Аннотация: Один и тот же город может быть очень разным: красивым, зловещим, гадким. Особенно, если он древний. Любителям Новгорода и Лавкрафта посвящается.
ПОРОЧНОЕ ОСНОВАНИЕ
Светлый, славянский город Великий Новгород, откуда пошла быть земля русская, Беляков постепенно возненавидел. Каждое лето он катался туда раз в месяц с новой подругой. Всем его барышням почему-то хотелось полюбоваться красотами музея под открытым небом, и Белякову приходилось восхищаться и умиляться вместе с ними. На третий год новизна для него поблекла; глаз начал различать изъяны, тщательно скрываемые кем-то, а затем сумеречная сторона древнего поселения предстала во всей своей пугающей и непотребной языческой красе. Это было удивительно и ново. Беляков стал гулять по городу, с брезгливым интересом приглядываясь к архитектурным памятникам, таящим в себе злонамеренные оккультные функции. Признаки, указывающие на это, обнаруживались повсюду. Вначале Беляков не верил своим глазам, но, изучив на досуге несколько книг по семиотике и магии символов, понял, насколько беспечным туристом был все эти годы. Не прекращая заводить новые знакомства с барышнями своего круга, Беляков сделался в Новгороде частым гостем и даже стал узнаваем некоторыми нищими. Будучи человеком любопытным, он несколько раз щедро одаривал попрошаек, ища в их краеведческих россказнях не милости, но жертвы. И был за то вознаграждён такими красочными подробностями о местных достопримечательностях, что мороз пробегал по коже.
Зло прочно засело в Новгороде со дня его основания дикими языческим племенем на берегу Ильменя. Раскопки древнего городища первопоселенцев на том участке, где Волхов впадает в озеро, были спешно прекращены к концу 70-х. Бомж поведал, как засуетилось партийное начальство, постоянно наведываясь на раскоп, а потом чёрные "Волги" сменились зелёными армейскими "Уралами". Археологов выселили. Неделю солдатики рыли экскаваторами глубокие рвы, а затем спящий город сотрясла череда мощных взрывов. Когда оцепление сняли, на месте пра-Новгорода плескались мутные воды Ильменя, полные глушёной рыбы. До сих пор после осенних штормов мальчишки находят выброшенные волнами кусочки утвари, странные украшения и загадочные изделия языческих мастеров, до которых так охочи приезжающие из Скандинавии богатые колдуны.
Белякова рассказы нищих вгоняли в дрожь. Со страхом и пониманием разглядывал он раннехристианские кресты на часовнях XII века, а барышни в счастливом неведении восторгались и щёлкали фотоаппаратами, не подозревая даже, у входа в какие бездны они стоят. По-видимому, крайне смутно догадывались об этом в прежние времена и коммунистические "отцы города", одержимые святыми партийными идеалами, что доходят из самых жутких глубин ада до самых мрачных уголков сознания. Только по их попущению сохранились две часовни характерной греческой архитектуры. В одной, возведённой купцами и путешественниками, ходившими через Новгород "из грек в варяги", открыто молились Водяному Царю, дабы не имал кораблей и усмирял шторм на Ильмене. Раньше её охранял наряд милиции, но туда всё равно лазали рыбаки, чтобы накопать червей. Земляные черви, водившиеся в разрытом полу осквернённой безбожниками часовни, оказывались почему-то особо длинными и жирными, словно им было чем отъедаться на протяжении столетий. В другой имелась мощная магнитная аномалия. Все проёмы в ней были основательно заложены кирпичом, исключавшими любую попытку проникновения. Компас рядом с часовней буквально сходил с ума, нередко останавливались и механические часы.
Такие аномальные точки Беляков ненавидел, испытывая к ним инстинктивное отвращение, но подобных мест в Новгороде имелось много. Встречались они на каждом шагу, коля глаз вызывающе мрачной извращённостью, а в старом городе и вовсе гармонично вписываясь в мещанское полотно двухэтажных приземистых корпусов и запущенных палисадников. Обрастая улицами, они формировали лицо города.
В последний свой визит Беляков не мог не заметить особую тщательность, с какой администрация Новгорода преобразовывала его в туристический центр, изо всех сил используя архитектурное наследие предков. Кремль был расчищен от "культурного слоя", достроен до прежних размеров и заботливо отреставрирован внутри. Повсюду велись раскопки с одновременной доделкой обнаруженных старых построек. Город откапывался из земли. Его руины обрастали новой плотью, подобно возрождённому некромантом истлевшему мертвецу. Белякову не нравились зловещие перемены. Даже ультрамодный выставочный павильон торгового центра был не способен ввести в заблуждение человека, чей взор научился выявлять сокрытые знаки. А уж стоящая в тупике у монастыря колоссальная церковь Трансфигурации совершенно бесстыдно навевала впечатление кощунственных реформ.
Достаточно было уйти в мещанские кварталы, как становилось ясно, что загадочные славянские культы крепко обосновались на этой земле, ради приличия слегка прикрывшись маской православного христианства. О том наглядно свидетельствовали грязно-белые церкви с облупившимися, словно изъеденными гнилью стенами. Однако, несмотря на неказистость, храмы активно посещались, на что указывала протоптанная дорожка к железной лесенке, ведущей на второй этаж, а также густой дух языческого порока, которому неоткуда было взяться в пустующем здании. Беляков чуял его сердцем, и это заставляло обходить чуждые святыни дальними тропками, проложенными обывателями между гигантских, в рост человека, репейников и крапивы.
Барышня уговорила Белякова остаться в Новгороде на ночь. Они сняли номер в новеньком мотеле и отправились гулять, выбросив из головы навязчивые мысли об автобусном расписании. Вышли на набережную Александра Невского и двинулись вдоль Волхова. На скамеечках возле холёных клумб миловались беззаботные парочки. Ясное голубое небо украшали лёгкие розоватые облачка. Всё выглядело как на идиллической картинке 60-х годов о молодых строителях коммунизма, которые, взявшись за руки, идут к светлому будущему, и Беляков подумал, что недооценил колдовскую силу, с которой город очаровывал его.
В Центральном парке культуры и отдыха они набрели на огромную скульптуру лося. Беляков даже вздрогнул. Бетонный лось стоял как живой, словно проходил тут по заброшенному уголку парка, более похожего на лес, и встретил злого колдуна, навеки приковавшего невинную скотину к месту заклинанием окаменения. Барышня тут же захотела взобраться на лося. Беляков подсадил её на ровную серую спину и отошёл в сторонку, проникаясь сочувствием и жалостью к животному. Барышня же подпрыгивала и радовалась.
Заметно омрачившись, Беляков поспешил согнать подругу и повёл её гулять в старый город. Они добрались до высокого пустынного вала, за которым текла речка. Здесь город кончался. И они побрели назад.
Мещанские кварталы своим запустением и полным отсутствием магазинов в очередной раз удручили Белякова. Вдобавок, барышня, без умолку трещавшая после оседлания лося, изрядно раздражала. Как в такой маленькой голове может помещаться такое обилие слов, Беляков не понимал и только всё больше злился. Чтобы сократить путь к пивному источнику, он свернул в проулок, заросший репейником. Тропка вывела их к старой церкви с длинной узкой щелью в заложенном кирпичами проёме на первом этаже, из которого, казалось, вот-вот должна вылететь стрела. Дорожка змеилась около стены, и пришлось топать по ней, безотчётно сдвигая лопатки от тяжёлого, древнего взгляда поруганной храмины.
Наконец они купили пива и Белякова снова потянуло на набережную. Они прошли мимо пожарной части, где на постаменте гордо возвышался красный грузовичок "Форд". В плане снабжения транспортными средствами своих ведомств в России за последние сто лет мало что изменилось: как покупали на автозаводе Форда машины и запчасти для городских нужд, так и продолжали по сию пору. Это наблюдение только подтверждало, в какой варварской стране Белякову угораздило родиться. Ему стало совсем тошно и пришлось зайти ещё за одной бутылкой.
Взобравшись на мост, Беляков ощутил некое сочувствие скверному языческому наследию, всё яснее проступавшему сквозь индустриальную облицовку заводских окраин и современную деловую застройку центра. Даже мост показался ему живым. Неким одушевлённым и мыслящим организмом. Беспримерным горбом поднимался он над рекою. Глядя с него, понимаешь, что редкая барышня доплывёт от середины Волхова до берега, если сбросить её с моста. Отсюда хорошо были видны белые арки Гостиного двора, похожие на оштукатуренный римский акведук - несомненное доказательство существования пути из грек в варяги. Всё это приманивало, завораживало и не могло не уловить.
Очарованный городом, Беляков обернулся к спутнице, теребившей его с какой-то неотвязностью мелкого грызуна. Восхитительная догадка заставила взглянуть на неё по-новому. Его "барышня", в общем-то, давно уже не была барышней. Её моложавое лицо наводило на размышления о безвозвратно ускользающих мгновениях жизни. И бесполезно ускользающих, между прочим.
Заманчиво улыбнувшись, Беляков кинул за парапет опорожненную бутылку, подмигнул и глянул вслед. А когда барышня тоже перегнулась через перила, чтобы увидеть, куда она упадёт, Беляков нагнулся, схватил подругу за ноги и резко дёрнул вверх. Потребовалось усилие, чтобы перебросить её колени через поручень. Воспоследовал рывок, и в руке Белякова осталась потёртая туфля. Он швырнул её следом и бросился к кремлю, не обращая внимание на взгляды прохожих и крики позади.
Он успел на последний автобус, чтобы вернуться за следующей жертвой, которую город в обязательном порядке взимал с зачастивших к нему туристов.
![Барышня на лосе [Гаврюченков]](/img/g/gawrjuchenkow_j_f/osn/moose.jpg)
![Римский акведук в Новгороде [Гаврюченков]](/img/g/gawrjuchenkow_j_f/osn/aqueduc.jpg)