Тарасов Геннадий Владимирович : другие произведения.

Стена неведения

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Дорогие друзья! Роман "Стена неведения" является прямым продолжением романа "Призрачный мой Дом". Все события в новом произведении доводятся до логического конца, но, надо полагать, на этом не заканчиваются. То есть, вашему вниманию представляется классический цикл романов и повестей. Прочитать роман в полном объеме, а заодно и отблагодарить автора за усилия, можно, купив его недорого на сайте ЛитРес по ссылке: https://www.litres.ru/gennadiy-tarasov-29209331/stena-nevedeniya/. Те, кому тратить денег по каким-то причинам не хочется, пока еще может прочитать книгу бесплатно на сайте АТ: https://author.today/reader/94015
  
  
  
  
  
  Глава 1. Вспышка справа. Или слева.
  
  
  Огненная хризантема распускалась, разворачивалась, точно щупальцами, шевеля багровыми и оранжевыми лепестками, простирала их к нему, тянулась за ним, мгновенно вырастая до невиданных размеров, быстро заполнив собой все небо, и даже тот кусочек пространства за спиной, куда он надеялся улизнуть. И, наконец, огненный поток догнал его, обнял и облизал, как карамельку, сдирая жгучим и шершавым языком защиту, покровы, кожу, все...
  Свет, подумал он последнее, что подумалось перед тем, как погрузиться в огненную темноту. Но это была не мысль. И это была не тьма. В том бытии, поставленном на паузу, повсеместно бушевал огонь.
  А потом снова возник свет.
  Казалось, свет был всегда, был везде - и вокруг, и внутри, в нем самом.
  Да что там, он сам был свет, просто не понимал и не осознавал этого, наверное, потому, что противопоставить свету было нечего.
  Так было долго, было всегда. Он ощущал себя как чистое сознание, сгусток осознанности, плавающий в океане света. Ни чувств, ни эмоций, ни воспоминаний. Ни вчера, ни позавчера, ничто, нигде, одна лишь функция регистрации окружающего света. Очень утомительно, выносить этот постоянный свет. Как бы от него увернуться? Но - как от него увернуться?
  А следом пришла боль. Он вспомнил, что и она существует в его мире, и лучше бы он не делал этого. О-о-о... Боль полоснула по глазам ослепительной вспышкой. Снова свет. Но теперь он состоял из боли. Боль и свет неразделимы. Боль есть свет. Свет есть боль. Он снова застонал: О-о-о-о... Боль не трансформировалась в звук. Звук не приносил облегчения. Но и сдержаться, не стонать казалось немыслимым делом.
  - Он снова стонет, - впилось в сознание кем-то сказанное и вызвало у него раздражение. Зачем говорить очевидное, подумал он, зачем? Лучше помогите избавиться от боли, как-нибудь, хоть в малой степени. О-о-о-о...
  - Вот, слышите? Опять!
  - Слышу, конечно. И это хорошо, стонет, значит, еще жив.
  - Как вы можете быть таким спокойным! Он же страдает! Надо что-то делать!
  - Вы успокойтесь, милочка, все что могли, мы сделали. И я не знаю, чего больше сейчас вливается в его вену, физраствора или обезболивающего. Кстати, большая удача, что удалось поставить ему капельницу, при таких ожогах найти вену почти нереально. Почти нереально. К сожалению, при таких ожогах не испытывать страданий тоже нереально, нельзя. Вообще же, пользуясь тем, что он нас все равно не слышит, должен сказать, что при таких повреждениях кожного покрова прогноз на восстановление и выздоровление неблагоприятный. Пессимистический прогноз, не выживают с такими ожогами, понимаете? А ведь еще позвоночник...
  - Это жестоко, Владимир Ильич!
  - Простите, но, даже учитывая ваше особое отношение, лучше сказать как есть. Тем более, учитывая ваше особое отношение, я должен это сказать. Надейтесь на лучшее, но без самообмана. Молитесь Богу, если можете, если знаете, какому, но... Нужно знать и осознавать реальное состояние.
  - Но не можем же мы просто так стоять и смотреть, как он, мучаясь, умирает! Мы должны сделать все, что можем! Должны сделать больше!
  - Конечно, должны. Мы и делаем все, что возможно. Отдавая при этом себе полный отчет.
  - Ах, доктор!
  'Доктор!' - взорвалось в его сознании знакомое слово, и взрыв этот запустил реакцию в... Где? Он не мог сказать, где, потому что не имел определения для того места, где находился, вместе со всеми мыслями без слов и словами без смысла. В общем, в том самом месте, где он, произошла некая реакция, сопровождавшаяся шипением с обильным пенообразованием, как шипит и пузырится на обрабатываемой ране перекись водорода, без дополнительной боли, но с новым опасением, что она возникнет. А потом на чистом светлом фоне проявились тени, два светлых, хотя и более темных, чем окружающий свет, пятна. Пятна стали вытягиваться и превратились в два расплывчатых силуэта. Ему подумалось, что что-то подобное он когда-то уже видел. Он попробовал сфокусироваться на этих новообразованиях, но усилие вызвало боль. О-о-о-о...
  - Опять, вы слышите?
  - Слышу, Томкэт. Курить хочется. Вы как? Не желаете?
  - Это ужасно, ужасно! Лучше бы я сама, честное слово! Чем смотреть, как мучается он.
  - Не говорите глупостей, милочка, он воин, это его работа, сражаться и получать раны. А вы не надрывайтесь так, берегите силы. Они вам еще понадобятся, Томкэт. Потому что наша работа как раз ставить на ноги таких как он. Даже таких как он. И этой работы непочатый край.
  - Что означает это ваше даже, господин военврач?
  - Вы понимаете, Томкэт, я уже все объяснил. Но теперь я говорю про чудо. Мы пытаемся, мы всегда готовы совершить его. Однако на чудо нужны силы. Много сил.
  - Вы правы. Надо быть сильной. Да. Пойдемте! Дайте сигарету.
  Томкэт? Он сосредоточился на новом слове. Когда-то он знал его. И даже произносил. И даже знал того, кого так называли. Он сам и называл. Ту...
  Силуэты качнулись, замерцали, посыпались пикселями и поплыли, отдаляясь, до полного растворения в свете. А когда они исчезли, откуда-то сбоку выплыл еще один силуэт. Другой, более продолговатый. Приблизившись, он навис над ним, и долго так раскачивался, точно кобра без капюшона. Может быть, капюшона он просто не заметил. Потом силуэт вытянул ложноножку, и что-то прикоснулось к нему, к тому месту, где он находился все это время, где бултыхались в растворе сознания мысли и слова. Прикосновение было жестоким, слишком резким, ненужным, он оказался к нему не готов. О-о-о-о! Вспышка слева, вспышка справа и далее везде. Блиц. Еще блиц. Свет вздыбился, поднялся волной и накрыл, и поглотил его.
  
  
  
  - Придется привыкать. Тем более что деться все равно некуда. А куда сбежишь с подводной лодки, правда? Никуда. Так-то. В легионе все не так, как в нормальной армии, потому что сам легион это вынужденная мера, организационная структура по случаю. У ремесленников есть такой термин, технология по случаю, здесь то же самое. Когда все началось, когда появилась Литораль, пришлось срочно придумывать что-то новое, что-то такое, что лучше всего подходило бы для этого конкретного театра военных действий. А новое, как известно, хорошо и давно забытое старое. Оказалось, что лучше всего для противостояния духам здесь подходит структура римского Легиона. Естественно, на новом техническом уровне. Здесь тоже нужно стоять и не пущать. Стоять насмерть, сдвинув щиты и выставив копья. Очень часто, чаще, чем хотелось бы, стояние перерастает в рукопашные, а они чреваты травмами, ранениями и смертями. Духи послабей наших будут, но они более верткие. Мастера изворота, едрить их налево, так что в единоборствах шансы примерно равны. И все равно, мы лучше, мы чаще одерживаем верх, потому что нам помогает родная земля. Мы на нашей земле, капитан, у нас даже местные служат трапперами-разведчиками, и в легкой пехоте. Мы называем их велитами. Поэтому чаще побеждаем мы. И победим окончательно, понял? Когда-нибудь. Только такой исход сражения нас устроит! Но духи прут и прут, словно у них там под землей гнездо.
  - Так ведь и есть. Или нет?
  - А вот этого никто не знает. Кто они такие, откуда, зачем пришли - совершенно непонятно. Во всяком случае, мне лично. Я все эти рассказы про другой мир не очень воспринимаю. Для меня достаточно простого обозначения - враг. И я с ним как с врагом.
  - А пленные что говорят? Ведь что-то же они говорят?
  - Пленных у нас нет. И не бывает.
  - Что, не берем? Приказ - пленных не брать?
  - Наоборот, приказ как раз брать. То есть, взять, при случае. Только случая такого пока не представилось. Послушай, капитан, ведь это духи. В полном смысле этого слова. Мы даже тел их мертвых подобрать не можем, потому что они тут же исчезают. Растворяются в воздухе, прямо на глазах. То же и с пленными - тут же исчезают, только начнешь их вязать.
  - Как же их убивать? Это-то вообще возможно?
  - Хороший вопрос. Поначалу, к слову, ничего не получалось. Ну, вот совсем. Они вообще странные, чужаки, необычные, облик, личина их все время меняются. Текучие, как ртуть, постоянно перетекают с места на место, и из формы в форму. Поначалу просто оторопь брала, как увидишь эти метаморфозы. А их наоборот ничто не брало, и они перли себе напролом, и перли. Правда, далеко почему-то не заходили, словно дальше что-то их не пускало. Но плацдарм вокруг портала удерживали. У них же там портал, ты в курсе? Проход в их преисподнюю. Брешь в пространстве. Мы стояли напротив, и палили в белый свет, как в копеечку. Для острастки больше. Работали по ним минометами, но толку от них маловато. Ходили в штыковую да ввязывались в рукопашные, потому что правильно заточенной стали они да, не выносят. Как выяснилось. Но ведь и мы к стали чувствительны, а у них клинки тоже острые, поэтому потери и у нас случались существенные. А потом появилось вот это. Знаешь. что такое?
  - Ружье, какое-то, полагаю.
  - Не просто ружье, а специальное. Уверен, ты такого никогда не видел. Да и не мог нигде, оно пока только на этом фронте применяется. Плазменная пушка, ПП-100. Стреляет плазмоидами. Это как бы наш пилум, дротик, то есть. Не знаю, кто это придумал, но получилось здорово. Здесь вроде обычные боеприпасы, видишь? А как стрельнешь, вылетает не пуля, а клубок огня, типа шаровой молнии. Да что типа, шаровая молния и есть. Ш-ш-ш-ш-ш! Красиво летит, точно ракета из ракетницы. Духи очень не любят. Когда в него эта штука попадает, он воспламеняется изнутри, а потом взрывается. Бах! - и нет никого. Калибр, видишь какой? 4-й, или 26 мм. Ну, как у ракетницы и есть, собственно. Из нее, кстати, духов тоже неплохо припекает. Есть еще 38 мм базуки, по одной на взвод. Но эти стационарные, потому что не натаскаешься, такие тяжелые. Тут что важно? Чтобы была живая механика и никакой электроники. На электронику от духов какая-то зараза наползает, полевая, что-то вроде вируса компьютерного, или грибка электромагнитного. Системы зажигания в двигателях отказывают сразу, едва нарвешься, поэтому машины глохнут. Аппаратура, радио, телефон, часы даже электронные - все перестает работать. Вот у тебя какие?
  - Штурманские, хронометр, механика.
  - Вот, это здорово, будешь у нас, значит, за временем следить. Потому что, говорю, эта зараза всю электронику убивает. Чуть только к позициям приближаешься - все, вот оно. Выползает, и говорит: здрасьте! Все, что подхватило заразу, можно выбрасывать, восстановлению уже не подлежит. Да и нужно выбрасывать, потому что становится заразным. Это еще не точно, но предположение такое есть. Поэтому мы, выдвигаясь на передовую, оставляем в тылу, в лагере всю электронику. Как прежде разведчики награды и документы оставляли. Идем в броне и с личным оружием - гладиусы, ПП-100, и все остальное. Заступаем на боевое дежурство на семь суток, неделю, потом смена. В окно посмотри, видишь, сопка? Гора Кашканар, высота 317. Там на склонах наши позиции, а дальше за ними все это безобразие, брешь. Задача проста, сидим в окопах, смотрим в оба. Держим противника в напряжении, пресекаем вылазки, а они случаются. Особенно в последнее время участились, после того как авиация перестала по ним работать. Ночью особенно тяжело, потому что без ПНВ и подсветки, сам понимаешь, на позиции плохо. Ракеты пускаем ночь напролет, куда деваться. Весь фронт светится салютами, точно Новый год пришел. Но тут еще сами духи нам помогают, они по какой-то внутренней причине, может, благодаря анатомической какой особенности, не знаю, светятся в темноте зеленым, ну точно как в объективе ПНВ. Так, ладно. Пока хватит. И так уже голова кругом, да?
  - Есть такое дело. Немного.
  - Оно и понятно, потому что здесь совсем другая жизнь. Другой мир, я бы сказал. Ну, в процессе будешь знакомиться подробней. Ребята подскажут. Теперь следующее. Не знаю, как ты здесь оказался...
  - Добровольно. Сам рапорт написал.
  - Доброволец, значит? Что ж, пусть так. Здесь много таких. Я хочу, чтобы ты сразу уяснил себе следующее. Хоть ты и капитан, и как бы старше меня по званию, но командир здесь я, старший лейтенант Докучеев Иван Станиславович. Центурион, ротный, как угодно. Чаще всего называют центром, и это правильно, я считаю, потому что центр - именно то место, где я нахожусь. Я всегда в центре событий. Кто ты, я вижу по бумагам, но все это в прошлом. Теперь ты всего лишь гоплит, рядовой моей центурии. Гоплиты не носят знаков различия, у всех одинаковая форма, и то, что ты капитан, учитывается только при начислении тебе денежного довольствия. Которым ты, к слову, сможешь воспользоваться только, если будешь неукоснительно соблюдать все мои приказы. Здесь ты не капитан, здесь ты гоплит Таганцев. Неподчинения, неповиновения, я не потерплю. Ни малейшего. Особенно на передовой. Пресеку сразу же, на корню. Чуть что такое - сам лично пущу в расход. По обстоятельствам. Уж лучше ты, чем из-за тебя кто-то другой погибнет. И постарайся уяснить, что не в тебе лично дело, а таков закон, и он касается всех. Мы на войне, с которой все желают вернуться домой, поэтому ты должен организовать себя и свою жизнь в легионе так, чтобы не подставлять других. Здесь все держится на доверии, на чувстве плеча товарища по оружию, мы прикрываем друг другу спину, и этот обычай сберегает нам жизнь. Но доверие нужно еще заслужить. Это понятно?
  - Так точно, господин старший лейтенант! Проблем не будет. Принцип мне известен: ты начальник, я - нет. Вообще, я не за звездами сюда приехал.
  - Правда, что ли? А зачем тогда, если, говоришь, доброволец?
  - Доброволец, так точно. Родину защищать желаю.
  - Родину? Родину да, защищать нужно. Если не мы, то кто, правильно? Ладно, считаем, отношения выяснили. Предварительно. Это важно было обозначить, чтобы не возникло недопонимания в самый неподходящий момент. Все остальное тебе тоже быстро станет понятно. В первом же боевом охранении. Теперь, слушай сюда. В нашей центурии, как и во всякой другой, кроме сдвоенной, имеется три взвода гоплитов, и как раз на днях третий взвод остался без командира. Незапланированные потери. А, между прочим, целый майор был, однако, я считаю, не справился. Займешь его место.
  - Спасибо за доверие, господин старший лейтенант.
  - Это не доверие. Как раз наоборот. По статистике взводные гибнут в пять раз чаще рядовых, так что заодно проверим, каков ты доброволец. Если повезет, тебе и нам, ты выживешь и станешь хорошим взводным.
  - Ясно.
  - Хорошо, что ясно. Это война, капитан, важно знать, кто чего стоит. А это можно выяснить лишь одним надежным способом. Ты же вышку кончал? Ромб у тебя на кителе, правильно, не бычий глаз? Вот. Как говаривал капитан Редькин, мой курсовой офицер, высшее образование ума не прибавляет. И он был прав. Но от себя добавлю, что оно все-таки предполагает его наличие. Так что, капитан, если ум у тебя имеется, ты и сам выживешь, и людей своих сохранишь. Ну, а если нет, станешь мертвым героем, как твой предшественник. Такова реальность. Естественный, так сказать, отбор в сжатой форме. Великий уравнитель в действии.
  - Что еще за уравнитель?
  - Великий. Вот ты, наверное, думаешь сейчас затаенно: мели, Емеля, а я все равно молодец и герой, раз сюда приехал, и я еще всем покажу. Правда состоит в том, что не ты покажешь, а Великий уравнитель приведет тебя к общему знаменателю, он, а не ты, высветит все твои качества, и даже то, что ты хотел бы скрыть. Имя этому алхимику Война. Ну, ты, конечно, тоже можешь подыграть ему, но лучше не надо. Лучше никакой инициативы, а просто реагируй на все адекватно. Ладно, пойдем, покажу тебе, где что, заодно и подчиненным представлю.
  
  Разговор происходил в канцелярии центурии. Когда, раскрыв настежь дверь, они вышли в коридор, Докучеев оставил ее распахнутой.
  - Никогда не запираю кабинет, разве что, если с кем-нибудь потолковать приватно нужно, вот как с тобой. А так - пусть видят, что я со всеми, и что у меня от них секретов нет. Хотя, конечно, есть, не может не быть. Но доверие, Таганцев, зависит от тысячи мелочей, потерять его легко, вернуть бывает невозможно. Я доверием своих бойцов дорожу, потому что и сам всякий раз должен полагаться на них. И полагаюсь. Я на них, они на меня. Ну, агитировать тебя больше не буду, жить захочешь, сам все поймешь.
  От порога канцелярии начинался центральный коридор, так называемая взлетка, который проходил насквозь через всю казарму, до самого окна в противоположной стене, нанизывая на себя, как на ось, все внутренние помещения.
  - Лагерь ты уже видел, имел возможность, разъясню тебе его идею, - сказал ротный. - Он рассчитан на две когорты, в каждой по четыре центурии, каждая центурия занимает вот такую типовую казарму. Все казармы выстроены внутри ограждения лагеря вокруг центрального плаца. Наши две когорты с приданными подразделениями образуют южную группу Особого легиона, то есть мы закрывает южный фронт Литорали. Командует группой генерал-легат Разгильдеев Автомон Иванович. Во главе когорты стоит трибун, наша в подчинении у полковника Забубеева Аристарха Никоновича. Имеется еще префект лагеря, который по должности является замом легата и, понятное дело, заправляет расквартированием войск. Префекта зовут Поддулбеев Ставрогий Панкратич, он тоже полковник. Кстати, надеюсь, теперь ты понимаешь, что сделать карьеру в легионе у тебя нет ни малейшего шанса?
  - А у тебя типа есть?
  - Типа есть.
  - А у меня почему нет?
  - Фамилия у тебя не подходящая.
  - Причем здесь фамилия?
  - Таганцев, не тупи! И вообще, забудь! Шутка юмора это была. Так, это пока все, что тебе следует знать. Запомнил? Ну, выучишь еще, я полагаю. Остальное будешь осваивать по ходу, по мере соприкосновения. Пошли в расположение.
  По знаку центуриона, они двинулись вглубь казармы, в сторону спального помещения. В этой части здания были расположены все общественные и служебные помещения, которые по уставу должны иметься в казарме, и по ходу дела командир показывал, где что. Все было на своих местах, как и прежде, Сержу даже показалось на миг, что он снова вернулся в училище. Но нет, показалось, показалось... Эту казарму населяли совсем другие люди, и атмосфера здесь царила тоже другая. Если в училище периодически какие-либо великовозрастные балбесы начинали дурачиться, возиться, толкаться - что-то такое, то здесь ничего этого и в помине не было. Все, кто попадался им на пути, выглядели предельно спокойными и даже сосредоточенными. Кое-кто провожал их угрюмыми взглядами, впрочем, это, быть может, Сержу попервой только мнилось. Тем не менее, неоспоримым было то, что в этом месте царила своя собственная атмосфера, понять и вжиться в которую ему еще предстояло.
  Однако не все было так мрачно. Возле одной из комнат, дверь в которую была открыта, а внутри ярко горел свет, стояли несколько солдат. Судя по доносящимся обрывкам фраз и периодически позвякивавшим бубенцам смеха, они там явно с кем-то флиртовали. Завидев приближавшегося центра, гоплиты подобрались и разошлись в стороны. И тогда Серж увидел, что вход в комнату перекрыт подвешенной на одну петлю доской, а, привалившись к косяку плечом, за ней стоит рыжая статная девица. Сбоку от нее в комнате имелись полки с товарами. А дальше, в глубине, у окна, полуприкрытая ширмой, виднелась полуторная железная кровать, застеленная пестрым покрывалом коричневых тонов. Облачена женщина была в обычный мундир гоплитов, только без доспехов, и пуговицы на ее куртке были расстегнуты почти все. Тут, кстати, непонятно, расстегнуты ли. Судя по тому, что скрывалось под курткой, и что маячило в пройме военизированного декольте, вполне возможно, что пуговицы просто невозможно было застегнуть. Серж, имея определенную жизненную позицию, сразу склонился к этому, второму варианту. Женщина, как и большинство обладательниц роскошных бюстов, поддерживала свой сложенными под ним руками, при приближении Докучеева, позы она не переменила, только с вызовом тряхнула рыжими космами.
  - Вот с кем следует тебе познакомиться в первую очередь, - сказал центурион Сержу. - Это наша маркитантка, лихае, а по совместительству также медсестра и санитарка Фаня Данунахер, по прозвищу Невменяемая.
  - В смысле? Зачем же ее здесь держат, раз она невменяемая? - удивился Серж.
  - Так потому и держат, что невменяемая! Служит на совесть и без залетов.
  - Но зачем? Невменяемая, в смысле - сумасшедшая?
  - Узнаешь, - с улыбкой и намеком на нечто особенное пообещал Иван Станиславович.
  - Салют, Фаня! - приветствовал он маркитантку. - Идущие мимо приветствуют тебя! Как торговля?
  - Да ну на хер, о чем ты говоришь, центр? - томно и как бы нехотя, потягиваясь, как кошка, ответствовала девица. - До получки еще десять дней, какая, в натуре, торговля? Все в долг в основном, под запись.
  - Ну, так ведь все вернется, правда?
  - Надеюсь. Если двухсотых не будет.
  - Работаем над этим, чтобы не было. Да ты ведь и сама причастна. Но не будем сейчас о грустном. Вот, принимай новенького на довольствие.
  - Кто такой? - спросила лихае и медленно, нарочито безразлично, начиная с носков берцев, подняла взгляд на Сержа и посмотрела прямо ему в глаза. Серж вида, конечно, не подал, но от ее взгляда его просто бросило в жар. Немного. Потому что, если не принимать во внимание, что глаза зеленые, а кудри рыжие, девица была в точности похожа на Моргану, соседку его по дому в Сосновом бору, с которой он, и суток еще не прошло, как, общался довольно тесно.
  Докучеев оглянулся на него.
  - Кстати, да. Как тебя представлять личному составу? Тут у нас все сами себе имена выбирают, или ники, как теперь говорят. Часто довольно необычные.
  - Серж. Зови меня так. Зачем мне новое? Серж.
  - Угу. Серж он! - передал центр сообщение зеленоглазой маркитантке.
  - Я слышала, - пропела она в ответ - Что ж, мне нравится. Я Фаня.
  - Фа?
  - Нет, Фаня. А то, что ты там себе воображаешь, поверь, не имеет никакого отношения к реальности. По крайней мере, теперь.
  - Да у вас тут, я смотрю, уже и диалог наладился, - засмеялся ротный. - Ну, что, берешь парня на пансион?
  - Как же не взять такого красавчика?
  - Тогда, может, и на комплексное обслуживание примешь? По случаю прибытия и в целях скорейшей адаптации? Или у тебя на сегодня кто-то уже есть?
  - Кто-то у меня всегда есть. Но кого-то можно и подвинуть по такому случаю.
  - Вот, слышал, можно подвинуть. Ты как? - спросил Докучеев. Серж не сразу понял, о чем они говорят, а когда до него дошло, что имеется в виду, он неожиданно смутился.
  - Нет, нет, не сегодня, - поспешил он отказаться от предложения. - В другой раз, как-нибудь.
  - Ну, смотри сам. Только другого раза ведь может и не быть. Ладно. Тогда, раз он пас, ты, Фаня, запиши меня на прием.
  - Вне очереди по двойному тарифу, ротный.
  - Само собой!
  Они пошли дальше. Оглянувшись через пару шагов, Серж поймал на себе задумчивый взгляд маркитантки, которым она провожала его. Встретившись с ним глазами, она грустно ему улыбнулась и покачала головой. Как странно все смешивается, подумал Серж. Реальность заплетает косы, украшает их лентами разноцветными, бантами, цветами. И эти бесконечные совпадения. Это действительно случайность, или мы все-таки в матрице, и так она себя проявляет? И как еще проявит?
  
  Дортуар представлял собой обширное открытое пространство, потолок в котором поддерживался двумя рядами квадратных колонн, расположенных слева и справа от прохода. За ними перпендикулярно к окнам плотно стояли двухэтажные солдатские кровати, застеленные зелеными с белыми полосами по краям шерстяными одеялами. Возле каждой кровати тумбочка, перед каждой, в ногах, табурет, - в общем, все как в любой другой казарме. Необычным было то, что на многих кроватях лежали бойцы, кто спал, кто читал, кто просто таращился в потолок, слушая что-то через наушники, и при этом никто даже не пошевелился, когда они вошли. Ни тебе 'Рота, смирно!', ни 'Центурия, к оружию!'
   - Пусть отдыхают, - пояснил ротный. - За неделю в окопах так ухайдокиваешься, что столько же отсыпаться приходится, чтобы к следующему охранению быть более-менее в норме. Но ты не поверишь, некоторые уже на другой день в казарме скучать начинают и рвутся на передовую. За тот же гонорар готовы рисковать дополнительно, прикинь!
  Они прошли в самый дальний конец помещения, там Докучеев принял влево и, пройдя за колонны, остановился.
  - Вот, - сказал он, обращаясь к Сержу, - твоя епархия.
  Здесь, в этом углу казармы, стояли, выстроившись в ряд, шестнадцать двухэтажных кроватей. Сиротой выглядела одиночная койка, предварявшая строй и отделявшая его от предыдущего взвода.
  - Занимай эту, - указал на кровать центр. - Место взводного. И, знаешь что? Не буду я сейчас никого дергать понапрасну. Ты осваивайся, знакомься с пацанами самостоятельно, а на вечерней поверке я тебя представлю, сразу всем. Уже осталось меньше часа. Воробей! - позвал он бойца.
  Маленький белобрысый гоплит проворно спустился с верхнего яруса ближайшей кровати и предстал перед командиром. Был он ясноглаз и конопат сверх всякой меры.
  - Я!
  - Молодец! - похвалил центр бойца за расторопность. - Вот, поручаю на твое попечение вашего нового взводного. Помоги товарищу освоиться, ознакомь с распорядком и правилами, покажи, где что, особенно - где и какое оружие, подсоби получить постельное и обмундирование, в общем все как для себя. Понял?
  - Так точно!
  - Ладно, Серж, обживайся. А я уже потом тебя конкретно и детально по службе проинструктирую.
  - Серж! - представился Таганцев, когда Докучеев ушел, и протянул бойцу руку.
  - И все? - спросил тот, с заминкой, но ответил на рукопожатие энергично.
  - А разве мало?
  - Кому как. Твой предшественник, например, не воспринимал другого обращения, только господин майор.
  - И что с ним сталось?
  - Отбегался господин майор.
  - В каком смысле?
  - Ну, он все бегал куда-то. Однажды убежал и не вернулся. Фамилия у него, к тому же, была соответствующая, Бегунов.
  - Бегунов? Сержа острой ледяной спицей пронзила тоска. Нанизала. Что, еще одно совпадение, подумал он? Ведь не может этого быть! Не может!
  - Да... Ты что, знал его?
  - Почти нет. Немного. Да и то в прошлой жизни.
  - Вишь как! - чистосердечно удивился Воробей. - Ладно, давай пошустрей, дел еще полно, а времени до поверки чуть осталось.
  - Успеем, - урезонил его торопливость Серж. - Кстати, почему Воробей? Фамилия?
  - Нет, просто так меня все называют. А мне не обидно, бывало и хуже.
  
  Позже, когда трубач сыграл отбой на своем корну, медном роге, Серж долго еще лежал без сна. Закинув руки за голову, он смотрел в окно, где на фоне белесого неба над далекой горой Кашканар раз за разом разрывали клубящуюся тьму зарницы. Особых мыслей не было, кроме, пожалуй, одной, но навязчивой. Ему неотступно казалось, что он уже умер, что все, составлявшее его жизнь, что было ему дорого, что он знал и любил, рассыпалось, и возврата к ней, прежней, уже не будет. Никогда. Слово еще это вертелось в голове: никогда. Мерзкое, если разобраться, слово. А потом его внимание вдруг привлек непонятный шум, раздававшийся в той части казармы, где располагались подсобные помещения. Шум все нарастал, а когда он достиг пика, поверх него, разрезая немоту ночи, наложился крик не крик, стон не стон: 'Только не в меня! Не в меня-я-я!' И тогда он услышал, как, откликаясь на непонятную формулу, точно заклинание, дождавшись его, в едином порыве выдохнула и задышала глубоко и спокойно вся казарма. И он тоже - выдохнул и задышал, и почувствовал, что ничего он не умер, и что жизнь продолжается. Мудро, Фаня, оставить дверь открытой, подумал он. Неожиданно он испытал нежность к этой беспринципной рыжеволосой красавице, и, убаюканный нежностью, уснул.
  
  Глава 2. Тень Директора.
  
  
  На этот раз полыхнуло спереди, прямо вот перед... Что это такое там, впереди?
  Похоже, кто-то, находившийся в комнате, включил свет. Ему очень хотелось узнать, кто это сделал, но безжалостные, похожие на ломкие стеклянные иглы лучи вонзились в глаза, которые он не мог защитить, плотно закрыв обожженными веками, покрытыми коркой задубевшей кожи. Свет превратился в немилосердного экзекутора и принялся усердствовать в этом сумеречном искусстве, - тогда глаза его, рефлекторно, наполнились влагой. Вновь напомнила о себе боль, однако он не застонал, сдержался, решив, что так будет правильно. Однако это решение и попытка дорого ему стоили, едва не разорвав пополам то, что ощущало боль, то есть, практически ее удвоив. Однако когда боль схлынула, как прорвавшаяся вниз вода, ему стало так легко, что он едва не взлетел вверх, под потолок. Не взлетел. Вместо этого он попытался подвигать глазными яблоками, влево-вправо, и ему это удалось, чуть-чуть. Слезы, собравшиеся в углах глаз чрезмерной волной, намочили веки и, перелившись через них, скатились вниз, прочертив горячие дорожки по щекам. И лишь тогда, омытые этой живой водой, глаза его увидели все, и почти так же ясно, как и раньше, до всех этих беспощадных вспышек.
  Он смотрел прямо перед собой и немного под углом, очевидно, голова его была слегка завалена на бок. Точно он сказать не мог, потому что ничего, просто ни черта не чувствовал. Его чуть-чуть подташнивало, и сознание периодически покрывалось рябью помутнения, но все реже и все слабей, так что эти досадные помехи почти не мешали ему смотреть туда, куда смотрелось.
  А там, у передней стены комнаты, находился стол, и на столе стояла лампа под выпуклым стеклянным плафоном, бледно-голубым. Свет в комнату и на него изливался именно от лампы на столе, голубой и холодный, но он уже совсем не причинял боли, только омывал лицо и остужал глаза. Ему подумалось, это потому, что он перестал стонать. Хотя боль никуда не делась, он чувствовал, что она затаилась и все еще была с ним, рядом. Все впереди, подумал он отчужденно, о себе, как о постороннем предмете, все впереди.
  За столом спиной к нему, весь в белом, сидел человек. Более того - женщина. Женщина... Всплеск тепла, возникший где-то внутри него, быстро заполнил весь объем пространства, который он занимал. Он удивился, поняв, что более точно определить этот параметр не в состоянии. Ощущение тела стало для него недоступно, само слово превратилось в непонятную формулу. Тем не менее, он сумел обрадоваться - тому, что помнит, что значит женщина, и что это знание способно вызвать в нем тепло.
  Женщина что-то писала, склонившись немного на правую сторону, острый локоть, следуя за строкой, двигался туда-сюда. Он видел узкие плечи и тонкую длинную шею, совсем открытую, так как волосы ее были забраны вверх, под высокий белый колпак на голове. Тут он понял, что женщина, скорей всего, медицинская сестра, и, значит, он в госпитале. Следом его снова накрыла волна противоречивых мыслей. С одной стороны, подумалось, он в госпитале, и это плохо, потому что означает, что что-то с ним не в порядке. Зато, с другой стороны, хорошо, так как позволяло надеяться, что здесь ему помогут, и хуже уж точно не будет. Хотя, как знать, как знать. Неплохо бы выяснить, что с ним вообще такое.
  Женщина писала довольно долго, но это обстоятельство его никак не напрягало. Не утомляло так же совсем наблюдение за ней, поскольку оно осуществлялось само собой, без усилия с его стороны. Он просто лежал, и просто смотрел. И вот, странное дело, чем дольше он наблюдал, тем неизбежней понимал, что женщина эта становится частью его жизни, как и все те противоречивые чувства и мысли, которые ее присутствие вызывало. Это было и непонятно, и радостно. Жизнь свою прошлую он абсолютно не помнил, не мог и не хотел вспоминать, что было - умерло. Но пустое сознание требовалось чем-то заполнить, в первую очередь - хорошим, светлым, добрым, и образ сестры милосердия для этого подходил лучше всего.
  А потом она встала, собрала листы бумаги, на которых писала, в стопку, оглянулась на него, удостоверяясь, что все по крайней мере без перемен, и вышла. Дверь она оставила открытой, и уже в коридоре кому-то сказала:
  - Что, будем пить чай? Пока все тихо и спокойно. Голос ее показался ему знакомым, но не настолько, чтобы он сразу его вспомнил.
  
  - Тебя прямо не узнать. Зачем усы-то сбрил?
  - В новую жизнь - с новым лицом. И с чистой совестью. Как-то так. Серж немного смутился, от чрезмерного, как по нему, внимания к себе, но вида не подал.
  - А что, может оно и правильно. Что-то в этом есть. Кстати, мое мнение - тебе так даже лучше, более соответствует обстановке. Выглядишь мужественней.
  - Спасибо, господин центурион!
  - Да. Осталось теперь показать себя в деле. Посмотрим, как авиация по земле ходит. Пока впечатление, скажу тебе, не очень, твой предшественник мельтешил-мельтешил, да и сгинул. У тебя есть возможность постоять за весь воздушный флот, поправить его реноме. Окажем тебе в этом посильную помощь. Только не забудь про камуфляж, светить лицом на передовой не стоит. С усами, что ни говори, маскировка была лучше. Воробей, помоги взводному нанести раскраску на фейс, у него, поди, еще и пигментов своих нет. А он тебя отблагодарит как-нибудь.
  - Приголубит, - ухмыльнулся стоявший рядом в строю с Сержем здоровенный гоплит, в броне выглядевший просто невероятной громадой. Гора мышц, машина войны. Грим на его лицо был наложен так, что повторял раскраску персонажа группы Кисс Пришельца. Насколько успел заметить Серж, во взводе имелся полный набор этих персонажей. Взвод уловил посыл правофлангового, по строю прокатился смешок. Воробей вспыхнул.
  - Тихо все! - призвал к порядку центр, и потребовал подтверждения: - Ты слышал, Ворбей? Я что-то не понял?
  - Так точно! Слышал я, - через силу произнес белобрысый гоплит.
   - Отлично! Так и отвечай, четко, ясно. Ты одолжи Сержу свои краски, на первый раз, или отведи сразу к госпоже Данунахер.
  - Купи у Фани, у нее есть, - повернулся он к Сержу. - Ладно, шутки в сторону.
  Центурион отступил на середину, чтобы видеть весь строй.
  - Все внимание! До выхода на позицию осталось полчаса. Без команды не расходиться. Еще раз, проверьте обмундирование и экипировку, свою и соседа. Особенно прошу помочь вновь прибывшим товарищам, у нас новичков в этот раз много. Обратите внимание на мелочи, чтобы ничего не жало, не мешало, не терло. И не бренчало! Пока есть возможность, подогнать или заменить, сделайте это, чтобы не мучиться потом неделю. Помните, что нет мелочей, на которые не стоит обращать внимание, потому что от каждой зависит ваша жизнь. А от каждого из вас может зависеть жизнь другого, и не одна. Духи не прощают небрежности, сами знаете, а мы должны все, в таком же составе, вернуться обратно. На этот счет возражений и особых мнений нет? Хорошо. Машины уже поданы, по команде выходим на плац для посадки. Порядок обычный, каждый взвод строится возле своего борта, по регламенту: первый, второй и так далее. Пятый, десятый. После того, как я лично проверю каждого, по моей команде начинаем погрузку. Все! Действуйте!
  - Лучше тебе сразу в лавку, к Фане, - сказал Воробей, отводя глаза. - Мне не жалко, можешь и моими красками пользоваться, но правильней, я считаю, сразу своим гримом обзавестись, если есть возможность. Все равно на позиции приходится подмазывать периодически. Деньги есть?
  Серж кивнул:
  - Есть.
  - Сам сходи тогда. Скажи, грим, она знает, что нужно. А я потом помогу тебе раскраску нанести.
  - Ладно. Серж пожал плечами и внимательно посмотрел на Воробья. Что-то показалось ему странным в его поведении. Обычно бойцы не упускают возможности лишний раз позубоскалить с девушкой - а вдруг какая-то шутка поможет добиться ее благосклонности? - этот же, наоборот, явно избегал общения. Что с ним не так? Надо бы разобраться, решил он.
  Построение проходило на взлетке, в центральном проходе, каждый взвод напротив своего расположения. В казарме все рядом, все компактно, и все же он едва не опоздал, маркитантка уже закрывала свой магазинчик.
  - Погоди! - крикнул он издали. - Погоди! Надо кое-что взять у тебя.
  Она оглянулась на него и, не вынув ключа, снова открыла замок и толкнула дверь. Была Фаня в полном обмундировании, куртка застегнута на все пуговицы, как положено, поверх нее броня. На голове форменная шапка-конфедератка с круглым козырьком, волосы она каким-то образом ухитрилась забрать под нее. Как это ей удалось, восхитился Серж? Такую шевелюру? Восхитился он не только этим, а вообще, всем ее образом. Как знаток и ценитель. Форма сидела на женщине с необычайным изяществом, ничего лишнего, все по уставу, но глаз, что называется, не отвести. Он и не отводил. Потому что облегала и подчеркивала. При этом не акцентировала и не выпячивала. В общем, как надо.
  - Ты что, тоже с нами едешь? - выразил он все же свое удивление, хоть и несколько завуалированно.
  - Конечно! Куда вы без меня? Я же ваш ангел-хранитель! И госпожа Данунахер указала на туго набитую сумку у своих ног, цвета хаки и с вписанной в белый круг эмблемой красного креста на боку.
  - Я думал...
  - У меня много обязанностей.
  - А, ну да...
  - Кстати, зря ты вчера отказался, красавчик. Теперь, без усов, даже и не знаю...
  - Фаня, если что, ты не переживай и не сомневайся, дело не в тебе. Я бы за счастье посчитал, но... Дело, в общем, во мне.
  - Переживания? Стресс?
  - Ну, да, типа того. Наверное. Надо привыкнуть, успокоиться.
  - Так я бы тебя и успокоила, и примирила с действительностью. Кстати, что ты на меня все смотришь так подозрительно? Я тебе кого-то напоминаю?
  - А... да. Это странно, но да. Только волосы и глаза другие. Заменить - и вылитая. Та, другая, знакомая.
  - Ничего менять не будем, - засмеялась Фаня. - Лучше найдем возможность для сближения. А вообще, ты забываешь одну вещь. Все мы, женщины, сестры, потому что произошли от одной матери, от Лилит. Немудрено, что мы похожи одна на другую.
  - А Ева? Ее что, не было?
  - Ева - другое. Ее дочери для продолжения рода, мы же - для полноты жизни. Без нас, дочерей Лилит, настоящего и всеобъемлющего счастья ты не узнаешь никогда. Не почувствуешь. Мы - мечта, без которой жизнь не красна. Впрочем, болтать, к сожалению, некогда, потом, как-нибудь. Ты зачем пришел? За гримом, не иначе?
  - Точно так, за краской камуфляжной. Имеется?
  - Конечно! Для тебя - все, что пожелаешь! Сейчас найдем.
  Она ненадолго вошла в комнату и вскоре вернулась с плоской коробочкой в руках.
  - Вот, набор из двух цветов, больше тебе ничего не надо.
  - О, спасибо. Сколько с меня?
  - Не заморачивайся, потом рассчитаешься.
  - Почему? У меня есть...
  - Нет! Вернешься, и тогда отдашь долг. Примета такая, понимаешь?
  - Правда? Прости, я не во все еще врубаюсь.
  - Дело наживное. Врубишься.
  - Слушай, а почему сама-то не в гриме? Ты ведь тоже на позицию едешь?
  - Тоже, да не то же. Мне не положено. Я ведь ангел-спаситель, не забыл? А у ангела лик должен быть ясным.
  - Что так долго? - несколько раздраженным тоном спросил Воробей, когда Серж, поигрывая коробочкой с гримом, вернулся в расположение. - Уже выходить пора.
  - Да так, зацепились языками. Не дрейфь, успеем. Что ты такой торопыга? Давай, лучше, рассказывай, что и как мазать. И он протянул Воробью грим.
  - Ух ты! - восхитился тот. - Какой дефицит! Самую лучшую краску тебе дала, у нас тут все за такой гоняются.
  - Я не в курсе, если честно. Ты, кстати, тоже можешь ей пользоваться, мне не жалко. Я думал, принесла, что надо.
  - Что надо и есть. Уже с репеллентом, мошку отваживает, не надо ничем другим дополнительно мазаться. Ладно, в ваши дела я не вникаю, а за предложение спасибо. Не надейся, что откажусь. Попользуюсь. Слушай сюда, взводный. Краситься дело не хитрое. Вообще, зачем это нужно? Открытые участки кожи отражают свет и привлекают внимание, поэтому их следует маскировать. Для этого служит краска. Есть два стандартных типа краски для лица: суглинок (глиняный цвет), и светло-зелёный, применимый для всех видов сухопутных войск в районах, где недостаточно зелёной растительности. То есть, как раз в наших условиях. Двухцветная камуфляжная раскраска чаще наносится случайным образом. Но. Блестящие части тела - лоб, скулы, нос, уши и подбородок - окрашиваются суглинком, а теневые, или затемнённые, области лица - вокруг глаз, под носом и под подбородком - в светло-зелёные оттенки. Кроме лица раскраска наносится и на открытые части тела: заднюю часть шеи, руки и кисти. Ну, это если нужно, не всегда. Мы здесь этого почти никогда не делаем.
  Говоря все это, Воробей быстро и ловко наносил грим на лицо взводного. Как говорил, так и делал.
  - Слушай, ты прямо как инструкцию зачитал, - в конце похвалил его Серж.
  - Так и есть, собственно. В Учебнике сержанта сухопутных войск все расписано, там полная методичка есть. Ну, я ее прочитал.
  - Главное, запомнил. Ты что, сержантом хочешь стать?
  - Да нет, просто. У нас тут и сержантов-то нет, все гоплиты. А читаю, чтобы знать, что да как. Полезно, между прочим, можно все применить на практике.
  - Понятно. Я, в общем, одобряю такой подход к делу. А вот скажи мне, - спросил он вдруг по какому-то наитию, - как у тебя складываются отношения с госпожой Данунахер?
  - В каком смысле?
  - В прямом. Ты с ней общаешься?
  - Ну, общаюсь. Иногда.
  - Хорошо, я спрошу по-другому: ты у нее бываешь? После отбоя?
  - Ну-у-у...
  - Один раз? Хотя бы один раз был?
  - Да я, как-то... - Воробей вспыхнул и, пряча лицо, попробовал улизнуть в сторону, но Серж схватил его за рукав.
  - Постой, постой! Еще один вопрос: а женщина вообще у тебя была? Когда-нибудь? Хоть одна?
  - Не твое дело! Пошел к черту! - Воробей рывком освободился от руки взводного и быстро, почти бегом, удалился. Так, подумал Серж, а не в этом ли все дело? Он всего ничего пробыл во взводе, не со всеми гоплитами даже успел познакомиться и пообщаться, но сразу заметил, что отношение к Воробью в коллективе, мягко говоря, легкомысленное. Над ним посмеивались, им понукали. Не в этом ли дело, снова подумал Серж? Парнишка моложе всех, сынок, можно сказать, да еще и девственник. Легко ведь затравить, не сломали бы. Придется брать парня под крыло.
  
  До позиций добирались часа два, а то и дольше. При этом больше часа ехали на машинах, остальную часть пути шли пешком. Дорога, проложенная в тайге и поддерживаемая в приличном состоянии приданной Южной группе легиона военно-строительной частью, шла прямиком к горе Кашканар. Серж, как взводный, сидел в кабине рядом с водителем и через переднее стекло кабины заворожено смотрел, как изгибается впереди розоватая от просыпанного на нее щебня лента шоссе. Вверх вниз, вверх вниз, сужаясь и истончаясь длинной извилистой лентой, и, как экзотический воздушный змей, на конце парил Кашканар. На душе было неизбывно тоскливо, и отрешиться, отмахнуться от этого чувства он не мог. Одной из причин служило то, что он никогда прежде не бывал в тайге, поэтому край этот ему казался реальным краем земли, забытым Богом, где жизнь и возможна-то лишь по его недогляду. Вот сосны, песок под ногами, заливные луга, речные долины, туманы - это его. А пихтач и лиственница, сопки и распадки, кочки по пояс и болота, брусника, клюква, мошкара, оводы, гнус - вот это нет, совсем не его. Совсем. И как справиться, или хотя бы как смириться с этим, чужим и враждебным миром, он не знал. Да и справиться ли - не было у него такой уверенности. А ведь это только житейская, так сказать, составляющая, но есть еще противник, злой, коварный и смертельно опасный, который ждет впереди не дождется, на рандеву с которым его сейчас везут. Это так выглядит, что везут, на самом же деле - влечет судьба. Нет, он, наверное, еще не понимал, а только лишь чувствовал, что судьба взяла его в оборот, и легко отбиться от ее объятий не получится. Хотя, какая разница, понимал, чувствовал? Что меняется от способа овладения знанием?
  Когда они приехали на место выгрузки, Кашканар возвышался над ними, как пуп Земли, до половины поросший редкой щетиной леса, ближе к макушке голенький и голубой, от холода и снега. Пупырышками на гусиной его коже казались снизу многочисленные скальные выступы, окружавшие вершину.
  - Нам не туда, - сказал Воробей, видя, что взводный все задирает голову вверх. Он держался рядом, ненавязчиво старался в чем-то помочь, что-то подсказать, за что Серж был ему благодарен. Уж он-то понимал, как трудно завоевать авторитет в ситуации, когда ты практически во всем уступаешь подчиненным, и как легко его, авторитет, убить совершенно, сморозив какую-то очевидную глупость. Судьба, которая влекла его, не спрашивая, посчитала нужным бросить его в этот поток, и надо было как-то выплывать. Поэтому поддержка в этой ситуации, будь чья, казалась Сержу приемлемой и желанной.
  Построились в колонну повзводно и, обходя сопку справа, по натоптанной дорожке углубились в лес. Строй почти сразу распался, оставалась лишь видимость взводных групп. До передка было еще изрядно далеко, однако все насторожились и подобрались, посерьезнели, шли молча, внимательно поглядывая по сторонам. Хоть давно именно здесь все было спокойно, и чисто, неожиданности и неприятные сюрпризы от противника изредка все равно случались, поэтому бойцы старались все подмечать вокруг, чтобы не схлопотать нежданчика.
  Местность, по которой они шли, когда-то была ареной ожесточенных боев. Собственно здесь, на этих рубежах чужаков встретили, и здесь же их остановили. А началось все с того, что охотники, которые загоняли коз в местных распадках, наткнулись на неведомую злую силу. Сила была на самом деле злой и ошеломительно кровожадной, и сразу утащила половину из десяти охотников. Выглядело это примерно так: налетало - как порыв ветра - нечто, похожее на рой насекомых, темный и мерцающий одновременно, текучий и уклончивый, и с мокрым жирным шлепком очередной человек исчезал. Ни криков, ни крови, человека просто выхватывало из толпы, из жизни, и уносило. И никогда больше никто его уже не встречал. А так же того, что могло когда-то им быть. Бесследно. Теперь этих темных монстров называли шлепками. А кое-кто - ушлепками, но таких меньшинство, потому что в массе своей бойцы к противнику относились если не уважительно, то серьезно, и, не понимая его сути, старались лишний раз не провоцировать легкомысленными обидными прозвищами.
  Военные к сообщениям напуганных до смерти охотников отнеслись поначалу несколько несерьезно, за что и поплатились. А и то, как было поверить, что, почитай, в самом сердце страны невесть откуда может взяться такая опасность? Однако, не сразу, но все же решили проверить, что происходит. На разведку выслали целый взвод от роты охраны из ближайшего гарнизона, под командованием старшего лейтенанта. Но дороги на Кашканар тогда и в помине не было, охотники туда добирались пешим ходом. Сто пятьдесят километров по местным меркам - рукой подать, особенно если напрямую, на лыжах. Поэтому для доставки контингента к месту событий снарядили болотный трактор с волокушей. Обращаться с не совсем обычной для военных техникой умел, в теории, начальник автомобильной службы той же части в звании капитан, он и уселся за рычаги управления.
  Трактор транспорт тихоходный, тем более по бездорожью, поэтому добирались трое суток. Ночевали возле костров, под открытым небом, благо дров вокруг имелось неистощимые кубометры. Был ноябрь месяц, снег лежал уже почти везде, но сильных морозов еще не случалось, а ночные заморозки не в счет, потому что днем хорошо отпускало и пригревало. И, хотя походная вольница лучше казарменной скуки, когда экспедиция втянулась в последний распадок на подступах к Кашканару, личный состав был уже основательно вымотан путешествием. Вокруг распласталась необыкновенная глушь и тишь. Неподвижность, безветрие, безмолвие - ничто не насторожило, не вызвало подозрений. Трактор методично перемалывал пространство, греб, как мужик по пашне, лихо подминая под себя метровые кочки. Капитан за рычагами вполне уже освоился с механизмом, и его, как истого автолюбителя, постоянно подогревал азарт дать технике полное испытание, поэтому он все чаще по ходу движения подыскивал для железного мула задачки посложней и поинтересней. Вот и теперь, заметив впереди между кочек небольшое - пять на пять - озерцо, он с глумливой и несколько даже мефистофельской ухмылкой на лице устремился прямо в него.
  - Потонем, - попытался образумить кормчего старший лейтенант.
  - Да ну на хер! - обезопасился капитан традиционным заклинанием. - Тут гусеницы метровые. Куда?
  - Туда, на хер! - указал, основываясь на личных предощущениях, старший лейтенант. И оказался прав.
  Выскочив на лед озерца, трактор моментально его проломил и тут же погрузился в черную болотную воду по самую кабину.
  - Ща выберемся! - заверил капитан радостно, воодушевленный задачей, которая, он чувствовал, по плечу ему и трактору. - Он для этого и создавался! Болотоход же!
  Он поддал газу, трактор дернулся, но вместо того, чтобы ползти на берег, неожиданно еще сильней зарылся носом, толкнув перед собой волну. Потом дизель взревел, стрельнул огненным выхлопом в серое небо и, окутавшись черным дымом, заглох.
  - Что за?.. - задался капитан полу вопросом, выбираясь из кабины. Сформулировать вопрос полностью он не успел, налетевшее нечто шлепнуло его первым. А далее в течение полминуты это же нечто, только во множественном числе, перешлепало всех остальных солдатиков. Быстро и эффективно.
  - Он до сих пор там. В смысле - трактор. Крыша оранжевая торчит из болота. И волокуша с задранным задом, потому что все еще зацеплена за фаркоп, - добавил Воробей. Это он, по ходу дела, пока шли до следующего рубежа, вводил взводного в курс, рассказывая предысторию Литоральской кампании. - Ты его увидишь, трактор, он прямо перед нашими позициями, в низине, в распадке, справа.
  - А что с теми, шлепками? Разобрались, кто это? Или что?
  - Не-а, так и не понятно, что такое. Зато научились от них защищаться.
  - И как же?
  - Щит, обычный щит. Шлепки от него отскакивают, как от стены горох. Только вовремя прикрыться надо, успеть.
  - А как же успеть? Если они такие молниеносные и смертельные?
  - Их слышно. За пару секунд до нападения слышен такой особый звук, шелест, как раз успеваешь спрятаться за щитом. Да ты не волнуйся, один раз услышишь, и уже не забудешь никогда.
  - Да-да, живой или мертвый. И что же, с этими, щитами, так и ходим здесь постоянно?
  - Так и ходим. Раньше носили с собой полноразмерные щиты, классические круглые гоплоны. Отсюда, наверное, пошло, и гоплиты, и, в целом, Легион. А теперь вот эти, складные на вооружении. Отличная штука! Вещь! Компактная и надежная.
  Говоря последние слова, Воробей отцепил от пояса какое-то круглое устройство с рифленой рукояткой и полукруглой выемкой в корпусе с внутренней стороны. Приспособление казалось чем-то вроде эфеса сабли, с гардой, но без клинка. Он надел эту штуковину на руку, на манер перчатки, и нажал на кнопку. Тотчас над головой у него раскрылся похожий на большую диафрагму заходящими один за другой сильно скошенными лепестками аспидно черный щит.
  - Смотри! Кевлар, необыкновенно легкий и прочный, даже пули от него рикошетят. И шлепки, соответственно, тоже. Он нажал другую кнопку, и щит немедленно свернулся. - Безотказный! Принцип тот же, что и у зонта-автомата, только пружина мощней. Ты потренируйся на своем, пока мы идем, почувствуй его в руке.
  Серж едва успел пару раз распустить и собрать свой щит, как пришли на очередной - промежуточный - рубеж. Хорошо укрепленный опорный пункт в ближнем тылу. Он располагался на возвышенности, откуда открывался отличный обзор на местность впереди. Собственно, дальше лежала самая что ни есть Литораль. Слегка всхолмленная, утыканная невысокими сопками равнина в ту сторону медленно понижалась, и там, в поросших жестким низкорослым дубняком складках, в вечных туманах скрывалась собственно Брешь. Которую, кстати, живыми глазами никто не видел, - только на сделанных из космоса или с самолета снимках. Зато на фотографиях она представала во всей красе - узкий, объятый пламенем серп, особенно зловеще выглядевший в инфракрасном диапазоне. Опорный пункт находился на краю небольшой рощицы, на такие в этой местности распадалась единая тайга. Охотники называли их кустами, вот и за опорником закрепилось то же название - Куст.
  Низкое, врытое в землю и полностью укрытое маскировочной сетью бетонное сооружение, массивное, больше похожее на ДОТ. Частично огневой точкой Куст и являлся, при необходимости, Серж видел нацеленные в сторону неприятеля бойницы с перекрывающимися, похоже, секторами обстрела. Здесь базировался во время всей вахты центурион, отсюда он руководил действиями подразделений, и здесь же располагался резерв. Отсюда, с этого рубежа взвода веером расходились на позиции, каждый своей тропой, переходящей в траншею. Все разумно, оценил диспозицию Серж.
  Доложили о прибытии на базу, оповестили подразделения на передовой, чтобы готовились к смене, и, едва успев перекурить, стали выдвигаться дальше. Но здесь порядок следования неожиданно изменился.
  Вперед выдвинулся тот верзила-гоплит, что стоял в строю на правом фланге и которого по гриму Серж определил как Пришельца. На самом деле парень именовал себя Чужаком.
  - Ну-ка, дай-ка, командир, - сказал он, оттесняя Сержа плечом с первой позиции. - Дорогу я знаю лучше, и дальше пойду первым. Если ты не против. Потом добавил, поясняя: - Не гоже нам на первом же переходе взводного потерять. Мы еще даже не познакомились толком. А вдруг ты по факту нормальный парень? И кивнул Воробью: - Находишься с ним рядом, понял? Чуть что - прикрывай, как себя. Воробей кивнул молча.
  Мимо Сержа протиснулись еще несколько столь же мощных, мало в чем уступающих Чужаку, бойцов, и по тропе на передок они шли в следующем порядке: Чужак, Туз, Детина, Демон. Далее двигались Серж и Воробей, за ними Кот, Братец Лис, Анкх и остальные гоплиты.
  Так, так, соображал Серж по ходу движения, а здесь у них своя структура. Командная. Самоорганизовались, кто бы сомневался, что так будет. Осталось понять, кто у них голова? Кто, так сказать, лидер общественного мнения? Он прикинул. Получалось, что заводилой мог оказаться любой из здоровяков. Тот же Демон, злая сила - почему нет? Хотя этот скорей всего исполнитель. По опыту он уже знал, что если кто-то ведет свою игру, чаще всего он делает это тихо и тонко, не высовываясь до поры из-за чужих спин. Посмотрим, подумал Серж, откладывая проблему на будущее. А, собственно, что ему оставалось? Обстановка к долгим и обстоятельным размышлениям не располагала.
  Они быстрым шагом шли гуськом по траншее, в которую почти сразу превратилась тропа. Это был ломанный, часто меняющий направление ход, вырытый в полный профиль и оборудованный по всем законам фортификации, стены почти на всем его протяжении были обшиты бревнами, и даже на дне на случай распутицы имелся деревянный настил. Хотя глубина окопа и наличие бруствера со стороны противника позволяли стоять и идти прямо, все двигались полусогнувшись, на всякий случай - береженного, как говорится, Бог бережет. До позиции, до собственно передка добрались быстро, даже запыхаться не успели. Серж так только разогреваться начал, когда услышал произнесенное позади Воробьем: пришли.
  Все остановились.
  Выпрямившись, Серж огляделся. Они находились на участке, где траншея мягко огибала располагавшийся слева невысокий холм, который, конечно, являлся идеальным местом для обустройства взводного опорного пункта. По факту, как говорил Чужак. Что и сделали. Участок траншеи перед холмом перекрыли навесом из бревен в три наката, хорошо присыпав их землей, а в самом холме, очевидно, была выкопана большая землянка и устроен командный пункт. Иначе откуда земля на крышу? На вершине Серж заметил огневую точку. Что ж, все путем, он и сам бы так сделал.
  Перед входом в укрытие с видом хозяина стоял незнакомый рослый военный в сдвинутом на затылок шлеме и бушлате, накинутом на плечи поверх брони. Шлем, кстати, у него был того же образца, что и у Сержа, сверхпрочный и легкий карбоновый 'Спартанец', головы остальных гоплитов защищали штатные боевые шлемы моделей 'Рысь' и 'Росомаха'. И это было единственное, если судить по форме, отличие взводного от остального личного состава. На покрытом поверх раскраски толстым слоем пыли лице встречавшего сверкала широкая белозубая улыбка.
  - Наконец-то! - приветствовал он прибывших и поручкался с подошедшими к нему вплотную Чужаком и Детинушкой. - У вас, говорят, новый взводный? - спросил. - Кто таков?
  Определив взглядом указанного ему Сержа, улыбнулся еще ослепительней и подошел поздороваться.
  - Приветствую! - для рукопожатия он подался вперед и руку Сержа взял как-то снизу, хватко, сильно сдавил. - И поздравляю с прибытием. Но знакомиться мы с тобой начнем через неделю, при следующей смене. Если доживешь. А то едва привыкнешь к человеку, занесешь, так сказать, в личный реестр, а его уже нет. Первая неделя для новичка самая важная. И позвал трубача: - Эй, тубицен! Труби отход!
  Позже Серж устроился в одной из стрелковых ячеек вместе с Воробьем и рассматривал, знакомясь, расстилавшуюся перед ними равнину. Прямо от бруствера окопа местность бодро опускалась в глубокий распадок, по дну которого, судя по всему, должен был протекать ручей. И он, возможно, там протекал, только разглядеть даже малейшего водного зеркала не удавалось, поскольку вся низина оказалась укрыта высокими кочками, а макушку каждой из них украшал белобрысый хохолок высохшей болотной травы - в точности такой же, что рос на голове Воробья. Равнина в безветрии выглядела застывшей и мертвой, точно вплавленной в смолу, между видневшимися вдали деревьями и в складках местности сгущались зловещие тени. Конечно, это работало его подсознание, окрашивая картинку эмоционально негативно, поскольку именно там, в синевшей за распадком дали, Серж предполагал опасность, и именно там ее видел, присутствовала она в этот момент или нет. Безмолвие, во всяком случае, было полным, птицы, похоже, научившись летать по кривой, облетали территорию десятой дорогой, да и бесчинства насекомых Серж пока не замечал. В общем, ничего необычного. Вообще ничего, только несколько торчащих там и сям кустарников справа, да несколько же корявых осинок слева.
  - Вон трактор, видишь? - подсказал Воробей.
  - Где?
  Воробей ткнул рукой, указывая направление: - Там!
  Прищурившись, Серж разглядел внизу между кочек рыжий кубик кабины, совсем маленький. А рядом с ней из травы наискосок, перечеркивая природную упорядоченность, торчало какое-то странное сооружение. Волокуша, сообразил Серж. Больше, насколько он видел, ничто о произошедшей здесь трагедии не напоминало. Трактор казался неожиданно маленьким, и это говорило лишь о том, что расстояния при таком обзоре скрадываются и оценить их реально сложно. Что ж, отличный ориентир, подумал он.
  - А вон и твой предшественник, - Воробей кивнул налево. - Там, между деревьями.
  Закинув взгляд в указанном направлении, Таганцев действительно увидел среди осин странную, как бы изломанную, застывшую в нелепой позе с поднятой рукой фигуру. Совершенно черную.
  - Мы называем его Черным майором, - сообщил Воробей.
  - Это что, юмор такой? Почему он черный?
  - Это сажа. Есть тут такое... Прилетает с той стороны такая дрянь. Как они ее запускают - неведомо, ни выстрела не слышно, ничего. У них всегда там молчание. По виду комок угольной жирной грязи, а стоит ей попасть на живое, как она начинает преображаться. И сама дрянь превращается во что-то, напоминающее графитовый мох, и живое тело она перерабатывает в то же самое. Медленно, неотвратимо, без шансов. То есть, спасения от нее нет. Не было еще. Зацепит мизинец, сожрет и все остальное. Игольчатое такое образование, вроде как иней, бывает, на проводах нарастает, только черный. Поначалу вот так, сохраняет форму, а потом рассыпается кучкой золы. Кострище по виду, старое - такое остается. Боль видно, при этом дикая. Как он кричал, как кричал! Мы тут с ума сходили, но помочь ничем не могли. Ничем. Так он и кончился, в одиночку.
  - А что он там делал?
  - Бегал.
  - Бегал? Ерунда какая-то. Зачем бегал? От кого? Куда?
  - Отсюда туда...
  Воробей хотел еще что-то добавить, да не успел. Серж скорей даже почувствовал, чем услышал тонкий, на грани различимости, шелест с той стороны, куда они смотрели. Он едва успел столкнуть гоплита с бруствера в окоп и, вскинув руку, нажать на кнопку щита, который всю рекогносцировку предусмотрительно держал в руке. По неопытности, бывалые воины этим, как правило, манкируют. Щит раскрылся моментально, как глаз моргнул, прикрыв взводного от нападения, и в следующий миг он получил мощный, точно по нему зарядили молотом, удар, от которого и сам свалился в окоп, прямо на Воробья.
  На шум сбежались бойцы.
  - С почином вас, господин Серж! - поздравил командира Туз, когда стало понятно, что произошло, и все немного успокоились.
  - Взводный-то наш, похоже, ничего. Годный, - пробасил Детина.
  - Годный-то годный, - сказал хмуро гоплит по имени Тагази, ударение на второй слог, с которым Серж еще не успел как следует познакомиться. - Но почему с молодым на передок пошел?
  - А шлепок-то двойной был, - задумчиво проговорил Демон и покачал головой. - Никогда такого не было, чтобы по новичку и сразу дуплетом.
  Да, думал Серж, да. Никогда не было, и вот, опять. Страха - пост фактум - он не чувствовал. Но был несколько ошеломлен и, да, злость, ощущал. Поднявшись с помощью Детины на ноги, он сжал челюсти от боли и, поигрывая желваками, растер гудящее плечо. Потом посмотрел через бруствер долгим темным взглядом, так что, в конце концов, показалось, привиделось ему, что маячит там, среди дальних кустов, зловещая тень Директора. Увидимся еще, пообещал он ему мысленно, увидимся.
  
  В какой-то момент от белой стены перед глазами, или от того, что виделось ему таковым, светлым и плоским, отделилась тень. Бесшумно, естественно, как одно нечто выходит из другого нечто. Собственно, свет всегда порождает тени, он даже думал одно время, что свет из них и состоит. Пока не убедился на опыте, что свет это боль, а тень - успокоение. Когда это было, когда? И если было, почему не прошло? Почему эта боль все тянется за ним бесконечным шлейфом? Почему?
  Тень медленно приблизилась, нависла. Пришлось сделать усилие, чтобы охватить ее всю, причем внутреннее, поскольку на этот раз сдвинуть с места глазные яблоки оказалось выше его сил. В прошлые времена он мог бы сказать, что ему пришлось переместить апертуру взгляда, но теперь он больше не помнил умных слов. Да и многих когда-то простых не понимал. Вот подумал - прежние времена. А что это значит, прежние времена? Другая жизнь? Какая, будущая или прошлая?
  Тень приковывала к себе внимание, не раскачивалась и не клубилась, просто находилась рядом, присутствовала, процеживая сквозь себя время.
  -- Вот мы и встретились, - наконец сказала, конечно, она, потому что, если не она, то вообще все непонятно. - Как ты хотел. Ведь ты хотел этого, правда? Через долгую паузу: - У, что-то ты совсем плох. Придется подсобить немного, привести тебя в чувство. Хочешь, не хочешь, а придется.
  Тень видоизменилась, балансируя, приблизилась верхней частью, будто склонилась, потом из нее выдвинулся отросток, темный жгут, из него жгутик потоньше, и тогда что-то клюнуло его в лоб. Тюкнуло, лишь один раз, туда, где до поры дремала аджна. Снова полыхнуло, третий глаз раскрылся, запечатлев в ореоле темной ауры внимательное лицо Гонория Тукста. А следом его вновь накрыла темнота, настоящая, без недомолвок.
  
  Глава 3. Куда же он бежал?
  
  
  Кашканар нависал за спиной, как сказочный Святогор, выше леса стоячего, ниже облака ходячего, подпирал шеломом небо. Странная гора, одна такая высокая - почти в целый километр - во всей округе. За тот месяц, что Серж был здесь, он дважды поднимался на гору, во второй раз вместе с центром Докучеевым, ротный пригласил его обозреть окрестности. Тогда же у него сложилось впечатление, что размещать позицию на самой вершине, в общем-то, имело мало смысла, во всяком случае, пока. Но может он и ошибался, ведь образование у него было, так сказать, теперь не профильным. А вот в соответствии с основной профессией - штурманца, сразу отметил, что наблюдательный пункт, постоянный, который на вершине располагался, очень даже был по делу. Следить отсюда за обстановкой и в случае необходимости корректировать огонь минометчиков, да кого угодно, - милое дело. Или борта наводить. Да, с авиацией пока дело швах. Только те бомберы, блуждающие, и залетали сюда периодически. До сих пор держались в воздухе каким-то чертом. Хотя, как тут кого наводить? Электроника ведь не работает. Черт! Только и оставалось, чертыхаться.
  Склон горы, примыкавший непосредственно к позиции взвода, на две трети порос жестким, не продерешься, кустарником, закрывавшим к тому же обзор совершенно. Там и сям чешуей отсвечивали на солнце россыпи почти черных и темно-зеленых камней и глыбистые развалы габбро, топорщились, похожие на изваяния с острова Пасхи, скальные выходы породы. Некоторые скалы были совершенно причудливой формы. Одна из них, расположенная у самой вершины, если рассматривать издалека, походила на голову отклячившего губу верблюда, при этом сама вершина выступала его горбом. Собственно, эта скала и дала название всей горе, в переводе с одного из местных языков звучавшее как Лысый Верблюд. Мордой верблюд был повернут к Бреши, от нее, прямо из-под губы, начинался этот головокружительный спуск. На такой крутизне закрепиться было практически невозможно, нечего даже рассчитывать на это. Хотя, подумал тогда Серж, заглядывая вниз, если приспичит, будем цепляться за каждый камень.
  Зато обратный склон горы, тыловой, был долгим и пологим, его частично расчистили и даже проложили по нему почти до самой вершины некое подобие дороги, по которой ратраками доставляли припасы и подкрепления, а в зимнее время экстремалы спускались по ней на горных лыжах. По этому же склону протянули кабели от установленного ниже дизеля, по которым запитывали два громадных авиационных прожектора, доставленных на вершину. И это правильно, в смысле, прожекторы. Поскольку приборы ночного видения не работали, а без них ночью было слишком уж тоскливо, оставалась подсветка, лампы да осветительные ракеты.
  С высоты, с макушки Кашканара вид открывался ошеломительный - голубые дали до самого горизонта. Отлично был виден базовый лагерь кагорты среди лесов, и дорога к нему, а еще дальше - тот городок и гарнизон, из которого в свое время отправился в последний поход болотный трактор. Городок, как ни странно, тоже назывался Кашканар, он располагался на берегу бравшей начало на склонах горы реки Исы. Река с вершины была почти не видна, пряталась по распадкам да под деревьями. Холмы у подножия, вообще все неровности земные, скрадывались с такой высоты, сглаживались, что вносило в общую картину объяснимые искажения.
  Их передовая позиция огибала подошву Кашканара как раз по сгибу горного тела, где крутизна переламывалась и, с одной стороны, начинался глубокий распадок, а, с другой, резко взмывал вверх склон. Холм, внутри которого был устроен опорный пункт, сидел на боку горы, как прыщ на шее, или на чем похуже, и сверху был едва различим, прежде всего, благодаря оборудованной на его маковке стрелковой ячейке с наблюдательным пунктом, оснащенным ПНБ - прибором наблюдательным бинокулярным. Замечательное, кстати, устройство, десятикратное увеличение, просветленная оптика - Сержу ужасно нравилось рассматривать через него позиции противника. Хотя, какие позиции? Не было у них никаких позиций.
  Если смотреть с Кашканара, становилось заметно, что вершина, холм у подножия и трактор с волокушей внизу, в болоте, лежат на одной линии. А если продолжить линию дальше, по противоположной стороне пади, там она упрется в небольшой лесок на гребне возвышенности, из которого появлялись духи, и за которым, в котловане следующего распадка, находилась собственно Брешь. Серж подумал, что если отсюда хорошенько разогнаться, да использовать холм внизу как трамплин, можно и до самой Бреши долететь. С вершины ее, кстати, не было видно напрямую, лишь те туманы, что из нее исходили, да отблески пламени, в ней время от времени полыхавшего. И громы, иногда бывали слышны громы, которые никто не знал, как объяснить, так как непонятно было, с чем они связаны и протеканием каких процессов вызываются. Но какие-то процессы шли, потому что - пламя. В ночное время его блики плясали на низких пролетных облаках, посылая в отраженном свете всей округе знак. Знаки, много недобрых знаков.
  Особенностью занимаемой ими позиции было то, что она, огибая Кашканар, глубоко вдавалась в Литораль, почти до самой Бреши, и потому находилась под непосредственным силовым воздействием чужаков. Если на других участках фронта когорты Легиона были отведены за пределы зоны распространения заразы, то соединение под командованием трибуна и кавалера Аристарха Никоновича Забубеева этой зоны никогда и не покидала. Потому что уйти отсюда означало отдать врагу Кашканар, что было неприемлемо ни по каким соображениям, ни под каким соусом. Даже не обсуждалось. Справедливости ради здесь надо отметить, что чужие, духи, как их тут называли, не слишком-то и рвались завладеть горой, ограничиваясь беспокоящими ударами по передку да редкими вылазками эфемерной пехоты. Чем обуславливалась такая их сдержанность, было не ясно. Имелось предположение, что враг готовит на этом направлении мощное наступление, и потому бережет до поры силы. У Сержа же, основанная на рассказе Геши Хлебчикова, имелась своя точка зрения, которой он до поры ни с кем не делился. Если Брешь затянется по естественным причинам, то, как говорится, и слава Богу. Туда ей и дорога! А если нет? Если те, из Призрачного Дома во главе с директором Тукстом найдут способ перекинуть сюда свои генераторы поля, и все начнется с новой силой? Что тогда? Зачем расхолаживать и обнадеживать попусту личный состав. Его же и обвинят потом в дезинформации, или еще в чем похуже. Нет уж, решил Серж, берясь за рукоятки ПНБ и приникая к окулярам, хватит с меня подозрений, расследований и допросов. Будем наблюдать, вот что. Отслеживать. И наматывать. Он вздохнул, сожалея в глубине души об утраченных усах. На что вот наматывать?
  Каждая кочка в распростертой ниже холма пади была видна с потрясающей четкостью. Ощущение было таким, будто сам, лично склонился над ней и рассматриваешь. Восторг, да и только. Который уже раз Серж разглядывал в прибор местность перед холмом, и обязательно испытывал именно это чувство. Стыдно, ей-богу, восторгаться, как мальчишка. Ага, мальчишка. А вместе с тем он чувствовал, что за проведенный на передовой месяц повзрослел так, словно прожил еще одну жизнь. Заматерел. И странным теперь казалось ему, каким легкомысленным и легковесным был он там, в Сосновом Бору. Даром, что капитан и любимец женщин. Поэтому теперь он старался скрывать эмоции, тем более рядом с таким человеком, как Тагази. Он навел трубы на трактор, снова удивился его расположению - почему он поехал прямо на холм? - и стал разглядывать панораму. Сила оптики позволяла увидеть бурундука в траве, но ему никто на глаза не попадался. А так хотелось поймать в объектив чужого и хоть разглядеть-то его как следует. Но чужие прятались от посторонних глаз, так что порой даже казалось, что они лишь плод больного воображения. Однако продолжали прилетать с той стороны посланники смерти, забирая дань, и волей-неволей приходилось ко всему относиться серьезно.
  - Что притих? - спросил он, не отрываясь от прибора, находившегося рядом Тагази.
  - Слушаю, - отвечал низким голосом спокойный, как Чингисхан в гареме, гоплит.
  - Что слушаешь? Я же молчу.
  - Пространство слушаю. А ты правильно делаешь, что молчишь, - молчание золото.
  - Правда? Многие бы с тобой поспорили.
  - Нечего спорить, это не мои слова. Но я с ними согласен.
  - Догадываюсь. Что у тебя за имя такое?
  - А что, нормальное имя. Русское. Тагазимула, если полное.
  - Татарское же, почему говоришь, русское?
  - Да все мы... Если не от одного корня, так ветками давно переплелись и стволами срослись. Кстати, и генетики говорят, что татары от русских не так уж и далеки. Родня мы, а имя не совсем татарское, если разбираться. Можешь звать меня Толиком, если тебе так удобней, я не обижусь. Многие так и делают.
  - Иные кличут тебя Сократом.
  - Это другое, это не имя, скорей - определение.
  - Чем заслужил?
  - Склонностью к рассуждениям, видимо. В свободное от службы время.
  - О чем же?
  - О жизни, взводный. О чем еще должен иметь суждения мужчина моего возраста? Ты там не высовывайся, повнимательней, хорошо? А то окошко маленькое, если что влетит, я прикрыть не успею.
  - Ладно, ладно...
  
  - Вот ты говоришь: Кашканар...
  - Я говорю?
  - Ты говоришь.
  - Ничего я не говорю.
  - Ну, говорил. Кто-то говорил, все равно. Не важно. Вот, все говорят: Кашканар. А что - Кашканар? Думаешь, просто гора? Гора и все?
  - Гора, да. А что еще?
  - Ээээ... Вот я тебе расскажу. Среди местных, а я тоже ведь в какой-то степени местный, существует предание о народе, который в стародавние времена жил на склонах этой горы, в этих самых местах. Город у них здесь был, или большое поселение. А по пади внизу, в которой трактор застрял, протекала река, достаточно полноводная, чтобы по ней лодки плавали. Эта река ниже по течению, видимо, в Харь-Бирь впадала. Такая география. Нормально те люди жили, сказывают, в достатке. Благоденствовали. В лесах полно дичи водилось, в реке рыбы. Грибы, орехи, ягоды всякой полно. В общем, все, что нужно для жизни, им давала природа. Но не это главное.
  - Что же главное?
  - Главным их богатством была гора. Кашканар, да. Сказывают, имелся в горе рудник, и добывали в нем серебро. Достаточно, чтобы делать на продажу из добытого серебра украшения и всякие другие вещи. Так что жили в городе рудокопы, металлурги и ювелиры. Ремесленники, за счет ремесла своего процветали. По реке на лодках купцы приплывали, привозили все, что местным нужно было, а увозили то, что они предложить могли. Торговля тоже процветала. Тогда, говорят, и климат здесь другой был, более сухой и теплый, так что, помимо прочего, верблюды здесь водились, и ходили туда-сюда караваны.
  - Прямо идиллия. Глава из истории Древнего мира, из учебника.
  - Тогда уже из Истории средних веков.
  - Да все равно. Интересно.
  - Однако, это местное сказание. И идиллия скоро закончилась.
  - От чего это?
  - А вот никто не знает. Что-то случилось, появился враг, от которого они ни отбиться, ни откупиться не могли. Решили уходить. Но куда уходить? То ли не могли придумать, куда, то ли посчитали, что ненадолго, то ли уже заранее все приготовили, потому что ждали нашествия, - а, скорей, все сразу - в общем, ушли они в гору, в рудник, со всем своим скарбом и домашними животными. Ушли, и вход за собой завалили, чтобы враги не проникли следом. Один верблюд заартачился, не захотел лезть под землю, поэтому его оставили. Верблюд далеко не ушел, потыкался по округе, помыкался, потом забрался на гору, да и окаменел там от тоски и печали.
  - Вот этот самый верблюд?
  - Этот самый, да.
  - А что же народ?
  - Народ из-под земли так и не вышел, во всяком случае, никто его здесь больше не видел. Однако с той стороны в горе до сих пор можно найти засыпанный вход в рудник. И по нему к подземному городу пройти можно, в принципе. Но не каждый может, вот в чем фокус. Не каждому проход открывается.
  - Почему же его не откопали? Серебро ведь. Могли бы вновь добывать.
  Тагази пожал плечами.
  - Кто его знает. А геологи тут лазили, сам встречал, но, видимо, ничего не нашли. Посчитали, что нецелесообразно. Может, слишком глубоко копать надо. А может, все изменилось. Все ведь меняется, и реки здесь, считай, больше нет, лишь ручей да болото, и лесом все поросло, и климат другой стал.
  - Красивая история. Только ты же ее не просто так рассказал?
  - Я вот подумал... А не может ли быть так, что тот враг мифический, который заставил народ в гору уйти, что это на самом деле тоже духи? Такие же, как нынешние. А скорей всего, те же самые.
  - То есть, ты хочешь сказать, что Брешь...
  - Периодически повторяется. Возвращается, время от времени. Когда мировая механика делает поворот и занимает определенное положение. Пазлы складываются, и портал, или как там это называется, открывается. А потом механика срабатывает дальше, как ключ в замке, не знаю, проворачивается, и проход закрывается. До следующего оборота.
  - А вот это вполне возможно. То есть, да, так и говорят, что Брешь переходит в стадию запирания. Уже, собственно, закрывается.
  - Почему же никак не запрется?
  - Да потому, что кому-то очень не хочется, чтобы это случилось. Может, кто-то нашел способ в эту механику, в шестеренки, палку вставить?
  - Ты кого-то конкретного имеешь в виду, а, взводный?
  - По крайней мере, духов. Ведь зачем-то они к нам лезут?
  - Это точно, зачем-то лезут. Меня тоже всегда интересовало, зачем? Кстати, знаешь как тот древний город назывался?
  - Как?
  - Тагазим.
  - Да иди ты!
  - Точно!
  - Значит, ты потомок тех? Которые рудокопы и серебряных дел мастера?
  - Возможно. На этот счет в семейных преданиях, да, имеются кое-какие намеки. Так что, мне самый резон и воевать здесь с врагом, и, если придется, голову на склоне горы сложить.
  - Ну, ты о дурном-то не думай!
  - Да нет, нормально. Все равно, по нашим преданиям все умершие, наши которые, попадают туда, в подземный город Тагазим. Раньше или позже. Настоящая и лучшая жизнь происходит, протекает там.
  
  
  Тагази был крупным мужчиной лет сорока пяти, возможно, и под пятьдесят. Точно Серж определить затруднялся, но возраст гоплита ощущался, как говорится, на расстоянии, ибо был он чем-то похож на доисторического ящера. При взгляде на него сразу чувствовалась мощь и какая-то изначальная сила, темная, которую лучше не возбуждать. И, тоже здоровенные Туз, Детина и прочие, действительно старались не возбуждать. Не задирали, как прочих, относились с опаской. Прозвище Сократ - единственное внешнее проявление их некоторого пренебрежения, мол, не слишком ли много ты базаришь, старик? Но Тагази относился к такой рефлексии на свое присутствие в мире с пониманием, посмеиваясь над собой и остальными. Сократ? Почему нет?
  Он был среднего роста, плотный, с головой на короткой толстой шее, с ладонями, в перчатках похожими на саперные лопатки в чехлах, и большими ногами. На шее у него на широком ремне висела плазменная пушка, ПП-100, а он, перекинув через нее расслабленные руки, казалось, сам на ней обвисал. Обманчивое впечатление, под внешней мягкостью пряталась взведенная пружина. Он был чуть ниже Сержа, но шире в плечах в два раза, отчего рядом с ним выглядел очень внушительно. Гладкие, черные с проседью волосы, собранные на затылке в хвост, облегали череп коконом. Черные глаза, крупные черты лица цвета закопченного пергамента и серебряная серьга в левом ухе довершали образ воина.
  Тагазимула являлся эвокатом, то есть дослужившимся до пенсии гоплитом, который по личной просьбе трибуна Забубеева вернулся на службу в Легион. Жизнь, отданная военной службе, - немалая ценность для тех, кто понимает. В прошлом старший прапорщик, Тагази всю жизнь следовал за своим долгом, - как он его понимает. Он, кстати, охотно объяснял всем желающим, что и как понимает, кому и чему служит, поэтому его и прозвали Сократом. Очень надежный, но с Бегуновым как раз прокололся.
  Эвокаты были распространенным явлением, в кагортах они пользовались заслуженным уважением, кое-где из них составляли отдельные подразделения, но чаще они находились при командире центурии и выполняли обязанности старшин. Тагазимулу, когда в третий взвод пришел Бегунов, Докучеев отрядил туда же в качестве его помощника, и с этой ролью он по факту не справился. С Бегуновым у него контакта не получилось, изначально. Потому как был Бегунов мужиком понтовитым, и разумные речи Сократа слушал вполуха, скучны они ему казались, а слушал совсем других, и другие слова впитывал. Сыграло видимо свою роль и то обстоятельство, что во взводе Тагази тоже оказался хоть и не совсем новичком, но как бы со стороны, поэтому всех тонкостей и хитросплетений внутренних отношений не знал. Так что, когда Бегунов пропал, это оказалось для гоплита полной неожиданностью.
  Первый выход на позицию Сержа тоже едва не закончился трагически. Правда, он находился рядом, но прилетевший дуплет шлепков все же проморгал. Зато взводный не оплошал, успел прикрыться щитом, чем спас и себя, и Воробья. Однако уже через пару дней довелось отличиться и Тагази лично. Биту он заметил, едва та вылетела из кустов на той стороне, поэтому вовремя уронил на землю и подмял под себя взводного, прикрыв обоих щитом. Бита шарахнула по земле перед бруствером, выбив из нее целую тучу камней, которые просвистели над их головами и пробарабанили по щиту, как пули. Бита срикошетила, перелетела через окоп фырчащим темным пропеллером, и с яркой вспышкой рванула где-то на склоне Кашканара.
  - Ну, что за нежности? - бурчал Серж, выбираясь из-под тяжеленого прикрытия. - Ты бы хоть предупреждал заранее,
  - Да как же, предупреждать? - растерянно стал оправдываться Тагази и даже оглянулся по сторонам, точно ища поддержки. - Она вот только что там, и уже сразу тут!
  - Как-нибудь, не знаю, - гнул свое Серж.
  - Ну, ты же цел? Это главное, а все остальное не важно. Дай-ка я тебя отряхну. И, шагнув к взводному, стал рукой очищать его от пыли. - Нормально, нормально, приговаривал он. - Обмундирование даже не пострадало, как новенькое.
  - Хватит, хватит, - отстранил его Серж. - Я сам могу. Что это было?
  - Бита прилетела.
  - Что еще за хрень?
  - Ну, вот такая хрень. Летит быстро, вращаясь, потому прозвали битой. Похожа на палку, которой городки вышибают, на биту же. Что собой представляет непонятно, какой-то энергетический казус, или заряд. Кто и как запускает, не ведомо. Чаще всего бьет по земле, с дурной силой выбивая из нее камни, которыми может и посечь, и убить может. Иногда залетает в окоп, тогда вообще кранты. Поэтому тут повсюду щиты пластиковые под наклоном поставлены. Чтобы биты рикошетили. Что, помогает иногда. Часто даже помогает, без них было хуже.
  - А есть ли у них что-то традиционное? В смысле, оружие, как у нас? Или хоть наподобие?
  - Ничего такого. Никакого металла, никакой взрывчатки. Только гадость всякая, вроде шлепков или сажи. Есть, правда, мелкие летающие и ползающие механизмы, но это сам увидишь. Еще трапперы приносят всякую чепуху, но где они что берут, я не в курсе.
  - А универсальный ключ?
  - Причем здесь ключ?
  - Это такая штука, любой замок открывает? Там, у нас, была у одного знакомого. Он сказывал, отсюда, из Литорали. Что, не видел?
  - Нет, не видел, не слышал.
  - Странно...
  - Может, и не странно, может, на других участках что-то было, но у нас ничего подобного.
  - Ясно. По правде говоря, что-то такое я и ожидал услышать. Скажи, Тагази, ты же местный?
  - Не совсем, но, в принципе, да. А что?
  - Да хочу понять. Вот эта вся чертовщина, она как-то проявлялась здесь раньше, до того как все началось? То есть, это можно было как-то предвидеть? Или даже предотвратить?
  - Да нет, ничего особенного, насколько я знаю, обычный медвежий угол. Здесь много таких, куда заберешься, и крыша едет от заброшенности и внезапного чувства одиночества. Где чувство перерастает в физическое ощущение. Особенно зимой. Замрешь там, и сердце ухнет куда-то вниз, и думаешь: что за мистика? Ровный наст блестит под солнцем, безмолвие, безветрие, безлюдье. Кажется, попал на изнаночную сторону, в зазеркалье. А потом пролетит по небу облако, или птица, наваждение рассеется, и понимаешь, что нет никакой мистики. Верней, есть, но она обычная, родная. Просто земля, когда пустынна, выглядит странно. Помолчав, Сократ добавил раздумчиво: - Меня вот другое беспокоит.
  - Что же? - отозвался Серж.
  - А вот смотри. Вы с Бегуновым из одной части сюда прибыли, верно?
  - Да, так и есть.
  - И это странно. Ведь Легион большой, могли бы рассовать вас в разные когорты, в разные подразделения, но нет, вы, один за другим, приходите во взвод, который на острие находится и один из немногих по-настоящему воюет. Как это объяснить? Теперь дальше. Не успевает при странных обстоятельствах погибнуть Бегунов, как начинается охота за тобой, его сменщиком.
  - Да брось ты, какая охота? Не нагнетай.
  - Поверь моему опыту, взводный. Я эти дела чую. Вот, кстати, про механизмы ты спрашивал. Полюбуйся, какой жучок!
  Серж оглянулся и посмотрел в указанном эвокатом направлении. Метрах в двух над траншеей, к стенке которой, прижавшись спинами, они стояли, тихо жужжа, зависло нечто, похожее на стрекозу. При том, что стрекозы в это время года уже давно попрятались.
  - Ишь, прилетел проверить, что тут с нами сталось. Не накрыло ли той залетной битой, - высказал предположение Тагази. - Так не накрыло, можешь проваливать!
  - Погоди-ка! - вскричал Серж. - Так это же параглаз!
  Он рывком вытащил из-за пояса ракетницу и навскидку пальнул по метнувшемуся прочь вдоль линии окопов соглядатаю. Когда ракета погасла вдали, Серж прошел по траншее чуть впереди поднял с земли два спекшихся между собой, и мутным побелевшим пластиком похожих на варенные рыбьи глаза, объектива.
  - Вот, смотри, - показал он добычу гоплиту. - Параглаз.
  - Что ж, взводный, выходит, ты тоже открыл сезон охоты. Поздравляю, - Тагази наклонил голову и совершил плавный жест рукой, в которой не хватало широкополой шляпы. - Жаль, она быстро не кончится.
  
  Это произошло, наверное, три недели назад, когда листья на деревьях едва только начинали рыжеть, но еще крепко держались на ветках. Все потому, что хоть и начало холодать, но утренники тогда еще так и не начались. Теперь же павшая листва покрывала землю плотным слоем, а та, что трепыхалась еще на кустах и деревьях, была цвета терракоты, да и звенела, как подвешенные на нити черепки. Музыка ветра.
  - Куда же он бежал, - пробормотал Серж, поворачивая ПНБ слева направо и обратно.
  - Кто бежал? Ты о ком?
  - Бегунов, кто же еще. А он явно куда-то бежал. У него и поза, в которой застыл, соответствующая. У тебя мысли есть по поводу?
  - Темная история.
  - Это я и сам понял. А что-то конкретное?
  - Конкретней не знаю. Хотя кое-какие мысли есть. По поводу.
  - Давай, Тагази, выкладывай. Что ты, ей-богу, менжуешься, как девушка. Мы тут одни, если ты чего-то опасаешься, никто не услышит.
  - Я, взводный, не в том возрасте, чтобы бояться. Просто, как ты знаешь, я во взводе не старожил, меня сюда вслед за Бегуновым перевели. А в любом коллективе есть свои, как бы это назвать прилично, устои, традиции. Своя психология. Свои взаимоотношения. Забубоны. И все это надо почувствовать и понять. И принять, вжиться. У Бегунова контакт со взводом не очень складывался. Искрило. Хотя он пытался, ничего не скажу, но не получалось. Он ведь целый майор был, при этом характер имел достаточно фанфаронистый и заносчивый. И очень любил темнить. Темнила он был еще тот. С ним вот как с тобой прямо поговорить было невозможно. Что-то у него на душе было, чувствовалось, тяжесть какая-то. Или гадость. И вот он, с одной стороны, держал дистанцию, а, с другой, рубаху парня играл. Но его тут за своего не принимали и, если честно, в грош не ставили. Потому как, ну, майор, и что? А пороха ты много нюхивал? Нет. Ну и чего тогда твой авторитет стоит?
  - Что это еще за фигня такая? Майор есть майор, все правильно. Мы же в армии, или где?
  - Вот такая фигня. И мы не в армии, мы в Особом легионе. Тут все иначе.
  - Но ведь не весь же взвод целиком так к нему относился? Так не бывает, чтобы все сразу. Всегда кто-то один заводит остальных. Кто же?
  - Да есть тут... Шишку держат, лидеры общественного мнения. Думаю, ты и сам их заметил.
  - Эти ломовики, Туз, Детина, Демон? И кто-то там еще...
  - Да, да. Ко мне тоже поначалу подкатывали со своими установками.
  - И что?
  - Как подкатили, так и откатили.
  - Странно, мне они показались нормальными парнями. А я как же?
  - А ты, я так думаю, им настройку сбил, когда Воробья от дуплета прикрыл. Да и себя тоже. Но все еще возможно. Я даже думаю, что с тобой еще поговорят. Не знаю о чем. Поэтому, взводный, я тебе прямо говорю, если ты за моей спиной замутишь что-то подобное, как Бегунов, побежишь куда-то, так лучше не возвращайся, понял? Еще раз меня... Мало никому не покажется.
  - Не переживай, Тагазимула. Я темнить как раз не люблю, хотя иной раз и приходится. Жизнь заставляет, что поделать. А вот помощь мне нужна, не скрою, и, коль скоро ты помощник, давай... Черт возьми, а это что такое?
  - Что ты там увидел?
  - Не пойму, призрак какой-то.
  Разговор с эвокатом совсем не мешал Сержу обследовать в ПНБ занятую невидимым противником сторону пади. Буквально, прилипнув к окулярам и вцепившись в ручки прибора, он внимательнейшим образом рассматривал каждое дерево, каждую кочку на противоположной стороне. И в какой-то момент увидел, как куст, который он изучал, внезапно поплыл, зарябил и раздвоился. То есть от него отделилось то, что текло и переливалось, и вот уже рядом с обычным низкорослым дубком стоял некий силуэт, различимый в пространстве только потому, что лучи света, проходя сквозь него, искажались, а изображение за ним размывалось. Такое мутное пятно. Он помнил такой эффект по фильму про невидимого хищника, там тоже воздух струился.
  - А ну, дай-ка я гляну!
  Тагази рывком перекинул тело в стрелковую ячейку и, издали прищурившись, прильнул к раструбу прицела ПП-100.
  - Где? Дай направление.
  - Над крышей трактора смотри, до половины склона вверх, потом чуть вправо. Видишь, дубок отдельно стоит? Рядом с ним...
  - Вижу. Чужой это, командир, чужой. Дай-ка я лупану, сниму его.
  - Думаешь, стоит? Прямо сейчас?
  - Уверен. Там их, похоже, много. Начинается веселье. Сейчас полезут, тараканы.
  - Давай! Огонь!
  В оптику Серж увидел, как слева от него, перечеркивая пространство, вырвалась огненная стрела. Выстрел ПП-100 действительно был похож на осветительную ракету. Он проследил, как брызжущий искрами шар угодил прямо в размытое пятно рядом с дубом. Полыхнуло так, что пришлось закрыть глаза - они сами закрылись, спасая себя от неимоверного свечения. И тут же раздался взрыв. А когда засветка прошла, и он вновь заглянул в оптику, увидел, что дальний склон буквально кишит призраками.
  - Я же говорил, что вылезут, - подтвердил догадку Тагази.
  - Где твой тубицен? - спросил его Серж. - Труби 'К бою'!
  
  
  Глава 4. На базе.
  
  
  Тот день на базе выдался дождливым. Осень в этих местах всегда случалась скорой, лавинообразной. Не успевала природа насладиться летом, как задували ветра, наползали тучи, и начинались бесконечные дожди. Вот и теперь Кашканар кутался в рваную облачную хламиду грязно-серого цвета, и с утра сек мелкий противный дождь.
  Серж стоял под навесом курилки, привалившись плечом к четырехугольному деревянному столбу, и лениво попыхивал сигаретой. Руки он засунул в карманы, поэтому с куревом управлялся одними губами. Дым немного ел глаза, отчего он слегка щурился и поводил головой в сторону, уклоняясь от сизых струек. Восточный ветер, подскакивающий на месте, как играющий в классики ребенок, перебирал волосы на его непокрытой голове, забирался за шиворот куртки, холодил плечи. Серж поеживался, но ничего, такой студеный бодрячок ему нравился. Ощущение внутреннего тепла тела напрямую транслировало и полноту жизни. Смотрел он на гору и вспоминал недавнюю перестрелку на передовой. Короткий интенсивный бой, если точно. Странно все это было. Зачем чужие полезли на них, с какой целью? Совершенно непонятно. Причем, почти в открытую шли, внаглую. Тоже, блин, капелевцы выискались. Пэпэшки их, конечно, нормально достают, да, но и нашим они тоже насыпали изрядно, этой своей гнили, грязи, сажи и прочей дряни. Когда идет бой, и грохот вокруг, услышать прилет того же шлепка почти нереально, так что счастье, что никого не унесло, и все остались живы. Ссадины и царапины, понятное дело, не в счет. Он попытался прикинуть, что бы такое сделать, чтобы избежать внезапности нападений, ведь просто повезло, что именно в тот, нужный момент он лично смотрел в ПНБ, а если бы нет? Если бы духи подошли незаметно ближе? Могли ведь напасть внезапно и накрыть значительно серьезней. Значит, либо вести постоянное наблюдение, либо...
  Додумать ему не дали.
  - Эй, командир! Господин Серж!
  Он оглянулся. На дорожке, подняв воротники курток и прикрывая лица от мелкой дождиной сыпи, стояли гоплиты его взвода. Ну, да, все та же четверка: Туз, Детина, Чужак и Демон. Без камуфляжа на лицах они выглядели как обыкновенные деревенские увальни, розовощекие, губастые и с дурнинкой в глазах. Разве что Демон несколько выделялся, выглядел старше остальных, но у него и лицо было тоньше, интеллигентней, что ли. И злее. Что понятно, нечестивый же. Все, кроме Демона, светловолосые, а Детина так и вовсе альбинос с розовой, как у поросенка, кожей. Вообще, вот тоже, наука, научиться узнавать их в гриме и без него. Грим менял людей, иногда до неузнаваемости. Серж пришел к выводу: то, что гоплиты рисовали на лицах, очень часто неосознанно раскрывало их внутреннюю суть. Но, поди, пойми ж ты ту суть. Если ты рисуешь туза на своем лице, то кто ты? А если Демона? А если просто разукрашиваешь бессмысленными линями, это что значит?
  - Мы тут в спортзал собрались, - чему-то розово ухмыляясь, сообщил Детина. - Не желаете присоединиться?
  - Нет уж, я пас, - отказался Серж. - Что-то не в настроении, да к тому же без формы.
  - Кителек скинуть, вот и вся форма, - сообщил Чужак. - И босичком. Мы всегда так занимаемся.
  - Нет-нет, без меня сегодня, - стоял на своем Серж. Хотя, до обеда еще час с лишним, можно было бы и размяться. Тагази куда-то запропал, может, тоже в спортзале?
  - А если мы попросим? - вступил в разговор Туз.
  А вот это уже серьезно, подумал Серж и взглянул на подчиненных внимательней. Тут как бы и отказаться нельзя, придется идти. Что они, интересно, затевают?
  Один лишь Демон пока не вступал в разговор, но, несомненно, у него тоже имелось что сказать. Реплики заготовлены и расписаны заранее. Он смотрел на взводного немного исподлобья, тонкие губы кривила улыбочка. Из-под черного берета выбилась такого же колера прядь и покачивалась возле щеки, как знак вопроса. Неплохо бы ему зашло фазанье перо за кокарду. Роли распределены, сообразил Серж, похоже, придется им подыграть. Только, какая роль отведена ему?
  - Ладно, пошли. Раз просите, - согласился он. Курнул последний раз и бросил окурок в урну. - Показывайте, где тут что.
  В окружении гоплитов, Серж ощущал себя точно под конвоем. Он и сам был высок ростом, 189 сантиметров, но эти здоровяки каждый были на полголовы выше. Так, три спереди и Демон замыкающий, они пошли по дорожке из дробленого кирпича, ярко и весело игравшей цветом от избытка влаги.
  Спортзал располагался во второй линии, возле забора. Типичное здание с большим, квадратным в плане, залом в центре и подсобными помещениями вокруг. С высокими потолками в форме усеченного шатра, накрытого сверху плоским фонарем с длинными прямоугольными окнами. Света, проливавшегося через окна вниз, было достаточно для освещения подотчетного пространства даже в такой серый день. Народу внутри находилось немного, и, насколько разглядел Серж, только свои. Вошедшие разулись при входе, и тут же, рядом, скинули с себя на длинную скамейку у стены куртки, береты и прочее, что могло помешать заниматься спортом. Такие же скамейки вдоль стен по кругу опоясывали зал. Почти весь пол был устлан татами, поэтому сразу стало ясно, что предпочтение здесь отдается силовым единоборствам. Между стенами и матами оставалась небольшая полоска чистого пола, по ней-то, выстроившись друг за другом, гоплиты и пустились разминочным бегом - против часовой стрелки. Управлял процессом, подсказывая остальным, что делать, боец под ником Шторм, и чувствовалось, что парень в курсе, что и как следует делать. Серж с ним близко еще не познакомился, потому, как не сталкивался, не довелось. Тихоня, как и добрая половина взвода. Правда, обратил как-то внимание, что иногда того называли Штурм. Шторм, Штурм, подумал тогда, какая разница? Хрен редьки не слаще. Но, может, дело в нюансах настроения? Шторм - необузданность, Штурм - сосредоточенность и порыв. Черт его знает.
  Набегавшись и выполнив стандартный комплекс разминочных упражнений, Серж почувствовал, как вскипела, заиграла в жилах кровь. Тело разогрелось, на лбу выступила испарина. Давно он так себя не нагружал преднамеренно, уже и не вспомнить, когда в последний раз занимался в зале. Нет, как хотите, хорошо, хорошо... Но, однако же, это ведь еще не конец программы? Зачем-то же его сюда привели...
  Все разъяснилось быстро.
  - Ну, что, взводный, спарринг? - спросил Демон. Он встал в стойку и, подпрыгивая и поводя плечами, продемонстрировал, что имеет в виду. - Бокс?
  - Да я как-то по драке не очень, - попытался увильнуть Серж, но по ухмылкам, вспыхнувшим на лицах бойцов, сразу понял, что это не тот случай. Придется.
  - А кто говорил про драку? - притворно удивился Демон. - Всего лишь небольшое единоборство, хотя и без правил.
  - Да мы тут все не очень, - ухмыльнулся Чужак.
  - Должны же мы знать, на что наш взводный способен.
  - Личные качества у нас на первом месте.
  - Что значит, без правил?
  - Без правил, господин Серж, значит, что ты можешь делать, что хочешь, и использовать все, что под руку подвернется. Можешь работать руками, ногами и головой. Зубами даже можешь, рвать и кусать. Но лучше не надо зубами, лучше их поберечь.
  - А вы?
  - По обстоятельствам.
  - Нам, вообще-то, рук достаточно.
  - И что, все сразу?
  - Зачем? По очереди. Спарринг же.
  - Да не волнуйся, издеваться не будем, разве что чуть-чуть. Просто покажи нам, на что ты способен, чего реально стоишь.
  Да-да, не будут они издеваться. А получилось как раз форменное издевательство. Его поколотили и поваляли по татами ровно столько раз, сколько он становился в спарринг. Просто потому, что все эти ребята были слишком здоровыми, ну и, конечно, отлично подготовленными бойцами. Особым цинизмом ожидаемо отличился Демон. Перед тем, как сбить Сержа с ног, он дважды заехал ему кулаком по носу, а после, склонившись над ним, лежачим, изрек презрительно:
  - Н-да, а Бегунов-то покрепче тебя был.
  - Конечно, он же целый начфиз. Был.
  - И то не справился. Вот что, господин Серж. Коль хочешь оставаться нашим взводным, тебе придется доказать, что ты на это способен.
  - Как доказать?
  - Узнаешь. Скоро.
  - А, понимаю. Бегунов вам тоже доказывал, что способен?
  - И он не смог. Хоть и бегал быстро.
  Тут забурлило в нем все это, и стыд, и унижение, и такая злость Сержа обуяла. Вот лежит он, офицер, капитан как-никак, на спине, а вокруг стоят непонятно кто, увальни какие-то деревенские, и поучают, и ставят ему условия. Едва он ощутил всю нелепость и унизительность ситуации, как вспыхнул лицом, точно кипятком его окатили. Покрутив головой по сторонам, он увидел то, что давно уже заприметил - прислоненную неподалеку к стене швабру. Непорядок же! Кто-то оставил, не убрал на место. Ну, может оно и правильно, что не убрал. Резко вскочив на ноги, так, что стоявшие вокруг бойцы отшатнулись, он подхватил швабру и, оценивая, повертел в руках. Березовая, судя по всему, ручка, оказалась довольно массивной. Это хорошо.
  - Ну, я по вашей указке бегать не буду, - сказал твердо. - Не дождетесь. Но кое-что покажу, прямо сейчас.
  - Вот этим карандашом покажешь, что ли? - осклабился Детина. - Что ж, давай, нарисуй, что умеешь.
  - Изволь. Серж завертел швабру, перехватывая ее из руки в руку. Деревяшка загудела пропеллером, замелькала, точно наглядный демонстратор принципа неопределенности. - Это, ребятки, называется 'работа с предметом'. По системе Белояр.
  - Ой, ой, уже боюсь...
  Испугаться Детинушка, однако, не успел. Получив несколько быстрых ударов по корпусу, очередным, в нос, был сбит с ног. Следующим, и довольно легко, оказался повержен Чужак. Туз попытался продемонстрировать свою продвинутость в каратэ, но Сержа его умение задирать ноги не впечатлило. Тем более, что, как известно, против лома нет приема. Даже если лом деревянный. К тому же Серж сильно осерчал, а теперь еще и раззадорился. Несколько ударов по ногам, потом удачно зацепил и подсек опорную, и парень подкошенным снопом грохнулся на пол. Хорошо, татами приняло тело, смягчив удар. При последнем действии поперечная перекладина от швабры, наконец, отделилась и, вращаясь, улетела в сторону. На торце ручки остался вбитый в нее гвоздь. Не проткнуть бы кого, подумал мимоходом Серж. А кого протыкать? Один Демон против него остался.
  Серж бросился на нечистого без предупреждения, не дожидаясь известия, готов ли тот к нападению. И тут ему повезло, уступая натиску, Демон попятился, запнулся и упал навзничь. Не давая противнику подняться, Серж налетел на него коршуном и, прижимая к полу, наступил босой ногой на горло. Для большей убедительности занес над ним свой деревянный ломик с гвоздем на конце. Ни дать, ни взять - Георгий Победоносец.
  - Все, все! - поднял руки Демон. - Твоя взяла.
  - То-то же!
  - Конечно, дубиной любой дурак сможет.
  - Ты б еще оглоблю взял!
  - Ну, не скажите. Это искусство, и ему тоже нужно учиться.
  - И ты, выходит, учился?
  -- Конечно, было дело, пришлось. Вообще же, хочу вам сказать, ребята, что у каждого должен быть свой конек. У меня этот. Вот вы в кулачном бою сильны, и против вас напрямую мне не выстоять, а с предметом у нас шансы как минимум равны.
  - А если мы с предметом?
  - Тогда конечно, без вопросов. Но любой предмет еще освоить нужно, а для этого постараться. Так, ладно, пацаны. Что хочу сказать. Вот, будем считать, что познакомились ближе. Здесь, в лагере, считаю, это нормально. Но если на передовой кто такое себе позволит - пристрелю, обещаю. Особенно если обстановка будет соответствующая, нервная. Я как есть говорю, поэтому, давайте без обид. Примите, как данность. В армии вообще, а на войне тем более, принцип единоначалия не оспаривается. Это, если кто-то еще не знает, или не понял, то, если хотите, священное основание, на котором стоит все. Иначе погибнем. А в лагере, что ж, позаниматься, поднатаскаться, да, не помешает. И будем притираться друг к другу дальше. Как следующий шаг, приглашаю всех в чипок. Сегодня, правда, не получится, давайте завтра. Только скажите, в какой вы обычно ходите.
  - Ну, в какой? В 'Три барана', конечно.
  - А почему не сегодня? В самый раз было бы.
  - Сегодня меня Докучеев зачем-то к себе позвал.
  - Ясно, зачем.
  - Мне не ясно, он не сказал.
  - Так это, мы же все здоровяки, поесть горазды. Объедим вас, а, господин Серж?
  - Да, да. Офицерской зарплаты может не хватить, взвод накормить!
  - Объедим, разорим!
  - Да черт с ней, с зарплатой! Что вы? О жизни будем думать.
  - С пивасиком?
  - А как же, само собой!
  - Тогда мы все за. Демон, ты как?
  Давно поднявшийся на ноги и молча потиравший помятое горло Демон глянул по своему обыкновению исподлобья, покачал головой, точно отказываясь, но неожиданно поднял вверх палец и прохрипел:
  - За. Присоединяюсь.
  Перед тем, как уйти, Серж пожал руки всем участникам спарринга. Тут он заметил, что чуть поодаль, в уголке, на лавке сидит Братец Лис. Собственно, он его и раньше приметил, поскольку тот сторонился общего действа и участия в нем не принимал. Однако же, внимательно и с видимым напряжением за всем наблюдал. Теперь, заметив интерес Сержа к своей персоне, отвел взгляд и со скучающим видом стал разглядывать потолок. Ух ты, подумал Серж, а этот-то что?
  
  В 'Три барана', однако, Серж попал уже в тот самый день. А точней, вечер. Когда он после ужина зашел в канцелярию, центр уже ждал его. 'Пойдем', - приобняв за плечи, увлек Докучеев его за собой и привел прямиком в кабак.
  - Вот, здесь мы расслабляемся, - объяснял он Сержу, проводя его между столиков. - Днем заведение работает, как солдатский чипок...
  - Буфет?
  - Буфет, все же, не вполне передает смысл и специфику. Чипок самое точное слово. Так вот, по вечерам здесь кабак для офицерского состава. Пускают, сам понимаешь, не всех.
  - А гоплитам не обидно?
  - Ну, дорогой мой, это все же армия. Различия существуют не просто так, и они должны как-то подчеркиваться и соблюдаться. Причем здесь обиды? Все дело в том, кто на что учился. Нам вон туда.
  Серж и сам уже заметил столик у окна, к которому они, очевидно, пробирались. За ним, наблюдая за их приближением, расположились друг напротив друга Тагази и Фаня Данунахер. Эвокат и без брони выглядел очень внушительно, рыжая Фаня казалась экзотическим медным цветком, вопреки обстоятельствам, расцветшим на окне по неизвестной причине. Но причина, видимо, все же была, и она ее знала. Когда они подошли совсем близко, Фаня улыбнулась и, подняв руку, послала им знак, потеребив воздух пальчиками.
  - При-вет! - сказала она чуть протяжно. - Что будете?
  - Как начать зависит от того, чем планируем закончить, - глубокомысленно изрек ротный после того, как они заняли свободные места. - Но сегодня напиваться не хочется. Лично мне. А ты, как? - спросил он Сержа.
  - Нет, напиваться нет. - Серж помотал головой. - Немного, разве что, для расслабления души. А что здесь вообще подают?
  - Да все как везде, дорогой. Цивилизация же.
  - Тогда коньяк.
  - Есть хороший, - сообщила Фаня. - Я закажу. И, помахав рукой, подозвала официантку.
  Пока ждали заказ, Серж оглядывал помещение. Вполне, решил он после осмотра. Не столица, и даже не Сосновый бор, но вполне. А если привыкнуть и вкусить, то, возможно, и совсем ничего. Довольно обширный зал казался полупустым. Верхние люстры не горели, и весь объем наполнялся светом от настенных бра, ампирных сдвоенных бронзовых светильников с матовыми шарами плафонов. Такие же бра висели на двух центральных колоннах, поддерживавших потолок. Этого света хватало вполне, чтобы объем не казался совсем уж огромным и при этом выглядел уютней.
  - Что разглядываешь? Не нравится? - спросил Тагази.
  - Нормально. Непонятно только, почему окна не закрыли, какими-никакими занавесками. Гоплиты же ходят снаружи, смотрят на чужое веселье. Кто-то раздражается, злится. Зачем это? Да и самому не слишком приятно знать, ощущать, что кто-то наблюдает, быть может, оттуда. Как в аквариуме.
  - Вот на этот счет не волнуйся. Окна здесь не простые. И очень не простые. Даже специальные. Для зрения они только в одну сторону проницаемы, отсюда, естественно, туда. С внешней же стороны трансляция идет, насколько я знаю, вот эти светильники демонстрируются. Так что ничьи чувства не задеты, можешь расслабиться. Как и хотел.
  - Да, так и хотел.
  - Ну, тогда давайте выпьем. С боевым крещением, Серж!
  - Так вроде раньше уже было. Или нет?
  - Нет, нет. Раньше, да, обстреляли немного. Но настоящее крещение огнем случилось именно теперь. И ты его прошел отменно! За тебя!
  - Что ж, спасибо! Как говорится, не ожидал.
  Отпив коньяк, Серж погонял его во рту, стараясь лучше распробовать.
  - М-м-м, очень даже приличный напиток.
  - Сомневался?
  - Надеялся. Всегда жду от жизни приятного сюрприза. Какой-нибудь мелочи, вроде этого коньяка.
  - Обращаешь внимание на мелочи?
  - Приходится. А почему нет? Жизнь, если разобраться, состоит из мелочей.
  - Так можно и всю ее на мелочи и разменять. Не находишь?
  - Наверное. Но не я.
  - А ты что, особенный?
  - Ну, для себя, да. Что тут такого? На самом деле, ориентиры у меня заданы давно, можно сказать, с детства. Они незыблемы, и от мелочей не зависят.
  - Расскажи про ориентиры.
  - Да обычные. Любовь и ненависть, жизнь и смерть, честь и бесчестье. Традиционные вполне ценности.
  - Довольно пафосно, как по мне. Предпочитаю обходиться более земными словами. Правильно, не правильно, например.
  - Ну да, все пафосно, когда говоришь о настоящем. Поэтому я помалкиваю обычно. Просто держу в себе. Но когда просят высказаться, говорю прямо.
  Они потягивали коньяк, закусывали чем-то легким, курили. Как-то само собой получилось, что разговаривали, расслабленно перебрасывались между собой фразами, лишь Докучеев с Сержем, Тагази и Фаня же помалкивали, внимательно и с явным интересом слушая их диалог. Было очевидно, что центр тянет на откровенность Сержа специально, вынуждая его раскрыться, и им в этой ситуации следовало сохранять невовлеченность. Впрочем, Серж все сам прекрасно понимал.
  - Ну и? - требовал продолжения откровений Докучеев. - Вот ждешь ты от жизни сюрпризов приятных, а что получаешь? На самом-то деле?
  - На самом деле, конечно, не все так радужно.
  - В Легион загремел, например?
  - Да, это было, прямо скажем, неожиданно. Планы пришлось менять, и довольно резко.
  - Что за планы, если не секрет?
  - Да так... Академия...
  - Вот, видишь, в чем разница? Большая часть личного состава Легиона добровольцы, а тебя сюда сослали. Может, ты теперь озлоблен на весь белый свет? Как тебе доверять?
  - По факту да, сослали. Но формально я в командировке, и такой же доброволец, как все, потому что писал собственноручно рапорт на перевод в Легион. И если убрать мои или еще чьи-то слова, то все так и есть. И давайте уберем слова, будем жить, и делать свое дело. С прошлым я разберусь сам, а будущее, надеюсь, у нас одно. По крайней мере, ближайшее.
  - Ух, умеют же некоторые завернуть красиво, - выразил умеренное восхищение ротный. - Выпьем за это!
  - Кстати, раз уж мы заговорили, - подхватил нить разговора Серж. - Странная вещь такая вырисовывается, мне хочется понять. Вот предшественник мой, Бегунов...
  - Да, был такой. И что?
  - Мы ведь с ним в одной части служили, там, на западе. Он убыл в Легион, может, на месяц раньше меня. И вот приезжаю сюда я, и попадаю ровно на его место. Это, кстати, не только я заметил, мне уже вопрос задавал кое-кто. Ведь это не может быть простой случайностью? Кто-то это все срежиссировал? А? Что скажешь?
  - Уж конечно. Приказ о твоем назначении подписан самим генерал-легатом Разгильдеевым, я бумагу лично в руках держал. Приказ на Бегунова, кстати, тоже видел, там та же подпись. Так что, думаю, твой прежний командир с Автономом Ивановичем в хороших отношениях, и кое-что на ваш счет они между собой решили. Видимо, вы с Бегуновым кому-то крепко там насолили, раз вас в самое пекло, одного за другим.
  - Не знаю... Может, так и есть.
  - Не хочешь рассказать?
  - Нет.
  - Ладно. Но ты должен понимать, что полное доверие возможно лишь...
  - Доверие ни при чем. А есть здесь чужая тайна, даже чужие, и пусть они останутся тайнами.
  - Хорошо, хорошо, - согласился центурион. - мы же не настаиваем. Хотя, было бы любопытно узнать, за что можно загреметь в Особый легион, не скрою. Ну, - он поднял рюмку, - за тайны! Чтобы они были только романтическими и в назначенный срок открывались!
  Выпили. Кроме Докучеева, все пили немного, но и он, жилистый и нескладный, как коровья голяшка, не пьянел, а только слегка размягчался.
  - Что это такое, как думаешь? - спросил Серж. - Вылазка чужих вот эта, последняя. Вроде спокойно все было, и вдруг...
  - Не вдруг, совсем не вдруг, капитан. Разведка боем, я полагаю. А ты что хотел? Война для пехоты, она такая, - то наступать, то отступать. А то и стоять насмерть. И мы бы шли вперед, если бы точно знали, с чем имеем дело и куда наступать.
  - Я слышал, есть такое мнение, что Брешь естественным образом постепенно затягивается.
  - Откуда такое понимание?
  - Ну, там, дома еще, специалисты говорили.
  - Большое видится на расстоянии?
  - Скорей, сверху видно все...
  - А, аэрофотосъемка. Нет, у нас тут ничего такого не наблюдается. Как было три года назад, так и теперь. Хотя, какое-то время напирали они действительно меньше. Но вот, видишь, снова активничают. Трудно сказать, отчего это. Все в мире циклично. Кто знает, может, нас завтра тоже в атаку пошлют? Послушайте, никто есть не хочет? Подкрепиться немного, перед сном? Нет? А я что-то разохотился. Что здесь в это время можно приличного заказать?.. А, черт!
  Последний возглас относился к гоплиту, который как раз нарисовался на входе в зал и крутил головой, кого-то выискивая. Заметив Докучеева, а может и кого-то другого, стал пробираться к их столу. Все замерли, пытаясь предугадать, по чью душу и чей посланник. Оказалось, все же к ротному.
  - Господин центурион, вам пакет.
  - От кого?
  - Не могу знать! Дежурный послал.
  - Давай сюда.
  Развернув поданную депешу, быстро пробежал глазами.
  - Хорошо, передай, сейчас буду. - И кивком головы отпустил посыльного. - Префект лагеря собирает, - объяснил остальным, - Поддулбеев. Странно, почему он, а не Забубеев?
  - А какая разница?
  - Не знаю. Для моего ужина никакой, так, и так накрылся медным тазом. Ладно, надо идти. - Поднимаясь, он кивнул на настенные часы. - Не забывайте про время.
  - Я с тобой, центр, - встал и Тагази. - Пойду тоже, надо кое-что во взводе проконтролировать.
  - Мы только коньяк допьем, и тоже уйдем, - пообещал Серж.
  Оставшись вдвоем, Серж и Фаня какое-то время молчали, словно привыкая к смене обстановки и к тому, что остались наедине. Перекинув ногу через колено, Фаня покачивала ей, поигрывала большим бантом шнуровки обычного по виду солдатского ботинка.
  - Не тяжело тебе, в берцах-то ходить? - поинтересовался Серж.
  - Да нет, привыкла уже, - покачала головой Фаня. - Удобные. К тому же, ботиночки сшиты на спецзаказ, легонькие. Хочешь, тебе такие справим?
  Серж покачал головой: - Нет.
  - Почему?
  - Я как все, мне легче не надо.
  - Как хочешь... - Фаня помолчала, потом, точно собравшись с духом, спросила: - Придешь сегодня?
  - Нет.
  - Но почему? Ты же видишь, что я на тебя запала. К тебе никаких требований, лишь одна просьба - приди. Любишь, чтобы тебя упрашивали? Уговаривали?
  - Нет, никогда меня не упрашивали.
  - Что же тогда? Или я недостаточно хороша для тебя?
  - Ты просто супер, не волнуйся на этот счет. Проблема как раз в том, что раньше я порой бывал слишком сговорчив.
  - Но все ведь в прошлом?
  - Прошлое всегда ближе, чем хотелось бы.
  - А, может, просто хочешь продемонстрировать, что у тебя стальные яйца?
  - Не говори глупостей, Фаня! Я же вижу, ты умней, чем пытаешься казаться. При чем здесь стальные яйца? Уж точно не на бабах их закалять и демонстрировать. Не в тебе дело, повторяю. Вот, успокойся. Женщина ты завидная, правда, но...
  - Вот, все же есть но!
  - Это мое но. Это мой камень, который лежит у меня на душе. В той жизни, в прежней, я совершил ошибку. Исправить скорей всего уже ничего нельзя, но как с этим жить, я еще не понимаю. Может быть, нужно время, чтобы забыть, или привыкнуть, может, что-то другое, более радикальное, я не знаю. Но пока вот так.
  - Я тебе вот что скажу, милый. Не стоит гоняться за призраками прошлого, разными фата морганами. Живи настоящим, тем более, неизвестно, что там, в будущем, ждет, да и будет ли оно. Лови моменты!
  - Ты тоже, я смотрю, философ. Философиня.
  - Здесь каждый философом становится.
  - Слушай, я не знаю, как это у тебя происходит, как бывает, и вообще... Как ты определяешь, кто с тобой будет и когда... Знаешь Воробья у меня во взводе?
  - Допустим. Ну, да. Кто же его не знает?
  - Такое дело... Я подозреваю, да почти уверен, что он еще девственник. То есть, ни с одной женщиной еще не был, не ощутил, и не знает даже, что это такое и как. Понимаешь?
  - Да ладно, все вы все знаете. С пеленок уже кобели. Ну и, дрочил же он, наверное?
  - Не знаю, может быть. Наверное. Только что тут сравнивать? Я тебе про другое говорю.
  - А про что? Не пойму, что ты от меня хочешь?
  - Не могла бы ты обратить на него свое пристальное внимание? Прямо даже сегодня? Такая личная моя просьба.
  - Уступаешь ему свою очередь? Меня? Вот это да!
  - А нет у меня никакой очереди! Если у нас с тобой когда-нибудь что-то получится, что возможно - кто знает? - я буду у тебя единственным. Уж поверь.
  - А я у тебя?
  - Конечно, и ты у меня. Будешь единственной, само собой.
  - Что ж, согласна подождать. Верней, я подумаю. Над словами твоими, и над просьбой. Только, не забудь потом, что она была твоя.
  - Не волнуйся. Ну, за жизнь!
  - За любовь!
  
  А ночью он долго лежал без сна. Ему вспоминалась Тома, снова и снова. Если днем он гнал мысли о ней прочь, и это ему почти всегда удавалось, то по ночам он был перед ними бессилен. Сереженька, говорила она ему, что же ты натворил? Как же нам выйти из этого положения? Как все исправить? Но он не знал, как и что можно исправить, не было у него ответа.
  Потом он заметил, как тенью выскользнул из койки Воробей, и растворился в темноте кубрика. Вскоре в глубине коридора щелкнула, закрываясь, дверь. Как же у них все быстро, удивился с неожиданной завистью Серж. Он еще лежал некоторое время, фиксируя ночные звуки воспаленным сознанием. Бормотание и храп спящих гоплитов, скрип коек. Потом поймал себя на том, что ждет совсем других звуков. Но обычных ночных криков Фани Данунахер в этот раз не прозвучало.
  Серж так удивился этому осознанному необычному обстоятельству ночи, что прекратил усилия удержаться над волнами и неожиданно стал погружаться в темные воды сна. Где-то наверху, у поверхности оставалась Тома, он видел, опускаясь, ее лицо, но она лишь смотрела ему вослед пристально и не порывалась никак удержать. А потом, когда Тома стала едва видна, подобно далекой луне на туманном небосводе, из глубины навстречу ему поднялась русалка. У русалки имелся элегантный серебристый хвост и обнаженная грудь любимой Сержем формы. Она трогательно заламывала руки с длинными пальцами и строила на лице ему гримаски. Ее лицо было лицом Стеллы, русалки его мечты. Она обвилась вокруг него, прижалась к нему жарким телом и потянула вглубь. Опускаясь, не в силах пошевелиться, точно парализованный, он смотрел наверх через колышимые водным потоком волосы Стеллы, куда вереницей мелких пузырей уходил его последний воздух, его дыхание. И не было сил кричать, и не было желания звать. Пусть будет, что должно, подумал он напоследок. Хоть что-нибудь пусть будет.
  
  Глава 5. Воробей не птица.
  
  
  Он возник за ее спиной как всегда бесшумно, и замер в нерешительности, боясь напугать. Но не испугал, она почувствовала его появление.
  - Александр Александрович! Вы как всегда, в своем репертуаре. Тихими тропами, в мягких сапогах, - отреагировала она на его появление в ординаторской, и лишь потом оглянулась. - Ну, здравствуйте! А я все думала, когда же вы объявитесь?
  - Здравствуй, красавица, - Сан Саныч пожал протянутую руку, не выпуская, притянул ее к себе и поцеловал в щеку. - Думала, я тебя не узнаю? Или не замечу? Напрасно, как можно не обратить внимания на такую... На такую эффектную женщину. С тех пор, как я видел тебя в последний раз, а это было уже очень давно, ты просто расцвела. Афродита, да.
  Женщина легко рассмеялась, откинув голову и показывая крупные белые зубы.
  - Александр Александрович, вы все такой же кавалер.
  Из-под легкого колпака на голове выбилась пепельная прядь, она убрала ее движением руки, и тем же движением, похоже, стерла с лица улыбку.
  - Я, честно говоря, не поверил своим глазам, когда тебя увидел. Какими судьбами? - начал допытываться Сан Саныч.
  - Александр Александрович, вот только давайте не будем, - сказала женщина и даже подняла руку в таком жесте, словно пыталась его остановить. - Я бы конечно хотела, чтобы никто ничего не знал, но понимаю, что это невозможно. Я знаю, что всегда нахожусь под колпаком, и не таким, как этот, - она указала на голову. - Не может быть, чтобы вас не предупредили, не попросили проследить. Как это: в оперативном порядке.
  - Что ж ты хотела? Родителей не выбирают, живут с такими, какие есть. Твой отец за тобой, конечно, приглядывает, не без этого, но достаточно деликатно, я бы сказал, стараясь не вмешиваться в твою жизнь без лишней необходимости. Но надо иметь возможность прийти на помощь, когда она понадобится. И это правильно, и ответственно с его стороны, постарайся понять.
  - Да все я понимаю. Просто хотелось бы большей автономности. Я ведь уже достаточно взрослая. Совсем-совсем взрослая.
  - Я здесь не из-за тебя, это правда. Нет, правда. Но сейчас просто интересно: какая судьба тебя сюда привела? Почему медицина, почему госпиталь? Ведь ты...
  - Скорей всего не судьба. Или - злая судьба.
  - Ааааа... Значит твой таинственный принц...
  - Почему таинственный?
  - Когда я в последний раз общался с твоим батюшкой, тоже достаточно давно уже, он высказывался о твоем избраннике довольно неопределенно. Я так понял, что он и сам не слишком много про него знал.
  - Это всего лишь означает, что он и не хотел ничего о нем знать. Я закурю. Вы не желаете?
  - Нет, спасибо, я уже накурился.
  Она достала из кармана халата сигареты, взяла одну тонкими длинными пальцами, прикурила от протянутой зажигалки, пустила дым в потолок.
  - Голосу это дело не вредит? - спросил Сан Саныч.
  - Напротив, как ни странно, - она повертела перед собой зажатой между пальцами сигаретой с довольно отстраненным выражением лица, пожала плечами. - Хотя, какая теперь разница?
  - А почему, прости, отец твой не хотел о нем знать? Он что, так плох? Дьявол-искуситель? Не знаю... Что?
  - Напротив, он очень хороший человек. Лучший из всех, кого я встречала.
  - Тогда что?
  - Ах, Александр Александрович, все очень просто. У них для меня имелся другой кандидат в мужья. А я хотела все решать сама. И я решала сама.
  - Понимаю, понимаю... Но как ты здесь оказалась? Ведь ты даже не медик.
  - А вот и нет! Вы просто этого не знаете, я до того, как занялась музыкой, закончила медучилище, так что по первой специальности я медсестра. Поэтому, в этом плане особых трудностей не возникло, и в профессиональном отношении ко мне в госпитале нареканий нет. Ну и мне помогли, конечно. Я ведь папина дочка, да. Пользуюсь связями, когда прижмет. Собственно, единственный раз и воспользовалась.
  - И теперь ты Томкэт?
  - Вы слышали? Да, доктор Карпец развлекается. Пустое все.
  - Но все-таки, почему ты бросила все там и приехала сюда?
  - Мне позвонили.
  - Кто?
  - Я не знаю. В трубку молчали. Я поняла, что это он. И я почувствовала, что он в беде, что нужна моя помощь. К сожалению, все так и оказалось.
  - Погоди, я, кажется, начинаю догадываться. Ты хочешь сказать, что твой друг...
  - Да, человек, которого я люблю, находится здесь, рядом. Вон в той палате.
  - Ах, милая моя, прости, я ведь даже не подозревал...
  
  Ротный зачем-то вызвал.
  Странно, лишь вчера вечером, перед выходом на передовую, они встречались в лагере и, как казалось, обговорили все вопросы. Видимо, не все, видимо, возникло что-то новое и неожиданное. Это плохо. Все плохо, и то, что новое, и что неожиданное. Хороших, счастливых неожиданностей на войне, насколько он успел заметить, не случается, всегда одни лишь гадости. Да и чего другого ждать? Война не благотворительный спектакль, по окончании которого убитые по ходу действа актеры, как ни в чем не бывало, выходят на поклон. Аплодисменты, цветы, подарки... Это все из другой жизни, а в этой подарочки всегда со знаком минус. Самое заветное желание - чтобы судьба позабыла о тебе до конца войны, потеряла из виду, не замечала. Уж как-нибудь, само собой, мало-помалу, все однажды закончится, рутинно и без чрезмерных геройских усилий. Вот да, это самое лучшее, что может произойти - рутинно и без геройских усилий. Поэтому так некстати показался вызов Докучеева, так не хотелось покидать позицию взвода. Какое-то беспокойство ощущалось им с самого начала, еще с момента прибытия на передок. Словно что-то назревало, сгущалось вокруг, витало в воздухе. Вроде все, как обычно, но он чувствовал, напряжение растет, что-то готовится. Нет, покидать позицию не стоило. Но и отказаться было нельзя, центр сказал - немедленно.
  Серж оглянулся. Тагазимула, пэпэшка наперевес, опустив голову, бодро двигался за ним по траншее. Заметив, что взводный остановился, тоже встал.
  - Что?
  - Ничего. Передохнем пару минут.
  Вот, тоже... По-хорошему, надо было его вместо себя за старшего оставлять, но нет, ни в какую. Как хочешь, говорит, командир, только я за тебя отвечаю, и я с тобой. Куда ты, туда и я. Пришлось Демона назначить. Ничего, парень подготовленный, должен справиться. Хотя сомнений много. Вот так всегда, нет хороших решений.
  С неба все сыпался и сыпался мелкий изнуряющий дождик. Как начался на той неделе, так и шел до сих пор. С переменным, правда, успехом, то наваливаясь плотными зарядами, то прекращаясь почти совсем, оставаясь, как в воспоминаниях, в клочках водяной пыли. Передышки, впрочем, были недолгими. Не успеешь расслабиться, как небо снова темнеет, с него прямо на голову сваливается новая туча, и все начинается с начала. Теперешняя передышка, похоже, тоже будет короткой, нет причин думать иначе, поэтому хотелось бы успеть, пока она не закончилась, добежать до укрытия. Он махнул рукой Тагази.
  - Пошли! Ходу, ходу!
  Дренаж в траншее все-таки хорош. Сколько воды в нее вылилось, а доски на полу почти сухие. Почти. Хотя, тоже под ноги смотреть приходится, чтобы не вляпаться в грязь, где она есть. Хлюпает... Но это все такое... Грязь и есть грязь, внимания заслуживает ровно столько, сколько заслуживает. Гораздо больше его сейчас беспокоил фактор Демона. Справится ли? Подведет или нет? Честно говоря, парень способен и на то, и на другое. Да, он рисковал, оставляя его за старшего, конечно. Ну а кого другого? Кого? Заместителей надо воспитывать, будем считать, что процесс пошел.
  Вспомнился недавний - на прошлой неделе - поход в чипок. Коллективный выход, им обещанный и организованный. В 'Три барана'. Да, 'Три барана'... Имеется у них там, для таких совместных мероприятий, отдельный зал, собственно, небольшая комната с большим столом. Там и устроились. А что, нормально посидели, если честно, ему понравилось. Как для мужской кампании - вполне. Очень даже неплохо. И не слишком дорого получилось, кстати. Цены в лагере, насколько он успел убедиться, приемлемые, начальство, кому положено, за этим вопросом следит, и торговцам шкуры с бойцов драть не позволяет. Что правильно. Шкуры гоплитов для других испытаний предназначены. Ну, что, накрыл поляну. Пивасика, как обещал, по литру на брата. Не сразу, но стали парни оттаивать. Все-таки, нелегко быстро и безболезненно влиться в коллектив, тем более, стать своим в подразделении, обожженном и закаленном многими месяцами пребывания на фронте. А ты чужак и пороха не нюхал. Пришлось им свою историю рассказать, а куда деваться. Ну, приукрасил немного. Да, собственно, сочинил все от начала до конца, наврал, если честно. А что было делать? Не мог же он про Стеллу да про Горынина все тут выложить? Кому положено, и так все знают. Надеюсь, что нет, поправил себя Серж.
  
  А началось все, кто бы сомневался, с подачи Демона. Тот устроился за столом рядом, по правую руку. Тонкое лицо кривила демоническая усмешка, пиво цедил из бокала, словно кровь сосал. Серж, конечно, сгущал краски, но не слишком. Где-то так все и было. Антипатия к персонажу, прямо сказать, росла, тем более что он, персонаж, активно в этом направлении работал. Ну и преуспевал, мало-помалу.
  - А что, господин Серж, колись, как ты дошел до жизни такой? - начал он разговор, ради которого, собственно, если не все, то многие там собрались. После побитья палкой накануне ему, судя по всему, не терпелось реванша, не ясно, правда, в чем и какого, но пиво выпито, тормоза отпущены, движение началось - вперед!
  - Что тебя в моей жизни удивляет? Или интересует?
  - Да нас всех и удивляет, и интересует. Расскажи личному составу, как, за какие такие заслуги ты к нам сюда загремел?
  - Как и все, наверное. И почему загремел? Не загремел. Судьбе было угодно предоставить мне это испытание, я просто не смог отказаться.
  - Судьба, как известно, девушка с пониженной социальной ответственностью, - озвучил свою реплику Детинушка. Хмель рисовал на его щеках благодушие розовыми лепестками, глаза поблескивали под белесыми ресницами, губы разъезжались в улыбку. - Кто ее угощает, тот и танцует... Ее.
  - Я так думаю, что она благоволит к достойным.
  - Благоволит, надо же...
  - И что значит - достойный? И кто достойный? Кто это определяет?
  - Она сама, кто же еще?
  - А кто дал ей право такое? Определять что-то, судить-рядить?
  - Ну, ну, успокойся. Все в порядке, право у нее есть.
  - Откуда такое?
  - По праву рождения. Скажем так, если мы полагаем, если соглашаемся с тем, что судьба существует, значит, принимаем, как данность, что она может карать и миловать всех по своему усмотрению.
  - По своему произволу.
  - Я не назвал бы это произволом. Если разобраться, в каждом отдельном случае, все логично, награды заслужены. Те, что нашли героев. И кара всегда справедлива.
  - Красиво говоришь.
  - Ну, извини, как умею. Специально не стараюсь.
  - И все же, - упрямо направлял разговор в то русло, которое его интересовало, Демон. - О себе расскажи. Тебя за что наградили поездкой в Легион?
  - Просим, просим!
  - Да, собственно, обыкновенно.
  - Ведь ты же капитан? И должен был ехать на учебу в академию?
  - Все верно, все верно. Откуда сведения?
  - Оттуда. Так расскажи, почему не в академию? Почему сюда?
  - Обычная история. Если позволите, я без имен, фамилий и воинских званий. Короче говоря, у одного товарища, в довольно большом звании, была, и есть, дочь.
  - Я так и знал, что в бабе дело!
  - Да... Мы с ней встречались одно время. А потом перестали. Нет, не ссорились, и отношения у нас были чисто платонические, за ручки разве что держались. Иногда.
  - Да, да, расскажи. Платонические отношения, слышите, пацаны. Кто ж тебе поверит?
  - Я говорю, как есть, а вы можете верить, можете не верить, ваше дело. Так вот, отношения наши прервались. Но девица с этим не смирилась. Хорошая, кстати...
  - Так что же ты ей отставку дал?
  - Потому что хорошая, но не моя. Так вот, она решила переиграть в свою пользу, как она ее понимает, и обратилась к отцу. Так, мол, и так, жду ребенка, хочу замуж. Указала на меня.
  - Ну, понятно, стандартная ситуация!
  - Отец ее вызывает к себе, говорит: давай. Или-или. Я говорю, хорошо. Или-или. Пишу рапорт, и вот я здесь. Девица, кстати, когда узнала, к чему ее затея привела, чуть с ума не сошла. Прибегала извиняться, да что уж теперь. Время ушло.
  - Затейница.
  - Да.
  - А академия?
  - Надеюсь, никуда не денется. Восстановят потом, когда все закончится. Есть такое положение, что легионеров должны восстанавливать, и вообще, разные льготы предоставляются. По обучению и прочему. Так что имейте в виду.
  - Сто лет ждать будешь.
  - Сто - не сто...
  - И чем же судьба тебя наградила? - Демон задрал голову и поскреб розовыми ногтями выдающийся вперед острый подбородок. - Ты сказал, что она тебя наградила? Чем же? Я, например, не вижу. Ведь ты, получается, не при делах был, и все равно пострадал. Где логика? Нет, судьба все-таки девка слепая и коварная.
  - Нет, я сказал про испытание. Да, такое вот испытание, и придется его пройти. А за что? Ну, наверное, надо было лучше соображать, с кем гулять, с кем не гулять. Девушки, которым пора замуж, слишком взрывоопасный контингент, с ними, как сапер, ошибаешься лишь раз. Вляпался, считай, не повезло. Так что, все по делу. Как бы то ни было, плакать и осыпать судьбу проклятьями не собираюсь. У мужика есть пара челюстей, которые он может, и должен, стиснуть, когда тяжело, и идти дальше. Я считаю.
  - Вот, хорошо сказал, - Туз покивал головой. - Выпьем за это!
  - А вы? Почему такие одинаковые? Грим, имена и прочее? Туз, Чужак, Дитя, это же все из одной оперы.
  - Еще Кот, Анкх...
  - Братец Лис?
  - Нет, этот, как и Демон, отдельно, они сами по себе. Присоединились потом. Пусть, не жалко. Только мы не из оперы, а из одного двора. И росли все вместе, и тусовались, и Кисс слушали, и многое другое. А потом все вместе в легион записались. Мы тут: один за всех, и все за одного!
  - Похвально, что. Одобряю. Ну, хорошо, а ты? - спросил Серж у Демона. - Кто такой, откуда, куда и зачем? Маска, видно, такая же, но ты не с ними. Не с парнями из нашего двора. И Кисс ты, поди, не слушаешь. Чувствуется, что-то с тобой не так...
  - Почему не так? Все со мной нормально!
  - Ну, я же вижу, что тебя все время что-то корежит, точно наизнанку выворачивает. Давай, как сам говоришь, колись, что за проблема там у тебя, внутри? Выкладывай прямо здесь, на стол, а то потом в каком неподходящем месте прорвет. Что тебя гложет? Рассказывай.
  Демон со стуком опустил полупустой бокал на стол.
  - Хочешь знать? Ладно, сам напросился. Только не жалуйся потом. Просто я ненавижу вас, офицеров, понятно? Всех! Потому что вы самое подлое сословие, вам веры - от меня лично - нет никакой. Вот такое мое отношение.
  - Ух ты! Серьезное заявление. А в чем дело-то? На чем злость основана? Чем ненависть свою питаешь?
  - Так он это, почти что один из вас, - ухмыльнулся Чужак. - Курсантом был. Его из училища прямо перед выпуском выперли. Ну, правда ведь? Скажи ему сам.
  - Да пошел ты!
  - Правда, что ли? Ну-ну, рассказывай, раз начал, что да как? Что за училище?
  - Училище ВДВ.
  - То самое, гвардейское?
  - То самое, дважды Краснознаменное.
  - Ух ты! Я тоже когда-то хотел туда поступать, но по здоровью не прошел. И что произошло?
  - Подрались, на стаже, с местными.
  - Ну, брат, а что бы ты хотел? Ведь тебя воспитывали, как машину убийства. Ты не имел права...
  - Да они сами напросились! Мы на танцы пришли в клуб, только девчонок пригласили, ну и они, быки эти подкатили. Пошли, да пошли. Ну, вышли, без проблем... А потом так все представили, будто мы напились пьяные, девок всех перетрахали, прямо на сцене, Дом культуры развалили...
  - И что, всех отчислили?
  - Почему всех? Меня одного. Я же за старшего был. Три месяца до выпуска. Без права восстановления. Ненавижу!
  - Да уж, история... Зачем же ты в легион подался? С таким-то настроем?
  - А чтобы доказать, всем! Что зря со мной так, что не надо было. Имею право!
  И вот этого деятеля с возбужденным и оскорбленным самолюбием он оставил вместо себя. Чем он только думал? Чем думал... Что нашлось, тем и подумал. Все равно ведь некого больше. Как ни крути, а самый подготовленный, без пяти минут лейтенант. Авторитет, какой-никакой, имеется, вот пусть теперь ответственности хлебнет. А то, болтать языком, каждый горазд. Хочешь доказать, что можешь? Вот тебе такая возможность, доказывай. Серж вздохнул. Сомнения, конечно, имелись, оправданные, и опасения, что не все может быть гладко, но в душе он все же надеялся, что парень справится, и с собой, и с обстоятельствами.
  
  Добежать до Куста по сухому они, конечно, не успели. Когда до укрытия оставалось не больше ста метров, припустил дождь. Мелкий, точно разбитый в блендере, но обильный, густой, какой-то даже жирный, много. Заскочив под навес над входом, Серж и Тагази какое-то время отдувались, смахивали воду с брони и касок, вытирали лица платками.
  - Ты смотри, что делается, - изумлялся Серж небесным обстоятельствам. - Хляби разверзлись.
  - Что такое хляби? - поинтересовался Тагази. - Хотелось бы узнать конкретно.
  - Ну, это там, наверху. Окна небесныя. Бездны. Говорится - хляби.
  - А, понятно. Источник всему. Нормально, я так и думал. Завтра еще снег пойдет.
  - С чего ты взял?
  - Увидишь.
  - Ага, увидим. Ладно, пошли, ротный заждался.
  - Дай-ка я, - подвинул эвокат Сержа в сторону, увидев, что тот замешкался у тяжелой полусферической двери. Тагази был значительно мощней командира взвода, но и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы преодолеть инерцию и сдвинуть с места эту громаду.
  Они оказались в обширном тамбуре, освещенном ярким светом диодных светильников. Навстречу им выступил гоплит-дневальный.
  - Оружие и снаряжение оставьте, пожалуйста, на вешалке.
  Оглянувшись в указанном направлении, Серж увидел, что на крючках уже висят чьи-то пэпэпшки, броня и каски. Значит, и другие взводные здесь, решил он. Это обстоятельство насторожило, видимо, действительно произошло или готовилось что-то серьезное.
  Справа от входа, за спиной у дневального, из полуоткрытой двери в соседнюю комнату дышало влажным теплом и запахами пересушенной и не очень чистой одежды.
  - Чем топите? - спросил Тагази, кивнув на сушилку.
  - Вестимо, дровами, - как-то вымучено улыбнулся гоплит.
  - А дрова где сушите?
  - Здесь же и сушим. И еще под навесом запас есть.
  - Все путем, молодцы.
  - У Докучеева не забалуешь...
  Они прошли в расположенную напротив входа дверь и оказались в центральном помещении бункера. Низкий потолок, точно присевший под собственной тяжестью, яркий свет все тех же диодных светильников, центральный стол с разложенной на нем картой. И, поверх всего, такой плотный, что можно резать ножом, пласт табачного дыма. Не громко, но натужно гудела вытяжка, перетягивая дымовое одеяло на себя и мало-помалу его утилизируя. Дальше, за столом, в стене, обращенной к Литорали, имелись проходы к стрелковым ячейкам. В них, насколько знал Серж, вместо пулеметов были установлены базуки, как их справедливо, в общем, называли. Вроде пэпэшек, на том же принципе работающие орудия, но раза в три больше калибром, 88,9 мм. У них во взводе тоже была одна такая. Базука. Труба иерихонская.
  - Наконец-то! - встретил их центр возгласом. Поздоровавшись, предложил: - Присаживайтесь. Можете курить. Все в сборе, начинаем. Итак, как водится, я собрал вас здесь, чтобы сообщить пренеприятное известие.
  - К нам едет ревизор?
  - Ревизор уже здесь. Где он, кстати? Сан Саныч! Где вы?
  - Да здесь я, здесь, - раздалось в ответ, а следом за голосом рядом со столом нарисовался буквально-таки из ниоткуда, из воздуха, подполковник в камуфлированной армейской форме. По погонам на плечах и обнаружилось, что подполковник. Среднего роста, сухощавый, со стальным взглядом - ассоциация почти моментальная, потому что глаза светло-серые, и плюс взор пристальный, точно штык, жесткий.
  - Никак не привыкну к этой вашей манере. Что вы, ей-богу, все прячетесь?
  - Да вы не обращайте на меня внимания.
  - Как же, не обращать. Господа, представитель Особого отдела Легиона, подполковник...
  - Сан Саныч меня зовут, этого довольно.
  - Хорошо, пусть так. То есть, как скажете. Прошу любить и жаловать, Сан Саныч. Он нас немного проконтролирует.
  - Нет, нет, никакого контроля. Не обращайте на меня внимания, занимайтесь своими делами, я даже вникать ни во что не буду. Просто осмотрюсь немного.
  У Сержа тоскливо заныло под ложечкой. Уж не по мою ли душу, подумал он? Рано или поздно, кто-то должен был прийти, осмотреться вот, начать задавать вопросы. А потом, глядишь, начнут и руки выкручивать. Не успел он додумать думу, глядя на подполковника, как тот кивнул присутствующим, улыбнулся тонкими, как бритва, губами и просто исчез у всех на глазах. Растаял в воздухе, слился с пространством. Да, да, конечно, вникать он не будет. Вот как за таким уследить? И не заметишь, как во все вникнет.
  - Ладно, господа, продолжаем. Короче говоря, пришел приказ из Легиона, за подписью генерал-легата Разгильдеева. В нем предписывается здесь, на нашем участке, организовать разведку боем. Что связано, как сами понимаете, с резкой активизацией противника в последнее время. Надо выяснить, что у них на уме, что они нам готовят и вообще, что происходит. Поручили нам, нашей центурии. Будем выполнять.
  - Каким образом?
  - Ну вот, давайте теперь подумаем, как и приказ выполнить, и личный состав сохранить.
  - Мне кажется, чистое безумие, идти на них в атаку, - высказался взводный два.
  - Почему?
  - Понятно, почему. Людей положим, и ничего не разведаем. Что там можно разведать? Они же, как призраки, то есть, то их нет. Вон, как Сан Саныч.
  Сан Саныч тут же материализовался из воздуха и погрозил, кому надо, пальцем.
  - Вон, видишь.
  Сан Саныч, продолжая грозить пальцем, дематериализовался, растаял, исчез.
  - Но приказ есть, и его никто не отменит. Обязаны выполнить, это всем понятно.
  - Понятно, конечно. Но каким образом? Ты сам что предлагаешь?
  - Ну, во-первых, полагаю осуществить разведку силами третьего взвода. Вы и так впереди, и ближе всех к Бреши сидите, вам и идти недалеко. Через распадок пройдете, подниметесь наверх, до леска, посмотрите, что там и как. Сможете продвинуться дальше, хорошо, нет - нет. Главное, оценить обстановку. А остальные в это время представление на своих позициях устроят. Концерт духовой музыки. Ну, ты понял да? Поддержим, отвлечем на себя неприятеля огнем из всех орудий.
  - Не пойдет.
  - В смысле? Что не пойдет?
  - Падь непроходима сейчас. Который день дождь поливает, болото в низине раскисло, увязнем в нем. Там нас и накроют, на кочках. Тем более, что не слышно ни фига, а эту всю хрень только на слух и определяешь. Нет, теперь идти вперед действительно безумие. Как и было правильно сказано.
  - Что ты предлагаешь?
  - Подождать день-два. Есть сведения, что завтра снег пойдет. Там, глядишь, и подморозит. Легче-то по морозцу через болото.
  - Хорошо бы, согласен. Но у меня приказ.
  - Что, там и дата проставлена?
  - Так точно.
  - Когда.
  - Сегодня, через два часа.
  - Черт! Что за фигня творится? Вот как это понимать, командир? Обычно время операции оставляют на наше усмотрение, тем более, когда она, как теперь, локальная. А приказ поступил полчаса назад, да? Сорок минут. Что на подготовку остается? Ничего. В бумаге что, весь сценарий расписан?
  - Гм, я промолчу, пожалуй. Да.
  - Понятно. То есть, вообще ничего не понятно!
  - Что я могу сказать? Приказ подписан командующим Легионом, и нам придется его выполнять. Как есть, ничего менять мы не вправе.
  - Но это же самоубийство, центр!
  - Или убийство.
  - Но, но, но! Я попрошу! Ну-ка, попридержитесь здесь! Не забывайте, что и у базук есть уши. Я говорю, надо просто подумать, как грамотно, по уму все сделать.
  - Времени нет думать.
  - Да! Времени в обрез. Поэтому давайте без лишней болтовни. Есть что сказать по делу, говорите. Нет, - сидите лучше молча.
  - Хуже всего то, что мы до сих пор не знаем, как это у них работает.
  - Что ты имеешь в виду.
  - Ну, эти их штучки, шлепки, биты и прочая сажа. То есть, кто все запускает, как наводит, как управляет - совершенно непонятно. Лично мне непонятно. Даже когда пехота их появляется, и то ничего не ясно, что и как они делают.
  - Так, может, компетентные товарищи проникли глубже нас? В суть проблемы? Может, Сан Саныч с нами поделится сведениями?
  - Вот да, было бы неплохо. Сан Саныч! Вы здесь еще?
  - Да-да... Лицо Сан Саныча полу проявилось из воздуха, нарисовалось, струясь и подергиваясь, точно улыбка Чеширского кота. Потом он поднял глаза, обвел всех взглядом и, уже через мгновение, явился и сам, во плоти и в полный рост.
  - Сан Саныч! Что за волшебство такое? Как вы это делаете?
  - Да, правда. Это ваше природное свойство, пропадать, или...
  - Кое-какая склонность, конечно, была изначально, но в основном сказываются годы упорных тренировок. Постоянные упражнения в маскировке. Терпенье и труд, что называется. Ну и, конечно, путеводные примеры из классики, вам они известны.
  - Сан Саныч, - поинтересовался Серж, - скажите, а вы только для нас можете стать невидимым?
  - Что вы имеете в виду?
  - Кошки, собачки, например?
  - О, нет, животных обмануть практически невозможно. Хотя, иногда удается и их ввести в заблуждение. Но очень, очень редко. Дети природы, что вы хотите.
  - А вот, скажем, чужие? От них вы можете спрятаться?
   Сан Саныч воззрился на Сержа с удивлением.
  - А вот это, знаешь ли, интересный вопрос. И я, честно говоря, не знаю, как на него ответить. Дело в том, что я прибыл сюда, на фронт, всего пару дней назад, и еще не успел... Но я обязательно это выясню, при первой же возможности. Очень хорошо, что подсказал. Очень хорошо.
  На небольшом столике с желтой, густо покрытой масляным лаком крышкой, где у стены в ряд выстроились несколько полевых телефонов, раздался резкий, как вскрик индюка, звонок. Присутствующие, все поголовно, даже Сан Саныч, вздрогнули и оглянулись на аппарат. Единственный вид связи, по полевому проводу, доступный в здешних условиях. Как в старые суровые времена. Да и тот не слишком надежен.
  - Да! - сорвал трубку с возбудившегося прибора Докучеев. - Что там у вас? Докладывайте! Я ему передам. Да!
  По мере того, как ротный слушал доклад, лицо его все больше мрачнело.
  - Ничего сами не предпринимайте! Ждите! - сказал он, наконец, отрывисто и, бросив трубку, обратился к Сержу. - Что там у тебя происходит? Какой-то боец застрял на нейтралке. Зачем его туда понесло, Воробья этого? Он что, не знает, что воробей не птица? Давай, разбирайся. Мигом!
  Глава 6. Сам погибай, а товарища выручай.
  
  
  Сплошной белый свет, а, значит, и боль, с ним связанная, в одночасье распался на фрагменты, участки и полосы. Сформированное таким образом пространство, было похоже на необъятный чертог, в ходе дальнейшей трансформации ссохшийся в объемах и превратившийся в обыкновенную больничную палату. Так ненавидимую им.
  Архитектурный каприз, фрактальная галлюцинация.
  - Я есть Бог. Для тебя, - услышал он голос.
  - Бог - как фамилия? - полюбопытствовал все же он, хотя разговаривать так не хотелось, хоть умирай. - Уйди, Бог. Проваливай! Я не звал тебя, Бог!
  - На то я и Бог, что прихожу сам, когда сие мне надобно.
  - Так что же тебе от меня надобно? Душу? Душу я не отдам. А так, бери что другое, за чем пришел, и проваливай!
  - Не могу я так просто уйти. А поговорить?
  - Что же ты за Бог такой, если не можешь сделать то, о чем тебя просят?
  - Но что-то я все же могу, правда? Я даже много чего могу.
  - Например? Что?
  - Ну, например, я могу облегчить твои страдания. И даже вовсе их прекратить могу. А могу сделать невыносимыми, и продлить их до бесконечности. Я все могу.
  - Страдания прекращены в связи со смертью страдальца, да?
  - Шутить изволите?
  - Какие тут шутки! Лучше убей меня сразу, Директор! Ведь ты по-прежнему Директор, правда? Той самой конторы?
  - Я твой Бог!
  - Забирай, что тебе нужно, и оставь меня в покое!
  - Мне нужен ты.
  - Упс. Все-таки, душа?
  - Ты, весь, целиком, со всеми потрохами.
  - Выходит, это я твой Бог?
  - Бог? Ты? А что ты можешь мне сделать? Разве ты можешь заставить меня страдать?
  - Не могу. К счастью, не могу. Обрекать кого-то на страдания, какая в том радость? Для этого незачем становиться Богом. Делать больно - удел жалких неудачников. Нет, правда, в чем тут радость?
  - Радость, скажу я тебе, есть, она заметная и чувствительная. Та, что сродни мести. Пьешь ее по капле, точно нектар, и воспаряешь. Ты просто не умеешь ее готовить, вот что я тебе скажу.
  - Я не заметил момента, когда мы перешли на ты.
  - Было дело. Мы с тобой так давно знакомы, что уже стали почти как родственники.
  - Так что же ты хочешь от меня, Директор?
  - Видишь ли, ты имел неосторожность нарушить кое-какие мои планы...
  - Правда? Я, честно сказать, рад этому. Это к вопросу о радости. Все-таки, и я умею кое-что готовить.
  - Он рад! Рано радуешься. Я нашел способ, как ты можешь возместить причиненный мне ущерб.
  - Так просто убей меня! И я сразу поступлю в твое полное распоряжение.
  - Нет, дружище, не так просто. Ты меня интересуешь в качестве живого материального объекта. Я хочу попытаться с твоей помощью решить одну проблемку.
  - Какую проблемку? У Бога есть проблемы?
  - А у кого их нет? Какую, узнаешь позже. Когда мы с тобой еще ближе познакомимся. Могу лишь сказать, что она связана с твоей способностью проникать в Дом без спросу и приглашения.
  - А если я умру, сам по себе? Ну, без твоей помощи?
  - А вот этого я допустить не могу. То есть совсем. И это в моей власти. Поэтому, в этом плане надзор за тобой неусыпный. Круглосуточный.
  - Ты подкупил персонал?
  - Зачем? Персонал и так из кожи вон лезет, чтобы удержать тебя на поверхности. Ты ведь такое с собой сотворил, просто труп трупом. Ты бы себя видел!
  - Злорадствуешь? Уважаемый Директор филиала смерти, знаете, я сожалею, но у меня нет ни малейшего желания вам помогать.
  - На данном этапе течения болезни, и вообще, развития событий, это вполне естественно. Но, может быть, однажды ты все же захочешь подлечиться, и вот тогда мы с тобой начнем предметный разговор. Я подожду. Мне ведь спешить теперь некуда, а способ убеждения такого упрямца, как ты, у меня всегда с собой. Не забыл? Боль, страдание, - то, что ты любишь.
  - Как ты это делаешь?
  - Очень просто. Видишь, это устройство? Это генератор волн, которые выворачивают твое естество наизнанку. Или заворачивают обратно. Тебе сейчас чего больше хотелось бы? Учитывая, что до этого был период терзаний?
  - Желательно конечно еще помучиться.
  - Напрасно. Кстати, особо хотелось бы отметить, что это устройство совершенно не вызывает привыкания. То есть, натренироваться, как-то привыкнуть к боли невозможно. И все, что ты испытываешь, ты всегда получаешь словно в первый раз. Ну, что, не передумал? Пожалуйста. Пожалуйста!
  - Ооооо!
  
  
  Обратно в расположение взвода они неслись по траншее в том же порядке, Серж впереди, пулей, Тагази следом за ним, плотно прессуя воздух в проходе, точно поршень. Расстояние, отделявшее их от передка, они преодолели, наверное, вдвое быстрей, чем часом раньше в противоположном направлении. И, тем не менее, за то время, что они были в пути, погода успела измениться. С Кашканара сорвалось вниз, накрыв и позиции, и весь распадок перед ними вплоть, наверное, до самой Бреши, седое мглистое облако. Сразу ощутимо похолодало, и вместо дождя заметались в воздухе мелкие серые мухи. Вот и снег, надо же, отметил Серж факт природного каприза, но тут справа, из мглистой глубины распадка донесся протяжный не то крик, не то стон, и про снег он тотчас забыл, начисто. Крик проникал в сознание, и в душу, и моментально цеплял за живое, потому что рождался в муках и страданием был переполнен. 'Что за...?' - начал Серж транслировать запрос в Небеса, и прервал его, потому что до него вдруг дошло, и кто кричит, и почему, и где.
  Когда влетели на позицию, там царили упадок духа и уныние. Это читалось по лицам, по потухшим взглядам гоплитов, которые они хоть и отводили в стороны, но скрыть все равно не могли. Навстречу вышел Демон, но и у него членораздельный доклад не получился, ибо он тоже был ошеломлен, если не сказать - в шоке от случившегося, и ничего толком объяснить не мог. Серж только заметил, что рука у него перемотана платком, который он удерживал, сжимая кулак. Видимо, где-то приложился, отметил взводный.
  - Стройте взвод, - приказал Серж Демону.
  - Взвод, строиться-я!
  Бойцы быстро собрались возле входа в блиндаж, такое впечатление, что им самим невыносима была эта тоскливая неопределенность, и они давно уже ждали хоть какой-нибудь команды. Скорей построиться, получить приказ и что-то уже делать, делать, делать... Потому что нет больше мочи крик этот слышать и выносить. Чужое страдание звуковыми волнами, сквозь уши, да и напрямую через кожу, проникало в сознание, в душу, и явочным порядком становилось своим, чего категорически не хотелось никому. Здесь, вдоль опорника, траншею специально сделали и шире, и чуть глубже, чтобы можно было при желании сделать общее построение, - впрочем, возможно, случайно так получилось. Само собой, по прихоти верховного архитектора. Как бы там ни было, но за все время, что Серж во взводе, это было первое им инициированное построение на передовой.
  - Так, давайте, рассказывайте, что тут произошло? Серж внимательно вглядывался в лица бойцов, стараясь прочесть на них хоть что-то, но все они при приближении начальника уходили в себя, лишь по губам Братца Лиса скользнула странная такая усмешка, которую Серж, едва поймав, сразу упустил, и потому не нашелся, как истолковать. Зато искажение лица Туза было хорошо заметно и вполне объяснимо. Губа у него распухла и отвисла на левую сторону, и как он ни пытался ее втянуть и спрятать во рту, не получалось. А вот, похоже, и точка приложения кулака Демона, отметил Серж. - Что, никто не может мне рассказать, за каким чертом Воробей туда потащился?
  - Ну, захотелось парню себя проверить, что такого? Каждый, право, имеет право... - наконец, но достаточно неожиданно, высказался Детина.
  - Так, так, так, а вот это уже интересно, - зацепился за его слова Серж. - Только хотелось бы уточнить, ему в самом деле этого захотелось, или кто-то доходчиво втолковал, что именно этого ему должно хотеться?
  - Да какая разница, господин Серж? Сам или не сам? - вступил в разговор Чужак. - Когда человек не догоняет, можно ему и подсказать, я считаю. Если на что-то претендуешь, докажи, что достоин!
  - Так, и на что же он претендовал?
  - На женщину, взводный. Невменяемая уже две недели никого к себе не допускает, больной сказывается, а на самом деле, говорят, он, Воробей, к ней по ночам летает. Вот пусть здесь теперь полетает.
  - Кто же такое сказал, про госпожу Данунахер?
  Туз быстро глянул влево от себя, где стоял со скучающим видом Братец Лис. Серж, однако, мгновенный взгляд его уловил, и тут в его голове начала складываться некая мозаика. Собственно, складываться она начала уже давно, но теперь на свои места встали очередные кусочки смальты, и картина в общих чертах прояснилась.
  - Да какая разница, кто что сказал, - не стал вдаваться в подробности Туз, смешно при этом шлепая разбитой губой. - Это все знают.
  - Ну, не скажи, очень важно, кто что говорил. Где, кому и когда. Не менее важно, пожалуй, чем то, кто что сделал.
  Снизу из распадка долетел витиеватым серпантином очередной выплеск криков и стонов Воробья. Он так и выдавал их порциями, казалось, что, едва придя в себя, начинает кричать, и тут же вновь теряет сознание от боли. Серж поморщился, сжал зубы.
  - Ладно, - сказал, когда Воробей затих, - вы, четверо, давайте в землянку. Продолжим там с вам. Тагази, распредели личный состав по позициям, ну и присматривай тут за всеми.
  - Есть!
  - Это ты друга припечатал? - первым делом спросил Серж в землянке Демона, кивком указав на Туза.
  - Да потому что я не знал ничего!
  - А почему же тебя в известность не поставили? Ты же тут вроде за старшего оставался. Или я что-то путаю?
  - Так то-то и оно! За моей спиной провернули!
  - А если бы за моей спиной, никто в претензии и не был бы. Верно? И к Тузу: - Ну, а ты-то не в обиде?
  - Ничего, поквитаемся! - ответил тот, злобно вращая глазами.
  - Ух ты какой! Поквитается он. А скажите-ка мне лучше, братцы, вот майор Бегунов, он тоже что-то кому-то - то есть вам - доказывал?
  - Ну, в общем, да.
  - Не болтай лучше лишнего!
  - Да что теперь... Все и так известно.
  - Все да не все. Некоторые пока испытание не прошли.
  - Ты на меня, что ли, намекаешь, Туз? Так за мной ведь не заржавеет. Всему свое время. Значит, Бегунова бегом проверяли? По пересеченной местности?
  - А как его иначе проверить? Он ведь бык здоровенный был, здоровей тебя раза в два. Вот и подумали: пусть пробежится.
  - И то ведь, мы здесь, кто год, кто больше, а он только пришел, и давай командовать, строить всех. А кто ты такой? Хочешь командовать - докажи, что достоин. Что право имеешь.
  - Знакомые слова. Что-то такое я уже слышал, а, Демон?
  - Что, Демон?
  - Вот я и спрашиваю, что, Демон? Херово все складывается, а? Понимаешь, что ты снова влип? Что тебе вполне вероятный трибунал светит? И не залупаться сейчас тебе нужно, а думать, как парня спасать.
  - Как же его спасать? Ведь сажа, от нее спасения нет. Да и она тут же на тебя самого перескочит.
  - Я же говорю: думать. Не повторять, как заведенные, одно и то же, а думать. Ладно, а вот испытание, как вы его называете, его кто придумал?
  - Да никто. Как-то само собой сложилось.
  - Просто сидели, прикидывали: что? И тут Братец говорит, а пусть пробежит вдоль фронта по нейтралке! Мы подумали, а почему нет? Тут же затишье стояло, целыми днями оттуда, со стороны Бреши, никого, ничего, ни звука какого. Мы уж думали, скоро все прекратится, на нет сойдет.
  - Братец?
  - Братец Лис.
  - А про Воробья тоже он историю выложил? Про маркитантку, госпожу Данунахер?
  - Не помню я.
  - Вроде он, да.
  - А чтобы пробежал дорожкой Бегунова - точно он предложил.
  - Ну, мы Воробью и сказали, хочешь, чтобы по честному было - сбегай. В смысле, пробеги. Сними грех с души, прими очищение, пока взводного нет.
  - Он ни слова не сказал, только броню скинул и полез на бруствер.
  - Мы думали, за пять минут обернется, здесь же недалеко. Но не вышло, прямо возле трактора его и зацепило.
  - Демон, правда, ничего не знал. Он потом из блиндажа выбежал и давай кулаками махать.
  - Понятно. А вот Братец Лис, он что? За основного у вас? Он кто вообще такой? Откуда?
  - Да не, какой основной... Так, иногда советы дает, дельные, кстати.
  - Молчит все больше, книжки читает, а потом что-то как скажет, все покатом от смеха.
  - Не сильный, но ловкий.
  - Он, по-настоящему, не наш. Как бы с нами, но не наш. Мы когда пришли, он уже целый год во взводе был.
  - Всегда особняком держится, ни с кем особо не дружит, это верно. Но парень проверенный, давно во взводе, да. Одно время даже думали, что его взводным сделают. Но нет, не сделали.
  - Странный он какой-то.
  - В чем странность выражается?
  - Трудно сказать. Какой-то злой он.
  - Вы все злые.
  - Но он недобрый, понимаешь?
  - Да, верное слово. Еще, он вроде всегда с нами, рядом, а посмотришь на него, и чувствуется сразу, что он отдельный, другой.
  - Вот- вот, ему бы Чужаком назваться, самое его имя.
  - Точно!
  
  
  Велев думать, Серж отпустил гоплитов и по внутренней лестнице поднялся на холм. Там он подвинул в сторону от ПНБ бойца-наблюдателя и сам припал к окулярам. Наводить или искать не пришлось, боец рассматривал именно то, что хотел увидеть он сам.
  Воробей черной рыхлой кучей лежал между кочек, чуть левей трактора и ближе метров на двадцать сюда, к передовой. Совершенно открытое место - если не принимать во внимание те самые кочки, за которыми спрятаться нельзя, но немного укрыться можно. Вот как Воробей - частично укрыт, а в другой части отлично виден. И бежал он, очевидно, от кустов справа, мимо трактора, к тем деревьям слева. То есть, повторял маршрут майора Бегунова. Где, кстати, Бегунов? Где Черный майор? Рассыпался, что ли... Когда? Почему не доложили?
  Снег продолжал идти и даже, похоже, усилился. Но прикрыть сразу мокрую после долгих дождей землю он не мог, силенок не хватало, поэтому падал и таял, набиваясь, прежде всего, в кусты, в клочки желто-коричневой сухой травы, да еще туда, куда заметал его ветер, в низины, ямы и между кочками. Вид у земли был точно у присыпанного сахарной пудрой пирога с вареньем, где пусто, где густо. Да, такой пирог, ни съесть, ни укусить. Как же его оттуда достать? Совершенно очевидно, что добровольцев на мероприятие не будет. Все напуганы, говорят - опасно, слишком велик риск того, что сажа переметнется, перепрыгнет на другого. Именно так и говорят - перепрыгивает. К тому же, есть мнение, что бесполезно спасать. Если на кого-то эта дрянь попала, все, спасенья нет, конец. Будет грызть, пока не сожрет все тело полностью. Есть такое мнение. Значит, придется идти самому. Он просто должен, он отказаться не может, эта работа для него. Такая задачка, добраться до парня, и с ним вернуться. Двести метров туда, как подсказывал дальномер ПНБ, двести метров обратно. Четыреста метров всего по пересеченной местности. Как их преодолеть? Как устроить, чтобы решились сразу все проблемы? Пусть не все, но основные. Надо думать, думать.
  Снова мысли вернулись к Братцу Лису. Ну, вот ведь чувствовал он, с самого начала почувствовал, что действует во взводе какая-то темная тайная сила. Исподволь на все влияет, организует процессы, разговоры, отношения. И, как итог, события. Не сразу и заметишь, потому что все вроде нормально, и жизнь течет, как заведено. Только совсем незаметно в чем-то образуется диспропорция, в какую-то сторону случается небольшой перекос, а потом вдруг оказывается, что приплыл плот не туда, куда мечталось. Что-то случается, неожиданное, странное и страшное, вроде этой истории с Бегуновым. Или теперь - с Воробьем. Вот вроде все нормально, нормально, нормально, и вдруг - бац! - получите. А ведь он сразу почувствовал, - что-то не так. Какой-то гнильцой попахивало. И что теперь делать? А делать надо вот что. Если действительно он всему причиной, надо выводить парня на чистую воду. Любишь проверки устраивать? Будет тебе проверка. Будет.
  - Господин Серж! - окликнул его продолжавший стоять рядом гоплит- наблюдатель. Серж отвлекся от раздумий и оглянулся. Оказалось, наверх поднялся центр Докучеев, а он и не заметил.
  - Ну, где этот мудрила? Дай-ка гляну.
  Серж посторонился.
  - Там он. Прямо на него наведено.
  Ротный взялся за ручки ПНБ, прильнул к окулярам и какое-то время молча изучал диспозицию.
  - За каким чертом его туда понесло? - спросил он, наконец, отталкиваясь от прибора. - Ты можешь мне объяснить?
  - Не могу.
  - Почему?
  - Это сейчас не важно.
  - А что, по-твоему, важно?
  - Вытащить парня оттуда.
  - Ух ты! А как ты собираешься это сделать? У нас приказ есть, не забыл?
  Серж посмотрел на молчаливого гоплита, вытянувшегося по стойке 'Смирно'.
  - Давай тут, смотри внимательно, - приказал он ему. И, Докучееву: - Пошли вниз, поговорим.
  - Ну, пошли.
  Они спустились по лестнице в опорник, где никого не было, и присели у стола. Желтая слабая лампа на стене, без абажура, но в стальной сетке, бросала резкие тревожные тени, как на картинах Караваджо.
  - Что ты придумал? - спросил Докучеев.
  - Я хочу вытащить Воробья оттуда, - повторил Серж.
  - Забудь!
  - Почему?
  - Потому что это сажа. К нему нельзя приближаться, к нему нельзя прикасаться, ему нельзя помочь. Ты парень рисковый, как я погляжу, но не в этот раз, понял? Я не собираюсь терять еще одного взводного.
  - Все равно ведь разведка боем намечается, верно?
  - Ну. И что?
  - Так по-любому вперед идти, рисковать. И мне в том числе.
  - Это другое. Это приказ, а не самодеятельность. К тому же Воробья можно обойти по сторонам, не приближаясь к нему.
  - Почему?
  - Потому.
  - А если кого-то еще зацепит? Тогда что?
  - То же самое. Оставим на месте и пойдем дальше.
  - Это тоже приказ?
  - Приказа такого нет, но есть негласное правило - оставлять тех, кому не повезло.
  - Гуманно.
  - Служба такая.
  - Так, может, гуманней было бы пристрелить беднягу?
  - Наверное, да, гуманней было прекратить мучения, но за это можно и под трибунал загреметь. Приходится просто закрывать уши. Вот так.
  - Совесть не закроешь. Черт! И все же, я его достану!
  - У нас приказ! Разведка боем! Не обсуждается!
  - Есть еще одно обстоятельство.
  - Какое обстоятельство?
  - Фактор неопределенности. Короче, в приказе сказано, силами взвода, но конкретное количество человек не указано. Мой план таков. Мы вдвоем, я и еще один товарищ, выдвигаемся вперед. Нас прикрывают огнем здесь, и поддерживают соседи. Все в соответствии с приказом. Думаю, чужие не усидят в кустах, выползут, зашевелятся в ответ.
  - Но сажа? Как с ней?
  - Есть, говорят, один способ. Заодно и проверю.
  - Блин, я не хочу, чтобы ты так рисковал и лез под огонь. Ты понял?
  - Если сейчас не полезу, такие приказы на разведку боем будут приходить каждый день.
  - Почему это?
  - Поверь мне.
  Докучеев задумался на долгую минуту, черты лица его при этом сделались жесткими, суровыми - точно как на полотне Караваджо, Серж отметил снова, хотя и не вспомнил название.
  - Короче, - сказал ротный в конце, перед тем как уйти, - приказ у тебя есть, и я его отменить не могу. Как ты его выполнишь - твое дело и твоя ответственность. Начинаем в течение часа, по мере готовности. Все.
  
  
  Серж после ухода Докучеева закурил и едва успел, вытянув ноги, откинуться на стенку землянки, намереваясь еще раз все как следует продумать, как в воздухе прямо перед ним наметилось какое-то серебрение, которое быстро оформилось в контур человеческой фигуры. Серж молниеносно выхватил из-за пояса ракетницу и, взведя курок, наставил ее на очевидно опасный объект.
  - Стой, стой! Это я! - закричал объект, обретая вид, и облик, и голос Сан Саныча, и предостерегающе протянул вперед руку: - Я это, ну!
  - Сан Саныч! С огнем играете! Вы это прекращайте здесь, маскировку свою!
  - Почему это?
  - Пристрелит же кто-нибудь. От неожиданности или испуга. И прав будет, между прочим.
  - Уж больно вы тут все нервные, как я погляжу!
  - Вы тоже нервным станете, со временем. Не очень-то хочется из-за вас под трибунал угодить. Вон, там, на чужих тренируйтесь, а здесь не надо.
  - Поживем, увидим, может, и там еще потренируемся.
  Сан Саныч, материализовавшись в полной мере, присел рядом с Сержем на лавку. Тот протянул ему сигареты: - Угощайтесь. Сан Саныч закурил, пустил дым в потолок.
  - Я, кстати, все слышал.
  - Я уже догадался. И что?
  - Ничего. Твой план кажется вполне рабочим, мне нравится. Но надо бы предусмотреть кое-что еще, дополнительно.
  - Что вы имеете в виду?
  - Я так понимаю, что ты хочешь проверить кого-то в деле? Ну, это же классика, ты и он. Верное решение, вполне. Но, не пускай это дело на самотек, не теряй подозреваемого из виду. А это возможно, когда будешь с раненным возиться. Поэтому, на всякий случай, привлеки дополнительно кого-то еще за ним присмотреть, персонально. Это называется 'поставить АЗС на задницу'.
  - А, да есть такое понятие, в авиации, слышал. Насчет проверить... Не то чтобы кого-то подозреваю, просто хочется кое в чем убедиться. Но я тоже думал о том, чтобы подстраховаться. Все равно, спасибо, Сан Саныч.
  - Хорошо, что думал. Думать, оно - первейшее дело, как говаривал классик. Тем более, когда ничего другого не остается. Хочу тебя еще об одном спросить. Про приказы, которые будут приходить каждый день. Почему ты так думаешь?
  - Скажем так, предчувствие, основанное на предыдущем опыте.
  - Подробней рассказать не хочешь?
  - Нет. Да и нечего тут рассказывать.
  - Ну, нет, значит, нет. Пора, однако, за дело браться.
  - Правда ваша, пора.
  
  Они вышли из блиндажа. Стоявший под навесом Тагази с удивлением воззрился на невесть откуда появившегося Сан Саныча.
  - А вы как здесь оказались, товарищ подполковник? - спросил он, не сдержав любопытства.
  - Что, не уследил?
  - Да я, вообще-то, все время здесь был. Видел, как центр пришел, потом как ушел. А вас нет, не видел. Так каким же образом?..
  - Вот! Это значит что? Не теряйте бдительность. Если я сумел, то и враг сможет.
  - Э, нет, Сан Саныч, враг это враг, а вот вы зачем тут такое вытворяете? Эти эксперименты? Я, например, не хочу за вас под трибунал попасть. Ведь, не ровен час, могу и пальнуть на инстинкте.
  - Что вы тут все про трибунал какой-то толкуете? Мы же не в штрафбате, право слово. Не усугубляй совсем уж, голубчик, не сгущай краски-то. А главное, не расслабляйся. Будь всегда внимателен и начеку!
  - Да я как раз-то внимателен.
  - Я уже предупредил товарища подполковника, что они рискуют, - вступил в разговор Серж. - Обещали исправиться, правда, Сан Саныч?
  - Да я, в общем..
  - Вот, видишь, господин подполковник согласны. Теперь, слушай сюда, Тагази. У нас веревка есть?
  - Длинная?
  - Метров четыреста.
  - Альпинистская имеется, в бухтах. Там концы по сто метров, пойдет? А что вообще нужно?
  - И лыжи. Две пары.
  - Что? Какие еще лыжи?
  - Обычные, армейские подойдут. Я, мне кажется, видел где-то.
  - Командир, давай подробней, что ты хочешь сделать? И помедленней, я записываю.
  - Задача, значит, такая: достать Воробья с нейтралки.
  - Ты это серьезно?
  - Вполне. Для этого надо соорудить волокушу. Подойдут, думаю, вот эти щиты, которыми бруствер прикрывается. Тут уже все по сути готово, только нужно разместить дополнительные экраны по бокам, соорудить настил сзади за передним экраном, и приделать снизу лыжи, причем в ту и другую сторону. Ну, ты понял, да? Туда и обратно. Вперед будем толкать перед собой, обратно, с Воробьем на помосте, потянете за веревки отсюда. Классический тяни-толкай. Вот такой план. Понятно?
  - Так точно!
  - Давай, времени соорудить салазки - двадцать минут. Только не утяжеляйте сильно! Как будет готово, объявляй общее построение. Там я все объясню, что и кому делать дальше.
  - Думаешь, успеют? - поинтересовался Сан Саныч, когда Тагазимула - плоский черный бунчук волос на спине, точно хвост у бобра - убежал выполнять приказание.
  - Уверен. Отступать, как говорится, некуда, за нами, вон он, Кашканар. Нет, на самом деле Тагази мужик запасливый, у него все, что может понадобиться, есть. Так что, должны успеть.
  Сан Саныч, закинув голову, посмотрел на курящуюся сизыми лохмами вершину горы долгим взглядом и, совсем уж неожиданно, пропел: - Кашкана-ар...
  - Пойду, осмотрюсь хорошенько.
  - На НП? Я с тобой.
  Насмотревшись в ПНБ первым, Сан Саныч уступил место у окуляра Сержу, и, пока тот осматривал местность, спросил:
  - А тебе не кажется, что все это, война, нашествие, как-то не по-настоящему, не взаправду, как говорится. Словно оперетка какая или водевиль. Я здесь человек новый, и поэтому никак не пойму...
  - Что вы имеете в виду под опереткой? Не совсем понимаю.
  - Да всю эту баталию. У нас ракеты, пушки, самолеты, а у них в ответ что? Ерунда какая-то. Сажа, шлепки.
  - Биты еще.
  - Вот-вот, биты. Армопанк какой-то. Это что же за хрень такая? Никак я в толк не возьму.
  - Это не хрень, Сан Саныч, а средства поражения, основанные на принципах, нам неведомых. Людей убивают, кстати, с высокой эффективностью. И мы еще не знаем, что у них есть в запасе.
  - А почему не подключить арту? И не засыпать их с головой снарядами, обычными или реактивными! Вон, Грады, эффективно же работают? Почему не здесь?
  - Почему? Видимо потому, что начальство наше понимает, что все это бесполезно. Пустая трата средств. Да, бомбили, раньше, но насколько это было результативно? Да, бомбы улетали, но куда? Может быть, в пустоту? Ведь, кто проверит? Все призрачно, на грани понимания. Мы и здесь-то не видим, куда стреляем, в кого. В лучшем случае какие-то призраки в кустах, тени. Да, они исчезают при попадании, - вспышка света, все такое - однако вместо них тут же появляются другие, не больше, но и не меньше. Самолеты, как вы знаете, здесь теперь тоже не летают, остались только те, которые без летчиков, но они уже, считай, не наши. Чужие все это место точно колпаком накрыли, под которым наша техника и наша электроника не работают, и мы не можем пойти вперед и затолкать их обратно, в эту самую Брешь. Потому что много народа положим, во-первых, а, во-вторых, не понимаем, с чем имеем дело, что эта беда собой представляет, и как ее заткнуть. Стена Неведения, в чистом виде, и что за ней сокрыто, одному Богу известно. Однако он не торопится посвятить нас в свои тайны. С другой стороны, и они не могут перейти в наступление, я так думаю. Если бы могли, давно бы расползлись по земле, как плесень. Похоже, что источника энергии, которой они все питают, им не хватает. Маловато энергии, вот они и сидят, где сидят. Но если им удастся дополнительные излучатели или, не знаю, генераторы здесь разместить, нам придется не сладко. Помяните мое слово. Не хочется накаркать, но кажется мне, что к тому все идет.
  - Почему ты так думаешь?
  - Предчувствие. В последнее время они явно активизировались, и это неспроста. Армопанк, говорите? Отлично, да...
  В назначенное время на холме появился Тагази.
  - Все готово, командир, можешь проверять. Личный состав построен, ждет.
  - Хорошо, идем.
  Они спустились вниз по лестнице и вышли на место построения.
  - Так, внимание, - начал свою речь Таганцев, становясь перед импровизированным строем. - Всем меня слышно? Сейчас, в соответствии с приказом генерал-легата силами взвода проводим разведку боем. Направление - лесок за распадком. Предполагаю совместить эту операцию с эвакуацией нашего товарища, гоплита Воробья, получившего ранение и застрявшего на нейтральной полосе.
  Словно подгадав момент, Воробей из распадка испустил очередной протяжно тоскливый полу стон, полу крик.
  - Вот, сами слышите. Товарищ нас ждет. Ждет вас. Есть добровольцы, за ним отправиться? Требуются двое, неравнодушных и смелых?
   Насупленное молчание было ему ответом.
  - Так я и думал.
  - Но, господин Серж! Вы же сами знаете, что это бесполезно! Что спасения от сажи нет!
  - Да, зато подхватить эту заразу проще простого! Стопроцентное заражение!
  - А что же вы хотите? Сам погибай, а товарища выручай. У нас, русских, так. А если бы кто из вас там лежал? Что тогда? Умоляли бы оставить в покое? Думаю, как раз обратное. Ладно, не буду вас лечить тут. Нет добровольцев, значит, определим желающих методом командирского произвола. И первым назначаю себя. Со мной пойдет...
  - Тогда я! - поднял руку Тагазимула. - Хоть я и не вполне русский.
  - Нет, Тагази, ты погоди пока, для тебя есть особое задание. А напарником со мной пойдет Братец наш Лис. Что, не ожидал? Справишься?
  Братец Лис улыбнулся своей кривой улыбкой, и неопределенно дернул плечом.
  - Вот и хорошо. Сойдет за согласие. Все остальные располагаются на своих позициях, поддерживают огнем и прикрывают. Боеприпасов не жалеть, бить по всему, что на той стороне зашевелится. Начинаем немедленно, как только пустятся шуметь соседи. Два человека покрепче, вот вы, Детина и Чужак, вам все время стоять на веревках. Будете травить их помалу, смотреть, чтобы не запутались. Это в ту сторону. Потом, по сигналу, начнете тянуть обратно, нас вытаскивать. Тут уж придется всем поднапрячься, думаю, это будет нелегко. Вопросы есть?
  Вопросы, если и были, задать никто не успел, потому что в этот самый момент невесть откуда на позицию ворвалась госпожа Фаня Данунахер. Собственно, ясно, откуда, со стороны Куста, но так стремительно и внезапно, что присутствовавшие в траншее мужчины оказались ошеломлены ее бурей и натиском. Кроме, пожалуй, Сан Саныча, тот как раз успел вовремя замаскироваться.
  - Где он?! Где? - кричала она, и всем было понятно, кого женщина разыскивает. Глаза ее полыхали зеленым неистовством. Словно откликнувшись на ее вопросительные посылы, в распадке вновь закричал Воробей.
  - Аааа! - взвилась, вскинулась Фаня и с вопросом: - Кто его туда послал? - вцепилась ногтями в лицо первого подвернувшегося, Демона. Потом переключилась на Туза. И еще успела поквитаться с Чужаком, прежде чем опомнившийся Детина обнял ее сзади и оторвал от земли, чем лишил силы. И все равно она еще пять минут пиналась и брыкалась, приговаривая:
   - Я вас знаю. Вы мне все ответите!
  - Успокоилась? - поинтересовался Серж, когда она затихла.
  - Да ну на хер! - возразила Фаня. - Просто устала.
  - Мы сейчас его доставать будем. Не мешай, ладно?
  - Хорошо. Отпусти!
  - Отпусти ее.
  Встав на ноги, Фаня первым делом пнула Детину каблуком по голени.
  - Я сказал, успокойся! - закричал Серж. - Иначе сейчас свяжем! Вон, веревки, видишь!
   - Кто за ним пойдет? - никак не реагируя на его угрозы спросила она.
  - Я.
  - Я с тобой!
  - Нет. Исключено.
  - Что с ним случилось? Сажа?
  - По всей видимости.
  - Черт! Возьми вот это.
  - Это что такое?
  - Быстровяжущий спрей для обработки ран. Покрывает прочным слоем, пленкой, антисептик, анестезирует, останавливает кровь. Сажу, говорят, тоже обездвиживает. Хотя никто толком не пробовал.
  - У меня уже есть такой.
  - Возьми еще, этот свежий.
  Сунув баллончик в карман, Серж обнял Фаню, прижал к груди и шепнул на ухо:
  - Пожалуйста, держи себя в руках. И верь, мы его достанем. Обещаю, я сделаю все, что возможно. И что невозможно.
  Фаня всхлипнула, и с мольбой, снизу вверх, заглянула в его глаза.
  - Пожалуйста... Только себя береги.
  После Серж отвел в сторону эвоката и, чтобы никто не слышал, сказал ему тихо:
  - Тагази, тебе, как и обещал, особое поручение. Ты же у нас еще и подготовленный снайпер?
  - Так точно, прошел подготовку в специальном учебном центре.
  - То, что сейчас нужно. Бери винтовку и смотри в прицел все время, пока мы там.
  - На кого смотреть?
  - Смотри за Братцем Лисом, неотрывно. Чуть что не то - убирай его.
  - Ты уверен, командир?
  - Вероятность очень высока.
  - Так, может, оставим его здесь?
  - Нет, если он то, что я думаю, проявит себя только там.
  В этот момент воздух вздрогнул, колыхнулся, и тут же, давя тишину глухим гулом, слева и справа на позициях соседей началась стрельба.
  - Пора, - подвел черту всем разговорам Серж.
  Глава 7. Лифт наверх.
  
  
  Первый десяток метров дался им довольно легко, и у Сержа даже мелькнула мысль, что, может быть, так же, без особых проблем, удастся пройти и оставшуюся часть дистанции. Но, как известно, стоит лишь подобной мыслишке, - что, мол, все не так трудно, как кажется, и что я сейчас быстренько все обстряпаю, - стоит такой мысли завестись в голове, как тут же настоящие трудности и начинаются. Во-первых, спуск вскоре стал более пологим, и если до этого салазки, или как еще назвать это сооружение, скользили вниз почти самостоятельно, под собственным весом, то теперь их приходилось с немалым усилием толкать перед собой, что было совсем не так просто, как представлялось перед началом предприятия. А, во-вторых, в этот момент по ним впервые попали. Экран из усиленного армированного пластика прогнулся, завибрировал со страшным грохотом, но выдержал. Заряд срикошетил от него, перелетел через позицию взвода и, по обыкновению, разорвался где-то на склоне Кашканара. От неожиданности они оба вжались в землю. Оттуда, с уровня поверхности Братец Лис посмотрел на Сержа и осклабился какой-то странной механической улыбкой, как манекен. Глаза его при этом выражали что угодно, только не смех. Опасный зверь, лис, опасный.
  - Бита пришла, - сообщил он Сержу.
  - А, может, что другое?
  - Нет, точняк бита. Для разрушения укрытий только ее и используют. А всем остальным арсеналом лупят только прямой наводкой. В смысле, по нам лупят.
  - Ух ты! Хорошо, что так, утешил. Значит, наша задача не высовываться и не подставляться.
  На это заявление Сержа Братец отреагировал еще одной механической улыбкой. Жутковатой, надо сказать. Лучше б ты так не улыбался, братишка, подумал Серж. За тобой я тоже приглядываю.
  На выстрел неприятеля взвод тут же взорвался ответным огнем. Трассы из пэпэшек, ПП-100, прожигая пространство, пролегли над их головами. По кому-то конкретному бойцы стреляли, или же били, что называется, по площадям, понять было невозможно, но лес на той стороне вскоре загорелся. Правда это вовсе не заставило противника отступить, спрятаться в укрытия и перестать стрелять. Завязалась полноценная огневая дуэль, и биты с той стороны пади продолжали прилетать, теперь уже не только по передовой группе, но и по всему ряду траншей.
  - Что, ползем дальше?
  Лис по своему обыкновению оскалился и вместо ответа толкнул салазки.
  Последующие две трети пути они продвигались медленно, незаметно для глаза, как ползают камни. Серж читал, или видел по телевизору, что где-то в Америке по дну высохшего соляного озера неведомо как ползают булыжники, маленькие и большие, оставляя на ровной поверхности борозды-следы. Вот и они, такие же камни, только куда как более уязвимые. Один большой медленно ползущий валун, по которому каждый с той стороны может запустить битой. К тому же для этого вида транспорта поверхность оказалось недостаточно ровной, и лыжи постоянно зарывались в выходы глины или цеплялись за кочки и другие, попадавшиеся на пути, камни. Хорошо еще, что растительности крупней травы на этом участке не произрастало. Да, собственно, на это и был расчет. В конце концов, преодолеть встречающиеся препятствия было возможно, непреодолимых не попадалось, и они толчками, рывками продвигались вперед.
  Снег между тем продолжал идти, мелкий, колючий, злой, похожий на крупу сорго, крошки льда и странных белесых рассерженных насекомых. И он, похоже, усиливался. Ветер все больше разгуливался, раззадоривался, отмечая праздник первого снега сложным ритуальным танцем, в котором почти не было прямолинейных движений, а сплошь переходящие друг в друга вихри и пируэты. Он то упирался объемным плечом встречно в их защитную конструкцию, то со всей неистовостью начинал толкать в спину, и при этом не забывал подкидывать пригоршни белой смазки под лыжи. Это действо становилось похоже на метель. Неуклонно холодало, однако земля оставалась теплой, была достаточно эластичной и ползла под воздействием упиравшихся в нее локтей, колен и подошв берцев. Тем не менее, глина, из которой в основном здесь состояла почва, почти не прилипала к одежде и она оставалась в относительной чистоте - по сравнению с тем, что могло быть, продолжайся сейчас дождь.
  Серж уже сомневался, правильно ли сделал, что потащил с собой в это предприятие Братца Лиса. Честно говоря, сомнения были с самого начала, но он действовал импульсно, по наитию. Он ведь понимал, что в такой опасной ситуации нахождение рядом человека, на которого нельзя положиться, которому просто не доверяешь - это совсем не лучший выбор. Ну а что было делать? Надо же как-то прояснить ситуацию, понять, что происходит и прекратить, наконец... Прекратить, что? Слова даже не подобрать сходу, чтобы описать, охарактеризовать то, что происходит в его взводе. Верней то, как он чувствует происходящее, потому что кроме его личных ощущений практически ничего конкретного-то и не было. Да имелось странное поведение отдельных личностей, ни с того, ни с сего полезших вдруг на рожон, но что их к этому вынудило? И кто стоял за всем - если стоял? Теория заговора? Преступление? Да, возможно. Тонкое и коварное. Но как его доказать, как вывести на чистую воду того, кто за всем стоит? У него ведь давно, с самого начала, как он только начал вникать в положение дел, возникло ощущение противостоящей ему некой скрытой силы. Она внешне никак не проявлялась, но, он чувствовал, все проникала и всегда находилась рядом. И чтобы заметить ее - его - надо было суметь абстрагироваться от происходящего и взглянуть на все словно со стороны. И тогда он заметил этого парня, который всегда находился неподалеку, присутствовал физически, но как бы отдельно и не при чем, словно за стеклом, смотрел в сторону - если смотрел, - невозмутимо, не участвовал. Слишком нарочито не участвовал. Но и Серж ведь за последнее время привык приглядываться, принюхиваться, вникать. Подозрения возникли вскоре, и постепенно оформились в нечто конкретное, но предубеждение и догадки ведь к делу не пришьешь, нужны доказательства. А где их взять? Вот, пусть актор и дела его говорят сами за себя.
  Они продвинулись вперед еще метров на тридцать, может, больше, точно было трудно определить, и совсем выбились из сил.
  - Стоп! Перекур! - скомандовал Серж.
  Они забрались на внутренний настил, уселись на него, привалившись спиной к защитному экрану. По сторонам от них, от их ног уходили вверх по склону две веревки, ограничивая и отделяя от поверхности темные борозды их следов. Кто-то в траншее, проверяя концы, пустил по ним волну, сначала по левому, потом по правому. Впрочем, с какой стороны смотреть. Серж отстегнул от пояса флягу, напился воды, передал ее Братцу Лису. Потом закурил. Предложил напарнику:
  -- Будешь? Что, здоровье бережешь?
  Братец не успел ответить, прилетевший заряд ударил по экрану, отбив от него верхний уголок, кусок, впрочем, незначительный. Грохот, как обычно, случился изрядный, такой, что они даже вынужденно склонились долу, ударившись при этом касками.
  - Смотри, здоровеньким помрешь... - усмехнулся Таганцев, когда отгремело.
  - Не-а, вообще не собираюсь, - в ответ осклабился, откидываясь, Братец.
  - А как ты можешь знать? - удивился Серж браваде гоплита. - Все ведь под Богом ходим? А его пути, как известно, неисповедимы.
  - Знаю. Про себя я все знаю, точняк.
  - Хм... Может быть, не буду спорить. Но тогда мне интересно, а что ты еще знаешь?
  - Ты о чем?
  - Да обо всем. Например, о том, что происходит - и происходило раньше - у нас во взводе.
  - Да я не в курсах, вообще-то...
  - Вот только не надо, ладно? Я ведь не слепой, да и, кроме того, уже успел кое в чем разобраться. Ведь это ты для майора Бегунова испытание придумал?
  - Может, и я, может, и нет. Какая разница?
  - Думаю, для него разница была. Но что вообще за испытание? Он ведь целый майор, а ты...
  - Ну и что с того, что майор? Бегунов он, прежде всего, вот пусть и побегает.
  - И ты так спокойно об этом говоришь? Теперь? Зная, что с ним случилось?
  - Послушай, взводный, никто его силком никуда не гнал. Никакого принуждения, понуждения, ничего такого - не было. Он, в конце концов, сам вызвался. Ему просто обозначили ориентиры. Хочешь, чтобы с тобой считались - пожалуйста, вот от сих до сих. Это нелегко и даже опасно, но возможно. А что бы ты хотел? Всем нынче трудно. Его, кстати, кое-кто отговаривать пытался. Но товарищ майор все обдумал и принял самостоятельное решение. Какие к кому претензии? Он сам себе начальник.
  - Да, жестко. Но ради чего все? Ради того, чтобы Туз стал взводным?
  - Туз?
  - Ну, Туз. Какая разница? Пусть, Демон. А... Я понял, ты сам на это место метишь? Но не пойму я, зачем тебе это? Что такого привлекательного в этой должности? Сплошной геморрой. Даже лычек на погонах не предусмотрено. Потому что и погонов-то как таковых нет.
  - Что погоны? Красиво, конечно, но и без них известно, кто есть кто.
  - Ну, хорошо. Вот и объясни мне, что такого в должности взводного? Для тебя лично? И вообще, раз уж разговор все равно зашел, расскажи, кто ты таков, откуда? Что за душой имеешь? Да и есть ли она у тебя? Я, честно говоря, что-то даже сомневаюсь.
  - Правда? А что, ты не изучил моего досье?
  - Откуда же? В Особом легионе, как во французском Иностранном, все личные данные и биографии бойцов засекречены. У меня к ним доступа нет, потому что уровня взводного недостаточно. Так, в общих чертах сообщают, кое-что, когда возникает необходимость.
  - Значит, во мне необходимости не было.
  - Не хочешь говорить, не надо. Настаивать не буду. Да и права такого не имею, настаивать.
  - Да почему же... Мне скрывать особо нечего, могу рассказать, если интересно. Тем более что все равно.
  - Все равно?
  - Абсолютно. Так вот, я родился в семье военного, в обычной семье военного. Папа, мама, я и младший брат. Мы жили в гарнизоне, в хорошем месте у моря. Папа был капитаном, работал в службе обеспечения полка, точней сказать не могу. Когда я был в пятом классе школы, он вдруг повесился. Не знаю... Записки не было. Мы остались втроем, мама и я с братом. Из гарнизона переехали в близлежащий городок, квартиру нам там дали каким-то образом. Жили как-то. Мать, конечно, тянула лямку в одиночку. Работала учительницей младших классов, воспитывала нас с братом. А в восьмом классе, не без помощи бывших папиных сослуживцев, меня определили в кадетское училище, и на этом, можно сказать, мое детство закончилось. Хотя я не жалею, в кадетке было хорошо, мне нравилось. Друзья, все такое. Форма. Кормили неплохо. И учился я хорошо, окончил курс одним из первых, отличником. И в военное училище меня брали, в то, которое я для себя выбрал. Но не сложилось, пришлось возвращаться домой. Мать настояла. Я вернулся, поступил в институт у нас в городе, на вечерний факультет, работал, жил дома. Заменял отца.
  - В каком смысле заменял?
  - Во всех смыслах. Во многих. Мать у меня очень красивая, миниатюрная женщина, но характер имеет - не приведи Господь. Кремень! Если по-простому, она оказалась женщиной с железными яйцами. Чугунными. Мужику с ней рядом очень сложно выжить, поскольку она постоянно нацелена на подавление всего, что в принципе может ей противостоять. Такой характер, властный и непререкаемый. Поэтому, видимо, отец, который любил ее, не выдержал и покончил с собой. Хотя, записки не оставил, это я так теперь осмысливаю, что произошло. Мать не смогла больше выйти замуж, хотя какие-то мужчины у нее периодически появлялись. Но никто не выдерживал ее норова слишком долго.
  - А ты?..
  - А что я? Я всегда был рядом. Пока не увидел объявление о наборе в Особый легион. Тогда я просто сбежал. И спрятался за инкогнито, которое, как ты верно заметил, Особый легион гарантирует и обеспечивает. Так я превратился в Братца Лиса. Вот, собственно, и все.
  - Братец Лис, это, в смысле, самый хитрый что ли?
  - Может и так.
  - Но это никак не объясняет твоего стремления любой ценой стать взводным.
  - Разве? Да все просто. Я ведь сын своей матери, я унаследовал ее характер. Может быть, не в такой мере, как у нее, но тоже, знаешь, люблю, чтобы было по-моему. Особый легион, в принципе, предоставляет возможность сделать карьеру тому, кто к этому стремится. Позволяет стартовать практически с нулевых позиций, наверстать упущенное. Выдвигались достойные, так было всегда. Так было раньше, но в последнее время на должности стали попадать такие, как ты.
  - Что поделать, такова жизнь. Мы ведь тоже люди достойные, и у каждого за плечами какая-то биография.
  - У нас здесь свой счет. Ну, что, вопросы еще остались?
  - Ладно, разговоры отложим на потом. - Серж как раз докурил сигарету до конца, сделав последнюю затяжку, щелчком откинул окурок в сторону. - Ползем дальше.
  Пока они стояли на месте, ветер успел намести вокруг салазок небольшой сугроб. Но, конечно, серьезной преградой он не стал, они легко намет распахали. Вообще, ползти и толкать перед собой волокушу стало значительно легче. Снег закручивался вокруг по нисходящей спирали и бросался под низ волокуши, смазывая полозья природной смазкой. Серж давно уже не слышал криков Воробья, то ли просто перестал обращать на них внимание, то ли бедный парень совсем ослаб, так что даже на крик сил не осталось. А может, и вовсе лежал без сознания, кто знает, надо было поспешать.
  На Сержа рассказ Лиса впечатление произвел двоякое. С одной стороны, все вроде логично, и ничего такого, что следовало бы скрывать, он не поведал. Ни о чем не проболтался. Но, с другой-то стороны, все равно чувствовалось, что сказал гоплит не все, недосказанность оставалась. Вот, тот же Воробей. За каким чертом его погнали на нейтралку? Неужели только из-за Фани? Или имелись и другие причины? Какие? Да, и что-то еще в рассказе Братца зацепило, каких-то пару заноз застряли в мозгу... Вот эти намеки его, все равно, мол... Что все равно? И кому? Мне уж точно нет.
  Они продолжали продвигаться по относительно ровной поверхности, и это было, как уже говорилось, довольно легко. Проблема заключалась в том, чтобы не сбиться с курса. Чтобы этого не случилось, Сержу приходилось, рискуя подставить голову под шальную биту, периодически выглядывать из-за щита и корректировать направление, притормаживая свой край волокуши или, наоборот, ускоряя его. Курс он держал чуть левей рыжего гриба кабины трактора, где, как он помнил, и застрял Воробей. Кабина, кстати, в этой монотонной, лишенной ярких красочных пятен местности служила отличным ориентиром. Другой заботой было не потерять и не запутать веревки, доводилось постоянно поддергивать их вперед и вбок от себя. Время от времени Серж оглядывался назад, оценивая пройденное расстояние, и по мере его увеличения, ему все сильней начинало казаться, что это не расстояние, а глубина, что медленно-медленно погружается он на дно котловины, заполненной морем реальности. Неизвестной, иной реальности. Прошлый опыт иссякал по мере спуска, все, что он знал и любил, чем жил, страдал и маялся осталось там, наверху, за кромкой, за окоемом этой конкретной низины. Порой ему мерещилось, что кто-то машет рукой вслед. Возможно, так и было. Но он ощущал себя водолазом, падающим в бездну в тяжелом скафандре спиной вперед и смотрящим прощальным взглядом вверх, не в силах остановить движение или обратить его вспять. В светлом воздушном пузыре над поверхностью что-то происходило, да, но что - уже было не разобрать. А здесь, куда опускался, он вступал на неведомую территорию, где ждать могло что угодно.
  В конце концов, они достигли того рубежа, дальше которого продвигаться с волокушей было невозможно. То есть совсем, потому что здесь они уперлись в кочки. Кочкарник шел по самому низу пади широкой, будто река, лентой, отмечая, видимо, заболоченный в той или иной степени участок местности. Здесь поверхность на самом деле слегка, на метр, опускалась, обозначая русло, или гипотетическое русло, из которого сразу на максимальную высоту прямо от берега начинали расти кочки. Серж знал, что эти поросшие пучками седой травы пупыри ростом ему по пояс, а между ними всегда хлюпает вода. Обычно падь пересекают, прыгая с кочки на кочку, раскачиваясь и балансируя, но в мирных обстоятельствах, сейчас это, конечно, невозможно. И слава Богу, что подморозило, да снег постарался, забил пространство между буграми, точно ватой, глядишь, и удастся проползти. А ведь придется ползти, иначе никак. Осталось преодолеть всего, наверное, метров двадцать-тридцать, но ведь их не пройти прямо, не перемахнуть бегом. Нет, только ползком.
  Серж привстал на колени и, укрываясь за экраном, посмотрел вперед.
  - Вон он, там, - сообщил он результат наблюдения Братцу. - Лежит. Неведомо, жив ли еще.
  - Так может, того, зря потащились?
  - Нет не зря. Мы своих не бросаем. Ни живых, ни мертвых. Понял?
  - Бегунов, вон там, остался.
  - Это без меня. Был бы я здесь в то время, и его вытащили бы, поверь.
  - Ну и вытащили бы, а дальше что? Заразный же. Это как чумной труп в детский сад принести.
  - Посмотрим, как и что можно сделать. Ты лучше скажи, зачем, за какие грехи его заставили по нейтралке бегать? Ведь Воробей свой здесь, давно уже, в передрягах бывал, поэтому никому ничего доказывать не должен. Это если с ваших позиций глядеть. По мне, так доказывать нужно, но не так и не здесь. Неужели все из-за женщины?
  - Из-за женщины? - не сразу сообразил Братец. - А, Невменяемая. Да что там... Женщины вообще не стоят того, чтобы принимать их в расчет. Если, конечно, это не моя мать. Но с ней без вариантов, у нее на все и всех свой расчет. Нет, думаю, были другие причины.
  - Какие же?
  - Веские. Думаю, нос свой он сунул туда, куда не следовало.
  - Это куда же?
  - Да вот туда же, куда и ты свой суешь.
  - Это что, угроза мне?
  - Да ни боже мой! Констатация факта. Или пожелание, если на то пошло.
  - А сам не боишься?
  - Чего? Ты вернись сначала отсюда обратно, а потом будешь мне такие вопросы задавать. Слушай, мы что, так и будем разговоры разговаривать, или пойдем все же за пацаном? А то скоро и день закончится, в этих местах быстро.
  - Ладно, давай. Держись впереди, чтобы я тебя видел.
  Братец Лис пожал плечами и, в обнимку с пэпэшкой, перекатился через спину. Оказавшись вне прикрытия экрана, он юрко и проворно, точно ящерица, перетек вниз, в русло, и заскользил между кочек, быстро исчезая из виду. 'Вот черт, - озлился Серж, - сумку-то оставил. Самому, что ли, теперь тащить?' Серж подхватил с настила сумку с аптечкой, и попробовал повторить маневр Братца, но в этот момент опять что-то ударило в экран, полетели осколки. Пришлось пережидать, а когда, воспользовавшись затишьем, он скатился в русло, оказалась, что веревка каким-то образом намоталась ему на ногу. Пока он, чертыхаясь, освобождал себя от пут, Братец и вовсе исчез из поля зрения.
  - Та-ак, - остепенил себя Серж, удерживая от резких, порывистых движений. Хотелось рвануть за Лисом, настичь его немедленно, но не стоит, не стоит, урезонивал он себя. Стараясь не высовываться, он приподнялся вровень с кочкой, которую обнимал, и попытался осмотреться, сориентироваться. Он уже чувствовал мощный всплеск адреналина в крови, сердце работало мощно и гулко. Барабан судьбы. Он когда-то видел фильм с таким названием. Там звуки тамтамов разносились по саванне на многие километры, их слышали все. Неужели, его сердце слышно так же? Он стал дышать с задержкой, стараясь утихомирить сердцебиение, и через какое-то время ему это удалось, во всяком случае, так показалось. Тогда он попробовал заглянуть за. За кочки, за султаны травы на них - ведь он помнил, что высовываться нельзя, опасно. И что-то такое у него получилось. Реальность представилась некой гиперреальностью - другого определения у него в голове не возникло, только это, - реальность, сущее стало объемным, стереоскопическим, словно он, оставаясь на месте, в то же время поднялся птицей над местностью и оттуда, сверху взирал на мир. Говорят, такое бывает в минуты опасности, надо, когда вернется обратно, поговорить об этом с Сократом. Когда вернется, да. Однако до этого надо еще дожить. Как на плане местности в масштабе 1:1 он увидел себя самого, а чуть левей, впереди, определил лежавшего ничком на спине Воробья. Левая нога под правой, точно он танцевал танец 'яблочко' да так и свалился. А справа Серж заметил Братца Лиса, тот как раз дополз до трактора и укрылся за его кабиной. От кого же он укрылся? От него он укрылся, а неприкрытый тыл, спину подставил противнику. Вот не ожидал Серж от него, чтобы так, в открытую...
  - Я тебя отсюда прикрою! - крикнул ему Братец. - Ты Воробья там сам оприходуй! А я прикрывать буду!
  После этого Лис закинул за спину свой ПП-100, чтобы не мешал, после чего извлек из-под брони длинную черную трубку, похожую на полицейский фонарь, ну тот, из старых фильмов, и Серж видел все так же явственно, точно стоял рядом с ним. А когда Братец навел свой фонарь на Сержа, это и случилось. Он почувствовал, что-то происходит, уловил намек движения над собой и только успел вскинуть руку с раскрывавшимся щитом. На него словно упал гигантский молот, или разгрузили самосвал булыжников, - что-то такое. Шлепок получился таким мощным, что Серж на какое-то время потерял сознание, а когда пришел в себя, все гудело вокруг, и он не сразу сообразил, что гудит он сам, его голова. Щит его спас, конечно, прикрыл, но лепестки его диафрагмы расползлись в стороны, пара и вовсе отвалились, так что доспех теперь был практически бесполезным. Он повертел в руке остатки щита и бросил в сторону. Что теперь делать, подумал?
  - Эй, командир-надежа, ты как там, цел? - подал голос Лис. - А вот погоди, я тебе сейчас еще подсоблю!
  И вновь зашелестело, загрохотало, он только успел метнуться в сторону, как кочку, которую он только обнимал, разнесло в клочья. Ух ты, изумился Серж и, не теряя ни секунды, пополз куда-то, не глядя, лежа на спине и отталкиваясь ногами, зарываясь в снег, хоронясь за кочками. Там и затаился. В этот момент вдруг снова закричал Воробей, и тут-то Серж определил, что теперь он находится гораздо ближе к трактору и почти на одной линии с обоими гоплитами. Диспозиция изменилась, и это совсем не здорово, потому что если теперь Братец стрельнет в него, вполне может угодить в лежащего на линии огня, хоть и дальше, Воробья. Или подсветит его своим фонарем. Подсветит! Вот что он, гад, делает!
  Не успев подумать, стоит ли рисковать, Серж, как суслик, привстал, быстро глянул в сторону Лиса и сразу рухнул обратно, в норку, спрятался. Как он и предполагал, Братец потерял его из виду, и теперь, прячась за край кабины и высунув из-за него один лишь фонарь, водил им вслепую из стороны в сторону, надеясь, видимо, нащупать таким образом Сержа. Фонарь, хм. А никакого луча ведь не видно. И все же, Серж чувствовал, опасность все возрастала, надо было что-то придумать, причем срочно. А что тут думать? Стрелять надо! Ничего другого ведь не остается. Понимая, что воспользоваться штатным оружием не удастся, пэпэшка довольно громоздкая, одной рукой ее не удержать, он достал ракетницу. Проверил, заряжена ли, взвел курок. Потом осторожно приподнялся, пока сквозь метелку травы не замаячила кабина. Тогда он поднял руку с ракетницей над головой и наудачу пальнул в сторону Лиса. Стрелять пришлось под острым углом и, как уже говорилось, наугад, тем не менее, огненный шар ракеты угодил в угол кабины, точно в расколотый колокол, с глухим неправильным звоном. Облегчившись снопом искр, заряд срикошетил и полетел дальше, окрашивая снег и траву под собой, на дне пади, золотом.
  Серж видел, как дернулась, видимо, от испуга, черная трубка в руке Лиса, и вдруг завертелась, закрутилась в воздухе. Братец пытался ее подхватить, но ему не удалось, он лишь неловко наподдал по ней снизу, и она, вращаясь пропеллером, отлетела на пару метров вперед и там зарылась в снег. Лис дернулся было подобрать ее, но сухо щелкнул со стороны позиций взвода выстрел, и пуля ударила в кабину рядом с его головой. Плетка! Плетка Тагази заработала. Бац! Бац! Как дюбеля в металл вколачивает. А следом открыл огонь притихший, было, к тому времени взвод. Трассы пэпэшек перелетали через голову, снаряды разрывались дальше в лесу. Сквозь общий ровный гул хорошо различалось одиночное уханье базуки. Лис отпрянул назад, скрылся.
  Не тратя времени, Серж поднялся на ноги и в два прыжка оказался у кабины. Бросившись, прижался к ней спиной. Сердце било в набат, но ничего, нормально, нормально. Терпимо-допустимо. Быстро выглянул за угол - никого, даже и не удивился. Тогда он поискал глазами Лисову трубку, увидев ее в снегу неподалеку, поднял. Черт его знает, что такое, фонарь - не фонарь. По виду скорей фонарь, но необычный. Черный плотный пластик с насечками, сверху кнопка, а вместо отражателя раструб, как говаривал некий прапорщик, из того же самого материала. Серж пожал плечами, потом снова выглянул из-за кабины. На этот раз он увидел-таки Братца, довольно уже далеко. Спотыкаясь, падая и снова поднимаясь на ноги, он карабкался вверх по склону в сторону Бреши, торопясь изо всех сил скрыться там, за стеной Неведения. Шальная мысль промелькнула в голове у Сержа. Он навел на широкую спину Лиса его же трубку и надавил на кнопку. И ничего не произошло. Сначала. А потом случилось точно секундное помутнение, будто облачко неизвестно чего промелькнуло, глаз моргнул, - и Братец Лис исчез. То есть пропал, совсем, точно и не бывало. Укрылся, как и желал того, за стеной Неведения. 'Сколь веревочка не вейся...' - продекламировал Серж вслух, и тут же устыдился своего речевого недержания. Покачал головой с сожалением, потому что, чувствовал, что не так все должно было быть, вообще не так. Как угодно, но, нет, не так... Жаль парня.
  Серж откинулся головой на стенку кабины, закрыл глаза, переживая происшествие. Перед его внутренним взором все стояла картинка, в которой Братец Лис карабкается, бежит, по склону и пропадает, бежит и пропадает. Избавляясь от навязчивого изображения, капитан раскрыл широко глаза и уставился на снег под ногами, вбирая в себя его белизну, чистоту, пустоту. Постепенно отпустило, он отдышался, мотнул головой раз, другой. Только тогда сунул Лисов фонарь под броню и, сориентировавшись по направлению, со всех ног, виляя между кочек, бросился бегом к Воробью. Почти не скрываясь, лишь пригнулся пониже, - но так и бежать-то удобней. Почему-то он был уверен, что на этот раз добежит без приключений.
  Двадцать шагов, пять ударов сердца. Рядом с лежащим бойцом он бросился на землю, на бок, плечом в снег. На самом деле, не совсем рядом, между ним и Воробьем торчало пару кочек. Вообще, промежутка между кочками едва хватало для одного, поэтому. Но, может, так даже лучше, было за чем укрыться, неизвестно же, что там его ждало.
  Как обычно, получилось не так, как думалось. Воробей лежал на спине, в три четверти, приподняв пораженное плечо, в которое угодила эта зараза. При этом он как-то странно прогнулся, обвивая кочку, к которой привалился, позвоночником, так что плечо его высовывалось в аккурат в тот проход, по которому бежал взводный. И Серж, проскользив на боку по снегу метра полтора почти уткнулся носом в это. Отпрянув, отталкиваясь ногами, он отполз дальше, в сторону, и оттуда стал смотреть.
  Жирная грязь, черный иней, графитовый мох. Все верно, похоже. Сажа угодила Воробью в правое плечо и, пробив ткань гимнастерки, въелась в тело. Что-то, похожее на колонию живых организмов, копошилось, перебирало усиками, или шипами, а когда Серж приблизился, насторожилось и направило эти ложноножки в его сторону. Отстранясь, Серж стал наблюдать издали, соображая тем временем, как поступить. Штука неведомая, неизвестно, что от нее ждать, поэтому лучше не спешить. Хотя, и поспешать ведь необходимо!
  Копошась и поблескивая угольно-черными гранями, сажа, похоже, перерабатывала не только тело, но и обмундирование, превращая все, к чему присосалась, в себя. И медленно ползла по плечу к голове, почти уже достигнув шеи. Возможно, выделяла при этом какой-то яд, или парализующее вещество, и именно его действием было обусловлено то, как задубело и выгнулось тело бойца. Но почему же он не перестает чувствовать боль?
  Тут Воробей закричал опять, монотонно транслируя свои ужас и горечь в пространство. Сердце у Сержа сжалось, он откинулся, закрывая уши руками, прямо поверх каски. А когда страдалец умолк, он достал данный ему Фаней Данунахер баллончик со спец средством, хорошенько разболтал его и, играя желваками, выпустил струю на сажу. Та вскинулась, заметалась, пошла рябью, но Серж не прерывался до тех пор, пока не залил зверя ровным слоем. Только тогда заметил, что какой-то иссиня-черный шип вонзился в его перчатку. Ишь, какой стрекательный, подумал он, не вполне осознав всю опасность ситуации. Но тут ему повезло, шип вошел в уплотнитель на перчатке, прикрывающий пястно-фаланговые суставы кисти, и застрял в нем. Мысленно похвалив себя за то, что не снял перчаток, Серж другой рукой вырвал пришельца из кожи и выбросил его в снег.
  Потом, когда состав застыл, превратившись в эластичную, но прочную кожу, он достал нож и разрезал куртку Воробья, по кругу, отступая сантиметров по пять от тех мест, куда достала сажа. Собственно, он отрезал не только рукав куртки, но и исподней рубахи под ней, при этом сверху, на плече, остался практически один воротник. И начал, выворачивая наизнанку, стягивать все вместе с руки, обрабатывая и с изнанки спреем тоже. Но быстро дошел до места, где сажа въелась в руку, и тут процесс застопорился. Что делать дальше, он не представлял, но спросить было не у кого, а раздумывать - некогда. Тогда он взял из аптечки обезболивающее, зубами сорвал колпачок со шприца и по контуру обколол рану. Когда Воробей перестал дрожать и затих, Серж выплюнул колпачок в снег. Туда же следом отправился и пустой шприц. Вот так, сказал он. Хотя, что вот так? Дальше-то что делать? Скрипнув зубами, открыл выкидной нож и быстрыми движениями надрезал на бесчувственной руке кожу - по контуру раны. Дальше крепко ухватился за край надрезанной ткани и со словами - потерпи, браток, - резко рванул ее книзу. Несмотря на анестезию, Воробей взвыл, но сразу и смолк, лишившись сознания. Впрочем, какое там у него было сознание - сумеречное, разве что. Однако, действие Сержа увенчалось успехом, он отодрал буквально с кожей, - а где и с мясом - все, что присосалось к руке гоплита, стащил с него рукав и отбросил в сторону. Немедленно обработал спреем рану, остановив кровь и стабилизировав поверхность. Вскоре состав застыл, раненый был готов к транспортировке. Наверное. Во всяком случае, можно было уже пытаться.
  Все время, пока заливал рану Воробью, одним глазом Серж смотрел на лежащий неподалеку на забрызганном кровью снегу вывернутый наизнанку рукав, где шевелила похожими на пиявок усиками сажа. Видимо, именно они, эти отростки, проникали внутрь тела. Чем дольше сажа лежала на холоде, тем менее активными становились пиявки, они уменьшались и втягивались, постепенно принимая вид обыкновенной кристаллической сажи. Подумав, что лучше не рисковать, Серж залил сажу и с этой стороны остатками раствора, потом скатал рукав и сунул его в пустой пластиковый контейнер, который нашелся в аптечке. Почему бы не забрать эту дрянь с собой, подумал он? Может, спецы разберутся, наконец, что это такое, и как с этим бороться?
  Худо, бедно, но каким-то образом, наверное, за полчаса времени, он дотащил Воробья до волокуши, уложил на настил ближе к экрану, сам устроился рядом. 'Ну, что, поехали?' - спросил Воробья, словно тот мог ему что-то ответить. Поехали, согласился сам с собой, и несколько раз дернул за веревку. С той стороны, явно заждавшись сигнала, подергали в ответ. Потом обе веревки натянулись, и лифт наверх заработал.
  
  
  
  Обычно он приходил под утро. И всегда спрашивал одно и то же:
  - Ну, как, не надоело тебе страдать? Не пресытился ли ты болью? Не напитался ли ей, как тюфяк мочой?
  - А? Кого? - выныривал из обморочного сумрака хозяин палаты. - Кто здесь?
  - Да кто же еще тут может быть в это время? - улыбался гость довольно. - Я это, я...
  - Директор! - узнавал постоялец со вздохом разочарования. - А я так надеялся, что ты умер.
  - Так и умер, умер. Давно уже. Так давно, что даже не помню, когда был таким как ты. Да и был ли? Теперь кажется, что я всегда такой, молодец...
  - Мертвое тянется к живому.
  - Это точно. Во всяком случае, я к тебе являться буду, доколе ты жив.
  - Обнадежил, прямо сказать. Но я тебе тем же отвечу: недолго осталось.
  - И не надейся! Буду тебя поддерживать, сколько можно. И сколько мне нужно. Короче, сколько нужно, столько можно.
  - А ежели я сам? Того?
  - Самоубьешься, что ли? Забудь! Все предусмотрено, меры приняты, не получится.
  - Не преувеличивай своих возможностей, Директор. Разве ты не видишь, как я выгляжу? И ситуация только ухудшается, это я тебе авторитетно заявляю. От первого лица.
  - Да, тут ты, пожалуй, прав, вид у тебя непрезентабельный. Головешка, головешкой. Ну, так ведь сам виноват, никто тебя не заставлял в полымя лезть.
  - Я и не прошу сострадания. Делал то, что считал правильным, - и продолжаю считать, если что, - так что даже горд собой. Я говорю о том, что скоро твоя забава кончится. Сама собой, естественным образом.
  - Что? Что ты там лепечешь своими жаренными колбасками? Своими баварскими боквюрстами с горчицей? Слушай, а ведь ты прав. Я как-то не подумал... Давай-ка мы тебя подправим? Починим немного, а? Покажем товар лицом, так сказать, что характерно, - твоим лицом. Тебе же. Чтобы ты знал, что можешь обрести, и сообразил, наконец, чего желать, к чему стремиться.
  - Да, да, да, показывай, на что способен. Кстати, ты что же, немец? В смысле - был?
  - Немец, да. Был. Кем я только не был. Но теперь это не важно, и к делу не относится. Если ты не против, а ты, я думаю, не против, мы над тобой поколдуем.
  - Прямо военно-полевая некромантия! Как хирургия.
  - Так и есть. Некромантия наоборот. На самом деле, никакого волшебства, просто наши научные разработки. Мы много работали над тем, чтобы научиться восстанавливать плоть в этом, земном мире. Получилось не очень, но - есть одно но. Мы вели разработки применительно к нашей плоти, той, которой располагаем, и не слишком в них преуспели, она все равно разлагается, со временем и в связи с внешними условиями. А вот живую плоть местных, аборигенов, таких, как ты, построенный нами прибор чинит и поддерживает очень даже хорошо. Да что там хорошо, - отлично он все делает. Так что тебе, мой друг, несказанно повезло. Тяжеловат прибор, да, переносную модель сделать пока не удалось, там, как ты знаешь, генератор громоздкий, но мне ведь и далеко таскать его не придется, здесь рядом, буквально за стеной, в Доме. Я просто включу его там, открою дверь и направлю сюда. Полчаса в день, или в ночь, тебе вполне хватит. Проверим?
  - Валяй. Делай, что хочешь. Ты же Бог.
  - А вот это верно, аз есмь. Ну, ты подождешь, надеюсь? Побудь здесь, никуда не уходи, я скоро.
  Повернувшись к стене, господин Тукст принялся ощупывать многочисленные карманы своей кожаной куртки.
  - Где же он? - бормотал Директор. Оглянувшись на пациента, пояснил с кривой ухмылкой: - Приходится таскать к тебе сюда разное барахло, все карманы забиты, так сразу что нужно и не найдешь. А, вот!
  Достав из кармана какую-то штучку, Тукст направил ее на стену. Из штучки вырвался конус голубоватого света, упал на вертикаль стены, и в ней тотчас засеребрился прямоугольник прохода. Контуром. Что находилось на той стороне, видно не было. Тукста это обстоятельство нимало не заботило, он шагнул вперед и скрылся за блестящей завесой. А через какое-то время, но быстро, больной даже не успел вновь отключиться, вернулся обратно.
  - Оставим дверь открытой, пока аппаратура работает, - пояснил он свой замысел. - Кстати! Даже мне, чтобы пройти в Дом и вернуться обратно, нужен специальный ключ. Ты же ходишь туда-сюда, когда и как тебе вздумается. По морю аки посуху.
  - Нет, нет, Директор, это не так, мне тоже нужен ключ. Пару раз, правда, да, каким-то образом удавалось...
  - С ключом, как говорится, и дурак сможет. А вот так, как ты, самоходом, ни дураку, ни самому умному, ни даже мне не под силу. Вот это твое свойство и умение нам бы хотелось исследовать, да и использовать, чего уж там. Видишь, я с тобой предельно откровенен. Считаю, только так и должно поступать. Считаю, человека нельзя использовать в темную. Только по согласию и по взаимному расположению сторон. Вознаграждение, само собой... Но использовать обязательно. Что скажешь?
  - Помочь вам? Чтобы вы оттуда сюда, аки посуху? Нет, я в этом вам не помощник.
  - Я и не настаиваю. Пока. Время есть, подождем. А там, глядишь, позиции и сблизятся. Может, другие подходы найдутся. Преодолеть Стену неведения, знаешь ли, не токмо нам, но и живым людям интересно. Ведь недаром все спрашивают: что там, да что там? А вот что там? Я не скажу. Но, глядишь, и можно будет узнать. Интерес людьми движет никак не меньше, чем материальная ангажированность.
  - Нет, я пас. Думаю, стена должна быть непреодолимой, чтобы вы сюда не лезли. Не нужно вас здесь. И даже, думаю, что одной стены мало. Надо еще одну построить.
  - Ну, посмотрим, посмотрим. Торопиться, как говориться, не нужно. Всему свое время. Время возводить стены, и время их низводить. А что тут у нас? Ну вот, совсем другое дело. То есть, совсем другое. Уже и струпья обсыпаются, и кожа под ними розовеет. Скоро вовсе никаких следов не останется. Через пару недель волосы вырастут, а там, глядишь, и усы тебе восстановим, будешь как новенький таракан. Сам с усам.
  - Напрасно насмехаетесь. И зря стараетесь.
  - Увидим. А ты, как увидишь себя в зеркале прежнего, уверен, по-другому запоешь. Особенно, если потом повернем процесс вспять, что возможно. На уровень боли, кстати, процедура восстановления никак не влияет. Здоровье отдельно, - боль отдельно. Контролировать тебя я через нее буду. Все очень просто.
  - Конечно! Как можно!
  - Давно, кстати, надо было тебя на этот крючок подцепить, да я что-то не сообразил. Недооценил, можно сказать, твоей упертости. Да и не до того было. Ну, ты готов?
  - Как пионер.
  - Твой выбор. Будь здоров, приятных сновидений.
  - Ооооо!
  
  
  - Але, гараж! Ты здесь уже? Давай-ка, подтягивайся.
  - О, Господи! Да что же ты за человек такой! Умереть спокойно и то не даешь!
  - Какой такой умереть? Ты что! Нас ждут великие дела.
  - Никаких дел с тобой, и с такими, как ты, я уже сказал.
  - Будешь мучиться.
  - Лучше так.
  - Я тут подумал... Мы ведь ни на ком, кроме тебя, прибор так долго не испытывали. И, может быть, мы чего-то не знаем, или не учли? Ведь, по идее, привыкнуть к боли ты не можешь и не должен, но ведешь себя так, словно давно уже привык - и даже жаждешь еще.
  - Да нет, не привык я. Нормально ваша мучилка работает. Терзает, как положено.
  - Вот я и подумал. И решил. Надо дать тебе передышку. Поживешь пока, скажем, недельку, нормальной жизнью. Подумаешь трезвой головой. Глядишь, и не захочется тебе возвращаться, обратно в обморочное состояние. Тем более, что выглядишь ты уже вполне сносно. С персоналом, опять же, познакомишься наконец. Глядишь, и выгорит тебе чего.
  - Погоди, о чем это ты?
  - Да ни о чем. Просто. Считай это жестом доброй воли с моей стороны.
  - Нет, нет...
  -- Что, нет? Да, болезный. Ну, бывай!
  Глава 8. Три барана.
  
  
  
  Предвечернее солнце освещало косыми лучами близкие горы и верхушки деревьев, наполняя пейзаж теплом и легкой грустью. По небу плыли облака, обещая ночную грозу, намекали на такую возможность. В небольшом круглом пруду, как в зеркале, отражались красные крыши и белые стены деревенских домов. Утомленное солнце угасало, оно уже не имело сил хотя бы пообещать, что когда-нибудь, в будущем, воссияет вновь. Краски становились интенсивней, насыщенней, это правда, но общая яркость мира снижалась, так как свет, которым его рисовали, все больше разбавлялся темнотой. На переднем плане, на лугу паслись три овечки, больше похожие на три маленьких сереньких облачка, из тех, что парили в небе, - зачем-то они опустились на мураву. Овечек, похоже, совсем не волновала, что первый же ветерок подхватит и унесет их прочь. Может быть, именно этого они и ждали. Пастораль увядания, идиллия умирания, буколика...
  - Что это ты там все разглядываешь?
  - Да вот, думаю, не в честь этих ли овечек назвали заведение. - Серж рукой с зажатой в пальцах рюмкой ткнул в пространство перед собой. Тагази оглянулся на панно на стене.
  - А, вот этих... Я, честно говоря, даже и внимания на картину не обращал. И вообще думал, да и думаю, что название восходит к трем богатырям.
  - Три богатыря, как три барана? Интересно.
  - Толик имеет в виду привычку распивать на троих, - высказалась Фаня Данунахер.
  - Именно, - согласился Тагази. - Только это не привычка, а обычай. Вопрос - третьим будешь? - никому ни объяснять, ни переводить не нужно. Смысл его даже не в сознании, а забит в подкорку.
  - Не вижу в этом ничего плохого. Бог, как известно, любит троицу.
  - Э, Бог здесь ни при чем, не нужно его всюду приплетать. Все всегда начинается возвышенно, с высоких материй, а заканчивается вон, баранами. Нашими баранами.
  Они посмотрели в дальний конец зала, где за столиком у стены хорошо и шумно сидела группа военных. Частично уже не сидела, а лежала, хотя время было еще совсем не позднее. Один из троицы как раз, в классическом стиле, уронил голову в закуску. Двое других, похоже, никак не могли определиться, кто будет провозглашать тост за его здравие. Или за что-то другое, еще более важное. В конце концов, они произнесли его вместе, продекламировали, тщательно синхронизируя и артикулируя слова. Тост они завершили взрывом воодушевления, выпили до дна и грохнули бокалы о стену.
  - Три барана, как и заявлено, - вздохнула Фаня.
  - Ничего страшного, парни просто отдыхают, - не согласился с критикой друзей Серж. - Время нервное, события непонятные, что ждет - неизвестно, волей-неволей нервишки шалить начинают. Пусть, как тут по-другому расслабиться? К тому же здесь, я так думаю, все под контролем, за ними приглядывают, и за нами, кстати, тоже. В случае острой необходимости, специально обученные люди помогут, словом и делом.
  Они сидели за своим обычным столиком у окна. Это казалось довольно странным, но местное общество, завсегдатаи и даже залетные гости, молча согласилось оставить столик, едва ли не самый лучший во всем ресторане, за их компанией. Конечно, когда они находились на позиции, кто-нибудь другой вполне мог отдохнуть и здесь, но если они были в лагере - никогда. Вот и в этот вечер они без проблем заняли свои места. Серж сидел вполоборота к залу, и ему отлично видно было все, что там происходит, а так же, кто входит и выходит, - держать вход под контролем для него всегда было важно. С другой стороны, ему был доступен вид из широкого окна, куда он тоже периодически посматривал. Окно выходило на Кашканар, правда, самой горы отсюда не наблюдалось, зато отлично просматривались полыхавшие над ней в темном небе зарницы. А теперь еще - и вновь появившиеся и значительно размножившиеся в последнее время светящиеся шары. Такие же, как в Пермском треугольнике, только здешние выглядели значительно крупней, поднимались они выше, и было их больше. В небе разыгрывалась форменная баталия, но настоящее сражение имело место все же на земле.
  Участок фронта, который прикрывал взвод, до поры до времени был довольно тихим. Сержу даже казалось, что Брешь, как и было предсказано, затягивается естественным образом, и он все выискивал признаки и приметы этого процесса. И находил, вот что прикольно! Но потом духи полезли, точно черти из табакерки, у которой выломали дверцу. Вместо затягивания Бреши, боевые действия, наоборот, сделались интенсивней, стали ожесточеннее. Потери росли. Да, враг полез. Такое ощущение, что они решили захватить гору Кашканар - господствующую над местностью высоту. Но прежде такого никогда не было, так далеко они никогда не заходили. В чем причина эдакой активной 'духовной' жизни, и что они там на самом деле задумали? Надо бы в разведку сходить, неожиданно подумал Серж.
  - Да, - откликнулся на последнее утверждение Сержа Тагазимула, - система проявляет себя во всем.
  - А как бы ты хотел? Система всегда себя показывает. Если она есть. Когда система себя не демонстрирует при необходимости, и не поддерживает сама себя, значит, она уже разваливается. Неминуемо. Наша, к счастью, еще жива. А ты что же, антисистемный элемент?
  - Скорей, внесистемный. Я сам по себе.
  - Ага. А ты, какую систему имеешь в виду?
  - Очевидно, какую. Государство.
  - Погоди, но ты же в армии служишь, в легионе. А это, как ни крути, государственный институт. Стало быть, ты защищаешь интересы системы.
  - Нет.
  - Что значит - нет?
  - Я защищаю интересы людей, и свои интересы, как я их понимаю, все остальное меня не касается. Я не вникаю.
  - Толян, по-моему, ты сегодня немного пургу несешь. Поясни, если можешь. Как это совмещается, служить в Особом легионе и при этом не служить системе? Защищать интересы людей, и при этом не защищать интересы государства? Если в нашем случае то и другое совпадает?
  - В той мере, в которой они совпадают, конечно. Я так и сказал. К тому же, я считаю, что система и государство вещи хоть и родственные, но не во всем совпадающие. Система, это больше про власть, государство - про народ. Власть, ради сохранения себя в этом качестве, все продаст, и народ в том числе, не побрезгует. Нас с тобой, и вот Фаню - в первую голову. Уже, наверное, давно продали.
  - Погоди ты, продали. Давай с начала разбираться. Система, это нечто, созданное государством, разве нет?
  - Нет, нет, нет. Система, это режим, созданный властью для сохранения своего господства. Всякая группа, приходя к власти, начинает лепить режим наибольшего для себя благоприятствования, то есть, создает систему, позволяющую ей господствовать как можно дольше. А лучше - всегда. Я к этим забавам отношения не имею.
  - Да, наверное, к этому мы все отношения не имеем.
  - Вот.
  - В душе. Просто никто так конкретно, как ты, не формулирует. И что же ты, собираешься с системой бороться?
  - Нет, не собираюсь. Смысл? Чтобы бороться, нужно быть уверенным, что новая система будет лучше предыдущей, а я такой не знаю. Бороться ради поддержания процесса, или тонуса, или чего-то еще? Ну, я же не анархист какой-то. К тому же, я понимаю, что система нужна, хоть какая, она лучше, чем без нее, потому что создается для сохранения и поддержания существующего положения вещей, то есть порядка. И перевернуть ее снизу можно только ценой больших жертв. Жертвы, может быть, не напрасны, но для жертв на этом переворот заканчивается. Я за понимание смысла вещей, за реформирование и улучшение. Показать системе, что ей не доволен, считаю, я обязан. Вот и показываю, таким образом. Каюсь, еще я люблю порядок, поэтому всю жизнь в армии.
  - А в армии порядок, ты считаешь?
  - Да, Фа, я считаю, что в армии его больше, чем в любом другом месте. Тут хотя бы все форму носят...
  - И строем ходят.
  - Вот именно.
  - Да ну нахер!
  - А как же личная свобода? - не унимался Серж. Что-то его сегодня тянуло на разговоры 'за жизнь', тем более что Тагази и сам разговорился. - В армии ее не бывает, от слова совсем.
  - Иногда - да, хотя сейчас-то мы относительно свободны. Но всегда приходится чем-то жертвовать, с чем-то мириться. Делегировать полномочия, так сказать. Свобода... Свобода, в конце концов, это умение избегать несвободы. Все в рамках обязанностей. Развитие любой личности, как, собственно, и вся история человечества, есть борьба за достижение абсолютной свободы. Стремление к Абсолюту - закон жизни. Армия, следовательно, с ее установкой свободу личности ограничить, вступает в противоречие с основным законом жизни. Желание приостановить, заморозить ход истории - вот скрытая сущность, настройка армии, как части системы. Будучи поставлена на охрану устоев государства, она охрану устоев начинает с себя. Иными словами, чтобы охранять что-либо консервативное, надобно быть консервативней него. Может ли армия быть прогрессивней государства, ее породившего? Да. Это зависит от конкретных исторических условий, от уровня интеллекта, духа, мировоззрения наиболее многочисленной части командного состава, то есть от степени просвещенности младшего и старшего офицерства. Впрочем, в момент, когда она становится прогрессивной, - это уже совсем другая армия.
  - Мальчики, вы что, перегрелись сегодня? Или обкурились? Вы что тут несете? Предлагаю сменить тему, немедленно. Давайте лучше о любви поговорим.
  - Погоди, Фаня, тут у нас в кои то веки очень интересный разговор случился. О любви чуть позже, потерпи. А вот скажи мне, друг Тагази, а возможна ли в принципе жизнь без системы?
  - Без нее люди - всего лишь многомиллионное стадо. Хотя, стадо - ведь тоже система, со знаком минус, антисистема. Всегда и во всем человек будет подчиняться системе.
  - Бессистемность - тоже система?
  - Конечно, кто бы что там ни говорил. По крайней мере, на начальном этапе. Но полная бессистемность - это хаос, и, в конце концов, мрак и гибель.
  - Но если ты анти системщик, значит ты тоже за мрак и гибель?
  - Нет. Я анти системщик в том смысле, что держусь от нее подальше. Просто потому, что я, лично я, изменить ее никак не могу. А так, в целом, система, конечно, нужна. Тут парадокс, если угодно. Человек всегда стремится обрести наибольшую свободу - от системы. Одному, в частности, мне, этого достичь как-то еще возможно. Когда стремление к свободе начинают испытывать и реализовывать на практике поголовно все - это выливается в революцию. Но когда революция происходит, и все обретают желанную свободу, начинается хаос, и борьба свобод друг с другом. То есть возвращается несвобода. Замкнутый круг. Преодоление нового кризиса начинается с создания новой системы и усиления зависимости совокупности личностей от нее. Всех под контроль, такой принцип.
  - То есть, за что боролись, на то и напоролись.
  - Именно.
  - Поэтому, всем и хочется свободы, и колется свобода.
  - Всегда так.
  - Все, мальчики, как хотите, но я устала это слушать. Я лучше пойду.
  - Погоди, Фаня, интересно же!
  - Да ну нахер! Только не мне.
  - Постой! Я хотел у тебя про Воробья узнать. Как он там?
  - Стабильно тяжелый. Никто никаких прогнозов не дает. Еще хорошо, что ты эту дрянь принес, сажу. Никто ведь до этого ее не исследовал. Она какой-то яд выделяет, токсины, от которых ткани отмирают. Изучают, надеются найти противоядие. Но может там и что-то другое, кто знает.
  - Все образуется.
  - Надеюсь. Ладно, пойду я. Настроение что-то совсем пропало.
  Мужчины проследили взглядом, как проплыл по залу и погас в проходе факел ее рыжих, мелко завитых, как у Тереховой в роли Миледи, волос.
  - Красивая женщина, - вздохнул Тагази. - Почему таким всегда не везет?
  - С чего ты взял, что не везет? - возразил Серж. - Может, как раз наоборот?
  - Не-ет. Воробей для нее не вариант.
  - Как знать. А кто другой вариант? Оставим им самим разбираться.
  - Само собой. Просто... Ты не заметил, как она на тебя смотрела?
  - А как она на меня смотрела?
  - Как на героя. Ты ее герой, поскольку ты вынес оттуда, и, по сути, спас, Воробья. Поэтому...
  - Никаких поэтому, Тагази. Пусть все идет, как идет.
  - А!
  - Да, да, это тоже личная свобода. В том числе, свобода выбора. Что там, кстати, еще говорится о ней в твоей теории?
  - Да что там, какая теория? Просто некоторые наблюдения. Живу долго, вот и поднакопилось опыта, так сказать.
  - Мужчина, проживший достаточно и не набравшийся опыта, все равно, что пустая упаковка из-под кефира - он никому не интересен. Тебя же не зря кличут Сократом. Делись своим опытом, Тагазимула. Надо же хоть как-то искупить и оправдать то, что мы лишились общества Фани Данунахер.
  - Слушай, какая-то странная фамилия - Данунахер, не находишь?
  - Может, это псевдоним? Ты не увиливай, излагай свои наблюдения.
  - На самом деле, все просто, господин Серж. Потому что подчинено определенным принципам. Надо просто их определить и расставить по степени важности, и тогда все станет более-менее ясно.
  - Давай, свои принципы.
  - Первый означает то, о чем я уже говорил. Это принцип перекачивания свободы. Ее перетекание. Человек стремится к свободе, система старается его свободу ограничить. По мере своего продвижения к цели, иногда - борьбы, человек свободу обретает. Система при этом, утрачивая контроль над челом и его свободой, становится все менее устойчивой. Когда Система теряет устойчивость, она реорганизуется на новом уровне, и все начинается сначала.
  Отсюда принцип уровня. Любая система способна совершенствоваться лишь в пределах своего уровня. Уровень определяется значениями основных понятий, как то, да и нет, добро и зло, хорошо и плохо, свет и тьма, свобода и несвобода - и так далее. В пределах конкретного уровня система определяет и отстаивает идейное наполнение пар антонимов, и тем живет. Когда сознание человека перерастает эти понятия, когда таких людей становится большинство, происходит скачок, переход на более высокий уровень. Иногда случается, наоборот, реакция, она тоже скачок, но по горизонтали. Откат. Глубинная суть понятий при реакции не меняется.
  Принцип самоорганизации. Добро и зло, свет и тьма, свобода и несвобода - находятся в вечном противоборстве, но невозможны друг без друга. Одно подразумевает другое, иначе никак. Вечные, даже извечные пары, в которых каждая часть может быть выражена через противоположное, и не может существовать без него. Теряет смысл само понятие. Что такое добро, если нет зла? Все добро? Абсурд, правда же? Противоборство между частями в парах есть двигатель совершенствования системы. Поиск оптимума и самоорганизация.
  Принцип относительности. Добро и зло, свобода и несвобода - понятия относительные. Для каждого человека имеют свое значение и меняются со временем. Что хорошо одному сегодня, плохо для другого, и завтра все будет наоборот.
  Принцип сжатой пружины. Стремление к свободе, это вообще говоря, пружина, приводящая в движение жизнь человека. Но не все пружины одинаково хороши и способны выполнить свою работу. Некоторые изворачиваются и, распрямляясь, бьют куда-нибудь в бок, другие вообще ломаются, обломки разлетаются и ранят окружающих. Зависит от материала. Так вот, если ты не уверен в материале, из которого слеплен, не напрягайся. Хотя, проверить качество не помешает.
  - Исчерпывающе.
  - Да нет. Первое, что пришло в голову.
  - А мне кажется, давно все продуманно. За это можно и выпить.
  - Ну, давай, а то заболтались.
  - Можно, и я с вами? Буду третьим, если никто не против.
  - Сан Саныч! Что, черт возьми, вы тут делаете? Опять свой маскарад устроили!
  - Подслушивали?
  - Да никакого маскарада, помилуйте! Вы так были увлечены беседой, что ничего вокруг не замечали.
  - Подслушивали! Дождетесь, что в вас кто-нибудь пальнет с перепугу.
  - Не хотелось бы. Буду осторожен.
  - Присаживайтесь, раз все равно пришли.
  - А он ведь не просто так, мимо проходил. Правда, Сан Саныч?
  - Нет-нет, все спонтанно, без определенной цели. Хотя, не без повода, конечно.
  - Что за повод?
  - Получил, наконец, постоянное назначение сюда, в когорту. Директором бюро особого отдела южного направления, так что, прошу любить и жаловаться. По этому поводу обходил, так сказать, подведомственную территорию, а тут смотрю - знакомые лица.
  - Да ладно, Сан Саныч, мы лица слишком незначительные, недостойные внимания директора бюро особого отдела. Всего-то гоплиты, рядовые третьей роты четвертой центурии южной когорты Особого легиона. Кстати, знавал я одного директора филиала, он тоже...
  - Перестаньте молоть чепуху, Таганцев. Что за идиотская, простите, привычка самоуничижения! Выпьем лучше. Что вы тут пьете? Коньяк? Хорошо, я угощаю.
  Он подал сигнал официанту и, когда тот принес графин, разлил коньяк по рюмкам.
  - Давайте!
  - За что?
  - Есть еще один принцип жизни...
  - А, все-таки подслушивали!
  - Только последние слова услышал, правда. Так вот, есть еще один принцип, который определяет нашу с вами жизнь - жизнь военного человека. И это принцип войскового товарищества, принцип самопожертвования, принцип бесстрашия, все, что может быть объединено под одним названием - принцип долга. Вот за него я и предлагаю выпить.
  - Не чокаясь?
  - Наоборот! Со звоном и расплескивая!
  Они выпили.
  - Ну, Сан Саныч, - закурив, подступился к вновь прибывшему Серж, - вы такую торжественную ноту задали, на такую высоту подняли звучание момента, что на этом наш вечер, пожалуй, следует закончить.
  - Расслабьтесь, Сергей, и продолжайте получать от момента удовольствие. Говоря о долге, я имел в виду вас в том числе, и то, что вы сделали недавно, вытаскивая подчиненного с поля боя. Все, перечисленное мной, относится к вам в полной мере, у меня просто не было возможности высказать вам это раньше. Свое восхищение, если хотите. Думаю, вы будете представлены к награде.
  - Спасибо, вы меня смущаете. Хотя, если честно, приятно, черт возьми. Товарищество, да, это то, что меня всегда вдохновляло. Гм. Напьюсь, пожалуй.
  - Могу составить вам кампанию. Шучу, к сожалению, не могу. Однако, хотелось бы.
  - Опять пойдете по тылам невидимыми тропами?
  - Да-да, наша служба и опасна, и трудна... Вообще, следовать принципам и убеждениям - удел немногих. Их - единицы, они разворачивают массы и ведет за собой. Потому что знают, ради чего сами идут на жертвы. А жертвы на нашем пути неизбежны.
  - К чему вы это, Сан Саныч? Беду пророчите?
  - Чего ее пророчить? Она всегда рядом бродит, надо только не упускать ее из виду, не поворачиваться к ней спиной. Я вот хочу спросить тебя, - ничего, что на ты? - почему ты Серж? С какого перепуга?
  - В смысле?
  - В смысле, почему тебя Сержем кличут, а не как-то иначе?
  - Ну, так повелось, с детства еще. Вообще-то, по-разному зовут. А в чем проблема?
  - Не проблема, просто, я думаю... Ну какой ты к бесу Серж? Ты же не француз какой. Вот, Тагазимула, Сократ, тут все понятно, вопросов нет. А ты вдруг Серж. Ты же Сергей Сергеевич, русский человек. Как я - Александр Александрович. И мы с тобой оба, можно сказать, в сапогах родились, в портянках выросли. Династия что у тебя, что у меня, военная, и, соответственно, военная косточка...
  - Проверили? Биографию изучили?
  - Это обязательное мероприятие.
  - Конечно, конечно. Про то, что вы сказали, думаю следующее. Все правильно, но куда важней, чтобы слова эти в душе оставались, чтобы не забывались. Но и забалтывать их тоже не следует. Патетика хороша в меру. А имя... Полагаю, нет особенной разницы, какое носить, фишка в том, как носить. Всему свое время, Сан Саныч. Придет другое, и будут звать меня Сергеем Сергеевичем, если доживу, конечно. А не доживу... Важней, думаю, не опозорить то имя, которое носишь - пока носишь его. Еще лучше - прославить, но это если уж повезет. Вот так я думаю.
  Серж высказался и смутился, неожиданно, быть может, для Сан Саныча, но вполне ожидаемо для того, кто знал его лучше. Потому что не особенно-то он любил, вот так выворачиваться наизнанку. При всех недостатках и слабостях, был у Сержа стержень - его чувство долга, ощущение себя офицером, тем, кто служит, - но обнажать, демонстрировать этот стержень он не любил. Служение Отечеству - слова, которые не принято, и потому стесняются, произносить вслух, но если они не звучат внутри - в груди, в сердце - служение превращается в прислуживание. 'Служить я рад, прислуживаться тошно...' Так-то.
  - Вот за это следует выпить, - приземлил ситуацию Тагазимула.
  Сдвинули бокалы, со звоном и расплескивая.
  - Ну, а вы, Сан Саныч? - спросил Серж, бросив для закуски в рот кусочек сыра. - Вы про нас все знаете, а сами-то откуда сюда прибыли? Где до этого служили?
  - Дальше на востоке, в Загибинске. Есть такая станция на Трансконтинентальной магистрали. Так что, мой путь сюда был на запад, навстречу вам.
  - Я, можно сказать, местный, - напомнил Тагази.
  - Погодите, погодите. Загибинск, говорите? Я что-то слышал. Так там же...
  - Помимо всего прочего, там имеется военный аэродром, и военный городок авиаторов - Красная горка. Вот на той горке я и служил. Красивейшие места, доложу я вам, хоть и своеобразные. Красная горка и значит - красивая. Дали такие с нее открываются...
  - И там же, насколько я помню, произошла эта ужасная история. Боец из автомата расстрелял сослуживцев. Старослужащих.
  - Было такое дело. А откуда ты знаешь?
  - Так приказ был, по ВВС, всем зачитывали, да, доводили. И в армейской газете, в 'Звездочке' статья была большая.
  - Ах, да, правда. Тот боец еще офицера убил, командира роты, случайно, правда, но от этого не легче. Его и самого, к сожалению, застрелили. Такая история.
  - Неуставные?
  - Да, они. Я с тем молодым офицером хорошо знаком был. Отличный парень, Брэм, старший лейтенант... Тоже, кстати, в легион собирался.
  - Я его как-то видел, - промолвил Серж, и сразу прикусил язык, поняв, что проговорился. Про Дом он никому еще не рассказывал, да и не должен этого делать, если не хочет попасть в психушку. А он не хочет. И уж тем более не следовало упоминать про тех, кого там встречал.
  - Где это ты мог его видеть? - уцепился за вылетевшее слово Сан Саныч.
  - Ну так, там же, в 'Звездочке', - совершил маневр уклонения Серж. - Портрет был. Фото.
  - А. Ну-да, ну-да... Хотя, я этого что-то не помню. Ну, возможно.
  Уф, выдохнул Серж внутренне. Пронесло.
  - Кстати, Сан Саныч, - поторопился перекинуть он стрелки разговора, - а что там с фонарем лисовским, инженеры не разобрались еще? Какие-то результаты есть?
  - До конца, конечно, еще не разобрались. Как можно! Новые, все же, технологии, все неизвестно, непонятно. Принципы, слушай, другие. Принципы! Мы о них говорили только, да? Постепенно все, вслепую, ощупью. Но предварительно все же говорят, что, похоже, да, подсветка. Подобно тому, как мы для умных бомб цели лазерным лучом помечаем. Ну, вы в курсе. Только здесь все другое. Мы такого вида излучения даже не знали, и не представляли, что оно бывает. Наподобие гравитации. Взаимодействие есть, а за счет чего происходит, никто не знает. А кто-то может и знает, да нам не говорит. Вот здесь такое же: что-то есть, а что - пойди, разберись. Мы это излучение даже зарегистрировать не умеем. У нас приборов таких нет.
  - Точно, точно. Вот, поди ж ты, насекомые их замечают, чужаков, и прячутся, исчезают, когда те рядом. Значит, ощущают поле, духам сопутствующее. А мы, люди, его не чувствуют. Я заметил эту фигню с комарами, еще осенью, когда они были. Чуть, какая заварушка намечается, ни мух, ни комаров не видно. Мошка и та пропадает! Как ветром сдувает! Серж в подтверждение своих слов покивал головой.
  - Не знаю, как другие, но я, например, кое-что чувствую, - высказался Тагази.
  - Что же?
  - Тревогу. И беспокойство.
  - А, это - да. Конечно. Только тревогу тоже приборами не уловить.
  - Разбираются, тем не менее, - продолжил Сан Саныч. - И схема применения фонаря, общая, вырисовывается такая. Где-то над поверхностью, на достаточной высоте, накапливается энергия. Целое облако, или сгусток. Поле. Что за энергия, как она накапливается, мы ничего этого не знаем, но она там есть. Назовем это образование эгрегор, есть такое понятие в эзотерике. Да, вот к чему скатываемся. Раньше смеялись, а теперь изучаем. Эта энергия пребывает в состоянии ожидания, до тех пор, пока с помощью луча-указки не обозначается цель. Тогда из этого эгрегора выбрасывается заряд на поражение. Как он выбрасывается, кто тип заряда определяет, как направляет, неизвестно. Но схема, предварительная, подчеркиваю, такая.
  - Фантастика! - не сдержался Тагази. - Это же черт знает что такое!
  - Это значит, что если удастся расшифровать и скопировать фонарь, мы сможем не только защищать себя, но и использовать против духов их собственное оружие.
  - Верно мыслишь, Сергей Сергеевич. Только это открытие, если оно действительно состоится, означает гораздо больше. Это, други мои, прорыв за пределы нашего мира. За границы человечества, в другие, не побоюсь этого слова, вселенные.
  - Нам вообще-то, и здесь неплохо, - снова приземлил воспарившего опера Тагази. - Лишь бы к нам оттуда никто не лез.
  - Точно! Хотя, раз уж такое все равно происходит, не грех узнать что-нибудь новое.
  - Согласен. И я, на всякий случай, в разведку все же сходил бы. Думать-гадать, это одно, а своими глазами посмотреть и увидеть, что там и как, совсем другое. Может, духи наступление готовят, а мы ни ухом, ни рылом!
  Серж с удивлением воззрился на эвоката. Вроде, сам он ничего такого вслух не говорил, не высказывал. Значит, здравые мысли бродят по разным головам одновременно. Ждут, чтобы на них обратили внимание. Побуждают к вниманию. Здравые мысли, они потому и здравые...
  
  Вскоре засобирались по домам. Где обретался Сан Саныч, неизвестно, как-то даже в голову не пришло никому поинтересоваться, а Серж с Тагази домом считали казарму центурии, которую, не слишком напрягаясь на выдумку, тоже называли центром. Возле выхода, Серж не разглядел толком кто, сунули ему в руку конверт.
  - Вам письмо, господин Серж!
  - Мммм? Мне?
  Он покрутил в руках бледно голубой прямоугольник, совершенно обыкновенный, заклеенный и без обратного адреса. Только надпись сильно косым почерком: 'Господин Серж'.
  - Что это?
  - Просили передать.
  Согласившись с фактом наличия корреспонденции, но, не желая в него вникать сиюминутно, он сунул письмо в карман - и выбросил его из головы. Пространство и соответствовавшая ей реальность виделись ему в данный момент в туманной дымке, не голубой, как конверт, а более густого тона, синей. Почва под ногами казалась немного зыбкой, по его личной шкале, колебания ощущались не больше двух баллов. Сан Саныч с его коньяком... Пожалуй, это было лишнее, переборщили, слегка. А может, и ничего. С другой стороны. Может, как раз то, что надо. Теперь бы завалиться в койку и забыться до утра. Не хотелось ни о чем думать, ни о чем вспоминать. Да, не хотелось. Но мысли, они ведь не спрашивают, лезут и лезут. И умные, и разные. В последнее время особенно настырно. Ему казалось, что все уже в прошлом, что удалось забыть, но нет, стоит закрыть глаза, и в голове оживают видения. Ночь сразу превращается еще не в кошмар, но в бесконечное выматывающее выяснение причин, почему сложилось именно так, а не иначе, за чем следует бесплодное придумывание иных вариантов, других действий и поступков, которые позволили бы, чтобы сложилось иначе. И это тоже кошмар, еще и похлеще - это наваждение. Поэтому лучше так - упасть и забыться.
  В казарме было уже темно и тихо, центурия стройными рядами погрузилась в долину сна. Или лучше сказать, пребывала в процессе погружения. Неизменные вечерние мероприятия - поверка и отбой - уже прошли, солдаты в койках обнимали подушки крепкими и жаркими руками. Мечтали, вспоминали, вздыхали. А кого еще им было обнимать в этом экспериментальном месте с явной гендерной диспропорцией? О Серже с Тагази никто не беспокоился, потому что точно было известно, где они находятся. Более того, Докучеев лично велел им сходить в 'Три барана', расслабиться, снять стресс. Он и сам обещал к ним присоединиться позже, да что-то, видать, не срослось.
  Проходя по коридору, Серж вдруг, точно вкопанный, остановился возле маркитантской.
  - Не понял. А Фаня где? Почему дверь закрыта?
  - Ты что, командир? Запамятовал? - удивился Тагази. - Она здесь теперь не ночует. Любовь здесь больше не живет. Приходит только, лавочку открывает в часы работы. А с остальным все, клубничка-малинка закончилась. С тех самых пор.
  - Вот как? А я и не замечал.
  - Ты, видно, о чем-то своем в последнее время все думаешь.
  Это, верно, подумал Серж, думаю.
  - Слушай, - спросил он вдруг, - а что ты там про разведку наплел?
  - Ну, почему сразу наплел? Вполне здравые мысли...
  - Да я, собственно, об этом и думаю - в последнее время.
  - Ах, вот как!
  - Да. Ты считаешь, это возможно?
  Тагази оглянулся по сторонам, и хотя вокруг кроме них никого не было, придвинулся к Сержу и зашептал ему на ухо:
  - Есть у меня знакомый траппер, из местных, он говорит, можно. Он говорит, пару раз сам пробирался туда, на свой страх и риск, и заглядывал за край, прямо в эту, в Брешь, туды ее в качель. За, как ты ее называешь, Стену Неведения. Так что, все можно, если осторожно.
  - И что он там увидел?
  - Вот у него и спроси.
  - Кто такой? Познакомишь меня с ним?
  - Конечно. Но у меня есть условие.
  - Какое еще?
  - В любом случае, при любом раскладе я иду с тобой.
  - Ладно, давай спать. Завтра поговорим, на свежую голову.
  На свежую голову, да... Где ее взять, свежую-то?
  Сколько себя помнил, он всегда был уверенным в своих силах, - до тех пор, пока не произошла эта история со Стеллой. И не возникла ситуация, на которую он не мог воздействовать никак. То есть, его влекло течением, куда-то - неведомо куда, и выгрести к берегу не представлялось возможным. Приходилось признать, что мир его дал трещину, все планы посыпались, от него больше ничего не зависело. Или все же зависело? Надо как-то уж выяснить этот вопрос. Ведь если он не может помочь себе самому, как сможет помочь любимому человеку? Да, кстати, и нет у него теперь никого. Так кто же он такой есть, и что это за мир, в котором он живет?
  Неужели нельзя жить, сберегая себя и свою любовь, и не поступаться при этом принципами? Он думал - можно, он так и жил, был уверен в этом. И вдруг - нет! Все не так. Может, принципы он выбрал себе не те? Любовь для него, получается, значит куда больше, чем он предполагал? Но какая любовь? Где она, его любовь? Он прежде многому не придавал значения, над многим не задумывался, оказалось - зря. Оказалось, следовало. Оказалось, только это и важно. Но откуда ему было знать, что важно? Этому в школе не учат.
  Он думал о Томе. В который раз, думал снова и снова. Почему ему прежде казалось, что ее любви недостаточно? Потому что она всегда была рядом? Чего ему не хватало? Непредсказуемости? Волнения? Смуты? И что теперь? А теперь он без нее тосковал. Просто погибал. Однако же и понимал, что стоит им оказаться вместе, его снова куда-нибудь потянет. На сторону, где неизведанная страсть. А сторон много, только поворачивайся. Выходит, он обречен уходить и возвращаться. То есть, в этом, должно быть, и кроется элемент его неуверенности в себе. Сможет - не сможет, устоит - не устоит. Искушений много, искушения повсюду, и как понять, для чего они, для испытания или же для наслаждения? Жизнь, это череда испытаний, или же цепь наслаждений, и чем она должна наполняться, тем или другим? Для чего жизнь дана, как прожить ее правильно? Что значит - правильно?
  Обычно, он гнал воспоминания прочь, старался не рефлексировать слишком усердно, раз уж нельзя избавиться от терзаний памяти, от мук совести вовсе, потому что на войне самокопание и зацикленность на прошлом - это верная гибель. Здесь надо все же внимательней смотреть вокруг себя. Замечать мелочи, изменения обстановки, мгновения противостояния, от которых зависит твоя жизнь. Но воевать приходилось вахтенным способом, неделя через неделю, и для грез и реминисценций тоже находилось время. Ночью, в казарме, на койке, лежа с открытыми глазами. Или закрытыми, словно с открытыми. А, к черту! Надо постараться уснуть, пока снотворное еще действует и не сильно себя накрутил.
  Серж снял куртку и бросил ее на табурет в ногах кровати. В кармане зашелестела бумага, и тогда он вспомнил про непрочитанное письмо. Голубой конверт. Он достал его из кармана и отошел ближе к ночнику, чтобы прочесть, если есть что. Вскрыл пакет вдруг задрожавшей рукой, достал листок - пахнуло слабым запахом земляники. Почему земляника? Развернул. Несколько слов, написанных тем же, что на конверте, косым, летящим почерком: ' Гостиница, комната 35, приходи, жду'. От кого? Кто это? Может, Тома? Как ни странно, ее почерка он тоже не знал. Да и откуда? Они никогда не переписывались, лишь перезванивались. Сердце в груди неожиданно взорвалось, и рванулось, и ломанулось куда-то в бешеном ритме. Возможность и вероятность отшибли все другие соображения. Предположения маленькая лампадка освещала мрак пустоты.
  Он схватил куртку и заторопился на выход.
  - Ты куда собрался? - подняв голову от подушки, поинтересовался чуткий Тагазимула.
  - В разведку, - бросил на ходу Серж. - Сегодня без тебя, ладно?
  
  Дверь номера 35 оказалась не заперта, Серж нажал на ручку и вошел, держа в левой руке, как пропуск, письмо. Ну, ну же! Комната пребывала в полумраке, освещаемая лишь лампой на тумбочке в дальнем углу, у окна, за довольно широкой кроватью, на которой, укрывая подушку спутанной медью волос, возлежала Фаня Данунахер. Покрывало, под которым женщина прятала свое тело, словно специально было подобрано в тон ее волос, от этой жаркой комбинации весь объем помещения медленно и густо тлел и плавился, переполняясь желто-медным колоритом, точно чан свежесваренным абрикосовым вареньем. Фаня, конечно! Кто же еще? Как он мог подумать? Как мог купиться! Серж почувствовал, что из груди схлынуло, ушло, как вода в дыру, переполнявшее его возбуждение, и на высвободившемся месте образовалась пустота, причем такая жестокая, что его зашатало. Все, что хотел сказать, что жаждал услышать, все кануло в ту пустоту - без отклика, без эхо. И душа его следом, туда же, ухнула...
  Видя его состояние, и разочарование, и нежелание, Фаня откинула одеяло, и выпорхнула прямо к нему. Нагая, лишь волосы, как у Марии Магдалены, прикрывали ее тело. Взяла его за руки, заглянула в глаза.
  - Ты не рад мне? Ожидал увидеть другую?
  - Сам не знаю.
  - Почему ты меня не хочешь?
  - При чем здесь? Я просто хотел измениться. Хотел стать другим, вот и все.
  - Да ну нахер! Зачем тебе это?
  - Чтобы стать достойным любви.
  - Для этого нужно переродиться, ты знаешь это? А где же она, твоя любовь? Что она о тебе думает?
  - Она в прошедшем времени.
  - Но я ведь здесь, в этом, с тобой. И я сама - любовь.
  - Чья?
  - Ничья. Твоя. Пользуйся.
  - Моментом?
  - Мной. Пользуйся моментом любви.
  - Как можно пользоваться любовью? Она ведь не вещь, она жизнь.
  - Она для нас, или мы для нее? Как, по-твоему, правильно? Как должно быть?
  - Но Воробей?
  - Его здесь нет.
  - Он здесь.
  - Не усложняй. Я - любовь. Чтобы наделить одного, иногда приходится чуточку умалить, и даже обмануть, другого. Такова жизнь, не стоит переживать из-за ее закрученности. Меня хватит на всех, ведь я любовь. К тому же, я Воробью верна. Может, я просто хочу откупиться.
  - От кого?
  - От тебя. И от других. Впрочем, кто знает, как все дальше сложится. Но я ему ничего еще не обещала.
  - Но я обещал, - напомнил Серж. - Тебе, помнишь?
  - Да ну нахер! Забудь. Ведь это не так? Ну, не так же, согласись. Никогда так не было, и никогда не будет, в этом мы с тобой одинаковы.
  Серж вдруг понял, осознал и принял то, что знал всегда, - да, таков он есть, и в этом они с Фаней тождественны. Может, он тоже - любовь? Ответ на нее, отклик, отзыв - и вечный поиск.
  - Я не понимаю, что ты говоришь, сказал он. - Но я узнал тебя. Мы встречались, ты - Фата Моргана. Фа. Обманчивая, лживая, неистощимая и вечная иллюзия любви.
  - Все иллюзия. Долго же ты, однако, узнавал.
  - Я не давал себе воли.
  - Так дай ее себе! Или ты собираешься и дальше мне противиться?
  - Нет. Больше не могу.
  Он спокойно стоял, пока Фа снимала с него одежды.
  - Ты сделаешь все сама? - спросил он, памятуя другую женщину в схожих обстоятельствах.
  - Можно, конечно, для разнообразия. Но я больше люблю сама отдаваться.
  - Тогда иди ко мне.
  Она шагнула к нему, и он обнял ее, приник к ней, ее груди, как к волшебному живительному источнику. Он окунулся в ее мягкое, теплое, пряно-сладкое - вернулся в восточную сказку. И как прощальный аккорд симфонии вечной страсти, как последний всплеск на поверхности реальности - перед тем, как их окончательно поглотила короткая зимняя ночь, - прозвучало ее хриплое:
  - Только не в меня! Упаси, боже! А, впрочем, черт с тобой, давай! Ну же! Давай!
  Глава 9. Кукурузка.
  
  
  
  Центурион Иван Докучеев с утра был не в духе. Как с подъема это началось, так и катилось весь день, погромыхивая. Распек наряд, досталось не только дневальным, но и дежурному по центурии, невидимое, в общем, дело. Долго и громко выспрашивал у него, почему маркитантская еще закрыта. Ответом, что рабочее время в расписании обозначено с 9 утра, а сейчас только 6, он не удовлетворился.
  - Стройте центурию на зарядку, - приказал. - Перед казармой. Форма номер 3, в головных уборах. И лично повел ее кроссом по периметру лагеря. - Центурия, бегом марш!
  А мороз на улице, между прочим, был за двадцать. Потрескивал.
  Может, не с той ноги встал, думал Серж, топая во главе взвода по посыпанной песочком поверх утрамбованного снега дорожке и ощущая, как вместе с морозным воздухом проникает и разгорается в его груди огонь жизни. Хотя, если припомнить, в последнее время центр частенько вставал не с той ноги, и началось это в аккурат после того, как Фаня Данунахер прикрыла свою ночную лавочку.
  Когда после пробежки центурия вернулась в казарму, и Докучеев убедился, что Фаня так и не появилась, он пообещал всей дежурной смене пять нарядов вне очереди и, грохнув дверью, уединился в канцелярии. Что-то ему срочно, видать, от Фани понадобилось. Да, не лучшее время для разговора, но делать нечего, надо. Серж постучался и открыл дверь.
  - Разрешите?
  Иван Докучеев обладал небольшим, в общем, росточком, в медицинской карте значилось 163 см, и это соответствовало действительности. Зато был он плотный и, что сразу бросалось в глаза, массивный, точно чугунная гиря. И короткие, накачанные руки его с круглыми кулаками больше походили на ручку такой гири. И даже круглая голова с короткими, густыми, черными с проседью волосами и с прямой челкой, лежащей на бугристых бровях, как на полке, и круглое лицо с оттопыренными ушами - все работало на образ гири. Надо сказать, очень органичный образ. Особенно если иметь в виду чрезвычайную верткость и подвижность гири.
  - Чего тебе? - Докучеев, реагируя на стук двери, резко отвернулся от окна, в темноте которого что-то выглядывал, и встретил вошедшего взглядом в упор маленьких черных глаз.
  - Спокойно, командир. Разговор есть.
  - А, это ты... Входи. Он протянул Сержу руку и крепко пожал его. - Не знаешь, отчего твоей подруги до сих пор нет на месте? - спросил хмуро.
  - Моей подруги? - удивился Серж. - С какой это радости она моя подруга? Госпожа Данунахер подруга наша общая. Всехняя. Неужели, проследили, подумал с беспокойством? Или на лице что написано? Да нет, решил, не может быть. Прошедшая ночь уже казалась далеким сказочным сном. Он и проснулся-то в казарме, не помнил, как в нее попал.
  - Ну ладно, ладно, не цепляйся к словам. Конечно, она наша общая подруга. И пропадает неизвестно, где.
  - Что это тебе так приспичило? Вроде, жена рядом, никаких проблем в плане тесного телесного общения. Ну, в смысле, нежного взаимодействия с противоположным полом.
  Семьи офицеров когорты, а также и многих рядовых, жили временно или постоянно, кто как, в соседнем городе Кашканаре. Смотаться туда по накатанной дороге не занимало слишком много времени, и все заинтересованные лица регулярно это проделывали - установленным порядком. Но вот, видимо, у ротного что-то шло не так.
  - Много ты понимаешь! - взвился в подтверждение мыслей Сержа Докучеев. - Проблемы как раз есть. Вот женись, проживи с женой лет пять-семь, и тогда мы с тобой поговорим об особенностях взаимодействия с женским полом. Обсудим. Если будет что обсуждать.
  - Да я что? Я не спорю. Просто Фаня, как ты знаешь, с Воробьем теперь.
  - Вот-вот, с Воробьем. С ним...
  - Какие-то новости из госпиталя?
  - Все то же. Не могут они там пока ничего сделать, потушить эту заразу. Кипит в нем и кипит. Вроде все выскоблят, вычистят, а оно, глядь, снова прорастает. Одна надежда, что сумеют-таки вакцину сделать из той дряни, что ты тогда притащил. В любом случае, он в строй уже не вернется, однозначно. И если Фаня останется с ним, придется нам другую маркитантку искать.
  - А где их ищут?
  - А вот нигде, весь фокус как раз в этом. Сами находятся, сами приходят и говорят: здрасьте, можно, мы будем тут у вас жить? Ладно, ты чего хотел?
  - Надо отлучиться.
  - Куда еще?
  - Тут неподалеку, в Аврамовку смотаться.
  - Зачем? Ну, давай, говори все, что из тебя приходится по слову вытаскивать клещами. Он устроился за свой стол, указал Сержу на место напротив.
  - Да я за тем, собственно... Короче говоря, есть идея - и необходимость, я считаю - сходить к духам. Не в гости, но поближе туда, за забор заглянуть. Посмотреть на Брешь своими глазами, узнать, что там происходит. А ведь что-то происходит, ты сам знаешь.
  - Ну, допустим. А в Аврамовку зачем?
  - Там живет один мужичек, траппер, Тагази говорит, он может незаметно нас провести. Надо с ним побазарить на эту тему. А договоримся, значит, завтра с утра и пойдем.
  - Все это прекрасно, но, Серж, опять это самодеятельность! Ты же знаешь, что в разведку у нас ходят специально обученные люди. Так вот, даже они в Брешь не суются. Тебе-то, зачем это надо? Что ты там увидеть хочешь?
  - Есть основания предполагать, что в Литорали происходит нечто очень важное. Настолько важное, что нам нужно спешить это предотвратить.
  - Что важное? Например?
  - Например, наступление готовится.
  - А не ты ли говорил, что Брешь затягивается, естественным образом? Что нам нужно просто ждать, и все само собой прекратиться?
  - Затягивается, говорил и говорю. Но, похоже, они нашли способ не дать этому произойти.
  - А ты можешь этому помешать?
  - Для начала надо посмотреть, что там на самом деле происходит, а потом думать.
  - И кроме тебя посмотреть некому?
  - Точно.
  - Почему ты так уверен, что кроме тебя - никто?
  - Потому что я знаю. Знаю куда и на что смотреть. И умею видеть. Слушай, сейчас времени мало, давай потом все обговорим? Если удастся договориться с траппером.
  - Добро. С кем?
  - С Тагазимулой.
  - Он за рулем? Понятно. А здесь кто за тебя останется?
  - Демон.
  - Демон? Ну-ну.
  - Не ну-ну, а все нормально будет. Он без пяти минут офицер, ты же знаешь.
  - Ладно, твоя ответственность. Возьмите центровую шишигу. Только в путевой лист Аврамовку впишите. Как вернетесь, сразу ко мне.
  
  - Может, лучше было смотаться по-тихому? - предположил Тагази. Он гнал машину по укатанному тракту в сторону деревни Аврамовки уже через двадцать минут после разговора Сержа с Докучеевым. По обеим сторонам от трассы простирались заснеженные пространства - открытые области, частью распаханные, частью нет, перемежаемые небольшими лесками и рощицами, по-местному - кустами. Кое-где встречались оставленные зверьем на снегу следы, и Серж их с интересом разглядывал, выворачивая голову и провожая взглядом. Дорогу на всем ее протяжении окаймляли глубокие кюветы, и главной задачей водителя было не слететь в них с полотна, поэтому Тагази старался держаться посередине, благо встречных почти не было. Дорога шла в сторону Кашканара, но, не доходя до горы с километр, уходила влево, и там в том же духе надо было проехать еще километров пятнадцать, а то и все двадцать. Если ехать в таком же темпе, прикинул, Тагази, на месте будем часа через полтора. - Сходили бы, увидели, что надо, и вернулись. Никто бы не заметил.
  - Нет. А если обнаружим там что интересное? Все равно потом пришлось бы рассказывать начальству. И объясняться, как, что, кто разрешил? Опять мозги клевать стали бы, ну, сам же знаешь. Да еще бы никто не поверил, потребовали бы подтверждения, а это значит, снова идти, и еще кого-то с собой тащить. Нет, лучше так, сразу официально.
  - Ну, может быть. А если опер с нами увяжется? Макар с ним тогда точно не пойдет.
  - Опер вряд ли. Кстати, к кому мы едем-то? И будет ли он на месте?
  - Дозвониться туда невозможно, нет там телефона, так что всяко может быть. Но, по моим прикидкам, должен быть дома.
  - То есть, вероятность есть? Уже хорошо. Обрисуй в общих чертах, кто таков, пока время есть.
  - В общих чертах, ладно. Ты же помнишь, что я местный? Так вот, когда-то давно, лет десять уже тому, познакомился я на охоте с одним корнем. При отягчающих обстоятельствах.
  - Что значит, отягчающих?
  - А вот слушай. Дело было в конце осени, снег уже выпал, но немного. Там, куда мы едем, рядом с Аврамовкой, и дальше, протекает река Харь-Бирь, вот вдоль нее я и пробирался к зимовью, где меня ждали кореша-охотники. Есть такое место, Лазоревая падь, вот там мы и собирались недельку поохотиться. Вообще-то, в одиночку на охоту мало кто ходит, это я отстал от кампании, пришлось нагонять. И в одном месте наткнулся на ситуацию: сидит, значит, мужик на березе, а под ним медведь кругами ходит. Рычит, зараза, на задние лапы встает, дотянуться пытается. Мужик без ружья, видимо, когда на дерево лез, обронил. Медведь злой, то ли еще не лег в берлогу, то ли сам мужик его из нее поднял - не понятно. Но ясно, что мужику конец, по-русски говоря, потому что мороз, и дерево не слишком высокое, гнется и шатается, и рано или поздно медведь его оттуда скинет. Или сам он упадет. Вот такие отягчающие обстоятельства.
  - Ух ты, надо же! Я и не знал, что здесь медведи есть.
  - А как же, есть. Это сейчас они разбежались, а тогда... Глушь же. Вот, вроде, деревня, а в ней всего полсотни человек живет, было больше, но теперь - все, что осталось. Зверью раздолье.
  - Ну, и что ты? С медведем-то?
  - Я же снайпер, ты знаешь, к тому же у меня на счастье с собой карабин с оптикой был. И шел я против ветра, медведь меня не учуял заранее, так что я довольно близко к нему подобрался. Ну, думаю, надо спасать парня. Пристроился за деревом, прицелился и под левую лопатку. Бац! Одного выстрела хватило. Мужика с дерева снимать пришлось, он заледенел там уже, звенел весь, что твоя сосулька. Но скоро бы и сам упал, это точно. Так что, можно сказать, я вовремя появился.
  - Спас человека.
  - Ну... Может быть. Да нет, просто оказался в нужное время в нужном месте. Так мы с ним и познакомились. С Макаром.
  - Что же он на медведя сам-то полез? В одиночку?
  - Нет, на шатуна нарвался, бывает. Сам он вообще по пушному делу промышляет. Траппер он. Так что, в тот раз я до зимовья, до Лазоревой пади, так и не добрался. Вернулись мы с Макаром обратно в Аврамовку, тем более, что он без оружия остался, медведь его ружьишко под березой истоптал и изломал, как мог. Я его, можно сказать, сопроводил до дома, на всякий случай. Мало ли, вдруг еще медведь объявится. На следующий день, кстати, на вездеходе за мишкой вернулись, забрали, да. Не пропадать же. Тяжеленный, еле загрузили. Шкура потом, правда, мне досталась. Огромная, я тебе скажу, шкура, шерсть густая, никакого ковра не нужно. До сих пор дома на полу лежит.
  - И что Макар?
  - А что Макар? Фамилия у него Долженко, и он потомок Ивана Долженко, того самого анархиста и махновца, довольно известного деятеля времен Гражданской войны. Сам он родом из тех же мест, где прадед его бузил, но остался после срочной здесь, в окрестностях Кашканара. Потому что ему тут очень понравилось. Понял, говорит, что охота и трапперство - это его. И ничего другого ему не надо, только лишь с ружьишком по лесу помотаться. Четверть века уже тут живет, и, хоть он условно не местный, скажу я тебе, что лучше его округу никто не знает. Нет такого закоулка, который бы он не обшарил, нет такой дыры или ямы, в которые бы он не заглянул, нос свой не сунул. Скажу еще так: если кто и сможет нас к Бреши провести, так только он.
  - А как думаешь, он возьмется? Пойдет?
  - Шут его знает. Вполне вероятно. Но только если Лиданя не будет против.
  - Кто это, Лиданя?
  - Жена его, Лида. Лидия. Не знаю, кстати, расписаны ли они официально, скорей всего нет, однако живут вместе уже много лет, в полном доверии живут и согласии, держатся друг за друга и все решают сообща. Вот если, положим, ты ей не глянешься, и она скажет - нет, то все, значит, экспедиция не состоялась. А вот если понравишься, считай, дело сделано. Отпустит.
  - Почему я?
  - Ну, меня-то она знает. А тебя пока нет.
  - Кто же она такая, эта Лиданя?
  - Дык, кто? Женщина...
  - Я понимаю...
  - ... с историей, и с характером. Я тебе вкратце обрисую, только ты не проколись потом. История ее трагичная, и вспоминать она о ней не любит. Лиданя из бывших.
  - Из бывших?
  - Из зэчек. Сидела в колонии, в Вольном. Сидела за убийство, отчима своего пристукнула. Он ее насиловал по малолетству, она с силами собралась как-то и зарубила его топором. Он пьяный был, видимо, иначе не справилась бы. По малолетству же ей дали немного, пять лет, что ли, общего режима. Вышла еще раньше, по условно-досрочному, но домой уже не вернулась. Болталась здесь какое-то время, работала, не работала, не знаю, пока не повстречала Макара. Оказалось, они с ним друг другу подходят, точно кинжал и ножны. Или как рука и перчатка. Плотно, удобно, тепло, а разделяются с неохотой. Кто ножны, кто кинжал - не суть важно. Женщина жесткая, Макара держит крепко, но и любит сильно. Она такая, двойственная, суровая и мягкая в то же время, - с теми, кого любит, кто ей по нраву. А Макар и рад на нее опереться в жизни, потому что это он в лесу, в тайге бог, а дома - она богиня. Сынок у них от любви имеется, лет десяти, Лиданя его называет 'моя кукурузка'. Вот ей ты должен понравиться, господин Серж, такая твоя задача. Кстати, подъезжаем, Аврамовка.
  Тагази указал на приземистые, придавленные к земле тяжелыми шапками снега, темные строения справа от дороги. Дома были увенчаны склоненными по ветру пышными султанами дыма, свивавшимися в вышине друг с другом и далее сливавшимися с низкими плотными облаками. Вскоре мимо пронесся и прямоугольный знак с надписью АВРАМОВКА.
  - Приехали, - подтвердил эвокат и принялся осторожно притормаживать разогнавшуюся шишигу.
  Аврамовка, как уже упоминал Тагази, насчитывала не больше полусотни жителей, да и те в такой холод предпочитали сидеть по домам, так что никто им не встретился, улицы были пустынны. Улиц, кстати, в деревне имелось три, Костромская, Северная и Центральная. Въезжали они со стороны Кашканара по Костромской, а дом Макара располагался на Северной, в самом ее конце. Чтобы попасть к нему, следовало доехать до центра и повернуть направо. Что Тагази и сделал.
  - Деревня стоит на левом берегу реки Харь-Бирь, правого притока Исы, - продолжал он просвещать Сержа без отрыва от управления автомобилем. - Во-он она, там, за домами, в низине, в полыньях парит. Течет вдоль Северной и Центральной улиц, огород Макара в аккурат на ее берег спускается. Очень удобно в смысле полива, насос в реку бросил и качай себе воду. Что они и делают. Хотя, здесь дожди и так часто льют, вполне себе их хватает, но когда пригорает - река всегда рядом. И, слышь, оказывается, болото, в котором утоп наш, - ну, тот, - трактор, является истоком реки Харь-Бирь. Дальше, до впадения в Ису, она становится довольно полноводной и быстрой. Омуты, перекаты, хариус, ленок - все, как положено. Таймень встречается! Есть где побродить, отдохнуть и порыбачить. Грибы, ягоды. Ну, и медведи соответственно. По одному из притоков ее, чуть западней позиций взвода, Макар сказывал, можно пробраться прямо к Бреши. Ручей какой-то потайной впадает в Харь-Бирь.
  - Что значит - потайной?
  - Его не видно практически, он течет, как в трубе. Прячется. Там система глубоких оврагов, в которых полно зверья. Было когда-то. Но, возможно, и сейчас что есть, не знаю. В районе Бреши, ближе к ней, он сказывал, много всяких ее проявлений встречается, разной механики и странной живности. Туда за добычей пробираются сталкеры и трапперы, некоторые, отлавливают кое-что на продажу. Но и они до конца идти не рискуют, до самого края только Макар ходил. Куда телят не гонял. Вот, приехали.
  Тагази остановился у крайнего по улице дома, заглушил двигатель.
  - Надо покороче, чтобы машину не заморозить, - сказал он. - А то придется выходить прогревать.
  Они подошли к высокому забору, за которым, невидимая с улицы, неистовствовала в лае собака.
  Закинув руку за ограду, через верх, Тагази нащупал с той стороны щеколду и легко открыл калитку. Они вошли во двор. Справа, в пристроенной к сараю обширной клетке, за сеткой рабицей, высоко подпрыгивала, заливаясь лаем, пушистая светло-серая, почти белая, лайка. Похоже, она узнала одного из гостей, и так выражала свою радость.
  - Ничего, что она на морозе? - удивился Серж.
  - Нормально, ничего ей не будет. Лайку в тепле держать, только портить. Главное, от ветра есть, где укрыться, - пояснил гоплит. Он вытянул руку в сторону собаки и помахал ей: - Привет, Ветка, привет!
  Они прошли дальше по узкой, протоптанной в снегу дорожке по направлению к низкому крыльцу всего несколько шагов, когда дверь хозяйского дома распахнулась, и в клубах вырвавшегося на волю пара, в который тут же превращался нагретый внутренний воздух, на пороге появился человек. Когда пар отлетел, а они подошли ближе, Серж рассмотрел встречавшего.
  Худой, жилистый и невысокий мужичонка; на искрасна бронзовом, каком-то неровном лице его светились пристальные, неуступчивые глаза под косматыми, седыми бровями. Макар Долженко, собственной персоной, сообразил Серж. Был Макар обут в растоптанные и, очевидно, ужасно удобные валенки, поверх домашнего он накинул на плечи бушлат армейского образца без погон, а на голову напялил косматую, утратившую изначальную форму заячью шапку.
  - Кого это Господь к нам послал? - спросил Макар радушно неожиданно звонким, слегка дребезжащим голосом.
  - Встречайте незваных гостей! - откликнулся Тагази. - Но учтите, что один из них татарин.
  - О, Толик, здорово! Они обнялись, было заметно, что оба рады видеть друг друга.
  - Говорят, нежданный гость лучше двух ожидаемых, а нас сегодня двое нежданных. Знакомьтесь, это господин Серж, мой друг и командир. Макар...
  За спиной у Макара показалась женщина.
  - Нечаянно к обеду приходит счастливый, - сказала она радостно. - Заходите, гости дорогие, мы как раз к столу собирались. Женщина куталась в большой пуховый платок, конечно, это и была Лиданя. Ух, как у них все чинно, благородно, подумал Серж.
  Через темные, с низким потолком, но довольно обширные сени они вошли в дом. Скинули с себя на стоявший у входа большой сундук верхнюю одежду, разулись.
  - У нас тут тепло, - поощрила их к разоблачению Лида. Голос ее звучал в точности как у Макара - звонкий дребезжащий колоколец, Серж даже подумал, что в темноте их легко, пожалуй, и спутать. В доме действительно тянуло интенсивным теплом от жарко натопленной большой русской печи. Серж с интересом осмотрелся. Просторная комната, основательный стол у окна, из которого лился очищенный и напитанный сиянием снега на внешней стороне свет. Домотканые дорожки на полу, на чисто выбеленных стенах развешены фотографии в рамках, ружье и охотничьи трофеи, в частности, огромные лосиные рога над входом. И, наравне со всем, - большая плазменная панель телевизора, правда, в настоящий момент, выключенного. Основанием свода - открытые потолочные балки-путры, над головой.
  - Что? - спросила Лидия Сержа, видя, что он застыл, оглядываясь. - Что-то смущает? Не нравится?
  - Почему? Наоборот, очень даже. Просто я давно в деревнях не бывал, забыл, как оно есть, отвык.
  - Ну, вот и вспоминай, и привыкай, значит, заново. Присаживайтесь, милости просим!
  Войдя в светлицу, Лиданя спустила с головы платок, но совсем его снимать не стала, оставила на плечах, куталась в него, несмотря на тепло в комнате. Волосы у нее оказались густые, пепельные, при этом довольно коротко, по-мужски, остриженные, с ровненько, в брови, подрезанной челкой, совсем как у Ивана Докучеева, только без его седины. С такой прической, да на длинной, как у змеи, шее, головка ее выглядела очень изящно, даже грациозно, что подчеркивалось большими висячими серьгами в открытых взорам ушах. Серьги вздрагивали и посверкивали зелеными каменьями при каждом движении головы. Тонкие губы над маленьким, скошенным назад подбородком, улыбались тоже несколько по-змеиному. Не зло, без угрозы и не притворно, но холодно, может, потому, что Лиданя мерзла и куталась в платок. И глаза, разглядел, наконец, Серж, выявились такими же пепельно-серыми, как волосы, только пепел их был обманчивый, под ним, чувствовалось, тлел постоянно огонь, который нет-нет, да и вспыхивал, прорывался наружу. Было ей, очевидно, около сорока, чуть больше или чуть меньше. Красивая женщина, отметил про себя Серж, но опасная. Почему-то ему показалось, что так.
  - Ну, с чем пожаловали, гости дорогие? - сразу задала тон беседе Лида, едва все расселись вокруг стола на широких, покрытых мягкими подушками скамьях, срубленных, очевидно, хозяином из лиственницы, самого надежного местного материала. Сама Лиданя присела на стул, стоявший у стола напротив всех, так что оказалась в центре. - Толик, только не говори, что просто проезжали мимо. Я, конечно, тоже рада тебя видеть, однако все же не думаю, что ты вот так отмахал тридцать километров по зимней трассе лишь потому, что соскучился.
  - Нет, ну почему? Соскучился, конечно. Давно все же не виделись... - замялся Тагази. - Хотя, не скрою, и дело есть.
  - Неужто, ептыть, на охоту собрались? - полюбопытствовал Макар. - Желаете узнать, где зверь теперь обитает? Или проводник понадобился?
  - Можно и так сказать, что на охоту. И проводник нам действительно нужен.
  - Так ты же, вроде, снова на службу подписался? Какая охота? Воюем же, епт!
  - Так вот же, мы как раз и по службе. Вроде бы. А заодно и...
  - Ой, Толик, кукурузка ты моя золотая, что-то ты все виляешь. Говори уж прямо, что вы задумали?
  - Да я прямо, только не знаю, с чего начать.
  - Как всегда. Прямо, но немножко в обход.
  - Точно так. Слушай, Макар, помнишь, как-то ты мне рассказывал, что знаешь тропу, по которой можно пробраться до самого края. Вдоль ручья да по оврагам, там...
  - До какого еще края? До края чего?
  - До самого края жизни. Нам надо бы до Бреши дойти, незаметно...
  - Погоди, погоди! - взвилась Лида. - Что значит, до Бреши? Вы, должно быть, с ума сошли! Никуда я его не пущу! Это же надо, выдумать такое, до Бреши! Это все равно, что к черту на рога! К смерти в пасть! Нет, и речи быть не может!
  - Позвольте, я объясню.
  - А что объяснять? Не надо ничего объяснять! Я сказала, никуда он не пойдет!
  - Лида! Ну что ты на человека напираешь? Дай ему высказаться, пока что.
  - Да пусть высказывается, только бесполезно это. Я сразу говорю.
  - Спасибо. Дело в том, что все очень серьезно. Серьезней, чем думали раньше.
  - Да что там серьезного? Все знают, что зона сжимается, затягивается.
  - Лида!
  - Ну я же права?
  - Все так думали, что она затягивается, это правда. Так оно и было на самом деле. Но в последнее время что-то изменилось, мы, кто там, это на себе чувствуем. Духов, спиритов этих, стало больше, они наглеют и лезут вперед. Похоже, есть такое подозрение, что-то они там придумали. Надо бы посмотреть, что.
  - Нас это не касается.
  - К сожалению, не разделяю вашего оптимизма. Если Брешь начнет расширяться, если духи станут расползаться по округе и дальше, коснется всех, вас в том числе. А может быть вас - в первую голову. Придется всем уходить отсюда. И тогда их вообще будет не остановить.
  - Ой, вот только не надо эти страшилки распространять.
  - Лида, я бы сходил, правда. Заодно и пособирал бы живности, денег заработал.
  - Плевать на деньги, Макар! Ребенку нужен отец! Именно сейчас больше, чем когда-либо! Ты и сам ведь зарекался ходить в это место.
  - Что же там такого, в этом месте особенного?
  - А то! Гиблое это место. Ненормальная зона. И Смерть-гора посередине.
  - Почему же у нас совсем не говорят о ней?
  - Потому что о ней мало кто знает. А кто знает, помалкивает.
  - Почему?
  - Не знаю, я там не была.
  - Макар был. Что там такого, Макар?
  - Земля как земля.
  - Вот, видишь...
  - А где, кстати, Данька? Давно я его не видел, вырос уже, небось, в отца.
  Макар с Лиданей переглянулись, показалось, как-то нервно, и ответили в один голос:
  - В интернате он, Толик! Учебный год же, до каникул три недели еще.
  - Послушайте, к самой Бреши он не пойдет, - гнул свое Серж. - Нам нужно только, чтобы он нас довел до места, откуда мы сами смогли бы.
  - Погодите, а кто из вас идти собрался?
  - Да вот мы с Толиком. На пару.
  - Час от часу не легче! Ну, какие вы разведчики? Вы себя-то видели? Вон зеркало, гляньтесь. Вам и километра по зимней тайге не пройти. Да и по летней тоже. Сами пропадете, и поводыря угробите.
  - Лида! А, может, я все же схожу? Ничего страшного, не впервой. Посмотрим, что им нужно?
  - Ой, Макар, что-то ты, похоже, задумал.
  - Что я задумал? Ничего, ептыть, не задумал. Надо отвести людей на место...
  - Нет, я сказала! И давайте обедать, пока вконец не разругались.
  - А что у нас сегодня на обед?
  - Пельмени, Толик! Медвежьи ушки.
  - Ну, хоть пельменей поедим. Люблю пельмени... Хоть такое утешение.
  - Замолкни, Толик, ладно? Ты знаешь, что я рада тебе, и всегда помню, чем тебе обязана, но вот этот разговор давай прекратим.
  - Да я что? Я ничего.
  - Вот и ничего. Ладно, займемся обедом, - сказала она, вставая. И, Сержу: - Пойдем, красавчик, поможешь.
  - Так, может, лучше я? - привстав, озвучил запрос на участие Тагази.
  - Нет, Толя, тебя я давно знаю, а вот с господином Сержем желательно ближе познакомиться.
  - Ну, как хочешь. Тагази с сожалением плюхнулся обратно на лавку. - Хозяин барин.
  - Барыня, - поправила его Лиданя.
  Серж заметил, как мимолетно, чему-то своему усмехнулся Макар. Никто ведь и не обещал, что будет легко, подумал он. Барыня-сударыня.
  - Посмотри там, вода закипела? - наказала Лидия от порога мужу.
   Во дворе они по той же узкой тропке, пробитой в снегу, прошли к сараю, возле которого в вольере, в пароксизме радости, вновь запрыгала лайка Ветка.
  - Ух ты! Ух ты! Молодца-а-а! - поощрила ее хозяйка и, подняв наружную щеколду, открыла дверь в подсобку. - Заходи.
  Серж вошел внутрь следом за хозяйкой и с порога огляделся. Никакой это не сарай, подумал сразу. Уж точно не кое-как наспех сколоченный дровничок. Помещение, в котором они оказались, можно было определить как небольшой, но основательно поставленный амбар. Все крепко, мощные балки, стены из толстых досок, везде сплошь листвяк. Через небольшое оконце над дверью проникало достаточно света, чтобы разобраться, где что. Имелось и электричество, но Лиданя свет не включила. Вдоль стен были устроены стеллажи, на которых хранились припасы - из тех, что не боялись мороза, потому что амбарчик все же не отапливался, и в нем было холодно, почти как снаружи. На одной из стен, на крючках, достаточно высоко от пола, висели несколько плотно чем-то набитых джутовых мешков, к ним-то Лиданя и подошла.
  - Сюда, - подсказала она Сержу и указала рукой: - Ну-ка, вот этот мешочек опусти на пол.
  Выйдя вперед, Серж потрогал мешок, качнул его, оценивая вес, чтобы не просчитаться, снимая, и потянулся вверх скинуть петлю с крюка. И замер, почувствовав хватку.
  Ручка у Лидани была маленькая, зато хватка - железная. И она прихватила не ожидавшие постороннего внимания и потому расслабленные шарики Сергея Сергеевича, крепко.
  - А... - только и выговорил он, замерев. Осторожно скосив глаза вправо, вниз, спросил: - Это зачем?
  - Давай, давай, - поощрила его к действию Лидушка. - Сымай мешок, я подсоблю.
  Ощущая все свое достояние в надежной руке, Серж продолжил прерванное движение, снял мешок с крюка и осторожно опустил на пол. Отпустив то, что держала, Лиданя похлопала его по спине.
  - Молодец!
  - И к чему это? - поинтересовался изумленный непосредственностью хозяйки Серж, повернувшись к ней лицом.
  - Я же сказала, нам надо ближе познакомиться. Ну и еще хотелось, чтобы ты сразу понял, что если что случится с Макарушкой - по твоей вине, - оторву яйца нахрен. Легко и просто. С корнем вырву. Ты и не представляешь, какие мужчины непрочные. Понял меня, кукурузка? Поэтому, лучше оставь свою затею.
  - Ну и замашки у тебя, - проговорил Серж и нехарактерно цыкнул зубом. Злость обуяла им. Что за фигня и рукоприкладство, думал он мрачно.
  Лиданя ответила долгим, стылым взглядом. Жестким. Лицо ее тоже выглядело застывшим.
  - А ты думал, что можешь вот так, незваный, ворваться в нашу жизнь и разрушить ее? Нет, я этого тебе не позволю. У меня не забалуешь. Чуть что, и яйца твои вмиг на забор повешу. Или, вон, Ветке скормлю.
  Она взяла с полки большую эмалированную миску и поставила ее на пол рядом с мешком. Ловко спустила петлю с его горловины.
  - Насыпай!
  Мешок оказался полон пельменей, маленьких, аккуратных, один в один, тех, что почему-то называют 'медвежьи ушки', словно у медведей они такие уж маленькие. Приподняв мешок, Серж насыпал полную миску замороженных шариков, с горкой. Шариков, да. Бубенчиков.
  - Хватит, пожалуй, - сказала Лида и, подхватив миску, направилась к выходу. Проходя мимо стеллажа, она, о чем-то вспомнив, сунула миску на свободное место, чтобы не мешала, и потянулась за чем-то там у стены. Серж не успел ни о чем подумать, - просто момент был подходящий, и сработала, подтолкнула его пружина мстительности. Он шагнул к Лидии и, придавив ее телом к полке, облапил сзади. Руки у него, в отличие от рук женщины, были достаточно большие, загребущие, но и они не вместили всего наличного естества ее груди, прикрытой, не считая домашнего платья, лишь мягким пуховым платком. Поняв, что лифчик она не носит, по крайней мере, в данный момент, он, оценивая параметры, вразнобой покачал ее груди на руках, каждую в отдельности.
  - Отпусти, - велела Лиданя тихим голосом, но так, что Серж сразу, что было велено, исполнил. И отступил на шаг - во избежание. Но она не бросилась, нет. Только встрепенулась, оправляясь.
  - Это сейчас что было? - произнесла спокойно, с холодным лицом.
  - Ну, поближе познакомиться. Сама же сказала.
  - Типа, обмен любезностей? Нет, так не пойдет. Ты знай-то свои возможности и границы. Что бабе дозволено, то мужику заказано. Понял? А ну, смотри сюда! Она ловко, точно занавески, развела в стороны крылья платка, распахнула одежды под ним, и правой рукой извлекла на свет из тайного схрона левую грудь, сверкнувшую в полумраке снежной белизной кожи. - Смотри!
  Грудь у Лидии была удлиненной, как оливка, формы. Вокруг темного, цвета кофейного зерна сильной обжарки, чуть смятого на сторону соска он увидел обнимавшую его бледно синими лепестками наколку в виде цветка, возможно, стилизованного лотоса. Цветок по кругу обвивала такая же бледная надпись, какой-то девиз мелким прописным шрифтом. Поддерживая грудь на весу, приподняв, чтобы ему было видней, она велела:
  - Читай!
  - Взялся за грудь, говори что-нибудь, - прочитал он вслух, приблизив лицо почти вплотную.
  - Что-что?
  - Не разобрать слов, - пояснил Серж свой экспромт. - Мелко слишком, а здесь темно.
  - Ой ли? Ладно, тогда я озвучу, доходчиво: не замай - убью.
  Серж вспомнил участь Лиданиного отчима и подумал, что угроза-то совсем не пустая.
  - Понял? - поинтересовалась Лида, убирая в теплый запаздушный схрон свой аргумент. - По малолетству наколку сделала, но до сих пор не жалею. Потому что постоянно кому-то приходится, вот как тебе, мозги вправлять.
  - Понял. Я, вообще-то, без спросу обычно не трогаю и не влезаю. Только по согласию, если что...
  - Ну, вот, и впредь не вольничай. Больше повторять не буду. Миску прихвати.
  
  Таких пельменей Серж не то, что давно - вовсе никогда не едал. Умял две полных тарелки, и отвалился. Хотелось бы еще съесть, но, чувствовал, впрок уже не пойдет, поэтому сидел, лаская взглядом то, что еще оставалось на столе пельменного, что вроде и можно было, да уже нельзя. Макар наблюдал за ним с довольной улыбкой.
  - Ну, ты, Сергей, едок отменный, - отметил он, наконец. - Наблюдать, как ты ешь - душу повара радовать. Должно быть, и в любви ты такой же неутомимый. Ведь сказывают же, как человек ест, так он и это... Того... Любит. Что скажешь?
  Серж пожал плечами и бросил быстрый взгляд на Лиданю. Занимаясь пельменями, он раскраснелся, поэтому никто и не заметил, что при словах Макара к щекам его случился дополнительный прилив крови. А вот он этот горячий импульс вполне ощутил, поэтому провел по щекам ладонью, проверяя его последствия.
  - Не знаю, что сказать, кроме того, что пельмени очень вкусные. Если бы еще о деле, ради которого приехали, договорились...
  - Так, может, все-таки отпустишь Макара, а, Лиданя? - подхватил Тагази.
  - Я уже все сказала.
  - Мы же не для себя.
  - Мне все равно, для кого, лишь бы Макарушка жив был.
  - Да, Лиданя, все нормально будет! Не в первый раз же я...
  - Ты бы лучше помолчал! А если что случится, как мы с Данькой вдвоем будем?
  - Ничего не случится. Ты же знаешь.
  - А если? Ведь они даже своих раненых бросают. Правда же? Оставляете? Чтоб самим не заразиться.
  - Никого мы не бросаем, - насупился Тагазимула. - Что за глупости говоришь? Вот, даже недавно, вытащили своего.
  - Слышали, это мы слышали. Хоть и на отшибе живем, но новости порой и до нас доходят. Но это же исключение. Тому герою, кто это сделал, нужно в ножки поклониться!
  - Ну, так поклонись, если нужно.
  - В смысле?
  - В том смысле, что вот он, герой, - Тагази указал рукой на Сержа. - Вот он, командир взвода, лично за бойцом на нейтралку ходил.
  Серж почувствовал, как запылало лицо, теперь уж точно и явно. Он старался не смотреть на Лиданю, но все равно не мог не заметить, как ее глаза расширились до размеров обитаемого пространства, превратившись в озера, как, туманя края, пошла по ним рябь.
  - Кукурузка ты моя, - проговорила она сдавленно и как-то даже виновато, - что ж ты сразу-то не сказал?
  Глава 10. Блюдо, полное тайн.
  
  
  Выехали затемно, пяти еще не было. Собственно, ведь и светает в это время года поздно, вершина Кашканара освещается первыми лучами солнца, когда жизнь в лагере уже вовсю кипит. Приготовились с вечера, поэтому, разбуженные дневальным, быстро поднялись, напились чаю и, оставив позади темное душное море коллективного сна, вышли под звездный купол неба. Морозный воздух всколыхнул, пробрал, прочистил легкие, прогнал остатки дремы. Отправились на том же вездеходе, что и днем раньше, - Тагази за рулем, Серж рядом, за старшего. И позади, в кунге, болталась еще пара гоплитов, Анкх и Кот. Этих взяли с собой по настоянию центуриона Докучеева - на всякий случай, для подмоги, связи и тылового обеспечения. В рейд они не пойдут, а будут ждать в точке выхода, прогревать двигатель шишиги и жечь костер.
  Жемчужные из-за яркого предутреннего света почти полной луны, испещренные синими тенями, лежали вокруг снега. Мороз по сравнению со вчерашним днем только усилился. Но откладывать из-за этого обстоятельства предприятие не стали, уже через сутки центурия должна была выдвигаться на позиции, так что надо было все успеть.
  - Может, все же лучше было идти ночью? - спросил, в конце концов, налюбовавшись лунным сиянием, Серж. - Вон, луна как старается, светло, точно днем.
  Тагази пожал плечами.
  - Макару видней. Пойдем же, по его словам, тайной шаманской тропой, может, там ночью вообще не пройти?
  - Не пойму я, какие могут быть тайные тропы? В наше-то время? Когда с воздуха и из космоса земля просвечивается, проглядывается, как под микроскопом. На снимках ведь все есть?
  - Все, да не все. Вот, духи тоже есть, а попробуй их зафиксируй на пленке. Не получится ни фига. Критично нефотогеничны. Ты, кстати, фотоаппарат не забыл?
  - Да вроде взял, - сказал Серж, но вдруг сам засомневался, и для успокоения души ощупал лежащий в ногах рюкзак. - Есть, есть.
  Накануне весь вечер совещались в канцелярии у Докучеева, обговаривали детали предстоящего рейда в разведку. Хотя, что там обговаривать? Никто, кроме Макара, реального маршрута не знал, потому и не предполагал, что их на нем ждет. Но Макар на совещании не присутствовал, поэтому без него обговорили только общие вопросы - экипировка, вооружение. Даже связи на маршруте никакой не было, по сути, уходили в неизвестность.
  - А ты в нем уверен, в этом траппере? Макар, да? Не подведет? - все выспрашивал Иван у Тагази. - Что он за мужик?
  - Долженко Макар, из Аврамовки. Уверен, как в себе самом, - уверял начальство тот. - Я с ним лично знаком, частенько на охоту хаживал. Да и он не раз уже ходил с нашими сталкерами, просто другими маршрутами. А какая разница? Маршрут, он и есть маршрут, ногами протаптывается.
  - То-то ж и оно, что другими маршрутами, - кручинился Докучеев. - а этот ведь особенный. К черту на рога, к духам в пасть. Получается, случись что, мы вам помочь не сможем.
  - Риск всегда есть, - соглашался Серж.
  - Я вот не пойму, а самому тебе идти обязательно? Есть же, откровенно говоря, более подготовленные товарищи. Что ты все сам на рожон лезешь?
  - Судьба у меня такая.
  - Да иди ты, судьба!
  - Нет, на самом деле, у меня имеется небольшая аномалия зрения. Аберрация, так сказать. Диапазон несколько расширен, так что я вижу больше, чем другие. Обычно это никак не проявляется, но в таких местах, пограничных и переходных, кое какие детали дополнительные замечаю. Вот я и думаю, что увижу там больше, возможно, то, что другой не заметит.
  - Сказки все это.
  - Сказки, сам знаешь, имеют свойство оживать.
  - Тьфу ты! Давай серьезней!
  - А мы снабдим Сергея Сергеевича фотоаппаратом, - сказал присутствовавший при разговоре, но отмалчивавшийся доселе Сан Саныч. Он прохаживался по комнате за спинами сидевших за столом военных и, по своему обыкновению, мерцал, то исчезая, то вновь появляясь.
  - Сан Саныч, вы же знаете, что электроника там не работает.
  - У нас в отделе, оказывается, имеется старая, допотопная еще техника. Зеркальная камера, пленочная. Вот, захватил с собой, держите. Никакой электроники, чистая механика. Знакомы? Разберетесь?
  - Пользовался таким когда-то, - сообщил Серж, принимая камеру. - Тяжелая.
  - Ну, это же как езда на велосипеде, разучиться невозможно. Тяжеловата, да, но другой, к сожалению, нет. Со своей стороны - и считайте, что это официальная позиция особого отдела когорты, - разведывательную миссию я одобряю. Там у них, в этой Бреши, действительно что-то происходит, что-то готовится, назревает. Все уже заметили, как возросла активность духов в последнее время, но с чем это связано - не понятно. Вы не думайте, вы не одни такие, были и другие миссии, некоторые, к сожалению, неудачные, не обошлось без жертв. Но, самое главное, ничего узнать мы так и не смогли. Так что, особый взгляд Сергея Сергеевича будет уместен и полезен. И я вот думаю...
  - Что?
  - А не сходить ли мне с вами самому?
  - Нет, нет, Сан Саныч! Макар не согласится.
  - А мы его отмобилизуем?
  - Вряд ли. Мы его и так едва уговорили.
  - Не столько самого, сколько его начальника штаба.
  - Это еще кто?
  - Да жена его. Он сказал, что три человека - вместе с ним - максимум, что можно провести незаметно. Мы исходим из того, что он знает, что говорит.
  - Ну что ж, тогда свою кандидатуру снимаю.
  - Кого за себя оставляешь?
  - Демона, кого же еще.
  - Что ж, решено.
  
  До места добрались быстро, можно сказать, долетели. Засыпанная снегом, укутанная печными дымами Аврамовка досматривала утренние сны в тишине и покое, даже собаки безмолвствовали. В центре, у сельсовета, на столбе болталась желтым карликом одинокая лампочка, свидетельствуя, что цивилизация в округе еще не умерла, просто спит, а больше ни в одном окне они света не увидели. И даже двор Макара был погружен в предрассветную тьму, лишь, когда они остановились у ворот, и залаяла, запрыгала в своем загоне лайка Ветка, открылась дверь в доме, и на тропинку упал длинный прямоугольник света. Вышел под звезды Макар в своей заячьей шапке и торопливо зашагал к калитке. Из кабины они видели, как, стоя на пороге, Лиданя в спину перекрестила мужа на поход. Тагази махнул ей рукой, но она то ли не заметила, то ли не стала отвечать, а, не дожидаясь, пока они уедут, закрыла дверь.
  Серж сдвинулся к центру, навалился на капот двигателя, освобождая место. Макар забрался в кабину.
  - Здорово, служивые! - прокричал он резко и весело. Поерзал, устраиваясь. - Я на пол жопки только, - ответил с извинительной интонацией на самопотеснение Сержа. Заячья шапка сидела на его голове криво, как двурогий скомороший колпак. - Что, поехали? Давай прямо, вдоль улицы. И дальше, пока дорога не кончится.
  - А далеко?
  - Километров пять, ептыть. Там река сворачивает к западу, а дорога нет, оттуда мы пойдем пешком по берегу, до самых оврагов. Ну, а там сами увидите.
  Дорога за околицей пряталась под снегом, не было заметно, чтобы кто-то до них проезжал в том направлении. Но шишига, ощупывая короткими лучами фар местность перед собой, бодро перемалывала не слишком глубокие заносы. Добрались быстро. Когда Макар сказал: - Здесь! - Тагази свернул к реке и, ткнувшись через десяток метров тупой кабиной вездехода в кусты, остановился.
  Быстро выгрузились.
  - Епт! А это что за пассажиры? - удивился Макар, увидев выпрыгивавших из кузова гоплитов.
  - Наша группа поддержки, - сообщил Серж, - будут нас здесь ждать, машину прогревать и охранять ее.
  - Правильно, ептыть. Машину на холоде бросать последнее, епт, дело, после можно и не завести.
  Кот достал из кармана бушлата коробок спичек и потряс им возле уха.
  - Будем костер жечь, а то замерзли в кунге, как в рефрижераторе, - улыбнулся он белозубой улыбкой от уха до уха. - Где тут у вас дровишки водятся?
  - Да везде, епт, - улыбнулся в ответ Макар. - Лес же кругом. Но лучше вдоль реки валежник да плавник собирайте, там много. Только осторожно, смотрите, промоины могут быть под снегом, не свалитесь. И, эта, вам же стрелять можно? Вон там, в кустах на пригорке, кролики водятся...
  - Кролики? Может, зайцы?
  - Нет, именно кролики. Завелись тут, едреныть. Маньчжурские. Расплодились, в норах живут. Вы бы подстрелили пару штук, да шурпы наварили к нашему возвращению. Продукты-то есть? Крупа, картошка, - не забыли взять?
  - Все есть. А когда вернетесь?
  - К вечеру, думаю, до темноты будем стараться. Раньше никак.
  К этому времени уже совсем рассвело, но лес все равно казался полным сумерек, под деревьями и в низинах лежали синие тени, будто солнце для начала включили вполнакала, чтобы не ослепнуть сразу от сияния, и постепенно добавляли яркости. Но, видимо, просто день собирался быть пасмурным, тучи лежали низко и плотно, без просветов. Пока Серж с эвокатом перед выходом на тропу перекуривали, некурящий Макар придирчиво осматривал их экипировку.
  - Что? - спросил Тагази. - Что-то не нравится?
  - Нормально, нормально. Сойдет.
  - Ну, я же знаю. Сам с вечера проверил.
  - Так, епт! Хорошо, что сам. Докурили? Не будем тогда терять времени, пошли. Да, еще. Идете строго за мной, вперед не забегаете, что скажу, то и делаете. Ритм, скорость и направление движения определяю только я. Никаких пререканий и пустых разговоров. На маршруте я главный. Это понятно?
  - Ну так, епт!
  Оставив Анкха с Котом возле набиравшего силу чуть в сторонке от машины костра, они спустились к реке и углубились в лес вдоль ее левого берега. Шли налегке, как и положено разведчикам. В рюкзаках только самое необходимое, из оружия у Макара карабин, а оба легионера с автоматами. ПП 100 решили не брать, слишком тяжелые. Зато у обоих имелись ракетницы и финские ножи, ну, это само собой.
  - А что у тебя за рюкзак такой? - вдруг заинтересовался экипировкой шедшего впереди Макара Тагази. - Плоский, металлический, как у горноспасателей. Точно, такой же я у них видел однажды.
  - Это, едреныть, ни разу не рюкзак, - откликнулся Макар. - Это термос на жидком азоте. Хладагент такой специальный. Раз уж все равно в Зону идем, может, повезет там поймать что потустороннее. Какой-никакой, а доход. Жить-то, епт, надоть.
  Макар шел первым, торил тропу в снегу, вел остальных за собой. Помимо термоса за спиной, на боку у него, надетая наискосок через шею, висела кожаная охотничья сумка, украшенная волчьим хвостом. Ноги в высоких, до колен, унтах из серого волчьего меха, подаренного ему, видимо, тем самым волком, чей хвост украшал сумку, ступали на удивление легко, просто летели. Военные были обуты в яловые сапоги на меху, довольно тяжелые, но вполне пригодные для передвижения по глубокому снегу. На всех троих одежда была цвета хаки, изрядно выгоревшая на солнце, что позволяло им сливаться с общим фоном пространства, где во множестве росли низкорослые дубки, на ветках которых всю зиму болтались сухие бронзовые листья.
  За Макаром, стараясь ступать след в след, шел Серж, замыкающим, прикрывая ордер с тыла, бороздил снег тяжелыми шагами Тагази. Такого порядка они придерживались весь путь. Макар вел группу чуть в стороне от реки, потому что самый ее берег густо порос кустарником, и продираться сквозь эти заросли было делом безнадежным. Да и чего ради?
  Серж все смотрел на Макара и удивлялся. С его точки зрения, проводник был одет слишком легко. Под расстегнутым до половины бушлатом он заметил у него, да, плотный свитер, но без высокого воротника, и шарфа не наличествовало. В полукольце старого овчинного воротника торчала его тонкая жилистая, точно у старого петуха, шея, но, что удивительно, не синего, как, казалось, должно быть, а красно-розового живого колера. Зато перчатки на руках у него имелись вязанные, судя по всему, кустарным способом, вручную, из серой козьей шерсти. Но и их он часто снимал, засовывая в наколенные карманы штанов и там оставляя, каждую в своем, раструбами наружу. То есть было видно, что ему совершенно не холодно. Привык, видать, к морозам-то, думал Серж. Едреныть.
  Словно уловив его мысли, Макар на ходу оглянулся и подмигнул ему желтым, аки желудь без шляпки, глазом.
  - Нормально? - спросил не останавливаясь.
  Серж махнул рукой - давай, мол, не тормози. Однако метров через триста он сам остановился, почувствовав, что дальше тропить невмоготу. Идти по снегу та еще работенка, особенно если к ней не особо привычный.
  - Что, взопрел? - догадался Макар. Он успел убежать вперед, но быстро вернулся назад.
  Сняв шапку, Серж обмахивал ей мокрую, курящуюся паром голову. Он чувствовал себя так, словно ему за шиворот вылили ведро воды - между лопаток, вдоль позвоночника стекали капли пота. Он расстегнул куртку и, разведя полы, помахивал ими, прогоняя стылый воздух вокруг спины.
  - Видно, что ты, едреныть, не охотник ни разу. А то бы знал.
  - Что знал?
  - Что в одежде, главное дело, баланс соблюсти. Вот Толян знает уже. Чуть больше, чуть меньше, и уже не то. Что хорошо в стоячем положении, на ходу обуза. Ты вот эту поддевку-то свою сними, да в мешок сунь пока, потом, может, пригодится. Во, так, да. Что, отдышался? Пошли тогда, ептыть, время не лишнее.
  - Далеко еще?
  - Порядком. Километров семь, а то и все десять. Набегаемся еще.
  Пошли дальше. Серж уже скоро почувствовал, что, сняв с себя лишнее, выиграл, идти стало легче. Куртку он так же оставил расстегнутой, автомат повесил на шею и держался за него, как за балансир. Вскоре поверхность, по которой они шли, стала приподниматься справа и превратилась в пологий склон, а еще дальше - и не в очень-то пологий. Идти стало трудней, они поднялись еще выше, и тогда поверх кустов в низине стало видно, что лес на другом берегу реки закончился, и что открылась там широкая заснеженная равнина. Безмолвная, пустая, отороченная по дальнему краю темной полоской деревьев. Зверья нет, птиц не видно, жутко. Только ровные снежные поля, вдоль которых резвится ветер, тут и там закручивая вихри поземки. Хорошо бы по ополью пробежаться на лыжах, было бы быстро и весело, да нельзя, духи здесь наверняка отслеживают все живое. Лучше укрыться под деревьями, равнины ведь не зря обходят по кустам или низинам, - это чтобы не оставлять следов.
  Река внизу, выгибаясь пологой дугой, снова выворачивалась на север, что они замечали и по легкой кривизне склона. Но вот тут как-то странно. Через десяток шагов уже казалось, что косогор, наоборот, заворачивает на запад, обнимая и как бы пряча за пазуху долину за рекой. Что-то необычное ощущалось в пространстве, ориентация в нем не казалась надежной. А может, думал Серж, все от усталости, дает она себя знать, дает. На склон они еще пару раз падали, прямо в снег, на правый бок - отдыхали. Потом Макар подскакивал, живчик, хватал снега зубами и устремлялся дальше, вперед, увлекая за собой остальных.
  Часа через три, а по штурманскому хронометру Сержа так за все три с четвертью, они оказались в месте, где пейзаж резко изменился. Пропала, прекратилась равнина за рекой слева, со всех сторон теперь их обступал лес, густой, первозданный, буреломный. Да и сама река внезапно сузилась до размеров ручейка, который петлял туда-сюда в неглубоком овражке, то прячась подо льдом, то проявляясь в черных промоинах шумом и паром, а потом и вовсе куда-то делся. Земля, причем не только справа, а вся, со всех сторон, стала забирать вверх, да сразу круто, и какое-то время они ползли по этому склону, а когда до вершины оставалось, как виделось, рукой подать, Макар неожиданно потянул их куда-то влево, в нагромождение неизвестно откуда появившихся огромных камней. Там они еще изрядно попетляли, следуя одному лишь проводнику ведомым знакам и указаниям, и неожиданно угодили в длинный узкий коридор, щель между скалами. И когда коридор оказался позади, а перед ними открылась неведомая туманная долина, Макар сказал:
  - Шабаш! Привал, епт. Можно отлить и перекусить. Или в обратной последовательности, кому как сподручней. Потому что скоро будет не до того, и не до этого, и вообще ни до чего. Это Зона, пацаны, пришли. Дальше начинается самое интересное.
  - Теперь понятно, почему днем пошли, - поделился личным озарением Серж. - Ночью тут полная засада. Не только дорогу, но и себя потерять можно.
  - Ну, так, ептыть! - согласился Макар.
  Они уселись, свесив ноги, на широкий каменный карниз, достали из рюкзаков пайки и принялись жевать. Точней, это у гоплитов были стандартные армейские пайки, Макар же развернул большой бутерброд с чем-то ароматным - видно, Лиданя постаралась. Заботится о супруге, епт. За спинами у них вздымалась стена, невысокая, метров до пяти, но, ощущалось, мощная, основательная, изначальная что ли. А под ногами, резво сбегая вниз, в нагромождении валунов, открывалась ограниченная со всех сторон мглистыми грядами, вогнутая, точно поднос, равнина. Блюдо, полное тайн. Каменное это блюдо полнилось клубящейся дымкой, и просматривалось насквозь лишь в ближнем своем пределе, дальше же его совершенно заволакивал знакомый Сержу зеленый туман, при виде которого у него тоскливо заныло сердце. Не от страха, разумеется, а потому, что самые его худшие предположения начинали сбываться. Похоже, что без Директора Тукста и его филиала здесь все же не обошлось.
  Подзаправившись, а так же выполнив иные, рекомендованные Макаром, упражнения, они быстро собрались и стали спускаться в долину. Спуск, кстати, не занял слишком много времени, потому что технически не оказался сложным. Они просто спрыгивали с камня на камень, стараясь быть внимательными, чтобы не оступиться и не свалиться в расщелину. Камни имели поразительно ровные поверхности, словно их специально подбирали и расставили таким образом, в виде ступеней лестницы, чтобы по ним было удобно передвигаться. Неужели сама природа постаралась? Или же...
  Только оказавшись внизу, Серж сформулировал ту мысль, что на протяжении всего спуска крутилась у него в голове: или же все эти громадные камни сделаны искусственно. Может, сделаны, это не самое подходящее слово - вытесаны, нарезаны. Но, если так, возникал другой вопрос: кто и каким образом это осуществил? Оглянувшись, и рассмотрев, как следует, испещренный осыпью валунов склон, а так же стену на его вершине, он утвердился в своей догадке.
  - Это все не просто так, - высказался он вслух и указал рукой на стену. - Эта штука - рукотворная.
  Стена, действительно, была сложена из огромных монолитных блоков правильной формы, хоть и с многочисленными следами внешнего воздействия, и даже разрушений. Мегалиты были испещрены трещинами, выбоинами и сколами, некоторые довольно сильно сдвинуты со своих мест, разбиты и повернуты. Те камни, которые скатились вниз и лежали вдоль склона, были значительно меньшего размера, совершенно естественно возникало предположение, что они упали с самого верха стены. Так и есть, кое-где подобные блоки еще оставались на прежних местах. Словом, у Сержа сложилось понимание, что когда-то стену просто-напросто взорвали, иначе бы в долину им не попасть, по крайней мере, с этого направления. Да, это было неведомо когда, давным-давно, камни покрылись густым мохнатым мхом, в расщелинах выросли деревья, и не одно поколение, целая роща, и во многих местах гора приняла естественный вид природного образования, но все же... Серж оглянулся на Макара, ища у него поддержки или подтверждения своим мыслям, однако тот только раскинул руками в стороны:
  - А вот как хочешь, так и думай. Я, ептыть, ничего не знаю. Я только хожу везде и гляжу. И ты, смотри сам и делай самостоятельные выводы.
  Тагази тоже выглядел потрясенным. Он все оглядывался по сторонам, точно не мог поверить, где оказался, наконец, покивал головой и высказался:
  - Да, я слышал, в детстве еще, от стариков, сказание про Долину Сейдов, но всегда думал, что это просто легенда, сказка. Оказалось, все правда. А ты, Макар, как сюда забрался? Кто-то показал дорогу?
  - Да нет, кто? Никто и не знал ничего про это место. Да и сейчас мало кто знает. Я в тот раз по реке пошел, до истока, как и мы сегодня. Поднялся на гору зачем-то. Видать, натура у меня такая, я всегда до конца дохожу. Там, значит, камни, вы видели, - поплутал между камней. И как-то так получилось, что прошел насквозь. У меня с собой мел имелся, и я помечал все проходы, и повороты, чтобы не ходить по кругу. Потом уже я другие знаки приметил, чужие, кто-то еще прежде оставлял. Но, ебеныть, долго же я тут кружил там, пока тропу нашел! Думал, все, обратно не выйду. Даже заночевать пришлось, чуть не рехнулся здесь от страха. Да, епт, тут ночью такое творится! Но, в конце концов, сподобился, вышел, и, слава Богу. На самом деле, изначально, меня название реки увлекло, заинтересовало. Думаю, что за такое? Харь-Бирь, ведь нет одного перевода, а толкований много.
  - Волчья вода.
  - Да, это тоже. А еще Ручей одинокого волка, и Волчий взгляд, и Глаза волка, и Глаза души, и еще много чего. Решил посмотреть, в глаза души, ептыть.
  - Посмотрел?
  - Ну, так епт!
  - Но это значит, что дальше должна быть Гора Смерти? И Лабиринт Желаний? Может быть, и сейды тоже? Встречал?
  - Что? О чем вы говорите, - не выдержал молчавший доселе Серж. - Что за Долина Духов? Что за Гора Смерти? Что за сейды?
  - Вот это место, куда мы зашли, издревле называлось Долиной Духов. Другое название - Долина Сейдов. Раньше сюда лишь шаманы смели приходить. Да, ептыть! Колдовали, обряды проводили. А потом и они перестали, видно, однажды не смогли найти проход. Решили, что Боги их больше не пускают. Что тут случилось, какая катастрофа, я не знаю. Да и никто не знает. Но что-то рвануло, сами видите, как все поразметало. А когда уже шаманов не стало, то и вовсе все забылось. Одни изустные сказания остались, да местные легенды. Байки. Гора Смерти... Есть там, дальше, одна гора, не знаю, она ли... Сами посмотрите. Ладно, пошли потихоньку. Наше дело, самого края держаться и смотреть в оба.
  - За чем смотреть?
  - Да за всем! Грубо говоря, мы все видим и подмечаем, нас не видит никто. Так должно быть в идеале. Понятно, епт?
  - Ну, так бы сразу и сказал!
  - А я, едреныть, как сказал?
  - Ладно, ладно, так и сказал. Пошутил я.
  - Шутник, епт, на букву х...
  Сержа как кипятком обдали. Вот еще чего не хватало, подумал он со злостью. Но сдержался.
  - А вот этого не надо! - только и сказал. - Мы тут все люди интеллигентные, умеем общаться уважительно. Так что, будем приличий придерживаться, я правильно понимаю?
  Макар, вытаращив свои желтые глаза и насупив косматые брови, какое-то время смотрел на Сержа с каким-то звериным-таки выражением обострившегося лица. Ел, как говорится, глазами. Что это его так зацепило, подумал Серж. И заметил еще, как Тагази подался вперед, словно намереваясь встать между ними. Но Макар, так же внезапно, как завелся, вдруг расслабился, оттаял и засмеялся неожиданным дискантом.
  - Да я тут сам шучу! Шутник я, епт! На ту же букву. Все, разминка окончена, в путь! Время не ждет.
  - Ну, ты, Макар, все же не напрягайся так сильно, - посоветовал ему эвокат. - Лида наказала вернуться всем, в целости и сохранности. Помнишь?
  - Да, епт, помню я! Помню!
  Неподалеку от места, где они стояли, из-под камней вытекал ручеек. Серж даже подумал, не тот ли это самый поток, вдоль которого они шли на той стороне горы? И тут же отбросил эту мысль, - не может быть! Как? Макар тем временем, опустился перед ручьем на колени и, черпая ладонью кристально чистую воду, напился. Зубы, видать, заломило от холода, он помотал головой, поморщился, после чего умыл лицо.
  - Пойдемте! - сказал он после омовения уже совершенно спокойным и каким-то елейным, как у святого, голосом. - Не на прогулке, спешить надо.
  Они выстроились все в тот же ордер: Макар, Серж, Тагазимула, и в таком порядке двинулись вглубь котловины. Проводник сразу взял вправо, держась края пространства, и вел группу вдоль высокой скальной гряды, буквально прижимаясь к ней и прячась в ее тени. Глядя в основном под ноги, но и постоянно бросая взгляды на маячившую впереди чуть наклоненную по направлению движения спину Макара, Серж все гадал, чем же на самом деле вызван его неожиданный эмоциональный всплеск. Вроде, ничего такого обидного, за что можно зацепиться, не было сказано. Или он просто не заметил? Тогда странно. Ну, а может быть, это из-за места, в котором они очутились? Особая его аура действительно ощущалась. Наверное, присутствуют какие-нибудь особые излучения, волны? Или, например, газы из-под земли выходят, сама атмосфера? Если так, тогда им всем не позавидуешь. А вдруг сейчас надышатся, и начнут друг друга метелить? Вот уж точно, надо смотреть в оба. За всем. И за собой в том числе.
  Оценить размеры долины было довольно затруднительно, поскольку значительная ее часть оказалась скрыта уже упомянутой зеленоватой дымкой. Откуда она берется, размышлял Серж, и почему зеленая? Может, что-то в ее составе придает ей зеленый цвет, и одновременно влияет на сознание? Что это может быть? Соединения хрома, хлора? Или серы? В вопросах химии он был не силен, поэтому даже строить предположения затруднялся. Зато вдруг подумал, что сама долина, как геологическое образование, поразительно напоминает метеоритный кратер. И только он подумал про кратер, как все стало на свои места. Да, точно! Астроблема. Результат импактного воздействия космического объекта - углубление в поверхности земли, окруженное со всех сторон кольцеобразным барьером, вдоль которого они теперь продвигались. Когда-то он увлекался лунными кратерами, это целая наука. Так вот, если судить по высоте этого цокольного кругового вала, а это, по прикидкам Сержа, метров тридцать-пятьдесят, то общий размер кратера мог достигать пяти километров. Ну, чуть меньше. И все равно, это много. Достаточно большое образование, почему же его нет ни на одной карте? А его таки нет на картах, и на спутниковых фотографиях тоже нет, а уж карт-то и всевозможных снимков этих мест Серж пересмотрел множество - нет на них ничего подобного! Что же за чертовщина такая? Или, снова серая зона? Сдвиг в измерениях? Собственно, чего-то подобного он и ожидал. Он принюхался, показалось, что потянуло серой. Ну, вот, подумал, ад уже близко.
  Близко - не близко, но до него еще нужно было дойти.
  Дорога пролегала вдоль скального барьера с правой стороны, но он вскоре видоизменился, из хаотичного нагромождения камней превратившись в широкие и высокие, взобравшиеся одна другой на закорки, террасы. Уступы, скалы, поросшие косматыми бородами серо-голубого мха. Воздух теперь был насыщен кисло-пряным запахом, Серж вдыхал его полной грудью, кружилась голова, а он не мог надышаться. Что-то было в этом колдовское, былинное. Сержу даже подумалось, что сейчас они обязательно повстречают лешего, а дальше, того и гляди, саму - Бабу.
  Зона надежно пряталась от мира, понятно поэтому, отчего никто не мог подобраться близко к Бреши. Но Макар-то знал, в какую щель, между каких камней пролезть, по какой тропе пойти, чтобы не пройти мимо, оказаться в нужном месте. Как он там? Вроде, нормально, успокоился.
  Террасы, да и сама котловина внизу, дорога, по которой они пробирались, - все поросло лесом. Хвойным, в основном это были сосны и лиственницы. Но странные все это были деревья, причудливых форм, порой искривленные до такой степени, что от их вида начинало ломить спину. Казалось, что протискивались они из-под земли, как сквозь решетку мясорубки, под великим давлением, и эта сила гнула и завивала их спиралью. Множество деревьев стояли мертвыми, не падая, а стволы живых укрывала странная, похожая на мохнатую рыжую шерсть, кора - наподобие той, что встречается на некоторых пальмах, только еще гуще и длинней. Пакля, копра - что-то такое. При чем здесь пальмы, гадал Серж? С ним самим все в порядке? Да, да, конечно. Но иногда ему все же казалось, что стволы деревьев то тут, то там повязаны алыми лентами, он был уверен, что за всем этим - тайна. Еще он чувствовал, что разгадка приближается с каждым шагом, но хотелось бы все же знать поточней, где, что. Чушь какая! Тайна на то и тайна, чтобы морочить головы, не в меру любознательным непосвященным. Таким, как они, епт.
  Иногда им встречались кучи камней, в которых, при некотором напряжении фантазии, можно было разглядеть развалины каких-то древних построек. Основным аргументом в пользу этой версии могло служить то, что отдельные валуны имели подозрительно правильную форму. Кубы и параллелепипеды, пусть и с некоторыми повреждениями. А потом они прошли вдоль поваленной на бок стены, сплошь состоявшей из подобных блоков. Растительность прорастала сквозь щели между ними, мох укрывал маскировочным покрывалом, земля притягивала, обнимала, поглощала. И вдруг у подножия одной из террас им попался огромный мегалит, неведомым способом ровнехонько разрезанный сверху почти до самого низа. Там, где оставался не прорезанным небольшой перешеек, камень криво, наискось раскололся, и меньшая его часть лежала подле, на земле, подставляя небу ровную, как стол, поверхность среза.
  - Вишь, как оно, получается, - сказал Макар, остановившись возле мегалита и указывая на него движением подбородка. - Моща какая.
  Тагази, приблизившись к камню, потрогал срез, поводил по нему рукой, точно проверяя, не мираж ли. Кромка оказалась гладкой, как стекло, и так же отблескивала.
  - Это какой же резак должен быть, чтобы вот так распластать камень? - задался он вопросом. Риторическим, поскольку ответа на него ни у кого из присутствующих не было.
  - И что это значит? - полюбопытствовал Серж.
  - А то и значит, - сказал, Макар, - что не понятно. Что здесь было, когда, кто вот это все делал? Ясно только, что люди, такие, как мы, не могли так. Люди на такое не способны, ептыть.
  - Тогда - боги. Или пришельцы.
  - Разве что. Но у нас таких технологий, чтобы скалу пополам рассечь, точно никогда не было.
  - Только в сказках. В сказках все есть.
  - Ну, на то они и сказки. А ты вот сюда посмотри. - Макар достал из кармана компас в видавшем виды латунном корпусе и раскрыл его на ладони. - Смотри, что делается.
  Спутники его приблизились, вытянув шеи, и засвидетельствовали, что стрелка компаса траппера пребывала в постоянном, лихорадочном движении. Она то делала несколько молниеносных оборотов влево или вправо, то замирала на месте, дрожа в нерешительности, а после начинала судорожно рыскать из стороны в сторону. То есть, вела себя как больная и ополоумевшая особь, попутавшая ориентацию.
  - Бесполезно, - пояснил затруднение компаса Макар. - Здесь всегда так. Потому что - аномалия. Магнитная. Но не только магнитная. В котловине вообще любая техника отказывает. Мобилки не работают, спутниковые телефоны, батарейки разряжаются, и аккумуляторы, то же самое. Часы и те останавливаются. Проверь-он свои.
  Серж быстро поднял руку, и, действительно, обнаружил, что штурманский его хронометр, такой надежный и точный, пребывал в летаргии, не дышал, не шевелился, не тикал.
  - Вот, черт! Точно, стоят!
  - И мои, - подтвердил наблюдение Тагази.
  - Потому как - зона! - резюмировал Макар. - Все сбрендило.
  Они пошли дальше, и вскоре миновали большой каменный бассейн, сложенный из тех же каменных блоков, что встречались им раньше, уложенных и подогнанных друг к другу с величайшим тщанием. Проходя по краю резервуара, Серж увидел на дне его зеркало черной, как смоляной вар, но прозрачной воды, что он понял, заметив несколько больших рыжих кленовых листьев на дне. Удивившись, как такое может быть, он махнул своему отражению рукой, и оно ответило ему тем же, но не сразу, а со странной задержкой, точно сомневаясь, стоит ли его вообще замечать. В конце концов, положительное решение по нему было принято, что его откровенно порадовало, ведь с собственным отражением лучше иметь дружеские отношения. Приятно к тому же сознавать, что наполняешь собой пустоту.
  За бассейном они преодолели каменную россыпь, длинным и довольно высоким языком протянувшуюся поперек дороги от ближайшей террасы далеко вглубь кратера. Объяснить ее происхождение и назначение Макар не мог. Да и не следовало требовать от него слишком много. Россыпь больше всего походила на ледниковый останец, морену, но какой здесь ледник, откуда? Перебравшись через каменную преграду, они почему-то повернули к центру зоны. Макар просто указал рукой - туда, и двинулся в указанном направлении первым. Здесь росли в основном ели, на удивление нормальные, не кривые, высокие и разлапистые, под их пологом они прошли еще с километр. На опушке Макар остановился.
  - Ну, кажись, пришли, - сказал он.
  - Куда пришли? - уточнил Серж. Он оглядывался, не понимая, что им здесь надо. - Брешь разве здесь? Что-то я ее не вижу.
  - Да погодь ты, со своей Брешью! Смотри сюда. Видишь?
  - Что?
  - Смерть-гора.
  Они находились на опушке леса, дальше, к центру кратера, деревьев, да и вообще никакой растительности, кроме мхов и лишайников, не было - лишь голый камень, не прикрытый даже снегом. В отличие от окружавших котловину кольцевых гор, склоны которых белели в отдалении, здесь снежный покров отсутствовал, и было не понятно, по какой причине, то ли снег просто не шел над этим местом, никогда, то ли выпадал, но сразу же таял от внутреннего жара земли. Впрочем, никакого особого жара Серж не ощущал. Зато чувствовал мертвую тишину и какую-то особенно таинственную атмосферу окружающего пространства. Стоило прислушаться, прочувствоваться, впустить в себя это по-настоящему мистическое безмолвие, красноречивую немоту природы, как тут же холодные пальцы благоговейного ужаса начинали оглаживать плечи. Восторг с привкусом ужаса, коктейль, от которого чуть-чуть перехватывало дыхание.
  Посреди пустого и чистого, пространства возвышалась округлая гора, почти правильной формы, значительно более крутая, чем обычная сопка. Смерть-гора, по определению Макара. Вот ее поверхность, похоже, была точно горячей, и издали походила на потрескавшуюся корку. Да и сама гора напоминала только что освобожденный от печного плена кекс, огромный, высокий, с поехавшей на одну сторону вершиной. Из трещин, ее покрывавших замысловатой сеткой, поднимался то ли дымок, то ли пар, то ли исходил искомый жар, растопивший снег вокруг - легкий, едва заметный по мельтешению и серебрению воздуха над округлой верхушкой. Каменная гряда выкатывалась из леса длинным языком и, покрывая примерно половину расстояния до горы, сходила на нет. Тут и там, как казалось, без какого-то продуманного порядка, по темной поверхности не густо были рассыпаны валуны и поставлены отдельные мегалиты. Но близ горы имелось несколько совершенно ровных площадок, и там можно было разглядеть значительно больше камней, даже каменные пирамидки - гурии, а крупные валуны там были установлены особым образом - водружены на подставки из трех камней поменьше.
  - Сейды! - узнал Тагази. - Это же сейды!
  - Сейды, да, - подтвердил Макар ровным, на выдохе, голосом.
  - Это что, снег на них? На камнях? - Серж в удивлении указал на пышные шапки снега, неведомо кем и каким образом нахлобученные на каждый сейд. - Как это можно? Нигде нет, а там есть?
  Макар развел руками:
  - Зона, чо... - только и мог ответить он.
  - А там что? - полюбопытствовал Серж, указывая чуть правей от себя, где на темной равнинной поверхности были, как виделось отсюда, хаотично разбросаны белые камни разного, но не особо крупного размера.
  - Лабиринт! - опережая проводника, вновь вскричал эвокат. Был Толик вдохновлен и возбужден узнаванием никогда не виданной им прежде местности. - Лабиринт Желаний! Все как в сказаниях. Вот я почему-то всегда знал, что это правда.
  - Лабиринт исполнения желаний, да, - подтвердил догадку Тагази Макар. - Исполняет загаданное, я сам не пробовал, но так говорят. Если удастся пройти его до конца. Правда, он всегда что-то забирает взамен. Говорят, забирает самое ценное, самое дорогое и важное. Например, душу. Или любовь. У кого что есть. Но сейчас лабиринт, как и все здесь, частично разрушен, поэтому, как говорят, идти по нему опасно для жизни. А чтобы его исправить, -опять же, по словам знающих, - нужно, чтобы кто-то пошел вперед, расчистил дорожки, разобрал завалы и расставил камни по местам. Но что с тем первопроходцем станет при этом - неизвестно. Высока вероятность, что ему придется пожертвовать собой. Видимо, желающих пока не нашлось.
  - Ясное дело, дураков нет. А мы-то, зачем здесь? На экскурсии, что ли? Так не время, я считаю. Надо к Бреши поторапливаться, нам же еще назад сколько пилить.
  - Успеется! Сначала одно дело сделать нужно!
  - Какое еще дело? Какое другое дело может у нас быть, не понимаю?
  - Может, может. Я ведь не просто так сюда с вами пошел. А? Как ты думаешь?
  
  Глава 11. Когда благоухает багульник.
  
  
  Серж помрачнел, непонимающе быстро глянул на Тагази и вновь воззрился на Макара.
  - Рассказывай!
  - Да ничего страшного, - заулыбался желтозубой улыбкой, поблескивая такими же желтыми глазами Макар. - Надо только кое-кому гостинец доставить.
  Спутники уставились на Макара, не понимая.
  - Здесь еще кто-то есть? - подобрался, насторожился Серж и принялся с опаской оглядываться. - Кто? Где он?
  Все выглядело странно и подозрительно.
  - Да успокойтесь вы, остыньте! - засмеялся Макар. - Это Шаман, и он не совсем живой. Живой, но в другом смысле. Вон, отсюда видно, чуть правей горы и дальше за ней стоит отдельный сейд. Видите? Он самый высокий, там три камня один на другой поставлены, не считая тех трех, что внизу. Вот это и есть Шаман, или нойд, колдун. Говорят, он превратился в сейд еще в те времена, когда колдуны существовали на свете повсеместно. А теперь только он один и остался. Каменный.
  - Отчего это он в камень превратился?
  - Так, ептыть, кто же теперь знает? Я так думаю, другой колдун постарался, пересилил его, заколдовал.
  - И что теперь нам с этим делать?
  - А всего-то и надо, как я уже сказал, доставить ему гостинец. Чтобы он был к нам благосклонен, и чтобы присмотрел за нами, на тонком плане, пока мы здесь. Потому как он в этом околотке по-прежнему самый главный и за всем следит. - Макар полез в свою сумку с хвостом и извлек оттуда сверток, нечто размером в полбуханки хлеба, завернутое в чистое белое полотенце. - А отнести посылочку придется тебе, - сказал он, протягивая сверток Тагази.
  - Почему мне? - удивился тот.
  - А потому что ты из местных, Толя, и Шаман, получается, тебе родня. Сродственник, хоть и дальний. Никому другому к нему приближаться нельзя, опасно.
  - Чушь какая-то, - выразился Серж определенно.
  - Хочешь проверить? - Макар протянул сверток ему. - Пожалуйста, епт. Но лучше, правда, не стоит.
  Тагази взглянул на Сержа, тот пожал плечами, мол, решай сам.
  - И что я должен делать?
  - Ничего особенного, Толя. Дойти до сейда и положить подношение под низ. Ну и сказать, что у вас принято в таких случаях говорить.
  - Что здесь? - Тагази взял сверток и прикинул его вес на ладони.
  - Записка там, с просьбой. И что-то еще, сам не знаю. Лидушка подношение собирала, там все, что нужно.
  Тагазимула покивал головой, по лицу его было видно, что он понимает, о каком прошении, вообще, о чем идет речь.
  - Ладно, отнесу.
  - Только смотри, - продолжил инструктаж Макар, вручив сверток эвокату, - здесь напрямую, по линии взгляда, не пройти.
  - Почему это?
  - Потому что сейды практически все расположены по эту сторону Смерть-горы, а тебе к ним нельзя. Ведь что такое Смерть-гора? Правильно, источник энергии. Издавна было известно, что загадочная сила пронизывает всю эту гору насквозь, выходит через нее наружу, в небо, достается однако и окрестностям. Молнии бьют из-под земли, не зная, куда ступать, можно угодить, и пропасть. Там же, возле горы, залетая под камни, заряжаются механизмы духов. Наши, вишь, разряжаются здесь, а их - заряжаются. Потусторонние механизмы сложно понять, потому что работают они на других принципах, на другом виде топлива. Здесь, во время подзарядки, их и подстерегают сталкеры. Раньше, бывало, подстерегали, но уже давно никто сюда не ходит. Это опасно, ведь на сталкеров в свою очередь ведут охоту духи, так что тех, которые что-то знают о Зоне, уже почти не осталось. Поэтому, ты переберись обратно через насыпь, и иди вдоль нее с той стороны, там тебя никто не тронет. Это железно, епт. Дойдешь до конца, потом окружь горы, и напрямую к Шаману. И с поклоном отдашь ему гостинец. Положишь под низ, увидишь, в общем, куда. Ну, скажешь, что нужно, сам знаешь, что - чтобы нойд подарок принял. И сразу назад. Давай, мы тебя здесь подождем.
  - Я только не пойму, а что, нельзя было заранее предупредить? - спросил Серж, когда широкая спина Тагази скрылась за каменной грядой.
  - Зачем заранее человека смущать? - отмахнулся Макар. - Начнет еще думать, соображать. Сомневаться. Передумает потом, а оно мне нужно?
  - А так вроде и деваться ему некуда?
  - Точно!
  - Слушай, Макар. Я еще дома у тебя заметил, что ты себе в голове что-то отдельное формулируешь. Не надо, со мной у тебя такой фокус не пройдет, запомни.
  - Так больше ничего и не надо. Пошли пока, на лабиринт поглазеем.
  - Что я там не видел?
  - Ничего не видел, как я разумею. А другого раза может ведь и не быть, чтобы посмотреть. Правильно? Когда еще и кто тебя сюда приведет? По всему, никто и никогда.
  - Ну, может быть. Ладно, показывай дорогу.
  - Рядом все, епт.
  И, опять же, идти по открытому пространству Макар не рискнул, повел лесом. Развел руками еловые лапы, и просто нырнул туда, в замкнутое естество бора. Серж, оставив сомненья, последовал за ним. Шли они споро под покровом деревьев, по редколесью, но параллельно опушке, - открытое пространство раз за разом просвечивало между деревьями слева. Густой подлесок был плотно забит снегом, так что им приходилось пробивать в нем тропу. В какой-то момент они выскочили на небольшую полянку, и сразу окунулись в облако густого эфирного аромата.
  - Багульник! - объяснил Макар, обернувшись на ходу. - Багульник благоухает.
  Серж и сам уже догадался, откуда запах. Вот эти тонкие веточки под ногами и есть багульник. Когда идешь по нему, топчешь, мнешь ногами, он так напоминает о себе. И, кстати, цветет не только на сопках и полянах, а и в комнатах тоже. Вот нарвать сейчас охапку, поставить дома в вазу, он и расцветет назавтра розовыми душистыми цветочками. Праздник! Вообще, удивительно, думал Серж, как все устроено. Ты делаешь всего лишь шаг в сторону, и оказываешься совсем в другой жизни. Даже в другом мире. Где ты был позавчера, вчера - и где ты сегодня? А? Не сон ли все?
  Не сон. Макар резко повернул влево, Серж едва не просквозил мимо, но ничего, зацепился. Они поднырнули под очередную ветку, продрались сквозь жесткую пену кустарника, и вот уже перед ними вновь открылась пустая, цвета терракоты, равнина. Здесь край леса, обозначенный темным рядом мохнатых елей, выгибался, обозначая слегка обособленную полу поляну, посреди которой под светлым куполом неба, разбросав паутину таких же белесых камней, возлежал Лабиринт.
  - Подойдем ближе, - предложил Макар. - Здесь можно спокойно.
  Занимал Лабиринт площади не менее десяти соток, так что судить о его строении, стоя у него на краю, было проблематично. Если брать в общем, Лабиринт чем-то напомнил Сержу галактику Колесо телеги, - сразу всплыло в памяти, он знал это известное изображение. Здесь так же имелся четкий внешний обод, в центре, намечая ось, лежал большой плоский, похожий на алтарный, камень, а вот радиальные линии и ходы между ними казались разметанными и были едва различимы - как и на фото галактики. Все казалось размыто, неясно, точно покрыто вуалью, и требовало внимательного изучения. Где-то же здесь должен быть и вход в него, подумал Серж и, посмотрев по сторонам, двинулся вправо, где, как ему показалось, то, что он искал, было отмечено крупным камнем. Подойдя ближе, он радостно заулыбался. Да, это оно. Он хотел повернуться, позвать Макара, чтобы поделиться с ним радостью открытия, но что-то твердое, неприятно удивив и насторожив, уткнулось ему в бок, так что радость сразу куда-то и улетучилась. Скосив глаза, он увидел в опасной близости от своей печени ствол карабина.
  - А вот это я, пожалуй, заберу, - сказал Макар своим дребезжащим дискантом, и ловко снял с его плеча автомат. - Теперь повернись. И чтобы я руки твои видел. Вот так.
  - Какого хера? - не решив еще, как оценивать ситуацию, но не в силах скрыть удивления, полюбопытствовал Серж у траппера.
  - Хера, ни хера, а кое-что мне от тебя все же надобно.
  Макар, не опуская и не отводя глаз, повесил автомат себе на плечо, смешно задрав его, чтобы ремень не соскальзывал. Карабин он держал на правой руке, снизу, прижимая локтем к боку, палец на курке, и целился Сержу куда-то в живот. В животе это вызвало неприятное чувство, так что в глубине его, под пупком, что-то запульсировало.
  - Излагай, - сказал Серж, тем не менее, твердо.
  - Все просто. Ты правильно нашел вход в Лабиринт. И ты сейчас войдешь в него, и постараешься его исправить. Очень хорошо постараешься, потому что от этого зависит твоя жизнь.
  - А если нет?
  - Значит, умрешь на пороге. - И Макар многозначительным, убедительным весьма движением поднял ствол карабина до уровня груди Сержа. - Здесь и останешься. Но лучше, думаю, все же тебе попытаться Лабиринт пройти.
  - Но я ведь могу...
  - Нет, не можешь. Ступив в Лабиринт, из него уже не выйти.
  - Откуда ты знаешь?
  - Проверено на опыте, едреныть. Не думай, что ты первый тут ремонтник. Были и до тебя первопроходцы.
  - Что с ними стало?
  - Их не стало, епт. Но есть и хорошая новость. С каждой попыткой шансы на успех повышаются. Так что тебе все же стоит постараться. Есть смысл, я считаю.
  - Скажи, зачем тебе это?
  - Есть причина. Есть.
  - А совесть тебя не мучает? Не являются тебе по ночам сгинувшие в Лабиринте души?
  - Совесть? Оставь мою совесть в покое, я, ептыть, сам с ней договорюсь, без сопливых. И, знаешь, хватит болтать, давай-ка, за дело. Слушай сюда: дойдешь до завала, и начнешь его разгребать. Камешки надо установить так, как они стояли когда-то раньше. Как - решать тебе, у меня схемы нет. Но помни, от этого зависит твоя жизнь. Во всяком разе, ее продолжительность. Ошибешься - и прощай, Вася. Понятно? Вот, все, давай, шагай. Что? Что?!
  Глаза Макара вдруг закатились, словно он попытался заглянуть себе за спину, ноги подломились, и он, точно выпущенная из сосуда вода, скользнул вниз, подогнув колени, и завалился ничком на спину. При этом карабин уперся прикладом в землю, палец, следуя общему вектору движения тела, потянул за курок. И хорошо, что рука с оружием отвалилась слегка в сторону, - карабин плюнул выстрелом, но пуля лишь выдрала клок из рукава куртки, слегка ожегши руку Сержа.
  Позади над поверженным Макаром возвышался Тагази. В руке он держал большой булыжник-окатыш, лицо его было хмурым.
  - Так и знал, что нельзя тебя отставлять одного, ни на чуть-чуть, - сказал он ворчливо и отбросил камень в сторону. - Обязательно во что-нибудь вляпаешься.
  - Ну, извини, - раскинул руки в стороны Серж. - Однако, это твой дружок. Что с ним такое?
  - А я знаю, что? Хотя, надо было, наверное, предвидеть.
  - Предвидеть что?
  - Тс-с-с! Слышишь?
  Что-то неуловимо изменилось в окружающей обстановке, в самой атмосфере, наполнявшей котловину до краев. Безмолвие, господствовавшее все время их здесь пребывания, разрушалось прямо в режиме реального времени, оно истончалось, таяло, и сквозь него, на его месте уже явственно ощущалось нечто иное.
  - Ну-ка, быстро в кусты, - приказал Серж.
  Они подхватили Макара под руки и волоком оттащили в лес. Хорошо, голенища унтов траппера были подтянуты ремешками, не слетели от царапания пятками по земле. Уже через пару минут они укрывались под еловыми лапами, в снегу, и, глядя оттуда, видели, как вмиг изменилось небо над Лабиринтом. Вдруг проявилось из белесого свечения и повисло над ним некое облачко, воздух потемнел и наполнился гудом, точно примчался скорый на расправу рой рассерженных насекомых. Так, собственно, и было, за исключением того только, что не насекомых, и, возможно, даже не организмов. Облако раскручивалось спиралью, совершало рывки вверх-вниз, наклонялось и шарахалось в разные стороны, словом, вело себя крайне агрессивно. Галактика над галактикой, отметил сходство Серж. Когда через некоторое время напряжение и, соответственно, тон гудения и жужжания понизились, и облако распалось на отдельные, снующие туда-сюда пиксели, стало видно, что это следящие механизмы духов. Просто удивительно, как много их тут собралось - целое облако. Туча!
  - Ты только посмотри, что делается, - удивился Серж. - Странно, что мы сюда добрались, никого из них не встретив раньше.
  - Да уж. Хотя, Макар же говорил, что они здесь только заряжаются. На сейдах. Мы их просто не видели. Или им не было до нас дела. Но вот, один единственный выстрел, и - тревога, они здесь. Как, кстати, рука? Не сильно зацепило?
  - Терпимо. Повезло еще, что так.
  - Извини, командир, это случайность. Всего ведь не просчитаешь. Что делать будем?
  - Решим, что. Надо для начала подождать, чтобы утихло все, что возбудилось, да с этим кадром потолковать. Что он скажет? Послушаем, епт. Ты не сильно его окоротил-то?
  - Вроде не очень... Бил, как говорится, сильно, но аккуратно. Опять же, шапка. Скоро очухается.
  - Вот, хренотень какая! Точно: не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Что с ним, Макаром этим, не так? Ты же говорил, что мужик надежный, и мы ему доверяли, а как иначе? В разведку все же пошли, не на экскурсию. На что ты там намекал, я не понял?
  - Да я не намекал, вообще-то, я говорил. Просто не думал, что до этого дойдет, до такой степени все обострится.
  - Что обострится? Толя, постарайся лаконично изложить, ладно?
  - Сын у него заболел, Данька. Их с Лидушкой кукурузка. Они никому ничего, и мне тоже, не говорили, но я слышал кое-что. Слухи пошли, от людей ведь, сам знаешь, ничего не скроешь. Они с Лиданей говорят, что Данька в интернате, а люди - нет, в госпитале он. Подробностей я не знаю, но, видимо, дела совсем плохи, раз уж он решил в Лабиринт за помощью лезть.
  - Тагази! Не говори ерунды! Какой нахер Лабиринт? О чем ты? Кстати, он меня туда лезть заставлял. Ты еще про Шамана расскажи.
  - И Шаман тоже, из той же оперы. И нечего тут смеяться, им, Макару с Лидушкой, судя по всему, не до смеха. Вот если бы я не подоспел вовремя, ты бы сейчас там камешки расставлял. А? Нет? Вот, то-то же.
  - Предупреждать надо о таких вещах.
  - Да кто же знал? Я и подумать не мог, что ему такое в голову взбредет. Вот, кстати, проводник наш вроде вернулся, из отключки. Давай, спросим у него! Пусть сам расскажет.
  
  
  Макар, приходя в себя, задергал руками, заворочался в снегу под елью, куда его положили. Открыв глаза, он некоторое время смотрел мутным взглядом, явно ничего не понимая, на присевших по сторонам от него, спутников, потом увидел в руках у Тагази свой карабин, и что-то вспомнил, а может быть - все. Он дернулся, подался назад, уткнулся головой в елку, и тогда наполз на нее, сел, прижимаясь к толстому стволу спиной.
  - Тихо, тихо, - сказал Тагази и, как Будда, поднял ладонь в успокаивающем, миролюбивом жесте. - Не надо резких движений.
  - Вы меня что, пристрелите? - спросил Макар. Он озирался, полыхая желтыми глазами по кустам, и был сильно напуган.
  Вот, ептыть, успокоил парня, подумал эвокат.
  - Пристрелим, - пообещал Серж. - Если не перестанешь говорить ерунду.
  - А что же мне говорить?
  - Вот, давай, рассказывай все по порядку, как есть. Что, зачем, почему? Только не юли. Что это ты тут за комбинацию замутил? Шаман, Лабиринт, камни... Мы с Тагази, почитай, в изумлении, теряемся в догадках.
  - Комбинация, епт!
  Макар помотал головой, потом стащил с нее шапку, скомкав, ужав ее пятерней, и принялся растирать ладонью ушибленное камнем место на затылке. Он морщился и шипел сквозь зубы при этом, видимо, была там шишка, и было больно. А потом он перестал массировать голову и неожиданно заплакал. Он плакал, сотрясаясь в рыданиях, изредка по-волчьи подвывая, и бился головой о ствол, не чувствуя боли, или же, наоборот, стремясь к ней. Очевидно, что плакал он не от ушиба, и не от обиды, что так с ним поступили, а совсем по другой причине. Слезы текли по поросшим рыжей щетиной щекам и седенькому подбородку на грудь, рисуя на бушлате две симметричные полосы. При этом слезы каким-то образом попадали еще и на его косматые брови, рассаживаясь рядами на длинных пегих волосинках, как, бывает, капли росы нанизываются на травинку. Он периодически отирал лицо изнанкой шапки, но слезы снова накапливались и все текли, текли. В конце концов, он все же успокоился, долго сидел, о чем-то думая, или просто застыв в темноте сознания, и все шмыгал носом.
  - Возьми вот, закури, - Серж протянул ему сигарету, дал прикурить. Они все закурили. После нескольких глубоких, до обморока, затяжек, Макар, наконец, заговорил.
  - Стеклянная бабочка, - сказал он. - Проклятая стеклянная бабочка. Все началось с нее.
  - При чем здесь бабочка? Ты у нас что, энтомолог?
  - Энто я, по всей видимости, и есть. Прошлым летом, бродя вдоль Харь-Бири, ниже Аврамовки по течению, в тех местах приблизительно, где ты, Толян, медведя завалил тогда, нашел я на берегу бабочку. На кусте жимолости сидела. Странная, необычная, я таких отродясь, сколько живу в этих местах, не видел. Вся прозрачная, точно сделана из тонких стеклянных пластинок, с прожилками внутри, и едва-едва голубенькая. Я поэтому так ее и назвал - стеклянная, хотя на самом деле это только видимость такая. Я обычно живности не трогаю, кроме, соответственно, добычи, ну, идет и идет, летит и летит, а тут, словно что меня дернуло, руку подставил, а она, бабочка, значит, мне на палец и перескочила. Не побоялась, нет! Сидит, крылышками легко поводит туда-сюда, да на меня глядит. Глаза большие, два зеркальных шара, в них, в каждом, я сам да небо отражаемся. Не боится, опять же, видно, что ей хорошо, ну и у меня, естественно, душа возрадовалась. Вот и решил я тогда взять бабочку с собой, Даньке показать.
  - И что?
  - Ну, что, епт? Принес ее домой, показал сыну. Она, бабочка то есть, так же легко к нему пошла, как ко мне перед тем. Данька, понятно, был в восторге! Он с этой бабочкой потом все лето носился, целыми днями не расставался. И ночью она на спинке кровати у него сидела. Я потом заметил, что эта насекомая в темноте слабо светится, голубым, как маленький ночничок. А когда пришла осень, в аккурат накануне холодов, она улетела. Мы все это видели, как бабочка слетела с Данькиного плеча, где сидела обычно, зависла на немного перед его лицом, потом взмыла вверх, сделала круг над домом, и унеслась прочь, пропала, растворилась в воздухе. Стала она за лето раза в два больше, к слову, то есть выросла. Хотя, чем питалась, что она ела, и ела ли что-то, мы так и не поняли. Данька все ждал, что подруга вернется, ведь он считал ее таковой, думал, что подружились. Он тогда целыми днями сидел во дворе, задравши голову к небу, высматривал ее, но нет, она не вернулась.
  Сын затосковал сильно, даже спать не мог, а потом заболел. Сильно заболел. Как, говорят, от любви неразделенной страдают. Сам-то я не знаю такого, но - говорят. День ото дня он все больше бледнел, и как-то хирел, истончался. Есть совсем перестал. Жена, Лиданя, все допытывалась у него, мол, скажи, что болит у тебя? Молчит. Что нужно? Скажи, мол, мы все сделаем - все одно молчит. Мы всполошились, отвезли его в госпиталь. У нас-то тут больницы нормальной нет, только фершальско-акушерский пункт, понарошку, поэтому к военным. Его взяли, да, положили в стационар, а как лечить, не знают. Не было, говорят, пренцендента.
  - Прецедента...
  - Ну, да, его. Не было. Он и у них там тоже все бледнел, бледнел и постепенно прозрачным каким-то становился, точно его кто со свету стирает, как рисунок со стекла. Я когда его в последний раз видел, он уже прозрачным был, совсем, одни глаза и пижама. Подушка сквозь него просвечивала, и петелька на изнанке ворота. Не волнуйся, говорит, папа, все хорошо. Он мне говорит. Не волнуйся, епт!
  - А медики что?
  - Стеклянная болезнь, говорят. Неведомой этимологии. В учебниках описана, но в наших краях первый такой случай. Не лечится.
  - И тогда ты решил попытать счастья здесь?
  - А что мне оставалось, епт? Я тут бывал и раньше, все эти рассказы слышал, наизусть их знаю. Место-то древнее. Не может быть, думаю, чтобы пустышка была. Ведь в прошлые времена толк во многих вещах знали, в том числе, и в колдовстве.
  - И скольких ты человек через Лабиринт прогнал?
  - Да никого я не гонял еще. Но видел, на моих глазах было, как один сталкер вошел в него. Мне, говорит, все похеру! Похеру ему! Ну, вошел, епт!
  - А дальше?
  - И не вышел. Лабиринт его не выпустил. Он повернулся, назад идти, а не может, там стена стоит. Вот, опять же, стеклянная. Стоит, не пускает. Я ему говорю, ты попробуй тогда до центра пройти, может, после этого тебя отпустит. Он пошел. Но не дошел до конца. Стал камни разбирать, да видимо что-то не туда поставил, или наступил, куда не следовало, и как-то враз пропал. Как ветром сдуло, только шапка по земле покатилась. Она и теперь там лежит, я видел.
  - Когда же это было?
  - Месяц, полтора назад. Снега еще выпало чуть, мы сюда по чернотропу шли.
  - Погоди, погоди, так что же ты хотел-то? А если бы я прошел до центра, до алтарного камня?
  - Дошел бы, и хорошо, твоя удача. Проси, значит, у Лабиринта, что пожелаешь. Может, он тебя еще бы и отблагодарил, за то, что ты его настроил.
  - А ты?
  - А я бы следом пошел, и попросил бы, чтобы он Даньку вылечил и вернул. Под залог собственной жизни. Это же я во всем виноват, я ту бабочку проклятую домой принес...
  - Ну, так и шел бы сам разбирать завалы!
  - А если неудачно? У меня ведь нет права на ошибку, и попытка только одна. Пришлось искать помощи...
  - Ну, ты, едреныть, гусь! Нашел себе помощника! Под дулом карабина!
  - Прости, брат, бес попутал. Я ведь ничего заранее не планировал, не замышлял. А тут увидел тебя у самих дверей Лабиринта, и словно разум помутился. Вот он, думаю, шанс! Такие обстоятельства.
  - Обстоятельства...
  
  Серж встал и заходил вокруг лежавшего под елкой Макара. Ноги затекли от долгого сидения на корточках, и некоторое время ступать было неприятно, однако кровообращение быстро восстановилось. Ах, если бы и все остальное можно было так же скоро устроить.
  Он внезапно остановился перед Макаром и посмотрел на него тяжелым взглядом.
  - Так что, получается, мы не туда пришли? То есть ты нас привел совсем не туда, куда нам надо? И Бреши нам, судя по всему, не видать?
  - Почему не видать? Можно посмотреть, коли есть охота. Вот она, за леском, в двух шагах отсюда.
  Серж оглянулся, посмотрел в сторону, куда указывал Макар, уже не веря ему на слово.
  - Там? - переспросил.
  - Точно так. Напрямки до каменной стенки. В той стенке лестница - не лестница, но что-то такое. Ступени, короче, на самый верх. Странные.
  - Это чем же они странные?
  - Сам увидишь, епт, других там все равно нет. Большие они слишком, в наш рост высотой, то есть не для человека сделанные. Как бы не. И еще они частично оплавленные, сверху донизу, словно пролили по ним что-то такое, от чего камень плавится. Ну и, ко всему, числом их ровно тринадцать, чертова, едреныть, дюжина. Вот по этой лестнице забираешься на самый верх, и вся Брешь перед тобой, как на блюде. Вид, я тебе скажу, незабываемый.
  - А ты типа смотрел?
  - А то!
  В прежние времена Серж пожевал бы ус по привычке, так как после рассказа Макара крепко задумался, но он давно уже усы сбрил, то всего лишь покрутил губами и, почесывая нос, перевел взгляд на эвоката.
  - Ну, что? Пойду, схожу? - вопрос прозвучал в утвердительном ключе, то есть был по факту и не вопрос.
  - В смысле? А я? - всполошился Тагази. - А мы?
  - Ты здесь подождешь. Заодно за корефаном своим присмотришь.
  - А, может, привяжем его к елке покрепче, да вместе сходим? Я ведь, как-никак, должен тебя прикрывать.
  - А если с нами обоими что-то случится? Он что, так и останется к елке привязанным? Навсегда?
  - Ох, не нравится мне это.
  - Никому не нравится. Но, говоря словами твоего друга, такие обстоятельства.
  - Да вы не думайте, - вступил в разговор Макар. - Я уже того, типа протрезвел. И ничего такого не собираюсь.
  - Может, да, Макар, а, может, и нет, - резонно возразил Серж. - Мы этого не знаем. Беда в том, что веры тебе больше нет. Говорю, как есть, не собираюсь миндальничать или политесом заниматься. И что с тобой делать дальше, как быть, я вообще не знаю. Ну, да ладно, вот вернусь, решим.
  Отсекая возможные разговоры, и не давая себе повода увязнуть в спорах или колебаниях, Серж быстро сбросил на снег все, что, по его мнению, не понадобится в этой миссии. Облачился в броню, надел каску поверх вязаной шапочки. Из оружия взял ракетницу и с десяток выстрелов к ней, нож, да еще прихватил складной щит - он никогда не помешает. Ну и, конечно, повесил на шею фотоаппарат Сан Саныча. Тяжело и неудобно, да, но куда деваться? Средство фото фиксации - важнейшее из средств.
  - В общем, ждите меня здесь, - сказал он напоследок. - Толян, ты, естественно, за старшего. Если что случится, пальну из ракетницы, а там уже действуй по обстоятельствам. Сам решишь. Все, я пошел.
  Полчаса по леску в указанном Макаром направлении - и он у цели. Удивительно, но он вышел точно к лестнице, хоть и утверждается, что по бездорожью человек всегда забирает вправо за счет более длинного шага левой ногой. Нет, не отвернул, вот она, лестница в небеса, прямо перед ним, проламывает отвесную и непреодолимую здесь, хотя и не такую высокую, как в других местах, стену. Тот самый кольцевой вал, сплошная скала.
  Он простоял минут десять, хоронясь среди елей и лиственниц, прислушивался, чутко ловя ухом подозрительные звуки. Но их вовсе никаких не было, в этом царстве безмолвия, где даже снег с ветвей срывался и падал бесшумно, так что он, в конце концов, уверился в отсутствии поблизости вражеской силы, и приступил к подъему.
  Ступенька нижнего яруса была ему по плечи. Подойдя, он положил на нее руки, примериваясь, погладил, оценивая. Посмотрел по сторонам, посмотрел вверх. Да, лестница, ее ступени были оплавлены и скруглены, словно по ней сверху широким языком стекало нечто, такое горячее или едкое, отчего камень, а здесь Серж видел серьезные гранитные выходы, размягчался и оплывал. Но не совсем, не слишком оплывал, видимо, тут же застывая, едва воздействие прекращалось, сохраняя лишь эти наплывы и эти округлости. Вот по округлостям, кажется, удобней всего и будет взбираться.
  Он подтянулся на руках, как на перекладине, и быстро закинул тело на ступеньку. Прижался к стенке впереди, прислушался. Тихо, можно идти выше. Так же легко он забрался на следующую ступеньку, и на следующую, и на следующую. И так тринадцать раз. Щит он держал наготове, чтобы при малейшей опасности укрыться за ним. С каждым преодолением он тратил чуть больше времени на то, чтобы отдышаться и прислушаться. С каждой новой высотой тревожность его росла, ожидание какого-нибудь подвоха со стороны духов усиливалось, превращалось в предощущение.
  Предчувствия его не обманули!
  Едва он взобрался на верхнюю площадку лестницы, представлявшую собой ровную скальную площадку, и по-пластунски подполз по ней к дальнему ее краю, за которым, как он предполагал, скрывалось цель его предприятия, собственно, сама Брешь, оттуда, снизу поднялось нечто и утвердилось в воздухе на уровне его глаз. Так, глаза в глаза, они и плыли по реке встреч и расставаний долгих пять секунд, узнавая друг друга и осознавая последствия от этой встречи. Добрый старый параглаз. Черт, выругался Серж. Черт, черт! Он дернулся за ракетницей, но дьявольский соглядатай не дал ему шанса на выстрел, провалился вниз и был таков.
  Держа наготове в руке ракетный пистолет, прикрываясь раскрытым щитом, он подполз на оставшиеся пару метров и заглянул за край.
  Параглаза, естественно, и след простыл. Но и без него было на что посмотреть. Ух ты, только и мог выговорить Серж, хотя в голове его крутилось эпическое: Так вот ты какая, Брешь!
  От увиденного захватывало дух, бесповоротно.
  Прямо от каменного зуба, на котором лежал Серж, земля раздавалась глубочайшим провалом, по стенкам которого, по спирали, серпантином уходила вниз пробитая в скале неширокая дорога. Это можно было принять за карьер, да, может, здесь когда-то он и был - какая-то выработка. Внизу, на самом дне плескалось не озеро, и не работала там техника, а клубилось нечто оранжево-красное, то ли зарево, то ли варево, или магма - некое пламя, светом которого окрашивались по ночам над Брешью небо и тучи. На дороге было заметно некоторое движение, но только движение, никакой техники он не разглядел, а что двигалось, непонятно. А, может, ничего не двигалось, может, то просто в глазах рябило. Кое-где по стенам были видны следы взрывов, но не так, чтобы очень много, во всяком случае, того крошева, которое он ожидал увидеть после сброшенных сюда тысяч тонн бомб и снарядов, не наблюдалось. И сразу возник вопрос, куда все делось? Неужели, туда? В самое пекло? И что же, все без толку?
  Не теряя времени на раздумья и сомнения, Серж схватился за фотокамеру и принялся щелкать все подряд. Надо было спешить, заканчивать быстрей дело и сматывать отсюда удочки. Чувствовал он себя на этом открытом месте неуютно и крайне уязвимо - будто на тарелке на обеденном столе великана. Вряд ли ему позволят резвиться здесь слишком долго, тем более, что параглаз его появление зафиксировал.
  И тут он, наконец, заметил то, ради чего на самом деле сюда пришел. Напротив, на противоположной стороне карьера, Бреши, на высокой белой скале со срезанной вершиной, возвышалась антенна. Огромная, насколько он мог судить, и похожая на невероятных размеров сейд. Громадный куб серебристого цвета возвышался на трех плоских опорах, а сверху его накрывала, раструбом в небо, гигантская парабола антенны. Похоже на радиотелескоп, или антенну дальней космической связи, которые Сержу доводилось видеть, но те выглядели изящней и, если можно так сказать, миниатюрней. Вершину скалы и излучатель на ней периодически закрывал струящийся, наплывавший языками слева направо, зеленоватый туман, тот самый, так знакомый Сержу по прошлой жизни. Из-за этого обстоятельства антенна виделась, как мираж, она то блекла, растворяясь и пропадая, то появлялась вновь, по частям или полностью. То есть, была она здесь, и не здесь, везде и нигде, а на самом деле - в той же сумрачной зоне, что и Призрачный Дом. Так и есть, подумал Серж, они сделали это. Только, видимо, еще не включили. Или гоняют пока в тестовом режиме. А вот когда запустят этот генератор на полную мощность, нам мало не покажется. Интересно, так, может, и Тукст здесь? Или Геша?
  Он пристально вгляделся в сооружение на той стороне, и ему показалось, что да, видит он на серебряном кубе темный силуэт, и даже узнает его. Бинокля у него с собой не было, зато объектив на фотоаппарате имелся длиннофокусный, он немедленно навел его на станцию, сделал максимальное увеличение, и быстро дощелкал пленку до конца. Все, можно было уходить. Когда он отнял окуляр видоискателя камеры от глаза, и посмотрел вперед, скала уже очистилась от тумана, и она была пуста, без какого-то сооружения на вершине. Словно и не было ничего! Вот так, снова играют в прятки. Ничего, злорадно подумал Серж, пусть себе играют. Он погладил объектив рукой. Теперь могут играть хоть до усрачки, у меня все зафиксировано.
  Он спустился по лестнице обратно, вниз, соскользнул по ней, стек живым потоком, стремительно и бесшумно. И сразу бросился ничком, забился под ветви елей, отполз под ними подальше от стены, зарылся в снег. С полчаса пролежал ничком, затаясь, ожидая неизбежного, как думалось, действия духов. Ведь его видели, параглаз этот чертов, значит, должны как-то отреагировать. И обязательно это сделают, обязательно. Что-то тянут... Не дождавшись, подумал, что это не правильно, не окончательно, и что реакция какая-то еще последует. Поэтому им надо быть предельно внимательными и осторожными, всю дорогу домой. Домой...
  Глава 12. Такой себе армопанк.
  
  
  Тагази снова выступал Сократом. Умничал. Хотя, реально, не время было. Духи, правда, не шли еще приступом, но в покое не оставляли ни на минуту, палили и палили со всех своих дурацких пушек, или что там у них. Биты и шлепки лупили по защитным экранам и брустверам окопов, разлетались по сторонам и взрывались то здесь, то там. Прямо артподготовка, думал Серж. Он приказал своим смотреть в оба, но не высовываться и не тратить понапрасну боезапас, потому что артподготовка - она ведь не просто так, она перед чем-то бывает, и важно не проморгать момент, когда спириты отважатся на атаку, на приступ, и вот тогда встретить их всей мощью своего оружия. Нашего оружия. А у этого прямо речевое недержание какое-то, все льет и льет. Поливает. Словно другого времени не будет. А, может, это нервное? Бывалый воин чует, когда что-то назревает. И ведь назревает, да. А он, надо же, про счастье разглагольствует. Да еще меня в качестве примера взял. Ну-ну... Где я, и где счастье...
  Они находились наверху холма, на наблюдательном посту. Серж смотрел в ПНБ, медленно перемещая видоискатель по противоположному, занятому духами склону, а Тагази сидел рядом, по своему обыкновению, прислонившись спиной к стенке окопа, зажав пэпэшку между колен, и излагал свои мысли по вопросу, как считал Серж, не актуальному и не своевременному. Но делал эвокат это спокойно, монотонно даже, успокаивая, убалтывая себя, присутствующих и пространство мерным журчанием голоса, так что Серж особо не протестовал. Тем более, понимал, что вопросы счастья, как к ним не относиться, основные, ведь все в жизни делается ради него, для его достижения, потому что, кому нужна она без счастья? Никому. Но если его все-таки недостаточно, если счастье неполное, то отчего же не послушать знающего человека, способного растолковать, отчего все складывается так убого.
  Тагази излагал мысли в форме диалога, вопрос - ответ. Что и понятно, Сократ ведь. Классическая традиция, епт. По той же причине о присутствующем командире взвода высказывался он в третьем лице. Сержу это казалось забавным.
  - Вопрос: должен ли такой человек, как капитан Таганцев, быть идеалистом?
  Ответ. Как минимум - да. В условиях, когда люди не служат, а работают за зарплату, гордиться званием офицера, да еще заводить какие-то принципы, при всеобщем их попрании, да еще и следовать им может только идеалист. Но, замечу, с сильным характером. Идеализм вообще предполагает сильный характер.
  Вопрос: что же будет с ним, когда он захочет устроить свое отдельно взятое счастье?
  Он быстро убедится, что того же хотят все, снизу и доверху. Увидит, что рискнуть своим счастьем, даже в малой степени, желающих мало. Скорей наоборот, многие не прочь облокотиться на товарища, чтобы забраться повыше и ухватить больше. Ну а уж отвернуться, когда нужна помощь, отойти в сторону, чтобы не увязнуть самому - само собой. Естественный алгоритм поведения.
  Вопрос: какое же счастье строят люди? Или пытаются строить? Что им нужно?
  Ответ: а у каждого оно свое. Отдельно взятое. Счастья вообще, общего для всех, не бывает. Каждый счастлив и несчастлив по-своему. Нет, случается и общее, но редко, и лишь на краткий миг. Миг победы, например. Миг проходит, и жизнь повседневная, рутинная берет свое. И требует своего. А требует она счастья. Хотя, надо признать, Система все же предлагает счастье по единому образцу для всех. Для большинства. И в огромной степени счастье одной стандартной, отдельно взятой человеческой единицы зависит от Системы.
  Вопрос: Что будет, если единица обретет осмысленное лицо и пожелает счастья, выходящего за рамки предлагаемого системой?
  Вопрос, конечно, интересный.
  Сложившаяся традиция - она ведь упрощает жизнь большинству. Потому что быть честным трудно, а оставаться им, и при этом чего-то добиться гораздо трудней. Проще сделать карьеру, скажем, если где-то вильнуть, лизнуть или промолчать в нужный момент. Или, наоборот, сказать то, что от тебя ждут, когда следовало бы как раз промолчать. И так далее. Общая традиция, то есть установленные правила, каноны, допускает не упоминать слишком часто слово честь.
  Вот это и есть Система - человек честный, такой, как Серж, сразу становится неугоден, он мешает всем. Тем не менее, человек продолжает строить свое отдельно взятое счастье в условиях системы. Каждый, замечу, человек, то есть каждый боевой друг. А это процесс очень специфический.
  Я думаю, что счастье одного не должно зависеть от счастья многих. То есть, от его наличия у других. Однако может строиться за чужой счет, что часто и происходит. Но оно всегда зависит от состояния системы.
  - То есть, ты считаешь, что человек может быть счастлив в одиночестве?
  - Кто говорит об одиночестве? О счастье в одиночку? Я - нет. Отдельное счастье в условиях системы - это да, такая реальность.
  - По-моему, ты ходишь по кругу. Вопрос, дорогой Сократ, тобой еще явно не проработан. И, к тому же, на жизнь ты смотришь с пессимизмом, а рассуждаешь, как законченный циник.
  - Так это и понятно, командир. Жизнь я, почитай, прожил, и почти всю - в объятиях системы. Да, кое-что видел, кое-что понял. Например, то, что счастье зависит от настроения, а оно переменчиво, как ветер над морем. Или над степью.
  - Что не так с твоим настроением?
  - Да все не идет у меня из головы вчерашняя история с Макаром.
  - Поэтому ты и заговорил о счастье? Отдельно взятой боевой единицы?
  - Ну, да, наверное. Жизнь все же учит, что отдельное счастье, как правило, невозможно. Не случается надолго. Всегда кто-то или что-то пытается в него внедриться и разрушить. И внедряется, и разрушает.
  - Да. Но каждый все равно будет пытаться его строить. Тоже - закон.
  - Человек живет в ощущениях, счастье это набор устойчивых или мгновенных ощущений, система же их гасит, или заменяет другими.
  - Систему снова приплел...
  - Куда ж без нее? Человек живет в системе.
  - Ну, не каждый же. Бывают и исключения. Вот, Макар, например, с Лиданей...
  - Ну, почему? Их система, как раз, помяла. Ее, во всяком случае.
  - Это в прошлом.
  - Да и сейчас. Думаешь, то, что произошло с Данькой, случайность? Мы просто не понимаем, что систем много, и каждая требует своего. И какая из них в конкретном случае этого своего добивается. А потому что не понимаем, потому и выживаем.
  - Выживание - это вообще традиционный российский навык. В этом деле, во-первых, чрезвычайно важно построение параллельной структуры, независимой от государства. Вторая вещь, очень важная: даже если, кажется, что от тебя ничего не зависит, мы понимаем, что нужно все равно биться. И смотреть, какие варианты выхода появятся. А они обязательно появятся. И третье, надо быть всесторонне развитым человеком, чему нас, собственно, в школе и учат. Ведь никогда не знаешь, когда и где откроется люк возможностей, но нужно успеть в него проскользнуть. Такое дело.
  - Да, быть счастливым нелегко. Но мудрые говорят, что свое счастье ты всегда несешь с собой.
  - А ты сам?
  - Что я?
  - Как у тебя со счастьем? Что ты сам ищешь по жизни, и чего не можешь найти? Ведь не от нечего же делать ты вернулся в армию, в систему. Значит, чего-то вне системы тебе не хватает.
  - Ну, я совсем другое дело. У меня случай особый.
  - Не хочешь рассказать?
  - Не сейчас. Потом, как-нибудь, под настроение.
  - Хорошо, пусть будет потом. Когда созреешь. Время же у нас есть, правда?
  - Конечно. У нас еще вся жизнь впереди. Все, что осталось, все впереди. Слушай, командир, тебе не надоело еще в бинокль смотреть? А то, дай я?
  - Да, пожалуйста. Все равно ничего интересного пока не происходит. Кроме того, что уже происходит. Смотри только, не высовывайся.
  Наблюдательный пункт на вершине холма у подножья Кашканара был устроен по всем правилам, перекрыт сверху накатом из бревен и по ним засыпан толстым слоем земли, а теперь еще и таким же слоем плотного, слежавшегося снега. То есть, по факту, получался компактный и хорошо укрепленный блиндаж, в котором можно было чувствовать себя в достаточной безопасности. Для наблюдения за передовой в выходящей на нее стенке имелись несколько бойниц и более широкая амбразура для установки ПНБ. Но, хоть вероятность попадания в бойницы была невелика, она все же имелась, поэтому про осторожность забывать не следовало. О чем Серж по должности не уставал напоминать.
  Они с Тагази, отвесив друг другу ритуальные поклоны - не ради политеса, а для уклонения от неприятельского прямого взгляда, - поменялись местами.
  - Ну-с, что тут у нас? - отправил предварительный запрос в пространство эвокат, припадая к окулярам.
  Серж едва успел присесть на его еще теплое место и достать из кармана сигареты, когда на лестнице, ведущей снизу, со взводного опорного пункта, нарисовался посыльный - молодой гоплит, которого взяли во взвод на пустующее место Воробья, к счастью, оставшегося в живых, но уже явно не годного для продолжения службы в Легионе. Высунувшись из люка в полу землянки по пояс, он лихо козырнул и звонким голосом четко произнес:
  - Господин Серж, разрешите обратиться?
  Появление его было внезапным и враз разрушило настроение деловой сосредоточенности на НП, голос же ворвался резким диссонансом - как 'здрасьте!' среди ночи - в общую атмосферу, где все под контролем, и где каждому звуку, жесту и движению определено свое место и свой срок.
  Серж с неудовольствием оглянулся на вестового.
  - Тише ты, горлопан, - шикнул он на него.
  Боковым зрением Серж увидел, что и Тагази, от неожиданности вскинув голову, тоже повернулся к вошедшему. В тот же миг что-то грохочущее вломилось в амбразуру и, продравшись с шумом и скрежетом через узкую щель между обшитым деревом потолком проема и арматурой жестко укрепленного на своей подставке ПНБ, ударило эвоката в висок. Облако земляной пыли и щепок накрыло старого гоплита. Уловив лишь, что Тагази исчезает, Серж успел выкинуть руку и схватить его за одежду, но руку сначала обожгло, а потом полоснуло по ней чем-то острым, точно бритвой.
  Когда облако рассеялось, на полу, там, где только что стоял Тагазимула, большой и сильный человек, осталась лишь сиротливо лежать его пэпэшка.
  Прямое попадание, ошеломленно думал и осознавал Серж, один шанс на миллион. Ну, как вот это? Как? Происшедшее было невероятно, и невозможно, и он отказывался в случившееся верить. Потому что, как это возможно? Вот только что, на этом месте находился человек, рассуждал о счастье, своем и чужом, и вдруг - раз, и нет его. И ничего нет. С удивлением смотрел он на свою левую руку, тоже не вполне понимая, что с ней не так. Пальцы горели, точно обожженные невесть чем, но они были, а вот фалангу с мизинца срезало чем-то острым и быстрым, и он смотрел с непониманием на светло-розовый ровный срез, где в самом центре белым пятном виднелся концентрический кружок кости. Через мгновение на ране проступили первые капельки крови, и вскоре уже она потекла обильно, совсем светлая, алая. Серж за кончик выдернул из кармана большой белый платок, встряхнув, распустил его по воздуху, после чего, прижав большим пальцем свободный край, намотал его на ладонь, - и сжал руку в кулак, унимая кровотечение. Только потом повернулся к онемевшему от ужаса, бледному, как несъедобный гриб, и все также наполовину торчавшему из люка гоплиту.
  - Ты... ты чего хотел? - спросил он, не сразу выговорив, запнувшись на первом слове.
  - Ттттам, - в тон ему, едва справившись с заиканием, смог вымолвить боец, - там центурион, господин Докучеев, прибыли, внизу. Вас ждут. И еще...
  И, будто ноги перестали его держать, провалился, с быстро затухающим грохотом рухнул в люк.
  
  Потом он сидел внизу, в опорнике, молча курил, затягиваясь так глубоко, точно хотел таким образом достать дымом, дотянуться до того места, где теперь находился Тагази. И он знал, знал ведь, где тот теперь - за стеной Неведения. Стена раскололась, раздалась в стороны, раскрылся проем в ней на мгновение, и некая невидимая безумная сила просто выдернула отсюда эвоката. Черная птица Небыль уволокла к себе в гнездо - в неведомое, туда, за стену. Щель тут же затянулась, как просвет в болоте, осталось лишь гадать, была она, не была? Но человека-то не стало, это факт, и где он теперь, оставалось лишь предполагать. Неизвестно - где, неизвестно, что там - где. Серж даже не подозревал, что за столь короткий срок он так плотно сблизится, почти сроднится с эвокатом, с Тагазимулой, Толиком. Вроде, они не так уж много общались и разговаривали между собой, в основном говорил он, гораздо о большем поговорить не успели, и вот, теперь, Серж чувствовал, будто отвалилась, отпала большая часть его - ее отодрали по живому, - и душевную рану обжигал огонь неведомого, и холодил ее ужас произошедшего. Вот так, жар и холод, мороз и пламя одновременно. Кошмар, если вдуматься.
  По замкнутому объему блиндажа, точно чугунная баба для крушения стен, взад-вперед метался Докучеев.
  - Вот обязательно вам было там находиться? - выкрикивал он на ходу. - Обязательно, да? Вот некого больше было поставить на наблюдение?
  - Да ладно тебе, - слабо возражал Серж - Что, других не жалко, да? Надо же и самому посмотреть...
  - Ну, надо, надо... Что с рукой? - Иван остановился напротив, точно наткнулся на внезапную преграду.
  - А! - отмахнулся Серж. Какая теперь разница - что? Не важно.
  - Зацепило, что ли? - не отставал центр.
  - Да я за него схватился, инстинктивно. Удержать, что ли, хотел. Резануло.
  - Вот, черт. Ты спреем-то обработай. Где баллончик? Есть?
  - Сейчас...
  - А Фаня где? Кто видел медсестру Данунахер? Где эта..?
  - Командир, не суетись. Все нормально, я справлюсь.
  В низкое тесное помещение, освещенное коптящим огоньком семилинейной лампы образца прошлого, должно быть, века, откинув закрывавший вход брезентовый полог, в клубах морозного воздуха ворвалась госпожа Данунахер.
  - Где? Что? - выстреливала она на ходу вопросы. - Кто?
  Фаня была на полголовы выше Докучеева, поэтому, когда она проносилась мимо, тот инстинктивно вытянулся, даже привстал на цыпочки, и проводил ее взглядом - свысока. Как ему казалось.
  - Где ты..? Где тебя носило?!
  Она оглянулась на него - через плечо, - и бросила:
  - А с вами мы позже разберемся!
  Остановившись возле стола, у которого сидел и без устали дымил Серж, она оглянула помещение тревожным взглядом.
  - Кто? - повторила она вопрос. - Мне сказали, что кто-то... Что есть двухсотый.
  - Тагазимула. Шлепком накрыло. Нет его больше.
  - Вот, дьявол! А ты сам, не мог бы руку не совать, куда не надо? - напустилась она на Сержа.
  - Куда это - не надо? - полюбопытствовал тот.
  - К дьяволу в пасть! Показывай! Осторожно, осторожно... Дай, я сама...
  Пока она возилась с его рукой, Серж, время от времени морщась, смотрел в сторону. Дымил туда же.
  - Ладно, - сообщила Фаня, закончив накладывать повязку, - мизинец стал чуть короче - жалко, плохо, но не беда. Где-то убавилось, где-то, значит, и прибавится. Обычно так бывает.
  - Ты на что это намекаешь? - нахохлившись, пролился подозрением Иван.
  Фаня длинным изящным пальчиком легко постучала себя по лбу.
  - Ум я имею в виду, ум, - пояснила она. - Ума должно прибавиться, чтобы в другой раз его хватило, не совать руки, куда не нужно. Чтобы не остаться без них вовсе. Ясно?
  - А я, было уже, подумал...
  - Что-то вы, господин центурион, все не о том в последнее время думаете! И, кстати, не соблаговолите ли объяснить, говоря обо мне - 'где эта?' - вы что, собственно, имели в виду? Я все слышала!
  - Да нет! Что я имел в виду? Ну, это... Где эта прекрасная женщина, я имел в виду. И эта великолепная медсестра! Вот, что я...
  - Да ну нахер, центр! Правда что ли? А то мне показалось...
  - Нет-нет, только это!
  - То-то же! Ладно, пошла я. Если что, - и если кто-то забыл, - я в медпункте, где и положено. Толика жалко... Вечная ему память.
  Госпожа Данунахер ушла, унеся с собой смарагды очей своих. Докучеев, отчего-то потирая руки, долго смотрел ей вслед, пока не перестал колыхаться полог на входе.
  - Вот, какие у нас женщины, в смысле - какие бойцы в подразделении, - воскликнул он восторженно, нехотя отрываясь от мыслей, разгул и буйство которых читались на его лице. - А где, кстати, Сан Саныч? Сан Саныч, вы где?
  - Да здесь я, здесь, - тут же откликнулся начальник особого отдела когорты, проявляясь посреди помещения пристальным взглядом серо-стальных глаз.
  - Сан Саныч! Вы все маскируетесь, все прячетесь...
  - Нет-нет. Самую малость, разве что, по привычке. Я тут в сторонке побыл, чтобы никому не мешать.
  - Не скромничайте, не скромничайте. Постоять в сторонке - это не про вас.
  - Да, Сан Саныч, вы и в сторонке все одно на посту!
  - Ну, коль скоро в ход пошли подначки, стало быть, можно приступать к делам. Но, прежде, от лица, так сказать, службы, которую представляю - да, собственно, от своего лица - выражаю соболезнование. По поводу потери. Я Тагазимулу знал мало, но достаточно, чтобы понять, что человек он был достойный и находился на своем месте. Насколько я слышал, родных у него не имелось, вы - мы - единственные его родственники. И жаль, что вот так, ни следа, ни могилки, прийти помянуть некуда. В общем, мы обязательно врагам ответим. За каждого. Ну, а теперь к делу.
  Он приблизился к столу и водрузил на него плоский кожаный, по виду - пустой, портфель о двух замках. Поочередно щелкнул каждым, открывая, достал из портфеля большой коричневый конверт, из него, в свою очередь, извлек пачку фотографий и аккуратно, одну рядом с другой, разложил их перед Сержем.
  - Вот, Сергей Сергеевич, смотри.
  Все склонились над столом. Серж взял в руки одну из фотографий и сразу же узнал местность, которая была на ней изображена.
  - Это, бесспорно, Брешь, - принялся комментировать фотографии Сан Саныч, - и доказательство того, что вы действительно там были, и все это видели через объектив. Вот этот провал, вот дорога, вот магма, или что там, внизу. Вот белый камень с плоской вершиной, о котором ты рассказывал. Но на нем нет никакой антенны. Видишь? Никакого излучателя - вообще ничего. Но объектив ведь потому так и называется, что снимает то, что видит, то есть, предоставляет объективные отпечатки реальности. Объект, объектив и объективный, слова однокоренные, понимаешь? И, объективно, на этих фотографиях нет никакой антенны, про которую ты нам рассказываешь. Никакого объекта - это в качестве каламбура. Вот я и хочу тебя спросить, что же ты на самом деле видел там? И если ты видел такое, что не отображается даже на фотографиях, то, как твои видения можно объяснить?
  - Да, как объяснить? - Серж постучал ребром фотографии, которую держал за угол, по столу, потом бросил ее поверх остальных. - Как объяснить...
  Он задумался. Действительно, как объяснить? Что, вообще, можно рассказать, не опасаясь того, что его примут за фантазера? Как вести себя, чтобы не утратить доверия окончательно? Ведь то, что он видел и что знает, не видел и не знает никто больше. Слова его мог бы подтвердить, разве что, дружок его в прошлом, Геша Хлебчиков, но где он сам? Давно уже на той стороне.
  Серж поднял глаза, посмотрел поочередно на Докучеева, потом на Сан Саныча.
  - Я вам уже говорил, когда вызывался на эту прогулку, что иногда вижу немного больше, чем другие люди. Не знаю, почему. Устроен так. Какая-то аномалия зрения, мутация, или генетический выбрык - не знаю. Но я действительно вижу, и у меня была возможность убедиться, что то, что я вижу - это не галлюцинация, это реальность. И она, реальность, состоит в следующем. Если грубо и упрощенно. Есть наш мир, наше измерение. И есть другой мир, другое измерение. Между ними портал, как пролом в стене - то, что мы называем Брешью. Через пролом к нам за каким-то хреном лезут духи. И это то, что мы все видим, с чем сталкиваемся прямо сейчас, правильно? И с этим никто не спорит. Но это лишь часть реальности, гораздо большего мы вообще не видим и не знаем.
  - Что, например?
  - Например, то, что стена между измерениями - сколько их в действительности, кстати, мы тоже не знаем, - так вот, что стена между измерениями не монолит, а некоторое переходное пространство со странными свойствами. Сумеречная зона, куда, есть такие случаи, люди иногда попадают по ошибке.
  - А, да-да, показывали как-то по одному телеканалу.
  - Кто же его не смотрел, этот телеканал?
  - Смотреть-то все могут. Могут верить всему, или не верить ничему, это не важно. Потому что эта зона существует, она вещественна. И наши недруги, спириты, духи, сумели в нее пробраться. Они стали ее обживать.
  - Да ну!
  -- Вот те ну! Короче, вот этот излучатель, который я видел, он находится в сумеречной зоне. Если мы сумеем его уничтожить, Брешь просто захлопнется сама собой, по естественным причинам. Я уже говорил об этом. Потому что она - это такая пространственная флуктуация: появилась, побыла какое-то время, и пропала. Потом, может, снова появится, кто знает. При помощи излучателя в сумеречной зоне духи накачивают в провал энергию и не дают ему затянуться. Энергии у них, видимо, завались, источник неиссякаемый. Я так думаю. Но это еще не все. Излучатель создаст над Литоралью энергетический зонтик, без которого духи не могут, что позволит им под его прикрытием значительно расширить плацдарм. Как только они генератор окончательно смонтируют и запустят на полную мощность. Но и теперь, периодически, при работе в тестовом режиме, он создает нам проблемы в виде всплесков активности духов, мы это все ощущаем. Надо его взорвать. Причем, срочно, пока еще работы полностью не завершены.
  - Кого взорвать?
  - Что взорвать, - излучатель.
  - Ну, хорошо, ты вот так красиво нам все расписал. И что же, по-твоему, я должен на основании одних только твоих слов, вдохновившись, так сказать, ими, туда, в зону эту, бойцов послать? Легионеров? Ну, ты даешь! Можешь даже не рассчитывать!
  - Не надо никого никуда посылать.
  - А как ты себе это представляешь? Да ты...
  - Погоди, погоди! Не суетись, Иван. Сергей Сергеевич, так, может быть, у тебя уже и план имеется?
  Серж облизал пересохшие вдруг губы и кивнул головой:
  - Имеется.
  - Излагай, - Сан Саныч, оседлав табурет, стремительно присел к столу. Руки, сцепив пальцы, поставил перед собой углом на локти. Было видно, что напрягся. - Мы с Иван Иванычем слушаем тебя внимательно. - Он пристально посмотрел на Докучеева, тот под воздействием его взгляда перестал метаться по землянке и, аналогичным образом оседлав табурет, также подсел к столу. - Давай, слушаем.
  Серж снова облизал губы, поочередно перевел взгляд с одного собеседника на другого, после вперил его в стол перед собой.
  - Насколько я понимаю, есть лишь один способ добраться туда. И доставить приличный заряд взрывчатки.
  - Какой же?
  - По воздуху...
  - По воздуху! - возопил Докучеев. - Ты что? Как? Ничто ведь не летает! Даже вертушки! А то бы мы давно уже...
  - Сергей Сергеевич, поясните свою мысль. Если это возможно.
  - Есть способ, - повторил Серж упрямо. Он похлопал раскрытой, здоровой ладонью по столу и, с легкой заминкой, точно сомневаясь, добавил: - Но он немного... необычный.
  - Ну да, ну да. Легких путей мы не ищем.
  - Это точно. Чем дурней и страшней, тем нам милей. Так вот, я предлагаю туда прыгнуть.
  Никаких восторгов вслед за его словами не последовало. Никакой радости, и даже проблесков понимания, сколько Серж ни вглядывался в глаза собеседников. В глазах недоумение, на устах немота, тишину в землянке разбавляло лишь периодическое потрескивание фитиля в лампе.
  - Прыгнуть? - после длительной паузы уточнил Сан Саныч. - С парашютом?
  - Нет! - взвился Серж. - При чем здесь парашют? Без него обойдемся!
  - А как же? Что-то непонятно.
  - На санях! На полозьях, не знаю... На чем можно с горы спуститься.
  - Тыц-пыздыц! - определился во мнении Докучеев. - Ну, ты даешь!
  - Что ты имеешь в виду, Сергей Сергеевич? - допытывался до сути Сан Саныч. - Надеюсь, не летающих лыжников?
  - Их тоже. На самом деле, может, и не на санях, над этим надо еще помозговать. Просчитать баллистику как следует. Я пока лишь предварительно прикинул возможность. Смотрите сюда.
  Он сдвинул ближе к хозяину фотографии Сан Саныча и расстелил на столе карту.
  - Вот, смотрите. Это Кашканар, главная, господствующая высота, и она у нас за спиной. Это холм у его подножия, наш опорный пункт, где мы сейчас находимся, наша позиция. Дальше падь внизу, утонувший трактор, далее сопка, и за ней провал, Брешь. И за ней, на той стороне, Белая скала с излучателем. На карте ее не видно, но я ее отметил. Имеется аэрофотоснимок, и вот она на нем, видите? Теперь смотрите сюда, все - вершина Кашканара, холм и Белая скала - находятся на одной линии. Видите? Нарочно, как говорится, не придумаешь, но оно так есть. Идея заключается в следующем. С вершины, прямо с морды Верблюда, запускаем груз, на полозьях, по снегу, его, кстати, порядком навалило. Снаряд разгоняется по склону, сильно разгоняется, уклон потому что сначала градусов семьдесят, наверное, потом плавно по параболе изгибается, переходя в холм. Не менее километра дуга выходит. Груз попадает на холм и прыгает с него, как с трамплина, перелетает по воздуху через сопку, через Брешь и падает сверху на Белую скалу. Банг! - и излучателя нет. Брешь затягивается, духи исчезают, мы остаемся на своей земле с победой. Иван получает когорту, Сан Саныч генерала, а я возвращаюсь к прежнему месту службы, и в новом учебном году приступаю к учебе в академии, в которой меня, так уж и быть, восстанавливают.
  - Ничего глупей я в жизни не слыхивал!
  - Согласен. Но ничего умней, у меня для вас нет.
  - Погоди, погоди! Так просто? Прежде, чем что-то предпринимать, надо как следует все обдумать.
  - Ясный перец, обдумать надо. Но идея, согласитесь, хороша. И она рабочая! Когда эта штука окажется в воздухе, духам уже не удастся ни сбить ее, ни даже отвернуть. Они просто не сообразят, что это такое. Такой себе армопанк, как вы говорите.
  - Что духи! Да нам самим не очень-то понятно! И сомнительно. Правда, Сан Саныч?
  - Да. К тому же, мне кажется, что идея дохлая. Хоть и армопанк. - Сан Саныч покачал головой. - Сами мы это дело не потянем, а чтобы начальство поддержало и подключилось, ему надо что-то более существенное показать.
  - Что, например?
  - Например, расчеты.
  - Я же сказал, что баллистику надо считать. Но, по ощущениям, должно хватить. В смысле, разгона. Повторюсь, больше километра трасса получается.
  - Есть и другие моменты.
  - Какие? Что не понятно? Давайте разбираться.
  - Давай разбираться, - лицо Сан Саныча заострилось, губы сжались, глаза сузились, заблестели стальной синевой, - бритва, а не лицо. - Прежде всего, а как снаряд попадет в излучатель? Даже если мы все точно рассчитаем, все предусмотрим и направим его в центр координат? И даже если десять снарядов туда отправим? Духам нечего волноваться, ведь генератор с антенной находятся, по твоим словам, в промежуточной зоне, в которую ни один снаряд попасть не может. Иначе давно бы все закидали умными бомбами. Ее за сто километров с самолета бросают, и она летит себе по лучу лазера. А? Как с этим быть? Ключа, или способа, чтобы зону вскрыть, у нас нет, вот и получается, что идея твоя, Сергей Сергеевич, дохлая.
  - Есть ключ.
  - Правда? Что за ключ?
  - Я сам и есть ключ. Я лично могу в зону входить. Испытано, как говорится, на себе. Если уж увидел, то и войду. Поэтому мне надо просто находиться на снаряде, и направить его на излучатель.
  - Как камикадзе? Я правильно понимаю? Оседлав бомбу?
  - Я ни одного бойца с тобой не пошлю! - Докучеев с шумом вдохнул и выдохнул воздух, после чего наложил на голову ладонь и так ей задвигал, будто пытался втереть в лоб свою гордость - ровно подстриженную челку. - Ни единого! - добавил он с мучением и вызовом. - Даже не думай! И не проси!
  - Камикадзе, да, может быть, - продолжал, никак, однако, не реагируя на возгласы центра Серж. - Но не совсем. Я все-таки сам взрываться не собираюсь. И никакие бойцы, кстати, мне не нужны, только мешать будут.
  - А как же?
  - Катапультное кресло понадобится. Рабочее. Я надеюсь, Сан Саныч, вы достать такое сможете. По своим каналам.
  - Я же говорю, начальство подключать придется.
  - К кому с этим можно пойти? К какому начальству? Ну, кто ему поверит-то?
  - Да и пусть не верят. На сто процентов. Но ведь вполне могут допустить хоть минимальную вероятность того, что все сработает. А если нет, спишут на самодеятельность и глупый энтузиазм. Я ведь только своей жизнью рисковать собираюсь, больше ничьей. Надо учитывать, что фактор времени теперь основной. Я уверен, что его у нас почти не осталось.
  - Да, это верно. Другого выхода у нас, похоже, нет, а это хоть какая-то возможность переиграть духов. Опередить их. Допустим, скажем, что Сергей Сергеевич у нас ясновидящий, или экстрасенс. Теперь, когда перед глазами проход в преисподнюю разверстый, к таким вещам относятся с большим пониманием. Считать надо, не откладывая, баллистику, и все, что с этим связано, чтобы идти к начальству с готовыми выкладками. Времени, да, у нас мало, поэтому...
  - Кто бы еще взялся за расчеты? Ума не приложу, где такого специалиста взять?
  - Ты удивишься, Иван, но у тебя в центурии есть такой человек.
  - Да иди ты! В центурии?
  - В центурии. Еще точней, в моем взводе.
  - Что же он делает, у тебя во взводе?
  - То же, что и все: палит в белый свет, как в копеечку. Только ему понадобится хороший компьютер, неограниченный интернет и место для работы.
  - Ну, это я беру на себя. Обеспечим, - пообещал Сан Саныч. - В моем кабинете ему никто мешать не будет. Если ты не против, Иван Станиславович, я этого человечка прямо сейчас и заберу. В командировку, не напрягайтесь, только в командировку!
  - Имя, брат, имя! - настоятельно потребовал Докучеев.
  Поднявшись из-за стола, Серж подошел ко входу и, отведя рукой полог в сторону, отдал находившемуся там вестовому приказ:
  - Ну-ка, Пустельгу сюда. Быстро!
  - Что за кадр? - полюбопытствовал Сан Саныч, когда Серж вернулся к столу.
  - Наш кадр, - уверил его Серж
  - Это я понимаю. Но кто такой? И как здесь оказался.
  - Да, как и многие в Легионе - по стечению обстоятельств. Мне вообще начинает казаться, что Легион, это такое убежище, или ковчег, для всех тех, с кем на гражданке произошли какие-то неприятности, или постигло разочарование. Легион потерянных душ.
  - Не для всех, Серж, не преувеличивай. На гражданке еще много тех, кто мог бы пополнить наши ряды.
  - Да, и это скорее радует. Так вот, Пустельга практически готовый авиаконструктор. Представляете? В последний момент, насколько я знаю, отказался защищать уже написанный диплом, забрал документы из технического университета, и прямиком сюда. В легион как раз проводился очередной дополнительный набор.
  - Прошу заметить, господа, в Легион абы кого не приглашают. Берут, как правило, подготовленных, грамотных и порядочных людей. Бывают, конечно, ошибки. Изредка. Но как без них? Жизнь быстро все расставляет по своим местам.
  - Почему ты думаешь, что он сможет сделать расчеты баллистики? Может быть, он специалист по авиационной электронике? Или по двигателям? Или...
  - Сейчас узнаем. Да вот ты сам его об этом и спроси.
  - И спрошу, что ты думаешь. А где Сан Саныч?
  - Да здесь я, здесь.
  - Опять вы за свое!
  В предбаннике раздался шум, и сразу за этим, отведя рукой полог в сторону, в землянку проник боец. Остановившись под лампой, доложил:
  - Рядовой гоплит Пустельга по вашему приказанию явился.
  - Являются черти во сне, - машинально поправил его Докучеев. - А бойцы прибывают.
  - Так и я как черт, - ухмыльнулся гоплит. - Голодный и злой.
  - Не понял, чего ты голодный? - тут же стал вникать в подробности быта центр.
  - Так, кухня что-то запаздывает.
  - Обстановка видишь, какая? Сейчас все будет, не кипишуй.
  Был Пустельга статен и высок, под два метра ростом, так что с его появлением землянка сразу стала тесновата. Лет тридцати, черноволос и чернобород, спокойный, как дохлый слон. Говорил добродушным баском. И эта ухмылочка. Не то, чтобы он ко всем свысока относился, просто понимал, что выше, и не только по росту. Докучеев, как его увидел, сразу грудь колесом выгнул, и смотрит снизу вверх с вызовом. Забавная картина, Серж усмехнулся. Нет, вот, кстати, Пустельга, и вообще такой тип людей, - уверенных в себе, зачастую чрезмерно уверенных, и всегда знающих, чего они хотят, - ему нравился. Хотя, при этом Серж понимал вполне, что рядом с такими оплошать нельзя, ни разу, иначе прощай, авторитет. По отношению к компании Демона, Чужака, Детины, Туза и других, Пустельга держался в стороне, особняком, не ввязывался в разборки и в выяснения отношений. Потому что цену себе знал. 'Я - Пустельга', - говорил, и тем снимал все вопросы. Провокаторов вроде Братца Лиса к себе не подпускал, поэтому и заметен был меньше других. При том, что не заметить его было все-таки сложно.
  Шлем гоплит снял раньше, перед входом, теперь держал его в руках, оставаясь в вязанной шерстяной шапочке. В землянке было жарко натоплено, поэтому вскоре, подумав, шапочку он с головы тоже стянул и сунул ее в шлем.
  - Зачем вызывали, господа командиры? - полюбопытствовал спокойно-добродушно.
  - Да вот, у господина центуриона задание для тебя имеется, по твоей основной специальности.
  - Что, пострелять нужно? Или дров наколоть?
  - Нет-нет, я говорю, по основной специальности. Ты в авиационном университете, на каком факультете числился?
  - Самолетостроение...
  - А специальность?
  - Ну, там, проектирование высокоресурсных конструкций, аэродинамика, плюс динамика полета и управление движением летательных аппаратов... Такое, в общем, все, нужное... Как узнали, где учился, не спрашиваю, понятно, но зачем вам это? Здесь? Планер требуется построить?
  - Типа того, да.
  - Серьезно, что ли?
  - А вот Пустельга, это твоя фамилия настоящая, или псевдоним? Сан Саныч поднял глаза, и тут же проявился в пространстве рядом с бородатым гоплитом.
  - Здравия желаю, господин подполковник, - приветствовал его боец. - И вы, значит, тут?
  - На вопрос ответь.
  - Я и не запираюсь, всегда говорил и говорю прямо, что я - Пустельга. Фамилия моя такая.
  - Но пустельга ведь это птица, из рода соколов?
  - Точно так. А что?
  - Символично. Ну, что, Пустельга, полетаем?
  Глава 13. Когда время уже не терпит.
  
  - Черт, опять ты!
  - Так больше и некому вроде. Директор оглянулся, как бы в недоумении развел руками и рассмеялся, похрюкивая.
  - Ты черт, Тукст, натуральный черт.
  - Не преувеличивай, капитан. Ты просто еще настоящих чертей не видывал. Ну, как самочувствие?
  - Нормальное. Твоими молитвами.
  - И стараниями, слушай! Что молитвы - благие пожелания, не больше.
  - Благие пожелания? Разве этого мало?
  - Ну, я предпочитаю вещи более существенные. Материальные. То, что можно потрогать, взять в руку, подержать, ощутить...
  - Странно, что тебя привлекает вещественное.
  - Почему странно? Таков закон взаимного притяжения. Вас, людей, - не всех, но многих, - манит возвышенное и неземное, нас - напротив, земное. Кому чего не хватает, тот к тому и стремится, как-то так. Кстати, ты меня в этом плане удивил.
  - Что такое? Что снова не так?
  - Я ведь за тобой наблюдал все время. Я предупреждал тебя, можешь не округлять глаза возмущенно. И я заметил, что ты не воспользовался возможностью пообщаться с персоналом госпиталя. То есть, ты эту возможность полностью проигнорировал. Более того, ты старательно делал вид, что до сих пор находишься без сознания. Это зачем ты так?
  - А разве не понятно?
  - Нет, раз я спрашиваю.
  - Да чтобы не давать тебе дополнительной возможности давить на меня. Хотя, ты все равно что-нибудь найдешь, за что зацепиться.
  - Это точно. И что же ты, вот так, даже не признаешься, не поздороваешься? Не поговоришь, наконец, с ней? А ведь можно и...
  - Зная, что ты подглядываешь в замочную скважину?
  - Ну что ты, я не стал бы...
  - Откуда мне знать? Как раз уверен, что ты стал бы. Кроме того, мы уже давно расстались. И, зная, что впереди и скоро расставание окончательное, я не хочу. Лишние мучения, мне и ей. Дополнительная радость - тебе.
  - О, да!
  - Перетопчешься.
  - Ладно, прекратим пока. Думаю, настало время тебе снова помучиться. Сеанс болевой терапии. Сработаем, как говориться, на контрасте. А вообще, друг мой, должен тебе сказать, что время начинает нас поджимать. Заканчивается твое время, это понятно? Посему, я вынужден перейти к воздействию более интенсивному, к боли высокой. Короче, хлебнешь вдоволь. А ю рэди? Ты готов?
  - Валяй, черт. Оооооо!
  
  - Дурацкая идея, если честно, но мне нравится.
  - Это хорошо. Когда идея нравится, тем более, когда вдохновляет, считай, полдела уже сделано. Ты проходи, располагайся. Вон туда.
  Сан Саныч указал Пустельге на стол, спрятанный за перегородившей кабинет поперек в соотношении 1:3 книжной полкой, дотянувшейся от пола до потолка и застывшей в таком положении. Получался такой закуток, в котором было удобно и покойно. Книг на полке не стояло, а располагались на ней какие-то папки, пухлые и тощие, журналы, глянцевые и не очень, электрочайник с разномастными чашками, сахарница и банка растворимого кофе. А сверху над всем - два горшка с аспарагусами. Растениям, судя по всему, тут жилось неплохо, они буйно разрослись, один на ту, другой на эту сторону, и почти до половины прикрывали полку зеленой дымчатой кисеей веточек и листочков.
  - Компьютер, надеюсь, тебя устроит, - продолжал Сан Саныч, - я не большой спец, но мне говорили, что он достаточно мощный. Процессор, оперативная память, что там еще? Графика. Секретов на нем никаких нет, так что можешь не опасаться сунуть нос, куда не надо. А вот интернет подключен, вон там модем, вай-фай, все. Прямой спутниковый канал, так что с этим все в порядке.
  - Ммммм, сила! - оценил условия Пустельга. Присев к столу, он включил компьютер, и пока тот загружался, обследовал рабочее место.
  - Что тебе еще нужно?
  - Желательно бы знать общую идею. А также исходные данные и техническое задание. И что должно получиться на выходе.
  - То есть, все. Хорошо. Вот тут у меня есть карта, давай посмотрим диспозицию на ней, и я постараюсь все тебе объяснить.
  Он подошел ко второму столу, стоявшему в большей части комнаты, до перегородки, и расстелил на нем карту. Это было легко, поскольку стол сиял чистотой, как церковный престол между службами. Жестом руки пригласил гоплита присоединиться.
  - Так, вот смотри. Карта подробная, кроки местности нанесены, позиции наши отмечены. И не наши тоже. Здесь Кашканар, высота, видишь, обозначена, здесь холм и НП на нем. Дальше падь, потом сопка, высота ее указана, еще дальше Брешь, и тут, вот тут, отмечена Белая скала. Нанизано на ось, все прямая линия. Давай карандашиком линию и проведем. Так. Короче говоря, все расстояния, высоты на карте есть. Чего нет, только скажи, измерим дополнительно. Твоя задача, рассчитать возможность свободно съехавшего, соскользнувшего с вершины горы груза совершить за счет своей кинетической энергии такой прыжок, чтобы долететь до Белой скалы. Она - наша цель.
  - Понятно. Ее нужно взорвать. И вы думаете, что это возможно?
  - А вот не знаю. Пока только есть желание просчитать такую возможность. Но судя по величине разбега, вполне вероятно. Черт его знает. Для того тебя и взяли, чтобы ты, как специалист, все просчитал и оценил. И, кстати, подсказал, как сделать, чтобы было возможно.
  - А какова масса груза? Или снаряда. Исходная?
  - Не знаю, вот ты нам скажи, какой массы он должен быть, чтобы, разогнавшись с горы, долететь до места назначения. Здесь, я так понимаю, есть величины постоянные, как то, высота Кашканара, величина разбега - или разгона, - расстояние до конечной цели. Все остальное нужно просчитывать. Ты посчитай разные варианты, а еще лучше, составь таблицу. При таком грузе такая дальность полета, при таком - такая. В общем, считай пока баллистику.
  - Хорошо, это не так уж и сложно, на самом деле.
  - Ну и флаг тебе в руки, как говорится. Это все?
  - Пока все. Можно вопрос? Дополнительный.
  - Давай.
  - А почему нельзя реально самолет использовать? Настоящий? Или вертушку? Планер?
  - Ну, ты же видишь, что ничто здесь не летает, включая птиц и насекомых. Дрон и то запустить не можем, потому что потеряем его сразу. К тому же у нас, даже в Легионе, не говоря про когорту, нет своих летательных аппаратов. На поиск самолета на стороне, на согласования, добывание разрешений и прочее уйдет уйма времени, которого у нас, судя по всему, уже нет. Зато есть еще кое-какие обстоятельства, тоже важные, про которые я, естественно, распространяться не буду. Ведь и с этим вариантом ничего не ясно, возможно ли такое, нет ли. Все относительно. Вот ты и проясни ситуацию, это, собственно, твоя задача, дать однозначный ответ. Да, можно. Или, нет, ни при каких условиях.
  - Предположим, что да. Допустим. Сколько у меня времени?
  - Нет у тебя времени. Исходи из этого. Но постарайся к завтрашнему утру закончить. Как студент перед экзаменом: ночь, конспект, и завтра испытание.
  - Ясно. Как обычно, короче. Так бы сразу и сказали.
  
  - Принципиально, да, - такими словами встретил Пустельга Сан Саныча, когда тот рано утром, притащив на плечах облако морозного воздуха, появился в кабинете.
  - Что, да? - не сразу включился начальник особого отдела. Он повесил шапку на гнутый рог вешалки, пригладил несколько раз бобрик волос на голове и, поеживаясь, стал растирать одну ладонь о другую.
  - То, что вы спрашивали. Миссия выполнима. Ответ: да, можно.
  - Правда? - Сан Саныч встрепенулся, скидывая утреннюю сонливость. Хотя, если судить по его осунувшемуся лицу, эту ночь он, как и гоплит, не спал. Так что, то была не сонливость, а усталость. - Давай подробней.
  - Вот расчеты, таблица, как вы просили. Я тут и конструкцию отдельно набросал, позволил себе. Назовем его, допустим, предварительный эскиз.
  - Что это?
  - Трактор.
  - Трактор? Что за трактор, какой, зачем он нам? Трактор...
  - По порядку. В соответствии с моими расчетами, чтобы миссия была успешна, нам необходим снаряд массой примерно в двадцать тонн. Такой массой обладает болотный трактор Т-183М3.БО15. Вот, я тут выписал марку, насколько я знаю, такие даже у нас в автопарке есть. Болотоходы. Во всяком случае, что-то подобное я видел. Кроме подходящей массы, он еще и очень устойчивый на своих широченных траках. Что немаловажно, согласитесь, ведь ему следует постараться не перевернуться на склоне горы и дойти на ровном киле до трамплина внизу. На холме, кстати, надо будет соорудить трамплин под 45 градусов. Это, думаю, будет не сложно. Сделать помост, забросать снегом, утрамбовать. Снега полно. И, да, без ракетных ускорителей не обойтись. Можно приспособить от зенитной ракеты. Старые комплексы, я помню по универу, имели такие ракеты с пороховыми ускорителями. Их прямо готовые можно взять и прикрепить к раме с двух сторон. Запуск от аккумулятора. Кнопку нажал, и все, полетел, очень просто и удобно.
  - А если не сработает.
  - Сработает, перед трамплином-то. На первый импульс и поджиг пороха хватит, а дальше уже не важно.
  - Думаешь, разгона хватит?
  - Должно. В любом случае, испытательных пусков мы сделать не сможем.
  - Но трактор? Как, по-твоему, он будет по склону скользить?
  - Ну, конечно не сам он будет скользить. Мы его на специальную платформу со скользунами поставим. В смысле, с полозьями. Вот смотрите, я тут нарисовал. Их тоже достаточно широкими нужно делать.
  - Так, а это что?
  - Хвостовое оперение. Ну, понимаете, я подумал, а вдруг понадобится, подрулить? Чуть влево, или вправо. Или по тангажу. Я даже уверен, что придется корректировать траекторию. Полноценное крыло, чтобы планировал, мы поставить не сможем, а вот это вполне. Тяги приделаем, ручку в кабине. Ручка там и так есть, и не одна, так что, можно. И крыло, кстати, тоже. Какое-никакое. Типа лаптя. Допустим. Да. Спереди завернем, как на салазках, чтоб не цеплялось ни за что, железом обошьем.
  - Еще что?
  - Ну, что? Катапультное кресло вполне можно установить. Родное выбрасываем, а на его место монтируем катапульту. Вполне. Крышу и часть задней стенки кабины, да вот вплоть по стекло, убираем, и все. Пикирующий бомботрактор готов.
  - Реальный армопанк.
  - Что-что? - Пустельга весело заржал, лязгая крупными белыми зубами, запрокинувшись и выставив вперед бороду. - А ведь точно! Армопанк! Новый виток эволюции вооружений.
  - Скорей, зигзаг, - поправил его Сан Саныч. - Я только не пойму, где нам расположить взрывчатку. И как это все доставить на вершину Кашканара?
  - Я тоже над этим думал. Похоже, что собирать всю конструкцию придется внизу. Я сначала предполагал загнать трактор своим ходом наверх, а там просто поставить его на готовую платформу, но так не получается. Слишком много переделок. И их все нужно делать в нормальных рабочих условиях, с применением специальных инструментов и оборудования. Что на горе, на вершине сделать практически невозможно. Поэтому внизу. Поэтому трактор может быть неисправный, даже без двигателя. Я даже думаю, что двигатель мы можем снять, вообще, а на его место уложить и закрепить взрывчатку. И все, что нужно для подрыва. Взрыватели. Допустим. Минеры, полагаю, разберутся, какие.
  - Сомнительно как-то. А на вершину как все затащить?
  - До горы на трейлере легко. Там разгрузить, и парой тягачей, за пару часов, потихоньку наверх - вполне. Зима же, снег, скольжение хорошее. Тем более, тот склон пологий, и дорога наезжена. А где возникнет затруднение, можно, предположим, лебедками подсобить.
  - Ладно, с этим все ясно. Но ты учти, руководство постройкой бомботрактора тебе придется взять на себя. Больше ведь некому, конструкторов, хоть и без диплома, кроме тебя, нет. Никто и не разберется, что ты здесь насочинял. Ну и тут уж либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Что? Не сдрейфишь?
  - Вот так всегда. Нет бы спасибо за идею сказать, а вместо этого пугать начинают.
  - Никто не пугает, говорю как есть: дело сложное и ответственное. Идея твоего командира взвода, кстати, ты ее лишь развил. Что тоже немало, согласен, без вопросов. Но ее еще придется перед начальством защищать, так что, готовься, будешь выступать с докладом. Очень коротким, предельно понятным и по существу. Так что, я не понял, возьмешься?
  - На работу не напрашиваюсь, от работы не отказываюсь. Готов на все и ко всему. Тем более, не впервой.
  - Вот, это слово не мальчика, но мужа. Заслуживает уважения. Ты еще не завтракал? Я тоже. Пошли в столовую, как раз открылась.
  
  Столовая работала по принципу самообслуживания. Обширный зал был еще практически пуст, в голубоватом сумраке, источаемом прилипшими к потолку флуоресцентными лампами, бродили редкие тени бойцов. Они пришли одними из первых, поэтому в очереди стоять не пришлось. Сан Саныч мог бы пойти и в офицерскую трапезную, но он решил поесть вместе с Пустельгой, чтобы иметь возможность поговорить. Тем более что и здесь кормили очень недурственно, а ему и вовсе было все равно, что есть - лишь бы пища была съедобной.
  - Вот, кстати, насчет того, что не впервой тебе, - начал Сан Саныч, едва они поставили подносы на стол и расселись. - Ну, в смысле, строить летательные аппараты.
  - Да.
  - Тот проект, который ты делал в университете, дипломный, он что, оказался неудачным?
  - Сокол? Нет, почему же, и до сих пор отлично летает. Сейчас его даже собираются пустить в серию. Не знаю, правда, где. Но, допустим.
  - Что же случилось? На дипломе?
  - Вот это и случилось. Обычная, в общем, история. Над проектом нас работала целая группа студентов, дипломников, руководил нами преподаватель, вел, так сказать. Мы проектировали региональный самолет небольшой вместимости, совместно с мотористами, те для нас двигатель делали. Но, скрывать не стану, все основные идеи, да и общая концепция аппарата были мои. И получалось все, как я уже говорил, очень хорошо, нас уже тогда с этим проектом в одно очень известное КБ брали. А потом руководитель сказал мне, чтобы я не слишком выпячивался, и вообще не претендовал на авторство. Я не согласился. Я - Пустельга, говорю ему, то есть сокол, и этот проект мой. Вот. Он говорит: ну-ну, посмотрим. Посмотрели. Что-что, а подловить студента, практически любого, на какой-нибудь ерунде, легко, было бы желание. У преподавателя оно было, хоть отбавляй.
  - Травка?
  - Да. Мы как-то собрались вечерком, расслабиться, не помню уже, кто предложил. Ничего серьезного, между прочим, так, баловство, по молодости и глупости. Тут проверка, как по заказу. А скорей всего действительно по заказу. Я один с травкой оказался. Удивительно, но факт. И меня погнали, без разговоров, непосредственно перед дипломом, единственного из всех, кто там был. Вот так и получилось, что Сокол теперь летает без меня.
  - Я переговорил кое с кем, по своим каналам. Говорят, тебя помнят, в том КБ, о котором ты упоминал. И готовы взять на работу, даже без диплома. Насчет корочки тоже можно будет подумать, позже, было бы желание. Как, желание-то есть?
  - Ой, сомнительно! Но да, конечно, желание никуда не пропало.
  - Вот и хорошо. Соответственно, думать обо всем этом мы будем после того, как отправим в полет наш бомботрактор.
  - Я называю его аэротраком.
  - Пусть так. Считай, что это твой дипломный проект. Надо постараться его защитить. С отличием.
  - Ясно. Я готов. К труду и обороне.
  - Естественно. Даже не сомневаюсь. Потому что это твой шанс. Назовем проект - 'Феникс'.
  - Не знаю, мне 'Феникс' как-то не очень. Лучше уж 'Сокол'.
  - Ну, может и 'Сокол'. Вот он, кстати, наш сокол, на подлете.
  К столу со своим завтраком на подносе подошел Серж.
  - Можно к вам?
  - Присаживайся, - Сан Саныч указал на свободный стул. - Просим. К слову, Сергей Сергеевич, мы тут с господином Пустельгой позывной тебе придумали: Феникс. Как, одобряешь?
  - Это что, с намеком?
  - С надеждой.
  - Понятно. Ну, Феникс так Феникс. А вы что сегодня не мигаете?
  - Временно перешел на легальное положение. Но уже ухожу обратно. - Он взглянул на часы. - У меня скоро встреча с генерал-легатом, с Разгильдеевым, мне назначено, буду ему докладывать. Потом, думаю, соберем совещание, с вашим уже участием. Посмотрим, даст начальство добро на операцию, или не даст. Надо будет убеждать, поэтому готовьтесь привести свои доводы. А пока, пусть Пустельга введет тебя в курс дела. - И, обращаясь к гоплиту: - Расскажи Сергею Сергеевичу, как ты все это видишь, что придумал, и вообще, про трактор. Может, еще какие новые идеи появятся. И, это, ты плакатик нарисуй, ладно? Только попонятней, поэтапный, с рельефом местности, чтобы траектория была, цифры, и все остальное. В кабинете найдешь ватман и фломастеры. Ну, ждите вызова.
  Сан Саныч отнес свой поднос к окну для приема использованной посуды, и, освободившись от ноши, тут же исчез, растворился в воздухе. Мигнул, по определению Сержа.
  Вот это значит - профессионал, с уважением подумал наблюдавший за процессом трансформации взводный. Человек на своем месте. Невидимый боец невидимого фронта.
  
  За генерал-легатом Разгильдеевым Автомоном Ивановичем в армейских кругах закрепилось прозвище Пони. Обманчиво игривое, надо сказать, прозвище. Потому что при своем росточке в 155 сантиметров, норов генерал имел вполне себе нахрапистый, необузданный, точно у необъезженного жеребца. А когда ему шлея попадала туда, куда, сами знаете, шлея коням периодически попадает, то сладу с ним вообще никакого не было. И когда его несло против ветра, поляна, на которой он резвился, бывала усеяна телами безвинно подвернувшихся под его копыта сослуживцев. К счастью - не трупами. Но, насколько он бывал вспыльчив, настолько же бывал и отходчив, и быстро отходчив, едва только волна гнева откатывала назад, как он бросался поднимать упавших, и извинялся, и одаривал, и совершал то, на что прежде не соглашался, то есть, по всем меркам поступал благородно.
  Поэтому, да, Пони, но шотландский, с крепкими копытами и острыми зубами. Вороной, причем, масти. Иссиня черные волосы составляли на голове его прическу, несколько похожую на кевларовую каску, или же на парик из того же материала, но нет, были своими, естественными и даже ни разу не крашенными, хотя намедни минуло военачальнику уже пятьдесят пять. Добавьте сюда мохнатые брови с длинными разлетными стрелами, густые завернутые ресницы и огненный взор из-под них, и портрет командира южной группы Особого легиона будет закончен.
  Автомон Иванович сидел на кресле с высокой спинкой вполоборота, с упором на правый подлокотник, перекинув через колено левую ногу в высоком, до невероятного блеска надраенном сапоге. Обтянутая защитной тканью ляжка его при этом походила на толстенького любимого кота соответствующего окраса. Генерал-легат молча наблюдал, как за приставным столом в его кабинете рассаживаются те, кого пригласили на внезапное совещание, ради которого пришлось перекроить распорядок дня. Глаза его взирали строго, даже сурово, но он и так мало когда улыбался, уравновешивая серьезностью взгляда миниатюрность и некоторую игрушечность образа. Те, кто его знал ближе, были уверены, что таков и есть его взгляд на жизнь вообще. А чего с ней миндальничать с жизнью? Она ведь того, и сама шутить не любит.
  Помимо Сан Саныча, к разговору были приглашены префект лагеря полковник Поддулбеев Ставрогий Панкратич, трибун кагорты полковник Забубеев Аристарх Никонович, центурион Иван Докучеев и, главные герои дня, гоплит Серж и гоплит Пустельга. Ожидался еще начальник оперативного отдела подполковник Развозжаев, но чуть позже, срочные дела вынуждали его задержаться.
  - Докладывайте, - кивнул Разгильдеев Сан Санычу после того, как все расселись по местам, и воцарившаяся в кабинете тишина продержалась минуту, за которую застыла и поднялась до стеклянного звона.
  - Да, собственно, все уже в курсе, - сообщил Сан Саныч.
  - Тогда мнения, вопросы, возражения. Прошу. Давайте по старшинству. Начните, Ставрогий Панкратич.
  - Гм, - сказал Поддулбеев, - собственно, бесовщина. Как началось, так же и закончится, и никак иначе. Поэтому, у меня возражений нет.
  - Ага, - немедленно отреагировал Разгильдеев. - Это, надо полагать, общее мнение? Наличие возражений?
  Тишина в ответ просигналила, что да, мнение общее. Эта окопная война, это топтание на месте и замешивание грязи на крови всех уже порядком достали, поэтому все рады были сделать хоть что-то, что могло каким-то образом активизировать процесс. Хоть на тракторе лететь, бомбить. А почему нет? Тем более что летчик сам вызвался. А вдруг как не напрасно?
  - Где начальник оперативного отдела? Хотелось бы послушать, что он скажет.
  - Вызвали в Легион, Автомон Иванович, - откликнулся Поддулбеев. - Совещание там начальников штабов и оперативных отделов частей. Я так понимаю, обсуждают оперативную обстановку. Но он вот-вот уже должен прибыть.
  - Вот черт! Когда он нужен, так его и нет. Ладно. Так вот, если ни у кого возражений нет, у меня они есть.
  Лица присутствующих приняли выражение почтительного внимания.
  - Да, возражения! - повторил Разгильдеев. - Я, черт возьми, не пойму! Не пойму я!
  - Не поймете что? - осторожно поинтересовался Сан Саныч.
  - Ничего не пойму! Ведь тысячи тонн, сотни тысяч тонн бомб мы в эту яму со всем почтением захерачили, простите, и ничего. Ничего! Ракеты, снаряды, все, что только можно, - все как в бездну, без следа и последствий. И тут вдруг кто-то... Почему он? И почему трактор?
  - Господин генерал-легат, давайте еще раз заслушаем автора идеи. Может, он сумеет разъяснить то, что я не смог.
  - Да не надо! Я и с первого раза все сообразил. Но! Очень уж самодеятельностью попахивает!
  - Самодеятельность, это когда без разрешения, - вставил суждение Трибун Забубеев. - А у нас спецоперация получается.
  Разгильдеев резко поморщился.
  - Нам с вами ведь этого никто не разрешал, правда? Поэтому, как ни крути, самодеятельность. Черт возьми, хотелось бы, наконец, послушать начальника оперативного отдела!
  - С минуты на минуту...
  Дверь с шумом распахнулось, вытянув из комнаты целый пласт густой атмосферы, породив в ней обратное вихревое движение воздуха, и в образовавшееся разрежение втянулся подполковник Развозжаев. Дверь за ним сразу захлопнулась, давление в кабинете выровнялось, подполковник вскинул руку к шапке.
  - Разрешите присутствовать, господин генерал-легат?
  - Ждем вас, Ярослав Ярополкович. Заждались даже. Вот, без вас не можем решения принять.
  - Так я это, наверху был.
  - Мы в курсе. Ну и как там, наверху, обстановка?
  - Нормальная, господин генерал-легат. Как обычно.
  - А оперативная?
  - Если кратко - хреновая.
  - А немного подробней?
  - Если в двух словах - очень хреновая. Духи прут по всем фронтам, точно у них второе дыхание открылось. Сдерживать их удается все трудней, и все большей ценой. Мы это, собственно, и на своем участке наблюдаем. Так что...
  - Понятно.
  Разгильдеев нахмурился и принялся кусать губу. Ему было больно, но, очевидно, этого он и добивался. В кабинете повисло молчание, то, что мрачнее тучи. В какой-то миг легат куснул себя за губу так сильно, что вскрикнул, тогда он достал платок и стал в него отплевываться, периодически промокая укус.
  - Так, - придал он новый поворот обсуждению через некоторое время, спрятав платок и пошлепав губами по воздуху, - свои возражения я снимаю. Категорически. После детального и более глубокого изучения проблемы признаю, что в предложениях ваших есть рациональное зерно. В общем, они мне не то чтобы нравятся, но я полагаю их в создавшейся обстановке небесполезными. Поэтому, готовьте операцию! Сколько вам нужно времени?
  Присутствующие посмотрели на Пустельгу - это если он не понял, что вопрос относился к нему. Но он и сам понял.
  - Десять дней, - ответил. Подумав мгновение, поправился: - Неделя.
  - Три дня, - резюмировал Разгильдеев. - Время не терпит. Список всего, что нам нужно, но чего у нас нет, с указанием, где есть и у кого можно взять, через час мне на стол. Что там с погодой? Прогноз? Благоприятный?
  - Погода никак нас не ограничивает, господин генерал-легат.
  - Ага, машина всепогодная? Я так и думал. Трактор?
  - Так точно, болотоход Т-183М3.БО15. Мы называем его аэротраком, господин генерал-легат, - осмелился на подсказку Пустельга. Хоть ему в принципе было все равно, тем не менее, голос его предательски дрогнул. От ощущения, должно быть, величия момента.
  - У нас такой есть?
  Полковник Поддулбеев, кому адресовался вопрос, наклонил голову.
  - Найдем, Автоном Иванович.
  - Хорошо, - удовлетворился пояснением Разгильдеев. - Только путевой лист на него оформите, как положено. И сразу на списание подавайте, чтобы после не пришлось никому за этот трактор из пенсии выплачивать. Ясно?
  - Так точно, Автомон Иванович, - Ставрогий Панкратич вновь покивал седой головой. - Все сделаем.
  - Тогда, за работу! Старт через трое суток, на рассвете. Какое там число выпадает?
  
  
  
  - Здравствуй, Томкэт! - произнес Сан Саныч, едва за доктором закрылась дверь ординаторской и они остались там одни. - Спокойно, спокойно, не пугайся, я это, - тут же поспешил он предостеречь от испуга женщину, которая полагала, что кроме нее в комнате больше никого, а оказалось, что это не совсем так. Но Тамара все равно вздрогнула, в результате резко звякнули склянки, которые она перебирала в шкафу.
  - Сан Саныч! - вскричала она почти сердито. - Опять ваши штучки! Почему бы вам для разнообразия не попробовать войти через дверь, постучав предварительно?!
  - Солнышко, я так и сделал, - стал оправдываться он. - Только что. Ты просто не заметила.
  - Да ладно вам, не сочиняйте. Вот хватит меня удар по вашей милости, будете тогда мне передачи сюда носить.
  - Нет-нет, ни в коем случае.
  - Что, не будет от вас передач? Я так и знала.
  - Я в том смысле, что ничего плохого с тобой не случится. Даже не думай.
  - Да-да, вашими бы устами мед пить, Сан Саныч. Уже случилось, вы же знаете.
  - Все-таки, не с тобой.
  - Это еще хуже! Лучше бы со мной, мне было бы легче переносить страдания, терпеть боль физическую, чем... Чем душевную.
  - Я понимаю, что все это очень тяжело для тебя, но ты крепись. Ничего другого ведь не остается. Как он?
  - Да вы, наверное, и сами его видели.
  - Видел. Меня интересует, нет ли каких изменений? Динамики, как вы говорите.
  - Да есть, вообще-то. Что-то странное с ним происходит в последнее время, трудно объяснимое. И динамика присутствует разнонаправленная.
  - Как это? То лучше, то хуже? Что ты имеешь в виду? Расскажи, пожалуйста?
  - Ну, например, он вдруг очень быстро пошел на поправку. То есть, буквально за ночь зажили его ожоги, а их было, на минуточку, более 70 процентов от всей поверхности тела. При том, что вообще никто, разве что, кроме меня, не думал, не надеялся, что он выживет. Нет, раны зарубцевались, корочки поотваливались сами собой, как кора с платана, их при перевязке вместе с бинтами убрали, а под ними розовая, точно у младенца, кожа. Буквально необъяснимо! Феномен удивительной регенерации кожных покровов.
  - Может, так и должно быть?
  - Может быть. Только ни у кого так не бывает, а у него - да. Вы поймите меня правильно, Александр Александрович, я радуюсь этому чуду - просто нет слов, как. Но, как медик, вынуждена констатировать, что это именно чудо, а не результат целенаправленных действий. От нашего лечения отдача появилась бы - при условии содействия Небес - месяцев через пять, шесть. При этом множество операций, пересадок, сложные процедуры и так далее. А здесь все сразу, словно Небо само обо всем позаботилось. Да, и у него вновь отрасли волосы. И усы! Но это еще не все.
  - Что еще?
  - Он же падал, говорят, практически без парашюта, который огнем сожгло. Хорошо еще, что на крутой склон сопки угодил, а там снег глубокий. Поэтому множественные переломы, повреждение позвоночника и прочее. Но это видимо от ударов о деревья, когда по снегу вниз скользил, пока совсем не остановился. Не двигался, был без сознания... То есть, состояние за гранью, скорей там, чем здесь. Вообще удивительно, что жив остался.
  - Я в курсе. А теперь?
  - Теперь он здесь, на нашей стороне, и уверенно. Трудно сказать, как скоро это произошло, исцеление и заживление, но когда случилось первое чудо, с кожными покровами, его отвезли на рентген. Оказалось, все его сломанные косточки тоже срослись. Даже один самый сложный перелом. Нога у него правая ниже колена была всмятку, не надеялись, что удастся собрать ее, а тоже, все срослось. Все эти кусочки, осколочки, чего вручную никогда бы не стянуть, кто-то собрал и соединил каким-то неведомым образом. Короче говоря, произошло еще одно чудо.
  - А позвоночник?
  - Видимых повреждений нет. Уже нет. Мы уверены, с ним теперь тоже все в порядке. Это что касается его физического состояния. Здесь динамика явно положительная, прогресс налицо. А вот психически он остается там, где был, - внутри себя. Никого не узнает, ни с кем не общается, здесь все по-прежнему.
  - Что ты имеешь в виду?
  - Это лишь мои наблюдения заинтересованного человека, я не специалист в этой области. Но... Мне кажется, что, несмотря на улучшения физического состояния, душевно он продолжает мучиться. Психически он все еще испытывает и переживает тот ад, в котором побывал. Я уверена, его по-прежнему терзают те же боли, что и раньше, он ощущает их, переживает. И он стонет! Я это вижу, я сама чувствую, не как он, естественно, но все же. Так происходит в течение нескольких дней. А потом боль его уходит, затихает, и он успокаивается. Но при этом продолжает оставаться там. Где-то. Иногда лишь ловишь на себе его взгляд, в котором узнаешь его прежнего, словно он смотрит, следит, отождествляет. Но стоит лишь попытаться привлечь его внимание, как взгляд его снова стекленеет, становится как бы зеркальным, до того, что видишь в его глазах свое отражение, а что там внутри него - отсекается. В общем, одно расстройство. А потом его вновь накрывает боль, я это вижу и чувствую. Эти волны боли - непонятно, откуда они берутся, почему, по какой причине накатывают на него. И непонятно же, куда и отчего уходят. Как прилив - отлив. Словно кто-то ими руководит, нажмет на кнопку, и они приходят, нажмет снова, и прекращаются. Странно это все, странно. Впрочем, обо всем этом вы можете поговорить с врачом, я всего лишь сестра.
  - Томочка, ты сестра милосердия. Милосердия-то в этом мире совсем не осталось. Я с врачом, кстати, все время на связи, но он более осторожен в оценках. Потому как специалист, и дорожит своей репутацией. Мне же интересны именно твое впечатление, и твое видение, и твои заинтересованные суждения. Спасибо тебе.
  - К тому же, мне о репутации можно не заботиться.
  - А вот тут я с тобой, Томочка, согласен. Потому что ты выше всех слухов, сплетен и чужих досужих мнений.
  - Скажем так, Александр Александрович: стараюсь быть выше. Но мне все равно достается, время от времени и меня захлестывает дежурная порция грязи.
  - Я уверен, что на твоих белоснежных одеждах не появится ни пятнышка. Никакая грязь к тебе не пристанет.
  - Да ладно вам, Александр Александрович. Грязь есть грязь, она и неприятна, и пачкает, и оставляет пятна. Не на одеждах, так в душе. Другое дело, что пока он здесь, пока есть надежда его вернуть, на все другое мне плевать. Чаю хотите? Мне тут хороший чай прислали, улун какой-то, я вас угощу. Из дому, да, что вас удивляет? Будете? Вот и хорошо.
  Пока Тамара ставила чайник и доставала из шкафа на стол чашки и какое-то нехитрое угощение, Сан Саныч, чтобы не мешать, отошел к окну. Там, вдалеке, залитый лунным светом, высился Кашканар. Война на данный момент закончилась, и поле битвы осталось за ними. Это удивительно, но Геенну Огненную удалось заткнуть одним единственным трактором, правда, с тонной взрывчатки в придачу, но это уже детали. Однако Директор бюро особого отдела южного направления понимал, что игра продолжится. Она ведь всегда продолжается, так или иначе. Хотелось бы понять, что теперь эта игра будет собой представлять, думал он. Кто ее поведет, и что поставит на кон. В чем он не сомневался, так в том, что ставка, как всегда, будет предельно высока.
  - Ну, а вы-то сами как? - спросила Тамара, передавая гостю чашку. - Как ваши дела?
  - Нормально, - Сан Саныч улыбнулся, отчего на худом его лице сразу обозначились глубокие морщины. Тамаре так и показалось, что гость сморщился. Но он, настаивая на своем, повторил: - Нормально. У меня все хорошо. Повышение, вот, получил.
  - В том, что по службе у вас все хорошо, я не сомневаюсь. Но я же вас не о том спрашиваю. Лили?..
  Сан Саныч покачал головой.
  - Нет. Никаких следов.
  - Ничего?
  - Совершенно. Можешь мне поверить, я предпринял все возможные действия, по максимуму. Все без толку. Как сквозь землю провалилась.
  Лили была женой Сан Саныча, они познакомились, когда он, тогда еще капитан, учился в академии, в той самой, начальником которой являлся отец Томы. Да, собственно, Тома их и познакомила. В свою очередь, Тамара с Лили сдружились в медучилище, когда Тамара там училась, а Лили у них преподавала в течение одного семестра. Лили была лет на пять старше, но это обстоятельство не помешало им подружиться и сойтись довольно близко. Тома и привела подругу на тот новогодний бал в академии, где ее подхватил и закружил в своем вальсе Сан Саныч. Казалось, все так удачно у них складывается. Но, когда после академии Сан Саныча распределили в никому не известный и никому не нужный Загибинск, Лили с ним туда не поехала, осталась в столице. К тому времени она уже работала в институте нейрохирургии, и бросать работу ради Загибинска не захотела. Когда через полгода Сан Саныч поехал в отпуск с намерением без жены не возвращаться, он ее уже не нашел. Куда пропала Лили, никто не знал, и поиски ее не дали никакого результата. С того времени и до сих пор ничего не изменилось, женщина как в воду канула. Или, к чему больше склонялся Сан Саныч - под землю провалилась.
  - Просто беда. Как жалко... - посочувствовала Тома. - Я любила ее.
  - Да, знаю. Я тоже, любил, - Сан Саныч кашлянул и сжал зубы, отчего лицо его еще больше обострилось. И было очевидно, что он продолжает любить пропавшую свою жену до сих пор. Но Тамара знала, Сан Саныч не из тех, кто дает своим чувствам проявиться. Вот он отхлебнул чаю и снова заулыбался. - Однако жизнь продолжается, - сказал. - Кстати, тоже хотел тебя спросить. А ты почему скрыла от своего героя, кто у тебя отец? Глядишь, все сложилось бы по-другому. Во всяком случае - не так.
  - Я считала, что это не важно. То есть, конечно, важно, но... В общем, я хотела, чтобы отношения наши, и любовь были чистыми, без примеси каких-то других интересов и соображений. И, я знаю, так оно и было. И есть.
  - Даже после той истории, которая все перевернула, даже после нее продолжаешь так считать?
  - Да, так. Ведь что-нибудь такого плана все равно произошло бы, рано или поздно. Так стоит ли пытаться предотвратить неизбежное? Хотя, теперь все чаще мне приходит мысль, что надо было все-таки попытаться... По-другому... Правда, не знаю, как.
  - Томочка, не переживай. И не сомневайся, ты поступала правильно. Ты молодец. Теперь остается ждать, что все наладится.
  - Остается ждать. Но, вы знаете, у меня порой возникает такое чувство, или предчувствие, что ничто еще не закончилось, и ничто не ясно.
  - Пустое это, Томочка. Мнительность. Война закончилась, мы в центре страны, в глубоком тылу, по сути. Что здесь может произойти?
  - Ой, не знаю я. На душе как-то тревожно.
  - Успокойся, это просто усталость. Ну, спасибо за чай. Кстати, улун вполне себе на высоте, признаю. Что, пойдем нашего героя проведаем?
  - Да, сейчас пойдем. Давайте раньше покурим.
  Глава 14. Хроники пикирующего аэротрака.
  
  Число выпадало правильное.
  29 декабря, канун Нового года. Если все получится, думал Серж, новый год будет мирным. А шанс на это имелся, и неплохой. Так ему, во всяком случае, казалось. И так ему хотелось думать, и внутренне он концентрировался на мысли, что да, все получится, потому что иначе вся эта затея теряла смысл. Бросаться вниз головой в пропасть... Да хоть бы и не вниз головой, какая разница? Все одно, сыкотно, ребята, чтобы пойти на такое добровольно, нужно иметь приличный стимул. А лучше несколько. У Сержа он имелся всего один, да и тот весьма условный. И чем ближе подступало время Ч, тем более призрачной казалась ему цель предприятия, тем нематериальней представлялся стимул, и все чаще возникал в его голове вопрос: ну вот зачем мне все это? Но настоящий мужчина тем и отличается от других, ненастоящих, что умеет отбросить все сомнения и в нужный момент сконцентрироваться на главном. Главное настоящий мужчина помнит и видит всегда. Такие мысли Серж призывал себе на помощь и, слава Богу, они оказывали на него свое тонизирующее воздействие.
  Геройские мысли и много кофе. Очень хотелось выпить еще и коньяку, но, до завершения миссии, это было, увы, невозможно. А после - само собой, сам Бог велел.
  Невероятно, но за отведенные командованием на подготовку операции трое суток они, - кто был задействован, а это очень много народа, - успели практически все. Не спал, правда, никто из занятых на тех или иных работах ни минуты. Но, когда люди занимаются делом и ощущают при этом свою сопричастность к чему-то важному, им просто некогда спать. По факту так.
  Сержа сразу освободили от всех работ, сказали - иди, готовься, или отдыхай, только не путайся под ногами. А что ему было готовиться, он и так ко всему готов. Достал, правда, из каптерки спрятанный в личных вещах, привезенный им сюда с собой духовский универсальный ключ, проверил его работоспособность в запертой кабинке в сортире, че, открыл, да и сунул в карман. Вот и вся подготовка. Чем валяться на койке или болтаться без дела, ему куда как интересней было находиться в ангаре, который им отвели, и следить за процессом сборки аэротрака. И лично ему, например, и сейчас, по прошествии трех суток, спать, как казалось, не сильно-то и хотелось. Куда больше интересовал его вопрос, зачем, за каким таким хреном, Пустельга установил на свой агрегат пушку? Старенькую, но надежную авиационную ГШ-23, ее вместе с катапультным креслом привез откуда-то Сан Саныч. Притащил он и летное обмундирование образца позапрошлого века, все такое кожаное и меховое, шлем, куртку, штаны и высокие ботинки на шнуровке, с меховыми вкладышами-унтятами. Серж теперь щеголял в этой форме, очки на лбу, перчатки в карманах, штаны на лямках, - и ему очень нравилось.
  - Зачем она здесь? - так прямо и спросил Серж про пушку. - В воздушный бой я вроде вступать не собираюсь. Лишний вес. И вообще...
  - Да мало ли, - пожал плечами Пустельга. - Полетные трассы, как и пути Господни, неисповедимы. Пусть будет. В любом случае не помешает. Вес, кстати, совсем не лишний. Я бы еще килограммов сто добавил. Допустим.
  - Пять ящиков пива... Или шесть.
  - И мешок воблы, ага. Нет, сомнительно. Будут сильно дребезжать, побьются, потекут, испортят еще твой прикид... Я бы предложил что-нибудь более компактное.
  Если кто-нибудь думал, что главный конструктор аэротрака просто болтал по-пустому, так нет, не болтал. Пустельга был из тех, кто мысли свои всегда старался реализовать на деле, воплотить в материале, тем более, бывал целеустремлен, когда представлялась возможность отлить их в металле. Или выковать. В общем, сказано-сделано, и через короткое время на передке трактора, прямо по центру, появился железный бивень.
  - Смотри сюда, - натаскивал Сержа Пустельга, - я все продумал. Дизель с трактора, как я и предполагал, мы сняли, и на его место под капот загрузили взрывчатку. Я, честно, не в курсе, какая именно, С-4 или динамит. В любом случае, ее достаточно, чтобы при взрыве сотворить стометровый кратер в скальном грунте. То есть, прости-прощай, Белая скала, никто тебя больше не увидит. Но, подрыв дело ответственное, важно же чтобы вовремя рвануло, правильно? А, допустим, не заранее. Поэтому мы предусмотрели специальное устройство, этот бушприт, так сказать. Бивень не только для улучшения центровки служит, он еще внутри имеет канал, в котором находится подпружиненный двухметровый стальной шток. Он нам послужит в качестве бойка. Но пока он убран внутрь, и в таком положении крепится чекой с пиропатроном. Это чтобы не зацепиться за что-нибудь при транспортировке и на начальном этапе, при спуске, понимаешь? Когда спустишься вниз, на последней параболе, перед трамплином, включишь ракетные ускорители. Вот этот тумблер - вверх. Одновременно с запуском двигателей сработает пиропатрон, чека отстрелится, и шток пружиной выбросит вперед, в рабочее положение. При соприкосновении с преградой он, наоборот, уйдет внутрь, замкнет контакты и подорвет заряд. Тебя в это время на борту уже быть не должно. Это ясно? Для этого, вот, смотри здесь, на кресле, вручную выдернешь вот эту чеку. Видишь, кольцо с красным флажком? Это легко. И потянешь на себя рычаг активации катапульты. Тебя притянет к креслу, зафиксирует руки-ноги-голову. Бум! - и ты вне опасности. Дальше кресло все сделает самостоятельно. Имей в виду, заряд рванет в любом случае, куда бы он ни попал, поэтому и ты должен покинуть борт вовремя, тоже в любом случае. Не забудь про чеку. Мы ее оставляем для того лишь, чтобы во время скачков по склону катапульта не сработала раньше времени, но как только окажешься в воздухе, сразу выдергивай ее нахрен. Запомнил?
  Вообще, удивительно, но Пустельга явно преуспел со своим проектом аэротрака, словно не раз и не два уже возводил такие машины. А что, собственно, такого? Планеры же он строил, здесь то же самое, хоть и без крыльев.
  - Эх, хорошо бы в трубе продуть... - говорил он мечтательно. - Жаль, нет такой возможности. Трубу построить, за три дня-то невозможно, а то бы...
  Кстати, крыло у аэротрака было, не такое большое, как у планера, но все же. Внешне он напоминал старинный аэрокосмический самолет, за характерный вид прозванный лаптем. Скользящая платформа, на которой крепился болотоход, имела явные аэродинамические обводы, вздернутый, завернутый кверху нос, округлые формы, переходящие сзади в небольшие крылышки, дерзко торчащие в стороны под углом в 45 градусов. Раму сварили из железа, ее обшили деревом, и поверх него вновь покрыли листовым железом. И уже сверху на платформу водрузили трактор и намертво прикрепили его к раме. Не должен он был отныне проявлять никакой самостоятельности. Одна судьба была теперь у них, у платформы и трактора, одна славная боевая судьба.
  Серж подергал раму, постучал костяшками здесь и там, оценивая работу:
  - Выдержит?
  - Один полет, допустим, уж точно. - Пустельга с задумчивым видом почесал под бородой. - А больше и не предвидится, я полагаю.
  Серж хмыкнул в ответ на слова гоплита, а точней - на странное чувство, всколыхнувшее и смутившее ненароком его душу откликом на них, и продолжил осмотр. Что ж, получалось очень неплохо, однако одним лаптем конструктор не ограничился. Позади трактора он соорудил и приладил полноценное хвостовое оперение. Как у планера, если на то пошло.
  - Все просто, - наставлял он Сержа. - Летные качества аэротрака не очень большие, это понятно, скорость маловата. К тому же и каких-то испытаний провести мы не можем, все только умозрительно. Предположительно и сомнительно. Полет первый, единственный, и он же последний. Точней, крайний, но все равно. Поэтому говорить о полноценном управлении полетом нельзя, исходим из того, что движемся по расчетной баллистической траектории. Но, допустим, подрулить на последнем участке маршрута, чуть-чуть, можно вполне. Вот, смотри, ручка прямо по центру кабины, это управление по тангажу. На себя - от себя, соответственно, вверх - вниз. Две педали, это направление, влево, вправо. Понял?
  - Я в аэроклубе занимался, - вздохнув, сознался Серж.
  - Ну, так, епт! Тем более! - возрадовался Пустельга. - А я ведь недаром чувствовал в тебе что-то такое! Родственную душу. Всегда знал, что ты ас!
  - Хорошо бы еще авиагоризонт на панели установить.
  - Авиагоризонт не могу, нет такого прибора в наличии. Да он тебе и без надобности. Зато есть пороховые усилители на 17 секунд работы. С помощью четырех блоков суммарной тягой 168 тс ты разгонишься до космической почти скорости. И летающее крыло малого размаха оседлает поток и полетит, как фанера над Парижем. Такого в аэроклубе, я тебе доложу, не испытать. Да. Перегрузки, конечно, возникнут значительные, но кресло тебя от них защитит. Во всяком случае, должно.
  Пустельга погладил вздернутый нос лаптя, похлопал по нему с любовью.
  - Да, красивая машина получилась, - сказал он с гордостью и теплотой в голосе. - Значит, должна летать. Надо бы сделать фото и отослать в Авиа-ревью. Или в Крылья родины. Жаль, что возле трамплина меня не будет, чтобы старт заснять. По ракетному. Очень эффектный кадр, полагаю, получится. Шедевральный.
  - Поручи кому-то из тех, кто внизу останется, у подножия. Да хоть тому же Тузу, или кому другому. Щелкнет, делов-то...
  Самому Пустельге, разумеется, придется оставаться рядом с машиной, вплоть до самого старта ее с вершины Кашканара, это даже не обсуждалось.
  Тем временем, пока шла постройка аэротрака, другие люди, специально назначенные, подготавливали заезд на гору. Для этого расчистили, выпрямили и утрамбовали имевшуюся там и так довольно неплохую дорогу, и подготовили три гусеничных тягача - два рабочих и один запасной. На проблемных, более крутых участках подъема, установили лебедки, прикрутив их тросами к стволам самых толстых из растущих на склоне деревьев - на всякий случай. Оставалась еще лысая макушка горы, где деревья не росли, но этот участок в месте заезда был, как ни странно, не таким вздыбленным, и там понадеялись обойтись тягачами.
  Параллельно строили трамплин. На основании замеров на местности и по подготовленным Пустельгой чертежам. В соседнем с аэротраком ангаре из толстых деревянных брусьев сколотили прочную конструкцию, настелили поверху лиственничную доску-пятидесятку, плюс еще покрыли листовым железом. Трамплин состоял из отдельных блоков, которые относительно легко можно было доставить на место, на склон холма вручную, куда машиной проехать нельзя. Так и сделали, непосредственно под руководством самого Сержа притащили, установили в нужном месте, а после намертво скрепили скобами отдельные части настила между собой. И, в довершение, засыпали толстым слоем снега, который утрамбовали и облили водой.
  - А давай чего-нибудь захерачим оттуда, - сказал мечтательно, когда трамплин был готов, центурион Докучеев, и затуманенным взором посмотрел вверх, на четко прорисованную на фоне звездного неба вершину Кашканара. Все-таки жив в каждом муже мальчишка, им бы всем кораблик пустить по потоку, да самолетик в небеса отправить, или же свалить что с вершины, а то и саму вершину уронить. - Заодно трассу обозначим. И расчистим, если что. Пробьем, во как это называется.
  - Кстати, да, - согласился Серж. - Надо бы проверить настройку.
  - На цель?
  - Сначала хотя бы на трамплин, епт. А с него, я считаю, и так прямой визир на цель.
  - Вот завтра с утра и организуем. Проверочку.
  Сказано-сделано.
  Следующим утром приволокли из автопарка на вершину две волокуши. С каждой, между прочим, единственный трактор справился. При этом одна выглядела просто большой платформой, массивной и устойчивой, на широких железных полозьях. Другая была в точности такой же, но с кунгом, сиречь, с будкой на закорках, то есть, по массе, раза в два солидней первой. И право открыть трассу, вполне предсказуемо, предоставили более легкому снаряду. Немного разравняли стартовую позицию, по уговору предупредили войско внизу сигнальной ракетой и, благословясь, запустили, как пускают бобы по бобслейным трассам - с толкача и с разгона. Правда, никто в уходящий боб не вскочил.
  Первый, блин, запуск, как ему и положено, вышел комом.
  Серж, прижимаясь спиной к стене, устроился прямо на морде верблюда, на оттопыренном карнизе губы, откуда в бинокль отлично просматривалась вся трасса. Ветер на вершине был крепкий, трепал, гад, тянул за одежду, наскакивал, как петушок, все порывался столкнуть или унести. В таком-то месте, на краю пропасти. При взгляде вниз у Сержа перехватывало дыхание от тоскливого предчувствия, возникало желание отказаться, избежать, даже исчезнуть. Но как избежать неизбежного? Такой возможности не предполагается в общем перечне степеней свободы. Назвался груздем, полезай в кузов, - это из той же серии.
  Волокуша ухнула вниз, в пропасть, как в небытие, без звука и стона, и понеслась на дно мира в облаке взбитого искрящегося электрически снега, подпрыгивая на неровностях и ухабах, сметая со своего пути, того даже не замечая, кустарники и мелкие, застывшие на пути, камни. Все, стронутое ей со своих мест, неслось позади небольшой лавиной, расползаясь по сторонам и заполняя рытвины и провалы. Но где-то на трети пути случилось то, что и должно было случиться: платформа пошла в разнос. На очередном ухабе ее бросило слегка влево, где как раз торчал неприкрытый снегом скальный выход. После удара об этот камень, железный тюбинг завертело с неимоверной угловой скоростью и отбросило в противоположную сторону, вправо, где он врезалась в другой монолит, стоявший и никого до того не трогавший ниже по склону. Вот тут до наблюдателей как вверху, так и внизу, донесся металлический лязг и грохот обрушения камней.
  После второго удара платформу закрутило в обратную сторону, она плоско шлепнулась на трассу и понеслась вниз, как звенящая циркулярная фреза, уже без новых фатальных столкновений, сбривая и отбрасывая в стороны все, что попадалось ей на пути торчавшего. Подобно раскрученному гироскопу, она была устойчива, сохраняя ориентацию в пространстве и направление движения. По нижней параболе вертушка прошла легко, вжимаясь в поверхность и шлифуя снежный наст, выскочила прямехонько на трамплин и вылетела с него, похожая издали на вращающийся лист фанеры. Перелетев через падь и взбив там очередное облако снежной пыли, салазки ухнули на склон дальней сопки, прямо в заросли дубняка, в которых, как предполагалось, скрывался неприятель. Духи, озорничавшие до того довольно весело, глумясь, постреливая и погромыхивая, мгновенно притихли, затаились.
  - Ну вот, что и требовалось доказать, - сообщил довольный запуском железки Докучеев. - Во всяком случае, трассу для тебя расчистили так, что лучше и невозможно.
  - Это точно, - согласился с ним Серж, - расчистили. А ты заметил, где самое тонкое и опасное место? Вон те две скалы, надо точнехонько между ними проходить.
  - Да, наши Сцилла и Харибда, - неожиданно щегольнул Иван Станиславович знанием греческой мифологии. - Ну, что? Еще по одной?
  - Только осторожно! Чтобы прошло буквально по лезвию бритвы. По волоску. Тоненько!
  Будку на полозьях подтащили к месту старта и осторожно, прицелившись в проход между камнями, пустили вниз. И в этот раз все получилось как нельзя лучше. Снаряд миновал все возможные преграды, явные и до поры не выявленные, удачно просквозил опасный участок, не задев ни одну из скал, и далее так до самого низа. Там прошел по параболе, трамплину, и с него взмыл высоко и, пролетев значительно дальше предыдущего участника перформанса, зарылся в кусты недалеко от вершины. Молчавшие доселе после первого пуска духи, тут же всполошились и всадили в будку подряд несколько зарядов. Что-то вспыхнуло, загорелось, пошел густой серо-желтый дым. Потом рвануло, разметав по сторонам головешки. Финал. Кода.
  - А все-таки до Бреши оно не дотягивает. Хоть ты что, - потирая замерзшие руки, поделился наблюдением Докучеев. - Маловато будет.
  - Нормально, нормально, - возразил Серж. - Трактор тяжелей гораздо, и на нем пороховые ускорители поставили, если что. Четыре штуки. Дотяну. Главное, вниз спуститься удачно, да на трамплин попасть.
  - Даже не знаю, радоваться за тебя, или горевать.
  - Лучше пожелай удачи. И кулаки держи, это не долго. Я так прикинул, по своим, штурманским, две с небольшим минуты, никак не больше. Вместе со спуском.
  - Да. Две минуты длиной в жизнь.
  
  Накануне назначенной даты спецоперации поздно вечером ангар с построенным аэротраком посетил генерал-легат Разгильдеев. Его сопровождали все начальствующие лица, так или иначе участвующие в мероприятии или ответственные за его проведение. Выслушав запинающийся доклад Докучеева, генерал, заложив руки за спину, молча обошел вокруг погруженного уже с помощью мостового крана на трейлер аэротрака. И не был в этот момент он похож ни на пони, ни на какого другого смешного зверя. Вообще, при взгляде на генерала улыбаться не хотелось, потому что выглядел он как обремененный тяжестью чрезвычайной ответственности человек. Какие уж тут смешки, какое веселье? Ничего легкомысленного.
  - Бомбическая сила! - громко восхитился кто-то из сопровождавших лиц то ли увиденным небывалым агрегатом, то ли гением, его создавшим. А, что верней, и тем, и другим.
  Судя по всему, генерал остался доволен увиденным, во всяком случае, лицо его немного просветлело. Он высмотрел в толпе Пустельгу и жестом подозвал его к себе.
  - Ну, что, у вас все готово? - спросил.
  - Так точно, господин генерал-легат. На данном этапе - все.
  - Что вы имеете в виду? Какой этап? Вы еще что-то предполагаете?
  - Нет, господин генерал-легат. Я говорю о том, что хорошо бы провести пару испытательных полетов. Хотя бы один, допустим. К сожалению, мы лишены такой возможности, поэтому, будем летать с листа.
  - Но вы же уверены в своем детище? Я правильно понимаю? Или нет?
  - Конечно, уверен!
  - Вот и хорошо. А мы верим в вас. Что нам еще остается? Но вера - это немало.
  - Остается аэротрак, господин генерал.
  - Именно. Новое слово в вооружении. Как говорит Александр Александрович, армопанк. Ну, не знаю, не знаю, может быть и этот, панк. А по мне, так скорей шайтан-арба, или летающий брандер. Будете знамениты на все вооруженные силы, Пустельга. Но для этого надо попасть в цель, и чтобы рвануло, как следует.
  - Так точно. Рванет в любом случае.
  - Вот и хорошо. Исходим из того, что это возможно, и что мы это обязательно сделаем. У кого есть возражения, замечания? Вопросы, может, какие? - обратился он к присутствующим. Но, похоже, всем было все ясно, желания задавать вопросы ни у кого не возникло. - Хорошо, - кивнул головой Разгильдеев. - В таком случае, остается что? Правильно, транспортировка. В ночное время, пока темно, нужно осторожно доставить модуль к подножию Кашканара, там разгрузить и поднять его наверх. Все, как мы уже обсудили и решили. Вот этим сейчас и занимаемся. Полковник Забубеев осуществляет общее руководство. Начальником оперативного отдела соответствующий приказ подготовлен. Ярослав Ярополкович, доведите приказ всем, кого касается, под роспись. Все, господа, продолжаем. Капитан Таганцев, подойдите ко мне.
  Когда Серж подошел, генерал, зацепив его под локоть двумя пальцами обтянутой перчаткой руки, будто клешней, отвел в сторону.
  - Ну, ты как? - спросил, внимательно и строго заглядывая в лицо.
  - Нормально, товарищ генерал-легат.
  - Нормально, это хорошо... Хорошо, что нормально. Но ты больше нигде не участвуй, понял? Со всем остальным и без тебя справятся.
  - Но, товарищ генерал, я, правда...
  - Послушай меня. Тебе нужно поспать, хотя бы часа четыре, чтобы завтра быть действительно в нормальном состоянии. Это важно для дела, в каком ты будешь состоянии. Понимаешь? Поэтому, сейчас отправляйся в гостиницу, номер там для тебя подготовлен. Поешь, примешь душ, поспишь. Последовательность может быть разной, но поспать обязательно. Утром тебя разбудят и доставят прямо на гору, соответствующие распоряжения отданы. Все ясно? Это и просьба, и совет...
  - Но, товарищ генерал-легат...
  - ...и приказ.
  
  Едва за ним закрылась дверь номера, как Серж тут же остро почувствовал свою фатальную отдельность от всего, - от мира, от жизни, от всего сущего. Вот только что он еще был вместе со всеми, чувствовал дыхание армейского коллектива, множества людей, товарищей, их толкотню и суету вокруг себя, но едва дверь закрылась - все, он уже отрезанный ломоть. Не нужно себя обманывать, обратного пути нет. Вот этого-то момента он и боялся, поэтому и не хотел уходить из ангара. Знал, предвидел, что одиночество сгустится над ним, сомкнется, и выжмет из него все соки. Эти несколько часов один на один с собой будут, наверное, самыми тяжелыми. Поэтому и хотелось провести их в рабочей сутолоке, рядом с другими. Ему вспомнилось вдруг, что Фаня ведь живет здесь же, в этой гостинице. Так, может быть? Не лучше ли? Убить одиночество? Нет, не лучше, отредактировал он себя. Не лучше. И вообще - нельзя.
  Постоял, прислонившись спиной к закрытой двери, прислушиваясь к себе и миру. Он медленно впускал в себя тишину, пока уровни ее внутри и вовне него не стали соразмерными, пока не привык, - лишь после этого прошел в покои дальше.
  Этот номер в гостинице был ничем не лучше, но и не хуже других генеральских номеров. В двух небольших чисто прибранных комнатах имелось все необходимое для полноценного отдыха одного человека или, как говорится, группы лиц. Чаще всего, неустановленных. На взгляд Сержа, имелось с избытком.
  В гостиной, на тонконогом столе у стены, судя по всему, его ждал ужин. Стол был накрыт салфеткой. Приподняв покрытие за угол, Серж заглянул под него, как под юбку - и предполагая заранее, что увидит, и в то же время ожидая чего-нибудь небывалого. Одобрительно поцокал языком, но аппетита увиденное у него все равно не возбудило, есть категорически не хотелось. Небольшой холодильник так же оказался заполнен до отказа, в основном деликатесами, однако того, что он искал, и в нем не было. Серж окинул быстрым взглядом гостиную, но генеральского бара, в том числе, генеральского мини-бара, не обнаружил. Нигде. Вздохнул и обреченно подумал, что, судя по всему, придется все же смириться с тем, что мыслям его о рюмке, или даже двух, коньяка сбыться не суждено.
  В номере было жарко, по-сибирски натоплено, Серж почувствовал, что начинает быстро потеть, буквально течет, поэтому, следующим действием, он поснимал с себя верхнюю одежду и разложил ее прямо в гостиной на диване - мехом наружу, чтобы проветрилась и просохла.
  В спальне, на кровати, разметав рукава в стороны, ожидал, желая отдаться, толстый, цвета топленого молока, махровый халат. Серж не стал обманывать его ожиданий, забрал халат с собой в душ. Но, конечно, настоящая интимная близость между ними случилась позже, когда, нагревшись под упругими горячими струями воды, Серж выбрался, наконец, из-под лейки и закутался, завернулся в его сухую, теплую, мгновенно облепившую тело шкуру. В гостиной он забрался с ногами в глубокое кресло, откинулся, и там обмяк, и вдруг ощутил невероятную истому. И поплыл, и отъехал, и улетел. Оттуда, из полу растворенности сознания, он смотрел на темный экран телевизора на стене и понимал, что это есть другая, запасная, а может - и основная, дверь, через которую он мог бы вновь войти в тот мир. Мог бы, да. Хотя бы попробовать. Но нет, не хотелось, уже не хотелось суетиться. Беда в том, что слишком часто в последнее время он уходил туда, откуда мог не вернуться. Слишком часто. Пора уже было перестать мучить себя и других расплывчатостью образа. Надо бы как-то определиться уже, решить все серьезно, или-или. Как говорится в одной притче, 'або туды, або сюды'.
  Покой убаюкивал, укачивал, сопровождая и унося туда, где, возможно, никакого покоя не было. Но между тем, где и когда покоя не было, и тем, где и когда он был, существовал промежуток, в ловушку которого Серж угодил. То ли сошел с ума ненадолго, то ли вообразил, что пребывает во сне, поддался очарованию, нашептыванию - обманулся. Волны сознания, вступив в хоровод с волнами реальности, вынесли на поверхность, на авансцену телефон. Телефон, телефон, телефон... Не отдавая себе отчета в том, что делает, он снял трубку, набрал номер. Другая реальность потекла из наушника чередой гудков. Потом возник голос:
  - Ало. Ало! Кто... Сережа? Сереженька, ты? Сереженька, что случилось? Не молчи! Сереженька, я люблю тебя, люблю, люблю...
  Очнувшись, он, помогая себе молчать, укусил палец, костяшку, впился в нее зубами. Медленно положил трубку на место. Этого ни в коем случае нельзя было делать. Ни при каких условиях. Именно это он сделал.
  Серж отступил в спальню, и там бросился на кровать, прямо поверх покрывала. Собственно, халат знал это место, оно было его. Свернулся калачиком, провалился в темноту. Глубину падения отмеряли, точно лампочки уносящихся вверх этажей, молчаливые вспышки, проблесковые маяки сознания: люблю, люблю, люблю...
  Что это было?
  Это - было?
  Было...
  
  На вершину Кашканара его доставили за несколько минут до рассвета. Сначала везли на командирском козелке, потом наверх - траком. Быстро, в общем-то, он не успел ни подремать, ни подумать о чем-нибудь важном, как, пожалуй, хотелось. Предыдущий, он же последний, сон растаял, осталась пустота, и еще печаль от понимания, что досмотреть его не удастся теперь никогда. Ну, и черт с ним, так даже лучше, подумалось. Никогда не говори никогда, но лучше заранее приготовиться. Печаль его светла. Нащупав в себе пятнышко света, он сосредоточился на нем и ненамного задержал дыхание. Вот так. Так хорошо.
  Наверху буйствовал, метался из стороны в сторону морозный ветер. Он сходу лизнул Сержа в щеку жгучим ледяным языком, и тому подумалось, что если бы ветер приложил свои усилия в каком-то одном, правильном направлении, мог бы натворить дел, а так нет, разменивается по мелочам. Даже тучи, накрывшие купол над головой войлочным пологом, разогнать дури у него не хватило, а туда же, лезет лизаться. Цельность натуры, вот что отличает ураган от ветерка.
  На востоке горизонт уже обозначился, явно и недвусмысленно, длиной неровной линией какого-то линялого цвета побежалости, будто смочили тот угол на пробу хлоркой, и она стала его есть-выедать, обесцвечивать. До восхода еще оставалось время, поэтому солнце своих красок давать не спешило, всему свое время, да, всему. Сержу даже показалось, что он уловил этот едкий, забивающий дыхание запах, но, скорей всего, его принесло со стороны Бреши, из той Геенны Огненной, что напитала кровавым миражем-отблеском вечную, похожую на сгустки и клубы дыма, тучу над собой.
  Ощущалась тревога и хрупкая текучесть ситуации. Режиссер, выстроивший мизансцену в таком неустойчивом равновесии, явно ощущал, и испытывал, и проявлял свою гениальность, как болезнь. Но он не ведал, что для него уже приготовлено лекарство.
  Все заинтересованные лица находились наверху. Из большого начальства присутствовал лишь генерал-легат Разгильдеев, - в сопровождении адъютанта, - другим здесь делать было нечего. Облачен генерал был в черную косматую горскую бурку, сидевшую на нем, как защитный экран. И по виду, и в том смысле, что ветер ее не трогал, не рвал, а обтекал, точно водный поток камень, с какой стороны ни заходил. На голове начальника красовался малахай ака треух, - высокая коническая шапка с тремя клапанами, по бокам и на спине, с кокардой на лбу, из серого генеральского каракуля. Такие уборы в шутку величают 'папаха с ушами', и полагаются они в комплект к кальсонам с лампасами. Бурка придает начальнику веса, треух добавляет роста, приметливо подумал Серж, просто по инерции, хотя теперь было совсем не до ерничанья. Дождавшись, когда ветер в припадке падучей распластается у ног домотканым ковром и затихнет на миг, Серж шагнул к генералу, доложить о прибытии, но тот, не дав договорить, прервал, сам протянул ему руку. Пожал.
  - Готов? - поинтересовался.
  - Так точно!
  - Хоть поспал немного?
  - Все нормально, спасибо.
  - Тогда не будем тянуть время. Вчера противник напирал с утроенной, наверное, силой, и кое-где преуспел, нам пришлось отойти. Не позволим ему этого сделать сегодня! Они любят выступать с восходом солнца, вот и попробуем их опередить.
  - Я готов.
  - Хорошо. Теперь, смотри. Там внизу уже наготове группа спасения и эвакуации, ждет сигнала. Как только катапультируешься, сразу начинаем операцию поиска, будем тебя забирать. Ветер дует с той стороны, от них, это хорошо, значит, парашют понесет к нам сюда. В общем, имей в виду.
  - Я все понял.
  - Как его там? Пустельга!
  - Я! - Немедленно возник рядом и, козырнув, замер в напряженном внимании гоплит.
  - Забирайте пилота, готовьте. Старт через, - задрав рукав, опять двумя пальцами обтянутой перчаткой руки, он взглянул на часы, - десять минут. Время пошло!
  - Есть готовить пилота!
  - А где Сан Саныч? - услышал Серж за спиной вопрос командира. И немедленный ответ: - Здесь я. - Сан Саныч! Я вас снова потерял... - Я здесь все время.
  
  Аэротрак, с забитыми под полозья колодками, стоял на старте, на самом краю обрыва. Или, в самом начале трассы спуска - определение зависело от того, как к предстоявшему мероприятию относиться. Если как к прыжку в пропасть - то обрыв, а если как к полету, - совсем другое дело. У Сержа и отношение и, соответственно, ощущения, или, предчувствия, были двоякими. Честно говоря, он с радостью избежал бы всего этого. А с другой стороны... Кто-то же должен это сделать? Он - лучший кандидат, как ни смотри.
  - Назвался груздем, полезай в кузов, - озвучил он постулат, ставя ногу на платформу. Ему помогли забраться в кабину, устроиться в кресле, пристегнули к нему ремнями.
  - Вот, возьми, - протянул ему Пустельга большие, похожие на горнолыжные, очки. - Надевай прямо сейчас, поверх шлема. Обязательно. Стекло в кабине есть, но мало ли что может случиться. Тем более, в полете будет не до того. Дождавшись, когда Серж нацепит очки на голову, он поправил ему ремешок на затылке и продолжил последний предполетный инструктаж. - Итак, еще раз. Минимум органов управления в кабине, минимум действий. До самого низа главное досидеть. Там включаешь ускорители, вот этот тумблер. Вверх! Они включаются, выходит штанга спереди. Сразу вытаскиваешь чеку из кресла. Вон она. Правой рукой, опускаешь, дергаешь. Рычаг активации катапульты у тебя между ног. Двумя руками на себя, изо всей дури. То же самое, если на трассе что-то пойдет не так, не знаю, бросит куда-то, сразу уходи. Это кресло спасет тебя даже на нулевой высоте. Ручка управления, педали, подергай, подвигай. Главное, почувствуй. Как? Чувствуешь? Усилие есть, но нормальное, такое, как должно быть. Ну? Хорошо. И последнее, вот эта педаль внизу. Это гашетка, пушка. Вдавливаешь ее в пол, и стреляешь, пока не закончатся снаряды. Боезапас 500 штук, думаю, хватит за глаза. Ну, что еще рассказать?
  - Да все понятно. Давайте начинать, скоро солнце встанет.
  - Ну, ладно, удачи тебе. Ни пуха, ни пера! - он пожал Сержу руку и вдруг, навалившись, обнял.
  - К черту! - отмахнулся тот.
  - Мы готовы! - крикнул Пустельга, обернувшись назад, и спрыгнул на землю.
  С другой стороны в кабину сунулся Докучеев.
  - Ну, давай! - он тоже обнял пилота. - Постарайся, чтобы мы тебя не искали долго.
  - Ладно, ладно, - пообещал Серж.
  - За пуском я сам тут прослежу. Сделаем, как вчера, пройдешь по ниточке.
  Мелькнул Сан Саныч, похлопал его по спине:
  - Не волнуйся, я рядом. Ну, с Богом! И мелькнул в обратную сторону.
  Наконец, Серж остался в кабине один. Он, и высветленная распускающимся рассветом даль, и провал прямо перед ним, путь в бесконечность. Пользуясь моментом, поправил за пазухой ключ.
  - Убрать колодки! - услышал он крик Докучеева. Мелькнули тени перед капотом, что-то приглушенно стукнуло, погромыхало. Через короткое время раздалось: - Поехали! Навались!
  Серж сжался, в предожидании начала движения и ускорения, но прошла минута, однако ничего не происходило. Он оглянулся назад и сразу понял, что произошло. За те пару часов, которые платформа простояла на позиции, ее полозья примерзли к снегу, и сдвинуть, сорвать ее с места не могли человек, наверное, десять, упиравшиеся изо всех сил в нее сзади и по бокам. Чуть поодаль в бурке и треухе возвышался бугром генерал-легат Разгильдеев. В руке, похожий на карточного короля, он держал отблескивавшую желтым корпусом латунную подзорную трубу, изготовившись уже отслеживать акцию во всех подробностях. 'Где такой раритет раздобыл?' - мелькнуло в голове у Сержа. Видя, что заминка затягивается, Автомон Иванович сунул трубу адъютанту, а сам выскользнул из-под бурки и, оставив ее стоять на месте, бросился к трактору, подсобить. Неожиданно он споткнулся посреди своего порыва, но не прервал его, а полетел вперед, расставив руки. Серж отчетливо услышал стук, с которым генерал ткнулся малахаем в край платформы, та вздрогнула и сразу пошла. 'Э-э-эх!' - выдохнуло общество провожающих вослед аэротраку, устремившемуся в пропасть. Добавляя разгона, ударили в спину прожектора.
  Сержа вдавило в кресло, пространство надвинулось, набросилось, потекло сквозь него, выворачивая наизнанку, вымывая, выдувая все, что можно было в нем почерпнуть и подхватить, все больше - нематериальное. Хорошо, что не ел ничего, мелькнула мысль, однако утешение это было слабое.
  Американские горки? Фигня! Вот русская гора, это да!
  В мгновение ока он промчался между Сциллой и Харибдой, только что-то мелькнуло слева, а потом справа, и он подумал, верней, осознал, что если бы задел скалу, и его завертело, никак повлиять на ситуацию уже не смог бы. Ничего бы не поделал, абсолютно. Какое безумие, подумал он, какое безумие!
  На начальном участке, как раз до уровня скал, аэротрак шел, тяжело прижимаясь к поверхности, просто вдавливаясь, утюжа ее. Но на траверсе нижнего монолита он подскочил на небольшом трамплине, и вот тогда действительно началось. Прыжок за прыжком, прыжок за прыжком. Аппарат взмывал в воздух и долго парил над склоном, как заправский горнолыжник, а, едва коснувшись него, вновь устремлялся в полет. Так, скачками, он и преодолел весь спуск до конца, скорость при этом набрал воистину сумасшедшую. Серж ощущал ее физически, как параллельный поток жизни рядом, как нечто отдельное, с ним напрямую не связанное, точно смотрел на экран в кинотеатре, где показывали вот это вот все мелькание. Время растянулось, или наоборот остановилось, - не разобрать, в общем, этот момент залип, застыл на целую вечность и никак не хотел заканчиваться. А надо бы, потому что, синхронно, Серж прекратил дышать, просто был не в силах, и уже задыхался.
  На параболе внизу его вдавило в кресло с чудовищной силой, он почувствовал, как следом за сознанием потекло книзу, к центру земли его лицо. Добавить, усилить, подумал он со смертельным восторгом и, едва подняв руку и дотянувшись до тумблера на панели, перещелкнул его вверх. Налетевший тут же сзади ракетный экспресс ударил, толкнул в спину, погнал вперед. Надо было сделать что-то еще, но он уже не помнил, что конкретно, да, собственно, и сил никаких и ни на что не осталось. Откинувшись в кресле, он взлетал, ощущая полет, как вдох. А-а-а-ах!
  Взлетая, подумал: как это здорово! Полет! Это он! Свободен, как птица! И еще почувствовал: что-то пошло не так. Его заваливало набок, медленно, но заметно вращало в левую сторону. Очевидно, подумалось задним числом, он заехал на трамплин не совсем ровно, попросту не попал на него, промазал левой лыжей. Да было, его внутренний регистратор отметил и некоторое проседание аэротрака, и перекос, и скрежет под днищем. Черт! Черт!
  Он подвигал педалями туда-сюда, влево-вправо. Бесполезно, они никак не влияли на ситуацию. Как оказалось, органов управления, способных воздействовать на вращение вдоль продольной оси, на борту не было. Или он не умел ими пользоваться. Пустельга, эх, Пустельга! Хотя, а что он мог? За три дня трактор летать не научишь. И даже за трое суток, пусть они в армии и безразмерные. Идея была его, ему и выкручиваться. Хорошо еще, что против часовой вращает, а вот в другую сторону было бы гораздо хуже. А так, вот он уже кверху ногами, кажется, и ничего.
  Двигатели по бокам перестали реветь, выключились, отработав положенное. Звук оторвался и отлетел назад, там свернулся в точку и пропал, как простой материальный объект. Ускорение сразу прекратилось, экспресс отстал, проследовал за звуком. Серж, наконец, задышал легкими, а не тем, чем до этого, и сразу почувствовал необъятность и все растворяющую мощь охватившего его покоя. Двадцать секунд, полет нормальный, подумалось ему. Ну, не совсем нормальный, все-таки вниз головой. Все-таки это не космос, где низ и верх взаимозаменяемы, неопределимы и условны. Здесь ему, как-никак, нужно ориентироваться, потому что полет - это хорошо, но не полет сам по себе хорош, а возможность долететь куда следует. И необходимость попасть, куда следует, диктует. Диктует, ага. На что он может повлиять? Да ни на что! А что использовать? То же самое!
  Перед глазами, когда он запрокинул голову, сплошным потоком, как в кадрах авангардной кинохроники, только музыки соответствующей не хватало, протекала какая-то местность, реальная, которую он в таком положении опознать не мог. Это при том, что много месяцев подряд наблюдал ее и в ПНБ, и просто из-под руки. Какая-то рябь, какие-то точки и черточки на сером застиранном полотне. Это, надо понимать, кустарники и деревья на снегу. Но что? Где конкретно? Ничего такого он сообразить не мог. Вот и финита, ля, подумалось.
  Но полет продолжался и, более того, подъем продолжался. Судя по общим ощущениям, высшей точки траектории аэротрак еще не достиг. Посмотрев вдоль капота трактора в направлении движения, Серж увидел прямо по курсу черную лохматую тучу. Что показалось ему весьма странным. То есть, только что ее не было, и вот она уже появилась. Собралась, налилась, закурчавилась. И Серж несся прямо на нее. Уж не то ли это, о чем я думаю, попробовал разобраться он, но не успел. От тучи стали отделяться какие-то комки, сгустки того, из чего она состояла, - шлепки, или биты? - и эти формации понеслись навстречу бодро летящему по небу лаптю.
  - Но, но, но! - заторопился Серж, предчувствуя недоброе, и, вцепившись в подлокотники кресла, вдавил в пол гашетку. Как говорится, психанул немного. Из кабины ему было хорошо видно, как, приваренная к ржавому швеллеру возле правой фары, пушка легко крутанула шестиствольным блоком и плюнула огнем. Мчавшиеся встреч ему черные кляксы моментально разнесло в клочья, разметало. - А-а-а-а-а! - снова закричал он во всю силу легких, как кричал, бывало, Павка Корчагин, несясь на лошади в кавалерийский замес. - Даешь! И еще несколько раз совершил над гашеткой действия активного принуждения к сотрудничеству.
  Поливая тучу то короткими, то длинными очередями, он в буквальном смысле прорубил в ней тоннель. А, может, туча сама, обладая разумом, решила не связываться с неадекватом, потому что все равно ему крышка, - и расступилась перед ним, раздалась в стороны, пропуская. По образовавшемуся проходу, аэротрак просквозил тучу навылет, до противоположного края, и там, наверху, хватил света. Солнце, вылупившись из-за горизонта, снизу осветило верхние облака, по розовой их пене неслась увеличенная тень трактора.
  Удивительно, сам того не ведая, Серж нашел способ, как остановить вращение своего болида. Пушка! А точней, ее отдача силой в 5 тонн.
  Да, аэротрак выпрямился, стал на киль, или на лыжи, и теперь Серж отлично видел, где находится. Под ним со всем своим неистовством бурлила Геенна Огненная, Брешь, отчетливо пахло серой, а прямо по курсу стояла монолитом Белая скала. Серж так обрадовался при виде ее, точно мореплаватель, после долгих скитаний по безбрежному океану увидевший маяк на родном берегу. Душа его возликовала, он посчитал, что дело практически сделано. Цель достигнута - вот же она, цель! О том, что надо спасаться самому, он пока не думал.
  Пропев какое-то легкомысленное тра-ля-ля, Серж толкнул ручку от себя, и - удивительно, но факт - этого его действия аэротрак послушался, клюнул носом и перешел в пике.
  Лапоть быстро спускался с воздушной горки, но это был не обвал, не падение камнем, и даже не спуск с Кашканара, а достаточно пологое, упругое скольжение вниз. Серж еще довернул вправо, подрулил педалями - и тоже болид послушался руля. Скала быстро приближалась, надвигалась, вырастала в размерах, заполняя собой все поле зрения. Но - она была пуста, на этот раз никакого излучателя, никакой антенны Серж на ней не видел. Ничего. Неприятное открытие.
  Когда до цели оставалось рукой подать, он вытащил из-за пазухи припасенный специально для этого случая ключ и, выставив его перед собой, как пистолет, нажал на кнопку. И снова, как в прошлый раз, из раструба вырвался голубоватый, резко расширяющийся конусом, луч, быстро бледневший, до полного растворения, впереди. Но когда он накрыл площадку на скале, на ней сразу стали проявляться невидимые до того элементы конструкции, какие-то объемы, фермы, решетки, и все это приближалось со скоростью и неотвратимостью встречного, да, экспресса.
  'Пора!' - капилляром взорвалась, вспыхнула мысль. Бросив ключ, Серж обеими руками вцепился в рычаг активации катапульты, и, что есть силы, дернул его на себя... И ничего не произошло. 'Чека!' - следом рванула другая мысль, ее осколки, он почувствовал, вонзились в мозг, парализуя. Вот, вот что он забыл сделать! Понимая, что поздно, что не успевает, он, потеряв еще мгновенье, выдернул железную шпильку с флажком из кресла и вновь с неистовой силой потянул за держки катапульты.
  А далее все происходило замедленно - медленно, медленно... Демиург, управляющий мирозданием, просто остановил время, отключил, любуясь процессом. Он разбил поток событий на отдельные картинки и, явно желая, чтобы Серж навсегда запомнил каждую, не торопясь перелистывал, разворачивал их перед ним, точно страницы книги комиксов. Вот срабатывает механизм фиксации рук и ног, вот штанга впереди аэротрака касается белого куба излучателя, вот загорается заряд катапульты, дым, искры, выстрел. Штанга вдавливается внутрь, и одновременно с этим кресло начинает двигаться по направляющим. А потом взрывается все, превращаясь в клубящийся огненный пузырь. И это - при тотальном, абсолютном, мертвом безмолвии. Огненная хризантема распускается, разворачивается, шевеля багровыми и оранжевыми лепестками, точно щупальцами, она простирает их к нему, тянется за ним, мгновенно вырастая до невиданных размеров, заполняя собой все небо, и даже тот кусочек пространства за спиной, куда он надеялся улизнуть. И, наконец, огненный поток догоняет, обнимает, облизывает его, как карамельку, сдирая покровы, снимая все.
  Свет, подумал он последнее, перед тем как погрузиться в темноту. Но это была не мысль, а - нечто более материальное.
  Глава 15. Стеклянные сны.
  
  
  Все было не так.
  Уж, по крайней мере, не так, как хотелось - точно.
  Но что от него зависело, если разобраться? А и разбираться не надо - ничего. Ничего не зависело. Все, что ему оставалось, это терпеть. Вот есть такой ждун, сидит и ждет непонятно чего. Все его знают, кто лично, кто понаслышке, кто визуально, как образ. Но есть и терпец, не терпила, а именно терпец. И терпец этот - он, лежит, терпит и ждет, когда испытание закончится, поскольку не в силах завершить его сам. Значит, он и ждун в какой-то степени тоже. В большой степени ждун, но все же - не ждун. Ждун поневоле. Ждун - терпец. Черт, запутался, белиберда какая-то. А что еще может завестись в голове, если лежишь и тупо ждешь, когда прекратится боль? Даже тараканы не заведутся, одна лишь чушь, как признак и отголосок боли.
  А она, похоже, уже никогда не прекратится. Не исчезнет, не растворится. Единственная возможность избавиться - перекрыть этот чертов краник, через который она в него вливается. Ирония судьбы заключалась в том, что сделать это мог один лишь Директор. Враг. А разве можно получать от врага подачки? Разве допустимо принимать от него что-либо? Ах, если бы только он смог каким-то образом избавиться от него! Убить может? Хочется убить. Но как это сделать?
  Эта субстанция, что поглотила его... Похожая на магму, вязкую, тягучую, жгучую. Жаркую. Однако эта, в отличие от магмы, не сжигает, она иссушает. Если кто-то думает, что так лучше, предпочтительней, может попробовать сам. И сравнить. Хотя, что с чем сравнивать? Неугасимое адское пламя и жжет, и иссушает, и много еще других страданий причиняет, которым даже нет названия в русском языке. В других, может, есть, а в русском нет. И в тех, что он знает помимо русского, тоже нет. А что он знает? Вот черт, кто бы напомнил... Кто он? Где он? Когда?
  Остается ждать прихода Директора, чтобы он эту боль прекратил. Вот, сволочь, привязал-таки к себе.
  И да, он теперь и ждун, и терпец, и терпила. Непонятно только, насколько его еще хватит. Ведь к боли привыкнуть невозможно, вопреки расхожему мнению. Можно, можно научиться терпеть боль, - немного, и невысокого уровня. Но вот такую - нет. Такую можно отринуть только вместе с частью себя, с той частью, которая, помимо боли, воспринимает и все остальное. То есть по факту потерять себя. Чего тот гад и добивается. Сломать его, вот чего он хочет, однако странно, что не наступает болевой шок, что он не впадает в кому, или куда там еще можно впасть. Вот, что значит - профессионал, в рот ему нехорошо, свою работу палача знает превосходно, выполняет щепетильно, на тоненького отмеряет, ни больше, ни меньше. Господи, скажи хоть ты ему! Кстати, Господи, почему ты молчишь? Ты еще с нами? Так знай же!..
  Странное дело, едва лишь в своем полуобморочном бреду он обратился к Всевышнему и стал с ним разговаривать, как что-то изменилось. Все изменилось, он даже не договорил, забыл, что хотел, что собирался Ему сказать. Потому что почувствовал, как озноб прохлады пробежал по телу, усмиряя огонь, устраняя жжение, ублажая, утихомиривая боль. Он вмиг оцепенел от восторга и блаженства. А потом произошло и вовсе чудесное.
  Та лавовая субстанция, тот бесконечный поток боли, который облизывал и пожирал его безостановочно, и который владел им безраздельно, вдруг куда-то пропал, рассеялся, заместился в его пылающей вселенной другим, противоположным ему по свойствам и проявлениям. Он обнаружил внезапно, что его измученное тело подхватила чистая, прозрачная и прохладная стремнина, легко приподняла, снимая с отмели, или, скорей, с рифа, о который его крушило и раздирало, и понесла прочь от этого страшного места, покачивая, укачивая, убаюкивая его на своей ладони.
  Он вдруг сделался совершенно невесомым, чувствовал и осознавал себя таковым, и при этом стал погружаться в светлое, пронизанное солнечными лучами пространство. Погружался исключительно сообразно своему желанию, потому что эта вода была водой жизни, а он хотел жить.
  Боль умиротворялась, растворялась в живительной влаге, замещалась ей повсеместно, превращаясь в свою антитезу - негу и блаженство.
  Последнее, что он увидел перед тем, как окунуться в исцеляющий хрустальный сон забытья, был свет, пронизывавший объявшую его прохладу, и яркая сетка солнечных лучей на золотом песке, куда он опустился, расслабленный, как на ложе. Он видел такое когда-то давно, в другой жизни, в солнечный день, ныряя в море у берега. Лучи рисовали пятна и ячеи, и колыхались, отражая движение волн на поверхности. Его и самого слегка покачивало, убаюкивая. Дышалось легко, а, может, и не дышалось вовсе, во всяком случае, он не испытывал потребности наполнить легкие чем-то еще дополнительно - того, что в них было, хватало вполне. Он подумал еще, что все дело в свете, он стал другим. Без него, оказалось, никак нельзя обойтись, даже выжить, но он теперь не тот, что был раньше, не бил по глазам, не жалил, а гладил по лицу ласковой кисточкой, беличьим хвостом. И, неожиданно - там был кто-то еще.
  А когда стеклянный сон его не то чтобы растаял, но прояснился и стал доступен для проницания и осознания, это чувство возникло вновь: здесь есть кто-то еще. А потом он увидел и его - того, кто здесь был.
  Огромные печальные глаза. Или не печальные, а просто чрезмерно внимательные. И сострадающие - вот так, да. Светлые. Так мог смотреть только тот, кто знал и ощущал твою боль в той же мере, что и ты сам. Ах! Он задохнулся в тот миг, когда понял, что тот - человек, существо - принял на себя его боль. Поглотил, обратил, нивелировал.
  Большие глаза, следящие за моментами его пробуждения, в обрамлении чего-то струящегося и прозрачного. Он видел такое в фильме про пришельца, тот был невидим за счет того, что свет обтекал его со всех сторон, не отражаясь, а лишь слегка искажаясь, за счет чего и возникал этот мерцающий эффект. Значит, пришелец? Все же нет, не похоже. Глаза висели, плавали в пространстве над ним под самым потолком. Чем дольше он смотрел на них, тем ясней в его сознании, в механике восприятии, проявлялась фигура, которой они принадлежали. Все-таки фигура. Тонкая, прозрачная, невесомая, но огромная. Два крыла, такие же прозрачно-слюдяные, как крылья стрекозы, только тоньше, мягче, воздушней и прозрачней, спускались до самого низа, расширяясь, и полностью укрывали, укутывали его складчатым пологом - вместе с кроватью, на которой он лежал. Той самой кроватью, на которой он жил так уже долго, что, наверное, прирос к ней. И прирос бы точно, если бы его не переворачивала и не обтирала со всех сторон та, которая... Которую он... Которой он ни за что не хотел бы показаться в своем нынешнем униженном и беспомощном состоянии. Вот такие дела.
  - Привет! - вздохнув, сказал он, обращаясь к тому, кому принадлежали глаза.
  - Ты меня видишь? - глаза расширились и часто-часто заморгали, непонятно, больше от испуга или от удивления.
  - Вижу, конечно. А, кроме того, я знаю, как тебя зовут. И вообще, знаю, кто ты такой. Ты ведь Данька, верно?
  - Верно, да. Как интересно, все в госпитале давно уже меня потеряли, никто не видит, почти никто, а вы вот видите. Странно. Не совсем понимаю, как такое возможно. Почему?
  - Я тоже не понимаю. Кстати, вижу я тебя с трудом, едва-едва, так что мне даже моментами кажется, что ты всего лишь моя галлюцинация. Было бы неплохо, чтобы ты убедил меня в обратном. Не хотелось бы, ко всему в придачу, еще сойти с ума. Но, ты сказал - почти, это означает, что кого-то еще тебя видит?
  - Так, правда. Тот дядечка, который наводит на вас страдание. Я его боюсь, поэтому приходится от него скрываться.
  - Вот как? А ты знаешь, что он такое наводит?
  - Нет, не знаю. Но зато я умею облегчать ваши страдания.
  - И очень хорошо умеешь, прямо сказать. Я просто улетаю, такое облегчение. Как ты это делаешь?
  - Спасибо. Это нелегко. Но я стараюсь. И, раз уж вы все равно меня видите, я, пожалуй, спущусь.
  Отделившись от потолка и каким-то образом ужавшись до размеров реального мальчика, Данька присел на край кровати.
  - А я вас тоже знаю, - сообщил он, немного смущаясь. - Вас зовут Серж, и вы тот, кто прекратил войну.
  - Ну, уж и прекратил, - заскромничал в свою очередь Серж. - Просто так получилось. Погоди, а она на самом деле закончилась? Мне кажется, я с тех пор ни с кем не общался - кроме того дядечки, как ты его называешь. Разве что в бреду.
  - Конечно, закончилась. Еще зимой. Брешь закрылась, и ничего чужого там больше нет.
  - Зимой, говоришь. А теперь что?
  - Лето. Третье августа. Вы давно здесь лежите.
  - Да уж...
  Серж почувствовал грусть, и в то же время легкую, шипучую, как шампанское в бокале, радость обновления и обретения себя. Хлебнул такой горько-сладкий коктейль, крепкий, голова закружилась. За все время после своего прыжка на аэротраке, это был первый раз, когда он разговаривал с нормальным человеком. Уж всяко разно, Директор таковым не является. Хотя, Данька тоже... Мягко говоря - своеобразный. К нему просто нужно привыкнуть, поспешил настроить он себя на конструктив. Реальность может быть странной, но к ней все равно следует относиться, как к реальности.
  Чем дольше он смотрел на Даньку, тем явственней видел перед собой десятилетнего мальчика, каким тот, собственно, и являлся. Маленький, щупленький, остроносенький, с оттопыренными ушами, гладкими светлыми волосами и косой челкой, падавшей ему на лоб. Он видел его ручки с тонкими пальцами, и даже его одежду, которая хоть и просвечивала насквозь, но все же была. И странные его перепончатые крылья, крепившиеся каким-то образом к спине, и которыми он продолжал обнимать кровать, накрывая ими Сержа, точно коконом.
  - Я знаком с твоими родителями, - сообщил ему Серж. - Недавно... В смысле, тогда, зимой еще познакомились.
  - Я знаю. Точней, я чувствую это. Я чувствую гораздо больше, чем знаю. Но вы так на меня смотрите...
  - Прости, никак не могу привыкнуть к твоему внешнему виду. На наш взгляд - на мой взгляд, - ты выглядишь довольно необычно. То есть, совсем необычно. Впрочем, я, должно быть, тоже тот еще красавчик. Как мне тебя называть?
  - Данька, пока еще Данька.
  - Что значит, пока? Ты меня пугаешь. Что, Данька, вообще с тобой происходит? Произошло. Можешь рассказать свою историю? Если никуда не торопишься. У меня-то время есть, и я с удовольствием тебя послушаю. Кстати, который час? Здесь, похоже, время вне закона, или его отменили. Я совсем потерялся...
  Серж с беспокойством стал озираться по сторонам, но стены палаты вокруг него были белы и чисты, кроме медицинской аппаратуры и дисплеев слежения за его, кстати, состоянием - ничего лишнего. В том числе, и никаких часов.
  - Я не знаю, где-то вторая половина дня. Остается, наверное, еще пару часов до ужина, точней сказать не могу, не слежу, потому что не ужинаю, - как смог попытался успокоить постояльца Данька. - На самом деле времени на разговоры у нас не так много, в любой момент сюда могут войти, и тогда мне придется исчезнуть. Хотя, собственно, меня все равно никто не видит, я никак к этому не привыкну. Но, знаете, я буду рядом, буду возвращаться и оставаться с вами, пока будет нужна моя помощь. Вообще, честно говоря, не понимаю, как вы можете терпеть эту боль без анестезии? Это что-то невероятное! Ведь никто не знает, что с вами происходит, и поэтому даже не пытается помочь! И, простите, я не понимаю, ради чего вам такие испытания?
  - Видишь ли, Даня, тот человек, который взял меня в оборот, он нехороший. И он враг. Мой враг, наш общий враг. Поэтому я не могу, да и не хочу иметь с ним никаких дел. Но ему кое-что от меня нужно, и он использует те преимущества, которые у него есть, чтобы вынудить меня сделать то, чего делать я не желаю. В данный момент у меня нет другого способа противостоять ему, кроме как немного напрячь силу воли. Я должен терпеть, я не могу ему поддаваться. Ведь верно? Иначе что обо мне будут думать мои друзья? Да и враги тоже. Не стоит давать повод в нас усомниться, никому.
  - Я понимаю, дядя Сережа. Знаете, я хотел бы быть похожим на вас, таким же сильным, только мне это недоступно. Таким, как вы, я уже никогда не стану. Я теперь совсем другой. Вот, что со мной произошло.
  - Расскажи, пожалуйста, что случилось? Что это такое, стеклянная болезнь?
  - Стеклянная?
  - Так ее назвали.
  - Стеклянная... - повторил Даня по слогам, будто пробуя слово на вкус, - Возможно, что-то такое есть. Холод, стекло само по себе ведь холодное. Я теперь тоже холодный. Но, значит, вы и так уже все знаете?
  - Нет, не все, только то, что рассказал твой отец. Про то, как он нашел в лесу стеклянную бабочку, и как принес ее домой, чтобы показать тебе. Как ты играл с ней, и как заболел, когда бабочка улетела. Как тебя отвезли в госпиталь и стали здесь лечить. И про то, как он жалеет и винит себя, что не оставил бабочку там, где увидел, в тайге. Но я, разумеется, ничего не знал о том, как далеко твоя болезнь зашла.
  - Это не болезнь, это совсем другое. И отцу не стоит себя винить, он ни в чем не виноват. Если бы не он, меня все равно нашли бы, и тогда бабочка прилетела бы прямо ко мне.
  - Я не понимаю. Бабочка, что она? Кто она? Для чего?
  - Она - другая жизнь. И она - приглашение в другую жизнь для меня. Предложение, от которого невозможно отказаться.
  - Эльфы? Это они что ли?
  - Нет, эльфы нет. Эльфы - другое. Эльфы гораздо более материальны.
  - Тогда что? Я, кстати, и в эльфов не слишком верю, никогда их не встречал, видел только в кино. Сказки, фэнтези, все такое...
  - Но меня же вы видите?
  - Это правда. С трудом, но да, не поспоришь.
  - Так и эльфы, их никто не видит, но они есть. И разные другие тоже есть. Придется, видимо, начинать издалека. Суть дела вот в чем. Когда-то давно, когда земля была еще теплой, гораздо более теплой, чем теперь... Это не сказку я рассказываю, так было на самом деле. В те времена на земле жила раса полупрозрачных, эфирных людей, едва ли не первая из тех, что существовали. Они считали себя двойниками богов, питрисами. Может, они и были двойниками, не знаю. В отличие от людей, у них от материальной природы присутствовало - чуть, основная составляющая их естества была духовная. А из трех частей - тело, ум и дух, - преобладали две последние. Если взять людей нынешних, они полностью материальны, и духовного у них лишь доля процента. Плюс немного ума. Это если брать в среднем. У особо продвинутых, тех, кто развивает себя всякими практиками, работает как-то над собой, духовного процентов до десяти-пятнадцати, не больше. А у тех, первых людей, природа была иной, преимущественно духовной, собственно материального в них было лишь малая крупица, а органики еще меньше. Эфирные тела, полевые образования, сгустки энергий - вот, что они собой представляли. Поэтому как-то воздействовать на природу, преобразовывать ее, они, по большому счету, не могли. А требовалось, видимо, именно это. Поэтому та раса была заменена на другую, материальную по природе своей. Из мяса и костей. Плюс немного ума. Совсем чуть-чуть.
  - Кем была заменена?
  - Не знаю, дядя Сережа. Я многого еще не знаю. Наверное, теми, кто за всем стоит.
  - И сейчас стоит?
  - Конечно. Совершенно точно, я это чувствую.
  - Кто же они? Боги? Демиурги?
  - Хорошо, если так, а не какие-то МНСы, отрабатывающие программу исследований. Пусть лучше будут демиурги.
  - Какая нам разница? Чем лучше?
  - Они должны знать общий замысел. А МНСам много знать не положено.
  - Да уж. Но и демиург не должен гулять по садам своим...
  - Иногда все же захаживает.
  - Ах ты! - Серж коротко хохотнул. - Откровения святого Даниила. Прости. В некоторые вещи не так легко поверить.
  - Я понимаю. Мне тоже не сразу все открыли. Но мне было легче осознавать, потому что параллельно я изменялся сам. Что было дальше... Господство расы призрачных людей, питрисов, закончилось, хотя господством их присутствие в мире назвать, конечно, нельзя, они сосуществовали со всем, были естественной частью мира. Однако они не исчезли совсем. Не прекратились, а ушли, точней - были перемещены в другое измерение, как теперь говорят ученые. Если совсем точно, тот мир был специально для них сотворен. Теми, кто за всем стоит. Чьими двойниками они были. Образом и подобием. Ныне это постоянно перемещающийся народ, который странствует по измерениям, пространствам и временам. Питрисов не так много, а, учитывая огромные просторы, по которым они кочуют, так и вовсе немного.
  - А что, логично. Если можно создать один мир, почему бы не создать другой? Сказав А, говори и Б. То есть, проблема была решена?
  - Не совсем. Проблемы остались. И возникли новые. У первых людей, у питрисов, я имею в виду.
  - Я понимаю.
  - Главная состояла в том, что они сами не могли размножаться. То есть, их сотворили столько, сколько было нужно, чтобы наполнить Землю, и остановились на этом. Так было изначально, а когда они лишились поддержки, ситуация усугубилась. И хотя живут питрисы долго, практически бесконечно, все же их популяция не может не только развиваться, но и избежать деградации без притока свежей крови.
  - Как много ты уже знаешь, Данька.
  - Меня просветили. Этот процесс у них отлажен, будто подсоединяют к базе данных и запускают программу обучения. Постепенно, в несколько этапов. И вот, я уже не совсем Данька. Так вот, когда они жили на земле, обо всем заботились демиурги, а в новом мире они оказались предоставлены сами себе.
  - Понятно. Ничего личного, просто эксперимент. Выживут - выживут. Нет - тоже какой-то результат.
  - Ну, вроде того. Тем не менее, питрисы продолжают жить, странствуют в поисках места, лучшего для духовной жизни и развития. И такое место есть, оно называется... В общем, я не помню, как оно называется, тем более что его пока только предсказали, но не открыли. И остается проблема у странников. Они живут долго, да, но все же постепенно уходят - в область чистого Духа. И у них есть задача, сохранить популяцию, народ, свой путь, свое место обитания, и, в конце концов, исполнить предназначение. Но они так и не обрели способность размножаться сами.
  - Ты уже говорил.
  - Да. Простите, повторяюсь. Однажды выход был найден. Они стали набирать рекрутов в свой мир на земле. И эльфы, как ни странно, для этого не подходят, только люди.
  - А вот с этого места, пожалуйста, подробней.
  - Дядя Сережа, могу лишь в пределах личной компетенции...
  - М-да, смешно... Дядя Сережа... Зови уж меня Сергеем Сергеевичем, более адекватно будет... Звучать.
  - Хорошо, Сергей Сергеевич, вы правы, конечно. Так вот, появились бабочки. Те самые, стеклянные. Фактически, это летающие детекторы, разыскивающие и определяющие кандидатов на трансформацию. Дело в том, что у некоторых людей уже имеются нужные мутации генома, которые позволяют им пройти инициацию. Эти мутации бабочки достаточно легко засекают. Технических подробностей я не знаю, но, похоже, это не сложно. И тогда они идут на контакт. Причем, успешной инициация может быть только у детей, чем младше ребенок, тем вероятность хорошего результата выше. Взрослые ей вовсе не подаются. Пока. Но они могут указать на своих детей, потому что мутация, вероятно, передается по наследству, причем только по отцовской линии. Вот почему бабочка села тогда моему отцу на руку. У него был нужный ген, но свой шанс он упустил. Кстати, думают уже над тем, как обращать и взрослых, так что, когда-нибудь, может быть... Первичную инициацию, процесс превращения, запускают тоже бабочки.
  - Но это же ужасно! А не получится ли так, что со временем мы все станем призраками. Или этими, питрисами? И людской род закончится?
  - Такой опасности нет, потому что процент нужных мутаций очень незначителен. К тому же, демиурги тоже не спят. Собственно, они никогда не спят. Не допустят.
  - Можно не волноваться? Ладно, успокоил. И, значит, бабочка сделала свое черное дело и улетела.
  - Вовсе не черное.
  - А с точки зрения твоих родителей?
  - Да, здесь просто беда. Все пошло не так, как должно было.
  - А как должно было?
  - Ну, обычно такие дети, инициированные, просто умирают. Не все детки, а лишь те, которые могли подружиться со стеклянными бабочками.
  - Просто умирают! Как здорово! Умиление, ага.
  - Как бы умирают. Это звучит необычно, но детки умирают частично. Большая их часть, физическая, умирает, а духовная составляющая и летучая часть плоти отправляется к странникам. Здесь остается все материальное, то, что лишнее и не пригодится - там. Материальное видоизменяется, нематериальная же часть пропорционально увеличивается, прирастает. Вы это можете видеть на моем примере. И да, конечно, это горе для родителей, но выбора у странников и другого способа пополнять ряды, нет. Тем более, существует теория, что в конечном итоге все люди опять станут такими. Когда демиурги устанут, наконец, возиться с людьми и отчаются улучшить их природу. Кстати, все дети идут на инициацию добровольно. Некоторые даже отказываются, но таких немного.
  - Конечно, поманили в сказку, кто же не захочет, кто не пойдет?
  - Ну, быть может, отчасти это так. Дело в том, что питрисы, их раса, не стояла на месте. Оказавшись в сложном положении, после изгнания с земли, они не отчаялись, не опустили руки, а нашли в себе силы для развития. И развивались, и превратились со временем в совершенных людей, для которых во вселенной не существует пределов.
  - Кроме единственного?
  - Совершенно верно. Но и над этим, поверьте, работают. Люди тоже могли бы со своей стороны двигаться навстречу, становиться лучше, но пока, кроме развития технологий, находят в себе силы и стимулы только для размножения.
  - Альтернативное человечество на альтернативном пути развития. Да. Неожиданно, мы выбрались на просторы Вселенной. Мне кажется, там слишком холодно. Поэтому, хотелось бы вернуться к делам более локальным. Можно сказать, камерным.
  - Вы правы, Сергей Сергеевич, не будем растекаться. Говорить о том, чего никто никогда не увидит... Наверное, не стоит.
  
  Разговор их затянулся. Настолько, что его несколько раз приходилось прерывать, когда в палату приходили врачи и прочий медперсонал. Жизнь в госпитале шла своим чередом, процесс врачевания не прерывался ни на минуту. Сержа осматривали, обслуживали, обрабатывали. Исполняли назначения, измеряли температуру, меняли капельницы, делали сотню других мелких дел и манипуляций. Данька в такие моменты воспарял к потолку и притворялся несуществующим, благо его и так никто не замечал, следя с высоты лишь за тем, чтобы никто не наступил на его крыло, которыми он продолжал окружать Сергея Сергеевича, в режиме реального времени усмиряя болевую генерацию в его теле.
  Серж делал вид, что все еще находится без сознания, даже если глаза его оставались открытыми. Это было не так уж и трудно, тем более что персонал привык к нему такому, потустороннему, и относился как к временному невозвращенцу - тому, кто зашел на ту сторону слишком далеко и не торопился вернуться. Хотя, последние изменения в его состоянии внушали медикам и группе поддержки надежду и осторожный оптимизм. Зачем ему это было нужно - скрываться? Трудно сказать. Решил не торопить события. Кроме того, было одно важное обстоятельство. Имелось кое-что, в чем он не был уверен до конца, что то ли виделось ему, то ли мнилось в предыдущие редкие моменты его подъемов и всплытий из глубин бессознательного к поверхности реальности. Именно это он хотел прояснить прежде, чем начнет отвечать на вопросы.
  Дело было в женщине, которая виделась ему несколько раз, возможно, как раз в минуты прояснения сознания. Чаще всего вечером или ночью, когда пространство уже оказывалось залито темнотой, точно компаундом, а все, что оставалось в мире светлого сужалось до размеров письменного стола у стены, на котором горела лампа под бледно-голубым выпуклым плафоном.
  Женщина что-то писала там, напротив него, склонившись немного на правую сторону, острый локоть, следуя за строкой, двигался взад-вперед. Он видел ее со спины, узкие плечи и тонкую длинную шею, совсем открытую, так как волосы были забраны вверх, под высокий белый колпак на голове. Выбившийся из-под колпака локон на виске серебрился в холодном свете лампы и был до боли знаком ему. Он почти точно знал, что не раз целовал его в какой-то другой жизни, с которой давно распростился и которую пытался забыть. Женщина тоже пришла из прошлой жизни, ее он тоже хотел забыть. Но, видимо, не очень-то это у него получалось. Может, дело было как раз в том, что женщина сама не желала быть забытой и изо всех сил противодействовала ему? Очень может быть. Судя по конечному результату - вполне. Фокус в том, что здесь, в этом госпитале ее не должно, ее просто не могло быть. Вот Серж и хотел удостовериться, разобраться, что во всем этом реальность, а что плод его фантазий - и отделить одно от другого. Однако и в этом ему пока не удавалось преуспеть, распознать, догадаться или осознать что есть что. Реальность и мечты его удивительным образом соединялись, переплетались, дополняя друг друга, и женщина продолжала являться ему, желанная незнакомка, которую он так хорошо знал.
  И, конечно, существовал еще фактор Директора. От Тукста можно было ждать, чего угодно, а ему не хотелось подвергать опасности никого, а тем более ее.
  В этот раз женщина-виденье появилась ближе к вечеру, видимо, заступила на ночное дежурство - если, конечно, виденья ходят на работу.
  Дверь в палату всегда оставалась открытой, поступь у женщины была очень легкой, неслышной, так что ни Данька, ни Серж не заметили, как она подошла по коридору и внезапно возникла на пороге. Лишь когда Данька увидел, что Сергей Сергеевич остановившимся взглядом смотрит куда-то сквозь него, он понял, что за спиной еще кто-то есть, и только тогда едва различимым облачком пара ретировался к потолку. Как занавес взмыл, и без того символический. Женщина будто только и ждала этого знака, прошла прямо к Сержу и узкой прохладной ладонью погладила его лицо.
  - Здравствуй, милый, - сказала. - Как ты?
  И тут Серж допустил оплошность - с точки зрения его повседневной стратегии поведения. Обычно он, - даже в те дни, когда Директор делал перерыв в экзекуциях и забирал свою боль с собой, - не признавался, что находится в сознании, а либо закрывал глаза, либо обращал взор вовнутрь, что придавало лицу отсутствующее выражением и позволяло ему наблюдать за происходящим без опасения, что его уловку разоблачат. А сегодня, то ли расслабленный волшебной терапией стеклянного мальчика, то ли развлеченный долгой беседой с ним, он забыл все свои приемчики и зацепился ответным взглядом за взгляд Тамары. И она уловила, почувствовала живое биение его души, тепло и трепет узнавания в его взгляде, встречное движение, тот зацеп, контакт, который между людьми знакомыми, да и незнакомыми тоже, устанавливается и регистрируется автоматически. Она замерла, побледнела, потом резко повернулась и опрометью выбежала из комнаты. По коридору, удаляясь, простучали ее каблучки, раздался ее крик:
  - Владимир Ильич! Владимир Ильич! Скорей! Он пришел в сознание!
  - Нас раскрыли? - предположил Данька с потолка.
  - Меня раскрыли, - поправил его Серж. - Черт! Еще не время!
  - А когда ваше время?
  - Не знаю, но не теперь точно.
  В коридоре раздался быстро приближающийся топот, и в палату в сопровождении Тамары влетел знакомый уже Сержу визуально доктор, в белом, что характерно, халате. Был он высок, тощ и нескладен, тем более, с точки зрения профессионального военного, но для врача ведь не строевая выправка главное, правда? Лицом доктор обладал того же худого склада, что все остальное, с косой русой челкой, которую он постоянно то ерошил, то заправлял налево, под острым носом топорщилась редкая щеточка свеже выращенных рыжеватых усов, которые ему совсем не шли. Насчет усов он сам подозревал, видать, что не вполне, потому, чувствуя неловкость, оттягивал верхнюю губу книзу и опять же влево, что ситуацию с привлекательностью лишь усугубляло. Кожа на лице его была, пятнами, розовой и неровной - привет от застарелой, родом из детства проблемы с прыщами. И, стирая все недостатки, добрые близорукие глаза, бирюзовые бусины.
  - Где, где, где, где, где? - спрашивал он скороговоркой.
  - Там, - отвечала медсестра Тома, выглядывая из-за спины у доктора и указывая рукой направление, - там, там!
  Подбежав к кровати, доктор наклонился над Сержем, но тот уже подготовился заранее, глаза закатил наверх и оттопырил губу, словом, вид приобрел невменяемый, классический. Убедившись в этом, Владимир Ильич заодно уж проверил показания приборов, после чего повернулся к Тамаре.
  - Да нет, все нормально, - сказал он. - Ты выдаешь желаемое за действительное.
  - Вот это - нормально? - вскричала сестра, и несколько театрально указала на Сержа, верней на то, что он из себя изображал. - Но я же видела! Своими глазами!
  - Ну, может, что и видела.
  - Видела! Не это! Другое!
  - А что бы ты хотела, милочка моя? - возразил доктор. - Парень, можно сказать, с того света выбрался. Невесть каким образом. В чем ни моей, ни твоей заслуги, понимаешь ли, нет. Почти нет. Надо дать ему еще время, подсобраться.
  - У меня больше сил нет, Владимир Ильич. Я больше не могу! Ни сил нет, ни времени!
  - Ну, ну, успокойся, Томкэт. Если не ты, то кто же? И вообще, крепись, детка. Впереди по-любому меньше, чем уже пройдено. Мы столько вытерпели и вынесли, что грех не довести дело до конца. Пошли, чаю попьем. Моя как раз варенья из жимолости наварила, мне баночку сунула. Вку-у-ус, - непередаваемый. А аромат еще краше.
  Он обнял поникшую совсем Тамару за плечи и повел ее к выходу. На пороге она вцепилась рукой в косяк двери и оглянулась со странным видом, будто ища кого-то еще, кто по ее мнению должен был находиться в палате. Не найдя никого, еще больше опечалилась, и, в конце концов, позволила Владимиру Ильичу, военврачу первой категории, увести себя в ординаторскую пить чай с вареньем из жимолости. Серж видел со своего места, как, цеплявшиеся до последнего за косяк побелевшие пальцы ее ослабли и, соскользнув, исчезли из виду. Что отозвалось болью в его сердце. Да что там, сердце просто кровью захлебнулось.
  
  
  Когда шум в коридоре затих, не раньше, Данька спустился с неба потолка на насиженное место на краю кровати.
  - Может, зря вы так? - спросил он Сержа без обиняков. - С тетенькой? Она, видно, совсем по вам убивается.
  - Может, и зря, - согласился Серж. - Но иначе может получиться еще больней.
  - Вы намекаете на того странного дядечку?
  - Да, на него, на Директора. Не хочу, чтобы он еще и ее в оборот взял.
  - Надо же, как интересно.
  - Что интересного-то? Как по мне, так все скверно.
  - А вот послушайте. Продолжу о себе, осталось немного. В моем случае произошел сбой при активации. Понимаете, мои родители... Особенно мама. Если вы с ней встречались, вы, должно быть, сразу почувствовали, что она непростой и сильный человек.
  - Я почувствовал, это так. Хватка у Лидушки крепкая.
  - Вот. Кроме того, она меня любит просто невероятно сильно. Может быть потому, что я у нее один. С самого детства опекает, каждый шаг. Иногда ее опека просто тягостна и невыносима, как все чрезмерное. Ну, вы понимаете. Но я ее не осуждаю, нет, просто говорю, как оно есть. Было. Кроме того, я ее люблю так же сильно. Это правда. В общем, мама почувствовала, что что-то происходит, и говорит мне как-то: 'Даня, ты прекращай это все, и давай-ка, выздоравливай. Потому что, если с тобой что-то случится, я себе этого никогда не прощу. И тебе тоже не прощу! А если ты умрешь, если уйдешь, я уйду за тобой следом!' Вот так.
  - Да, Данила, мама твоя человек неординарный.
  - Не то слово! В общем, можете не сомневаться, что я был тогда потрясен. И, надо признаться, она-таки поколебала мое решение. Я даже стал противиться, пытался отменить то, что уже началось. Трансформацию. Отменить, конечно, уже не смог, но вот навредить, да, сумел. Все пошло не так. Переход был уже инициирован, но не состоялся. Именно потому, что я воспротивился ему. В результате упустил момент, не умер, как должен был, и остался на земле. Потому что просто не мог уйти, не помирившись, не договорившись с мамой.
  - Честно говоря, не знаю, как ты хочешь с ней договориться? Как это возможно? Какая мать отпустит своего сына, единственную свою опору, куда? В могилу? Нет, не думаю. Только не Лидушка.
  - Мне все же кажется, что я найду слова. Надеюсь на это. В любом случае, я должен попытаться. Поэтому, мне необходимо вернуться, поговорить с матерью и отцом, объяснить им все, ответить на вопросы, успокоить. И уйти по-человечески. То есть умереть, как бы, чтобы похоронили, чтобы осталась могилка, куда родители могли бы приходить, где мы с ними могли бы разговаривать...
  - Ну да, могила - место грусти, памяти и разговоров с ушедшими.
  - Да, да. Ушедшие ведь тоже приходят сюда, тоже разговаривают. Но у меня не получается, ничего не получается. Видите? Я уже трансформировался, но застрял здесь, уйти не могу и не могу вернуться. Еще и потому, что меня привезли в госпиталь и принялись лечить. От чего лечить-то? Кто бы знал! В общем, несмотря на лечение, я растворился, стал невидим, как призрак, и, как он, не могу покинуть этого места. К тому же, трансформация не закончилась, еще продолжается, и чтобы она протекала нормально, мне уже нужно быть там. Иначе я тоже испытаю страдания, которые самому себе облегчить не смогу. Я снова навредил себе. Я спрятался от тех, кто пришел за мной - оттуда, - и теперь застрял в госпитале. Вокруг Стена Неведения, и я не знаю, как преодолеть ее. Может быть, вы знаете, Сергей Сергеевич?
  - Пф, откуда же! - Серж покачал головой. - Но ты сам-то должен знать хоть один путь?
  - Есть один, вы правы. Один есть... Чтобы вернуться к родителям, нужно, чтобы меня вновь отметили печатью смерти.
  - Это еще что такое? Никогда не встречал. Даже не слышал.
  - На самом деле, встречали, Сергей Сергеевич. Вы просто не заметили, потому что были без сознания. Да.
  - Правда? Что же это? Я не понимаю.
  - Печать смерти - это не печатка, не вещь, не аксессуар и не магический предмет, а способность, обычным людям не присущая. Насколько мне известно, Сергей Сергеевич, ей обладает лишь тот странный человек, который приходит к вам сквозь стену, и которого вы называете Директором. Вот он-то вас ей и отметил, после чего вы стали поправляться. Раны начали заживать, тело восстанавливаться. Эти, из измерения смерти, имеют огромную власть над живой плотью. Печать смерти действует как мертвая вода из сказок, она излечивает раны. Но, при всем при том, вдохнуть жизнь они не могут, вот так.
  - Погоди, ты хочешь сказать, что он использовал печать смерти? Мне он говорил про генератор. Что-то там излучает, правильные лучи.
  - Наверное, и излучение какое есть, не знаю. Но без печати ничего не получилось бы, это факт. Вот и мне завершить земные дела и со спокойной душой отправиться к месту предназначения помочь может только ваш Директор.
  - Мой Директор? Серьезно? Блин, час от часу не легче. Мой, конечно. А что же ты? Ты не можешь с ним напрямую договориться? И я думаю, почему бы ему тебе не помочь? Раз уж такое дело?
  - Смеетесь? Он этого никогда не сделает. У них с питрисами не то чтобы вражда, но... Антагонизм, неприятие и несовместимость. Диаметрально противоположные сущности, ничего общего, никаких совпадений. Они живут в своем измерении, куда странникам вход закрыт, да они и сами принципиально туда не входят. Поэтому, как к нему подступиться, я просто не знаю. Да и, честно говоря, видя, что он вытворяет с вами, боюсь.
  - Да, задачка... Однако, Даня, странные мы, живые. Боимся бесконечности, надеемся на бессмертие. Как нам соединить несовместимое?
  Глава 16. Сан Саныч и искусство маскировки.
  
  
  Дьявольщина какая-то, думал Сан Саныч, из своего убежища у окна, в самом углу палаты наблюдая, что творилось прямо у него перед глазами. А творилось неладное, рационально не объяснимое. Во всяком случае, пока. У опера на такие вещи нюх настроен.
  Он проник в палату следом за медсестрой Тамарой, по какому-то наитию (а, может, по привычке) в максимально собранном и сосредоточенном состоянии, то есть полностью готовый к работе. Как на задании. Иными словами, незаметный для врагов и невидимый для окружающих. Собственно, каким и должен быть оперативный работник под прикрытием. От прочих оперативников Сан Саныч отличался еще тем, что прикрытие он всегда носил с собой, скромно именуя его искусством маскировки.
  В общем, приближаясь следом за медсестрой Тамарой к палате, в которой находился Серж, Сан Саныч опустил глаза и совершенно стерся из реальности. Мгновенно. Точней, слился с ней и стал неразличимым. На пороге Тома оглянулась на спутника, но, не обнаружив его рядом, пожала плечами и вошла в палату одна. Это она так думала, что одна, на самом деле, малозаметный до фактической невидимости Сан Саныч проскользнул следом - на мягких лапах, то есть еще и совершенно неслышно, и занял наблюдательный пост в углу. Очень удобный угол, между прочим, оказался, там опер никому не мешал, никто не мог даже случайно на него наткнуться, зато ему оттуда все было прекрасно видно и слышно. И, плюс к тому, в углу было удобно опереться на стену, зафиксироваться с гарантией от сваливания в любую сторону, на ногах же он мог простоять долго, не испытывая потребности дать им отдых. Железный Алекс - так его величали соратники, и почетное прозвище пошло отсюда.
  И вот - дьявольщина.
  Собственно, странности начались после того, как Владимир Ильич увел вконец расстроенную Тамару в ординаторскую, отпаивать чаем с ароматным вареньем из жимолости. Сан Саныч хотел было последовать за ними, чая и ему хотелось, но, опять же, по наитию, решил задержаться, проверить, все ли во вверенной ему палате спокойно. И вскоре убедился, что нет, не все.
  Как только смолкли шаги в коридоре, и на этаже установилась тишина, Сергей Сергеевич приободрился. И, совсем уж неожиданно, заговорил. Из своего угла Сан Саныч не мог видеть его лица, но готов был поклясться, что оно у Сержа имеет вполне осмысленное выражение, без каких-либо признаков безумия. То, что он наблюдал, абсолютно не походило на то, как человек бормочет и лепечет в бреду. Через какое-то время Сан Саныч с еще большим удивлением осознал, что присутствует при диалоге. И тут он оказался в чрезвычайно трудном положении, потому что, поскольку сам при диалоге присутствовал, не мог списать его полностью на некие бредовые проявления сознания Сержа, на его галлюцинации. То есть, Сан Саныч сам, своими глазами видел Сергея Сергеевича, спокойно разговаривающего с кем-то, лежа на кровати, и своими ушами слышал его слова. И он теми же ушами слышал, как кто-то отвечал на реплики Сергея Сергеевича, и на его вопросы, и что-то сам ему рассказывал. Он даже мог охарактеризовать говорившего, как мальчика лет тринадцати, не старше, с тонким и звонким, точно хрустальный колокольчик, голосом, выражавшегося почему-то так, словно ему гораздо больше лет. Но, блин, он в упор не видел в палате никакого мальчика, и это была реальная дьявольщина.
  А вот Серж, который капитан Таганцев, разговаривавшего с ним мальца, судя по всему, видел прекрасно. Во всяком случае, так можно было судить по его акцентированным жестам и движениям головой. Стоп! Значит, руками он вполне себе двигает, голову повернуть тоже может, при том, что врачи считают его полностью парализованным. Странно. А вот, интересно, как все остальное? Тело, ноги? И прочее? Ходить он тоже способен? Увы, в остальном, судя по всему, врачи правы. Жаль. Но дело сейчас уже не столько в Серже, сколько в нем самом. Серж, позволительно сказать, не погрешив против истины, больной человек, поэтому вполне может разговаривать с невидимыми мальчиками, или хоть с мухами, и это вполне нормально и уместно в его состоянии. Естественно. Но он сам? Себя-то он не считал больным, тогда почему же слышался ему голос, однако не виделся тот, кому голос принадлежит? Вот это и есть натуральная дьявольщина. Дьявольское наваждение. Но не будь он Директором южного бюро особого отдела легиона, если во всем не разберется.
  Сан Саныч так увлекся практической стороной дела, пытаясь снять покровы таинственности, разоблачить и вывести на чистую воду, как он считал, мистификатора, что почти совсем не следил за смысловой составляющей разговора. Так, улавливал что-то краем уха. Какие-то стеклянные бабочки, какие-то странники, эльфы... Ну, бред он и есть бред, что в него вникать? К тому же следует соблюдать осторожность. Без надежного и позитивного дистанцирования ведь и самому свихнуться можно.
  Разговор этих двоих странных собеседников через некоторое время сошел на нет. Выдохся, исчерпался, к тому же Таганцев, судя по всему, устал и, обессилив, уснул. Продолжал ли второй, невидимый, свое присутствие в палате, Сан Саныч не мог сказать наверняка, но свое он решил продлить, и далее оставаясь в засадном углу. Что-то его дернуло задержаться, хотя ничего, вообще ничего, в видимом ему и подконтрольном пространстве не происходило. Наитие сработало, не иначе, снова оно. Воистину, это был вечер удачных наитий.
  Но наитие, если брать по абсолюту, это всего лишь слово-туман, слово-маскировка, призванное прикрыть, отвести внимание от другого правильного определения - профессионализм. С профессионализмом у Сан Саныча все обстояло круто. То есть Сан Саныч и был самый крутой профессионал, доверявший своему наитию, как хирург шведскому скальпелю из стали марки 13С26.
  Итак: предчувствия его не обманули.
  Наступил момент, когда стихли все звуки не только в госпитале, но и во вселенной. Можно было разве что услышать едва различимый шепот звезд, но для этого все же следовало покинуть искусственное цивилизационное пространство и выбраться под открытые небеса, сочившиеся прямо за окном темнотой, точно отваром чернильных орешков. Сквозь окна темень проникала внутрь помещений, где вступала в реакцию со светом ламп и светильников, видоизменяясь в результате до того, что превращалась в ночной рафинированный свет. То есть в свет, разбавленный тьмой наполовину, в котором она утратила свои внешние проявления, но присутствует максимально в плане духовного феномена. Ведь никто никогда не спутает глухой коридор, освещенный светильниками днем, с тем же самым коридором ночью. Дневной свет или ночная тьма присутствуют в любом объеме и не позволяют ошибиться на свой счет.
  Именно когда свет в палате сделался синевато-приглушенным, прохладным и ломким, точно лед, Сан Саныч увидел, как на дальней от него чистой стене вдруг прорезался огненным пунктиром контур двери. Затем намеченный проем заполнился серо-стальным, серебрящимся, точно смятая фольга, светом, а когда рябь прекратилась, раздвинув серебряное полотно руками, в палату вошел человек. Во всяком случае, таковым он казался по всем внешним признакам, сомневаться же в его происхождении и принадлежности заставлял довольно необычный способ проникновения. Ведь, казалось бы, дверь открыта, можно ей воспользоваться, но нет, решил через стену. Ладно, у всех свои странности. Но наши люди сквозь стены не ходят, решительно определился Сан Саныч.
  Появившись в комнате, мужчина, а это был именно мужчина, опять же по внешним признакам, первым делом потянул носом воздух. И поморщившись, потер нос рукой. Мол, здесь русский дух, здесь Русью пахнет!
  'И что? - полемизировал с ним из своего угла Сан Саныч. - Не нравится? А никто ведь тебя сюда и не звал!'
  Совершенно точно, никогда прежде Сан Саныч пришедшего не видел. 'Кто ж ты такой? - думал он. - Почему я тебя не знаю? Что тебе здесь нужно? А не шел бы ты мимо?'
  Бросалась в глаза необычная прическа ночного посетителя, формой напоминавшая шляпку гриба. Да и цветом, охряно-рыжим, будила воспоминания о подосиновиках. Лицо пришельца складывалось из мелких, невыразительных и, видимо, незапоминающихся деталей, только глаза норовили уколоть, смотрели зло и равнодушно одновременно - как у шершня. Невысокий, плотный, накаченный, при этом одетый хоть и не в военную форму, но в стиле милитари: короткая кожаная куртка на молниях, брюки армейского образца обтягивали заметные ляжки, и, ко всему, высокие берцы с болтающимися прядями шнурков. Ботинки сияли, надраенные до зеркального блеска, как у дуче, - почему-то возникла в голове у Сан Саныча такая ассоциация. Он задумался на миг, прикидывая, и решил, что параллель правильная. На правом бедре у гостя, над боковым карманом, оттягивая пояс, висела тяжелая кобура, явно не пустая, и это уже было серьезно.
  Продолжая тянуть носом воздух, брезгливо морщась и отклячивая губу, человек подошел к кровати, на которой возлежал Серж, и какое-то время молча его разглядывал. Судя по всему, то, что он видел, ему нравилось не особо.
  - Я что-то не понял, - сказал он, наконец, ворчливо, подтверждая догадку Сергея Сергеевича про дуче. - А что это ты у нас такой розовенький, как младенец? Разоспался, я смотрю. Кто позволил? Сейчас поправим!
  Он достал из кармана куртки плоскую, зализанную со всех сторон и сверкавшую мельхиоровыми полированными боками коробочку, некое устройство, по внешнему виду похожее на телефон, только чуть толще, вполне уместившееся на его открытой ладони. Держа его перед собой, он ткнул пальцем в невидимую из угла кнопку на нем, а после с каким-то даже сладострастным выражением лица вывернул вправо какой-то регулятор.
  Приборчик отчетливо загудел, и, отвечая его натужной работе, Серж на кровати вдруг выгнулся мостом. И он наверняка закричал бы, если бы не задохнулся от боли, а так лишь явственно заскрежетал зубами. Сан Саныч вскинулся и уже готов был, покинув убежище, броситься на помощь боевому товарищу, но пришелец не стал усугублять, а сам быстро выключил свое адское устройство.
  - Ну, что пришел в себя? - поинтересовался он у Сержа произведенным эффектом.
  - Падла, - прохрипел в ответ Серж, едва переводя дух. - Фашист гребаный! Тебя бы самого так, через мясорубку.
  - Ничего не знаю ни про падлу, ни про фашиста, - ухмыляясь, ответствовал дуче, - поэтому посчитаю за комплимент и то, и другое. А вот за идею про мясорубку спасибо. И, стесняюсь спросить, но все же: кто это тебя от боли отмазал?
  - Кто-кто? Никто! Сам научился блокировать! Привык, блин!
  - Привык? Надо же! Так ты, выходит, еще талантливей, чем я о тебе думал! Тем заманчивей, дорогуша, перспектива наладить с тобой сотрудничество. Я полагаю, результаты его могут оказаться взаимно восхитительными.
  - Тукст! Я тебя, как человека прошу, - иди в жопу! Ну, никаких сил у меня нет с тобой вести эти пустые разговоры, выслушивать твой бред. Я тебе сто раз говорил: не о чем нам с тобой договариваться. Понимаешь? Не о чем!
  - Как же не о чем? Очень даже есть о чем. Я бы сказал, без всяких сомнений есть. Могу предположить, что совместное наше с тобой старание, сиречь сотрудничество, обещает быть воистину душевным и упоительным.
  - Душевным? О, Господи, Директор! Побойся ты Бога, о душевном толковать! Вот кто угодно, но только не ты!
  При услышанном обращении к пришельцу 'Директор', Сан Саныч вздрогнул и нахмурился. Директор? Что еще за директор, с некоторой ревностью подумал он. Я и сам директор! Впрочем, услышанная им часть разговора ничего ему толком не объясняла, а скорей подпускала туману. Он только понял, что Серж и тот, кого он называл то Тукстом, то Директором, знакомы давно. И что отношения у них, мягко говоря, не складываются. Более того, отношения у них откровенно враждебные, симпатией и не пахнет, при этом Тукст от Сергея Сергеевича что-то желает заполучить, но тот отказывается, на уговоры не поддается, из-за чего подвергается физическому давлению, граничащему с насилием, со стороны, гм, директора.
  - Это почему же? - неожиданно ощетинился возражением Тукст. - Почему это вы считаете, что не мне о душевном рассуждать? Позвольте вам напомнить, господин капитан Таганцев, что природа моя в гораздо большей степени духовная, чем ваша, и что материальное во мне есть только видимость! Ну и еще чуть-чуть. Так что, мы даже поспорить с вами можем, кому о чем беседу вести. Но не будем, поскольку это все же не принципиально.
  - Вот как! Что же, по-твоему, принципиально?
  - Принципиально лишь то, что в данный момент важно и необходимо.
  - Поражаюсь твоей душевной гибкости, Тукст! А какие-нибудь вечные ценности? Что-то же есть для вас, духовных личностей, незыблемо? Или ничего такого на примете?
  - Ах, Таганцев, я уже устал вам объяснять. Вечные не ценности, а интересы, но и они со временем уточняются. Законы природы? Что о них беспокоиться, если они законы, и не нами установлены? Вы желаете их изменить? Валяйте, дерзайте! Лично я против ваших стараний возражать не буду, но лишь до тех пор, пока они не начнут затрагивать моей выгоды. Тогда уж извините, вмешаюсь - мы вмешаемся - со всей необходимой жесткостью. Кстати, давайте уж поговорим о нашей совместной пользе. О чем нам говорить - есть, уверяю. Вы позволите?
  Тукст, испрашивая разрешения присесть, указал на край кровати, где раньше сидел Данилка.
  - Я же тебе говорю, никаких общих вопросов! - откликнулся своим традиционным ответом Серж. Не обращая на него внимания, Директор сел на кровать, разгладил штаны на коленях, потом оглянулся на продолжавший светиться проход в стене, как бы удостоверяясь, что путь к отступлению не закрыт, наготове.
  - Ну что ты заладил одно и то же? - спросил он Сержа. - Прямо скучно становится. А если все же предположить, что общие интересы есть? Давай просто пофантазируем.
  У Тукста была странная манера разговаривать, во всяком случае, с Сержем. Он обращался к нему то на ты, то на вы, постоянно перескакивая с одного регистра на другой. Если называл его Сержем, говорил ты, а Таганцев, только на вы. Возможно, таким образом, проявлялись какие-то особенности его внутренней психической организации. Создавалось впечатление, что он общается с двумя разными людьми одновременно, что создавало путаницу и сбивало с толку. Серж, подчиняясь заданному алгоритму, и сам начинал перескакивать с ты на вы. Хотя, он вспоминал, когда их знакомство только начиналось, давно и не здесь, общались они исключительно вежливо, даже ругаясь, старательно выбирали выражения, что придавало их междусобойчикам изысканную глубину. А теперь вот путаница и никакого стиля. Все меняется.
  - Фантазируй, если желаешь, - отозвался Серж, откидывая голову на подушку и закрывая глаза. - Тебе запретить не могу, но мне не хочется. Я устал с тобой препираться.
  - А давай! Вот, например, ты почему-то считаешь, что мы совершенно разные и несовместимые.
  - А разве нет?
  - Это как посмотреть. На самом деле, мы живем в одной вселенной. Да, в разных, но все же в пересекающихся пространствах и измерениях.
  - Вот это меня и беспокоит. Никаких пересечений! Никаких точек соприкосновения!
  - Ты все время напираешь на различия... И напрасно.
  - Но ведь они есть! Их много, они принципиальные и непреодолимые.
  - Все относительно, говорю тебе. Мы разные полюса одного заряда. Или одной батареи. Не забывай, что мы, в целом, прямое следствие и продолжение вас. Только на другом уровне и в другом состоянии. Что, умирая, большинство из вас переходят в наш мир, превращается в нас. Поэтому, я считаю, было бы логично наши миры объединить. Чтобы весь круговорот жизни проходил прямо здесь.
  - Э, нет! Категорически не согласен! Живое - живым, мертвое - мертвым! Только так! А то, что ты предлагаешь, оксиморон, химера! Невозможно смешать, объединить жизнь и смерть. Нет, ну как это возможно? Не салат ведь. Либо одно, либо другое, я считаю. А если кто-то, ты, например, попытаешься, жизнь просто не выдержит. Все умрет! Мы все умрем. Ты этого хочешь? Чтобы осталась одна смерть? Я - против!
  - Что ты так нервничаешь? А почему, собственно, нет? Раз уж все равно все в том направлении движется? Жизнь лишь краткий миг, соринка в океане смерти.
  - Согласен. В этом я с тобой согласен. Жизнь коротка, и ей следует дорожить. Каждым мгновением. Но, к тому же, ведь наша жизнь - источник вашей, так сказать, жизни. И не видишь ли ты тут опасности для себя и своих интересов?
  - Не понял, в чем?
  - В том, что лишая жизни нас, вы тем самым подрубаете корни и собственному дереву?
  - А, это... Да, собственно, а в чем проблема? У нас ведь перенаселение, все битком забито, дышать, условно говоря, нечем. Приток такой, что сансара не работает, никакая реинкарнация не справляется. Измерение закупорено, ресурсов нехватка, и выхода нет. Так что, сократив приток новых духов, а то и вовсе перекрыв, мы как раз тем самым радикально решаем свою проблему. Ты пойми, живя в смерти, мы реально практически бессмертны, такой, если позволишь, каламбурчик. Поэтому, полагаю, нам теперь нужно заботиться уже не о количестве, а о качестве. Полагаю так же, что пришла пора нам наше посмертное бытие вновь сделать жизнью. Пусть не по сути, но по форме. И эта задача даже поважней, чем первая. Существуя там, за Стеной, мы научились по настоящему ценить комфорт и удобства. Бывая в Доме, ты сам имел возможность убедиться, что мы кое-что понимаем в том, как следует все устроить, и умеем это сделать, и делаем.
  - Ну да, кое-что. Бильярд хороший организовали, правда. И что с того? Это делает вас живыми? В вас начинает бурлить кровь, закипают желания? Ведь нет, сплошной симулякр. И, кроме того, разве это дает вам полномочия лезть туда, куда вас не приглашали? Да у вас нет никаких прав на наш мир, нашу землю, наших людей. Это же очевидно!
  - Если нельзя, но очень хочется, значит, можно. Вот и все, весь хрен до копейки! Право сильного, в конце концов.
  - Вот только этого не надо!
  - Почему? Ведь вы сами сформулировали этот принцип. И пользуетесь при всяком удобном случае.
  - Да никакой это не принцип, а так, кривляние одно. Пьяное бравирование реальными обстоятельствами.
  Дьявольщина! О чем они толкуют? Сан Саныч ровным счетом ничего не понимал из услышанного. Теперь не понимал. Но разговор о жизни и смерти, постоянные упоминания загробного мира и намеки на нашествие мертвецов на этот, подлунный, все это, надо признаться, конкретно сбивало с толку. Или эти двое ломают комедию специально для него, думал Сан Саныч, или я не знаю. Или наваждение. Нет, за второго он ничего сказать не мог, а вот в Серже был уверен. Не мог он ни разыгрывать его, ни дурака валять. Тем более, никто его присутствие не раскрыл. Значит, что? Значит, все обстоит много серьезнее, чем даже можно было себе вообразить. Значит, те, от которых, как считается, успешно отбились, продолжают упорно лезть к нам через черный ход. И совсем не для того, чтобы поиграть в песочнице. Песочницы, кстати, как и весь песок, и землю нашу, они хотят прибрать к рукам. Стало быть, в любой момент все снова может взорваться. Про черный ход и заднее крыльцо Сергею Сергеевичу, похоже, кое-что известно. Вот, дьявол! Сан Саныч почувствовал, как волосы на голове его, даром, что стрижены коротко, под бобрик, зашевелились. Или это мысли? Думы, тогда уже.
  - Что же ты от меня хочешь? - спросил визави Серж устало. - Что ко мне прилип? Ведь найдется множество - как их назвать? - коллаборационистов, иуд, и уже находится, я знаю, которые за умеренную плату сделают для вас, что угодно. Нет, ты на мне зациклился. Видишь же, что я не желаю!
  - А ты еще не понял, почему ты? Хорошо, я тебе все растолкую. А начну, по традиции, издалека, хотя ты и так уже кое о чем наслышан. Но, думаю, надо повторить и проговорить еще раз, чтобы все встало на свои места. Итак, есть два мира, два измерения, как называют их ученые мужи, ваш, подлунный, и наш, лун, и всего такого подобного, лишенный. Существуют и другие, но не о них речь. Между нашими мирами, как, пожалуй, и между всеми другими, высится, стоит Стена неведения. Ты про нее знаешь, наслышан. Стена, понятное дело, неразрушима, ибо не нами возведена. И непреодолима, ее для того и возвели те, кто ответственный за мироздание, чтобы нельзя было по собственному произволу переходить из мира в мир.
  - Демиурги?
  - Называй, как хочешь, дело не в названии. Со времени возведения стоит эта стена между живыми и мертвыми, видимая только для тех, очень немногих, кто, еще живя среди живых, сильно желает узнать загадки мертвых. Но проходить сквозь нее умеют лишь те единицы, которые знают, что знания, полученные там, здесь неприменимы. Так вот, ты - из тех единиц
  - С чего ты это взял? Не желаю я знать загадки мертвых!
  - Конечно же, желаешь. Иначе, за каким чертом тебя понесло в Дом? И ты, напомню, ведь как-то попал в него.
  - Другие тоже попадали, я видел.
  - Другие по приглашению и при нашей помощи, сами они на прохождение не способны. А ты мало того, что без приглашения, так еще и вопреки прямому запрету и противодействию. И даже как-то, помнится, во сне было. Так что, что бы ты ни говорил, но ты в этом плане уникум. Можешь не спорить, со стороны видней. И ты нам нужен.
  - Блин, зачем? Я могу просто дать слово, что больше никогда...
  - Не смеши! Зачем нам твое слово, причем оно? Важно не слово, и даже не клятва, подписанная кровью, а твое умение преодолевать Стену. Да-да. Дом, видишь ли, хоть и в серой зоне находится, но он все равно за Стеной. И ты шастаешь сквозь нее туда-сюда, как через калитку собственного палисадника. Антенну нам, вон, расхерачил...
  - Так это же с ключом!
  - А его ты где взял? Но ты и без него ведь шастаешь.
  - Вы тоже умеете. Туда-сюда.
  - Я! Я - совсем другое дело. Мое тело всего лишь матрица, фантом, не то, что твое. Матричному созданию возможно перемещаться, но это сложно устроить, дорого и потому не может быть массовым. Кстати, и возможности матрицы ограничены.
  - Наверное, есть и другой способ. Мы видели вашу невидимую пехоту в бою, возле Бреши.
  - Правда видели? Каким это образом, она же невидимая? Ну ладно, допустим. Да, там была наша пехота. Но ее было немного, и в основном уже в самом конце кампании. А до того там находились только наемники из Лимба, это, если не знаешь, еще один мир, не наш. Вот они могут проникать к вам сюда, через порталы, бреши, но они другие, они почти живые, мы ничего такого не можем. Так что, наших было немного, и больше мы не могли поставить, при том, что желающих хоть отбавляй.
  - И в чем же дело?
  - Закон соответствия, он же - Закон количественного ограничения. Ну, если на пальцах, чтобы отправить к вам одного нашего, нужно изъять и держать у себя одного вашего. У себя, это не строго в нашем измерении, а в той же, скажем, Сумеречной зоне, в Доме, или, например, в Лимбе можно. В Лимбонго, в городе со смешанным населением. Городе потерянных душ и заблудших людей.
  - Не бывал. А как же, в мифах описываются походы разных людей в страну мертвых?
  - Мифы же. То есть, сказания. Я не знаю, кто их сочинял. Но фактически все обстоит так, как я тебе описал.
  - Слушайте, господин Директор, - окончательно перешел Серж на вы, - вы меня вконец запутали. Я уже ничего не понимаю. То кто-то ходит, сквозь Стену, то не ходит, то это можно, то нельзя, то какие-то условия, то еще что-то. Что так сложно-то все?
  - Да, ты прав, все сложно. Это как с магией. В принципе, ей можно научить любого. Но! Одному, чтобы сотворить волшебство, придется ждать особого расположения звезд и планет на сфере. Другому понадобятся немыслимые ингредиенты для приготовления зелья и знакомство с духами. Третьему подавай колдовскую книгу и кровь младенцев. Четвертому придется неделю сочинять сложное заклинание, в котором нельзя ошибиться не то что на букву, а даже на интонацию. А кому-то для волшебства понадобится только подумать о том, чего ему хотелось бы, и щелкнуть пальцами. Вот ты по отношению к Стене - из последних. И твоей магии, твоему умению мы хотим научится. Понятно?
  - Вздор! Я сто раз уже говорил, что знать ничего не знаю! И помочь ничем не могу! Если бы даже захотел!
  - В общем, так, капитан Таганцев! Сказано довольно, я считаю, и больше ничего говорить не буду. И уговаривать больше не буду. Я даже испытывать вас болью прекращаю. Вместо этого, если вы продолжите упорствовать, мне придется взять в оборот тех, кто вам реально дорог. Цель, знаете ли, оправдывает средства. И начну, пожалуй, с той молоденькой медсестры, которая тут вас обихаживает.
  - Погоди, погоди! Ты что, гад, задумал? Даже не моги!
  - Времени подумать, у вас было предостаточно, - продолжал Тукст, не слушая возражений Сержа. - Но я добрый, я даю вам еще сутки. На то, чтобы еще подумать последний раз, и представить - вдруг, есть что-то? - за что вы могли бы желать своей царице Тамаре такое будущее.
  Он снова вытащил из кармана свою коробочку, которую, похоже, все время держал наготове, и щелкнул на ней тумблером. Устройство загудело, и Сержа тут же выгнуло на кровати ударом боли. Тукст продержал его в таком состоянии с полминуты, потом выключил излучатель.
  - Это чтобы освежить, так сказать, представления, - пояснил он. - И стимулировать мозговую деятельность. В общем, думай! На все про все у тебя ровно сутки. До завтра, дружок!
  Он поднялся с кровати и, не ожидая никаких слов, признаний или заявлений, вышел в открытую для него дверь в стене. Даже не оглянулся. Серебристая завеса в проеме раздвинулась, пропустив, и тут же сомкнулась за его спиной. Потом проход погас, как гаснет изображение на экране телевизора, с непродолжительным послесвечением, и через мгновение там оставалась только чистая бела штукатурка. Сан Саныч оторопело глядел на все эти невероятные метаморфозы, происходившие на его глазах. Потом подумал, что любая стена в какой-то степени - Стена неведения. Никогда ведь не знаешь, что за ней скрывается на самом деле.
  Он выждал в своем углу еще довольно продолжительное время, и лишь убедившись, что все спокойно, и никаких чудес больше не происходит, и не предвидится, покинул убежище. На всякий случай, не выходя из образа, то есть глубоко под прикрытием. Долго стоял над Сержем. Сраженный усталостью, убаюканный радостью прекращения боли, тот крепко спал. Щеки его порозовели, опущенные веки и пальцы лежавших поверх одеяла рук, подрагивали, видимо, подспудно, на уровне подсознания он продолжал бороться с нечистью. Надо было помогать парню, но как? Узнал он сегодня немало, но новости пока никак не укладывались в голове, не встраивались в ту картину, которая существовала в ней ранее. Ко многому надо было привыкнуть, многое обдумать. Наверное, еще многое следовало бы узнать, прежде всего, запросить, что же там произошло на прошлом его месте службы. Наверняка ведь что-то произошло, не за просто так парня вместо академии в Легион сослали. Знает Таганцев явно больше, чем мы все, подумал Сан Саныч. Это непорядок. Так не должно быть. Просто потому, что неправильно. Бюро, и он, как его директор, должны быть в курсе всего. Да и одному капитану против тех не выстоять, никак не выстоять. Надо придумать, как ему помочь.
  Сан Саныч вздохнул. Как помочь? Если бы он знал. А вот что он знал точно, это то, что враг есть явный, и есть скрытый. Явный, это тот, с которым борются постоянно. Его видно, хоть он и странный, хоть и пытается маскироваться. Но есть и другой враг, скрытый, экзистенциальный. Вот он как раз самый главный и опасный. Его не видно, но он есть, и он действует исподволь, медленно, наверняка. От него главная угроза.
  Сан Саныч достал из внутреннего кармана кителя блокнот, ручку, и, раскрыв посередине, написал на чистом листе: 'Соглашайся на все предложения директора. СС'. Вырвав лист из блокнота, он сложил его пополам и подсунул под руку Сержа. Потом накрыл ее своей ладонью, - то ли чтобы ощутить ее тепло, то ли чтобы таким образом передать ему свое послание, мол, не волнуйся, ты не один. И лишь после этого вышел из палаты.
  
  Давно стояла глубокая ночь, и тьма ее, сочась изо всех щелей, скапливалась в складках и закоулках проявленного эфира жирными тенями. Утром понадобится хорошая уборка, чтобы отскоблить от них пространство, подумал Сан Саныч мимоходом. Вообще-то, мысли его были заняты другим. Коридоры госпиталя тонули в пустоте и безмолвии, однако директор бюро не сбрасывая маскировки, передвигался короткими перебежками от тени до тени. Слух его был настроен на максимум чувствительности, - мало ли что? - поэтому, проходя мимо кабинета врача, он без труда уловил доносящийся из-за закрытой двери приглушенный свистящий шепот. Остановился послушать - вдруг, что полезное узнает? А кто бы не остановился?
  - Ну, давай, давай, давай! - узнал оперативник требовательный голос доктора Владимира Ильича.
  - Я вас, Владимир Ильич, не понимаю, - вторил первому голос женский, с отождествлением которого возникли проблемы, поскольку уж очень он был искажен капризно-игривым, явно напускным манерничаньем. - Чего вы хотите, что вам давать? Что вам вообще нужно от меня?
  - Солнышко, не придуривайся!
  - Владимир - ах! - Ильич, я правда не понимаю? Куда вы все лезете? Проникаете...
  - Туда, туда же! Тут и понимать нечего. Солнышко, от тебя ничего особенного не требуется, просто раздвинь ножки.
  - Аааа-х! На что вы, Владимир Ильич, намекаете?
  - Не намекаю я! Говорю прямо: раздвинь ножки. Если хочешь, чтобы тебе их облизали.
  Тут Сан Саныч воочию представил себе, как поползла вниз и в сторону поросшая редким рыжим усом губа доктора. Он хотел было идти дальше, но профессиональная щепетильность, привычка узнавать все до мелочей и до конца, вынудила его еще задержаться. Он до сих пор не определил напарницу эскулапа, и это его беспокоило.
  - Вот как, - тянула свое женщина, - прямо уж и облизать. И только?
  - Нет, не только, не только.
  - Так предоставьте уж, наконец, свой аргумент, Владимир Ильич. Убедите меня в серьезности ваших намерений.
  - Так вот же он! Вот же!
  - Оооо... Это, действительно, тема для предметного разговора. Ну-ка, покажите ближе. О, да! Да... Аргумент увесистый, то есть - весомый. И в чем-то даже убедительный. И как оно работает?
  - Нормально работает. Традиционно.
  - Возможно, вы меня и убедили. Возможно. Но, прежде чем мы приступим к обсуждению, у меня есть предварительное условие!
  - Какое еще? В смысле, все, что угодно!
  - Только не в меня!
  - Разумеется, солнышко, само собой! Даже не сомневайся!
  - О, какой напор! Легче, доктор, легче! Аххах!
  В кабинете что-то приглушенно загрохотало, задвигалось, заелозило, посыпалось твердое на пол, очевидно, канцелярщина со стола. Сан Саныч покачал головой и продолжил свой путь ночным коридором. Кто была та женщина, с Владимиром Ильичом, осталось для него загадкой. И это его печалило, поскольку незнание допускало разные варианты возможного, и рождало предположения. Конечно, доктора и медсестры живые люди, а ночи дежурств такие длинные, и кто их осудит, кто осудит...
  Проходя мимо ординаторской, дверь в которую стояла нараспашку, он, по привычке, заглянул и в нее. И не сразу разглядел там, в полумраке, Тамару. Освещенная льющимся с небес лунным светом, растворяясь в нем, она сидела напротив окна на стуле, неспешно, в задумчивости расчесывая гребнем волосы, и тихонько пела. Волосы ее серебрились, точно луна наполнила их своим волшебством и силой - и в этом у подполковника не было ни малейшего сомнения. Сан Саныча она не видела, тот все еще укрывался от возможного разоблачения. Да он и сам не хотел ей мешать, ее уединению и печали, повернулся и пошел прочь - на мягких своих лапах. Песню, которую напевала Тамара, он не знал, но мотив подхватил и унес с собой. Лично его печаль рассеялась сразу, а всего-то ему и нужно было - увидеть эту маленькую певицу мельком.
  Глава 17. День, когда он вернулся.
  
  
  День, когда он вернулся, на первый взгляд, на первый сознательный вдох, не блистал особой харизмой. То есть, не предвещал ничего экстраординарного для большинства жителей планеты.
  И то ведь, день как день, - обычный денек начала августа в лесном краю, восторг и изумление от необъятности простора которого перекрывают все другие чувства. Тем не менее, едва открыв глаза, он сразу подумал, что день будет особенный, и что многое решится сегодня - для него лично, а то и не только для него. Как пойдет.
  Впервые за много месяцев, с того самого злополучного прыжка на аэротраке с Кашканара, он почувствовал себя абсолютно здоровым, полным сил и готовым совершенно позабыть обо всех терзавших его в последние месяцы недугах. Боль прошла, ожоги затянулись, кожа наросла, спина вновь обрела гибкость, руки-ноги двигались - чего еще желать, когда ты молод и вся жизнь у тебя впереди? И ему совершенно не хотелось думать и разбираться, как такое стало возможно, как случилось, и кто к этому приложил руку, господин Тукст или кто-то еще. Всем респект, без вопросов! Но дальше - отойдите и просто дайте жить! Его резкому исцелению, конечно, имелось какое-то логичное объяснение, но Сержу оно не требовалось. К своему возрождению, иначе ведь и не скажешь, он относился, как к чуду, думал о нем, как о чуде, ощущал, как чудо, и этого единственного объяснения ему хватало вполне. Жизнь ведь сама по себе чудо, как бы кто ни ворчал на нее время от времени, отчего же удивляться, если еще для одного, совсем крошечного по глобальным меркам, в ней нашлось место?
  Он проснулся, едва утро плеснуло пригоршню прохлады ему в лицо. Сразу почувствовал радость от того, что удалось, что вынырнул, наконец, из населенного расплывчатыми видениями мутного и душного потока сна. И сразу, взахлеб, хватанул чистого воздуха реальности, ощущая с восторгом, как скрипят легкие, расправляясь и наполняясь жизнью.
  День рождения! Да, точно, день рождения.
  Когда у него он был в последний-то раз? Реально? Не считая сего дня? Смешно, но трудно вспомнить. Однако, чувство то же самое, чувство не забыть.
  Омыв лицо улыбкой, точно заветным бальзамом, он откинул одеяло в сторону и, босой, подошел к окну. Ощущая холод линолеума подошвами, впитывая прохладу из воздуха кожей, он чувствовал, как до краев напитывается энергией, и, тем не менее, кутался в больничную пижаму и дрожал всем телом. За окном была жизнь, просто текла, наличествовала, одним фактом своего существования вызывая у него чувство безмятежного счастья. Сомнения прочь, мир находился на месте, он сам присутствовал в нем, и это было здорово. Воды реальности плескались за окном, как воды неспешной реки, прозрачные, наполненные светом встающего солнца. Рыжий кот шел по утыканному битым стеклом госпитальному забору, перепрыгивая через пирамидальные навершия столбов и время от времени присаживаясь, чтобы, закинув лапу за голову, совершить гигиенический ритуал, - и никакое стекло не могло ему помешать, будто его и не было. Сразу за забором начинался лес, громадные сосны стояли красно-зеленым фронтом, навевая воспоминания о таких же красавицах совсем в другом месте. Госпиталь, конечно, специально построили в сосновой роще. Зеленая волна листвы и хвои от ограды катилась до самого горизонта, где, замыкая на себя пространство, возвышался одинокий конус Кашканара. Верблюд на вершине смотрел в противоположную сторону, да его отсюда и невозможно было рассмотреть. Гора курилась туманом, над ней в глубокой лазури золотились, тронутые первыми лучами солнца, облака. Он так давно был лишен всего этого великолепия, возможности видеть, чувствовать, впитывать, что никак не мог наглядеться, надышаться, напитаться. Поэтому не сразу понял, что произошло, когда за его спиной раздался слабый вскрик и следом глухой стук упавшего тела.
  Мягкое обрушение.
  Обернувшись, он увидел лежавшее на полу тело в белом халате. Женское тело. Переплетенные ножки в ладных туфельках-лодочках находились в палате, а вот верхняя половина тела, грудь и голова, скрывались за стеной, на полу коридора. Словно неожиданное изумление поразило сестрицу прямо на пороге палаты, и она так и сползла вниз по притолоке, которую до сих пор обнимала ее правая рука. Сердце его бешено дернулось и выпрыгнуло из груди. Он сразу понял, кто перед ним, и что произошло.
  Бросившись к потерявшей сознание Тамаре, а это была она, он подхватил ее на руки и, подняв, осмотрелся. Единственное место в палате, куда можно было ее положить, это его кровать, но он сразу же отмел эту мысль. Нет, подумал, только не сюда. Развернув ногой единственный стул возле стола, он усадил на него все еще бесчувственную Тамару, и, чтобы удержать ее в таком положении, да и просто, чтобы не выпускать из рук, встал перед ней на колени и обнял. Ее голова легла ему на плечо, колпак сдвинулся, волосы выбились из-под него, пролились светлым ручейком. Зарывшись в ее волосы лицом, он втягивал их аромат, дышал им и не мог надышаться. Он обнимал ее за плечи, гладил ее руки и удивлялся: боже, боже... В последний раз он обнимал эту женщину много месяцев назад, но ведь ничего не изменилось, те же запахи, те же ощущения, те же, черт возьми, чувства. Но он-то думал, что будет по-другому, была все же, какая-никакая, надежда, расчет на то, что чувства остынут, припорошенные пылью событий другой жизни, быть может, отомрут вовсе. Ничего подобного! Все было как прежде, близко и больно.
  И ближе некуда, и больней невозможно.
  Сердце билось в сладком плену, накалывалось на шипы вопросов: а вдруг? А, может быть?..
  Придя в себя, Тамара отстранила голову и посмотрела на него расширившимися, огромными, полными муки серыми глазами. Протянула, узнавая и подтверждая:
  - Ты...
  И, закрыв глаза, вновь прижалась к нему щекой.
  - Ты... - вторил ей Серж.
  Качнувшись на очередной волне эмоционального подъема, Тома, омывая его взглядом наполнившихся влагой, заблестевших глаз, покачала головой.
  - Сереженька... - С укоризной, с легким упреком.
  - Я...
  - Ничего не говори. Все, что было, уже не важно, и, значит, знать не обязательно. Я не хочу.
  - Не буду...
  Так, обнявшись, они пробыли долго, она - сидя, он - стоя перед ней на коленях. Серж ощущал счастье, обнимая ее, но и грусть, и горечь тоже, понимая, что счастье их не может быть не только вечным, но и долгим. Может, настоящее счастье таким и должно быть - скоротечным, но ошеломительным, до остановки сердца, до закупорки дыхания. А потом он почувствовал, что больше так не может стоять, еще немного и просто упадет на пол. Ноги онемели, да и слабость какая-то вновь нашла.
  - Извини, - сказал, смущаясь, - мне необходимо встать.
  Тамара встрепенулась, захлопотала, помогла ему подняться и усадила на кровать. Сама присела рядом.
  - Что ты? Как? Плохо?
  - Хорошо, не волнуйся. Только ведет немного куда-то, - он смущенно улыбнулся и покачал головой, показывая, как именно она кружится. - Слишком резко встал, надо бы постепенно. Я, пожалуй, прилягу.
  - Конечно, конечно! Не все сразу, дорогой. Я тебе помогу.
  Он откинул руку, опираясь на постель, и тут почувствовал, что под пальцы ему попался какой-то листок бумаги. Странно, подумал, откуда? Что может быть? Теория заговора, в поле которой он пребывал, да, собственно, сам заговор, сплетаемый господином Директором Тукстом, в который он его усиленно вовлекал, все это сработало на мобилизацию. Серж не удивился, вообще не подал виду, только сжал листок в руке, а когда Тома укрыла его одеялом, сунул клочок бумаги в карман пижамы. Закрыл глаза, пережидая накат усталости.
  - Зачем ты здесь? - спросил он Тамару чуть погодя. - Ты разве должна?
  - Мне позвонили. Ведь это был ты? Это ты мне звонил, правда? Я сразу поняла...
  Серж, не отвечая, качнул головой. Наверное, не следовало ему, тогда. Лишние мучения, ненужные надежды, которые на поверку беспочвенны совершенно... С другой стороны, иначе, они не увиделись бы никогда больше. События складываются так и такие, что выше понимания отдельного человека. Ну, невозможно же решить, что лучше, как хуже. При любом повороте теряется больше, чем приобретается. Ну, вот как он может подставить ее под удар? Никак, понятное дело. Значит, придется уступать Директору, значит, никакой надежды... Лишняя боль.
  В коридоре, в отдалении, скрипнула, открываясь, дверь, потом еще одна, после чего раздались приближающиеся шаги. Поступь звучала довольно странно, с неким подвывертом, точно идущий пританцовывал на каждом шаге, подкручивался на носках и пристукивал каблуками. Потому и звук шел такой ритмичный: ших-бум, ших-бум, ших-бум... Должно быть, у невидимого шествующего было прекрасное настроение. Когда шаги смолкли у двери, в палату заглянул Владимир Ильич, доктор.
  - А, ты уже здесь, - подтвердил он свое предположение касательно Тамары. И, кивнул на пациента: - Как наши дела сегодня?
  Вид Владимир Ильич имел взъерошенный и бледный, румянец на щеках по обыкновению лежал пятнами и выглядел несколько болезненным. Однако на губах, прикрытая щеткой усов, и в глубине голубых глаз, читалась лукавая и довольная улыбка, как у человека, которому только что повезло. Руки он погрузил в карманы халата и, стоя, все время пританцовывал, поднимаясь на носках и откидываясь на пятки.
  - Сергей Сергеевич пришел в сознание, - сообщила Тома новость.
  - Правда?! - совсем не удивился доктор. - Давно пора! А то мы заждались уже, особенно некоторые. И что он рассказывает?
  - Кто? - не поняла вопроса Тома.
  - Сергей Сергеевич, конечно.
  - Так вы у него и спросите, Владимир Ильич. Он здесь.
  - Ну, зачем же мне беспокоить больного? Я спрашиваю вас, как специалиста. Впрочем, ладно, это все пустое. Пойдемте, Томкэт, нам пора смену сдавать.
  - Да, да... Хорошо.
  Она грустно улыбнулась Сержу и прощальным жестом положила ему на лоб узкую холодную ладонь. С легким ознобом от ее прикосновения, навевающим ему ощущение счастья, он и заснул сразу после ее ухода. Сон его был полон светлой, щемящей грусти - несомненный отблеск ее улыбки, и тоже являлся отголоском счастья. Сквозь сон он все спрашивал себя, достоин ли он чего-то подобного, похожего на счастье, пусть из боязни спугнуть и не называемого по имени, и не знал, что ответить. Возможность положительного ответа существовала, что тоже воспринималось отражением и одной из ипостасей реального счастья. В общем, счастье, это такая штука... Оно, как известно, или есть, или его нет. И он мог строить любые предположения, что чем вызвано и от чего зависит, но медики, которые на время оставили его без внимания, сказали бы уверенно и без обиняков, что все перечисленные симптомы означают только одно: он выздоравливал. Ведь для человека, так любящего жизнь, как любил ее он, не было большего счастья, чем распрощаться с болезнью. Погружение в сон оказалось еще одной - удачной - попыткой отступить от края. Шаг за шагом, от минуса к плюсу.
  А когда он опять вынырнул на поверхность из полных переплетения теней вод сна, расслабленный, сразу угодил в другую, изумрудно-рыжую стихию. Фаня Данунахер, оседлав единственный на всю палату стул верхом, внимательно отслеживала все моменты его неспешного пробуждения. Не торопила его, что важно, и не спешила сама. Получилось хорошо.
  Увидев боевую подругу, Серж улыбнулся. Закрыл глаза, открыл глаза, она никуда не исчезла. Тогда, предположив, что облако сна материализовалось, он сказал слово, будто пустил пробный шар в мир:
  - Привет!
  - Привет, красавчик! - радостно отрикошетила Фаня. И осияла и без того светлую комнату белозубой улыбкой.
  Фаня была облачена в мундир, который, не в силах скрыть ее достояния, традиционно не застегивался на три верхних пуговицы. Там, в проеме, Серж знал, в белых батистовых лепестках точно вишневого цвета, кипела весна. Выгнув спину в глубоком лордозе, Фаня естественным образом способствовала, чтобы красота ее была обозрима вполне и как бы доступна. И желанна, бесконечно желанна! Руки, сложенные накрест впереди, свободно свисали со спинки стула, она периодически поигрывала длинными пальцами. Красивые руки. У них у всех красивые руки, подумал Серж. У женщин. Вот он точно не знал ни одной, у которой с руками было бы по другому. У Фани же красивы не только руки. Вон, и нижний отдел. Надо же, как плотно она стул оседлала... Аж завидно. Умеют же некоторые себя подать!
  Фаня, понимая, какое производит впечатление, ждала, молча улыбаясь, пока он не рассмотрит, не налюбуется.
  - Ну, что, все рассмотрел? - спросила потом.
  - Как же можно, все-то? - ответил, несколько смущенно, Серж. И засмеялся: - Какая ты, Фаня, красавица!
  - Да ну нахер! Правда, что ли? - довольная, рассмеялась в ответ она.
  - Несомненно. Я рад тебя видеть.
  - Спасибо. Но не все здесь рады мне, как ты.
  - С чего ты взяла?
  - Пускать не хотели. Прикинь?
  - Да я только утром в себя пришел, первый раз. Может, не знали?
  - Да все они знали! Если уж я знаю, они и подавно. Кстати! Там сестрица такая, красоты необычайной, с серыми глазищами, так вот я подумала, она - не та ли, из-за которой ты от меня отвернулся? Вот, кстати, и она. Легка на помине.
  В палату неслышно вошла Тамара, взяла со стола какой-то журнал, потом подошла к кровати. Увидев, что Серж проснулся, она улыбнулась ему.
  - Не задерживайтесь долго, - сказала, обращаясь к Фане, и вышла.
  - Вот, видишь? - громко прошептала та Сержу. - Это она? Она?
  Серж закрыл глаза и откинулся еще дальше на подушку. Он улыбался. Счастье переполняло его, как влага губку, сочилась и истекала при каждом движении, и не было причин его экономить. Тем более, он на этот счет был не из жадных.
  - Я знала, знала! - не унималась Фаня. - Но, знаешь, я не злюсь на тебя. И на нее не злюсь, и даже не ревную. Мне кажется, да я просто чувствую, что она достойна любви, вообще, и твоей любви тоже достойна. Вопрос в том, насколько соответствуешь ты?
  - Да, это вопрос, - согласился Серж.
  - К тому же, я счастлива, что мне удалось и для себя урвать кусочек тебя. Ты помнишь, Таганцев? Как это было?
  - Всегда буду помнить, Фаня. Такое не забывается. Только ты это, пожалуйста, не шуми, потише...
  - Стесняешься?
  - Нисколько. Просто, твои слова кое-кому могут причинить боль, а не хотелось бы. К боли у меня теперь счет особый.
  - Я поняла, постараюсь сдерживаться. Да, собственно, я в порядке. Ты, кстати, тоже. По всем внешним признакам. Особенно, если сравнивать с тем, каким я видела тебя в последний раз. Как вспомню, жуть берет. Фу-х! - Она внешней стороной растопыренных пальцев смахнула навернувшиеся на ресницы слезы.
  - Погоди, погоди, - тут же вцепился в ее слова и потребовал разъяснений Серж. - О чем ты? Когда это ты видела меня в последний раз?
  - Ну, когда... Тогда! Ты же с неба, почитай, прямо мне на голову свалился.
  - Ух ты! Правда, что ли? А где это было?
  - Да почти у самой Бреши. Вот, Господи, не хотела же рассказывать, да как-то само вырвалось...
  - Давай, давай, выкладывай! Все равно уже начала. Как ты там оказалась?
  - Ну, короче, в тот день, когда ты собирался с горы спускаться, с Кашканара, до рассвета еще, я по-тихому собралась и полезла вперед.
  - Ты с ума сошла! Зачем тебе это понадобилось?
  - Не, не сошла. Это же моя работа, не забыл? А вот я забыла, одно время не помнила. Это же я должна была Воробья доставать, а еще раньше - Бегунова.
  - Ведь все знали, что это невозможно.
  - А ты показал, что возможно.
  - Да ладно...
  - Вот и ладно. Короче говоря, все на гору смотрят, а я в другую сторону ползу. В маскхалате, на снегу, по темноте, - никто ничего не видел. Даже духи. Те вообще притихли, словно ждали, что-то произойдет. До трактора внизу я, можно сказать, по твоим следам ползла, а дальше по оврагу. Там, правей, овраг такой длиннющий, до самой Бреши.
  - Знаю. Лисья тропа.
  - Вот, по нему. Никаких лис, правда, не встретила. Выбрала место, не знаю, по какому признаку, просто подумала: здесь. Как оказалось потом, не ошиблась. В снег зарылась на правом склоне, чуть выше забралась, лежу, жду чего-то, на небо гляжу. Только затаилась, движение началось вокруг, духи забеспокоились, засуетились, забегали, если так можно сказать. Потом смотрю, летит дракон огнедышащий по небу, высоко... Это ты, дружок. За тучу залетел и пропал из виду. А через какое-то время - взрыв. Как бабахнет! Рвануло так, что земля затряслась, и рядом сухая сосна упала. Гул, знаешь, такой затихающий, и в облаке снежной пыли с нарастающим звуком, как огромная плетка, дерево: хххххлеп! Духи тут же пропали все, разом, словно их всех назад отозвали. И не успел еще гром и гул рассеяться, затихнуть, как в небе что-то тонко так запищало, еще и с таким посвистом. Я же туда и смотрела все время, в небо. Вот и вижу, что-то черное летит оттуда, кувыркается. Потом - бах! - оно на две части разделилось, одна половина к нашим полетела, ну, в ту сторону, а другая, опять же, прямо на меня. Это опять был ты, миленький. Нехорошо ты летел, быстро, и крутился, как волчок. Парашют твой как следует так и не раскрылся, как потом выяснили, его огнем опалило, так что стропы спеклись, и сам он местами оплавился. Хотя и ткань особая, жаропрочная.
  - Понятно. Да, я помню, было жарко.
  - Жарко, ага. Чудо просто, что ты на крутой склон упал. Он там, у оврага почти отвесный. И ты на одну сосну, потом на другую, на третью. По кронам, значит, прошелестел. Скользуном. Потом в снег упал и такой мини лавиной прямо к моим ногам съехал. Наверху кучи, даже раскапывать не пришлось. Вот тогда-то я тебя и увидела.
  - Что, не понравился?
  - Не то слово! Головешка, вот что было. Ткань обгорела, вся, пластик оплавился. Что-то дымится, что-то кипит-пузырится, и не понятно, что там булькает, то ли полиэтилен какой бурлит-плавится, то ли кожа твоя. Я просто растерялась поначалу, потому что неизвестно, за что хвататься. Но, недолго я так, зависала. Очнулась быстро, схватила аэрозоль, ну, ты знаешь, - помнишь, я тебе давала как-то? В общем, аэрозолем тебя обработала. Три или четыре баллона выдула, со всех сторон пленкой покрыла. Как в коконе получился упакованный. Все процессы сразу прекратились, температура стабилизировалась, ну, думаю, чувак готов к транспортировке.
  - Чувак, да. Мумия, скажи лучше. Петушок - гриль.
  - Не скажу. Чувак, никакой не гриль. Геройский чувак. Я когда тобой занималась, увлеклась совсем, ничего вокруг не видела. А ведь все изменилось, после взрыва-то. Чужие пропали, тишина. Тут вопрос, как тебя тащить? Смогу ли? Ты все-таки мужчина видный, крупный даже. А надо ведь чтобы и быстро, и осторожно. И я, опять же, забыв, что она в зоне не работает, хватаюсь за радиостанцию. У нас, санитаров, в снаряжении есть, специальная. Всегда была, хоть и не использовалась. Положено, значит, берем. Тут на автомате включаю - работает! Прикинь? Оказалось, как только Брешь захлопнулась, так все и восстановилось. Так что дальше уже легко было. Ребята вскоре подошли, а следом и вертушка за тобой прилетела. Вот так война и закончилась, для тебя, красавчик, и для всех нас. Что говорить, ты ее и закончил, факт, как говорят, медицинский.
  - Погоди, так получается, что это ты меня спасла? Тебе я жизнью обязан?
  - Не говори глупостей. И вообще, давай без пафоса. Я же тебе сказала, это моя работа, я должна была. И, знаешь, все мы кому-то обязаны. Ты вот тоже, Воробья спас, значит, я тебя просто отблагодарила. Ну, Таганцев, ты же понимаешь, что я имею в виду? Я тебе рассказала все потому лишь, что уверена, ты поймешь правильно. Не из хвастовства.
  Серж потянулся к ней, взял за руку и крепко сжал.
  - Я понимаю. Но война... Черт! Тебя же могли убить! - Голос его пресекся, в горле неожиданно запершило, он закашлялся, с трудом глотая ком. - Это не правильно, женщины не должны так рисковать. Я считаю.
  - Ладно, ладно, - успокаивая капитана, Фаня ответно сжала его руку. - Все хорошо, что хорошо кончается. Ты же знаешь.
  - Да, - думая о своем, подтвердил ее мысль Серж. - То, что кончается.
  - И я рада, что ты теперь в надежных руках. Как ты, проверил уже свое обаяние? Восстановилось? По мне, так вполне.
  - Ну что ты, Фаня! О чем только думаешь? Я ведь бревном лежал все время. Да и вообще, не до этого.
  - В смысле? Что-то не так с... - она указала глазами на... Ну, вы понимаете. Серж так сразу понял, а как понял - покраснел.
  - Ну, нет, причем здесь это? - поспешил восстановить реноме он.
  - А что же с этим? Все в порядке? Чисто в порядке дружеской заботы...
  - Какая ты, однако, прямоточная... Да не знаю я! Не было возможности проверить. Говорю же, бревном лежал. Колодой. Хотя, раз уж все равно интересуешься, во сне сегодня что-то такое было. Скажем так: ощущалось некоторое движение. Поэтому думаю, что все в порядке.
  - И как оно во сне бывает?
  - Во сне, как во сне. Все в сон стремятся, но он есть обман.
  - Фу ты какой! Сразу все иллюзии разрушил. Но я не обижаюсь, мне есть к кому обратиться.
  - К кому это?
  - К Воробью, родненький. Он миниатюрный лишь на видимости, а в скрытой части очень даже значительный. В корень весь пошел, понятно? Его сегодня, кстати, выписали.
  - Мои поздравления! Как он?
  - Нормально. Рука пока на привязи, но потихоньку разрабатывается. Из армии его списали, так что мы с ним уезжаем скоро. Поедем к нему на родину.
  - Ах, ты все-таки с ним... Поздравляю! Возможно, это верное решение. Что же он не зашел попрощаться?
  - Может, зайдет еще. Там какие-то формальности надо выполнить. Комиссия ведь была, теперь куча бумаг оформляется. Я просто сама хотела... И, знаешь ли, к тебе ведь так просто не пускают... Я вот что хочу тебе сказать. Хоть я теперь и с Воробьем, но, знаешь ли, я совсем не прочь продолжать наши с тобой, Таганцев, встречи. Время от времени.
  - Вот как? А не будет ли это по отношению к Воробью...
  - Изменой? Не думаю. Нет, не будет. Просто есть вещи, от которых не можешь, да и не хочешь отказаться. И даже пытаться не стоит, я тебе скажу. Счастье должно быть полным.
  
  Когда Фаня ушла, поцеловав его на прощание в губы и еще раз ошеломив напоследок тяжелой негой своей груди, Серж лежал, глядя в потолок, и думал о том, что верней и заботливей Фани жены для Воробья вряд ли можно сыскать. Да и не только для него. Для любого, кого она сама полюбит. Надо только уметь понимать ее, и научиться принимать такой, какая она есть. А вот это как раз не так просто. Поэтому-то он был уверен, что Воробей прощаться с ним не придет.
  Зато Тома весь день находилась рядом, хотя смена ее и закончилась. Взяла на себя сверхурочное дежурство, как сама пояснила. А на самом деле, просто не могла наглядеться на него, живого. И боялась оставить хоть на миг без личного присмотра. Она все время что-то поправляла, приносила или уносила - только чтобы быть рядом, а когда не заходила, то заглядывала в палату, посмотреть, как он там.
  Едва образ Фани растаял в пространстве, место у кровати Сержа тут же заняла Тома. Она поправила ему подушку, погладила по руке, потом, заметив непорядок, достала из кармана халата белоснежный платок и принялась осторожно, самым краешком, стирать помаду с его губ.
  - Какие у вас в Легионе женщины... порывистые, - предположила она, исходя из личных наблюдений.
  - Да, - согласился он и попытался увернуться. - Война обнажает эмоции. Прошу тебя, перестань!
  - Тебе что, нравится такая яркая помада? Никогда бы не подумала.
  - Не знаю. Фаня рыжая, ей она идет.
  - Не уверена. Слишком вызывающая. Агрессивная.
  - Для военного времени как раз. И, Тома, она уже уехала.
  - Но ведь приедет еще...
  - Пусть, я буду рад. Это... она меня вытащила.
  - Я не знала. Прости.
  - Не извиняйся. Это я перед тобой виноват.
  - Может, нам уже стоит прекратить друг перед другом каяться?
  - Хорошая идея.
  - Теперь, когда все кончилось...
  - Тома, ты забегаешь вперед. Еще ничего не закончилось.
  
  После обеда в палате неожиданно появился Докучеев. Центурион был бодр, энергичен и, как оказалось, уже не совсем центурион. Его назначение на место Поддулбеева префектом лагеря и заместителем Разгильдеева уже согласовали, но, пока приказ еще не был подписан, он продолжал исполнять свои прежние обязанности.
  - Здорово, кореш! - начал он с порога. - Классно выглядишь, даже волосы почти отросли. Еще усы осталось восстановить, и будешь как огурчик. А я с собой весь взвод твой привез, только к тебе, оказывается, нельзя, меня пропустили, а пацаны внизу, в вестибюле остались. Приветы тебе передают и все такое. Вот гостинцы, держи, поправляйся. - Он огляделся по сторонам и, быстро приняв решение, водрузил на стол большой пакет, с которым пришел в палату. Там же у стола взял стул, едва успевший остыть после Фаниного жаркого тела, поставил его у кровати и сел.
  - Ну, ты, вообще, как? Если серьезно?
  - Да нормально. Дрейфую в правильном, говорят, направлении.
  - Это хорошо, так держать. А то ведь поначалу говорили, что дрейфуешь совсем в другом направлении. Ты понимаешь, да? Поэтому мы сильно обрадовались, когда внезапно все изменилось.
  - Я сам не ожидал.
  - Да ладно, что ты гонишь! Не ожидал он... Да ты, уверен, только об этом и думал, иначе мы с тобой сейчас бы не разговаривали. И молодец, и правильно!
  - Может, и так.
  - Конечно, так. Слушай! У Пустельги видео есть, где ты на тракторе с трамплина прыгаешь, это, я тебе доложу, что-то! Кто-то из бойцов снял весь процесс на камеру. Грандиозное зрелище! Как с горы несешься, а потом с трамплина, и ракеты... Жуть! Эти кадры уже и в интернете повсюду, и по всем каналам в телевизоре их крутят. Так что, ты теперь знаменитость. Герой! Кстати, все уверены, - кто может быть в чем-то уверен, - и есть такие слухи, что в скором времени Героя тебе присвоят. Высочайшим Указом. Так что готовь под медаль дырку на пижаме. Ха-ха!
  - Да ладно. Я пока повременю. Дождусь официального сообщения.
  - Нет, можешь, можешь, верно говорю. Кстати, все, кто к делу хоть как-то причастен, свои пряники получили. Или получат в скором времени. Меня вот на префекта лагеря выдвинули.
  - Поздравляю.
  - А... Нет, спасибо, конечно, я очень рад и все такое. Но это же сколько мороки!
  - Зато почет и уважение.
  - Это да. Кстати, еще раз, не знаю, обрадую тебя или нет, но ты больше не командир взвода.
  - О как! Разжаловали?
  - Не совсем. Совсем нет. Командиром взвода утвердили Демона, как ты и сам хотел. Хотел же, я правильно понял?
  - Ну да. Было дело.
  - И ты оказался прав, он вполне справляется. Дисциплину держит, не хуже, чем у тебя. Молодец, я доволен. А по тебе принято решение восстановить тебя в академии. Ну, куда ты там поступал. Или уже сам не помнишь?
  - Почему, все я помню.
  - Но! Но если захочешь остаться в Легионе, я рекомендую тебя на мое место, центурионом. Вышестоящие, уверен, поддержат. Да, собственно, они мне это и так уже подтвердили.
  - Спасибо. Только я сейчас не могу ничего сказать. Ни да, ни нет. Пойми, Иван, я, в общем, в разобранном состоянии пока, и не готов принимать решения. Не знаю, извини.
  - Все понятно, что ты. Не переживай! Как захочешь! Я просто тебе перспективы открываю. Полежишь, подумаешь. Что-то и вырисуется, в конце концов. Теперь ведь только лучше будет. Кстати, опять, про перспективы. Когда шла война еще, все думали, что как только она закончится, так сразу Легион и расформируют к чертям. Потому что, кому он в мирное время нужен? Ан нет, не тут-то было. Принято мудрое, я считаю, решение оставить его на постоянной основе. Потому что Литораль-то осталась. Брешь, да закрылась, но ведь точно так же она может открыться вновь. И, самое главное, никто не знает, когда это произойдет. Вывод, и выход, один: быть наготове всегда. Во как. Понял?
  - Понял, конечно. И вполне согласен. Отдельно радуюсь тому, что так оперативно приняли правильное решение. А не как обычно, десять лет на согласования.
  - А что, все ведь на месте уже, дополнительных затрат почти не нужно. Здесь. Но я удивлю тебя еще больше. Принято решение создать легионы наподобие нашего по всей стране - там, где имеются аномальные зоны. Никто ведь не даст гарантии, что в следующий раз чужие полезут вновь здесь, а не где-то в другом месте. Будут теперь стоять гарнизоны, отслеживать обстановку, мониторить, как сейчас говорят, готовиться к встрече.
  - Тоже правильно, я считаю.
  - Эти все вопросы Сан Саныч поднял на высшем уровне. И пробил. Серьезный мужик оказался. Ты случайно не знаешь, где он? Куда-то пропал. Здесь не появлялся?
  Серж пожал плечами:
  - Я кроме тебя никого не видел. Фаня, вот еще, с утра забегала попрощаться.
  - А, да, Фаня уезжает. С Воробьем, знаешь? Ну, желаем им счастья. Ладно, побегу, пора мне.
  - Постой, что хочу спросить... Те самолеты, что кружили над Брешью, что с ними?
  - Без изменений. Летают.
  - И что? Будут сбивать?
  - Насколько я понимаю, нет. Решили до поры оставить, как есть. Здесь они пока никому не мешают. Спецам же интересно, как и за счет чего они летают. Хочется это выяснить, а сбить никогда не поздно, успеется, если что. К тому же, как оказалось, их и сбить-то не так просто, правда? Вот... Поэтому, решили, что пусть пока летают, под присмотром, естественно, а там видно будет. Ну, все, выздоравливай. Не дрейфуй, а активно двигайся в правильном направлении. Надеюсь, скоро отметим твое возвращение в 'Трех баранах'. Будь!
  Серж махнул ему рукой. Сил еще хватило на прощальную улыбку. Едва Иван покинул палату, Серж откинулся на подушку и закрыл глаза. Устал. До чего все-таки утомителен бывает этот неиссякаемый поток энергии. Нет, оно, конечно, хорошо, иногда, но если не совсем здоров, и не успеваешь реагировать, лучше ограничить дозу. Общения. Он расслабился, и поплыл куда-то под неспешный плеск своих мыслей. Похоже, даже заснул, так что не видел и не слышал, как следом за Докучеевым в палату светлой тенью вошла Тамара. Она все прибрала, поставила стул на место. Видя, что Серж спит, принесла и включила ультрафиолетовую лампу, направив ее так, чтобы лучи не задевали его лица. Вернулась снова, когда лампа выключилась. Заглянув к Сержу, наткнулась на его улыбку, он как раз пробудился.
  - Сереженька! Выспался?
  - Да, солнышко, спасибо.
  - Утомили тебя посетители-то? Целый день...
  - Нет, все прекрасно.
  - Тебе что-то нужно?
  - Да. Знаешь, что мне хочется?
  - Что?
  - Твоих пирожных попробовать, еще раз. Те корзиночки с кремом, они мне снились только что...
  - Правда? Я что-нибудь придумаю. Потерпи денек-другой, ладно? Надо просто понять, где это можно сделать.
  - Конечно. Ты не торопись, это я так, не подумав. Мечта сама по себе награда.
  
  Печаль, улыбки, взгляды, легкие, торопливые прикосновения рук. Свет, грусть, колыхание полутени, наплывы дремы. Странное состояние. Серж чувствовал, будто его уносит куда-то широким светлым потоком, ощущал мерные колебания вверх и вниз, морские запахи щекотали ноздри, соленый бриз овевал лицо. Ему казалось, что время расслаивается, что пласты расходятся, унося части целого в разные жизни. Возможно, так и было на самом деле. Наверное, так протекает выздоровление, наверное, это нормально, но с его точки зрения - странно, странно... И щекотно. Щекотка, от которой хотелось плакать.
  Потом, когда вечер налился туманной, как бок спелой сливы, синевой, на край его кровати присел Данька, стеклянный мальчик, и обнял его крыльями. Серж не видел, откуда он взялся. И даже не удивился, каким странным стал мир вокруг него, только подумал об этом. Отметил, зафиксировал мимолетной мыслью.
  - Пока все спокойно, - сообщил ему Даня с заговорщицким видом.
  - Ты о чем? - не понял сразу Серж.
  - О том. О дядечке, который вас мучил. Пока никаких его проявлений нет, я не чувствую.
  - Хорошо, я тоже не чувствую.
  - Но он скоро появится.
  - Ты и это чувствуешь?
  - Да. Но раз его нет, я еще вас подлечу.
  - Мне уже лучше, спасибо. Но, наверное, не помешает еще немного. Похоже, силы мне скоро понадобятся. О-о-о-о... Что ты решил делать? Что-то решил?
  - Нет, пока по-прежнему. Мне надо поговорить о своей проблеме с - Директором, да? Но я его боюсь.
  - А что он может тебе сделать плохого?
  - Не знаю, в том-то и дело. Но чтобы получить от него поцелуй смерти, придется ему открыться, довериться, а как он этим воспользуется, неизвестно. Доверия к нему у меня нет.
  - Понимаю. Я бы тоже не стал ему доверять. Но, может быть, мне удастся замолвить перед ним за тебя словечко. Посмотрим.
  - Спасибо, Сергей Сергеевич. Но вот, похоже, он приближается. Быстро как сегодня. Я, с вашего позволения, пойду...
  Данька исчез так же внезапно и так же незаметно глазу, как и появился, так что Серж в который раз подумал, что все происходящее ему лишь кажется. Он даже помотал головой, словно это как-то могло поспособствовать прояснить реальность. В ожидании гостя, он поправил подушку и постарался сесть повыше, чтобы не казаться совсем уж беспомощным. Тут что-то зашелестело в кармане его пижамы, напомнив о найденном накануне листке бумаги, который он же туда и сунул. Он вытащил листок, развернул, и когда уже проявлялся фиолетово-голубым аргоновым светом прямоугольник перехода на стене, прочитал: 'Соглашайся на все предложения директора. СС'. И едва успел смять в кулаке и сунуть обратно в карман записку, когда сквозь серебрящуюся завесу невидимости в палату проник господин Тукст. Дуче в надраенных до блеска берцах.
  Потянув по обыкновению воздух носом и с подозрением озирнувшись по сторонам, Тукст ступил вперед.
  - Господин Таганцев! - учтиво поклонился он, остановившись возле кровати.
  - Господин Директор! - в тон ему ответил Серж, со всей возможной галантностью привстав и обозначив поклон на своем ложе. - Не рад вас видеть, но, раз все равно пришли, прошу вас, присаживайтесь где-нибудь.
  - Вы так любезны сегодня, - осклабился Тукст. - С чего бы это? Пожалуй, лучше я пешком постою. Как вы себя сегодня чувствуете?
  - Благодарю вас, терпимо, и весьма.
  - Вижу, вижу. Так что? Какие новости? Вы подумали над моим последним предложением? И, надеюсь, хорошо подумали?
  - Подумал. И, знаете, склонен с ним согласиться.
  - Вот и правильно. Мудрое и достойное решение. Подвергать опасности гражданских лиц как-то не по-офицерски.
  - А вы-то сами что делаете?
  - Ну, я не офицер вашей армии.
  - Понятно, правила лишь для нас писаны.
  - Что вы хотите? Так всегда было, кто-то правила соблюдает, а кто-то оказывается выше этого. И даже сам их устанавливает.
  - Отличная позиция, ничего не скажешь. Но раз уж мне приходится играть по вашим правилам...
  - Что вас смущает?
  - Не смущает. У меня есть одно условие.
  - Только одно? Излагайте.
  - Речь идет о стеклянном мальчике.
  - Ага! - вскричал Директор. - Вот и разгадка! Я знал, что вы не могли сами освободиться от моей боли.
  - Это теперь не важно. Условие мое такое: вы накладываете на него, как он это называет, 'поцелуй смерти', и я тотчас ухожу с вами. Но только после того, как он скажет, что с ним все нормально.
  - Печать, не поцелуй. Но, скажите, Таганцев, а зачем вам это? Вот вы опять подписываетесь за совершенно постороннего вам человека. И даже уже не человека. Зачем? Зачем вам связываться с этими... питрисами? Отработанный материал, тупиковая ветвь. Ни размножаться не умеют, ни умирать...
  - Да, собственно, как и вы.
  - Верно. Но у нас все же разный генезис, и противоположные векторы развития.
  - Так вы выполните мое условие?
  - Да! Мне, честно говоря, плевать, как и за счет чего добиться своего. Где ваш мальчик, Таганцев?
  - Точно не знаю, но возможно где-то здесь, рядом.
  - Ну да, прятаться они мастера.
  - Данька, покажись! Даня!
  В палате воцарилась тишина, довольно продолжительная, и когда Сержу уже показалось, что ничего из этой затеи, призвать Даньку прямо сейчас, не получится, он появился. Верней, проявился, из воздуха, как полупрозрачная ледяная скульптура. По другую от Тукста сторону кровати. Огромные глаза смотрели на Директора с опаской и тревогой. Он его явно боялся, но, тем не менее, шел на контакт.
  - Так вот ты какой, стеклянный мальчик! - пафосно возвестил Тукст, и Данька тут же отступил на шаг.
  - Что у вас за манера, детей пугать? - раздраженно заметил Серж. - Давайте, быстрей!
  - Да я готов. Пусть только протянет руку.
  Серж, поощряя взглядом к действию, посмотрел на мальчика. Тот вздохнул, и медленно поднял левую руку. Тукст быстро вскинул десницу и едва коснулся кончика его указательного пальца. А может и не коснулся. Хоть все происходило буквально над кроватью и перед самыми глазами Сержа, он не мог точно сказать, был контакт или его не было. Но он точно видел, как голубая искорка проскочила между ними, запахло озоном и немного серой, и дальше случилось вот что. От того пальца, в который ударила искра, прокатилась волна голубого холодного свечения, вслед за которой тело мальчика обрело привычную материальность и стало видимым. Ошеломленный, он с удивлением осматривал и ощупывал себя.
  - Вуаля! - Тукст взмахнул рукой как заправский факир, продемонстрировавший успешный фокус.
  - Спасибо, дядя Сережа! - вскричал Данька. Потом добавил, имея в виду Директора: - Только не верьте ему! Не верьте! - И выбежал из палаты.
  - Какой умный мальчик, - усмехнулся Тукст. - Мог бы, кстати, и мне спасибо сказать.
  - Вы в благодарностях не нуждаетесь, - откликнулся Серж. Он почувствовал, что настал решающий момент, и момент ему не нравился. В том числе и потому, что в животе возник невыносимо противный холодок.
  - Как сказать, как сказать, - Тукст, выпятив подбородок, почесал горло. - Благодарность может быть разной. Важно, чтобы субъект помнил, кому и чем обязан. Вот вы, например, Таганцев, теперь мне уже дважды должны. Как минимум.
  - Если учесть, что все беды пошли от вас, то ни разу, - возразил Серж.
  - Но-но! Ревизионизма не потерплю!
  - Ладно, хватит болтать. Пошли, что ли? Что время-то тянуть.
  - Время своего триумфа хочется растянуть до бесконечности. Однако нет, не сейчас. Я хочу, чтобы вы пришли ко мне сами.
  - Каким образом? Ключа ведь у меня больше нет.
  - Вот именно, ключа нет. Но раньше он вам не очень-то и нужен был. Обходились без него. Хочу проверить, вернулись ли к вам эти ваши способности, и в каком объеме.
  - Вы уверены?
  - Еще как! Не забывайте, что вы у меня на крючке, Таганцев, чуть что, - пощады не будет. Ни вам, ни кому другому. Запас доброты и покладистости у меня закончился. Поэтому, не тяните резину сами. Жду вас у себя в Доме, как вы его называете, в ближайшее время. Это все на сегодня.
  С этими словами он повернулся, намереваясь немедленно воспользоваться проходом. Тут Директор, видимо, расслабился, поскольку обычно он уходил, если, не пятясь спиной вперед, так беспрестанно оглядываясь, контролируя заднюю полусферу. А тут, значит, вихляясь, обо всем позабыв и едва не насвистывая. Напрасно он так. Жизнь полна неожиданностей.
  Короче говоря, едва Тукст повернулся лицом к струящемуся и серебрящемуся проходу, как кто-то, взявшийся буквально ниоткуда, бросился ему на спину. Незнакомец обхватил его за шею левой рукой, пытаясь скрутить, или придушить, а правой вцепился в пистолет на бедре Директора, стараясь вырвать его из кобуры.
  - Дьявол! - заревел Тукст от неожиданности. Он набычился и поднатужился. Получилось не очень.
  Похоже, что-то пошло не так для обоих борющихся. Схватка вышла короткой, во всяком случае, здесь, на этой стороне реальности. Противники слились воедино и, натужно мыча, стали раскачиваться из стороны в сторону, поскольку каждый тянул на себя. Потом, топчась, он развернулись против часовой стрелки, мелькнуло налитое кровью совершенно звериное лицо Директора, и почти тотчас единоборцы ввалились в проем, который, как ему и положено, сразу закрылся.
  Все произошло так быстро, что Серж не сразу сообразил, кто напал на Тукста. А когда понял это, ему стало страшно. Но не за себя, хотя и для него последствия внезапного нападения на Директора могли быть весьма печальными. Ведь всем известно, каков Тукст злопамятный и мстительный тип.
  Глава 18. Коллеги.
  
  
  'У беды глаза зеленые', - подумала Тома, глядя, как обладательница пары великолепных изумрудов насыщенного темного тона, гривы рыжих завитых волос и внушительных размеров эрогенных зон, едва прикрытых форменным мундиром, входит в ординаторскую. Высокая статная женщина. Та, что спасла его. Но теперь маленькая медсестра не знала, что от нее ждать. Зачем она пришла? Что от нее-то нужно? От предчувствия беды, как от острой недостаточности, сердце ее сжалось и затрепыхалось, сильно-сильно. Птица в клетке. Певчая птица. Показалось, будто комната наполнилась зеленым туманом, стало трудно дышать.
  - Я хочу с тобой поговорить, - сказала посетительница низким грудным голосом, и Тома вздрогнула от укола узнавания. И у этой тот же характерный голос, подумала она, как Сереженьке и нравится. Воистину, всех, кто входит в круг его интересов, можно определять по голосам.
  - Присаживайтесь на кушетку, - указала она нейтрально-приветливо, сама, между тем, подобралась, приготовилась к неизбежному, как ей чудилось, противостоянию. Что ж, она готова.
  Фаня села, свободно перекинула ногу за ногу, одну руку положила на колено, другую рядом с собой на кушетку. Улыбнулась.
  - Расслабься, подруга, - сказала. - Я пришла с миром.
  - Зачем?
  - На тебя посмотреть. Познакомиться. А то и подружиться.
  - Это вряд ли.
  - Что так? Не нравлюсь?
  - Наоборот. Очень даже нравитесь. Прямо глаз не отвести. Я серьезно. Но в этом-то и проблема.
  - Ты все же расслабься. Я ведь не претендую. Верь мне, подруга.
  - Отчего же не претендуешь? Я так вижу совсем другое.
  - Есть и другое. Но не во мне дело, а в нем, поэтому...
  - А что он?
  - А ему, похоже, лишь ты нужна. Разве не знаешь?
  - Не знаю. Мы с ним давно не разговаривали.
  - Почему же так?
  - Ну, скажем, так сложились обстоятельства. Сереже пришлось срочно уехать.
  - Какие обстоятельства? Не хочешь рассказать?
  - Нет, не хочу. К тому же и сама мало что знаю. У нас с ним все было хорошо, пока однажды он не улетел сюда. Вдруг, внезапно. Только письмо оставил, которое мало что объясняло. Ничего не объясняло, просто ставило в известность, что...
  - Что?
  - Послушайте, это личное... Коллега...
  - Извини. Коллега... Звучит довольно двусмысленно, не так ли?
  - Я так вас назвала в прямом значении, как медработника.
  - Ну да, ну да. А скажи, вот там, на прежнем месте, ты кем работала. Тоже медсестрой?
  - Нет, я в филармонии работала. Я певица, по основной специальности.
  - Певица, правда? Ты хочешь сказать, что бросила свою работу, свою судьбу певицы, и примчалась сюда...
  - Едва только узнала, что Сережа здесь, что с ним случилась беда. Да, так. А как иначе?
  - Но ведь быть певицей, это совсем другая жизнь. Разве нет?
  - Я вам отвечу так: смотря как к чему относиться, какие у тебя приоритеты. Для меня важней Сережа, он моя настоящая жизнь и самая главная судьба. И я легко бы бросила все и уехала за ним, куда бы его ни направили. Медучилище у меня за плечами, а медсестры и врачи нужны всегда, так что, была бы занята. Это не проблема.
  - Понятно. За милым на край света.
  - Именно. Ну а вы? Какие у вас отношения с Сережей?
  - Да какие отношения... Я, как говорится, мимо проходила. Захотела присесть отдохнуть, а место-то и занято оказалось. Так что, никаких отношений, успокойся.
  - Зачем же вы приходили?
  - За этим и приходила. Узнать про судьбу.
  - И что же вы узнали?
  - Думаю, достаточно. Думаю, что оставить карьеру певицы и примчаться сюда, в военный госпиталь, на такое мало кто решится, Да, скорей всего, это судьба. Скажу так, поговорив с тобой, я успокоилась в какой-то мере. Потому что, быть с Сержем - судьба нелегкая, но ты, думаю, справишься. Кстати, не завидую.
  - И на том спасибо. Что вы намерены делать дальше?
  - Намерена, прости за тавтологию, идти дальше. Моя судьба такая, по жизни не останавливаться. Но, если что-то тебе понадобится, помощь какая, не знаю, что-то случится, только позови. Всем, чем смогу, помогу.
  - Что ж, спасибо. Не ожидала.
  - Ладно, мне пора. Счастья тебе... Коллега.
  - И вы... Ты. Сама будь счастлива, подруга.
  
  
  - Ты кто такой? - выдохнул директор Тукст возмущенно. Он искренно не понимал, что это за тип, и откуда он свалился на его голову. А точней, на шею. Ведь не было, он ясно видел, что никого, кроме него самого и Таганцева, в палате не было. И вдруг - бац! - зажим на удушение. Поэтому возмущению господина Директора не было предела. - Кто такой, спрашиваю? Ну, быстро отвечай!
  - Ща, отвечу, - ответил-таки незнакомец. Тяжело дыша, он поигрывал отобранным у Тукста пистолетом, и тоже искренне не понимал, как тому удалось уйти, освободиться от мертвого по факту захвата. Непонятно было так же, что это за коридор, и вообще, что за место, в которое они вывалились. Не должно здесь быть ничего подобного, не должно. Кстати, где дверь? Он озирнулся, быстро, как пилот истребителя, проверяя заднюю полусферу. Дверей поблизости не было, только голые стены и где-то в отдалении окно, через которое в наполненное зеленоватой дымкой пространство раструбом вливался дневной, к слову, свет. Где, дьявольщина, он находится? Фантастика какая-то. Где все? - Я тебе отвечу, погоди только, отвечу, - тянул он слова и время.
  А потом решился на вторую попытку. Быстро опустил глаза и, пропав из поля зрения Директора, тут же очутился у того за спиной. Но ничего не получилось. Директор каким-то неимоверным образом не повернулся, а буквально вывернулся задом наперед, обратился, и, снова оказавшись к нападавшему лицом, рассмеялся, отступая на шаг.
  - Я должен был догадаться, - сказал он. - Конечно, когда вторгаешься в зону ответственности такого профессионала, как вы, надо иметь в виду, что рано или поздно придется встретиться с ним лицом к лицу. Если не ошибаюсь, господин Дорджинский, Директор южного бюро особого отдела? Особого отдела Особого легиона.
  - Допустим. Можете обращаться ко мне Александр Александрович. А вы кто такой?
  - Как интересно! Вы решились напасть на меня, даже не зная, кто я?
  - И все же?
  - Я директор всего этого, - Тукст обвел руками вокруг себя. - Этого, с вашего позволения, хозяйства. Так что мы с вами, можно сказать, коллеги.
  - Коллеги?
  - Конечно. Вы и я оба директоры, и род занятий у нас весьма и весьма схож. Зовут меня Гонорий Тукст, но приемлемо обращение господин Директор.
  - Хорошо, пусть так. Директор клозета, как известно, все равно директор. Но я что-то не пойму, где это ваше хозяйство находится, и как мы здесь оказались?
  - Мне тоже, знаете ли, удивительно, и весьма, откуда вы свалились на мою голову. Не желаете объяснить? Как вы оказались там, где вас не должно было быть?
  - Случайное стечение обстоятельств.
  - Ну да, ну да. Хотя, судя по результатам вашей атаки, возможно, что это и был экспромт. Признаться, оказалось нелегко затащить вас сюда. Но мне удалось, так что теперь вы на моей территории.
  - Вы хотите сказать, что правила устанавливаете здесь вы, а мое дело им следовать?
  - Именно так.
  - А это вас не смущает? - Сан Саныч поднял и повертел перед Тукстом пистолетом. - Это не аргумент?
  - Почему нет? Аргумент. Но не такой убедительный, как вам, быть может, представляется.
  - В каком смысле, не убедительный? А если я выстрелю в вас? Скажем, в ногу?
  - Неприятно, но, в общем-то, бесполезно.
  - А я проверю! - Сан Саныч быстро навел пистолет на пухлую ляжку господина Тукста и нажал на курок. Грохнул выстрел, но тот даже испугаться не успел, только упал, как подрубленный, на пол и оттуда уже закричал: - Ты что! Идиот! С ума сошел?
  Сан Саныч хорошо видел, как сквозь образовавшуюся дыру в штанах Тукста, промокая ткань, хлынула желто-зеленая, похожая на оливковое масло, жидкость. Тот, оскалив зубы и сделав зверское лицо, накрыл рану ладонью, а когда убрал ее через пару минут, никакой раны, и даже дыры, под ней уже не было, только влажное пятно на штанах. Да и то в скором времени высохло.
  - А если в голову? - полюбопытствовал Сан Саныч. - Или в сердце?
  - То же самое, в принципе, - заверил его Тукст, поднявшись на ноги. - Только умоляю вас, избавьте меня еще и от этого испытания! Очень неприятно, честно говоря.
  - А когда вы капитана Таганцева истязали, не думали, что ему тоже как минимум неприятно?
  - Ах, вот вы о чем. Получается, вы все видели? Я, честно говоря, восхищен вашими способностями. Значит, вы с Таганцевым в сговоре?
  - Нет, не в сговоре, он вообще ни о чем не догадывался, и до последнего момента не знал, что я нахожусь в палате. Это мое собственное расследование, понятно? Но повторяю вопрос: после того, что вы проделывали с Сергеем Сергеевичем, почему вы рассчитываете, что я не стану подвергать вас чему-то подобному?
  - Потому что мы коллеги и, в конце концов, цивилизованные люди. Кроме того, вы что же, думаете, что я садист такой и мне нравится людей мучить?
  - Думаю, это недалеко от истины.
  - Очень жаль, что у вас обо мне сложилось такое представление, но, уверяю вас, это не так. Не корысти ради, как говорится, не удовольствия для. Жесткие методы вызваны служебной необходимостью, только ей. Есть определенные вопросы к конкретному капитану Таганцеву. Кстати, после вашего эффектного выхода, вопросов к нему стало больше.
  - Какие это вопросы? Я вам сказал, что он был не в курсе моих намерений. Поэтому не вздумайте предъявлять ему претензий, ясно вам?
  - Послушайте, господин Дорджинский. То, что у вас пистолет в руках, и вы держите меня на мушке, еще не означает, что ваши преимущества такие уж неоспоримые. Все-таки не забывайте, мы находимся на моей территории. Думаю, вы даже не представляете, какие в моем распоряжении имеются возможности. И все же, призываю не горячиться. Да, мы с вами в некоторой степени противники, в значительной степени, но и при этом, я уверен, нам есть что обсудить. Руководителям спецслужб такого уровня, как наш с вами, всегда найдется, о чем поговорить. Не факт, что когда-нибудь еще нам представится подобный случай.
  - Нахожу ваше предложение разумным. Где?
  - Не здесь, разумеется, не в коридоре. Как принимающая сторона, предлагаю продолжить нашу беседу за чашкой кофе. Вы пьете кофе?
  - Кофе сгодится, да.
  - Тогда, может быть, вернете мне пистолет? Служебное оружие все-таки, отчитываться придется.
  - Не сейчас. Предмет, хоть и мало эффективный, как оказалось, но он как-то все же выравнивает наши позиции. Пусть у меня пока остается. Потом, потом...
  - Хорошо. Только обещайте не палить без разбору!
  - Не буду. Если никто не попытается прыгнуть мне на спину, или не станет вязать руки.
  - Об этом можете не беспокоиться, даю слово. Хотя, замечу, что это вы у нас, как оказалось, специалист на спину, так сказать, прыгнуть и за шею уцепиться.
  - Вы о чем-то серьезном хотели поговорить? Или предпочтете остаться здесь и продолжить препираться?
  - Да, вы правы. Извините. Пойдемте. Следуйте за мной.
  - А с вами все в порядке? - поинтересовался Сан Саныч и указал на ногу директора. - Идти можете?
  - Да, вполне. Идемте.
  Сделав приглашающий жест, Тукст повернулся и пошел куда-то вглубь коридора. Чуть помедлив, быстро прокрутив в голове все возможные варианты действия, Сан Саныч последовал за ним. Пистолет, совершенно неизвестной ему, кстати, системы, он держал перед собой в слегка расслабленной руке, и со стороны могло показаться, что он конвоирует директора Тукста. На самом деле все, разумеется, было не так однозначно. Нет, он, конечно, мог бы сейчас взять, и всадить ему в затылок пулю. Если бы мог. Ну и что? Дальше что? Как бы это ему помогло? Да никак. Главное, что не понятно, где он находится, и как отсюда выбираться. Вот же, дьявольщина, как его угораздило? Он-то думал, что скрутить этого молодца будет легко, учитывая его физику и внезапность нападения, но вышло не так, как думалось. Кто же знал, что он такой верткий? А не надо лезть на рожон, не выяснив предварительно досконально, что это за рожон, и как там, на нем усидеть. Вот, будет тебе урок на будущее. Дьявольщина! Как ни крути, а теперь он у Тукста в руках. Не совсем, конечно, но все же. Почти все козыри у того. Наверное, и еще что-то припасено в рукаве. Так что, всадить пулю в затылок - явно не выход. К тому же, надо понять, что здесь реально происходит. Где, во-первых, и что, во-вторых. Похоже, они - он лично, конкретно! - проморгали у себя под носом заговор чужаков. Крупный военный заговор, только посмотри, как они здесь размахнулись, чего наворотили. Хошь не хошь, а придется темнить, юлить и договариваться. Чтобы предупредить своих, надо вырваться отсюда. Поэтому - договориться. На любых приемлемых условиях. Ведь наверняка что-то еще, и помимо пистолета, ему, этому Директору, нужно, иначе кофе бы не предлагал.
  Шедший впереди Тукст свернул в неожиданно возникшее справа ответвление коридора. Едва они туда вошли, картина сразу же изменилась. Здесь уже было множество дверей, и такое же количество окон, за которыми просматривался залитый солнечным светом незнакомый пейзаж. И еще возникла прорва ответвлений и пересечений с другими коридорами, выглядевшими так же, как этот. Да, собственно, дальше они уже шли, постоянно меняя направление. Тукст, словно запутывая следы, все время сворачивал то в один проход, то в другой, уклонялся то налево, то направо, а то делал поворот несколько раз подряд в одну и ту же сторону, явно замыкая круг. Периодически они поднимались на пару ступенек, а потом спускались на такое же количество вниз. Сан Саныч смотрел на мелькавшие перед ним задники берцев Тукста, на молотящие без устали воздух, точно два поршня, его пухлые ягодицы, на болтавшуюся у правого колена пустую кобуру, и все меньше ему нравилось то, что он видел. Он никак не мог понять, где может находиться такое сложно организованное сооружение. Ведь по идее, исходя из логики и здравого смысла, оно должно соседствовать с госпиталем, а то и вовсе являться его продолжением. Но то, что видели его глаза, говорило ему совсем о другом. И ничего не объясняло. Дьявольщина!
  - Уважаемый! - не выдержав, наконец, окликнул он принимающую сторону. - Не кажется ли вам, что мы находимся в лабиринте?
  Тукст на ходу оглянулся.
  - Конечно, Александр Александрович, так и есть, - ответил он и добродушно улыбнулся. - Надо же как-то вас запутать. Потерпите, осталось недолго.
  Мысли, роившиеся в голове господина Тукста, были во многом схожи с теми, что занимали внимание Сан Саныча. Что не удивительно, учитывая специфику их служебной деятельности и связанные с ней особенности мыслительных процессов. То, что Особый отдел легиона вышел на его след - вообще узнал о его существовании! - да еще и попытался арестовать, явилось для Гонория полнейшей неожиданностью. И говорило о том, как близко он оказался к провалу. Не удалось сейчас, попытаются добиться успеха в следующий раз. И не исключено, что им повезет. А там уже он будет ой, как уязвим, придется самому раскрываться, объяснять им, где он может находиться, а где нет. Матричное его тело поддерживается специальными полями, а они пока существуют только недалеко от объекта. Не говоря уже о том, что под ударом окажется все так долго возводимое им здание - это здание, - в прямом и в переносном смысле. Не хотелось бы, чтобы те, кто в него поверили, разочаровались. Значит, что? Значит, придется с этим парнем договариваться. Здесь он не нужен, однозначно. Не хватало еще, чтобы со своими способностями к мимикрии он бесконтрольно шатался по объекту. А ведь так и будет, стоит его оставить одного, не удержишь ведь. Ликвидировать? Кто знает, может быть... Так ведь другого пришлют, к кому подходов не будет. Конечно, попытать его было бы заманчиво, но, видимо, придется как-нибудь в другой раз. Пока же лучше с ним договориться. По крайней мере, стоит попробовать. Ему ведь тоже отступать некуда, тоже ситуация вынуждает искать решение, идти на сделку. Вопрос в том, как далеко Александр Александрович готов пойти? Какое счастье, что он предусмотрительно собрал на него досье.
  В воздухе запахло кофе. Поначалу неявно, как намек. А когда они повернули в очередной коридор, запах стоял в нем массивом, как материальный объект, которым можно обладать. Еще через десяток шагов они оказались на пороге комнаты, из открытой двери которой, судя по всему, и происходил этот великолепный кофейный дух. В помещении было темно, войдя внутрь, Гонорий Тукст хлопнул в ладоши, и свет зажегся. Матовые светильники поплыли под потолком по кругу, проливая потоки света на расстеленный внизу темно-красный узорчатый ковер ручной работы.
  - Прошу!
  С вполне понятной опаской озираясь по сторонам, Сан Саныч вошел в дверь за провожатым. Ноги по щиколотку утонули в мягком густом ворсе, ковер скрадывал шаги совершенно, делая их бесшумными, точно ступаешь по воздуху. Комната оказалась не слишком обширной, вытянутой формы, по обстановке и отделке больше похожей на каюту яхты, чем на жилое помещение в доме. Скругленные стены, обшитые деревянными панелями и с иллюминаторами вместо окон, задраенными, правда, и закрытыми занавесками. 'Фальшивые?!' - подумал подполковник. Машинально отметил, что вокруг много продольной фрезеровки, повсюду резьба. Вообще, предостаточно тонированного, лоснящегося от лака дерева. Из мебели и обстановки бросились в глаза высокий буфет в стиле модерн, высокий холодильник, микроволновка, сервировочный стол, и еще один, овальный, возле которого расположились мягкие полукресла с полосатой обивкой.
  - Присаживайтесь, - предложил Гонорий, указав жестом на полукресла у стола, - я, с вашего позволения, займусь кофе. Или, быть может, желаете перекусить?
  - Ограничимся кофе для начала, - ответил Сан Саныч. Обойдя вокруг стола, он сел так, чтобы за спиной находилась стена, а вход был прямо перед ним, под присмотром. Откинувшись на спинку кресла, он перекинул ногу за ногу, пистолет Тукста положил на стол перед собой и, скрестив руки, стал изучать помещение. Он, наверное, удивился бы, узнав, что год, а может и больше, тому назад в этой же буфетной угощался кофе в обществе Тукста капитан Таганцев.
  Заметив приготовления гостя, Директор улыбнулся.
  - Нас здесь никто не потревожит, - сказал он убедительно. - Можно не волноваться.
  Сан Саныч, сохраняя невозмутимое лицо, покивал.
  Взревев, сходу вгрызлась в зерна кофемолка, следом накатила волна свежего густого запаха. Кофе машина заурчала, затем стала пускать пар. Когда она перестала плевать кипятком, Тукст принес кофе в стандартной белой фарфоровой чашке с блюдцем и поставил его перед Дорджинским. 'Прошу!' Потом он сделал кофе себе, достал из буфета сахарницу и вазочку с разнообразным печеньем, все это поставил на стол, уселся сам к нему боком, лицом к гостю, и, отзеркаливая позу последнего, - закинув ногу за ногу - приготовился говорить и слушать. Носок парящего над полом его ботинка сиял, он подергал им из стороны в сторону, любуясь, утвердил на столе правый локоть, дежурно улыбнулся.
  - Как вам кофе? - поинтересовался, приглашая к угощению. - Полагаю, должен понравиться. Запах, во всяком случае, правильный. Сахар, пожалуйста, печеньице, не стесняйтесь.
  Сан Саныч кивнул, соглашаясь, переложил пистолет себе на колени, потом сыпанул в кофе ложку сахара, медленно размешал его. Так же медленно пригубил. Посмаковав, удовлетворенно наклонил голову.
  - Вполне.
  Точно он только и ждал его реакции, господин Тукст придвинул свой кофе ближе и повторил с ним те же манипуляции. Было очевидно, что они оба, как два волка, кружат один вокруг другого, выжидают, кто сделает первый шаг, обозначив, быть может, кажущуюся, слабость своей позиции.
  - Хорошо, - по праву хозяина Директор взял инициативу на себя. - Хорошо. Что же вы предполагаете делать дальше?
  - А что такое? - не торопился раскрываться Сан Саныч. Пожал плечами: - Похожу, осмотрюсь пока. Там видно будет.
  - И вас не смущает тот факт, что вы находитесь на моей территории?
  - Нисколько.
  - И поэтому предполагаете, что у вас будет возможность спокойно здесь разгуливать и разглядывать?
  - Почему нет? Вам есть что скрывать?
  - Забавно. Но, может, вы просто не представляете себе, где оказались?
  - Знаете, да, несколько теряюсь в догадках. Поэтому и хочу сначала посмотреть, что, к чему, почему...
  - Наверное, будет лучше, если я сам введу вас в курс дела, облегчу вам задачу.
  - Буду признателен.
  - Нам, знаете ли, не улыбается, чтобы такой человек, как вы, бесконтрольно бродил по объекту.
  - Тоже верно. Вы сказали - по объекту? Что за объект?
  Тукст всплеснул руками и завертелся, поводя ими из стороны в сторону и охватывая все вокруг.
  - Вот этот самый объект! Это наш филиал, наша передовая фактория, форпост, если хотите.
  Сан Саныч покачал головой.
  - Ничего не говорит. Филиал чего? Форпост где?
  - Вы, как всегда, зрите в корень. Отвечу на второй вопрос. Ну и, возможно, немного на первый. Вы уже не в военном госпитале находитесь, как, быть может, до сих пор думаете.
  - Это я заметил.
  - И не в расположении своей когорты. И даже не на Земле.
  - Как интересно! Где же тогда?
  - Между тем и другим. Это место называется, да и является по факту, Сумеречной зоной. Это узкая полоса возможностей, которая пролегает между различными измерениями пространства.
  - Пространства, угу.
  - Понимаю ваш скепсис. Но, согласитесь, мир всегда оказывается чуть более сложным, чем о нем привычно думается.
  - Да я вполне восприимчив к новизне, не сомневайтесь. Тем более что в жизни успел повидать кое-что. Разное. То есть, иными словами, вы один из тех, с кем мы воевали? Вы из Бреши?
  - Близко, но не совсем так.
  - Значит, враг.
  - Скорей, антипод. Я лично предпочитаю использовать термин - противник, он не такой категоричный, и оставляет простор для маневра. И для общения, кстати. Потому что, какой же может быть разговор с врагом? Никакого. А с противником вполне возможно найти точки пересечения. Дело в том, что я - мы здесь - из другого, совсем другого измерения. Из другого мира, собственно, распространяться о котором не буду. И сейчас мы пребываем в состоянии экспансии, мы ее осуществляем, в разные стороны, в том числе и на Землю, нравится это вам или нет. И сей объект - наш форпост на этом пути.
  Точно, заговор, подумал Сан Саныч. С целью захвата и свержения.
  - Ну, какие же тут точки пересечения? - выразился он вслух. - Сказанное означает одно: мы с вами находимся в состоянии войны. И я должен постараться уничтожить эту вашу факторию. Взорвать ее, к чертовой матери, исходя из интересов своего мира. И из личных интересов - тоже.
  - Именно. И я вас вполне понимаю. На вашем месте я думал бы точно так же. Проблема в том, что у вас нет такой возможности - взорвать. Нет ее сейчас, и уж мы постараемся, чтобы не возникло в будущем.
  - Вы так уверены?
  - Ну, более-менее. Скорее более. Видите ли, в Сумеречную зону, насколько я понимаю, у вас доступа нет. Ведь нет?
  Сан Саныч неопределенно пожал плечами.
  - Но я же здесь.
  - По чистой случайности. По недосмотру, я бы сказал, и благодаря внезапности своего появления. Зашли через открытую мной дверь. А захоти вы попасть сюда самостоятельно - нет, ни за что не сможете. И никто из землян этого не может. Так, отдельные индивиды иногда забредают, заблудившись в тумане, но все эти случаи - ничего не значащие флуктуации.
  - А вы, значит, можете? Туда-сюда? - спросил Сан Саныч, отметив про себя, что о способностях Сержа Таганцева директор умолчал. Ну и хорошо, подумал, я тоже попридержу, что знаю.
  - Так точно. Мы от себя такой канал в зону открыли. И, далее, нашли способ проникать отсюда на Землю. В качестве примера и доказательства - ваш покорный слуга. Меня вы имели возможность наблюдать на земле, в госпитале, лично. И даже осязать.
  - Хорошо, что из этого всего следует?
  - Следует вот что... Еще кофе? - спросил, заметив, что чашка Сан Саныча опустела.
  - Нет, спасибо.
  - Напрасно, кофе отменный.
  - Согласен. Но - нет.
  - Как хотите. Что же, давайте рассмотрим следствия из создавшейся ситуации. Какие в вашем распоряжении есть возможности выбраться?
  - Но они все же есть?
  - Думаю, нет. Вы, конечно, можете воспользоваться вашими навыками маскировки и какое-то время где-то скрываться. Но рано или поздно мы вас все равно обнаружим и, соответственно, нейтрализуем. Уверен, довольно быстро. Технические средства для этого у нас имеются.
  - А почему бы вам сразу меня не ликвидировать?
  - Вот этого мне бы не хотелось. По целому ряду причин.
  - Отрадно слышать. Что же за причины побуждают вас к такой сдержанности?
  - Разные. Скажем, потому, что вы мне симпатичны.
  - Ой!
  - Правда, так и есть. А кого, скажите, назначат вместо вас? Если вы не вернетесь назад? Неизвестно. Но ведь назначат кого-то, в любом случае. Какая вероятность того, что он не будет в сто раз хуже и зловредней вас? Предполагаю, довольно высокая. Поймите, нет у меня никакого желания вносить в отношения наших контор еще и элементы личной мести, или, не дай бог, вендетты. Я предпочитаю всегда договариваться, на приемлемых для сторон условиях. Взяв слово, не вмешиваться, я, клянусь, с легкой душой отпущу вас восвояси.
  - Не уверен, что вы удовлетворитесь одним лишь моим словом. Вам еще понадобятся гарантии, что я его не нарушу. Ведь так?
  - Верно. И такие гарантии у меня, думаю, есть.
  - Так... - Сан Саныч почувствовал, как кто-то холодный приложил ладони к его груди, заставив задержать дыхание, и вынудив на миг замереть сердце. - И что это? Выкладывайте, что у вас есть?
  Гонорий на секунду замялся, будто решаясь - говорить, не говорить, - погладил ладонью стол, стряхнул с него несуществующие крошки.
  - Надо сказать, что мы не планировали ничего предпринимать против вас лично, не было таких мыслей, правда. Но кое-какую информацию - о вас в том числе - все же собрали. Так, на всякий случай. Думаю, и вы поступаете так же в отношении своих противников. Просто чтобы знать, с кем имеешь дело.
  - Логично, да. Что же вы узнали?
  Тукст отбивал пальцами дробь по поверхности стола, задумавшись. По лицу его невозможно было понять, с чем это связано, то ли не решается говорить, то ли просто держит паузу, придавая моменту драматизма.
  - Ваша жена... - начал он осторожно.
  - Что с ней? Где она? - вскинулся Сан Саныч. - Она здесь? У вас?
  - Успокойтесь, - предостерегая взрыв, поднял руку Тукст. - Она не здесь, и не у нас. Но мы знаем, предполагаем, если точно, где она может быть с высокой степенью вероятности.
  - Где она? Говорите, ну! Продолжайте, раз начали.
  - Есть одно место в нашей вселенной, Лимб называется. По сути, это один город, огромный, чтобы вам было понятно, как тридцать три Москвы. Город, в близкой транскрипции, называется Лимбонго.
  - Никогда не слышал. Где это?
  - Немудрено, что не слышали. Новостей оттуда не показывают по ТВ, тамошних газет в киосках не продают. Город расположен между измерениями, некоторые считают, что он сам отдельное измерение. Возможно, так оно и есть. В христианской традиции Лимб определяется как место, куда попадают после смерти те, кто не заслужил отправиться в ад, но и не достоин пребывать в раю. Срединное такое царство, но, что характерно, не Чистилище. На самом деле, не совсем так, все значительно сложней, и население там очень пестрое. Разное население. Даже разномастное. В том числе, люди, пропавшие с Земли, в большинстве своем оказываются в Лимбонго. Потеряшки - они, почитай, все там. Как они туда проникают, остается загадкой, возможно, это не случайно, а таким образом поддерживается тамошнее народонаселение. Популяция. Не знаю. Короче говоря, это огромный муравейник, затерянный вне времени и вне пространства, население которого без устали веселится, чтобы убить свою тоску. Ваша супруга там, в Лимбонго. Это совершенно точно.
  - Интересная и занимательная история. - Сан Саныч успел успокоиться и взял себя в руки. - Почему я должен вам верить?
  - Можете не верить, дело ваше. Но тогда мы теряем предмет разговора. Какой смысл мне придумывать такой красивый сюжет, чтобы только обмануть вас?
  - В этом и смысл. Не знаю. Ну, хорошо. Что она там делает?
  - Насколько нам известно, там она певица.
  - Певица?! Вы это серьезно?
  - Именно. Работает в кабаре под названием 'Лили была здесь'.
  - Лили? Была здесь? Что это, дьявольщина, значит?
  - Имя вашей жены Лили, не так ли?
  Вместо ответа Сан Саныч сжал зубы, поиграл желваками.
  - Хорошо, допустим это правда. Что вы предлагаете?
  - Позвольте, я закончу описывать ситуацию. Осталось немного, но самое главное. Итак, Лимбонго, город-призрак. Попасть в него еще сложней, чем сюда, в Сумеречную зону. Особенно, людям, и по собственному желанию. Для вас единственный способ очутиться в Лимбе, это потеряться, причем особым образом. Или, простите, умереть и пройти соответствующий отбор. Замечу, кстати, что путешествие это в один конец, то есть, туда отправляются безвозвратно.
  - А вы?
  - Мы тоже. Скажу вам, что тамошний мир все же ближе к земному. Поэтому, к нам он довольно агрессивен. Законы природы, к сожалению, не отменимы. Но в некоторых случаях - вполне преодолимы. У нас в Лимбонго есть хорошие связи.
  - Как же вы свою связь осуществляете?
  Тукст рассмеялся.
  - Так я вам все и рассказал! Минимум, только необходимый минимум. Я вообще к чему веду? К тому, что, в отличие от вас, при необходимости вашу жену мы там достанем. Руки у нас длинные, пальцы цепкие, ногти, вон, крепкие какие. Вы же не желаете такого развития событий?
  - Скажите, неужели вы можете взять совершенно невинного, ни к чему не причастного человека, и...
  - Абсолютно! Можем! Даже не сомневайтесь. Цель оправдывает средства, это не мы придумали. Жалость, чувствительность и подобные человеческие качества нам, к счастью, не присущи.
  - Кто же вы такие?
  - Мы - это вы в будущем. Не в таком уж отдаленном.
  - Не дай Бог!
  - Бесполезно. И дал уже, и не препятствует.
  - Очень жаль, что так. Ладно. Давайте, я попробую подытожить сказанное.
  - Валяйте.
  - Итак. Есть некая враждебная сила, вы, желающая осуществить экспансию на нашей территории.
  - Отвоевываем жизненное пространство. Естественный процесс.
  - Так. И вам, в этом вашем устремлении, мешаю я.
  - Как кость в горле.
  - Кость выплюнуть в печку вы не желаете, а хотите положить под стеклянный колпак, чтобы была под присмотром.
  - Совершенно верно.
  - И для надежности, чтобы кость не вздумала рыпаться, вы цепляете ее на крючок. То есть, угрожая моей жене, вы рассчитываете, что я буду вести себя, как паинька.
  - Именно. Жена - кость от кости его. Символично, согласитесь.
  - Не вижу здесь никакого символизма.
  Туск пожал плечами: - Воля ваша.
  - Ладно. А какие у меня гарантии?
  - У вас? Никаких. В этом-то и вся прелесть ситуации. Даже думаю, что у вас вообще нет выбора, и что вам придется принять все мои условия.
  Сан Саныч шумно выдохнул, покачал головой.
  - Скажите, а зачем вы к нам вообще, ээээ...
  - Лезем зачем? Жизненное пространство, я же сказал.
  - Но есть ведь и другие территории, или даже миры. Почему именно здесь, сюда?
  - Ностальгия, если угодно.
  - Я ничего не понимаю.
  - Все сложно, не знаю, как вам объяснить. Да и нужно ли?
  - Нужно, нужно! Если хотите от меня добиться желаемого, вам придется все объяснить. Общую картину и, так сказать, хитросплетения.
  - Насчет хитросплетений вряд ли, а общую картину, что ж, извольте. Самое основное, что нужно понять, - мир многомерен. Против этого возражений нет? Уже нет. Хорошо. Сколько измерений есть, не скажу, сам точно не знаю. Но есть земное, материальное, трехмерное, есть Лимб, и есть еще как минимум два. Это так называемые посмертные миры, верхний и нижний. Я, мы - представители нижнего, это понятно, да? Того, который у вас называется адом, что неправильно. На самом деле просто другой мир. Другие законы, другие условия существования, другая жизнь. Среди нас имеется, с давних времен, довольно многочисленное и радикальное по сути, движение за возвращение домой. Домом мы считаем Землю, что объяснимо и законно, мы все отсюда. Человек, как вам и без меня известно, смертен. После окончание жизни его летучие, так сказать, фракции поступают частью к нам, а частью в верхний мир.
  - А Брешь?..
  - Брешь вообще не наше дело. Это парни из Лимба там старались, у них свои заморочки. Они просто воспользовались тем, что открылся естественный портал. Мы с ними лишь связь поддерживаем, как я уже говорил.
  - Погодите, но мы знаем, что вы тоже участвовали в событиях в Литорали?
  - Ну, что теперь отпираться, поддержали тех немного, морально и технически. Только в самом конце помогали, дружище, правда, да и то немного. Мы получили такую возможность совсем недавно, и то не напрямую, а через Сумеречную зону.
  - А верхний мир? И потом, эти еще, питрисы?
  - Про верхний мир сказать ничего не могу, не общался. Они от нас обособились и в контакты не вступают. Что до питрисов... Позвольте, а откуда вы про них вообще знаете?
  Сан Саныч крякнул, поняв, что сказал лишнего, но виду не подал, с невозмутимым видом продолжал:
  - Так это, слухи ходят. И в книгах про них писано, в 'Тайной доктрине', например. Сам не читал, но мне рассказывали.
  - Питрисов, если честно, мы ненавидим. Они вообще иные, живут вне измерений, проникают из одного в другое, как свет последовательно проницает воздух, воду, стекло или безвоздушное пространство, - все подряд. Им дано то, чего мы лишены, за что их любить? Так что, теперь вы готовы заключить наше джентльменское соглашение?
  - Мне надо подумать.
  - Времени больше нет, коллега. У меня его нет, значит, и у вас тоже нет. Помилуйте, мы с вами тут только то и делали, что размышляли.
  - Ладно, формулируйте ваше соглашение.
  - Да что тут формулировать? Условия таковы. Вы даете слово не вмешиваться, не препятствовать и не совать нос в мои дела. Я со своей стороны гарантирую, что не буду пытаться достать вас, и вашу жену в Лимбонго, и каким-либо образом навредить ей. Все очень просто.
  - Но нереально.
  - Почему?
  - Потому что кое-что про вас нам все-таки было известно и раньше, до нашей встречи. Ваш рассказ только раскрыл некоторые детали. Было же ваше участие в боевых действиях, проводилась операция по уничтожению вашего, я так понимаю, излучателя в Бреши, имеются свидетельские показания, заведены, наконец, дела, которые находятся в разработке. Я не могу, с меня спросят за бездействие. Да просто уберут, если что, и на мое место назначат-таки другого. Чего вы хотели бы избежать, как я понимаю.
  - Три месяца тишины.
  - Исключено.
  - Вы что предлагаете?
  - Ничего.
  - Ничего?
  - Абсолютно! Потому что, извините, ерунда все то, что вы насочиняли. Работать не будет. Ну, рассказали вы мне историю про жену, а как я могу ее проверить? Никак. В нашем деле, сами знаете, ничто на веру не принимается. Да и вы, как сможете сами меня контролировать?
  - Ну, мы-то сможем.
  - А, не обольщайтесь. Короче, у меня есть встречное предложение. Полагаем считать нашу встречу случайной, неподготовленной и, скажем так, предварительной. Посему, вы сейчас же отпускаете меня. Верней, открываете лазейку и не препятствуете перемещению. А я, в качестве благодарности за беспрепятственный выход, дам вам десять дней форы. В дальнейшем же будем работать друг против друга, как и прежде, только теперь знаясь лично. Считаю, что этот, нулевой, вариант, наиболее приемлем для нас обоих. Ну, что? Или же можете убить меня. Попытаться. А? Что?
  - Вы хотите убедить меня, что ситуация патовая?
  - По факту, такая она и есть. Нет, если желаете устроить гонки, стрельбу, беготню, это, конечно, пожалуйста. Я только за. Но, реально-то, зачем? Что вам это даст? Ничего.
  - Ну, почему? Кое-что все-таки даст. Устранив, или просто не выпустив вас отсюда, что по сути то же самое, я выиграю гораздо больше времени, чем несчастные десять дней форы, которые вы мне обещали.
  - Это вряд ли. Думаю, моим исчезновением уже обеспокоены. Если я не вернусь в скором времени, все будет поставлено на уши, поверьте. Пробьемся и мы в эту Сумеречную зону. И тогда вам точно придется свернуть ваши операции, и на гораздо больший, чем несчастные десять дней, срок. Навсегда.
  - Почему это?
  - Рискнете попробовать?
  - Вы блефуете.
  - Решайте сами. По моему мнению, нам лучше разойтись. За сведения о жене, если, конечно, они правдивы, от меня отдельная благодарность.
  - И все?
  - Все. Плюс, десять дней относительного иммунитета.
  Гонорий Тукст надолго задумался. Лицо его было хмурым - дальше некуда. Он без остановки барабанил пальцами по столу и подергивал носком продолжавшего оставаться на весу ботинка, от которого, точно от зеркальца, разбегались зайчики по стенам и потолку. Весь его вид опровергал его же утверждение, что человеческие чувства и эмоции ему неведомы. Не нравилось господину Туксту, явно не нравилось, как все складывалось, и он напряженно думал, пытаясь найти выигрышное для себя решение. Но, похоже, не находил. Сан Саныч внимательно и настороженно наблюдал за ним. Готовый к любому развитию событий, он легонько поглаживал лежащий на коленях пистолет. Но вот что занимало его больше всего остального. Директор филиала все время их разговора, довольно продолжительное, надо сказать, постоянно пребывал в одной и той же позе. Поза нормальная, обыкновенная, все так сидят, время от времени, перекинув ногу за ногу. Но любой другой уже сто раз бы положение сменил, а Тукст нет, сидит, будто манекен. Как у него только ноги не затекают, думал Сан Саныч. Вот что значит, не человек. Или все же затекают? Только он этого не чувствует?
  - Ну, хорошо, уговорили. Черт с вами, - Гонорий поморщился и дернул головой, точно отрицая то, что говорил и что собирался сделать. - Разойдемся, как говорится, красиво. Но, все же, вы, совершая те или иные действия, помните, где находится ваша жена.
  - Это вы что, угрожаете мне сейчас?
  - Предупреждаю.
  - В таком случае, вы тоже имейте в виду, что при необходимости, я достану вас, где бы вы ни были?
  - Как? - хохотнул Гонорий. - Не обманывайтесь!
  - Ну, вы ведь тоже в чем-то уязвимы? Я найду вашу уязвимость.
  Тукст перестал улыбаться, лицо его сделалось серьезным.
  - Ладно. Будем считать, что обменялись декларациями. Пойдемте, я выведу вас отсюда.
  'Слава Богу!' - мелькнуло у Сан Саныча. Положение его, как сам он его оценивал, было если не совсем безвыходным, то крайне щекотливым. Выйти из него без потерь, или с минимальными - удача. Он не знал, о чем там себе думал Тукст, но если тот действительно решится его отпустить, считай, повезло. При сложившихся-то обстоятельствах. Если решится. Но и расслабляться, конечно, нельзя. Еще не время.
  
  По выходу из буфетной, Гонорий направился в сторону, противоположную той, откуда они пришли накануне. Очевидно, что-то он все же задумал. Но вот что?
  - Мы пойдем другим путем, - объяснился Директор, оглянувшись на ходу через плечо, причем, без улыбки.
  Ну, точно, отметил Сан Саныч, что-то задумал, - и привычно сторожко подобрался. Однако в этот раз путь их оказался недолог. Пройдя парой пустых незапоминающихся коридоров, совершив несколько поворотов в ту и другую сторону, они вдруг очутились в тупике. Небольшое ответвление неизвестного назначения от основного коридора, где не было ни дверей, ни окон, ничего, кроме нескольких матовых светильников под потолком, подобных тем, что освещали буфетную. Слепая кишка, определил тупичок Сан Саныч, аппендикс. Коридоры кончаются стенкой, это известно. Вот этой, что ли?
  Остановившись у короткой стены, отсекавшей дальнейший проход, Тукст широко расставил ноги в надраенных берцах и заложил левую руку за спину, отчего стал просто разительно похож на дуче. На маленького дуче с терракотовыми волосами. Он еще и губу нижнюю оттопырил.
  - Пришли! - возвестил Директор, и, обернувшись, подождал, пока чуть подотставший Сан Саныч не приблизится. Потом вдруг резко сунул руку во внутренний карман куртки. Бывший, как и собирался, настороже, Сан Саныч отскочил назад и навел на хозяина заведения пистолет.
  - Спокойно! Спокойно! - сразу призвал тот гостя и, подняв руки, показал, что они пусты. - В кармане у меня ключ, я должен его достать.
  - Сделайте это медленно, - попросил Сан Саныч.
  - Окей, - согласился с требованием Тукст, и осторожно, кончиками пальцев извлек наружу предмет, по виду таки очень напоминавший пистолет.
  - Это ключ? - спросил Сан Саныч.
  - Это ключ, - подтвердил Гонорий.
  - На меня не наводите.
  - Окей.
  Директор повернулся к стене, поднял руку с зажатым в ней ключом, на что-то нажал, и из раструба на конце устройства вырвался едва различимый голубой конус света. Луч упал на стену, и под его действием на ней возник серебрящийся прямоугольник, проем, проход, - точно такой Сан Саныч пару раз уже видел.
  - Готово, - сказал Тукст. - Можете проходить.
  - Куда ведет эта дверь?
  - Туда, куда вам надо, можете не сомневаться.
  Обойдя Тукста по кругу, Сан Саныч остановился возле прохода. Неспешно, следя за последствиями, погрузил руку в струящееся и серебрящееся, как амальгама, полотно, и удивился, когда никаких особых, тем более отрицательных ощущений у него не возникло. Лишь почувствовал небольшую разницу температур.
  - Хорошо. Придется вам довериться.
  - Придется, деваться некуда. Пистолет только не забудьте мне вернуть.
  - Меняю.
  - На что еще? Господи! Что вы все время придумываете?
  - Предлагаю вам выменять у меня свой пистолет на тот прибор, с помощью которого вы обрабатывали господина капитана Таганцева. Думаю, вы понимаете, о чем я говорю.
  - Понимаю. А откуда вы?.. Собственно, да. Вам понадобился мой экзекутор. Что, в вашем гестапо своих инструментов не хватает?
  - Всегда хочется заполучить что-то новенькое.
  - Черт с вами! Идет!
  Он резким движением достал из заднего кармана брюк плоскую, как портсигар, коробку.
  - Не вздумайте нажать на кнопку, - предупредил опер. - Я всегда успею выстрелить. Толкните это ко мне по полу.
  Тукст так и сделал, положил коробочку на пол и ткнул ее носком берца.
  Сан Саныч, не опуская ствола, поднял устройство и сунул себе в карман. Потом он уверенным движением извлек из пистолета обойму и только потом бросил его Туксту.
  - Эй! - возмущенно вскричал тот, ловя оружие на лету.
  - Мера предосторожности, - оправдался Сан Саныч и, не теряя больше ни секунды времени, нырнул в проход.
   За спиной почти сразу громыхнуло, он инстинктивно присел, а потом и упал, потому что горячий молоток вскользь ударил его по голове. 'Твою мать! Дьявольщина!' - взорвался проклятьями Сан Саныч. Только теперь он сообразил, что оставил в пистолете один патрон, тот, что был в патроннике. Ну, что ж, сам виноват. Ошибки случаются, да, и за них приходится платить. Вскочив на ноги, директор бюро бросился дальше от входа по открывавшемуся перед ним темному коридору. Куда он его приведет, Сан Саныч даже не задумывался. Желание было одно - оторваться. На бегу он достал платок и прижал его к ссадине на голове. Потом отнял и осмотрел. Крови было немного, значит, рана незначительная, царапина, ну, и то, слава Богу! Повезло.
  Он едва пробежал по этому странному, полному мерцающего сумрака, тоннелю метров двадцать, как путь ему преградила мощная, коренастая фигура. Незнакомец явно поджидал его. Он отделился от стены, как ее порождение, тень от тени ее, и темным сгустком перекрыл проход.
  Сан Саныч остановился, как вкопанный, и, чувствуя задорный, нарастающий зуд приближения неизбежной схватки, ощупал карманы. Никакого оружия, кроме экзекутора и еще обоймы с патронами от пистолета Тукста, при нем не было. Он выбрал обойму, прикинул ее на ладони и, полный решимости прорваться, зажал в кулаке, как свинчатку. Ну?!
  Глава 19. Ночь открытых дверей.
  
  
  Время тянулось просто невообразимо, невыносимо медленно. И, при том, он чувствовал, как росло напряжение, накатывалось неотвратимо, точно оттягивалась тетива арбалета. Настанет момент срыва, и стрелу бросит вперед. Хуже всего было ощущать себя той стрелой, тем болтом, которому суждено лететь, пробивать, разить. Да он и знал, что следующий выход его. После того, что произошло между Сан Санычем и Тукстом, после их совместного исчезновения там, на той стороне, Серж в буквальном смысле не находил себе места. Он носился по палате из угла в угол, пытаясь осознать, как такое могло произойти, и что теперь ему делать, и к кому обратиться за помощью, и кто, вообще, в чем может помочь, но не понимал, как ответить хоть на один из возникших вопросов. Поэтому он все больше и больше злился, накручивая себя. Не на Тукста, с того что взять? Он есть то, что он есть - враг. А вот Сан Саныч зря так себя повел, ох, зря! Мог бы прежде и его расспросить, что к чему, раз уж все равно нос сунул. А теперь получается, что не только нос, а и сам весь подался в воду, не зная броду. И пропал. Как теперь его оттуда вытаскивать? Это ж целую спасательную операцию проводить нужно. Сан Саныч, конечно, и сам за себя постоять может, но все-таки, Сумеречная зона, знаете ли, совсем другое, там легко и потеряться.
  В конце концов, совершенно выбившись из сил, Серж бросился на кровать, улегся прямо поверх одеяла и, заложив руки за голову, принялся ждать хоть какого-то развития событий. А что еще оставалось? О том, чтобы уснуть, не было и речи. В голове роились все те же поставленные вопросы, и мозг пылал, как факел, в тщетных попытках рассеять тьму неведения и непонимания. Он надолго застывал, глядя в незанавешенное окно, и ему казалось, что в темноте, снаружи, творится, черт знает, что, чему нет определения и понимания, но что грозит и постарается-таки добраться сюда до него. Причем, он не испытывал страха, просто возникло осознание, что дела обстоят именно так: он - следующая цель. А потом Серж видимо все-таки задремал, потому что когда он включился в следующий эпизод реальности, на стене справа уже серебрился проход, а рядом с ним стоял и зверски ухмылялся Гонорий Тукст. То есть лицо изображало улыбку, а глаза не предвещали ничего хорошего. Заметив, что Серж проснулся, Гонорий перестал улыбаться и оттопырил губу. Дуче же.
  - А вот и я, - почему-то прохрипел он. - Не ожидал?
  Серж быстро скатился на противоположную от Тукста сторону комнаты и встал к нему лицом так, чтобы между ними барьером возвышалась кровать. Хотя, конечно, этот барьер был воображаемый, мнимый, особенно если Директор решит вновь применить свой генератор боли. И точно, тот резко сунул руку в задний карман брюк, но вдруг застыл, вспомнив о чем-то, и зарычал от ярости.
  - Ладно, - бросил, - будем считать, что сегодня повезло. Но наказания тебе все равно не избежать.
  - За что это? - удивился Серж.
  - За того чекиста, который свалился мне на голову!
  - А я тут при чем? - вполне искренне удивился Серж. - Я понятия не имел о том, что он замышляет. Даже не догадывался, что он рядом находится. Правда, верьте мне, Гонорий. Да вы сами виноваты во всем! Всякую осторожность потеряли. Разгуливаете по нашей земле, как у себя дома!
  - А это и есть мой дом. Ты зря стараешься заболтать и перевести стрелки на меня, наказания тебе не избежать все равно. Я сказал.
  - Слушайте, Тукст! Вы ведете себя, как хозяйка в БДСМ. Любите доминировать?
  - Мне по должности положено быть лидером и принимать решения. Хотя, честно говоря, под таким углом я никогда ситуацию не рассматривал.
  - И слава Богу! Скажите, где Сан Саныч? Что вы с ним сделали?
  - Я? Ничего. Мы с господином Дорджинским мило побеседовали, напились кофею и, очевидно, стали понимать друг друга лучше. А потом он ушел.
  - То есть, вы открыли ему проход?
  - А что мне оставалось? Не удерживать же его в филиале? Зачем мне в аквариуме бешеная акула? Лишние хлопоты. Отпустил... Правда, немного не туда, куда господин Дорджинский рассчитывал, хе, хе. Он, я думаю, немного удивится, поняв, где оказался.
  - Коварная вы, господин Тукст, сущность... Чтоб не сказать определенней, как есть.
  - На войне, как на войне, Таганцев. Любая хитрость допустима и приветствуется. Ваш директор бюро здесь и сейчас мне, ну очень бы мешал. Поэтому, пусть побудет пока в отдалении. Выберется, я уверен. С его-то способностями. Не пропадет...
  - Вероломный и злокозненный.
  - Да, я такой. И, заметь, могу себе позволить таким быть. А ты не можешь. Тебе придется выполнить взятые на себя обязательства.
  - По принуждению.
  - Разумеется. Лучший способ убеждения, есть принуждение. Кстати, я вот о чем подумал. А не забрать ли мне тебя с собой прямо сейчас? Во избежание непредвиденных случайностей? А? Как думаешь?
  - Я вообще-то не спешу. Сказал, приду сам, значит, сделаю.
  - И все-таки, я все больше склоняюсь к этому варианту. Зачем тянуть, чего ждать? Что появится господин Дорджинский со своими чекистами и все пойдет прахом? Нет, не будем нарываться на неприятности, которых можно не допустить. Ну-ка, Таганцев, иди сюда! Давай, дорогой, иди к папочке. Или к мамочке, не знаю, кого уж ты во мне разглядел... Давай, давай...
  Тукст вдруг вновь оскалился и заученным движением вытащил из кобуры пистолет. Покачал им, приглашая Сержа присоединиться:
  - Иди сюда.
  Вороненый ствол поблескивал в свете ламп весьма неласково и убедительно. Ну, все, подумал Серж со всей определенностью, теперь все. Не отвертеться. В груди, в самом центре, в солнечном сплетении что-то задергалось, забилось острыми импульсами, точно гвоздями вколачивалось туда осознание неизбежности того, что должно произойти. Вот, не любил он, когда, так, принуждали к чему-то. Всегда шел наперекор. Но против пистолета разве пойдешь? Он окинул беглым взглядом вокруг, в надежде, что найдется нечто такое, чем он сможет отбиться, и вдруг остолбенел: на пороге, никем не замечаемая, стояла Тамара. Ни жива, ни мертва, как показалось Сержу, и тихая, точно привидение. Он не мог сообразить и представить себе, как долго она здесь находилась, когда подошла. Видимо, они с Тукстом слишком расшумелись, чем и привлекли ее внимание. Ночью любые звуки слышатся отчетливо.
  Проследив за взглядом капитана, увидел Тамару и господин Директор филиала.
  - Кто к нам пожаловал! - воскликнул он деланно радушно и повторил в отношении девушки приглашающий жест пистолетом. - Присоединяйтесь к нам, присоединяйтесь! Это все несколько неожиданно, но раз уж так случилось, пусть идет, как идет. Заберу вас обоих. Может, так даже лучше, сговорчивей главный герой будет. Ну-ка, давайте, проходите.
  И он замахал пистолетом часто-часто, в страстном, очевидно, желании закончить сцену как можно быстрей.
  Но когда в самом начале что-то пошло не так, и в дальнейшем все будет происходить так же - через голову.
  Не говоря ни слова, Тамара подхватила стоявший тут же у двери штатив для капельницы, прочный и довольно увесистый, и с ним наперевес, точно с рогатиной, пошла на Тукста.
  - Ты это чего удумала? - забеспокоился Гонорий. - Ну-ка, стой, где стоишь. Стой, я сказал! Стрелять буду! В него!
  С этими словами Директор навел ствол на Сержа и, видя, что Тамара не останавливается, нажал на курок. Боек сухо щелкнул, но никакого выстрела не произошло.
  - Черт! - вскричал Тукст. - Черт! Теперь-то он вспомнил, кто и при каких обстоятельствах разрядил его пистолет. Видя, что, спеша на подмогу Тамаре, Таганцев перемахивает через кровать, Тукст швырнул в него свой бесполезный пугач и поспешил ретироваться. Проход затянулся за его спиной, погас, как выключается экран телевизора.
  Но, как было сказано, если что-то началось не так, не так и закончится.
  Тамара горела такой страстной решимостью достать негодяя, посмевшего навести пистолет на ее Сереженьку, что в пылу наступления, видя, что враг ускользает, бросила ему вослед штатив. Получилось недалеко и не сильно, но все же предмет успел воткнуться в проход прежде, чем тот закроется. Да так и остался, верхней частью в стене, а треногой основания в палате.
  - Пошли, пошли отсюда! - говорила Тамара, помогая подняться упавшему на кровать Сержу. Прежде, чем отлететь в сторону, пистолет угодил ему в грудь, было больно, чертовски больно. Держась за ушибленное место одной рукой, другую положив на плечо медсестры, Серж поднялся на ноги, и некоторое время постоял, отдуваясь и приходя в себя.
  - Ну вот, теперь я настоящий сбитый летчик, - вымолвил, наконец, он.
  - Не говори глупостей. Пошли лучше отсюда, и побыстрей. Я помогу тебе, - настаивала Тамара.
  Так, в обнимку, они пошли к дверям. По пути Серж поднял с пола пистолет Тукста и сунул его в карман пижамы. Большой, тяжелый, холодный. Чужой. Уже находясь на пороге палаты, они услышали за спиной грохот. Оглянувшись, успели заметить, что вновь светится проем в стене, а штатив от мощного пинка залетел под кровать.
  - Про уговор не забудь! - раздалось будто механическое скрежетание из потустороннего смежного помещения, и проход закрылся, теперь окончательно.
  - Ну-ка, подожди.
  Серж вернулся в палату, вытащил из-под кровати злополучный штатив и приставил его к стене. Пусть поработает часовым, подумал. Стойким. Потом принес и утвердил рядом с ним стул и что-то еще из оборудования.
  - Зачем это? - полюбопытствовала Тома.
  - Так он не сможет вернуться. Надо, чтобы вся стена была чем-то заставлена, и тогда проход не откроется.
  - Почему так?
  - Не знаю почему, но это работает.
  
  
  Сжимая обойму в руке, Сан Саныч напружинился. Оставалась еще возможность применить маскировку, но могло ведь и не получиться, как в случае с Тукстом.
  Незнакомец, широко расставляя ноги, сделал несколько шагов в направлении оперативника. Поступь его была тяжела и гулко отдавалась под сводами тоннеля. Ну, реально, глиняный голем, подметил сходство Добрджинский.
  - Сан Саныч, вы расслабьтесь, пожалуйста, - произнес неожиданно голем, и что-то в его голосе, возможно, интонация, спокойная и немного насмешливая, показалось подполковнику знакомым.
  - Я вас знаю? - спросил он вкрадчиво.
  - Знали, - поправил голем. Он расстегнул под подбородком ремешок, снял кевларовый шлем и движением головы поправил вырвавшуюся на волю косичку. Половина лица его, правое ухо и еще часть головы были черны и блестели, точно отлитые из аспидного стекла. Был странный незнакомец в доспехах гоплита, в броне, оттого и казался таким огромным. Он, обнял шлем, прижав его к груди, и ухмыльнулся, и тогда оперативник узнал, кто преградил ему дорогу.
  - Тагазимула!
  - Так точно! Я! Во всяком случае, был им когда-то. Да, собственно, и остаюсь, преимущественно.
  - Но ведь ты...
  - Я об этом и говорю: был когда-то.
  Сан Саныч крякнул и, тщательно подбирая слова, осторожно высказался:
  - Слушай, я как-то по этим делам не очень... Слишком много всего и сразу свалилось, не успеваю переваривать. Ты, собственно, зачем меня встречаешь? И ты кто теперь? На чьей стороне? Как... Не пойму я.
  - Сан Саныч, как вы могли подумать? Конечно, я на вашей стороне. Мы же с вами боевые товарищи, как-никак, а такое не забывается, в какое бы состояние ты не перешел. По крайней мере, я - ничего не забыл. Навстречу же вам я вышел, чтобы помочь.
  - В чем, Тагази? Я, если честно, спешу...
  - И правильно делаете. Но разве вы знаете, где находитесь, и куда вас выведет этот тоннель?
  - Ну... Туда, куда мне нужно, я думаю. На поверхность. Тоннели выводят на свет, знаешь ли.
  - Не все. Этот выведет вас прямиком к 'Бункеру Судного Дня'. Слыхали о таком? Вы в Америке, Сан Саныч, в недрах горы Шайен. Здесь располагается Командование воздушно-космической обороны Северной Америки, а прямо за поворотом - один из внутренних постов. Детекторы движения повсюду стоят чуткие, даже на нас среагируют, вам не пройти однозначно. Да и зачем вам туда?
  - Дьявольщина! Сюрприз директора Тукста!
  - Вот именно. Наверное, если вас схватят американцы, вам будет трудно объяснить, как вы здесь оказались. И, главное, с какой целью? Он на то и рассчитывал.
  - Да уж, упакуют надолго. Что же делать... Слушай, я так не могу, давай все-таки определимся с твоим статусом. Ты кто теперь? Ведь тебя, прости, убили?
  - Совершенно верно. Мне, если можно так выразиться, не повезло. Да я сам виноват, подставился.
  - Слушай, мы ведь все были на войне, а там такой расклад возможен для каждого. Убили тебя, а могли и меня, и всех остальных. Я ведь не прятался, ни за тебя, ни за кого, поэтому...
  - Да я в курсе, Сан Саныч. Я все понимаю, и я не в претензии, и тем более не в обиде. Вы можете ко мне относиться, как к доброму приведению, Хотя, по поводу приведения это будет очень большая натяжка.
  - Хорошо. У тебя есть какое-то предложение? Что делать, куда идти? Как выбираться отсюда, черт возьми!
  - Конечно, я затем сюда и пришел - чтобы вывести вас куда надо. Но, для начала, давайте уберемся из этого коридора. Вон, слышите, уже кто-то тащится там. Идите за мной... если, конечно, доверяете.
  - Доверяю, чего уж...
  И действительно, неслышимый до того момента, проявился, накатился отдаленный говор и звук шагов. Кто-то шел по тоннелю, довольно быстро приближаясь, вскоре по стенам заметались светлые лоскуты отблесков фонарей. Видимо, этот штрек был технологическим, электрического освещения в нем не предусматривалось. Наверное, повезло еще, подумал Сан Саныч.
  - Сюда, - позвал директора бюро Тагази, предлагая следовать за собой. Сам первый повернулся и шагнул в стену. - Опасности никакой, - заверил уже оттуда.
  Лишь приблизив лицо к стене, и хорошенько присмотревшись, Сан Саныч разглядел в принципе не отличимый от обычного темного пятна проход. Не знал бы, что здесь лаз, ни за что не заметил бы, подумал он. Не без внутреннего протеста, предварительно, по привычке, проверив проходимость пространства рукой, он втиснулся в этот узкий ход. Сделал лишь шаг вперед, и все, что было позади, пропало.
  - Хорошо, - оценил ситуацию эвокат, - теперь американцам до нас не добраться.
  - Я ничего не вижу, - сообщил Сан Саныч. - Темень сплошная. У тебя фонаря нет?
  - О, простите, я не подумал. Мне-то подсветка не нужна, я и так вижу все. Фонаря нет, но я пока сам им поработаю, подсвечу вам.
  Едва он сказал это, как пространство вокруг засветилось нежным зеленоватым свечением, наподобие того, как светятся гнилушки в ночном лесу. Но у Сан Саныча возникла другая, более близкая ему ассоциация.
  - Ночной прицел, - сказал он. - Там точно такая же картинка. Как ты это делаешь?
  - Сам не понимаю, просто умею и все. Небольшое перераспределение энергии. Раньше не мог, а теперь - пожалуйста. Я еще на многое разное теперь способен.
  По мере того, как глаза привыкали к новым условиям, картинка становилась все полней и насыщенней, тем более, что по части обращения с ночными прицелами опыт у Сан Саныча имелся изрядный.
  - Ну, что, пошли? - предложил Тагази.
  - Куда? И вообще, объясни, где мы находимся?
  - Давайте по дороге поговорим, чтобы время не терять. Пойдемте потихоньку, здесь можно идти рядом, а я вам буду рассказывать.
  Бывший гоплит рукой указал Сан Санычу направление, в котором предлагал двигаться. Там в десяти шагах уже все тонуло в непроглядном мраке. 'Ну, все, п...ц, - подумал опер. - Может, лучше вернуться и сдаться американцам? Ну да, лучше. Как же! Десять пожизненных впаяют, а жизнь есть только одна. Тогда, может, все же п...ц не очевидный? Может, еще пронесет? Вероятность есть, какая-то. Пожалуй, доверюсь привидению'.
  - Куда идем? - спросил он одновременно с началом движения. - И вообще, где мы? Что это за нора?
  - Вот именно, нора! - воодушевился Тагази, пристраиваясь рядом с подполковником. - Существует теория кротовых нор во Вселенной. Ну, вы знаете, да? Никто на практике этого еще не проверил, но в теории говорится, что по этим тоннелям можно быстро добраться из одной точки пространства в другую, например, с планеты на планету, или даже в другую галактику. Не знаю, как там, в космосе, но в Земле такие проходы существуют.
  - Правда, что ли?
  - Вы же видите! Мы идем по такому ходу. Вот это и есть настоящая кротовая нора. Существует, да. Просто людям эта система недоступна.
  - Надеюсь, пока?
  - А вот не знаю, пока или в принципе. Дело в том, что все это находится как бы, ну, немного в другом измерении.
  - Опять измерения...
  - Да. Что делать? Они повсюду.
  - Почему тогда я здесь? Если - по идее - недоступно? И как эта штука работает?
  - Вы здесь потому, что я взял вас с собой, иначе сюда вам, конечно, не попасть. Как работает, могу объяснить только на любительском уровне. Я, по правде говоря, сам впервые этой системой пользуюсь. Короче, чтобы попасть в тоннель, нужно уметь активировать точку входа. Вроде той, через которую мы с вами сюда вошли. Это чисто внутреннее свойство, присущее субъектам, не обремененным излишней материальностью. Таким, как я, например. По тоннелю добираемся до узла, не знаю, как точней определить. Что-то вроде диспетчерского пункта. Там необходимо задать требуемое направление и открыть новый тоннель, который приведет, куда нужно.
  - Замечательно. И просто, оказывается. А как задать требуемое направление?
  - Мысленно, Сан Саныч. Представить себе ясно, куда вам нужно попасть. Становишься в центре капсулы, и представляешь.
  - Действительно, все просто.
  - На самом деле, не очень. Тоже нужна определенная внутренняя настройка. Но когда она есть, да, не трудно. Все подземные тоннели, таким образом, посредством кротовых нор соединены между собой.
  - Правда? Это многое объясняет. Ладно, давай оставим технические подробности. Для первого раза я, полагаю, и так узнал предостаточно.
  - Как хотите. Мне делиться знаниями не трудно, даже легко и приятно. Когда сам знаю.
  - Ты лучше растолкуй мне, каким образом, откуда ты узнал, где, в каком тоннеле и когда меня встречать? Ведь мы же не случайно с тобой встретились в недрах горы Шайен?
  - Да уж, конечно, не случайно.
  Они продолжали передвигаться по коридору, в сечении, как ни странно, представлявшему собой прямоугольник, в котором боковые стены примерно в два раза превосходили по высоте пол и потолок. То есть, наши герои могли свободно идти рядом и разговаривать, при этом им не приходилось склоняться друг к другу, поскольку стены, не имея кривизны, к этому не побуждали. В какой-то момент в тоннеле сделалось довольно жарко, и стены, явно напитываясь жаром извне, начали светиться бледно малиновым накалом, так что зеленая подсветка Тагази оказалась излишней, и он ее убрал.
  - Вообще-то сам я, то есть без вас, передвигаюсь быстрей, - пояснил он оперативнику. - Ну, в смысле, только подумал и сразу прибыл. А так приходится в темпе шага. Давайте ускоримся наверное, здесь, полагаю, не очень комфортно для вас, как для человека. Недра, все-таки. Тепло.
  Они зашагали быстрей - настолько, насколько директор бюро такой темп мог осилить и поддерживать. Гоплит, однако, от ускорения никаких трудностей не испытывал. Как ни в чем не бывало, он продолжал рассказ.
  - Теперь пару слов о себе, Сан Саныч. Как говорится, без протокола. После того, как накрыло там, на наблюдательном пункте, меня, как и всех остальных, по идее, должно было унести на родину господина директора Тукста. На более высокий уровень я не претендую, грешен. Хотя... Кто его знает? Может быть, и туда. Но не сложилось.
  - Так ты что, теперь призрак? Или это, приведение?
  - Ни то ни другое. Как бы это объяснить... Когда человек умирает, это прежде всего процесс. Все происходит постепенно, стадия за стадией, слой за слоем отмирает и видоизменяется. И вот призрак, это такая промежуточная форма, застрявшая там, где ей быть не положено. Иногда надолго, но чаще на короткое время. С бойцами, попавшими под воздействие оружия духов, вот тот же шлепок, к примеру, происходит совсем другое. Это оружие волновое, которое вызывает мгновенную трансформацию в иную волновую форму и тела человека, и всей его личности. И в этом, кстати, для духов большая проблема, потому что тот, кто ненавидел их при жизни, продолжает ненавидеть и после.
  - Но ты остался здесь?
  - Да. И то, что вы видите перед собой, не фантом, а вполне себе материальное тело. Но матричное. Как, например, у Тукста.
  - Понятно. А ты с ним знаком? С Тукстом?
  - Заочно только. Лично мы никогда не встречались. Как я сказал, не сложилось. А сложилось совсем по-другому. Я когда-то взводному, Таганцеву, рассказывал... Я же местный, родился и всю жизнь, почти, в окрестностях Кашканара провел. Ну, по службе уезжал пару раз ненадолго, но всегда возвращался. А у нас есть легенда о подземном городе, который существует в глубинах горы. Будто бы в какие-то незапамятные времена люди, жившие у ее подножия, спасаясь от нашествия и гибели, ушли под землю и основали там город. Тагазим называется.
  - Как гномы?
  - Как, да. Но не гномы, а люди. Так вот, это не только легенда, такой город действительно существует. Я сам не верил, пока там не оказался.
  - Погоди, ты сказал Тагазим? Тебя, выходит, в его честь назвали?
  - Выходит, да. Но дело не в этом. Город, как вы понимаете, тоже немного сдвинут, скажем так, по фазе, по отношению к человеческой реальности, и так просто в него не попасть, даже если прокопать всю гору насквозь.
  - Еще одно измерение.
  - Ну, да, что-то типа. Гора, кстати, как раз-то ископана вся, там старые серебряные рудники. То есть, тоннели там, понимаете? Короче, когда меня того, убило, я оказался в Тагазиме. Меня, как своего, туда, значит, призвали. Городу нужны защитники.
  - Что, и там тоже опасно?
  - О! Постоянно. Экзистенциальная угроза присутствует всегда, как фактор жизни. Я думаю, Господь специально так мир устроил, чтобы кто-то кому-то всегда угрожал. Не пойму только, зачем? Ведь мир безграничен, каждому можно определить его место, где он будет счастлив. Не знаю... Вот, кстати, пришли. Поворотный пункт. Полпути позади.
  Коридор, по которому они перемещались, вдруг влился в круглое помещение, в центре которого находилась дискообразная платформа, и, такое ощущение, закольцевался в нем, точно дорога на площади.
  - Сюда, - предложил Тагази и первый взошел на помост. Едва Сан Саныч встал рядом с ним, помост завертелся. А, может быть, вращался вовсе не диск, а стены комнаты пошли по кругу. Промелькнул перед глазами зев коридора, по которому они прибыли, еще раз, и еще, и так все быстрей и быстрей, пока не размазался по замкнутой ленте стены сплошной полосой. Тагази заметил, как качнуло и повело в сторону начавшего терять равновесие Сан Саныча, и, помогая утвердиться, обнял его за плечи. Потом он закрыл глаза, сосредотачиваясь. Через миг вращение закончилось, проход в очередной коридор и в нужном направлении оказался прямо перед ними. Еще какое-то время их уводила в сторону инерция восприятия, но вскоре и психика успокоилась.
  - Сюда, пожалуйста, - показал эвокат. - Осталось немного. Собственно, столько же, сколько прошли.
  Оперативник, пошатываясь, сошел с платформы.
  - Спасибо, что ты меня того, поддержал, - немного смущаясь сказал он.
  - Ничего страшного, нормально, нормально. Вестибулярный аппарат тоже нуждается в тренировке. Скоро это закончится, - ответил Тагази, имея в виду, очевидно, окончание их путешествия.
  В новом тоннеле было значительно прохладней, а вскоре стало и совсем темно, так что сопровождавшему Сан Саныча Тагазимуле пришлось возобновить зеленую подсветку пространства.
  - Так, как ты нашел меня? - напомнил ему вопрос директор бюро.
  - А, да... Так мы вас и не теряли.
  - Вы?
  - Ну, конечно, мы. Я же не один работаю. В Тагазиме тоже служба безопасности есть, своя. Тут вот какое дело. Город наш, еще в бытность свою нормальным земным городом, процветал у подножия Кашканара. А потом, в какой-то момент, возникла Брешь, и из нее полезла нечисть, которая не оставляла вокруг себя ничего живого. Первый раз город как-то выстоял, Брешь закрылась, как затягивается тиной окно в болоте. Город отстроился и вновь расцвел, а потом эта хрень вернулась снова, как в этот раз, и накрыла, и пришлось уходить. Она всегда возвращается. Брешь открывается раз за разом, понимаете? Вот сейчас мы будто бы победили, все стихло, но пройдет время, изменятся пространственные условия, и все повторится. Чужие, из Лимба которые, не отступаются, приходят снова и снова едва только портал откроется. Они упорные, точно в них заложена программа на наше уничтожение. Ну, что вам рассказывать, сами знаете, видели.
  - С какой периодичностью происходят вторжения?
  - По разному, четкого цикла не прослеживается. Однако, похоже, по нашим записям, что все чаще и чаще. Получается, как бы это сказать, гуще, но слабей. С чем связано, неизвестно. В общем, мы за ними следим. Плотно. Чтобы не быть застигнутыми врасплох. У нас отработаны свои методы, есть глаза и уши. А в последнее время присматриваем еще и за теми, из Сумеречной зоны, поскольку они спелись друг с другом. За Тукстом и иже с ним. Поэтому мы знали о его визитах в госпиталь. Но ваше там появление оказалось для нас сюрпризом.
  - Да, экспромт получился. Случился.
  - Вот именно. Никто не знал, чем ваша встреча закончится. Надеялись, что он вас выпустит, но предполагали и подвох с его стороны. Поэтому, когда стало понятно, куда он собирается вас закинуть, решили поторопиться. Собственно, отправили меня, как лично с вами знакомого. Остальное вы знаете.
  - А если бы ты не успел меня перехватить?
  - Но успел же.
  - А если бы нет? Тогда что?
  - Все равно, вытянули бы вас каким-либо образом, не думаю, что от американцев было бы сложней. Для нас важно, чтобы вы оставались здесь, на своем месте. Угроза у нас общая, мы союзники. Город решил, что так будет лучше.
  - И у вас уже есть какие-то конкретные предложения?
  - Наши волхвы и хакимы хотели бы с вами встретиться.
  - Каким образом?
  - С моей помощью. Я все устрою.
  - Когда?
  - Прямо сейчас. Меня, собственно, и снарядили, доставить вас для разговора.
  - Сейчас не лучшее время, Тагази!
  - Почему?
  - Потому что времени нет. Правда. Именно сейчас нужно спешить, чтобы вывести из-под удара Сергея Сергеевича, Таганцева. И еще кое-кого. Наверняка, отправив меня подальше, Директор бросился в госпиталь.
  - Думаете?
  - Уверен! Уж этот-то своего не упустит. Кстати, как ему удается следить, оттуда, из своей зоны, и узнавать, где кто?
  - Есть способы. На самом деле, ничего нового, разведка инструментальная и разведка агентурная. Приборы у них очень чувствительные и точные, можно настроить на каждого конкретного человека.
  - И что же, невозможно спрятаться?
  - Почему? Вполне можно. Тому, кто знает, от чего и от кого прятаться. Глушилки есть специальные.
  - Где они есть?
  - У нас они есть.
  - У вас! В общем, некогда мне, Тагази, сейчас разговоры разговаривать, взводного твоего прикрывать нужно.
  - Я понимаю. Эх, Сан Саныч! Толкаете меня под трибунал!
  - У вас что, и трибунал свой есть?
  - Ну, типа того, есть кое-что, да. Как же без трибунала? Не убьют, конечно, но выскажут неудовольствие. Ладно, выведу вас сразу на поверхность. Только обещайте мне в ближайшее же время прийти для разговора. Это очень важно.
  - Хорошо, хорошо. Самому интересно взглянуть на Тагазим. А то ведь, пока не увидишь собственными глазами, до конца не поверишь. Хотя и после, думаю, все равно сомнения останутся.
  - Сомнения - побуждающий принцип познания.
  - Ну, ты не меняешься, Сократ. Определения так и штампуешь.
  - Как-то само собой получается. Пришли, вот. Как бы расстояния не сокращались, насколько бы точки ни сближались, а какой-то путь все равно приходится пройти ножками. И мы его прошли.
  Сан Саныч не сразу заметил, что темное пятно впереди больше не отдаляется по мере их продвижения, а, наоборот, приближается. Вскоре они подошли к нему вплотную, и директор бюро увидел перед собой темный недвижимый занавес, точно такой же, сквозь который ему пришлось пройти в начале путешествия. Зеленые лучи, источаемые эвокатом, освещали стены, но кулиса впереди свет поглощала без следа и какого-либо отклика в глубине. Черная дыра, зеркало, пожирающее все отражения. Повеяло холодом.
  - Давайте, Сан Саныч, как в прошлый раз. Я сразу за вами, - определил очередность гоплит.
  Подполковник, не без внутреннего сопротивления, протянул руку, и когда от прикосновения пальцев по черному омуту пошли круги, резко нырнул в него.
  В тоннеле, где оказался Сан Саныч, было темно, но когда в него зеленым светочем проник Тагазимула, оперативник разглядел вокруг неровные мокрые стены, по которым местами сочилась вода, каменные завалы и остатки деревянной крепи, и понял, что он в штольне заброшенного рудника.
  - Серебряные копи, - подтвердил его предположение Тагази. - В прошлом, источник процветания города Тагазима. Нам налево.
  Через какое-то время продвижения по сильно пересеченному проходу, они уперлись в сплошной завал камней, совершенно непреодолимый, сквозь который не просвечивало ни лучика, не проникало ни ветерка, ни звука.
  - Что теперь? - полюбопытствовал Сан Саныч. Был бы один, наверное, заволновался бы до отчаяния, а так всего лишь любопытно стало. Вот почему-то он не сомневался в способности Тагази преодолеть и эту преграду. Тот, в подтверждение его уверенности, широко улыбнулся и пояснил:
  - Небольшая хитрость. Наведенная маскировка, наваждение.
  - А как же мы?
  - Дайте вашу руку, закройте глаза и доверьтесь мне.
  - Да я доверяю, друг мой. Глаза то зачем закрывать?
  - Лучше закройте. Для соблюдения психического равновесия и спокойствия вашего сознания.
  - Ладно, уговорил. - проворчал Сан Саныч. Он закрыл глаза и, держа гоплита за руку, последовал за ним. Куда и как они шли, он действительно не видел. Ощущения от ходьбы вслепую были самыми обычными, - за исключением того, что ему показалось, будто рука старого вояки в перчатке, такая она была плотная и прохладная, хотя он хорошо помнил, никаких перчаток не было. Ну, словно с манекеном поручкался. Ничего, терпимо. Шагов десять сделал, не более, потом Тагази остановился и сказал: - Все, теперь можете смотреть.
  В распахнутые глаза хлынул рассвет, порыв ветра огладил лицо, и в уши райской музыкой вошел всполошенный крик одинокой птицы. Утро, да. В вышине догорали последние звезды. Сан Саныч сразу узнал место у подножия Кашканара, где находится. Похоже, на этот раз пи...ц откладывается, подумал он с чувством, скорей, некоторого изумления, чем даже радости. Пи...ц не состоялся, и это было удивительно. Но приятно. К тому же означало, что даже в тех слоях и сферах, в которых ему довелось побывать, человек может вполне успешно действовать, если сохраняет голову на плечах. Хотя, честно говоря, ни в чем он не был уверен. Но вот, выбрался.
  Он оглянулся, чтобы запомнить место, где располагался вход в штольню. Небольшая выемка в боку горы, каменная осыпь - ничего примечательного. И все же, если понадобится, это место он теперь найдет. Если понадобится.
  - Вот вы и дома, - подтвердил прибытие Тагази. - Дальше - туда, направо, - бывшие позиции третьего взвода. Вон там тропа начинается, между елок, видите? Прямо туда идите. Ну, сами знаете.
  - Да уж, теперь не потеряюсь.
  - Теперь, Сан Саныч, по поводу нашего уговора о встрече. Я вас прошу, как освободитесь, приходите. Прямо сюда.
  - Это место я, положим, еще найду, а вот как дальше?
  - Дальше я вас встречу и проведу. Вы только дайте мне знать. Вот, возьмите. - Он снял с запястья часы с большим круглым циферблатом и протянул их Дорджинскому.
  - Махнем не глядя? - предположил тот. - А давай, я не против. - И быстро снял с руки свои часы.
  Тагази хохотнул.
  - Сан Саныч, я немного не то имел в виду, не рассчитывал на ответ. Но спасибо большое, конечно, давайте махнем. Честь для меня.
  - А ты что хотел?
  - Я собирался вам свои отдать, потому что это не только часы. Даже не столько часы. В первую очередь это прибор личной маскировки. Да, вот то, о чем я вам рассказывал, чтобы господин Тукст или его ищейки не нашли. Накрывает колпаком и делает невидимым для их датчиков вас и тех, кто рядом. Человек пять-шесть, думаю, спрятать может. Здесь кнопок много, и функций много, но вы пока на все не нажимайте, я вам потом инструкцию дам. Мануал, как говорится. А вот эта кнопка, внизу справа, это для вызова. Типа маячка, сугубо для нас. Как будете подходить, нажмите, и я вас встречу. Зарядка и подзавод, к слову, им не требуется. Можно сказать, часы вечные.
  - Ух ты! Теперь, значит, буду под ручку с вечностью. Спасибо! Ладно, пойду уже. Как только смогу - появлюсь. Самому интересно посмотреть, узнать и поговорить, так что тянуть не буду. Надеюсь, скоро. Ну...
  Они пожали друг другу руки и разошлись. Сан Саныч направился к елям, под которыми издалека видел начало тропы. По дороге он потирал пальцами ладонь, чтобы осознать и запомнить ощущения от пожатия руки манекена. Странное, необычное, надо сказать, ощущение.
  Глава 20. Прощай, любовь моя!
  
  
  Ординаторская может и походила на тихую гавань, но раньше, никак не теперь, и уж точно не напоминала надежную крепость, особенно после того, что случилось в палате, у нее на глазах и - Господи! - при ее непосредственном участии. Тамара усадила Сержа на кушетку и бросилась закрывать дверь.
  - Оставь, не поможет, - остудил ее пыл, а точней, попытался перенаправить, Серж. - Давай лучше стены заставим. Чем угодно, вот стулья отлично подойдут, и даже ведра. Стремянка, вешалка - все, что есть. Хотя, если честно, он может войти через любую стену в любой комнате, или в коридоре, и заявится сюда, если захочет.
  - Что же делать? - вскинулась Тома. Ее и так била мелкая дрожь, а после слов Сержа дрожь перестала мельчить и ее плечи конкретно, заметно содрогнулись.
  - Надо иметь это в виду, - сказал Серж. - Просто иметь в виду. Это внешние условия, данность.
  - Он наставил на тебя пистолет! - не слушая его, вскричала Тамара. - Пистолет! Он же мог тебя убить!
  - Нет, пистолет не заряжен, - говоря нарочито спокойно и медленно, успокаивал суженую Серж. Он вытащил оружие из кармана и показал ей. - Видишь? Нет обоймы.
  - Но он пытался! Я видела! Он нажимал на курок, и что-то щелкало. А если бы он, этот, был заряжен? Он бы выстрелил! Он мог! И он хотел!
  - Нет, нет, успокойся. Он просто пугал. Что называется, на пушку брал.
  - А потом бросил ее в тебя, эту тяжелую железяку. Что, если бы в голову угодил? Ну-ка, покажи! Вот, ушиб, видишь? Уже гематома. Болит? Болит?!
  - Все нормально, дорогая, успокойся. Ничего не болит. Присядь сюда, пожалуйста, рядом.
  Он обнял ее за плечи, прижал к себе. Женщина и сама подалась к нему, прильнула, прижалась щекой. Затихла. Мало-помалу согрелась и перестала дрожать.
  - Ощущение такое, будто сидишь в вагоне, у окна, и ждешь отправления поезда, - прошептала она. - А поезд, на самом деле, давно уже отчалил, тронулся и медленно-медленно набирает ход, унося неизвестно куда. Неизвестно куда... И хуже всего то, что нас влечет в разные стороны.
  - Не грусти. Все поезда ходят по кругу, и рано или поздно возвращаются на станцию отправления.
  - Ты думаешь?
  - Конечно.
  - Нет, мне так не кажется. Если поезд ушел, жизни не хватит на то, чтобы дождаться его снова. Хотя очень хочется в это верить.
  Держа пистолет в правой руке, Серж с интересом его разглядывал. Тяжелый металл был необычным для оружия образом покрыт зеленоватым, бархатистым на ощупь пластиком, что не мешало движущимся частям перемещаться. Такого огнестрела он точно никогда прежде не видел. При том, что и конструкция его была совершенно незнакомой. Жаропрочный, поди, пластик-то. Продукт работы конструкторской мысли неземной. Да, неизвестной системы, но, навскидку, вроде, из тех же частей состоит. Во всяком случае, функционал легко угадывается. Да и чего сложного-то? Пистолет и есть пистолет, кто бы его ни делал. Серж повернул волыну к себе торцом рукояти и осмотрел пустое гнездо под обойму. Интересно, под какой патрон рассчитано? Так сразу ведь и не скажешь, подумал он. Может, в этом есть какой-то особый прикол?
  Положив, не отпуская из руки, пистолет на колени, он потянулся к Томе, поцеловал ее волосы.
  - Ах ты, моя храбрая защитница, - сказал он с нежностью. И только сказав, по-настоящему осознал, что так это и есть. Именно она, хрупкая и нежная, отбила его у Тукста, иначе быть бы ему сейчас в Сумеречной зоне пленником, не гостем. Вот, на что способна женщина, когда любит. У Сержа защемило в груди, он крепче прижал маленькую медсестру к себе и снова поцеловал шелк ее волос. - Как ты на него с рогатиной-то пошла! - проговорил восхищенно. - Как на медведя! И настоящий медведь бы испугался!
  - Не выдумывай, - улыбнулась Тамара. И, вдруг отстранившись и повернувшись к нему лицом, спросила: - А кто это был? Тот человек? И что это было? Как понять эту дверь в стене? Что вообще происходит, милый?
  Серж по привычке - по старой привычке - подергал отросшими за время болезни усами, как всегда поступал в трудных ситуациях, когда надо было что-то говорить, но нужных слов не находилось, а врать не хотелось.
  - Видишь ли... - начал он эпически.
  - Только давай конкретней, ладно? - перебила его Тома. - Без разводов на воде. Я ведь и сама кое-что понимаю. Он - оттуда? Из того измерения?
  - Ну... Да.
  - То есть, один из тех, с кем мы воевали?
  - В общем, верно...
  - Что ему от тебя нужно? И разве война не закончилась? Я думала, уже все.
  - Не совсем.
  - Ну, так объясни мне, Сереженька. Я, похоже, запуталась. И мне очень тревожно за тебя.
  - Не надо, не беспокойся. Все будет хорошо. Просто придется еще кое-что сделать. Урегулировать. Чтобы окончательно уже все было хорошо.
  - Что сделать? Он говорил про какой-то уговор. Ой, Сереженька, мне страшно. И не нравится.
  - Нет, нет, не говори так. И ничего не бойся.
  - Я за тебя боюсь. Кто он такой, тот человек? Что ты должен для него сделать?
  - Назовем его Директором филиала. И я действительно ему кое-чем обязан.
  - Но он враг?
  - Несомненно.
  - Тогда я ничего не понимаю.
  - Видишь ли, эта история началась довольно давно. Я познакомился с этим господином еще там, в Сосновом Бору. Причем, совершенно случайно. Встретились на одной вечеринке. Нет, никаких общих дел у нас с ним не было, и не могло быть. А вот некоторые стычки, даже конфронтация, да, это возникло. Понимаешь, я каким-то случайным образом попал на его территорию.
  - В другое измерение? Как это возможно, милый?
  - В Сумеречную зону. Между настоящими измерениями есть такой переходной слой. Буфер. Они, чужие, построили там себе филиал, ну и я туда как-то проник.
  - Что значит - как-то? Как?
  - Заблудился в тумане. Как ежик.
  - Да, заблудился, вижу. И за это тебя послали сюда, в Литораль?
  - Не за это, не буду врать. Совсем другая история. Я... В общем, я тебе все написал. Я просто тебя не достоин.
  - Не говори глупостей. Об этом уж предоставь судить мне самой, ладно?
  - Ты не понимаешь! Я...
  - Я не хочу знать! Того, чего не хочу знать. Что было, то прошло, и быльем поросло. Начнем все с начала, тем более что не все надо начинать. Моя любовь не исчезла, и не исчезала, она сильна, как прежде. Я знаю, я чувствую... И я знаю, что ты тоже меня любишь. Этого достаточно. Поэтому...
  Серж порывисто и крепко обнял Тамару, зарылся лицом в ее волосах.
  - Все не так просто, ты не понимаешь, - бормотал он. - По сути, это он, Директор, вытащил меня с того света. Если бы не он...
  - Ты не преувеличиваешь? Мы тоже делали все, что могли. Я... - она заплакала.
  - Я знаю, родная, знаю.
  - ...так боялась, что никогда больше...
  - Тише, тише, успокойся. Я хочу сказать, что у них есть кое-что такое, чего еще нет у нас. И сами они другие, во всем. И сущность, и свойства, и способности. А как ты здесь оказалась? И в этом качестве? Медсестрой? Вот уж чего понять не могу.
  - Это как раз объяснить не сложно. Я когда-то давно начинала с медицины.
  - Как же твоя карьера в филармонии?
  - Какая карьера, причем вообще что-то, когда тебе нужна моя помощь? Села в поезд и приехала.
  - И тебя так легко и просто приняли в штат госпиталя.
  - Легко, да. Я, если честно, позвонила папе, и он помог. Я раньше никогда ни о чем его не просила, и он так обрадовался, что мне что-то понадобилось, что сделал все. Когда я приехала, меня уже ждали.
  - Погоди, но ты говорила, что папа у тебя педагог?
  - Ну, вроде того. Он начальник академии Генерального штаба.
  Серж непроизвольно присвистнул.
  - Могла бы и сказать. Предупредить.
  - Да, возможно, это моя ошибка. Но такой у меня принцип, всего добиваться самостоятельно.
  Серж непроизвольно вздохнул и внутренне усмехнулся. Было счастье рядом, было около, подумалось ему, но кто же о нем догадывался? Тогда, в то далекое уже время, для него было очень важно, кто родители у его невесты. Даже важней самой невесты. И он, собственно, собирался подыскивать себе жену, исходя именно из этого критерия. Вот поэтому он сомневался в Тамаре, поэтому собирался в академию без нее, в расчете, что уж там ему точно повезет. Но судьба над ним посмеялась, по-своему, как она умеет. И, слава Богу, что посмеялась, ее смех открыл ему глаза. Ну, положим, глаза и раньше видели все, а вот ума понять, что видит, не доставало. Ну, и что теперь ему делать?
  На пороге ординаторской, точно ночной фантом и материализация духа госпиталя, появился - а, может, проявился из воздуха, из сумрака коридорного, потому что никто не слышал, как он подошел, - врач Владимир Ильич Крапец. Был он несколько встревожен и несколько раздражен, оттого, наверное, и вид имел взъерошенный. В довершение ко всему, одежда его пребывала в некотором беспорядке, ворот рубашки был расстегнут, как и форменный галстук, который висел на зажиме, пришпиленный к поле рубахи на животе и сложенный пополам. Халат доктор надел, но не застегнул, руки он сунул в его карманы и растягивал ими полы в стороны точно крылья. Ага, бледная ночная моль. Выражение лица доктора было понимающим, и в связи с этим, в голубых глазах его вспыхивали поочередно искорки одобрения и неодобрения, освещая процесс циничного опосредования увиденного с собственными представлениями и предположениями. От вида полу интимного единения медсестры и пациента жесткая, но редкая щеточка усов доктора в язвительной усмешке съехала в сторону.
  - А что это у нас в отделении снова грохот какой-то? - спросил он, удостоверившись, что его присутствие заметили, обращаясь исключительно к Тамаре. - А, Томкэт, что такое? Ночной сон должен быть? Сна нет никакого. Тишины и отдохновения нет.
  - Да у нас все тихо, Владимир Ильич, - доложила медсестра.
  - Тихо, да. Только расслабишься - бац! - что-нибудь там. Или - ба-бах! Короче, грохот. Нельзя же так, у нас все-таки медицинское учреждение. Юдоль, так сказать, покоя.
  - Что вы такое говорите, Владимир Ильич? Юдоль покоя, это, вообще-то, кладбище. А у нас тут, слава Богу, все живы.
  - Пока живы! - внес коррективу доктор Крапец. - Но не гарантируется всем - в дальнейшем. Особенно нарушителям тишины.
  - Нет-нет, у нас все тихо.
  - Почему, к слову, больной не спит? В своей кровати, как положено?
  - Не спится ему.
  - Правда? Ну, видимо, в самом деле, пошел на поправку. Наши поздравления. Однако следует помнить, что в период выздоровления чрезмерные нагрузки на неокрепший организм вредны.
  - Не беспокойтесь, Владимир Ильич, я за нагрузками прослежу лично.
  - Проследите, пожалуйста. Кстати, для вас самой, Томкэт, определенная физическая нагрузка на организм могла бы оказаться не лишней, и даже благотворной.
  - Спасибо за совет, господин военврач, возможно, я им и воспользуюсь.
  - Вот, пожалуйста. А почему, кстати, ваш друг с пистолетом? Он что, держит вас заложницей? Он вам угрожает?
  Эта странная манера доктора игнорировать его присутствие и, упоминая его в третьем лице, общаться только с Тамарой, поначалу забавляла Сержа, но как-то быстро и наскучила. Чего это доктор выпендривается, подумал Серж. Светило бледное, блин.
   - Какой еще заложницей? - не оценила докторского юмора Тамара. - Не распространяйте ваших глупостей, Владимир Ильич, а то ведь кто-то и поверить в них может.
  - В таком случае, оружие не следует держать открытым. На виду.
  - Передай доктору, дорогая, что мой пистолет не заряжен, - громко сказал, обращаясь, к Тамаре, Серж. - В отличие от его личного пистолета.
  Доктор Крапец немедленно уронил взгляд вдоль оси симметрии живота своего. Обнаружив, что ниже него, живота то есть, ширинка на брюках распахнута и не скрывает нахальства плоти, быстро задернул полы халата перекрестием рук. Изменение диспозиции на выражении его лица никак не сказалось, только по щекам и скулам прошлась розовой кистью летучая стыдливость, которая еще имелась. Потом брови его несколько надменно вздернулись, и, со словами: 'Чтоб тихо было в отделении', доктор ретировался.
  - Зачем ты так? - с укоризной спросила Тома.
  - Пусть не выпендривается. Кстати, к тебе он не пристает?
  - Я повода не давала.
  - Разве для этого нужен повод? Ты - женщина, он - мужчина, вот и все обоснование.
  - Не говори так. Владимир Ильич очень хороший доктор, поэтому ему многое прощается. Но все тут знают, как я к тебе отношусь.
  - И про папу твоего тоже знают. Кроме меня - все.
  - Это моя ошибка, прости. Так получилось, я была не права. Александр Александрович тоже так считает.
  - Сан Саныч? Ты с ним знакома?
  - Да, представь. Он был женат на моей подруге. И считает, что до сих пор женат, хотя она ушла от него. Что-то у них не заладилось. Мы с ним давно не виделись, с тех пор, как я стала работать в филармонии, и встретились снова здесь, в госпитале. Он часто приходил тебя проведать. Кстати, что-то его давно не было видно.
  Напоминание о Сан Саныче заставило вновь тревожно забиться сердце Сержа. Он-то видел, где тот пропал, и видел, что Тукст появился потом один и в добром здравии, и такой расклад не предвещал ничего хорошего. Видимо, что-то с Сан Санычем все же случилось. Эх, знать бы, что там и как.
  - Ты говоришь, был женат на подруге? Но, мне кажется, он все же сильно старше тебя, и нас. Нет?
  - Да, конечно. Но и подруга была старше. Моя старшая подруга, Лили. С ней мы сошлись в академии музыки, там, знаешь ли, разные поколения сильно сближаются. Это было в столице. И там же, на одном из балов, устраиваемых для выпускников военных академий, они и познакомились, Лили и Александр Александрович. Да, мы были молоды и бегали на балы.
  - Что значит, были? - запротестовал Серж. - Ты сама молодость и весна!
  - Кхе, кхе, - донеслось от порога.
  Посмотрев в направлении источника звука, Серж и Тамара вскричали в один голос:
  - Сан Саныч!
  Человек на пороге комнаты, то ли от явной усталости, читавшейся во всем его облике, а может, из-за особенностей свечения этого распустившегося уже вовсю утра, казался бледной ксерокопией настоящего Сан Саныча, но это, несомненно, был он. И - когда только успел? - как всегда тщательно выбрит. Морщины на лице лежали темней и глубже, глаза покраснели. Серж почувствовал невероятное облегчение, просто гора с плеч свалилась вместе с тревогой за подполковника, поэтому он вскочил ему навстречу.
  - Сан Саныч, как вы? - вскричал он. - В смысле, каким образом?
  - Нормально, - успокоил его директор бюро особого отдела. - Пришлось добираться кружным путем, поэтому несколько припозднился. А вы?.. - начал свой вопрос Сан Саныч, но тут заметил пистолет, который Серж продолжал сжимать в руке. - О, я вижу, наш общий знакомый снова вас посетил, - сказал он, указывая на оружие. - Знакомая штучка.
  - Да, было дело, - подтвердил его догадку капитан. - Боюсь только, прием господину Директору не слишком понравился.
  - Что так?
  - Некоторые женщины не любят, когда гости приходят без предупреждения. И особенно, если сквозь стену. Нервничать начинают.
  - И что, сильно нервничают?
  - Просто страх!
  - Понятно. Ты позволишь?
  - Пожалуйста. - Серж протянул пистолет оперу.
  Сан Саныч достал из кармана обойму и вогнал ее в рукоять.
  - Ну, вот, теперь, можно сказать, полный комплект. Пусть пока у меня побудет, ладно? - с этими словами он сунул пистолет за пояс. - Что ж, думаю, нам всем дольше здесь оставаться не следует.
  
  
  Не теряя времени на выслушивание протестов Владимира Ильича, Сан Саныч, вывел из госпиталя Тамару с Сержем, усадил их в поджидавшую у подъезда машину и увез в неизвестном доктору направлении. Крапец, глядя из окна кабинета, лишь махнул им на прощанье вослед, и все, пропал, растворился, был смыт потоком событий, в которых уже не принимал никакого участия. В госпитале директор бюро оставил своего человека - на всякий случай, приказав ему в случае вторжения неизвестных сразу стрелять на поражение, и уж потом вязать поверженным руки и ноги.
  Тамару отвезли в снимаемую ей комнату в старом двухэтажном бревенчатом доме в самом центре городка Кашканар. Убедившись, что все стены в квартире надежно заставлены мебелью и прочими предметами обстановки, Сан Саныч и там оставил специального человека с аналогичными инструкциями: сначала стрелять, потом вязать.
  - Зачем это все? - пыталась слабо возражать совсем сбитая с толку Тома, но Сан Саныч ее успокоил.
  - Ничего, ничего, потерпи немного. Думаю, это ненадолго. Надеюсь, что так. А пока можешь напоить товарища чаем.
  Несмотря на то, что все еще был одет в больничную одежду, Серж вместе со всеми также поднялся в квартиру и придирчиво осмотрел ее на предмет: а достаточно ли она надежное убежище для его любимой? Квартира оказалась просто великолепно захламлена разнообразным хозяйским скарбом, так что даже невольно возникал вопрос: откуда столько? Чужим, судя по всему, проникнуть в нее будет непросто, так что с этой стороны все обстояло более-менее, однако он все же не был удовлетворен до конца. Ему все казалось, что принятых мер недостаточно, и что-нибудь страшное обязательно произойдет. На душе у капитана Таганцева было тяжело и тоскливо.
  Обнимая Тамару у двери, он шепнул ей в прикрытое слегка растрепавшимися волосами, едва розовеющее в полумраке прихожей ухо, молвил сквозь холод разверзшейся в душе пустоты:
  - Прощай, любовь моя.
  И, почудилось, что не сказал, а выстрелил, и попал в цель: Тамара вздрогнула и поникла, припала к нему в смертельном оцепенении - подбитая птица. Так же и его собственное сердце - оборвалось и, обрушая сознание, ухнуло вниз.
  А выйдя на лестницу, почувствовал, что оставил в квартире кое-что очень важное, что ни в коем случае оставлять было нельзя. Себя там оставил, себя. Он резко остановился, чтобы вернуться, но Сан Саныч ему не позволил. Обняв капитана за плечи, он мягко, но неумолимо увлек его за собой.
  - Пошли, дорогой, пошли. Здесь все будет в порядке, не сомневайся, а нам с тобой надо дело делать.
  - Куда едем? - поинтересовался Серж, снова оказавшись в машине.
  - В гостиницу. Там весь верхний этаж в нашем распоряжении.
  - Нам бы подыскать помещение, как у Тамары, небольшое и заваленное вещами.
  - Да, все равно, Сергей Сергеевич. Не имеет значения.
  - Почему это? - удивился Серж.
  - Потому что у нас есть вот это! - Сан Саныч продемонстрировал ему часы с огромным черным циферблатом на левой руке.
  - Симпатичные часики. Крафтовые. - оценил Серж. - А в чем с ними прикол?
  - Прикол, как ты говоришь, в том, что это не часы.
  - А по виду часы. Что же это тогда?
  - Это прибор маскировки. Иначе говоря, индивидуальный колпак, под ним нас господин Тукст никак не обнаружит.
  - Откуда он у вас? И нельзя ли было такой же Тамаре дать?
  - К сожалению, нельзя, прибор пока в единственном экземпляре.
  - Ну, так дайте команду, пусть еще понаделают! Или, давайте, вот этот колпак ей оставили. Ей нужней, она должна быть в полной безопасности! Чтобы тот маньяк до нее не добрался! Гонорий который.
  - Я в курсе. Ты, Сергей Сергеевич, не горячись. Часы не мы делали, их мне Тагазимула дал.
  - Когда? Еще до гибели? Откуда у него?
  - Он дал мне их этой ночью...
  - Что? Сан Саныч, я вас что-то не понимаю.
  - Да. Думаю, Сергей Сергеевич, нам с тобой друг другу о многом надо рассказать.
  Вскоре приехали в гостиницу. Кашканар городок небольшой, поэтому путь много времени не занял. Утро было еще довольно раннее. Хотя петухи по дворам уже давно откричали, улицы выглядели пустынными и будто выметенными метлой. Трехэтажное здание гостиницы под новой коричневой крышей высилось компактным кубом, доминантой среди одноэтажной в основном, редко - двухэтажной, городской застройки. Окна фасада выходили на восток, и при подъезде к дому они, освещенные рассветным солнцем, вспыхнули все разом единым пламенем - точно собрали гигантский кубик Рубика, по крайней мере, одну его грань. Тревожное чувство у Сержа от такого огневого зрелища только усилилось.
  - Приехали, - подтвердил прибытие Сан Саныч.
  Они быстро выгрузились. Из машины сопровождения выпрыгнули еще люди, Дорджинский показал, где расположить охрану, после чего все вошли в здание и сразу поднялись на третий этаж. Охрана осталась в небольшом вестибюле у лестницы, а Сан Саныч с Сержем вошли в один из номеров.
  - Ну вот, - сказал подполковник, - пока останемся здесь. Располагайся.
  Серж, стоя посреди гостиной, обвел вокруг себя руками:
  - Да я, собственно, уже.
  - Сейчас тебе все принесут, - заверил его Сан Саныч. - Все, что нужно.
  И точно, через пару минут в комнату вошел человек с большой картонной коробкой в руках. Недолго раздумывая, он водрузил ее прямо на стол в гостиной.
  - Что здесь?
  - Все, что заказывали, Александр Александрович. Одежда, снаряжение... - пояснил вошедший.
  - Очень хорошо. Ну, что, Сергей Сергеевич, - сказал Дорджинский, когда они снова остались вдвоем, - давай. Пора сбросить с себя все больничное. Отринуть, так сказать. Смотри, здесь все для тебя есть, от трусов до ботинок. Подобрано по размерам, не сомневайся, но если что не подойдет - поменяем, не проблема.
  Серж заглянул в коробку и присвистнул.
  - Что это за форма? Не гоплитская. Я такой даже не видел.
  - Конечно, не гоплитская. С гоплитом Таганцевым покончено, надеюсь, окончательно. Теперь ты снова капитан - пока, хотя вскоре возможны изменения, - и находишься во временном, но полном моем подчинении. Это обмундирование бойцов спецподразделений, надеюсь, тебе понравится. Ты пока переодевайся, душ прими, вон там есть, нормальный, а я тем временем кофе сварю.
  Он вытащил из коробки все, что относилось к одежде, и сунул в руки Сержу.
  - Держи. С остальным позже разберемся.
  Пока Серж смывал в душе последствия бессонной, в общем, ночи и переоблачался, Сан Саныч тестировал кофе-машину. А к тому времени, когда капитан, преодолевая некоторую неловкость привыкания к новой форме, вновь появился в комнате, стол в ней уже был накрыт для завтрака.
  - Ну вот, совсем другое дело, - Сан Саныч одобрительно похлопал Сержа по плечу. - Совсем другое дело. Давай, садись, позавтракаем, наконец. Я сам так есть хочу, что желудок узлом завязывается. Последний раз угощался у Директора. Да. И, держи вот.
  - Что это? - Серж подставил ладонь, а когда увидел, что Сан Саныч в нее положил, не выдержал, вскричал радостно: - Мой хронометр! Это же он, мой, правда? Штурманский! Неужели не пострадал?
  - Ну, как же не пострадал? Пострадал, как и все, что на тебе тогда было. Но не так сильно, как представлялось. Удалось отремонтировать. Носи, и впредь будь осторожен.
  - Спасибо. Я, кроме шуток, очень рад. Чувство такое, словно только теперь домой вернулся.
  - Вот и хорошо. Значит, с возвращением. Давай, к столу.
  Невзирая на голод, они не стали рассиживаться, быстро, по-деловому поели, а после перебрались в кресла у окна и взялись за кофе. Пригубив, Сан Саныч облизал губы.
  - Следует все же признать, что у господина Директора кофе получше. И крепче, и ароматней, - высказался он. - Даже обидно, слушай. Как это ему удается?
  - Соглашусь с вами, - Серж кивнул. - Они там любят все самое-самое для себя доставать. Кофе, сигары. Мебель. А какая бильярдная! С ума сойти от восторга! Хотя, знаете, нет никакого желания снова там оказаться, даже чтобы все это увидеть и попробовать. Но, я так понимаю, все же придется. Не избежать.
  - Да, об этом нам тоже надо хорошенько подумать. Но сначала я хотел бы от тебя кое-что услышать.
  - Что именно, Сан Саныч?
  - Да все, Сергей! Я хочу знать все, где, когда и при каких обстоятельствах ты оказался вовлечен в эту историю. Что странно само по себе, ведь кроме тебя, по сути никто больше ничего не знает. Я имею в виду - из нормальных людей.
  - Ну, почему нет? Один человек еще, как минимум, вовлечен, и гораздо сильней меня.
  - Кто же это?
  - Был у меня друг, там еще, в Сосновом бору, где я служил до легиона.
  - Я в курсе.
  - Геша Хлебчиков. Геннадий Юрьевич. Старший лейтенант в прошлом. Вот он. С него, можно сказать, все и началось.
  - Рассказывай подробней. Чтобы тебе было ясно, из комнаты мы не выйдем, пока все точки не будут расставлены там, где должно. Над всеми 'И'. Время умолчаний, как и время самодеятельности, прошло. Но и сильно не затягивай, постарайся быть лаконичным. Нам нужно принимать решения быстро. Событиями пока не мы управляем, и как они пойдут, что та сторона предпримет, неизвестно.
  - Хорошо, я постараюсь. Короче говоря, с Гешей мы вместе служили на КП корпуса, и дружили - не разлей вода были. Проживали свою молодость, весело и со вкусом, иногда шумно, так что даже не заметили, как она, молодость, прошла. Танцы, рестораны, женщины. Много женщин. Полный гарнизонный набор развлечений. И однажды, видимо, закономерно, мы с Гешей попали в историю. После ресторана подрались в городе, на остановке такси. Были мы в сильном подпитии, особенно Геша, а он в таком состоянии никогда не отступает, хотя физические данные его не предполагают бойцовских подвигов. В общем, не зная того, отделали мы в тот раз сынка мэра города, крепко отделали. И мэр потребовал крови. Буквально через день-два нас вычислили, что само по себе странно, а к концу месяца Гешу выперли из армии. За дискредитацию воинского звания.
  - А ты?
  - А я ничего, отделался испугом. Ни единой царапины, как говорится. Не спрашивайте, почему, не знаю. Блата у меня нет, покровителей - тоже. Во всяком случае, никто не признался. Не знаю! Но Геша мне не поверил, сказал, что я его предал, обозлился и перестал со мной общаться. Вот на этом наша дружба закончилась навсегда. Но, как оказалось, не закончились отношения. Хотя первые год-полтора мы даже не встречались.
  - Что было дальше?
  - Дальше... Я продолжал служить, мало-помалу остепенился. В основном, как мне представляется. Правда, потом выяснилось, что недостаточно. А Геша устроился на работу гражданским специалистом в гарнизонный Дом офицеров. Гешин отец, Юрий Иванович, был тогда его начальником. Директором, так сказать. С его подачи и при его поддержке Геша и начал работать с зеркалами Козырева.
  - Это еще что такое?
  - Так называемые к-зеркала, это довольно специфические гнутые конструкции из металла, фокусирующие временные и информационные потоки. Считалось, официально, что псевдонаучная ересь, оказалось - нет. Геша доказал, что они реально работают. Короче, Геша при содействии подполковника Кунгурова, отца своего, оборудовал в ГДО мастерскую, изготовил пару зеркал из алюминия, и стал с ними работать. И у него получилось, появились конкретные результаты. Более того, ему удалось совершить прорыв. Сперва он установил связь с измерением Тукста, и те выразили заинтересованность в общении с ним. Потом он по их чертежам изготовил темпоральный генератор, а когда запустил его, и с энергией проблем больше не стало, пробил канал на ту сторону. И уже потом сюда просочились те, духи, и стали строить Дом, как я его называю, а, по сути, форпост свой в Сумеречной зоне. Многие не понимают, что это за филиал. Тукст возглавлял передовой отряд Общества, как он его называет, репатриантов. Да, есть у них такие радикалы, ратующие за возвращение в родные, прежде срока оставленные ими пенаты. Когда Геша запустил свою машину, у них появилась возможность построить Дом в серой, переходной зоне, где зеленые туманы, и тогда филиал начал постепенно работать.
  - Интересно, а почему те сами это все не сделали?
  - Потому что их цивилизация, их жизнь там - полевая, или волновая, не знаю, что точней. В общем, не могут они материализоваться сами, без помощи реальных материальных субъектов. То есть людей. Но знания, наука какая-то у них там, конечно, есть, и идею генератора поля доставили сюда с той стороны. Забросили, как семя, которое должно прорасти. Возможно, даже почему-то уверен, что это была не первая их попытка.
  - И всегда находится энтузиаст своего дела, который строит зеркала, усилители и прочее - все, что нужно. Не задумываясь. Как же, неведомое манит, влечет.
  - Так и есть.
  - Ясно. И все же, я не понимаю, а как Геша твой...
  - Вот, опять! Да не мой он!
  - Ну, все равно. Как этот твой Геша умудрился такое сотворить?
  - Для тех, кто его знает, в этом нет ничего странного.
  - Почему?
  - Потому что Геша - тихий компьютерный гений.
  - Неужели так хорош?
  - Я вам говорю: гений!
  - Почему же тогда так легко его отпустили из армии? Если гений?
  - Строем не любил ходить. А если серьезно, самому удивительно. Есть в этой истории что-то такое... Душок какой-то, если хотите. То, как нас быстро вычислили, и как скоры были на расправу. Лично у меня впечатление такое, что кому-то это очень было нужно. Кто-то заинтересованный приложил руку. Но это лишь предположение, фактов, конечно, никаких.
  - Да-да, подозрительно. Тенденция, как говорится, прослеживается. Что же было дальше? Как ты-то туда попал?
  - Пошел прогуляться по лесу в окрестностях гарнизона, а оказался в Доме. Кроме шуток, так и было. Как в классических историях про попаданцев. Сгустился туман, да, зеленый, а когда я из него вышел, оказался незнамо где. И Дом передо мной, внешне, кстати, ужасно похожий на наш ГДО. Как впоследствии объяснил мне при нашей последней встрече Геша, он лично разрабатывал компьютерную модель филиала, и лепил он ее именно с Дома офицеров. И еще, задавая параметры доступа в него, зачем-то загнал туда мои данные. Не знаю какие, но факт тот, что я мог попадать в Дом практически беспрепятственно. Только сосредоточишься, и начинается переход. С каждым разом получалось все легче. Один раз даже во сне туда улетел. Да, просыпаюсь на диване, а господин Тукст рядом сидит, пыхтит сигарой. Геша сказал, что он чувствовал себя одиноко, и поэтому подумал, а почему бы нет? Подумал, что было бы неплохо. Может, месть такая с его стороны, не знаю.
  - Что ты можешь о Доме рассказать? Что он собой представляет?
  - Он огромен! И многомерен. Ощущение такое, будто его внутреннее пространство может разворачиваться бесконечно. И он многолик, все время изменяется. Коридоры, коридоры, вверх, вниз, туда, сюда... Один раз я там заблудился, стал ходить по кругу. Да. Трудно даже сказать, сколько в нем этажей. В основном, он показался мне пустынным, но местами от народа там просто не протолкнуться. И я встречал там знакомых. Из тех, кто, ну, вы понимаете... Ушел раньше.
  Филиал, Дом, это представительство чужих на нашей земле. Они ни у кого не спрашивают разрешения, действуют тайно, поэтому и представительство их призрачное. Но зайти туда может в принципе каждый. Кого они приглашают. А приглашают тех, кто им нужен. Думаю, они подкупают, вербуют людей, предлагая то, что им нужно. Но если кто-то не продался, сумел противостоять - с тем не церемонятся. Все жестко. Это, конечно, лишь мои домыслы, но я там встречал кое-кого, так что есть для них есть основания.
  Гешу, скорей всего, тоже купили, по сути, пригрели, когда все от него отвернулись. Желание отомстить за обиду, наверное, сыграло свою роль. Возможность работать, реализовать какие-то свои идеи - это тоже ведь валюта, имеющая немалую ценность кое для кого. И ему предоставили такой шанс - реализоваться. Но обманули и его, Гешу, конечно. Возможно, поначалу он и сам обманывался, вполне сознательно. Когда же понял, что его одурачили, решил порвать с ними, но его стали шантажировать. Обещали похитить ребенка, а у него их двое. Но для начала его самого заперли в Доме - под видом командировки. Ну, всем объявили, что уехал на курсы, а на самом деле он был там. Роль Юрия Ивановича в этом деле мне лично до конца не ясна. Все уже кажется не тем, что есть на самом деле. Скорей всего, он играл на стороне чужих, подыгрывал им, но какие у него были мотивы, не знаю. Я так думаю. Гешу они заставляют работать на себя до сих пор. И он, должно быть, уже построил для них новые зеркала, большие и более мощные, и новый темпоральный генератор. Нет, думаю, никаких перемещений во времени, чисто технические вопросы. Изменение скорости протекания времени в замкнутом объеме позволяет получать колоссальное количество энергии. Это безграничный источник.
  Где-то там, в Доме, у него мастерская, думаю, в башне на крыше. Мне кажется, я видел ее снаружи, когда подходил к Дому, но потом, сколько ни искал, найти вход в нее не смог. Хотя Гешу в Доме я все же однажды видел, издали, и даже погнался за ним, но неудачно, не настиг. Он куда-то исчез, точно растаял в воздухе. И все, пропал с концами. Так я и не нашел, ни скрытого хода в мастерскую, ни его самого больше не встречал. В подвале у них отличная бильярдная, об этом я уже упоминал. И там же, под лестницей, вход в машинный зал, где расположены какие-то генераторы. Они постоянно работают, гудят, это хорошо слышно, и вибрация ощущается. Но когда я попытался туда сунуться, меня сходу вышвырнуло обратно в реальность. Не знаю, как это произошло, автоматически, или Тукст постарался, он тогда за мной гнался.
  - Генераторы, говоришь? Это может нам пригодиться. А как попасть туда? План набросать можешь? Хотя бы приблизительный?
  - Дом, насколько я себе представляю, имеет два крыла, расположенных перпендикулярно центральному корпусу. В конце левого есть лестница, по ней мы с Тукстом спускались в бильярдную. Под этой же лестницей я видел дверь, предположительно, в машинный зал. Тогда она была приоткрыта, внутри горел свет и, я слышал, именно там работали машины. Тукст еще извинился, что, мол, мешают, конечно, но без генераторов не обойтись.
  - Так, понятно. А что за генераторы, как думаешь?
  - Возможно, такие же, как тот, который они перетащили в Брешь, на Белую скалу. Можно предположить, что это генераторы защитного, или поддерживающего поля, без которого они здесь не могут существовать. Короче, взорвать их нужно, генераторы эти, к чертовой матери.
  - Погоди, взрывать-то. Надо все как следует обдумать. А что же ты, с Тукстом, и шары успел покатать? На бильярде?
  - Было дело. Однажды.
  - И как он? В смысле, как играет?
  - Да так, честно говоря, паршивенько. Больше понтов.
  - А с какой такой радости, или печали, он тебя туда затащил? Просто интересно. Мне, например, он ничего такого не предлагал.
  - Так получилось, что я умыкнул у него одну вещь, ключ, и он очень желал, чтобы я вернул его ему обратно. А поскольку внешне он, если не раздражен и не слишком торопится, старается придерживаться каких-то галантных принципов, политеса, кодекса чести даже, то он и предложил мне сыграть с ним на бильярде на этот ключ. Я не признавался, что ключ у меня, но и отказаться от партии не мог. Ну, в итоге я выиграл, и он должен был меня отпустить. Хотя и пригрозил, что я пожалею.
  - Что за ключ такой? И чем он так был ему важен?
  - По виду обычный универсальный ключ, вы видели такие, наверняка. Рукоятка и дуло раструбом - излучатель. Фены такие бывают, знаете? Пара кнопок. Но в этом ключе имелась еще одна дополнительная функция, благодаря которой он мог открывать не только запоры, а также проход и в Сумеречную зону, и в Дом. И, соответственно, если с той стороны - к нам сюда. Говорили, Геша, кажется, говорил, что если долго прожигать им пространство, можно попасть в даже Лимб. Заряда как раз на один переход туда хватает.
  Сан Саныч вздрогнул.
  - В Лимб? - переспросил он странно изменившимся голосом и облизнул вдруг пересохшие губы.
  - Да. Но туда я не добирался, никогда, поэтому утверждать не берусь, а вот в Дом, да, проходил с его помощью. И, надо сказать, я использовал этот ключ во время прыжка. Тогда я на Белой скале поначалу никакой антенны не увидел, и только он раскрыл мне ее.
  - Вот как? Я не знал.
  - Никто не знал. Я ведь никому до вас ничего этого не рассказывал.
  - Где этот ключ теперь?
  - Понятия не имею. При катапультировании был при мне, я его в конце куда-то сунул, под ремень или в карман. Или в кресло куда-то. Не помню. А потом, видимо, он вывалился. Лежит теперь где-нибудь в тайге. Если не разбился о камни при падении.
  - Это хорошо, что ты вспомнил такие детали. Мы обязательно попытаемся твой ключ найти. Обязательно. И все же, я не совсем понимаю, вот Директор, кто он, черт его побери, такой? Если по существу, по сути? Их резидент? Или, может быть, генерал? Дипломат, посланник? У него есть официальный статус, или он банальный директор фактории, поставленной на ничейной территории, авантюрист-первопроходец и предприниматель?
  - С точки зрения метафизики? Он как бы Сатана - по характеру, но не Сатана в обычном понимании, не демон-искуситель, а вполне реальный человек, прошедший трансформацию, а то и не одну. Странная фигура в странном месте. Эти пришельцы на самом деле не совсем и пришельцы, все они бывшие люди, когда-то умершие здесь, на Земле. Как оказалось, после смерти волновая функция человека уходит туда, в то измерение. Общеизвестно, что Вселенная расширяется. Красное смещение и все такое. Но она не может расширяться просто так, никуда из ниоткуда, а только за счет чего-то другого. Вот, похоже, она расширяется за счет тех измерений. Физики считают, что те измерения всего лишь отстают по фазе, но нет, они сужаются. Пространства там катастрофически не хватает, жизнь превратилась в реальный ад. Не удивительно, что те, оттуда, двинулись сюда, в бывшие свои палестины. Которые они продолжают считать своими. Тем более что там всегда были такие движения и объединения тех, кто желал вернуться. Это со слов самого Тукста. Или Геши, не помню уже, кто рассказывал. Обратить смерть вспять. Но она необратима! Ничего такого провернуть пока не удается, - только так, эрзац-способом, посредством матрицы. Перемещаться туда и сюда нужно минуя процесс умирания-воскресения, потому что природа работает по своему алгоритму, и всегда возвращает каждого туда, где ему надлежит быть. Ее нужно обмануть, и над этим они работают.
  - Но почему именно сюда? К нам? Нет других пространств?
  - Да потому, что здесь пусто. Пустыня. На таких территориях, как они считают, разместить еще миллиард-два легко.
  - Но все же не просто так?
  - Да. Оказалось, что людьми так просто не становятся. Надо родиться, пройти через новое рождение, чтобы снова стать человеком. Чтобы получить возможность стать им. Ведь человек, это и мысли, и чувства, и дела соответствующие. Поступки. Так же нельзя стать тем, другим, не умерев лично, миновав этап умирания. В общем, замкнутый круг. Поэтому там, на той стороне возникли разные партии и течения. Кто-то хочет вернуться сюда в любом виде, все равно в каком, а кто-то - только человеком. Но человеком у них пока не получается. Поэтому сооружают матрицу, которая будет штамповать образы, фантомы по заданным параметрам. Хотя вот тоже, все эти матрицы... Нет. Стать человеком, значит, в будущем снова умереть. Рано или поздно. Биологию не переделать, а без нее ты не человек. Но в последнее время, похоже, побеждают те, кому плевать, кто любой ценой желает войти в этот реальный, осязаемый мир. Осязать материю - для них главное желание и искушение. Это то, чего они лишены.
  - Значит, все они сходятся в одном, влезть к нам в дом. Ты думаешь, договориться с ними невозможно?
  - Думаю, да. Так они ведь и сами не пытаются. Это не люди, с ними у нас практически нет точек соприкосновения. Похоже, что нет. Мы даже не две стороны одной медали, мы просто разные сущности.
  - А вот Лимб, что это такое? Я, понимаешь, никогда такими делами раньше не занимался... Даже не интересовался. Поэтому мне все в новинку, и как-то не укладывается пока...
  - Я тоже эзотерикой никогда не увлекался, Сан Саныч. Пришлось вникать поневоле. Араф, он же Лимб, насколько я знаю - это такой переходный мир, небольшая область на перепутье, где еще возможно объектам сохранять материальную форму. Но, вроде бы, и другие, призрачные конструкты и сущности присутствуют. Там собираются все, потерявшиеся во времени и пространстве, а так же те, кто не достоин рая, но миновал ад.
  - Такой себе порто-франко.
  - Ну, в какой-то степени, да. Таможня дает добро.
  - А как думаешь, эти, духи, Тукст и прочие, они с теми, из Лимба, связь имеют?
  - Я так понял, что да. И, судя по всему, довольно прочную связь, раз даже ввязались на их стороне в военную авантюру.
  - Ну, они-то думали сделать ее успешной и обратить себе на пользу. Может, им мало форпоста в Сумеречной зоне, и они хотят такой же у нас заиметь?
  - Видимо так. В Лимбе, как я понял, своих радикалов полно. Ничего удивительно, что одни сошлись с другими такими же, тем более что цели у них схожие.
  - Типа, сверхчеловеки? Что они о себе воображают?
  - Ну да, самомнение, у того же Гонория, на высоте. Смерть-то им не страшна, они уже прошли ее, они за ее гранью. У нас, кстати, тоже есть такие, странные, и много, которые мечтают стать высшими сущностями, отринув все человеческое, как низменное. Только туфта все это. Не бывает. Человек - это здесь и сейчас, на Земле, в этом мире, поглощая и извергая органику, а про другое мы не знаем, и знать не можем. Потому что там, за гранью, если кто-то и есть - они другие. Я считаю, непростительно, когда предают своих. Вне зависимости от причин побуждающих. Плохо только, что нельзя отличить, понять, человек просто так подличает, из любопытства, или продался, потому что натура у него такая. Первых еще как-то можно переубедить, а вот вторых - нет, вряд ли.
  - Это ты про кого?
  - Да, есть кое-кто... Ладно. Что там дальше?
  - А давай разберем вот еще что. Как ты сам понимаешь, как думаешь, что их сдерживает? Ну, почему, грубо говоря, они до сих пор не идут на приступ? Ведь, будем называть вещи своими именами, мертвецов полно. Поколения, и поколения, и поколения - все там. И мы даже не можем себе представить, сколько их жило когда-то на земле и кануло туда, в небытие, сколько их там теперь спрессовано. Так почему же Тукст до сих пор здесь самолично бегает, суетится, демонстрирует способности и намерения, а других никого не видно?
  - Ну, почему не видно. Я сам кое-кого видел. Но вы правы, они сюда не лезут. А не лезут потому, что не могут. Ждут. В Доме на самом деле полно рекрутов, но Тукст не может бросить их всех в дело, потому что есть Закон ограничения, верней, Закон соответствия, и как его обойти, он до сих пор не знает. Никто не знает. Но он надеется решить этот вопрос, и, как ни странно, с моей помощью.
  - А ты что, знаешь, как этот закон обойти? Что это вообще за такой Закон соответствия? Растолкуй, пожалуйста.
  - Нет, не знаю я, как. Но в моей способности пробираться туда-сюда, в Сумеречную зону и обратно, он видит определенный шанс для себя. Он рассчитывает узнать, как я это делаю, как-то выделить, сублимировать способность, и научить ей других. Своих. Видимо, закон - это серьезно, его так просто не обойти.
  - Сформулировать его можешь?
  - Так из названия, как мне кажется, суть ясна. Закон соответствия. Он явно подразумевает количественное равенство. То есть, чтобы какое-то число мертвых переместить через стену Неведения сюда, в мир живых, надо столько же живых отправить туда. Что, если вдуматься, сводит на нет все мечты и мысли об экспансии. Только баш на баш. Только паритет.
  - Я бы не стал успокаиваться. Какой-нибудь умник может устроить у нас заварушку, а то и полноценную войну, и под шумок заместить погибших в ней мертвецами оттуда.
  - Вот именно. Или они сами решат ввязаться в бой, а там, мол, как получится.
  - А оно нам надо?
  - Нет, не надо.
  - Вот то-то же. А что ты про стену говорил? Я не понял, какая стена?
  - Стена Неведения. Ну, это, как я понимаю, больше образ такой, хотя и реально она существует. Наши измерения, наши миры - мертвых и живых - на самом деле разделяет стена, которую живые не могут преодолеть в ту сторону иначе, чем умерев, а мертвые - сюда - только вновь став живыми. Ну, это понятно, это логично. И мы достоверно ничего не знаем о том, что там, за стеной происходит. За тех не поручусь, может, они о нас знают как раз все. Стена неразрушима, потому что возведена высшими силами, и непреодолима, и невидима. Говорят, пройти сквозь нее, или заглянуть туда, может только тот, кто знает нечто большее, чем обыкновенный человек. Знание имеется в виду не книжное, а как личное переживание. Такие дела.
  - Честно говоря, Сергей Сергеевич, все, что ты мне рассказываешь, больше похоже на передачу одной известной телекомпании.
  - Хотелось бы мне тоже так думать. К сожалению, если не все, то многое, над чем мы привыкли подшучивать и посмеиваться, оказывается реальностью. И самолеты без летчиков до сих пор, между прочим, летают.
  - Да, кстати, самолеты, еще одна проблема. Про них ничего не можешь рассказать?
  - Ничего нового. У Директора спросил, он говорит, мы здесь не при чем. Может, соврал, не знаю. А если правду говорит, то и вовсе жутко становится. Потому что значит, что есть кто-то еще, в истории участвующий.
  - Или что-то.
  - Или что-то.
  Сан Саныч надолго замолчал, глядя в окно такими же, как небо за ним, глазами, потом с сожалением покачал головой.
  - Ох, Сергей Сергеевич! Что же ты раньше ко мне не пришел, не рассказал? Столько времени потеряно, теперь приходится искать решение в авральном порядке.
  - Ну да, рассказать! Как я мог? Чтобы отправиться потом на тот самый телеканал программу вести. Про погоду.
  - Почему про погоду?
  - Потому что ничего другого не доверили бы!
  - Э, да ладно! Не преувеличивай.
  - Не преувеличивай? А вот вы могли бы пойти прямо сейчас, скажем, к Автомону Ивановичу Разгильдееву, и рассказать ему? Про мертвых, про другое измерение, стену Неведения и прочее, и после всего попросить у него содействия? В проведении спецоперации в другом измерении? Или всего лишь в Сумеречной зоне? И что бы он вам ответил? Интересно было бы послушать.
  - Ладно, ладно, не горячись. Мы ни к кому не пойдем, пока, во всяком случае, а будем разбираться и решать сами. Ты вот, что предлагаешь?
  - Пф-ф-ф, что я предлагаю...
  Серж откинулся в кресле, ухватившись за подлокотники, выгнул спину. Он устал, ему давно уже хотелось прерваться, пойти прилечь и отдохнуть. Общая еще слабость и усталость давали о себе знать. Но Сан Саныч был неумолим. Ну и прав он, прав, подумал Серж. Не время отдыхать и расслабляться.
  - Что я предлагаю, - повторил он. - Особого-то выбора у нас нет. Надо идти туда, в этот самый Дом. И взорвать его к чертовой матери.
  - А ты что, специалист по минно-подрывному делу?
  - Не особо. Однажды на учениях что-то подрывали. Да справлюсь!
  - Понятно, саперов у нас нет, зато у нас есть герои.
  - При чем здесь это? Геройства как раз никакого. Все равно мне туда идти придется, иначе ведь Гонорий не отцепится. Он такой, я знаю.
  - И как ты себе это представляешь? Подрыв?
  - Думаю, прежде всего надо взорвать генераторы. Без защитного поля духи не смогут быть ни здесь, ни даже там. И все, миссия их закончится. Мертвое отлетит к мертвому, живое вернется к живому. Гешу надо возвратить сюда обязательно, без него они ничего сами не смогут.
  - Думаешь, он захочет вернуться?
  - Вы же сможете ему гарантировать личную безопасность?
  - Каким таким образом?
  - Ну, по своей линии? Или возьмите его к себе на службу, он уверен, будет только рад.
  - Не знаю, Сергей, все не так просто. Во всяком случае, можешь ему пообещать.
  - Вот уж нет, врать ему я не намерен. Геша... В общем, у меня к нему особое отношение. И да, я чувствую свою вину перед ним.
  - Да брось ты! Парень сам виноват во всем. Ему просто не хватило характера.
  - Характер одно, обстоятельства другое. Я не могу его там оставить. Но и врать не буду! Он и так мне не верит, не хочу разрушать отношения еще больше. Хотя кажется, что больше уже нельзя.
  - Значит, придется его обездвижить, и выносить в состоянии максимального непротивления.
  - Скажете тоже!
  - Сергей Сергеевич, другого способа нет. Если начнет упираться - только так. Времени на уговоры у тебя там не будет.
  - Знаю... Все равно идти надо.
  - Надо, согласен. Но прежде, чем туда соваться, следует сначала понять, как оттуда выбираться обратно. Какие есть варианты? Ключа же у тебя больше нет.
  - Ключа нет, но я ведь и сам могу.
  - Это еще неизвестно. А вдруг не получится?
  - Геша тогда. У него наверняка и ключ имеется.
  - А если он не захочет? Я, знаешь, вовсе не стал бы на него полагаться. Неизвестно ведь, что с ним произошло за то время, что вы не виделись. Каким он стал? О чем думает? Совершенно не понятно. Да, может, его там и вовсе уже нет? Как тебя самого в этом случае оттуда вытаскивать? Нет, нет, без четкой проработки путей отхода и эвакуации даже и не думай туда лезть.
  - Есть еще один способ. Но он такой... Еще более жареный, чем все остальное. Мифический, и даже, прости господи, магический. Но, вместе с тем, и реальный. Не знаю...
  - Давай-давай, выкладывай все. Поздно думать о благочестии, утратив невинность. В смысле, наши материальные устои в последнее время и так поколеблены. Выкладывай.
  - Ладно. Только, Сан Саныч, давайте перерыв сделаем. Я устал чего-то, просто никаких сил нет. Пойду, вздремну полчаса, а?
  - Да, да, конечно. Прости! Я совсем забыл...
  Глава 21. Арикара снова с вами.
  
  
  - Я это, я, - поспешил издали засвидетельствовать свою личность Серж, на всякий случай хоронясь за толстым стволом ели.
  - Уф, - выдохнул Тагази, опуская автомат. - Вот знаю, что ни медведей, и никого подобного здесь нет, а все одно, мандражно. Да ты, командир, и пыхтишь там, в снегу, точно Михал Потапыч.
  - Медведь, не медведь, а медвежью болезнь подцепить в этой зоне можно запросто, - высказался Серж, приблизившись. - Что два пальца обоссать. Потому что страшно, епт!
  - Я и говорю: мандражно. Обстановка, что ли, такая? Уходить надо. Тем более, темно уже совсем скоро станет. В лесу это быстро. Ну, что, взводный, как там Брешь? Нашел, что искал?
  - Нашел. Все видно, как... Как в документальном кино. На той стороне белая скала есть, вот на ней. Антенна и генератор, наверное. Потом, правда, и то, и другое пропало куда-то, точно нет ничего, и не было, но я успел все на пленку заснять. Фиксация доказательств, так сказать, по Сан Санычу.
  - Вот, блин! Тем более, надо уходить. Тебя не засекли?
  - Как же! Засекли. Параглаз летал, прямо перед лицом, в глаза заглядывал, я отмахивался от него, как от мухи.
  - И что?
  - Ничего. Улетел, и все. Может, показывают, что все у них под контролем, и что им теперь на нас плевать?
  - Да кто же их разберет, этих нерусских, что там у них на уме? Слушай, не пойму, что это за запах такой ты за собой притащил?
  - Багульник пахнет. Тут он подлеском повсюду.
  - А, точно! Багульник. Слышу же, что-то знакомое. Откуда он здесь, только? По идее, должен расти дальше на север.
  - Вот уж не знаю! Аномальная зона, епт! А как наш друг Макар себя вел? - он кивнул на проводника. Тот, сидевший до того молча под елкой, услышав свое имя, зашевелился и, ерзая, наполз спиной на ее ствол, сел ровней и выше. Руки его в мохнатых перчатках, связанные в запястьях, лежали на ногах сверху внахлест.
  - Что? - спросил он с вызовом. Желтые глаза его в густоте сумерек казались кусками пережженной канифоли, только белки светились, точно подсвеченные ультрафиолетом.
  - Ты как, остыл? - блокируя вызов, выдвинул встречный вопрос Серж.
  - Нормально, - определил свое состояние Макар. - Только задница замерзла, на снегу сидеть.
  - Ничего, сейчас отогреется. Серж выдернул из ножен финку и, держа ее перед собой наготове, присел перед проводником на корточках. Тот замер, глаза его медленно расширились. Просунув лезвие под веревку, которой Тагази связал Макару руки, он рывком ее рассек. Тенькнув, освобождаясь от усилия, точно тетива, путы раздались широкими полукольцами. Напрягшийся было, Макар тоже расслабился. Шумно выдохнув, он стряхнул веревки на землю и принялся растирать руки.
  - Зачем? - спросил эвокат. - Пусть бы так шел.
  - По лесу? Ночью? Не смеши.
  - А что ты тогда предлагаешь?
  - Ты за ним сам приглядывай, ладно? Твой же друг. Но чуть что не так, стреляй, безо всякого. Шутки кончились. Оружия ему не давать, никакого. И это, обыщи его как следует.
  - Так уже прошмонал.
  - Еще раз обыщи!
  - Есть... Ну-ка, встань, Макар. Сюда, на полянку, - попросил он траппера вежливо. И через пару минут молчаливого обыска воскликнул: - Точно! Нож у него, за голенищем, в унтах. Выкидной. Выпрямившись, он покрутил в руках некий плоский предмет, потом лязгнула пружина, и с шелестом открылось и заблестело в сумраке лезвие. Затем погасло, Тагази сложил нож и сунул себе в карман.
  - Вот, видишь. Парень экипирован, как надо.
  - Макар, ты лучше отдай сразу, что у тебя есть. Все отдай.
  - Так все уже, ничего больше нету, епт! Правда. - Макар насупился, задвигал косматыми бровями. - А мне вот интересно, Толян, ты что же, и правда в меня выстрелишь? Ежели чего? В друга-то своего?
  - А ты, Макарушка, после того, как отправил взводного в Лабиринт, как со мной обошелся бы? Думаю, точно так же.
  - Да нет, - Макар засмеялся дребезжащим, неискренним смехом. - Хотя, не знаю, по обстоятельствам.
  - Вот и я о том же. Я за командира отвечаю, а ты его порешить хотел. Нет тебе теперь моего доверия, Макар, и ты сам себя за это вини.
  - Я же сказал, бес попутал.
  - Бес, ага. Здесь, в лесу, в зоне этой, за каждым деревом бес прячется. Так что, не обессудь, друг, действовать буду на опережение. Помни про это и веди себя прилично.
  Макар, вздохнув, ничего не ответил. Да и что он мог сказать? Сложная ситуация.
  - Что, пойдем теперь домой? - спросил гоплит у Сержа.
  Тот покачал головой.
  - Пойдем. Но сначала небольшой крюк сделаем.
  - Куда еще?
  - Туда, куда ты не дошел. К Шаману.
  - Ты это серьезно? Нет, погоди, серьезно? - вскричал удивленно Тагази.
  - Серьезней некуда.
  - Я не пойду! - резко воспротивился Сократ. - Вот это, пожалуйста, без меня! Ты как хочешь, а я пас!
  - Пойдешь, Толя, пойдешь. Мы все пойдем.
  - Зачем тебе это? - горячился эвокат. - Вот скажи, зачем? Ведь ясно же, что это была только уловка. Придумка Макара, чтобы остаться с тобой сам на сам.
  - Возможно. И все же, я склонен думать, что Лабиринт им заранее, вчера и даже сегодня утром еще не планировался, что этот фактор включился уже здесь, спонтанно. А, Макар, ты что скажешь?
  - Так, епт, я и говорю, что бес попутал. Как к Лабиринту подошел, так и все, шторка на глаза упала.
  - Шторка у него упала! - Тагази не оставлял попыток отбиться от похода к Смерть-горе и, по ходу, все сильней возбуждался. - Лучше бы у тебя хрен упал! На ногу! Чтобы ты ходить не мог, а присел, да подумал, головой своей пустой!
  - Не кричи, Тагази, всех духов перепугаешь да здесь соберешь, - в конце концов, положил край выплескам гоплита Серж. - Криком ничего не решишь. Послушай меня. Да, идти к сейдам опасно, и потому неприятно, но нам придется это сделать. И на то есть свои резоны.
  - Какие еще резоны?
  - А вот послушай. Во-первых, Макар ведь твой друг, правильно? Как считаешь? Но друг моего друга - мой друг. Значит, он и мой друг тоже, он наш с тобой общий друг. Значит, мы за него в ответе, и не можем так просто вычеркнуть его из души, удалить и забыть. Вот до этого момента он друг, а сейчас уже нет. Так не бывает, так не должно быть. Надо дать ему шанс, возможность исправиться, если хочешь, вернуться. Так будет по-людски. Правильно? Правильно. Но для этого нам всем придется рискнуть. Здесь и сейчас. Потому что это наша зона ответственности. Другого пути и способа нет. Слова - это всего лишь слова, в этом случае они ничего не значат и ничего не решают. Почти ничего.
  - А что же, по-твоему, решает?
  - Дело, Толик, дело. Общее дело и общее усилие. Его личное, конечно, в первую голову, но и наше с тобой тоже.
  - Но это вовсе не значит, что нам нужно лезть именно туда. - Он махнул рукой в сторону невидимой за деревьями, но, по общему ощущению, будто вспучившейся в сумерках и поднявшейся до самого неба Смерть-горы.
  - А куда? Есть другие предложения?
  - Да нет, в принципе - все равно. Мне лично. Но я ведь не за себя волнуюсь.
  - Я знаю, Тагази, знаю. Но я еще не закончил, послушай дальше. Это было первое, но есть и второе. Лидушка, его, Макарова, женушка обещалась яйца мне оторвать, если с ним что случится. А она это может, ты и сам знаешь. Женщина серьезная, хваткая. Не хотелось бы в расцвете сил, так сказать, бесславно завершить карьеру мужика, не сделав и половины того, что мог бы и хотел. Теперь ты понимаешь, - он обратился к проводнику, - что в твоих руках?
  - Яйца, ептыть!
  - Фигурально! Только фигурально! А фактически и жизнь твоя, и наша дружба, и все, все, все.
  - Так я это, понимаю, епт! И, это, не подведу. - Макар захлопал ресницами и замотал головой, освобождаясь от переполнивших глаза излишков влаги. Если бы не было так уже темно, спутники заметили б, как, путаясь и застревая в проросшей жесткой щетине, по щекам траппера сбежали книзу несколько капель. Горячих, черт возьми, и чистых. И все же Серж уловил, как дрогнул голос Макара, и подумал, что, должно быть, нашли в том одна на другую плиты противоречий. Характеров ровных и гладких не бывает, епт.
  - Что, возражений больше нет? - спросил капитан.
  - Нет, - глухо, эхом, откликнулся Тагазимула.
  - Тогда, не теряем больше времени, пакуем вещи и идем. Насчет оружия, ты понял? Это в силе остается. Пока. Где его сверток? У тебя?
  - Там оставил. На камнях.
  - Найдем?
  - Епт! Спрашиваешь!
  Они быстро собрались, и по следам, проторенным накануне, вернулись назад, к каменной насыпи. Багульник, там и сям пробивавшийся сквозь наст тонкими веточками-черточками, посылал им вдогон свои ароматные эфирные флюиды, от которых головы у путников шли кругом. Сумерки совсем сгустились, но идти в них по лесу было легко, и куда ступать видно отлично, поскольку снежное покрывало внизу само светилось, подсвечивая заодно им путь. Снег, надо сказать, казался голубым, и все вокруг от его сияния тоже выглядело голубым, и представлялось до крайности мистическим и странным, поскольку небо над головой висело грязной грудой набухшей от влаги ваты, а какого-то другого источника света, тем более, синего, не наблюдалось в принципе. Мороз, несмотря на облака, крепчал, покусывал носы и щеки, а снег хрустел на каждом шаге, скрипел с тонким подвыванием. Ни ветерка не ощущалось, вообще никакого движения, природа замерла, будто привиделась сама себе, и теперь боялась, что видение, а с ним и очарование, растает. Но путники были настороже.
  Они споро добрались до насыпи, и легко перебрались через нее. Там Тагази подобрал оставленный им сверток, подношение нойду. Тот белел на большом валуне с плоской верхушкой, и был хорошо заметен издали, тем более, что там уже не было снега. Проверяя сохранность, он повертел сверток перед глазами и сунул его Макару.
  - На-ка, - сказал, - займи руки предметом.
  Макар пожал плечами и молча убрал куколь в сумку на боку, где он и пребывал с самого начала.
  - Иди вперед, - приказал ему Серж. - Ты ж у нас проводник? Вот, давай. Веди.
  Так же, молча, Макар снова пожал плечами, повернулся и, сузив глаза, точно надел на них прибор ночного видения, устремился в темноту. За ним следом двинулся Тагази, и, замыкая ордер, Серж.
  Дорога здесь, на равнине, была совсем другой, чем в лесу. Прежде всего, никакой дороги не было. Абсолютно. Шли по голой каменистой пустоши, поэтому в отсутствие снега и при полностью сгустившейся тьме разглядеть что-либо под ногами не представлялось возможным. Однако зажигать фонарь Макар никому не позволил, и сам не стал. Он только забрал дальше в сторону и двигался по ровной, в общем, поверхности, ориентируясь по хорошо различимому на фоне более светлого неба верхнему краю каменной гряды справа. Ступал он совершенно бесшумно, как тень среди теней, и, надо сказать, что в этом компоненте трапперской подготовки Тагази ему не уступал. А вот Серж несколько раз чуть не упал, споткнувшись о невидимые на темном поду камни, откатившиеся, должно быть, по прихоти природы так далеко от насыпи. Тогда шедшие впереди Тагази с Макаром оборачивались и вместе шикали на него. А потом они все замирали, прислушиваясь к реакции пространства на шумовой эксцесс, и Сержу в эти минуты настороженной чуткости было ужасно стыдно, что он такой неловкий и своей неловкостью приманивает на всех невидимую напасть. Впрочем, не такую уж и невидимую.
  Хоронились они, и таились, надо сказать, совершенно по делу.
  Еще когда перебирались через насыпь, Макар все приговаривал:
  - Ходчей, ходчей. - А когда они уже были на другой стороне, он вдруг силой почти пригнул их долу, да и сам припал к камушкам, и палец печатью на губы наложил: - Тс-с-с!
  - Ты чего? - спросил его Тагази, когда он и их отпустил, и сам выпрямился.
  - Летают, - ответил Макар и указал рукой на неспешно удалявшийся от них по воздуху, в аккурат над грядой, огонек.
  - Кто это? - удивился Серж. - Неужели духи?
  - Они. Верней, их механизация. У них здесь трасса пролета, прямо над камушками. Они на сейды летят, и там энергией, значит, напитываются. А некоторые прямо от горы мощь черпают. Вот так вот, ептыть.
  - Так какого же хера ты нас сюда притащил?! - взорвался Серж. - А вдруг они нас...
  - Нет-нет! - горячо запротестовал Макар. - В темноте не тронут, на себе проверено.
  - Погоди, погоди, - вклинился в разговор со своим подозрением эвокат. - В темноте, говоришь, не тронут? А что же ты меня засветло сюда посылал? Чтобы они меня того, заклевали? Я же говорил, что он все спланировал, когда, кого, что, как...
  - Нет же, нет, не кипишуй, Толян, на пустом месте. Эти твари тут, в зоне, смирные всегда, и днем и ночью. Они только на шум почему-то реагируют, на стук, на крик или на выстрел. В общем, на всякое беспокойство. А так нет, будто и не видят. Проверено, ептыть! Мы же с ребятками, сталкерАми, здесь ходили. Мы, правда, старались по темноте обернуться, но и на свету попадали к ним под обзор, и ничего. Однако, все одно, лучше не высовываться без надобности. Мало ли? Береженого Бог бережет.
  - Ох, мутный ты все-таки мужичек, Макар, - с сожалением и горечью высказал свое определение Тагази.
  - Как скажешь, - спокойно принял упрек Макар. Он еще пожал плечами, и было не ясно, чего в этом жесте, в этом движении больше, покорного согласия, или равнодушия.
  Позже, пробираясь по равнине к Смерть-горе, они все время наблюдали эти неспешно летящие в темном небе желто-зеленые огоньки. Каждые три-четыре минуты, туда, потом, через такой же интервал, обратно. Чаще всего небольшие, едва различимые шары, но изредка по воздушному подиуму дефилировали и довольно крупные экземпляры, похожие на летучих мышей, только не на зверьков, а на керосиновые лампы с таким названием. Они так же светились и бросали вниз конус желтого света, выхватывая из темноты на поверхности неровный скользящий круг. Тогда разведчики бросались на землю и замирали, дожидаясь, пока светляк пролетит дальше. Мало ли что, как говорил Макар. В этом они все были солидарны.
  Каменная коса, вдоль которой они шли, странным образом нацеливалась прямо в Смерть-гору. Был, наверное, в том какой-то смысл, ныне неведомый. И не менее странным образом примерно на половине чистого пространства, простиравшегося между горой и лесом она обрывалась, резко сходя на нет. Будто кто-то строил ее, строил, таскал камни, таскал, а потом резко устал, или надорвался, или камни закончились - и все, прекратил работу навсегда. А может, произошло что-то такое, из-за чего стройка стала невозможной? Но про то теперь ничего не было известно, и рассказать никто не мог, оставалось лишь одно - гадать. Что наши герои и делали, добравшись, довольно быстро и без приключений, до края насыпи. Дальше их путь и маршрут полета чужой механики разошлись в разные стороны.
  - Нам туда, - сказал Макар и ткнул мохнатой рукавицей влево, в то время как огоньки вверху, и это было прекрасно видно, забирали вправо. - Они сразу на сейды летят, - пояснил Макар. - Мы тоже могли бы там пройти, но, ептыть, лучше кругом. Я так считаю.
  Пошли кругом. Ориентир справа пропал, а вскоре исчезли из виду и летящие над поверхностью светляки, растворились, смешались с мраком ночным. Идти было легко, поскольку камни под ногами попадаться перестали, и вообще, поверхность казалась выметенной и ровной, точно паркет в танцевальной зале, только что не скользила. Ровнялись они теперь на громаду горы впереди, а когда, наконец, ноги ощутили явный подъем, стало понятно, что начинается ее подошва.
  - Будем держаться от горы поодаль, - сказал Макар и стал забирать еще левей, пока твердь под ногами не выровнялась.
  - А что же мы так-то вот? - пробурчал ему в спину Тагази. - Отчего такими кругами ходим? Семь верст нам не круг, да?
  - Сейчас сам все поймешь, - пообещал ему траппер, не оборачиваясь. - Все поймешь, Толя, только держись за мной, ладно? Я тебя прошу!
  Они прошли по видимой одному Макару тропе вокруг Смерть-горы еще немного, и тут уже Серж не выдержал.
  - Ой, что-то дышать тяжело, - сказал он, остановившись. Потом, отдуваясь и вертя головой, принялся оттягивать книзу воротник свитера. - Просто задыхаюсь. Что за херотень тут такая? И, слушай, мне это кажется, или оттуда действительно тепло идет?
  - А вы на верхушку посмотрите, - предложил спутникам Макар. Он повернулся к горе лицом и указал рукой на вершину. - Видите? Концерт начинается.
  Военные, как по команде, задрали головы кверху.
  - Ни хера себе! - первый выразил восхищение увиденным Тагази. - Это что ж такое?
  - Смерть-гора зажигает, - пояснил Макар.
  И действительно, гора зажигала.
  Небо над собой она зажигала, вот что. А ведь еще пять минут назад не было никаких признаков и предзнаменований. Но вот, вдруг ощутили мужчины дрожь земли под ногами, и вроде даже послышался им приглушенный глубинный рокот. И, следом, небо над вершиной осветилось, и сразу вспыхнуло, будто возложили на высокое каменное чело огненный венец. Поначалу лишь светившееся белесоватым светом туманное кольцо, начало раскручиваться против часовой стрелки, разгораясь все ярче, наполняясь постепенно желтым и оранжевым. А потом полыхнуло багряным, тонкий свист вихря перешел в вой. И тут они заметили, как, выстроившись цепочкой на некотором расстоянии от огромного инфернального бублика, летят, сопровождая бурю, знакомые им огоньки. Они-то откуда там взялись? Ведь не было ничего! Огни механизмов разгорались все ярче по мере того, как и вихрь набирал мощи, а потом, когда вой его стал высок и невыносим для слуха, они все, как по команде, в коловорот и нырнули. И следом, с грохотом, из смерчевого облака в вершину стали бить синие молнии, одна за одной, точно гвозди вколачивали. Ветвясь плетями, стреляя искрами, плазменные ручьи устремились вниз, то здесь, то там - везде, обжигая и оплавляя почву. Запахло озоном резко и удушающе. Одна из молний устремилась прямо к замершим на месте разведчикам, но, не дойдя до цели всего лишь с десяток метров, ушла в землю.
  А потом, когда казалось уже, что конца и края этому веселью не будет, все вдруг смолкло, погасло, исчезло. И буря над вершиной, и вой ее, и молнии - все прекратилось, будто и не было. И только кое-где светились в сгустившемся сразу мраке раскаленные камни, да потрескивали, остывая. И озон продолжал душить легкие своей свежестью.
  - Ни хера себе, какая свистопляска! - выразил общее восхищение перформансом Тагази. - Красиво. Что это было?
  - Ну вот, что ты видел, то, ептыть, и было, - ответствовал Макар. - А больше я ничего не знаю. Смерть-гора она потому и Смерть, что такие вещи вытворяет. А ты думал, так все просто? Нет, просто так имя не прилепят.
  - Погоди, - вступил в разговор Серж, - значит, если бы мы шли немного ближе к горе...
  - Кто знает, может, нам и повезло бы. А, может, и нет. Но скорей всего - да, и даже пепла не осталось бы.
  - Так ты знал?
  - Догадывался, епт! Знал, вестимо.
  - И что, оно вот так каждую ночь бывает?
  - Не могу за все вообще ночи подписаться, но из тех, что сам видал - да, каждую. Только время всегда разное, заранее не угадаешь.
  - И, наверное, кто-то здесь, на этом склоне остался навсегда?
  - И не один. Потому и говорю, шагайте за мной, след в след. Все знания оплачены кровушкой.
  - Погоди, погоди, - вновь завелся Тагази. - Но ты мне, когда сюда направлял, ни о чем таком не говорил. И при этом знал, что меня здесь может поджарить? Ну, ты и гад!
  - Толя, успокойся, ептыть. Я же тебе говорю, с тобой ничего не произошло бы. Вот ничего, абсолютно. Верь мне на слово.
  - Это почему?
  - Да потому, что ты к самому нойду шел!
  - И что это значит?
  - Ну все, хватит болтать! Времени нет. Скоро сами все увидите и узнаете, осталось немного. Идете, нет? Вот, не хотел же, епт! Права была Лидушка, нехер было с вами связываться!
  - Ладно, топай, Макар, топай, дорогу показывай, - поставил в перебранке точку Серж. - И, кстати, нечего теперь говорить, что ты чего-то там не хотел. Хотел, еще как хотел. А если б не хотел, сидел бы теперь дома. Вот Лида да, против была. Но мне кажется, она как раз больше твоих вот этих заскоков опасалась, чем всего остального. Все, ни слова больше! Вперед!
  Прошло еще, наверное, минут сорок, в течение которых они продвигались по тропе в обход Смерть-горы в угрюмом молчании. Ничего за это время не произошло, никаких неожиданностей, никаких эксцессов. Гора мало-помалу, а на самом деле, довольно быстро, остыла, потемнела и слилась телом с окружающим мраком. И не сказать, что какой-то час назад над ее вершиной разыгрывалось форменное светопреставление. Поэтому для втянувшихся в монотонное шагание легионеров внезапная остановка тропящего дорогу Макара оказалась неожиданной, так что они даже налетели один на другого, точно прицепные вагоны на локомотив.
  - Макар, что там такое? - с тревогой спросил Серж, выглядывая из-за спины застрявшего между ним и проводником Тагазимулы.
  - Тс-с-с, - шипением призвал к тишине и осмотрительности Макар. - Пришли. Шаман впереди.
  - Где? Где?
  - Да вот же, впереди. Видишь, груда темнеет?
  - А, вижу. Большая!
  - Так и Шаман, говорят, был заметным мужчиной. Великан!
  - Знаю, слышал. Ну, что, давай свой тормозок.
  Глухо щелкнул медным боком замок, открываясь, Макар достал из сумки сверток и передал его Тагази.
  - Прямо так положишь, не разворачивая, под самый низ, - напутствовал он гонца. - Ну, и скажешь, что в таких случаях у вас полагается.
  - У кого это, у нас? - ворчливо зацепился гоплит.
  - У местных, Толя, у местных.
  - Ладно, давай. Должен будешь.
  - Ну так, ептыть, само собой! Само собой!
  - Погоди, а там что такое? - прервал их междусобойчик Серж. - Вон там, дальше? Если мне глаза не изменяют, там снова огни.
  - Ну, да, так и есть, - глянув в указанном направлении, подтвердил его догадку Макар. - Огни. Там другие сейды стоят, и на них эта чертова механика заправляется энергией. Я, почему и в обход повел-то, только чтобы мимо них не проходить. Они, вишь ты, там жируют, а здесь, у нойда, никогда.
  - Получается, он их к себе не подпускает?
  - Получается, так.
  - А меня, значит, подпустит?
  - Ептыть, Толя, я же тебе толкую: ты свой для него. Конечно, подпустит!
  - Ладно, Тагази, иди уже, да особо не задерживайся, - подвел черту Серж. - А мы тем временем с другом твоим, чтобы тебе обидно не было, к тем камням сходим. Что ты смотришь удивленно, Макар? Ты зачем термос с собой таскаешь? Вот, покажешь, как ты эти штуки ловить будешь.
  Тагази хотел возразить, но махнул рукой и, буркнув лишь: 'А, делайте, что хотите', скрылся в темноте. Проводив его взглядом, двое оставшихся двинулись дальше. Не доходя метров тридцать до крайнего сейда, Макар остановился.
  - Ловить их, на самом деле, не сложно, - стал он шепотом объяснять Сержу суть вопроса. - Они, эти хрендюлины, здесь на удивление беспомощны, точно слепые котята, кроме сейда ничего вокруг не замечают. Но и подставляться им не след, расторопней надо двигаться, быстро все делать. И еще подготовиться.
  С этими словами он достал из сумки баллончик с аэрозолем и сунул его Сержу:
  - На-ка, подержи.
  Следом извлек оттуда же целый набор легких алюминиевых трубок и быстро их соединил. Получился сачок, вроде рыбацкого подсака, с треугольной рамкой для сетки.
  - Вот этим их ловить и будем, - пояснил тактику охоты траппер.
  - А это что? - спросил Серж, про баллон.
  - Заморозка.
  - А просто мороза, как сейчас, они не боятся?
  - Да куда там! Их серьезней холодить нужно. И в этом баллоне как раз самое то, что нужно. Что доктор прописал! Азот, епт! Сперва замораживаешь зверька, потом сачком загребаешь - и в термос. Ясно? Все просто, епт! Ну, жди здесь.
  - Чего это? Не, не, не, я с тобой пойду.
  - Правда? Зачем тебе? А дыхалка как?
  - Нормально уже, отдышался.
  - А и то, давай! Вдвоем сподручней будет. Тогда смотри. Вон тот крайний сейд, видишь? Там сбоку блок стоит, вертикально. Усек? Идем прямо к нему и становимся за ним. Ты, кстати, правша или левша?
  - Правша, обычно.
  - Ну, значит, ты справа, я слева. Ждем, когда светляк залетит под камень. Как только он там под низом зависнет, ты выскакиваешь и пускаешь на него струю. И сразу обратно. Он тут же упадет. Сто процентов, проверено, епт. Тогда я слева выгребаю добычу саком, и сразу ее в термос. И все, ждем, следующего. Усек? Главное, не суетись. Если начнут летать вокруг, стоим неподвижно, ничего не делаем. Они пожужжат, покружат, как жуки, и успокоятся. Понял? Тогда пошли.
  - Погоди, баллон проверю. - Серж резким движением взболтал аэрозоль и, отведя руку в сторону, нажал на клапан. С шипением из распылителя вырвался серебрящийся блестками инея конус и отлетел в темноту. - Ну, все, силы природы с нами, - определил капитан. - Я готов, пошли.
  Как и намечалось, они быстро приблизились к слегка покосившемуся монолиту на краю сейдовой поляны, и схоронились за ним, прижавшись к его шершавому боку. И вот странно, несмотря на мороз и пар от дыхания, камень показался Сержу теплым. Сейд находился по другую сторону, в двух буквально шагах от укрытия. Он представлял собой традиционную, в общем-то, комбинацию, на земле распластался круглой лепешкой огромный камень, по макушку вросший в грунт, сверху на нем располагались три небольших булыжника, и уже на них покоился внушительных размеров и немаленького веса валун. Кто и каким образом мог соорудить такое, было загадкой, тайной из тайн. Дальше, повсюду, были видны другие сейды, разных конфигураций и размеров. Над всем спокойно, даже неспешно, в ожидании своей очереди подзаправиться кружились, помигивая огнями, механизмы духов. Время от времени какой-то из них спускался вниз, к тому или другому освободившемуся сейду, в то время как заправившиеся устройства низко над землей отлетали в сторону и уже там, никому не мешая, поднимались на привычную высоту полета и уносились прочь, в сторону каменной гряды и дальше, к Бреши. Все работало как часы, как конвейер, без заторов, столкновений и неразберихи, что было удивительно, учитывая количество снующих в разных направлениях приборов, и наводило на мысль, что кто-то этим порядком непременно заправляет.
  Серж поболтал в руке баллон, почувствовал, как заколыхалась, заходила в нем, внутри, тяжелая, точно ртуть, жидкость, и это обстоятельство придало ему уверенности. В предвкушении охоты забилось в азарте сердце, вспенилась, поднимаясь по венам, волна возбуждения.
  - Готов?
  - Готов!
  - Сейчас... Давай!
  Серж выскочил из укрытия и в два прыжка оказался у сейды. Там, под крышей валуна, завис хорошо знакомый ему параглаз, только глаза его, обычно пристальные и зоркие хрусталики, светились слабыми неоновыми бельмами. Не давая всегдашнему соглядатаю прозреть, Серж немедленно окутал его, да и все пространство между камнями, мелкодисперсным серебристым облаком. Возможно, ему показалось, что параглаз взглянул на него удивленно, мол, что ты творишь, мы так не договаривались, но возразить ничего не смог и не успел. Глаза его погасли, и он с тихим звяканьем шлепнулся на каменную подложку. Тут же с другого боку подскочил Макар и сгреб механизм сачком. В убежище, за монолитом, Серж открыл стоявший наготове термос, а траппер вывалил в него из сачка свою добычу. И, отсекая облачко из морозного нутра, крышка захлопнулась. Все!
  - С почином вас, товарищ капитан! - радостно продекламировал Макар.
  - Лиха беда начало, - откликнулся Серж. - Ну, что, наполним твой туесок доверху?
  - А то!
  - Ладно. Тогда - вперед!
  Не прошло, наверное, и получаса, как они, дружно и споро работая, выполнили намеченное, термос оказался заполненным под завязку. Последним попался еще один параглаз, а до того были разнообразные другие, странные по форме и неизвестного предназначения. И даже одна летучая мышь попалась. Эта никак не поддавалась заморозке, пришлось обрабатывать из баллона трижды, но, в конце концов, и она не устояла.
  - Ну что, полна коробочка, - сказал Серж. И спросил: - Теперь твоя душенька довольна?
  - Ептыть! - откликнулся Макар. - Конечно! Просто слов нет. С тобой, Серега, работать одно удовольствие. Надо будет еще как-то выбраться. За добычей.
  - Почему бы и нет? Если живы будем, Макар, если будем живы. Где, кстати, Тагази?
  - Ждет на тропе уже, поди.
  
  
  К нойду Тагази приближался с огромным нежеланием, преодолевая нарастающую волну обратного побуждения - развернуться и быстрым шагом удалиться в обратном направлении. А если никто не будет видеть, то и убежать. Вот не хотел он этого делать, знал, что не надо, не следует, что ничего хорошего из визита не выйдет. Знал, да, но все же шел, поскольку и видимых причин отказаться вроде не было. Друг же попросил, доверил миссию - как отказать? Отказать нельзя, поэтому и несли его теперь ноги к каменному великану, а душа сопротивлялась, спорила с разумом, уговаривала остановиться.
  В общем, не уговорила. Остановился гоплит только возле самых камней, протяни руку - и прикоснешься. Сердце его сжалось и забилось медленно-медленно. Какой же ты огромный, вакан-хан, подумал он. А вслух сказал:
  - Здравствуй, Черный Шаман!
  Почему назвал его черным? Сам удивился, слово выскочило, и получилось, что к месту. К тому же, что-то такое он слышал прежде, кажется...
  - Здравствуй, нойд! - продолжал он. - Я пришел к тебе сам, по просьбе моего друга Макара, и жены его Лидушки, ты их знаешь, должно быть, ты всех знаешь, и принес я от них тебе подношение. Вот оно. Не знаю, что там, но уверен, оно от чистого сердца, и со всем к тебе почтением. Прими подарок с пониманием, шаман, и с благосклонностью.
  С этими словами Тагази приблизился к сейду вплотную, потянувшись, сунул руку по локоть в проем между камнями и положил сверток, так и не развернув, там. Потом, отступив на два шага, поклонился с достоинством и посмотрел на волшебную пирамиду перед собой, как на живого человека. Сейд был огромен, да. В отличие от других подобных сооружений, у этого на трех малых подпорках стоял не один, а целых три камня. Причем самый верхний был необычной формы, напоминавшей вырубленную топором, плохо проработанную, но вполне узнаваемую голову с грубым намеком на лицо со стороны, обращенной к гоплиту. Таким и должно быть лицо у Черного Шамана, подумал Тагази. Некрасивым, невозмутимым, непроницаемым. Людей должно бросать в дрожь при одном только взгляде на него. Почувствовал, что ему снова стало не по себе, с теми же симптомами: сердцебиение, стесненное дыхание. Тем не менее, глядя в этот каменный лик, он продолжил монолог.
  - Нойд! Послушай меня! Я не хочу, чтобы ты думал, будто я отношусь к тебе не с должным почтением, и не оказываю приличествующего тебе уважения. Это не так. Дело в том, что просьбой поговорить с тобой меня застали врасплох, уже здесь, но если бы я знал об этом заранее, я бы приготовился лучше, нашел и принес бы тебе, что следует, кусок бирюзы и орлиное перо. И я принесу тебе все это, когда окажусь поблизости в другой раз. Поверь мне. Бирюза у меня уже есть, а вот с орлиным пером придется постараться, потому что разогнали всех орлов, не летают они больше над нашими землями. Но и это не проблема, если надо, я достану тебе перо где угодно. Главное, чтобы ты не разозлился на Макара с Лидушкой. Они хорошие люди, однако, не нашей крови, и, хоть живут в этих лесах почти всю свою жизнь, не знают обычаев, иначе, конечно же, сами принесли тебе все, что подобает. Да, кстати, теперь и наши с тобой соплеменники не помнят, не знают старых обычаев, что уж говорить о других? Тем не менее, я прошу тебя помочь моим друзьям так, будто они все сделали правильно. Ведь ты, насколько я знаю, шаман Ночного Пути - так проведи для них полную церемонию! Уверен, у тебя имеется полный набор магических предметов, вся твоя волшебная связка. Помоги Лидушке, помоги Макару, помоги исцелиться сыну их Даньке. Ну, и нас не забудь, тех, кто пришли к твоему дому этой ночью, проследи, чтобы мы вернулись обратно живыми. Предоставь нам духовную защиту, шаман! Мы просим об этом!
  Закончив говорить, Тагази стянул с головы шлем вместе с шапкой и снова склонился перед шаманом, и простоял так в почтительном молчании несколько долгих минут. Выпрямившись, с каким-то смущением и неловкостью, очевидно, за разговоры вслух, пригладил волосы, расправил косицу и, укрыв голову защитой, уже собрался было уходить, но вдруг остановился. Он понял, ощутил в этот миг, что сказал не все, что должен и хотел бы. Другие еще слова голосили, вопили в нем. Он снова повернулся к нойду.
  - Все, что я тебе сказал, шаман, до этого момента, так это то, что должно говориться по протоколу, по церемонии. Ты и сам знаешь. Но кое-что я хочу добавить и от себя лично, от души. Я хочу спросить тебя, Черный Шаман, долго ли еще ты собираешься стоять здесь бесполезным истуканом? Поправь меня, если я чего-то не понимаю, но мне кажется, что твоя Сила нашла тебя не просто так, не шутки ради, а для того, чтобы ты послужил ей своему народу. Не знаю уж, как ты оказался в таком положении, кто и за какие грехи превратил тебя в камень, но в результате ты оставил народ свой без защиты и покровительства, и с народом приключилась беда. Пришли другие, чужие из преисподней, люди не смогли им противостоять, и вынуждены были уйти под землю. А оставшиеся рассеялись по другим странам. Что же нам делать дальше? Чего еще ждать? Ты видишь, чужие снова здесь, в двух шагах от тебя, шаман, они делают все, что им заблагорассудится, а ты никак на это не реагируешь. А? Как же так, шаман? Враг на нашей земле, наши люди терпят беду и притеснения, а ты стоишь здесь немым чурбаном, даже не шевелишься, а лишь медленно, все глубже погружаешься в трясину забытья. Тебя еще знают, как Черного Шамана, кое-кто, но никто, никто уже не помнит твоего настоящего имени. Похоже, ты и сам не помнишь себя. А если так, какой смысл тебе быть вообще? Расслабься, и вон, заправляй чужие электрические игрушки. Или же восстанови свою память, напрягись как-нибудь, и вернись! Ты нужен здесь! Ты должен предоставить, ты обязан обеспечить народу духовную защиту! Короче, я сказал, ты, надеюсь, услышал. И, не обессудь. Я не со зла, и не потому, что хотел обидеть. Но просто, да, считаю, что ты нужен нам, и был бы полезен. Кто, как не ты, может собрать народ вновь! Ладно, оставайся. Думай, если еще можешь, а мне пора.
  Он повернулся к сейду спиной и побрел прочь от него, в темноту, где, должно быть, как он надеялся, уже поджидали его товарищи. С плеч словно упала гора, но ноги странно обессилили и едва двигались, а в голове продолжали звучать сказанные им шаману слова, гулко, точно брошенные в пустой комнате камни, отскакивали от стен сознания - щелк, щелк, щелк! Может, поэтому он не сразу услышал прозвучавший позади голос. Но вновь раздался хруст, что-то следом обвалилось негромко, и тогда до него донеслось:
  - Постой, воин! Не уходи!
  Тагази почувствовал, как вслед за голосом точно пронзила его молния, и ноги едва не подогнулись совсем. Он замер, пригвожденный к месту, потом медленно повернулся. 'Кто это, неужели нойд?' - пронеслось в голове. Вот этого-то он точно никак не ожидал. Несмотря на все свои верования, устремления и ожидания.
  - Подойди ближе, - сказал шаман. При этом каменное лицо его оставалось неподвижным, и как ему при этом удавалось произносить слова, Тагази не понимал. Чудо, да, это было настоящее чудо. Или проявление магии, как хотите. В этом, вообще, есть какая-то разница? Чудо, магия... Разве только эмоциональная. Чудо не может быть со знаком минус, магия не всегда положительна. Но, конечно, точки пересечения у них есть, и эти точки - самые важные.
  Тагази, как его и просили, отыграл три шага обратно.
  - Мастер ты говорить речи, Сократ, спору нет, а вот так же ли ты силен в делах? - вопросил глухо и несколько раскатисто, в стилистике камнепада, нойд.
  - О-откуда ты знаешь, что я Сократ? - спросил слегка заикаясь гоплит, и тут же устыдился своего вопроса.
  - Так я же все знаю, ты сам говорил, - усмехнулся шаман. - Так что насчет дела? Дело ты можешь для меня сделать?
  - К-какое дело?
  - Что-то ты, я гляжу, заикаться стал. Или мне показалось?
  - Это от непривычки, - пояснил эвокат, беря себя в руки. - Я редко с сейдами разговариваю. С тобой вообще впервые.
  И это была сущая правда. Тут вот еще что. Тагази, как и множество других людей, в своих мыслях вполне допускал наличие чего-то сверхъестественного, волшебного и, ведя внутренние монологи, часто к тому обращался. Но когда само сверхъестественное вошло в реальность и даже вступило с ним в диалог, он оказался к этому не вполне готов. В общем, требовалось время, чтобы свыкнуться с ситуацией. И он старался.
  - Ой ли? - не давал ему передохнуть нойд. - А что ты, собственно, понимаешь под сейдом?
  - Ну, как что? Вот это, камни, и все такое.
  - На самом деле, понятие сейда значительно шире и, если угодно, глубже. Это и недостижимый рай, и особая шаманская магия. Что ты-то имел в виду?
  - Что имел, то и это, имел. Лучше скажи, на какое дело ты мне тут сам намекал?
  Шаман задумался на короткое время, видимо, подбирая слова, чтобы доходчиво объяснить, что ему нужно.
  - Речи твои - те, что ты назвал 'от души' - весьма горькие, Сократ, но, к сожалению, справедливые. Стало быть, и на душе у тебя горько. Однако всему есть свои объяснения, в том числе и тому, почему я до сих пор пребываю в каменном плену. Видишь ли, слишком долго мне пришлось ждать подходящего человека.
  - Человека? Какого? Обычного? И кто же он?
  - Он, это ты, Тагазимула. Ты. И ты особенный.
  - Каждый человек особенный. Но зачем ты ждал меня? Я что-то не пойму.
  - А что тут понимать? Если бы я мог обойтись собственными силами, я давно бы это сделал. Но и силы уже не те, и заклятие наложено так, что одному не справиться. Помощник нужен. Только ведь, не каждый еще сгодится на эту роль, доложу я тебе. Ты сгодишься. Ты, поэтому, должен мне помочь, Тагазимула, помочь вернуться. И, учитывая твои слова, горькие и правдивые, полагаю, ты уже не можешь, не имеешь права отказаться. Потому что иначе ты сам окажешься обыкновенным пустозвоном. Тем, знаешь, болталом на шее у барана. А нам бы этого не хотелось, чтобы кто-то обернулся пустышкой, да, Тагазимула?
  Эвокат почувствовал, что его пеленает, опутывает липкая паутина слов шамана. Еще немного, и противиться им станет невозможно. Но он, конечно, еще может за себя постоять. Надо только собраться с мыслями, найти в себе слова и силы.
  - Ты должно быть не знаешь, нойд, - сказал он, - но то, что ты сейчас делаешь, в современном мире называется - брать на понт.
  - Брать на что? Не понимаю. Что брать на что?
  - На понт. То есть, впаривать фальшивку за чистую монету. Ты, если тебе что-то надо, лучше говори прямо. А я уж рассмотрю твою просьбу, может, и пойду тебе навстречу.
  Шаман засмеялся хриплым смехом - словно камни в горсти перетер.
  - Я сразу понял, с кем имею дело, - сказал он, отсмеявшись. - Ты, Тагазимула, воин, мужественный и прямой, как штырь, как шкворень, такого на мякине не провести. Да я и не пытаюсь. Просто дело мое совсем не обычное, и чтобы тебя на него сподвигнуть, нужно найти дополнительные стимулы. Вот я и ищу.
  - Давай все-таки к делу.
  - О-хо-хо! Ладно, слушай. Есть один способ мне вернуться в жизнь, один метод. Всего один. И он, как ты понимаешь, совсем не прост. Было бы просто, я давно уже выбрался б из потемок. Способ этот плох тем, что для его осуществления нужен помощник, другой человек. Он заключается в реализации принципа, что неживое возвращается к жизни через живое. Неживое в данном случае, разумеется, я. Живое, Тагазимула, ты. Ты должен пустить меня в себя, в свой разум, в свою душу. Вместе с тобой мы совершим, мы пройдем один ритуал, после которого я смогу выйти в свет живым человеком. Мертвое - через живое, только так.
  - А я? Что будет со мной?
  - Ох-хо-хо. Что ж, риск есть. Тагазимула, я открою тебе все, как родному. Обычно, попав в такую ситуацию, шаман, как ты понимаешь, никого не спрашивает, можно, нельзя, а просто берет первого подвернувшегося человека, и использует его. При этом вероятность успеха незначительна. Но ждать, может быть, еще сто лет, пока появится тот, кто нужен? А если больше никто не придет? Никогда? Нет, шаман обязательно использует свой шанс. И я мог попытаться сделать то же, войти в тебя без спроса.
  - Так что же тебя остановило?
  - Ах, уважаемый Тагазимула, я ведь не просто так сказал, что ты особенный. Это так есть. Ты не знаешь, а я объясню, в чем твоя особенность. Ты относишься к тем людям, в ком Сила, конечно, в зачаточном состоянии, присутствует изначально. Она заложена в тебе от рождения, я ее чувствую, а находить силу - уже мое свойство. Чтобы сила проявила себя, ее следует активировать, ну и после, естественно, тебе надо развивать ее и учиться использовать. Так вот, есть большая вероятность, что когда я войду в тебя против твоей воли, сила в тебе пробудится.
  - Так это же хорошо! Или нет?
  - Хорошо, как говорится, да не очень. Потому что она наверняка выступит против меня, и мы, вместо того, чтобы совершать совместный ритуал, начнем бороться друг с другом. И, несмотря на то, что я вероятней всего выйду победителем, к решению проблемы это не приблизит меня ни на шаг, победа обернется поражением. Я снова останусь один, в каменном одеянии, у разбитого сосуда...
  - О, ну это, конечно, плохо.
  - Плохо. Но не очень, или не совсем, потому что есть другой вариант.
  - Какой?
  - Мы договариваемся с тобой полюбовно, и я с полного твоего согласия и при полном одобрении вхожу в тебя. Я пробуждаю твою силу, но она уже не борется против меня, потому что у нас с тобой уговор, а помогает мне. И тогда мы, вдвое усиленные, совершаем обряд. Ты и я.
  - Но это-то хорошо? То, что нам надо?
  - Это хорошо. Но ты должен знать, что существует вероятность и неблагоприятного исхода.
  - В чем она заключается?
  - Этого я не знаю. Утешением тебе может служить то, что меня в этом случае постигнет та же участь. То есть, ты, впуская меня в себя, и я, входя, мы связываешь наши судьбы.
  - А как я узнаю, что ты меня не обманул?
  - Никак. Так что, ты согласен?
  - Да!
  - Вот и молодец, Тагазимула. Только незачем так орать.
  - Потому, что мне не хочется этого делать. Но я должен.
  - Несмотря на то, что мне как раз хочется, я знаю, что тоже должен. Ты готов?
  Тагази едва успел кивнуть в знак согласия, как невесть откуда сорвавшийся огненный вихрь вонзился в его грудь раскаленным копьем. И будто кто-то за короткое, украшенное темляком из конского хвоста, древко раскрутил орудие, как циркуль, рассекая плоть, открывая в нее доступ жгучему огненному потоку. 'О-го-го!!' - закричал объявившийся внутри него Черный шаман и ударил в бубен. Бубен загудел, запел. Тагази и сам в него ударил, в бубен, неведомо как превратившийся из воображаемого в реальный. И сам закричал: 'Хо! Хо! Хей!' Это было необычное, необъяснимое чувство тяжести и легкости одновременно. Шаман был и в нем, и вне него одновременно, был и внешней силой, и внутренней. Гоплит не знал, что делать, но этого и не требовалось от него - шаман все знал, и вел его за собой по кругу, в центре которого на месте сейды вспыхнул и горел высокий костер. Огонь вздымался ввысь, переплетаясь ровными ярко-оранжевыми лентами, летели искры, пламя лизало небо жадным, вожделеющим языком. Тагази увидел, как низкие и плотные все время облака в том месте, где касался их жаждущий небесной влаги огонь, расступились, раздались в стороны, и сквозь открывшийся в небосводе окулюс из необозримой выси глянула на них одна единственная рубиновая звезда.
  'Э-ге-гей! - закричал шаман, пускаясь в пляс. - Три круга, Тагазимула! Только три круга!'
  Подняв бубен над головой, он бил в него без остановки - бум, бум, бум! Широко расставив ноги, в глубоком приседе пустился в пляс, поворачиваясь то в ту, то в другую сторону, и переставляя ноги точно, как землемерный циркуль. Там! Там! Там! Они неслись вокруг огнища удивительно легко и быстро, и вскоре замкнули первый круг. Эвокат не устал, нет, он только разогрелся и, как ни странно, разохотился. Одна только мысль владела им - вперед, вперед!
  Странно, но, танцуя, двигаясь по кругу, они оставляли после себя в воздухе след - слабое, едва заметное и клубящееся, завивающееся гало. Тагази наблюдал за ним с удивлением и вниманием, поэтому сразу увидел, когда первый их круг замкнулся. И едва это произошло, как все изменилось. Он почувствовал моментально возросшее сопротивление движению, точно воздух вокруг стал густым, как вода, и к каждой ноге привязали двухпудовую гирю. Но тут шаман запрокинул голову к небу и, обращаясь к той самой рубиновой звезде, запричитал, задекламировал. Тагази понял, что напарник его говорит заклинание. Он не понимал ни слова, но голосил вместе с ним, старательно повторяя каждый звук и каждый вздох. Ох! Ох! Ох! Медленно, обливаясь липким потом, лишаясь сил, они совершили, замкнули и второй круг. И был его отпечаток в воздухе куда как темнее первого.
  Ночная церемония, подумал Тагази, это же церемония Ночного Пути. Никогда не видел ничего подобного!
  Как только второй круг замкнулся, Тагази почувствовал, что перед ним - стена. Идти нужно, но невозможно сделать и шаг. Не проломить, не продавить. Силы закончились, иссохла воля, иссякло желание. Все! Упасть, застыть, забыться...
  'Не останавливаться!' - зарычал шаман и что было мочи ударил в бубен. И еще, еще, еще... Ритм его ударов неизменно повышался, толкая вперед, к преодолению, к невозможному. И следом, синхронно, учащался ритм ударов сердца Тагази. Тук! Тук! Тук! Потом вдруг все взорвалось, сердце его вспыхнуло, как сверхновая, и сжалось в стремительном коллапсе, выдавливая из себя какие-то неведомые доселе внутренние силы. И тогда, извергая искры и пламя с дыханием, через рот, ноздри и уши, посылая молнии в пространство глазами, пламенеющий и дымящийся, точно ифрит, он сдвинулся с места и пошел, пошел... И все же, каждый шаг давался с неимоверным трудом. Ощущение было такое, будто ступни прибивали к земле гвоздями после каждого шага, но он находил в себе силы, то ли гвозди вырывать из земли, то ли ноги выдирать из гвоздей, и идти, идти. Иногда, когда у Тагази ничего не получалось, шаман каким-то невероятным образом, находясь внутри, склонялся к нему и, собственными руками отрывая от земли, переставлял его ноги. Но бывали и случаи обратные, когда эвокат помогал шаману сделать шаг. Вот так они и шли, распределяя силы на двоих, переливая между собой по мере необходимости.
  Когда, наконец, завершился и этот круг, Тагази не видел, потому что глаза его застилала кровавая пелена. Он вдруг почувствовал, как разом спало все напряжение, и тогда, как отвязавшийся воздушный шар, он взлетел вверх. Рубиновая звезда стрельнула в него лучом, пронзив сердце, и лишь после этого, ощутив свой вес и значимость, он опустился вниз. Костер на земле уже погас, явив миру прежнюю сейду, вокруг которой медленно таял, растворяясь в воздухе, призрачный обруч цвета крови - след их с шаманом усилий. А ведь это моя кровь, подумал Тагази, моя. А еще он подумал: что дальше? Где Шаман? Оставил его, наконец?
  - Нет, даже не надейся. Не отпущу, - загрохотал шаман в его голове и расправил плечи, отчего сразу же сделалось тесно и душно. - Мне в тебе понравилось абсолютно все. И статью ты удался, Тагазимула, и характером, и удачей. Не то что я! От добра добра не ищут, сам знаешь. Так что, не обессудь, но нет.
  - Но ты же обещал!
  - Э, кто верит обещаниям шамана?
  - Но ты поклялся?!
  - Что тут скажешь? Вот такое я говно. Но ты не унывай, и для тебя кое-что найдется. Я о тебе позабочусь, обещаю.
  - Ничего мне не нужно, и вообще, катись ты со своими обещаниями. Цена им грош! Я хочу остаться наедине с собой. Понял?
  - Понял, как не понять, но, прости, нет. Ответ отрицательный.
  - А ну-ка, отпусти его! - внезапно раздался сбоку голос, до сего момента еще не принимавший участия в общем хоре, и Тагази почувствовал, как к его виску приставили пистолет. Скосив глаза, он, к удивлению своему и, чего уж, к радости, узнал Макара.
  - Кто это? - полюбопытствовал шаман. - Что-то никак не признаю.
  - Это друг мой Макар? - пояснил Тагази. - Ты послушай его, ладно?
  - Что ему нужно?
  - Мне, ептыть, нужно, чтобы ты оставил в покое Толика! Ну-ка, выбирайся из него! По добру, по здорову!
  - Ух ты, какой грозный! А если я не соглашусь?
  - Тогда я снесу тебе башку!
  - Ему же снесешь, другу своему!
  - Может, и ему.
  - Сноси, мне-то что.
  - А то, что тогда тебе придется вернуться в камень.
  - Почему это? Я отсюда никуда не собираюсь.
  - А потому что! Дело-то еще не закончено! Ты забыл на радостях, поспешил, епт!
  - А ты почем знаешь?
  - Я изучал вопрос. А ты забыл.
  - Да не забыл я, - вздохнул шаман. - Просто захотелось покуражиться немного, я ведь так давно не куражился. Это же такое счастье, вернуться! Ты не представляешь.
  - Ты куражишься, епт, а Толик тем временем умереть может! Ну-ка вываливайся из него, сказано! А то пальну!
  Шаман вздохнул, громко и протяжно, и вывалился, неловко как-то, боком, перевязанным тюком шлепнулся на землю. Обессиленный, практически мертвый от усталости, Тагази рухнул на него сверху, как подкошенный.
   В тот же миг рубиновая звезда моргнула и снова испустила луч. Световая стрела, отвесно сорвавшись с небес, угодила в верхушку сейды, камни просели и посыпались, превращаясь в труху, и вскоре на месте гурии осталась лишь пирамидка желтого песка. Запахло озоном. Окулюс наверху быстро затянуло облаками, звезда погасла, пространства опустели. Тишина тоскливым стоном вошла в души разведчиков, отчего они, как по команде, внезапно задохнулись холодом, а, поправившись, стали дышать медленно, откусывая воздух зубами.
  Опомнившись, Серж с Макаром подхватили Тагази под руки и оттащили от шамана в сторону. А тот и сам вскоре зашевелился и поднялся на ноги. Здоровенный мужик оказался, на самом деле великан. Весь в шкурах и волчьем меху, с плоским и грубым, действительно, точно вырубленным топором лицом. Он стоял, с недоверием и каким-то удивлением разглядывая свои руки и ноги, переводя взгляд с одного на другое. Глаза светились янтарем. 'Ох, - выдохнул он потом, - ну, наконец-то. Свершилось'.
  Заметив Тагази, продолжавшего лежать на земле недвижимо, нойд, неловко дернувшись на первом шаге, направился к нему. Серж с Макаром поднялись навстречу и встали рядом, к плечу плечо, закрывая собой друга.
  - Я хочу помочь, - сказал шаман. - Отступите.
  Серж взглянул на Макара, тот пожал плечами.
  - Не знаю, епт. Пусть попробует. Если что... - и он кивнул на ТТ, который продолжал сжимать в руке.
  Они расступились, пропуская шамана. Вея холодом, тот протиснулся между и склонился над Тагази. Совершенно обессиленный, выжатый, как чайный пакетик, гоплит, похоже, уже даже не дышал. Тогда нойд наложил свои большие и темные, как у истопника, руки ему на грудь и, закрыв глаза, сосредоточился. И вскоре, к изумлению своему, наблюдавшие за этой магической терапией увидели, как под ладонями врачевателя, там, где они касались груди поверженного Сократа, появилось свечение. Оно разгоралось все сильней и в какой-то момент вспыхнуло, проникнув и грудь Тагази, и руки шамана. Подсвеченные изнутри, руки его засияли, теперь вылепленные из драгоценного алебастра - так обычно просвечивают ладони, когда ими заслоняются от солнца. Тут же и Тагази зашевелился, судорожно вздохнул, закашлялся, потом открыл глаза и сел. Наткнувшись на внимательный взгляд нойда, помотал головой и с усилием, точно горло перехватило, выдавил:
  - Так вот ты какой, Черный Шаман! Ну, здорово!
  - Не сиди на земле, - срезонировал тот, - задницу отморозишь. И, подав руку, помог подняться. Полюбовавшись на гоплита, шаман хлопнул его по плечу, так, что тот пошатнулся. - Силен ты, брат, - только и сказал.
  
  Потом они стояли все рядом, разглядывали друг друга. Разведчики откровенно улыбались, Шаман казался совершенно невозмутимым, но очевидно, что это была его обычная маска. Подавлять эмоции ему помогали выдержка и долгая-долгая привычка к каменному обличью. На самом же деле душа его ликовала и тонко пела возбужденной бронзовой чашей.
  - Ну, что же, - сказал он через некоторое время, - наверное, пора уже и расходиться. Но прежде я хочу выразить, хочу, чтобы вы услышали от меня, что я вам всем благодарен. Тагазимула, тебе особенно, ты настоящий батыр, вынес такую тяжесть. Смог, устоял. Моя похвала тебе до небес, и почтение мое, и поклон. - И он действительно поклонился эвокату в пояс. - И вам двоим я благодарен безмерно. Все, чем могу - помогу. Все, что в моей воле - сделаю для вас.
  - Как насчет нашей с Лидушкой просьбы? - тут же выстрелил вопросом Макар.
  Шаман тяжело вздохнул:
  - Я сказал, все, что в моих силах, человек. Но это... Это далеко за рамками и силы моей, и воли. В наших пределах нет представления о том, что это такое и откуда пришло. Стеклянные люди - слезы Вселенной, отчего она плачет, как их унять - неведомо. Я посмотрю, можно ли что-то сделать, но... Боюсь, земная магия тут бессильна.
  - Что же нам делать?
  - У меня нет ответа. Мужайтесь...
  - Но, вакан-хан, ты же можешь справиться с любой силой?
  - Только не с этой, Тагазимула, не с этой...
  Потом шаман повернулся и зашагал в открытое отныне для него ночное пространство. Вскоре его тяжелые, спотыкающиеся шаги разучившегося ходить человека смолкли в темноте.
  - Откуда у тебя пистолет? - спросил тогда Серж у Макара.
  - Да так, заначка, на всякий пожарный. Пригодился же, ептыть.
  - Вот бля! Тебя же обыскивали?
  Макар, смущенно улыбаясь, развел руками. В правой он продолжал сжимать невесть откуда объявившийся у него пистолет.
  - Ну-ка, дай сюда! - потребовал Серж.
  - Да, пусть будет, - махнул ругой Тагази. - Пусть будет.
  И, когда они двинулись в обратный обход Смерть-горы, настиг их рожденный темнотой голос:
  - Арикара! Мое имя Арикара! Скажите всем, Арикара снова с вами!
  Глава 22. Окно возможностей.
  
  
  - Да... Как там поется? Неизведанное рядом, но оно запрещено. - Сан Саныч встал с дивана, на котором они с Сержем проговорили целый день, покрутил плечами, потянулся до сладкой боли в мышцах и хруста в позвоночнике. Разминаясь на ходу, прошелся до двери, там выполнил еще комплекс странных движений-перетеканий, вернувшись назад, остановился у окна. Сложив руки на груди, замер, устремив взор в туманную даль, откуда неотвратимой волной накатывали вечерние сумерки. Не оборачиваясь, спросил: - Что из этой истории мы можем извлечь полезного?
  Вместо ответа Серж неожиданно зевнул - серия упражнений директора бюро подействовала на него расслабляюще. Справившись с рефлексом, растер ладонями глаза, выдавив и размазав по щекам наполнившие их слезы.
  - Простите, Сан Саныч, устал я все же. Понимаете, перед тем, как уйти, шаман пообещал помочь нам всем. Сказал, обращайтесь, я перед вами в долгу. Хотя, конечно, там Сократ все сам, на своем горбу вытащил. Этот кошмар. Я подумал сейчас, а вдруг он может канал открыть?
  - Это вряд ли.
  - Почему? Мне кажется, что вполне. В ближнюю-то зону, Сумеречную - вполне.
  - Сомневаюсь. Ну ладно, оставим это себе на заметку. На крайний случай. Действительно ведь, а вдруг? Что еще?
  - Еще есть Лабиринт желаний.
  - Лабиринт чего? Желаний? Час от часу не легче! Это еще что такое?
  - Настоящий, реальный лабиринт. Я его сам в зоне видел. Он существует, Сан Саныч. Короче, инструкция по его применению следующая: надо пройти его до конца, что, видимо, не просто, а потом в самом центре - там такая плита вроде алтаря лежит - попросить всего, чего пожелаешь. Предмет или событие. Или, еще, он может перенести тебя куда захочешь. Правда, сказывают, что не бесплатно лабиринт услуги оказывает, а что-то всегда берет взамен. И чаще всего что-то самое ценное. Не знаю, с кем там приходится общаться, с Духом лабиринта, или с каким-то божеством. Во время нашего похода лабиринт был частично разрушен и не работал, а попытка его отремонтировать могла стоить жизни. Так что, если там есть какой-то дух, то он не слишком добрый. Скорей даже наоборот.
  - Зачем же об этом говорить? Сергей Сергеевич, право слово, нам противопоказано отвлекаться на пустяки. Это, образно, все одно, что запихивать себе в голову памперсы. Мозг иссушать.
  - Шаман, Арикара, перед уходом сказал, что собирается жить, как и прежде, в зоне. Хотел восстановить свой чум. Чум у него там был, когда-то. А после обещал заняться лабиринтом. Сказал, что починить его нужно обязательно, что без него гармония и миропорядок разрушены. Может, уже и поправил все, кто знает. Хотя, я что-то не замечал, чтобы гармонии в мире прибавилось.
  - Вот именно. И я не думаю, - если предположить, что все это реальность - что лабиринт этот может исполнять какие-то глобальные вещи, касающиеся общего мироустройства. Ну, типа, погасить Солнце, например. Или открыть одно измерение, закрыть другое. Или, что нам как раз нужно, убрать духов из Сумеречной зоны. Ведь собственной жизни не хватит, чтобы расплатиться за такое действо. Только в безвыходном положении, в отчаянии можно ухватиться за мысль о подобной возможности. Но мы-то считаем, что наши возможности еще не исчерпаны. Или я чего-то не понимаю? Хорошо, тоже сделаем себе заметку, на всякий случай. А кто еще, кстати, знает, где тот лабиринт искать?
  - Так, Макар Долженко как раз знает, из Аврамовки который. Они с женой, Лидушкой, так там и живут, я думаю. Он и отвести на место может, если что. И Тагази знает. Знал...
  - Да, и Тагази... - Дорджинский надолго замолчал. Сбоку Сержу хорошо был виден его характерный острый профиль. Губы оперативника сжались, сузился до тонкой черточки левый глаз, казалось, будто в той точке пространства, в которую он с таким напряженным вниманием вглядывался, сосредоточено абсолютно все, что интересует его в этом мире. И вдруг Сан Саныч чертыхнулся: - Дьявольщина! Поверить не могу, что я на полном серьезе об этом рассуждаю. Какие-то шаманы, какие-то лабиринты! Сплошная махровая, ничем не прикрытая шизотерика!
  - Что это вы ругаетесь, Сан Саныч?
  - Да как же не ругаться, Сергей Сергеевич? Ведь действительно какая-то ерунда получается. Ладно, там, другие измерения, духи, которые когда-то были живыми людьми, все такое. Непонятно, но хоть наукообразно, в какой-то степени. Даже я со своим образованием и жизненным опытом могу принять. Тем более что и сам уже кое-что видел, и даже кое-где побывал. Но вот это все, шаманы и прочее - нет, этого душа не приемлет. Простите, никак! Это просто какая-то катастрофа! Я имею в виду старое и привычное мироустройство. Вдруг оно все посыпалось! Стоило допустить в область приемлемого какую-то, казалось, незначительную малость, вольность, как следом за ней хлынул целый поток куда более серьезных и, с моей точки зрения, невозможных идей. Все взаимосвязано, поэтому система ценностей, само мироустройство тут же начали трансформироваться. И что теперь со всем этим прикажете делать? Ответа-то нет, что делать. Да. Боюсь, однако, что это только начало, и мы еще хлебнем неведомо чего. Всем достанется! Но не понравится. Прежним, привычным миром наших родителей, этот мир больше никогда не будет. Можно забыть о нем, - до тех пор, когда выдастся свободный вечерок и появится время поностальгировать. Однако в любых обстоятельствах мы должны стараться выполнять свои обязанности, вот что важно, Сергей Сергеевич. Их же никто не отменял, верно? Что бы ни происходило, даже если земля уходит из-под ног, нам остается одно - делать свое дело. Хорошо, хорошо... Думаю, надо прерваться на время с этими разговорами, а то в голове все перепуталось и смешалось, как в куче какой-то, компостной. Давай-ка посмотрим пока, что у нас тут еще есть.
  С этими словами Сан Саныч оттолкнулся от окна, причем с таким видом, будто все, о чем он только что говорил с негодованием, расположилось за ним непосредственно, прижалось к стеклу и заглядывает в комнату, и направился к столу. По дороге он с заметным усилием поднял с пола картонную коробку, ту самую, в которой утром принесли Сержу обмундирование. Водрузив ее на стол, Сан Саныч потянулся и, дернув за веревочку с белой костяшкой на конце, зажег настенную бра. В комнате сразу стало светло, будто кусочек солнца попался в ловушку из пластмассовых призм, прикрывших собой лампочку, и запылал, источая желтое масляное сияние. Серж поднялся с дивана и, подойдя, встал с оперативником рядом.
  - Ну-с, что нам тут послал бог складов и вооружений?
  С этим словам Сан Саныч отогнул клапаны коробки и принялся извлекать на свет божий наполнявшие ее предметы и устройства и, нарекая настоящими именами, раскладывать их на столе. В конце концов, там оказалось килограммов пять взрывчатки С-4 в форме стандартных армейских блоков по полкилограмма каждый, электродетонаторы, комплект дистанционного управления подрывом и много еще чего. Например, ранец, в который все это можно было сложить. И еще пистолет, из которого можно было пострелять. Словом, целая гора вещей, которые, предполагалось, могли пригодиться в намечавшемся предприятии.
  - Вот что мне особенно нравится, - сказал Сан Саныч. Взяв в руки узкий пластмассовый контейнер, он показал его Сержу. Потом с неким даже пиететом, двумя пальцами извлек из нее довольно пухлую серебристую, с насечкой в виде тонкой сетки, шариковую ручку. - Вот так - обычная ручка, - пояснил он, - можешь писать, можешь в ухе ковырять - что угодно делать. А если перевести зажим вот сюда, в это положение, и потом нажать на кнопку, то через три минуты рванет так, что мало не покажется. Главное, постараться уйти за это время подальше.
  - Можно посмотреть? - заинтересовался Серж.
  - Посмотри. Можешь сразу у себя оставить. Хотя, нет, пока ничего не бери, не нужно.
  - Почему? - удивился Серж.
  Сан Саныч с видом глубокой озабоченности посмотрел на груду оборудования на столе. Покачал головой.
  - Потому что, ерунда все это?
  - Что ерунда?
  - Вот это вот, все. Как ты с этим разберешься? Если никогда раньше ничего не подрывал? Герой, я понимаю. Но я не могу отправлять тебя на верную смерть.
  - Да что тут особенного, Сан Саныч? Разберусь! В теории я и так все знаю: заложить взрывчатку, вставить детонаторы, потом активировать их. На кнопочку нажать.
  - Да, да. На словах, Сергей Сергеевич, все легко. Но на деле оказывается куда как сложней. Нет, как минимум надо, чтобы специалист поднатаскал тебя.
  - Когда? Времени нет, Сан Саныч.
  - Ты куда-то торопишься?
  - Я-то нет, а вот господин Тукст, похоже, да.
  - С чего ты взял, что он спешит?
  - Да по нему видно. В последний раз он явно не в себе был.
  - Ничего, подождет.
  - Я не хочу, чтобы он что-нибудь с Тамарой сделал. А он, гад, может. С него ведь станется.
  - Не выдумывай, она в укромном месте и под надежной охраной.
  - Не знаю, я не уверен. Мы не ведаем всех их свойств и возможностей, поэтому, не хотелось бы рисковать.
  - Я вот думаю, а не пойти ли мне с тобой? Туда? Ведь ты же можешь провести меня с собой в зону, в дом этот? Пока ты будешь Директору зубы заговаривать, я сделаю, что нужно. А как только рванет, мы с тобой под шумок вернемся обратно. Назовем это - план С-4. Как тебе?
  - Заманчиво. И название красивое. Но нет, нет. Вас сразу обнаружат, и тогда только хуже будет.
  - А у меня вот это есть! - Сан Саныч покрутил в воздухе часами Тагази. - Я могу и прикрыться.
  - Гипотетически. Здесь устройство работает, а как оно поведет себя там?
  - А что, есть сомнения?
  - Да я, честно говоря, ни в чем не уверен. Думаю только, что не сидели они там, на месте спокойно, и с момента моего последнего визита систему собственной безопасности значительно усовершенствовали. Друг мой, Геша Хлебчиков, наверняка постарался. Он это хорошо умеет.
  - Может, и так. Что же ты в таком случае предлагаешь?
  - Не знаю. Одна надежда на то, что Геша до сих пор делает мне исключение, оставил для меня лазейку. Если да - я ей воспользуюсь. Тогда попытаюсь незаметно пробраться в машинный зал и заложить там взрывчатку. Тоже будет - план С-4. Название оставим, оно вполне годное.
  - А если нет? Если никакой лазейки нет, и тебя сразу возьмут в оборот?
  - Ну что ж, я к этому готов. Придется действовать по обстоятельствам.
  - Все-таки герой, да? А ты разве не понимаешь, что со своими сверх возможностями, находясь - там, представляешь для нас угрозу - здесь?
  - В чем? Не понимаю, Сан Саныч.
  - В вероятности, дорогой Сергей Сергеевич, что они доберутся до твоих способностей, да раскроют их, да сумеют каким-то образом реализовать в собственной модели. После чего их пехота в неограниченном количестве полезет к нам сюда сквозь ставшую проницаемой для них Стену неведения. И тогда это будет уже мировая катастрофа. Понимаешь? С этим, уверяю, нам будет очень трудно справиться, а то и вовсе не совладать. Во всяком случае, легко и быстро.
  - Но я вовсе не собираюсь им помогать, даже просто подыгрывать!
  - Ты-то да, ты не собираешься, не сомневаюсь. Только боль, мой друг, может сломать любого, - он достал из кармана коробочку и показал ее Сержу. - Узнаешь? Там еще много таких. Поверь мне, у них, наверняка, и другие методы имеются, кто знает? Эти духи, эти души - для нас точно потемки.
  - Мой план - пробраться незамеченным в подвал, в генераторную, заложить взрывчатку и так же незаметно уйти. У них там всегда пусто.
  - А если нет?
  - Что-нибудь придумаю. Прорвусь!
  - Отставить 'прорвусь!'
  - Но, Сан Саныч!
  - Нет! Никаких но.
  С этими словами Сан Саныч отобрал и Сержа ручку и спрятал ее в коробку.
  - Нет, - повторил он. - Сунемся туда, придется играть по их правилам, при этом зная, что все козыри у них на руках. А я не люблю так играть. Значит, торопиться не будем. Подождем, подумаем. Ты пока отдыхай, здесь, под охраной и прикрытием. Никуда не уходи, не вздумай. И даже не думай. А вот мы как раз будем еще думать. Вариантов у нас немного вырисовывается, и все, прямо сказать, неважнецкие. Дело серьезное, надо с вышестоящим командованием посовещаться. Брать на себя всю ответственность в этом случае несколько самоуверенно, я считаю. Начальство для того и существует, да и нет говорить, и автографы на бумаге оставлять. Это их компетенция, такие решения принимать, вот пусть напрягутся. Жди меня здесь.
  - А вы скоро?
  - Кто ж его знает? Начальство непредсказуемо. И оно, что удивительно, тоже человеческой породы, - долго думает, сомневается и ошибается. А мы ошибиться не можем, у нас права на ошибку нет. Поэтому, быстро не получится. К сожалению.
  - Да, права на ошибку у нас нет, - подтвердил установку Серж. Глаза его, светлые всегда, при этом как-то вдруг потемнели, стали черными, бездонными.
  - Ну, ты не напрягайся пока чрезмерно, - посоветовал Сан Саныч и похлопал подопечного по плечу. - Придумаем что-нибудь. Вот в чем мы кого угодно переигрываем, так это в умении соображать. Но, блин, нужно время.
  Потом, уже выбравшись за пределы Кашканара и ведя машину по загородному шоссе в сторону расположения Южной группы легиона, до которого и было-то километров пять, не больше, Дорджинский вдруг вспомнил этот остановившийся потемневший взгляд капитана Таганцева, и ох как он ему в этот миг не понравился. Так не понравился, что Сан Саныч тут же ударил по тормозам и, не дожидаясь остановки, принялся выкручивать руль - хорошо, что дорога в этот час была совершенно пустынной. Не полицейский разворот, но тоже, получилось неплохо. Развернувшись, Сан Саныч нажал на газ и помчался обратно. Только бы успеть, повторял он, как заклинание, только бы успеть, но уверенности такой у него не было.
  Бросив машину перед входом в гостиницу, Сан Саныч бегом поднялся на третий этаж. Два охранника, бодрствовавшие в холе возле лестницы, вскочили, заслышав его торопливый топот по ступеням, а узнав начальника, удивленно переглянулись. У них, как они считали, все было под контролем. Махнув им рукой, чтобы присоединялись, Сан Саныч без остановки проследовал дальше.
  Хорошо освещенный коридор был пуст, только над красной ковровой дорожкой, тая прямо на глазах, плыли ошметки какого-то странного зеленого тумана. Буквально через минуту они пропали, осев на стенах матовой пленкой влаги. При виде тумана сердце оперативника замерло и, обрываясь со всех подвесок, ухнуло вниз. И недаром. Дверь выделенного Сержу номера оказалась распахнута настежь, а самого его нигде не было. Убедившись, что номер пуст, Сан Саныч подошел к столу и, глядя на него, замер в задумчивости. Как он и предполагал, как опасался, Таганцев ушел, забрав с собой все. Сложил необходимое в тактический ранец и унес. На столе не осталось ничего, кроме пустого футляра от чудо ручки. Сан Саныч автоматически, почти не сознавая, взял его и сжал в ладони. 'Что теперь прикажете делать?' - подумал он отрешенно.
  
  
   И снова он не заметил, как это произошло, в какой миг случился переход. Просто коридор гостиницы, по которому он шел, наполнился туманом, как водится - зеленым, а когда он из него вышел, это был уже совсем другой коридор. Факт налицо. И, что характерно, никаких красных ковровых дорожек на полу.
  Дом, как он и предполагал, был пуст. Казался таким, конечно. Но в месте проникновения действительно никого не наблюдалось. Серж постоял, прислушиваясь. Тихо, никаких звуков. Когда он настроился на наполнявшую дом тишину, и она прижалась к его ушам шерстяными рукавицами и легко зашуршала белым электронным шумом, он осторожно двинулся в выбранном - в соответствии с персональным правилом - направлении. Правило гласило: если не знаешь, куда, а спросить не у кого - иди налево. Когда и при каких условиях правило это возникло, он уже не помнил, может, вычитал где, но в трудных ситуациях неизменно ему следовал, и ни разу оно его не подводило. В том смысле, что пока идешь, всегда есть шанс либо прийти, куда нужно, либо встретить того, кто знает, как туда дойти. Так происходило раньше, так, он надеялся, будет и на этот раз. Но, конечно, желательно без ненужных встреч. Добавляло ему уверенности в правильности выбранного пути и то обстоятельство, что окна, сквозь которые открывался незнакомый и ни о чем не говоривший пейзаж, располагались слева. Странно, но справа стена оставалась совершенно чистой, ни единой двери не нарушало ее однородности. Так что коридор скорей всего представлял собой длинный переход, свернуть в котором никуда было нельзя, только выбрать направление и дойти до конца. Интересно, а если развернуться и пойти обратно, подумал Серж. И что это даст? Он оглянулся. Дальний конец коридора терялся в сумраке, идти туда почему-то совсем не хотелось, поэтому Серж пошел дальше, пытаясь сосредоточиться на том, что ждет его впереди. Там, кстати, уже проглядывался какой-то свет, который не просто так подсвечивал, а еще и подмигивал.
  Вскоре Серж оказался в совершенно круглой, точно поставленная на попа цистерна, комнате с абсолютно белыми стенами. Высоко вверху горел большой, во весь потолок матовый диск светильника, обрушивавший вниз потоки яркого белого света. Выхода их бочки не определялось никакого. Почувствовав себя крайне неуютно в бочке без выхода, Серж тревожно оглянулся, но и позади уже тоже была стена, коридор, по которому он шел, затянулся, точно дыра в облаке - даже и следа не осталось. 'Опа, ни фига себе! - естественно озадачился он. - И что теперь?'
  Однако Дом недолго держал его в неведении. Через мгновение по стенам слева направо побежали какие-то пятна, замелькали, очень скоро это мельтешение стало похоже на дорожку стробоскопа, среди пятен обозначились несколько более ярких и четких. Мелькание и кружение вскоре остановилось, верхний свет погас, но в стене на месте пятен открылись проходы в коридоры. Они были ярко освещены, их было ровно четыре, и они уходили в разные стороны. Открытые зевы предлагали себя - выбирай любой.
  Серж показался себе витязем на распутье, только вместо валуна с указующими надписями, имелось четыре коридора, и никаких намеков на то, куда они вели. Русская рулетка, так сказать, выбирай, но осторожно. Но выбирай. Серж, очевидно, выбирать был не готов, поэтому промешкал лишние секунды, и окно возможностей закрылось. Свет под потолком вновь ярко вспыхнул, а стены сделались белыми и очевидно непроницаемыми.
  Серж подумал, что было бы логично, чтобы, в случае непринятия решения путником, под его ногами разверзалась бы пропасть и поглощала его со всеми потрохами, такого нерешительного. Подумал, и тут же понял, что не надо было думать, потому что в следующий раз так оно и случится. На плечи упала морозная накидка озноба, он поежился, живо представляя себе бесконечный полет в тартарары. Не слишком-то и хотелось, если честно. Поэтому когда окно возможностей открылось для него в следующий и, как он понимал, последний раз, а это произошло вскоре и в том же порядке, он быстро шагнул в тот проход, который находился от него слева. В соответствии со своим правилом выбрал судьбу свою. И, как водится, угадал, по крайней мере, поначалу именно так ему казалось.
  Новый коридор привел его к лестнице, по которой он, не колеблясь, спустился в самый низ. Там постоял с минуту, набираясь решимости, перед закрытой дверью в подвал. Пол под ногами тихо вибрировал, передавая сообщение, что машины, генераторы, внизу продолжают работать, и это означало, что он почти у цели.
  Открыв дверь, он шагнул в темное пространство. Насколько он помнил по прошлому своему посещению данного места, вниз, в бильярдную, вела довольно крутая лесенка ступенек в десять, под которой, собственно, и скрывался вход в машинный зал, та самая потаенная дверца. Он начал спускаться, считая про себя ступени: раз, два, три... Когда досчитал до тринадцати, раздался звук, точно кто-то хлопнул в ладоши, и тут же вспыхнул свет. Он успел заметить знакомое ему пространство с освещенными зелеными островами бильярдных столов, но уже в следующий миг какая-то дубина ударила его по затылку, из глаз, засветив картинку, брызнули искры, и он упал лицом вниз, как-то умудрившись в последний момент выставить руки и смягчить падение.
  Однако отлеживался он недолго, его тут же подхватили под руки знакомые до омерзения личности и, гогоча, куда-то потащили. Вот, черт, попался, думал Серж. Может, не туда свернул? Не в тот коридор пошел? Хотя нет, все правильно, попал же, куда хотел. Значит, надо было другой выбирать, чуйка подвела. Эх, правильно говорил Сан Саныч: торопиться не надо.
  Его рывком поставили на ноги, руки завернули за спину и зафиксировали наручниками. Потом ткнули головой в стену, грубо, пинками заставили раздвинуть ноги. Поскольку сияние в глазах к этому моменту уже в основном погасло, он отчетливо увидел на стене свое отражение, и, неотчетливо, снующие за спиной тени, отчего сообразил, что стоит, упершись лбом в обшитую зеркалами колонну. Эти колонны он помнил по прошлому посещению бильярдной. Неласковые руки шарили по его телу, от пяток и до упора. Когда дошли до упора, у Сержа замерло сердце и на глазах выступили слезы. Он вспомнил, что в подобной ситуации Лиданя была все-таки значительно деликатней, даже несмотря на всю жесткость хватки. Вот что значит, женская рука, ни с чьей другой ее не сравнить, не спутать. Тем более, с лапой. Изловчившись, Серж лягнул куда-то в бок и назад, но мимо, в пустоту - никого не задел. Вокруг заржали в несколько глоток. Под восторженное похрюкивание и сладострастное причмокивание его еще подергали за тайные, так сказать, удила, покачали их, прикинули на вес, даже потеребили, и, наконец, отпустили. Удила, отпустили, не его. После чего обыск продолжился.
  Ранец с него, видимо, сдернули, когда он, оглушенный, валился на пол, поэтому теперь обыскивали и буквально выворачивали наизнанку карманы. Потом, закончив, его развернули и, руки за спину, взгромоздили на высокий табурет с перекладиной. Только тогда Серж сумел как следует рассмотреть все. Охватить, так сказать, картину целиком.
  Он сидел, как уже указывалось, на табурете перед тем самым, бильярдным столом, на котором они в прошлый его сюда визит на пару с господином Директором гоняли шары. По бокам от него стояли, подбоченясь, обыскивавшие и облапившие его громилы, скверные клоны Гонория Тукста, с которыми у Сержа уже случались стычки в прошлой его жизни. Они, кстати, теперь не выглядели недоделанными, их за прошедшее время, несомненно, доработали. Тюнинговые, так сказать, модели. К сожалению, характера их и манер усовершенствование не коснулось. Еще один, а именно тот, который в троице играл роль старшего, развязно облокотясь на стол, лениво копался в извлеченных из карманов пленника вещах. Сам господин Тукст находился по другую сторону стола, восседал на таком же, как у Сержа, табурете, перекинув ногу за ногу и накрыв колено сцепленными в замок руками. Ногой в надраенном ботинке он по обыкновению покачивал. Улыбающееся лицо его выражало полное и абсолютное довольство. То есть происходящим господин Тукст категорически наслаждался. Кроме вышеперечисленных особ, в бильярдной никого больше не было.
  - Какие люди! - вскричал в неподдельном восторге, встретившись глазами с Сержем, господин Тукст, еще и подчеркнуто радушно всплеснув руками. - А мы вас, Таганцев, да, поджидали. Ребятки мои от радости даже помяли вас немного. Это, правда, от переизбытка чувств. Надеюсь, вы на них не в претензии?
  - Ничего, переживу, - проговорил Серж в ответ. - Тем более, что сами вы тут, полагаю, мужского начала лишены. Оно вам тут, полагаю, без надобности. Потому и в диковинку.
  - Но, но, но! - встрепенулся было в ответ старший громила, но Тукст остудил его пыл движением руки.
  - Полагаю, не в вашем положении дерзить, Таганцев, - высказался он сам. - И не в ваших интересах.
  - Да я, в общем-то... Так, вообще, - неопределенно промямлил Серж, понимая, что резон в словах Гонория имеется.
  - Вот и хорошо, - подвел черту под первым раундом тот. И тут же, не давая развеяться ощущению преимущества, открыл второй: - А вы, я смотрю, не с пустыми руками к нам заявились. Неплохо, надо сказать, экипировались.
  - Да уж, - согласился с ним Серж. - Чем богаты, с тем и в гости.
  - Вижу, вижу. А это что такое? Пистолет? Ой, как славно! Ну-ка, дружок, дай-ка его мне, - приказал он громиле. Тот взял оружие со стола и с почтением передал его Директору.
  - Тяжелый! - оценил Тукст ТТ. Он повертел пистолет в руках, проверил обойму, перещелкнул предохранитель, после чего сунул ствол в свою пустую кобуру. - Очень хорошо, - сказал, - пойдет в качестве компенсации за утраченный.
  Вооружившись, Тукст гордо тряхнул кирпичной своей челкой и, задрав нос, выпятил губу.
  - Ну-с, - сказал он, выдержав значительную паузу. - Что будем с вами делать?
  Серж пожал плечами.
  - Вы мне скажите. Ведь это я был вам для чего-то нужен.
  Тукст хохотнул.
  - Был нужен, да. Но с тех пор многое изменилось. Да, собственно, все изменилось, причем кардинально. Бывший ваш друг, а ныне наш сотрудник, Геннадий Юрьевич ту проблему, к решению которой мы хотели вас привлечь, решил и без вашего участия. Отныне Стена Неведения для нас больше не преграда. Да-с. Отныне в любом количестве и в любом направлении, никаких ограничений нет. Он, Геннадий Юрьевич, тут не прохлаждался, не сидел, сложа руки, а работал. И у него все получилось. Кроме того, оказалось, что никакого секрета-то у вас, Таганцев, и нет. А все ваши способности - дело рук все того же Геннадия Юрьевича. Оказалось, что это он настроил нашу систему охраны таким образом, чтобы вы могли сквозь нее проникать. Да, кто-то сильно у вас ошибся, толкнув Геннадия Юрьевича в наши объятия. Так что в этом плане вы нам больше без надобности. Кто не успел, тот пролетел, как говорится.
  Сержа неприятно поразила происшедшая с господином Тукстом перемена в его отношении к Геше. Раньше он к нему, помнится, такого пиетета не испытывал, во всяком случае не демонстрировал, а теперь так и заливается: Геннадий Юрьевич, Геннадий Юрьевич... Ничего хорошего это не сулило. Да, что-то действительно изменилось. Он вздохнул с притворным сожалением.
  - Нет так нет, не очень-то и хотелось. Ну, тогда я, пожалуй, пойду?
  Тукст заливисто рассмеялся, клоны вторили его смеху рассыпчатым приглушенным эхом.
  - Куда вы пойдете, Таганцев? Кто вас отпустит? Вы что, не понимаете, что отсюда вам назад дороги нет? Вы здесь застряли всерьез и надолго. Не хочу употреблять слово навсегда, но, похоже, это именно тот случай, когда оно подходит стопроцентно. Мало того, что Геннадий Юрьевич перенастроил систему безопасности филиала по принципу 'всех впускать - никого не выпускать', так еще, и мы сами не желаем оставлять вас на свободе. Вы доставили нам слишком много неприятностей, Таганцев, и вам придется за них ответить. Я бы даже сказал, искупить. Возможно, мы опробуем на вас нашу новую, экспериментальную систему утилизации человеческого материала. А что? Не пропадать же такому добру, как вы? Хотя, честно говоря, я пока не склонен. Вот так, положа руку на сердце, - где оно, кстати, здесь? - скажу: чем-то вы мне все же симпатичны. Может, своей удачливостью? Или тем, что неплохо играете на бильярде? Не знаю, не знаю. Или тем еще, что разговаривать мне с вами пока интересно? Возможно, все сразу. Так что, может быть, вы нам еще пригодитесь, не факт, но может быть. Но, совершенно точно, для этого вам придется как следует потрудиться, чтобы доказать нам свою лояльность. Как вы это сделаете, решать вам, но придется-таки потрудиться, да.
  Серж неопределенно пожал плечами. Доказывать лояльность кому бы то ни было, ему нисколько не улыбалось. Но он совершенно не знал, как вести себя в создавшейся ситуации, и, чтобы не усугубить ее, решил выждать. Ведь все прояснится рано или поздно, а до того момента не стоит дразнить гусей.
  Тукст к такой его реакции отнесся с пониманием. Он покивал головой, и обратился к громилам:
  - Ладно, снимите с него браслеты. Снимите, снимите, никуда он теперь не денется. И заберите отсюда все его вещички. Только аккуратней, чтобы не рвануло!
  Серж, растирая запястья, молча и с откровенной тоской взирал, как его полезное, но так и не пригодившееся добро сгребают в ранец жадные и не слишком щепетильные руки.
  - Э, пусть этот ручку вернет! - запротестовал он, заметив, как его чудо ручку сунул в карман старший из гоблинов.
  - Какую еще ручку? - не понял претензии пленника Тукст. - Ну-ка, покажи!
  Клон с неудовольствием, бросив на Сержа яростный взгляд, передал свой законный, как он считал, сувенир, начальнику. Тот взял, повертел ее в руках, пощелкал.
  - Зачем она вам? - спросил. - Писать вряд ли придется?
  - Пусть хоть что-то у меня останется, на память.
  - Пусть останется, не возражаю, - и он широким жестом бросил ручку на стол ближе к Сержу. Предупреждая неудовольствие подручного, сказал ему: - А тебе она зачем? Ты даже писать не умеешь. Обойдешься!
  Серж, внутренне ликуя, сунул ручку в карман куртки - подальше от посторонних глаз. Сердце усиленно барабанило в груди, но он старался не выказывать волнения. Что ж, хоть какой-то шанс у него остался, и это неплохо. Представится ли случай им воспользоваться? Машинально, он потянулся за остававшейся еще на зеленом сукне пластинкой с таблетками, которые ему дали в госпитале.
  - Так, так, так! - остановил его Тукст. - А это еще зачем?
  - Мои лекарства. Мне надо.
  - Обойдетесь, - махнув рукой, обломал его, как перед тем громилу, Тукст. - Отныне ваше самочувствие, как душевное, так и физическое, будет всецело зависеть от нас. И от вашего, разумеется, поведения. От вашего разумного поведения. Так, ну что, предлагаю сыграть партийку. Матч-реванш, так сказать. Надеюсь, вы не против? Очень хорошо. А вы, - указал он браткам, - будьте неподалеку. Вон там, у выхода. И глаз не спускайте!
  Помощники отошли в сторону и расположились в мягких креслах у дальней стены слева от лестницы. Серж с Тукстом остались возле стола одни. Тет-а-тет. Директор, точно только этого момента и дожидался, бодро соскочил с табурета, снял с полки шары и выставил пирамиду.
  - Так что, Таганцев, вы и в самом деле собирались нас подорвать? - полюбопытствовал он, с интересом, раз за разом поднимая голову от стола, поглядывая на капитана.
  Серж кивнул.
  - Возможно. Надо же что-то было делать. А выбор возможностей у нас небольшой.
  - Это правда. Поэтому мы вас грамотно просчитали и поджидали именно здесь. Если честно, Таганцев - только не в обиду, ладно? - вы достаточно прямолинейны, предугадать ваши действия совсем не сложно. Я имею в виду не только вас, но и господина Дорджинского, с которым вы, судя по всему, плотно общались. Кстати, преклоняюсь перед достоинствами и личными качествами господина Дорджинского, они неоспоримы, но в этом, в стремлении всегда придерживаться своей линии, его, а в том числе и ваша, слабость. И конечно взорвать нас вам никак не удастся. Это просто невозможно. Мы порой тоже допускаем ошибки, но стараемся сразу извлечь из них уроки. Поэтому после вашей последней в этом зале гастроли, мы внесли существенные коррективы в систему безопасности. Так, теперь из бильярдной попасть в генераторную, как прежде, невозможно. Входа отсюда туда больше нет. Его вообще нет, в общепринятом значении слова. Ну и - свет, вам больше не удастся погасить его по хлопку. Можете попробовать.
  - Я вам верю.
  - Вот. Но, несмотря на вышеизложенное, ждали вас мы все равно здесь. Потому что, как я сказал, просчитали. К тому же нас предупредили, что это возможно. Кстати, как вам удалось пройти вращающуюся комнату?
  - Обычно, как... Интуиция.
  - Я и говорю: вы везунчик!
  - Могли бы там, кстати, инструкцию какую-никакую повесить. А то ведь не сразу сообразишь, что надо делать.
   Тукст хохотнул.
  - А мы вместо инструкции дополнительную попытку предоставили! Но и она, судя по всему, лишняя. А ведь могли бы провалиться, черт его знает куда! Да и он не знает!
  - Я так и почувствовал.
  - Везунчик! Но, предупреждаю вас, господин Таганцев, не расслабляйтесь. У нас и другие сюрпризы в разных местах приготовлены. Все для вас, все для вас. Впрочем, надеюсь, что теперь вы будете вести себя как минимум осмотрительно. Кофе, коньяк, сигары? Все здесь, перед вами, угощайтесь самостоятельно. А я, с вашего позволения, начну.
  С кием в левой руке и битком в правой, точно царь со скипетром и державой, господин Тукст подступил к бильярдному столу. Остановившись, принял соответствующую моменту, по его мнению, величественную позу. Потом, склонившись, установил шар. Проверил состояние кончика кия, подул на пальцы, точно действительно хотел убрать с них следы мела, изготовился, прищурился и - удар! Начали!
  Удар лег, как надо, хлестко, смачно, куда господин Директор и прицеливались. Пирамида, вздрогнув, разъехалась, но не сильно, а именно так, как надо, при этом задуманный шар влетел в лузу так резко, будто она сама его в себя втянула - еще и причмокнула. Гонорий довольно крякнул.
  - Черные начинают и выигрывают! - возвестил он.
  - Может быть, белые? - уточнил Серж.
  - Нет, белые и пушистые нынче не в фаворе, - заверил его Тукст. - Вы, кстати, могли бы и поздравить с почином.
  - Ах, оставьте эту пошлость, - отмахнулся Серж. - Вам достанет удовольствия и без моих славословий.
  - Это верно, - с некоторой растяжкой констатировал факт господин Тукст, интонационально оформив два слова, как виньетку. Ему, похоже, звучание понравилось, потому что он повторил еще раз: - Это верно. - Однако момент он быстро пережил и, прищурившись, принялся высматривать для себя следующую цель.
  Не строя никаких планов на конкретную игру, вообще не питая иллюзий касательно ближайшего будущего, Серж потянулся к стоявшему на сервировочном столе хьюмидору. Довольно большой ящик из испанского кедра был украшен тонкой резьбой, полированные латунные накладки на его боках благородно мерцали, рефлексируя от огней светильников. Откинув крышку, Серж двумя пальцами выловил в шкатулке сигару, поднес ее к носу, вдохнул аромат. М-м-м-м! Высший класс! Как и все. Как обычно.
  - Любите выкурить хорошую сигару? - полюбопытствовал Тукст.
  - Честно говоря, не приучен, - признался Серж. - Но почему бы нет? Аромат мне нравится.
  - Аромат действительно отменный, - подтвердил оценку Гонорий. - Однако все следует делать правильно. Там в ящике есть гильотина, обрежьте с ее помощью шапочку на сигаре. И воспользуйтесь для раскуривания настольной зажигалкой.
  - Благодарю, - Серж церемонно раскланялся. - Ваши советы очень своевременны.
  На самом деле, кое-какой опыт курения сигар у него имелся, поэтому раскурил Серж ее вполне правильно и быстро. Втянув густой и плотный, точно ром, и такой же ароматный, дым, он покатал его во рту, потом медленно выпустил в потолок. Голова с непривычки пошла кругом, сознание подернулось сладким туманом. 'Ух ты, как оно... Бери меня голыми руками', - подумал. Он прикрыл глаза, а когда кружение прекратилось, посмотрел на Тукста, оценивая, заметил ли тот его слабость. Но Директор, похоже, был всецело поглощен игрой, и ничто другое его не интересовало. Как хищник, скрадывающий в зарослях добычу, кружил он вокруг стола, выискивая наилучший вариант для удара.
  - Скажите, - решился прояснить Серж давно занимавший его вопрос, - а вот та давняя история с Геннадием Юрьевичем, с которой все началось? Я имею в виду его увольнение из армии, - это ведь ваших рук дело, да? Это вы все организовали и подстроили?
  Тукст выпрямился и, оборотившись к Сержу лицом, встал, выпятив грудь, кий у ноги точно пика у стражника. Запрокинув голову и по обыкновению оттопырив губу, омыл собеседника долгим значительным взглядом. Выдержав паузу, кивнул головой.
  - Да. Наша, и именно работа.
  - А зачем вам это нужно было?
  - Вы что, не понимаете, Таганцев? Геннадий Юрьевич - открывающий. Тот, кто способен открыть проход. Таких, как он, среди людей невероятно мало, единицы. Нам просто повезло, что мы нашли его.
  - Почему повезло? В чем?
  - Да потому, что удачно сплелось много разных обстоятельств, при соблюдении такого же количества условий. А как же! Не все так просто! Вы, к слову, тоже могли бы стать открывающим, но у вас техническая подготовка не та, да и интеллектуальный уровень, прямо скажем, низковат. Чтобы увидеть перспективы следует подняться выше. Птица высокого полета - это об этом.
  Сержа вдруг пронзила мысль, что если Геша открывающий, то он сам, быть может, закрывающий? И, конечно, еще придется очень постараться, ему, чтобы им стать. Реализовать скрытый потенциал. Но он готов, главное, чтобы звезды сошлись. Немного обидным показалось высказывание Директора про птицу. Он, значит, не высокого полета, так что ли? А какого тогда, низкого?
  - Спасибо, что... - начал он язвительную тираду в ответ, но был прерван в самом начале.
  - А! - Тукст махнул рукой и, склонившись над столом, хлестким ударом загнал шар в лузу.
  - Но ведь он тогда ничего не знал, - продолжил Серж предыдущую тему, про Гешу. - Значит, вы использовали его втемную?
  - Пусть так, и что? Важен результат. Поймите, Таганцев, взломать вселенную - не банку кильки откупорить. Здесь нужно очень постараться. И нужен очень хороший открывающий с той стороны. Таким открывающим и был Геннадий Юрьевич. Да, поначалу мы не все ему сообщали, и да, можно сказать, использовали втемную. Но на тот момент это было оправданно. Зато теперь он полностью в курсе, и нисколько на нас не в обиде. Более того, во многом сам наш курс определяет. Вот так.
  'Да, да', - недоверчиво пробормотал под нос Серж. Зная Гешу, он как раз был уверен в обратном. Похоже, что несмотря ни на что, ни на какие слова, духи Геше доверяют в части его касающейся, и только. Он для них все равно чужак. А это значит, что и Геша платит им той же монетой - мутит что-то свое у них за спиной. Хлебнут они еще с его ложки. Все мы хлебнем. Вообще, после истории с шильдиком, когда Геша его не выдал, хотя ему прямо предписывали это сделать, у Сержа сохранялась надежда, что не все с бывшим другом еще потеряно. Но, возможно, он был в этом вопросе чрезмерно оптимистичен. Кто знает, как меняет людей жизнь в таком месте. Он вздохнул и спросил про другое.
  - А самолеты?
  - Какие самолеты? Не знаю ни про какие самолеты.
  - Ну, те, что летают сами по себе ?
  - А, эти... Сам удивляюсь. Да я, по-моему, уже вам говорил как-то, что мы к ним отношения не имеем.
  - Мало ли. Может, теперь дозволено сказать.
  - Нет-нет, мы тут ни при чем.
  - Кто же тогда, если не вы, и не мы? Кто мог бы такое провернуть?
  Господин Тукст на время отвлекся от игры, видимо, затронутая Сержем тема его и самого достаточно волновала.
  - Есть одна мыслишка, - сказал он.
  - Поделитесь?
  Тукст подергал оттопыренной губой, причмокнул несколько раз - так он, видимо, собирался с мыслями. Дуче, мелькнуло в голове у Сержа сравнение.
  - Тут такое дело, - сказал он. - Это касается нашего адского племени, а точней, его социального устройства. Как вы понимаете, общество наше неоднородно, как например, и ваше. И у нас так же имеются различные группы по интересам, движения, не знаю, философские платформы. Да, а как вы хотели? Не на пустом же месте возникают миро формирующие идеи. Вообще, жизнь в аду движется в сторону объединения всех разумов в один общий, если хотите, в сверх разум. Это объективно. Грешникам надоело жариться поодиночке. Но у этого процесса имеются и противники. Не все желают иметь что-то общее с такими, как эти, - он кивнул в сторону своих подручных громил. - Сами понимаете, это удовольствие, э-э-э-э, специфическое. К тому же, объединению препятствует индивидуальная карма. Каждый должен платить по собственным счетам. Этот фундаментальный закон обойти полностью пока не удается. Но работы идут по преодолению и этого ограничения. Последняя разработка - кооператив пайщиков, в котором все платят сообща за своих членов. Но, при этом, общая карма многократно возрастает, вот что плохо. Кроме того, большие проблемы с устойчивостью объединения. Происходят срывы, зависания и тому подобные вещи. Это, если образно, как квантовый компьютер собрать. Тем не менее, развитие идет в этом направлении. Кооперативный разум, это не искусственный интеллект, хотя какие-то общие черты, конечно, прослеживаются. Он составной, как колония грибов, или как огромная стая птиц, скворцов, например. Видели такие, по осени? Туда, сюда, все сразу? Вот. Но огромная трудность заставить всех думать и работать, как единый организм. Я это к чему рассказываю? Данную факторию учредили и построили как раз мы, индивидуалисты, сторонники личностного пути развития. Кооператоров мы к участию не приглашал, и даже не ставили их в известность, потому что отношения между нами не враждебные, но достаточно натянутые. То есть, соблюдали секретность. Однако есть вероятность, что каким-то образом они про это пронюхали и сюда все же просочились. Грибы, знаете, плесень. Споры разносятся ветрами. Впрочем, это лишь мои догадки, никаких фактов, их подтверждающих, нет. Кроме самолетов ваших. Ибо если не они, так больше и некому такой воздушный парад организовать.
  - Да, дела, - проговорил Серж с явной тревогой в голосе. - Все еще хуже, чем казалось раньше.
  - Вам-то что? - отреагировал Тукст. - Вы уже здесь.
  - Что значит - что? - возмутился Серж. - У меня есть родственники, друзья, любимые. Я не хочу никого терять!
  Тукст пожал плечами.
  - Так все равно ведь потеряете, - сказал равнодушно. - Собственно, уже.
  - А вы? У вас ведь тоже на земле должны оставаться родственники. Как с ними? Есть ли у вас вообще такое понятие, родственные связи? Или все в прошлом и никаких человеческих чувств вы не испытываете? Только отрицательные эмоции и разлив желчи?
  - Почему же только отрицательные? - улыбнулся Тукст. - Но вообще-то да, в этом смысле нас бог миловал, никаких кровно-родственных отягощений. Вы, люди, родство выводите на основании биологии. В этом и сила ваша, и слабость. Сознание мимолетности жизни заставляет больше ее ценить, искать способы сделать ее яркой, удачной, насыщенной. Хочется сделать больше, поэтому используются отработанные временем способы, как преуспеть. Прежде всего, реализуя семейные возможности. Для людей они много значат. Другое дело мы, смертники. Или бессмертники. У нас биология совсем другая. Когда она есть, она искусственная.
  - Но у вас же есть возможность воплотиться здесь, на земле, вновь? Насколько я слышал разговоры о новых воплощениях, реинкарнации и так далее. Как у вас с памятью? Что вы помните о том, что было до? Что-нибудь помните?
  - До чего? До ухода с земли? Да, кое-что. Память как раз связана с кармой и индивидуальностью. Кооператоры пытаются от кармы спрятаться за общей памятью. Там все жестко. У нас тоже жестко, но у них - просто жесть. Никакой морали, взывать к коллективному разуму бессмысленно. Так что, лучше держитесь нас, Таганцев!
  - Погодите, погодите, я еще не умер!
  - Это происходит само собой, знаете ли. Вы засыпаете, и вдруг просыпаетесь. Но ощущение такое, будто продолжаете спать, и все вокруг вам только снится. Словно нырнули в темный пруд, а вынырнули неведомо где.
  - Так ведь и есть?
  - В общем, да.
  - Понятно. Ладно. Следовательно, вы считаете, что ваши бестелесые соплеменники могли просочиться не только сюда, в Сумеречную зону, но и на землю? И как, по-вашему, они могли это проделать? Ведь, если это так, Стену Неведения они преодолели, верно?
  - Возможно, возможно. Могу сказать одно: как к нему ни относись, но коллективный разум - это сила. Проблем в нашем мире много, как и в вашем, собственно, однако мы над ними работаем, и когда они будут решены, все изменится. Скорей всего, наш мир тоже разделится. Будет общий разум, - и те, кто не желает ему подчиняться. Боюсь, нам придется уходить на Землю. А куда еще? Больше некуда. Мы полагали с вашей, Таганцев, помощью найти способ беспрепятственно проникать сквозь Стену неведения, оттуда - сюда, и обратно. Чтобы не зависеть от излучателей, от матричных тел и прочего. Чтобы оторваться от коллективистов, у которых уже имеются значительные успехи. Но, как я уже говорил, ваше участие в наших исследованиях более не представляется необходимым.
  - А вы поинтересовались у местных, у нас, нужны ли вы здесь?
  - Ну, батенька, причем здесь это? Нужны, не нужны... Это все лирика, а есть железная необходимость, и все подчинено ей. Жизнь на Земле развивается по своим законам, это известно. Самовоспроизводится, сама собой поддерживается. Уже перенаселение вовсю буйствует, не замечали? Зато мы его, что называется, на себе испытали. Никто из вас ведь не берет во внимание, что из-за вашей любвеобильности у нас проблемы. Причем, немаленькие - обратно пропорциональные наличествующим площадям размещения. Пространства, нам доставшиеся, весьма скудны, я об этом уже говорил. Но одно дело говорить, или слушать об этом, другой - протестировать собственной шкурой. Чем обширней ваши кладбища, тем тесней в нашей коммуналке. Наше посмертье к сегодняшнему моменту сделалось просто невыносимым, и нам, хочешь-не хочешь, придется решать проблему своими силами, как мы можем и как понимаем. А что прикажете делать? Инфляция пустоты в действии.
  - Что-что? Какая еще инфляция? А почему бы вам не колонизировать планету, где нет людей? Ведь вам в принципе все равно, хоть в азоте, хоть в метане, а хоть и во фторе, вы все равно не дышите. Спутники Юпитера, например, или сам Юпитер? Вот уж где пустота и простор!
  - Возможно, в будущем и до них дойдет очередь. Но пока наша цель - Земля. Вам придется смириться.
  - Когда это мы смирялись с подобным?
  - А ведь придется! У нас суперпозиция!
  - И не надейтесь.
  Серж нахмурился, нахохлился и окутался клубами сигарного дыма. Мысли его были мрачны, и недаром, ведь он понимал всю серьезность сложившейся ситуации, с одной стороны, а, с другой, не знал, как из нее выйти. 'Есть враг явный, и есть скрытый, - вспоминал он слова Сан Саныча. - Явный, это тот, с которым мы боремся постоянно. Он странный и непривычный, однако, его хоть видно. Но есть и другой враг, непроявленный, экзистенциальный. Вот он как раз самый главный и опасный. Его не видно, но он есть, и он действует исподволь, медленно, наверняка. Убивает, когда ты даже не подозреваешь о его существовании. Вот его обезвредить дорогого стоит'. Да, думал Серж, тут не знаешь, как с Тукстом справиться, а оказывается, и помимо него есть супостаты. Причем, именно невидимые. И эти, если судить по тому, что они с самолетами проделали, способны, черт знает на что. И как со всем этим совладать? Нет, негоже пускать на Землю как тех, так и других. А совершенно очевидно, что за одними пролезут другие. Кто может гарантировать, что нет? Никто. Нет, нет, баланс нарушать нельзя. Но чаши весов, похоже, уже закачались. Он даже представил себе, как подвешенные в пространстве гигантские весы заколебались и медленно стали склоняться в одну сторону. Да, радоваться было откровенно нечему.
  Зато Директор, если судить по его довольной физиономии, пребывая в своей суперпозиции, наслаждался моментом во всей его полноте. Он вальяжно расхаживал вокруг бильярдного стола, словно у него не было других дел, разглагольствовал, дымил табаком, разбрасывал повсюду пепел, и время от времени прерывался на то, чтобы уложить в лузу очередной шар. Сегодня он не давал Сержу ни единого шанса, его гость-пленник так и не прикоснулся к кию.
  Но и Сержу было в этот раз не до игры. Совершенно неожиданно его увлекла беседа. Слова, произносимые Директором, были необычны и остры, опасны даже, и этим привлекательны. Они завораживали. Ему вдруг захотелось понять эту личность. Да, то, что перед ним личность, приходилось признать. Поэтому, говорить он старался коротко, даже односложно, не мешая при этом высказываться Директору.
  - Вот, вы говорите, свобода! - провозглашал господин Тукст, хотя ничего такого Серж не говорил. - А что есть свобода?
  - Вы мне скажите.
  - Свобода, это жизненно необходимая жидкость, которая перетекает из одного сосуда в другой. На всех ее категорически не хватает. Пока вы обретаете свободу в одном месте, кто-то теряет ее в другом. Таков закон. Поэтому вопрос можно поставить только так: свобода для тебя - или для других. Так, чтобы все были свободны и счастливы, не получится! Вообще же, в условиях тотальной несвободы, когда она положена в основу всего, даже небольшая свобода иллюзорна, призрачна, невозможна!
  - Категорический цинизм.
  - Цинизм, да. Без цинизма нормальной жизни нет ни у вас, ни у нас. Так что, напрасны ваши геройские потуги, Таганцев. Как бы вы ни упирались, придет кто-то более сильный и сожрет вашу свободу с потрохами. То есть - с вами.
  - Вы, что ли?
  - Я уже стар, Таганцев. Да, да, не смотрите на мой внешний облик, он обманчив. Внутренне же я очень стар. И очень устал. Однако надо постоянно быть начеку, ведь всегда приходят молодые, которые берутся незнамо откуда и пожирают вас. Я стар, я устал, и я имею право на передышку.
  - Странные вы речи ведете, однако. А если подчиненные ваши услышат?
  - А, пусть слушают, может, поумнеют. В отличие от вас, Таганцев. Вы-то как раз слишком умны, чтобы понять меня.
  - Парадоксами говорить изволите, господин Директор?
  - Правда? Я и не заметил. Однако, что же вы хотите? Весь мир держится на парадоксах, без них не обойтись. На парадоксах и на цинизме.
  - Я человек военный, к парадоксам привык. Как и к цинизму.
  - Вот, кстати, хороший пример. Борьба за свободу по принуждению, чем не парадокс?
  - Настоящий мужчина тот, кто умеет подчиняться.
  - Напротив, мой друг. Настоящий мужчина как раз тот, кто находит в себе силы не подчиняться.
  - Думаю, истина где-то посередине.
  - Но все же ближе к моему, так сказать, краю.
  Серж рассмеялся:
  - Странно, господин Тукст, вы похожи на тех начальников, с которыми я всю сознательную жизнь спорил. Но сегодня мне хочется с вами соглашаться. Кое в чем.
  - Но ведь это же глупо, слушайте, - отреагировал Директор. - Нельзя изменять себе!
  - И, при всем при том, хочется. Да и надо видоизменяться - чтобы вы не могли просчитать и вычислить.
  - Поздно вам уже видоизменяться, Таганцев. Вы просчитаны, и вы попали.
  Серж хотел было возразить, но неожиданно для себя смолчал, уловив отголосок внутренней своей установки, что не следует дразнить гусей.
  - Молчите? И правильно, что молчите, - похвалил Тукст. - Вот что мне в вас, людях, нравится, это способность улавливать конъюнктуру. Самое легкое движение воздуха, просто намек.
  - Человек - звучит гордо! - продекламировал Серж с вызовом.
  - Конечно! - ответил Гонорий порцией сарказма. - Но не забывайте, что при этом человек, прежде всего, производитель нечистот. Высокое духовное начало в нем всегда оттеняется дерьмом, прущим изо всех его дыр. Вопрос в том, что победит, замес чего окажется круче. И надо признать, что чаще всего выигрывает как раз дерьмо. Ну, согласитесь, что так! А дерьмо у всех примерно одного цвета и запаха, не спутаешь. Так что, почуяв вонь, будь готов вляпаться в кучу...
  Серж только развел руками. Обсуждать жизнь в таком ключе ему не нравилось, но и оставлять поляну невесть кому тоже не хотелось.
  - Не очень-то вы к людям благоволите, как я погляжу.
  - Можно подумать, вы их всех обожаете.
  - По-разному, господин Директор, отношусь. Дифференцированный подход.
  - Вот видите.
  - В упор не вижу то, что видите вы. И уж точно не думаю, что мое разное отношение к разным индивидам как-то может сподвигнуть меня помогать вам их уничтожить.
  - А кто тут говорил об уничтожении?
  - Да вы и говорили.
  - Никогда! Я всего лишь отмечал несовершенство человеческой природы. Да вы и сами! В курсе проблемы. Скажите, что нет!
  - Против физиологии, как говорится, не попрешь. Я ответил бы вам так. Да, есть такие обстоятельства несоответствия между низостью исходной, так сказать, точки и возвышенностью устремлений. Думаю, Создатель мог бы более щепетильно подойти к этому вопросу, напрячь, грубо говоря, свое воображение. Можно было бы, скажем, перевести человека на питание чистой энергией, а не вынуждать его в поте, так сказать, лица добывать хлеб свой. И, тем не менее, есть люди, которые изо дня в день стараются оторваться от своих низменных корней и воспарить духом. Некоторым это удается. Я бы сказал, многим.
  - Некоторым, Таганцев, некоторым!
  - У вас же, господин Тукст, наличествует ровно обратная тенденция. Вы сущности, не скажу что духовные, нематериальные, но изо всех сил стараетесь воспроизвести как можно больше дерьма. Причем никак не фигурально, а именно фактически.
  - Парадокс, Таганцев, очередной парадокс. Я про то вам битый час толкую: жизнь сшита из парадоксов, как одеяло в стиле пэчворк. Из лоскутов, они повсюду. Добро и зло, несомненно. Но не только, еще есть зависть и другие, если угодно, стимулы. Человечество, ведь это еще и более низкая форма жизни. Органика, обмен веществ. Брожение, пузыри, пена и нечистоты. Но и, вместе с тем, небывалый взлет духа. Да, это отрицать невозможно. Парадокс.
  - И все равно, я выбираю людей, во всем их разнообразии.
  - Боюсь, что выбор ваш, Таганцев, проигрышный. Потому что в этом случае из всех свобод, что существуют, у вас остается лишь одна - свобода умереть. Но от нее вы откажетесь сами.
  - Свобода выбора.
  - Свобода выбора... Не знаю. Может, свобода отказа от выбора? Но разве это свобода?
  Громилы в углу начали откровенно зевать. Раскатисто, на три голоса.
  - Вот видите, караул устал, - кивнул на клонов Тукст. - Значит, пора кончать.
  Склонившись над столом, Директор прицелился и энергичным ударом поставил точку.
  - Партия! - возвестил он громко, но, как показалось Сержу, без особой радости. Положив кий на стол, Директор обошел вокруг него и остановился напротив соскочившего с табурета Таганцева. Сунул руки в карманы военных штанов и выпятил губу.
  - Вам перестает везти, Таганцев, - сообщил он капитану свое наблюдение, - и это плохой для вас знак. Возможно, вы что-то сделали не так, или просто переутомили судьбу, постоянно ее испытывая и напрягая. Не знаю. Наверное, еще можно что-то поправить, но для этого вам придется определиться, на чьей вы стороне. Да, с кем вы, господин Таганцев? Для меня правильный ответ очевиден, а вы для себя сами хорошенько подумайте и определитесь. До следующей нашей встречи, ладно? Осознайте, наконец, что окно возможностей для вас неумолимо закрывается.
  Глава 23. Геннадий Юрьевич, открывающий.
  
  
  Его не стали снова заковывать в наручники, руки оставили свободными, хотя, когда вели по коридору, громилы с ним отнюдь не церемонились. Они подталкивали его в спину, и дергали за рукава, направляя то в ту, то в другую сторону и только что не пинали.
  - Давай-давай, пошевеливайся, мягкотелый! - покрикивал шаркавший позади него старший орк. Серж на клона не оглядывался, но тяжелый, с подволакиванием, шаг того слышался и ощущался так близко, что казалось, будто он вот-вот наступит на пятку, а то еще и пнет со злобы. А не хотелось ни того, ни другого, поэтому он все прибавлял шаг в желании оторваться. При этом с той же целью усиленно дымил сигарой, выкуренный на две трети окурок которой продолжал сжимать зубами. Такой себе линкор на всех парах. Чего это я мягкотелый, думал он с обидой? Никакой не мягкотелый. С чего это он взял такое, придурок? Я весь в броне. От усталости тело совсем задубело, ноги покусывали локальные судороги, хватавшие за икры внезапно и исподтишка, как заводные дворовые собаки, поэтому он шагал ходульно, переваливаясь с боку на бок, точно липовая марионетка. Да, именно, форменный манекен с сигарой.
  Помещение, в которое отвели Сержа, мало походило на обычную, нормальную комнату. Больше всего оно напоминало маленькую каюту на допотопном пароходе, или даже капсулу в подземном бункере. Железные переборки, выкрашенные слоновой костью, торчащие квадратные головки болтов, герметично задраиваемые полукруглые двери и единственный круглый иллюминатор, большого диаметра, но тоже задраенный. Привинченные к полу стол и стул, да заправленная солдатским одеялом койка, узкая и, как вскоре открылось, жесткая и скрипучая. Гальюн еще в углу, за перегородкой, и низкие потолки. Над дверью плоский круглый светильник, защищенный металлической сеткой. От кого защищенный? От него, что ли? В общем, не гостиничный номер, а реальная камера. В довершение интерьера, в каждом верхнем углу парило по параглазу.
  Вообще, Серж повидал в Доме много самых разных комнат, зачастую очень необычных. Видимо, такое уж это место, где по виду наружной двери нельзя судить о том, что представляет собой внутренний объем. Дом, похоже, строился не каменщиками по чертежам, а формировался на основании отвлеченных мыслей и представлений мечтателем, перед которым неожиданно поставили практическую задачу. Серж подумал, что он, пожалуй, даже мог бы угадать с трех раз, как того мечтателя звали. Или даже зовут. Но не стал заморачиваться, справедливо рассудив, что рано или поздно все разрешится и откроется само собой. Он так устал за последние сутки, или двое, что сразу, не раздеваясь, бросился на койку, едва, втолкнув вовнутрь, его оставили одного. Даже не обратил внимания, что дверь за ним задраили - с той стороны. То есть, что фактически и по существу являлся пленником. Впрочем, это было и так понятно.
  Дымящуюся сигару, приличный еще окурок, он оставил на столе, в тяжелой пепельнице мутного желто-зеленого стекла. Лежа на кровати, наблюдал, как дым, свиваясь синим шнуром, тянулся вверх. Дотянувшись, дым упирался в нависавший потолок, но не мог преодолеть его массивной угрюмости и растекался по нему сизой пленкой, похожей на заготовку амальгамы, на отражение водной поверхности, существующей где-то в иной реальности. Аромат сигары, между тем, принадлежал реальности этой - осуществив невидимую экспансию, он заполнил объем комнаты весь, целиком, совершенно вытеснив из нее затхлый дух каземата.
  Он мимолетно, остатками сознания и воли, еще попытался сосредоточиться, попробовал открыть проход, - ведь надо же было как-то уносить отсюда ноги, раз уж так все неудачно сложилось, или хотя бы убедиться, что это невозможно, - но почувствовал странное отторжение пространства. Как влага отталкивается от пропитанной воском ткани. Ничего не получилось. И тогда, утомившись окончательно, он, вполне ожидаемо, но внезапно для себя, уснул.
  Сработал выключатель, без щелчка.
  Свет погас. Картинка пропала.
  А потом появилась вновь, но уже совсем другая.
  Поначалу ему снилась всякая неопределимая, плохо разделяемая на самостоятельные фрагменты ерунда, отягощенная тревожными предчувствиями. Какое-то мельтешение пятен, мелькание странных предметов и незнакомых, невозможных персонажей. Изображение переворачивалось, разбивалось на осыпающиеся осколки, из которых без промедления пересобиралось по-другому, как это происходит в калейдоскопе. Все делалось не слишком быстро, но в довольно бодром, энергичном ритме, отчего создавалось ощущение, что марш фантазий только начинается. Серж наблюдал за происходящим отстраненно, со всем пониманием и осознанием этого, такого расплывчатого, как казалось ранее, определения. Ну, то есть так, будто его самого отслеживаемое действо не касается совершенно. А потом кто-то сказал ему на ухо: встань и иди. Вот те на, подумал Серж удивленно, кто это тут еще? Скосив глаза, увидел, что один из четырех наличествовавших параглазов приблизился к нему вплотную и жужжит непонятное: иди, иди. Остальные три штуковины висели в своих углах каждый и не подавали других явных признаков жизни. А могли бы, ради разнообразия, хоть на пол попадать. Или не могли? Спят, должно быть. Кто-то навеял им сон золотой. Или медный. 'Иди, иди', - пилил сознание параглаз.
  'И куда тут идти?' - откликнулся Серж встречным вопросом, выйдя из анабиоза отстранения, и принялся тревожно озираться. Убраться из камеры ему и самому хотелось, но как это сделать? Он ощущал себя в заключении даже во сне. А и то, дверь заперта, причем снаружи, а комнатушка настолько мала, что свободного куска стены, на котором можно было бы изобразить другую дверь, альтернативную, просто нет. К тому же, соглядатаи наверняка пробудятся и отрапортуют куда следует, стоит лишь ему сделать резкое движение. А этот, ренегат, знай себе, нашептывает, - иди да иди. Вот куда тут идти? Сквозь стену, что ли?
  В поисках подтверждения тезиса о невозможности побега, он оглянулся на переборку, у которой стояла койка, и холод которой он постоянно ощущал спиной, и обнаружил, что ее-то как раз и нет. Верней, есть, но чуть-чуть, - едва намеченный, невнятный эскиз, бледный остаток прежней незыблемости. Газовая занавеска, за которой явственно виднелся коридор, пустой, между прочим, в обе стороны. Серж не удивился, поскольку знал, что по законам сна именно так и должны развиваться события. Вот только стена была, и вдруг ее - раз! - нет. Такой сон мне нравится, подумал Серж, спуская ноги с кровати на ту строну, да, собственно, в самый коридор. Едва он выпрямился во весь рост, как увязавшийся за ним параглаз-заговорщик сделал круг над его головой и устремился, правильно, налево, приглашая следовать за собой. Серж оглянулся и потрогал рукой стоявшую как ни в чем не бывало на своем месте стену. Холодная, материальная, веская, непроницаемая. Ну, сон же, а во сне так и должно быть. Унося в зажатой ладони немного прохлады, отобранной у стены, Серж направился за пританцовывающим от нетерпения на месте провожатым параглазом. А что, у него были другие варианты? Пока он лично их не видел. 'Веди, птица другого полета', - подумал он проводнику напутствие. Тот только того и ждал.
  Они пробирались, довольно долго, коридорами, в которых Серж точно никогда не бывал. Какие-то кривые, полутемные, а зачастую и совершенно темные закоулки. Причем, когда они погружались в темноту, параглаз включал одно свое око в режим прожектора и освещал ведомому дорогу, - сам он, надо думать, в подсветке не нуждался. Эти проходы больше смахивали на катакомбы, куда Серж, находясь в сознании, а не во сне, ни за что не сунулся бы. Да их, не во сне, и не существовало, ясно же, потому что иначе это означало бы, что в доме имеется другая, параллельная система коммуникаций. Дом в доме. К такому повороту сюжета Серж пока еще не был готов. Вот проснется и, если не позабудет тут же, тогда, быть может, обмозгует и такую версию. Если больше нечем будет занять себя. С утра-то. Директор уж наверняка занятие ему найдет.
  Все проходы были пусты, им не встретилось по дороге даже завалящей полудохлой крыса. Никакой не встретилось, ни дохлой, ни полу. Вот, кстати, Серж зацепился за эту мысль, и стал ее думать, - существует ли здесь, в Доме, какая-то тайная, скрытая жизнь? Если имеются потайные ходы, их должно наполнять такое же неявное бытие. Вот есть ли здесь насекомые? Или змеи, лягушки? Мыши, крысы? Судя по тому, что когда-то Геша держал у себя собаку Грелку, что-то подобное вполне могло быть. В том смысле, что условия для живности вполне подходящие - не только для нежити. Удивительно, но куда они с параглазом следовали, его как-то не слишком волновало. То есть, вообще да, но на самом деле по присущей сну шкале важности для него это был вопрос не настоящего момента. Придет время, и все он узнает, а может и не узнает, но тогда все равно незнание как-то разрешится само собой. Пока же его увлекал и поглощал совершенно процесс перемещения в пространстве. Вообще, он знал железно, ничего скверного с ним случиться не может, сколько бы ни пугали последствиям, тем более, что пока особо и не пугают. Он же во сне, а это значит, что в любой момент волен проснуться. Очень хотелось в это верить, хотя подозрения, что все не совсем так, у него имелись. В той вселенной, в которой он пребывал, водилось всего понемногу.
  Подозрения возникли внезапно, вместе с тревогой, которая внедрилась в него с учащенным дыханием, когда параглаз увлек его в очередной темный лаз. Он подумал тогда еще: О-о! Есть ли там, с другой-то стороны, выход? А потом услышал за спиной, пока еще далеко и тихо, чьи-то шаги.
  Вот оно! Классика жанра! Он беглец, за ним погоня!
  Сердце, разгоняя сонную охмурь, заколотилось под ребрышками. Серж понесся вперед, едва не обгоняя светившего впереди параглаза. И тут произошло совсем уж странное. Механический шкипер принялся вилять из стороны в сторону, точно пытаясь запутать след, и это ему удалось, вот ведь что интересно. Выхватываемый из темноты его светом коридор стал извиваться невероятным образом, метался налево, направо, потом снова налево. Короче говоря, куда параглаз направлял свое светящееся око, туда проход послушным образом и загибался. И вскоре они стали описывать петли, вязать узлы и, в конце концов, сплели клубок неимоверных траекторий, запутанный, что твоя борода из лесы. Но вот что уж вовсе удивительно, так это то, что преследователям, похоже, все их ухищрения совершенно не мешали. Вообще, у Сержа сложилось такое впечатление, что, как бы они ни исхитрялись, какие бы кренделя и коленца ни выписывали в пространстве, те, кто поспешал за ними, всегда спрямляли углы, доворачивая на них непосредственно, точно магнитная торпеда на корабль. И догоняли, догоняли. Расстояние между преследуемыми и преследователями неумолимо сокращалось, так что Серж вскоре смог опознать тот характерный шаркающий, с подволакиванием, шаг, которым грешил, громила господина Тукста. Ну, об этом можно было и раньше догадаться. Кто еще будет гоняться за ним по просторам Сумеречной зоны, как не те, кому было поручено его стеречь? Нет, конечно, охотиться на него здесь мог кто угодно, особенно если такая охота объявлена, но те, кто сторожил, да не доглядел, ясное дело, впереди всех должны стараться. На три корпуса. Все на свете проспавшая стража, настигала - во искупление грехов своих.
  Неожиданно, когда Серж уже начал ощущать, что ему вот-вот снова наступят на пятки, они выскочили на свет. Светляк двуглазый, экономя батарейку, сразу перестал светить, и изо всех своих маломощных сил понесся по вновь открывшемуся коридору. Серж, соответственно, за ним. Добежав до перекрестка, они повернули, правильно, налево, и там, не преодолев и десятка метров, Серж остановился. Сделал он это вынужденно, и по двум причинам.
  Во-первых, потому, что прекратил движение параглаз, мгновенно, без всякой скидки на инерцию, так что Серж едва не догнал его лицом. Во-вторых, место, верней, предмет, возле которого жучек застопорил полет. Зеркало. Серж и сам бы возле него остановился. Потому что видел уже его однажды и узнал.
  Собственно, по зеркалу он и коридор узнал, в котором побывал когда-то. Где-то здесь в тот раз он упустил Гешу, за которым так же гнался, но зато нашел комнату-трактир, в котором увидел кое-что интересное. Впрочем, тогда его манил и вел за собой запах стряпни, теперь же он отсутствовал, видимо, трактир закрылся или переехал, во всяком случае, не было слышно никакого разгула.
  Но вот зеркало... Зеркало было на месте.
  Высокое, от пола и почти до потолка, в тяжелой гладкой раме из темного дуба. И с той же странностью, которую Серж заметил еще в прошлый раз. Остановившись внезапно, он успел взглянуть в пустое, мутное полотно, и лишь потом хозяина нагнало его собственное отражение и, тяжко отдуваясь, вытаращило на него глаза. Да, промелькнуло, еще однажды такой эффект он наблюдал в другом, не менее экстремальном месте - в бассейне, в Зоне. Там черная вода, помнится, тоже тормозила отражения, но в чем суть процесса? Ах, разбираться недосуг! Грохот погони достигал уже угла, за который они свернули, и Серж, прикинув возможности, подумал, что оторваться будет сложно, и что зря они остановились, ой, зря!
   Но тут параглаз повел себя совсем уж странно. Рванувшись к зеркалу, он ударился, как птица клювом, в стекло и раз, и другой, и третий, точно показывая, куда ему неплохо бы проникнуть. Серж протянул руку и, не ощутив преграды, погрузил ее в зазеркалье. И тогда уже, не сомневаясь и не раздумывая больше, шагнул туда и сам.
  За зеркалом ему открылась длинная и узкая каменная лестница, уходившая вверх градусов под шестьдесят, у ее подножия он оказался на крошечном каменном пятаке. Полумрак, и где-то высоко над головой прямоугольник света. Он оглянулся, как раз вовремя, чтобы увидеть, как с той стороны пролетел мимо, отчаянно тормозя по полу выставленной вперед ногой, вооруженный пикой клон господина Тукста. Зеркало в ту сторону, оказалось, было прозрачным, как витрина. Но не для звуков. Странно, все звуки оставались там, не проникали.
  Вернувшись из зоны невидимости обратно, клон зафиксировался телом напротив и, приблизив лицо к стеклу, чертя по нему носом, стал что-то в глубине высматривать. У Сержа прямо зуд в руках случился, так захотелось ему щелкнуть стражника по носу - самой выдающейся части его образа. Лицо служивого было недовольным и злым, он хмурился, шевелил губами и периодически сплевывал. Впрочем, эти ребята, насколько знал их Серж, частенько бывали не в духе. Духи не в духе, такой вот каламбур родился невзначай. Серж хмыкнул. Гоблин тут же припал к зеркалу шерстистым ухом и, прищурив ближний глаз, стал вслушиваться, точно знал, что зеркало здесь такое необычное, и что за ним кто-то скрывается. А, может, и в самом деле знал.
  Серж в ответ на такую подозрительность громилы замер, и даже затаил дыхание.
  Не помогло. Раньше, потому что, следовало остерегаться.
  Что делать, был гоблин наделен чутьем сверхъестественным, ну, а с его несдержанностью Серж был знаком и раньше. В общем, ни с того ни с сего, только взял гоблин и ткнул пикой прямо в зеркало. Оружие вошло в зеркальное стекло, как в воду, беззвучно, на всю длину, и лишь руку разящую не пропустило. Не ожидая нападения, Серж среагировал с запозданием, и непременно был бы наколот на пику, как на иглу мотылек, но тут в его пользу сыграло странное свойство портала замедлять, как оказалось, не только отражения. Войдя в зеркало, пика выскочила на другой стороне с секундной задержкой, которой хватило Сержу, чтоб ненамного уклониться. Волнистый, как клинок криса, и острейший наконечник пики легко рассек ткань куртки на боку и резанул по ребрам. Вот тут-то стало ему понятно, что сон, если и был когда-то, закончился к этому моменту точно.
  Серж замер, пытаясь оценить ущерб и понять, насколько опасна нанесенная ему рана.
  Однако гоблин, похоже, предоставлять ему время на осмотр, а также на психологическую и иную реабилитацию, не планировал. Вообще, попыткой не удовлетворился, и останавливаться на достигнутом не собирался. Выдернув пику, он только глянул на наконечник и, заметив на нем свежие следы крови, вскричал: Ага! И тут же перешел в атаку снова. Владея, так сказать, инициативой, в ее развитие предпринял шаг.
  Но действовал-то он вслепую, опасности не предвидел.
  На этот раз уж Серж среагировал, как надо. Уклонившись заранее, он пропустил пику мимо себя, потом схватился за древко и, продолжая его движение, резко дернул. Не ожидавший такого развития событий, гоблин не устоял на месте и, утратив равновесие, вломился фронтом, и грудью, и лицом, в поверхность стекла. Которое, надо сказать, в отношении него стояло незыблемо, не дрогнуло, не загудело, и даже рябью никакой не пошло.
  Следуя логике падения, стражник выпустил из рук оружие и врастопырку уперся ими в зеркало. И замер, в ожидании восстановления всех равновесий.
  Серж тоже ждать не стал. Ловко, как он умеет, перехватив оружие и сделал выпад. Он не почувствовал сопротивления, не ощутил, как пика поочередно пронзила и зеркало, и за ним того, другого. Лишь потом, когда, ухватившись обеими руками за торчавшее из его живота орудие, громила стал валиться на спину, Серж почувствовал, что движение затягивает и его тоже, и древко отпустил.
  Гоблин господина Тукста, упав, завалился сразу набок, и так лежал, подтянув ноги к животу, руками обнимая пику, из живота торчавший шесток. И не только из живота - крис пронзил его навылет и, на всю длину выйдя из спины, блестел задорно, точно язык, дразнясь, показывал. Глаза ново преставившегося мученика были закрыты, спокойны, - сосредоточены смертельно. Сержа вдруг прошибло потом, он подумал, сообразил, что никогда прежде не доводилось ему вот так, непосредственно, холодной сталью кого-то убивать. Остро кольнуло сожаление, мелькнуло и пропало, но вот тошнота, пришедшая следом, задержалась дольше. Подступила, замутила. Он заморгал часто, смахивая что-то с ресниц, и глубоко, с задержкой стал дышать. Обычный такой прием стабилизации состояния.
  А в это время громила, опровергая толкования и представления о собственной кончине, неожиданно задергался на полу в конвульсиях, засучил, забил ногами и, тремя рывками выдернув застрявшее в себе оружие, резко изогнулся и отбросил его от себя прочь. Пика, должно быть, загрохотала там по полу, но звука Серж не услышал, его не последовало. Гоблин сразу перестал дергаться, затих еще на время, потом перекатился на живот, поджал под себя ноги. Собравшись компактной кучкой, он выждал еще немного, после чего медленно, точно ловя внутренние ощущения, поднялся. Постоял две секунды и резко вдруг бросился в сторону. Пропал, лишь большое мокрое пятно после себя на полу оставил.
  Серж покачал головой. 'Хм!' - высказал он весьма скептическое оценочное суждение. Увиденное никак в его картину мира не вписывалось, а вот в сна контекст - вполне. Он сообразил вдруг, что не крови то след, на полу-то. А если крови, так необычной, зеленой, будто выгоревшая на свету зеленка. А разве зеленой кровь бывает? Нет, настоящая кровь красная, ну, может еще голубая, хотя и такой он никогда не видел. Значит у этих, ненатуральных, она такая. Их что же, сталь не берет? Вот, почему, на поле не оставалось трупов. Ведь не было же их? Не было. Тут Серж подумал, что сейчас стражник обязательно вернется, и не один, а сотоварищи, и истыкают тогда они пиками всю доступную им глубину зазеркалья. А то ведь еще и метнуть могут. Предметы, судя по всему, сквозь зеркало проникают, как по маслу. А эти, стало быть, не могут. Как и параглаз. Да, подумал, это серьезно. Ребята осерчают вконец. Ему, подумал, перед ними уже не реабилитироваться, и, от греха подальше, стал подниматься.
  Лестница выглядела настоящей.
  Каменные стены, выбеленные известкой, узкие каменные ступени, едва потертые. Много ступеней, когда он зачем-то подумал, что надо бы их сосчитать, прошел половину пути. Но возвращаться не стал, мальчик он, что ли, бегать туда-сюда вдогонку за каждой шальной мыслью? Махнул рукой и пополз дальше - лестница была такой крутой, что ему приходилось держаться за верхние ступени руками.
  Пока поднимался, он успел забыть все, что произошло только что внизу, у подножия лестницы. Сон, не сон, но события, перелистываясь, отлетали долой, как страницы отрывного календаря, как сна обрывки, и так же точно меркли, истончались и вовсе растворялись среди других теней, оставляя в памяти лишь шрам смущения.
  
  
  В очередную, вновь открывшуюся реальность Серж вошел снизу. Ткань ее он проткнул головой - будто из омута вынырнул на поверхность пруда.
  Довольно большая квадратная комната, в которую привела его лестница, открывалась ему с покрытого толстыми некрашеными дубовыми досками пола, который он увидел и разглядел непосредственно с уровня глаз. Доски источали тепло и светились гречишным медом, будто подсвеченные солнцем, хотя Серж помнил, что в Сумеречной зоне солнца никогда не видно на небе. Луну да, бывает, и то, скрытую за туманами, а вот солнце - нет, никогда. По мере того, как он, преодолевая последние ступени лестницы, вырастал, поднимался из люка, пространство разворачивалось перед его глазами, комната раздавалась вширь, открывалась во всей своей наполненности. Он медленно поворачивал голову, осматриваясь, и сразу отметил, что прямо перед ним и по левую от него руку располагались все имевшиеся в помещении окна, сквозь которые оно и наполнялось светом, в то время как с противоположных сторон стены были глухими. Зато прямо по центру комнаты складкой пространства топорщилась блестящая металлическая конструкция, похоже, та самая, изначальная, а правую стену одухотворял присутствием большой камин с такой же, как пол, дубовой полкой, выложенный из серого дикого камня вплоть до высоченного, наверное, пятиметрового потолка. В камине, переплетая щупальца, огненным осьминогом резвилось пламя, бросая желто-оранжевые отсветы на пол и на изогнутый металл зеркала, а от него - на все вокруг предметы. Пахло сосновым дымком, озоном и почему-то скипидаром. Серж, еще стоя внизу, у подножия лестницы, сообразил, куда привел его параглаз-ренегат, поэтому, поднявшись наверх, с интересом и некоторым трепетом оглядывал место, в которое так долго и так безуспешно стремился попасть. Почему-то ему всегда казалось, что стоит только здесь оказаться, и все, абсолютно все разрешится едва ли не само собой. Башня, тайна тайн, заветная Гешина мастерская. Ну, вот, он здесь. Дальше что? Где, наконец, сам Геннадий Юрьевич, открывающий?
  - Что ты там застрял на пороге? - раздался от камина ворчливый голос, в котором, несмотря на новую каркающую манеру, Серж уловил хорошо знакомые нотки. - Подходи ближе, не стесняйся.
  Проследив взглядом за источником звука, Серж заметил то, что ускользнуло от его внимания при первом беглом осмотре комнаты. Непосредственно у самого камина, чуть в стороне, так, что при взгляде от лестницы не закрывало его, стояло глубокое кожаное кресло. Вообще, кресел было два, одно напротив другого. Они почти сливались цветом и формой с забитыми книгами и всякой всячиной полками за ними и благодаря этой мимикрии не слишком бросались в глаза. Клубные, Честерфилд, или что-то типа того, по достоинству оценивая мебель, подумал Серж. Странно, в прежние времена Геша не был замечен в приверженности к дорогой мебели или предметам обихода. Большой коробки от лампового цветного телевизора ему было достаточно, чтобы хорошенько в ней выспаться, и он использовал ее, не задумываясь, при всяком подходящем случае. Похоже, с той поры многое изменилось. Что ж, все течет, все меняется. Хотя здесь, в Доме, которым заправляет Тукст, это не удивительно, Директор фактории тоже любит все самое-самое. Да, скорей всего, он лично и поспособствовал появлению в мастерской этих кресел. Из личных запасов, с барского плеча.
  Все вышеизложенное пронеслось в голове у Сержа за те пятнадцать шагов, которые он преодолел, прежде чем разглядел самого хозяина апартаментов. Тот сидел, точно масштабированная статуя фараона, с прямой спиной и положив руки на колени, фактически - укрывался в норке полностью поглотившего его кресла, только голова едва возвышалась над немного выгнутой, плавно перетекавшей в полукруг подлокотников, спинкой. Кожа кресла красно-коричневая, лицо Геши бледное-бледное, хотя и подкрашенное отсветом пламени камина. У Сержа изначально было искреннее желание обнять пусть бывшего друга, но едва он наткнулся на этот колючий, в упор взгляд, любые мысли о панибратстве испарились.
  Геша за прошедшие два, что ли, года разительно изменился. Если раньше во всем его облике, даже когда он злился, ругался или лез в драку, всегда сквозило что-то легкомысленное, почти мультяшное, и это скорей веселило, чем раздражало, - так забавляются люди задиристостью маленькой собачки - то теперь ничего подобного не было и в помине. Серж подумал, потому что сразу почувствовал это, что, пожалуй, больше не сможет звать его Гешей. Ну, а как тогда прикажете называть этого обрюзгшего с тяжелым взглядом субъекта? Господин Хлебчиков? Геннадий Юрьевич? Тьфу! Вот только такой проблемы еще не хватало, ломать голову, как Гешу именовать!
  - Ну, что застыл? - проскрипел тот. - Садись, набегался уже, поди.
  Серж оглянулся на второе кресло, как бы примериваясь, потом отступил к нему, сел. Протяжно, но сдержанно выдохнув пропитанный сладковатым запахом кожи воздух, кресло приняло его с благосклонностью. Капитан положил руки на подлокотники, поиграл пальцами, потом перекинул ногу за ногу и улыбнулся хозяину.
  Прежде Геша, сколько он его помнил, предпочитал повсюду расхаживать в рабочем комбинезоне, заношенном, застиранном и не всегда свежем. Даже на рандеву с девицами умудрялся заявляться в таком виде, и, что удивительно, Серж не мог припомнить ни одного случая, чтобы его по этой причине отшили. Ни одного! Им, девахам, утверждал тогда, и не без оснований, Геша, важней и нужней то, что находится внутри, что скрыто под одеждами. И был прав. Прав! Даже при последней их встрече он был в таком комбинезоне. Но не теперь.
  В этот раз тело Геши обволакивал темно-зеленый, без погон, но с накладными карманами и застегнутый под горло на все пуговицы френч. Того же материала брючки, перед тем как юркнуть в мягкие полусапожки, обнимали его заметно округлившиеся ляжки. Говорят, что ноги не толстеют, а вот, гляди ж ты. И в смене приоритетов в одежде тоже чувствовалось влияние Гонория, - тот же стиль, Директор тоже любил такое тоталитарное милитари. Но наибольшее количество перемен, конечно, сыскалось на лице гения Сумеречной зоны. Этот пристальный, тяжелый взгляд, эти щеки воскового хомяка, эти жесткие, без улыбки губы. И усы, Господи! Геша обзавелся усами! Аккуратная рыжеватая щеточка, как у... Сразу не вспомнить, но кого-то напоминают, точно. Еще и пострижен под бобрик. В общем, да, изменился дружок, что и говорить.
  - Налей себе что-нибудь, - Геша кивком указал на стоящий рядом с Сержем столик, уставленный разнообразным стеклом, граненным и гладким, разной степени наполненности.
  - Нет, пока не хочется, - отказался Серж после беглого осмотра припасов. - А вот сигарой, пожалуй, угощусь. У вас тут замечательные сигары.
  Геша жестом предложил не стесняться.
  Да, подумал Серж, где делся тот Геша, тот забавный парень, которого он знал? Судя по всему, нет его больше. А с этим, что перед ним, он по ходу совсем не знаком. Но, тем не менее, - просто деваться некуда - надо заручиться поддержкой того Геннадия, который есть. Только вот как склонить его на свою сторону? Вопрос. Раскурив сигару и пустив дым в потолок, Серж сказал:
  - Неплохо ты тут устроился.
  - Положение обязывает.
  - В Сосновом бору все было куда скромней.
  - Нашел, что вспоминать. Столько воды утекло.
  - Угу... Как прикажешь теперь тебя называть?
  - А в чем проблема? - удивился хозяин. - Раньше ты вроде над этим не задумывался. Зови, как хочешь.
  - Ну, Гешу ты, судя по всему, перерос, Геннадием Юрьевичем как-то сложно, по фамилии - тоже не то... Как тебя местные величают?
  - Так и величают, Геннадий Юрьевич. А еще - Дока. Можешь тоже так.
  - Дока? Вот с этим я согласен полностью, в своем деле ты действительно дока.
  Геша наклонил голову.
  - Да. С этим не поспоришь. Ты, как я знаю, тоже преуспел.
  - В каком смысле? В чем? Как раз нет, вроде, никаких особых достижений нет.
  - Ну, не скажи! Мы тут тоже наслышаны твоими подвигами, знаем, кому обязаны своими, так сказать, неуспехами. Так что, не скромничай.
  - Как скажешь. А ты что же, теперь всецело за этих? Нерусских?
  - Вопрос тонкий, ответ неоднозначный. Прежде надо бы выяснить, где чья сторона, и кто с кем заодно.
  - Но ведь ты живой! Живой же, правильно? А они нет. Стало быть, и выяснять нечего. Ты, мы с тобой, по факту, за жизнь. Она и есть наша сторона.
  - Можешь не агитировать понапрасну. У меня своя сторона, собственная, и ты про нее ничего не знаешь.
  - Так расскажи.
  - Расскажи...
  С направления лестницы раздался какой-то шум, Серж на него непроизвольно оглянулся.
  - Не волнуйся, - успокоил его Дока, - сквозь зеркало внизу проникнуть беспрепятственно сюда могут только живые - в твоем понимании - организмы. А таких за ним нет.
  - Да как же! Он в меня там палкой тыкал! - вспыхнул Серж и, вспомнив, схватился за бок. Рана уже не кровоточила, да и боль почти не ощущалась.
  - Возьми салфетку, приложи, - подсказал Геша и, наблюдая, как капитан закрывает повреждение, продолжил. - Предметы еще, да, но только натуральные - тоже можно проносить.
  - Твоих рук дело?
  - Конечно! А кто еще мог бы? Пришлось поднапрячься, придумать и устроить специальную мембрану, чтобы обеспечить себе требуемый уровень уединенности. А то ведь эти так и шастают туда-сюда без спросу.
  - А параглаз?
  - Какой еще параглаз?
  - Тот, который привел меня сюда. Ведь это тоже ты?
  - Ах, этот... Да, сознаюсь, пришлось немного подкорректировать его программу.
  - Зачем?
  - Да вот сам не знаю. Мне показалось, что ты мог бы быть мне полезен.
  - Ну, и что?
  - Теперь я в этом сомневаюсь.
  - Здравствуйте, приплыли! - всплеснул руками Серж. - Ну, ты хотя бы объяснил мне, что к чему. Сделай предложение, ну, приличное, по старой дружбе.
  - Так вот я и не могу решить, стоит ли? Какой мне от тебя прок? Не знаю, не знаю... Ты ведь всегда норовишь что-то свое замутить. Лезешь туда, куда тебя просят не лезть. Натура - та же темница, что тут скажешь? Поэтому, выбора-то у тебя особого нет. Да, собственно, и у меня его нет тоже. Все, что можно - это лавировать между тем, что есть, и тем, что все равно будет, независимо от моего или твоего хотения. Процессы идут сами собой, подчиняясь исключительно своей логике, и противиться им, тем более противостоять - бессмысленно.
  - Но можно ведь процессы возглавить. Это же известная формула: не получается что-то отменить - возглавь.
  - Возглавить, да. Возглавить...
  Геннадий надолго задумался, глядя в одну точку, на камин, на пламя. Или сквозь них. Отсветы огня плясали в застывших зеркалах его потемневших глаз, но что он при этом видел, невозможно даже было вообразить. Может, что-то ужасное, Сержа, во всяком случае, мысль об этом заставила поежиться. Он вдруг почувствовал, что друг его изменился значительно больше, чем он себе представлял. Что-то в облике Геши его уже даже не настораживало, а пугало. Дока? Безусловно, в чем-то. То есть в том, что и всегда, что и прежде. Но и этот уровень им, похоже, пройден давным-давно, и какие вопросы он теперь перед собой ставит, какие задачи решает, об этом можно было только гадать. Возможно, ему теперь больше пристало бы величаться титулом дуче, подумал Серж. И засомневался, поскольку слышалось в этом слове что-то опереточное, а ни в какой водевильщине Геша точно не участвовал. К тому же, дуче без возглавляемого им народа существо, скорей, карикатурное. Вождя без обожающей его толпы не бывает, без нее он смешон и нелеп, как платный сортир посреди степи. Геша смешным не казался вовсе, значит, подвластный ему народ имелся. Возникал вопрос, что за народ и где он? Но, конечно, главный дуче этого королевства господин Директор, а два дуче, как и два директора в одном доме это перебор. Двум не бывать.
  - Понимаешь, в чем дело, Сергей, - заговорил Геша, очнувшись от своих дум и видений и, надо полагать, вдохновившись ими. - За то время, что ты там, - жест рукой в неопределенном направлении, - воевал против нас, все кардинальным образом изменилось.
  - Что изменилось? Поясни, пожалуйста.
  - Обстановка изменилась, и расклад сил тоже стал другим.
  - Да, это точно. Мы победили.
  - Причем здесь это? И вообще, не обольщайся. Я говорю о других, действительно важных вещах. Надо сказать, что процесс трансформации не закончился, он все еще продолжается, идет прямо сейчас. Я имею в виду то, что рассказывал тебе господин Директор.
  - Погоди, погоди, ты что же, подслушивал наш разговор?
  Геша развел руками.
  - Конечно! А как же? Поскольку я управляю разведчиками, которых, к слову, сам же и сконструировал, то имею такую возможность, отслеживать добываемую ими информацию. И полное на то право, кстати, имею.
  - То есть, ты хочешь сказать, что репортажи из Литорали тоже смотрел?
  - Имел такое удовольствие. Твоим геройством, в частности, любовался в прямом эфире. Представь, даже болел за тебя. Все приходило сюда, на мониторы.
  Серж оглянулся в направлении, куда указал Геша, и увидел там, в глубине за лестницей, с десяток мониторов, украшавших стену движущимися картинками. И тогда понял, что за мельтешение, замечаемое боковым зрением, раздражало.
  - А та, другая сторона, тоже имеет возможность?..
  - Исключено! Или, как говорится, в части касающейся. В этом им приходится полагаться только на меня.
  - Понятно. Кто контролирует информацию, контролирует все.
  - Или почти все. Хорошо, что ты это понимаешь. Так вот, я контролирую не только информацию. Я также контролирую перемещение, или перетекание, сил между измерениями. Сам создаю такую возможность, и сам ей управляю, что, согласись, законно. И, возвращаясь к твоему разговору с господином Директором, хочу подтвердить его слова. Да, те, кого он назвал кооператорами, в его измерении существуют. Но... они существуют уже не только там.
  - А где еще? Неужели...
  - Да. Господин Тукст был совершенно прав, когда предположил, что наши утраченные самолеты находятся под контролем кооперативного разума. Я его, кстати, называю мозаичным, думаю, это определение точней передает суть явления. И, да, это я помог им туда пробраться. Теперь, правда, не знаю, что с этим делать. Да, ладно, летают и пусть летают пока, не жалко.
  - Зачем ты это сделал?
  - Да так, от скуки. И еще, наверное, для того, чтобы почувствовать и оценить свои возможности. Но теперь все по-другому. Совсем по-другому!
  - Погоди, погоди, - вскричал Серж, - ты что задумал?!
  Он с удивлением и страхом смотрел, как в очередной раз меняется облик Геши. Тот явно распалился, воодушевился, щеки его запылали, а глаза горели не отраженным, а собственным маниакальным огнем.
  - Да, решение принято! - отвечал тот на вопрос Сержа. - Я сделал ставку, на мозаичный, составной разум. За ним будущее, и, поверь мне, с ним не сможет тягаться никакой индивидуал, и даже искусственный интеллект. Это мощь непревзойденная. Единственно, он пока не может существовать просто в воздухе, в пространстве. И это решаемо, самолеты показали, что так. Мозаичному разуму нужна особая среда, носитель, какая-то сеть. Угадай какая? Я тебе сам скажу: энергосистема Земли вполне подойдет. Даже не просто подойдет, а идеально подойдет. И у нас уже все готово, еще чуть-чуть, по сути - формальности остались, и мы возьмем землю под контроль. В глобальном масштабе!
  - Но ты же не сможешь его, этот разум контролировать!
  - Зато могу возглавить! Как ты и предлагал.
  - Но ведь это катастрофа! Глобальная катастрофа!
  - Кому как, - усмехнулся Геша. - Кому как.
  - Погоди, а как же Виви? Как твои девочки?
  - Все в прошлом, дорогуша. Пройденный этап. Да и вообще, по сравнению с открывающимися перспективами, не только это - ничто не имеет значения. Несопоставимо.
  Тут Серж просто не нашелся, что возразить. Слова закончились, даже мысли попадали вниз, как сраженные ужасом мертвые птицы. Он сидел, задыхаясь, и, открыв рот, глотал им воздух. Потом сказал:
  - Я не понимаю. Ну ладно, ты хакер, любознательный дурак, лезешь, куда не просят, - ладно, бывает. Но они? Им-то что здесь нужно?
  - Наверное, это вопрос добра и зла.
  - То есть, мы добро, они зло?
  - Не все так просто, дорогуша. Мы ведь у себя тоже постоянно к кому-то лезем, не даем жить спокойно, как кому хочется. Вот и они...
  - Дмитрий Михайлович, учитель физики, если помнишь, говорил, что если два измерения сольются, может рвануть. Аннигиляция. Все разнесет к херам.
  - Вот и отлично. Посмотрим. Поверим теорию практикой.
  - Отлично? На что посмотрим?
  - На спектакль.
  - Но мы все погибнем! Ты не понимаешь? Все погибнут! И ты тоже!
  - Может быть. Зато проверим, узнаем, наконец, достоверно, есть ли он, нет ли.
  - Кто - он?
  - Бог. Если есть - вмешается. А как иначе познать непостижимое? Никак. Он сам нас в такие условия поставил, мол, уверуйте, и все вам будет. Но одной веры уже не достаточно, мы живем во время точных знаний. Поэтому, если окажется, что его нет, то и жить незачем... Большинству, во всяком случае.
  - Геша, ты не дока, и даже не дуче. Ты чудовище!
  Геша сухо, как семечки высыпал на газету, рассмеялся.
  - Бери выше, - сказал, отсмеявшись, - я - демиург. Меня называют открывающим, а я хочу стать еще и закрывающим. Стены Неведения, с которой ты все носишься, для меня не существует. А теперь я хочу разрушить ее и для остальных. До основания, снести, как ты говоришь, к херам. Пусть разумные познают, что есть, что и как! Так что я демиург новой формации. Прежние делали то, что Он указал, а я переиначиваю, что Он сам сделал. Вот измерения не пересекаются? Он их такими создал? А я их соединю! И пусть попробуют мне помешать!
  - Ты безумен! Ты сумасшедший! Ты решил потягаться с Богом?
  - А что? Цель вполне благородная. Тем более, я уверен, что все получится. Надо уметь бросать вызов.
  - А как же добро и зло?
  - Добро без силы, это зло. Так что выбор очевиден.
  - Но, Господи, даже не знаю, что еще тебе сказать.
  - Ха-ха-ха! Да ладно, не напрягайся, дружище! И не дрейфь, все будет нормально. Обойдется. И вообще, не верь всему, что тебе говорят. Больше критичности, друг мой! Но, что касается тебя, - твое положение, надо признать честно, очень шаткое. Я бы сказал, безвыходное. Ты оказался не у дел. Более того, ты всем мешаешь, а в тебе никто не заинтересован. Ты никому не нужен, ни господину Туксту с его архаровцами, ни мозаичным, ни, чего уж темнить, мне. Поэтому участь твоя, в свете грядущих событий, представляется печальной.
  - Так отпусти меня! Ведь ты мне друг? Помоги бежать отсюда, и вся недолга.
  - Э, нет! Ты, друг мой, слишком хорошо себя прорекламировал. Оставлять тебя на свободе просто опасно! Кто знает, что ты еще придумаешь? Не летающий трактор, так что-то другое. Ныряющий паровоз какой-нибудь. Нет, дорогуша, путь отсюда тебе заказан. Навсегда.
  - Вот так вот? Что же ты предлагаешь? Альтернатива должна же быть какая-то.
  - Ха-ха! Что мне в тебе всегда нравилось, так это твоя проницательность. Чутье. На мякине тебя не проведешь. Да, ты правильно уловил, предложение у меня есть. Личное, безальтернативное и горящее, как путевка в рай. То есть, времени подумать у тебя нет. Только да или нет, и немедленно.
  - Так, может, лучше сразу умереть?
  - Может, и лучше, не знаю, выбирай сам. Только имей в виду, что для тебя умереть означает стать одним из громил господина Директора. А уж он тогда с тебя сорвет, с шельмы!
  - Да, не вариант. А в чем суть твоего предложения? Огласи, так сказать, по пунктам. Авось, оно мне подойдет, чем черт не шутит?
  - О, мое предложение... Да, надеюсь, оно тебе понравится, тем более, что выбора-то все равно нет. - Он подергал усами, потом разгладил их рукой. Могло показаться, что он подбирал слова, но это, конечно, было не так. Серж давно заметил, что в плане эмоций Директор со своими архаровцами были значительно выразительней, чем его бывший друг. - Все просто, - сказал, наконец, Геннадий Юрьевич. - По сути, это дань моей личной привязанности. И потребности в друге, собеседнике и спарринг партнере. Короче, есть необходимость в компаньоне. Мне нужно, чтобы посреди этого мертвого мира рядом со мной находилась живая, преданная мне душа. Я предлагаю тебе занять это место.
  'Да-да, - подумал Серж, - так я тебе и поверил. Ни в каком компаньоне ты не нуждаешься, и ни в ком не нуждаешься. А вот что тебе нужно на самом деле? Это, опять же, вопрос'. Вслух же спросил:
  - Почему бы нет? А какие обязанности? Пение перед сном? Кофе в постель?
  - Можно и это. Все, что пожелаешь взвалить на себя.
  - А если ничего не пожелаю?
  - Значит, будет так.
  - Ух ты! Просто королевские условия! Я согласен! Тем более что выбора все равно нет. И ты что же, прикроешь меня от Тукста?
  - Безусловно. Но одно обусловленное требование все же есть: тебе придется подписать договор.
  - Ну, что ж, подпишу! Где?
  - Здесь! Все приготовлено, дорогой... - Со стороны лестницы в этот момент донесся хорошо различимый стук. - Так, - сказал Геша, - кто-то пожаловал, ломится. И я даже знаю, кто. Нам следует поспешить.
  С этими словами Геннадий Юрьевич поднялся с кресла и, сделав знак следовать за собой, прошел в ту часть помещения, которая до сего времени была скрыта от глаз возвышавшимся посередине зеркалом. Там под одним из окон стоял письменный стол, украшенный резьбой и бронзой, явно антикварный. Рядом, скрытая светло-зеленой портьерой, находилась дверь на балкон. Дверь была приоткрыта, о чем говорило легкое трепетание ткани на сквозняке. И это казалось странным, учитывая, что в мастерской топился камин. Вообще, Серж вдруг подумал, что жечь камин летом, пусть и в конце его, довольно необычное занятие. Ну, может быть, может быть. Кто знает, наверное, ему холодно. Морозит, зябко. Бывает! Серж пожал плечами. В его глазах Геша стремительно превращался в эксцентричного мизантропа. Как минимум. А если по максимуму? Этого он пока не знал и, если честно, не хотел бы знать.
  На чистой поверхности стола лежал всего лишь один лист бумаги с совсем небольшим, как показалось Сержу, текстом. Подходя к столу следом за будущим компаньоном, Серж оглянулся на металлическую конструкцию, и то, что он увидел, его заинтересовало. Собственно, дверца, ведущая внутрь устройства, была раскрыта, и там, внутри, на железном верстаке он увидел нечто. Прибор, который сразу узнал. И, как только он его увидел, сразу же уловил и низкое, тихое гудение. Прибор работал, качал энергию. В голове у Сержа сразу закрутились шестеренки. Так-так, подумал он, интересно. А у Геши спросил:
  - Что, до сих пор работает?
  - Темпоральный генератор? Да. Без него пока не получается. Не отвлекайся, времени нет! Быстро читай и подписывай.
   Склонившись над столом, Серж придвинул к себе бумагу. Вся ситуация ужасно напоминала ему один момент в его жизни, также закончившийся подписанием некой бумаги. И, помня, что последовало за прошлым подписанием, ему хотелось избежать этого, но он не видел, как это сделать, тут же не сорвавшись в пропасть.
  Бумага была написана от руки, размашистым, но гладким почерком. Не Гешиным, насколько помнил его Серж. Посреди листа сверху было начертано 'Договор', а ниже, собственно, располагалось его, договора, тело. Он принялся читать вслух.
  'Я, Таганцев Сергей Сергеевич, сим удостоверяю, что добровольно отдаю себя в компаньонское услужение...'
  - В услужение?
  - Это форма такая, бюрократическая. Форма, - пояснил с успокаивающей интонацией Геша.
  'На веки вечные, или пока смерть не положит предел всему...'
  - Веки вечные, смерть? Правда, что ли?
  - Да, все серьезно. Мы ведь, находясь здесь, в Сумеречной зоне, где потоки времени закольцованы, практически бессмертны. А ты как хотел? Думал, завтра передумаю, и все, пойду по своим делам? Нет, дружище, только так. Бессрочно - единственный срок, который всех устроит. Уверяю тебя.
  - Кроме меня.
  - Но у тебя и выхода-то нет.
  - Подловил?
  - Само собой. Долги нужно отдавать вовремя, мой друг. А договоры подписывать в надлежащий момент. Так что, не тяни, подписывай, пока господин Тукст там зеркало не разнес на части. Если он появится здесь до подписания, с тобой, боюсь, все будет кончено.
  Серж вдруг почувствовал, ему показалось, что Геша, это не одного с ним возраста мужчина, а древний старик, который знает безмерно больше него, и разговаривает, и ведет себя соответственно. А вот он перед ним - юниор, легковес, который бузит и резонерствует ради придания себе большей значимости. Очень неприятное чувство. Хотя, понятно, что, проведя, образно говоря, между землей и небом столько времени, Геннадий Юрьевич приобрел такой опыт, который нигде больше и получить нельзя. Чувствуя оцепенение, просто-таки омертвение в членах, Серж нахально оскалился, изображая улыбку. Делать нечего, подумал, делать нечего. Достав из кармана заветную ручку, он демонстративно пощелкал ей несколько раз.
  - Где наша не пропадала! - возвестил лихо, как в прорубь прыгнул. - Где подписать?
  - Нет, нет, не ручкой, - остановил его Геша. Взяв с бюро небольшой серебряный поднос, на котором на чистой салфетке лежали приготовленные хирургический ланцет и остроконечный бронзовый стилус, он протянул набор Сержу. - Такие бумаги подписываются кровью. Только она одна имеет значение и реальную ценность.
  - Да ты что! - взвился Серж. - Это что еще за колдовство?! Не буду!
  Геннадий Юрьевич, однако, был неумолим:
  - Надо, дорогой, надо. Только так.
  - Тьфу! - плюнул Серж в сердцах, схватил с подноса ланцет и полоснул им по пальцу. Сжав челюсти, выдавил из пореза каплю крови. Потом, сменив ланцет на стилус, измазал его кончик в крови и вывел на бумаге подпись. Едва он это сделал, как Геша выхватил листок со стола за уголок и помахал им в воздухе.
  - Все! - радостно объявил он. - Дело сделано.
  Не дожидаясь, пока кровь на бумаге высохнет, Геннадий, к немалому удивлению Сержа, сложил расписку пополам и, вернувшись к камину, бросил ее в огонь.
  - И что теперь? - спросил озадаченный Серж. - Стоило ли столько всего городить, чтобы вот так закончить?
  - О, не волнуйся! - поспешил успокоить новообретенного компаньона Геша. - Ничто не закончилось, наоборот, все только начинается. Расписки, данные кровью, не горят, и никуда не исчезают. Они вообще неуничтожимы, если ты не знал. Твоя - в том числе. Теперь она находится там, где ей и надлежит быть, - у одного известного адвоката в Лимбе. Слышал про такое место?
  Серж неопределенно качнул головой, но Геша расценил его жест по-своему.
  - Вот, там. Забрать ее оттуда, или как-то выкупить, практически невозможно. Для этого, для начала, надо исхитриться туда попасть, а это, скажу тебе, весьма не просто. Ладно, не раскисай. Теперь можешь расслабиться и просто быть собой. Ты, знаешь что? Возьми себе выпить что-нибудь, благо повод есть хороший, и поди на балкон. Побудь там, воздухом подыши, видами полюбуйся. А я пока с господином Директором разберусь. Надо ему объяснить новый статус-кво.
  
  Пожав плечами, Серж взял из пепельницы оставленную там сигару и, окутавшись клубами дыма, раскурил ее вновь. Потом с деланным безразличием зацепил со столика за горлышко двумя пальцами квадратную бутылку, по виду, виски - ему было все равно, что - и последовал по указанному адресу, на балкон. Собственно, Геша и направил его, и рукой показал, где у него балкон, и это был совсем другой балкон, не тот, рядом с которым стоял письменный стол. Серж как-то не особо на этом обстоятельстве сконцентрировался. Да мало ли, может, башня вся по кругу балконами обвешана? Он был просто оглушен и сокрушен чувством, что только что совершил невероятную, непоправимую глупость. Как мог он подписать этот дурацкий договор? Тем более, кровью? Что на него нашло, черт возьми? Что за помутнение? Чем он только думал? Судя по тому, как возрадовался Геша, гешефт он получил немаленький. Пока смерть не разлучит... Вот черт! Смерть!
  Оглянувшись на ходу, он увидел, что Геша отошел в ту часть зала, где у него размещались мониторы, и, склонившись, над компьютером, что-то там колдовал, совершенно не обращая на него внимания. Смерть, вновь пронеслось у него в голове, смерть! Что за ерунда в голову лезет? И вдруг, как озарение снизошло - нет, не ерунда, совсем не ерунда! Он тут же подумал: - А ведь еще есть шанс все обнулить.
  Снова оглянувшись на Геннадия, и убедившись, что тот по-прежнему занят своими делами, Серж отвернул от центрального выхода на балкон и быстро пересек свободное пространство, отделявшее его от зеркала Козырева. Войдя внутрь устройства, он достал из кармана чудо-ручку. Зажав, чтобы не мешала, бутылку подмышкой, он произвел все необходимые манипуляции, переведя бомбу в боевое положение. Положив ладонь на корпус генератора, ощутил его тепло, почувствовал скрытую мощь, энергетическую вибрацию. Усмотрев на панели, сверху, подходящее углубление, в какие обычно вставляют термометр, он сунул туда ручку. Она вошла идеально, практически на всю длину, - точно паз был именно для нее предназначен, и ждал ее, ждал. Что ж, дождался. Сколько, три минуты? Меньше уже.
  Покинув зеркальную камеру, Серж через замеченную ранее за зеленой шторой дверь вышел на балкон. Этот был совсем маленьким, шаг в ширину, три в длину, и располагался особняком от основного, шедшего вдоль переднего фасада и широкого, как пристань. Но какое это имело значение? Никакого. Значение для жизни, как сказал Геша, имеет только кровь, и еще смерть, вот на этом и сосредоточимся. Хотя нет, зачем? Пусть все идет, как идет, само собой. Если присутствует неотвратимость, и она наступает, какой смысл с ней спорить?
  Открыв бутылку, он, запрокинувшись, перелил в себя треть, наверное, ее содержимого. Да, виски. На качество не обратил внимания, ну, виски - и виски, что тут такого? Лишь бы действовало. А оно подействовало, причем незамедлительно. Алкоголь пошел в кровь, зашумел в голове, ватными колотушками толкнулся в виски. Глаза наполнились влагой, Серж рукавом вытер слезы. И точно навел резкость: дали, для Сумеречной зоны привычно туманные, невнятно прорисованные, - вдруг прояснились, и он увидел вдалеке парящий над волнистой темнотой подсвеченный утренним солнцем Кашканар. Этого не могло быть, но это было. Просто неожиданный подарок Мироздания, в последний раз показать ему Кашканар. Серж знал, что там, неподалеку от горы, находится та, с которой ему больше всего на свете не хотелось расставаться. Но, видимо, не суждено. Прощай навсегда, Тома-Томочка! Будь счастлива, птичка моя певчая. Прощай, Кашканар, тебя я тоже буду помнить.
  Тут ему показалось, что он видит, как лысый верблюд на вершине помотал большой округлой головой, встрепенулся и стал подниматься на ноги. Ему было тяжело, ведь он пролежал неподвижно целую вечность и врос в землю, поэтому ноги его дрожали от напряжения, а сам он раскачивался из стороны в сторону, ссыпая со спины камни и снега. Самое удивительное, что Серж чувствовал эту дрожь, улавливал раскачивание. А потом еще ощутил глухой удар, точно на кучу песка упала бетонная плита, и следом сильный толчок. Пространство вспучилось откуда-то снизу, поднялось волной, которая подхватила балкончик, как оказалось, отдельно от Дома существующий объект, и понесла, закручивая по широкой спирали, будто обломок трапа, в поручень которого он вцепился судорожной хваткой скрюченных пальцев.
  Балкон вскоре развернуло, и тогда он увидел, как на месте призрачного его Дома вырастает огненный смерч, - такой, каким его обычно рисуют художники, с прожилками и прослойками темного дыма, и яркими вспышками. Художники знают, и все видят правильно. Пламенеющий столб достиг неба, самой его поверхности, тверди, и стал расходиться, распространяться по ней расширяющимися кругами. Возбужденная взрывом, волна смяла оставшееся внизу без присмотра пространство, увлекла, закручивая вокруг образовавшегося на месте форпоста провала. Словно сама Стена неведения проломилась здесь, и в пролом устремилось все, жаждавшее познания. Балкончик Сержа тоже оказался увлечен этой стремительностью. Снова неотвратимость взяла верх над желаниями, пересилила, подчинила. Расставив ноги, как боцман на штормовой палубе, Серж вылил в себя остатки виски, и, крепко выдохнув, отсекая задышку, швырнул пустую бутыль в разверзшуюся воронку реальности. И, под восторженное улюлюканье свихнувшегося голодного пространства, так и не выпустив из рук поручня, сорвался следом за бутылкой в эту бездонную глотку.
  Глава 24. Над Кашканаром зарево.
  
  
  - Верблюд ушел, - сообщил Тагази хмуро.
  - Какой верблюд? - не понял Сан Саныч.
  - Лысый. Тот самый, который на вершине горы спал.
  - Спал? Верблюд? Перестань, Тагазимула! О чем ты вообще говоришь? Был обвал, камнепад, целая лавина сошла в долину. Давай без сказочных верблюдов обойдемся.
  - Лавина лавиной, но она была позже, она была потом. И, безусловно, камнепад вторичен. Потому что сначала поднялся и ушел верблюд. Уж мы-то знаем, Сан Саныч, мы знаем.
  - Хорошо, пусть верблюд. Допустим, тебе видней. Куда же он, по-твоему, ушел? И почему именно сейчас? Столько лет лежал - ничего, и вдруг поднялся на ноги, пошел куда-то.
  - Все не вдруг, Сан Саныч. Вы же знаете, что вдруг только кошки рожают. Типа того.
  - Никто вдруг не рожает, Тагази, это я тебе, как мужик мужику говорю. В каждом конкретном случае всегда виновен хитрозадый сперматозоид, за которым стоит с направляющей струей злонамеренный его носитель, напустивший живчика на ничего не подозревающую особу. Что особы ничего не подозревают, естественно, возьмем в кавычки. Жизнь столь же цинична, сколь и целомудренна, дорогой мой. Так что, нужна другая версия. Что же такого произошло, что так возбудило условного верблюда?
  - Так и я о том твержу, что не вдруг. По нашим сведениям, виной всему событие, о котором вы спрашиваете.
  - Стало быть, оно имело-таки место?
  - О, да! Еще какое! Выброс энергии чрезвычайной силы. Что-то необычное. Мы даже не можем себе вообразить, что такое в реальности взорвалось.
  - А где?
  - Как раз там, где вы встречались с господином директором Тукстом.
  - То есть, Дом?
  - Да, форпоста, фактории чужих больше нет. Да и их самих нет. Сила и качество взрыва были такими, что оказались вскрыты оба соседних измерения. Дом был разрушен до основания, обломки при этом унесло, вытянуло, точно в вакуум, преимущественно на ту сторону. Очевидно, откуда что пришло, туда и вернулось. Но и к нам сюда кое-что забросило, причем, что-то весьма нехорошее.
  - И что же это? Конкретней нельзя?
  - Пока не можем понять. Не разобрались. Но совершенно точно, что чужие, все эти духи, эти спириты, ушли. Там, где они были все это время, теперь их нет. Мы их не чувствуем. Напряженность и опасность ушли.
  - Так, может, вам пора выбираться из-под земли? Простор, вон какой! Тем более, ваше прежнее место не занято.
  - Нет, нет, исключено. Хотя, зарекаться не буду, кто знает, как оно дальше сложится. Может быть. Никогда не говори никогда.
  - Ладно, покуда оставим это, до лучших времен. Ведь когда-то же они настанут.
  - Вы так думаете?
  - Конечно. Главное не расслабляться, и все будет как надо. Ты мне скажи лучше, что там теперь происходит? В Сумеречной зоне?
  - Там теперь то же, что и было всегда - пустыня. Никого, и ничего, не ощущается и не определяется.
  - Так... Значит, Сергей Сергеевич...
  - Не знаю, Сан Саныч, ничего не могу сказать. Мы не смогли найти его нигде. Во всяком случае, среди мертвых, традиционных мертвых, его точно нет.
  - Что же, по-твоему, есть еще и нетрадиционные мертвые?
  - Представьте, есть. Можно их назвать условно мертвыми. То есть, они как бы живые, но от нашей, земной жизни оторваны, и вернуться в нее не могут. Я имею в виду потерявшихся, тех, кто каким-то образом оказался в Лимбе. Знаете же, что это такое?
  Сан Саныч покивал с мрачным видом, потом спросил:
  - А вы там посмотреть не можете?
  - Нет, к сожалению не можем. Лимб - это специфическое образование. Совершенно особая локация, и такое странное место во Вселенной, что... Нет, у нас с ним связи нет.
  - А как же туда пробраться? Если надо? Это возможно? Должен же быть какой-то способ. Ведь если люди, которые теряются, как ты говоришь, попадают туда, значит, их путь можно повторить.
  - Только если потеряться самому, я так думаю. Но как это сделать? Это процесс спонтанный, его закономерности, если они есть, никому не известны. Как его инициировать? Непонятно. И как потом вернуться назад? Ведь вы же не хотите остаться там навсегда? А зачем вам?
  - Как зачем? Если Сергей Сергеевич оказался там, мы обязаны его оттуда вытащить.
  - Пустая затея. В смысле, неосуществимая. Затерянные между мирами - возврата оттуда нет. По крайней мере, такие случаи нам неизвестны.
  - Может, просто никто не пытался?
  - Почему же, пытались. Только все тщетно. Там, похоже, сам принцип устройства такой: всех впускать, никого не выпускать. На входе что-то типа обратного клапана стоит.
  - Ну, значит, туда все-таки можно? Из любого правила бывают исключения. Вот, я ведь с тобой разговариваю, хотя вроде и не должен бы.
  - Ну, я случай особый.
  - Я о том и говорю. Надо самим сконструировать такой особый случай.
  Они стояли друг напротив друга, прислонясь спинами к каменным стенам в глубокой выемке в склоне, служившей когда-то входом в ныне засыпанный туннель, ведший к серебряному руднику в недрах горы Кашканар. Снаружи вход густо зарос кустарниками, поэтому, не зная точно, где, с наскока найти его было делом не из легких. Однако Сан Саныч здесь уже бывал прежде, так что для него попасть сюда труда не составило. Он загодя, еще на подходе, подал сигнал Тагази - с помощью устройства, которое тот сам ему и вручил, - соответственно, когда Сан Саныч проник под своды, бывший гоплит его уже поджидал.
  Туннель был давно, в незапамятные времена, засыпан, основательно, плотно, завал начинался уже метрах в пятнадцати от входа, поэтому место, в котором они находились, теперь представляло собой неглубокий рукотворный грот. Здесь было тихо, сухо и заметно теплей, чем снаружи, где пространства земные, просторы и теснины, в очередной раз оккупировала осень. Сан Саныч раз за разом поглядывал на камни, перегородившие проход, и ему никак не верилось, что однажды он прошел сквозь них. Не сам, конечно, прошел, Тагази провел, тем не менее, он, традиционно воспитанный, не мог до конца свыкнуться с мыслью, что даже камни, твердь, в определенных условиях оказываются проницаемы. Тагази и нынче на встречу к нему прошел сквозь них. В своем теперешнем состоянии он и не на такое способен. Призрак, да?
  Сан Саныч перевел взгляд на Тагазимулу, придирчиво просканировал его внешность, и не нашел в ней ничего призрачного. К тому, что половина лица у бывшего гоплита будто отлита из черного обсидиана он, похоже уже привык. А в остальном - да, бледноват немного, ну так ведь под землей живет, без солнечного света. В таких условиях кто угодно побледнеет, даже... даже... Тут в мыслях его случился перебой. Достойный пример бледности вопреки предрасположенности так и не сыскался, поэтому, он счел за благо прекратить поиски. Вместо этого сказал:
  - Анатолий, мне нужна твоя помощь. Я за этим, собственно, и пришел.
  - Все, чем могу, Сан Саныч. Говорите, что нужно?
  - Если бы я знал...
  - Хорошо. А нельзя ли чуть-чуть поконкретней? Самую малость?
  - У Сергея Сергеевича был универсальный ключ, с помощью которого он открывал, или взламывал, пространство.
  - Правда? Я ничего такого не знал.
  - Во время его прыжка с горы, ключ был утерян. Мы его ищем, уже, наверное, целый месяц, подрядили даже местных трапперов и сталкеров, но пока результат неутешительный. Нулевой результат. Я тут подумал, а у вас, в вашем городе Тагазиме, ничего подобного не имеется?
  - К сожалению, нет. Очевидно, ключ этот - порождение того адского мира, откуда пришел директор Тукст. А материализовывали идею, наверное, в фактории. Мы к этому отношения не имеем. Хотя, кто знает, может, и смогли бы скопировать - попади он к нам..
  - А, если вдруг найдем, зарядить его вы смогли бы?
  - Надо смотреть, разбираться. Может быть.
  - Хорошо, тогда крайний вопрос. Во время нашего с ним последнего разговора Сергей Сергеевич упоминал о некоем шамане. Арикара его, кажется, звать.
  - О, нет! Только не это!
  - Но другого ведь варианта нет?
  - Я его не знаю.
  - Вот, видишь, и ты не знаешь. А мне, чего бы это ни стоило, нужно пробить путь в Лимб. Просто необходимо. И, раз уж пространства стали раскрываться, почему бы и Лимбу не стать доступней? Тут только начать, а там, глядишь, вскоре Тагазим с Лимбонго наладят между собой регулярное автобусное сообщение. Так что давай, рассказывай про шамана.
  - Не уверен, понравится ли это шаману. С другой стороны, он и не запрещал о себе рассказывать. Ладно, по дороге расскажу. Пошли, нас ждут. Думаю, все уже собрались.
  - Погоди, погоди, куда ты меня вести собрался?
  - На встречу, Сан Саныч, забыли? С хакимами и волхвами, они вас ждут. Вы тогда отказались, потому что спешили, но обещали в следующий раз прийти, поговорить. Вот он, следующий раз, настал. Нет, нет, Сан Саныч, никаких отговорок, мне и так за вас влетело, что отпустил, не привел. Я ведь тоже на службе.
  - О, черт, Анатолий, прости! Я действительно забыл. Столько всего навалилось, замотался. Ну, ладно, веди. Только ненадолго, договорились? У меня, в самом деле, очень мало времени.
  - Конечно, Сан Саныч, как скажете. Но, может, вы потом и сами про время забудете. У нас, правда, интересно. Вашу руку!
  
  
  В глубоком голубом колодце тонула Земля. Уходила вниз, и вдаль, и прочь. Плоскость выгибалась, погружаясь в дымку, дымка застывала, наливалась синевой. Медленно кружась в хороводе, три полупрозрачных существа совершали свое движение вверх. Хотя, где тут верх? Правильней, пожалуй, было сказать - от. Отталкиваясь от - причального камня. Уходя из - тихой гавани. Да, так. Потому что, как люди ни старались все испортить, Земля оставалась тихой гаванью, в которой, предоставленная самой себе, жизнь будет тихо бродить, воспроизводя саму себя, до окончания дня Брамы. Но у этих, прозрачных, был иной путь, они покидали планету, и жизнь на ней, и чудесная плесень разума - все, оставалось позади, убывало в прошлое.
  Существа летали, раскинув огромные ячеистые крылья, едва не касаясь ими друг друга. Причем, чем выше они поднимались в космос, тем их крылья раскрывались шире, становились больше. Могло показаться, что здесь, в безвоздушном пространстве крылья не нужны совсем, но нет, как раз наоборот. Если в пределах атмосферы они использовались по прямому назначению, как собственно крылья - для полета, то выше нее играли роль солнечного паруса, а так же солнечных батарей, напитывая стеклянные капсулы тел энергией. Космическое пространство только выглядит пустым и безжизненным - для тех, кто не умеет смотреть широко или менять поляризацию. На самом деле оно пронизано потоками всевозможных излучений, космических лучей и питательной радиации. И не стоит забывать про информацию! Питрисы, а это, разумеется, были они, очень любили оседлать информационные потоки и следовать в их русле, впитывая в себя все, что могло оказаться для них полезным. Надо сказать, что в этом плане они были практически всеядными. Собственно, поиск и поглощение информации являлось одним из основных и едва ли не единственным смыслом их существования.
  - Дорогой друг! - произнес один из питрисов, обращаясь к тому, чье тело и чьи крылья выглядели глянцевитыми и более прозрачными, чем у его спутников, без налета похожей на пыль мутнины. - Мы рады, что переходной этап, наконец, заканчивается для тебя. Возникли непредвиденные трудности, мы приносим за них извинения.
  - Но вы же не виноваты, - ответил вновь обращенный. Внешне он был уже неотличим от своих товарищей, если не принимать во внимание его немного чрезмерного, как у всякого новодела, сияния. Так, новая монета, в силу краткости периода обращения, лишена патины и благородной потертости. - Обстоятельства сложились подобным образом.
  - Нет, нет, мы должны были предвидеть. Обязаны. И, надо признаться, кое-какие сигналы, тонкие знаки, что так может произойти, мы получали. К сожалению, мы поняли это только постфактум, позже, анализируя происшедшее. Знаки ведь нужно уметь распознать, а это непростая наука даже для питрисов. Как бы там ни было, но меры уже приняты, в ритуал внесены необходимые уточнения и изменения, так что ничего подобного в будущем случиться не должно. И теперь, находясь на пути к другой жизни, ты волен выбрать себе новое имя. Обычно на данном этапе с вновь обращенными так и происходит, они берут себе новое имя в духе нашей традиции.
  - Я хочу оставить прежнее, Даниил. Оно меня вполне устраивает.
  - Ты собираешься следовать ему буквально?
  - Там видно будет. Я еще не умею загадывать слишком далеко. Пока для меня важней память с этим именем связанная.
  - Понятно. Мы уважаем твой выбор, хотя ты должен знать, что он может иметь для тебя некоторые последствия.
  - Какие последствия? Если не возражаете, я хотел бы узнать сейчас.
  - Видишь ли, Даниил, жизнь наша, нашего народа, очень долгая. Такая долгая, что давно бы потерялась во тьме времен, если бы не следование традиции, такой же давней. Мы не имеем книг, как и других вещей, книги нам заменяет изустное предание, которому мы стараемся следовать во всем, до буквы, до знака. Поэтому к нарушителям традиции отношение отрицательное. Не хотелось бы, чтобы ты, друг, в самом начале нового своего пути ощущал на своих плечах ненужный груз негатива.
  - Я понял вас. И все же хотел бы оставить имя Даниил. Пусть это небольшое исключение послужит подтверждением общего правила.
  - Хорошо, мы не настаиваем.
  - Учитывая все обстоятельства, - вступил в разговор еще один питрис, - и, опять же, следуя в русле традиции, пока мы еще не оторвались слишком далеко, ты можешь высказать одну просьбу, и мы ее обязательно выполним.
  - Мама, - сразу, не задумываясь, сказал Даниил. - Мои родители. Я хочу, чтобы у них родился новый ребенок, сын, или дочь, все равно. Хочу, чтобы у них было утешение в жизни, чтобы печаль потери меня не убила их. Но пусть брат или сестра мои будут не во всем похожи на меня. В смысле, чтобы родителям не пришлось пережить вновь подобную потерю.
  - Об этом можешь не беспокоиться. В русле нашей, опять же, традиции, все уже сделано. Кстати, у матери твоей были проблемы, она больше не могла бы иметь детей, но теперь они устранены, и в скором времени она родит близнецов, двойню.
  - Тройню.
  - Вот, даже тройню. Детки будут здоровыми, и не похожи на тебя. Вообще, чтоб ты знал, мы так и практикуем. Найти способных к трансформации нелегко, но, найдя, мы уже не теряем их родных из виду. И довольно часто, в следующем поколении, или дальше, мутация в семье повторяется. Так что, будем считать, что право на одну просьбу ты не использовал. Поэтому, озвучивай новую, пожалуйста.
  Данька покачал головой.
  - Хорошо, - сказал он. - Я знаю, кому еще ваша помощь придется кстати.
  - Наша помощь. Это ведь коллективное действие, в котором ты тоже принимаешь участие.
  
  Тамара стояла у окна, обняв собственные плечи, куталась в пуховый платок. В бледной глубине стекла, прозрачной тенью прежней Тамары, маячило ее отражение с распухшим от слез подурневшим лицом. Горе никого не красит, это правда. Более того, с любой красотой оно обходится беспощадно, для того, видимо, злодеи его и воспроизводят вновь и вновь. Но смотрела медсестра не на своего болезненного двойника, а сквозь него, туда, где в синей, туманной дали плыл, вздымаясь над волнами пространства, пузырь Кашканара.
  Сан Саныч, осторожно приблизившись к маленькой женщине, положил руки ей на плечи, при этом несколько раз слегка сжал их ладонями, показывая, что он рядом и всегда готов прийти на помощь. Она вздрогнула, не от испуга, а от прикосновения, - просто нервы пребывали в таком состоянии, что вибрировали от всякого внезапного сигнала. Едва повернув голову, скорей инстинктивно, чем по необходимости, Тома печально, мимолетно ему улыбнулась. Она и так знала, кто рядом с ней, хотя и не видела, как он вошел в кабинет.
  - Сан Саныч... - расслабив мышцы, она немного откинулась назад и оперлась на него спиной, как на надежную стену, прижалась, чувствуя себя беззащитной девочкой, нашедшей опору посреди сбесившегося пространства.
  - Здравствуй, красавица, - шепнул он ей в волосы.
  - Красавица... Шутите? На глаза навернулись слезы, она разогнала их рукой.
  - Вовсе нет. Ты для меня всегда красавица.
  Тамара почувствовала, как сердце ее вздрогнуло, сжалось, а потом расслабилось, впустив в себя немного тепла. 'С чего бы это?' - подумала она.
  - Есть новости? - встрепенулась, уловив дрожь надежды в груди.
  - Пока все по-прежнему. Но, покуда мы живы, надежда есть всегда. Мне в скором времени, быть может, придется уехать. Еще не известно точно, однако, думаю, что так.
  - Надолго?
  - Не знаю, но, видимо, да.
  - И далеко?
  - Далеко.
  - Это связано?..
  - Служебная командировка.
  - Понятно. Я просто подумала...
  - Ты правильно подумала. И пусть все остается на этом уровне. Просто знай, просто будь уверена, что я сделаю все, от меня зависящее.
  - Если вы так говорите, значит, появились какие-то намеки. Или наметки?
  - Скажем так, я слышу некий шелест крыл надежды...
  - Надежды... У меня даже нет на нее сил, - прошептала она. - Нет сил...
  Он притянул, прижал ее плечи, к себе.
  - Ты должна быть сильной, Томкэт. Должна.
  Она покачала головой:
  - Я не могу. Я всего лишь слабая женщина, и я все больше рассыпаюсь.
  - Послушай, что я тебе скажу. Мы, мужчины, можем быть сильными, -самыми сильными, - и можем свернуть горы, и сделать что угодно, при одном лишь условии. Если будем знать, что где-то, кто-то в нас верит, и нас ждет. Понимаешь? Все, что мы делаем, мы делаем не для себя, в общем-то. А для тебя, и таких, как ты. Для наших любимых женщин. Поэтому, все истории, которые мы так или иначе рассказываем, в конечном итоге они все о любви. Я хочу сказать, что когда однажды соберусь и пойду за Сергеем, я должен знать, должен чувствовать, что ты ждешь его, ждешь нас, как, не знаю, ждешь Солнце каждое утро. Понимаешь?
  - Но он жив? Я ничего не знаю! Я не чувствую, наверное, онемела...
  - Среди мертвых не обнаружен. Значит, есть основания полагать живым. Значит, есть надежда.
  - Надежда... Конечно. Маленький оркестрик.
  - Когда пушки смолкли, и нет других источников силы, остается уповать на нее, да еще на любовь.
  - Любовь, - повторила она протяжно, пробуя слово на вкус.
  Они помолчали, каждый по своему ощущая и переживая в душе отозвавшееся на имя чувство.
  - Мне кажется, что я слишком мало, недостаточно его любила, - произнесла она тихо. - Если бы я любила его сильней, ничего этого не произошло бы, не случилось, и он остался со мной. Но я его не удержала, отпустила и - упустила. Меня просто убивает эта мысль, что я могла бы спасти его, надо было всего лишь любить сильней.
  - Что значит, любить сильней?
  - Я не знаю. Все дело в том, что я даже не знаю, как любить по-настоящему. Но иногда я думаю о другом.
  - О чем же?
  - О том, что Сережа тоже мог бы любить меня сильней. И тогда он и сам не ушел бы, не оставил меня одну. А иногда приходят и вовсе ужасные мысли, что он не любил меня никогда, и что все было напрасно. И это, наверное, самое страшное.
  - Не накручивай себя понапрасну. Самое главное - иметь и сохранять любовь в душе своей. Над чужой любовью мы не властны, потому что она - вольная птица. Кроме того, в природе мужчин проявлять свою любовь несколько иначе, чем это делают женщины. Когда он уходит на войну, чтобы умереть за тебя, так он проявляет свою к тебе любовь. Понимаешь?
  - Я понимаю, но все же...
  - Знаешь, я тоже иногда думаю примерно так же, что... Да, наверное, я мог бы чаще говорить Лили, что люблю ее. Наверное. Иногда мне тоже представляется, что в этом случае все сложилось бы по другому, и я бы ее не потерял. Может, она именно этого ждала от меня, именно этого ей не хватало? Не знаю. Но я всегда считал, что такими словами, как 'любовь', 'люблю' нельзя разбрасываться. Ведь когда любишь человека по-настоящему, он и без слов не может этого не чувствовать, не знать. И все же, думая так, мы оба с тобой не правы.
  - Почему?
  - Потому что, мы такие, какие есть, ругать себя за это бессмысленно. Наверное, можно стремиться стать лучше... Да, это даже правильно. Но измениться нельзя в одночасье, для этого нужно прожить жизнь. Она нам, кстати, для того и дается - живя, расти. Ладно, будем надеяться, что нам еще выпадет случай все исправить и сделать так, как следует. И мы скажем все слова, которые хотели, но не успели, и любить будем так, как никогда прежде. Все у нас будет.
  - Думаете, так будет?
  - Уверен.
  - Ах, Сан Саныч, ваши бы слова, да Богу в уши!
  Они замерли, прижавшись друг к другу, две разные, чужие половинки, почувствовавшие родство и объединенные на время общим чувством потери. Вечерело. Сумерки, зародившись в комнате, - а им казалось, что в их душах, - выплеснулись через окно ординаторской наружу, и очень скоро затопили всю землю. Лишь освещенный лучами заходящего солнца Кашканар сияющим куполом продолжал парить над этим сумеречным морем. И, странное дело, им хорошо было видно, как над осиротевшей без привычного верблюда вершиной сверкали зарницы. Там поднимались, кружа и бросаясь из стороны в сторону, черные птицы, много-много птиц. Пометавшись, они сбивались в стаю, и гигантским копьем улетали на север. Не успевал один клин раствориться в синеве небес, как над горой формировался следующий и, не мешкая, уносился туда же.
  - Странно, - сказала Тамара. - Птицы летят на север. Не на юг, на север. Туда, где раньше была Брешь, и где птицы давно не летали.
  - Да, жизнь быстро захлестывает любые пустоши, даже самые великие.
  - Но они, эти, другие, чужие, еще вернутся? Когда-нибудь?
  - Да кто же их знает? Кстати, ты подсказала мне одну мысль. Судя по всему, вероятность нового обострения существует. Похоже, что этот процесс циклический. Мы, правда, пока не можем просчитать его закономерность.
  - Они, как чума, приходят без предупреждения, уходят внезапно, оставив после себя мертвое пространство.
  - Мы больше не бросим это место без присмотра. Принято решение, оставить Легион здесь, на постоянной основе. И, кстати, по такому же принципу будем отслеживать и другие аномальные области. Госпиталь будет расформирован, знаешь? Я бы посоветовал тебе вернуться домой. Там тебя ждут...
  - Да, наверное. Не знаю... Возможно... Что мне там делать?
  - Жить. Живи спокойно, жди Сергея.
  - Жить спокойно и ждать? Как такое возможно?
  - Все возможно. В любом случае, жить-то нужно.
  - К жизни нужно относиться серьезно. Как она сама же и учит.
  - Да, горькая практика показала, что ко всему нужно относиться серьезно. Поэтому тот провал, тот старый карьер, в котором Брешь возникает, решено затопить, направив туда одну из рек. Может, это тоже поспособствует тому, что чужие больше не смогут сюда проникать. Пусть остаются за Стеной неведения, как называл ее Сергей.
  - Стена неведения? Даже не слыхала. Мне он ничего такого не говорил.
  - Видимо, не успел. Может, эта мысль позже у него возникла, уже здесь.
  - Что же это такое, Стена неведения?
  - Граница между нами и ими. Стена между мирами, между измерениями. И, если разобраться, она реально существует, невидимая, но непреодолимая. Мы не знаем, что там у них, можем лишь догадываться, строить предположения, фантазировать - что угодно. Они, точно так же, ничего не могут узнать напрямую. И проникнуть не можем, мы к ним, они к нам.
  - Но иногда все же это случается?
  - Да, нет правил без исключений. И, когда случается, это приводит к несчастьям. Поэтому, за состоянием стены следует внимательно следить.
  - Но ведь Сереженька сейчас там, в темноте...
  - Понимаешь, Томкэт, мы считаем, вполне обоснованно, между прочим, что жизнь и свет на нашей стороне. По определению. И исходим из того, что тьму нельзя привнести в свет, но свет во тьму - можно. Мы найдем Сергея, где бы он ни был, в любых сумерках или потемках, по испускаемому им свету.
  - Думаете, это осуществимо? Мне трудно поверить.
  - Помнишь, что я говорил тебе про надежду?
  - Свет рассеет тьму и победит ее?
  - Именно. Есть такая идея.
  
  
  
  [email protected]
  
  
  
   Прочитать роман в полном объеме, а заодно и отблагодарить автора за усилия, можно, купив его недорого на сайте ЛитРес по ссылке: https://www.litres.ru/gennadiy-tarasov-29209331/stena-nevedeniya/. Те, кому тратить денег по каким-то причинам не хочется, пока еще может прочитать книгу бесплатно на сайте АТ: https://author.today/reader/94015
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"