Prince Siddhartha (polniy variant)
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Принц Сиддхартха (полный вариант)
По мотивам индийских притч
- Что ты заладила: душа-душа? О каком смысле жизни ты говоришь? Ты полвека то коммунизм строила, то ждала от государства куска хлеба. Ну, и где твой коммунистический рай? - я задыхался от собственной ярости и от глупых оправданий своей недотепы матушки. Послала же мне судьба родителя-философа в старой застиранной юбке и без гроша за душой.
- Малыш! Мир не так прост, как кажется. Все зависит от света души.
- А мне плевать на твой свет несуществующей души! Покажи мне его! Где он? Ау! - я махал руками перед ее носом, на котором громоздились огромные очки с толстенными стеклами. - Вот стоит старый стол. Его я вижу. Вот - древний табурет. Его тоже хорошо видно. А где же душа? Сотрясение воздуха языком! У всех моих друзей - дачи, квартиры с роскошным евроремонтом, обалденная мебель. Скажи, как я могу привести девушку в нашу обшарпанную квартирку? У меня дальше кафешек дело никогда не двигается!
Сколько лет маманя кормила меня сказками о красивой, справедливой жизни! Все мои друзья давно катаются на шикарных тачках, и никто не вспоминает об эфемерной субстанции под названием душа. Бросят, на крайняк, доллар бомжику: "На, подавись!" - и нормалек. Моя же примитивнейшая простофиля под пятьдесят своих лет никакого понятия о жизни не имеет. Трудно успокоиться, перехожу на крик:
- Ты не то образование выбрала себе! Надо было пойти экономистом. Вот это я понимаю, настоящая работа! Можно такие куши срезать, ничего особо не делая! А что ты? Все глаза съела на своих бестолковых книжках с россказнями. Ну и какому предпринимателю ты теперь нужна с такими глазами? Да и своей библиотеке ты уже давно непотребна. Просто терпят тебя за пять тысяч!
- Я выбрала себе работу по душе!- мямлит мамка.
- Я запрещаю говорить тебе это дурацкое слово! О душе пусть говорят те, кто в состоянии помочь деньгами нищим. А ты сама себе не можешь помочь. Уходишь на работу в семь, возвращаешься в девятнадцать ноль-ноль. А нужно возвращаться в двадцать три ноль-ноль, чтобы не оставалось времени думать о душе, чтобы не хватило сил на воспроизводство себе подобных! - я отдышался и выпалил, - скажи, только честно, зачем ты меня родила, если не в состоянии ни обеспечить, ни нормально женить своего единственного ребенка? Чужие родители работают на пяти работах или государство грабят, чтобы их чадо ни в чем не нуждалось. А ты? Никчемное существо! Чего опять плачешь, ведь каждое мое слово - истина!
- Может, мне поехать в Москву? Устроюсь дворником, буду присылать деньги...
- Давно пора! Хотя, ты такая дряхлая от своих хлебов и вечного сидения на попе, что и дворником вряд ли сможешь работать. Ладно, завтра рано вставать. Спокночи.
Утром нахожу записку на столе. "Не волнуйся. Вчера утром я уволилась из библиотеки, чтобы поехать в Москву. Я рада, что ты не против".
Наконец-то, дошло до утки. Пусть метет московские дворы. Чуток похудеет. И глаза напрягать не нужно, и голова свободна - сколько хочешь, думай о душе! Тьфу ты, опять привязалось это бессмысленное слово! Пора на планерку. Обойдусь без завтрака.
Хорошо после работы бежать домой! Компьютер - интернет, друзья! Красота, свобода! Что у нас там в холодильнике? Каша гречневая. Сойдет. Не надо готовить.
Уже два ночи. Хочется есть. Кастрюля пустая, готовить не охота. Утро вечера мудренее.
Будильник. Ох, опять не успел позавтракать. Уволят за опоздание. Если повезет, в обед перекушу где-нибудь.
Ура! Свобода! Что дома покушать? В маг пора топать, холодильник пуст. Но... интернет вкуснее, а потом спать-спать-спать.
Громогласно гремит треснутый от старости будильник! Что ты так некстати звонишь? Слышу, не глухой. Встаю. Сопли. Где это я простыл? Нужно чаю попить, но лишнее движение причиняет боль.
Неужели дожил до семнадцати ноль-ноль? Температура. На больничный не пускают. Сразу найдут мне замену и укажут на дверь. Где же мама?
Проспал. Последнее предупреждение. Температура тридцать девять и девять. Кто придумал эти вирусы? Жарко и зябко на работе и дома. Еле дополз до постели. Судороги в ногах. Перед собой вижу качающееся белое сияние. А может, это ангел? Неужели так глупо умираю? Кажется, мне пять лет...Мама, расскажи сказку!
- Я не мама, я твоя душа. Скучно мне с тобой. Куцый у тебя ум.
- У меня высшее техническое образование, - усмехаюсь.
В голове спасительная мысль: вот сейчас ногами нащупаю свои античные (дедовских времен), но наиреальнейшие в мире шлепанцы и гордо прошествую в туалет, тем самым доказав своему туманному сознанию, что ангелы - элементарные глюки от супервысокой температуры. Широко улыбаясь, пытаюсь встать, чтобы надеть шлепки и пройти в место, где так хорошо думается о смысле жизни. И вдруг с малопонятным страхом вижу, что вишу почти под потолком, а мое тело спокойненько лежит на кровати с закрытыми глазками. Ну, совершенно не дергается, ни вверх, ни вправо, ни влево! Ни единым пальцем!
- Да хоть три! Только нужно ли образование бездыханному телу? Ухожу я от тебя, ты прогнал в неизвестность даже свою полуслепую мать. Ты давно прогонял и меня. Уф, устал! Как же душно с тобой! Пахнет гнилью. Настало время, и я безумно радуюсь этому. Я у-хо-жу! - по слогам полурадостно-полулениво прощается со мной Сияние.
- За что? Почему я? Не пьяница, не наркоман, не ворюга, в конце концов, не маньяк...
- Можешь не перечислять свои заслуги, - приторно ухмыляется обвинитель. - Все напрасно!
- Не уходи, - как в затрапезном романсе глупо молю сам не знаю кого.- Может, мне еще как-то можно очиститься от ... грешков?
И Сияние, между прочим, с моим, каким-то невероятно прекрасным и одновременно свирепым лицом, равнодушно отвечает:
- Увы, даже в этом случае твои мозги уже ничем не прочистить! Настоящая помойка! Порнографический сайт на глиняных ногах! И сердце у тебя такое... узкое и железное. Ледышка, не сердце. Бр-р!
- Да я всего-то один разок переспал с девушкой! И то, она сама меня затащила в постель, на спор с подругами! - почему-то мне стало стыдно, когда я вспомнил, как моя секс-бомбочка хохотала над моей невинностью и обзывала меня непорочным и неученым мальчиком. А какие СМС-ки о моих мужских достоинствах переотправляли мне ее же подружки - удавить за это мало всех шлюх на свете!
- Не в этом дело! Мысли у тебя - кладбище дохлых сущностей! Зависть, гордыня, вожделение, животная агрессия и прочая ахинея - тебе уже всех тонкостей приобретенного смрада не осмыслить, не распознать! Поздно! Освободи жизненное пространство для продвинутых, чистых душ!
- Подожди, не покидай меня, хочу последний разочек увидеть маму, - оказывается, я не говорю, а всего-навсего думаю. Губы-то у тела, что осталось там, внизу, не шевелятся!
- А мама у тебя чудесная,- внезапно смягчилось Сияние. - Она по ночам пишет сказки. Жаль, что никогда не сможет их опубликовать из-за отсутствия денег, так и выбросит кто-нибудь на помойку.
- Почитай! - кажется, что кричу, надрывая голос, дрожа всеми фибрами своего существа и ощущая непреодолимую и неотвратимую тяжесть надвигающейся черной пустоты.
- Тебе? Ты же, недоразвитый глист, все равно ничего не поймешь. Поздненько. Гадко тратить на тебя время...
- Последнее желание осужденного перед смертью! Ведь я не педофил и не убийца, не наркодиллер, не...- тщусь реабилитироваться, протянуть время, еще посопротивляться и вдруг чую такую несказанную легкость в теле, невообразимо обалденное состояние полета! Словно меня выпустили из душного заточения, освободив, в конце концов, все жизненноважные органы из железных тисков и сорвав с лица вонючий противогаз. Сказать восхитительный "кайф" - значит, ничего не сказать.
Оказывается, умирать, в принципе, не так уж и страшно, а даже приятно: исчезает телесная боль, сменяющийся жаром противный озноб, и все страхи о работе, о том, как будут осуждать тебя за столетний стертый в локтях пиджак, или взахлеб смеяться над твоими промахами, неуклюжестью во всех отношениях. Может статься, оно и к лучшему?
- Ладно, - словно просканировав мое согласие на смерть, смилостивилось Сияние, и, усевшись по-турецки на светящийся в темноте фантомный лотос, стало листать замызганную мамулькину тетрадку. - Хоть напоследок оцени свою мать. Слушай.
В царский дворец, прямо в тронный зал, залетела ночная птица. Она не стала биться о стены в поисках выхода, а села на верхушку золотого трона и запела. Птица заливалась трелью громко, на весь дворец, но, в то же время, сказочно нежно. Слуги боялись шелохнуться, не зная, как повести себя, чтобы не рассердить царя. Ведь никто не имеет права касаться великого престола! Даже птицы.
Царь Шуддходана не спал. Он тоже услышал волшебное пение, и, затаив дыхание, стал впитывать в себя каждый звук, каждую трель. Это знак. Он встал и пошел в опочивальню своей жены. Она также не спала. Сидела в молитвенной позе, нежно гладя свой уже большой живот и разговаривая с еще не родившимся младенцем:
- Слышишь? Даже райские птицы радуются тебе! Даже они уговаривают тебя родиться, чтобы ты увидел этот мир во всем его блеске! Утром мы выйдем в дорогу. Мне так не хватает сладкого вольного ветра, шири небес, полей и аромата отчего дома! Здесь я задыхаюсь, давят стены.
Царь подумал о том, что такие странные желания возникают, как правило, у людей, которые собираются умереть, но со страхом стал отгонять подобные мысли.
- Махамайа, не лишай меня радости первым узнать о рождении наследника ... или наследницы, - с мольбою обратился он к супруге. - В этом бесконечном ожидании я так измучился! Ты вот-вот должна родить, а сама собираешься по неровным дорогам поехать в другое, пусть и родное, государство.
- О, властелин мой! Я всегда была послушна тебе. Никогда ни о чем тебя не просила. Но один-единственный раз исполни мою прихоть. Позволь дотронуться рукой до края отчего крова. Умоляю! - она сложила ладони вместе, в ее глазах засветился яркий живой огонь.
Как Шуддходана любил смотреть на блистающее пламя загадочных очей своей царицы! Он не смог ей отказать:
- Хорошо! Езжай! Но помни, этот ребенок - вся моя надежда, и счастье, и будущее.
- О, муж мой! Благодарю тебя за настоящий подарок. Знай! Я не меньше твоего жду рождения моего первенца! Мне приснился вещий сон. Белый слон звал меня в дорогу. Встал передо мной на колени, и я сумела сесть на него. Мы поднялись в небо.
Царь с ужасом взглянул на жену. Он понял смысл сна, но усилием воли заставил себя промолчать.
- Хотя бы возьми с собой повитуху, - с горечью в голосе попросил Шуддходана.
- Конечно,о, государь, - улыбнулась царица.
Ей было уже сорок пять лет. Сколько молитв пропела она всем богам, чтобы, наконец, забеременеть, чтобы получить это долгожданное благословение!
От дуновения ветра погас светильник, но даже во мгле тело ее светилось переливающимся бело-золотистым блеском, словно луна в ореоле собственных лучей. "Что-то сегодня у меня с глазами", - подумал царь и бесшумно вышел в сад. Был апогей месяца мая. Все цвело, благоухало. Природа от счастья сходила с ума. Словно обливая листву, цветы и тропинки волшебным остывшим молоком, светила совершенно полная божественная луна, и жену царь вновь уподобил с нею.
Ах, был бы он помоложе! Пятый десяток лет живет Шуддходана в родных прекрасных дворцах, а наследника так и не дождался. Он отлично понимал, что нельзя отпускать Махамайю! Но обещание дано, теперь его нельзя отменить! Прислонясь к любимой беседке, он заплакал, тихо, беззвучно. И деревья стали удивленно перешептываться: "Разве цари умеют плакать?"
"Вот он вольный ветер! Вот она золотая пыль дорог! Вот они веселые зеленые рощи с дикими певчими птицами!" - думала счастливая царица. Но только царская золотая четырехколесная повозка выехала за пределы Капилавасту, как ухоженные дороги сменились гористыми и изрезанными. Пролетело несколько часов, которые показались царице вечностью. Ее сильно растрясло. Она попросила возницу остановиться, спустилась на землю. Эта уже была земля ее предков, ее счастливого детства. Как хотелось расцеловать родную почву и прижаться всем телом к ней, вдохнуть цветочный запах забытого отрочества!
Она встала на колени, чтобы коснуться разгоряченным лбом обожаемой земли, и лишь успела заметить, как сверкнула молния, молния, что предназначалась для нее! Почудилось, будто задрожала вся планета. Непостижимый океан любви, что кипел в ее сердце с той минуты, как узнала она о своей беременности, вдруг замер, замолчал.
- Мать Земля, очисти меня! Забери эту молнию себе! - закричал ее разум. И молния отпустила царицу, ушла в землю, и только тогда загрохотал гром. Царица с трудом доползла до раскидистого баньяна, крепко обняла его, черпая новые силы. Начались родовые схватки. Поднялся страшный ураган, разбросавший людей и взметший высоко в небо лошадей с повозками. Вторая молния ударила Махамайю. Время остановилось. Внезапно стих даже жуткий вихрь.
- Мать Индия, спаси свою верную дочь! - призвала ее душа. - Я должна подарить тебе этого ребенка!
И во второй раз молния легко ушла в землю, оставив ее сердце в покое. На туче, что висела почти над самой землей, восседал ненавистный Маара. Этого царя Тьмы женщина видела воочию впервые, хотя нередко слышала его смрадное дыхание по ночам, если в ее покоях внезапно гас золотой светильник. Тогда она нежно произносила волшебное слово и с улыбкой сладко засыпала, зная, что она в полной безопасности. А сейчас она начисто забыла это слово. Хоть голову о камни разбей!
- Маара! Я не поддамся тебе!- мужественно крикнула в небо царица, крепко держась за ствол дерева и перебирая в уме все божественные мантры.
- И откуда в тебе такие силы? - послышался насмешливо-вкрадчивый дьявольский голос, от которого нервы связываются в узел. - Я не допущу, чтобы этот мальчик родился! - И он стал кидать молнии в упавшие с неба разбитые колесницы, раскидывая людей и лошадей на еще большие расстояния от царицы.
Воздух дрожал и пел от неведомого грозного электричества. Все облака мира отдали свое могущество одной туче, на которой возлежал скалящийся Маара.
"Мальчик? У меня мальчик! И его уже сейчас боятся все темные силы!" - засмеялась неустрашимая Махамайа. Это та новость, ради которой было принесено столько жертв, дала ей такую мощь, что она сорвала тяжелое колесо со сломанной колесницы и швырнула его в тучу, произнеся только одно вспомненное, наконец, слово. Блеснула золотая молния. Хлынул дождь. Обожженный Маара взмыл с ревом куда-то вверх. Но вместо грома он услышал слова Махамайи, что оглушительным эхом стократно повторились во всех семи небесах:
- Я же сказала, что не умру, пока не увижу наследника!
"Глупый Маара! Не знает, с кем связался... Я и сама могу стать молнией, но не имею права, потому что обязана дать жизнь тому, от которого зависит будущее мира", - думала она.
От боли кусая губы до крови, шепча ласковые имена, уговаривая ребенка поскорее родиться, она нежно массировала низ живота. Ошеломленная небывалым громом повитуха долго не решалась вылезти из своей приземлившейся и смешно опрокинутой повозки. Все не веря, что осталась живой, и, трясясь от ужаса, она все-таки подползла к Махамайе. Но, увидев, что, кроме царицы вокруг больше уже никакого страшилища нет, взбодрилась. Содрав с себя длинное покрывало, уложила на него женщину и приняла роды. Царица ни разу не вскрикнула, не застонала от невыносимой боли! Уж такой радости она не доставит приспешникам Тьмы! Странно, но дитя не плакало, а смеялось, словно ему уже было семь месяцев от роду. Повитуха, завязав пуповину новорожденному принцу, положила его на грудь царице, шепча со слезами: "Только не умирай, дочь царя! Он такой красивый, благоуханный, без единой родинки, с белоснежно-золотистой кожей! А эти длинные царственные пальчики, а эти круглые пяточки пророков!!! Истинный ангел. Никогда не видела таких малюток! - громко восхищалась служанка. - О, нет! Ты не можешь сейчас умереть!"- вдруг заголосила она, видя, что царица почти не дышит. Взяв себя в руки, повитуха стала давить пальцами на жизненно важные точки величественно прекрасного тела, не боясь прикасаться даже к лицу этой величавой, но такой скромной царской особы.
В конце концов, до Махамайи дошли причитания знахарки. Роженица громко вздохнула и почти в бреду нежно прошептала:
- Ты будешь приносить с собой добро, о, Сиддхартха! Почему тебя, царского отпрыска, я родила на дороге? Забавно, - она потянулась губами к нежной щечке мальчика. Так хотелось жить, чтобы быть рядом с ним! Но жизненные силы были отняты Маарой.
Из-за туч выглянуло веселое, безмерно прекрасное солнце, которое расцветило семь огромных, раскинутых на все небо, радуг.
- Даже солнце построило тебе дворец в небе, - улыбалась умирающая женщина.
- Благодарю тебя, о, мать! Я очень тебя люблю!
"Это сказал принц или я уже в нирване?" - подумала Махамайа. Ей представлялось, что с великолепных, настежь распахнутых небес спустились радостные боги и окружили ее. Махамайа вживую их узрела впервые. Увидала их и всезнающая знахарка, которая сразу все поняла. Целуя холодеющие ноги великой богини, никогда и никому так и неоткрывшей своей божественности, служанка зарыдала в голос:
- Не покидай нас, о, недосягаемая Махамайа! Я с великой радостью умру вместо тебя!
- Сохрани мои украшения для сына. А Сиддхартхе передай волшебное слово, - ангельским голосом проговорила царица.
Но какое слово, повитуха не расслышала, потому что оцепененела, не понимая, как она будет снимать украшения с тела высочайшей победительницы и прятать их пусть хотя бы и для сына. И вот еще, для чьего сына? У нее самой тоже есть полуторагодовалый сын Чанна.
Все сопровождающие слуги, возницы, которых взбесившиеся буря и молнии раскидали кого куда, стали понемногу приходить в себя и собираться к баньяну.
- Берегите сына! Он благословит все дороги мира!- неожиданно громким, чистым, неслыханно прекрасным голосом произнесла царица и умерла. Ангелы, взяв ее под руки, медленно стали подниматься над землей.
- Смотрите! Царица улыбается в небе! - прокричал ее возница.
Все посмотрели в небо и рухнули на колени.
Огромное, в полнеба, молодое и счастливое лицо Махамайи улыбалось сверху, вселяя в людей надежду и силы.
Слуги вскочили с колен и радостно засмеявшись, стали обнимать друг друга:
- Принц! Принц! Наследник родился! Наш будущий царь!
Так, приплясывая, будто и не случилось никакого горя, будто возвращались с веселой ярмарки, они побежали домой, во дворец, чтобы разгласить по всей стране долгожданную весть.
Царь сначала огорчился, узнав о кончине своей Махамайи, но безудержная радость, что, в конце-то концов, он дождался наследника, была так огромна, что не умри царица, сердце не вынесло бы - разорвалось от счастья. Отдав все необходимые приказания и совершив все обряды, чтобы супруга была счастлива на небесах, он вернулся к сыну, и больше не спускал глаз с него.
- Завтра же начну готовить великий пир. Созову всех знаменитых певцов, мудрецов и браминов. А мои сорок тысяч танцовщиц сведут с ума даже богов на небесах. Личные портные разоденут всех, до единой, в жемчужные да золотые одеяния, блеском алмазных браслетов девушки затмят даже солнце, а мелодичным звоном - заглушат трели птиц и трезвон бронзовых колоколов, привезенных из Китая. Пусть все цари мира позавидуют богатству выдающегося наследника!
И был пир, которого давно не видела мать Индия. Точно раскрылись врата рая, и оттуда прямиком на землю спустилось празднество и ликование. Столы ломились от роскошных яств и напитков молодости, от них были в безумном восторге даже чужеземцы. День и ночь играли на своих божественных инструментах лучшие дворцовые музыканты. Было поразительным и то обстоятельство, что никто не пьянел от новых неведомых волшебных мелодий и ритмов, не уставал петь и плясать, и каждому без устали хотелось восхвалять и царя, и его сына. Ноги сами плясали, руки, пальцы сами собой сотворяли изумительные движения, а язык от зари до зари вслед за отменными певцами пел все подряд красивые гимны-банджаны и аарти -посвящения сильнейшим богам. О, этот неповторимый аккомпанемент! Все таблы, шанкхи, гхатамы, вину и саранги пели человеческими голосами! От их божественного звучания у всех раскрывались сердца, и рождалось неведомое прекрасное чувство благодарности, которое заполняло собой весь мир. Это медовое чувство долетало аж до самых звезд, что по ночам кувыркались в небе от счастья и водили хороводы вокруг ошеломительной луны. А днем беззаботные птицы повторяли танцы звезд. Казалось, вся вселенная кружится и поет веселой, потрясающей воображение богиней счастья. Никогда такого не было на земле! Люди напрочь забыли о времени - прошлое и будущее исчезло. Даже крестьяне в деревнях и заурядные пастухи, что не знали божественных нот, просто ломали тростник или бамбук, которые тут же обращались в певучие свирели и флейты. Разве это не чудная сказка? Музыка лилась такая, что у каждого звенели и тело, и душа. Деревья и цветы испускали тот поющий аромат, что бывает с ними раз в столетие. Ах, были бы ноги вместо корней - пустились бы в пляс не хуже людей! Гости то и дело шепотом отсылали своих слуг домой, чтобы те стремительно привозили сюда спрятанные в сокровенных тайниках, от людских глаз подальше, сокровища - чудеса света. Душа каждого, даже самого жадного гостя, замирала от счастья, и каждый мечтал продлить этот миг восторга. Как единый день пролетели две недели. Хватившись, кто-то из гостей сказал: "Пора домой!" Все от души поблагодарили царя за такой небывало разорительный пир и потихоньку, нехотя, стали расходиться- разъезжаться по своим государствам и домам, полагая в полной уверенности, что возвращаются из рая в глупую и скудную реальность.
Казначей уже боялся заглядывать в три неприкосновенные царские сокровищницы. Осталась невыпотрошенной до конца только казна с драгоценными камнями. Полностью были истрачены золотая и серебряная. Стоя на коленях, скрепя сердце и роняя крупные слезы, бедолага отчитывался перед государем.
- Не беда! Я верю тебе! - смеялся царь.- Проживем! Прошло только сорок девять дней, а сын мне уже сказал: "О, мой отец!" Пойдем-ка, честный смотритель сокровищ, взглянем, что у нас там осталось.
Заглянул Шуддходана в золотую казну - все на месте до последней монеты! Заглянул в серебряную - то же самое: серебро гордо переливается в огромных изумительных чашах, словно тысячи лун. А в третьей - граненых алмазов стало и того - вдвое больше.
- О, справедливейший! Ничего не понимаю! - схватился за голову казначей! Еще вчера все было пусто!
- Это знамение! - обрадовался Шуддходана . - Сын не потратит даром мое состояние, а преумножит. Нужно рассказать об этом чуде оставшимся гостям.
Главный вельможа встретил царя словами:
- Ваше величество! Каких только даров ни привезли ваши бесчисленные гости! Ими можно наполнить четвертую казну. Я такого никогда не видел, да и мой отец, да и мой дед тоже.
Чего тут только не было! Волшебные музыкальные инструменты из ценнейших пород редчайшей древесины, тончайшие шелка ошеломительных цветов и расцветок, золотые статуи богов, драгоценности размером с огромный гранат и даже золотая колесница с лучшими белоснежными лошадьми. Царь не утерпел, велел вознице прокатить его: лошади не бегут - летят, только крыльев не видно!
Все дары и невиданные украшения, цокая языком, не замечая никого и ничего вокруг, разглядывал главный ювелир. Некоторые же из них от избытка чувств даже незаметно целовал, все время пришептывая: "От таких сокровищ можно отказаться только под страхом смерти! Такие подношения можно преподносить только царю царей. Такую красоту просто нельзя оторвать от сердца? Это безумие!"
- А ну, помалкивай! - цыкнул на него главный казначей. - Твое дело оценить и сложить в казну!
- О, сияющий! Эти ожерелья, венцы, браслеты бесценны.
- У всего на свете есть цена!
Шуддходана незаметно подошел к ним, и, подслушав их перепалку, расхохотался:
- Ошибаешься, казначей! Нет цены моему счастью!
И в таком превосходном настроении царь вошел в свой тронный зал.
- Хорошо ли вам спалось? - обратился он к самым дорогим гостям - величайшим иноземным астрологам и мудрецам.
- Под сладкие песни твоих придворных музыкантов спалось, словно в раю, о, щедрейший! - ответили мудрецы.
- Принесите моего сына!- приказал он главному вельможе. - Пусть каждый гость скажет о нем хоть слово.
Главный слуга напыщенно произнес:
- Его высочество принц Сиддхартха Гаутама Шакьямуни!
Главный вельможа торжественно внес младенца в тронный зал и, уложив его на золотой стол, предоставил возможность всем гостям лицезреть принца. Запах лотосов и роз моментально разлился по всему дворцу. Возглас восхищения пронесся по залу. От ребенка исходило такое нежное, несказанно золотистое сияние, что казалось, будто в груди его спрятано маленькое солнышко.
Иноземцы перво-наперво шумно восхитились красотой и благоуханием малютки. Затем первый гость твердо сказал:
- О, солнцеликий царь Шуддходана! Этот младенец настолько свят, что никакое стихийное бедствие не обрушится на твое государство.
- О, великолепнейший! Если он захочет, то объединит всю Индию, - громко предрек второй.
- О, могущественнейший! Если принц возжелает, то станет господином всего мира! - уверенно высказался третий брамин.
- О, поддерживающий прекраснейшие искусства! Ни одна женщина не устоит перед его красотой и обаянием, - блаженным голосом молвил четвертый.
- О, неодолимый! Даже великие мира сего будут падать к его ногам! - с восхищением добавил пятый.
- О, доблестнейший! Все дороги мира и все знания засияют на его ладонях, словно божественные цветы! - упоительно пропел шестой. - Что может быть лучше этого?
- О, милосердный! Если в молодости Сиддхартха встретит дряхлого старика, похоронную процессию и отшельника, то отречется от престола и спасет человечество от гибели, - с придыханием вымолвил седьмой и сам испугался сказанных слов,
Он еще хотел что-то добавить, но Шуддходана грозно перебил седьмого:
- Что мне человечество? Я для себя его родил! Мне много лет, и я заслужил право на наследника! - он страшно разозлился и на дерзновенного брамина, что посмел произнести подобное., и на себя. Злиться на гостей царь никогда себе не позволял. Слишком недостойно для правителя! Изо всех сил стараясь вернуть себе бесстрастность, он сказал. - Да, я молод снаружи благодаря чудодейственным травам и тайнам врачевания, но и я не вечен. На кого я оставлю свое богатство и власть?
- О. добродетельный! Сиддхартха откроет великий Путь Истины, если станет монахом, - тихо возразил седьмой.
- Истина - это я! - пуще прежнего распалился царь. - Горе тому, кто попытается сделать из принца саньясина! Я не позволю сыну бродить по дорогам и просить подаяние!
- Тогда, о, великомудрый, твой сын ничего не должен знать ни о старости, ни о смерти, ни о душе! - бесстрашно изрек седьмой.
- О. богатейший! Нужно окружить его роскошью, - миролюбиво просюсюкал первый.
- И весельем, - вторил ему второй, - а как повзрослеет, каждый день придумывать для него разные игры и забавы.
- Построить новые дворцы и каждый год менять танцовщиц и музыкантов, - поддакнул четвертый.
- Изгнать всех монахов! - заявил пятый, самый богатый из гостей. - Только и знают, что просить милостыню и портить настроение.
- О, счастливейший! Ни один человек не сможет отказаться от места, где в мгновение ока исполняются все желания, не успев даже толком возникнуть в голове, - подвел итог шестой.
Царь осыпал золотыми монетами всех пророков. Всех, кроме самого умного, седьмого святого, на которого он ни разу больше так и не взглянул.
Седьмой брамин встал на колени и, глядя на младенца, горько заплакал. Все гости с укором посмотрели на него. Кто-то из сострадания шепнул ему:
- Не плачь, я поделюсь с тобой своим золотом.
- Не нужно мне золота! - последовал ответ. - Для меня оно прах. Я плачу от счастья, что вижу божественный бутон. Я плачу от горя, что скоро умру, так и не увидев, как этот бутон превратится в божественный лотос.
Ах, какое волшебное детство было у Гаутамы! Все игрушки из чистейшего золота, слоновой кости с бриллиантами! В парковых прудах красовались лотосы всех оттенков. А розы и другие цветы не просто цвели, но составляли великолепные картины и даже живые реки из цветов. По ночам садовники не спали, а срезали увядающие соцветия и ветки, чтобы к утру абсолютно все сады и парки были свежими и юными.
А птицы? Одних поющих и говорящих попугаев было несколько сотен, соловьев же никто и не подсчитывал. В почете у царя были ученые, поэты, музыканты-певцы, даже бродячие акробаты -канатоходцы, что приходили из Азии, но главным условием пропуска во дворец были внешняя красота и молодость. Поэтому даже мужчины старше тридцати лет, все без исключения, красили свои волосы и бороды несмывающимися темными красками, а то беспощадно выдирали предательские сединки, а лики мазали дорогостоящими мазями от морщин. В царскую библиотеку свезли лучшие книги со всего мира почти по всем наукам и почти на всех языках. Не было той области, о которой подрастающий Гаутама не ведал бы. Мудрейшие учителя не успевали задать вопрос, как был готов ответ да с такими подробностями, о которых не знали даже сами ученые мужи. Разумеется, из Сиддхартхи воспитывали будущего могущественного царя. Ребенок рос в полной уверенности, что граждане его страны такие же счастливые и состоятельные, как и он. Что такой богатейшей и благополучной страны, как его, нет во всем мире!
Однажды принц, крадучись, заглянул в далекую царскую конюшню. А там - белоснежные кони! Вскочил он на одного, и конь понес его. Стрелою вылетел из конюшни, одним прыжком перепрыгнул через царские ограды, и был таков! Слуги ничего не поняли. Как такое могло произойти? Царь воспретил показывать коней принцу еще в самом младенчестве. И поэтому даже шахматные фигурки коней больше походили на верблюдов.
А его высочество был уже далеко. Смеясь от счастья, он захлебывался играющим с ним ветром, всей грудью вдыхая небывалую свободу. Душа взмыла в облака. "И как такое чудо скрывали от меня?- думал он. - Наверное, хотели доставить мне неимоверную радость. Завтра же начну готовиться к конным состязаниям!" Вдосталь накатавшись, он повернул домой.
- Не конь - сказка! Полцарства стоит! - крикнул он своему телохранителю Чанне, который с перекошенным от страха лицом, что не уследил за принцем, бежал навстречу ему, казалось, быстрее самой лошади.
Чанна думал, что настал последний день в его жизни. Никогда он так не бегал! Слуга с разбегу упал на пыльную дорогу. Принцу пришлось спуститься с коня и подождать приличное время, когда же телохранитель восстановит дыхание.
Когда Чанна поднялся с земли и был в состоянии двигаться, то рассказал Сиддхартхе абсолютно все, что знал о лошадях, их повадках. И даже проговорился о золотой колеснице, что была спрятана в четвертой казне. В награду принц посадил его на коня, а сам пошел рядом, упиваясь деталями будущего конного состязания.
Конечно же, увидев счастье на лице принца, отец не мог не разрешить провести соревнование, которое уже сейчас внушало неведомое опасение. Однако предварительно Шуддходана созвал вельмож и лучших полководцев и повелел вышвырнуть из государства всех нищих монахов, всех больных, немощных, умирающих людей или же спрятать их высоко в горах. В течение недели приказание было выполнено. В государстве Шуддходаны не стало нездоровых, убогих и старых людей. Теперь это была страна красоты и вечной молодости!
А принц уже не сходил со своей золотой колесницы... Ему нравилось летать над землей с криком: "Э-ге-гей! Посторонись, человек и зверь!"
Наконец-то настал день праздника. Собрались лучшие возницы, конники-наездники из ближайших государств - юноши исключительно благородных кровей. Но среди всех героев выделялась золотая колесница Сиддхартхи. Словно бог солнца, принц возвышался в ней, сводя с ума своей белоснежной улыбкой с невероятно ровными зубами женщин не только царства Шуддходаны. От его тела исходил такой золотистый свет, что каждому хотелось прикоснуться к его стопам, поклониться ему, словно ожившему божеству. Некоторые молодые девушки, что стояли ближе всех к принцу, падали в обморок, так велико было искушение подойти и тронуть хоть пальцем краешек его одежды, что было бы, конечно, безумием.
- Победителем будет тот, кто первым достигнет границы нашего государства! Я сам тому отдам любимую колесницу, - громозвучно пообещал Сиддхартха.
Царь сделал знак рукой, и все ринулись по дороге. Это была та самая дорога, по которой ехала в последний раз беременная царица Махамайа. Принц, конечно же, моментально обогнал всех соревнующихся. Но, не оглядываясь назад, он мчал к самой границе, и сам того не замечая, пересек ее и продолжил гонку. Лишь у какой-то горы, у которой рос раскидистый баньян, он сбавил скорость и оглянулся. Никого, даже вдалеке, не было видно.
- Я победитель, я победитель! - весело кричал принц. - Я - Джина! Я лучший!- разносилось эхом его новое имя.
Но никто не мог разделить с ним эту радость. Только какой-то дряхлый дед брел по дороге. Принц спустился с колесницы и подошел к нему.
- О, человек! - обратился он к старику, - кто тебя так обидел и наказал? Почему ты такой седой и морщинистый?
Улыбнулся странник:
- Мне много лет, оттого я такой старый, некрасивый. Все стареют, и ты когда-нибудь тоже состаришься.
- И я? Но в моем царстве нет болезни под названием старость. Я всегда буду молодым! И это - истина!
- О, Джина! Твой отец приказал спрятать в горах всех стариков, оттого вокруг тебя одни цветущие молодостью лица.
"Зачем мне сегодняшняя победа, если я тоже буду таким, как эта развалина?"- скорбно подумал принц и поехал назад. К нему только-только стали приближаться остальные возницы с возгласами:
- Да здравствует Джина!!!
Но эта громкая слава Сиддхартхе Гаутаме Шакьямуне не принесла никакой радости. Возвращался он домой опечаленный. И ни богатый пир в честь победителя, ни умопомрачительные танцы приезжих артистов не порадовали его. Он думал о старости, внимательно изучая лицо отца. Принц специально сел слишком близко от него и зоркими молодыми глазами под толстым слоем волшебного крема и пудры заметил тщательно скрываемые морщины. А у одного вельможи увидел прядь седых волос, видно, краска была наспех сделана.
- Cын! - обратился к нему царь!- Ты доказал, что можешь быть Джиной. Значит, ты стал мужчиной, хотя тебе всего девятнадцать лет. Я знаю, что ты влюблен в самую прекрасную принцессу Индии. И в подарок за победу в конном забеге завтра мы сыграем твою свадьбу.
- Хорошо, - ответил принц, - я согласен.
Но царь не заметил тех искр радости, что привык видеть в глазах сына.
Весть о славном состязании и ежедневных пирах Сиддхартхи Гаутамы разлетелась далеко за пределы Индии. Сыновья чужих царей умирали от зависти к нему. "Ну, какой правитель из принца выйдет, если он только и делает, что развлекается, пляшет да поет, проводя время в неге, роскоши да забавах. Ничего из него не получится! Изнеженный шут!" - от души сплетничали и смеялись они. Дошли эти слухи до царя, и он всех сплетников пригласил к себе. Сиддхартха вышел к ним и просил назначить день испытания. Те с радостью назначили месяц, день, час и - бросились искать прославленных ученых мира, сведущих в разных сферах знания, предвкушая, что Гаутама не ответит ни на один вопрос. Тысяча ученых, звездочетов, мудрецов пришли в назначенное время. Царь построил такой амфитеатр, чтобы в нем был слышен даже шепот. Подсказки были исключены. Улыбающийся Гаутама сидел на троне из слоновой кости, весь усыпанный бриллиантами. Случайный луч солнца упал на его одежду, и она так заблистала огнями, что глазам было больно смотреть на испытуемого.
Но храбрым мужам было обещано огромное вознаграждение, и ими задавались такие вопросы, что никто, кроме них самих, не смог бы на них ответить. Принц же легко отвечал на вопрос любого ученого, безупречно разрешая всякую задачу. А потом задавал свой вопрос и ставил известного мужа в тупик. В конце экзамена Сиддхартха начал уже шутить, да так, что опозоренные светила наук забыли о своем бесславии и радостно признали ум будущего правителя непревзойденным.
- Да здравствует Джина! - кричали именитые ученые. - Да здравствует Непревзойденный!
Царь наградил большой чашей золота каждого экзаменатора. И снова был пир. Но Гаутаме было скучно слушать гимны, и восхваления. Его тянула к себе дорога матери. Незаметно он прокрался в конюшню, тихо вывел коня и вихрем вылетел за пределы отцовских дворцов.
Сладкая пыль дорог поила его сердце восторгом, он захлебывался ветром, с которым вздумал состязаться в скорости. Добрался -таки он до той горы, где когда-то встретил дряхлого старца. И увидел на своем пути полуголого человека. Тот лежал прямо в пыли, весь изъеденный страшными язвами, и беспрестанно стонал.
- Разве можно так страдать? - удивился принц.- Это несправедливо.
- У меня нет денег на лекарство, - ответил горемыка.
Принц снял с себя все украшения и отдал бедняге, лишь сказав: "На эти сокровища ты сможешь купить любое лекарство". Посадил он на своего коня прокаженного и отправил его к знаменитому знахарю.
Пуще прежнего опечалился Сиддхартха. Ему опротивели пиршества и слава. "Зачем жить на земле, где можно так жестоко и болеть, и стареть?" - постоянно думал он. Отчего-то его терзало неведомое чувство стыда. Две недели брел пешком принц в сторону дома.Он никого не хотел видеть, прятался от всевозможных соглядатаев в рощах или высоких травах. Царь был страшно недоволен долгим отсутствием Сиддхартхи, все посылал людей на поиски принца, а когда он все-таки появился во дворце, долго расспрашивал об этом путешествии. И юноша не удержался, рассказал и о древнем старике, и о прокаженном.
Царь, как мог, успокаивал тревоги принца:
- Забудь, мой сын, о старике и больном. Верно, много они грешили, если боги их так беспощадно наказали.
- А зачем ты их спрятал в горах?
- Чтобы на глаза честным людям не попадались.
- Тогда почему все твои главные вельможи закрашивают свои седины? Так они утаивают свои проступки?
Расстроился царь тому, что сын обнаружил давно и тщательно скрываемую хитрость:
- Нет безгрешных людей на земле. И нам приходится скрывать тайные грешки, - пришлось ответствовать ему боготворимому сыну.
Уединился Сиддхартха в своей библиотеке, стал искать ответы на изводившие его вопросы. Но книги молчали, потому что все страницы, на которых говорилось о старости - болезнях были аккуратно вырезаны дворцовыми наставниками. Вместо правды были вклеены страницы с ложью о бессмертии, вечной райской жизни и избранности касты царей и жрецов. Гаутама только сейчас обнаружил это безобразие.
Царь же вызвал всех слуг, что должны были следить за принцем, и цирюльников- парикмахеров, что допустили небрежность, приказал палачу жестоко наказать каждого плетьми. Много лет у палача не было никакой работы, и потому он с радостью пригласил своих сыновей-помощников и от души выполнил приказ царя: живого места не оставил на спинах слуг.
- А в следующий раз подобное наказание ждет всех вельмож в том случае, если принц еще хотя бы раз покинет пределы государства.
Так прошло несколько лет. Настал день, когда жена Сиддхартхи объявила о своей беременности. Все подданные царя от счастья целовали друг друга. Только принц все маялся, и никакие новые танцовщицы, никакие иноземные бесценные поделки-безделушки уже не волновали его ум.
И, несмотря на то, что отец объявил всем, что на царских коней напала страшная болезнь, которая может перейти и на людей, Сиддхартху невидимым мощным магнитом притягивала к себе конюшня. Там давно уже не было тех восхитительных лошадей: их украдкой обменяли на сладкоголосых певцов. Лишь одну, самую прекрасную, лошадь на свой страх и риск по просьбе принца оставил конюх и только за то, что она почти не ржала. Будто умный человек, она понимала, почему не стало ее братьев и сестер, и тихо пела свои лошадиные песни в каких-нибудь глухих джунглях, куда выводил ее по ночам конюх. Это и ржаньем-то нельзя было назвать, скорее лошадиным шепотом. Но от Чанны, лучшего телохранителя принца, нельзя было утаить даже этой уловки.
И вот, в одно прекрасное время, во дворец привезли настоящую райскую птицу. Ни один павлин не поспорил бы с ее красотой, ни один соловей не перепел бы ее. И пока придворные разглядывали сверкающее оперенье да пока обмирали от восторга, упиваясь неземным ее пением, улизнул принц в конюшню, потихоньку вывел коня, и был таков!
Примчался он на старое, притягивающее его сердце, место и вдруг увидел плачущих людей. Принц спросил одну из женщин:
- Отчего ты плачешь, уважаемая?
- Я хороню своего отца, мы везем его на место кремации, - с горечью ответила она.
- Разве он буйно грешил против богов?- подивился Сиддхартха.
- Нет, он прожил долгую святую жизнь, состарился и умер. Всех нас ждет такая же участь.
- Но почему?
От удивления женщина перестала плакать:
- Разве ты, такой взрослый мужчина, не знаешь о смерти?
Сиддхартха задрожал от страха и сел прямо на землю.
- Значит, и я умру?
- И ты.
- И отец мой?
- Да.
- Неужто в один прекрасный день и я покину этот замечательный мир, мои роскошные дворцы, парки, пиры?
Женщина посмотрела на него, как на сумасшедшего, и поспешила за уходящей вдаль процессией. А принц был не в силах сдвинуться с места. Вот уже и вечер пролетел, и ночь подошла к концу, вот уже и солнце встало над горизонтом, а Сиддхартха без конца плакал, словно дитя, безутешно, и никак не мог успокоиться: "Неужели вся человеческая жизнь сводится только к рождению, страданиям и смерти? Как я могу предаваться никчемной неге, когда столько мучений на земле?"
Он озяб и проголодался. Всхлипывая, сел на своего коня, чтобы тронуться в путь, как увидел монаха в оранжевой рясе.
- Кто ты, о, почтенный?- спросил его принц.
- Я всего лишь аскет, собираю милостыню для своего учителя и братьев.
- А чем вы занимаетесь? - поинтересовался царский сын.
- Мы, монахи, всецело отдаемся воздержанию и размышлениям, чтобы избавиться от цепей страсти и греха. Мы смотрим на все земные радости, как на суету.
- Я тоже хочу стать монахом, - почти уверенно сказал принц.
- Не понимаю, о, сын царя, тебя! Разве высокомерный твой отец позволит скитаться единственному наследнику по дорогам и просить подаяние, как мы?
- Отец создал для меня самую богатую во вселенной тюремную клетку. Но у меня хватит сил покинуть ее.
- Сильно сомневаюсь, ваше высочество. Такого я нигде не слыхивал, - диву дался монах.
- У меня с собой нет пищи. Я оставлю тебе жемчужное ожерелье. Продай его и купи учителю хорошей еды. А я в последний раз взгляну на своих родных, - проговорил Сиддхартха и поспешил домой.
Не успел он войти в Капилавасту, как увидел, что весь народ танцует, радуется, поет, прославляя рождение единственного внука Шуддходаны. Такое веселье царило только тогда, когда отец праздновал рождение самого принца.
Царю доложили о прибытии Сиддхартхи. Царь покинул гостей, чтобы серьезно поговорить с сыном. Но когда Шуддходана увидел наследника, что-то надломилось в его рыдающей душе. Вместо того, чтобы как следует отчитать его, грозный отец взмолился:
- Дай слово, что ты не бросишь меня, о, любимый сын! Ты свет моих очей, души и сердца!
- Прости меня, отец! Я не могу пообещать тебе этого! - с грустью ответил Сиддхартха.
- Тогда как властелин, я повелеваю тебе не покидать пределы государства! - срывающимся на крик голосом приказал правитель золотого царства молодости и красоты.
- Но ведь я не заключенный? Не так ли, о, мой повелитель?- сын с надеждой вглядывался в родное лицо, но отец молчал. - Разве я пойманная птица? Тогда я самый несчастный пленник на земле!- убитым голосом сказал принц.
Шуддходана так ничего и не ответил. И, стараясь скрыть на лице бурю, что бесновалась в его душе, вышел к веселившимся гостям.
И это был последний привычный пир, на который Сиддхартха решился остаться. А ночью, перед тем, как покинуть дворец, он потихоньку вошел в комнату, где спала его жена, чтобы проститься хотя бы с сыном. Да вот беда, она касалась рукой головы младенца. Не поднять на руки сыночка, проснется принцесса.
"Сынок, ты увидишь меня, когда я стану просвещенным", - поклялся он мысленно родной кровиночке, и, крадучись выйдя из дворца, пошел стремительной походкой навстречу судьбе.
Он уже доходил до бамбуковой рощи, как услышал топот копыт. "Неужели погоня? - подумал принц. - Я не вернусь к старой, развращающей роскошной тюрьме ни за что! Не для того я родился на свет, чтобы прожигать и без того короткую жизнь".
Сиддхартха владел боевыми искусствами, и взять его в полон было бы непросто. К счастью, это был Чанна. Слуга, который должен был быть с принцем всегда. Он никогда не спускал с Гаутамы глаз, конечно, мог отстать от своего хозяина на большое расстояние, мог спрятаться в роще, на горе и даже под гладью пруда, держа тростник во рту для дыхания. Он умел сливаться с природой, словно хамелеон. Его шпионскому таланту позавидовал бы любой лазутчик. И даже одежду вездесущий Чанна носил дорогую, но непримечательную. Всего себя подчинил тому, чтобы Сиддхартха ни при каких обстоятельствах не заметил слежки. Слуга читал мысли принца с первого взгляда, так как рос вместе с ним чуть ли не с младенчества, помимо этого, он сам был из рода браминов: то, что пел принц, он знал наизусть, то, что читал принц, он бессовестно крал и прочитывал. Принцу всегда было интересно беседовать с ним, но Чанна знал, о чем, ни в коем случае, нельзя было говорить: о старости, смерти и болезнях.
- Ты опять следишь за мной, Чанна? - радуясь тому, что никого не нужно калечить, и, притворяясь недовольным, проворчал Сиддхартха.
- О, великомудрый наследник! Я тоже хочу стать монахом, как ты!- ответил телохранитель, спрыгивая с коня и падая на колени перед господином.
- Откуда ты узнал об этом?- разогорчился царевич. - Я думал, что моя голова непроницаема для чужих черепов.
Слуга сам того от себя не ожидая, ухмыльнулся:
- Лучше посмотри на мою спину!- и задрал вверх свое платье, что было совершенно недопустимо с его стороны.
- За что тебя так исполосовали?- задал тихий вопрос пораженный принц, вместо того, чтобы ударить по спине мечом за непочитание.
- За райскую птицу, - выдохнул облегченно телохранитель. - Я засмотрелся на нее, а ты снова ускакал на то место, где родила тебя царица.
- Так ты знал обо всем и ничего мне не говорил? Да поднимись уже с колен! - вдруг обиделся принц.
- Я много чего знаю, о, Сиддхартха! И уже давно разучился спать по ночам. Все боялся, что ты снова убежишь в безызвестность. Так что вернуться домой - все равно, что лечь под топор палача, - прикидываясь несчастным, сказал Чанна.- Лучше уж убей меня здесь, без чужих глаз.
Повисло долгое молчание.
- Наступает утро, нужно схорониться в роще, - наконец, молвил принц.
- Верно, о, проницательный! Если я догнал тебя, могут догнать и другие. А ночью мы продолжим путешествие, - с отрадой в глазах подхватил довольный своей безупречной работой единственный телохранитель Сиддхартхи.
Чанна прихватил с пиршественного стола отличную еду, а еще - драгоценности, что передала ему однажды умирающая мать-повитуха. Но о сокровищах не сказал ни слова, зная наверняка, что принц его отругает и заставит выбросить этот хлам подальше. Чанна, ведая от матери о пророчестве седьмого брамина, заранее искусно вшил все сокровища в свое платье, придумав в нем незаметные для глаза разные шпионские подкладки - мало ли что ждет их впереди. Сама Махамайа отдала сокровища его матери-повитухе со словами: "Передай это сыну?" А какому сыну, так и не сказала. Быть может, еще придется откупаться от шпионов и доносчиков. "Словом, эти драгоценности не Его высочества, а мои личные! Как хочу, так и распоряжаюсь!"- бесповоротно обманул себя Чанна.
Как только стемнело, они продолжили свой путь. Принц ехал на коне, а Чанна бежал за ним трусцой. Иногда они менялись местами. Внезапно Чанна споткнулся и упал. Сиддхартха соскочил с коня и стал трясти бедного слугу, пытаясь привести его в чувство.
- Бесполезно, принц! - раздался противный, приторный голос. Он не встанет, пока ты не примешь окончательное решение.
- Кто ты?- озираясь с мечом в руках, спросил Сиддхартха.
- Я властитель людских страстей и желаний - Маара, - с удовольствием представился темный, мерцающий в предрассветной мгле силуэт.
- Увы, я не слышал о тебе ничего доброго, - недоброжелательно произнес принц.
- Сегодня я пришел к тебе с дарами, - недовольно рассмеялся Маара. - Ровно через семь дней ты станешь владыкой четырех материков, если...
- Если что? - насмешливо перебил его Сиддхартха.
- Если откажешься от своего намерения и не пойдешь дальше. Такой шанс бывает раз в десять тысяч лет. Так ты ...согласен?
- Я ослушался отца, неужели я послушаю тебя? Положение правителей-царей считаю пылью я, - будто сочиняя на ходу вирши, гордо ответил принц.
- Тебе придется обрить свои пышно вьющиеся волосы, вдохнув аромат которых девушки так быстро теряют сознание, - сыронизировал царь Тьмы.
Сиддхартха вспомнил, действительно, если какая-нибудь из танцовщиц случайно слишком близко танцевала от него, то нередко падала в обморок. Но он никогда не обращал на это внимания, просто требовал, чтобы девушек лучше кормили. Он не хотел знать, что страсть может быть такой жестокой.
- Ну и что? У меня другие цели! - стальным голосом отрезал Сиддхартха.
- Тебе доведется снять царский наряд и обрядиться в ветошь, - издевался призрак.
- Смешная подробность! На тонкие одежды из шелков смотрю я, словно на лохмотья лжи, - будто старый воинственный поэт, заметил молодой воитель духа.
- Давно ли? - хохотал Маара. - Ты, привыкший вкушать самые изысканные блюда да на золоте, будешь принимать пищу из грязной чашки, к которой прикасались грязные руки многих людей?
- Я справлюсь с этим. Сокровища из золота - камней - всего лишь груда обожженной глины, - медленно продекламировал Сиддхартха.
- Ты, такой гордый и красивый, будешь в селениях униженно просить подаяние для своего учителя, притрагиваясь даже к вонючим неприкасаемым? Ты, рожденный править мирами! - теряя непоколебимую уверенность, пробормотал Маара.
Принцу трудно было ответить на последний вопрос, ведь отец приучил его любить свою внешность и гордиться своей высокой кастой и происхождением. Но думал он только минуту.
- И с этим я справлюсь. Изыди, искуситель!
Но Мааре сейчас было за что зацепиться, он понял, что игра еще не проиграна. Гордость принца - это та страсть, от которой ему трудно будет избавиться: