Галинская Ольга : другие произведения.

Королевское утро

Королевское утро начиналось всегда в одно время и тоже с первым криком престарелого петуха, которому как-то на заре давным-давно приснился огромный, неправдоподобно чистый повар Жирар, сжимавший своими чудовищными, волосатыми руками, погубившими столько юных цыплят и любимую курицу петуха Коко, его молодое, луженое горло, что он онемел от ужаса и спрятался под заросшее мхом, перевернутое корыто, лежавшее за сараем со времен последнего крестового похода.

Там, в темноте и сырости, дремал он до вечера, а ночью выбирался из своего убежища, осторожно подползал к курятнику и, подбирая остатки проса, овощей и свиного пойла, прислушивался к мирному, спокойному дыханию его обитателей. Неизвестно сколько времени петух провел бы так, постепенно превращаясь в неуклюжего филина на длинных ногах, если бы однажды утром его не разбудил чей-то смелый и свободный крик, наполнивший каждый ярд двора, каждую щель, каждую душу новой, до этого ни кем не спетой нотой. Он высунул из-под корыта клюв, подождал немного, потом вытянул шею и, зажмурившись от непривычно яркого солнца, выполз наружу. Выглянув из-за сарая, он оглядел двор и, убедившись, что все еще спят, робко шагнул из тени.

На шесте, рядом с изгородью, отделявшей задний двор от поля, сидел его брат, гордо подставив солнцу свою красивую, алую грудь, распустив хвост, переливавший в зарнице пурпурным и темно-бардовым, и собирался еще раз поприветствовать рассвет.

- Подожди, - петух, стараясь как можно тише, позвал своего приемника, - подожди, Эд!

- Что тебе? - отозвался тот, не поворачивая головы.

- Не буди людей, брат, пусть спят, голова целее будет.

Молодой певец посмотрел вниз на грязное, худое существо, бормотавшее что-то невнятное, и прокричал вновь.

Петух весь съежился и присел к земле. На кухне послышались какой-то шум, зазвенев, упал таз, кто-то выругался и открыл дверь.

- Бежим пока не поздно, - зашептал он, и собравшись с силами, взлетел на мгновение к своему брату, обдав его запахом гнили, которым он весь насквозь пропитался за время сидениям под корытом, и приземлился обратно. Второй слетел с шеста и, сев в пол-оборота к старику, стараясь не смотреть на него ответил, -

- Не волнуйся, ты уже никому не нужен, Дав, это меня сегодня подадут на обед, а сейчас проваливай...

Петух залез обратно под корыто и уже не видел, как толстый Жирар схватил его брата, который, даже не сопротивляясь, лег на пропитанный кровью кухонный стол к великому удивлению придворного повара.

Королева чихнула и открыла глаза.

Как обычно, просыпаясь в одно и тоже время на рассвете, она подолгу смотрела в стрельчатую тень потолка, пытаясь сосчитать, сколько кирпичей пошло на один свод, но всегда сбивалась и поворачивалась к окну, наблюдая за движением красного диска сквозь частые дубовые переплеты.

Затем, когда откричат все петухи в округе, она дергала толстый шнур у изголовья, переплетенный золотой шелковой ниткой, и с трудом садилась на кровати, ожидая прихода служанки, чтобы надеть халат и утренние туфли.

Служанка, неповоротливая, рябая девица, всеми частями своего жирного тела источавшая едкий запах средневековья, шумно отодвинула портьеру и, шаркая стоптанными сандалиями, поклонилась.

- Доброе утро, ваше величество, - пробасила она.

Королева кивнула и , потянувшись, откинулась обратно в подушки. Служанка приготовилась ждать обычные двадцать минут, сонно жуя лакрицу.

За окном начинал просыпаться двор, хлопая несмазанными ставнями, выплескивая остатки вчерашних помоев, мыча и хрюкая. Где-то далеко, подпрыгивая на мощеной дороге, прогремела повозка, а солнце стояло уже совсем высоко, постепенно накаляя воздух, в котором перемешались сотни запахов и ароматов повседневной жизни.

Королева высунула ногу из-под одеяла и пошевелила пальцами.

- Туфли, - сказала она резко и с отвращением отвернулась к окну, пока служанка натягивала их своими пухлыми короткими ручками с обгрызенными до мяса ногтями. Затем она бесшумно спрыгнула на пол, накинула бархатный, темно-синий халат ( мысль о том, что девица должна подать его ей, вызывала тошноту) и вышла в коридор.

Факелы еще горели, оставляя на стенах слабые тени, разбавленные утренним светом, лившимся слабой струйкой из бойниц.

Застыв у одной, королева посмотрела на дорогу, уходившую в никуда, на пастельное поле все в ожогах паленой травы, под одним из который покоился теперь ее верный паж, на небо, на каменные плиты рва и поняла, что впервые за много месяцев она захотела есть.

Спустившись по винтовой лестнице, она пошла к первому залу и, запахнув халат, вошла в светлое, прохладное помещение с низкими скамьями у стен и резным дубовым потолком, в густых переплетах которого спали летучие мыши.

Страж у входа поклонился.

- Его высочество встали? - равнодушно спросила королева.

- Да, ваше величество, - ответил тот глубоким, ровным голосом, - позвольте вас проводить...

- Не надо, - оборвала его женщина и медленно направилась к темной арке, отделявшей зал от большой гостиной.

Король проснулся с первым криком петуха, ненавистного ему с того момента, как он (король), проходя по заднему двору к конюшне, наступил ему на хвост, и петух, не различавший титулов и бесконечных ветвей рода, клюнул его в голень с такой силой, что король взвыл, будто от удара копья, на глазах у всех лакеев, служак и, что самое обидное, молодой жены.

Несчастный петух, выползший из-под своего корыта погреться, взлетел на курятник и оттуда продолжал оглушительную брань, обращенную ко всему животному населению двора.

- В суп его! - зарычал король, запустив в сторону курятника булыжник и, пытаясь не хромать, оседлал своего вороного, поджарого коня, скрывшись с ним в золотом облаке пыли.

Он рывком соскочил с постели и, прошлепав босяком по холодному каменному полу, как всегда с утра, вылил на себя кувшин студеной воды. Затем, не вытираясь, надел любимую батистовую рубашку, вышитую королевой ко дню свадьбы, натянул простые штаны, и все так же босяком побежал вниз по лестнице через большую гостиную на кухню.

- Няня, есть хочу! - весело сказал король, забравшись с ногами на стул, и , обняв старуху, уткнулся лицом в мягкий, теплый живот женщины, выкормившей его и заменившей ему мать.

- Что ж это вы, ваше величество, босиком, неодетый... - нежно ворчала она, разбирая все еще цепкими пальцами иссиня-черные локоны короля, осторожно снимая вшей, - простудитесь, жена разлюбит...

Король нахмурился и оттолкнул старуху.

- Дура! - с чувством сказал он и добавил, подумав, - это невозможно.

- От чего ж, - невозмутимо отозвалась няня, гремя чем-то у плиты - зачем ты ей больной нужен?

- Ни больной, ни здоровый, - с горечью отозвался король, - мертвый разве что...

- Ты эти мысли брось, - женщина поставила перед королем дымящуюся тарелку с мясным рагу, вытащив из него свой седой волос, и крынку молока, - поешь лучше, а там видно будет, - и хитро улыбнулась.

Большая гостиная была уже основательно утыкана людьми. Две первые дамы, сидевшие на одном стуле, при виде королевы ловко взмахнули кринолинами, показав всем собравшимся грязные, заштопанные панталоны и, обсыпая себя и окружающих пудрой, коснулись париками пола, склонившись в глубоком поклоне, еще более глубоком, чем их декольте, демонстрировавшее усыпанную прыщами и оспинами грудь. Первый министр, который, как казалось, состоял из одного желтого шелкового чулка, с легкостью лани подбежал к королеве, брызгая слюной, и, скрючившись как щупальца осьминога, причмокивая и сопя, поцеловал королеве руку. Та совершенно спокойно вытерла кисть о роскошно накрахмаленный воротник министра и, жестом подозвав к себе шута, который стоял, облокотившись на трон за спиной короля, шепнула ему что-то на ухо. Шут кивнул, зазвенев бубенцами, подошел к дверям и, распахнув их настежь, поклонился королеве.

Она улыбнулась, от чего замерли все - расфуфыренные бароны с женами и любовницами по обе стороны от себя, фрейлины и пажи, пестрые как стая тропических попугаев, собравшихся вокруг сочных плодов, весь состав поваров, поварят и поварих во главе с Жираром, главный конюх и постельничий, которые вообще расставались крайне редко, судья, покрытый веснушками с головы до ног, палач, добрейший души человек, который собрался осуществить паломничество в Дамаск, несколько десятков вельмож, дворян, детей, похожих на слуг их родителей, и на конец ... король.

- Вон, - сказала она весело, - все вон.

Секунду гостиная была погружена в абсолютную тишину, нарушаемую только ветром, заставлявшим колыхаться портьеры, а в следующее мгновенье зал наполнился топотом, звоном падающего столового серебра, треском разрывающейся материи, потому что все придворные как по команде ринулись к раскрытым дверям, пытаясь как можно лучше выполнить приказ королевы. Но у двери естественно образовалась пробка, одна из фрейлин взвизгнула, за ней взревела вся толпа и, поднатужившись, с оглушительным хлопком вся дворня вылетела в первый зал.

Шут поспешно захлопнул двери, скрывшие брань, всхлипы и тошнотворный запах пота, старательно забивавшийся дешевой парфюмерией, пройдя на руках до стола, он сделал сальто и приземлился около королевы на одно колено.

- Во а ля, красотка, - пропел он, - а с этим что делать? - кивнул он в сторону короля.

Королева не ответила, молча прошла за другой конец стола, поставив на место перевернутый стул, и села.

Король глазами следил за каждым ее движением, в руках у него так и осталась не объеденная до конца кость и короткий охотничий нож, которым он до этого брился. Потом он воткнул нож в дубовый подлокотник трона и налил себе полный бокал вина цвета венозной крови.

Королева взяла вилку, вытерла ее о скатерть, не менявшуюся уже год, и с подозрением покосилась на блюдо ближайшее к ней, накрытое изрядно засаленным колпаком.

- Что здесь? - спросила она шута, не решаясь поднять крышку.

- Они говорили, что это кролик, нашпигованный картошкой, но на кухне пропал кот, - задумчиво произнес шут, ковыряя в носу тонкой серебряной булавкой.

Королева покосилась на рыбу, всю утыканную лимоном, приобретшим некий коричневый оттенок, и заглушавший своим ароматом не только запах рыбы, но и отхожего места для стражи, находившегося прямо под большой гостиной.

Потом, переведя взгляд на десерт, который из-за мух и ос казался живым комочком грязи, она поморщилась, и, отодвинув подальше чашку неприлично сомнительной чистоты, посмотрела на короля.

Он сидел неподвижно, в упор не отводя глаз, смотрел на жену, и ей вдруг впервые за многие годы ее жизни в замке пришла в голову мысль, что он, наверное, тоже хорош как мужчина или, во всяком случае, мил.

Шут чихнул, разбрызгав по тарелке сопли и, высморкав остатки на пол, вытер руки о скатерть.

- Скучно! - злобно сказал он, зевая.

Королева отодвинулась от стола.

Шут вздохнул, снял с головы колпак и вылил на себя кувшин с водой, сразу начав охать и причитать, невообразимым образом кривляясь и строя гримасы королю, забрался на стол, где начал танцевать, извиваясь как уж между бесконечностями гнили и плесени, которые зелеными лапами затхлости окутали почти все и вся в замке.

Король, все так же не отрывая взгляда от королевы, схватил шута за ногу и с силой дернул вниз. Тот потерял равновесие и, опрокидывая жареных свиней, тунцов, ананасы, бокалы, вазы и кубки, с грохотом свалился на пол, оставшись лежать неподвижно, раскинув в разные стороны руки. Из-под его головы растеклась темно-красная лужица, пустив несколько ручейков между стыками каменных плит.

Королева побледнела и вскочила с кресла.

- Что ты наделал? - в ужасе проговорила она, брезгливо подбирая юбки.

- Нового заведем, - ледяным тоном ответил король и поднялся из-за стола.

Королева сделала шаг назад и опрометью бросилась к дверям. Король в два прыжка догнал ее и, схватив за плечи, прижал к стене.

- Во сколько прикажите подавать обед, ваше величество? - прорычал он, срывая с плеч жены ночную рубашку.

- Ублюдок, - прошипела она и плюнула мужу в лицо.

Король застыл. Он вдруг стал совершенно спокойным, ослабил хватку и, поправив на королеве халат, повернулся к ней спиной.

Она тот час выскользнула в приоткрытую дверь, побежала к лестнице через первый зал, но на ступеньках споткнулась и, рыдая, упала на камни, где и осталась лежать, не в силах встать, не в силах более бороться за свою жизнь.

А король стоял у окна, не обращая внимания на суету служек, убиравших со стола, выволакивавших еще не остывший труп шута, ставивших на место стулья и кресла, и думал о том, что опять не угадал, о чем думала и чего хотела жена, что все повторилось сначала и что в течение нескольких недель он не увидит королеву даже за завтраком.

Колокол на башне пробил двенадцать. Король вздохнул и побрел вниз во двор к конюшне. Петух, издали завидев его, бросился к корыту и спрятался там на весь оставшийся день до следующего утра.

24.07.00.