В октябре 1934 года нашу деревню поразил страшный пожар, сгорело треть Менеуза.
Огонь занялся из дома Гаврилова Фёдора. Это произошло сухим осенним днем. Анисия Михайловна ушла за хлебом. Малые дети остались без присмотра, забавы ради вооружившись горящей головешкой, стали гоняться за курами, как индейцы из племени навахо. Искра от головешки попала на солому или дрова, сейчас никто не подтвердит, но занялся пожар. Огонь, как трёхголовый Змей-Горыныч сожрал почти все соседские подворья и не подавился. Огонь быстро перемещался в сторону "Лупашки" . Языки пламени слизали с лица земли часть деревни, оставив соседские семьи Ивановых, Федорова Тараса Алексеевича, Васильевых без крова. Сгорели следующие хозяйства: Васильев Никанур Михайли, Велеске карчаке (нац).
Дотла сгорела вся улица, прилегающая к дому Гавриловых. Согласно верованиям, считалось, что в какую сторону поджигатель сделал ноги, в ту сторону распространяется пожар. Поджигателя следовало бросить в воду. Разъярённые жители изловили Тихона и бросили в реку. После "купания" восьмилетний мальчик стал заикой, и приобрёл психические нарушения речи.
Гаврилова Фёдора обвинили в преднамеренном поджоге. Соседи прокляли его за пожар. Семья Гавриловых сама осталась без крова над головой, скиталась по деревне, потеряла сына, но эти обстоятельства не стали смягчающими в судебном деле против поджигателя Гаврилова Фёдора.
Сразу после пожара семейство Гавриловых приютил сосед Саливанов Леонтий- дед Володи Саливанова. Позже зимой погорельцы перешли на постой к Иванову Мекете. У них во дворе был родник, но хозяин дома Мекете не разрешал постояльцам брать воду из родника, Анисья была вынуждена с голой попой, так как вся одежда сгорела в огне, по пояс в снег ходить за водой на речку. Она простыла, с тех пор её мучили болезни...
Фёдора чуть ли не через день гоняли пешком в милицию на допросы в Бижбуляк, примерно тридцать километров туда и обратно. До райцентра ходили пешком, чтобы один раз сходить, наверное, проходила неделя, а может более. После этого случая Федор Гаврилов потерял свой авторитет, и его в народе стали звать не иначе как "Швырка" по имени милиционера Шивыркова, который вел следствие и гонял его на допросы, как злостного преступника. Хотя от этого пожара больше всех пострадали сами Гавриловы, их дом и сарай сгорели дотла, не осталось ни единой вещички. Они скитались по квартирам с четырьмя детьми, сын Володя постоянно болел после перенесенных скитаний, и остался больным на всю жизнь. Старший сын Тихон после такого потрясения стал глухим.
В марте 1935 года на месте своего сгоревшего дома Гавриловы поставили небольшой домишко. Всем погорельцам колхоз выделил стройматериалы и помог построить дома. Соседям Федоровым колхоз тоже отстроил заново дом и сарай.
Началась Великая Отечественная война, Федора забрали на призывной пункт в Алкино. Анисья его навестила и вернулась оттуда тяжёлой. В 1942 году родился Анатолий, последний из сыновей Гавриловых...
В 1946-47 годах в нашей деревне свирепствовал страшный голод, целыми семьями умирали голодной смертью. Младшенький сынок Анатолий семи лет от роду тоже умер от голода. Семья стала меньше еще на одного человека.
Рядовой Федор Гаврилов сложил свою голову на войне. Официально пропал без вести в декабре 1944 года. Анисья должна была одна поднимать шестерых детей. Жили тяжело, бедно.
В этой странной семье ко всем детям было разное отношение. Все дети знали свое место. Любовь матери каждому ребенку была тоже строго отмерена. Анисья любила только Леньку, глуховатым Тихоном и бессловесным Аркадием помыкала, Юльку, как единственную дочку, баловала, а болезненного Анатолия жалела.
У Анисьи были причины выделять Леню. В нем она видела продолжение своих талантов. Он рос одаренным ребенком: прекрасно рисовал, имел каллиграфический почерк, обладал феноменальной памятью, был прекрасный импровизатор: на ходу сочинял и прекрасно рассказывал в лицах всякие истории.
Это уже особая история-история слепой любви матери и сына. Впервые в жизни Анисия Михайловна всей плотью и кровью полюбила своего сыночка. Она его буквально "утопила" в своей любви. Ленечке было можно все. Для него матушка привозила сласти из города, для него предназначались самые лакомые кусочки, по вечерам рассказывались сказки, и пели колыбельные. Ленечку носили на руках, хвалили за любую малость, одобрительно смеялись в ответ на его любую шутку, потакали всем капризам и прихотям. Он с молоком матери впитал мысли о своей исключительности, уме, необычности. Она даже не пыталась скрывать от других детей свое предпочтение, а дети принимали это как должное.