Владимир Геращенко
Всем любящим и любимым посвящается.
ЧЕТВЕРТЫЙ ДАР ВОЛХВОВ
Роман-притча
Часть первая
ХРАМ РАЗУМА
ВМЕСТО ПРОЛОГА
Прежде чем... Ну, это... Хорошо-хорошо! Не буду я ходить вокруг да около. Вы позволите автору небольшое замечание? Почему молчите? И как автору теперь быть? Может, ваше молчание следует принимать как согласие? Ну, хотя бы просто кивните... О! Благодарю! Да-да, конечно! В любом случае - спасибо! Я позволю себе всего несколько слов. Но, извините за нескромность, слов особых, до этого не слышанных! Конечно, вы помните, что волхвы, пришедшие к колыбели Христа, принесли ему дары - золото, ладан и смирну. Но был и четвертый дар! Был-был! Поверьте, автор честен с вами: он сообщает только проверенную информацию. И что он собой представлял, этот четвертый дар? О, вы так торопливы и так настойчивы!.. Да не трясите вы меня! Сам все скажу! Простой ответ, насколько теперь автор понимает, вас не устроит? Тогда давайте - обо всем по порядку. Идите за мной, только осторожно, не оступитесь! Дорога не будет гладкой... Московский сосед профессора Птицына, хорошо упитанный сорокалетний энтомолог Роман Рабинович - слегка лысый, немного плешивый, - млел от счастья: первый раз в амазонской сельве и такой успех! Феноменальный улов! Черный махаон! Сорок четыре сантиметра размах крыльев! Но ведь не бывает таких махаонов! Не бывает? А вот и неправда! Вот и нет! Вот он: пришпиленный, расправленный, готовенький! Чудо! Но, может, это не новый вид, а мутант? Единичное отклонение от нормы, так сказать? А вот и нет! А вот и нет! Сколько их увернулось от сачка? Тридцать? Сотня? Пыхнула бархатной тенью черная стая с куста! Один замешкался. К счастью. И что теперь скажет Птицын? И что я ему теперь скажу? А я ему теперь скажу: зависть плохое чувство, Паша! И подарю махаона музею. Сможет ли он теперь хмыкнуть? Был у Ромы энтомологический грешок - он сам не ловил бабочек. Он их покупал. И имел приличную коллекцию. Птицын хмыкал. Птицын был хорошим соседом и человеком, но он не любил мертвых бабочек. И никогда их - пришпиленных и засушенных - не рассматривал. В шахматы - пожалуйста, а от сухих бабочек - увольте. Вот такой казус: живых любил, а мертвых - нет. Но теперь он сделает исключение - куда ему деваться от размаха крыльев в сорок четыре сантиметра! Такие махаоны под Рязанью не летают! Да и за деньги такого не купишь. Рабинович собрал губы трубочкой и засюсюкал, склонившись над своей сохнущей добычей: - У-тю-тю! Лапочка ты моя, кисонька! Строчка ты моя в энциклопедии! - Роман выпятил животик, приняв, по его мнению, наполеоновскую позу. - А назовут тебя Амазонский махаон Рабиновича! Он присел, мысленно купаясь в собственных лучах собственной славы. И тут в голову, несколько попирая флюиды наслаждения, вползла еще одна мысль: а что там за кристаллики были, под тем же самым кустом? Кажется, семь цветов... Да-да, это так! Надо было взять! Ох, надо было! Небольшие ведь. А то - засуетился! Эх! Да что теперь! Рома сделал строгое лицо, пресекая внутри себя сожаления: торопливость объяснима и извинительна! Еще бы, еще бы ! Такой махаон! Чудо махаон! Но там, может... Нет, Рома, не драгоценность. Что ты, что ты, Рома? Разве Рабинович не знает, что такое драгоценность? Знает, будьте спокойны - прапрадедушка держал ювелирную лавку! Гены, как говорится, не пропьешь и не потеряешь! Эх, надо было взять! Как живые стояли! Столбиками! А вдруг это какие-нибудь кристаллические грибы?! Небывалые существа! Тьфу, на тебя, успокойся. Уже и кристаллические грибы приплел! Завтра сходишь, посмотришь еще раз. Идти-то километров десять всего. Ого! По сельве! От такого расстояния Рабиновичу стало грустно, и он почесал спину насколько смог дотянуться. "Ладно, проснусь - и решу!" Рабинович повернул лицо в сторону пришпиленного, расправленного, сохнущего махаона: вот оно, счастье! От избытка чувств он вскочил, скакнул козлом и запел: - А у нас всё пучком! Там где не прорвемся, там пройдем бочком! А у нас все пучком... Зазвонил телефон. - Господин Рабинович? - Да, это я! - "Нью-Йорк Таймс"! Говорят, вы поймали необыкновенную бабочку. Чуть ли не метрового мутанта? - Не совсем так. Но вы же понимаете, дыма без огня не бывает. - Сколько? - Не понял? - Сколько хотите за эксклюзив? - Я бы не стал так спешить... - Вы уже с кем-то заключили контракт? - Пока нет. - Тогда я предлагаю вам... Заскрипела дверь, и кто-то гадюкой зашипел за спиной Рабиновича. Потом кашлянул. Змей Рома боялся до аллергических судорог! Недослушав репортера, он обернулся и от ужаса икнул: от двери к нему шел - и в самом деле, метр с гаком! - черный махаон потустороннего вида. Заметьте, шел, а не летел! На орлиных когтистых лапах: цвяк-цвяк! Злобные глаза на небольшой голове с большим хищным клювом готовы были испепелить. Пухлое, на вид скользкое тело жабьей кожи покрывали редкие рыжие волоски, сантиметров по десять! Они отвратительно шевелились! И, кажется, шипели! Рома пискнул и сел мимо стула. Охнул древний пол хлипкой лесной хижины! "Все сейчас возможно", - леденея спиной, горько подумал Рабинович. Теперь, когда он сидел на полу, посетившее его порождение бездны было выше его ростом. И, судя по всему, оно собиралось этим обстоятельством продуктивно воспользоваться, конечно же, во вред здоровью несчастного человека. Рома собрался с силами и, всхлипнув, плаксиво попросил: - Бабочка, выйди вон! "Бабочка" вдруг хохотнула, погоняла что-то языком в клюве и плюнула. Точно в человеческий глаз! Опять хохотнула. Охнул Рома, медленно осознавая размер своей беды. И глупея... - Ты кто? - прошептал он в ужасе, загораживаясь трясущейся рукой. - Уж точно не такая скотина, как ты! - развязно гаркнула тварь из сельвы. - Мама! - сказал Рабинович, внезапно пораженный острым анурезом. - Это сон! Ха-ха! Дурной сон! Махаон неторопливо поднял лапу и развел трехдюймовые когти. Судя по всему, он нацелился испортить Рабиновичу лицо. Убежать бы энтомологу, да как? И куда? - Господи! За что? - взвизгнул атеист Рабинович, елозя крупным задом по занозистому полу. - Ты зачем мальчика моего погубил? - прошипел непрошеный гость, тыча когтем в сторону пришпиленного махаона. - Помогите! - прошептал-просипел энтомолог и опрокинулся на спину без чувств. Странный рокочущий голос вернул его в себя. Но умный Рома глаза не открыл. - Гуляешь?- голос был гулкий и дробился, как эхо в скалах. - Есть немного! - энтомолог узнал голос напавшей на него твари. - Карнавал у нас, отец! - Вижу. Вырядился! - Так карнавал же, - обиделась тварь. - Ну-ну, а повод? - Я нашел кристаллическую поросль! - Здесь, в сельве? - Да, все семь цветов! - Думаешь, знамение? - Нет, отец, это уже рассада! Можешь убедиться! Наступила небольшая пауза. У Ромы невыносимо заныла заноза в ягодице. Он осторожно прикусил губу. - А, очнулся! - тут же обрадовалось чудище. - Я тебя сейчас... - Остановись! Не время. Если это рассада, мы вот-вот проявимся в этом мире, обретем тела. Тебе надо подготовиться... - Он убил моего мальчика!- запальчиво выкрикнула тварь. - Брось! Баловство все это! У тебя что - кончилась глина? Слепи другого! - Не хочу другого! - Даю тебе десять минут, - пророкотал голос. - Да я его за десять минут сто раз задавлю! - обрадовано вскрикнуло невозможное чудище, наступая лапой на грудь Рабиновича. Лапа была ледяная! "В такую-то жару!" - успел подумать Рома, по всей видимости, расставаясь с жизнью... Какой мерзостью все это могло бы закончиться, остается только гадать. Но вражину, видимо, спугнули сектанты. Милые, настойчивые, улыбчивые, чернолицые местные сектанты! Свидетели Иеговы опять принесли Рабиновичу журналы, от которых он вчера, в довольно грубой форме, отказался. Они нашли его на полу без сознания в пустой комнате. Привели в чувство, побрызгав на лицо водой. Он плакал и обнимал проповедников. Взял все их журналы. Пожертвовал двести долларов - американских! И все обещал, обещал, обещал. Они улыбались и верили. Пришпиленный махаон пропал, лишив Рабиновича, как вы понимаете, вечной энциклопедической славы. Хотел позвонить в Москву жене, рассказать. А что рассказывать? Было ли что? Привиделось. Жара, духота - вот и ку-ку чуть-чуть. Нет, постойте! Ведь был пойманный махаон сорок четыре сантиметра в размахе крыльев? Был! Проводник видел! Да вот и фотографии - махаон рядом с мерной линейкой. Но ведь спросят, а куда делся? Скажут, монтаж и в душу наплюют. В Москву! Сейчас же! - Кому ты там нужен! - раздался гуньдявый голос у него за спиной. - И к Птицыну не ходи! Дам между лопаток - глаза выскочат! Ну не может так бегать толстый человек в сорокалетнем возрасте при сорокоградусной жаре с тяжелым чемоданом. Но, видимо, на планете Земля наступало время такое: время странных реальностей! НА ПАТОМСКИЙ КРАТЕР опять прилетели ученые. Вертолетное стрекотание очень огорчило Мама. "Пугну", - подумал он и сиганул с горы. У подножия загнул тридцатиметровую ель, привязал к ее макушке огромный камень. Прицелился и жахнул. Камень взвился в небо, описал крутую дугу и врезался в еще вращающиеся лопасти. Охнула железная "стрекоза", проседая, брызнули осколки и выразились сидящие внутри ученые витиевато, не по-научному. - Е-мое! - сказал штурман, чуть не плача, после осмотра повреждений. - С горы каменюка скатилась! - Нет, - сказал спустившийся с вершины кратера шаман. - Снизу камень прилетел! Я видел. Выше вас и камней-то нет. Уходите, дух сердится! Беда! - Шаман? - строго спросил начальник экспедиции. - Камлаю немножко. - Вот и камлай, а глупостей не говори. В камне больше ста килограммов. Как он мог снизу прилететь? - Так духи... - Молчи. - Молчу, - пожал плечами шаман и спрятал бубен за спину. - Однако, помрете... - Все помрут, - буркнул начальник и скомандовал ученой братии. - Выгружайте оборудование! Мам в гневе топнул ногой: ни во что не верят, ничего не боятся! Покоя нет. Дать бы им по-настоящему!.. - Но-но, - сказал Сат. - Пусть гору изучают, жалко, что ли. На этот раз прилетела международная группа с самой современной аппаратурой плюс православный священник, отец Валентин. Поп напросился по случаю. Служил он в райцентре не так уж далеко от Москвы. Приход имел скромный. Приписаны были к нему и несколько ближайших сел, в том числе и Черниговка. Был Валентин чрезвычайно любопытен насчет всяких тайн. Уже лет двадцать бермудские проблемы его волновали, как свои собственные. Два раза ездил Пермский треугольник освещать. По следам экспедиции Дятлова на Урале ходил с кадилом и иссопом. На Подкаменную Тунгуску не сумел попасть - страдал! Обязанности священника справлял, мягко выражаясь, без особого усердия, но аккуратно. Бабушки пели, два богатея помогали. Про Патомский кратер узнал случайно. Залез в интернет и... Как уж он уговорил строгого начальника экспедиции взять его с собой, неведомо. Ведь известно: от уговоров до заговоров - один шаг, если страсть обуревает! Может, и святая вода в дело пошла. Кто знает!? Обнаружил Патомское чудо природы в 1949 году геолог Колпаков. Но только в двадцатых годах следующего века здесь стали появляться научные экспедиции с хорошей аппаратурой. И сразу - сенсация! На глубине сто метров под кратером находится некое плотное тело! Почесали умники ученые репы - и взялись за дело. Чего только не намерили! Но пока тайна оставалась тайной. Было похоже на то, что местные шаманы что-то знали... Часто появлялись на горе с бубнами, камлали сутками! Без следа исчезла семья охотников-якутов, жившая неподалеку. Все вещи на месте, а людей нет! Начальник самой первой экспедиции умер на подходе к кратеру. Многие сознание беспричинно теряли - бесовщина! Шаманы называли кратер "Гнездо огненного орла". И что-то в этом было: сверху кратер открывался, как чаша или, если хотите корзина с лежащим в ней огромным яйцом. Вот так вот! Шаман, который уже второй день камлал на вершине кратера, присел недалеко от вертолета отдохнуть. Грыз сушеную рыбку, хмуро поглядывая на шумную разномастную ученую команду. Поп, потягиваясь и сладко зевая, пошел, так сказать, представиться местному духоправителю с бубном. Тот неприветливо повернулся к нему спиной, пряча лицо с раскосыми глазами. Но поп, был еще тот поп! Глазастый! Уцепился за шамана: - Вася, ты? Здравствуй! Давно здесь? Шаман нехотя обернулся, буркнул: - И тебе не хворать, Валентин, говорят, ты поголубел? - Врут! - хохотнул священник, и, не мешкая, сел рядом с шаманом, обнял за плечи: - Стучишь? Бубны рвешь? - Не твое дело, - шаман Вася освободил плечи и встал. - Врешь ты, Валентин. Я сам видел в интернете фотографии, все стены твоей церкви исписаны: "Валентин - гей". - Что ты прицепился: гей да гей. О другом священнике это. - Нет, я справки наводил. Уходи, мешаешь! - Я? Мешаю? - искренне удивился священник. - Да стучи, сколько хочешь! Я вот тут посижу. Поговорим, вспомним... - Отойди! Ты нечистый! Валентин замер, забыв от возмущения закрыть рот. Тянул и тянул себя за негустую стриженую бороденку. - Вот ты как, Вася! Огорчил, огорчил! Как по Москве за мной виться, водку за мой счет жрать, это, значит, я был для тебя чистый? А, как до бубна дорвался, - я стал нечистым? Ты рясу-то куда дел, шаманская твоя морда? Пропил, небось? Точно, пропил, - поп понимающе ухмыльнулся. - А семинария все же тебе на пользу пошла: новые слова запомнил - чистый-нечистый! Вали отсюда, по добру по здорову, а то спустим тебя с горы на заднице. Развелось вас, барабанщиков! - Прошу, отойди от меня. Мои духи таких попов не любят, - шаман даже руками закрылся. - Вася, не гони гусей! Тебя же они любят, а? А ты тоже поп. Вася, прежде чем ответить, почему-то присел, несколько раз оглянулся по сторонам и потом только сказал, прижав руку к сердцу: - Я уже давно не поп. Забудь и уходи! Вся Сибирь сегодня камлает. Силу собрали! Умрешь! Ты в запретное место вошел! Сюда только посвященный шаман войти может. - Ой, не могу! Оглянись: видишь, сколько здесь ученых шаманов шаманят? - священник махнул рукой в сторону суетящихся ученых. - Все что ли умрут? - Все! - Вася подумал, помялся и добавил. - Потом... - Ха-ха! - отец Валентин встал и раздраженный ушел. Ухватил под локоть начальника экспедиции, и опять начал уговаривать установить в центре кратера и освятить православный крест. До сего момента Сат спокойно относился к хлопотам прилетевших. Невидимый, он устроился на самом краю кратера, снисходительно наблюдая сверху за людской суетой. Но идея попа насчет креста ему не понравилась. Он прислушался к словам начальника экспедиции и вздохнул с облегчением: идея получила полный отлуп! - Как мухи, честное слово, как мухи - внезапно захихикал у его уха Мам. - Отец, можно, я с ними поиграю? Чуть-чуть? - Не надо. Ты и так уже... Понаедут потом - продыху не дадут, - Сат сладко потянулся. - Ну, пап. - Не папкай. Тебе что - места мало? В Москве католики новый храм открывают - слетай, почуди. - Скучно. Всегда одно и то же. Почему я не могу с людьми шалить? - Отчего же, шали, но не здесь. И еще я заметил, что ты зачастил в Черниговку? Чего там забыл? - Там девочка-красавица, шучу с ней понемножку, пугаю чуть-чуть... - Свету? - Ну, да. - На Ривьере этих красавиц, как головастиков в июньской луже. Бери - шали. К тому же, я просил тебя не пугать Свету. Ты давал слово! - Ну что тут такого, пап? Я просто пошутил, - Мам, словно заправский индус, сложил ладони перед грудью и поклонился Сату. - Я больше не буду. - И меньше тоже? - не скрывая раздражения, спросил Сат. - И чего ты к депутату Слюняеву в Госдуме привязался? Чего тебе все неймется? - Так смешной он! - Мам прыснул в кулак, - и глупый, как сушеный рыбий пузырь. - А ты, значит, умный? Зачем ты Президента в цари толкаешь? - Ну, пап, чего ты? Игрушку хочу. Царя в России хочу! Имею право? - Да ладно, ладно! Имеешь, конечно! Хочешь царя - пусть будет. Только в Черниговку перестань шастать. Мам надул губы и, отвернувшись, буркнул: - Играю я с этой девочкой, шучу... - Да-да! Никогда не смей так шутить с этой девочкой, тем более - пугать! Мам упрямо выпятил грудь и дерзко шмыгнул носом: - И что она за цаца? - Неважно. Всегда помни, что я тебе сказал, - довольно жестко отрезал Сат. Мам глумливо подмигнул: - Видно, она под твоим крылом, старикан? - Как ты разговариваешь! - Прости! Последний раз и все! - Стой, негодяй! Иди лучше Слюняевым поиграй! - Пока-пока! - и Мам исчез. Следом исчез и Сат. Выдохнул шаман и стер со лба пот. Да-да! Шаман все это видел. На то он и шаман! Бледный, как полотно, он закрылся от суетящегося у вертолета отца Валентина своим огромным бубном и истово несколько раз перекрестился. Да, семинарская выучка - не ряса - не пропьешь! Солнце клонилось к закату. Шаман опять ударил в бубен у подножия кратера. - Эй, люди, идите сюда! - закричал штурман, только что с напарником перевернувший злосчастный камень. - Смотрите! Глазам подошедших предстало следующее: на камне было вырезано (глубоко и очень красиво!) слово "Все!". - И что? - сказал командир вертолета. - Шаманы балуются. - Вот-вот, - сказал штурман. - Балуются! А у нас лопасти трещат! - Жахните по каменюке кувалдой и всего делов-то! - мудро посоветовал отец Валентин. Шаман странно взвыл и заскакал у края кратера, выбивая из бубна злобный рокот. Начальник подумал-подумал и приказал отнести камень к палатке. Мол, пусть, кому положено, осмотрят. ПРИЧУДЛИВО ПЛЕТУТСЯ КРУЖЕВА из человеческих судеб! Замысловато! Летают коклюшки в руках кружевницы, путают, путают десятки нитей! Кутерьма! Хаос! Зачем? Но отступи на шаг. Еще! Видишь? Бессмысленные для праздного наблюдателя переплетения сбиваются в прекрасные кружева! У Светы заканчивалось сновидение. А уходить из сна так не хотелось! Она еще на секундочку задержалась у зеркала: ух ты! А откуда взялся мальчик? Видите, в глубине зеркала, за моим плечом? В руке у него прутик краснотала. Он держит его, как букет роз... Она заплаканная. Ей страшно! Гуси на пути! Вчера огромный гусак ущипнул ее за ногу. Больно! Мальчик отдает ей свое оружие, сам оставаясь беззащитным перед злым гусиным скопищем. Она берет его за руку, и они идут домой вдвоем. Она защитит его! Ведь у нее - прутик! Как зовут мальчика? А он разве назвал свое имя? Не вспомнить, ведь так давно было! И было ли? Но если было, то это был Паша! Разве мог быть кто-то другой?! Света торопливо из одного сна ныряет в следующий. Она любит этот второй сон! Но он и пугает ее! Он снится ей часто. Она уже знает его наизусть! Иногда течение сна сбивается с правильного пути, и тогда она направляет его в испытанное русло. Вот как это было... Именно - так! Она знает, она помнит. ДЕВОЧКА СИДЕЛА НА ЗЕМНОМ ШАРЕ. Шар был круглый и теплый. Он начинался от бабушкиной калитки и мягкой желтоватой дорожкой стекал вниз, к пруду. Папа сказал: "Всего тебе хорошего!" А из "всего хорошего" можно выбрать? Так много всего хорошего! Божья коровка подняла надкрылья на кончике испачканного пальца... А если плеснуть чуть-чуть воды из пруда в мучнистую желтоватую пыль и размешать палочкой, то получится мазь для сбитой коленки... А если громко позвать мальчишек, играющих в войнушку за зарослями лопухов, то... А если прыгать на одной ножке и петь: "Божья коровка, полети на небо. Там твои детки кушают конфетки!", то... Полетела. Полетела! Поле-те-ла! "Полети на небо, принеси нам хлеба-а-а!" Если высоко подпрыгивать, с головы падает панама. Лучшая в мире панама из огромного листа лопуха! А васильки пусть растут... И ромашки пусть растут! Пусть вырастут до неба! А божьи коровки там - высоко-высоко - построят домики для деток. Свете пока шесть. Или всего шесть? Или уже шесть? Она любит земной шар - круглый и теплый... Он продается в книжном магазине. Большо-о-й! Он крутится и мигает огоньками. И пахнет! Пахнет новыми книгами. И еще! И еще он пахнет мамой! И еще! И еще!! И еще!!! И еще земной шар пахнет бабушкиным хлебом из старой русской печки, зимней кошкой, папиной бородой! И еще - лесом, подступающим к пруду. И еще - воздухом после грозы, парным молоком и свежим укропом! И еще - травой! Деревьями! Горами! И еще - голубым небом!.. Это счастье, сидеть на земном шаре! А это уберите! Не хочу! Перед ее лицом с ореховой ветки вдруг свесилась отвратительная пружина змеи. Света хотела закричать, убежать, но ноги не слушались, а спина стала холодной. Она выставила вперед руку, закрывая лицо от смертоносных зубов. Божья коровка села на ее указательный палец. Подняла надкрылья и грозно-грозно громыхнула на змею. Гадина задрожала, упала с ветки в пыль и, извиваясь, исчезла в траве. Света, вскрикнув, проснулась. Она лежала на траве в тени орехового куста. Земля охладила спину. На пыльной тропинке были видны странные извилистые следы. Не помня себя, Света влетела во двор и макнулась горячим лицом в бочку с дождевой водой. Сон ее очень напугал. Она совсем уже было собралась заплакать. И даже запрокинула голову, набирая в легкие воздух... Но тут небо поразило ее: по небу шли огро-о-мные люди! Она бы заплакала, она бы обязательно заплакала, но самый большой из идущих вдруг повернул к ней темное свое лицо и бело-бело улыбнулся. Потом поднял руку: то ли приветствуя, то ли прощаясь... Трижды плюнула ему вслед выскочившая на двор бабушка Феодосия Пантелеевна, закричала со стоном непонятное, потрясая кулаками: - Зачем? Ты же обещал! Что тебе надо? Сгинь! Оставь, оставь... Она скороговоркой завела - может, молитву, а может, и заклинание, крестясь и путаясь в словах. Свете внутри живота стало щекотно-щекотно! И она рассмеялась, разом забыв про свой черный сон. Уже на небе не было темных великанов, а Света все смеялась и прыгала на одной ножке. Испуганная бабушка крестила ее и что-то шептала, шептала... - Беда! Уже кто ни попадя по небу ходит! - закричала через забор соседка бабка Тузик, потрясая иконой. - Вперед, товарищи! Придавим крестным ходом бесовщину! - И пошла, пошла, пошла лупить башмаками дорожную пыль, подняв над головой икону! Приседали в Черниговке за оконными шторками соседи, крестясь и сплевывая через левое плечо. - Да ладно вам! - хохотал Патомский житель Мам. - Рано еще! И сыпанул под ноги бабке Тузик металлическими десятками. Ахнула старая да и села на денежную кучку. Одной рукой икону над головой держит, кричит грозное, а другой денежки под юбку подгребает. - Мелко шалишь, Мам, - хмыкнул Сат. - Придет время! Рядом уже! Тогда пошалю, так пошалю! - отмахнулся тот. Да, надвигалось что-то, что ни прожевать, ни сплюнуть! Закручивалась спиралька! Сны-то какие! Выскочит человек под утро из наваждения - мокрый от ужаса! Рассказать бы - язык немеет! Жены - к гадалкам! Мужья - в кабаки! Не к добру. Будет нехорошее! Будет! Да ладно вам! Когда еще... Сейчас-то чего заморачиваться? КАК ЭТО БЫВАЕТ: ХОЧЕТСЯ ЛОКТИ РАСТОПЫРИТЬ - И ВСЕ ТУТ! СВЕРБИТ, ЗНАЕТЕ ЛИ - ЧЕШИ, НЕ ЧЕШИ! ДЕПУТАТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ, ярый монархист Слюняев... Опять Слюняев? Ну что вы, право, прицепились к нему!? Что он вам такого сделал? Лично он? Мне? Мне лично - ничего, но аукнется его инициатива, ох аукнется! Узнаете скоро. И не мешайте ходу повествования! Давайте замиримся и начнем еще раз: Депутат Государственной Думы, ярый монархист Слюняев со товарищи торжествовал: думский комитет одобрил проект его закона. Закон-то был дурацкий, как и почти все начинания Слюняева, но комитет пошел на поводу политического момента. А виноват, конечно, был Мам. Кто такой? Не торопитесь, узнаете еще! Невидимый, он вертелся у ушей законодателей, нашептывая, нашептывая... Продавил! Это было невозможно, но он смог! Вот что пришло в монархистскую голову Слюняева: законодательно заменить иностранное, а значит, России чуждое слово "президент" на слово "царь". Должность главы государства как была выборной, так и останется, но называться глава теперь будет "царь". Зачем? Что значит, зачем? Самим сообразить слабо? Там, где царь, ведь там царство! Царить будем! Над всем миром! С этого момента начинать утро и заканчивать вечер страна станет гимном " Боже царя храни"! Предписывалось петь это хором: перед спортивными состязаниями, в школах и детских садах. На курортах! В общественном транспорте! Перед спектаклями! В больницах! На лекциях в институтах! В обеденный перерыв на заводах! Кто не будет петь, должен быть подвергнут осуждению и порицанию! Представляете, захлебывался от восторга Слюняев, на какой высоте через три-четыре года будет в стране патриотизм! Весь мир под себя подомнем! Это вам не коммунизм, это похлеще будет! На комитете его попросили спеть. Спел! Без бумажки! А капелла! Мам плакал на его плече от умиления... В перерыве в курилке все перед Слюняевым расступились. А некто невидимый прошептал со вздохом: "Дурак дураком, а как поет!" - Засужу! - заорал Слюняев, стреляя взглядами в лица окружающих. Этим он все испортил. Ликвидировали бы на комитете одобрение, как пить дать, ликвидировали бы, но инициатива Слюняева, через слушки и недомолвки, дошла до Президента. Президент (а ведь и в самом деле, согласитесь, "царь" звучит гораздо лучше!) задумался. И теперь все ждут, каким будет результат его раздумий. Говорят, около Президента слышны странные и страстные шепотки. В такие моменты Президент умиляется... И что? Рассудим трезво: что тут такого - царь! Слово! Всего лишь? Ну, там еще - "Ваше величество!". "А поклоны? Ты забыл про поклоны!" - дышит в ухо Мам. Да-да! Приятная мелочь, черт меня возьми! "Возьмет, возьмет! - крутит Мам свое колесо у президентского уха. - В свое время. Ты пока не отвлекайся, думай о главном". Тьфу-тьфу! - аккуратно сплевывает через левое плечо Президент. Опять с языка сорвалось! Так и в самом деле рогатый явится! А с другой стороны, ведь был прецедент! Не совсем жизненный, конечно, киношный, но искусство часто более реально, чем сама реальность! Это же так? "Да-да! Это - правда! - страстно шепчет Мам. - Мне нужен царь! Короли есть, императоры есть, президентов полно, а царя нет! Тоска! Хочу! Хочу! Хочу царя! Ты же понимаешь, родной, без царя Россия пропадет". Вот уж занесло, так занесло! А народ? Что скажет народ? "То, что он скажет, не всякое ухо стерпит. Зачем что попало слушать! Выборный царь - это же новое слово в демократии! - сопит возле уха Мам. - Сытый народ ликовать будет!" Сытый? "Да-да - накормим! Напоим! И спать уложим!" Что-то в этом есть... Выборный царь, а? Звучит-то неплохо! Да и с какой стороны ни глянь - демократия! И опять же - прецедент был: в этих, ну, "Звездных войнах". Правильный фильм такой, очень правильный, американский! Помните, там королеву на планете Набу народ выбирал? Только два срока! А уж какой демократкой получалась королева - у-у-у! Это самый настоящий прецедент! Ну, так сказка ведь? Оно, конечно, так, но с другой стороны: сказка -ложь, да в ней намек... Утрудившись, Президент России засыпал счастливым человеком. Вот скажите на милость: зачем это автор написал? Тоже свербит в одном месте? Разгласил ведь! А дело-то пока кулуарное... Может и не выйдет ничего, а уже - шепотки! И не вычеркнешь теперь. Подумать могут... Так ведь - самоцензура? И чего теперь? Только начни! Демократию опрокинуть можно! Черти что! Да-да! ПАВЕЛ, КАК ВСЕГДА, БЛЕСТЯЩЕ ЗАВЕРШИЛ ЛЕКЦИЮ. СТУДЕНТЫ ДАЖЕ ПОХЛОПАЛИ. ОН ШУТЛИВО, НО С БЛАГОДАРНОСТЬЮ СКЛОНИЛ ГОЛОВУ, СЛЕГКА НАБОК. В СОЗНАНИИ ВДРУГ ВСПЛЫЛА СТРАННАЯ ФРАЗА: "В МОСКВЕ ЗНАЛИ, КАК НАДО ЖИТЬ. ТАК И ЖИЛИ. ОСТАЛЬНАЯ РОССИЯ ЖИЛА ПОХУЖЕ". УХМЫЛЬНУЛСЯ: ЭТО БЫЛО НАПИСАНО В КАКОЙ-ТО КНИЖКЕ? ИЛИ САМО ПРИДУМАЛОСЬ? НУ, ТОГДА Я ЕЩЕ И ПИСАТЕЛЬ! Профессор Павел Семенович Птицын улыбнулся сам в себе. Надо сказать, у него никогда не портилось настроение! Так уж и никогда? Бывало, конечно, но на минутку. И уж точно, он никогда не ныл и не хлюздил. Красив, умен, весел - многие искали его общества. Сегодня у него был запланирован отдых - "безмысленный" вечер. Ни одной мысли! Расслабление и отдых! Можно - активный. Да-да, гребля будет в самый раз! Приглашу Свету, возьмем напрокат лодку... Позвонил: увы, Света была занята. Ладно: тогда полежу в ванне, почитаю сказки - и спать! Высплюсь на всю мазуту! Вот уж прилипло словечко! В детстве помогал чинить старенький москвич соседу. А у того слово "мазута" было, как у солдата "ура". Надо бы все же избавиться как-то. Света критикует: профессор, а выражаешься, как дворник. Горячей воды дома не было. Ладно, под зеленый чай полистаю энциклопедию. Заварил чай, обложился томами и утонул в мягком кресле. Но если уж что не заладится, то не заладится: глаза, как-то сами собой, зацепились за коробочку с гальками. Встал, взял прозрачную коробочку, поставил рядом на журнальный столик. Теперь от размышлений не избавиться. Пропал безмысленный вечер! Он вздохнул и позволил мыслям роиться. Открыл наугад том энциклопедии, и сразу на глаза попалась правило Тициуса-Боде. Эмпирическая формула! То есть, получена методом подбора. В Солнечной системе все планеты, как планеты, а Нептун выпадает из закономерности. Почему? Вот зачем он спросил сам себя? Надо это ему было? Поздно сожалеть - мысли зароились. Залез в интернет, потом - в специальную литературу. И пошло, и поехало... Все, как обычно! Светина бабушка бы сказала: если не понос, то золотуха! К двенадцати ночи он был по уши в проблеме. Понимал же, что сотни ученых искали здесь научного счастья до него, но не мог остановиться. Он в науке был охотник. Проблема для него становилась дичью, и он спускал на нее всех своих собак. И они гнали, гнали... Часто, в конце охоты ему удавалось сделать удачный выстрел!.. Но не сегодня. В двенадцать ночи в его голове опять прозвучал этот странный голос - у Павла похолодели кончики пальцев... МОЖНО ЛИ ПОД УТРО СОЙТИ С УМА? Странный вопрос! Вполне! Бывают такие ночи - кричи, не кричи! Крутит жуть, черти в печах сознания шуруют кочережками! И не поймешь: то ли тебе горячо, то ли холодно! А к утру - ты готов: щелкнет нечистый пальцами, и погнал болезный гусей! Да-да, так бывает! Павел Птицын в то утро был у самой кромки сознания. Чудилось? Снилось? Или было наяву? И еще этот черный махаон! Наверное, в двадцатый раз за ночь тварь села человеку на кончик носа. Отвратительное, душное ощущение! Павел мотнул головой, отгоняя видение, и ему показалось, что целый рой разноцветных летунов искрами брызнул по комнате. Бо-о-льно! Бьют по мозгам старые мамины ходики: "Ут-ро! Ут-ро! Тик-так! Тик-так!" Павел дотянулся до пистолета и прицелился в часовую стрелку. Это невозможно слышать! Это тиканье разобьет голову! Стреляй! Тряпка! Стреляй! Что, уже шесть? Шесть... Но облегчения все нет! Так хочется увидеть солнце. Хотя бы один взгляд, один! И наваждение отвяжется. Но солнце где-то там, за плотным ковром облаков. С утра в мире серая неопределенность... Две недели небо буквально выжигает землю. Откуда сегодня облака? Сегодня они не нужны. Он ненавидит сегодня облака! Глоток бы солнечного света. Лизнуть... Что значит лизнуть? Мало! Ма-а-ало!! Как больно! Псом впиться в этот раскаленный золотой кругляш! Сожрать его! Проглотить! Павел в очередной раз доковылял до окна и прижался лбом к стеклу: теплое... За стеклом на подоконнике стоял чертенок - маленький, зеленый, в фартучке и с рожками. Хмыкнул в свиной пятак и постучал по стеклу кочережкой. Что такое? Ведь седьмой этаж! Все, что ли? Съехал с катушек? Павел застонал, замотал головой словно бык, оглушенный на скотобойне. Не-вы-но-си-мо-о! Мир перед глазами опять медленно свернулся в узкую черную трубу булькающей боли. И эта труба стала ввинчиваться в лоб, сыпля в глаза снопы жгучих искр. Это - все... Хватит. Нет сил, не-е-ет сил! Он ударил себя кулаком в голову чуть выше уха, потом еще раз, еще, еще! Стоп! Без истерик! Терпеть! Терпеть! Пройдет... Обязательно закончится. И тут вновь накатила волна ужаса. Казалось, она втекала в мозг через ноздри, с каждым судорожным вдохом оттесняя сознание все дальше, на задворки разума, открывая простор хаосу безволия. Павел заплакал. Ужас - беспричинный, огромный - скручивал его сильное тренированное тело в текучий желе подобный ком. С проворством безумца он схватил мелок, начертил на полу круг, бросился в центр его на колени и стал молиться какому-то неведомому ему богу, глотая слезы и неумело подбирая чуждые ему слова. Он ни на что не надеялся, ни во что не верил. Просто это было последнее, на что он еще был способен. И как ни странно, спасение пришло: в дверь нервно и длинно позвонили. Раз, еще раз, еще... На ватных ногах Павел добрел до двери и, ничего не говоря, открыл замок. Он падал. И Света едва ли смогла бы удержать его. Помог пуф, принявший немалое тело Павла. - Паша! Опять. Я чувствовала. Я вызову "скорую", - Света стала энергично растирать его руки, плечи, лицо. - Ты здесь..., теперь я не один... Не надо "скорую". Ты же знаешь, врачи не помогут. Засыпая на пуфе у входной двери, Павел услышал, как на кухне звякнул очередной злосчастный камешек. И в тот же миг, как по команде, кто-то выключил в голове боль... Из сна он всплывал, словно ныряльщик из глубины бассейна. Проснулся... Проснулся? Павел осторожно покачал головой. Чуть выше уха болело. Потрогал: тс-с-с! Наверняка гематома. Хорошо бы, чтоб не внутричерепная. Каратист, елки-палки! Так бить себя в голову! Потрогал кулак - здоровенный кулачище! И не болит никогда. Усмехнулся: профессиональный кулак профессора! Балбесу достался! - Господин профессор, вы проснулись? - Света заглянула в комнату. - Как я до кровати добрался? И почему столько иронии? Или я уже не профессор? - Конечно, профессор. И добрался профессор сам, у меня бы не хватило сил, - Света присела рядом. - Не помню, - Павел опять потрогал голову, - Не помню... В двадцать семь лет провалы в памяти? И каждый раз приступы все сильнее. - Паша, тебе надо отдохнуть, - Света погладила его огромную ладонь. - Лапа моя, от чего отдохнуть? Я два месяца фактически не работаю. Приступы пожирают меня!.. - Не куксись! - Света положила ладони на его коротко стриженую голову. - Просто с возрастом выяснилось, что ты метеозависимый. Все у тебя войдет в норму, как только снизится активность солнца. - Дай бог. Я смотрел в интернете. Не все так просто: заболевание, похожее на мое, проявилось у многих. Уже тысячи осаждают больницы. А врачи разводят руками. - Это всего лишь интернет, - Света изо всех сил старалась быть убедительной. - Ну да, ну да! - Павел, давай ты ляжешь на обследование, - Света умоляюще заглянула ему в глаза. - Ты забыла? Два месяца, как я прошел полное - полнейшее! - обследование. - Ты прекрасно знаешь, что обследование было не полным, - Света осторожно погладила его по плечу. - Давай посмотрим твою голову на новом томографе в папиной клинике. - Нет никакой необходимости посвящать в это твоего отца, - Павел даже руки вскинул, отгораживаясь. - К тому же, и голову смотрели, и внутренности смотрели, одной крови сколько высосали! - Фу, Паша! - Ну, извини,- он виновато поцеловал ей руку.- Я взял отпуск. Попробую в себе разобраться сам. Я же не только геофизик, но отчасти и врач. - Генетик, а не врач! - мягко возразила Светлана. - Ты - ученый, дале-е-екий от практической медицины. - Вот-вот, я по своей линии и покопаюсь в себе, а заодно и в таких, как я. Кстати, и в практической медицине - теоретически! - я тоже подкован. - Дитя! - Света рассердилась. - Мамуля! - Давай, юродствуй. - Света,- Павел резко спустил ноги на пол.- Так ты мне поможешь? - Чем я могу помочь такому авантюристу? - Кофе! Немедленно чашечку крепкого кофе! - Павел, дурачась, вскочил, картинно выбросив руку в сторону кухни. - Женщина, ты забыла кухню! Я спасу тебя, я верну тебе твое истинное предназначение! - он подхватил Светлану на руку, как ребенка, и сделал замысловатый пируэт. Вдруг завопил, схватившись за ухо: - Светка, вампир домашний! Нельзя же щипать друга всерьез! Опухнет же! - он аккуратно опустил ее на пол. Она приняла неприступную позу, сложив на груди руки, и постаралась нахмуриться всерьез. Конечно же, она осуждала его легкомыслие, но не могла на него долго сердиться: - Молчи, плохой человек! Или ты ложишься на обследование, или... - Или ты помогаешь мне! - Он все еще, пританцовывая, баюкал и нянчил ухо, - Немедленно! И начнешь - с кофе! - И вдруг склонил голову, меняя тон на просительный, почти умоляющий. - Правда, Светочка, мне без тебя не обойтись. - Какой ты, Птицын! - Согласен. - Ну, Пашенька, ну, пожалуйста. - Кофе и только кофе! Паша замер перед ней, задрав нос и сложив на груди руки - высокий: метр девяносто два, мускулистый, больше похожий на борца, чем на двадцатипятилетнего профессора-геофизика. При этом он сквозь хитрый прищур откровенно любовался ею, все еще немного рассерженной, но уже меняющей гнев на милость: тоненькой, высокой, белокожей, зеленоглазой, с безупречным лицом в жарком костре волос. Она вдруг засмущалась: - Ботан-великан! Фи! - нырнула ему под руку и направилась в прихожую. - Стой, женщина беспечная! Вернись к своей, или хотя бы к моей, печке, - он опять ловко подхватил ее на руки, закружил, приговаривая: - Только кофе сможет примирить нас! - И добавил, театрально. - Черный, без сахара! - Ладно уж! - она легонько хлопнула его ладошкой по лбу, - упрямый ботан! Все победы тебе! А мне?! - Тебе? Тебе - победитель! РАНЬШЕ НЕ БЫЛО, А СЕГОДНЯ СЛУЧИЛОСЬ! И этого следовало ожидать! Да-да, случилось! А как вы хотели? Перестаньте квохтать! Ответьте уже, что такого произошло? Хотите знать? Ну что ж - пожалуйста: профессору Птицыну сегодня пришлось признать то, что до этого он категорически не признавал. Словечко-то какое мягкое - "не признавал". Он неистово сражался с мракобесием! Говорил, не стесняясь: мерзость все, что антинаучно! А уж уфологов с их голосами в головах разделывал под орех: мол, все это чертовщина и заболевание - и не более того! Но... В конце марта... Да, первый раз это с ним случилось в этом году, конце марта. Точнее, 28 марта около полуночи. Он работал за ноутбуком. И вдруг в мозгу что-то заскрипело, забулькало, полоснуло нестерпимой болью. Павел даже невольно вскрикнул. Боль отступила, но мозг превратился в какой-то малонастроенный радиоприемник. Словно кто-то крутил ручку настройки частот, и в голове откликались передающие станции - скрипом, хрипом, долетали обрывки странных фраз. Было похоже на то, как будто да него сквозь помехи пытались дозвониться. Павел испугался. Выпил таблетку. Сделал несколько приседаний. Не помогло. Продолжалось наваждение около получаса. На следующий день событие повторилось. Отчетливых фраз он услышал больше. Но не запоминал их, и не вдумывался в смысл услышанного. Он был испуган: "Болезнь!" Может ли быть что страшнее для ученого, чем умственное расстройство?! Карточный домик судьбы, который, как ему казалось, уже был выстроен, начинал рушиться!.. Павел помчался к медикам - лег на обследование, которое показало, что мозг его здоров. Конечно, если бы он рассказал врачам про голоса в голове, их выводы были бы, наверняка, другими. Но Павел жаловался только на головные боли. Его пожурили за то, что довел себя до переутомления и выписали таблетки. Уфф! Сегодня голоса ему сказали, что головных болей больше не будет - перестройка его головного мозга завершена. Спасибо, милостивцы! А голоса? Голоса-голосики будут... Нда, и как он теперь посмотрит в глаза уфологам? Птицын уже четверть часа сидел на кухне и рассматривал плоский камень. Речная галька. Обыкновенная. Небольшая, размером с колесико от роликовых коньков. Ничего необычного: галька, как галька. Но смотреть на нее приятно. И руки сами тянутся поиграть камнем, погонять между пальцев. Теплый? Нет. Очень гладкий? Обычный. И все же... Что-то такое в нем есть. Света моет чашки, Павел поигрывает камнем. Ну не бывает, чтобы воздух превращался в камни! За два месяца семь камней упали на кухонный стол Павла. Два раза он видел, как это происходило: камень вываливался из воздуха. Или вылезал? Или возникал? Подходящего слова нет... Павел забил гвоздик в дощечку. Гвоздик был маленький, и требовалась определенная ловкость, чтобы удерживать его в пальцах. И молоток небольшой - тюк-тюк-тюк, а не молоток. Люди по-разному переживают трудные минуты. Кто-то пьет, кто-то дрова колет, а Павел забивал гвозди. С детства. Сначала гвозди были большие. Но со временем они становились все меньше, а Павел все больше. И теперь их забивание превратилось, чуть ли не в ювелирную работу. Он бил гвозди, когда искал решение научной проблемы, бил гвозди, когда был очень огорчен, когда размышлял о смысле бытия, когда болела Света, когда умерла мать...Отец был жив-здоров, но уже давным-давно сын ему был без надобности. Паша посылал отцу деньги, поздравительные открытки. Два раза приезжал в гости. Там была другая семья - чужая. Он там был лишним. Там пили, дрались, крали, сидели в тюрьмах... Звал отца к себе. Тот отмахнулся-отшутился: гусь свинье, мол, не товарищ. Сестер и братьев не было. С раннего детства, так уж случилось, Павел вложил всего себя в учебу. Блистал на олимпиадах. Его заметил - теперь академик, а тогда еще профессор - Маслов. И сумел заменить Павлу и отца и мать. Дощечка уже была вся в гвоздях. Отложил в сторону. Взялся вновь за камни. Подбросил гальку на руке, словно, взвешивая. Нужны подробности. Вспоминай, вспоминай! Было так: сначала из совершенно прозрачного воздуха показывается краешек камешка (или идет материализация?). На секунду процесс замирает. Потом галька начинает вылезать из НИ-ЧЕ-ГО - миллиметр за миллиметром - так, как если бы ловкий фокусник выдавливал ее из своего скомканного в ладони платочка. Народившись, камень секунду висел неподвижно. Затем падал. Бряк! Все. Он ни разу не покатился по столу. (И это, что ли, важно?) Оставался лежать неподвижно. Бред, правда?! Бред-то бред, но всякий раз с падением камешка останавливался приступ головной боли. Или падение совпадало с окончанием приступа? Семь раз за два месяца? Совпадение! Совпадение? Семь раз четко - секунда в секунду. Н-н-да... - Света, знаешь, я сегодня молился. - Что ты делал? - Света выключила воду, села напротив, тревожно всматриваясь в его безмятежное сейчас лицо, - зачем? Кому? - Не знаю. Мне казалось, какому-то богу. Я просил избавить меня от боли и ужаса. - Паша, ты не думаешь, что это тревожный симптом? Павел помолчал, покачивая головой: - И знаешь, что самое странное? Мне в тот момент это нравилось... - Что нравилось? Ты меня пугаешь! - Понимаешь, все нравилось,- Павел опять замолчал, подыскивая слова, - Словно искоркой летишь над костром... Вдруг сам по себе открылся кран, и струя, шипя и булькая, ударила в дно мойки. Света метнулась, чтобы закрыть, но ей словно кто-то подставил ножку. Еле удержалась на ногах, успела ухватиться за край стола. - Что происходит, Паша? - Успокойся, друг мой, бывает! Ты слишком нервничаешь, оступилась, - Павел встал и закрыл кран. - Нет! Мне подставили ножку, я явно это ощутила! - Но здесь, кроме нас с тобой, никого нет, - Павел в недоумении осмотрелся. Ваза с конфетами вдруг взлетела, повисела над столом, в один миг перевернулась. Света и Павел синхронно ахнули! Конфеты посыпались на пол. И кто-то гадкий сказал: - Я теперь всегда здесь! Чтобы знали! Одно к одному, братцы, одно к одному! Не может быть, а есть... И уехать некуда! Черти что! НАУКА, КАК И ВОСТОК, ДЕЛО ТОНКОЕ! ГОДАМИ ТЯНЕШЬ НИТОЧКУ ПОЗНАНИЯ, НАМАТЫВАЕШЬ НА АКАДЕМИЧЕСКИЙ КЛУБОЧЕК , А ОНА, ВДРУГ - РАЗ! - И СТАЛА ТОЛЩИНОЙ В ПЕНЬКОВЫЙ КАНАТ! НУ, И КОМУ ЭТО НУЖНО? АКАДЕМИК МАСЛОВ ПРОСНУЛСЯ в отвратительном настроении: с утра дала знать о себе больная печень. Подташнивало, и мерзли ноги. Маслов сидел в кресле-качалке и думал. Хотя слово"думал" никак не описывало процесс, происходивший в его мозгу. В голове крутилась одна фраза: "Тьфу, на все!" Она мелькала внутри черепа, словно была написана на краю юлы. Мозг в такт хлюпал, чавкал, крякал. Он сделал усилие, пытаясь избавиться от наваждения, и краешек сознания подсунул фрагмент вчерашней беседы с психоаналитиком: "Надо думать позитивно, надо думать позитивно!" Вяло отметил: "Теперь эта фраза поехала". Но после паузы опять выплыло: "Тьфу, на все!" Вслушался в нытье печени под ребром - отвратительно! В моем теперешнем положении думать позитивно - это как? Радостно, что ли? Скакнуть зайчиком и весело так завопить: "Тьф-у-у, н-а-а все-е!!" Итог размышлений радости не добавил. Маслов открыл ежедневник, просмотрел, что запланировано на сегодня. Пробурчал:"Отвратительно!" И позвал домработницу: - Леночка, сделай, пожалуйста, сладкой водички. Откуда-то из глубины пятикомнатной квартиры сначала раздался грохот какого-то грандиозного крушения, и только через пару минут появилась смущенная Леночка с чайной парой на подносе: - Доброго утра, Владимир Николаевич. - Что на этот раз ушло в небытие? - Две тарелки... - Столько шума произвела гибель двух тарелок? - Они большие... И вазочка... - Лена виновато теребила край фартука. Маслов сделал несколько глотков теплой сладкой воды. Усмехнулся. - "Вазочка", насколько я понимаю, это та самая метровая ваза - метровая, не меньше! - Он поднял вверх свой внушительный палец , - которую я вчера попросил протереть от пыли? - Да, Владимир Николаевич. Но она не разбилась. Маленький кусочек откололся. Я приклею, честное слово, приклею! - Лена совсем уж смутилась. Владимир Николаевич не стал ничего отвечать, а продолжил пить сладкую теплую водичку. Подумал с ухмылкой: "Если "тьфу на все", то "тьфу и на факт кончины вазы". Мысль явно была ближе к позитивной. И это означало, что больная печень решила дать академику передышку. - Ладно, Лена, бог с ними и с вазой, и с тарелками, иди, работай,- он милостиво, как мог в академии только он, кивнул ей, прощая. Если по-честному, то Лена не была домработницей - она была секретарем-референтом - симпатичным и хорошо образованным. Но так как старый холостяк Маслов терпеть не мог в доме лишних людей, то Лена безропотно, как-то естественно, что ли, взвалила на себя и обязанности хозяйственного обслуживания старого больного, но доброго и симпатичного (когда не ныла печень) академика. Маслов пережил всех ближайших родственников, дальних же не привечал, считая их пустыми и надоедливыми. Отчасти поэтому, он Лену воспринимал как дочь, со всеми правами дочери. Был еще один человек, который был Маслову очень дорог - его ученик (гений, как считал Владимир Николаевич) - двадцатипятилетний профессор Павел... Павел Семенович Птицын! Они были похожи, как бывают похожи дед и внук, хотя их роднила только наука и еще, пожалуй, Адам с Евой. Позвонили. Огромный, старых кровей стационарный аппарат звонил так, что все присутствующие невольно приседали. И на этот раз Лена опять что-то уронила. "Вертушку" не раз пытались выселить из кабинета, но Владимир Николаевич не позволял. Он сам протирал ее от пыли, и обязательно делал это в присутствии посторонних, никогда не забывая подчеркнуть: "Это мои кремлевские куранты!" При этом Маслов в основном пользовался сотовым телефоном. Звонок там стоял самый простой, как он шутил: "на букву "з". Мог позвонить любой, кто знал номер. Номер же"старикана" был доступен буквально нескольким человекам. Конечно же, знали его многие, но никогда не звонили на "вертушку", чтобы не нарваться на негодующее молчание хозяина. Уважали. Одни уважали, другие ценили, третьи боялись. На этот раз позвонил Павел. Павел, Паша... Нет, не сын, не сын, но... Если бы Павел пришел к нему и попросил так, как имеет право просить сын, Маслов бы, не задумываясь, отдал бы ему все, что угодно, даже эту квартиру - последнее свое прибежище. Но Паша никогда ничего не просил. Ни у кого! Талантлив? Да. Трудолюбив? Да. Честен? Добр? Безусловно. "Зайка-знайка", "ботан-великан". Но все - по делу, по труду, по чести. В пятнадцать лет закончил университет! Кандидатскую диссертацию засчитали как докторскую. Мало кто! Мало! Что там - нет вокруг таких. Разве что его Светка-конфетка? (Придумал же - конфетка!) Нет, - далека! Как возможная жена - да, а так - далека... Пара бы какая была! Но до сих пор только дружат. А я жду. Это же надо - пять лет дружат! По нынешним меркам - черти что! Мерки, время... У них свои мерки. Они вообще не из этого измерения. Пять лет дружат - надо же! - Привет, Паша. - Здравствуйте, Владимир Николаевич! - Здравствую, насколько позволяет возраст. - Опять печень? - Она, она. С утра немного, а сейчас уже все хорошо,- и предваряя Пашины укоры, хохотнул,- ем и пью только полезное! - Но дошел слух, что вчера на банкете у Гинзбурга, после защиты вы поцеловали "Мадам Клико"? Признавайтесь! - Павел сделал "страшный" голос. - Только ручку, увы, только ручку. Ну, может быть в щечку, по-братски. И не более того! - рассмеялся, оживляясь, Маслов. Хохотнуть бы на эту шутку, как обычно, но у Павла не получилось. - Что случилось, Павел? - Владимир Николаевич встревожился. - Опять приступ? И опять камень? - Да. И... еще кое-что. - Приезжай немедленно, обсудим. Тем более у меня тоже есть информация. - Я уже у подъезда. Позвоню Светлане и поднимусь. ДЕВИЧЬЯ ЖИЗНЬ, КАК ИЗВЕСТНО ВСЕМ, ПОТЕМКИ! ОСОБЕННО ОНИ СГУЩАЮТСЯ К ДВАДЦАТИ ГОДАМ. ЕГИПЕТСКАЯ ТЬМА - ДА И ТОЛЬКО! НЕ РАЗГЛЯДЕТЬ СУДЬБУ! ДЛЯ ЭТОГО И СУЩЕСТВУЮТ СВЯТОЧНЫЕ ГАДАНИЯ С ПОМОЩЬЮ ВАЛЕНКА, СВЕЧИ И ЗЕРКАЛА! СВЕТА НЕ БЫЛА ИСКЛЮЧЕНИЕМ. У СВЕТЛАНЫ ЖИЛА ТАЙНА. Не то, чтобы большая - так себе. Можно было бы и рассказать. Ничего страшного. Но никто не спрашивал, а проявить инициативу особого случая не представлялось. В паспорте у нее стояло другое имя. Но все звали ее Света, Светка, Светланка, Светочка, Светлана Яковлевна. Сахарова. К родне знаменитого Цукермана она какое-то отношение имела, но не знала какое, и, похоже, теперь уже никто не знал. Ее отец - Яков Сергеевич - доктор наук от медицины, был одним из тех московских безропотных профессоров, на результатах кропотливого труда которых возвысились многие лауреаты и даже академики. Мать - Мария Эдуардовна - преподавала английский в рядовом московском университете, прилично знала французский и испанский. В свое время перевела несколько популярных романов. Заметьте, с русского на иностранные! Хвалили. Детей в семье долго не было. Не получались. Лечилась она, потом отец. Дошли до каких-то тибетских снадобий... Потом, говорят, молились какому-то странному богу, далекому от православия. Время было советское, суровое. На кафедре узнали, в партийной организации пошептались, но, видимо, потому, что в православный храм родители не ходили, их доморощенные молитвы остались без последствий. Но приказ о назначении отца заместителем ректора на всякий случай аннулировали. Отец промолчал. Матери было за сорок (отцу пятьдесят шесть), когда она забеременела. Сказать, что отец носил жену на руках, значит покривить душой: теперь он молился на нее! Уговорил на период беременности и родов уйти из университета - она безропотно села дома. Но добрые люди без внимания не оставили - работу ей несли и несли домой. Переводила. Отец протестовал молча. Подруги стрекотали. Не уйдет одна - тут же другая на пороге: здрасте! Мальчик или девочка? Родители боялись всего: дурного глаза, преждевременных медицинских манипуляций, инфекций, прививок. От эхолокации отказались твердо, поэтому пол ребенка был неизвестен. Отец сказал, как отрезал, что будет счастлив в любом случае! Но любопытство подруг - сильная вещь! Пророчили! Животик острый - мальчик будет. Лицо у мамы не попортилось - точно не девочка! Девочка у матери красоту забирает. Красавица Мария Эдуардовна цвела и беременная. Значит - мальчик. Ответ пришел, откуда не ждали: так гласит семейное предание. Было воскресенье. Отец проснулся рано, разбудил жену и торжественно с придыханием объявил: "Родится девочка! Мне показали во сне! Я видел младенца с пуповиной! И это была девочка". Спорить не стали, но все, кроме отца, по-прежнему ждали мальчика. Слыша пересуды, отец только ухмылялся. Однажды, когда родители остались вдвоем, он сказал: " Я видел необычное! Внутри девочки, в животике светились шесть огромных жемчужин. От них исходила какая-то странная сила! Родится необычная девочка! И мне велели ее назвать Сарра-Мария-Виктория". Мария Эдуардовна всплеснула руками: - Это тебе твои еврейские предки приказали? Он долго смотрел на нее, словно приходя в себя или пытаясь что-то вспомнить. Наконец, покачав головой, сказал: - Это были не люди... - Яша, пожалуйста, успокойся, - она смотрела на него с тревогой, - пусть родится девочка или мальчик, нам, в любом случае, великая радость. И имя выбери сам, ты - отец! Назовешь по праву отца. Родилась девочка. Прехорошенькая! В "загсе" ее тройное имя отец произнес с таким видом и таким голосом, словно надел на нее царский венец. Захлопали. Подарки дарили с соответствующими лицами: казалось, вот-вот и начнут кланяться. Обошлось... Только подруга Марии Эдуардовны, спускаясь с крыльца, фыркнула: "Ну, вы загнули! Посмотрим-посмотрим!" Что она имела в виду, никто не понял, но тройное имя осталось без употребления. Еще в роддоме, первый раз увидев новорожденную дочь, Мария Эдуардовна пришла в восторг: - Беленькая моя, золотая моя! Светланочка! С этим именем Света и стала жить. Тройное же - приобрело статус некой парадности и произносилось только в официальных случаях. Особыми талантами девочка не блистала. Попервости, отец, пеленая малышку, не раз рассматривал животик дочери: молочно-белая кожа, казалось, светилась, но магического света тех жемчужин, которые привиделись ему тогда, во сне, не обнаруживалось. Отходил, пожав плечами. Школа, институт, аспирантура, защита диссертации - все на пять, но и только. Талант у нее, несомненно, был. Какой? С этим вопросом в душе уходил каждый, кому доводилось пообщаться со Светланой хотя бы несколько минут. Красива, умна, образованна! Нет, не это в ней было главное. Была тайна. Была! И дело не в тройном имени. Бери больше! Ф-фу-у! Непонятно... Хотя ее полное паспортное имя, произнесенное в обществе, случалось, производило действие почти колдовское: присутствующие словно бы уменьшались на пару сантиметров, и, казалось, были готовы присесть и пропеть, как пацаки в кинофильме "Кин-дза-дза": "Ку-у-у!", она оставалась скромной и старалась особенно не выделяться. А вот ее красота... Редкий мужчина при первой встрече с ней не впадал в ступор: смотрели, не дыша, судорожно глотая и глотая слюну. Даже Президента России не миновала сия участь. Она могла бы блистать, но Света старательно избегала публичности. Сторонилась ночных клубов, светских тусовок и прочего "гламура". Но однажды ей пришлось пойти на прием в Кремль. Павлу вручали орден. Сам Президент! И она не могла остаться в стороне. На банкете, конечно, выделялась, по крайней мере, была на пол головы выше всех дам. А может, кто Президенту и в ухо нашептал... Как там было дело, уже не важно, но в середине вечера он оказался перед ней. Она хихикнула. Он очнулся. Потряс головой и сказал хрипло: - Ужас! - Что? - удивилась она. - Если на вас долго смотреть, - президент сумел справиться с дрожью в голосе, - сердце становится ледяным. Он опять потряс головой и теперь уже улыбнулся: - Чудо! Вы чудо! Я чуть не умер! А ведь я не поверил, когда мне сказали. И чье же вы чудо? С кем вы здесь? Подошел Павел. - О! - сказал ему президент. - Поздравляю. - Спасибо, - Павел слегка наклонил голову. - С чем? - Думаю, со счастьем! - и президент ушел. - Что он имел в виду? - Павел вопросительно посмотрел на Свету. - О! - повторила жест президента Света. И еще ее обожали собаки. Самая злобная и неподкупная из них без всякого приглашения ползла к ней на брюхе, волоча за собой на поводке обалдевшего хозяина. Это надо видеть! Света, смеясь, трепала загривок свирепой зверины, а пес лизал ей туфли и мел асфальт хвостом. Женщины орали: "Фу!" и зло дергали поводок, а если хозяин собаки был мужчина, то... Ну, вы понимаете. Ее отец, став как-то свидетелем подобной сцены, был вынужден проглотить двойную дозу сердечного снадобья. И все повторял: "Только матери ни слова! Очень прошу!" В ОДНОЙ РУКЕ НЕВОЗМОЖНО УДЕРЖАТЬ ДВА АРБУЗА? ЗАБЛУЖДЕНИЕ! ВЫ ЛЕГКО РЕШИТЕ ПРОБЛЕМУ, ЕСЛИ ПОИГРАЕТЕ С РАЗМЕРАМИ. В ОДНОЙ РУКЕ БЫЛ ПОРТФЕЛЬ, и Павел едва не уронил мобильник, пытаясь позвонить. Хорошо хоть номер был закодирован и набирался тремя движениями большого пальца. - Привет, Светка-конфетка! Забыл тебе сказать: собираюсь на съезд уфологов. Да, в Москве. Буду выступать с докладом. Записался. Уже-уже. Присоединяйся. Тебе доклад понравится. Тема? Записался под условным названием. Буду раздувать сюрприз. Да-да, и для тебя. - Живого инопланетянина будешь демонстрировать? - Светлана явно была заинтригована. - И что это тебя к уфологам понесло? - А куда еще идти, как не к уфологам, когда у тебя в холодильнике живой инопланетянин? - Ладно, поняла. Зайду куплю чего-нибудь. А вообще, у тебя не холодильник, а черная дыра. - Спасибо! До вечера. - Может, ко мне вечером заедешь, покормлю нормальным ужином. И мама хотела тебя увидеть. - Соблазняешь? - протянул Павел. - Что ты, болярин! Не корысти ради, а токма твоего живота для! Павел рассмеялся: - Прости, Света, давай все же скромно поужинаем в обществе инопланетянина. Так надо. А перед мамой извинись за меня. До вечера, друг мой! Все знакомые были уверены, что Света и Павел давно живут в гражданском браке. Но у них за пять лет не было даже страстного поцелуя. Так - чмоканье, братские обнимания и хождения "за ручку". Была ли между ними любовь? Несомненно! И предприми Павел активные действия, Света, скорее всего, сдалась бы, но он относился к ней, как относятся к драгоценнейшему сосуду, пить из которого и в голову не придет: только любоваться! Любоваться и любоваться! Ее темперамент еще не был разбужен, она рядом с Павлом просто дышала. А возле него жужжал довольно многочисленный женский рой. Но Павел жил только Светой. Одна из "активно надеющихся" даже как-то в раздражении выпалила ему в лицо: "Носишься с ней, как дурак с писаной торбой!" Он рассмеялся. Отошел. Обернулся. Послал обидчице воздушный поцелуй. Сказал, уходя: "Конечно, я не очень умен, но меня радует моя глупая доля! Ты же будь умницей!" Их не трогали и даже обсуждать перестали. На Свету смотрели с восхищением, на Павла - с завистью. Маслов открыл Павлу дверь сам. Приобнял, похлопывая по плечу. Рядом с Павлом он уже не казался таким большим: выглядел солидным и счастливым. - Проходи, Паша, садись. Чай будешь? Есть зеленый, твой любимый сорт, не к ночи будь он помянут. Маслов на дух не переносил зеленый чай! Но ради Паши звонил друзьям в Китай, и те с оказией передавали ему пачку-другую "зелени" драгоценного сорта. - Спасибо, Владимир Николаевич, не откажусь,- Павел поерзал, устраиваясь поудобнее в большом кожаном кресле: - Как ваша печень? - Угомонилась на сегодня. Лена заварила мне бессмертника песчаного - попиваю! Лена подала Павлу чай. - А мне? - жалобно возмутился Маслов. - А вам нельзя! - строго отрезала Лена.- Вам травку! Пейте-пейте! И нечего морщиться. Не надо было вчера шампанское пить. - Да не пил я! - Ага! - Лена всплеснула руками. - Я слепая! И даже, если я слепая, то я не глухая: все ваши тосты слышала. - Что же это такое? Да я только губу макал! Чтобы соблюсти, так сказать... - казалось, Маслов искренне огорчился и расстроился, - сторонись напраслины, девочка! - Сегодня, Владимир Николаевич, у вас санный день! - ухмыльнулся Павел. - Вчера катались - сегодня приходится саночки возить. - Да не катался я! - уже с досадой воскликнул академик. - Извините, не пробовал я шампанского! Честное академическое! Теперь уже Павел расхохотался. Засмеялся и Маслов: