... - Ты очень изменилась с того дня, - Мишель подошел к девушке и прикоснулся руками к ее плечам. Она вздрогнула и, присев, выпорхнула из его объятий.
- Что с тобой происходит, Клоре? Посмотри на меня!
Она обернулась, но не смогла найти в себе смелости взглянуть на него.
- Неужели ты так и не поверила мне? - его голос дрогнул. Он готов был кричать: почему она не верит ему? Почему?
Мишель схватил ее за руку и до боли сжал ее пальцы.
- Я же поклялся тебе: в ту ночь я был один. Твой отец, уезжая к Марни, запер меня в башне и выпустил только когда вернулся!
- Нас могут увидеть, Мишель, - еле слышно произнесла Клоре.
- Мне все равно! - бросил он. - Расскажи, что произошло тогда? Почему ты избегаешь меня? Ты каждый день стоишь на мосту и все время смотришь на дорогу. Ты ждешь кого - то?
Но Клоре молчала, не смея поднять головы. Тогда Мишель обхватил ее лицо ладонями и, глядя в ее глаза, произнес:
- Я люблю тебя, Клоре! И я клянусь тебе: в ту ночь я был один! Я прошу тебя, поверь мне, Клоре! Скажи мне, что ты еще любишь меня!
Он прижал ее к своей груди, до боли сжимая в объятиях. Он целовал ее волосы, лицо, губы. Он так умолял ее, что сразу и не расслышал ее тихий голос.
- Но я была не одна в ту ночь.
Он замер. Окаменел.
Она высвободилась из его объятий и отошла в сторону. Клоре видела, как его лицо искажает гримаса ненависти и злобы. Тем лучше! Тем легче ему будет забыть ее!
Она видела, как он сжал кулаки и, спрятав их за спиной, процедил сквозь зубы:
- Ты любишь его?
- У меня будет ребенок, Мишель.
Резкая боль опалила левую щеку. Удар был настолько сильным, что она не удержалась на ногах и упала на бревенчатый настил моста. За пеленой слез она увидела, как к ним бежит Ланвен. Ее преданная служанка вцепилась в волосы Мишеля как кошка. Она что - то кричала ему, а он злобно ухмыляясь, хохотал, тыча в лежащую на мосту Клоре пальцем.
- Она родит ублюдка! В нашем замке будет расти бастард!
- Мой сын не будет бастардом! Его отец приедет за нами!
- Как же, приедет! - усмехнулся Мишель. - Он давно уже забыл о тебе! Он нашел себе другую шлюху, а ты... ты... - он не договорил.
Мишель оттолкнул от себя Ланвен и бросился в замок. Клоре смотрела ему в след. Тогда она видела Мишеля Лоррена в последний раз. Но именно тогда, с того дня, его слова медленно закрались в ее душу.
"Он давно уже забыл о тебе!" - эти слова въедались клеймом в ее разум, но сердце продолжало бороться с ними.
- Он обещал вернуться за мной. Он обещал!..
- Кто хочет взять в жены эту женщину и покинуть Броснен? - Алан д, Куэльер обвел взглядом собравшихся во дворе замка мужчин. Он собрал всех своих подданных. Здесь были и домашние слуги, и конюхи, и старый пастух с деревни со своими больными сыновьями.
Все мужчины стояли и смотрели на молоденькую девушку, дрожащую как осиновый листок на каменных ступенях перед дверью, ведущей в покои замка. Белое роскошное платье облегало ее пополневшую фигуру и выпиравший живот. Венок из белых шелковых цветов венчал ее распущенные черные локоны. Рядом с Клоре стояла ее матушка - красавица Бланш д, Куэльер, у ног которой лежала заплаканная Ланвен.
- Я прошу Вас, миледи, не позорьте ее. Это же Ваше дитя! Пожалейте ее, я молю Вас! Неужели в Вас не осталось ни капли сострадания?
- Пошла прочь! - Бланш оттолкнула Ланвен ногой. - У нее нет больше матери! Я проклинаю ее!
Она повернулась и зашагала в замок. Дверь закрылась за ее спиной, тысячами ударов отозвавшись в голове Клоре. Ланвен подошла к ней и, протянув руку, сжала в своей ладони ледяные пальцы своей юной госпожи.
- Боже, какой позор, Ланвен! - прошептала Клоре.
- Вы должны быть сильной, госпожа. Вы должны держаться во имя Вашего ребенка и ждать его отца. Я уверенна, он приедет за Вами!
- Нет, Ланвен. Уже поздно. Мне не стоит его больше ждать. Он обманул меня! И я ненавижу его!!! - вдруг крикнула Клоре и испугалась.
Все мужчины смотрели на нее, как на умалишенную. И даже отец обернулся и замер на месте.
Его дочь. Его любимое дитя. Неужели эта молоденькая красивая женщина в белом подвенечном платье - и есть его дочь?! Но как же тогда она могла так опозорить его? Его Клоре! Его любимая Клоре! Как хорошо, что ни Дилорм, ни Бланка не видят этого. Дилорм ушел в плаванье и был далеко в море, а Бланка вышла замуж за Ричарда де Марни и поселилась в его замке. Она ничего не ведала о скандале, разразившемся в отчем доме.
Алан закрыл глаза.
- Я в последний раз спрашиваю, кто желает взять в жены эту женщину?
- Я, сеньор! Я хочу взять в жены Вашу дочь!
Все обернулись на этот хриплый голос. Толпа мужчин расступилась, пропуская вперед того, кто отважился протянуть руку помощи этой несчастной девушке. Кто решил взвалить на себя ее заботы, лишившись всего, что заработал за свою жизнь.
- Я возьму Вашу дочь в жены, сеньор.
Анал д, Куэльер открыл глаза. Перед ним стоял Дюгуай. Старый цыган, более двадцати лет служивший в замке садовником. Все жители немного побаивались его: уж слишком черен он был лицом. А его огромные черные глаза и смоляная борода устрашали всех женщин Броснена.
Он жил в сторожке он окраине замковой деревни. Говорили, что его жилище забито всякими колбочками, ступками с травами. Клоре, несмотря на свой страх, нередко наблюдала за ним. Ее матушка разрешила ему разбить клумбу за дальней стеной замка, где Дюгуай высадил разные травы и заботливо ухаживал за ними. Нередко он излечивал тяжелые раны солдат, возвращавшихся с войны через земли Бери. Ходили слухи, что он мог колдовать. Но всякий раз, как только ему удавалось вылечить чьего - нибудь заболевшего ребенка, эти слухи испарялись, как облако, гонимое ветром к горизонту.
И вот теперь Клоре предстояло связать с ним свою жизнь. Возрастом он годился ей в отцы, но, едва взглянув в его черные глаза, Клоре как - то сразу успокоилась. Может быть, и сейчас он совершил какое - то волшебство, но она перестала бояться его.
Через четверть часа отец Конн, капеллан их маленькой церквушки, обвенчал дочь сеньора Клоре д,Куэльер и бедного цыгана Дюгуайя. Старая кухарка Сайна дала им в дорогу корзину еды и новобрачных выставили за ворота.
Клоре никогда не забыть тех слез, которыми провожали ее жители Броснена. Она была их любимицей и, кто знает, свидятся ли они когда - нибудь. А еще она никогда не забудет, как кричала ее Ланвен. Она хотела последовать за своей госпожой, но Алан запер ее в чулан.
- Погодите, милорд Алан! - кричала Ланвен. - Вы еще узнаете, чьего ребенка выбросили на улицу!...
Клоре улыбнулась. Она давно простила своих родителей. Ведь еще неизвестно, как бы она поступила на их месте. Отчасти она и сама была виновата в том, что они прогнали ее. Ведь стоило ей только назвать имя отца ребенка, и все было бы по-другому. Но она ждала его. Она хотела, чтобы он первый узнал о малыше. Она так ждала его! А он обманул ее! О, как же сильно она ненавидит его!
Неясный шум, похожий на шелест листвы, прервал мысли Клоре.
- Что это, Шамбри?
Он поднял голову и устремил свой взор за пелену снега.
- Это - море, Клоре. Мы дошли!
- Да, мы дошли! - Гийом остановился и, плотнее прижав к себе малыша, осенил себя крестным знамением.
- А теперь поторопимся, друзья. У воды становится слишком холодно. Мы должны добраться до монастыря как можно быстрее.
Они шли еще несколько часов, пока в вечернем сумраке, где - то высоко над головами, не забрезжили бледные, едва различимые в бушующей вьюге отблески света.
"Мы на святой земле",- подумала Клоре, и в тот же миг впереди послышался колокольный звон, переливаясь десятками голосов в унисон снежной буре.
Путники взяли круто вверх. Им приходилось карабкаться почти на коленях. Из темноты появилась Савари, и, приседая на задних лапах, прыжками вскарабкалась на гору. Гийом поспешил за ней, опираясь на свой посох, и вскоре огромные деревянные ворота, обитые медью, преградили ему путь.
Шум моря теперь слышался совсем близко, и поэтому старик - провожатый со всей силы дернул за шнур висевший на каменной стене колокол. В воротах открылось небольшое оконце, в проеме которого появилась голова монаха.
- Мир тебе, брат, - проговорил Гийом. - Мы - странствующие пилигримы и просим приюта за стенами вашего монастыря.
Лицо монаха исчезло, и в тот же миг ворота со скрипом распахнулись, пропуская усталых путников во внутрь. Клоре вознесла богу молитву: они были под его защитой. На некоторое время они обрели долгожданный покой.
Наступило ясное морозное утро. Клоре стояла в каменной, продуваемой всеми ветрами галерее и смотрела вдаль. На ней была теплая меховая накидка, под полами которой у ее груди пригрелся маленький Карл. Он ворочался в шерстяных одеяльцах и что - то лепетал на своем детском языке. Малыш схватил локон Клоре и зажал его в своем крошечном кулачке.
- Мама, - пролепетал Карл и, когда Клоре поцеловала его бледное худенькое личико, он залился звонким детским смехом.
- Маленький мой, - Клоре посмотрела на своего сына, чувствуя, как слезы подступают к глазам.
Она подняла голову, подставляя лицо ветру, и устремила свой взгляд на бесконечный морской простор, серебряной гладью блестевший вокруг монастыря, уплывая широкой, еле колышущейся лентой к горизонту.
Аббатство Мон-Сен-Мишель-о-периль-де-ла-Мэр возвышалось на вершине горы Святого Михаила, венчающей север Нормандии словно черная, блестящая посреди морского простора жемчужина. Вода окружала монастырь с трех сторон, и лишь тонкая полоска земли соединяла его с материком. А во время прилива, когда на юге Англии таяли снега, и вода в океане поднималась, дорога, ведущая в аббатство, и вовсе исчезала. Все весенние месяцы монахи были вынуждены плавать на побережье на лодках, чтобы запастись провизией, которая за долгую зиму подходила к концу. Многие обитатели Мон-Сен-Мишеля были не только божьими слугами, но и отличными мореходами.
Но сейчас, когда наступили самые суровые зимние дни, они сидели в своих кельях и молились о благополучии всех божьих созданий, населявших эту бренную землю.
Нищих, которые прибыли поздно ночью в самый разгар снежной бури, приютили в большой теплой келье. Женщины поселились за складной деревянной ширмой. Несмотря на позднее время, монахи принесли им горячей воды, и эти несчастные скитальцы впервые за долгие месяцы сбросили с себя грязные, кишевшие насекомыми одежды. Они скребли свои покрытые струпьями тела чуть ли не до крови. И как приятно было ощутить прикосновение чистого, теплого белья к пахнущей пихтовым маслом коже!
А едва забрезжил рассвет, путников отвели в огромную, жарко натопленную келью, где был накрыт большой дубовый стол с дымящейся в деревянных мисках похлебкой. Клоре, как ни старалась, никак не могла вспомнить, когда она в последний раз ела свежий, только что испеченный хлеб. А ее маленький сыночек засунул свои пальчики в ее миску и, выбирая кусочки мягкой, сочной баранины, запихивал себе в ротик, звонко причмокивая язычком. Тогда Клоре склонилась над своей едой так низко, что никто и не заметил, как слезы полились из ее глаз прямо в горячую похлебку. Ее малютка. Ее бедный, несчастный малютка!
Она ненавидела его отца, но ради своего малыша она поборола бы в себе это чувство, если бы не одно препятствие. Она могла бы пойти в Париж. Она любым способом добилась бы аудиенции у короля. Пусть он забыл о ней. Пусть! Но он ни за что бы не отверг от себя их дитя. Он признал бы их сына, Клоре была уверенно в этом. Вот только слова Готье д, Лона никак не шли из ее головы.
- Они убьют Вас. И уж поверьте мне, в первую очередь они позаботятся о Вашем потомстве.
Она до сих пор помнила эти слова. Ней, ей нельзя появляться в Париже. Там ее ребенка подстерегает страшная опасность. Видно бог так наказал ее, что ей всю жизнь придется скитаться по стране, пряча в нищете своего малыша.
...Огромная волна появилась неизвестно откуда. Она прокатилась по морской глади серебряным валуном и, ударившись о скалу, окатила Клоре брызгами. Девушка вздрогнула и, укрыв Карла своей накидкой, отошла от каменной стены. Она опустилась по обледеневшим ступеням во двор монастыря и остановилась в тени под навесом хлева, в котором блеяли овцы. Терпкий запах навоза защекотал ноздри, и Клоре, боясь чихнуть, потерла нос замерзшими пальцами. Она не хотела, чтобы ее услышали.
В самом центре монастырского двора росла огромная раскидистая лещина. Ее голый серый ствол был таким мощным, что мужчина, стоявший рядом с ним, походил на маленького гнома из старинной шотландской легенды.
Он стоял, прислонившись к дереву сгорбленной спиной. На нем был длинный черный плащ, в полах которого играл промозглый зимний ветер. Порой он порхал вверх, путая его длинные темные волосы. Свои руки мужчина держал на огромном горбе, выпиравшем с левой стороны груди. Его изуродованное лицо было обращено к небу, и далекая синь отражалась в его единственном правом глазу.
Шамбри.
Он был уродлив, как сам демон. И те, кто видел его впервые, осеняли себя крестным знамением, пугаясь его покалеченного тела. Но те, кому удалось узнать его поближе, благодарили господа за то, что он позволили им обрести такого друга. Ибо не было на свете более благородного, честного и доброго человека. Его друзей не пугала его внешность; красота его сердца завораживала их.
Они любили его. Они доверяли ему во всем, полагаясь на его ум и исходившую от него теплоту. Несмотря на свою молодость, он был мудр, а его сердце хранило в себе не одну чужую тайну.
Клоре вздохнула. Кто знает, была бы она сейчас жива, не повстречай его на своем пути? Быть может, ее прах уже давно сгнил бы в могиле?