Аннотация: В Латвии подходит к концу 1988 год. В политике государства, запахло новизной.Старые устои зашатались. Многие воспрянули духом. Свобода!
Кому из старшего поколения незнакомы встречавшиеся, таинственно-загадочные выражения, вроде: это случилось в Н-ской части, он служил в Н-ском подразделении, командир Н-ской заставы? На территории необъятной страны Н-ских объектов было так много, что обо всех их знали только в Министерстве обороны СССР.
Пользуясь основательно потрепанной терминологией, это туманное выражение оставим и здесь, с одной оговоркой. Н-ский объект, о котором пойдет речь, находился в восточной части Латвии, что не мешало ему, наподобие остальных, в своих железных объятиях, цепко держать близлежащую территорию.
Итак, клонился к исходу 1988 год. В целях лучшей подготовки личного состава к предстоящей демонстрации в честь Великого Октября, командир воинской части Иван Хамидович провел смотр будущих участников парада. Распустив солдатский строй, командиров подразделений, пригласил в свой кабинет для подведения итогов проверки готовности. Время подходило к обеду, но октябрьский день выдался настолько пасмурный, что даже пришлось зажечь свет.
Разборка проходила вяло, без энтузиазма. После регулярных пьянок, настроение многих собравшихся было под стать осенней погоде, и они не могли дождаться конца заседания, чтобы сбегать в гарнизонный магазин опохмелиться, где знакомая продавщица охотно выручала "на разлив", даже в долг, до получки. Конечно, распивать на месте, было строго запрещено законом, но продавщица была "из своих", всех знала в лицо, поэтому доносить на неё, никто бы не осмелился. Об этом, она тоже знала.
Парторг Прусаков вчера не пил ни капли, жена не позволила. Она вот-вот собиралась рожать, и муж на собственных "Жигулях", должен был доставить её в роддом. Воспользовавшись приподнятым настроением, своему соседу, командиру Второй эскадрильи МИГов Белову, втихаря, он начал рассказывать пикантные анекдоты о Раисе и Михаиле Горбачевых.
-О чем это, вы там? - недовольно, спросил Хамидович, кладя шариковую ручку на открытую записную книжку.
-Мы так..., - немного смутился Прусаков, потом, спохватившись, добавил, - Мы про этих самых, латышей!
-А, что? - встрепенулся Хамидович, предчувствуя спасительный выход для сегодняшнего, совсем не клеившегося разговора.
-Латыши-то дураки! - во всю глотку, загоготал парторг. - Разве вы не слышали, что против нас они организовали какой-то Фронт?
-Слышали, как не слышать. Тут они учудили, так учудили, - согласился командир, обрадованный тем, что для приунывших, было, подчиненных, нашлась все же подходящая тема позубоскалить.
-Вот Горбачев, поди, обрадуется, узнав такую сногсшибательную новость! - съязвил заместитель командира по хозяйственной части.
В самом параде, участие он не принимал, но в его обязанность входило приодеть участников во все новенькое, которое потом, временные пользователи должны возвратить ему обратно в целости и сохранности, до следующего раза. Кроме того, после парада, всему командному составу, начиная с прапорщика, он должен был отмерить законные двести граммов спирта. Для согрева, что бы ни простудились. Все-таки ответственные товарищи, на которых, во многом, держится мощь Советского союза. Говоря откровенно, до желудков личного состава, чистым тот спирт, не доходил. Попав на гарнизонный склад, он в тот же день, оперативно разбавлялся с обыкновенной питьевой водой, но в таких пропорциях, что бы отпетые дегустаторы, не смогли заподозрить что-то неладное.
-Я думаю, что о событиях в Латвии, Горбачеву уже доложили, - авторитетно заметил Хамидович, снова зажимая в пальцах авторучку, а затем постукивая её тупым концом о полированный стол.
В отличие от своих подчиненных, спиртным он не злоупотреблял, но и за пьянку особенно строго не наказывал. В противном случае, на гауптвахту пришлось бы садить каждого второго офицера, включая и летный состав.
-А не может быть такого, что эти латыши, своей идиотской пропагандой, хотят только попылить перед мировым сообществом? - предположил заместитель командира по транспорту, при неблагоприятных погодных условиях, обеспечивавший доставку личного состава, как к месту проведения демонстрации, так и возвращения его обратно.
-Думаю, что нет, - помедлив, заявил парторг.
-Почему ты так думаешь? - спросил кто-то, с противоположного конца стола.
-У меня есть некоторые любопытные сведения. Сегодня у нас, какое число?
-Десятое октября, - ответило сразу несколько голосов.
-Моя жена, как услышала эту новость, так чуть со смеху не померла.
-И моя, то же.
-И моя.
-Так давайте же, им в пику, покажем на демонстрации свою сплоченную выучку! - предложил Хамидович, воспользовавшись воодушевлением свои товарищей.
-Давайте! - твердо поддержал Прусаков.
-Мы им ещё покажем, как надо родину любить! - дружно заявили остальные присутствовавшие.
На этой высокой ноте, собрание было закончено, после чего, самые нетерпеливые, тут же побежали в магазин, пока его не закрыли на обеденный перерыв.
Ну, а что сами латыши, затеявшие этакую заваруху? Как и любая разобщенная нация, свежие политические веяния, восприняли не все однозначно. Одна часть восторгалась, тут же вступая в Народный фронт и жертвуя на его организацию личные сбережения. Другая часть населения была категорически "против", а третья осталась в настороженном выжидании, трусливо соображая: чем всё это может закончиться? Ведь пока что, ничего особенного не произошло! Надо подождать до Октябрьских праздников, после которых, может быть, что-нибудь и прояснится. Как бы там ни было, но начало борьбе было положено, и это надо было считать, как уже вполне свершившийся факт.
Вот, в такой сутолоке противоречивых мнений, расслоившихся политических взглядов, население небольшого городка, в котором располагалась упомянутая воинская часть, готовилось к встрече долгожданного праздника, Октябрьской революции.
Как и во всем Советском союзе, за неделю перед этим, срочно стали приводить в порядок те улицы, по которым пройдут марширующие военные с гражданскими колоннами. Начали подкрашивать стойки дорожных знаков. На столбах, где будут висеть красные транспаранты, поменяли, ещё с прошлого года, перегоревшие электрические лампочки, а полные с водой дорожные выбоины, латать горячим асфальтом. Дворники принялись усердно сметать опавшую листву, сгребая её сперва в кучи, а потом засовывая их в прилегающие дворовые подворотни, либо за густые, притротуарные кусты. Площадь имени Ленина, где, естественно, стоял шестиметровый, с протянутой рукой на восток, бронзовый Ленин, была так выскоблена, будто её только вчера выложили свежими бетонными плитами.
Так как ночь на седьмое ноября была особенно ветреной, то рано утром, дворники были вынуждены появиться здесь снова, что бы в последний раз, у ног вождя смести застрявшие листья. Как-никак, а через несколько часов, здесь будут стоять самые видные, самые заслуженные представители Советской власти, общественности. Правдивости ради, надо добавить, что из года в год, таковыми являлись одни и те же заслуженные товарищи, в лице Первого секретаря райкома компартии, командира воинской части, директора школы...Зато регулярно менялись победители в социалистическом соревновании, которых специально привозили в город из близлежащих колхозов, совхозов.
-Уже успели намусорить, негодяи проклятые! Я так и знала, - возмущенно ругалась одна из уборщиц, заметив неподалеку какой-то странной формы, ящичек.
-Свиньи, как есть, грязные свиньи, а не люди! - добавила и вторая, направляясь в ту же сторону.
Каковым же оказалось их удивление, граничащее с возмущением, когда обнаружили, что сам ящичек не совсем простой формы, а выполнен в виде маленького гробика, на крышке которого, большими, чёрными буквами, было начертано слово "ЛЕНИН".
-Ей, Клава! - крикнули они третьей, что подбирала листья поодаль. - Срочно дуй в милицию, и вызывай сюда их представителя.
-А, что такое? - поинтересовалась та, распрямляя спину, и нехотя подходя к ящичку.
-Зови милицию, потом разберемся.
-Подумать только! - ужасалась одна из оставшихся, не решаясь даже притронуться пальцем к диковинному предмету.
-И кто это мог, на такое осмелиться? - вторила ей другая, недоуменно обходя и оглядывая гробик на тот случай, что, нет ли каких надписей и по бокам.
-Когда только успели!
-Во времена наступают!
-Без Народного фронта, тут дело не обошлось.
-Ясно, как день, что это только их рук дело.
-Латыши проклятые!
-Наглеть стали, латыши.
-Куда, уж, больше!
-А все это Горбачев им разрешает.
-Разъязви его в душу!
Обе они были из, так называемого, русскоязычного населения, поэтому не надо удивляться их свободному выражению мыслей.
Милиция находилась неподалеку, поэтому наряд из трех человек, обогнав уборщицу, тут же примчался на место происшествия. А в это время любопытные, редкие прохожие, начали останавливаться, да приглядываться к возне на площади. Служивые люди, тут же отреагировали на их излишнее внимание, грубо попросив убраться ко всем чертям с матерями, пока их не забрали для допроса в милицию.
Спустя несколько минут, на "Волге" подкатил и сам начальник милиции. Потоптавшись у гробика, попросил загрузить его багажник, а своим сотрудникам приказал, на всякий случай, более тщательно обследовать все прилежащие кусты с кустиками.
Пока грузились, да возмущались, одна из женщин, вплотную приблизившаяся к пьедесталу, чтобы смахнуть последнюю пыль, нечаянно заметила, что на вытянутой руке Ленина, висит небольшое старое ведро.
-Сюда, скорее сюда! - не своим голосом, завопила она.
-Чего орёшь! - цыкнул на неё начальник. - Что там ещё такое стряслось? - и вся команда устремилась на её зов.
Так как Ильич был очень высокого роста, то, что бы снять злополучную посудину, одному милиционеру пришлось взобраться на плечи двух других, вплотную, спинами ставших друг к другу, жезлом дотянуться до дужки, и столкнуть её с кисти руки. Ведро упало к ногам самого начальника милиции, обдав его китель зловонными брызгами человеческих испражнений.
-Сволочи! - закричал он на всю площадь, отскакивая к бронзовым ногам вождя, тем самым, ещё больше привлекая внимание, уже начавшей собираться поглазеть, публики. - Чьи это галоши?
-Я спрашиваю, кто из вас снял здесь галоши? - нервничал начальник, носком хромового сапога, отталкивая их в сторону.
Одна из женщин наклонилась, вытащила лежавшую в них, сложенную вчетверо бумажку, и развернула.
-Тут что-то написано, а я без очков не вижу, - сказала она, протягивая бумажку одному из милиционеров.
-Ну, что там написано? - торопил начальник. - Дай сюда, а то ты долго возишься.
В ней было четверостишие: "Ленин, наш вождь дорогой! Обувай галоши, и чеши домой"
-Ну и денек, так денек начинается! - стиснув зубы, процедил он. - Прочесать всю площадь! Нет не только площадь, а все прилегающие улицы, то же! - после чего, укатил к Первому секретарю партии на доклад, захватив с собой и вещественные доказательства.
Зеваки не расходились. Со стороны, интересно было наблюдать, как разъяренные представители власти, самоотверженно копаются во всех закоулках, перебрасываясь между собой нецензурными словами.
От воинской части до площади Ленина, где проходила кульминация демонстрации, было не меньше двух километров. Если в прежние десятилетия, на радость зрителям, солдаты проходили их военным шагом, то в последние годы, они попросту брели, по четыре человека в ряд. На площади, их, как дошколят, командиры кое-как расставляли в короткие колонны, что бы по окончания митинга, те могли дружно прошагать у подножья вождю мирового пролетариата, у ног которого, вместе с другими представителями, находился и их командующий, полковник Хамидович, несколько раз успевавший прокричать в микрофон слова, восхвалявшие партию, правительство, вооруженные силы. Здесь, на этом месте, он на всех основаниях, чувствовал себя наравне с Первым секретарем райкома. В его руках была вся боевая техника, приписанная к аэродрому. А с ней надо считаться всякому смертному жителю, этого государства.
Так, уж, было заведено издавна, что, по окончании торжественных мероприятий на площади, они перемещались в здание Центрального комитета компартии. Нет, конечно же, не все участники, что гордо стояли под вытянутой рукой Ленина. "Отсеивались" победители социалистического соревнования, пионеры, комсомольцы. Остальные просветленные, вместе с приглашенными руководителями некоторых предприятий, занимали отведенные им места за столом, что был накрыт в упомянутом помещении. Руководил обеденным столом, сам хозяин.
То ли район стоял на заколдованном месте, то ли город, то ли само здание ЦК, но все присылаемые сюда Секретари - пили. Пили по полной! Предпоследний, с латышской фамилией, но по-латышски, ни бум-бум, так вообще был невротиком. Ходил слушок, что от пьянки. Конечно, ни для кого не было секретом, что дела в районе идут из рук вон плохо. Две трети хозяйств, были убыточными.
Для отчета, на собрание в город созываются председатели колхозов, директора совхозов, а похвастать достижениями, может только несколько из них. Как тут не расстроится! И у бывшего Первого, нервы не выдерживают. С высокой трибуны, он резко отчитывает нерадивых руководителей до тех пор, пока у самого не начинают трястись руки. Нижняя губа отвисает, а лицо становится таким красным, будто состоит из одной крови.
Таков был предшественник. Тот, что трудился здесь сейчас на командирском поприще, до этого работал начальником одного из отделов в Республиканском ЦК, но, как и многих других, за систематические пьянки, был "спущен" на районный уровень. Это был самый нижний предел, до которого разрешалось понижать провинившегося члена ЦК, республиканского масштаба. На новом месте, очередной командир слишком не церемонился с подчиненными, а с самого первого застолья, спросил в открытую:
-Вы до меня, здесь тоже выпивали?
-Бывало, как же без этого, - отвечали смельчаки.
-А сейчас, почему оставляете в стаканах? Видите, как я осушаю! Поэтому и впредь, пейте так, как пьют все честные люди, иначе подумаю, что вы меня считаете за дурака.
"За дурака", конечно же, здесь его считать никто не собирался, но некоторые работники из отделов, то ли пить не могли - здоровье не позволяло, то ли стеснялись, но, после своевременного предупреждения, работать с коллективом, ему стало куда легче. С этого момента, в стакане не оставляли не только мужчины, но и женщины.
После этого и пошел тот анекдот: "На следующее утро, после дружеской гулянки, в одном темном углу, уборщица обнаружила беспризорные женские трусы и понесла показать их Первому секретарю. Тот созвал специальное совещание, что бы выяснить, которая дама из его команды, умудрилась так небрежно, обойтись со своим одеянием! Несмотря на глубокое похмелье, какая-то сотрудница, сумела-таки опознать в них свою собственность. Трусы, конечно, ей вернули, но начальник, на всякий случай, предупредил:
-Нехорошо Марья Ивановна, очень нехорошо получилось. Но, что бы впредь подобное не повторилось, из этой оплошности надо сделать определенные выводы. Даю вам двое суток на размышление, а потом снова зайдите ко мне.
Когда отведенное для выводов время прошло, виновница снова предстала пред ясны очи Первого секретаря.
-Итак, Марья Ивановна! - строго посмотрел на неё начальник. - Выводы вы для себя сделали?
-Сделала.
-Какие?
-Трусы следует снимать только с одной ноги.
Так вот, в такой обстановке состоялась, и эта дружеская встреча в честь Великого октября, на которую были приглашены и представители, проживавшие в Риге. Пили только Армянский коньяк. Но, к удивлению присутствующих, сам хозяин торжества, на этот раз, говорил очень мало. Тяжелым камнем, на его сердце лежало сегодняшнее утреннее недоразумение у памятника Ленину, которое ему преподнес начальник милиции. Ведь, за этот инцидент, Республиканский ЦК спросит, в самую первую очередь, с него. А, что он может сказать в ответ? Как будет оправдываться? Только пропустив четвертую рюмку, его напряженные нервы стали понемногу ослабляться до такой степени, что позволил спросить у начальника милиции:
-У тебя какие-нибудь подозрения есть на этот счет?
-Конкретно назвать, пока не могу, но мои люди, совместно с КГБэшниками, этим дело уже занимаются, - и толкнул локтем в бок, сидящего рядом начальника упомянутой организации.
-Да, занимаются, - подтвердил тот. - Мы подозреваем, что это дело рук Народного фронта.
-Я то же, так думаю, - отвечал Первый. - Что б они быстрее подавились своими выходками! - Давайте, наливайте. Выпьем за то, что бы в нашей республике царил мир и порядок.
-Согласны! Всех, кто мешает нам нормально жить, работать, уничтожим в самом зародыше, - подтвердил начальник милиции.
-Мы вам, поможем, - подбодрил командир воинской части.
-Принимаю к сведению. Пусть попрыгают, латыши. Нам бояться не стоит, потому что не каждой туче дано, родить грозу. Даю вам волю, в свободе любых действий, - разрешил Первый. - Прошу всех выпить до дна.
Население Латвии было информировано о готовящейся новой Государственной атрибутике, поэтому весь следующий 1989, как и начало 1990 года, только и шли разговоры о том, каковыми им надо бы быть. 15 февраля Верховный совет их принял официально, а 20-го опубликовал в печати. Какой страшной силы удар, обрушился на непримиримых представителей всех национальностей, включая и латышскую! Аж, до конца этого года, они никак не могли смириться с какими-то львами, да красно-бело-красным флагом - так он им резал глаза.
Но человек, в конце концов, смирившись, привыкает ко всему. Так случилось и на этот раз, что темой следующего разговора для взбудораженных последними событиями жителей, стал военный городок, где уволенные и не уволенные в запас офицеры, никак не хотели покидать обжитое местечко. У каждого благоустроенная квартира, собственная автомашина, небольшая дача. Какой благоразумный человек, решиться всё это оставить и ехать на этническую родину, где его никто, ничто не ждет, и где сами местные жители, последний хрен без соли доедают! Но некоторые любопытные латышки, все равно интересовались у знакомых офицерских жён: когда, мол, вы собираетесь уехать на свою родину? А в ответ слышали: наша родина там, где лучше жить! Вот и поговори с такими!
Вообще-то, если говорить откровенно, независимость Латвия получила, во многом, благодаря женской половине латышей, да их подвыпившим мужьям. Те, кому раньше часто приходилось ездить в переполненных вагонах поезда знают и видели, как недовольные женщины, в открытую, ругали "всяких тут, понаехавших", из-за которых не хватает сидячих мест! "Сидячие" огрызались. За "стоячих" вступались мужья. И пошло, поехало, пока какая-то из спорящих сторон, не добирались до станции своего назначения. Нельзя не вспомнить и большие очереди в магазинах. "Понаехали тут всякие, а из-за них, нам продуктов не хватает". В ответ: "Если бы не мы, то вам давно была бы крышка". Подобные препирательства и явились самым первым толчком к обоюдной неприязни. В общем, как говорил Ленин: из искры разгорелось пламя. Это так, к слову.
Между тем, уволенные в запас пенсионеры, "складывать оружие" и не собирались. Поскольку, всю военную службу они заправляли в армии, то дух командования, сохранился и на гражданке. Местом их постоянных сборищ, было районное отделение ДОСААФ, в партъячейку которого, они автоматически переводились после увольнения. А начальником, как и парторгом, здесь работал латышский коммунист, еще ранее уволенный из этой же части, не-то за пьянку, не-то за дебильность, лейтенантишка Вайлантс.
В связи со стремительно меняющейся политической обстановкой в стране, этот самый Вайлантс, стал каждую неделю созывать партийные собрания, на повестке дня которых, всегда стоял один и тот же вопрос: Как противодействовать Народному фронту? Повестку дня, он придумывал сам, поэтому его патриотическому порыву, завидовали даже приезжие товарищи.
-Что мы сегодня видим на улице? - возмущенно тряс он маленькой, недавно отпущенной бородкой. - Красно-бело-красные флаги! Что мы видим на титульных листах? Каких-то допотопных зверей, вместо привычного герба с колосьями. Допустим, что гербовую бумагу, дано видеть не каждому, но флаг! Мозолит глаза, чуть ли не на каждом здании! Я предлагаю, упразднить новую атрибутику, и вернуться к старой, проверенной десятилетиями.
-Упразднить! - поддерживают голоса из зала.
-В протоколе, так и записать.
-Флаг признавать только красный, с волнами Балтийского моря.
-Мы протестуем!
-Так ведь, закон о флаге уже принят, - напомнил кто-то. - Как нам теперь быть?
-Чхать мы хотели, на ихние законы! - горячился Вайлантс.
-О-о-о, в таком случае, наш путь с ихним, и близко не совпадает.
-Правильно говорите! - стукнул кулаком по столу, председатель. - Мы люди, советские, поэтому всей душой преданы нашей партии, нашему родному советскому правительству. Кто поддерживает формулировку, что наш путь, с ихним путем, не совпадает? Прошу поднять руки.
-Не совпадает, не совпадает! - завопило сразу несколько голосов, и лес рук поднялся высоко над головами.
-Я требую, что бы нашу резолюцию немедленно отправить во все республиканские инстанции.
-Не будет ли уже слишком поздно? - засомневался все тот же голос, что и до этого.
-Свои мнения, выражать никогда не поздно, - заверил его Вайлантс, пробегая глазами, исписанный секретаршей лист бумаги. - Значит, отправляем и в Верховный совет?
-Отправляем! - зашумели в зале.
-Хорошо, только надо в ней подписаться всем, до единого.
-Можем указать и своих жен.
-А их подписи?
-Обегаем, соберем.
-Но время, время-то уходит.
-Да, время упускать нельзя.
-Надо отправлять срочно, специальным нарочным. Пусть депутаты знают, чем дышит простой советский народ.
Тяжело и долго, долго и тяжело, тянулось для них время безвозвратных перемен. Несмотря на это, они по-прежнему, продолжали жить духовно в прошлой эпохе социализма, давшей им работу, заработок, звание, как и прочие человеческие блага. И главное, они надеялись! Но вот, их надежды, кажется, начали сбываться. 19 августа 1991 года, весь Советский союз, в том числе и Латвия, застыли в недоуменном ожидании. В этот пасмурный день, в политике, как и в самой природе, было все так непонятно, натянуто, что невольно хватало за самую душу.
Простому народу, еще, куда ни шло, но непонятно было и командующему воинской частью Хамидовичу. Закрывшись с парторгом в своем кабинете, приказал дежурному часовому никого к нему не впускать. Он ждал инструкций от командующего Прибалтийским военным округом.
-Неплохо было бы созвать партийный актив гарнизона, - предложил, наконец, парторг, не выдержав затянувшейся паузы.
-И, что мы им скажем?
-Спросим: за кого они?
-Хорошо, ответят, что за ГКЧП, а у нас на этот счет, никаких инструкций.
-Видимо, командующий округом, тоже ждет каких-нибудь инструкций, если не подает о себе знать.
-Скорее всего, так и есть.
-Я предлагаю выступить на стороне ГКЧП, - предложил парторг. - В сложившейся ситуации, нам нечего ждать указаний из Риги, либо Москвы. У нас своя голова на плечах.
-Нет, так не годится! - парировал начальник. - Свои страсти, нам следует немного урезонить. Не забудь, что люди мы военные, и должны подчиняться только приказам свыше, а не своим эмоциям. Пусть в душе, мы и на стороне ГКЧП, но происходящие события в Москве, ни за что нельзя путать с воинской дисциплиной. Нарушать присягу, тем более, нам никто не давал право.
-Но мы же, коммунисты, поэтому единым фронтом должны подняться на защиту нашей родины, наших завоеваний.
-Я ещё раз повторяю: мы люди военные и всякие вольности, для нас не позволительны.
До глубокой ночи, просидев у телефона и безрезультатно прождав спасительного звонка из штаба военного округа, разочарованный, молчанием Хамидович отправился домой отдыхать. Несмотря на рекомендации своего парторга Прусакова, под свою личную ответственность, он не хотел брать ничего. Вернее, боялся. Его предшественника на этом посту, за единственный незапланированный вылет самолета к границе Польши без разрешения свыше, судил военный трибунал.
Целых двое суток, продолжалось томительное "ничего непонимание". Когда на третьи сутки стало окончательно ясно, что путч ГКЧПистов провалился, Хамидович собрал личный командный состав, что бы сообщить присутствующим, что их воинская часть остается лояльной Михаилу Сергеевичу Горбачеву. Против не выступил никто.
Зато в этот же день 21 августа, сюда пришла новая неприятная для них весть о том, что в Латвии отменяется переходный период, существовавший с 4 мая 1990 года.
Больнее всего, эта новость задела уволенных в запас военнослужащих. В тот же вечер, в ДОСААФе состоялось внеочередное, экстренное партийное собрание, на котором, с обличительной речью, в адрес Верховного совета, выступил председатель Вайлантс.
-Я давно предлагал районному руководству не допускать возрождения глупого национализма, но тогда на мои слова, никто не обратил должного внимания, - закончил он свое пламенное выступление.
-И что нам остается теперь делать? - задал кто-то неуместный вопрос.
Ответа не последовало. Каждый про себя, переживал то, что Вайлантса, никто в районе не послушался. А Первый секретарь райкома партии, так тот вообще отсутствовал в районе уже вторую неделю.
-Это всё Горбачев, со своей идиотской Перестройкой напутал, - наконец, высказался один из старейших коммунистов.
-Ещё какой-то сухой закон придумал, - добавил его сосед.
-А нам, коммунистам, за его оплошности отдувайся, - вставил следующий, тем самым, дав хороший повод к свободной дискуссии.
-В том Фаросе, надо было его тихонько прикончить, и вся нХдолга!
-Вряд ли в президентах он долго протянет.
-Не скажи! Теперь в его руках, все козыри.
-Что б он ими подавился.
-И как же мы теперь здесь будем жить в, так называемом, "независимом" государстве?
-Что вы заранее волнуетесь! Как жили, так и будем жить. Ведь в наших руках столько оружия, выучки. Немец, какой сильный был, да и того победили. А этих мелких комариков - да мы их одним пальцем всех передавим.
-Правильно сказано! - поддержал весь зал.
Пока пенсионные мужья, политические проблемы обговаривали в ДОСААФовской резиденции, их неутомимые жёны, как и прочие женщины, на данный момент свободные от работы, собрались в КЭЧовском домоуправлении, где главенствовала Наташа, супруга бывшего заместителя начальника "Отдела дальней разведки авиаполка", сокращённо ОДРАП, что бы высказать собственные мнения, на происходящее в государстве.
-С ума посходили, эти латыши!
-Радуются! А чему?
-Не долго, порадуются. Россия им, быстро укажет место в этом мире.
-Россия хорошо, но нам и самим надо бы как-то ей помочь.
-Пусть только дадут сигнал, так мы быстро...
-Москва что-то тянет.
-Как и местный ОМОН.
-Мне один знакомый говорил, что ждут только удобного случая.
-Я тоже такое слышала.
-И я.
-Так чего же, бабыньки нам бояться, в таком случае!
-Дождемся, когда возвратятся наши. Послушаем, что они там решили, на своем собрании.
В возбужденных пересудах, прошло ещё некоторое время. Если мужская часть военных, постепенно стала свыкаться с новой обстановкой, то неугомонные женщины, никак не соглашались смириться с отнятием у них некоторых привилегий, перед местным населением.
-Вы слыхали, что вчерась Ельцин подписал декрет о признании независимости Латвии?
-Как не слыхать, слыхали. Дурак, да и только!
-Предатель хороший, нашелся.
-Горбачев развалил Советский союз, а этот холуй последнее добивает.
-Сидим, как на пороховой бочке.
-С этим проклятым "языком", ещё мороку затеяли.
-Твой-то, чё говорит?
-Ты про моего-то, Сёму?
-Ну, да. Он же у тебя по жилому фонду главный.
-Говорит, как мы здесь жили, так и впредь будем жить. Сами строили, поэтому в чужие руки и отдавать, не намерены. Пусть только попробует кто-нибудь из латышей, сюда нос сунуть! Мы им быстро укажем собственное место.
-И то, правда. Не они нас, а мы их русскому языку будем обучать.
-За пятьдесят лет, они хорошо научились говорить по-русски, пусть на нем и продолжают общаться.
-Мы не допустим, унизить русский язык!
В ДОСААФе, то же продолжались прения, только мужские.
-Боднуть бы, как следует, в одно место этого Ельцина.
-На волне неразберихи, выбился в люди.
-Что с нами, теперь будет?
-Самое главное, держаться дружно вместе, - подбадривал их председатель Вайлантс. - Мы коммунисты, народ закаленный, в боях испытанный, и голыми руками, нас не так-то просто будет взять. Твердой ногой в Прибалтике мы стали, так и будем стоять впредь.
-Правильно! - подтверждали в зале. - Пролетарский дух, должен быть крепкий, выносливый.
-Как и наша коммунистическая поступь.
Весь 1992 год прошел в отчаянном противостоянии левых, правых и, относительно, умеренных.
Но самым неуютным для воинских формирований, был следующий,1993 год. Командование Прибалтийского военного округа, хоть и не охотно, но, наконец, поняло, что политическая битва проиграна, и из Прибалтики, волей-неволей, но уходить придется. Оставалось только, сам процесс ухода, растянуть на, как можно длиннейший период, времени. С оглядкой на Москву, командованием военного округа в Риге, стало принимать различные отвлекающие, порой противоречащие друг другу, решения, которые, расквартированные на всей территории гарнизоны получали не в письменной, а только устной, телефонной, форме.
Хамидович, командир с приличным послужным стажем, пытаясь добросовестно следовать взаимоисключающим указаниям, и тот оказался в тупиковой растерянности. А тут ещё местное, районное начальство, опираясь на только что принятый закон, стало требовать от него сведения о пустующем жилом фонде, назначив в их Домоуправление, своего представителя. Куда, уж, дальше, когда у самих, в квартирно-эксплуатационной части, занято не менее двадцати человек!
-Здесь Российская территория, и Латвия сюда, пусть свой нос не сует. Не позволим! Не допустим! - решительно заявили домоуправленческие работники, на всякий случай, пряча рабочую документацию.
В создавшейся ситуации, командующий воинской частью, ни с одной из сторон, конфликтовать не собирался. "Зыбкая", на данный момент государственная политика, была слишком неопределенной, что бы занимать, чью либо сторону.
Потом, как и следовало ожидать, наступила полнейшая неразбериха. Из Штаба округа, один приказ приходит, что бы жилой фонд передать городу, и, в тот же день, к вечеру, держать его в неприкосновенности. То войсковая часть подлежит расформированию, то требование, никого не увольнять до специального распоряжения. То подвижную технику, как можно быстрее грузить на железнодорожные платформы, да переправлять в Россию, то законсервировать её на месте.
Устав от подвешенного состояния, многие дальновидные офицеры стали увольняться и с семьями, переезжать в ближайшие от Латвии, воинские части. Многие подались на Волгу. Самым последним и нерешительным, достались Забайкалье, да Приморский край.
И только уволенные в запас пенсионеры, никуда уезжать не торопились, а, под руководством своего бессменного секретаря парторганизации Вайлантса, на своих, уже редких, партийных собраниях, путались что-то доказать друг другу. Так, для успокоения совести, потому что коммунистической партии, как таковой, в Латвии уже не существовало. Их патриотические голоса, попросту повисали в очищающемся от всего прошлого, воздухе. Помочь в горе, им тоже, не мог никто, хотя сочувствующей братии и хватало.
Прошлое, безвозвратно уходило в небытиё. Уходило больно, мучительно. Советский строй, некогда насильственно вживленный в чуждый ему, Прибалтийский организм, отчаянно агонизировал. Как и в органической жизни, тот умирающий процесс прошлого, жители Прибалтики, будут помнить ещё очень и очень долго, а дотошные историки, без конца полемизировать о нем с самых противоречивых позиций.