|
|
||
МИТРОФАН.
Многозвучный шум наполняет комнату. Шум идет из телевизора. Кроме того, рядом Пульхерия учит маленькую Лизу таблице умножения, а в соседней комнате Александра Александровна громко говорит по телефону.
Митрофан Спрухов умел под все эти звуки уходить в себя. Глаза его упирались в стену напротив стола, за которым он сидел, все тело застывало. Пульхерия иногда успевала уложить дочку, вымыться в ванной, а он все сидел недвижно, уперев глаза все туда же в стену.
Александра Александровна врывалась в комнату, чтобы выплеснуть накопившиеся за время телефонного разговора эмоции, Пульхерия досадливо шептала: Ну, мама! - кивая головой на дверь в комнату спящей Лизы и прижимая палец к губам. Спрухов не шевелился.
-Митя, не смотрите так на стену, - говорила тогда Александра Александровна.
-Почему? - спрашивал Спрухов, не отрывая взгляда от стены.
-Пуша, объясни мужу, - говорила А. А. и уходила к себе, заносчиво вскинув голову.
Пульхерия, не обращая внимания на Митрофана, разбирала постель, включала ночник и ложилась с книжкой Александры Марининой. Читала она часа полтора, пока, наконец, Спрухов не начинал шевелиться.
-Ложись спать, - просила Пульхерия.
Спрухов шел умываться и ложился спать. Заснуть быстро он не мог и включал телевизор. Пульхерия сонно смотрела телевизор и трогала мужа за ухо. Иногда это действовало, иногда нет. Так или иначе, супруги Спруховы засыпали.
Первой утром вставала Пульхерия. Она будила Лизу, чтобы вести ее в школу. Митрофан лежал под одеялом, закрыв глаза, но уже не спал.
-Пуша, - говорил он, - тебе что-нибудь снилось?
Пульхерия мучительно собирала дочку по частям в школьницу, но честно отвечала: Да.
-И что? - поднимал голову Митрофан.
-Какой-то старик спускался вместе со мной по лестнице, а навстречу шел ты и еще кто-то. Мы идем вниз, а вы вверх. И старик тебя спрашивает: Пойдешь в ..? Не помню, что он имел в виду. Я уже вас не вижу, а вижу книгу, как большую Азбуку, в ней какие-то буквы... Больше ничего не помню...
-А мне снился кобель, - сказала Лиза, терпеливо снося гребень в волосах.
-Кто тебе снился? - в один голос спросили Митрофан и Пульхерия.
-Кобель.
-А кто это? - осторожно поинтересовался Митрофан.
-Собака такая, только не девочка, а мальчик.
-Пора вставать, - решал Спрухов и вставал.
На кухне А. А. пила чай, плотно укутанная в белый махровый халат.
-С добрым утром, - говорили все друг другу одновременно.
-Кобель был с длинным-предлинным хвостиком, - продолжала рассказывать Лиза.
-Что она говорит? - вздрагивала А. А.
-Лиза, кушай яичко, мы опаздываем, - торопила дочку Пульхерия.
-Кобель - это такая собака, только мальчик, а не девочка, - объяснял Митрофан Александре Александровне.
-Спасибо, я знаю, что такое кобель, - иронизировала А. А.
-А быть девочкой лучше, чем мальчиком, - сообщает Лиза.
-Все, отдай яичко папе, он доест, пошли, мы опоздаем, - торопила ее Пульхерия.
-Не переходите дорогу на красный свет, - вдогонку советовала А. А.
-Хотите яичка? - предлагал Митрофан.
-Ешьте сами, - говорила А. А. и добавляла слегка иронически: - Митя.
По дороге на работу, трясясь в переполненном автобусе, Спрухов все время сталкивался с разными подозрительными личностями. Одно время к нему постоянно подкрадывался полусумасшедший юноша с козлиной бородкой и нашептывал скабрезные французские анекдоты времен Генриха IV. Митрофан плохо знал историю и потому стеснялся пристыдить юношу и показать свое невежество. Потом как-то на маршруте появилась старуха, уж точно сумасшедшая, помешанная на самой современной истории и городском фольклоре. Она рассказывала свои байки во весь голос, публика смеялась, потому что героями ее анекдотов были она сама и все мало-мальски известные лица города - от Гришки Романова до Сашки Невзорова, а Спрухов только затыкал в отчаянии уши. Наконец, одна очень даже симпатичная дамочка, с бледным лицом, улыбаясь нервно, предложила ему себя за рубль.
-Вы серьезно? - спросил ее в изумлении Спрухов.
Она, закусив губу, кивнула.
-Вы с ума сошли, - сказал ей Митрофан.
Она не могла пристыдить его незнанием истории, и он решил отчитать ее как следует.
-Вы предлагаете себя за рубль, так?
-Так, котенок, - сказала она и покраснела.
-Рубль! - воскликнул полушепотом Спрухов. - Вы хоть представляете, что это такое?
-Конечно, - кивнула она. - Рубль был введен в обращение в России в тринадцатом веке. В шестнадцатом веке он был разбит на сто копеек. Таким образом, России принадлежит честь быть первой страной в мире, где ввели десятичную систему денежного исчисления...
-Боже! - сдавленно воскликнул Спрухов и ушел в себя.
Митрофан Спрухов работал в школе учителем математики, и, как ни странно, лучшим его другом был Лев Верховодин, учитель истории. Митрофан терпеть не мог истории, а Лев ничего не смыслил в математике, что не мешало им быть друзьями уже лет десять, с тех пор как оба стали работать в этой школе. Объединяла их любовь к психологии, причем каждый подходил к любимому предмету со своей стороны. Митрофан был адептом соционики и вслед за Аушрой Аугустинавичюте вместе с верными ее последователями верил, что существует шестнадцать основных типов личности, каждый из которых имеет оригинальную психологическую структуру.
-Но почему шестнадцать? А не четыре или не тридцать два (типа)?! - вопрошал Лев Всеволодович.
-Потому что основных функций психики четыре. Каждая функция представлена оппозиционной парой... - пытался объяснить Митрофан.
Но Лев Верховодин не слушал его:
-Психика человека есть социальный продукт. С этим спорить бессмысленно. Психология - искусство интроспекции, а не наука. Мы гораздо лучше поймем человека и его эпоху, читая свидетельства современников и мемуары...
Проведя контрольную в седьмом В, Спрухов собрался домой. Он вспоминал, как загнал сегодня Льва Всеволодовича в угол во время спора, и ухмылялся. Домой он шел обычно пешком и на ходу сочинял про себя стихи, которые записывал дома на отдельный листочек. Он уже написал одну тысячу четыреста пятьдесят пять стихотворений и сегодня сочинял одна тысяча четыреста пятьдесят шестое:
Все тот же день кружится в небе синем.
Цари, герои, - все поют одно.
А я смотрю-смотрю кино,
И вижу как бегут по небу свиньи.
Дрожат над головою провода.
Свинья прикидывается розой.
И мордой розовой
Сует, где плещется вода.
Мой дар убог, но я
Не промолчу, грустя напрасно.
Влюбленный страстно.
И я, и я - свинья.
Сегодня вдруг, когда Митрофан Аркадьевич переходил дорогу на перекрестке, не пропустив его, на дорогу вывернула роскошная машина и, проехав по луже, окатила Митрофана грязной водой с головы до ног. Машина проехала чуть дальше и внезапно остановилась. Митрофан, в отчаянии созерцая свое грязное пальто, увидел все же краем глаза, что машина была роскошная, иномарочная, блестящая, сверкающая чайно-сахарной желтизною, чистая, несмотря на грязный день. Затем он увидел тем же краем глаза, что из машины выбирается плотный человек в кожаном пальто.
-Ах! - сказал Митрофан, указывая на свое пальто и не зная, что еще можно сказать.
-Извините, - сказал, приближаясь, человек в кожаном пальто.
Митрофан все еще не знал, что тут сказать, и молчал.
-Спрухов? Спрут?! - вдруг весело закричал человек в кожаном пальто, и Митрофан разом узнал в нем Витю Брулина, того самого Витю Брулина, который с седьмого по десятый класс сидел за его спиной за следующей в ряду партой.
-Сволочь ты, Брулин, - наконец нашел что сказать Митрофан.
-Дружище! Да рази ж я знал! Если б я только знал, что это ты!!! - с искренним сожалением разглядывая Митрофана, воскликнул Витя, сжимая его затем в объятьях и хлопая по спине. - Садись, садись!!! Ну, садись же!
Он затолкнул Митрофана в теплую, уютную и чистую машину, не обращая внимания на грязь, стекавшую с его пальто, виновником которой, впрочем, если по справедливости, был он сам.
Митрофан, вцепившись обеими руками в портфель, понимал, что сияющий чистотой и воском салон машины сейчас из-за него замарается, он сидел себе тихо, пытаясь сообразить, что же с ним все-таки так неожиданно происходит. Витя плюхнулся на сиденье рядом, хлопнул дверью, и машина прыгнула и помчалась и понеслась все быстрее вместе с ними вперед.
Они куда-то ехали. Знакомый угол дома долетел и пролетел мимо Митрофана с небывалой скоростью.
-Что молчишь?! Сто лет! Нет, он молчит! - весело повторял Брулин, поворачиваясь к Митрофану и отворачиваясь вновь. - Давай! Рассказывай!
Митрофан кашлянул смущенно.
-Мне нечего рассказывать, - признался он.
-Ну, ты даешь! - восхитился Витя. - Ты жив, здоров?
-Да, - как-то неопределенно ответил Митрофанов, уходя в себя.
-А я, старина, занялся бизнесом. Как тебе моя девочка?
Митрофанов завертел головой, пытаясь понять, о ком здесь идет речь. Потом догадался, что речь идет о машине, в которой они мчались.
-Альфа-Ромео девяносто седьмого года. Без пробега по России. Лапушка! Ласточка!
-У тебя все хорошо. - то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал Митрофан.
-Все - о'кей!
Они замолчали вдруг, словно неожиданно потеряв нить разговора.
-А помнишь, - весело воскликнул Витя, - помнишь - Машу?!
Митрофан заерзал в своем мягком, глубоком сиденьи. Помнит ли он Машу? Когда-то он был тем Колумбом, кто открыл Машу, носил ее портфель из школы полгода, давал списывать ей математику, а потом вдруг не выдержал навалившегося на него счастья и рассказал Вите Брулину, не зная кому еще можно рассказать, какое чудо сидит рядом с ним за одной партой. Через неделю портфель Маши носил Витя, через месяц Маша и Витя вместе прогуливали уроки, через три месяца Митрофанов был нежестоко, но избит Витей, впрочем, начал драку он сам. Витя всегда был пониже Митрофана, но покрепче и поспортивней.
-Она теперь моя жена, - сказал Витя.
-Так я и знал! - вырвалось у Митрофана.
Витя взглянул на него с некоторым удивлением.
-Куда мы едем?! - воскликнул Митрофан, крутя головой.
-Ко мне в магазин. Выберешь себе дубленку. Я ведь торгую дубленками, куртками, посмотришь, как там все у меня. Потом съездим ко мне домой, познакомишься... то есть увидишь Машу.
-Но мне самому надо домой! У меня завтра шесть уроков. Непроверенная контрольная. Меня тоже дома ждет жена. Пуша, то есть Пульхерия. И дочь Лиза.
-У тебя дочь? Вот как? Правда? Сколько лет?
-Восемь.
-Так ты работаешь - учителем! - воскликнул Витя. - Ну и ну! Наверное, математики! Конечно же, математики! Да?
-Да, - сказал Митрофан.
-Классно, - восхитился Витя, - классно-атасно! Ух! Жаль, что я за рулем, могли бы выпить. За встречу! А впрочем, по баночке пивка пропустим обязательно.
Они уже ехали по центру города, по Лермонтовскому проспекту, кругом все шумело, двигалось, откуда-то вышло солнце и отражалось в сверкающей грязи.
-А жене позвони, - Витя сунул в руки Митрофана черную трубочку с антенной. - Скажи, что встретил старого школьного друга.
-Как звонить? - спросил Митрофан, разглядывая с любопытством разнообразные кнопки.
Витя показал.
Пульхерия взяла трубку быстро.
-Ты где? -спросила она.
-Я в машине. Меня похитили. В милицию звонить не надо. Думаю, что отпустят к вечеру. - сказал Митрофан.
-В какой машине?
-Альфа-Ромео девяносто второго года.
-Девяносто седьмого, - строго поправил Брулин.
-Повтори, что ты сказал? Я не...
-Я говорю, что меня похитил один старый друг, школьный. Ты его не знаешь. К сожалению. Мы выпьем пива, познакомимся с его женой. То есть, мы уже знакомы. Были когда-то... Потом я вернусь домой.
-Пуша, мне надо звонить, - раздался голос А. А., взявшей вторую трубку. - Это вы, Митя?
-Это я.
-Вы все сказали Пуше?
-Все.
-Тогда мне надо звонить.
-Не задерживайся, - попросила Пульхерия.
-Не буду. Пока.
Витя забрал трубочку.
Они остановились у сверкающей витрины, в которой стояли манекены в роскошных шубах и кожаных куртках. Над витриной большими буквами гордо горело слово Крокодил.
-Ну вот, это мой магазин, - тая небрежный восторг, сказал Брулин.
Они зашли, у порога их встретила стайка сверкающих красотой и улыбками молоденьких девочек.
-Здравствуйте, Витор Михайлович! Виктор Михайлович... Виктор Михайлович...
Они оставили девочек и прошли через зал, битком набитый народом и пахнущий плотным душным воздухом, нырнули в узкий коридор, толкнули дверь и оказались в просторном кабинете с медвежьей шкурой на полу и головой оленя над креслом с высокой деревянной спинкой, вытянувшейся вверх из-за массивного стола, покрытого зеленымо сукном. Митрофан сам не понял как очутился-провалился в другое кресло, черно-кожаное, обхватившее его своими пухлыми объятьями, а Витя уже достал из блеснувшего ярким и резким светом холодильника банку пива и протягивал ему. Пока Митрофан открывал пиво, оно пролилось бледно-пышной пеной на его злополучное пальто. Митрофан с сожалением взирал на свое грязное, пахнущее теперь к тому же пивом пальто.
-Брось! - махнул рукой Витя.
В комнату, постучав, вошла на длинных, невероятных ногах девица, похожая на тех, каких видел Митрофан не раз то на страницах журналов, то в рекламе по телевизору.
-Мила, принеси дубленку для моего старого друга. Выбери получше. Несколько размеров.
Мила измерила Митрофана взглядом и вышла.
-Вить, мне неудобно, - признался Митрофан.
-Брось, старина, не ерунди, какие разговоры!
Через полчаса они снова ехали в машине. Митрофан был облачен в темно-коричневую, пропитанную каким-то специальным составом, как объяснил Витя, дубленку; пальто лежало завернутое в огромный целлофановый пакет на заднем сиденьи; в руках у Митрофана была новая банка то ли немецкого, то ли голландского пива, которое он открыл уже с изрядной степенью ловкости, гордясь собой, на коленях Митрофана покоился портфель с контрольной седьмого В.
Они остановились на улице Рубинштейна.
-Здесь у нас четырехкомнатная квартира, - сказал Витя, кивая на старинный, украшенный архитектурными красотами дом.
-Хорошо, - кивнул Митрофан, оглядывая улицу.
-Сейчас увидишь Машу, - сказал Витя, когда они оказались перед огромной стальной дверью на пятом этаже. - Вот она обрадуется тебе, увидишь!
Он прижал палец к губам, улыбаясь, и тихонько всунул длинный ключ в замок двери. Из-за двери раздалось глухое и страшное рычание.
-Арзамас шестнадцатый, - прошептал Витя.
-Почему шестнадцатый? - шепотом же спросил Митрофан.
-Пятнадцать уже мертвы, - ответил Витя, толкая дверь.
На пороге отворившейся тяжело двери стоял красноглазый бультерьер, готовый к смертельному бою. Он глухо, утробно, почти не слышно, рычал. Увидев Витю, он перестал рычать и расслабленно улыбнулся. Так, во всяком случае, показалось Митрофану. На самого Митрофана он глянул коротко, но внимательно - одним глазом.
-Арзу, папуля, - прошептал Витя, - это мы. А Маша дома?
Арзамас шестнадцатый вильнул острым хвостиком.
-Пойдем, пойдем, - Витя поволок Митрофана в коридор. - Ботинки сними, вон туфли. Дубленку вешай сюда, как она тебе, кстати?
-Хорошо, - сказал Митрофан.
Ничего особо роскошного в обстановке семейства Брулиных не было, но пахло хорошими духами, высокие, под три метра потолки, создавали ощущение простора.
Они зашли в первую комнату. Маши не было. Зашли во вторую. Маши не было и тут. Зашли в третью, уже по другую сторону длинного широкого коридора. Маши не было опять.
-Что же она, спит? - удивленно пожал плечами Брулин. - Подожди-ка здесь, старичок, пожалуйста.
Он отворил дверь в четвертую комнату и на цыпочках вошел туда. Митрофан успел заметить портьеру за дверью, за которой скрылся Витя.
Митрофан остался стоять один в коридоре. С другого конца длинного коридора на него внимательно смотрел Шестнадцатый Арзамас, упершись короткими кривыми лапами в отлакированный паркет.
-Все в порядке, - как можно дружелюбнее сказал Митрофан и принялся разглядывать книги в большом застекленном книжном шкафу, оказавшемся перед его носом.
Он успел прочитать только имена маркиза де Сада (и здесь история, подумал Струхов) и какого-то Ломброзора, когда за портьерой раздался глухой шум.
Дверь распахнулась, и в коридор вылетел абсолютно голый мужчина, в котором к ужасу своему Струхов обнаружил чрезвычайно известного человека, знакомого ему из телепередачи про политику, кого - лучше умолчать. За ним с пистолетом в руках выбежал Витя Брулин, весь перекошенный, с криком во рту. Вслед за ними выбежала Маша, в халате, немного изменившаяся за те годы, что не видел ее Митрофан, но такая же красивая.
-Фас, Арзамас, фас! - кричал Витя.
-Фу, Арзамас!! - кричала Маша.
Арзамас вскочил в боевую стойку и дрожал, не зная, что делать.
Испугавшись внезапно, что Арзамас выберет в жертвы наименее знакомого ему человека, то есть его, Митрофан тоже закричал во все горло. Заметив, наконец, Митрофана, голый человек в ужасе закричал громче всех остальных и бросился перед ним на колени.
-Нет, нет, пощадите! Нет!!! - молил он, протягивая к Митрофану руки.
Наверное, он принял Митрофана за киллера.
В один прыжок Витя подскочил к нему и приставил пистолет к его виску, сжимая судорожно зубы и подняв одно плечо. Человек смертельно побледнел и замолчал, поникнув.
Тут и Маша заметила Митрофана.
-Митя?! - поразилась она, всплеснув руками.
Халат ее распахнулся, и Митрофан увидел, что одет он был на абсолютно голое тело. Сверкающее красотой, подумал склонный к поэзии Митрофан.
-Запахнись, ведьма!- забыв о голом человеке на коленях, приказал Витя, подбежал к Маше и сам запахнул на ней халат.
Голый человек, обрадовавшись, что о нем, кажется, забыли, пополз куда-то по коридору - все также на коленях.
-Стоять!!!
Большая белая задница с темными пятаками мозолей замерла и сжалась, словно увидела поднятое в ее сторону дуло пистолета.
-Это - N? - не мог не спросить Митрофан.
-Да, это я, - плачущим голосом призналась задница. - Витя, в конце концов, я - депутат. У меня иммунитет!
-Что ты натворила! - сказал Витя горестно и опустил руку с пистолетом.
-Прости, дорогой, - сказала Маша. - Мне так грустно всегда без тебя. Он так редко бывает дома, Митя, ты не представляешь!
-Наверное, работы много, - предположил Митрофан.
-Ах, надоела эта его работа, - вздохнула Маша. - Да я рядом с ним и бываю-то два раза в году, когда он позволяет себе выбраться куда-нибудь. Не забудь, на Рождество ты обещал мне Париж! Почему ты не позвонил, когда ехал сюда?
-Решил сделать тебе сюрприз, - убитым голосом сказал Витя.
-Все равно молодец, что привел Митю. Митя, я так рада тебя видеть, правда. Чудное было время, когда я любила вас обоих. А потом я выбрала этого деспота. Этого тирана! Ну, Витя, не дуйся. А ты, Петя, вставай и иди оденься. Ты почти не изменился, Митя.
Петя встал и робко скрылся за дверью в комнате.
-Ты тоже, - ответил Митрофан. Сердце его колотилось, так что ребрам больно стало.
-Мы сейчас проводим Петю и поговорим за чашечкой чая. Или кофе? А, может, Вы голодны? Я разогрею что-нибудь. Ну, Витя, хватит дуться. Хватит! Слышишь? Хочешь кушать?
-Конечно, - мрачно сказал Витя.
-Сейчас я разогрею пиццу в микроволновке. А, может, пойдем в ресторан? Ты, Витя, поедешь на работу сегодня еще?
-Ну, какая тут работа! - взорвался вдруг Витя.
-Не знаю, какая у тебя работа. Сегодня, когда с нами Митя, можешь немножко расслабиться. Мы тебе разрешаем. Правда, Митя? Ты женат?
-Да.
-А, впрочем, я слышала, что ты женат. Мне рассказывала Аня, а ей говорил Гаврюша. Вы с ним виделись как-то, а потом его встретила Аня и...
Из двери вышел чрезвычайно прилично одетый в тройку господин с плоским портфелем.
-Пойдем, Петя, я тебя выпущу.
Маша выпустила Петю N., за ним захлопнулась дверь, и тут они все втроем обратились к Арзамасу, который по-прежнему дрожал, глаза у него багрово и тускло блестели. Из пасти капала слюна.
-Сшибка! - сказал Витя. - Ну сколько раз я тебе говорил, сколько раз: нельзя, нельзя собаке приказывать разное одновременно! НЕЛЬЗЯ!!!
-Ты, наверное, предпочел бы, чтобы тебе пришили политическое убийство?! - иронично осведомилась Маша.
-Что же теперь делать? - растерянно спросил Митрофан.
Брулин мрачно поднял руку с пистолетом в направлении пса. Арзамас, все также ничего не понимая, смотрел в черное дуло смерти.
-Витя! - закричала Маша, прижимая ладони к ушам, - не здесь!
-Не надо, Витя, - попросил Митрофан.
-Вызови ветеринара, пусть он его усыпит, - сказала Маша, дрожа.
-Нет, я сам, - Витя зашел в одну из комнат и вернулся со шприцем в руках.
-Прощай, старина, - прошептал он, поцеловал собачью морду и сделал укол.
Арзамас вздохнул глубоко, лег, положил голову на лапы и навечно закрыл глаза.
Маша вздохнула и всхлипнула. По розовой щеке ее катилась и дрожала слеза. Митрофана тоже душили слезы. Ему хотелось сделать что-нибудь необыкновенное, но он не знал, что можно сделать. Все происходящее с ним сейчас показалось ему как-то восхитительно, значительно, волшебно, - Маша и Витя словно вернули его в молодость, в бесшабашное время, когда все казалось возможным.
-Пойдемте в ресторан. Может, в ирландский паб? - предложила Маша. - Витя, займи Митю, я пойду оденусь.
-Нет, в Чайку, - сказал Витя.
-Чудесно, - обернулась Маша, - я сейчас.
-Давай покажу тебе квартиру, - сказал Витя. - Мы переехали сюда... Маш, когда мы переехали сюда?! - громко крикнул он.
-Что, милый?
-Когда мы сюда переехали?
-В девяносто пятом. Под Новый год. Это был чудный подарок, милый.
-Вот мой кабинет...
Кабинетом экскурсия и закончилась. Витя вспомнил, что надо вызвать похоронщиков для Арзамаса, и стал названивать куда-то, усадив Митрофана за компьютер. Митрофан погрузился в выстраивание разноцветных шариков по пять в ряд, и так этим увлекся, что не заметил, как пролетело время. Витя так и не отрывался от телефона, приходили какие-то люди, забрали мертвого Арзамаса, Витя ругался с кем-то по телефону, Митрофан понял, в чем фокус и умудрился набрать три тысячи четыреста очков. Наконец, Маша была готова.
Они приехали в ресторан Чайка на канале Грибоедова. Витю и Машу приветствовали в гардеробе как графа с графинею. Митрофан в новой дубленке тоже почувствовал симпатию к себе, когда дубленку бережно приняли вместе с портфелем, где все так же непроверенной оставалась контрольная седьмого В. А, завтра проверю! - успокоил себя Митрофан.
Цены, указанные в меню, показались Митрофану вполне сносными, и он удивился, что в таком шикарном ресторане все так относительно дешево. Конечно, себе он не мог такое позволить каждый день, но раз в месяц или хотя бы раз в два месяца он мог бы приходить сюда с Пульхерией. Когда он увидел объем принесенных блюд, он еще приятней удивился. Удивление переросло в ужас, когда он осознал, что цены были в долларах. А сколько стоит теперь доллар, он от ужаса никак не мог сообразить.
-Брось, старина, - мы платим, - успокоил его небрежным движением руки Витя.
Они пили пиво из высоких граненых кружек, и вскоре уже все разговоры крутились вокруг того времени, когда они учились в десятом А средней школы ***.
-А вот скажите мне, - доставал их захмелевший Витя, - что у вас было до меня, а?
Маша лукаво смотрела на Митрофана и подмигивала ему и слегка касалась под столом его колена своей коленкой.
-Ничего, милый, - певуче говорила она, оборачиваясь к Вите.
-Ну, я знаю, что вы целовались. Чувствую, что целовались. Догадывался всегда. А еще что-нибудь было?
-Нет, не было! - отвечала Маша.
Митрофан не знал, можно ли считать то, что было, за было или нет, поэтому он поддакивал Маше. А на самом деле, и память живо проснулась в нем, были у них жгучие ласки, то, что теперь называется петтинг, кажется, так, во всяком случае в одной полночной передаче назвали это, и все тело Митрофана вдруг заныло от сладких воспоминаний. Казалось, и Маша втайне вспомнила о том же.
-Она ведь не была девочкой, когда... - Витя поднимал значительно брови. - Понимаешь? Значит, это был не ты?
-Нет, - честно говорил Митрофан и смотрел на Машу.
Маша смотрела на Митрофана, и в глазах ее плясали чертинки. Ах, как сладко было как когда-то давным-давно опускать свой взгляд в эти глаза!
-Ты, кстати, домой позвони! - вспомнил Витя. - А то жена милицию вызовет.
Трубку взяла А. А.
-Митя, где вы пропадаете? - спросила она. - Вы, кажется, пьяны, Митя?
-Не называйте меня Митя. Называйте меня Митрофан...Аркадьевич. Договорились?
-Вы - дерзкий тип, Митрофан Аркадьевич. Вам ясно? Сейчас я позову Пушу.
Вместо Пульхерии трубку взяла Лиза.
-Папа, ты где?
-В ресторане.
-Что это такое - ресторан?
-Такое место... Здесь едят. И пьют.
-Зачем?
-Чтобы поговорить.
-Понятно. Вот мама идет.
-Ты что, в ресторане? - спросила Пульхерия.
-Да.
-Тебе весело?
-Да.
-Тебе завтра к девяти часам. Помнишь? Не задерживайся.
-Хорошо.
-Веди себя хорошо.
-Конечно.
-Ну, пока.
-Пока.
В ресторане было шумно и весело, кругом говорили, в основном на иностранных языках, народу было полно, играл какую-то мелодию пианист. Витя накручивал на палец локон Маши, влюбленно глядя на нее, Маша лукаво смотрела на Митрофана.
-У тебя дочь? - спросила она.
-Да. Восемь лет уже.
-Как ее зовут?
-Лиза.
-А Витя не хочет детей, - пожаловалась Маша.
-Нет, хочу, - мотал головой Витя, - очень хочу, но только тогда, когда накопим денег на девять месяцев жизни на необитаемом острове. А перед этим положим сто тысяч в швейцарский банк на оплату учебы бэби в Гарварде. А до тех пор - мы не готовы. Ведь это самый важный в жизни шаг!
-Деспот, - притворно хмурилась Маша и поводила плечами.
Митрофан подумал, что у Маши все такая же высокая грудь, какой была она когда-то, в те дни, когда его рука десятиклассника ласкала эти стоячие груди, обнаженные для него, и большие соски твердели тогда под его пальцами, и дыхание его перехватило от этих воспоминаний. Маша ловила его взгляды и, кажется, догадываясь, о чем он думает, улыбалась.
-Признайся, Спрут, ты ведь все еще влюблен в Машу? - приставал поддатый Витя.
-А ты, Брут?
-Ну-ка, ну-ка?! - поворачивалась к Вите Маша, хлопая в ладоши и ожидая, что тот скажет.
-Да. Да! Да!!! Я до сих пор влюблен в нее! Я влюблен в свою жену! С ума сойти!
-А вот мне, Митенька, он забывает все это говорить, - вздохнула Маша. - Мне он рассказывает о работе, о налогах, о бандитах, о проверках, о девочках-продавщицах, которых он набирает и увольняет пачками.
-Верно! - изумился Витя. - Митя, я жене уже сто лет не говорил, что люблю ее. Кошмар!
-Почему? - спросил Митрофан и задумался, когда же он последний раз говорил Пуше, что любит ее.
-Не знаю! - пожал плечами Витя.
-А она тебе?
Такой поворот озадачил Витю, и он посмотрел на Машу, соображая.
-Я говорю ему это каждый день, - твердо сказала Маша. - Ну, а ты, Митя?
-Что?
-Ты любишь жену?
-Не знаю. То есть да, конечно.
-Витя сказал, ты в школе работаешь? Там, наверное, такие спеленькие старшеклассницы? И молодые учительницы?
-Да, конечно.
-А мужчин в школе, конечно, мало, да?
-Двое. Вернее, четверо, но директор уже старый инвалид, а учитель по ОБЖ - облученный и не совсем мужчина. А так я и учитель истории, Лев.
-Какое грозное имя! Лев! Вы, наверное, грозные дон-Жуаны. Столько девушек, женщин, - и всего два мужчины на всю школу. Ай-ай-ай! Помню, я была влюблена в полковника по НВП, - вдруг неожиданно улыбнулась Маша.
-В Василия Федоровича? - изумился Витя, прекратив жевать на секунду. Изо рта его свисал листочек салата.
-Ну да.
Митрофан вспомнил, как Василий Федорович ласково поглядывал на Машу, когда она за тридцать секунд разбирала и собирала автомат.
-Бой-баба! - говорил он, погружая улыбку в ржаные усы.
Тогда она была еще его девчонка, Витя не осознавал ее как чудо, и Митрофан, разбиравший и собиравший автомат за две с половиной минуты, досадуя на себя за невозможную глупость, потаенно, мучительно ревновал Машу к Василию Федоровичу, к автомату, ко всему на свете из-за этой его довольной улыбки, спрятанной в усах. Как выяснилось, ревность его была не на пустом месте!
Друзья провели вечер в воспоминаниях, потом Витя с Машей отвезли Митрофана домой. По дороге Витю остановил гаишник, Витя вышел из машины разбираться, что-то показывал гаишнику и махал руками, но из-за стекла их не было слышно. Маша сидела на переднем сидении, Митрофан сзади.
-Что такое? - спросил Митрофан, когда Витя минут пять все разбирался с гаишником.
Гаишник увел Витю в свою машину, крутившую синий огонь, отсвет которого дрожал в салоне машины Брулиных.
-Разберутся, - сказала Маша, о чем-то задумавшись, и, помолчав, спросила: - Ты счастлив, Митя?
-Не знаю. Да, наверное. А ты?
-Тоже не знаю. Про себя я как-то не думала. Я очень рада, что увидела тебя.
-Я тоже очень рад.
-Я правда очень рада.
-И я.
Маша помолчала.
-Ты заходи к нам еще. Без приглашения. Хорошо?
-Хорошо.
-Просто так заходи. Адрес помнишь? Телефон?
-Нет.
-Я запишу.
Маша написала и передала Митрофану записочку.
Вскоре появился Витя.
-Ну, друзья, обнаглели совсем! - сказал он. - Говорят, я пьяный. Три кружки пива - это пьяный!
-Не надо было торговаться, милый, - сказала Маша.
-Я ведь не Рокфеллер! - прямолинейнейше возмутился Витя.
Дома все спали. Спрухов вошел в темно-синюю комнату, где спала Пуша, и сел на кровать.
-Ложись, спи, - попросила спросонок Пуша.
-Да.
Спрухов ушел на кухню, поставил чайник. За стеной, в комнате А. А., шагал сквозь ночную тишину старый будильник, потом заурчал из угла холодильник. Чайник зашумел, в воздух стал подниматься пар.
Струхов выпил чаю, лег спать.
Наутро все столпились вокруг дубленки.
-Дубленка хорошая, - заметила А. А.
-Я такую же хочу! - сказала Лиза.
-Покажи мне фотографию этого... Вити, - попросила Пульхерия.
Пришлось достать старые фотографии девятого и десятого классов и показать всем Витю и Машу. Завтрак прошел наперекосяк. Все ели наспех, много говорили, шутили над Митрофаном, смеялись, он сам шутил в ответ, быстро разбежались.
В школе дубленку Митрофана провожали значительными взглядами, учительница по биологии не выдержала и спросила, остановившись с журналом в руках посреди коридора, сколько такая может стоить. Митрофан не знал и был вынужден признаться, что дубленку ему подарили. Галина Сергеевна вздохнула и сказала, что первый раз встречает мужчину, которому дарят такую дубленку. И кто бы мог подумать, что этот мужчина - Митрофан Аркадьевич!
Лев Всеволодович зашел, как всегда, на большой перемене, и завел традиционный разговор о преимуществах интроспективной психологии, но видно было, что мысли его крутятся вокруг другого. Однако спросить про дубленку он, видимо, стеснялся. Митрофану стало скучно, и он сослался на то, что ему надо приготовиться к уроку. Лев ушел, Митрофан запер дверь и остался в пустом классе.
Оставим теперь Митрофана и вернемся к Маше.
Маша проснулась поздно, как раз тогда, когда у Митрофана закончился третий урок. Витя уже давно работал, их огромная двуспальная кровать была холодна.
Маша проснулась и вспомнила, что ей приснился странный сон. Дело было на даче, и она поднималась от нижнего края дачного поселка к верхнему. Какая-то собака лежала на траве, и Маше сказали (кто, она не помнила), что собака умирает. Маша в слезах пошла дальше. Потом все было неясно, наконец Машу настиг какой-то незнакомец и горячо поцеловал в губы. Но она видела, что он хочет не ее, Машу, а что-то другое... И снова неясные обрывки.
Маша взяла трубку телефона и позвонила знакомой-экстрасенсу, Изольде Анатольевне, чтобы узнать, что может значить сей сон. Но Изольды Анатольевны, как на грех, дома не оказалось. Тут Маша вспомнила, что вчера усыпили Арзамаса, что Митя-Митрофан приходил вчера, она живо представила его влюбленные глаза с длинными, печальными, знакомыми ей ресницами.
Маша встала, пошла на кухню и сварила себе кофе. Так-так-так... Вечером - солярий и шейпинг, а чем заняться до вечера? Почитаю, решила Маша. Последнее время она много чего читала: стихи, рассказы и романы, но также и серьезную литературу по истории и психологии. Маша даже подумывала, не поступить ли ей для собственного удовольствия учиться на психологический факультет. Может, когда-нибудь стану женщиной-психоаналитиком, - мечтала она.
После кофе, утреннего туалета и ванной, Маша только-только собралась расположиться на софе с книгой Русские самодержцы в руках, как зазвенел телефон.
-Я надеюсь, все в порядке? - спросил Петя.
-Да уж, - сказала Маша. - Со мной опасно!
-Ха-ха, - сказал Петя. - Мне весело с Вами.
-Звоните, - сказала Маша.
Потом позвонила Аня - школьная подруга Маши, знавшая Митю. Маша рассказала про Митю. Аня, узнав, что Митя все так же работает в школе, разочарованно вздохнула.
-С его-то мозгами! У него весь класс списывал контрольные по математике, да и по физике тоже. Я-то думала, что он уже давно программистом работает у Билла Гейтса!
-У кого? - не поняла Маша.
-У Билла Гейтса.
-Может, он откроет частную школу, - заступилась за Митрофана Маша.
Аня уже забыла про Митрофана и про Билла Гейтса и рассказывала, что вчера видела ужасную сцену. На углу Индустриального и Ириновского из двух машин палили друг по другу из автоматов. Потом машины разъехались, а на тротуаре остался лежать в крови труп молодого мужчины, стоявшего на автобусной остановке. Аня сама стояла на той же автобусной остановке и только чудом осталась жива. Маша еще немного поболтала с Аней. Болтать с Аней всегда было забавно. Наболтавшись и повесив трубку, в тишине Маша решила, что ей скучно. Она включила видик, нашла кассету и посмотрела порнушку. Стало немного лучше, вернулось чувство жизни. А так - пустота.
Маша так и не работала в своей жизни. Витя добывал деньги, она ценила, что делал он это честным трудом, энергии его хватило на то, чтобы из бедного челночника стать владельцем магазина в центре, но Маша думала, что и без денег она могла бы быть счастлива, лишь бы не было этой всегда неожиданно наваливавшейся на нее пустоты и скуки. Как от нее избавиться, Маша не знала, и поэтому часто совершала необдуманные поступки, которые Витя всегда прощал ей. Вот и сейчас она вдруг решила поехать к Митрофану домой и посмотреть, как он живет.
Ее фольксваген-гольф стоял во дворе. Через сорок три минуты Маша была у дома, где жил Митрофан. Она запомнила только дом и крайнюю парадную, где вчера они оставили Митрофана, но в какой квартире он живет, она не знала. Она надеялась на счастливый случай, ей почти всегда везло на счастливые случаи, и вскоре она увидела Митрофана в новой дубленке, с вчерашним портфелем в руке, идущего к парадной, старательно огибая лужи.
Митрофан, еще издали увидев иностранную незнакомую машину, почувствовал, что сердце его забилось сильнее. Он подумал, что это может быть Маша и к ужасу своему не ошибся. Маша сидела за рулем и улыбалась ему через стекло.
Они зашли в квартиру, дома никого не было.
Маша поразилась тому, как тесно и душно тут, но сама она выросла в маленькой хрущовке и поразилась только потому, что давно не жила в таких квартирах.
-Тут я и живу, - сказал Митрофан, оглядывая с недоумением свою квартиру.
-Покажи мне фотографии жены и дочки, - попросила Маша.
Митя дал ей альбом и пошел на кухню ставить чайник, Маша посмотрела на Пульхерию и ничего не сказала, а Лиза показала ей с фотографии язык. Маша нахмурилась. Лиза уже смотрела как ни в чем ни бывало.
-Хорошая девочка, - сказала вслух Маша.
Митрофан вернулся с кухни, он смотрел на Машу и думал, как быть.
-Не думай, - сказала Маша, отдавая ему альбом. - Поцелуй меня как когда-то.
-Это будет преступление, - сказал, нахмурившись, Митрофан.
-Нет, - сказала Маша. - Мы просто возьмем свое.
-Не здесь, - сказал Митрофан, чувствуя, как от слов Маши заколотилось у него сердце.
-Тогда поехали, - сказала Маша.
Они вышли из дома, сели в машину и поехали куда-то. Они проехали мимо А. А., которая возвращалсь из магазина домой, но та не обратила внимания на мужчину и женщину в роскошной красной машине. Митрофан подумал, что забыл выключить чайник, и это хорошо, что А. А. уже возвращается домой.
-У тебя есть презервативы? - спросила Маша.
-Что? - повернулся к ней Митрофан.
-Презервативы.
-Нет, - сказал Митрофан. Сердце его так и билось, так и билось.
-У меня есть.
Митрофан молчал.
-Ты хочешь меня?
-Наверное.
-А я тебя не хочу, - вдруг сказала Маша, - только я не знаю, как говорить с тобой, поэтому мы сейчас поедем к одной моей подруге. Самой лучшей. Она уже давно во Франции, а ключи от ее квартиры у меня... Потом я поеду на шейпинг. Завозить тебя домой я не буду, так будет лучше. Ты найдешь, что сказать жене?
-Нет, наверное.
-Скажи, что любишь меня.
-Жене?
-Нет, мне.
-Маша, все так странно! - сказал Митрофан.
-Да, - сказала Маша и помолчала.
Машина неслась по Ленинскому проспекту.
-Знаешь, во что я верю? - спросила Маша, уже на Митрофана не глядя.
-Во что?
-В то, что любишь только три раза. Три раза в жизни. Первого я любила тебя. Ты мне можешь не верить, но я тебя любила. Только ты казался мне странным и высокомерным. Витя был проще и веселее. Он был второй.
-А третий? - спросил Митрофан.
-Третий был моим первым мужчиной. Помнишь, что вчера говорил Витя? Это был он. Я вас всех люблю до сих пор.
-Что с ним стало? - спросил Митрофан.
-Ничего. Он погиб в Афганистане. Уже давно. А сколько раз ты любил, Митя?
-Тоже три, - сказал Митрофан.
-Меня? - вопросительно взглянула Маша.
-Да.
-Свою жену?
-Да.
-А еще?
-Это была странная история. Я никому не рассказываю.
-Ну, мне ты можешь рассказать, - сказала Маша.
-Нет, - сказал Митрофан и ушел в себя.
Они ехали по Купчино, подъехали к длинному девятиэтажному дому. Оставили машину у парадной и поднялись на седьмой этаж. Квартира была уютная, с легкой, веселой мебелью. На улице начинались сумерки.
Они сели на широкую тахту и молчали.
Зазвонил телефон.
-Странно, - сказала Маша, - кто это?
Она подошла к телефону и подняла трубку.
-Да, - сказала она. - Это тебя.
Она пожала плечами, передавая трубку Митрофану.
-Митрофан Аркадьевич? - услышал Митрофан незнакомый мужской голос.
-Да, это я. А кто это?
-Это Пантелеймон Гаврилович. Все отменяется, Митрофан Аркадьевич. Только что пришло известие о неожиданной кончине Прохора Прохоровича. Так что заседания ложи не будет.
-Чего не будет?
-Заседания ложи.
-Это какая-то ошибка, - догадался Митрофан. - Вас не с тем соединили.
-Но Вы же сами сказали, что Вы - Митрофан Аркадьевич.
-Да, я и есть Митрофан Аркадьевич. Но я - не тот, кто Вам нужен.
-Да? Ну, извините.
-У меня довольно редкое имя, - сказал Митрофан, вешая трубку, - странное совпадение. Вероятность такого совпадения - одна миллионная. Не больше.
Снова зазвонил телефон.
Маша опять подняла трубку.
-Нет, Ларисы нет дома. Ее знакомая. А Вы кто? Нет, не знаю.
Сумерки сгустились за окном наконец. В комнате стало темно. Маша стояла у окна.
Митрофан смотрел в стену напротив себя. Обычное оцепенение охватило его.
-Митя! - услышал он голос Маши.
Он не шевелился.
Она подошла к нему, взяла его руку, поднесла к своим теплым губам.
-Любимый, - прошептала Маша.
Она шла к нему по облакам с улыбкой святой грешницы. Митрофан знал, что все это было игрой его воображения, сколько раз он запрещал себе смотреть такие сны, но именно такие сны наяву были ему дороже всего.
-Я люблю тебя, Митя, - сказала Маша, но кто это говорит, Митрофан уже не знал.
Маша вела его куда-то за руку, и он шел послушно, зная, что лучше, чем это, в его жизни уже никогда ничего не будет.
Митрофан почувствовал вкус губ Маши на своих губах. Он не видел ее. Он видел какой-то полуразрушенный замок, по галереям которого они шли с Машей. Голова его кружилась, и сердце было готово разорваться.
Все было как когда-то, Митрофану казалось, что тело Маши ничуть не изменилось, даже запах ее он вспомнил, только теперь к этому запаху примешивался запах тонких дорогих и взрослых духов. Маша стонала, когда он целовал в твердые соски ее грудь. Ему даже казалось, что она плакала. Они снова стали подростками, которыми были когда-то, они забыли про презервативы, про все, комната плыла вместе с ними в далекую даль, в Америку, в страну Софию, в Зороастр, страну звезд, зверей и царей. Каждая часть Машиной плоти была пропитана божественной природой, Митрофан целовал пальчики ее ног, поражаясь тому, что все это с ним происходит, но потом забывал поражаться, словно не было ничего на всем свете, кроме этих пальчиков с облупившимся лаком на мизинце, не было вселенной, не было Пуши, не было школы, не было Вити, не было его самого, не было ее рук, сжимавших его голову, потом он целовал ее руки, и все остальное, кроме этих вернувшихся рук, исчезало, чтобы вновь появиться для его губ, только для них. От губ и языка пробуждение начиналось во всем теле, но постепенно, постепенно, и когда Митрофан погружался в Машу, глядя как при вдохе ее глаза распахиваются, его не видя, а при выдохе веки наморщиниваются как от боли, сам он чувствовал себя будто со стороны, но сладкий стон изнутри Машиного тела проникал, наконец, и в его тело.
-Нет, нет, не торопись, - просила Маша. - Поцелуй меня там, понимаешь?
Митрофан целовал, закрыв глаза, вдыхая острый запах внутренней плоти Маши, ее розовой слизи, щекочась о курчавящиеся черные волоски, разыскивая языком спрятанную в складках плоти лукавую ягодку, слыша как сдерживается, чтобы не застонать, и стонет все-таки громко, в изнеможении, Маша.
Снова зазвонил телефон.
-Я выключу его, что же это такое, - задыхаясь, сказала Маша, соскакивая с тахты. Она была обнажена и светилась всем своим гибким телом, заимствуя свет от улицы внизу.
Она вернулась, и улыбаясь Митрофану, стала целовать его в ответ - тоже там, внизу, где немыслимы никогда для Митрофана были поцелуи, и он лежал, закрыв глаза, наполняясь безумием наслаждения, и видел, как выходят они с Машей на площадку полуразрушенного замка, вот они внутри какой-то башенки, и над ними остроконечная крыша, а внизу - пропасть, глухое ущелье, а вверху - небо, и сейчас они туда полетят...
-О чем ты думаешь? - спросила Маша, отвлекаясь.
Митрофан, не отвечая, обнимал и целовал Машу. Все пропадало снова, были только этих два тела, его и ее, тела эти желали жадно друг друга, забыв обо всем, жало желания пронзало их разом, тела содрогались, не могли справиться с сумасшедшей дрожью, капли пота покрывали тела с головы до кончиков ног, потоки пота смывали с них все, что нанесло на эти тела время, долгие годы, тысячи и тысячи уносивших их друг от друга событий, вновь они были теми полусумасшедшими, желающими отдаться друг другу и не знающими как это сделать, но теперь все было ясно и вот наконец, повиснув над пропастью, он кончил и полетел вниз, в кромешную тьму, в тартарары, где, свиваясь спиралью, исчезал свет. Она кончила чуть раньше, и блаженно лежала, закрыв глаза.
Оставим их теперь и посмотрим, что делает Пульхерия.
Пульхерия работала логопедом в детском саду, частично отданным под начальные классы школы, в которой училась Лиза. Она пришла с работы вместе с Лизой и, не застав мужа, обеспокоилась. Она обеспокоилась еще больше, когда стемнело, а Митрофана все не было.
-Где папа? - спросила Лиза.
-В бассейне, - почему-то сказала Пульхерия.
-Где Митрофан Аркадьевич? - надменно поинтересовалась Александра Александровна, заглядывая в комнату.
-В бассейне, - пришлось снова врать Пульхерии.
-Что он там делает?
-Плавает, мама.
-Ну, вам виднее, - пожала плечами А. А.
Что-то было не так. Да, не так. Пульхерия накричала на Лизу, когда та стала ныть, просясь на улицу, потом опомнилась и вывела Лизу на прогулку. Было темно, они были на детской площадке, Лиза забиралась на горку и скатывалась на корточках по скользкому металлу.
-Мама, папа, наверное, не в бассейне, - сказала она.
-Почему ты так думаешь? - рассеянно поинтересовалась Пульхерия.
-Потому что я догадываюсь, когда люди врут. Это бабулька не видит, а я вижу.
-Как же ты видишь?
-Не знаю. Просто вижу. Правда все хуже и хуже. Помнишь, когда я была в больнице, а ты ушла ночью и сказала, что скоро придешь? Я тогда поняла, что ты не придешь до утра, но тебе не сказала. Мне было грустно, но хотелось проверить, вижу я на самом деле или мне показалось. А сейчас мне кажется, что ты опять врешь. Про папу.
Пульхерия с удивлением смотрела на дочь.
-А где папа? - спросила она.
-Не знаю. А ты тоже не знаешь?
-Он в бассейне, - сказала Пульхерия. - Он звонил по телефону. А говорить врешь не красиво.
-Ладно, не буду. Давай играть в пятнашки, - попросила Лиза и увидела папу.
-Вот он! - закричала она и побежала со всех ног навстречу идущему к ним Митрофану.
-Где ты пропадаешь? - строго спросила Пульхерия.
-Ага! - сказала Лиза и с любопытством стала ждать, что скажет папа.
Митрофан стал что-то путано врать, отводя глаза.
-Лиза, он правду говорит? - спросила Пульхерия, изумленно, словно впервые глядя на мужа.
-Правду, - сказала Лиза, взяв Митрофана за руку.
Семейство пошло домой.
Только сегодня Митрофан не смотрел в стену, а допоздна проверял контрольную седьмого В и готовился к завтрашним урокам.
Пульхерии было не по себе, но она дочитала книгу Марининой и почувствовала себя легче, как это бывало с ней всегда, когда она довершала давно начатое дело.
А Маша в это время занималась любовью с мужем.
-Машенька, - шептал Витя Брулин, сжимая большими ладонями мягкие груди Маши, - как я люблю тебя-я-я-я-а-а-а!!!
-Говори это чаще, чаще, как можно чаще, милый мой, любимый, - просила Маша, закрывая глаза и чему-то про себя улыбаясь, и чуть не плача.
Ее руки блуждали по его спине, а ноги оплетали его поясницу, вжимали его в себя.
Но Витя больше ничего не говорил. Словам он всю жизнь предпочитал действия. И Маша улетала куда-то раз за разом, волны любви наплывали на нее одна за другой, а Витя сражался на ней со всем миром - и побеждал, и наслаждался победой, белоснежная женщина эта досталась ему, грубому варвару, бывшему троечнику, и он терзал ее тело ударами своего меча, наблюдая как хриплые стоны изменяют ее лицо, и уже другая женщина была под ним, а за ней появлялась снова другая, а он никак не мог насытиться этим пиршеством, не мог оторваться от этих явств и яств, от этих гладких бедер, от шеи, от чаш грудей, от крошечных и чутких мочек ушей, от стонов наслаждения, от криков победы, от лебяжьей, трепещущей под его ртом шеи.
Пульхерия ждала, что муж прикоснется к ней, но Митрофан отвернулся к стене и, казалось, спал.
-Ты спишь? - спросила Пульхерия.
Митрофан молчал.
Пульхерия вздохнула и выключила свет.
-Тебе что-нибудь снилось? - спросила Пульхерия наутро мужа.
-Да.
-Что?
Митрофану приснился не совсем приличный сон, поэтому он не знал, как рассказать его, к тому же при Лизе, которой Пульхерия расчесывала волосы.
-Потом расскажу, - сказал он. - А что тебе снилось, Лизок?
-Тоже потом расскажу, - сказала Лиза. - Сколько будет семью семь?
-Сорок девять.
-А Настя вчера - смех! - когда ее спросили, думала, что ее спросили восемью восемь и сказала... сколько там... шестьдесят четыре. Это она мне потом сказала, что ошиблась. Она точно знала, что шестьдесят четыре, а учительница говорит: сорок девять. Настя сказала потом, что чуть с ума не сошла. Представляете?
-Интересная история, - согласился Митрофан задумчиво.
По дороге в школу рядом с ним опять оказалась старуха, веселившая публику городскими небылицами.
-А вот эта, Ольга, которая в восемьдесят четвертом от СПИДа померла, - кричала бабка, - она жила со мной в коммуналке на Петроградской стороне и водила домой негров, Дездемона херова. Когда она померла, я ходила проверяться на СПИД, потому что сколько раз ночью я в сортире на этих негров натыкалась. Откроешь дверь в сортир, и - матерь божья! - сидит и зубы скалит. А глаза - как блюдца.
-Так что, бабка, СПИДом-то не заразилась? - веселился парень с металлическими зубами.
-Нет, Бог миловал. А вот Собчак, тот в Париже от СПИДа лечится, это точно.
Митрофан хотел уйти в себя, но не мог. Шум жизни кипел кругом, следующая остановка...куда вы с собакой в час пик? а что, собака не имеет права на проезд в час пик? Что? Лапы мы ей отдавим, вот что. Зашли в автобус две школьницы из девятого Б и, заметив Митрофана, сделали вид, что его не заметили, но перестали обсуждать между собой что-то.
-Ну, Митрофан Аркадьевич, как самочувствие? - поинтересовался Лев Всеволодович Воеводин, заглядывая на большой перемене.
-Неважно как-то, - признался Митрофан.
После первого урока у него заболела голова, в теле нарастал жар.
С последнего урока Митрофан отпустил детей, зашел к завучу, сказал, что заболел, по-видимому, и пошел домой.
С неба сыпал первый снежок.
Для чего сходить с ума?
Режут жизни пуповину.
Режут в переулке Нину.
Пьет чаек в окне кума.
Я - веселый Митрофан
За комедьей наблюдаю
И торжественно икаю,
Надевая сарафан.
Жар гудит во мне как в печке
Я краснею от стыда.
Наши мысли - их еда.
Где вы, света человечки?
Строчки приходили и уходили, Митрофан повторял их про себя и уже знал, что забудет, когда придет домой. Митрофан обычно ходил из школы домой пешком, и сейчас пошел по привычке, но от ходьбы по морозу у него поднялась температура еще больше, и, придя домой, он завалился на постель в одежде.
Пульхерия нашла его в бреду. Вызвали срочно неотложного врача, у Митрофана нашли крупозное воспаление легких и немедленно отвезли в больницу.
Митрофан видел тот же сон, что приснился ему накануне, про который он обещал рассказать Пуше. Он шел по улице, и вдруг на него набросились две женщины, похожие на проституток из фильма Бриллиантовая рука. Они стали умолять его забрать их с собой. Выяснилось, что он собирался куда-то уезжать, и у него был лишний билет. Наконец, одна отбила его у другой, и повела в какой-то пустой двор с колоннами. Ты ведь возьмешь меня, да? - спрашивала она, заглядывая ему в лицо, и колонны тоже со всех сторон заглядывали ему в лицо и кружились вокруг него. Митрофану не хотелось брать ее, хотелось остановить кружение колонн, но он не знал, как от всего этого освободиться. На этом сон обрывался, Митрофан просыпался где-то и вспоминал сон, от которого ему не хотелось отрываться, но сон пропадал, тогда Митрофан засыпал снова, и сон повторялся.
Наутро, на другой день, Пульхерии сказали, что Митрофану стало хуже, и его поместили в реанимацию. Пульхерию в реанимацию не пустили, она только издали посмотрела на Митрофана, лежавшего на освещенном столе, под белым потолком, соединенного с какими-то стеклянными и никелированными трубками и конструкциями, похожего на ремонтируемый экземпляр какого-то чужого тела, которым все-таки был ее муж. Или то был не он, тогда где он? - Пульхерия понять не могла. Пульхерия вздохнула и пошла домой, чувствуя, что у нее кружится голова, и думая, что еще придет сюда завтра.
Наутро, на следующий день, очень рано раздался трезвон телефона.
Трубку взяла Александра Александровна.
-Да что вы говорите!!! - сдерживаясь изо всех сил, все же вскрикнула она.
Она повесила трубку и вошла в комнату, где Пульхерия одевала сонную Лизу.
-Пуша, выйди на минутку, - растерянно сказала она.
Выйдя в коридор, Пульхерия узнала, что ночью ее муж, Митрофан Спрухов, умер.
Один раз в жизни, а иногда и чаще, такое может случиться: тот, кто жил долго-долго рядом с тобой, бок о бок, вдруг берет и умирает.
-Что делать? - растерянно спросила А. А. забывшую все слова, бледную Пушу.
Лиза, зареванная, распахнула дверь.
-Я слышала все! Слышала-а-а! Не пойду я сегодня в школу! - кричала она. - Не пойду! Не могу сегодня! Не могу-у-у! Папу жа-а-алко!
Все вдруг взгрустнули разом, как водится, поревели вместе по-женски. Митрофан теперь казался им таким хорошим, самым хорошим, каким и не бывают; А. А. созналась даже, всхлипывая, что очень любила и в целом уважала Митрофана.
Вскоре Митрофана скромно похоронили.
Через сорок дней был Новый Год, и траур незаметно перешел в праздник.
Витя и Маша вспоминали иногда про Митрофана, но он не звонил, и они стали забывать про их веселый дружеский вечер в Чайке. К тому же конъюнктура на рынке складывалась не очень благоприятная, и Витя с головой ушел в бизнес, спасая свое дело и расплачиваясь с навалившимися вдруг откуда не возьмись долгами.
Маша узнала все-таки от вездесущей Ани, что Митрофан умер осенью от воспаления легких.
Она поехала в купчинскую квартирку и напилась там одна.
Она лежала на тахте и смотрела в серый потолок.
Зазвонил телефон.
-Да? - спросила Маша, добравшись кое-как до трубки.
-Все хорошо, - уверенно сказал чей-то мужской голос, звучащий откуда-то словно издалека.
-Кто это? - спросила Маша.
-Какая разница! - довольно-таки нахально ответил голос, уже очень близко, в самое ухо Маши.
-В самом деле, - согласилась Маша. - Что вам нужно?
-Ни-че-го.
-Бывает и такое, - согласилась опять Маша, покачиваясь с трубкой в руке.
-Приезжайте ко мне, - сказал вдруг мужской голос - опять очень громко и бесстыдно.
-А вы где? - спросила Маша.
-Здесь. Недалеко. У меня бутылка Бордо Шато Марен девяносто третьего года, я приготовил мясо с зеленью, уже зажжены свечи. Сегодня у меня день рождения.
-Вы так кадрите женщин? - догадалась наконец умная Маша.
-Оригинально, да?! - весело хохотнул голос.
-И что, женщины приезжают? - спросила любопытная Маша.
-Да. Конечно. - Да, конечно! - прогремел голос еще раз в голове Маши и поплыл куда-то вдаль как корабль под парусами.
-А разочарования не бывает? Для вас? Вы ведь их не видите, когда звоните? - не переставала допытываться пьяная и потому приставучая Маша.
-Не бывает. Я вообще ничего не вижу. Ни-че-го. Я слепой. Как Гомер. А Вас, случайно, зовут не Елена? Не прекрасная Елена? - и голос рассыпался смехом, как сахарный кусок под крошащим его ножом.
-Нет, меня зовут Маша. Просто Мария, - пошутила она, вспомнив известный сериал.
-Я чувствую - Вы прекрасны, Мария, - голос зазвучал снова словно издалека, и Маше показалось, что она слышит в трубке перекат и далекий шум волн прибоя ее любимого Средиземного моря.
-Говорите адрес, Гомер, - нетерпеливо сказала Маша. - Я записываю.
И Маша исчезла.
Витя искал ее, платил бешеные деньги частным сыщикам и милиции, разорился, наконец, глаза его впали, вокруг них легли темные круги, он похудел, ввалились его щеки, но Маши он так и не нашел.
Пульхерия через год познакомилась с хорошим человеком и собирается теперь за него замуж. Лиза разучилась мало-помалу понимать, кто врет, а кто нет, но стала лучше учиться. Александра Александровна все так же много говорит по телефону, с кем и зачем - никто не знает, наверное, спасаясь таким образом от одиночества. Когда-то давным-давно отец Пульхерии бросил ее с дочкой, когда Пуше было всего восемь лет. Но это ведь уже совсем другая история.
Џ GGraev1999
1
|