дорогого, что было в жизни - любви двух обожаемых мною мужчин. Ты не в силах представить себе, что за муки пережила я, когда от одного услышала, что он пользовался моим телом лишь из-за призрачного сходства с этой проклятой. Второй же просто покинул меня без объяснений ради нее, чтобы затем истечь кровью в теплой ванне, отчаявшись покорить ту, ради которой растоптал мои чувства, - вызывающе проговорила Друзилла и вдруг добавила. - Даже мой муж отступился от меня, она и глупого Лонгина сманила своим сладким пением сирены. Он все время проводит во дворце, я уже позабыла, когда мы встречались дома.
  -- Спасибо за откровенность, - горько улыбнулся Невий Серторий. - Я ценю это редкое качество в людях. А что бы сказала, услышав правду о самоубийстве Фабия Персика?
   Друзилла напряглась. Ее острые ноготки впились в плечо Макрона.
  -- Но вначале сознайся, к чему ты затеяла это переодевание? Зачем я понадобился тебе?
  -- Зачем? - прошипела она, с трудом выталкивая непослушные слова. - Чтобы уничтожить ее! А кто, кроме любящего человека, способен на самую страшную ненависть и безумные поступки? Я много узнала от Ирода. Этому иудею слишком многое уже известно о злодеяниях Клавдиллы. Наверное, ты позабыл о вашей доверительной беседе в лупанаре Варус, но ты сам тогда натолкнул его начать расследование. Если ты встанешь на нашу сторону, он поделится с тобой многими тайнами, что скрыты от тебя сейчас. И любовь твоя исчезнет, уступив место лютой ненависти, что временами дает о себе знать в твоей душе. А теперь говори! Не томи мое и без того измученное сердце.
  -- Фабий не кончал жизнь самоубийством, Друзилла. Я сам перерезал вены на его руках, пока верный мне человек держал его. - Девушка издала жуткий вопль, услыхав это страшное признание, и без чувств рухнула к ногам Макрона. Но обморок ее длился считанные мгновения, сила ненависти быстро привела ее в чувство.
  -- Так это был ты? - взгляд ее темных глаз заставил Макрона в ужасе содрогнуться.
  -- Я выполнял приказ Тиберия. Лишь потом на Капри я понял, кто подставил Фабия. - Макрон рассказал, что испытал, когда Калигула дал прочесть ему капсу с письмами Ливиллы, доказывающими, что Гемелл - сын Сеяна. - Кроме Клавдиллы никто не смог бы так искусно вплести имя Фабия в эту историю, кинув кольцо, послужившее уликой против него в глазах Тиберия. Все ведь знали, что именно он был любовником дочери Ливиллы и первым, кто отрекся от дружбы с Сеяном. Тиберий тогда заподозрил, что это отступничество было мнимым, чтобы спасти выродка Гемелла и сделать его преемником Тиберия. Поэтому Фабию был незамедлительно подписан смертный приговор.
   Друзилла разрыдалась, в гневе ударяя кулаком по подушке. Проклятия ядовитым потоком текли из ее уст.
   - Мы должны отомстить ей, Макрон. Слышишь, должны, - умоляюще сложив руки, она сползла к его ногам. - Нет ей пощады. Кто-то должен остановить ее злодейства. И ты, и я - первые в списке на уничтожение. Меня она ненавидит за то, что я всегда догадывалась об истине, а ты просто ненужный свидетель ее преступлений. Она не замедлит нанести удар, поверь мне, может, пока еще то светлое, что было меж вами, останавливает ее разящую руку, но вскоре душа ее покорится мраку, и она убьет тебя.
  
   Будто в страшном сне, Макрон вернулся домой. Мысли вихрем крутились в голове, сердце судорожно сжималась, причиняя невыносимую боль, - он еще не мог до конца осмыслить истину, что открылась ему в разговоре с Друзиллой. Гневно встретившая его Энния была отброшена навзничь ударом огромного кулака, и, даже не побеспокоившись о ней, Макрон заперся в себя в таблинии и приказал подать самого крепкого вина. Но хмель долго не брал его. Он опрокидывал чашу за чашу и горько плакал о поруганной светлой любви, сожалея о тех злодеяниях, на которые пошел, чтобы угодить насквозь лживой Юнии. Ненависть клокотала в душе, выплескиваясь через край и уничтожая те остатки любви, что еще яркими искорками вспыхивали, выжигая измученную душу. И уже рано утром он приказал позвать к нему Ирода Агриппу на серьезный и долгий разговор, но посланный слуга тут же вернулся из покоев гостя с известием, что Агриппа уже трое суток не ночует дома, и Киприда все глаза выплакала, ожидая мужа. Неизвестность пугала.
  
  
  
  
  
   LXXIV
  
  
  
   На Палатине не спали. Безотчетная тревога подняла Юнию с мягкого ложа, и она прошла на террасу. Тьма окутала вечный город, лишь далеко на горизонте прорезали небосвод причудливые зигзаги молний. Далеко, над Альбой Лонгой, бушевала гроза, но Рим спал, не тревожимый раскатами грома. Это лето расщедрилось на непогоду. Уж не проявление ли гнева богов?
   Но Юния облокотилась на перила балкона и залюбовалась игрой молний. Ее не страшили мысли о недобрых знамениях. Разбудить Гая? Ах, нет, он до жути боится, сразу ее уведет обратно в кубикулу, пугая яростью небожителей. Пусть отдыхает, он сильно утомляет себя в последние дни.
   Ее мысли перенеслись в далекие края. Она еще ни разу не вспоминала со времени приезда в Рим город, где родилась. Будто наяву, перед ней вознесся белоснежный Фаросский маяк, окруженный мерцающими водами моря, дивное звездное небо нежно окутало ее плечи сверкающим покрывалом Млечного пути, и девушка застыла, очарованноя призрачной картиной. Тоска по Александрии неожиданно защемила сердце. Спору нет, что звезда Египта, зажженная гением Александра Великого, в тысячи раз прекрасней Вечного города. Пальмовые аллеи, роскошные храмы, расписанные богами со звериными головами, великолепная библиотека, куда так часто брал ее с собой отец, даже рыночная площадь, раскинувшаяся прямо у моря в порту между величественными дворцами Клеопатры, - все это показалось Юнии таким желанным и далеким. Тогда она не видела всей этой красоты, не хотела замечать ничего, тоскуя по возлюбленному Сапожку. Пусть родится малыш, и они с Гаем сразу же на большом корабле отплывут в Александрию. В Риме уже наступят осенние холода, повеет холодным дыханием зимы, но они обманут всех и уплывут в страну вечного лета.
   Тихий шорох шагов разбудил ночную тишину. Юния повернула голову, стряхивая наваждение видения, и увидела Агриппиниллу.
  -- Тебе тоже не спится? - спросила она, накидывая алое покрывало на рыжие волосы.
   Юния покачала головой. Девушка мягко обняла ее за плечи.
  -- Нет мне покоя, - тихо произнесла она. - Страдания иссушают душу, доводят до безумия.
  -- Все еще тоскуешь по Домицию?
  -- Да, - выдохнула она. - Друзилла днем приезжала во дворец. Ах, Пираллиде подарили изумруды! Но ее зеленые глаза горят ярче любых драгоценностей! Агенобарб совсем обезумел от страсти, мраморную статую этой шлюхи поставил в атриуме и каждое утро воздает ей почести, точно божеству.
  -- Это она все рассказывала? - поинтересовалась Клавдилла, закипая злобой.
  -- Да. А еще обзывала меня брошенной. Я не могу больше жить с этим позором на сердце. Кажется, все в Риме смеются надо мной. Я устала лить бесконечные слезы. Посмотри на меня, подруга! Вечные круги под глазами, тусклые волосы и ... этот уродливый живот. Не я выбирала свою судьбу. Проклятый Тиберий распорядился за меня, сосватав за это чудовище. Молодая девчонка тринадцати лет! Что я понимала тогда в мужчинах? Домиций казался мне воплощением силы и красоты, я восхищалась его необузданностью и вседозволенностью. Долго же были закрыты мои глаза! И я не могла ожидать такого печального конца своему браку.
   Юния ласково коснулась ее руки.
  -- Ждать осталось недолго. В декабре твоя красота вернется вновь, как родится малыш.
   Агрипинилла вдруг упала на колени.
  -- Прошу тебя, Юния. Помоги мне отомстить. Ты уже поклялась мне в этом. Только месть может вернуть мне желание жить.
  -- Да свершится твоя воля! - сказала Клавдилла, помогая ей подняться. - Я все сделаю для тебя.
   Юния увлекла сестру за собой в спальню. Гай, безмятежно раскинувшись на огромном ложе, спал. Клавдилла приложила палец к губам и нагнулась, заглядывая под ложе. Вытянула руку, пытаясь дотянуться, и жалобно застонала.
  -- Живот мешает.
  -- Позови служанку, - прошептала Агриппинилла.
  -- Гемма пропала. Три дня не могут найти. А то, что я пытаюсь достать, никто не должен видеть.
   Наконец, ее усилия увенчались успехом, пальцы ухватили кованую ручку, и она вытянула большой ларец.
  -- Что это? - спросила Агриппинилла, разглядывая голову Горгоны на крышке. - Какая красивая!
  -- Если проснется Калигула, нам несдобровать! Он не должен знать, что я брала ларец.
   Подхватив ящик за ручки девушки, понесли его в покои Агриппиниллы.
  -- Куда же могла пропасть твоя рабыня? - спросила сестра.
   Юния пожала плечами.
  -- Это доставляет мне кучу неудобств. Гай уже подарил мне новых рабынь, но Гемма уже наизусть знала мои пожелания и прихоти. Если ее найдут, этой негодяйке не поздоровится.
   Ларец водрузили на стол, и Клавдилла подняла крышку.
  -- Помоги нам, темная богиня! - произнесла она нараспев, проводя пальцем по гравировке.
   Агриппинилла улыбнулась.
  -- Каждый яд особый, - пояснила Юния, доставая несколько флаконов. - Думаю, стоит использовать замедленного действия. Выбирай. Некоторые доводят до агонии постепенно, меняя облик до неузнаваемости.
   Она принялась подробно описывать свойства ядов. И через некоторое время Агриппинилла с нехорошей усмешкой указала на матовый флакон, запаянный воском.
  
  
   Маленькая грязная кубикула в огромной инсуле на целийском холме приютила Гемму. Несчастная рабыня уже третью ночь сидела одна, пугаясь каждого шороха. Выкрав ночью из дворца, Агриппа привел ее сюда, но с тех пор так ни разу и появился.
   Девушка боялась даже плакать, опасаясь, что могут услышать соседи. Тонкие стены не скрывали ни от кого жизни обитателей инсулы. Гемма уже знала, что справа кубикулы снимает приезжий с женой и двумя дочками, слева - безработный молодой актер, который дни и ночи напролет распевает песни или развлекается с дешевыми протитутками. Внизу живет уборщик улиц с ужасно сварливой женой, которая не стесняется громко переругиваться с соседками инсулы напротив, перевесив грузное тело через окно. А сверху никого, потому что там крыша. Поначалу Гемма развлекалась тем, что придумывала себе, как выглядят ее соседи, жадно прислушиваясь к долетавшим до нее обрывкам фраз. Окна ее кубикулы были плотно закрыты решетчатыми ставнями, но она боялась их приоткрывать и выглядывать наружу. Раны на шее, оставленные напильником, когда неумелыми руками Агриппа снимал ее рабский ошейник, нестерпимо ныли и кровоточили, и Гемма без конца промокала их влажным лоскутом.
   Время шло, день сменял ночь, принося с собой новые страхи. Скудный запас еды и питья почти иссяк, а Ирод все не появлялся. Девушка раскаивалась, что поддалась на уговоры хитрого иудея, но надежда и вера в его любовь еще теплились, не давая ей отчаяться. Но все новые вопросы вставали перед ней и на них не находилось ответа.
   Почему он привел ее сюда, в грязную инсулу, а не в дом префекта претория, обещавшего, по словам Ирода, помочь влюбленным? Почему Агриппа был так разгневан, что едва не ударил ее, когда она отказалась говорить о своей бывшей госпоже? Это случилось сразу, стоило переступить этот грязный порог.
   Тонкий лучик, пробившийся сквозь ставень, скользнул по ее руке и погас. Ночь вступила в свои права. Со вздохом Гемма протянула руку к последнему кусочку хлеба, как вдруг шаги на лестнице заставили ее насторожиться. Тот, кто поднимался по расшатанным ступеням, старался делать это как можно тише. Сердечко девушки радостно затрепетало. Агриппа! Предчувствие ее не обмануло. Шаги стихли у ее двери, и девушка услышала, как проворачивается в замке ключ.
   Она спасена! Едва Ирод переступил порог, как она бросилась перед ним на колени и расплакалась.
  -- Не надо, милая моя, не плачь! Все позади! - сказал он, ласково поднимая ее с пыльного пола. - Скоро мы покинем Рим. Надо только дождаться, когда пройдет ночной дозор. Надежный человек дожидается меня у лазейки в туллиевой стене с двумя лошадьми.
  -- Где ты был так долго? - слабый укор сорвался с ее губ. - Я едва не умерла от страха.
  -- Напрасно ты боялась. Я всегда держу свое слово, хотя моя любовь к тебе заставила презреть другие обещанья.
   В темноте Гемма не могла видеть, каким холодным блеском горят его черные выпуклые глаза.
  -- Я так скучал по тебе, милая, - шептал он, увлекая ее на маленькую кровать. - Что ж ты неласкова так ко мне? Почему холодна?
   Но его поцелуи не могли пробудить в ней, испуганной неизвестностью, желание к любовным играм. Она безучастно легла на кровать и даже не ответила на его страсть. И лишь только, когда он, сделав свое дело, отодвинулся от нее, она осмелилась спросить, не пора ли им уходить.
  -- Нет, милая, - насмешливо ответил он. - Еще рано покидать это убежище. Думаешь, Клавдилла позабыла о тебе? Любой вигил, увидев твою изодранную шею, сразу поймет, кто ты.
   Гемма опять расплакалась. Ирод придвинулся ближе.
  -- Своими слезами ты будишь во мне желание. Я люблю плачущих покорных женщин, но клянусь всеми римскими богами, если ты не будешь ласкова со мной, то я оставлю тебя здесь.
   Его руки небрежно ощупывали ее тело. Убедившись, что девушка не испытывает желания, он грубо притянул ее к себе и укусил за плечо. Она вскрикнула от внезапной боли.
  -- Хочешь еще?
   Она слабо мотнула головой, чувствуя, как холодеет от ужаса.
  -- Я буду покорна. К чему заставлять меня? Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, Ирод. Но здесь такие тонкие стены.
   Он хрипло рассмеялся.
   - Прости. Я пошутил. Просто хотел убедиться, что предо мной не бесчувственная кукла.
  -- Я не хотела обидеть тебя, - взмолилась Гемма.
  -- Ты уже обидела своим недоверием. Я пошел на страшный риск, выкрав тебя из дворца. Ты представляешь, что грозит мне, если раскроется наш побег? Я сам буду продан в рабство, и сомневаюсь, что моя участь будет более завидна, чем твоя. Калигула страшен в гневе, он позабудет, что я - наследник царей иудейских, и распнет меня на кресте. Я уже испытывал на себе гнев Тиберия, думаю, теперь Фортуна уже не будет ко мне столь благосклонна.
   Гемма прижалась к нему пылающим лбом.
  -- Прости, прости, прости, - горячо зашептала она. - Я думала только о себе, но теперь поняла, как сильно любишь ты меня. О, боги, я как я была слепа!
  -- Теперь я могу надеяться, что ты будешь искренна со мной? - вкрадчиво спросил Ирод. - Ты ведь уже не считаешь, что я из простого любопытства расспрашивал тебя о твоей госпоже? Я должен быть готов к любым неожиданностям, чтобы защитить нас. Я доказал, как сильно люблю тебя. За эти три дня я развелся с женой и обратил все имущество в деньги, чтобы мы могли сбежать на восток и безбедно жить за краем римской империи, куда не дотянутся до нас происки твоей бывшей госпожи.
  -- О, Агриппа! - выдохнула Гемма, охваченная раскаянием и благодарностью. - Я расскажу тебе все. Она не догадывается, что я -единственная, кто знает их страшную тайну, за знание которой уже заплатила жизнью Кальпурния.
  -- Мачеха Клавдиллы?
  -- Юния отравила ее, стоило Кальпурнии об этом проговориться.
   Сердце Ирода взволнованно забилось. Он подозревал и ранее, со слов Пираллиды, что мачеха умерла не своей смертью, но стоит ли теперь ему узнать то, что послужило причиной ее гибели? Блеск золотых монет, платы за молчание, будто наяву засиял перед Агриппой, и в голове быстро выстроился план. Спрятать Гемму, но не на краю империи, а гораздо ближе, а самому, угрожая свидетелем, купить молчание императрицы. Он не продешевит!
  -- Я подслушала их разговор случайно, клянусь, они просто не заметили меня за занавесом, - горячо зашептала Гемма ему в самое ухо. - Кальпурния пришла к Юнии просить ее воспрепятствовать решению Силана развестись с ней. Жестокая Клавдилла смеялась над ней. Но стоило Кальпурнии вспомнить о давней болезни Юнии, когда та вернулась из Антиохии, как Клавдилла резко сменила тон.
  -- Какая болезнь? О чем ты? - нетерпеливо спросил Ирод. Ему не видно было лица Геммы в темноте, но по ее ответу он догадался, что она раздражена.
  -- Всем в Риме известно, что они с Калигулой познакомились еще в детстве. Силан приехал в Антиохию вслед за Германиком. А после его неожиданной смерти вернулся с дочерью обратно в Александрию. Кальпурния проговорилась, что девочка тяжело заболела сразу, не выдержав разлуки с Гаем. Целый месяц ее жизнь висела на волоске. А из горячечного бреда мачеха поняла, что именно они, маленькие дети, извели Германика какой-то отравой.
  -- Что?! - вскричал Ирод. - Но ведь за убийство были казнены совсем другие люди. Пизон и Планцина! Ходили упорные слухи, что сам Тиберий толкнул их на это злодейство. Ты лжешь, девчонка! Или повторяешь чью-то ложь!
  -- Именно так ответила Юния своей мачехе, - твердо возразила Гемма. - Но стоило Кальпурнии упомянуть имя какой-то Мартины и спросить, откуда в их ларарии взялась маленькая яшмовая фигурка Гекаты, как непримиримость Клавдиллы исчезла без следа. Мачеха сказала еще, что это Гай передал Гекату Юнии, что бы та увезла ее с собой подальше от глаз Агриппины.
   Агриппа безмолвствовал. Липкие пальцы ужаса сомкнулись на его горле. Он понял, что Гемма говорит правду. Он с детства помнил, как Германик хвалился своим яшмовым талисманом, с гордостью заявляя, что он приносит ему удачу. Помнил и то, что рассказывала о его смерти Агриппина. Именно пропажа фигурки подземной богини окончательно сломила дух бесстрашного Германика.
   Никогда еще в своей жизни Ирод не испытывал такого ужаса. Что он наделал? Эта тайна погубит его, а не принесет денег! Глупец! Кому он пытался противостоять? Двум, чья любовь замешана на крови отцеубийства!
   Волна страха обдала с ног до головы и окатила Гемму, почувствовавшую, как задрожал Ирод. Ей тоже стало не по себе, и она пожалела, что доверилась ему, уступив долгим уговорам. И впервые в ее глупой головке зашевелилось подозрение. А не затем ли, чтобы выманить у нее эти сведения, Агриппа и подбил ее на побег?
   Но Ирод не дал ей поразмыслить. Он быстро поднялся с кровати, резким рывком поднял за руку и девушку.
  -- Пора! Нужно уходить отсюда!
  -- Помоги мне, Агриппа, - взмолилась Гемма, обвив его руками, - не бросай меня здесь одну.
  -- Глупышка! Как ты могла такое подумать? - дрожащий голос выдавал его волнение.
   Он привлек ее к себе, продолжая нашептывать срывающимся голосом какие-то нежности и гладя одной рукой ее волосы, другой рукой потянул из ее прически тонкую длинную шпильку, поддерживающую густые пряди. Его губы приникли поцелуем к ее губам, голова девушки запрокинулась назад, и в этот миг он внезапно вонзил ей в затылок острую иглу. Смертельный поцелуй заглушил тихий стон, сорвавшийся с губ девушки, и безвольное тело Геммы упало к ногам того, кого она считала своим спасителем.
  
  
   Гул голосов разбудил Клавдиллу, она недовольно потянулась и заставила себя подняться с мягкого ложа. Гай что-то пробормотал и перевернулся на другой бок. Юния нежно коснулась его редких рыжих волос и со вздохом прислушалась к шуму. Из-за занавеса выглянула голова Ботера, он открыл рот, но Юния поспешно приложила палец к губам. Она заметила, что раб чем-то взволнован.
   Атриум гудел голосами рабов. Юния поразилась увиденному. Все стояли на коленях перед ларарием с домашними пенатами и шептали молитвы.
  -- Что случилось? - тревожно спросила у Ботера.
  -- Гемму нашли утром мертвой в инсуле на Целии. Кассий Херея привез ее тело. Он сказал, что опоздал совсем чуть-чуть, она даже не успела остыть.
   Юния брезгливо передернула плечами.
  -- Все очень любили ее. И теперь просят богов не гневаться за ее проступок, за который она заплатила жизнью.
  -- Пусть идут делать свою работу! - резко приказала Юния. В глазах ее загорелась злоба. - По мне лучше, чтобы они не молились за эту мерзавку, а вбили гвозди в ее крест. Какой-то мерзавец лишил меня удовольствия наблюдать за мучениями этой предательницы. Жаль, что Херея опоздал.
   Ботер испуганно глянул на госпожу и кинулся разгонять рабов. Клавдилла же задала несколько четких вопросов терпеливо ожидающему Херее, вернулась в спальню и разбудила Гая.
  -- Моя беглая рабыня нашлась, - заявила она ему. Сонные глаза Калигулы недоуменно круглились. - Кто-то убил ее, заманив в инсулу. Там и нашел ее Кассий Херея. Ей вонзили булавку в затылок. Не догадываешься, чьих рук дело?
   Каилгула удивленно помотал головой.
  -- Как ты можешь кого-то подозревать?
  -- Я не подозреваю. Я уверена. Это Ирод Агриппа.
  -- О, нет! Юния, как ты можешь заходить так далеко в своей неприязни к моему старому другу? К чему ему красть твою рабыню? Скорее всего девчонка сбежала сама, а кто-то ограбил ее.
  -- Глупец! Это же очевидно, что у нее был сообщник. Как она могла снять ошейник рабыни? Как попала в эту грязную кубикулу на окраине? Она три дня жила там, хозяин рассказал Кассию, что какой-то высокий незнакомец, причем не римлянин, расплачивался с ним накануне.
  -- Но зачем Ироду идти на такой риск?
  -- Деньги! - кратко ответила Юния и раздраженно пояснила, заметив, что Гай все еще удивленно смотрит на нее. - Видно, девчонка не сдавалась до последнего, храня секреты своей госпожи. И ему пришлось пойти на этот шаг, чтобы доказать, как сильно он ее любит. Простая уловка! Мало ли, о чем могла подслушать рабыня, на которую не обращают внимания хозяева?
  -- Ты что-то путаешь, Клавдилла! К чему тогда ему убивать свидетеля? - возразил Гай.
  -- А к тому, что то, о чем она все-таки рассказала ему, ужаснуло его так сильно, что он пожалел, что вообще родился на свет.
  -- И что же за тайну узнал Агриппа от Геммы? Может, ты и это знаешь? - язвительно спросил Гай.
  -- Знаю, - спокойно ответила Юния. - Ему стали известны имена убийц Германика.
  -- Что?! - выдохнул Гай. Лицо его перекосило от страха.
  -- Ты слышал.
  -- Ты... ты убьешь его?
  -- Нет. Он поступил правильно, - девушка звонко рассмеялась. - Пусть живет. Но подальше от стен Вечного города.
   Она подошла к столику и начеркала несколько слов на восковых табличках и, вызвав Ботера, велала отнести их к Каллисту.
   Едва раб поднял занавес, чтобы уйти, как вдруг отлетел, едва удержавшись на ногах. В императорскую спальню вихрем влетела Агриппинилла.
  -- Что на этот раз случилось, сестра? - раздраженно спросил Калигула. - Тебя что тоже потрясла смерть нашей рабыни?
   Не отвечая ему, Агриппинилла ухватила Юнию за руку и почти силой потащила за собой. Та, удивленная, едва поспевала за ней, тщетно пытаясь ослабить хватку ее цепких пальцев.
   Она остановилась, лишь когда за их спинами сомкнулись занавеси ойкоса.
  -- Какую дурную весть несешь ты мне, сестра? - устало спросила Юния, глядя в ее расширенные глаза, полные мучительной боли.
  -- Отраву выпил Домиций.
  
  
  
  
  
   LXXV
  
  
   Лара Варус сразу поняла, что тот, кто постучался к ней ранним утром, принес с собой настоящие неприятности. Но жадность не позволила ей отказать ему в убежище, когда его трясущаяся рука вложила в ее ладонь драгоценный перстень с огромным смарагдом. Лара цепко сжала свою добычу и провела нежданного гостя в тайную кубикулу, о существовании которой знали лишь она и Нобис, управляющий.
   Сначала она не признала Ирода Агриппу, статного чернобородого красавца. Его выпуклые черные, точно маслины, глаза помутнели и слезились, ужас метался в них затравленным зверьком, тело сотрясала нервная дрожь. На все ее вопросы Ирод отвечал срывающимся голосом, что сенатор, он не станет называть его, отправил по его следу отряд наемных убийц, из-за того, что Агриппа обесчестил его дочь. Удивленная Лара, прекрасно осведомленная о дружбе Ирода, если не с самим императором, то, хотя бы, с префектом претория, промолчала. И напрасно.
   На пятые сутки, едва взошло солнце, мирно спящих обитателей лупанара перебудили бешеные удары в большой медный гонг. Подлетевшая с мягких перин Лара Варус выбежала во двор и остолбенела от ужаса. У кованых ворот стояли хмурые преторианцы в полном вооружении. И, конечно, Лара не посмела солгать грозному Кассию Херее и сразу же провела их тайным коридором к секретной кубикуле, повернула в замке ключ и исчезла, устыдившись посмотреть Ироду в глаза.
  
  
   Клавдилла удовлетворенно потирала руки. Все складывалось отлично. Гай, разбуженный ранним утром непривычным шумом, озадаченно наблюдал, потирая заспанные глаза, за весело напевающей супругой.
  -- Смотри, мой любимый! Я нашла, что искала, - она издали показала ему несколько свитков.
  -- Что это?
  -- Приговор твоему другу, - она намеренно выделила слово "друг".
  -- Но ты же сказала...
  -- И сделала, - ответила Юния. - Три дня мне пришлось покорпеть над отчетами Вителлия из Сирии. Ой, не смотри на меня так изумленно!
  -- Сделай милость, объяснись. Ты говоришь загадками, как сфинкс. При чем здесь отчеты Вителлия и Ирод Агриппа?
  -- Три года назад скончался его дядя Филипа, царь Башана.
  -- О, - мечтательно протянул Калигула, - слава о красоте его жены дошла и до Рима. Саломею считают самой прекрасной женщиной Востока.
   Юния сделала вид, что не услышала его слов.
  -- Тиберий не стал отдавать Башан никому из родственников, поскольку прямых наследников не нашлось. Саломея не обеспечила трон таковыми, может, опасалась за свою роскошную фигуру, - не удержалась Клавдилла от укола. - Тиберий присоединил Башан к Сирии для удобства управления, подать в императорскую казну составила только в первый год сто шестьдесят тысяч золотых. И самое интересное! В Рим ее не пересылали, а копили в казне Башана, чтобы в случае волнений и мятежей парфян золото оказалось под рукой. Как ты думаешь, твой друг, - тут она опять сделала ударение на этом слове, - согласится принять титул тетрарха и казну Башана?
  -- Моя красавица! - страстно простонал Калигула. - Как ты умна! Брось все это, потом поговорим. Я так хочу тебя!
   Юния села рядом на ложе и нежно взъерошила ему волосы.
  -- Нельзя, Гай. Малыш растет с каждым днем и все больней бьет ножками, это часто причиняет мне боль. Мы не можем рисковать.
   Гай разочарованно вздохнул, но Клавдилла улыбнулась, и что-то прошептала ему на ухо, от чего он весь засиял и поспешил задернуть занавес, боясь, как бы никто не подсмотрел.
  
  
   Юнию не удивил внешний вид раннего гостя, прибывшего в сопровождении преторианцев во дворец. Она удовлетворенно оглядела его жалкую сгорбленную фигуру в мятой тоге и перевела внимательный взгляд на лицо. Черные, как маслины, глаза утратили прежний хитрый блеск, лоб и щеки прорезали глубокие морщины, бородка, обычно тщательно завитая и надушенная, была растрепана, тонкие руки с обгрызанными ногтями мелко дрожали. Страхом веяло от Агриппы, сломленного и жалкого.
   Едва его ввели в таблиний, как он пал ниц перед ней и, схватив край столлы, стал его поцеловать. Слезы катились по запавшим щекам. Взмахом руки Юния отослала прочь Кассия.
  -- Встань, Ирод Агриппа, твое раскаяние слегка запоздало, - надменно произнесла она. - К чему ты прятался в лупанаре? Я всего лишь хотела позавтракать с тобой. Надеюсь, ты не откажешь мне в этой любезности?
   Ирод быстро кивнул и поднялся, все еще не решаясь проронить хоть слово. Даже привествие застыло на языке от того ужаса, что пережил он, когда преторианцы протащили его, сонного и полуодетого, по улицам Рима. Толпы плебеев потешались над ним, кидали камни, а Ирод молил богов, чтобы не встретился никто из знакомых.
   Рабы поспешно внесли столик с изысканными закусками и вином. Ирод сглотнул слюну.
  -- Поешь, Агриппа, - милостиво сказала Клавдилла. - Важные дела помешали и мне позавтракать.
  -- Благодарю тебя, госпожа, - хриплым голосом ответил он, - наш император присоединится к нам?
  -- Нет, он слишком занят, чтобы тратить драгоценное время на недостойные пустяки, - отрезала Юния, и Ирод совсем пал духом. Значит, на заступничество старого друга не стоит надеяться. Клавдилла не выпустит из рук свою добычу. Неожиданно страшная догадка озарила его измученный разум. Еда и питье отравлены!
   Юния заметила, как ужас исказил его лицо, и догадалась, о чем он подумал.
  -- Нет, Ирод Агриппа. Здесь нет яда. Неужели, если бы я хотела отравить тебя, то не сделала бы этого ранее? Ешь и и пей вволю, твой смертный час еще не настал.
   Она взяла со стола чашу.
  -- Совершим возлияние Церере, сегодня ее праздник.
   И отпила, глядя ему в глаза. "Будь, что будет", - устало подумал Ирод и последовал ее примеру. Юния разломила булочку и подала ему половину, он покорно принял и откусил маленький кусочек, и, осмелев, отправил в рот оливку и кусочек козьего сыра.
  -- Ну вот, понимание меж нами установлено, - произнесла Юния, делая еще глоток из чаши. - Теперь ты знаешь, что я не собираюсь тебя отравить, и, надеюсь, ответишь на мои вопросы. Но вначале прочти...
   Она выудила из рукава столлы какой-то свиток и подала ему. "Приговор. Значит, меня сбросят с Тарпейской скалы", - устало подумал Агриппа и разломал императорскую печать на пергаменте. Приподняв тонкие брови, Клавдилла насмешливо наблюдала, как меняется его лицо. Ирод в волнении даже встал, содержимое свитка поразило его до глубины души. Отбросив пергамент, он склонился перед императрицей на колени, но в этой позе уже не было страха, а были почтение и глубокая благодарность. С колен он поднялся уже тетрархом.
  -- Садись, Агриппа. Признаться, я долго колебалась, решая твою участь, - величественно произнесла Юния. - Но твой последний поступок убедил меня в твоем раскаянии. Хотя тебе не следовало самому убивать предательницу Гемму, нужно было вернуть ее мне.
   Ирод похолодел, он не ожидал, что она обо всем осведомлена. И промолчал, не найдя, что ответить.
  -- Я требую, чтобы ты убрался из Рима и никогда не возвращался. Это мое условие в обмен на этот свиток. Ты согласен?
   Агриппа быстро кивнул и увидел, как потеплел ее взгляд.
  -- Я рада, что мы так скоро договорились, - сказала она. Огоньки любопытства заплясали в его больших выпуклых глазах.
  -- Могу я спросить тебя, госпожа? - Клавдилла быстро кивнула. - Золотая статуя в спальне Фабия изображала тебя? Не твоя ли божественная красота свела его с ума?
  -- Да. Его любовь не знала границ в безрассудстве.
  -- Еще бы, - согласился Ирод. - Из-за нее он и покончил с собой.
  -- Нет, он не сам перерезал себе вены. Это сделал Макрон по приказу Тиберия. И золотую статую уничтожил тоже он. Разве твой лучший друг не сознался тебе в этом преступлении?
   Обомлевший Ирод молча смотрел на Юнию. И она вдруг задала ему свой вопрос.
  -- А зачем ты следил за нами в лупанаре Варус? Разве признания Макрона, что мы - любовники, тебе было недостаточно?
   Агриппа покраснел, уже не удивляясь, что ей известно и об этом.
  -- Я хотел знать, кто отец ребенка, - ответил он.
  -- Ты думал, что я могу родить от любовника?
  -- Я тогда уже понял, что нет. И рассказ Геммы подтвердил это. Ты никогда не любила никого, кроме Калигулы.
  -- Верно, Ирод. Боги предначертали нас друг другу с самого рождения. А Макрон уже выполнил свое предназначение и скоро умрет. Я была недальновидна, что позволила своему сердцу диктовать мне решения, и едва не поплатилась за это, - сказала Юния. И Ирод увидел, как легкая дымка сожаления заволокла ее взгляд. Но один взмах длинных ресниц, и дымка рассеялась без следа.
  -- Какое предназначение выполнял Макрон? Кажется, заслуга в том, что Калигула остался в завещании старого цезаря, а Гемелл был объявлен, пусть не гласно, незаконнорожденным, принадлежит тебе.
   Юния приложила палец к губам.
   - А вот за знание этой тайны ты можешь поплатиться жизнью, - ответила она. - Стоит ли это того?
   Охваченный смутным подозрением, он сделал отрицательный жест.
  -- Благодари Фортуну, что сегодня милостива к тебе, - сказала Клавдилла. - И запомни, что "у царей длинные руки".
   Она поднялась и вышла, более ничего не прибавив на прощание. И Агриппа навсегда запомнил дивный аромат, оставшийся витать после ее ухода. Этот запах многие годы преследовал его ночами, когда он, задыхаясь, просыпался от кошмаров, и даже тогда, когда ее уже не было среди живых.
  
  
   Напуганная Пираллида в панике металась по кухне и кричала на рабов, готовивших еду. Она уже целый час тщетно пыталась выяснить, откуда в доме появилась в тот злополучный день амфора с цекубским вином. Обычно вино закупалось у одного торговца, но именно на этой амфоре стояло другое и совсем неразборчивое клеймо на запаянном воском горлышке.
   Три дня назад Агенобарб неожиданно вернулся из Анция, где улаживал дела с приданным бывшей супруги. Агрипинилле вернулись во владение дом и земельные угодья. Вечер проходил спокойно, без обычного шумного сборища, Домиций был в отличном расположении духа, много шутил и ни разу не ударил гетеру. Наоборот, Луций всячески расхваливал ее красоту и даже подарил красивое золотое ожерелье. Вина выпил он по обыкновению много, нацеженного из этой амфоры, как выяснила затем Пираллида. Ночью ему вдруг стало худо. Пираллида пробудилась от громких стонов. Агенобарб держался за сердце, ноги у него отказали.
  -- Меня отравили! - хрипел он, с трудом выговаривая слова.
   Послали за лекарем, Пираллида рыдала, а Домиций без конца стонал и плакал, что умирает.
   Лекарь беспристрастно сообщил, что с ним приключилась сердечная болезнь, налил какой-то отвар и ушел, пообещав, что зайдет через день.
   На утро Домицию полегчало, сердечная боль отпустила, и он смог пошевелить ногами. Пираллида успокоилась и поила его с ложечки куриным бульоном. Беда грянула днем, когда управляющий сообщил, что один из кравчиев и повар также слегли от внезапной сердечной боли. Выяснилось, что и они пробовали хозяйское вино.
   Слово "яд" вновь прозвучало в стенах дома. Но выяснить, кто прислал амфору так и не удалось. Рабы, напуганные не меньше Пираллиды, упорно молчали и отнекивались.
   В дом Макрона полетели записки, адресованные Агриппе, молчание Ирода угнетало и настораживало.
   На пятый день Агенобарб уже ходил, опираясь на палку и волоча ноги, точно древний старик, но с каждым днем ему становилось все лучше и лучше. Страх и подозрения по-немногу рассеивались.
   Юния Клавдилла знала свое дело.
  
   Пираллида, так и не дождавшись ответа от Агриппы, решилась отправиться к нему сама в дом Макрона. Ее подозрения так и не исчезли. Она теперь всерьез опасалась за свою жизнь, зная мстительный нрав Агриппиниллы.
   Номенклатор у дверей, надменный точно сам префект претория, долго не пускал ее, несмотря на горячие мольбы девушки. Но ей повезло. В тот момент вернулась с прогулки госпожа Энния Невия.
   Пираллида простерлась ниц перед знатной матроной, устлав густым облаком медных волос перед ней дорогу. Эннию искренне тронуло горе красивой незнакомки, и она ввела ее в дом.
   Ошеломленная великолепием дома Макрона, Пираллида смешалась. Энния провела ее в перистиль к ароматному фонтану и ласково усадила на мраморную скамью, скрытую от посторонних глаз цветущими кустами.
  -- Что привело тебя в наш дом? - поинтересовалась Невия. - Какое горе могло так сильно опечалить? Можешь поведать мне свою беду, обещаю, что мой муж поможет тебе.
  -- Спасибо, добрая госпожа. Но я пришла не к господину префекту претория, а к его гостю Ироду Агриппе.
   Энния удивленно вскинула тонкие брови.
  -- Но Агриппа уехал позавчера.
  -- Куда?! - холодея, вскрикнула Пираллида.
  -- Наш император пожаловал ему во владение тетрархию на востоке, Агриппа теперь богат. Он с женой и детьми уехал очень быстро из Рима, даже не устроив прощального обеда.
   Хладный ужас сковал сердце гетеры. Теперь она осталась совсем одна, беспомощная и брошенная тем, кого искренне считала верным другом. Ни крова над головой, ни денег. Как она сбежит теперь от ненавистного Агенобарба? Что будет, если спьяну он решит обвинить ее в отравлении? Плети? Распятие без суда и следствия? Теперь она его рабыня.
   Вопрос Эннии застал ее врасплох.
  -- Ты еще не назвала своего имени.
  -- Не думаю, госпожа, что вам приятно будет его услышать, - низко склонившись перед ней, произнесла гетера. - Мне лучше покинуть ваш дом. Я прошу прощения за причиненные неудобства.
   Энния удивилась глубокому отчаянию в словах незнакомки.
  -- Не думаю, что тебе стоит сейчас так просто уйти. Клянусь Вестой, я помогу тебе. Твое горе сумело разжалобить мое сердце. И кем бы ты не оказалась, я все равно протяну тебе руку.
  -- Меня зовут Пираллида, - с усилием произнесла гетера, и тут же пожалела, увидев, каким злобным презрением загорелся взор госпожи.
  -- Да, действительно, - овладевая собой, сказала Энния. - Это меняет дело, но теперь я уже не могу нарушить опрометчивую клятву Весте. Сколько денег ты хочешь?
   Услышав эти слова, Пираллида горько разрыдалась. Сколько раз звучали они в ее недолгой жизни? Отвергнутые поклонники, брошенные забытые жены, нежеланные гости, неудачливые соперницы.
   Энния вдруг устыдилась. Да и какое право имеет она осуждать несчастную? Бывшая рабыня в лупанаре Варус, не имеющая других средств к существованию, как торговля собственным телом. К тому же Макрон никогда не был ее клиентом. Кажется, не был. А как любопытно услышать ее историю, чтобы потом рассказать подругам! Может, Агриппинилла и Клавдилла теперь станут почаще общаться с ней и доверять, как прежде. Те, времена, когда они с сестрой Гая были лучшими подругами, совсем в не далеком прошлом.
   И презрение потухло в ее взгляде, наоборот, в нем вспыхнуло ложное сострадание, принятое Пираллидой за самое искреннее. И горькие признания потоком потекли из ее уст. О многом, конечно, умолчала она, рассказав лишь подробно, как Ирод обманом забрал ее дом и драгоценности Друзиллы, чтобы расплатиться за игры в честь Аполлона, а она была вынуждена переселиться в дом Домиция, который ради нее бросил Агриппиниллу. Глаза Эннии изумленно округлились, когда она услышала, как на самом деле Агенобарб относится к своей новой жене. Пираллида показала страшные рубцы на нежной коже, оставшиеся от побоев любящего супруга, и следы от рабского ошейника на шее.
   Энния старалась из всех сил слушать внимательно, но предвкушение встречи с подругами разжигало, и она вертелась на скамье, будто на угольях, готовая прямо сейчас мчаться на Палатин.
  -- Вот я и решилась сама пойти к Ироду и потребовать, чтобы он вернул мне мой дом, - закончила наконец Пираллида.
  -- Обещаю, ты получишь его обратно, - торопливо пообещала Энния, - а теперь тебе лучше вернуться. Я не забуду о тебе и дам знать на днях, что придумала.
   Благодарная выпавшей нежданной удаче, она порывисто обняла Пираллиду, и та, окрыленная надеждой, ушла. А Энния велела срочно доставить ее во дворец.
   У выхода вернувшийся Макрон окликнул ее, куда она та так спешит, но Энния лишь досадливо отмахнулась и убежала.
   Возможно, ответь она ему, последующие события приняли бы совершенно другой оборот, но дальновидные боги не дали этому случиться, не вложив в голову супруги префекта претория и толики здравого смысла.
  
  
   Макрон, несколько обрадованный внезапным отъездом супруги, прошел в таблиний. Сколько же времени он не разбирал бумаги? Пора бы заняться делами, напомнил он сам себе и решительно уселся в кресло. Взгляд его упал на маленькую скульптуру Венеры, стоящую на столе. Вспомнилось, что она появилась в его доме, когда Клавдилла сказала чарующее слово "возвращайся". Как давно это было! Одно мановение мощной руки, и статуэтка вдребезги разлетелась на мелкие кусочки.
   Сейчас все переменилось. Любовь ушла без остатка, сердце напоено лишь ядом ненависти. Теперь в его жизни появилась пылкая, ненасытная любовница, страсть к которой поглотила все чувства в его душе, кроме мести. Макрон откинулся на спинку кресла и с вожделением потянулся.
  -- Друзилла! - Он произнес это имя вслух, смакуя, как глоток драгоценного вина. - Ты станешь моей императрицей! Ты достойна этого, моя прекрасная пантера!
  
  
  
  -- Представь себе, - удивленно протянула Агриппинилла, едва опустился занавес за Эннией. - Вот это новости!
   Юния молчала. В глазах ее светилось злобное торжество. Воистину Геката благоволит ей, направляя своей божественной рукой ее удары против врагов.
   Известия, что сообщила Энния, обрадовали ее. Так вот почему Домиций, а не Пираллида, испил из отравленного кувшина! Пора ему ответить перед бессмертными судьями подземного мира за все злодеяния! Кара постигнет и Пираллиду, едва умрет Домиций, ведь что стоит обвинить ее в отравлении.
   Эта идея окрылила, и она вызвала раба.
  -- Пусть немедленно придет Харикл!
  -- Зачем? Тебе плохо? - заботливо спросила Агриппинилла.
  -- Нет! Харикл должен подтвердить, что в крови Домиция яд.
   Агриппинилла испуганно взглянула на подругу.
  -- Что ты затеяла?
   Юния довольно усмехнулась.
  -- Если Харикл достаточно искусный лекарь, то он с легкостью это сделает. А добропорядочный гражданин, готовый обвинить любовницу в смерти ее содержателя, всегда найдется. Теперь уже многим известно, как грубо он с ней обращался. Вот бедняжка и избавилась от своего мучителя. И я как раз знакома с таким гражданином. Его имя Домиций Афр.
   Агриппинилла прикрыла рот ладонью, сдерживая радостный возглас, и с восхищением посмотрела на Юнию.
  -- Надо будет отблагодарить Эннию за ценные сведения, - наконец, произнесла она, не спуская восторженных глаз с Клавдиллы.
  
  
   Пираллиду удивил визит дворцового лекаря. Не для кого не было секретом, что Домиций в опале из-за скандального развода с женой принцепса. Но наученный Клавдиллой, тот тонко намекнул, что бывшая супруга все еще беспокоится об Агенобарбе.
   Домиций уже и думать позабыл о неожиданном приступе, хотя Пираллида заметила, что он немного изменился. Стал толще, что ли. Харикла он без обиняков выставил вон, даже не разрешив осмотреть себя.
   Во дворце немало посмеялись над этим происшествием, выслушивая возмущенный рассказ врача. Значит, время еще не настало.
  
  
  
   LXXVI
  
  
  
   Виниций и Лонгин нежились в теплом бассейне с ароматной водой в кальдарии терм Агриппы.
  -- Лучше б нам было остаться в общественной зале, - недовольно заметил Виниций. - Там сейчас вовсю кипит интересный философский спор. Сенека умеет втягивать в него всех посетителей, он - прирожденный оратор и слушать его поистине наслаждение.
  -- Да, не к чему было идти на поводу у Ганимеда, - ответил Кассий. - К тому же я ненавижу эту кубикулу. А Лепид выбрал ее по своему вкусу.
   Он с неудовольствием оглядел стены, изукрашенные броскими рисунками с фигурами мускулистых атлетов. Неожиданно из-за занавеса раздался крик боли. Друзья обернулись.
  -- Пусть мучается, - злорадно сказал Виниций. Крик повторился.
   Кассий нехотя вылез из теплой воды и плотнее задернул занавес.
   - Глупое объявление сегодня выбили над входом, - вспомнил Марк. - "Клиент виноват сам в потере денег и ценностей, оставленных в кошельке или поясе". Прислужники совсем обнаглели, не хотят нести ответственность за сохранность вещей или сами воруют. Куда смотрит претор? Теперь каждый уважающий себя патриций станет тащить с собой личного раба, чтобы тот держал его вещи при себе, народу будет - не протолкнуться.
   Лонгин махнул рукой и прикрыл глаза. Но Виниций не собирался оставлять его в покое.
  -- Я давно не видел Лициния, - произнес он.
  -- Он в Капуе, осматривает гладиаторов для Римских игр. Добился разрешения у императора выступить эдилом третьего дня игр.
  -- Не рано ли он беспокоится? Еще месяц впереди.
  -- Приедь он позже, нашел в школах одних беззубых калек-ветеранов или издыхающих слабаков.
  -- Ходят слухи, - вдруг сказал Марк, - что ты собираешься развестись с Друзиллой.
  -- Ты первый бы услышал об этом и лично от меня, друг, - отрезал Кассий, но Виниций, по-видимому, не собирался сдавать позиций.
  -- Ты можешь всегда поделиться со мной. Ты же знаешь, я ценю откровенность и никогда не разношу сплетен по знакомым.
   Лонгин вздохнул.
  -- Ты всегда был надежным другом, Марк, и мне не в чем упрекнуть тебя. Но начинать сейчас серьезный разговор...
  -- Мы, кажется, никуда не спешим, - невозмутимо ответил Виниций.
  -- Слухи о нас с Друзиллой в чем-то и правдивы, хотя не знаю, что послужило их источником. Я больше не люблю свою жену.
  -- Отчего-то твое признание не удивляет меня, ты и так на многое закрывал глаза. Твое терпение рано или поздно должно было кончится.
  -- Не спеши с выводами, мой друг. Поведение Друзиллы здесь ни при чем. Я полюбил другую женщину.
  -- Вот это да! Я знаком с ней? - удивленно воскликнул Виниций.
  -- Не забывай мудрый совет Горация: "Ничему не дивиться", иначе, услышав, кто она, ты лишишься дара речи, - поучительно ответил Кассий.
   В этот момент занавес откинулся и появился обнаженный Ганимед. Яркие пятна алели на его гладком теле.
   - Ох, - со стоном он плюхнулся в бассейн, подняв тучу сверкающих брызг, - проклятый эпилятор, провалиться б ему в Тартар, намучил меня сегодня с особой жестокостью. Еще и взял десять динариев. Почему никто не придумает более щадящего способа избавляться от мерзких волос, чем накручивать на нитку и выдирать?
   Друзья усмехнулись.
  -- Кажется, ты обещал угостить нас каленским вином. Надеюсь, ты не все деньги отдал эпилятору?
   Ганимед недовольно нахмурился и дал знак рабу. Слуги быстро внесли столик с закусками и кувшинами.
   Виниций кидал изучающие взгляды на Лонгина. Почему от имени его возлюбленной он мог лишиться дара речи? Да он совсем не стремится открыть его. Неужели полюбил Ливиллу? А вдруг она ответила взаимностью? И буйное воображение услужливо рисовало Марку Ливиллу в объятиях Лонгина. К концу завтрака он уже ненавидел своего друга и представлял неверную жену с кинжалом в груди. Но, чтобы узнать правду, следовало избавиться от Лепида.
  -- Кстати, Ганимед, - сказал Виниций, осушив чашу. - Гимнасты уже начали свои занятия на поле позади терм. Если поспешим, успеем занять на трибунах лучшие места.
  -- Я побежал! - вскрикнул Ганимед и исчез. Лонгин от души расхохотался.
  -- Его любовь к мальчикам приобретает все больший размах. Теперь ни один знатный патриций или богатый всадник не отдаст за него свою дочь. Он даже не скрывает, что обожает мускулистых атлетов и предпочитает быть снизу, подобно женщине.
   Виниций поморщился. Но цель была достигнута, и можно было поговорить с Кассием по душам.
  -- Назови мне имя, - потребовал он. - Я должен знать.
   Лонгин, удивленный таким резким тоном, хотел было не отвечать, но вдруг догадался, что Виниций уже успел придумать себе их любовную связь с Ливиллой.
  -- Это не твоя драгоценная супруга, - с неуловимой усмешкой произнес он, припоминая тонкий слушок, ходивший недавно по форуму, что Ливилла в театре Марцелла чересчур любезничала с Сенекой.
  -- Тогда почему не говоришь? - настаивал Марк.
  -- Ладно. Это Юния Клавдилла.
   И Виниций потерял дар речи.
  
  
   Кассий был недоволен сегодняшней встречей с друзьями. Зачем он признался Виницию в своей тайной любви к императрице? Следовало бы держать язык за зубами. А теперь, наверняка, все станет известно Ливилле. У Виниция нет тайн от любимой жены, над этим и так все подсмеиваются. Что стоило ему назвать другу любое имя, кроме настоящего? Ведь для Марка главное - верность супруги, а то, что творится в остальных домах, ему безразлично. Глупец! Укорил он себя в который раз.
   Его опасения полностью подтвердились. Ливилла, встречавшая мужа на пороге дома, очень удивилась полученным известиям.
  -- Вот уж не думала, что любовь может так изменить человека! - заметила она. - Теперь ясно, ради кого Кассий сменил прическу, купил драгоценный смарагд и каждый день меняет тогу.
  -- Да, - ответил Виниций, - Но, думаю, нам лучше сохранить в тайне признание нашего друга, зная характер Калигулы. Если он что-нибудь узнает, сразу отправит Кассия на место его должности в Малую Азию, даже не посмотрев, что срок службы его в Риме еще не истек.
   Ливилла промолчала и сразу же удалилась в свои покои, взволнованная словами мужа. Ей сразу вспомнился тот шутливый разговор о Кассии в ее загородном доме в тот вечер, когда Юния примирилась с Друзиллой. И она, и сестра заметили, что он не равнодушен к Клавдилле. И как быстро она перевела разговор на беременность, стоило девушкам пошутить, что он не сводит с нее глаз. Нежели и он запал ей в душу? Что ж, неудивительно. Лонгин очень красив и обаятелен. Переменившись, он сразу завоевал всеобщее восхищение изысканностью манер и острым умом. А, зная влюбчивость Юнии, неудивительно, если она увлеклась красивым патрицием. Бедный Гай! Ливилла столько усилий приложила, чтобы Юния прекратила свою связь с Макроном. Девушка искренне считала, что именно ее уговоры и увещевания побудили подругу расстаться с префектом претория. И вот теперь опять все с начала! Нет, добрая Ливилла не осуждала Юнию ни в коей мере, ей и самой сейчас так нравился статный Сенека, окруженный облаком противоречивых слухов, но Калигула - брат, и девушка считала своим долгом следить, чтобы их брак с Клавдиллой не дал трещины.
   Ливилла увлеклась, придумывая для себя несуществующую любовь Кассия и Юнии. В ее воображении Калигула уже скреплял печатью приказ о наказании неверной жены и ее любовника. Вот уже его рука занеслась над пергаментом, мокрым от слез, еще немного в мягкий воск вдавится перстень. Девушка вздрогнула. Надо срочно предупредить подругу о смертельной опасности! И, пребывая под властью грез, стала спешно собираться на Палатин.
  
  
   Юнию она нашла в саду вместе с Агриппиниллой. Девушки сидели под раскидистым платаном и мирно перебирали цветы для букета. Обе заулыбались, увидев Ливиллу.
  -- Приветствую, сестра! - сказала Агриппинилла, шутливо кидая к ее ногам охапку лилий. - Твоя красота заставляет поблекнуть эти несчастные создания Флоры.
  -- Не гневи богиню! - с улыбкой поправила ее Юния. - Иначе она не даст расцвести ни одному цветку в нашем саду!
   Ливилла присела рядом. Она не ожидала застать девушек вдвоем и теперь не решалась попросить сестру оставить их с Клавдиллой наедине. К счастью, Агриппинилла вскоре ушла, сославшись на встречу с Эмилией Лепидой, сестрой Ганимеда. Юния знала, что ее брак с ее отцом на грани развода, но не вмешивалась, осуждая Силана за строптивость и глупую верность покойному цезарю.
  -- Я все знаю, Юния! - без обиняков заявила Ливилла, едва шаги сестры стихли. - Я все знаю!
  -- Что?! - удивленно спросила Юния, вдруг заметив, как недовольно смотрит на нее Ливилла.
  -- Что вы с Кассием Лонгиным любовники!
   Клавдилла даже не нашлась, что ответить на подобное заявление. Ливилла же расценила ее замешательство, как смущение.
  -- Но с чего ты это взяла? - едва смогла вымолвить Юния.
  -- Не надо скрывать от меня правду, я твоя верная подруга. Тебе лучше признаться.
  -- Но мне не в чем признаваться.
  -- Кассий сам рассказал об этом моему супругу, - заявила Ливилла.
  -- Рассказал о чем?
  -- Что любит тебя.
   Юния опустила ресницы, пытаясь скрыть радостный блеск в глазах. Ей хотелось этого больше всего на свете.
  -- Я хорошо знаю тебя, Ливилла, - сказала она. - Услышав от Марка сердечную тайну Кассия, ты сразу же придумала себе и нашу связь. Твои слова о тайной любви ко мне Лонгина - новость для меня самой. Ни взглядом, ни намеком он никогда не давал мне повода так думать. И я не люблю его. В моем сердце нет места другому мужчине, кроме Сапожка.
  -- Но ты же любила Макрона, - возразила Ливилла.
  -- Тебе ли не знать о причинах этой связи. Признаюсь, что она несколько затянулась из-за неожиданной сердечной привязанности к Невию, но я безжалостно вырвала ее из своего сердца. Свидание, когда он подарил мне виллу, было нашим прощальным. Мы расстались друзьями, он ведь вернулся к Эннии.
   Ливилла с сомнением покачала головой.
  -- Он безумно любил тебя, Юния. Ты ведь сказала ему правду о ребенке, которого ждешь?
  -- Да, поэтому он сам и предложил нам расстаться, - солгала Клавдилла.
  -- А с чем связан внезапный отъезд Ирода? - вдруг спросила Ливилла.
  -- Все в Риме знают об этом, - с деланным удивлением ответила Юния. - Мой муж сделал его тетрархом.
  -- Ты попросту откупилась от него. Ведь так? Агриппе пришлось выбирать меж смертью и величием.
  -- А ты считаешь, что он мог выбрать иначе? Любопытство завело его слишком далеко, но он все-таки сумел вовремя остановиться, поэтому ему и дан был этот выбор.
  -- Раньше ты все рассказывала мне, подруга, - с упреком сказала Ливилла.
   Юния вздохнула. Не все! Далеко не все! Одна Геката ведала правду!
  -- Тебе и сейчас все известно обо мне. У меня нет от тебя тайн, Ливилла. Прошу тебя, поверь! Кассий Лонгин - не любовник мне. Клянусь Юноной, я не знала ничего до этого часа о его любви ко мне.
   Ливиллу успокоила эта клятва. Да и чего она так переполошилась? Ведь и Марк сказал ей только, что Кассий влюблен. Что она наделала? Все разболтала из-за глупых подозрений! Видно, не зря упрекали ее всегда сестры в недалекости ума. Ей стало стыдно перед Юнией! Как она могла обвинить подругу, даже не имея доказательств.
   Она уже хотела броситься в объятия Юнии и извиниться за нелепость, но вдруг зашуршал гравий и из-за поворота вышел Ганимед Лепид.
  -- Приветствую вас, красавицы! - склонился он в почтительном поклоне. - У меня важный разговор к тебе, императрица. Дозволишь обратиться?
   Ливилла тут же воспользовалась моментом и удалилась с горящими от стыда щеками.
  -- Какой новостью порадуешь, Лепид? - спросила Клавдилла, указывая жестом на скамью. Эмилий присел рядом.
  -- Боюсь, новость моя не радостная. До тебя уже дошли слухи, что брак твоего отца с моей сестрой несчастлив?
  -- Да, хотя я сейчас и не поддерживаю с ним отношений.
  -- Мой отец хочет просить Гая Цезаря расторгнуть этот брак. После развода Эмилия выйдет замуж за брата Виниция, это уже оговорено.
  -- Мне нет до этого дела, - ответила Юния, охваченная другими мыслями. - Пусть просит императора, к чему мне вмешиваться в дела Силана. Мой отец зашел слишком далеко в неприязни к моему супругу. Верность идеалам минувшего неприемлема в нашем дворце. Все знают, что Тиберий несправедливо обвинил и казнил братьев Гая и сослал Агриппину на Пандатерию, где она погибла голодной смертью. А слухи об отравлении Германика по приказу Тиберия! Силан не обвинен в оскорблении величия благодаря тому, что он - мой отец и что все эти обвинения запрещены Гаем. Поэтому-то он так вызывающе ведет себя в сенате, выступая в оппозиции. Подумать только, он осмелился выступить против огромных трат императора на игры, посвященные мне в честь дня рождения.
   Эмилий Лепид согласно кивал на протяжении всей речи Юнии, обрадованный ее неожиданной поддержкой. Затем поблагодарил ее и откланялся. Клавдилла осталась в саду одна.
   Сердце ее гулко билось. Так значит, Кассий тайно любит ее и не решается признаться! С ума сойти! Теперь и она могла повиниться, что он давно ей нравится. Последние месяцы он всегда рядом незаметной тенью, присутствуя на обедах и прогулках среди шумной компании, их ложа неслучайно соседствуют в театрах и цирках. Да и сколько раз она ловила на себе его горящие взгляды! Она любима самым изысканным патрицием и самым красивым мужчиной Рима!
   Ребенок толкнул ее, прервав поток мечты. Сын Гая! Она на миг устыдилась своих тайных чаяний, но вдруг с недовольством подумала, что Калигула все реже проводит с ней время, занятый делами империи и бегами колесниц. Евтих уже получил в награду роскошный дворец на южном склоне Палатина, а Инцитату выстроена мраморная конюшня с золотыми яслями. Недавно он в шутку заявил, что собирается в присутствии фламинов заключить брак Инцитата и Пенелопы, которая недавно принесла жеребенка. А, может, это не шутка! Еще немного и Быстроногий будет заседать в сенате!
   Юния тряхнула волосами. Какие глупости лезут в голову! Она просто ревнует Гая к любви к бегам! Но кто в Риме не подвержен этой пагубной страсти? Большой цирк забит до отказа поклонниками четырех партий. Ссоры и драки приверженцев, огромные ставки и баснословные долги, делающие одних богачами, других лишающие земель, домов, загородных вилл. И все за один заезд, длящийся подчас всего несколько мгновений! Сколько самоубийств и несчастных вдов, оставшихся без куска хлеба! К тому же теперь любой юноша знатного рода может участвовать, правя квадригой, и сколько матерей и отцов теряют наследников, сломавших шею после неудачных падений и растоптанных беснующимися лошадьми.
   Но возмущение ее растаяло, едва пред глазами предстал образ Кассия. Незаметно для себя она размечталась, вспомнив краткие мгновения наедине, проведенные во время грозы в загородном доме у Ливиллы. Почему он так быстро ушел с террасы? Неужели она оттолкнула его каким-то резким словом, не дав объясниться в любви? Решится ли он еще когда-нибудь на этот шаг? Может, то, что она носит ребенка, не дает ему решимости? Юния горько вздохнула. Скорей бы малыш появился на свет, она устала от этой тяжести. Может, тогда ее возлюбленный станет смелей? Она поймала себя на мысли, что в мыслях называет Кассия своим возлюбленным. Неужели, она все-таки влюблена в Лонгина? Ливилла своими глупостями натолкнула ее на эту мысль. Неужели?
   Чьи-то шаги по гравию вновь вспугнули ее мысли. Сапожок! И как быстро все сразу позабылось! Гай обрадовано заключил в объятия супругу.
  -- Уже давно ищу тебя, а ты прячешься здесь одна, - с шутливым укором произнес он. - Лишь встретив Ганимеда, узнал, что ты в саду. Как наш малыш себя чувствует?
  -- Толкается и все время, похоже, голоден, а я устала так много есть. К тому Харикл не сводит с меня глаз во время трапезы, следит, чтобы я поглощала побольше оливок и козьего сыра. Я уже ненавижу сыр!
   Гай рассмеялся.
  -- Потерпи. Наш маленький сынок должен родится здоровым и сильным.
  -- Скорей бы он появился на свет, - вздохнула Юния в след исчезнувшим мечтаниям. - Ты опять собираешься на бега?
   Калигула уловил в ее голосе оттенок недовольства.
  -- Нет, - сразу солгал он. - Я хотел пригласить тебя в Саллюстиевы сады. Статилий Корвин устраивает там обед под открытым небом на берегу пруда.
   Он догадался, что лучше умолчать, что уже успел отказаться от этого приглашения.
  -- Макрон тоже будет? - вдруг неприязненно поинтересовалась Юния.
  -- О, я заметил, ты недолюбливаешь префекта претория. А раньше так заступалась за него.
  -- Пора избавиться от Макрона. Я давно предупреждала тебя, что влияние его в Риме чрезмерно возросло. Наши усилия по расселению преторианских когорт могут ни к чему не привести, если он по-прежнему будет иметь над ними власть. Или ты хочешь дождаться, чтобы твои преторианцы присягнули на верность ему?
   Гай досадливо отмахнулся, охваченный мыслями, что в Большом цирке уже начался первый заезд. Юния разочарованно посмотрела на него. Опять придется на свой страх и риск действовать в одиночку. Она давно уже заметила, что все решения, принятые императором, продиктованы ею или префектом претория.
  
  
  
   Друзилла блаженствовала, читая любовное письмо. Пылкие признания любовника льстили, заставляя сжиматься сердце в сладостном предвкушении ночного свидания. А вот и приписка внизу. Подарок?
   Друзилла кликнула рабынь. Они подтвердили, что вместе с письмом привезли и огромный тюк. Девушка в нетерпении побежала в атриум. При ее появлении рабы сорвали покрывало, и ее взору предстала клетка, где рычала и бесновалась большая пантера, шею черной кошки перехватывал ошейник, усыпанный драгоценностями.
   Девушка обомлела от восторга. Вот это подарок! Ведь он всегда зовет ее пантерой, когда она щекочет его прядями черных волос или кусает при любовной игре. Его мощь и пылкость будят в ней самые необузданные желания, заставляя совершать безумства.
   Возглас восхищения сорвался с уст. Пантера откликнулась громким рычанием, но неожиданно, взглянув в глаза новой хозяйке, присела и прижала уши. Рабы испуганно переглянулись. Их госпожа укрощает взглядом диких зверей!
   Друзилла довольно улыбнулась.
  -- Пусть клетка отныне стоит здесь! И накормите кошку мясом!
  -- Но наш господин.., - попытался возразить управляющий, испуганно поглядывая на зверя.
  -- Я сама решу этот вопрос, - оборвала его Друзилла и увидела, как Лонгин входит в атриум.
  -- Что здесь происходит? - недовольно прищурившись, спросил он и, удивленный, остановился. - Откуда в моем доме этот зверь? Ты купила его?
  -- Да, - кратко ответила Друзилла. - Она - красавица, не правда ли?
  -- Такая кошка великолепна на арене, но не в атриуме, - попытался возразить Кассий, - лучше избавиться от нее.
  -- Ни за что, - фыркнула Друзилла не хуже пантеры. - Она останется здесь.
   Неожиданно Кассий ответил:
  -- Ну, если ты так решила...
   И, повернувшись спиной, прошел в триклиний. Друзилла, приготовившаяся к долгой ссоре, злобно зашипела ему вслед.
  -- Мог бы уделять законной жене больше внимания.
  -- Нет желания, - не оборачиваясь, ответил он, и пурпурный занавес упал, скрыв его из глаз.
   "Не буду с ним завтракать", - мстительно решила девушка и пошла к себе. Хорошее настроение немного омрачилось после разговора с супругом. Что-то происходит с ним последние месяцы. Вместе с внешним обликом переменился он и изнутри. Куда исчезла его тошнотворная влюбленность? Ласковые прозвища, которыми он любил награждать ее? Он больше не настаивает спать с ней на одном ложе, вместе ездить на прогулки и обеды. Даже ее траты не волнуют его. "Бери, если надо", - вот безразличный ответ, который слышит она все время. Узнав, что украли из дома ее драгоценности (ей пришлось пойти на ложь, узнав, что Агриппа не собирается выкупать их из залога), он лишь равнодушно пожал плечами и ничего не сказал, хотя прежде устроил бы разнос рабам и накупил бы новых (она и прежде так лгала ему). Пока не началась ее связь с Макроном, Друзилла нанимала людей, что следили за Кассием безотлучно, но ее подозрения о другой женщине или мужчине не подтвердились.
   О том, что чаша его терпения переполнилась, она и думать не желала, искренне недоумевая, почему горячо любящий супруг так резко охладел к ней, если другой мужчина сходит с ума от страсти и совершает подобные безумства, как, например, сегодняшний подарок. И она вдруг задумалась, а, что если, потребовать у Макрона развода с женой и самой уйти Лонгина? Ведь Макрон несравнимо богаче и влиятельней Кассия, к тому же план, что они лелеют, может вознести его к вершинам власти над Римом и всей империей. И тут Друзилла сама испугалась дерзких мыслей. Что если не удастся захватить власть? Ее ведь казнят вместе с супругом. Пусть лучше другая ответит за его деяния, а она подождет лучших времен.
  
  
  
  
  
  
   LXXVII
  
  
  
   Близился канун сентябрьских календ. Юния почти не виделась с Гаем. Поздно ночью он возвращался во дворец, когда она уже спала, и рано уходил, оставляя на подушке драгоценный подарок. Ее умиляли эти трогательные знаки любви, но его присутствия не хватало, и она злилась, что он затеял столько важных дел одновременно. В Риме готовились торжества по случаю дня рождения императора, сенат объявил этот день ежегодным праздником, и в честь этого жрецы приурочили освящение храма божественного Августа. Но Клавдилла знала, что Калигула каждый день присутствует на бегах, по-прежнему делая баснословные ставки на "зеленых".
   Беременность сделала ее нервной и раздражительной, участились приступы плохого самочувствия. Харикл запретил ей выезжать из дворца, разрешив лишь краткие пешие прогулки по саду. Для подвижной Юнии это было невыносимо, и раз она решилась ослушаться врача, выехав с друзьями на Аппиеву дорогу. Ее привезли во дворец совсем разбитой с сильной болью внизу живота. Разгневанный Калигула впервые накричал на нее и пригрозил запереть, если она будет и в дальнейшем продолжать упрямиться. Довольный его заступничеством Харикл сразу посадил девушку под домашний арест.
   Друзья не давали императрице скучать, кто-нибудь постоянно находился рядом. Агриппинилла чувствовала себя бодрей, но тоже решила никуда не выезжать без подруги, и по вечерам в палатинском саду разыгрывались актерские представления. Перед избранным обществом Мнестер и Апеллес блистали на сцене, сооруженной под вековым дубом.
   Кассий неотлучно находился рядом, оставаясь все чаще ночевать во дворце. Юнию смущало его постоянное присутствие, но она не решалась довериться никому из подруг. С Ливиллой ей не хотелось откровенничать, помня о недавнем разговоре. Вряд ли она одобрила бы признание Клавдиллы, что Лонгин с каждым днем становился ей все более небезразличен. Он не делал никаких шагов навстречу, лишь в его глазах читала она тайные признания. И сама Юния ничего не предпринимала, нетерпеливо ожидая появления на свет малыша. Оставались считанные месяцы.
  
  
  
   Пираллида терпеливо ожидала известий от своей заступницы, но неделя за неделей уходили впустую. Отчаяние сменило боль, а затем пришло чувство равнодушной покорности судьбе. Она уже без криков сносила побои пьяного Домиция, без единого стона и жалобы выполняла его гнусные прихоти и постоянно молчала.
   К концу августа тело ее представляло из себя сплошной синяк, разбитая бровь гноилась, и так сильно болела поясница, что по утрам она еле поднималась с ложа. Девушка уже и не осмеливалась мечтать об избавлении от невыносимого рабства, надежда улетучилась, покинула ее насовсем. Она уже давно догадалась, что Энния обманула ее, выпытав подробности, и позабыла о своем обещании.
   С Агенобарбом творилось что-то неладное. После сердечного приступа он начал меняться. Он полнел на глазах и теперь еле влезал в тогу, что прежде была велика. Ноги его и руки походили на колонны, кожа натянулась на одутловатом лице, глаза ввалились и появился третий подбородок. Ночью, когда он спал, одурманенный вином, Пираллида ощупала его руку. Она была бледна и холодна на ощупь, кожа стала мягкой, и при нажатии пальцем в ней образовалась ямка, которая разгладилась только к утру. У девушки создалось впечатление, что под кожей разлилась вода.
   Наутро она, ползая на коленях перед повелителем, упросила его обратиться к Хариклу. Домиций и сам уже начал подозревать неладное, если ранее он любил похваляться своей мощью, стоя перед огромным зеркалом, то сейчас, осмотрев себя трезвыми глазами, ужаснулся произошедшим изменениям.
   Харикл появился в его доме не один, а другими лекарями. К удивлению Пираллиды, Агенобарб беспрекословно подчинился их требованиям. Они долго качали головами, осматривая его разбухшее тело, и тихо совещались меж собой. Пираллида запомнила, как тощий лекарь, пришедший с Хариклом, что-то говорил о том, что болезнь могла вызвать Луна, находящаяся в неблагоприятном положении во Льве, но остальные возражали, а лицо самого Харикла оставалось на протяжении всего спора непроницаемым.
   И они ушли, сказав, что завтра объявят о причинах болезни, которую назвали "водянкой".
   Но на следующий день Харикл пришел уже не с врачами, а с отрядом вигилов. Он сообщил, что Агенобарб отравлен и в этом подозревается Пираллида, потому что все знали, как ненавидит она Домиция. И жить ему осталось месяц. Напрасно девушка рыдала и умоляла пощадить ее, ведь не она покупала вино, а рабы. Не слушая ее стонов, вигилы потащили гетеру в Мамертинум. Уже на выходе обезумевший от отчаяния Домиций вцепился в нее с такой силой, что четверо вигилов едва оттащили его от девушки с вырванной половиной ее медных волос. Он слал страшные проклятия, потрясая мощными кулаками, и сквозь сжатые пальцы ручейками стекали длинные пряди ее волос. Таким она и запомнила его на всю оставшуюся жизнь. Сломленная и обессиленная страшной болью, она последовала за стражниками уже без единой жалобы.
   Ее бросили в общую камеру из-за низкого происхождения вместе со всяким сбродом бродяг и воров. Пираллида забилась в самый дальний угол и дала волю слезам.
   Но никто не заметил, как в узкое окошко под потолком влетела маленькая белая бабочка, опустилась на колено к Пираллиде и вдруг бесследно растаяла. Богиня надежды сжалилась над несчастной.
  
  
  
   Агриппинилла устраивала для друзей роскошный обед в своих покоях на Палатине. Это был день Виналий, посвященных Юпитеру, но никто из приглашенных не догадывался об истинной причине пиршества. Агриппинилла торжествовала победу. Ненавистный муж обречен, соперница повержена, им обоим еще предстоят долгие муки.
   Темные тучи опять нависли над Римом, собиралась гроза. Это лето выдалось обильным на непогоду. Юния незаметно соскользнула с обеденного ложа и прошла на террасу. Первый зигзаг молнии вонзился в далекий горизонт. Девушка от восторга затаила дыхание. Почему в Риме так боятся гроз? Верят вздорным фламинам, что это гнев верховного бога. К чему ему гневаться в собственный праздник, когда столько жертв сегодня принесено на алтарь его храма на Капитолии?
   В Александрии редко бывают дожди и их ждут, как милость Изиды, благодарят и молятся богине. Вспыхнула еще одна молная, за ней полетела вниз другая. Клавдилла затаила дыхание. Раскаты грома крепчали, приближаясь, и первые тяжелые капли упали на Палатин. Юния вслушалась в шум дождя. Сколько таинственных слов шепчут листья, наслаждаясь живительной влагой. Мир меняется вокруг, погружаясь во мрак и наполняясь говором деревьев, молчат даже звонкоголосые птицы.
   Она не услышала шаги за спиной, лишь ощутила, как чье-то дыхание, подобно легкому ветерку, коснулось ее щеки, и узнала запах мужчины, стоящего рядом с ней, и впервые позволила ему обнять себя.
  -- Помнишь, - шепнул он, - это было уже в нашей жизни? Мы так же стояли вдвоем, слушая шум непогоды.
  -- Но ты не решился тогда...И напрасно.
  -- Я не был уверен. Но любовь к тебе сделала меня смелей.
   И Кассий поцеловал ее, лаского и робко коснувшись нежных губ девушки, она ответила более страстно, стосковавшись по любви. Жаркие нетерпеливые поцелуи пробудили в Юнии желание, и она неожиданно резко отстранилась от Кассия.
  -- Нам надо немного подождать.
  -- Я понимаю. Скажи, что любишь меня.
  -- Люблю, - легким эхом прозвучал ее ответ среди шума капель.
  -- Я и мечтать не смел, что моя внезапная любовь сделает меня самым счастливым на этой земле.
   За шумом дождя они не услышали, поглощенные новым чувством, как неслышно скользнула за ними хрупкая тень и растворилась в темноте.
  
  
   Ливилла видела, как вышла Клавдилла и вслед за ней Кассий Лонгин. И обратила внимание, как долго они отсутствуют. Преисполненная негодования, она не спускала глаз с выхода. Сумасшедшая девчонка! О чем она думает? Ливилла столько усилий приложила, чтобы разорвать ее связь с Макроном, пока наконец Юния решилась на этот шаг. Хорошо хоть, что все закончилось мирно. Невий вернулся в лоно семьи. Вон он, что-то шепчет на ушко раскрасневшейся Эннии, а она так влюбленно смотрит на него.
   Занавес вдруг слегка покачнулся, и в триклинии появилась Друзилла. Ее красивое лицо исказжено злобной гримасой. Ливилла обомлела и в волнении схватила за руку Виниция. Сестра выслеживала собственного мужа, и теперь имеет все доказательства в руках.
   Стараясь не привлекать внимания, Ливилла встала с ложа и через другой выход прошла на террасу. Взволнованная, она не увидела, какими торжествующими взглядами обменялись меж собой Макрон и Друзилла.
   Юния стояла одна, облокотившись на балюстраду.
  -- Где Кассий? - резко спросила Ливилла.
  -- Он ушел, - мечтательно ответила Клавдилла. - Мы решили немного подождать. Сама понимаешь.
  -- Друзилла выследила вас.
  -- Что?! - Юния испуганно обернулась.
  -- Я видела, как она только что вернулась. На ее лице было злобное торжество. Ты уже не раз вмешивалась в ее жизнь, забрав вначале любовь брата, затем Фабия. Вспомни, что творилось с ней, когда она узнала, что Персик любит тебя? Она обезумела от ненависти и ревности к тебе. Простила ли она тебе его самоубийство? Теперь ты посягнула на ее собственного мужа. Берегись, Юния!
   Юния спокойно погладила свой округлый живот.
  -- Вот мой защитник от злобных наветов. Спит спокойно, убаюканный непогодой. Не волнуйся, Ливилла, все будет хорошо.
   Она поцеловала подругу и сказала, что еще хочет побыть одна. Но стоило занавесу сомкнуться за спиной девушки, как мнимая безмятежность улетучилась. Юния уже не стала сдерживать дрожь, но не страха, а ненависти. Эта девчонка еще смеет следить за ней и строить козни! Нет вины Клавдиллы в том, что богами предначертано Друзилле быть отвергнутой ее любовниками. Видимо, Венера неблагосклонна к ней с самого рождения. Калигула, Фабий, теперь Кассий. Юния усмехнулась, припомнив свое признание ему в любви. Конечно же, она солгала. Ни он ей не нужен, ни никто другой. Воспоминания о чувствах к Макрону уже канули в Лету безвозвратно вслед за недолгой связью с Фабием Персиком. А Кассий... Он нравится ей, к тому же Гая так часто нет рядом. Что ж, Лонгину уготовано стать очередной игрушкой ее прихотей. К тому же так приятно, когда красивый мужчина боготворит тебя. Это льстит и будоражит воображение. Вот только Друзилла всегда мешает. От этой незадачливой соперницы уже давно пора избавиться, их вечное противостояние становится опасным. Ей слишком много известно, чего не следует знать.
   Над Друзиллой вознеслось острие дамоклового меча.
  
  
   Во дворце было тихо, лишь изредка неясные звуки доносились из триклиния. В спальне мерцал огонек маленького светильника у изголовья ложа. Юния нагнулась, нащупала ручку кованого ящика и с трудом вытащила его. Ровные ряды флаконов матово поблескивали при дрожащем свете огонька. Взгляд ее упал на тонкие бамбуковые палочки. "Трава Медеи"!
  -- Знай: пока есть на земле и булат, и отравы, и пламя,
   Мести лихой ни один враг не избегнет моей, - удовлетворенно произнесла она.
   Как хорошо, что Гай научил ее разбираться в свойствах ядов. "Трава Медеи", добытая в далекой Индии и сохраненная в тонком стебле бамбука, лучше всего подойдет для ее цели. Ее ядовитые свойства несут и мгновенную, и долгую смерть. Юния крепко сжала в руке палочку с одной насечкой у основания. Около года! Пусть чахнет ненавистная Друзилла! Никто не догадается, что ее мучения и агония вызваны ядом, а не продолжительной болезнью.
   Захлопнув тяжелую крышку, Юния всмотрелась в прекрасное женское лицо, искусно вырезанное на дереве.
   Неужели сама Ливия велела мастеру запечатлеть себя в образе Медузы Горгоны? В Риме до сих пор ходят легенды о ее красоте, хотя уже не осталось в живых ни одного свидетеля. Обольстив Августа, она смогла отодвинуть его тень, и оплела паутиной власти Римскую империю, крепко сжав в своих нежных руках все нити. Заговоры, интриги, убийства - вот, что окружает ее. Не было и не будет у Рима лучшего правителя. Хоть и похвалялся Август, что принял Рим деревянным, а оставляет его мраморным, тем не менее, это она привела империю к благоденствию с полной казной и крепкому миру на границах. Ее ненавидели меньше, чем ее сына. Но она верно все рассчитала, не дав Германику наследовать Августу. Правителя не должны любить, его должны бояться, только так будут уважать и слушаться. Один вид Тиберия внушал страх, сенат дрожал и беспрекословно подчинялся. А Гай, как и Германик, - любимец и патрциев, и плебеев. Кроме бегов, его не волнует ничего. Он дает хлеба и зрелищ, а сенаторы творят за его спиной собственные дела, умасливая императора лестью и мраморными статуями.
   Нет, не таким правителем должен стать Гай! Недаром именно ему завещала Ливия свой ларец. Если Тиберий разил открыто, то Калигула должен быть хитер и изворотлив, как она. Пусть ненавидят, лишь бы боялись - вот завещание Ливии. Имя его прогремит и внушит ужас потомкам...
   Но откуда эти мысли? Неужели сама Ливия внушила их? Огонек замерцал, и Юнии показалась, что усмешка искривила красивый лик. Девушка вздрогнула. Гай обещал бабке, что обожествит ее после смерти, даже Клавдий укоряет его без конца, что он не держит клятвы. Что ж, теперь и она приложит усилия, что он исполнил обещание.
   Тонкими пальцами она погладила прекрасное лицо. Все говорят, что мы похожи. А была ли и ты тайной жрицей подземной богини?
   Юния опомнилась. Геката потребует жертв, чтобы ее злодеяние осталось безнаказанным. Клавдилла попыталась задвинуть ларец обратно, но неожиданно резкая боль внизу живота заставила ее согнуться. Харикл ведь предупреждал, что нельзя поднимать тяжести!
   Она немного полежала на ложе, чувствуя, как разжимаются цепкие пальцы боли. Затем достала из ларария яшмовую фигурку Гекаты и установила ее на алтарь.
  -- Прими, великая богиня, мою кровь и дай задуманному осуществиться! - громко сказала она и полоснула ладонь кинжалом. Алые брызги оросили маленькую Гекату и мрамор алтаря. Один взмах ресниц, и Клавдилла вдруг увидела, как исчезли капли, впитавшись без остатка в яшму. Богиня напилась ее крови, дав согласие на очередное злодейство. Краем столлы Юния отерла брызги с алтаря и спрятала фигурку обратно в ларарий. На сердце было спокойно.
  
   В триклинии веселье не умолкало. Гости восторженно хлопали финикийским красавицам, крутящимся в танце. Гай уже успел присоединиться к пирующим, заняв главное ложе. Он радостно поднялся навстречу жене.
  -- Я так скучал без моей любимой.
   Юния обняла его и страстно поцеловала.
  -- Знаешь, милая, сегодня у меня был особенно удачный день. Инцитат принес мне кучу денег. Никогда я еще так удачно не ставил на последнем заезде. Он обошел всех на последнем круге, хотя очень устал, и с него хлопьями падала пена. Не знаю, что толкнуло меня под руку, верно сама Фортуна, когда я настоял, чтобы именно его впрягли правым пристяжным. Евтих противился, но я не сдался. И "зеленые" победили!
   Стараясь не хмурить брови, Юния через силу улыбалась. Как надоели эти бесконечные рассказы! Само имя Евтиха она не могла слышать без отвращения! Кого больше ценит Гай? Ее, Инцитата или маленького удачливого возничего? Наверное, скоро Евтих и Инцитат станут консулами за заслуги перед империей!
   Она невесело улыбнулась, но Гай отвлек ее от этих мыслей.
  -- Я не утерпел и заехал к Аквиллию. Он отдал мне самое ценное, что было в его лавке! Я даже не дал ему заключить подобную красоту в золотую оправу!
   Из его ладони посыпались на колени Юнии крупные жемчужины. Никогда еще не видела девушка подобного совершенства! Сокровища далекого Индийского океана потрясли ее! Идеально ровные крупные жемчужины разных оттенков! Черные, белые, розовые и голубые нежным светом мерцали на белоснежной ткани столлы.
  -- Сама Клеопатра не владела подобной красотой! - едва вымолвила от восхищения Юния.
  -- Ты заслуживаешь большего, моя несравненная. Мне они уже не кажутся столь прекрасными. Все сокровища мира блекнут перед твоей дивной красотой, - Калигула вдруг пригнулся и зашептал. - Смотри, как завистливо все смотрят, желая получить такой же подарок! А как сейчас удивятся!
   Резким жестом он подобрал жемчужины и ссыпал их в большую чашу.
  -- Залейте уксусом! Пусть расстворятся бесследно эти жалкие дары моря, чтобы моя красавица могла испить этот бесценный напиток до дна!
   Восхищенная Юния приняла из его рук чашу, наполненную до краев, и, зажмурившись, отпила. Затем передала ее Гаю, и тот тоже пригубил.
  -- Какая гадость, - тихо шепнула она. Калигула кивнул.
  -- Этим напитком часто баловалась Клеопатра, никогда бы не подумал, что он настолько отвратителен, - также тихо ответил он, чтобы не расслышали обомлевшие от удивления гости. Мутная масса колыхалась на дне чаши. Калигула передал ее кравчию с приказом выплеснуть.
   Веселье не сразу вернулось в триклиний, звуки флейт и рожков долго не могли заглушить изумленные перешептывания. Калигула с величественным видом оглядывал всех и довольно усмехался при виде всеобщего замешательства. Юния вспомнила о своем намерении и подозвала виночерпия.
  -- Наполни четыре чаши вином, перемешанным с медом, и вынеси на террасу! - повелела она и обратилась к сестрам Гая. - Мои близкие подруги! Я приглашаю вас полюбоваться с террасы грозой.
   И уловила испуганный взгляд Ливиллы. Бедняжка боялась молний, но без колебаний сразу же поднялась вслед за Юнией.
  -- Зря ты это придумала! - укорила ее Агриппинилла, едва они уселись в мягкие катедры. - Сейчас Мнестер начнет танцевать.
  -- О, Юпитер! Здесь так свежо и прекрасно! Неужели тебе еще не наскучило это сборище?
   Друзилла молчала, устремив взгляд на Клавдиллу. Вспышки далеких молний загорались в ее глазах злым блеском. В темноте этого никто не замечал, но Юния чувствовала ее неприязнь и злорадно улыбалась. Раб поставил чаши с вином на стол.
  -- Я хочу соверишть возлияние Юпитеру в честь Виналий и выпить за нашу крепкую дружбу, - торжественно сказала Юния. - Я счастлива, что канули в Лету все недоразумения, что были меж нами. Наша семья, вознесенная на вершину величия, стала самой могущественной в Риме, и, пусть поклянутся ларами наших близких все, что мы никогда больше дадим богине раздора разрушить связь нашей дружбы.
   Друзилле подумалось, что уксус с жемчугом помутили Клавдилле расудок, если она позвала и ее для этой клятвы.
   И никто из девушек не заметил, как во время своей речи Юния опустила в одну из чаш тонкую палочку бамбука.
   - Прими, Агриппинилла, эту чашу в знак согласия! Ты, Друзилла! И ты, Ливилла!
   Каждая приняла чашу из рук Юнии, лишь Друзилла немного заколебалась.
   - До дна! - и все испили вина, не подозревая, что одной из них сладкий напиток несет погибель.
   Задержавшись перед входом в триклиний, Юния обернулась и устремила взгляд на темный небосклон.
  -- Дай мне знак, Геката! Дай мне знак! - прошептала она.
   И невиданной величины молния вдруг вспорола низкие тучи, раскат грома небывалой силы на миг оглушил девушку, будто небеса раскололись надвое. Геката вняла ее мольбе.
  
  
  
  
  
   LXXVIII
  
  
   Любовная страсть пьянила, заставляя умолкнуть голос разума. Уже три дня, как они уехали из Рима, бросив дела и семьи. Роскошная вилла рядом с Капенскими воротами дала любовникам широкое ложе, теплую купальню и великолепные яства. Макрон позабыл обо всем на свете, о том, что должен был вчера принимать послов из германского племени, о том, что не готовы обещанные сенату эдикты, об обещании поручительства в суде за клиента, об Эннии. Друзилла же, наоборот, без конца злорадствовала, представляя, как недоумевает Кассий по поводу ее внезапного отъезда и долгого отсутствия.
   Став случайной свидетельницей любовного объяснения Кассия и Юнии, она едва сдержала себя, чтоб не вцепиться в волосы коварной соблазнительнице, когла она протягивала ей чашу с вином, предлагая выпить в знак вечной дружбы. Друзилла не переставала удивляться лицемерию своей невестки, играющей сердцами мужчин. Жертвы несчастной любви и ее ненависти устилали кровавый путь этой странной девушки, ступившей в Рим никому неизвестной нищей провинциалкой, и поднявшейся на вершину могущества. Стал ли Калигула императором, если б не ее интриги? Никогда, признавалась себе Друзилла, всякий раз холодея при мысли о том, что ее бездыханное тело могло бы валяться с высунутым языком на Гемонии вместе с остальными отпрысками семьи Германика. Она понимала, что лишь благодаря Клавдилле, оставшиеся в живых дети Агриппины и Германика обрели власть и величие. Но простить измены любовников, бросивших ее, она ей не могла. Убийство Фабия, которого Клавдилла ради пустой прихоти приручила к себе, будто голодного пса, и который однажды перестал быть ей угоден, она даже не задумалась ни на миг, как сильно любит его Друзилла. Неверность Лонгина, преданного ей все годы их брака, и вдруг так внезапно изменившего ей. Друзилла не умела винить себя и оценивать глубину собственных ошибок, даже не подозревая, что именно это глупое упрямство обрекло ее гибель. Яд, проникнув в кровь, пока еще не начал губительного воздействия, но остро заточенные ножницы Атропос вознеслись над нитью жизнью девушки. И никто не подозревал, что Лахесис уже перебирает свой моток в поисках другой нити жизни. Жизни Макрона.
   Эти двое не чувствовали затаившейся опасности, наслаждаясь любовью и строя планы мести.
  -- Скажи, мой Невий, - спросила Друзилла, любуясь своей наготой в огромное зеркало на стене купальни. - Ты сильно любил Клавдиллу?
   Макрон вздохнул, ощутив, как в сердце вонзилась тонкая игла боли.
  -- Я готов был жизнь отдать за нее, совершить любое преступление за один ласковый взгляд. Она долго играла моими чувствами, пока я не стал ей нужен, чтобы...
   Он осекся, опомнившись, что мог сказать лишнее.
   - Чтобы? - насторожилась Друзилла, прервав созерцание собственных прелестей.
  -- Чтобы помочь Калигуле убрать с дороги Гемелла, второго наследника, - нашелся Макрон, передергиваясь от страшного воспоминания ночи в Мизене. Друзилла недоуменно посмотрела на него. Чтобы уговорить пойти на это, необязательно становиться любовниками. Она чувствовала, что Макрон что-то скрывает от нее, но пока не могла пробиться сквозь завесу тайны. Он заметил ее недоверие.
  -- Клавдилла опутала меня ложным обещанием, что едва Калигула станет императором, можно будет свергнуть его и, женившись на ней, самому надеть пурпурный плащ. Но отступилась от меня, заставив Гая Цезаря принять меры предосторожности, - нехотя пояснил он.
  -- Но ты ведь не оставил этой мысли, мой Невий? - вдруг вкрадчиво поинтересовалась Друзилла. - Ты можешь жениться и на сестре императора. Вдруг Юния не принесет Риму долгожданного наследника, разрешившись от бремени девочкой?
   Макрон задумчиво пожал плечами.
  -- Мое влияние среди преторианцев велико, хотя Кассий Херея все более набирает вес. Но этому можно воспрепятствовать, если не тянуть время. Среди дворцовой стражи у меня есть верный человек, который пойдет и в огонь, и воду.
  -- Так не тяни время. Ты все еще префект претория, а не какой-то старый Херея. Пора избавляться от Калигулы и его жены, пока не поздно. Если Юния уже почувствовала неладное, тебя могут сместить в любой момент с должности. Многие среди сенаторов и всадников все еще считают тебя правой рукой императора. Кому, как не тебе передать власть, если с принцепсом произойдет несчастный случай? Старый Клавдий - недостойный наследник, хоть и брат Германика, а Гемелл... Он уже не жилец на этом свете. Скоро сам Калигула избавится от него, ведь оппозиция Силана, наставника Гемелла, в сенате крепнет, привлекая все новых сторонников, недовольных растратами казны империи на празднества. К нему примыкают даже те глупцы, что все еще мечтают о возвращении республики.
  -- Ты удивляешь меня, Друзилла. Откуда в такой хорошенькой головке взялись такие смелые речи? Я не подозревал, что тебе интересны брожения в сенате и вопросы наследования власти.
  -- Не подозревал, - передразнила Друзилла. - Надо действовать, а не внимать подозрениям. И действовать, как можно быстрей. Клавдилла не медлит наносить удары по неугодным ей. Мне не верится, что Пираллида могла отравить Домиция. Чувствую, что за всем этим стояла Юния и, возможно, моя сестра, мечтавшая отомстить.
   Макрон глубоко задумался, признавая правоту Друзиллы. Любовные переживания и вопрос, чьего ребенка носит Клавдилла, слишком долго занимали его, не давая поразмыслить над более важными целями. Стар он становится, теряет способность реально оценивать опасность. Пора вспомнить молодые годы и обрести вновь ту хватку, с которой он шел к намеченной цели, сметая все на своем пути. Богатство и власть не вечны, нельзя поддаваться их сладким иллюзиям и дать им затуманить разум и стремление к победе!
  -- Значит, наметился заговор, - сказал Макрон. - И надо тщательно обсудить его детали. Нельзя привлекать в сообщники много людей, иначе возможна измена. Сеян поплатился за свою самонадеянность, его предали близкие. И жена, и брошенная любовница способствовали его падению. Не задумай он жениться на дочери Ливиллы...
  -- Нам нужен тот, кто убьет Калигулу, - оборвала его Друзилла. - Смерть принцепса вызовет переполох в сенате и среди плебеев, и пока все будут метаться в панике, преторианцы окружат курию, займут Палатин и провозгласят императором тебя. Калигула настолько глуп, что даже не держит при себе достойной охраны, к нему легко будет подобраться.
   И новоявленные заговорщики принялись выстраивать план, то споря, то соглашаясь друг с другом. Будто сама Минерва окрыляла их разум, помогая выстроить четкие звенья единой цепи, что должна была опутать и задушить Калигулу и Юнию.
  
  
  
   Канун сентябрьских календ, ожидаемый в Риме с таким нетерпением, наконец настал. Император отмечал свое двадцатипятилетие.
   Аврора еще не успела раскрасить небосвод, а Сол запрячь золотую колесницу, как авгуры уже собрались на авгуракуле, месте, назначенным для гадания. Совершив молитвы, с покрытыми головами, авгуры обратили взоры на южный свод небосвода, ожидая знамений. Небо, усыпанное мириадами звезд, было ясным, как никогда, ни одно, даже самое легкое облачко не затуманивало созвездий, четко вырисововавшихся по обе стороны Млечного пути. Тщетно ждали они, пока первый луч Авроры не прорезал небосклон, и тогда, будто мановению божественной руки, разом погасли все звезды, лишь Венера ярко засияла в одиночестве. Воздев к ней руки, авгуры восхвалили богов за благоприятный для Юлиев знак. И вдруг этот миг высоко взмыл огромный орел, его мощные крылья закрыли тяжелый лунный диск, скатившийся к горизонту, и он исчез. Сам Август благословил императора Гая.
   Воодушевленные авгуры, громко переговариваясь меж собой, покинули авгуракул. И, едва они ступили на форум, как тишину спящего города, разорвали громкие звуки труб, возвещавших о начале празднества.
   В этот день, по повелению императора, были отменены все общественные работы, даже рабам выдали нарядную одежду, как во время Сатурналий. Людской поток стекался к форуму, где распадался на части. Многие спешили в Большой цирк, занять получше места до начала гладиаторских боев и любимых бегов. Остальные пробивали себе дорогу к подошве Палатина, где жрецы готовились к освящению храма Божественного Августа. Конечно, никому из простых граждан не удалось бы проникнуть на территорию темплума, но ведь сам император, как верховный понтифик, должен прибыть туда для участия в церемонии освящения. Результаты ауспиций обрастали подробностями, и на форуме уже вовсю толковали, что сам Август явился побеседовать с авгурами и благословил Гая Цезаря.
   Овацией встретили квириты появление императора на золотой колеснице. Гай был похож на бога, в развивающемся пурпурном плаще, с золотым венцом на голове, молодой, сильный, красивый. Едва за ним сомкнулись двери храма, как потянуло дымом жертвенных костров. И еще одно чудо явилось римлянам, жадно ловившим каждый звук из-за закрытых дверей храма. Несмотря на сильный ветер, дым костра, на котором сжигались внутренности жертв, поднимался вверх мощным столбом, не отклоняясь и не рассеиваясь по сторонам.
   Едва закончилась церемония освящения, как император с легкостью вскочил в колесницу и умчался в Большой цирк к открытию игр. А на форум выкатили огромные амфоры с вином и выставили столы со снедью, чтобы квириты отпразновали великое событие в жизни Рима. С ростр принялись раскидывать в толпу сестерции с изображением императора и его супруги, началась всеобщая давка.
   Большой цирк был забит до отказа, яркая желтая арена слепила глаза. Напротив ложи императора на мраморных скамьях восседали сенаторы, понтифики, весталки, повыше богатые всадники, в служебных ложах - эдитор и претор.
   Рукоплескания встретили Калигулу и Юнию, когда отдернулся занавес императорской ложи. Никогда еще Рим не слышал подобных оваций, многократно усилиенных голодным рычанием хищников в подземных бестиариях. "Почему ты не поехал на Марсово поле?" - шепнула Клавдилла, держа в приветствии руку. "Макрон принимает парад войск. Я бы не успел в два места одновременно. Я ведь еще не бог, чтобы охватить все сразу", - ответил, улыбаясь, Гай. "Кажется, тебя приветствуют именно так", - возразила она. - "Ты допустил ошибку, послав туда именно Макрона. Я бы и сама открыла игры..." Их разговор прервал прекрасный юноша, сын одного из сенаторов, поднявшийся в ложу, чтобы император зажег и передал ему факел для открытия. Сразу позабывший упреки жены, раздувшийся от гордости, Калигула поднес услужливо кем-то поданную лучину, и факел вспыхнул в руке зардевшегося от столь высокой чести юноши. Легко, точно ветер, он обежал арену, после чего опустил факел в гигантскую чашу, наполненную до краев маслом и душистой смолой. И возгорелось яркое пламя, дав сигнал к параду квадриг и гладиаторов.
   Под оглушительные звуки труб распахнулись Торжественные ворота, и показались участники игр. Парад, по настоянию Калигулы, возглавляли возничие в туниках, символизирующие цвета четырех партий, за ними сомкнутыми рядами выступали атлеты, под их лоснящейся кожей перекатывались гигантские мускулы, затем вооруженные гладиаторы, распевающие враждебные песенки. Их приветствия тонули в реве толпы, когда они вскидывали в привествии руки, проходя мимо императорской ложи:
  -- Да здравствует Гай Цезарь император Август!
   Когда процессия прошла, из ворот выехало восемь квадриг. Зрители восторженно зааплодировали. На квадригах поедут молодые патриции, цвет Рима. Волна ропота прокатилась по рядам Большого цирка - заключались пари, делались ставки.
   Сам император нагнулся к жене и прошептал:
  -- Хочешь поставить на кого-нибудь, моя птичка? Я могу дать дельный совет.
   Но Юния лишь досадливо отмахнулась. Ей самой не терпелось увидеть схватки гладиаторов и травлю диких зверей. Труба дала сигнал к началу заезда. Одновременно щелкнули кнуты в умелых руках юношей, и нетерпеливые кони сорвались с места. Этот заезд прошел на редкость безопасно. Юноша в синей тунике опеределил соперников на полкорпуса и пришел первым. Отцы соревнующихся с облегчением разжали пальцы, сплетенные в молитвах, их дети живы и не покалечены. Молодежь сочла унизительным применять грязные уловки возничих и предоставила решить судьбу забега быстроте коней.
   Калигула разочарованно выдохнул. Но тут же вновь напрягся, когда появились новые колесницы. На одной из квадриг в зеленой тунике стоял маленький Евтих.
  -- А разве Инцитат не примет участие в забеге? - повернула голову Юния, захваченная волнением мужа.
  -- Нет, пока. Евтих умен и бережет силы своего лучшего пристяжного. Когда зрители войдут в раж, и ставки непомерно возрастут, тогда-то он и ведет его на арену. Мы получим кучу динариев, моя птичка.
   Свист кнутов, и забег начался. Зрители восторженно орали, подбадривая любимцев. Кони летели, будто расправив невидимые крылья, и едва касались копытами желтого песка арены. Внезапно синий возница, опережающий остальных, резко вывернул со своей дорожки и пересек путь зеленому. Юния в ужасе зажмурилась, сейчас... Но чудом, натянув вожжи, Евтих подрезал отстающего красного и вырвался из западни, уйдя далеко вперед. Незадачливый красный возница со всего размаху врезался в мету, лопнула упряжь, кони испуганно шарахнулись в стороны, и колесница с треском развалилась, придавив маленького человечка в красной тунике. Трибуны взорвались от негодования, требуя возмездия синему. Тот, не в силах управлять с взбесившейся квадригой, помчался, увлекаемый лошадьми и с грохотом врубился в мраморное ограждение. Обезумевшие кони, свободные от колесницы, увлекли возницу, волоча за собой его окровавленное тело с вывернутой рукой, на которую были крепко намотаны постромки. Перепуганные рабы едва смогли остановить их бег, повиснув скопом на упряжи. Красного живого унесли, он едва дышал, его грудь была неестественно выгнута из-за сломанных ребер, а зеленого, в котором еще теплилась жизнь, бросили посреди арены. Мимо проносились остальные квадриги, не прервавшие забега. "Если его не затопчут раньше, - шепнул Гай жене, - то я прикажу его распять на Спине". Юния ответила ему улыбкой - Евтих лидировал в гонке, и она уже успела войти во вкус.
   Едва закончился этот триумфальный для зеленых заезд, как Калигула вынес безжалостный приговор незадачливому красному. Крест с его безвольно поникшим телом установили в центре Спины под рев озлобленной толпы, и на арену вышли гладиаторы. Юния затаила дыхание. Больше всего на свете она любила кровавые схватки! Да и бега оказались такими захватывающими. Что ж игры будут сегодня продолжаться до вечера, она еще успеет насладиться невиданными зрелищами!
   Стоило ей подумать об этом, как резкая боль внизу живота прервала ее мечтания. Хватая побелевшими губами воздух, она дернула за рукав Калигулу, готовившегося уронить белый платок на арену к началу схваток. Его раздражение исчезло без следа, стоило обернуться и увидеть, как Юния сползает на пол с курульного кресла с перекошенным от боли лицом. Он едва успел подхватить ее на руки и кратко отдать приказ задернуть занавес в ложу.
   -Что ты, птичка моя? Что с тобой? - встревоженно зашептал он, прижимая ее к себе точно ребенка.
  -- Болит, - жалобно простонала она, - там, внизу живота.
   Не помня себя от волнения, Калигула с легкостью поднял ее на руки и побежал по мраморным ступеням вверх ко дворцу, на ходу выкрикивая имя Харикла. Гай даже не заметил, как миновал длинную лестницу, страх за любимую придал ему силы, и он точно на крыльях влетел в спальню, прижимая к себе Клавдиллу. И лишь, уложив ее на кровать, наконец-то ощутил сильную усталость от тяжелой ноши, и без сил опустился на мозаичный пол. Перепуганный Харикл прибежал, едва его позвали рабы. Калигула месяц назад под страхом смерти запретил ему покидать дворец. Врач сразу же прогнал императора и, раздев девушку, принялся осторожно прикладывать ухо к животу, задавая вопросы. Юния честно отвечала, что чересчур разволновалась на играх во время бегов, когда вдруг почувствовала первый приступ боли.
  -- Отныне, госпожа! - важно произнес Харикл, одернув ее тунику. - Я запрещаю тебе подниматься с этого ложа. Даже кормить тебя будут с ложечки. Если ты ослушаешься меня в который раз, то разродишься прежде положенного времени, а я лишусь из-за тебя головы, потому что еще никто не научился выхаживать недоношенных детей и их глупых матерей.
   Щеки Юнии заалели от стыда. Действительно, она всегда пренебрегала советами врача. Она молча кивнула в знак согласия и попросила позвать Гая. Вслед за его появлением рабы внесли поднос с чашей, от которой шел травяной запах.
  -- О, цезарь! - сказал Харикл. - Твои жена и ребенок в опасности. И я запретил Клавдилле покидать постель под любым предлогом до самых родов. Этот целебный настой она должна выпить немедленно, чтобы предовратить кровотечение. Я же удалюсь к себе, чтобы приготовить новый.
   Опечаленный Калигула взял в руки чашу и дал Юнии отпить. Она поперхнулась едкой горечью. Гай ласково посмотрел на нее.
  -- Ты должна это выпить, любимая. Мы должны любой ценой сберечь нашего первенца. Клянусь, что больше никогда не заставлю тебя пройти такие муки. Достаточно будет и одного ребенка.
   Клавдилла благодарно взглянула него и отпила еще, сдержав кашель. Она заметила, как из-за занавеса выглянула Агриппинилла, затем Ливилла.
  -- Тебе нужно возвращаться, любимый, - с усилием произнесла Юния. - Не нужно давать пищу пересудам. Твои сестры позаботятся обо мне. Им уже не терпится зайти сюда.
   Гай грустно улыбнулся, поцеловал ее в лоб и ушел. Сестры едва не сбили его с ног, и сами чуть не столкнулись лбами, вбегая в кубикулу.
  -- Все обошлось? - с надеждой спросила Агриппинилла, втискиваясь в мягкую катедру. Объемный живот не вмещался в узкое простанство между катедрой и мраморным столиком. Со вздохом Ливилла отодвинула катедру, и Агриппинилла наконец-то уселась.
  -- Обошлось, да не очень, - с улыбкой ответила Клавдилла, наблюдая за обеими. - Харикл вообще запретил мне подниматься с постели. Это так ужасно! - грустно вздохнула она. - Раньше я могла хоть гулять по саду.
   Подруги с сочувствием посмотрели на нее.
  -- Не волнуйся, ты не заскучаешь, - сказала Агриппинила. - Каждый сочтет своим долгом развлечь тебя. По утрам мы будем присылать к тебе Кассия Лонгина. Он - лучший игрок в кости во всем Риме, ты ведь любишь эту игру. А после обеда.., - размечталась она, но Юния уже не слушала ее. Упоминание о Кассии взволновало ее! Благодаря идее сестры, теперь они смогут видеться каждый день! Но Ливилла была начеку и сразу уловила огонек в глазах подруги, загоревшийся при упоминании имени Кассия, и поспешила вставить свое слово:
  -- Я с удовольствием тоже побросаю кости в вашей компании.
   Для Клавдиллы это прозвучало подобно приговору. Разобидевшись, она отвернулась от девушек.
  -- Мы не станем тебе мешать, - с легким укором произнесла Ливилла. - Отдохни, а к вечеру мы в подробностях расскажем тебе об играх.
   Шурша паллами, они ушли, оставив Юнию одну. Клавдилла недовольно потянулась, оставаться в одиночестве ей так не хотелось, и она сразу пожалела, что отвергла общество подруг. Агриппинилла не пример ей легко переносит беременность и ни разу не жаловалась ни на тошноту, ни на боли. За что ей самой такое наказание? И Харикл, наверняка, приставил рабов следить за ней, и о любом неповиновении постельному режиму будет сразу доложено вездесущему врачу. Но гневаться станет не он, а Гай. Это хуже.
   Со вздохом Клавдилла взяла со столика чашу с горьким настоем. Даже не потрудились положить туда мед! Поморщившись, она стала пить, стараясь не отрываться. За этим занятием ее и застал следующий посетитель.
  -- Дядя Клавдий! - обрадованно воскликнула девушка. - А почему ты не на играх?
  -- Приветствую тебя, Юния Клавдилла! Я не очень-то люблю кровавые бои. Еще со времен Августа, - добавил он. - Весть о твоем нездоровье достигла моих ушей, когда я был в библиотеке, и сразу поспешил навестить тебя. Харикл клятвенно меня заверял, что ты уже не поднимешься с этого ложа до самых родов.
  -- И попросил тебя посмотреть, не успела ли я нарушить его жесточайшее предписание, - съязвила девушка.
  -- Мы все волнуемся за тебя и за ребенка.
  -- Смею тебя заверить, дорогой дядя, все будет в порядке. Ты, смотрю, решил пропустить не только игры, но торжественное пиршество жрецов после освящения храма.
  -- Там моя мать, ты знаешь, что мы не ладим с ней. Антония - верховная жрица.
  -- Давай сыграем в кости, дядя, - предложила Юния. - Мне уже так тоскливо, стоит представить ликующую от крови и азарта толпу в Большом цирке.
  -- Кажется, ты возымела страсть к запрещенной игре, поддавшись на уговоры одного молодого патриция. Я ненамного опередил его, когда он собирался войти за этот занавес. Кажется, он был сильно взволнован.
   Догадавшись, кого имел в виду Клавдий, Юния вспыхнула.
  -- Кассий - мой добрый друг, - произнесла она, делая ударение на слове "друг". - Ты что пришел читать мне мораль?
  -- Ну что ты, дочка, - Клавдий всплеснул руками в притворном испуге. - Разве ты станешь терпеливо выслушивать стариковские наставления? Ты исполняешь их только наполовину, да и то далеко не все. Стоит ли мне лишний раз разглагольствовать перед закрытыми ушами?
   Юния опять покраснела. Конечно же, Клавдий намекает на Макрона, с которым Клавдилла хоть и разорвала отношения, но так и не отстранила от власти. И вот теперь каким-то образом его всевидящее око разглядело ее новую сердечную слабость. Она сердито сдвинула брови и промолчала.
  -- Я пришел к тебе с просьбой, моя императрица, - неожиданно произнес Клавдий. - Дозволь мне удалиться в Капую. Кальпурния уже заждалась меня, и я так скучаю по своей милой девочке. Не ровен час, твой супруг вознамерится окрутить меня новыми узами брака, чего я панически опасаюсь. К тому же Калигула решил снять с себя консульские полномочия, предложив это и мне.
   Сглотнув подступивший к горлу комок, Клавдилла кивнула.
  -- Я понимаю тебя, дядя. Возвращайся! Я прикажу собрать для Кальпурнии подарки. Завтра утром их принесут в твои покои. Этот дворец чужой для тебя. Молодежь нынче не очень-то почитает старость. Я давно заметила, как сестры Гая насмехаются над тобой, и не смогла этому помешать. Обещай только, что будешь писать мне.
  -- Обещаю, дочка, - Клавдий склонил свою косматую голову и вышел.
   "Даже не обнял меня на прощанье, - с горечью подумала Юния. - Все еще сердится из-за Макрона. Что ж, дядя, обещаю выполнить твой совет как можно быстрее". Могла ли она знать, что уже опоздала? Охваченная запоздалым раскаянием, она велела рабыне сказать Кассию, нетерпеливо мерившему шагами пол, что спит и принять его не сможет. "Пусть помучается в неизвестности", - и с этой злорадной мыслью Юния наконец уснула.
  
  
  
  
   LXXIX
  
  
   Теплый, солнечный сентябрь принес с собой хлеба и зрелищ, которые так любимы римлянами. Ноны ознаменовали собой открытие Римских игр. Толпы празднично одетых квиритов без устали сновали меж Большим цирком, цирком Фламиния, Марсовым полем, различными стадионами, где проходили бега квадриг, схватки гладиаторов, состязания атлетов, тренировки, смотры войск. На форуме и прилегающих улицах милостивый и любимый всеми император каждый день устраивал бесплатные обеды для плебеев, раздачи хлеба и сестерциев.
   В день открытия Римских игр форум взбудоражила новость. Гай, объявлявший о начале праздеств, вдруг сообщил римскому народу, что ему в руки поступил донос о покушении на его жизнь. Это вызвало возмущение. Но император известил с ростр, что отныне и навсегда слух его закрыт для доносчиков, и этот лживый донос он не примет, потому что никто в Риме не может его ненавидеть. С этими словами Калигула на мелкие клочки изорвал пергамент и бросил в толпу.
  
   Паутина заговора Макрона и Друзиллы незаметно начала опутывать императора. Донос составила Друзилла и, конечно же, постаралась присутствовать при его получении. Именно ее коварному совету внял Гай, развеяв клочки доноса прилюдно на форуме. И сразу после этого события с легкой руки Юлия Лупа среди преторианцев поползли упорные слухи о роспуске лагеря. Луп клялся, что императорскую гвардию за ненадобностью собираются расформировать по легионам на границах, и оставить лишь две когорты во главе с Хереей для охраны дворца. Ведь император так любим римлянами, что ему нечего бояться заговоров и покушений, и не тому ли свидетельством отвергнутый и разорванный донос. И лишь из-за возражений Макрона, Калигула пока колеблется и медлит. Но префект претория, и все это знают, уже не указ молодому императору, которым управляет жена. Эти слухи обрастали подробностями, и лагерь с каждым днем все более напоминал растревоженный улей.
  
   Сады Саллюстия, несмотря на теплую погоду, были безлюдны. Утренние гуляния римляне единодушно предпочли Римским играм. Но Друзилла знала, кого в этот час она сможет застать под сенью кипарисов.
   Завернувшись в белоснежную паллу и изобразив грусть на красивом личике, она неторопливо шла вдоль пруда. Ручные лебеди плыли за ней, надеясь получить хлебных крошек, но девушка совсем не обращала внимания на столь прекрасное сопровождение. Неожиданно впереди послышались мужские голоса, говоривших скрывали ветви огромной ивы, склонившиеся к самой воде. Друзилла остановилась и вслушалась, затем решительно отвела в сторону ветви и притворно вскрикнула:
  -- Ой, кажется, моя любимая скамья уже занята!
   Марк Юний Силан поспешно поднялся и потянул за рукав своего воспитанника, давая тому знак, что нужно поклониться матроне.
  -- Приветствую тебя, госпожа Друзилла!
  -- Приветствую, сенатор Юний Силан, - ответила она. - Хотела погрустить в одиночестве, и вдруг встретила тебя и сына моего брата.
   Она заметила, как при этих словах лицо Силана потемнело от негодования.
  -- Но что привело вас сюда, если все римляне сейчас наслаждаются кулачными боями в Большом цирке? Говорят, сегодня там состоятся гладиаторские бои.
  -- Юноше не пристало проводить свое время за подобными увеселениями, если он готовится принять на себя в будущем большую ответственность. Мы как раз говорили о Тарквинии Гордом, чьи пороки едва не сгубили Рим. Мы не хотели доставить госпоже неудовольствие, заняв ее любимое место, и перейдем на другую скамью. К тому же лебеди так и жаждут подаяния из прекрасных ручек.
   Друзилла, обернувшись, изобразила на лице умиление.
  -- О, не стоит ради меня прерывать урока. К тому же мой брат распорядился отменить занятия в школах ради Римских игр. У тебя с ним, Силан, разные взгляды на воспитание римской молодежи.
   Лицо сенатора еще более потемнело. Гемелл же разочарованно вздохнул. На его туповатом прыщавом личике было написано откровенное желание прямо сейчас ринуться в Большой цирк. Друзилла понимающе улыбнулась ему и сочла нужным высказать свое мнение, и тайное Гемелла, что не лучше ли им сходить на состязания атлетов, ведь воспитанию тела уделяется тоже много времени в школах. Но недовольный Силан поспешил сменить тему разговора.
  -- Как здоровье моей дочери? - спросил он.
   Друзилла в притворном ужасе закатила глаза.
  -- Бедная Юния! Она так страдает! Она тяжело переносит беременность, и Харикл запретил ей вставать с кровати. Ее даже кормят с ложечки.
  -- О боги! И я, отец, узнаю об этом последним! - взволнованно вскричал Силан. - Она совсем не дает о себе знать.
  -- Как? - изумилась Друзилла. - Разве достопочтимому сенатору неизвестно, что Гай запретил ей встречаться с тобой? Бедная девочка очень страдает, всеми забытая.
  -- Как запретил? - удивленно спросил Силан.
  -- Гай зол на тебя за то, что ты стал воспитателем его приемного сына. И своей жене из вредности запретил даже писать тебе. Она, несчастная, даже повидаться не может с отцом, хотя так скучает. Попробуй пробиться в ее покои. Тебя не пустят преторианцы!
  -- А почему ты сказала, что моя дочь всеми забыта?
  -- А кому нужна она, больная и слабая? - пожав плечами, ответила Друзилла. - Калигула если не в сенате, то на бегах в Большом цирке. Или пьянствует со своими друзьями. Ему есть чем заняться, помимо присмотра за больной. Супружеская близость им противопоказана, поэтому ночи он проводит в лупанарах, а не в постели с женой.
   Силан побледнел.
  -- Я же предупреждал ее, что из этого брака не выйдет ничего хорошего. Но она не желала слушать. "Он так любит меня, мой милый Сапожок!" Глупая девочка! Неужели она считала его лживые слова искренними? Мне жаль ее! Но чем я теперь смогу помочь ей?
   Друзилла опять пожала плечами, втайне радуясь, что разбередила старые раны в душе Силана и нанесла новые. Скоро, совсем скоро, он станет послушной игрушкой в их руках.
  -- Я не советчица тебе, Марк Юний. Сказала, что знала. А теперь давайте прощаться, мне пора идти. Скоро начнется прием у императора, а затем мы отправимся смотреть на игру Мнестера и Апеллеса в новой пьесе. Гай заплатил много денег театру Марцелла за новые декорации и костюмы для своих любимцев. Бедная Клавдилла! Она за много месяцев даже цветочка не получила от супруга! А какой он подарил Евтиху новый дворец! Какие золотые ясли выстроены для Инцитата! Коня кормят отборным ячменем и поят теплым пивом.
  -- Прощай, Друзилла! - прервал ее излияния Силан. - Мне нет сил слушать тебя.
   Он увек за собой прочь Гемелла, внимавшего ей с открытым ртом, и Друзилла осталась у пруда одна. Со злобным торжеством она смотрела, как удаляется сенатор, прижав ладони к мокрым щекам.
  -- Ах, моя бедная дочка! Любимый муж позабыл о тебе! - передразнила она старика и весело рассмеялась.
   План развивался весьма успешно.
  
  
   На сентябрьские иды ей объявили приговор. Скорый суд, обвинение и... приговор. Ей оказали милость. Да, так судьи и сказали. Милость! Ее не удавят на ступенях Слез. Ей дадут сыграть роль, почетную роль Европы, похищаемой быком-Зевсом на глазах у тысяч зрителей. Об этой чести у судей просил ее обвинитель.
   Домиций Афр. Она выплюнула это имя, как ядовитую горечь. Лучше ей было разбиться об острые камни, чем быть безжалостно растерзанной свирепым быком на потеху алчным до крови римлянам. Агриппинилла придет посмотреть на ее казнь, и, наверное, Агенобарб. Пираллида успеет послать им свое проклятие. Она должна успеть.
   Губы ее зашевелились, повторяя страшные слова. Она должна успеть!
   Вчера ее даже переселили в отдельную камеру, дали воды для умывания, расческу и чистую тунику. Она должна вернуть часть своей красоты, чтобы стать достойной роли Европы. Ее привяжут к рогам бешеного быка, и он протащит ее по арене, окропив кровью желтый песок. Пираллида всхлипнула и сжала в руках расческу. А что, если? Но тупые короткие зубья лишь царапнули кожу на запястье. Тюремщики знали, на что способны приговоренные к подобным мукам. и не могли рисковать.
   Первый луч солнца прорезал кинжалом темноту. Утро! Последнее утро в ее недолгой жизни. Тупое равнодушие сменило страх и отчание. Слезы высохли в синих глазах. Ей не дано провостоять воле сильных мира сего, по чьей прихоти ей уготована такая злая судьба. Красавица гетера из лупанара, покорявшая сердца мужчин, теперь послужит им последним развлечением на арене Большого цирка. Пожалеет ли ее кто-нибудь, случайно узнав издали? Пираллида вздохнула. Боги накажут ее мучителей и несправедливых судей, она это знает, надо только, прежде чем бык проткнет ее острыми рогами, успеть выкрикнуть проклятье. Тогда ее услышат на небе!
   Она переоделась, шепча про себя страшные слова, она и так повторяла их всю ночь, запоминая, как заклинание, и губы ее двигались почти по привычке. Тюремщики застали ее уже совсем спокойной и безмятежной. На выходе она услышала, как один шепнул другому: "Бедняжка, похоже, лишилась рассудка. Видел, как улыбалась?" Колесница, сколоченная из грубых досок, запряженная грустной лошадкой с прогнутой спиной, ожидала у входа вместе с отрядом вигилов. И чудо, не замеченное самой Пираллидой, вдруг явилось остальным. Едва взошла она на колесницу, как облачко белых бабочек закружилось над ее головой и вдруг исчезло в лучах восходящего солнца. Богиня надежды помнила о несчастной. Но сама Пираллида отрешенно смотрела вперед себя, совсем не слыша перешептываний за спиной. Щелкнул кнут старого возницы, и колесница со скрипом тронулась, увозя бывшую узницу Мамертинума.
   Ее, для потехи толпы, повезли через Бычий форум, где, несмотря на раннее утро, вовсю шла торговля. Но римляне, вопреки обычаям, не кричали вслед колеснице, а лишь испуганно шарахались от мрачного шествия. Вид измученной растрепанной девушки с запекшейся коркой крови на голове там, где пальцы Агенобарба вырвали клоки ее волос, с полубезумным взглядом, вызвал среди толпы лишь сострадание и жалость. Люди всегда сочувствуют молодости и красоте, раздавленным колесами правосудия. Многие узнавали ее и в ужасе шептали соседям имя. Подробности всколыхнули Бычий форум и стали раздаваться редкие вопли возмущения и мольбы о пощаде невинной. Все в Риме ненавидели разбойника Домиция и жалели ту, что пыталась отстоять свою свободу из незаслуженного рабства, ибо каждый знал, что Агенобарб незаконно надел на красавицу гетеру железный ошейник, что до сих пор тускло поблескивал на ее тонкой шее.
   Редкие крики переросли во всеобщее требование о справедливости, и вигилы с трудом теснили напирающую толпу. Пираллида безучастно наблюдала за всем с высоты колесницы, но пальцы ее все крепче стискивали грубый деревянный бортик, не чувствуя, как сотни тонких заноз вонзаются в нежную кожу.
   Неожиданно возница так резко натянул вожжи, что девушка едва не упала, пошатнувшись, а толпа вдруг раздалась резко в стороны, будто речной поток, нахлынувший на высокий валун.
   Пираллида увидела плотно занавешенные носилки на их пути и стоящего перед ними ликтора с пучком фасций. Сопровождавшие рабы быстро откинули занавес и подставили подножку. Поддерживая белоснежную столлу тонкой, почти прозрачной рукой, на мостовую сошла хрупкая женщина с повязкой на голове, поддерживающей заплетенные в косы волосы. И все почтительно склонились перед ней.
  -- Великая весталка! Сама великая весталка! - пронесся шепот над толпой. И Пираллида вдруг увидела, как над головой идущей к ней женщины летают легкие белые мотыльки. Будто во сне услышала она, как взволнованно обращается к ней Великая весталка:
  -- Бедная моя девочка! Что они сделали с тобой!
   Громким голосом она принесла торжественную клятву перед народом Рима, что случайно встретились ее носилки с повозкой осужденной, и квириты восторженными криками приветствовали освобождение несправедливо обвиненной.
   Заметив состояние девушки, весталка протянула ей свою тонкую морщинистую руку и помогла спуститься с колесницы. Вигилы с благоговейным ужасом наблюдали за ними, даже не помышляя вмешаться.
   Ликтор помог Пираллиде подняться в носилки, затем подал руку весталке, и рабы понесли их на форум к священному храму. И только сейчас Пираллида наконец осознала, что спасена от позорной и страшной казни. Уткнувшись растрепанной головой в колени Великой весталки, она разрыдалась, как маленькая девчонка. Хрупкой рукой весталка гладила ее и тихо улыбалась этим очистительным слезам. Она выполнила волю своей богини и была счастлива!
  
  
  
  
  
   LXXX
  
  
   Тихое утро в Палатинском дворце было безнадежно испорчено внезапным появлением Агриппиниллы.
   Юния нежилась в кровати, любуясь прекрасными букетами лилий, которыми Калигула заставил спальню. Сам он, возложив растрепанную голову на колени супруги, подробно рассказывал ей о вчерашних гладиаторских схватках, размахивая руками. Клавдилла безмятежно улыбалась, с любопытством слушая и накручивая прядки его рыжих волос на тонкие пальцы. Время от времени она склонялась и нежно целовала его жадные губы, дразня и будя в нем вожделение. Ничто не предвещало бури в эти спокойные любовные мгновения, но она все же разразилась.
   Звонкий удар в медный гонг заставил Юнию вздрогнуть, а Гая замереть на полуслове. Занавес едва не упал с петель, и в кубикулу ворвалась Агриппинилла.
  -- Все пропало! - кричала она, будто на пожаре. - Она ускользнула от нас! Ее спасла сама Веста! Весь город говорит об этом!
   Гнев ее был столь силен, что Агриппиниллу буквально трясло от возмущения и ненависти. Гай встревоженно приподнялся.
  -- Что случилось, сестра?
  -- Пираллиду спасла Великая весталка! Весь Рим говорит, что сама богиня направила свою главную жрицу спасти невинную!
  -- Все знают, что Великая весталка от старости выжила из ума, - заметил Калигула. - Пусть болтает, что хочет. Она без памяти рада, что лишний раз продемонстрировала власть своих привилегий. Да и какое дело тебе, сестра, до этого события?
   Агриппинилла и Юния переглянулись.
  -- Она отравила моего мужа, - ответила девушка.
  -- Бывшего мужа, - резко сказал Гай. - Пора выбросить его из головы, он заслужил эту страшную участь. Не по твоей ли просьбе Харикл лечит его?
  -- Да, - гордо вскинула голову Агриппинилла. - Я плачу ему за это. Хотя он сказал, что уже не может ничем помочь больному, лишь облегчить мучения, и жить Агенобарбу осталось всего месяц. Мой ребенок родится уже после его смерти.
  -- Ну и что? - раздраженно сказал Гай. - Стоило ради этого пустяка врываться сюда, подобно урагану?
   Если б они могли видеть будущее, то ужаснулись бы тому, какую роль этот "пустяк" сыграет в их судьбах.
   Агриппинилла, взмахнув полой туники, точно крылом, ушла, и супруги остались опять наедине.
  -- Хочешь позавтракать? - спросила Юния, пытаясь скрыть в голосе досаду.
   Гай кивнул и, приподнявшись, поставил поднос с едой на ложе. Они молча принялись за еду. Любовное очарование исчезло, уступив место заботам. Каждый из супругов думал о своем. Калигула задумался об увеличении налогов с провинций, а Юния о предстоящем жертвоприношении темной богине. Вчера ночью ей опять привиделся мрачный берег Стикса и алчущие крови голодные черные псы. Гибель Пираллиды должна была умилостивить подземную богиню, но другая, светлая, богиня разрушила эти планы своим вмешательством. Юния обмолвилась о видении Гаю, умолчав о роли Пираллиды. Тот встревожился.
  -- После смерти Фабия мы ни разу не собирались в священной роще.
   Юния возразила, припомнив жертвоприношение с Гемеллом.
  -- Боюсь, что богиня вновь жаждет крови, но не щенков, - сказал Гай. - Я никогда не одобрял твое пристастие этому запрещенному культу, но из-за тебя служил Гекате. Хотя сейчас я все охотнее заказываю жертвы Изиде, богине твоей родины. Она очень популярна в Риме.
  -- Моя родина - Рим, - возразила Юния. - А Гекате я посвящена матерью с рождения и не вправе делать выбор. И я не хочу столкнуться с этой проблемой, когда наступит время родов.
   Гай улыбнулся.
  -- Этого не произойдет, можешь мне верить. Наш ребенок зачат в ночь, благословленную темной богиней. Наш сын - знак ее милости. Поэтому не волнуйся о будущем, все будет хорошо. Я отдам необходимые распоряжения, чтобы ты не беспокоилась ни о чем, моя звездочка. Твоей богине принесут в жертву самую красивую черную телку с выззолоченными рогами. Мне известно, где после пожара укрываются жрецы Гекаты.
   Юния с благодарностью посмотрела на него и горячо расцеловала. Калигула неожиданно спохватился.
  -- О Марс! Солнце уже подошло к зениту, а у меня еще так много дел. А тебе придется еще день провести в постели, моя красавица. Но обещаю, что сегодня вечером на пиру ты увидишь настоящий бой гладиаторов. Это будут схватки лучших бойцов, что отличатся сегодня на арене, и ты сможешь вручить победителю деревянный меч, если, конечно, сочтешь нужным.
   Гаю пришлось задержаться еще из-за новых поцелуев благодарности. Но едва он вышел, как в спальню скользнула Агриппинилла.
  -- Я думала, вы уже никогда не расстанетесь сегодня, - съязвила она. - Тебя, подруга, больше волнуют деревянные мечи, нежели то, что проклятой шлюхе удалось спастись.
  -- Ты подслушивала.., - укоризенно сказала Юния. - И так испортила нам утро своими гадкими новостями.
  -- Не я, а Великая весталка, - нашлась Агриппинилла. - Теперь Пираллиду нам не достать, она под защитой храма.
  -- Но когда-нибудь она же должна высунуть из него свой нос, не вечно же ей быть прикованной к священному очагу. Поставь следить за храмом, и едва Пираллида покажется за его стенами, как ее сразу схватят и доставят на Палатин. Ни одна весталка не сможет найти ее здесь.
   Агриппинилла пожала плечами.
  -- Ожидание может затянуться надолго. Наверняка, Пираллида станет очень осторожной, зная, кто против нее все это затеял.
  -- Посмотрим, - уклончиво ответила Юния.
   Их беседу прервала молодая рабыня.
  -- Госпожа, к вам гостья.
  -- Кто?
  -- Госпожа Друзилла.
   Клавдилла удивленно посмотрела на Агриппиниллу и приказала рабыне.
  -- Пригласи и подай фалернского вина.
   Ослепительная Друзилла в ярко-синей палле важно вплыла в спальню. Юния и Агриппинилла дружно вздохнули, окинув взглядами ее стройную фигуру.
  -- Приветствую будущих мам! - раскланялась Друзилла и поднесла Юнии букетик лилий. - Это Кассий просил передать, - не моргнув и глазом, солгала она, заметив, как легкая тень смущения промелькнула в глазах Клавдиллы.
  -- Спасибо, Друзилла! Твой муж рад, что в нашей семье наконец-то появится первенец, продолжающий род славных предков. Я горжусь, что ношу в себе потомка великого Августа, который с честью наследует власть после Гая.
  -- А если девочка? - спросила Друзилла, стараясь скрыть насмешку, но тут же пожалела об опрометчивом вопросе. Она позабыла, что подруги договорились поженить своих детей.
   Но Юния ответила:
  -- Как угодно будет богам!
   Она давно заметила, что, несмотря на их показное примирение, Друзилла так же ненавидит ее, как и прежде, поэтому ей меньше всего хотелось говорить с ней о своем ребенке.
  -- На днях прогуливалась в садах Саллюстия, - сказала Друзилла. - И встретила твоего отца, Юния Силана. Он так огочен, что ты избегаешь его. Узнав, что мы близкие подруги, попросил меня передать тебе, что хотел бы приехать во дворец с визитом.
   Клавдилла недовольно скривила губы.
  -- Пусть навещает прыщавого недоумка Гемелла, - со злобой произнесла она. - Будь его воля, он бы объявил себя его приемным отцом. Силан мнит Гемелла достойным продолжателем Тиберия и приносит молитвы богам о скором его наследовании власти, тем самым желая смерти моему супругу и нашему сыну. Я не считаю его своим отцом! Его и в сенате терпят потому, что он - тесть императора, а мой муж из любви ко мне мирится с его присутствием на заседаниях и сносит его злобные нападки и бесконечные споры. Пусть даже и не думает приезжать во дворец!
  -- Ну и ладно, разбирайся сама со своими семейными делами, - сказала Друзилла, выслушав гневную тираду Юнии. - Я пошла. Еще много дел на сегодня, Кассий задумал устроить праздник в честь моего дня рождения. Милый Лонгин! Он обожает меня! В замужестве мне повезло больше, чем тебе, сестричка, - непринужденно кинула она замечание Агриппинилле и под ее злобный взгляд выплыла из кубикулы.
  -- Позор нашего рода! Грязная развратница! - стиснув зубы, прошипела Агриппинилла оскорбления вслед сестре.
  -- "Милый Лонгин! Он обожает меня!" - язвительно передразнила ее Юния. - Она и не подозревает, что его сердце уже принадлежит другой.
  -- Это кому же? - вскинулась Агриппинилла.
   Юния прикусила язычок.
  -- Так Ганимед намедни болтал. Расспроси его.
  
  
   Легкой походкой Друзилла выбежала из дворца, довольная собой. У ворот она остановилась, осматриваясь по сторонам. Удовлетворенная улыбка появилась на ее лице, когда она увидела Силана, спускающегося из своих носилок.
   - Я говорила с ней, - сказала она сенатору. - Твоя дочь ждет тебя. Калигулы уже с час нет во дворце, и бедняжка так обрадовалась твоему приезду. Ей по-прежнему нездоровится.
   Силан благодарно ей поклонился и подошел к номенклатору.
  -- Доложи моей дочери, что ее желает видеть отец. Я подожду в осциуме.
   Сенатор грузно опустился на мраморную скамью и, скрестив руки, стал ждать. Вскоре послышались громкие шаги, и вышел Кассий Херея.
  -- Приветствую, Марк Юний Силан! - его кулак с гулким стуком опустился на кожаный панцирь. - Мне велено передать тебе, чтобы ты уезжал из дворца.
  -- Но я приехал повидаться со своей дочерью, - недоуменно сказал Юний.
  -- Это невозможно, сенатор, - Херея почтительно наклонил седую голову и дал знак рабу. Тот подбежал к носилкам Юния и подставил подножку. Силан тяжело поднялся и, сгорбившись, пошел обратно. И, уже отъезжая, он, расстроенный, укорил себя, что позабыл спросить, кто отдал приказ, хотя что-то подсказывало ему имя этого человека.
   Довольная собой Друзилла наблюдала за отъездом Марка Юния и злорадно улыбалась, видя, как блестят слезы на его одутловатом лице. И когда его носилки скрылись из виду, дала знак рабам трогаться. Путь ее лежал на южный склон Палатина.
  
  
   Ее беспрепятственно впустили домашние рабы, даже мраморный ощерившийся пес не зарычал у порога на непрошенную гостью. Все в доме выдавало признаки запустения: пыль, паутина, обвившая безвкусные статуи в атриуме, засохшие цветочные гирлянды, гнилой запах и золотые рыбы, плававшие кверху брюхом в мутной вонючей воде в перистиле.
   Брезгливо скривишись, Друзилла зажала рукой нос. Зловоние от фонтана было невыносимым.
  -- Где твой хозяин? - дернула она за рукав туники пробегавшую мимо девчонку-рабыню, поражаясь, что на гостью даже не обратили внимания.
  -- Лежит в спальне, - почесав пятерней грязную копну нечесанных волос, равнодушно ответила она и убежала.
   Друзилла, придерживая рукой свою ярко-синюю паллу, пошла по пыльному коридору. Она прекрасно знала, где расположена спальня хозяина.
   Запах гнили и разложения становился сильней, и девушка уже засомневалась, сдерживая ужас, не умер ли брошенный рабами Агенобарб, но, услышав громкий храп, облегченно вздохнула. Откинув тяжелый занавес, она замерла, не сдержав изумленного возгласа. Она никогда в своей жизни не видела мусорной свалки, а тут ее глазам предстала настощая помойка. Беспорядочно валяющаяся одежда, сброшенные на пол остатки гниющей пищи, лужи разлитого вина с жужжащими мухами. Сам Домиций, грязный и заросший рыжей бородой, огромной тушей возвышался на ложе и, выпятив необъемный живот, оглушающе храпел. От него исходило жуткое зловоние. Друзилла в страхе попятилась назад и опустила занавес. Гнев захлестнул ее, и она громко закричала на весь дом, пробудив эхо в тихом коридоре:
  -- Все рабы немедленно ко мне! - и побежала в атриум.
   Челядь, сбившись испуганной кучкой, замерла около входа в кухню.
  -- Быстро! Все! - задыхаясь от злобы, отдавала приказы Друзилла, - Все убрать, привести в порядок дом, умыть хозяина! Я проучу вас, грязные скоты! Всех прикажу рапять, подлые предатели!
   В миг закипела работа. Друзилла металась как фурия, распоряжаясь и звеня монетами из собственного кошелька. Она отправила слуг за вином и свежей едой на Велабр и лишь тогда успокоилась, расположившись в таблинии в курульном кресле, когда все рабы оказались занятыми работой. Водяная клепсидра совершила много раз полных кругов, прежде чем к ней осмелилась заглянуть та самая девчонка, с которой она разговаривала в перистиле. Только теперь с рабыней произошли изменения. Одета она была чисто и опрятно, волосы заплетены и стянуты повязкой.
  -- Госпожа, все готово, - тихо сказала она, не смея поднять глаза. - Мы выполнили ваши приказания, но хозяин все еще продолжает спать. Невозможно было сдвинуть его с места.
   Друзилла недовольно поморщилась, но, выйдя из таблиния, удивленно ахнула. Огромный дом сверкал чистотой, увядшие гирлянды заменили новые из нарциссов, фонтан наполнился свежей водой, и из него забили тонкие ароматные струйки, разложившиеся трупы рыб выкинули и запустили новых. Друзилла с тоской посмотрела на свой опустевший кошелек. Что ж, это того стоило!
   В спальне тоже произошли перемены. Открытый комплювий пропускал свежий воздух, наполнив мрачную комнату солнцем, старые ковры заменены на новые, разбрызганные изобильно духи перебили запах гнили. А Агенобарб продолжал храпеть.
  -- Он сейчас все время спит, - зашептала оказавшаяся рядом девчонка. - Поест, выпьет вина и опять спать, даже не поднимается... Отсюда и вонь.
   Друзилла брезгливо передернула плечами.
  -- Воды в купальню нагрели?
  -- Да и налили туда много благовоний, как вы велели, госпожа, только вот, никто не смог добудиться господина.
   Друзилла решительно перешагнула порог и подошла к храпящей туше. Ее ужаснули произошедшие с Домицием изменения, он стал неимоверно толст. Лицо, поросшее торчайшей рыжей щетиной, отекло, будто наполненное водой, появился пятый подбородок, глаз совсем не было видно. А живот! Он напоминал гору, к которой приставили мощные стволы сосен, на которые теперь походили его ноги. Болезнь сильно изменила его облик, приводивший Друзиллу ранее в восхищение мощным сложением и силой мышц. Только Макрон был подобен ему и ростом, и силой. Теперь же пред Друзиллой лежал совсем другой человек, напоминающий былого Агенобарба только рыжим цветом волос.
  -- Вставай, Домиций! - громко сказала она. - Вставай, настало время для мщения!
  -- Кто?! Кто посмел будить меня?! Убью!
   Друзилла с удовлетворением отметила, что рык его голоса по-прежнему мощен. Значит, она добьется желанного!
  -- Встань! Ты должен отмостить тем, кто обрек тебя на смерть! Я помогу тебе!
   Домиций с трудом разлепил веки и насмешливо взглянул на девушку.
  -- Приветствую тебя! Ты - первая, кто пришел ко мне справиться о здоровье! Ты что-то говорила о мести, или мне все приснилось?
  -- Нет, не приснилось. Пойдем со мной!
  -- Куда, Друзилла? Я не умею теперь ходить так же быстро, как прежде.
  -- В купальню, надеюсь, ты дойдешь. Никто из слуг не в силах донести тебя туда. От тебя разит, как от борова, искупавшегося в навозе. Что случилось с тобой, мой друг? К чему падать духом? Ты забыл, что у каждого попавшего в беду найдутся друзья?
   Кряхтя, Агенобарб начал подниматься.
  -- Выкиньте это ложе! - велела Друзилла рабам. - И поставьте новое из спальни бывшей госпожи, вряд ли она когда-нибудь вернется в этот дом. А ты, Домиций, следуй за мной. Горячая ванна вернет тебе интерес к жизни.
  -- А ты примешь ее со мной? - к ужасу девушки осведомился Домиций.
  -- Только после того, как раз десять сменят воду, - не моргнув и глазом, ответила она.
   Отмыть Агенобарба от грязи и зловония оказалось таким же долгим делом, как и привести в порядок его большой дом. Спустя несколько часов девчонка, мокрая и потная, вызвала Друзиллу, наблюдавшую с чашей вина, как рабы переставляют ложе.
  -- Он зовет вас, госпожа, - сообщила она, приглаживая влажные волосы.
  -- Передай, что я жду его в триклинии, - ответила Друзилла, усмехаясь.
   Там уже все было накрыто к обеду. Друзилла, изрядно облегчившая свой кошелек, велела накупить самых изысканных продуктов, а уж повар у Домиция слыл отменным мастером. Едва вошел Агнеобраб, как Друзилла с неудовольствием отметила, что тот даже не счел нужным купить новой одежды. На нем был тонкий синфесис, обтянувший его тучную отекшую фигуру, ткань даже лопнула местами, но самого Домиция ничуть не смущало, что его мужское достоинство открыто всем обитателям дома на обозрение. Друзилла отвела глаза, постаравшись, чтобы Агенобарб не заметил, как чувство омерзения искривило черты ее прекрасного лица. Болезнь изуродовала его сильное красивое тело до неузнаваемости.
  -- Отчего не пришла, как обещала? Я посылал рабыню за тобой, - Агенобарб грузно улегся на хозяйское ложе. - О, Юпитер! Как я голоден!
   Он протянул огромную руку к блюду с жареной курицей, как вдруг из-за колонны вышел тщедушный раб, облаченный в грубую темную тунику.
  -- Господин, осмелюсь напомнить, - робко обратился он к Домицию. Тот ответил ему яростным взглядом.
  -- Провалиться в Тартар тебе и твоему хозяину! - заорал он и тут же смиренно добавил. - Неси!
  -- Что это значит? Кто этот раб? - удивленно спросила Друзилла.
  -- Харикл несколько раз в день присылает его готовить мне лекарство, он сказал, что отеки будут меньше разливаться по телу, если я буду принимать это проклятое снадобье, - мука отразилась в зеленых глазах Агенобарба.
  -- Но что плохого в лекарствах Харикла? Он - самый искусный врачеватель. Возможно, он надеется вылечить тебя.
  -- Увидишь, - кратко ответил Домиций, - что плохого в его лекарствах. А вылечить меня невозможно, яд, что подмешала эта тварь, убивает медленно, мучительно и надежно. Мне осталось жить считаные недели...
  -- Знаешь ли..., - начала Друзилла, но ее прервал приход раба. При виде его Домиций скривился, но промолчал.
   Тщедушный человечек принес на подносе плотно закупоренный сосуд из мутного стекла с черной жидкостью, ступку, чашу с медом и кувшин с узким горлом. Девушка с интересом наблюдала.
   Раб водрузил ступку на стол перед Агенобарбом и его гостьей и откупорил сосуд. Когда он наклонил его, Друзилла сразу догадалась, что это не жидкость, а нечто другое. И ее едва не стошнило прямо на обеденный стол, когда она увидела, что это сушеные черные тараканы. Домиций мучительно закатил глаза, а раб невозмутимо принялся перетирать их пестиком. Затем аккуратно ссыпал порошок в мед, перемешал и подал хозяину. Тот с тяжким вздохом отпил, а Друзилла, не выдержав, отпрометью кинулась к выходу, зажав рукой рот.
  -- Вот такими лекарствами потчует меня Харикл, - сказал девушке Домиций, когда она нерешительно переступила обратно порог.
  -- О боги! Это ужасно! - брезгливо воскликнула она.
  -- Но помогает, - ответил Домиций. - Ты рано вернулась, прием лекарстсв еще не окончен.
   Стоило рабу достать из синуса туники шуршащий мешочек, как Друзилла выбежала вновь, даже не пытаясь полюбопытствовать. Лекарь сдержал усмешку.
   Из кувшина разило перебродившем вином. Все так же осторожно раб достал горсть живых отвратительных насекомых и с силой сдавил из в руке. В кувшин пролилось несколько капель.
  -- Принять после обеда, - хрипло произнес лекарь, низко поклонился и вышел. Друзилла, стоявшая за порогом, в ужасе отскочила от него и опять вернулась в триклиний.
  -- Это закончилось?! - передергивая плечами, спросила она.
  -- Можешь не смотреть, как я буду пить это перебродившее вино, - невозмутимо ответил Домиций. Друзилла опять зажала рот, но постаралась справиться с собой и сделала глубокий вдох.
  -- Скучно без танцовщиц, - заметил Домиций. - Да и гостей явно маловато. Я привык к шумным веселым сборищам, но после ареста этой твари все боятся заходить в мой дом. Ее уже казнили? Новости не доходят до меня.
  -- Нет, - ответила Друзилла, поправляя прядку волос, - Пираллиде чудом удалось спастись. По пути к Большому цирку, где она должна была изображать Европу, похищаемую быком-Зевсом, ей встретилась Великая весталка. Она-то и взяла ее под свое покровительство.
  -- Нет!!! - взревел Домиций. - Она должна была сдохнуть, проклятая убийца!
  -- Не спеши обвинять несчастную девушку, - вкрадчиво произнесла Друзилла, взяв его за руку. - Почему ты решил, что она подмешала отраву в вино? Не мог ли кто-нибудь другой желать твоей смерти?
  -- На кого ты намекаешь? Пираллида ненавидела меня за то, что насильно сделал ее рабыней.
  -- Но боги никогда не спасают виновных. Сама Веста заступилась за жертву твоего навета. И одна ли Пираллида ненавидела тебя? Ведь за тобой много и других нехороших поступков.
  -- Агриппинилла? - с ужасом выдохнул Агенобарб. - Ты думаешь, это она? Но моя бывшая супруга прислала Харикла, услышав, что я болен. Мне плевать на ее чувства, но стала бы отравительница проявлять заботу о жертве?
  -- Ты прав, она могла лишь желать смерти ненавистной соперницы, ради которой ты бросил ее, но не твоей, - извиваясь ужом, Друзилла скользнула ему на колени и зашептала в самое ухо. - Но вспомни, как опозорил ты ее, императорскую сестру, на пиру в честь новых консулов, - и добавила, помедлив, совсем едва слышно. - А Калигула всегда отличался злопамятностью.
  -- Калигула? Наш император?
   Друзилла поспешно прижала пальцы к его рту.
  -- Не говори этого вслух, просто думай. Ты все поймешь и без моих подсказок.
   Агнеобарб глухо застонал, пораженный страшной догадкой, и посмотрел в темные глаза девушки. Она выдержала его взгляд, полный боли и гнева.
  -- Ты отомстишь? - прильнув губами к его уху, спросила она.
  -- Клянусь Марсом-мстителем, да, - твердо ответил Домиций. - Мне нечего терять. Этот человек, которого я считал другом, отнял у меня самое драгоценное - жизнь.
   Друзилла тесней прижалась к его необъятному рыхлому телу, позабыв о всякой брезгливости, и что-то быстро зашептала, подкрепляя впечатление от своих слов страстными поцелуями.
   Как она и ожидала, Агенобарб согласился на все.
  
  
  
  
  
   LXXXI
  
  
   Юния не переставала удивляться переменам, произошедшим с Друзиллой. Казалось, девушка позабыла прежнюю неприязнь, и вернулись времена их дружбы, когда они почти не разлучались. Только Фабия Персика уже не было в живых. Но по счастливому блеску глаз Друзиллы Юния догадывалась, что у нее появился новый постоянный любовник, и ломала голову над тем, кто мог бы им быть. Но тщетно.
   Каждое утро Друзилла приходила к ней в спальню, завтракала с ней, и даже не язвила сестрам, как прежде. Ливилла, как и Юния, была удивлена, но радовалась этим переменам всем сердцем, ее было просто обвести вокруг пальца, наивную и добрую.
   А Клавдиллу точил червь подозрения, ее ненависть к Друзилле обострилась, но она не подавала виду, глядя, как радуются сестры и доволен Калигула. Юния без конца всматривалась в лицо Друзиллы, с нетерпением ища признаки болезни, которую должен был вызвать медленный яд. Но щеки Друзиллы алели ярким румянцем, тщетно скрываемым под слоем белой пудры, и лишь изредка легкий кашель срывался с ее губ. Будь Клавдилла более сведущей в болезнях, она без труда смогла бы определить начинающуюся болезнь легких, но девушке казалось, что румянец - признак здоровья, а легкий кашель вызван холодным осенним ветром. И Юния томилась в неизвестности, верно ли она рассчитала дозу "травы Медеи" и не испарилась ли она с бамбуковой палочки от долгого лежания в сундуке. Но повторить свою попытку она уже не решалась.
   Юния упросила Гая переставить ложе, которое Харикл по-прежнему запретил ей покидать, в ойкос, потому что спальня уже не вмещала всех желающих ее навестить. И Клавдилла теперь не скучала, с ней целый день проводили ее друзья. Виниций, Ганимед, Лонгин и Лициний украшали ойкос роскошными цветами, Мнестер и Апеллес тешили взор все новыми пантомимами и приводили актеров, разыгрывавших веселые ателланы, которые Юния просто обожала. Энния Невия без устали разыскивала новые творения римских поэтов и заваливала ложе Клавдиллы все новыми и новыми свитками, но стоило ей заикнуться, что не плохо бы устроить в ойкосе чтения для императрицы, и она приведет с собой Марцию Корнелию - модную поэтессу, как все дружно вопротивились этому. Над Невией и так постоянно подшучивали за ее пылкую приверженность к любовным стихам. Друзилла как-то больно уколола ее, вызвав слезы, что, видимо, Макрон не посещает ее ложе, раз Энния так скучает по придуманной любви. Агриппинилла вступилась было за подругу, но Ливилла успела вовремя потушить разгорающуюся ссору.
   Калигула разрывался между любимыми бегами и веселыми собраниями в ойкосе дворца, он даже признался жене, что немного ревнует ее к друзьям, которые так искренне ее любят.
   Юния радовалась, что теперь не видится с префектом претория. Раньше, после их разрыва, эти встречи были мучительны для нее, она избегала встречаться с ним глазами, а, однажды, когда их взгляды случайно пересеклись, она ужаснулась тому равнодушию, с которым он смотрел на нее. Ее оскорбило, что он вот так просто разлюбил ее, она уже успела позабыть, сколько боли принесла ему, в самонадеянности полагая, что после расставания он должен любить ее вечно и страдать, будто преследуемый фуриями. Но сейчас же Клавдилла совсем о нем не вспоминала, с легкостью позабыв, как сама совсем недавно переживала.
   Зловещие ночные видения берегов Стикса и злобных черных псов ушли безвозвратно, после того, как Калигула придумал новые жертвоприношения темной богине. Теперь каждый день Римских игр богиня получала свежую человеческую кровь. Будь то гладиаторская схватка или звериная травля, обязательно один из гладиаторов или преступников был посвящен Гекате, и носил на себе тайную печать жертвы подземной богине. Сторонники и тайные жрецы культа вновь объединились, и в первое же новолунье собрались в священной авентинской роще за храмом Дианы для торжественного жертвоприношения Гекате. Теперь на каждом пересечении дорог и улиц в Риме стояли маленькие статуэтки богини перекрестков, и каждую ночь боязливые жители Рима зажигали маленькие светильники у их подножия. И Юния могла спать спокойно, зная, что Геката милостива к ней и Вечному городу.
  
  
  
   В последний день день Римских игр, когда квириты торжественно праздновали их закрытие, в дом Силана безымянный раб принес записку, адресованную самому хозяину.
   Юний, которого позвал номенклатор, и оглянуться не успел, как раб исчез, оставив в его руках запечатанные восковые таблички. Нехорошее предчувствие сжало сердце сенатора, он быстро прошел в таблиний, повелел не тревожить его и, оставшись в одиночестве, сломал красную печать с изображением химеры.
   "Тебе и огню. По важному делу к тебе в полночь прибудет посетитель. Пусть верный тебе раб встретит его и проводит к тебе. Помни, что и у стен есть уши!"
   Подписи не было. Обеспокоенный Силан в задумчивости повертел таблички и, наконец, решившись, поднес их к пламени светильника. Горячий воск капнул на руку, причинив боль. Что сжигает он? Страшную новость? Или доброе известие? Неужели дочка решилась тайком от мужа проведать его? Но ведь ей нельзя подниматься с кровати, иначе ребенок родиться прежде положенного времени. Ох, девочка! Лучше я сам еще раз попытаюсь пробиться к тебе.
   Император ненавидит его и побаивается. Он сам виноват в этом. Но Силан не раскаивается ни на миг, что не предал того, кто даровал ему власть и богатство. Сейчас многие в сенате возмущены тем, что новый цезарь без счета тратит деньги из государственной казны, поговаривают, что и императорская уже почти пуста. Упорные слухи об увеличении налогов с аренды государственных земель и рудников перерастают в уверенность, и паника среди сенаторов все более усиливается. Наместники провинций сообщают, что размер дани сильно возрос со времен Тиберия, дань эта не только денежная, в Рим шлют со всех концов света драгоценности, изысканные ткани, яства, редкую древесину и диких зверей для травли. Чего только не прибывает в Рим с караванами и судами! Расчетливый и экономный Тиберий ужаснулся бы бездумным тратам своего наследника! Не таким воспитывает Гемелла Силан, каждый день вкладывая в его голову мудрые советы и достойные примеры, даже не замечая, как улетают они безвозвратно. Гемелл заменил ему сына, о котором он так мечтал. А неприязнь к Калигуле стала более глубокой и непримиримой, особенно после того, как Друзилла раскрыла ему глаза, что оказывается его дочери нельзя с ним встречаться. Бедная Юния! Этот негодяй погубит ее!
   Силан отдал приказ подать носилки к парадному входу, облачился в парадную тогу с пурпурной каймой и отбыл на Палатин в надежде повидаться с дочерью.
  
   Юния как раз принимала у себя в ойкосе Виниция с Ливиллой, Ганимеда и красавца Мнестера. Неразлучная с ней Агриппинилла сидела у ее изголовья. Мнестер наигрывал на свирели незатейливую мелодию, а Юния пыталась на лире подобрать мотив песенки, популярной в Риме. Песенка, запущенная с легкой руки неизвестного недоброжелателя, как раз высмеивала ее отца, сравнивая его с Силеном, уродливой статуей на общественном фонтане. Чем не угодил сенатор автору проказливых слов, в песенке не сообщалось, но ее частенько распевали на улицах. О молодом Тиберии Гемелле говорилось, как о предмете похоти престарелого спутника Бахуса. Юнии особенно полюбился этот куплет, и она с удовольствием громко распевала его своим красивым голосом к смеху гостей.
  -- Я исполню ее на званом пиру в честь праздника Венеры, - грозилась она. - Гемелл с его прыщами особенно прекрасен. Знаете ли вы историю моего путешествия с ним в одних носилках? - поинтересовалась она у гостей. - Тиберий поручил ему следить за мной и Гаем Цезарем. А глупый петушок влюбился... Сейчас я расскажу вам об этом.
   Все приготовились слушать, а Агриппинилле вспомнилось, как они с Эннией подглядывали за их встречей в саду. Наивная Невия!
   - Он даже посвятил мне несколько стихов, - продолжала издеваться Юния под хохот присутствующих, - обязательно их прочту. Это удовольствие не сравнимо ни с каким другим!
   Неожиданно в ойкос заглянул Ботер.
  -- Что тебе, раб? Ты прервал меня, - недовольно спросила Клавдилла.
  -- Я прошу прощения у госпожи и ее гостей, - извинился Ботер, - но ваш отец срочно просит вас повидаться с ним.
   Юния презрительно скривила губы.
  -- Ответь, что я занята неотложным делом. Пусть едет домой!
   Голова Ботера исчезла.
  -- Мнестер, давай погромче дуй в свирель! А вы все подхватывайте слова! - довольно вскричала Юния, тронула струны лиры и звонко запела, Ганимед громко поддержал ее, затем к их дуэту присоединились остальные голоса, а Мнестер, надув щеки, задудел в свирель.
  
   Силан, стоящий в атриуме, увидел, что Ботер возвращается с недоуменным лицом и сразу понял, каким будет его ответ, развернулся и пошел к выходу. А по пятам за ним запрыгала игривая песенка, которую не раз он слышал из носилок на улицах. Песенка о нем! Щеки его вспыхнули от гнева и стыда, когда он с ужасом различил среди прочих звонкий голосок своей дочери, восторженно распевающей о похотливом Силене, которого Бахус приревновал к молодому Гемеллу и превратил в статую, над уродством которой смеются римляне, когда приходят за водой к фонтану.
   Всю дорогу домой он ехал, накрыв голову тогой и плача от горя и разочарования. Его дочь, которую так любил, околдована негодяем мужем, который не только запретил им встречаться, но и настроил против него.
   Долго тянулось время до полуночи. Неизмеримо долго. Измученный мрачными предчувствиями, Силан даже за обедом не смог проглотить ни кусочка и приказал потушить над входом огни, чтобы не заехали случайные гости, ищущие развлечений. Слугам было запрещено выходить из своих кубикул под угрозой строгого наказания, лишь номенклатор в одиночестве затаился у порога с приказом встретить позднего гостя и провести в таблиний. В доме потушили все светильники, оставив тлеть два небольших в атриуме, чтобы легко можно было найти дорогу в темноте таинственному посетителю. Сенатор, стараясь перебороть усиливавшееся волнение, занялся подготовкой завтрашней речи для заседания курии, но без секретаря дело продвигалось медленно и неуверенно. Тишина огромного дома угнетала и давила.
   Неожиданно раздавшийся шорох шагов испугал Юния, заставив его вжать голову в плечи, и в таблиний шагнул высокий человек, закутанный в черный плащ с низко надвинутым капюшоном на глаза. Сенатор попытался подняться навстречу, но ноги, внезапно онемевшие, отказались повиноваться, и он так и остался сидеть в курульном кресле. Гость откинул капюшон со лба, и Юний задохнулся от изумления. Перед ним стоял префект претория - Гней Серторий Невий Макрон.
  -- Я пришел говорить с тобой о важном деле, сенатор, - глухо произнес Макрон, усаживаясь по безмолвному знаку хозяина в большое кресло напротив. - Рим вскоре постигнут величайшие беды, но мы в силах предотвратить это. Ты согласен выслушать меня?
   Юний кивнул, едва переводя дыхание.
  -- Поклянись Юпитером, даже, если твой ответ будет "нет", сохранить в тайне нашу беседу!
  -- Клянусь Юпитером и да покарает меня его гнев, если я нарушу слово, - ответил Силан, и рука его помимо воли потянулась к чаше с вином, - Соверши со мной возлияние, префект претория. Извини мое волнение, я уже так стар, и мысли мои нередко путаются.
   Макрон утаил усмешку. Да Юний - поворотный ключ во всех сенаторских делах, которые таят или хотят таить от императора! Все незаконные сделки, поставки низкопробного гнилого материала для строительства, подкупы сенаторских судебных комиссий, утаивание части налогов с провинций, аренда земель под низкие проценты - все эти дела проходят через Марка Юния Силана, наживающегося на обманах и взятках. Он - негласный лидер среди сенаторского сословия, все распри и оппозиции происходят и создаются через него. Но мало, кто догадывается об этом, а знают лишь единицы. Умный и хитрый Силан остается в тени. Если б Макрон не следил пристально за ним с самого начала его карьеры еще при Тиберии, сейчас он не сидел бы перед тем сенатором, от которого зависит успешное завершение их заговора против Калигулы. Но хитрец перехитрит хитреца, избавившись после переворота и от старой лисы, и от молодого петушка Гемелла. Пусть только убийство императора сойдет им с рук.
   Напустив на себя выражение крайней озабоченности и обеспокоенности, Макрон пытливо вгляделся в лицо Силана. Нет, не притворяется и вправду напуган. Главное теперь, чтобы он принял за чистую монету то, что он собирается ему сказать. Молча они совершили возлияние во славу Юпитера, карающего клятвопреступников, и префект претория заговорил:
  -- О тебе говорят, как о человеке, оставшемся верном Тиберию. Ты воспитываешь его внука и мечтаешь, чтобы он стал цезарем Рима. Поэтому я здесь.
   Силан хитро прищурился.
  -- Но ты - друг императора Гая.
  -- Уже нет. Меня потихоньку отстраняют от государственных дел, теперь ими занимаются императорские вольноотпущенники. Я не глуп, и вижу, что против меня готовится заговор. Лучшее, что ждет меня, это ссылка и нищета, хотя не думаю, что Калигула окажется настолько милостив.
  -- Ты хочешь, чтобы я это исправил? Увы, я не смогу помочь тебе. Император ненавидит меня по известным причинам, даже моя дочь насмехается надо мной, полностью ему подчиняясь. Дамоклов меч повис и над моей головой, и я уже подумываю об отъезде в Александрию. Лучше быть первым в провинции, чем последним в Риме. В любой момент я могу обратить свою недвижимость и земли в деньги, и меня никогда не найдут, но меня удерживает в Риме Гемелл. Я искренне привязан к этому мальчику и чувствую себя обязанным Тиберию.
   Макрон усмехнулся.
  -- Я не пришел просить тебя о чем-либо для себя, Юний Силан, - он гордо распрямил плечи и надменно глянул на сенатора из-под густых бровей. - Ты никогда не подсчитывал, сколько золотых уходит на праздники, игры и те роскошества, которыми окружает себя наш император? Я много заплатил, чтобы мне в руки попал отчет казначея Каллиста. Императорская казна уже пуста, и всего два миллиона сестерциев осталось в государственной. Из другого источника я узнал, что после появления наследника и торжеств в честь этого события, в свет выйдет новый императорский указ. Указ о...
   Макрон увидел, как лицо Силана посерело при этих словах.
  -- Указ о возобновлении дел об оскорблении величия, ранее отмененный Калигулой? - запинаясь на каждом слове, спросил сенатор.
   Невий кивнул.
  -- Ты первый в этом списке. И не потому, что не угоден, просто ты - самый богатый человек империи.
   Потрясенный Силан молчал.
  -- Я знаю, что мое имя стоит следующим.
  -- Но...
  -- Верный мне преторианец сообщил, что Калигула расформировывает старый состав преторианцев, набирая новых, верных уже не мне, а Кассию Херее. Делается это пока негласно, чтобы не вызвать мятежа, некоторые когорты из лагеря уже переселили в римские казармы, и лагерь ослаблен. Вспомни, ведь лагерь на окраине Рима - это детище Сеяна, замышлявшего переворот и для этого державшего всю гвардию не разрозненной по Риму, а единой. Калигула это знает, и не хочет, чтобы в случае моего смещения преторианцы взбунтовались.
   Макрон опять заметил колебание в глазах Силана и понял в чем его сомнения. Он слишком много говорит о себе.
  -- Может, это и так, как ты говоришь, Невий Серторий, - сказал Силан после некоторого раздумья. - Но...
  -- Опять "но"?! - с горячностью воскликнул Макрон. - Какие могут быть сомнения в моих словах, сенатор? Едва ты окажешься пред рекой забвения, как рядом с тобой отопьет мутной воды и тот, к кому, как ты говоришь, привязан. Голова Гемелла падет от того же дамоклова меча, что висит сейчас над тобой. Неужели Калигула оставит жить приемного сына и наследника Тиберия, если через несколько месяцев родится его ребенок?
  -- Я согласен, - твердо ответил Силан, выслушав Макрона. Теперь тот не видел ни малейшего признака колебания. - Сенат поддержит кандидатуру Гемелла, после того, как мой зать умрет от несчастного случая или от руки сумасшедшего убийцы. Я тебе обещаю. Ведь я верно растолковал твои слова? Ты уберешь Калигулу, спасая Рим, и поставишь Гемелла у власти?
   Макрон кивнул. Юний упрям и намеренно настаивает на кандидатуре Гемелла, давая знать, что сенат не примет другого императора. Что ж, посмотрим, что запоют сиятельные отцы, когда преторианцы возьмут курию в кольцо. Макрон не так глуп, чтобы ставить у власти тех, кто поступит с ним так же, как Калигула.
  -- Значит, заговор состоялся, - подытожил Макрон слова Силана.
  -- Есть еще посвященные? Кто станет исполнителем?
  -- Посвященных в заговор нет и не будет, - уверенно солгал Невий, не желая раскрывать имя Друзиллы. - А убийца будет действовать из мести. Его нельзя ни во что посвящать. Если все сорвется, под пытками он сознается. А так... На нас не падет ни тени подозрения.
  -- Но кто он? - продолжал настаивать Силан на подробностях. - Намечена ли дата?
  -- Я все продумал. Это свершится в праздник Венеры на седьмой день до октябрьских ид. А имя исполнителя я пока оставлю в тайне. Добейтесь приглашения на пир во дворец.
  -- Я согласен, - повторил Силан.
   Они допили вино в чашах, и Юний провел гостя на домашний алтарь, где они принесли клятву, призвав в свидетели богов и принеся жертвы. После этого Макрон закутался в плащ, вскочил на коня и отбыл, провожаемый хозяином с факелом в руке.
  
  
  
  
   LXXXII
  
  
   Друзилла перебирала тонкими пальцами алые лепески роз, в изобилии рассыпанные в теплой ароматной воде. Макрон, погрузившийся по пояс в бассейн купальни, наблюдал за ее изящными движениями с немым обожанием. Ее дикая красота восхищала его, он мог провести так не один час, наслаждаясь созерцанием своей возлюбленной.
   Друзилла без умолку засыпала его вопросами о разговоре с Силаном, но префекту претория хотелось покоя, и он отмалчивался, наслаждаясь теплой водой, фалернским вином и сладкими губками любовницы.
  -- Как ты несерьезен, Невий, - с укором произнесла Друзилла уже в десятый раз, скрывая улыбку. - Нежишься, точно сибарит.
  -- "Эпикурова стада я поросенок!" - с чувством ответил Макрон, вызвав у нее взрыв хохота.
  -- Ты скорее не поросенок, а медведь. Огромный и весь седой, - шутливо сказала девушка, прижимаясь к его необъятной груди и гладя седую поросль густых волос. Макрон ухмыльнулся, припомив, что именно таким прозвищем наградили его легионеры в далекие боевые времена.
   Он незаметно для себя размечтался, погрузившись в теплую ароматную воду по грудь и прижав к себе притихшую Друзиллу. Император Гней Невий Серторий Макрон! Он видел себя на золотой колеснице в пурпурном плаще, въезжающим в Рим в лавровом венке триумфатора, за ним шагают легионы, тянутся повозки с грудами захваченных сокровищ, царственные и униженные заложники, множество рабов. И все рукоплещут ему и прекрасной жене с черными волосами, стоящей горделиво рядом на колеснице.
   Тихий кашель Друзиллы вспугнул и развеял его мечты. Щеки девушки разгорелись ярким румянцем, и она, прикрыв рот ладонью, сотрясалась в кашле.
  -- Что с тобой, моя пантера? - обеспокоенно спросил Макрон. - Подхватила осеннюю простуду?
  -- Ничего страшного, - с усилием произнесла она и, оторвав ото рта ладонь, поспешно опустила ее в воду. - Не беспокойся.
   Но он заметил, как слегка порозовела вода. Неужели она кашляет кровью? А может, показалось из-за алых лепестков?
  
  
  
   А за несколько кварталов от тайного прибежища любовников - дворца наслаждений Лары Варус - одна подруга утешала другую, изливающую у нее на плече свое горе.
  -- Я не знаю, как жить дальше, - стонала Энния, заливая белую столлу Ливиллу потоками слез и сурьмы. - Макрон изменяет мне! Наша любовь прошла! А, глупая, надеялась... Теперь он отошлет меня обратно к отцу.
   Добрая Ливилла, как могла, старалась ее утешить.
  -- Но ведь все римские мужчины проводят время с гетерами. Где были твои глаза? Неужели он никогда раньше не посещал лупанары? Да они с моим братом чаще остальных бывали там. Я знаю, что Виниций тоже ходит к Ларе Варус, но смотрю на это сквозь пальцы.
  -- При чем здесь твой Виниций? Он любит тебя и лишь составляет компанию друзьям, когда они хотят поразвлечься. Мне плевать на их забавы с римскими шлюхами. У Макрона появилась постоянная любовница! Он все ночи напролет проводит с ней и возвращается к полудню уставший с красными глазами, пахнущий духами. Как видишь, и сейчас его нет. А этот запах сводит меня с ума! Весь дом пропитан им. Это запах его любовницы! Я знаю, она не простая гетера, а патрицианка, знатная и очень богатая. Эти духи очень дорогие, на цену маленького флакона можно купить множество рабов.
   Ливилла задумалась. Вид Эннии, растрепанной и жалкой, с залитым слезами лицом и распухшим носом, внушал ей сострадание.
  -- Ты кого-то подозреваешь? - спросила она.
  -- Нет, - и Энния зарыдала еще громче. - Если раньше я была уверена, что это Юния, то теперь, я не знаю, что и думать.
  -- Ну, хоть Клавдиллу ты оправдала в своих глазах. Наконец-то, - произнесла Ливилла с едва заметной усмешкой. - Мой тебе совет, красавица. Бросай лить слезы и мучить себя понапрасну. Тебе не удастся вернуть Макрона, если он только сам того не захочет. Но чтобы не возвращаться к отцу, следует подыскать тебе нового супруга.
   Энния удивленно посмотрела на подругу. Вот это утешила!
  -- Агриппинилла и то не упала духом после того позора, что навлек на нее бывший муж, и не сетовала на беспомощность. Едва родится ее ребенок, как она сразу выйдет замуж.
   Энния судорожно глотнула.
  -- Вот это да! И кто же кандидат в мужья для сестры императора?
  -- Его имя держится пока в тайне, и все из-за близких родов. Это мне поведала Юния. Она искренне рада за подругу.
  -- Да уж, они сдружились, - с досадой проговорила Энния. - А помнится, их обоюдная ненависть не знала границ.
  -- Время расставило все на свои места, - философски заметила Ливилла, - показав, кто друг, а кто враг. Одна Друзилла не признала заслуг Юнии. И в том, что Гай стал наследником власти, и в том, что мы, Германики, до сих пор живы.
  -- Но я слышала, она переменилась.
  -- Ха, - усмехнулась Ливилла. - Эта перемена обманывала дольше всех одну меня. Она ненавидит Клавдиллу, как прежде, но Юния для нее сейчас - это путь наверх к богатству и наслаждениям, а не забвению в Капуе. Что стоило Клавдилле упросить супруга запретить ей вернуться в Рим? Поэтому-то наша сестра, прикусив свой язычок, живет с Юнией в мире и согласии. Понимает, что почет и уважение сестре императора зависят лишь от милости его супруги и истинной правительницы Рима.
  -- Но почему же все-таки Юния терпит ее рядом с собой, зная о ненависти, что она к ней питает? - наивно спросила Энния. Ливилла подметила, что ее рассказ отвлек Невию от собственных бед.
  -- Просто ей нравиться забавляться с ней, как кошке с мышью. Но, боюсь, что рано или поздно.., - и Ливилла вдруг умолкла.
  -- Что? - с волнением произнесла Энния.
  -- Ничего. Не наше с тобой дело, - отрезала Ливилла и перевела разговор. - Собирайся, подруга.
  -- Куда? - изумилась Энния.
  -- Искать тебе мужа, - расхохоталась Ливилла под ее смущенным взглядом. - Сегодня во дворце Гай устраивает пышный обед в честь праздника Цереры. Будет много приглашенных, там мы и отберем подходящую кандидатуру, ручаюсь, твоя красота сведет с ума любого, на кого обратишь благосклонный взгляд.
  -- Берегись, Макрон! - весело воскликнула Энния и хлопнула в ладоши, призывая служанок.
  
  
   Зеленая сень кипариса приютила двух молодых людей, расположившихся на мраморной скамье в палатинском саду. Они неторопливо беседовали, просматривая содержание толстых пергаментных свитков. Вокруг летали тонкие паутинки, поблескивая в заходящих лучах теплого сентябрьского солнца. В воздухе витал дивный аромат цветов, роняющих лепестки от легкого ветерка.
   Виниций с чувством потянулся и прикрыл поспешно рот рукой, стараясь скрыть зевок. Его собеседник с укором посмотрел на него, и Марк улыбнулся, обезоруженный взглядом его близоруких голубых глаз.
  -- Ах, Кассий, право, любовная лирика наводит на меня жуткую тоску, - покаялся Виниций, отбрасывая очередной свиток. - Ты влюблен, мой друг, в прекраснейшую женщину Рима, но, поверь мне, я совсем не разделяю твоих чувств. Я верен своей белокурой Ливилле и равнодушно смотрю на прелести других красавиц. Вон та великолепная мраморная Психея нравится мне, так же, как и твоя Клавдилла. И Психея, и Юния достойны моего восхищения, но не более того.
  -- Ах, мой Виниций! - вздохнул Лонгин. - Ты удивляешь меня своим равнодушием и таким неуместным сравнением. Эти свитки я приобрел для подарка моей возлюбленной, и хочу, чтобы ты оценил мой безупречный вкус.
  -- Я оценил его, мой друг. Но, поверь мне, Клавдилла оценит лишь те драгоценные камни, что инкрустируют их.
   Лонгин недовольно нахмурил брови.
  -- Она умна. И с радостью примет лучшее из творений Горация и Овидия, даже не взглянув на богатую отделку.
   Виниций примирительно махнул рукой и поспешил отвлечь друга от разговора о предмете его страсти.
  -- Слышал, здоровье Агенобарба совсем пошатнулось. Кажется, слухи, что он отравлен своей наложницей, не лживы.
  -- Он умирает, - сказал Кассий, - и умирает в одиночестве. Никто после болезни даже не навестил его.
  -- А что у него разве были друзья? - ехидно поинтересовался Виниций. - Мне бы и в голову не пришло нанести ему визит. Он водил дружбу с римским отребьем, а не достойными людьми. Предложи я тебе навестить его, ты согласился б?
   После краткого раздумья Кассий печально покачал головой.
  -- Я не столь великодушен.
  -- И я. Кстати, сюда идет Ганимед. Я слышу запах его духов. Они точно облако окутывают его, предвещая появление.
  -- А, вот вы где, - из-за кипариса действительно появился красивый Эмилий Лепид. - Хорошие новости, мой Виниций. Мой отец дал согласие твоему брату, когда он в десятый раз попросил руки Эмилии. После того, как Силан отослал ее домой, его шансы получить ее руку весьма упрочились, и наконец отец сдался. Но придется немного подождать с помолвкой, Эмилия может оказаться беременной, несмотря на заверения Силана. У меня возникло предположение, что именно моя сестра сочинила и распустила по Риму песенку о старом уродливом Силене.
   Молодые люди недоверчиво посмотрели на Ганимеда.
  -- А чему удивляться? Девочка с детства писала стишки. У нее получалось довольно хорошо высмеивать своих близких. Отец как-то даже выпорол ее за злобные насмешки над нашей тетушкой. Но я ничего не утверждаю...
  -- Клавдилла в восторге от этой похабной песенки и мурлычет ее день и ночь, - заметил Виниций. - Они каждый вечер исполняют ее втроем с Мнестером и Апеллесом, и не далее, как вчера, наша прелестная императрица пообещала в награду большой рубин тому, кто сможет достойно продолжить ее. А ты Кассий собираешься подарить ей Горация. Лучше придумай несколько новых куплетов.
   Кассий покраснел под смех Марка и Лепида.
  -- Едва ли у меня получится, - с усилием сказал он.
  -- Значит, рубин мой, - произнес Ганимед, выуживая из синуса безупречной тоги папирусный листок. - А вернее Эмилии. Только прошу не выдавать ее авторства, друзья. Она не простит, что я проболтался. Вот послушайте, что накропала сегодня утром моя сестричка.
   Едва Ганимед произнес первые строки, как лицо Кассия покрылось красными пятнами, а Виниций, наоборот, побледнел.
  -- О, нет, Лепид. Мои уши не вынесут этой пошлости, - взмолился Лонгин.
  -- Прошу тебя, - сказал Марк.
  -- Странные вы. Уверен, наша императрица будет в восторге, так что сегодня вечером вам предстоит выслушать эту песенку, исполняемую самыми прекрасными устами, а завтра она пойдет гулять по Риму, - беззабботно ответил Ганимед, спрятал листок и откланялся, оставив друзей одних.
   Глядя ему вслед, Лонгин с облегчением перевел дух.
  -- Я догадываюсь, что Юнией движет обида и детское желание отомстить за невнимание отца, - сказал с грустью Виниций. - Она не может смириться с тем, что Силан не хотел признать Гая единоличным правителем, упрямо настаивая на исполнении воли Тиберия, несмотря на то, что покойный цезарь жестоко оскорбил Клавдиллу, пообещав ее руку Авлу Вителлию.
  -- Я бы на месте Калигулы.., - со злобой произнес Кассий. - А он приблизил к себе этого проклятого спинтрия и позволяет ему являться во дворец в любое время.
   Виниций улыбнулся.
   - Да Авл Вителлий - лучший льстец при дворе и любимый предмет насмешек. Разве можно отказаться поиздеваться над тем, кто, точно пес, собирает объедки со стола и радостно виляет хвостом даже, когда хозяин его бьет. Их месть более изощрена, чем ты думаешь, мой друг.
   Кассий Лонгин промолчал и еще больше нахмурился. Виниций это заметил и поспешил возразить.
  -- Надеюсь, ты не возвел свою возлюбленную на пьедестал идеала? Она хоть и красива, как богиня, но все же земная женщина. И ей не чужды проявления эгоизма и женской слабости. Впрочем, припомнив все легенды о небожительницах, можешь ли ты в чем-то укорять Клавдиллу?
   Чело Кассия понемногу прояснилось, и он, к ужасу Виниция, протянул руку за еще нераспечатанным свитком. Марк поспешно поднялся.
  -- Пора прощаться, мой друг. Ливилла ждет меня.
   Кассий вздохнул.
  -- Что ж, помечтаю в одиночестве о своей любимой и том дне, когда мы соединим наши души, и который, кажется, уже никогда не наступит.
   И друзья расстались, даже не подозревая, что грустные слова Кассия окажутся пророческими.
  
   Сумерки опустились на Вечный город, окутав его густым влажным туманом. Серые клочья тянулись с Альба Лонги, нагоняя тоску. В спальне Юнии шла война между ней и Хариклом. Растрепанная Агриппинилла металась меж ними, принимая сторону то одной, то другого. Клавдилла настаивала, чтобы врач разрешил ей подняться с постели, но Харикл продолжал противиться. В маленького лысого человечка летели подушки, но он упрямился и умолял девушку успокоиться. Агриппинилла, привлеченная криками, даже не успела причесаться и теперь пыталась удержать тяжелые рыжие пряди, чтобы они не волочились по полу.
   Наконец, Харикл сдался, видя, что девушка настоена решительно. Гораздо хуже, рассудил он про себя, если она будет продолжать так сильно нервничать. Агриппинилла всячески заверила, что ни на шаг не отойдет от Юнии и будет за ней присматривать. Но едва Харикл вышел, как злость Клавдиллы обратилась против нее. Юнии даже не захотелось объясняться, что ей нужно побыть в одиночестве. Раздосадованная Агриппинилла ушла к себе, а Юния встала, накинула теплую паллу и вышла в сад.
   Далеко от дворца она отходить не стала, а присела на ближайшую мраморную скамью и с наслаждением вдохнула осенние запахи цветов. Серая пелена поглотила ее, окутав точно покрывалом и заглушив все звуки вокруг. И Юнии на миг почудилось, что она осталась одна в этом мире. Впервые за так много дней ей никто не мешал предаться своим мыслям, воспоминаниям и мечтам. Давно она не ощущала себя такой спокойной и счастливой. Ребенок легко толкнул ее, напомнив о себе. Она улыбнулась. Самая счастливая женщина Рима!
  -- Давно не виделись, Юния Клавдилла! - раздался рядом знакомый голос, и девушка вздрогнула от испуга.
  -- Это ты, Макрон? Ты напугал меня.
  -- Извини, если нарушил твое уединение.
   Юния вгляделась, и сквозь туман перед ней проступили нечеткие очертания мощной фигуры. Странно, но она не ощутила знакомого волнения. Любовь к этому человеку уже умерла в ее душе.
  -- Присядь рядом, - сквозь зубы процедила она, пытаясь скрыть досаду. Поистине, невозможно на Палатине остаться одной.
  -- Ты не рада нашей встрече, это сквозит в твоем голосе. А я научился чувствовать твое настроение.
  -- Как ты узнал, что я здесь?
  -- Ты - единственная, кто пахнет так в Риме. Эти духи вместе с запахом твоей кожи кого угодно сведут с ума.
  -- Я не хочу вспоминать былое, - жестко произнесла Юния.
  -- Еще бы, - эхом откликнулся он. - Ложь никому не приятна.
   Она попыталась встать, но неожиданно он потянул за край ее паллы.
  -- Не уходи, я не хотел обидеть тебя. Что было, то прошло. Я уже не люблю тебя.
   Она резко дернула паллу из его рук и поспешила прочь, сбиваясь во тьме с мраморной дорожки. "Ну и пусть! Ну и пусть!" - металась мысль. Но слова бывшего любовника ужалили ядовитой змеей в самое сердце. Негодяй! Как он смеет говорить ей об этом! "Я уже не люблю тебя!"
  -- И я тоже не люблю! - выкрикнула она во тьму. - Ненавижу! Ненавижу! Я уничтожу тебя, Макрон!
   И бессильно разрыдалась, опустившись прямо на сырой мрамор. Но обида постепенно отпустила ее из своих цепких лап, уступив место не ненависти, а холодному расчету. Пора убирать его с дороги! Бывшего любовника и соучастника преступления! Она и так достаточно ослабила его власть в Риме и среди преторианцев, но жалость не дала ей убить его. Теперь жалости нет, она умерла вслед за любовью! Четкий план неожиданно выстроился в ее уме, и она довольно улыбнулась. Вот только родится ребенок!
   Звуки музыки из дворца отвлекли ее от размышлений. О Юнона! Сколько времени она сидит на мраморной дорожке? С трудом Клавдилла поднялась, ощутив, как напиталась сыростью ее одежда. Харикл теперь пожалуется Калигуле на ее строптивость, и жди скандала! Юния тяжело вздохнула и медленно пошла ко дворцу, гадая в потемках, как ей найти дорогу к покоям Ливиллы и не попасться на глаза Хариклу. Но туман запутал ее, и она свернула не туда, неожиданно оказавшись на краю палатинского холма, у подножия широкой лестницы, спускающейся к Большому цирку.
   Необъятное море тумана раскинулось у ее ног. Туман поглотил Большой цирк, забравшись даже на Авентинский холм. Невиданное зрелище заставило замереть на месте. И она залюбовалась, позабыв, как совсем недавно дрожала от холода в сырой одежде.
   Клубы тумана в самой середине неожиданно закрутились в медленной пляске, все ускоряясь и набирая обороты, и внезапно из центра выросла черная высокая фигура женщины. Скованная ужасом, Юния смотрела, не в силах сдвинуться с места. Она потянулась к Юнии зыбкой рукой и вдруг низринулась вниз в самую гущу мрака. И Клавдилла потеряла сознание.
   Очнулась Юния от обволакивающего чувства тепла, разливающегося по телу. Она приоткрыла глаза и зажмурилась от яркого света. Она была во дворце.
  -- Любимая, что с тобой? - услышала она рядом голос Гая.
  -- Со мной все в порядке, просто заблудилась в тумане, - постаралась она ответить, как можно спокойней, не открывая глаз.
  -- Я же просил тебя не вставать. Ты могла упасть с лестницы, если б я не подхватил тебя на руки, - сказал обеспокоенно Гай, и Юния почувствовала, как он нежно гладит ее лунные волосы.
   И вдург резко в ее памяти всплыло зыбкое видение в туманном море.
  -- Ты тоже видел ее? - широко открыв глаза, с тревогой спросила она.
  -- Кого? Тебя кто-то испугал? - заволновался Калигула, обнимая ее.
  -- Да нет. Мне просто почудилось. Забудь об этом. Пустые страхи.
  -- Налить тебе вина? - Она слабо кивнула. - Харикл настоял добавить сонных капель, чтобы ты спокойно проспала до утра.
  -- А праздник? - обиженно спросила Клавдилла.
  -- Я всех прогнал. Давай побудем вдвоем. Сейчас так редко выдаются тихие вечера.
   Юния с любовью посмотрела на Гай и неожиданно поднесла его руку к губам.
  -- Я больше жизни люблю тебя, мой милый. Знаешь, что за мысль пришла мне, когда я гуляла?
   Он покачал головой, с любовью глядя в ее дивные глаза.
  -- Я - самая счастливая женщина в Риме. И все потому, что ты рядом.
   Гай горячо обнял ее и поцеловал.
  -- Я тоже люблю тебя, моя звездочка. Ты дороже мне всех на свете. Выполнишь мою просьбу?
   Она удивленно взглянула.
  -- Я хочу услышать твой дивный голос. Сердце мое так сладко сжимается в любовной тоске, когда ты поешь.
  -- Но только, когда ты поцелуешь меня, - со смехом ответила Клавдилла. - Мы же сможем осторожно заняться любовью. Харикл ни за что не узнает об этом.
   Калигула вздохнул.
  -- Знаешь, моя Юния, но все-таки не Харикл вынашивает нашего ребенка, а ты.
   Она тоже вздохнула и немножко отодвинулась от него.
  -- Ты прав. А я и так сегодня нарушила все его предписания. Но одинокая прогулка подсказала мне еще и дельный план. Как пополнить казну.
   Гай задумчиво потер лоб.
  -- Об этом я задумывался и сам. Каллист приносит неутешительные сведения, - но тут лицо его озарила улыбка. - Но давай отложим деловые разговоры на потом. Мы же собирались провести вечер вдвоем и говорить о любви, а не о деньгах. Помнишь тот день, когда мы впервые увиделись в Антиохии?
   И они с радостью окунулись в сладостные воспоминания далекого детства, в который раз пересказывая друг другу трогательную историю любви.
  
  
   А много позже, когда Гай безмятежно пал, обнимая ее во сне, а она не могла сомкнуть усталых глаз, перед ней воочию предстало видение черной женщины. И Юния догадалась, что сама Геката явилась ей. Но что нужно было ее богине? Она не дала этого понять. Неужели перед ней, как и пред матерью, встанет выбор? Жизнь в обмен за жизнь? Юния улыбнулась. Она знала, что изберет. Это будет любовь. И, погрузившись в блаженное царство сновидений, она не услышала, как во тьме над ее головой прозвучал тихим шепотом голос: "Выбора нет".
  
  
  
   LXXXIII
  
  
   Все утро в седьмой день до октябрьских календ Юния изнывала от нетерпения, ворочаясь на широком ложе. Калигула ушел еще засветло в храм Венеры выслушать результаты ауспиций и подготовиться к жертвоприношениям богине любви. Несмотря на горячие уговоры, Харикл запретил ей подниматься до самого вечера, и Клавдилла томилась в одиночестве, мечтая о праздничном обеде. Ее тоску усиливало то, что все ее друзья сейчас были кто в храме, кто на форуме, охваченные суетой ранних зрелищ, новостей и покупкой подарков. Гай решил отметить праздник Венеры и Счастья торжественно и пышно даже потому, что в октябре было очень мало праздничных дней.
   До спальни Юнии долетал шум голосов с форума и звуки музыки. Она завидовала подругам и одновременно сердилась на них. Агриппинилла, чувствовавшая себя превосходно, даже не порудилась зайти к ней утром позавтракать, уехав на прогулку с Виницием и Ливиллой. Энния Невия, жаловавшаяся, что ее позабыли муж и друзья, и клявшаяся в вечной дружбе, тоже не подумала, что Клавдилле может быть грустно одной. А Гай... Скорее всего, он остался бы с ней, но он - верховный понтифик...
   Юния еще раз горько вздохнула, почувствовав, как на глаза наворачиваются слезинки. Рука ее потянулась к эбеновому столику с разложенными свитками. Кассий... И он... Тихий удар в медный гонг около спальни заставил ее вздрогнуть. Все-таки кто-то вспомнил о ней.
  -- Входи, гость! - радостно крикнула она, и в кубикулу шагнул красавец Лонгин.
  -- Приветствую тебя, божественная Юния! В твой праздник я пришел принести свои жертвы тебе, прекраснейшей.
   И он возложил ей на колени огромный букет лилий, ее любимых цветов. Что-то сверкнуло меж лепестков. И она, присмотревшись, увидела, что в сердцевину каждого цветка вправлена золотая бусина.
  -- Какая великолепная жертва! Ты заслужил благосклонность прекраснейшей, - шутливо ответила она, поднося к лицу букет и вдыхая аромат лилий. - Мне стоит поблагодарить тебя и за другой подарок. - Она указала рукой на свитки. - Творения Горация скрасили мне это скучное утро.
   Кассий хотел было ответить, но его внезапно прервал мелодичный звон, раздавшийся откуда-то сверху. С комплювия невидимая рука резко сдернула ткань, открыв проход солнечным лучам, и в кубикулу хлынул дождь из роз. Юния вскрикнула от восторга и, небрежно отбросив в сторону подаренный букет, с сияющими глазами принялась ловить пахучие бутоны. Их было множество, они в изобилии усеяли всю спальню, наполнив воздух дивным ароматом.
   Но неожиданности на этом не закончились. Едва на пол опустился последний цветок, как из комплювия посыпались сверкающие камни и золотые бусины. Она падали на розы и отскакивали в разные стороны, как градины.
   - О, Венера! - простонала в эстазе Юния, завороженная невиданным зрелищем. Драгоценности мерцали радужным блеском, заставляя жмуриться. Клавдилла, напевая от восторга, стала перебирать розы и сверкающие камни. Будь ее воля, она кружилась бы среди этого великолепия, пока не упала б без сил от переполнявшего счастья!
  -- Слава божественной красавице! - услышала она любимый голос. - Даже Даная, видевшая золотой дождь, умерла б от зависти в этот миг!
  -- Гай! Любимый! - закричала Юния. И, сопровождаемый мелодичной музыкой, ее император вступил в спальню. Клавдилла с запозданием оглянулась на Кассия, но его уже не было в спальне. Слава богам, что он ускользнул, терзаемый завистью! Теперь она могла признаться себе, что слабая искра влюбленности к нему померкла без следа, поглощенная пламенем вечной любви.
   Калигула обнял свою возлюбленную.
  -- Тебе понравилось? - тихо спросил он, целуя ее в губы. Она с восторгом смотрела на него.
  -- Я так люблю тебя!
   Он откинулся на подушки рядом, и, сделав недовольное лицо, сказал:
  -- Сколько воды у тебя в спальне, наверное, забыли закрыть комплювий. Крикнуть рабам, чтобы прибрали здесь?
   Юния тихо рассмеялась.
   - Нет. Пусть останется все, как есть. Эти лужи никогда не высохнут.
   Обнявшись, они задремали. Но, погружаясь в сон, Юния приоткрыла один глаз, осматривая осыпавшие ее сокровища, и вдруг подумала, а сколько же теперь денег осталось в казне после безумства Калигулы.
  
  
  
   Ошеломленный Кассий стоял около фонтана в перистиле, обхватив руками голову. Не само невиданное зрелище золотого дождя поразило его, а то, с каким презрением отбросила прочь от себя его подарок Юния. Как он мог поверить в то, что она любит его? Он видел, ускользая из кубикулы и едва не столкнувшись с Калигулой, какими любящими глазами она смотрела на мужа. Почему он не поверил истории об их вечной любви, которую воспевают теперь в торжественных гимнах? Он сам, признавшись Клавдилле в любви во время грозы, зажег в ней вспышку влюбленности, которую тут же погасил хлынувший золотой дождь. Зачем он не послушал увещеваний Виниция? Зачем осмелился на признание той, кто попирает чувства других? О Венера! Ты сыграла жестокую шутку, позволив Купидону пробить стрелой безответной любви сердце слабого смертного! Как жить теперь без надежды?
   Он устало опустился на скамью, только сейчас заметив, что сжимает в руках букет.
  -- Кассий! - знакомый голос пропел из-за цветущих кустов, обрамляющих перистиль, и к фонтану вышла Друзилла. - О, Киприда! Цветы! Мне? Приятно, что супруг не забыл обо мне в твой праздник!
   Она бесцеремонно выхватила букет из его вялых рук.
  -- Надо же золотые бусинки!
   На мраморный пол посыпались белые изогнутые лепестки, Друзилла собирала бусинки в ладонь.
  -- Из них получится красивое ожерелье!
   Кассий кинул на нее косой взгляд через смарагд, пряча смущение за его блеском.
  -- Что ты здесь делаешь?
  -- А ты? - ответила она вопросом на вопрос. - Впрочем, можешь не отвечать. Я догадалась.
  -- Ни о чем ты не догадалась, - со злостью сказал он. Она сделала вид, что не услышала.
  -- А я ночевала у брата во дворце. Здесь веселей, чем коротать ночи в одиночестве на пустом супружеском ложе. Тебе ведь известно, что Харикл запретил Клавдилле подниматься, опасаясь преждевременных родов, поэтому она перенесла часть римских увеселений во дворец. Здесь каждый вечер устраиваются театральные представления и даже гладиаторские схватки. А вчера было состязание певцов и чтения любовных стихов. Их устроила Энния Невия, позабытая так же своим мужем, как и я.
  -- Это мне не интересно, - досадливо отмахнулся Лонгин.
  -- Странно, - пожала плечами Друзилла. - Кажется, тебя считают душой компании.
  -- Мне все равно, кем меня считают, - вспылил Кассий. - Я вчера еще получил разрешение императора отправиться на свою должность в Азию. После рождения наследника я уезжаю незамедлительно. В твоей воле последовать за мной или остаться в Риме.
   Друзилла хитро прищурилась.
  -- Думаю, я отправлюсь с тобой, любимый муж, - солгала она, желая его позлить.
   От удивления Кассий едва не проглотил язык. И, не в силах выносить издевки жены, быстро поднялся и вышел, даже позабыв попрощаться. Друзилла злобно смотрела ему вслед, сузив свои темные глаза.
   - Отвадила курочка петушка. Думал, эта Мегера и вправду влюбилась в него. Так и надо тебе, неверный! Едва падет ее голова, наступит и твое время, драгоценный супруг! Я попрошу палача положить твое тело на Гемонии рядом с ней. Может в Тартаре она будет более благосклонна к тебе.
   Девушка задумчиво посмотрела на блестящие бусины в своей ладони и, размахнувшись, кинула их в фонтан.
   - Не нужно мне твое жалкое подаяние! Сегодня вся империя падет к моим ногам!
  
  
   Калигула разбудил Юнию уже на закате.
  -- Пора просыпаться, моя Даная! Скоро дадут знак к началу пиршества. Думаю, первые гости уже прибыли.
   Клавдилла сладко потянулась.
  -- Какое блаженство - спать в твоих объятиях, любимый.
  -- Стон несколько раз срывался с твоих губ. Тебе снилось что-то тревожное?
   Юния пожала плечами, пытаясь приподнять завесу памяти.
  -- Море тумана и черная женщина, - вдруг отрешенно прошептала она едва слышно.
  -- Что ты сказала? - удивленно спросил Калигула.
   Клавдилла вздрогнула.
  -- Ничего. Я молчала, - ответила она.
  -- Нет, ты что-то говорила.
  -- Не помню. Может, тебе показалось. Мне ничего не снилось. Рабыни уже приготовили мой наряд? Надеюсь, он скроет этот огромный живот, - с досадой сказала она, глядясь в полированное зеркало. - Помоги мне подняться. Харикл в виде исключения разрешил мне присутствовать на празднике. Иначе, мы никогда б не разместили такое количество гостей в моей спальне.
   Калигула улыбнулся и, придерживая супругу за плечи, помог ей встать с ложа. Сам склонился на колени и надел на маленькие ножки сандалии.
  -- Само совершенство, - прошептал он, с любовью целуя изящные пальчики. - Дозволишь надеть на тебя украшения?
   Ласково улыбаясь, она кивнула. Но, глядя в ее сияющие любовью глаза, Гай сразу позабыл обо всем, и Юнии поспешно пришлось задернуть занавес, чтобы уберечься от любопытных взглядов рабынь, раскладывающих их одежды. И, презрев все запреты, они занялись любовью среди сверкающего великолепия капель драгоценного дождя, усыпавших супружеское ложе.
  
  
  
   Гости, облаченные в белые синфесисы и цветочные венки, ожидали императора с супругой. Такого роскошного пиршества никто не ожидал. Ароматы различных блюд, изобильно раставленных на огромных столах вожделенно щекотали ноздри римским лакомкам, рабы распечатывали огромные амфоры с драгоценными винами и переливали в кувшины. Рабыни уже омыли руки гостям, надушив каждого изысканными духами. Едва каждый приглашенный занял подобающее ему ложе, как с открытой крыши триклиния спустились подарки: корзиночки со сладостями, цветы, флаконы с духами. Сестрам императора достались золотые браслеты. Они с мужьями занимали ложа, по левую руку императора. Макрон с Эннией возлежали по правую. Калигула будто позабыл, что префект претория в опале, чему Макрон очень дивился, но гордо распрямлял грудь. Чуть ниже его возвышался на своем ложе Марк Юний Силан - тесть императора, также безмерно удивленный такой милостью. Рядом с ним его воспитанник Тиберий Гемелл, по обыкновению грызущий ногти. На него старались не обращать внимания. Даже Домицию Агенобарбу нашлось место, хотя и совсем не почетное. Его, молчаливого и хмурого, оглядывали кто с тайной радостью, кто с немой жалостью, но обратиться к нему не решались. Он сильно изменился: огромный, отекший с непомерно раздутым животом и ногами, похожими на столбы. Огромное лицо совсем заплыло, и из-под рыжей бороды, которую он не брил по обычаю своего рода, на шею свисал третий подбородок. Агриппинилла подчеркнуто не обращала на него внимания, но всем было заметно, что она часто кидает на него из-подлобья недоуменные взгляды.
   На сцене молодые актеры разыгрывали фривольные сценки о Венере, а слух гостей услаждала веселая музыка свирелей и пастуших рожков. Император опаздывал, у всех текли слюнки и руки помимо воли тянулись к изумительно пахнущим яствам.
   Наконец, трубы пронзительно возвестили о присутствии цезаря, и Гай с золотым венком и пурпурной тоге вступил в триклиний, держа за руку прекрасную Юнию. Она вся была окружена мерцающим блеском драгоценностей, в изобилии украшающими ее точеные руки, шею, прическу, ими даже была расшита ее светло-розовая палла. Кое-кто из матрон, опомнившись от зависти, шепнул соседкам, что теперь из-за беременности императрица уже не надевает откровенные египетские наряды. Невидимый хор запел торжественный гимн, восхваляющий Гая и его супругу, и все гости единодушно подняли чаши с приветственными возгласами.
   Калигула помочь возлечь Юнии, сам устроился выше на ложе и дал знак к началу праздника.
   В честь Венеры полились обильные возлияния. Славили ее не только, как богиню любви и красоты, но и как мать, давшую начало славному роду Юлиев. Осмелев от вина, гости наперебой принялись уговаривать спеть императрицу, но та только смеялась, пока к ней не подошел Мнестер и не подал перевитую лентами лиру. Клавдилла приняла ее и пристально посмотрела на Ганимеда. Тот обомлел. Неужели императрица желает при всех и даже при отце спеть песенку про Силена? Но это была лишь игра с ее стороны, Юния тронула струны и пропела несколько любовных куплетов из новомодной пьески, популярной у римлян. Ганимед с облегчением утер пот со лба, на его пальце сверкнул подаренный рубин. Клавдилла, заметив его жест, расхохоталась и что-то шепнула Гаю. Тот через стол кинул ему золотой браслет. Лепид поймал его на лету и почтительно склонился перед императорской четой, не обращая внимания на усмешки Макрона, который с трудом выносил его присутствие, но им, будто нарочно, отвели соседние места.
   В триклиний мощные рабы-эфиопы внесли пять блюд, на которых возвышались туши гигантских зажаренных кабанов. На их пятачках покачивались золотые таблички с номером очередной перемены. Удивленные гости дружно зааплодировали. Подобная роскошь была строжайше запрещена при Тиберии, как-то раз заявившем, что и половина кабана не менее вкусна, чем целый. А тут целых пять! Кравчие полоснули острыми ножами брюхо, и на стол, к новым восторгам гостей, вывалились зажаренные колбасы и жирные устрицы.
   И вскоре огромный дворцовый вомиторий предоставил огромные чаши из красного мрамора для облегчения гостей, избавляющихся от излишек пищи при помощи павлиньих перьев. Еще не наступило время сладостей.
   С крыши триклиния посыпались розовые лепестки вниз, а молоденькие рабыни, омыв руки пирующим ароматной водой, возложили на их головы свежие венки и обрызгали духами триклиний.
   Настал черед танцев и развлечений. Пожилые гости сразу же удалились в сад для бесед, и молодежь вздохнула свободней. Посыпались фривольные шутки, раздались непристойные куплеты, высмеивающие сенаторов. Ганимед под требовательным взглядом Юнии запел песенку о Силене, после чего Тиберий Гемелл поспешно выбежал из триклиния, преследуемый насмешками. Калигула проводил своего приемного сына неприязненным взглядом, хотел что-то сказать Юнии, но она перебила его, указав на сцену. Молоденькие финикийки кружились там, играя прозрачными накидками, а вблизи кипел спор, кому какая достанется на ночь. Гай усмехнулся.
   Занятые беседой, они не заметили, как Макрон подал какой-то знак Друзилле, и она, послушная, тихо скользнула с ложа, стараясь не потревожить Лонгина, и приблизилась к одинокому Агенобарбу.
   "Пора!" - одними губами шепнула она, быстрым движением что-то вложила ему в руку и сразу вернулась на свое ложе.
   Звуки труб возвестили о конце перерыва, и гости стали располагаться на своих роскошных ложах. На сцене распорядители поспешно выстраивали хор из прелестных малюток, сыновей знатных патрициев, которые должны были исполнить хвалебный гимн во славу императора. Малыши отчаянно дрожали в тонких коротких туниках, шепотом повторяя про себя слова. Удар в гонг заставил прекратить все разговоры, и триклиний заполнили величественные звуки музыки. Юния подняла голову к Гаю.
  -- Сейчас будут пищать, как мыши. Какие они маленькие, - шепнула она.
   Гай, не расслышав, резко нагнулся к ней. И в этот миг что-то со свистом рассекло воздух над его головой, и Юния, подняв глаза, увидела, как огромный Домиций поднимает руку с кинжалом для повторного удара.
   Крик умер на ее устах, она, оцепенев, смотрела с ужасом на Агенобарба. Но она даже не успела ничего предпринять, как Домиций вдруг, выронив кинжал, схватился за грудь и, выпучив глаза, повалился прямо на них. И она пронзительно закричала от страха лишь тогда, когда Гай скатился прямо на нее, а тяжелая туша придавила их своей тяжестью.
   Едва Агенобарба подняли, то увидели, что он мертв - на посинелых губах выступила пена, а глаза остекленели. Испуганный Калигула прижал ее к себе, дрожащую и без конца повторяющую: "Кинжал! Кинжал! Я видела у него кинжал!" Но его нигде не могли найти.
   Макрон позаботился спрятать улику, по случайности отлетевшую прямо к его ногам.
  -- Тебе показалось, моя птичка, - уговаривал дрожащую Юнию Калигула.
  -- Но он хотел убить тебя, Гай. Я видела, как он замахивался для удара. Но боги спасли тебя. Этот негодяй умер от удушья, прежде чем смог ударить.
  -- Но кинжала нигде нет. Уже обыскали все вокруг, - возражал Гай. - Несчастный случай, не больше.
   Друзилла льстиво ему вторила, уговаривая напуганную девушку и стреляя глазами в Макрона.
   Заговор провалился. Они оба это понимали. Внезапная смерть исполнителя погубила их хитроумный план.
   Юния никак не могла успокоиться. И Гай, подняв ее на руки, понес в спальню, довольно грубо приказав всем убираться по домам. Расстроенные гости стали разъезжаться, тоже донельзя напуганные недобрым предзнаменованием, и в опустевшем триклинии остались лишь Лонгин с Друзиллой, Виниций с Ливиллой и Агриппинилла, не сводившая широко открытых глаз от мертвого тела того, кто когда-то был ее мужем и чье дитя она носила под сердцем. Макрон хотел было задержаться, но Кассий Херея настойчиво повторил просьбу императора. И он, позабыв, что Херея его подчиненный, ушел следом за остальными, сжимая под тогой рукоять кинжала, так и не исполнившего свое предназначение.
  -- Какой ужас! - прошептала Ливилла, прижимаясь к Марку.
  -- Подумаешь, - зашипела Друзилла. - Сдох и все. Никто и не испугался, кроме нее. Какая притворщица! Обвинить в попытке покушения мертвеца! Где тот кинжал, который она видела?
  -- Заткнись! Иначе я вцеплюсь тебе в волосы! - набросилась на нее очнувшаяся Агриппинилла.
  -- Только попробуй! - вызывающе ответила сестра, угрожающе выставив длинные когти.
  -- Прекратите! - Лонгин попытался остановить ссору, но вдруг из спальни Клавдиллы послышался громкий крик.
  -- Там что-то случилось! - воскликнули все в один голос и разом бросились туда.
   Кричала Юния. Жуткая боль выворачивала внутренности, причиняя невыносимые мучения. Едва Гай уложил ее на ложе и поднес чашу с водой, как вдруг она почувствовала неладное. Цепкая рука боли сдавила низ живота с такой силой, что она едва не потеряла сознание. И страшный вопль огласил коридоры дворца.
   Перепуганный Калигула пытался удержать ее, когда нечеловеческая сила выгнула ее дугой на постели.
  -- Харикл! Где Харикл? - кричал он столпившимся в дверях сестрам. - Пусть явится сюда!
   Врач прибежал почти сразу. И, едва кинув взгляд на бьющуюся в припадке Клавдиллу, сообщил:
  -- Она рожает!
   Калигула, открыв рот, сел.
  -- Но ведь еще рано!
  -- Это случается и прежде срока. Я потому и запретил ей подниматься, что схватки могли начаться в любой момент.
  -- Ее напугал Домиций, - вмешалась Ливилла. - Он умер прямо у нее на глазах от удушья, а ей показалось, что он хочет убить Калигулу кинжалом.
  -- Иногда сильный испуг провоцирует преждевременные роды. Всем выйти! - рапорядился Харикл, единственный, кто сохранял спокойствие. - Велите принести горячей воды и побольше простыней.
   Страшный крик Юнии прервал его речь, и он кинулся к ней на помощь. Калигула разрыдался.
  -- Все вон! - забывшись, закричал Харикл и почти силой вытокнул собравшихся. Клавдилла металась и кричала, почти не переставая. Перепуганные рабыни внесли широкий таз и стопки с бельем.
  -- Я не уйду! - заявил Гай. - Я должен быть рядом с ней!
  -- Здесь никого не должно быть! - взревел Харикл. И Гай в ужасе выбежал из спальни.
  -- Пойдем, брат! - Ливилла попыталась поднять его, когда он устало сел на пол. - Ты ничем не сможешь помочь ей! Надо молиться! Боги помогут!
  -- Вы идите, - всхлипывая, ответил Калигула, - а я буду здесь. На всякий случай!
   Клепсидра совершила немало полных кругов, а он все сидел и ждал, слушая, как кричит его жена. Гай чувствовал, что там происходит что-то неладное, но не мог ничего понять из хриплых отрывочных слов Харикла, заглушенных плотной тканью занавеса. Вдруг слабый писк донесся до его ушей, и он в волнении вскочил. Ребенок! Он не мог ошибиться! Это был писк новорожденного! И только сейчас понял, что Юния уже не кричит, и там внутри все тихо.
   Гай откинул занавес, даже не заметив, что сорвал его с петель, и вбежал в спальню.
   Она лежит, прикрытая простыней, а Харикл держит на руках какой-то сверток. Увидев Гая, врач протянул сверток ему и тихо сказал:
  -- У тебя родилась дочь.
  -- Дочь? - едва слышно прошептал Гай.
   Трясущимися руками он бережно подхватил крохотный сверток и заглянул внутрь.
   - Надо же, рыжая, - тихо сказал он. - И такая красивая, как мать.
   Харикл незаметно усмехнулся. Он всегда считал, что новорожденные сморщенные и страшненькие. Как только родители могут разглядеть в них сразу столько достоинств? Ребенок императрицы ничуть не красивее сына грязной рабыни. Все они одинаковые: красные и крикливые.
   Слабый стон прервал его мысли и заставил очнуться Калигулу.
  -- Милая! Тебе все еще больно? - спросил он, осторожно передавая дочку Хариклу.
   Она слабо качнула головой и попыталась улыбнуться. Гай увидел, как бледность разливается по ее прекрасному лицу.
  -- Что с ней? - взволнованно он обернулся к врачу.
  -- Она очень слаба. Много потеряла крови. Ей придется еще долго лежать в постели, чтобы восстановить здоровье. Но все закончилось, - с облегчением сказал Харикл.
   Но лицо Юнии вдруг заострилось, меняя облик до неузнаваемости, и она едва слышно прошептала:
  -- Все только начинается. Она здесь и смотрит на меня.
  -- Кто? - в ужасе спросил Гай.
  -- Моя богиня, окруженная туманом Стикса. Геката пришла позвать меня с собой.
  -- Нет! - крик Калигулы заставил содрогнуться стены. - Я не позволю ей забрать тебя!
  -- Ты не в силах, что-либо изменить, - прошептала она слабеющим голосом. - Это было предсказано ранее. Я знала об этом.
  -- Мартина? - в ужасе спросил Гай, даже не замечая, как льются слезы из его глаз.
   Юния кивнула и откинула прикрывающий ее покров. И он увидел, как течет по ее ногам алая кровь.
  -- Харикл! - закричал он. Врач, стоящий рядом, в страхе смотрел.
  -- Это не может быть. Не может быть, - повторил он.
  -- Пусть он уйдет, - шепнула Юния. - Он ничем не сможет помочь, а у меня так мало времени. Уже простерли свои черные крылья боги смерти у изголовья. - Калигула в страхе оглянулся. - Нет, ты не сможешь их увидеть. А я вижу.
   Гай послушно махнул рукой Хариклу. Врач с ребенком на руках поспешно вышел, дрожа от страха. Он тоже чувствовал прикосновение черных крыльев и знал, что теперь и его дни сочтены.
  -- Ты родила мне дочь, - ласково шепнул Гай, целуя ее бледный лоб.
  -- Знаю, - она опять попыталась улыбнуться. - Рыжую, как ты. Мартина предсказала мне и это. Как и то, что она, плод нашей любви, принесет мне гибель. Вот почему я хотела вернуться в Александрию. Но теперь не жалею ни о чем. Ради твоей любви можно и умереть. Я была самой счастливой женщиной в Риме. А боги всегда завидуют счастью смертных, Мартина предупреждала. Я не послушала.
   Гай услышал стук капель крови о мраморный пол.
  -- Скоро, Геката! Дай мне проститься с ним, - вдруг произнесла Юния, вглядываясь во тьму перед собой.
   Калигула, покорившись неизбежному, лег рядом и крепко обнял ее. Они лежали посреди увядших бутонов и мерцающих драгоценностей, только сегодня утром пролившихся дождем безумной любви на прекраснейшую женщину.
  -- Я вечно буду любить тебя. Дождись меня у берегов Леты, не пей воду забвения. Я не задержусь долго, моя звездочка.
  -- Мне уготовано стать черной богиней, спутницей Гекаты. И я сохраню память, чтобы встретиться с тобой вновь. И тогда нас ничто не разлучит, - она вдруг умолкла, будто вслушиваясь в темноту. - Но ты должен заслужить это право.
  -- Но как? - срывающимся голосом спросил он.
  -- Это Ливия, моя новая подруга, нашептывает мне. Она умерла старой и безобразной. Но видел бы ты, как прекрасна она сейчас в облике богини подземного мира. Ей подарили вечную молодость в царстве Аида.
  -- Что я должен делать? - повторил Гай, боясь, что не успеет услышать самого главного.
  -- Рим должен забыть о милосердии и доброте императора Германика. Яви ему истинное лицо Калигулы, которого я любила. Утопи империю в крови безумств! Утопи в потоке невиданной похоти! Оскорби небесных богов! Оскверни их храмы!
   Гай кивнул, охваченный странным чувством. Будто невидимая рука простерла пред ним покров предвидения, прежде недоступный ему, и он, словно наяву, увидел себя сидящем на золотом троне в золотом одеянии со скипетром и молниями в руке.
  -- Я люблю тебя, - сказал он, сжимая ее в объятиях и глядя пред собой невидящими глазами.
  -- Я люблю тебя, - тихо повторила она и навеки закрыла свои прекрасные черные глаза.
  
  
   Солнечные лучи, потоком хлынувшие в кубикулу, разбудили Калигулу. Он не заметил, как заснул в объятиях мертвой жены. Она, холодная, как лед, покоилась рядом. Гай долго всматривался в ее прекрасное, спокойное лицо, гладил завитки лунных волос, затем медленно поднялся, и, почти не сознавая, что делает, сам омыл ее тело от крови, надушил, одел в праздничные одежды и подобрал украшения. Ему не хотелось, чтобы чужие руки касались тела его жены. Скоро придут либитинарии снимать восковую маску с ее лица. Сохранит ли податливый воск всю ее неземную красоту? Едва ли. Никогда не родится на земле женщина, прекрасней ее, подумалось ему. И, когда был надет последним сверкающий рубин, подаренный Тиберием, на ее тонкий палец, он, подумав, вложил ей в руку маленькую яшмовую Гекату, свидетельницу их первого преступления, скрепившего вечную любовь двух детей.
   Все это Калигула проделал спокойно, но когда он откинул занавес и пред ним предстали его сестры, в молчаливом ужасе с утра стоявшие у спальни, как боль потери нахлынула вновь, и он, опустившись перед ними на колени, отчаянно и громко зарыдал.
   Ливилла, войдя первой и увидев свою подругу, сразу лишилась чувств, а Агриппинилла только молча, прижав руки к огромному животу, всматривалась в безмятежный покой мертвого лица и страшная мука светилась в ее зеленых глазах.
  -- Я исполню наши клятвы, подруга, - прошептала она, целуя холодные губы Клавдиллы. - И буду вечно помнить о тебе. Мы все будем...
  -- Вот, возьми, - вдруг произнес Калигула, становясь рядом. - Считай это ее последним даром тебе.
   И указал на зеленую фигурку Гекаты в руках Юнии.
  
  
  
   LXXXV
  
  
   Страшная весть лавиной обрушилась на Рим, вызвав всеобщий плач. И докатилась до дворца Макрона.
   Роняя крупные слезы, Энния вбежала в его спальню и сорвала одеяло.
  -- Проснись, Невий! Проснись! - голосила она. - Случилось страшное!
   Макрон с трудом разлепил веки и встревоженно посмотрел на жену.
  -- Клавдилла умерла!
   Он резко сел на ложе.
  -- Она родила девочку и истекла кровью! Харикл не смог ее спасти! - билась в истерике Энния. - Боги! Какое горе!
  -- Но..., - только и смог вымолвить Макрон, как вдруг пошатнулся и схватился за грудь. Сердце судорожно сжалось. Юнии больше нет!
   Очнулся он уже вечером. Молчаливо стоящий рядом раб встрепенулся и подал сразу чашу, пахнущую травяным настоем.
  -- Что случилось? Где Энния?
  -- Господин, - тихо сказал раб и поднес к его лицу зеркало. И Макрон увидел, что волосы его совсем белы, как снег на высоких альпийских вершинах. Он застонал и ударил раба по руке. Зеркало упало.
  -- У вас был сердечный приступ, так сказал лекарь, - пояснил раб.
  -- Где Энния? - прохрипел он, откидываясь на подушки.
  -- Госпожа во дворце. Убедившись, что ваша жизнь вне опасности, она сразу уехала.
  -- Вели седлать коня и подай тунику и кирасу.
  -- Но вам запрещено покидать ложе. Сердце может не выдержать. Госпожа отдала четкие указания, - залепетал раб.
  -- Плевать! - рявкнул Макрон, и раб убежал.
   Но, едва он ступил на пол, как тут же без сил повалился обратно. Сердце будто сжали сильные тиски, не давая ему сделать толчок. Но Макрон упрямо поднялся и, стараясь не делать резких движений, стал осторожно облачаться в тунику, принесенную рабом. Но, уже полностью одетый, он задал себе вопрос. А куда он поедет и зачем?
   Убежать от сознания того, что Юнии больше нет, не удастся, как бы быстро не мчался его конь. Он зарыдал, обхватив руками седую голову. "Я больше не люблю тебя!" - так он сказал ей в саду, и это были последние слова, что она от него слышала. Думал, что позабыл о ней, утешившись с другой! Глупец! И именно в этот миг он понял, как ошибался! Целый заговор сплел против Калигулы, не желая признаваться, что обрекает его на смерть ради обладания ею! А погибла она! Он сам убил ее!
   Макрон взвыл, как раненый зверь, и в гневе ударил кулаком по мраморному столику, перебив пополам толстую крышку. Жалобно зазвенели чаши, вдребезги разлетелся кувшин. Так же, как и его любовь.
   Легкая тень скользнула за его спиной.
  -- Едешь прощаться с Клавдиллой? - голос Друзиллы вернул его к действительности. - Но Калигула никого не пускает к ней. Сидит и плачет все время около нее.
  -- Ты?! Кто пустил тебя? - Макрон резко обернулся.
   Друзилла удивленно округлила глаза.
  -- А ты не рад меня видеть? О, боги! Что случилось с твоими волосами?
   Он резким движением взлохматил седую голову.
  -- Убирайся прочь, убийца. Она погибла по твоей вине!
  -- Так ли? - язвительно поинтересовалась Друзилла.
  -- Я ненавижу тебя!
  -- А день назад ты говорил мне другое. Чем я виновата в том, что у нее начались преждевременные роды? Харикл не смог ее спасти, я здесь ни при чем. И нечего обвинять меня!
  -- Ты желала ее погибели. И собиралась убить собственного брата...
  -- Но ведь именно ты хотел занять его место, - вкрадчиво возразила она, стараясь не показать охватившего ее гнева. Но руки по привычке теребили и ломали тонкие золотые браслеты. - А ты двуличен, Невий Серторий, как Янус. Теперь мне все ясно. Погубив Калигулу руками Агенобарба, ты стал бы императором, избавился бы от меня, а затем женился на Юнии.
   Макрон опустил голову.
  -- Нет. Во время наших встреч я искренне думал, что излечился от любви к ней.
  -- Ах, нет? - передразнила она. - Ты такой же, как и мой брат! Тоже пользовался мной из-за нашего проклятого сходства!
  -- А не ты ли сама заманила меня к себе на ложе, одурачив меня париком? Я думал, что обладаю Клавдиллой...
  -- Прощай, Макрон! - и Друзилла повернулась уходить. - Но помни, - добавила через плечо. - Теперь я твой самый страшный враг...
   Приступ кашля не дал ей договорить, согнув пополам. И, когда она ушла, преисполненная злобы и гибельных мстительных планов, он вдруг заметил, как блестят темные капельки крови на занавесе там, где она держалась рукой. "Дни ее сочтены, - устало подумалось ему. - Но она не хочет себе в этом признаться".
  
  
   Из семи дней, по обычаю отведенных для прощания, шесть Калигула провел наедине с женой. Никакие увещевания сестер не могли заставить его открыть дверь. Он лежал рядом со своей красавицей, гладил ее лунные волосы, целовал в холодные уста и пытался отогреть ледяные руки. Гай не верил, что она умерла. Для него она просто спала таинственным, долгим сном, и он терпеливо ждал, когда она проснется. Боги сжалились над его горем, не позволив разложению исказить прекрасные черты лица Юнии. Но она по-прежнему была так холодна и неподвижна! Гай звал ее по имени, шептал на ухо нежные слова любви, но она оставалась безучастна.
   Сестры, не отходя от двери, с ужасом вслушивались в его тихий плач и бессвязные слова, граничащие с бредом. Лишь на седьмой день, рано утром, дверь распахнулась, и перед девушками предстал Гай. Они ужаснулись. Он был смертельно бледен и растрепан, но глаза его, помутневшие от слез, уже были сухи.
  -- Я не сумел уговорить ее вернуться, - тихо сказал он. - Пусть придут друзья, чтобы проститься с ней.
   Ливилла увела его в свои покои, где чуть ли не насильно уложила спать, напоив сонным зельем, а Агриппинилла, глотая слезы, стала распоряжаться церемониалом.
   Юнию уложили на роскошно инкрустированное ложе, увитое гирляндами лилий, ее любимых цветов, и выставили в огромный дворцовый атриум. Там в темных пенулах уже собрались близкие. Силан с побелевшими от горя волосами, Виниций, Кассий Лонгин, Ганимед, актеры и чуть в стороне Друзилла, пристально наблюдавшая за мужем. Тот, как и все, не скрывал своего горя. Каждый клал на ложе драгоценный подарок и со слезами становился около, ожидая, когда простятся остальные. Друзилла приблизилась последней и неожиданно для всех возложила на ложе кубок.
  -- Помнишь, подруга? - сказала она, скрывая ухмылку. - Я пила из него за нашу дружбу.
   Но Друзилла не знала, что Юния унесет с собой в могилу не символ дружбы, которой они никогда не испытывали, а ее скорой смерти.
   Огромное количество людей выстроилось цепочкой от самого форума, чтобы попрощаться с красивейшей женщиной Рима, и этот живой поток не иссякал до полуночи, когда уже падающие с ног от усталости родственники, стоявшие у ложа, не велели закрыть ворота.
   А на восьмой день, когда на заре глашатаи объявили о похоронах, великая толпа римлян собралась у дворца с зажженными факелами, наполнив воздух Вечного города густым ароматом смолы.
   Калигула уже держался спокойно после того, как проспал почти сутки. Но каждый замечал, что взгляд его отрешен. Он, точно послушная кукла, выполнял все указания Ливиллы, которые она шептала ему на ухо, держа брата за локоть. И весь народ склонился на колени перед его страшным горем.
   Силан побоялся приблизиться к нему, чтобы выразить сочувствие, и, стоя рядом с Гемеллом, кидал на императора неприязненные взгляды. Ему казалось, что это ловкая игра со стороны Калигулы, не способного грустить. Но один раз взоры их скрестились, и точно металл зазвенел в воздухе от этого столкновения. И Юний, испугавшись, поспешно опустил глаза. Ему на миг показалось, что он увидел во взгляде Калигулы свою скорую гибель. Но нет, он тряхнул головой, примерещилось. Император не посмеет тронуть его!
   Гай подхватил ложе со своей женой, рядом с ним встал Виниций, за ним Силан, а за Гаем - Кассий Лонгин. И тут же раздались голоса префик, наемных плакальщиц, еще на заре доставленных либитинариями. Их печальные нении сразу затерялись во всеобщем плаче римского народа и звуках труб, стоило процессии выйти за пределы ворот.
   Гай ступал точно во сне, отрешенный от всего, и одна настойчивая глупая мысль билась в его голове. Только б не споткнуться! Он уже не думал, что сопровожадет свою Юнию к месту погребения, он постарался позабыть о том, что она умерла. Наоборот, она идет рядом, как тогда на Аппиевой дороге, когда везли в Рим мертвого Тиберия. Она всегда была рядом с ним: и когда он ждал ее долгие годы, и когда ему угрожала гибель, и когда он праздновал свой триумф, и когда они на волосок от смерти плели интриги, и когда он был так счастлив. Но сейчас Гай боялся обернуться, обманывая себя, что слышит ее легкие шаги и чувствует нежный аромат. А вдруг ее нет?
   Макрон, идущий следом за погребальным ложем среди друзей, держался из последних сил, шагая будто по раскаленным головням. Каждый шаг причинял ему ужасную боль, гулко билось сердце в груди, пораженное страшной болезнью, от которой нет лекарства. Болезнью потери. Он не отводил взгляда от той, что покоилась среди лилий, видел, как ниспадает с погребального ложа длинная прядь волос лунного цвета, и ему больше жизни хотелось прижаться к ней губами.
   Клавдий наблюдал за ним, искренне жалея этого большого сильного человека. Страшная мука исказила его черты до неузнаваемости. Не мука ли вины, задумывался старик, хромая вслед за процессией. Он корил себя, что уехал и проглядел затаившуюся беду. Что-то определенно было не так во всей этой истории на пиру. Не могла Клавдилла так сильно испугаться Агенобарба, умершего от удушья на ее глазах. И ее крики о кинжале, который никто не видел и не смог найти. Для Клавдия это значило одно - кинжал попросту кто-то спрятал, а тот, кто сделал это, и вложил его в руку злополучного убийцы. Он разберется во всем, едва окончится погребение. И не был ли в сговоре с неизвестными Харикл, не сумевший остановить кровотечение? Если так, то этими заговорщиками были люди, близкие Гаю и Юнии. Дни Харикла и так сочтены, Калигула не простит ему вины в смерти жены. Как только врач выходит крохотную слабую малютку, его бездыханное тело скатится по ступеням Гемонии. Надо успеть допросить его... Клавдий оглянулся на следующих за ними женщин. Ливилла и Агриппинилла рыдают в голос и рвут на себе волосы. Они любили подругу. Друзилла. Глаза ее сухи, но лицо печально, она без конца кашляет под холодным ветром, но, несмотря на простуду, идет в процессии. Клавдий со вздохом повернул голову. Из-за своей хромоты он опять отстает и скоро затеряется к позору в толпе женщин. Старик прибавил шаг и, к своему облегчению, ухватился за протянутую руку Мнестера.
   Процессия спустилась с палатинского холма, прошла по Священной дороге и, войдя на форум, остановилась у ростр. Ложе внесли и установили на трибуне. Клавдий отметил, что толпа так велика, что и яблоку негде упасть. Божественную жену цезаря любили в народе. Солнце вдруг выглянуло из-за низких туч, и сноп лучей упал на Юнию, осветив небесным сиянием. Многие упали на колени и стали молиться. Скоро вся коленопреклоненная толпа рыдала и умоляла богов принять ее к себе в сонм. Клавдию пришлось последовать общему примеру. Мнестер, неизвестно почему взявшийся опекать его в этот день, помог ему опуститься на холодную землю. Клавдий услышал легкий кашель Друзиллы совсем рядом и, обернувшись на нее, испуганно обомлел. Какими глазами смотрела она на плачущего Макрона! Невыносимой мукой и ненавистью горели они, как яркие звезды. Клавдий поспешно отвернулся. Что бы это значило? Префект претория даже и не видит ее, и волосы его совсем белы, как снег. Клавдий не таким помнил его в последнюю встречу. А чему удивляться? Макрон любил Клавдиллу не меньше Калигулы.
   Пронзительные звуки труб отвекли Клавдия от размышлений, и он посмотрел на ростральную трибуну. Калигула собирался говорить похвальное слово. Его фигура, облаченная в темную пенулу, поверх которой был наброшен пурпурный императорский плащ, несколько нелепо смотрелась из-за всклоченных рыжих волос и залитого слезами лица. Мужчине не подобает плакать во время прощальной речи, но Гай не мог сдержаться и стоял, беззвучно открывая и закрывая рот, будто вытащенная из воды рыба. И все римляне молча смотрели на него, сочувствуя такому страшному горю. Никто и не подумал осудить его.
  -- Она была лучшей женой, - наконец тихо вымолвил он, в в один миг на форуме стало так тихо, что стало слышно жужжание мух и робкий посвист птиц. - Она была самой прекрасной женщиной Рима. Я всем обязан ей. И жизнью, и своим счастьем, и тем, что стал императором.
   Калигула опять замолчал. Клавдию сделалось дурно. Такое поведение недостойно императора! Но солнце, скрываясь за тучей, вдруг скользнуло косым лучом по его лицу, и Гай, словно вдохновленный богами, заговорил. Плавно лилась его похвальная речь молодой жене, он описывал ее с такой любовью, будто рассказывал близким друзьям о молодой супруге, на которой женился совсем недавно. Прошло немало времени, прежде чем он вымолвил последнее слово, а все стояли, по-прежнему коленопреклоненные, и не могли опомниться от всплеска счастья, который вызвали в каждой душе слова императора. Но горе вдруг опять обрушилось на всех, напомнив, что та, о которой сейчас говорил Гай, умерла. И истошные вопли и рыдания огласили форум.
   Десигнатор дал знак, что пора отправляться на Марсово поле, где либитинарии уже соорудили погребальный костер. Калигула, Марк Виниций, Кассий Лонгин и Марк Юний Силан подхватили ложе на свои плечи и пошли сквозь расступившуюся толпу.
   Погребальный костер был окружен кипарисовой оградой и украшен гирляндами лилий.
   Именно с тех пор в Риме появился новый обычай, вывешивать на ворота дома, где есть покойник, вместе с веткой кипариса и цветок лилии. Их перестали дарить прекрасным девушкам. Эти белые цветы стали символом смерти для Рима.
   Прежде чем ложе с покойной возложили на костер, украшенный гирляндами и окруженный кипарисовой оградой, Гай приблизился к Юнии, поцеловал ее, но не стал класть между губами триенс, прошептав неслышно: "Тебе не понадобится плата Харону, новая темная богиня. Дождись, я не задержусь надолго".
   Под пронзительные звуки труб тело вознесли на костер и принесли около него в жертву лошадей, собак и певчих птиц. Жрецы Либитины вылили наземь два сосуда чистого вина, молоко и кубки с кровью жертвенных животных. Родственники и близкие друзья разместились вокруг ограды и, обернувшись лицом на восток, направились в левую сторону вокруг костра, бросая драгоценные подарки. Женщины вырывали себе клочьями волосы и громко кричали, царапая себе грудь и лицо, чтобы почтить Манов, которые любили молоко и кровь.
   Когда закончилось скорбное шествие и были принесены жертвы, зажигатели подали горящие факелы Калигуле и Силану. Отвернув лица, они поднесли их к дровам. Но стоило пламени охватить тело Юнии, как едва успели остановить Калигулу, вознамерившегося прыгнуть в костер. Виниций и Лонгин, приложив немало усилий, втащили его на помост, где стояли сестры и друзья. Со всех сторон раздавались вопли и плач, перебиваемые скорбными песнями и звуками труб. Ярко полыхало пламя, навсегда уничтожая ту, что была красивейшей из смертных женщин.
   И, едва потухли последние головни, а сестры уже приготовились взойти на костер, чтобы собрать останки в золотую урну и облить их вином и молоком, как вдруг произошло непредвиденное.
   Яркая молния вспорола черные тучи и вонзилась изогнутым кинжалом прямо в черное пепелище. Крики ужаса раздались со всех сторон. Калигула неожиданно закачался и, прижав пальцы к вискам, рухнул без чувств на помост. Народ всколыхнулся, охваченный паникой. Но Виниций, выставив вперед руку, призвал всех разойтись. Император просто потерял сознание от волнения и горя.
   А, когда Агриппинилла, Ливилла и Друзилла стали искать останки, то не нашли ничего, кроме углей. Бесследно исчезли даже золотые украшения и драгоценные подарки. Будто просто сожгли одни дрова. Охваченные суеверным страхом, девушки молча передали урну с пеплом либитинариям для временного захоронения в Мавзолее с семьей Германика. Калигула еще на Рострах объявил всем, что намерен построить для Юнии и себя роскошную гробницу на Аппиевой дороге.
   Погребальные торжества и игры так и не состоялись. Народу было объявлено, что император тяжело заболел. Он так и не пришел в сознание. И весь Рим молился о его выздоровлении, одевшись в цвета глубокого траура.
  
  
  
   Силан уже затемно вернулся домой, разбитый и опустошенный. Горе утраты коснулось и его своей тяжкой десницей, выбелив виски. "Моя бедная девочка! - бормотал он. - Этот негодяй сгубил тебя! Будь проклят, коварный лицемер! Пусть бы сгорел заживо вместе с моей красавицей! Зачем Виниций оттащил его прочь? Хотел показать всем, как сильно любил мою девочку. Вздор! Все эти слезы и обморок - фальш и игра! Будь проклят!"
   Юний заперся в таблинии и велел подать вина. Рабы, будто тени, незримо исполнили приказ и разошлись. Дом замер, ожидая нового дня.
   Силан горевал о дочери, безвременно ушедшей такой юной и прекрасной по той же причине, что и ее мать, его несравненная Клавдия, которую ему никто не смог заменить. Он едва не прослушал тихий удар в гонг поздним посетителем. Силан встрепенулся и пошел открывать, шаркая тяжелыми ногами в пустом атриуме. И безмерно удивился, увидев нежданного гостя. Перед ним стоял совершенно седой Макрон.
  -- Прости меня, Марк Юний. Но мне некуда было пойти в этот страшный вечер, - сказал он, сбрасывая на пол плащ.
  -- Я оплакиваю свою дочь. Сейчас не время для бесед, - ответил Силан. Неужели Макрон осмелился прийти, чтобы возобновить разговор об их заговоре?
  -- Я пришел плакать вместе с тобой, ее отцом. Я безумно любил ее. Прошу, не откажи мне в этой милости.
   Удивленный Силан распахнул для него, ставшего сразу родным, свои объятия, и они долго стояли так в темноте, думая о той, что исчезла из этого мира навсегда.
   Они всю ночь просидели вдвоем, задавая друг другу вопросы и выслушивая откровения. В одном были едины их помыслы. Калигула должен умереть!
  
  
   Дворец, окутанный туманом печали, стоял темный и пустой. Около кованых ворот застыли безмолвные тени тех, кто пришел узнать о здоровье императора. Рим, охваченный паникой после происшествия на Марсовом поле, неустанно молился в храмах, которые жрецы не решились закрыть на ночь.
   Но во дворце не знали, что делается снаружи. Все обитатели собрались в перистиле у фонтана и тихо переговаривались меж собой.
  -- А кто сейчас рядом с Гаем? - спросил Виниций, оглядывая тесный круг.
  -- Клавдий, - ответила Друзилла. - Этот безмозглый старикан слушает его дыхание. И Харикл готовит какой-то отвар.
  -- Меня не пустили к нему, - проговорила Ливилла. В ее глазах до сих пор метался ужас. - Неужели это знамение так испугало его?
  -- А кого оно не испугало? - вскинулась на нее Друзилла. - Я не жива не мертва от страха. Мы не нашли в костре ни единой косточки, ни единого украшения или кусочка одежды. Только остывшие угли.
  -- Боги взяли ее на небо. Она теперь богиня, - уверенно произнес Кассий.
  -- Во время похорон Августа многие клялись, что видели, как из дыма вылетел орел и пропал в небесах, - со злобой возразила Друзилла. - А тут молния ударила в пепелище. Это не к добру. Боги не приняли ее к себе в сонм! Гореть ей в Тартаре!
   Все испуганно посмотрели на нее.
  -- И нашего брата неспроста поразила странная болезнь, - продолжала вещать Друзилла. Но Кассий неожиданно поднялся.
  -- Иди прочь отсюда! Ты каркаешь точно старая ворона! - закричал он, пробудив эхо в коридорах. - Калигула поправится, горе утраты сломило его, ему нужно время, чтобы прийти в себя. А тебе лучше убраться из дворца и не заражать всех своей ненавистью. Ни для кого не секрет, как ты относилась к Клавдилле.
   Удивленная Друзилла обвела взглядом присутствующих. Неужели все согласны с ее мужем и тоже прогонят ее? Ливилла сразу опустила глаза, Виниций отвел взгляд в сторону, и лишь Агриппинилла с откровенной неприязнью смотрела на нее.
   - Тебе не место среди тех, кто любил Юнию, - резко сказала она, и слова эти, точно плевок, уязвили гордую Друзиллу. И, провожаемая презрительными взглядами, она поспешно вышла.
   Лишь затаившись одна в полутемной кубикуле, она смогла выплеснуть свою радость. Ничто не могло омрачить ее! Ни презрение родных, ни болезнь Гая, ни разрыв с любовником. Для нее заговор удался, как нельзя лучше. Теперь она сможет вернуть любовь брата! Друзилла кружилась, тихо напевая и останавливаясь лишь затем, чтобы произнести слова проклятий тем, кто, как она считала, предали ее. Легкий кашель, сорвавшийся с ее уст, не встревожил, она, недоуменно осмотрев окровавленную ладонь, вытерла ее о тунику и продолжала петь.
   Прежде чем умереть, Юния позаботилась о ней, но Друзилла об этом и не подозревала.
  
  
  
  
   LXXXVI
  
  
   Толпа, собравшаяся на форуме около Ростр, безмолвно ждала, когда закрепят листок. И всеобщий вздох разочарования пронесся легким ветерком. Это значило, что надпись на бюллетене опять гласила: "Без перемен". Народ молча разбредался по домам и храмам молиться о больном императоре. Уже полтора месяца многотысячная толпа дежурила у ворот дворца и днем, и ночью, ожидая новостей. Но их не было. Гай по-прежнему лежал в беспамятстве, сломленный смертью любимой супруги. Но горе потери прекраснейшей женщины Рима у народа сменилось отчаянием из-за болезни обожаемого императора. Люди едва осмеливались тихо переговариваться меж собой, и город был наполнен приглушенным шумом, словно вдали по гальке бежал ручей. Ни уличных криков, ни музыки, ни смеха, ни грохота повозок. Жизнь стихла в Вечном городе.
   Отчаяние некоторых горожан достигло до такой степени, что они вывесили на дверях домов объявление с клятвой, что, если смерть сжалится над императором, то они отдадут ей взамен свою собственную жизнь. Количество этих объявлений росло с каждым днем, но бюллетени по-прежнему гласили: "Без перемен".
   В тихом, полутемном дворце все обитатели ходили на цыпочках, старательно избегая встреч друг с другом. Ливилла переселилась в покои Агриппиниллы, и они целыми днями молча сидели, обнявшись. Виниций, не подумав даже обидеться на супругу, коротал время с книгой в руках, изредка сталкиваясь в таблинии с Кассием Лонгиным. Но они даже не говорили ни слова друг другу. Молчание царило во дворце, усиливая нарастающее беспокойство.
   А чем занималась Друзилла - никто не знал. Она не покидала спальни, и рабы каждый день оставляли у закрытой двери подносы с едой и вином.
   Калигула лежал на ложе, где умерла Юния. Клавдий, находящийся при нем неотлучно, велел убрать из кубикулы то, что напоминало о жене императора. Когда Калигула очнется, а он об этом неустанно молился, то не должен расстраиваться, если все вокруг будет напоминать об умершей Юнии.
   Харикл заботился вместе рабыней-кормилицей о слабенькой дочке Гая, такой крохотной и болезненной, что у него даже не хватало времени как следует позаботиться о Калигуле, но Клавдий прекрасно справлялся и сам, не позволяя никому приближаться. Старик жадно вслушивался в бессвязный лепет, временами срывавшийся с губ больного. И глаза его наполнялись слезами, потому что Гай все время разговаривал с Юнией, будто находился с ней рядом.
   Настали ноябрьские иды. Девочка уже окрепла, плакала все громче, и голос ее уже не напоминал комариный писк. А Гай по-прежнему находился в царстве теней вместе с Юнией. Клавдий догадывался, что Клавдилла не желает отпускать его от себя, и неустанно просил ее лар успокоиться и вернуть супруга. Что-то подсказывало ему, что это может продлиться еще очень долго, и он мучительно раздумывал, как бы заставить Калигулу очнуться. Но Гай без конца вел беседы со своей мертвой возлюбленной.
   Наконец его ум озарила догадка, и тогда он впервые покинул кубикулу, где добровольно заточил себя вместе с больным. С трудом шагая на затекших ногах, он направился к Друзилле.
   Племянница долго не хотела его пускать, вначале отмалчиваясь на настойчивый стук, затем оскорбляя, но Клавдий не сдавался, положив конец ее терпению. Выставив вперед остро заточенные ногти, она распахнула дверь и зашипела, точно кобра перед броском:
  -- Что тебе надо, старый дурак? Ты помешал мне наслаждаться одиночеством. Я ненавижу вас всех, проклятую семейку, и никого не хочу видеть.
   Клавдий без слов оттолкнул ее и прошел в кубикулу. Испуганный всрик со стороны кровати, и он разглядел очертания мужского тела под покрывалом. И тут же остренькие ноготки впились в его затылок.
  -- Убирайся прочь! - продолжала шипеть Друзилла. - Убирайся!
  -- Прикажи лучше убраться прочь своему любовнику, - жестко сказал Клавдий. - У меня к тебе, девочка, серьезный разговор. А ты, Ганимед Лепид, можешь не прятаться, для меня не секрет, что вы вместе проводите ночи.
   Красный как вареный рак, Ганимед выполз из-под покрывала и принялся неумело натягивать тунику. Друзилла, точно обезумев, с неожиданной силой ударила Клавдия в спину, и тот повалился на кровать. Испуганный до смерти Лепид, не взирая на гневные окрики любовницы, поспешно сбежал.
  -- Ты - грязная шлюха! - напустился на нее Клавдий.
  -- Шлюха? - яростно сверкая в полумраке темными глазами, переспросила она. - Да, шлюха! И если ты пришел сюда за тем, чтобы переспать со мной, дорогой дядя, изволь платить! Я не возьму с тебя чересчур большой платы. Мы же - родственники!
   И она захохотала, выставив белоснежные зубы. Приступ кашля прервал ее, согнув пополам, и она, задыхаясь, отпила из маленькой бутылочки. Клавдий с немым ужасом наблюдал за ней, но не уходил. Она была единственным шансом на спасение Гая.
  -- Ты нужна мне не за этим, племянница, - наконец произнес он, постаравшись скрыть охватившее его отвращение. - Ты должна мне помочь.
  -- Ну вот еще! - хрипло выкрикнула Друзилла.
  -- Погоди, не будь такой нетерпеливой. Уверен, ты не откажешь мне в маленькой просьбе, - настойчиво повторил Клавдий. - Иначе все во дворце узнают о том, почему Агенобарб пытался убить императора.
  -- Ложь! - крикнула она. - Это все грязная ложь! Я тут ни при чем. Это все Макрон.
  -- Надо же, - язвительно усмехнулся Клавдий. - А я-то, глупец, считал, что они ненавидят друг друга. Я порасспрашивал тут некоторых людей...
  -- Кого? Кого ты расспрашивал, противный старик? - глаза Друзиллы метали молнии, но Клавдий видел, как предательски дрожат ее пальцы, ломая тонкие обручи браслетов.
  -- Взять хотя бы Пираллиду. Меня с трудом, но все-таки пропустили в храм Весты. Она порассказывала мне много интересного, после чего я срочный курьер помчался в Башан к моему старому другу Агриппе. Его письмо я получил еще неделю назад и узнал из него много интересного, - Клавдий старался говорить, как можно спокойнее, хотя на самом деле у него волосы встали дыбом, когда он прочел признания Ирода. - И мне подумалось, кто еще, кроме тебя, мог так искусно убедить Агенобарба, что Калигула приказал его отравить? А вот имя своего сообщника, который, как я подозреваю, был еще и твоим любовником, ты назвала только что сама. Я-то прямо терялся в догадках, кто мог так искусно спрятать кинжал, выпавший из руки неудавшегося убийцы?
  -- Ты слишком догадлив, мерзкий старик, - злобно выпалила Друзилла. - Но у тебя нет никаких доказательств, кроме показаний проститутки. Макрон будет молчать. Агриппа же побоится подтвердить свои признания, будь уверен!
  -- А есть слова, племянница, которые не требуют доказательств. За смерть Клавдиллы кто-то должен будет ответить. И поверь мне, я сделаю так, что этим человеком станешь ты. Ты - единственная, кто ненавидела ее, и все прекрасно знают об этом. Следовало вести себя осторожней.
   Друзилла затравленно огляделась. Дрожь сотрясала ее, она уже чувствовала холодное дыхание смерти за своей спиной.
  -- Кажется, ты говорил о помощи, дядя? - пытаясь унять дрожь, смиренно проговорила она. - Ты ведь явился сюда не затем, чтобы обвинять?
  -- Клятва, которую дал вашей матери перед ее ссылкой, касалась всех детей Германика. Я обязан защищать и оберегать вас всех, хотя кое-то кто из вас, моих племянников, мне вовсе не симпатичен. Я клянусь, что ни единый волос не упадет с твоей головы, если, конечно, ты выполнишь мою просьбу.
  -- Говори, - хрипло произнесла Друзилла. И Клавдий вздохнул с облегчением, теперь она согласна на все. Змея спрятала отравленное жало, едва не подавившись собственным ядом.
  
  
   Калигула стоял на берегу. Лета неторопливо несла свои мутные желтые воды. "Испей воды! - шептал чей-то голос. - Испей! Позабудь о своем горе!" Гай решительно встряхнул головой, отгоняя наваждение. Столько опасностей подстерегает его в этом страшном подземном мире! Но он терпеливо ждет ее появления. Она ушла ненадолго, пообещав опять вернуться.
   - Юния! - позвал он, начинаяя терять терпение. Здесь так холодно и страшно. Голоса призрачных душ сводят с ума. Стоит ей уйти, как они стонут и плачут около него, теплого и живого, уговаривая выпить воды забвения. И столько муки и мольбы в их тонких голосах, что устоять невозможно. А ее, красивую богиню с темным лицом, они боятся. Едва появляется она, окруженная огромными черными псами, с чьих жутких клыков, сочится ядовитая пена, как бесплотные призраки разлетаются с воплями. В руках ее бич, обагренный кровью. И Гай не знает, чья эта кровь и куда она отлучалась, кто звал ее.
   Муки ожидания нестерпимы. А вдруг она ушла навсегда? Но он продолжает верить. Она придет, чтобы коснуться его лица своими нежными ладонями, поцеловать и сказать слова любви. Ради их кратких встреч на песчаном берегу желтой реки он готов ждать вечность. Калигула так и не смог отпустить ее одну, последовав вслед за молнией во тьму. Она обрадовалась, увидев его, но лица ее темных спутниц были мрачны. "В царстве мертвых нет места живым", - злились они, но Юния на коленях молила их дать ему возможность остаться. Ее мольбы долго не трогали их, но, наконец, они позволили ему остаться, дав срок. Но ни Гай, ни Юния не знали, когда он должен истечь. Клавдилла не настаивала на его возвращении, и он сам позабыл о прошлом, счастливый тем, что они по-прежнему вместе, и смерть не смогла разлучить их.
   Неожиданно чей-то зов отвлек его от мечтаний. Гай прислушался к темноте.
  -- Гай, вернись ко мне! - звал далекий женский голос. Голос Юнии. - Где же ты, возлюбленный мой? Я жду тебя! Я люблю тебя! Очнись и взгляни на меня!
   Она зовет, и он должен повиноваться.
   - Иду, любимая! Уже иду к тебе!
   Гай протянул руки, легкий ветерок подхватил его бесплотное тело и понес куда-то ввысь. Внезапная вспышка света на миг ослепила его. Нет! Скорее назад, это обман! Клавдилла не может быть там, где свет. Она же ночная богиня! Но бешено крутящийся водоворот уже закрутил его и вдруг с размаху швырнул оземь.
   А внизу, у желтой реки, прекрасная темноликая богиня с печалью смотрела, как порыв ветра уносит прочь ее возлюбленного. Но неожиданно она улыбнулась. Она знала теперь, сколько должно пройти лет, прежде чем вернется он к ней, истекающий кровью от страшных ран. Тогда она омоет его, оденет в легкие одежды, и они никогда не расстанутся. Совсем скоро! Что значат эти короткие годы перед вечностью? Юния повернулась к сопровождающей ее стае и ласково погладила черного вожака. Пес, удивленный неожиданной лаской, довольно оскалил клыки и лизнул хозяйке руку. Клавдилла рассмеялась легким смехом и взмыла ввысь. Она услышала зов из подземного дворца.
  
   Гай резко открыл глаза и тут же зажмурился.
  -- Юния? - робко спросил он.
  -- Я, любимый. Наконец-то ты со мной.
  -- Но ты не можешь быть здесь.
  -- Могу, - ласково ответила она. И Гай смело открыл глаза. И увидел свою жену, окруженную сиянием лунных волос. Гай протянул ей руки, но вдруг испуганно отпрянул.
  -- Ты - не она. У нее теперь другой лик.
   Он со страхом огляделся по сторонам. Знакомые очертания. Он во дворце! Кто-то сильно сжал его руку. Гай обернулся и увидел Клавдия. Слезы блестели в его глазах.
  -- Наш император вернулся! Сынок, ты опять с нами, - старик заплакал. - Как долго тебя не было.
   Девушка стащила с головы парик. Друзилла! Только она могла так обмануть его! Гай застонал.
  -- Все прочь! - закричал он. - Ненавижу! Вы разлучили меня с ней! Мне надо вернуться!
   Его выгнуло дугой на кровати. Друзилла в ужасе попятилась, увидев, как на его губах проступила белая пена, и он забился в судорогах.
  -- Харикл! - закричал в страхе Клавдий, пытаясь удержать слабыми руками Калигулу. Но тот неожиданно затих и глубоко задышал.
  -- Кажется, заснул, - прошептала Друзилла. - Как ты думаешь, он опять?
   Клавдий покачал головой.
  -- Нет. Обратно он уже не сможет вернуться. Врата царства мертвых уже захлопнулись за ним. Нам удалось перехитрить ту, что так долго держала его в плену. Ты справилась со своей ролью.
   Друзилла облегченно вздохнула и вышла. Клавдий не стал удерживать ее. Вбежал лекарь.
  -- Император пришел в сознание?
  -- Да, - ответил Клавдий. - Он уснул после сильного припадка. Подождем до утра. А пока можем смело объявить Риму о его выздоровлении. Я пробуду здесь всю ночь. Тебе лучше не попадаться ему на глаза, Харикл. Советую уехать подальше из дворца. Он никогда не простит тебе смерти его супруги.
  -- Но малютка еще слаба, - попытался возразить Харикл.
  -- Ты выполнил свой долг, врач. Найдется, кому присмотреть за маленькой Юлией.
   Харикл молча повиновался. Старик взял спящего за руку и вслушался в его дыхание. Да, теперь он полностью здоров. Юния отпустила его.
  
  
   Радостная новость быстро облетела дворец, просочившись и к тем, кто терпеливо ожидал у дворцовой решетки. Вечный город сразу ожил, наполнился счастьем и смехом. Жрецы распахнули ворота храмов, туда рекой потекли богатые пожертвования в благодарность богам, излечившим любимого императора. Народ ликовал. Ликовали и обитатели дворца, собравшиеся вместе впервые за долгое время. Обильный стол в триклинии украсили цветы, зажурчали звуки робкой музыки. Жизнь просыпалась.
   Ливилла лучилась счастьем, без конца целуя Виниция и Агриппиниллу.
  -- Когда Гай проснется, мы отметим его выздоровление роскошным пиршеством, - без умолку твердила она. - Клавдий и Друзилла вернули нашего брата к жизни. Сенат обязан провозгласить им величайшие почести.
   Агриппинилла досадливо кивала. Ей не нравилось то, что именно Друзилла вмешалась в происходящее. Теперь все чувствовали себя ей обязанными. Но да, пусть. Чело ее прояснилось. Главное, что Гай здоров.
   Неожиданно их беседа была прервана. Занавес триклиния откинулся, пропуская Клавдия. От волнения он заикался больше, чем обычно.
  -- Что? Что случилось? - с тревогой спросил Виниций. Но глаза старика сияли радостью.
  -- Он уже проснулся и сейчас присоединится к нам. Сказал, что очень голоден.
   Все радостно спохватились.
  -- Надо принести малютку! - закричала Ливилла и убежала.
   Едва Калигула ступил в триклиний, как все отметили, что он очень бледен и не поднимает головы. Гай молча выслушал все поздравления и возлег на главное ложе. Глаза его упорно смотрели в пол.
   Запыхавшаяся Ливилла с малюткой на руках приблизилась к нему и положила девочку на пол перед отцом.
  -- Это твоя дочь, Гай Цезарь! - звонко сказала она. - Прими ее в свои объятия!
   Гай невозмутимо взглянул на копошащийся сверток у своих ног и вдруг отчетливо произнес в наступившей тишине:
   - Убийце матери здесь не место! Пусть рабы унесут ее прочь на свалку! Я никогда не смогу смириться с тем, что это существо виновно в гибели той, которую я любил больше жизни! Она должна поплатиться жизнью за страшное злодеяние.
   Слуги не позволили себе времени на раздумье и поспешили исполнить приказ императора.
   Оцепеневшие от ужаса, все молчали. Ливилла глотала крупные слезы, не осмеливаясь возразить, и беспомощно смотрела, как поспешно уносят ребенка. Агриппинилла с расширенными от страха глазами, прижав руки к животу, будто охраняя своего малыша, смотрела на Калигулу. В глазах остальных читалось изумление. Нет! Император одумается! Малютка не может быть виновна в смерти Юнии!
   А Гай, по-прежнему глядя в пол, поднял чашу и сказал в полной тишине:
  -- Меня долго не было с вами. Но теперь я вернулся. И пусть каждый осушит чашу с вином в честь моего возвращения.
   Не отводя от императора взгляда, все последовали его примеру, даваясь и расплескивая вино. Но ни один из присутствующих не подозревал о том, что пьет до дна чашу своего личного унижения. И когда Калигула наконец поднял глаза, все испуганно вздрогнули. Таким яростным и страшным безумием были наполнены они.
  
  
  
   ЭПИЛОГ.
  
   Я заканчиваю свою историю. Более нет сил продолжать. Кошмар и ужас, воцарившиеся после того вечера в Риме, лучше меня опишут историки. А я больше не историк. Давно не историк. Клавдий - хромой заика стал императором волею случая.
   Из всех участников этих событий в живых нас осталось всего двое. Я и моя жена Агриппинилла. Она уже много лет моя жена. И чувствую, что она станет и моим убийцей. Я мешаю ее сыну.
   Может, я никогда не решился вспомнить о том, чему давно был свидетелем, если б месяц назад я случайно не увидел в саду Нерона с хрупкой девчонкой на скамейке. Они целовались, и я расслышал их страстные признания в любви. Когда девочка повернулась, я остолбенел. Как две капли воды она была похожа на Юнию Клавдиллу, только рыжая и с зелеными глазами. Нерон нехотя признался потом мне, что это Акте, вольноотпущенница. Значит, дочь Калигулы выжила и через много лет, пройдя лишения и унижения рабыни, нашла дорожку к сердцу сына Агриппиниллы. Но я слишком ненавижу свою жену, чтобы рассказать ей о своем открытии. Я не хочу, чтобы ей вспомнилась ее старая клятва. Дочь Калигулы и Нерон не должны быть вместе. Это приведет империю к гибели.
  
  
  
  
  
  
  
   29
  
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"