Аннотация: Про динозвра Полекса. Черновик как у А. Белово.
Дружба динозавра
Появление топатуна
Пыль окончательно опустилась. В долине Немегт начинается наш рассказ, в четвертом месяце после дождей, когда долина превращалась в ильную местность, а горы, на ее фоне, казалось, сникали. На том месте, где теперь простирается пустыня Гоби, тогда росла зеленая нива.
Потом резко похолодало. От вечнозеленых дождевых лесов остались скудные мелколистные кустарники. Огненный шар упал в океан, и поднялось гигантское, беспросветное облако пыли, которое держалось так долго, но и это осталось давно как позади, пришли новые времена.
В мире травоедов-динозавров пришло время рождаться новому поколению и самки топатунов, отложив яйца в общем гнезде, покинули те места - так было у них заведено. Прошло отведенное природой время и одно яйцо из круга закопошилось. Как и все остальные, оно было мягкого цвета хаки и, отлежав положенное ей время, покатилось на середину песчаного увала. Роговидным кончиком носа в черствой скорлупе малышу удалось пробить трещину. Выкарабкаясь кое-как наружу, тот увидел, что он первый из всех, значит и самый сильный, как потом выяснилось.
Он долго просидел неподвижно, пока достаточно не нагрелся, как и ящерице полагается, поднялся на еще слабых ножках и медленно, прищуриваясь, обсмотрел ближайшую окрестность. Было тихо, и кроме клокотания его братьей и сестер в яме, ничего не было слышно. Детеныше заснуло и спало, пока не вернулось его стая динозавров. Его назвали Камнезубом, из-за формы рожка и того, что он был первенцем. Крупно костный щитоносец, так говорили о нем и ему подобных, толстенький с зеленой, грубо зернистой кожей.
На широкой поляне пахло дикими травами, наступило теплое время, когда дождей почти не было, но уровень воды держался еще выше, чем обычно. Мама, ласково лизнув детеныша в ухо, пустила его погулять на свою волю. Топатун плохо разбирался в местности, что бы не сказать, что вообще ее не знал. Повернув на тропинку, которая, как потом оказалось, вела вниз, он оказался у неширокой речки.
На другом берегу росла густая тростниковая роща, а так как он, думал, что бы ему, собственно, сесть, то здесь они оба соединились - трава и травоед. Единственная дорога туда лежала через цепь камней, выступающих из воды на разной высоте и разном расстоянии. Сначала он не мог решиться, всего боясь, но когда во второй раз забурчал пустой желудок, выбор был сделан и страх отпал сам собой, он шагнул в неизвестное.
Но стоило ему приподнять задние лапы от земли, как под ним что-то тронулось. Повернув от страха назад, топатун не стал выжидать, а присел, готовясь к прыжку, и... окаменел. Из-под груди аккуратно сложенных камней высунулся хвостик, голова и четыре коротких ножек - черепаха двинулась вниз по течению. Сам не понимая как, Камнезуб трижды протрубил, взывая о помощи, как это делают взрослые динозавры, когда находятся в опасности. Но мать его так и не услышала - он спустился в каньоны, откуда не один звук не долетал до равнины, в которой они тогда паслись.
Топатун перешагивал с ноги на ногу, в глазах потемнело, но он держался смело. Чудом черепахе удавалось оплывать опасные выступы скал и избежать встреч с ветками сваленных деревьев, не разу не нырнув под водой, что могло бы кончиться плохо для неопытного тяжеловесного, еще совсем зеленого динозаврика. Если и топатун видел и замечал что-то кроме взбешенной реки под ним, то он не оставил бы упущенной и нависающую над ними тень, но та осталась им незамеченной до самого последнего момента. Этот кто-то вцепился ему в спину и понес, как свою добычу, в сторону твердой земли.
И только снова оказавшись на твердой земле, малютка с трудом приоткрыл сначала левый, а потом и оба глаза. Юный пальцекрыл лежал распустив криля и высунув длинный язык в мелкой траве, таким тяжелым оказался худощавый на вид топатун. Когда тот окончательно пришел в себя, он нашел, что не может летать, так как порядочно растянул мышцы. Оба они здорово проголодались и, без особых разговоров, пошли вдвоем отыскать что-нибудь съедобное: папоротник или побеги сосны, которые были настоящим лакомством. Тени затянулись, приближался вечер.
Подняв голову, Камнезуб увидел в прибережной глине свежие следы округлой формы, которые уходили в высокие каньоны. Принюхиваясь и прислушиваясь, топатун даже не заметил, как он, идя хвостом вперед, оказался в ловушке грудной клетки лежащего там скелета, вымытого тут после очередного потопа. Он взялся бежать и рванулся с такой силой, что выдрал закопанный в песке остов, и, от созданной им самим стукотни и стука, перепугался до смерти, в то время, как его новый друг, держа живот, вкусно смеялся, широко открыв пасть. Не зря Камнезуба его родители так назвали, так как, врезавшись в одну из двух тут растущих веерообразных пальм, остов разлетелся на кости, а грудная клетка ребрышками и Камнезуб снова стал самим собой.
От облегчения топатун глубоко выдохнул, но стоило ему так же быстро вдохнуть обратно воздух, как он втянул по два синца в каждую ноздрю, и, секретно поделюсь секретом, это было не самое приятное ощущение за его короткую, но столь яркую жизнь. Теперь они беспрестанно жужжали и защекотали его изнутри, и дело было вполне серьезное - что скажет мама, когда он вернется домой? Нет, так нельзя было это оставить и к тому времени Полекс, так звали летающего рептилия, перестал хохотать и осторожно подошел к новому товарищу.
"Тут непременно необходимо вмешательство, непременно. Ты, главное, стой, особо не дергайся, хорошо? Эта беда излечимая". Камнезуб не стал спорить со старшим его на три года Полексом и в согласии открыл пасть. С длинными, как у журавля, клювом пальцекрыл стал доставать одного за другим синцов, которых в общей сложности набралось целых пять штук - видно один тут жил уже раньше.
Успокоился топатун, поблагодарил новообретенного друга на своем языке и подумал, что все кончилось - тут-то и было! Стоило ему пристроить свой хвост и сесть поудобней, как оказалось, что он уже не может двигаться, так как был по шеи в каком-то соке, который был к тому уж очень липким. Каучукового дерево росло рядом с пальмой и сока этого дерева оказалось достаточно, что бы такой молодец как Камнезуб накрепко туда влип. Рвался, рвался, да не с месту, как приколотый сидел, грустно трубя тихо под носом.
Тут и пальцекрыл опустил лапки, хоть он и всячески старался ему помочь выкарабкаться, хотел развеселить, но ничего толкового не вышло, разве что чуть растянули хвост динозавра. Вспомнив, с какой силой его друг бежал, когда испугался стука костей, Полекс нашел неподалеку желтую слизкую жабу редкой породы, какой Камнезуб уж наверно раньше не встречал. Завернул ее в листике, так, что бы были видны только оранжевые глазки жабы, и подложил в пустом черепе, который отлетел от скелета, смастерив новое чудовище, которое держалось на соплях, припираясь тонкими палочками.
От очередной беды топатун совсем пал духом, но стоило ему всего-навсего лениво повернуть шею в сторону кваканья, как он, узнав по костяку и оранжевому цвету глаз мясоеда, побежал, что есть сил, забыв о клее и обо всем остальном на свете. Бежал, не оглядываясь не раз, без передышек, боясь за свою шкуру и, только добежав, сам не понимая как, до стаи родных топатунов, прильнул к боку матери и та, во сне, обняла его, чуть не раздавив своим весом. Оказалось, что и не гонится уже никто за ним. Хотел было разбудить маму, что бы обо всем ей наконец рассказать, как тут же упал намертво твердым сном до утра.
Так они и нашли друг друга, что бы потом уже никогда, никогда больше не расставаться. Два друга - топатун и пальцекрыл. Как они попали в пещере маманонта, расскажу в следующий раз, если вы захотите, попросите.
Полекс
Спустя других сто миллионов лет зародились первые люди, которые воздвигали хаты на двух образовавшийся материках и окружающих их островах. Отвоевав лучшие охотные места они стали управлять и динозаврами.
Последних оставшийся в живых динозавров приучили и построили на них промышленность, не жалея и не волнуясь о них, так как люди считали, что у них не может быть души. Так медленно настала эра млекопитающих, новая ветка дерева жизни нашей планеты.
По своему телосложению он мог бы сойти за перстокрыла, но та как он практически не летал, то он и сам-то забыл, кто он на само деле. Летать приходилось разве чтобы посмотреть, как плавают рыбы в синем море или как проводят время юные плоскоголовы. Умнейшие из старейших непрестанно утверждали, что на самом деле он и не динозавр, а всего-навсего их родственник, рептилий неба.
Когда он спускался с высоких скал, стараясь попасть в воздушное течение, снизу можно было разглядеть как он был построен. Длинная шея, туловище цветом травы и даже коротенький хвостик, обтянутый кожей. Всякого рода живностью и морскою тварью он предпочитал орехи и бобы.
Лежал он без бед на спине, грея светло-коричневую пузу и смотрел в облака, зевая и нечаянно иногда изрыгал огонь, так как жил уже не первый день на свете и кое-чему уже научился. Облака тогда были куда более удивительных форм и окрасок, не то что теперь. Жители местных пещер почитали его драконом и в честь него и в благословение предкам, построили храм бронзового дракона у подножия горы.
Тут-то и случилось беда, когда казалось теперь-то можно и отдохнуть и жить от жертвоприношений. У Полекса страшным образом зачесалась пятка. Сам он от редких движений стал похож на балку и не мог достать не то чтобы пятку, а криля свои. Он почесал левой пяткой об землю и, хотя это временно помогло, этого оказалось мало и хотелось чесаться еще и еще.
На самом деле не было даже обо что по-настоящему почесаться - на горке не осталось даже самого паршивого, колючего кустика, так старательно Полекс все спилил своим огнем. Холодный пот пробежал по его морщинистой спине до самого конника хвостика.
Мамамонт и топатун - лучшие друзья. У топатуна на мордочке, там где могли быть брови, красовались два беловатых кругленьких рожка, какие, только поменьше, повторялись по все спине. Сам он был не то черепаха, не то крокодил, поэтому его боялись и уважали те, у которых не было не длинных когтей, не острого ряда зубов. А он все жевал колючую стерню. Рожки топатуна как ряд пуговиц мундира.
Древние греки
Тарелка
За окном беспросветно длилось кнопы облаков, буйствовал мерзкий северный ветер, который зашел в нашу долину пара дней назад. Алюминиевые ведра, наполненные водой до краев, невесело сидели напротив входа в хлева. Супротив старого забора, который катился от самого начала центральной улицы, громоздилась горсточка столбов электричества: бетонные и деревянные, высокие и кривые, целые и попаренные, словно семья великанов давно забытых дней, которые пережили час своего величия. Под натиском погоди, телевизионные антенные соседского домика низко пригибались и, своими рожками и решетами словно титаны держали на плечах тяжелое небо.
То что сегодня четверг, Петр знал хорошо, так как на следующей недели начинались двухнедельные школьные каникулы и он, наконец, снова станет помощником при хозяйстве, в котором кроме семнадцать кур, одного теленка двух коз, был еще пушистый, привезенный когда то из города, толстый кот. Так и сидел он и ждал, пока остынет чай, и загляделся мечтательно на край тарелки. Сначала он подумал, что ему показалось, но потом, все отчетливее и яснее он стал понимать, что что-то на краю его тарелки ожил целый ряд древнегреческих героев, как на боках старинной вазы.
Крупинки оставшиеся творога, вперемешку с укропом приняли очертания мраморных зданий, построенных в античном стиле, с ниоткуда взялись белые колонны, на них арки, под ними длинные как река, лестница, а у ее начала заросшая травой, и лианами, тропинка. Даже самый ничтожный стебель зелены превратился в толстые баобабы, в охвате не меньше телебашни. Своими вьющимся корнями лианы переломали плитки на проложенных, еще не совсем заросших дорожках, и крепко держали город в своих объятиях.
Образы жителей полиса приняли очертания испуганных от испуга лиц и, уразумев, где они находятся, они поступили единственным разумным способом, то есть, побежали верх по лестницам в храм. Петер, зажав крепко-накрепко кулачки, осторожно вздохнув, посмотрел на противоположную сторону тарелки и увидел, от чего бежали горожане. Между двумя холмами горного хребта сюда летел, покрытый серебренной чешуей, с длинными, как косы прекрасной Елены, седыми усами, свисавшими до верхушек деревьев под собой.
Словно шит Ахиллеса, тарелка каким-то образом сумела приоткрыть парню мир давно прошедших времен, когда полубоги, нимфы и простые смертные еще не отделились и были современниками легендарных завоеваний и походов, совершаемых во имя славы, во имя истинной любви. Петя, любознательный и изобретательный, как полагается парню во втором классе, вместе со сестрой читал книгу "Древнегреческие мифы и легенды в кратком изложении", но что бы такое, об этом он прочесть там не мог. Послание из затарелкии, с края другого света.