А был ли маленький человек, или это выдумка слезливых писателей
народников, перекочевавшая из буколики в урбаническую среду?
Вопрос праздный, СВЯТО место пусто не будет. Что за организм такой, организованный читательско-писательской потребностью?!
Раз генетические корни в селе - это "пастушок", вестимо без образования, сохранивший безвредность и мечтательность, в джунглях городских кварталов. В последующем, в эпоху всеобщей образованности гомункул получил "вышку", заперся на кухне с бутылочкой и гитарой.
Не смотря на всечеловечность и последующий интернационализм, " маленький человек" сохранял свою русскую идентичность, - как бы взвился Ф.М. Достоевский на нарушение национальной монополии, а особенно на еврейский вариант оной.
Такова природа человека умиляться на "маленьких".
Сознание писателей не может смириться с образом "чужого"(по национальности) МЧ, как рядового гражданина - со статусным положением еврейской национальности в русском обществе.
Маленький человек еврейского обличия оксюморон, если не сказать жёстче.
Если продолжать цепляться за этот сомнительный термин, то "маленький человек" в современном мире "подрос"! Изжиты чёткие
атрибуции, но их можно реконструировать, интерполировав в соответсвии с повышением индекса человеческого развития.
Как выяснилось он образован, занимает не последнее место в иерархии общества, значит состоятелен, обременён семьёй и всеми сопутствующими обязательствами перед ней, мимикрироваший в обществе, до потери стремления к индивидуации, а его редуцированная индивидуальность детерминирована родственными, общественными и производственными связями.
"Долготернпивый лучше храброго"-его ментальная интенция. Дедукция - от общего к частному - пора представить героя- это Молхо, гражданин Израиля 50 лет.
Его застаём у кровати, умирающей- больной раком груди- "как пёс лохматый<Молхо курчав> верно служит". Ходит за больной - это не тот случай,"когда же чёрт возьмет тебя?". Он отдаётся "подвигу" служения, как поэтическому вдохновению, улавливая малейшие требы больной, доходя до перевоплощения, до ценестезии(утраты Я), пытаясь купировать в зародыше очаг боли, не только медикаментозно, но и создать благоприятную музыкальную среду отдельно для астрального тела, всё более становящегося - в его представлении - свободным от материальной оболочки; даже пытается войти в контакт со смертью, "пожить в смерти"Ф.М.Д., выговаривая особые условия для страдающей жены; из сиделки - в Хороны. Но и став вдовцом, Молхо продолжал высматривать признаки, затаившейся смерти, в организмах близких и знакомых женщин, на которых, у него есть виды, - что вызывающе напоминает, об интуициях Печорина в "Фаталисте". В его отношении к костлявой исчез негативно-эмоциональный компонент:"...и ему вдруг стало приятно, от того, что они остались только втроём - он его тёща и смерть.";
"Смерть как партнёр - великий упроститель."
Человек с малым жизненным опытом может подумать, что столь преданное отношение к жене- следствие возвышенной гармонии супружеских отношений... . Вот сама гармония, супружеских отношений, характеризуется в рамках значительных амплитудных колебаний, почти невообразимых...! Авторитет Толстого, дидактизмом манифеста "о счастливых семьях..." исказил восприятие пишущих, на "моргантическую" тематику, почти непоправимо!
Молхо был просто объектом унижающего интеллектуального - а значит, наиболее изощрённого, психологического давления! Подчёркивание культурной неразвитости, а человек был тонким меломаном - хотя музыкальный инстинкт, это действительно, скорее реликтовое достоинство - кульминировало ультимативное требование принятие душа перед супружескими обязанностями...! Выдержать такое положение вещей могло только существо с самыми блёклыми чертами личности, характеризуемые рациональным веком -комплексами.
Раствориться в мнении о себе окружающих, в требованиях "интеллектуалки" жены, просто страдающей синдромом старухи с разбитым корытом и при этом принять обвинение, что сам стал причиной смерти жены, - может оно и так, "...в высшем смысле"Ф.М.Д., но рукоприкладство в стиле "рашн": если не бьёт - значит холоден, в Израильской демократии не приемлем.
Молхо - малый человек, даже сама аллитерация намекает на возможную нарицательность имени, услужлив до подобострастия, предан семье, верен общественному мнению, его рефлексия - одёргивание своих спонтанных устремлений приближена к психиатрическому диагнозу - психостении(постоянная самооценка),
добровольное признание своей вторичности.
Как утверждается критикой, роман - один из первых, обращённых
к внутреннему миру, после традиции эроико-гражданственной литературы в Израиле. Поэтому можно простить почти скачущий
уровень психологического анализа героя, "пошатывающий" сам стиль. Однако, повествование не ослабляет заинтересованности читателя к малой эротической одиссее вдовца, больше воображаемой - а есть ли альтернатива - без воображения? - с "опусканием" образно выражаясь, в мир "Аида" (социализма) через легендарную СТЕНУ!