Аннотация: В страшном мире тюремного Зазеркалья всё поставлено с ног на голову.
ПРОФЕССОР, КОТОРЫЙ ЖИЛ ПОД ШКОНКОЙ
Кичаев перешагнул порог камеры и поставил баул на пол.
- Здорово, пацаны, - сказал он, оглядывая новую хату. Сзади с лязгом захлопнулась тяжёлая дверь.
Хата была опрятной. У дверей толпились двое чертей, на нижних шконках сидели три реальных пацана. Говорить надо было, естественно, с ними.
- Тапочки есть? - спросил парень с пронзительными серыми глазами.
- Есть.
- Тогда одевай и присаживайся, - кивнул он на шконарь рядом с собой.
- Куда вещи кинуть? - Кичаев понял, что пацаны готовы принять его в семью. Они явно оценили его чистый спортивный костюм и короткую щетину бритых неделю назад волос.
Ему показали. Кичаев достал из баула тапочки, шлёнку и полотенце. Шлёнку от дал чёрту, тот живо поставил её к общим. Кичаев познакомился с пацанами, ему показали шконарь на втором ярусе и предложили отдохнуть с дороги.
Шнырь разбудил Кичаева в полночь. Он поужинал положняковой гороховой кашей, которую шнырь Саня сдобрил тушёнкой и бульонным кубиком. Пока Кичаев ел, пацаны легли спать, а ночной шнырь организовал уборку. Когда согрелась вода в больших кружках, он потыкал ногой куда-то под шконку. В ответ на Санин призыв из-за занавесочки медленно показались ноги, затем рука, и человек выполз на свет божий для работы. Он был грязен и полугол. Матрас отсутствовал, он спал на газетах, оставлявших на теле чёрные пролежни типографской краски. Из одежды на нём имелись мятые брюки и туфли на босу ногу. Впрочем, с голым торсом ходили все - в хате было жарко. Саня подварил чифирка и отлил Кичаеву.
- Вот это постирай, - лениво сказал шнырь выползшему из-под шконки рабочему. - Наволочки с порошком, в отдельной воде промоешь.
- Понял, - отозвался человек. Он стоял у раковины и Кичаеву, сидевшему на пуфике под окном, было плохо его видно.
Организовав работу, Саня присел к кормушке покурить. Человек постелил на дно раковины полиэтиленовый пакет и налил кипятка из кружек. Разбавил холодной водой. Насыпал обычного порошка. Замочил бельё.
Кичаев допил чифир и протянул руку с пустой кружкой.
- На, убери, - сказал он.
Один из чертей поднял голову, заметил кружку, подошёл к Кичаеву и забрал. Пока раковина занята, кружка постоит на вертолёте, а потом кто-нибудь из бодрствующих ночью чертей её вымоет.
Кичаев читал газетку. Он быстро ловил законы хаты. В каждой хатке свои порядки, в этой было многоступенчатая иерархия, внизу которой стоял пожилой человек, живущий под шконкой. Он уже заканчивал стирать, тщательно прополоскал и отжал бельё. Рабочий показался Кичаеву знакомым. Лет пятидесяти, с коротким ёжиком седых волос, густой щетиной на узком подбородке и покрасневшими от грязи глазами. У него была удивительно целая кожа, без наколок и шрамов, а также хилая мускулатура не занимавшегося физическим трудом человека.
Развесив бельё, "подшконочный вариант" сходил на дальняк, вымыл руки, поел баланды и покурил, стоя на крышке унитаза и пуская дым в вентиляционное отверстие. Затем достал щётку и принялся за уборку.
Подметать он начал от окна. Присев на корточки перед Кичаевым, уборщик осторожно, чтобы не коснуться пацана, загрёб к себе пыль. Кичаеву показалось, будто он узнал его.
- Э, старый, - негромко произнёс он. Рабочий отреагировал не сразу и Кичаев ткнул его ногой. Человек поднял голову, теперь на его лице появилась готовность внимать. - Как тебя зовут?
- Вова, - отозвался тот.
- Полностью!
- П-полонский Владимир Евгеньевич, - от неожиданности человек запнулся. Он испугался, зачем пацан интересуется его именем?
У Кичаева развеялись последние сомнения.
- Какая статья?
- Сто третья.
- За что сидишь?
- Жену убил.
- Ну, ладно, подметай.
Рабочий Вова продолжил своё занятие, отползая к двери. Высыпав мусор в корзину, он достал из-за дальняка тряпку, намочил и вымыл пол. Затем ещё раз покурил и залез обратно под шконку. Часы показывали без пяти минут пять. Скоро будут разносить хлеб.
Бывший студент философского факультета СПбГУ Сергей Кичаев, арестованный за разбойное нападение и открывший да допросе 5 эпизодов, помнил замдекана Полонского докучливым, вспыльчивым человеком. В парниковой атмосфере Университета интеллигентные коллеги по ошибке считали грубость твёрдостью характера. Лишь в замкнутом кругу гуманитариев возможно было распространение подобных заблуждений. Никто не смел указать Владимиру Евгеньевичу на его недостатки, а если и пробовал - наживал крупные неприятности. Безнаказанность сгубила Полонского, в припадке ярости задушившего жену. Он думал, что сможет показать в тюрьме свою недюжинную силу духа. Однако в тюрьме нужна была настоящая твёрдость характера.
А профессор Полонский такой твёрдости не имел.