Огромные глаза на прозрачном детском лице. Бесформенное пальто скрывает фигуру, но ясно, что при ее высоком росте, телосложение у нее скорее хрупкое, чем плотное. Тонкими длинными пальчиками она расстегивает мешковатое грязно-розовое пальто. Жарко. На ней какие-то невообразимые объемные вещи - вязаный свитер, шарф, которым можно обмотать несколько человек... Такое впечатление, что за стенами не уральский ноябрь, а якутские минус пятьдесят.
--
А где Арефанов? - спрашивает укутанную девушку одна из женщин, стоящая рядом.
--
Пошел за ключами, - тихо отвечает девушка.
Они стоят в мрачном коридоре следственного изолятора. По недоразумению, судья Арефанов назначил судебное заседание на четверг, а по четвергам подсудимых из СИЗО в народный суд не привозят. В эти дни недели не работает сопровождающая охрана и все судьи об этом знают и не назначают на четверги заседания по уголовным с "закрытыми" подсудимыми, а вот судья Арефанов забыл. Не долго думая, он тут же нашелся. Этот процесс был назначен им месяц назад, когда в очередной раз откладывался. Если сегодня не начать, то сорвется вся очередь следующих заседаний. К тому же две народные заседательницы - одна медик, другая - лаборантка, уже сидят в кабинете судьи и с интересом ожидают начало суда над одним из "разбойников", а молоденькая секретарша, недавно прикрепленная к нему, наверняка смотрит укоризненным взглядом на своего рассеянного начальника. В общем, Арефанов принял решение - провести выездное заседание. Благо, следственный изолятор, где сидит почти год в ожидании вынесения приговора подсудимый, находится от суда недалеко, можно пешочком дойти. Решено - сделано. Гуськом, через парк, по тропинке протоптанной в снегу, судья - впереди, за ним две женщины неопределенного возраста и замыкающая строй молодая секретарша, за двадцать минут дошли до СИЗО.
Еще двадцать минут ушло на всяческие формальности, сверку документов, в спешке выписанных на судейскую группку, на открывание бесконечных, на каждом этаже и каждом повороте, скрежещущих железных дверей или решеток. Чем дальше в изолятор, а по сути дела, в тюрьму, проходили женщины, тем все сильнее они сутулились, словно пытаясь стать незаметнее. Все молчали и даже не реагировали на неудачные попытки судьи их как-то растормошить. Девушка-секретарь громко дышала, она запыхалась. Заседательница-медик заметила это и удивилась - такая молоденькая, а так тяжело дышит...
И вот теперь они стояли у "Красного уголка" и ждали, когда судья придет с ключами от него.
--
Тебе сколько лет-то? - участливо спросила медик.
--
Восемнадцать, - ответила девушка и вскинула подбородок, давая понять, что она уже взрослая и не нуждается в опеке.
--
А на вид-то не больше пятнадцати, - никак не успокаивалась заседательница, обращаясь к своей напарнице, - страшно поди в тюрьме-то?
Девчонка досадливо отвернулась и встала к женщинам боком, привалившись к стенке. Ей казалось, что так она удачнее выглядит и ее животик под ворохом одежд не будет заметным.
--
Ба-а-а! - воскликнула медичка, - так мы ребеночка ждем! Недель тридцать уже, да?
Девушка мучительно покраснела и ничего не ответила.
Заседание шло обычным порядком. Арефанов вел процесс основательно, несколько раз задавая каждый вопрос, поглядывая - успевает ли секретарь записывать, останавливая быстрые ответы подсудимого, начиная повторять за ним, диктуя как учитель каждую фразу по слогам. Народные заседательницы уже дремали, подавляя зевки и делая отчаянные попытки не показывать виду как им скучно. Прибежавший в последний момент молодой адвокат с интересом следил за молоденькой девушкой и украдкой строил рожи, мол, ну и "тормоз" же твой судья. Он чувствовал себя тут как рыба в воде. Впрочем, подсудимый - коренастый рыжеватый парень, чувствовал себя так же уверенно и по-хозяйски. А как же иначе? Вот он какая важная персона - к нему, а не к кому-нибудь другому пришли судьи. Сокамерники вчера смеялись над ним - судебное назначено на невыезной день, а значит его попросту перенесут, не велика шишка - месяцем больше, месяцем меньше просидишь в СИЗО, какая разница, срок уже идет, дадут пару лет, останется отсидеть полгода....
Секретарь успевала не только дословно все записывать, но и наблюдать за окружающими. Ее характеру были присущи живость воображения и обостренная восприимчивость. С неподдельным интересом она рассматривала "Красный уголок". На входе так и было старательно выведено красной краской по трафарету на известке. Эта комната, со стоящим по середине столом буквой "Т", в конце тысяча девятьсот девяностого года смотрелась пронзительным упреком. Еще год назад была советской страна, и этот Ленин, что висит на обшарпанной стене, был незыблемым ее символом, еще судья Арефанов начинает и заканчивает заседание словами "руководствуясь социалистическим правосознанием", вставляя по ходу процесса воспитательные фразы о нарушении социалистических законов общежития, еще лежит на столе зачитанный Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР, в который заглядывают скучающие народные заседательницы, а советской власти уже нет. Нет и той страны, что была, все вокруг летит неизвестно в каком направлении. Неизвестность. Неопределенность. Эти два понятия стали основными. Для страны, а еще для молодой секретарши. Судья уверен в завтрашнем дне - у него отличная должность, государственная квартира и дополнительный паек. В магазинах - пусто, все по карточкам, которые отоваривать нечем. Как только что-нибудь "выкинут", выстраивается очередь, в конце которой даже не знают за чем стоят. Адвокат тоже уверен в своих силах - он пробился на эту работу и уже сделал себе имя. Надо только крутиться энергичнее и распихивать барышень-адвокатш, которые пытаются твой кусок хлеба изо рта вынуть чуть замешкаешься, и будет все хорошо. Женщины-заседательницы, призванные на две недели в народный суд, рады смене обстановки и относятся к своей судейской работе как к оплачиваемому отпуску с культурной программой. Вот и в СИЗО побывали, кому еще так повезет? Натоящая экскурсионная программа! А судья Арефанов, тот вообще - душка. Все объясняет, если что-то не понимаешь, он повторит. Когда на совещании в его кабинете закрываешься, то пока он на своей допотопной машинке одним пальцем решение напечатает, они вдвоем успевают и все свои женские штучки обсудить, и чаи погонять. Красота.
Лишь молоденькая девушка живет одним днем, о дне завтрашнем она старается не думать. Если все так неопределенно во всей стране, то что уж говорить о ней, маленькой гражданке. Единственное, что радовало ее каждый день - это столовая Исполкома, в которую пускали на обед работников суда. Просто так, с улицы, в нее не пускали. И правильно. На один рубль в столовой можно было наесться от души. А если всех пускать, то наесться смогут только первые в очереди, всем не хватит.
Во-первых, были салаты всякие, из свежих овощей с майонезом, из свеклы с сыром и чесночком, новогодние оливье и селедка под шубой. Не так много видов, но каждый день - три-четыре разных салата гарантировано. Она брала что полезнее для организма - свеклу или свежие овощи, как ни крути, а у нее живот становился больше с каждым днем и похоже, уже не пропадет, на что она все-таки не переставала надеяться. Потом она обязательно брала полстакана сметаны. Это было ее любимое лакомство. Подружки смеялись, уже все в суде знали, что она любит сметану. Первый месяц, когда она только вышла на работу и стала ходить со всеми в исполкомовскую столовку, она брала полный стакан сметаны и этим сразу прославилась. Сейчас сметана ей видимо несколько приелась и она ограничивалась ста граммами, на что ей не уставали указывать подруги-секретарши: "Что-то мало сегодня сметанки берешь!"
Во-вторых, в столовой кормили вкуснейшими борщами, в которых было настоящее мясо и прекрасными вторыми блюдами - картофельным пюре с курицей или мясом, рисом и жареной рыбой с подливой...
На рубль с копейками можно было взять все - и салат, и сметану, и суп, и второе, и компот, и булочку, и пирожок.
Похоже, голодные мысли появились у всех, кто находился в "красном уголке" следственного изолятора. Судья Арефанов уже несколько раз поглядывал на часы - это от него зависело когда для всех начнется обед.
Наконец, он объявил перерыв и пригласил прекрасных дам в столовую близлежащего завода.
- Это рядом с тем сквером, через который мы сюда шли, в пяти минутах ходьбы. Я там раньше часто обедал. Там довольно прилично. Нас пустят, - заявил он своим судейским голосом. К исполкомовской столовке бежать надо было куда дальше, она была по другую сторону от суда.
В том же порядке, что они прибыли в тюрьму - председатель суда, народные судьи - заседательницы и за ними секретарша, они покинули мрачное заведение и отправились в столовую, порекомендованную Арефановым.
Тяжело описать разочарование, постигшее всех, не только беременную секретаршу. Арефанов понял, что снова виноват и на обратном пути оправдывался как мог:
- Странно, как же так? Раньше там прилично готовили. А сейчас - какой-то ужас. Больше туда не пойдем.
Голодные женщины были с ним согласны. Мало того, что на красную корочку народного судьи неучтиво покривились и пустили в заводскую столовую так, словно они пытались проникнуть в самое сокровенное - в столовую райкома партии, так еще оказалось, что надо стоять в очереди с засаленными подносами, потом искать место за нечистыми столами, а потом выяснилось, что блюда в общем-то совершенно несъедобные. Рабочий класс, что уминал обед за другими столиками, придерживался другого мнения. "Просто они ни разу не обедали в исполкоме" - грустно подумала секретарша. Еще она подумала, что день прожит зря. Завтра - пятница, а потом два голодных дня выходных. В субботу и воскресенье она с нетерпением ждет понедельник и единственное светлое пятно в жизни - посещение исполкомовской столовой. Одна из девчонок, а их около пятнадцати в суде - по числу судей плюс пятеро канцелярских, бежит занимать очередь минут на десять раньше. Потом все подходят дружной стайкой. Иногда даже судьи приходят сюда. Очередь возмущается, но не очень - публика тут особенная, исполкомовская и к тому же все знают, что в это время приходят судейские, лучше обедать попозже, со своими исполкомовскими...
Грустные мысли лезли в голову на голодный желудок. Девушка думала, что сегодня поужинать вряд ли придется. В общежитии ее ждет в лучшем случае пустой чай. Женщины-заседательницы совершенно перестали следить за процессом. Одна из них до обеда пыталась задавать вопросы подсудимому, но ей было понятно, что ее вопросы не относятся к делу и хотя Арефанов был явно доволен тем, что не он один ведет процесс, но и сидящие по обеим сторонам от него народные судьи, тоже принимают посильное участие в суде, она только сбивает с толку как рыжеватого нахального преступника, так и председательствующего суда. Лучше сидеть молча и ждать окончания. Впрочем, такими темпами, какими Арефанов вел дело, процесс обещал растянуться еще дня на три. Каждая думала о своем - чем кормить детей на ужин, из чего делать котлеты и как бы отоварить сегодня карточки, если заседание закончится пораньше.... Вот бы не надо было идти в суд после СИЗО. Может быть намекнуть об этому Арефанову? Заседательницы, четвертый день исполняющие обязанности народных судей, сдружились и даже пытались как-то обсудить это между собой во время, когда их начальник-судья вдохновенно стучал по машинке, но на деле даже и не пытались предложить ему недостойный советского судьи поступок.
Арефанов специализировался на хищениях и хулиганстве. Сообразительная секретарша уже могла отличить разбой от грабежа, а тайное хищение от явного, хотя работала у него несколько недель. До этого она работала у судьи - заместителя председателя суда, которому отписывались дела по убийствам и изнасилованиям. Заместитель председателя суда рассматривал простые дела за два-три часа, а сложные - с несколькими подсудимыми и "букетом" статей за два дня. Арефанов на его месте рассматривал бы такие дела неделями... О том, что есть основания для отложения дела, а тем более для отправления его на "дорасслед" секретарь была уверена до встречи с Арефановым, можно было понять в течение пятнадцати минут. Но в том-то и дело, что это могло быть с другим судьей. С таким, за которым с трудом успеваешь записывать, лишь первые буквы слов. После заседания, пока свежа память, надо сидеть несколько часов и дописывать протокол, восстанавливая каждое слово....
А тут, ближе к пяти вечера, Арефанов с вдруг прояснившимся лицом заявил о том, что в деле отсутствуют необходимые доказательства и дело следует отправить на дополнительное расследование. Молодой адвокат аж зубами заскрипел от негодования. Он-то намеревался уже сегодня покончить с этим неинтересным малоприбыльным делом. Рыжий парень украл не то штаны, не то шапку у потерпевшего, которого сегодня на процессе по уважительной причине не было. Прошел почти год и в распухшем томе уголовного дела, оказывается не указано точно - а что за предмет был самым наглым образом вырван из рук потерпевшего? Подсудимый тут же заявил, что не помнит. Стали листать материалы дела, искать какого предмета был лишен отсутствующий сегодня гражданин. Даже народные заседательницы встрепенулись - так все-таки: шапка или штаны? В одном протоколе явно значилось - шапка из темного меха. Дорогая наверное. Мех вроде натуральный. В другом месте - штаны. Нагло, можно сказать, циничным образом, сняты со своего хозяина. Это, прямо надо отметить, состав еще одного преступления - хулиганства.
Судья быстро свернул процесс на самом интересном месте.
Секретарша, работая в суде три месяца, уже привыкла ко всему и ее было трудно удивить тем, что молодой, весь в свеженаколотых татуировках, парень сидит в изоляторе почти год, а за что, оказывается, и сам не помнит. Плохо было другое - она не только лишилась обеда, но и ее тайна открылась. Вон как заседательницы увлеченно шепчутся, идя, взявшись под ручки, не иначе, завтра Арефанов будет в курсе.
Она упрямо вскинула подбородок - пусть попробует кто-нибудь что-нибудь ей сказать! Она пока не знает как, но все должно само прояснится.
Однажды она проснется и окажется, что все - только сон. Нет этого чужого твердого животика, в котором что-то растет и шевелится. Она - это она. Она - снова красивая и молодая девочка и может одеть любое свое платье и любимые узкие брюки, и все-все. И не будет так мучительно хотеться есть. И она снова сможет позволить себе стоять в любой очереди, потому что не будет терять сознание от духоты. И не надо будет сутулиться и носить шарфы...
Может быть завтра... Она проснется, а это все только сон... И нет Арефанова, нет заседательниц, нет живота....
- Девушка, Вам плохо? - участливо подхватили ее под руки. В трамвае было душно. Она стояла, сдавленная пассажирами и лишь один мужчина, что успел подхватить ее, заметил огромные глаза на прозрачном детском лице, которые вдруг стали гаснуть, а подбородок все так же был гордо задран, словно хотел всему окружающему миру сказать: "У меня все хорошо!"