Ей было девять лет. Маленький и прыгучий пудель. Я назвал её Дина, она была не против:). Короткий, купированный хвостик, уши тряпочками, смешно взлетающие, когда она бежала за мной и живые, веселые глазки, сверкающие маленькими, влюбленными звездочками. Она никогда была не прочь поиграть, неважно во что, лишь бы вместе, лишь бы со мной. Она беззлобно рычала, тявкала и с удовольствием забирала у меня дырявый, резиновый мячик, пулей летела за ним в крапиву и возвращалась гордая и довольная собой, неся его в зубах. А когда я приходил домой, запрыгивала ко мне на руки четким прыжком и розовым язычком она вылизывала мое лицо, тихонько повизгивая от радости видеть меня. Да, в то время это было единственное существо, которое понимало меня по-настоящему. Все началось в тот злополучный день.
На улице стояла невыносимая жара, и мы поехали на природу, где она накупалась в холодной, ручейной воде. Мы приехали домой, а на следующий день у неё заболело правое ухо. Она скулила и пыталась лапой вытряхнуть оттуда воду. Я повез её в нашу ветеринарку. Она не любила врачей с детства, с первых прививок, но сейчас вела себя тихо. Сидевший там врач осмотрел её, и сказал, что она застудила ухо, вероятно, туда попала вода, выписал капли и наказал капать два раза в день, а через несколько дней приехать показать. Я лечил её, но капли нам не помогли. Ухо начало гноиться, у пуделей они висячие, поэтому все время закрытые, повязки и попытки открыть его ни к чему не привели. Она все срывала, стаскивала с себя и залазила под кровать, где рычала даже на меня при попытке вытащить её оттуда. Второй приход врача, уже на дом, нам тоже ничего не дал. С трудом, осмотрев её еще раз, (она вырывалась и ворчала) он предложил попробовать еще одно средство, и, помолчав, уехал. Я остался с ней. Она подползла ко мне, залезла на руки и заплакала. Вздрагивая всем телом, по-своему, по-собачьи. Они плачут почти как люди, только без слез и негромко. Потом она положила свою голову мне на руку и впервые за эти два дня ненадолго уснула. Она уже практически не ела, нос был сухой, а дыхание горячее. Я приносил ей еду, но она отворачивалась от нее, начиная лизать мне руку. Было очень тяжело видеть, как этот черный, прыгающий клубочек лежит, терпит невыносимую боль и ты, его царь и бог, на этот раз ничем не можешь ему помочь.
Через день врач из другой ветеринарной клиники, осматривая ее, сказал, что нагноение пошло дальше, в мозг, сказал, что такие операции они не делают, и её надо усыпить. Мой маленький клубочек. Дома мама плакала навзрыд, а моя Дина просто смотрела на меня, чуть помахивая своим хвостиком, и ждала. Ждала меня, своего хозяина. Кому хоть раз в жизни приходилось принимать такие решения, тот меня поймет. Я плакал, гладя её по шерстке, потом взял её на руки и понес в машину. В ветеринарке было много народу, я зашел, держа её на руках, и не глядя ни на кого, прошел в операционный зал. Врач посмотрел на меня, и, не говоря ни слова, начал осмотр, после чего сказал только одно слово: "Укол". И я, закусив до боли губу, кивнул. Пока он набирал лекарство в шприц, я смотрел на нее и вспоминал. Зима. Поезд. Я возвращался домой, везя туда маленькую, беспомощную "варежку", так я тебя назвал, потому что было очень холодно, ты замерзла, и я засунул тебя в свою варежку так, что из неё торчала одна голова. Там ты и спала всю дорогу. Помню блюдца с молоком, грязную, молочную мордочку и тугой животик, как ты, налопавшись, пытаешься дойти до подстилки, а тебя заносит. Помню, как ты сцепилась на улице с Барни, большой соседской овчаркой, а я полез вас разнимать. И потом мы оба лежали покусанные. Ты помнишь это, Дина?...
- Держите её за лапы и закройте голову этим, - врач подошел со шприцом и каким-то одеялом. Я замотал головой, не в силах выдавить из себя слово.
- Дело ваше, - пробормотал он и поднес шприц.
Она все поняла. Поняла и закричала, недоуменно и как-то обиженно. За что, хозяин? За то, что я любила тебя, за то, что была тебе предана до конца? ЗА ЧТО??? Холодная игла шприца вонзилась ей в кожу, протыкая её, пробивая хрящи между ребрами, чтобы достать до маленького, горячего сердца, в котором всегда был и есть только я. Она уже не вырывалась, только вздрогнула, когда лекарство смешалось с её кровью и, замирая, смотрела на меня влажными, добрыми глазами, которые постепенно тускнели и гасли. Я стоял, крепко держа её за лапы, и беззвучно плакал сквозь плотно сомкнутые зубы, потому что боялся, что если я их разожму, я взорвусь. Моя Дина.
- Можете отпустить её, - откуда-то донесся голос. Нет. Не могу. Я стоял и капал на её красивую, блестящую шерстку своими горячими слезами, все еще сжимая её в своих руках, не в силах отпустить. Прощай, моя девочка. И неоткуда прилетела одна фраза: "Все псы попадают в рай", значит, лети туда, лети и знай, что я не предавал тебя. Как ты не предала меня.
С того времени уже прошло много лет, но до сих пор у меня так и нет больше собаки. И знаете, иногда, по ночам, во сне, она прибегает ко мне, и мы играем вместе, как тогда, в нашем далеком прошлом. Она не забыла меня, не забыла того, что было у нас, и самое главное, она ЗНАЕТ, что я не предавал её...