Условия - в тексте обязательно должны быть слова: "крыло", "оптический", "прятать".
Осень - слякотная пора. Когда теплые, солнечные деньки, прощальный привет от ушедшего лета, растворяются в серой промозглой хмари, а холод начинает ощутимо покусывать щеки и нос. Когда под ногами влажно хлюпают лужи, а капли дождя, змеями струясь по стеклу, причудливо искажают очертания домов и деревьев. Когда все вокруг словно выцветает, приобретая цвет мокрого асфальта... В такие дни очень скучаешь по солнцу, желтому, пышущему жаром, свету, ярким краскам, цветам и запахам, разнотравью и какому-то приподнятому настроению.
Когда в мире воцаряется осень с ее дождями, ветрами и листопадами... Начинает казаться, что уныние ее будет вечным. И поэтому особенно остро давит сердце тоска и по другому теплу. Душевному. Хочется, чтобы рядом был кто-то. Близкий. Родной. Кому поверишь всем сердцем, на ком сосредоточатся все мысли. И даже находясь далеко, все равно будешь ощущать тепло его руки на своем плече.
В такие дни хочется, чтобы пустота в душе исчезла. Сменилась чем-то, ради чего стоит и нужно жить...
Он неспешно шел в толпе народа, аккуратно ступая по мостовым, обледенелым, припорошенным сверху грязноватым снежком. Чуть ссутулившись, точно от холода, которого не чувствовал, сунув руки в карманы потертой кожаной куртки. Странным образом толпа словно не замечала его, как бы обтекала, не задевая. Взгляды людей скользили мимо, не останавливаясь на нем, безразличные, усталые, сосредоточенные на своем. И хотя он шел медленнее, никто ни разу не толкнул его, не буркнул, мол, здесь тебе не набережная, нечего променады устраивать!
По сути, его никто и не видел.
А вот он видел всех. И все. Не только внешний облик прохожих, но и сами их мысли, явные и потаенные, в которых не всякий день признаешься сам себе, которые прячешь подальше, таишь, пытаешься забыть. Мечты и надежды, как робкие и несмелые, так и уже разрушенные, погибшие. Видел эмоции - без утайки, все, как на ладони. От некоторых веяло стылым холодом, от других шел явно заметный запах тлена, хотя люди упорно цеплялись за давние обиды, считая их вселенски огромными. Ясно ощущалась горечь слез и тяжесть разочарований.
И среди этого вязкого, топкого болота серо-унылых сознаний тем приятнее было отыскать светлые, радостные эмоции.
Они сразу выделялись из толпы, видимые издалека. И хоть у многих на лицах так и застыли маски вежливой отстраненности от мира, у каждого в душе уже проклюнулся и пустил корни маленький росток. Хрупкий, слабенький, для которого даже еле ощутимое дуновение холодного ветра может стать гибельным, убить жизнь, едва лишь она народилась.
Вон спешит молодая женщина. Тяжелое пальто, отороченное мехом, сапожки, голова замотана пушистым шарфом. Взгляд напряженно устремлен вниз, под ноги. И мысли пойманными бабочками бьются внутри: "Только бы не споткнуться! Не упасть! Не толкнул бы кто, не задел..." Прижимает к себе пухлую сумку, надеясь, что в случае какого лиха она убережет от удара, и ничей локоть не ударит по мягкому животу. Не повредит тому, кто внутри! Тревоги смешиваются с отчаянной радостью. Наконец-то! Спустя столько лет хождений по врачам, лечения и надежд! Предвкушение того, как обрадуется муж, давно мечтавший о сыне, как крылья за спиной...
Девчонка-школьница, со смешным помпоном на шапке, в пуховике яркого, вырвиглазного цвета. Чуть подпрыгивает на ходу, мурлыкает себе под нос нехитрую песенку. Зеленые глаза задорно искрятся, губы то и дело разъезжаются в широкой улыбке. Ну, а как не петь, как не смотреть весело, с надеждой? Страшное слово "развод", так часто повторявшееся в разговорах родителей, стерлось, истаяло, пропало! И дома снова хорошо, тишина уже не грозовая, когда то и дело нарушалась она криками, битьем посуды и отчаянным плачем матери. Во взглядах родителей больше нет холодности, не сощурены глаза надменно и презрительно. И не надо больше сидеть у подружек или гулять допоздна, лишь бы не быть там, дома, не видеть тех застывших лиц, холодных глаз!
Юноша, крепко сбитый, широкоплечий, с настороженным взглядом, всем своим видом как бы говорящий всем: "не приближайся, мне твое общество неприятно". Кто бы знал, что сейчас он лихорадочно подбирает слова, выискивая самые нужные, настоящие и верные, чтобы сказать о том, что чувствует. И сказать об этом той, которая давно уже не эпизод в его жизни. И как отчаянно боится услышать отказ...
Пожилой мужчина с осторожностью бредет по самой кромке тротуара, бережно неся большую коробку. Внутри кукольный дом. Крохотные стульчики, столик, посуда, все дела. Старик предвкушает радость и безудержный восторг единственной внучки, когда она увидит подарок. И рад сам. Тому, что сын и сноха в конце концов примирились, заново съезжаются. И что он снова будет видеть свою егозу - белобрысую, со смешными хвостиками, темноглазую непоседу-почемучку.
Чуть поодаль от всех неспешно прогуливается парочка. Не в обнимку, даже не касаясь рукой руки другого. Он о чем-то говорит, о каких-то пустяках, она ловит снежинки, наблюдая за тем, как они медленно тают, превращаясь в капли воды. А к чему слова, если можно обо всем сказать иначе? Взглядами... для которых нет ни условностей, что почему-то так важны для взрослых, ни ложных приличий и рамок.
Женщина с тонким нервным лицом и плотно сжатыми губами, почти тащит за собой девочку. Та устала, постоянно разъезжаются ноги на льду, подворачиваются, волосы лезут в глаза, выбившись из-под шапки. Пить хочется... А новая мама все тащит и тащит за собой. Остановиться бы, поправить сбившуюся шапочку, вытереть нос... но даже сказать хоть слово страшно - вон глаза у нее какие! И малышка молчит, смаргивая слезы. А женщина разрывается между злостью и неприятием чужого ребенка, нагулянного мужем на стороне, ненавистью к той, что украла толику ее законного счастья, и тоскливой горечью - ведь собственных детей у нее нет. И не будет уже. Но сквозь все это нагромождение негатива робко-робко пробивается невольная симпатия к малышке - все же сердце не камень... Но мягче, хоть и вынести способно многое...
Негативные эмоции, обиды, злость и ненависть оставляют в душе шрамы, превращаются в камни, захламляющие ее. Слезы и тоска не исчезают со временем полностью, но тенями в сознании, пятнают память давней горечью. Хрупки и слабы те цветы, что пытаются пробиться сквозь почвы, пропитанные тяжестью таких эмоций. Не всем дано окрепнуть и вырасти. И не просто в цветок на длинной ножке, но в дерево, огромное, раскидистое, с густой кроной. Способное не только укрыть в засуху, но и уберечь в моменты гроз и непогод. Дерево, к которому льнешь, как изможденный путник припадает к ручью - набраться сил.
То чувство, что издавна зовут любовью...
И чтобы не дать этим росткам погибнуть, достаточно придать им чуть больше сил, уверенности, в своих силах, в завтрашнем дне, что все будет хорошо. И все то, чем живешь в этот момент, то тепло, что греет изнутри, важнее и дороже, превыше всего на свете! И это надо беречь и охранять. От чужих завистливых глаз и резких слов. И от себя самого - дабы сам не убил, не уничтожил, намеренно или случайно...
Пройти, приблизиться, так, чтобы услышать биение сердца, почувствовать дыхание... На миг обнять ладонями щеки и близко-близко заглянуть в глаза... Отдать часть себя, ничтожно малую частичку, чтобы впоследствии получить несоизмеримо больше. И отпустить, унося в памяти не только свет в чужих глазах, но и видение ростка, налившегося силой, окрепшего...
И устремиться к другому человеку. Чтобы поддержать, не дать отчаяться...
Это кафе было небольшим, но уютным. В нем всегда чувствовалась теплота. Идущая не столько от центрального отопления, сколько от людей. Как работавших здесь, так и завсегдатаев и тех, кто забредал на огонек. Здесь улыбались без фальши и не бурчали себе под нос ничего неприятного.
Он осторожно прикрыл за собой дверь, склонив голову, послушал мелодичный перезвон колокольчиков. Кивнул официанткам и прошел к неприметному столику у окна. Даже не сел - а буквально рухнул на сиденье, блаженно вытянув ноги, гудевшие от усталости. А к столу уже спешила женщина с подносом в руках. За столько лет вкусы этого странноватого немногословного завсегдатая были выучены наизусть.
- Благодарю. И принесите еще, - попросил он, улыбаясь не только губами, но и глазами, просиявшими мягким светом. - Для моего брата, он сейчас подойдет.
И верно. Не успела женщина отойти, как в зал ввалился еще один посетитель. Одетый причудливо, но этого, казалось, никто и не заметил. Столь же высокий, худощавый, длинные серебристые волосы, зеленые, без блеска, глаза. Черный, поскрипывающий кожаный плащ, ремни, перекрещивающиеся на груди, высокие черные же ботфорты. За спиной медленно истаивало, пропадало из видимости огромное крыло. Одно.
- Глазам не верю! Сефирот? Вот им ты еще не был, - насмешливо заметил первый, едва лишь сосед столь же устало опустился напротив.
- Все когда-нибудь случается впервые, - буркнул тот, придвигая ближе чашку с кофе. - Очень вовремя. Замерз до костей. И устал, как собака.
- К кому ты приходил в таком обличье-то? Игроман какой заядлый? - догадался первый.
- Бери выше - анимешник до мозга костей. Со стажем. С пеленок, небось, играл. И вот вам результат его мечтаний.
Первый кивнул и поднес к губам чашку с кофе, пряча улыбку. Еще свежи были воспоминания о том, как брат был вынужден воплотить тайные пожелания еще пары отъявленных игроманов.
- Тебе бы все смешки, - насупился второй. - А мне каково, не думаешь? Вот же дурные создания! Ну чего только на ум перед переходом не придет! Вбили себе в головы, что ангел смерти должен выглядеть как непременно как героиня любимой игры, со всеми вытекающими! А ты мучайся. Со всеми теми доспехами из стали, с мечом двуручным, да еще и с неохватным бюстом восьмого размера, на ногах пытайся устоять, а не завалиться набок... Впрочем, остальной народ тоже не лучше...
Как ни крепился первый, но все же не выдержал. Взорвался хохотом, запрокинув голову, искренним, без тени злобности, но полном веселья.
- Смейся, смейся. Сейчас и я повеселюсь, - угрозливо хмыкнул второй, меняя облик. Вместо плаща теперь был серый свитер толстой вязки, простые синие джинсы. Длинные серебристые волосы словно втянулись внутрь черепа, превратившись в короткие черные вихры. Да и глаза тоже сменили цвет, став непроглядно-черными. - Ну как там обстоят дела с той бизнес-леди? Получилось?
Смех оборвался. Первый угрюмо набычился:
- Значит, нет. Ну, так я и думал.
- Да куда там! - Первый махнул рукой. - И ничем ее не проймешь. Такие ж комплексы, как с детства, так и благополучно нажитые в течение всей жизни, что диву даешься, как еще в своем уме осталась. Выросла в детдоме, с юности стала работать, сейчас владелица сети крупных косметических салонов. Отчаянно тоскует по семье и детям, без памяти влюблена в собственного зама, знает, что и он ее любит... Ну что еще надо? Казалось бы, все карты открыты, желаемое само плывет в руки, ну так бери! Да куда уж там... Только-только подумаешь, что все, убрал все надуманные причины, и теперь можно и вздохнуть свободно, так нет же! Не успеешь опомниться, как она новые выдумает. И вместо того, чтобы сердце любви открыть, заново прячет все эмоции. Облачается в броню льда и равнодушия...
- Так не с сердца начинать надо, не с души, - отстраненно заметил второй. Поймав удивленный взгляд, пояснил: - А с головы ее дурной. Тараканы там такие бегают, что насмарку все твои попытки. Вот передави их всех...
- Тапочком, - саркастично отозвался первый.
- Не хочешь тапочком, можешь отстрелить. А то для тебя это так уж прям сложно.
Тот скривился, как от зубной боли:
- Современные технологии, мать их. Находишь нужных людей по базам в интернете, по гугл-мэпс отыскиваешь дом, потом на планшете отслеживаешь перемещения и изменения... И не тебе стенать, что в наши дни туго с работой приходится! Думаешь, мне легче?
- Угу. А то лук со стрелами был тебе сподручнее, - в тон отозвался второй. - Сколько раз ты промахивался мимо целей, стрелок ты ворошиловский? А сейчас - живи и радуйся! Винтовка с оптическим прицелом, при желании в "молоко" не попадешь, ибо пули именные и для определенного человека.
- Тогда было проще, - упорствовал первый. - Это выглядело как игра. Невинная шалость. А сейчас со всеми этими новомодными штучками чувствую себя наемным киллером.
- Зато хорошее дело делаешь, - вздохнул второй, глядя в окно. - Ну посмотри на них. Что станется, если ты рукой махнешь и бросишь свою работу? Вымрут же, как те динозавры. Разве смогут они без тебя увидеть мир во всем его разнообразии и многоцветии? А мир спасет любовь, то есть, ты. Так что не истерии понапрасну... Все те несчастные заслуживают хоть немного счастья. Конечно, если сумеют разглядеть. Не ошибиться. И мимо не пробежать...
За окном медленно сгущались синие сумерки, загорались разноцветные неоновые огни, весело перемигиваясь между собой. С неба вновь повалил густой снег. В свете фонарей снежинки кружились под музыку вальса, слышимую только им. В кафе существенно прибавилось народу, официантки только и успевали разносить заказы да принимать новые. А Любовь и Смерть так и сидели за столиком, зарезервированным только для них, изредка перебрасываясь парой фраз. И все смотрели, как за стеклом неспешно падает снег, как по улицам куда-то торопятся люди, проносятся машины. И каждый думал о своем... Лишь иногда улыбаясь каким-то своим потаенным мыслям...