Гульбахор
В камышах было тихо. И страшно. И холодно.
Холода Гульбахор почти не замечала. Она дрожала безостановочно больше от страха, чем от прохладного горного ветра. Сейчас бы сюда курпачу постелить самую бедную, самую рваненькую, а то живот уже заморозился весь... на спину она не рисковала перевернуться, боялась застудить легкие. Помнила, как бабушка, простудив поясницу, скрючилась до конца жизни своей и постоянно твердила внучке,
- Береги спину, внученька. Спина болеть будет, никому не нужна будешь: ни мужу, ни родственникам. Никому не нужна больная женщина. А у тебя ни отца, ни матери, некому защитить.
И принималась тихо-тихо плакать, вытирая слезы краешком заношенного ситцевого платка, только они успевали появиться в уголках глаз. Гульбахор не помнила родителей. Всегда в жизни её была только бабушка. Сначала они жили вдвоём в маленьком саманном домике на краю кишлака. Бабушка целый день копошилась на крохотном участке. Хвала Аллаху и благословенной триждыродящей за год земле, они были и сыты, и обуты. По вечерам бабушка шила на заказ незамысловатую одежду для односельчан. Шила на руках, швейной машинки у нее не было. И на вырученные деньги покупала хлеб и одевала внучку. Так медленно и незаметно текло детство девочки - сиротки.
Неспешная жизнь закончилась ранней весной больше десяти лет назад, когда бабушка, окучивая грядки с клубникой, просквозила поясницу на прохладном ветру и не смогла больше разогнуться. Гульбахор сильно перепугалась, плача, с трудом довела старушку до топчана, что под виноградником, в тени благословенной лозы примостился. Было ей тогда неполных семь лет, и она не понимала, почему так горько стала причитать бабушка, гладя внучку по длинным косичкам, чёрным, как смоль.
- Ай, балыкаем, балыкаем, - повторяла та, вытирая слезы. Девочка надеялась, что бабушка отлежится, пыталась выполнять за неё все работы по дому, уговаривала не вставать, лежать дольше. Соседи говорили, что надо бы врача, да где могла она найти врача, если дальше двора ни разу одна не выходила. Знала только дорогу до базара, и то туда не разрешалось девочкам ходить одной. И не нашла бы. Приезжала изредка машина с врачами из Ташкента, они осматривали всех подряд, да зубы подлечивали, а стариков уже не лечили.
Стараниями соседей старушку перевели в дом, к окну, вставала она с трудом, ходила по стенке. Для туалета ей поставили ведро, которое Гульбахор каждый день выносила в яму за домом и прикрывала крышкой, как учила бабушка. Девочка умывала бабушку, кормила, сидела рядом с ней; теперь смысл её жизни заключался в том, чтобы ухаживать за единственным родным человеком на свете.
Плохо было с едой. Сначала заносили соседи, кто лепешку горячую тандырную, кто касу ароматной шурпы, кто вкусный плов в миске; но ведь у каждого своя жизнь, и любое милосердие не может быть бесконечным. Летом зрели помидоры на грядке, поспевала клубника, куст черешни радовал крупными сочными ягодами. К осени наливалась крупными плодами яблоня, твердели орехи на орешине. А виноградная лоза зачахла, не под силу было девочке ухаживать за ней, полить она ещё полила бы, но поднять и удержать тяжёлую мотыгу с длинным черенком детские руки не могли.
Когда по вечерам солнце стало садиться не в тёмно-жёлтые облака, а в свинцовые тёмно-синие тучи, и по ночам со стороны гор стали дуть ветры с запахом свежевыпавшего снега, бабушка попросила внучку позвать соседку,
- Лола-джаным, позови моего племянника, поговорить с ним хочу, - обратилась старушка к молодой женщине.
Гульбахор в страхе затаилась. Давно, ещё маленькой, она подслушала разговор бабушки с соседкой. Та спрашивала, почему они, старая да малая, не переедут к родственникам, есть же у них родня в соседнем селе.
- Нет, - отвечала бабушка, - каменное сердце у них. До последних сил будем одни жить. Вот будет невмоготу, тогда подумаем.
Племянник жил в соседнем кишлаке. Гульбахор вспомнила, как с его приездом прохлада окутывала её сердце, словно ледяным покрывалом. Тогда она поняла, что значат слова бабушки "каменное сердце". Если само присутствие бабушки вселяло в неё надежду и веру, обволакивало теплом, то нахмуренный и мрачный вид дяди ничего доброго не сулил.
И сейчас девушку обволокло холодом, но этот холод был от предчувствия зимней погоды, от близости воды, от холодного ветра, от невозможности пошевелиться. Вдруг люди уже идут по её следу, лучше перетерпеть, чтобы не нашли. Руки под животом затекли, и она, понемногу вытягивая их вдоль туловища, пыталась принять более удобное положение, чтобы размять окоченевшие суставы. Неловко задела кусты камыша, и тут же поодаль послышался шорох. Гульбахор замерла. За шорохом последовало приглушённое водой мурлыканье, похожее на кошачье. Камышовый кот! По доброй воле никто не хотел бы встретиться с этим вольнолюбивым представителем кошачьего племени. Одно утешение, кот не подпустит к себе никого, кто будет идти напролом через его владения, Ей повезло, что она так тихо проползла и не потревожила кота, не нарвалась на его когти.
Хорошо, что бабушка умерла в прошлом году, и не видит свою внучку. Кто его знает, смогла бы она ещё защищать её от придирок и издевательств со стороны дяди. Чего только не наслушались они, живя в его доме: и попреки каждым куском, и требования выдать лишнюю обузу замуж. Но понимал жестокосердый, что, если выдать Гульбахор замуж, некому будет следить за полуподвижной старухой, и особо сильно не настаивал на женитьбе. И бабушка изо всех сил цеплялась за жизнь в угасающем теле, знала, какая участь ждет любимую внучку без неё.
- Гульбахор, терпи, милая, терпи, я не дам тебя в обиду, не выдам тебя замуж раньше пятнадцати. Спасибо говори своему дяде, молись, не оставил нас без куска хлеба, не гонит. Пока ты при мне, не тронет он тебя.
Жена дяди, забитая и молчаливая женщина, по-своему жалела незадачливых родственников, подсовывала лишний кусок девочке, когда муж не видел, не заставляла работать на грядках, всего-то и повинности у неё было - натаскать воды и держать в чистоте дом и двор. Бабушка научила внучку шить, и добавилась обязанность обшивать всю большую дядину родню. Единственное, из-за чего сокрушалась старушка, что Гульбахор так и не продолжила учёбу. Племянник не пустил дармовую работницу после окончания четырёх классов в школу, заявив, что для замужества она не нужна, и добавил сердито и зло, обращаясь к бабушке,
- Много ли счастья принесла учёба твоей дочери, выучилась на учительницу и с позором приехала!
Только сейчас поняла Гульбахор, почему так плакала бабушка при расспросах о родителях. Выпытала у неё, что училась мама, бабушкина дочь, в столице в педагогическом училище. Ездили тогда по кишлакам ташкентские профессора из разных вузов, агитировали учиться, и мать, юная тогда девушка, уехала с мечтой стать учительницей. Вернулась в кишлак через четыре года с маленькой дочкой и мужем другой национальности и другой веры. Родные не приняли её брак, вынудили развестись с мужем - иноверцем. Отца Гульбахор выгнали из кишлака, а молодую женщину просватали за достойного, с их точки зрения, мужчину.
И тут бабушка затряслась в рыданиях, закрывая рот платком, чтобы не услышали домочадцы,
- Балыкаем, балыкаем, довели, руки наложила... Внученька, доченька, цветок мой весенний, обещай мне, что никогда не наложишь руки на себя, не возьмешь смертный грех на душу. Как бы ни было тяжело тебе, помни о родных, помни о душе своей, что останется бродить неприкаянной.
Вот и лежит теперь внученька в камышах, сбежала от ненавистного мужа. А как мечтала, чтобы муж оказался молодой да красивый! Ведь знала, что со смертью бабушки одна ей дорога - в замужество, ненавистное заранее, так пусть хоть избранник будет молодым, не старым. Оказалось, просить надо было у Аллаха мужа доброго, а не молодого. Места живого не осталось у Гульбахор на теле, вся в синяках. Получала от мужа ласку и ногами, и плетью. Сколько лет могла бы она так протянуть, неизвестно. Этой ночью особенно жестоко избил муж ни за что. Сначала не понравилось, как ублажала его, потом придрался, что недостаточно смирения выказала, потом выместил злость за то, что она год, как законная жена ему, а ребенка родить не может, не травит ли она случайно его законного наследника, не успев зачать. Как заснул, так и хотела петлю соорудить тут же на пороге и повеситься...
Вспомнила бабушку, клятву, данную ей. И ещё теплилась надежда, что когда-нибудь сыщется родной отец, так неожиданно пропавший. Адреса его никто не знал, кроме матери, никто не сообщил ему, что жена его погибла, дочь сиротой осталась. А может, и сам пропал в дальней стороне.
Убежала Гульбахор тихо к реке, спустилась по воде к камышам, и решила затаиться. Место это гиблое, вдали от дороги, не додумаются искать здесь. Шлёпанцы и платье своё старое на берегу реки оставила, пусть думают, что, как мать, утопилась, не ищут. Теперь только пересидеть надо тихо несколько дней, а потом выбраться на дорогу. Знала точно, куда пойдет - в столицу, в педучилище, где мама училась. Остались в памяти рассказы бабушки, что мама приехала оттуда красивая, счастливая и весёлая, и кто знает, может и несчастной Гульбахор повезёт там.
Ночами, не по сезону одетая, пробиралась замученная девушка в сторону Ташкента. Она не знала, сколько туда надо идти, просто шла и шла по дороге, следя за тем, чтобы горы оставались за спиной. Рано утром её подвозили люди, спешащие на рынок, лепёшкой делились. Днём она не рисковала ехать, сидела, прикрыв лицо платком, в самом углу очередной остановки или под деревьями на обочине. Говорила попутчикам, что едет к родственникам помочь водиться с маленьким ребенком, а деньги у неё украли.
Ей повезло: никто в дороге не расспрашивал подробно ни о чём, никто не интересовался, где сопровождающие мужчины. Гульбахор поняла, почему мать не вышла замуж в кишлаке, ведь за пределами был совершенно другой мир, где женщины могли ходить свободно, сами решать за себя, не оглядываться на непримиримых родственников.
Это было чудом, но она добралась до педучилища, как она называла его. К этому времени оно уже стало педагогическим институтом. Насколько остановилась жизнь в селении, девушка сообразила, когда достигла Ташкента. Трамваи, троллейбусы, широкие улицы, заполненные весёлыми молодыми юношами и девушками, обширные базары, многоэтажные дома. Но её, ошеломленную большим и многоцветным городом с фонтанами, яркими клумбами цветов, ничто не интересовало, кроме педучилища, только о нём и спрашивала у прохожих.
Свет не без добрых людей, Гульбахор довели прямо до дверей пединститута и провели к ректору. С пониманием и сочувствием выслушал он историю бедной девушки, одобрил желание учиться и обрести новую жизнь там, где была счастлива ее мать.
История забитой девушки из глухого горного кишлака закончилась счастливо. Гульбахор поселили в общежитии при институте и приняли на подготовительные курсы. И даже с четырехклассным образованием она сумела за год подготовиться к поступлению в институт. Только была она необычной студенткой, не вступала ни в одни девичьи разговоры о парнях и замужестве, не выходила за пределы общежития никуда, кроме института, боясь преследования мужа. Стараниями ректора через несколько лет нашлись очень дальние родственники бабушки на окраине Ташкента - пожилая женщина лет шестидесяти и её престарелая мать, которые тепло приняли в своем доме молодую девушку. Так, к окончанию института Гульбахор обрела новую семью в лице Раузы - апы и девяностолетней бабушки.
***
Передо мной в старом, некогда коричневом, кресле сидела древняя старуха, сливавшаяся с цветом его обивки. Чудовищная малопонятная речь из смеси азиатских языков, мочки ушей, растянутые массивными золотыми серьгами до самых плеч - так вот какая она, наша дальняя родственница, увезенная в Азию купцом за долги в начале двадцатого века.
Попала я к ним совершенно случайно, по просьбе мужа моей сестры. Его родня просила узнать, жива ли ещё сиротка, проданная за долги. Дали мне примерный адрес, и в очередной выходной я отправилась на поиски в пригород Ташкента. Сиротка давно превратилась в древнюю старуху. Услышав, по чьей просьбе я её ищу, она расплакалась, объявила меня внучкой и стала расспрашивать о родном селе и родных, о которых не слышала больше семидесяти лет. Понемногу я приспособилась к её чудовищному акценту, и беседа наша потекла размеренно и с обоюдным удовольствием.
- А Николай-то жив еще? - старушка требовательно повторила вопрос, ответ на который я упустила.
- Нет у нас такой родни, - огорчила я её, лихорадочно перебирая в уме имена всех дальних родственников.
- Как нет? А кто царём стал?
- Царей давно нет! Вы не знаете, что ли?
- А у меня один муж, второй, третий, не до царей... так и просидела за дувалами всю жизнь. Спасибо третьему мужу, дочка от него родилась, теперь с ней живу.
- Мама, Гульбахор придет сегодня, как ты думаешь?
В комнату вошла пожилая энергичная женщина, как две капли воды похожая на старуху. Я привстала, чтобы поздороваться.
Моя собеседница резко обернулась на входящую, мочки ушей заколыхались под тяжестью червонного золота, глаза потемнели от еле сдерживаемого гнева,
- Гости в доме! Сначала надо здороваться, а потом спрашивать!
Рауза - апа стушевалась под напором матери. С трудом преодолев неловкость, она стала развлекать меня беседой, не приглашая к столу, как обычно заведено на Востоке. Увидев, как радушная старушка превратилась в недоступное и строгое изваяние, я удержала на кончике языка готовый уже сорваться вопрос о неизвестной Гульбахор и с молчаливого согласия старухи повторила рассказ о её родне, выслушала новости о семье Раузы - апы и стала прощаться. Но женщины, тревожно переглянувшись, задержали меня без объяснений.
Я начала рассказывать о родне зятя уже в третий раз, но видела, что они не вслушиваются в мои слова, а нервно вздрагивают от звуков, доносящихся снаружи.
Вскоре послышался скрип открываемой двери, и надо было видеть, как засияли лица старушки и пожилой женщины.
- Вот и Гульбахор пришла, - облегчённо и радостно вздохнули они.
- Мы боялись, что она сегодня не сможет приехать, все ещё прячется и боится. Сейчас познакомитесь. Это наш цветок весенний, радость наша.
В комнату вошла худенькая молодая девушка. Черные блестящие волосы по-местному обычаю были заплетены в длинные косы, голова прикрыта вышитой тюбетейкой, широкое платье из хан-атласа - обычная девушка, какие тысячами ходят по городу. Быстро, как скатерть - самобранку, накрыли настоящий стол с восточными угощениями: фрукты, лагман, лепешки.
И тут я услышала историю жизни Гульбахор. Рассказывали бабушка и Рауза-апа, девушка молча кивала головой в знак согласия.
|