Первые погожие дни апреля нагрянули неожиданно, яркими лучами окрасив серые будни горожан. За окнами моей квартиры ласковый ветер создавал собственную девятую симфонию, воображая сухие ветви деревьев тонкими струнами гитары; заботливое светило обогревало продрогшую землю палящими поцелуями, словно бы замаливая долгое отсутствие своё; жизнь растительная всё яростнее тянулась к чистому небосводу, и закутанные в шарфы дети весело прыгали по лужицам, заставляя родителей с каждой секундой всё больше и больше хмуриться от мысли о предстоящей стирке.
В самой квартире царил совершенно другой настрой, под стать тем самым родителям со сведёнными на переносице бровями. Я был во власти длительной болезни, вызванной крайней формой отсутствия творческого вдохновения, вследствие чего комнаты казались сырыми и прохладными. Часто заходившая в гости соседка же, молоденькая студентка по имени Надежда, что так рьяно интересовалась моей домашней библиотекой, всегда открывала окна в спасении от духоты, но я тут же спешил закрыть их, кутаясь в пятнистый плед и упрекая девушку в безрассудстве. В полумраке комнат с наглухо задёрнутыми шторами нашлось вскоре занятие по душе. Я часами просиживал на широком подоконнике, вглядываясь в лица прохожих, выискивая материал для новой работы. Но всё обернулось иначе...
Нежно-синее пальто её промелькнуло лишь на секунду ярким пятном под окнами моей квартиры, но даже по пряди развивающихся на ветру волос осознал тогда я шанс на спасение. Увидеть легкую походку снова представлялось безумной идеей, но на следующий же день девушка прошлась под моими окнами вновь. Тогда стал я украдкой подглядывать за хрупкой фигурой сквозь закрытые окна.
Поначалу она показалась мне иллюзией, навеянной неспокойной болезнью. Раз даже подозвал я Надю, чтобы та разрешила этот глупый вопрос. Девушка лишь улыбнулась и поспешила заверить меня в реальности этих видений. Но даже после уверения в полном здравии я продолжал терзать себя мыслью об обратном. Добродушная Надя могла пожалеть бедного соседа, решившего окончательно сойти с ума. Но случай заставил меня отложить сомнения.
На улице бушевала непогода. Ветер безжалостными порывами ломал хрупкие отростки природы, на что небо отзывалось скорбным плачем, и ручьи его слёз стекали в канализации города. Она прошла медленным шагом, сжимая ручку широкого чёрного зонта, лицо её казалось мрачнее туч на сером полотне. Я уже хотел было отойти от окна, раздосадованный скверным настроением гостьи, как в следующее мгновение был словно ослеплён внезапной вспышкой молнии. Мир застыл в одной точке. Лишь спустя день понял я, что был поражён быстрым взглядом карих глаз в мою сторону.
После этого случая изо дня в день подходил я к окну, и каждый раз встречал взгляд двух угольков, разжигавших невероятный пожар в душе. Это было лекарством от хандры, в которую я погрузился месяцем ранее. Мне вдруг сделалось страшно думать, что вот уже месяц я, словно маньяк или же зависимый, провожал незнакомку взглядом. Однако симптомы болезни слабели, в душе появился огромный шар света, излучающий тепло и спокойствие. Я раскрыл шторы и каждодневно вёл продолжительную беседу с соседкой при распахнутом окне.
За одной из таких встреч Надя, шутя, сказала мне о некой влюблённости, и я глубоко задумался. Была ли эта потребность видеть хрупкий силуэт - слепой прихотью любви? Нет. Нет. Нет. Возможно ли было даже помыслить о том, чтобы питать чувства к этому созданию? Я не называл её девушкой, ибо твёрдо решил, что она была Мефистофелем в человеческом обличии. Не мог простой смертный сотворить с душою таких страшных изменений, захватить в плен разум и сердцем. Не мог, вот так же и я не мог полюбить это очаровательное демоническое творение.
Когда помыслил я об этом, то твёрдо решил раз и навсегда искоренить её из своей жизни. Шутка ли, играть с потусторонней силой? Решился. В назначенный час взялся за книгу, но строчки словно бы плясали перед глазами неистовые танцы; налил в фарфоровую чашку любимый жасминовый чай, но он оказался слишком горячим, и я обжёгся; после неудачи с литературной работой я твёрдо положил бросить все попытки борьбы. Стремглав побежал я к окну, но застал лишь маленькую точку вдалеке. Как наказание за невиданную дерзость мою, в тот день всё валилось из рук.
На следующее утро она не прошла своей лёгкой поступью, и я заметил в себе признаки прошлой хандры: шторы были вновь задёрнуты, я кутался в плед и не разрешал соседке открывать окна, жалуясь на сырость в квартире. Так продолжалось долгие восемь дней.
И вот в мою жизнь снова вошло солнце, тёплой улыбкой рассеяв царивший в душе мрак. Я был готов кричать от радости и бегать по лужам, как озорной ребёнок, от осознания своего счастья. В каком-то исступлении помахал я ей рукой и был сражён еле заметным кивком её хорошенькой головки. "Быть может, показалось?" - со страхом подумал я тогда. Но нет, память моментально воспроизвела лёгкий кивок, словно бы ответивший на вопрос "люблю ли я?".
Вот тогда-то я и решился: достал из пыльного шкафа свой лучший костюм, долго думал нужно ли надевать на улицу шарф, проработал в голове до мелочи наш первый разговор. План был прост и безупречен, но я всё же нервничал, как нерадивый ученик перед уроком.
В тот день я ждал снаружи, ежеминутно поглядывая на часы, с горестью отмечая медленное течение времени. Но вот вдалеке появилось знакомое пальто. Судите сами, был это жест судьбы или же жестокий случай, но в тот самый момент, когда заприметил я своё видение, увидел я и красочную афишу театра. Ярко-красными буквами плакат выкрикивал одно единственное слово. Ипохондрик.
Внутри меня что-то с треском оборвалось и со свистом полетело вниз. Тут-то мы и встретились. Она радостно просияла, ускорив шаг, но я лишь кинул сухое "извините" и удалился. Я не струсил, вовсе нет, но она вдруг показалась мне совершенно обыкновенной, нежно-синее пальто стало раздражать слишком ярким цветом, а карие глаза сравнились разве что с грязью под ногами прохожих. Поначалу я даже не хотел верить, что девушка была той самой музой, обогревавшей меня с месяц. Однако подойдя к окну, я понял это ясно. Она вновь прошла мимо, с грустью посмотрев в сторону дома, где меня не было несколько дней. Я нашёл это глупым и тут же ушёл прочь.
Прошла неделя, в квартире вновь царил былой порядок, а я сидел и размышлял об афише. Ведь и был я этим ипохондриком: придумал себе, что люблю и поверил. Болезнь вошла в организм с первым появлением проклятого пальто, подпитывалась ядом каждодневных "свиданий", отвергала лечение и полностью изменила устав жизни больного.
Сейчас же я был на свободе, излечен от собственноручно созданного недуга. Но последние дни весны всё чаще вспоминался мне тот короткий миг беззаботной жизни с ожиданием у окна и тяжёлый процесс выздоровления с поминутной борьбой после.
Сегодня я вновь сидел на подоконнике, вновь смотрел на неё. Она прошла с гордо поднятой головой, даже не бросив мимолётного взгляда, и сердце моё сжалось. Я был тем самым ипохондриком, но верную ли я тогда искоренил болезнь?..