Хорошо бы написать изящную лирическую миниатюру, пропитанную настроением, как бисквитный тортик душистым ромом. Миниатюру с сильной лаконичной концовкой. Например, такой: - ...Потом он повернулся и медленно, не оглядываясь, пошел по аллее. Как много желтых листьев вокруг, - глядя ему вслед, подумала Алла Сергеевна.
И все. Чтобы, дочитав до конца, можно было откинуться на спинку дивана и, глядя в потолок, грустно подумать: - Да, это - сама жизнь.
Или написать умный, с философией, фантастический рассказ про красивых и мудрых людей грядущего. О том, как они навсегда улетают к звездам и через бездны галактик видят слезы на, тоже мудрых, лицах любимых, выплаканные десятки лет назад. ...А кибернетический робот, переполненный не поддающейся анализу информацией, истерически вызванивает сигнал тревоги. И не поддающиеся расшифровке фиолетовые тени мечутся на семи экранах центрального пульта. И начинается не управляемая реакция в гравитроне. И меркнут экраны локаторов переднего обзора... И только физик квазипространств Федор Ап-Ше-Рон Таврический, вдруг, понимает смысл происходящего. Так вот откуда нейтринные потоки! Гравитационный коллапс! Черная дыра!
...Дыра, так сказать, черная...
Нет, про дыру, коллапс и Таврического Федю - не буду.
А не написать ли детектив? Жуткий детектив с напряженным, до дрожи, сюжетом, с драками, погонями, стрельбой, засадой и, конечно, с юмором.
Главный герой - полковник Трепетов. Аскет. Молчун. Волевые скулы. Отчаянно храбр. Болен чем-то неизлечимым. Не спит. Держится только на морально-волевых качествах и страшных таблетках. К концу сюжета таблетки кончаются, и Трепетов берет главаря банды (пахана) без них. Увернувшись от автоматной очереди, полковник бьет бандита точным, отработанным, коротким ударом в болевую точку, где-то внизу, и оба падают без сознания. Остальных членов банды берет помощник и ученик Трепетова лейтенант Дуля. Бешенная погоня. Банда - на самосвале, Дуля - на велосипеде. Мелькают мосты и виадуки. Визжат шины на виражах. Мотор самосвала ревет как реактивный лайнер. Педали велосипеда слились в сплошной круг, как лопасти вентилятора. Последним отчаянным усилием Дуля догоняет, прыгает и происходит кошмарная драка в кузове самосвала. "Молись, мусор!" - орет бандит по кличке Шкалик, кидая нож. Нож попадает лейтенанту в грудь и отскакивает от парашютного значка. Шкалик от изумления вываливается из кузова. Оставшиеся бандиты (штук шесть) по очереди, без особого успеха лупят лейтенанта. Дуля (мастер спорта по боксу, самбо, карате и шахматам) отлично "держит удар", отшучивается: - "Та хиба ж так бъют?" Он, как велит учитель, составляет в уме план задержания. Наконец план готов, и лейтенант взрывается, как граната. Серия страшных, ошеломляющих ударов, и Дуля штабелем укладывает бесчувственные тела в угол кузова. "Ось як надо бить", - приговаривает он. Идет следствие. Тщетные поиски денег и ценностей награбленных бандой. Где же тайник? И кто продумывал, планировал дерзкие ограбления банков, ювелирных магазинов и квартир именитых музыкантов? Где мозг банды? Арестованные бандиты - лишь исполнители чьей-то злой и коварной воли. Это ясно полковнику Трепетову, но ни Пахан, ни Шкалик, ни прочие бандиты не "колются". Боятся. Длинная череда потерпевших, ограбленных. Один из них - хилый, несчастный музыкант-неудачник Гобоев вызывает наибольшее сочувствие читателей. Захватывающая кульминация. Трепетов в гостях у Гобоева. Хрусталь, баккара, гобелены. На стене - богатая коллекция холодного оружия. Вместе, в четыре руки, они играют на домашнем электрооргане фугу Баха. Но орган фальшивит! Да, интуиция не обманула полковника. Он, вдруг, понимает, что это не орган, а радиопередатчик, с помощью которого фиктивный музыкант инструктировал бандитов. Полковник притворно хватается за живот. В туалете он царапает унитаз пряжкой пояса. Отскакивает розовая эмаль. Так и есть! Унитаз отлит из червонного золота. Вот он тайник банды! Но силы полковника Трепетова на исходе. Взгляд его меркнет. Судорожным движением полковник ищет страшную таблетку, но таблетки нет. Понимая, что изобличен, Гобоев, он же вор рецидивист по кличке Умник, он же Меерсон, он же Хаджи Мурат Мигуев, он же Корнилов-Керенский срывает со стены турецкий ятаган и бросается на полковника. Последним отчаянным усилием Трепетов бьет Ходжу-Меерсона в болевую точку и оба падают без сознания. Финальная сцена. Похороны героя. Кумачи, ордена на подушке, цветы. Марш Шопена. Бледное, с каменными скулами, лицо лейтенанта Дули. Сухие воспаленные глаза. Губы беззвучно шевелятся. Потрясенный и растроганный читатель понимает, что это - клятва у гроба учителя. Да, Трепетов может спать спокойно. Его дело в надежных молодых руках лейтенантов. И удовлетворенный и все еще растроганный читатель заводит будильник и выключает свет. Нет, не уйдут от заслуженной кары ни Шкалики, ни Меерсоны.
Детектив. Жанр жанров. Это и "Двенадцать стульев", и "Приключения Оливера Твиста", и "Преступление и наказание, и, наконец, "Кукла госпожи Барк".
Но, когда пишешь о нашей родной милиции, о ее схватках с доморощенными преступниками, невольно ощущаешь некоторую скованность, и лихой бойкости пера все-таки нет. Поэтому, пожалуй, лучше, если тугая пружина сюжета будет раскручиваться не здесь, а там. Действительно, ну откуда у нас серьезные братки? Мелочь. Шкалики, тугрики, меерсоны. Да и развернуться им тут особенно негде. Прописка. Самолетов продажных в магазинах нет. С бронебойным оружием туговато. Где уж тут банки и ювелирные магазины брать. Ну стибрит тот же Шкалик, если повезет, пару ящиков "перцовай горькой", ну пыльный ковер из квартиры скрипача слямзит, ну колесо у жигуленка свинтит. Ну что это? Ну какая же это, в самом деле, гонка, самосвал с велосипедом? Вот там, да! Раздолье и прстор. Стриптиз, гангстеры, героин! И никакой скованности! А техника! Лучшие фирмы! Новейшие образцы! Реклама в ценральной прессе! Карманные лазеры для вспарывания сейфов, надувные самолеты в рюкзаке, лимузины-амфибии с перископами и торпедными аппаратами. Деньги на бочку и бери товар! А вооружены как мальчики! Ну разве пойдет малютка Джимми, по прозвищу Этикет, на дело без миномета и дюжины гранат? Да никогда в жизни! Да никому и в голову не прийдет предложить ему такое. Разве что в шутку? Но такие шутники едва ли найдуться среди друзей и знакомых Джимми. Все помнят, как он всадил автоматную очередь в живот Длинного Тома только за то, что тот пришел на похороны двоюродной тетки его чикагской кузины Бекки в недостаточно черном галстуке. Этикет для малютки Джимми - все. Так уж он воспитан. Потом-то, впрчем, выяснилось, что галстук был правильный. Он был хорошего угольно-черного цвета. Тома так и хоронили в нем. Просто Длинный, наверное, как-то неудачно стоял под люстрой, и проклятый галстук отсвечивал. Джимми так и объяснил все вдове, когда приносил официальные извинения. Вдова, помнится, была очень огорчена случившимся и даже помяла Джимми бронежилет парой пуль из кольта, но потом они как-то поладили.
Ну а взять, к примеру, случай ограбления банка в Хуктауне. Классика! Банк был взят в лучших традициях страны. Все газеты штата были полны восторженными описаниями "ограбления века". В понедельник, в полдень по местному времени, по Эдисон-стрит прогромыхал танк, развернулся напротив центрального банка города, подмяв зазевавшегося полицейского, и вполз в помещение банка через большое окно, развалив часть стены и заблокировав выход. Паники, стрельбы и суматохи не было. Молча выслушав вежливую инструкцию и поглядев на пушки и пулеметы, служащие банка быстро упаковали содержимое банковских сейфов и уложили почти два десятка миллионов в аккуратный цилиндрический контейнер, приготовленный в передней части танка. Поблагодарив клерков и еще раз извинившись за причиненное беспокойство, танк через двадцать минут после нападения взвыл мотором, выбрался из пролома и, в сопровождении значительного полицейского экскорта, не торопясь, покинул Хуктаун. За городом полицейские открыли по танку бешенную стрельбу. В ответ танк чуть прибавил ход, и оттуда донеслись звуки старого сентиментального шлягера о неудачной любви бедного ковбоя к дочери шерифа. Вызванные в помощь армейские части, под аккомпанемент шлягера, изрешетили танк бронебойными снарядами, но не остановили его, и он выбрался на побережье океана. Тут танк остановился сам, музыка стихла, и он произвел единственный за всю операцию выстрел. Выстрел был сделан в сторону океана. Снаряд упал далеко от берега, чуть не угодив в какой-то прогулочный катерок, и... не взорвался. Специальная команда, после недолгой возни с замком люка, проникла внутрь танка. Танк был пуст. В стальной банке не было ни людей ни денег, но зато она вся была нашпигована радиоэлектронной аппаратурой и рекламными проспектами фирмы Дженерал Электроникс. Обалдевшие полицейские пригласили экспертов, и те, присвистывая от изумления и восторга, долго изучали хитрую систему телеуправления, смонтированную в танке. Но где деньги? Куда исчезли двадцать полновесных миллионов в купюрах и ценных бумагах? И тут полицейские вспомнили цилиндрический контейнер, неразорвавшийся снаряд и прогулочный катерок. Через недельку катерок нашли в одной укромной бухточке побережья. В капитанской рубке катерка обнаружили мощный радиопередатчик, пустой контейнер и пластинку с песенкой влюбленного ковбоя. В этой поучительной истории оставалась, все же, одна загадка. Дело в том, что по оценке тех же экспертов, стоимость электронной аппаратуры, размещенной в танке и на катере, раза в три превышала стоимость сорванного куша. Так что "ограбление века" выглядело нерентабельным. Это обстоятельство периодически вызывало у старшего инспектора Мобса, которому был поручен поиск пассажиров катерка, состояние глубокой задумчивости. Состояние это, совершенно ему не свойственное, сильно удручало, как самого инспектора, так и его полицейское начальство. Совсем недавно и эта последняя загадка разъяснилась. Разъяснило ее очень лаконичное сообщение на последней полосе местных газет о том, что в правительстве, после долгой борьбы конкурирующих кампаний, наконец-то, принято решение о передаче многомиллиардного заказа на разработку электронного оборудования новых танков фирме "Дженерал Электроникс". Прочитав заметку, инспектор Мобс вздохнул, взял толстый красный фламастер и начертал на папке, порученного ему дела, жирную надпись: "в архив". После чего завязал на папке ботиночные шнурочки, сам отнес ее в подвал, вернулся в кабинет и дважды позвонил. В начале Мобс позвонил администратору лучшего ресторана города и заказал там ужин на две персоны. Затем, после короткого раздумья, он позвонил заведующему рекламным отделом фирмы "Дженерал Электроникс" мистеру У.Дж.Смиту. Инспектор отрекомендовался, вскользь упомянул о том, что следствие, к сожалению, зашло в тупик, дело сдано в архив, и пригласил собеседника на интимный ужин. Выслушав вежливое согласие и договорившись о времени встречи, Мобс положил трубку и долго размышлял стоит ли на это свидание брать оружие. Потом он усмехнулся, небрежно сунул кольт в ящик стола и, насаистывая тот самый шлягер про ковбоя, отправился ужинать. Реклама - двинатель коммерции, - вспомнил он школную пропись. И она всегда рентабельна, - уже совершенно самостоятельно решил он.
Большинство журналистов убеждено, что лихие ребята из таких организаций, как "Черные питоны", "Южный крест", "Самаритяне", "Капуцины", "Дети дьявола" и "Красные береты" вооружены лучше чем полицейские. Хотя и полиция там вооружена не плохо. Совсем не плохо. И в случае отчаянной нужды, если ее здорово прижмут, полиция неоднократно доказывала, что она может за себя постоять. Может.
Так было, например, когда "Самаритяне", подсунув липу о контрабанде наркотиков, заманили три десятка полицейских в "Каньон Скелетов", взяли их в плотное кольцо осады, и пригрозили перебить всех, если из тюрьмы штата не будут освобождены их ребята. Двое суток, сорок восемь часов, тридцать три полицейских во главе с лейтенантом Смитом и сержантом Вессоном доблестно выдерживали натиск превосходящих сил противника. В спецвыпусках газет каждые два часа печатались военные сводки и репортажи с поля боя. Закопченные, в изодранных мундирах, но неизменно бодрые и улыбающиеся, Смит и Вессон не сходили с экранов телевизоров. Шел непрерывный, с короткими рекламными вставками, телерепортаж о ходе сражения. Четыре вертолета с камерами день и ночь висели над "Каньоном Скелетов" Ночью для удобства телезрителей каньон освещался мощными прожекторами. Работал тотализатор. И когда шансы "Самаритян" упали до двух против пяти, и был убит их предводитель Джон Грей по кличке "Бородатый", они сняли осаду. Полторы сотни озверевших от наркотиков, стрельбы и крови бандитов вынуждены были отступить, оставив на поле боя два десятка трупов и легкую артиллерию.
Смит и Вессон были награждены медалями и получили семь приглашений на роли героев от киностудий страны. Оставшиеся в живых девять рядовых полицейских чинов две недели были самыми популярными людьми страны и за это время заработали кучу денег на телерекламе зубной пасты "улыбка акулы", подтяжек и доппинга под названием "таблетки удачи".
Но главное дейсвующее лицо "Большой Битвы Века", как окрестили ее газеты и телестудии, осталось за кадром. Очень, очень немногие знали или догадывались о роли благочестивого патера Брауна, духовного отца и коммерческого директора "Капуцинов", которую он играл в сенсационном сражении. Коротки газетные страсти. Прошла неделя после окончания "Большой Битвы Века", и интервью с ее участниками переместились на последние полосы, а первые уже были заняты свежей сенсацией - кошмарным убийством популярной киноактрисы, очередным убийством века. Патер Браун с омерзением отбросил газету с фотографией нагого истерзанного трупа и, погрузившись в гигантских размеров черное кресло, предался благочестивым размышлениям. Святой отец вспомнил длинную цепь событий, завершившуюся "Битвой Века". На бледном лице святого лежала печать скорби. Он вспомнил тюрьму в далекой жаркой стране, темные с равнодушными глазами лица тюремщиков, раскаленный, как сковорода, крохотный тюремный дворик и жестокие драки заключенных за глоток тухлой вонючей воды. Вспомнил он потные бессонные ночи и длинные, как вечная мука дни. Потом чудесное спасение. Оглушающий рев мотора, пыльные вихри на тюремном дворике и страх, сковывающий душу и тело страх. Усилием духа святой отец тогда превозмог его и в отчаянном акробатическом прыжке, достойном профессионального эквилибриста, схватил веревочный трап, спущенный с вертолета, и вознесся в сияющую небесную лазурь. Охрана, с трудом преодалев восторг и изумление перед невиданным зрелищем, открыла по артисту беспорядочную стрельбу, и святой отец живо помнил ощущение беспомощно висящей в воздухе мишени. Одна из пуль, к несчастью, задела тогда безгрешную плоть патера Брауна, известного, впрочем, Интерполу под десятком иных имен и кличек. В тюрьму той паршивой крохотной страны патер, разумеется, попал по недоразумению, в котором, не без основания, винил своих партнеров по бизнесу. Совместный бизнес "Капуцинов" и "Самаритян" был тих, прибылен и богоугоден. Из местного сырья, произроставшего под палящим солнцем той далекой страны, готовили белый порошок отвратительного вкуса и омерзительного запаха. Порошок переправляли разными хитрыми способами в страны более умеренного климата и там продавали оптом и в розницу страждущим по ценам свободного вольного рынка. Дело было хорошо налажено, механизм бизнеса работал без излишнего шума и почти без сбоев. Однако полному счастью коммерческого директора "Капуцинов" мешало растущее чувство обиды. Святой отец был убежден, что его деловые партнеры воздают себе не по заслугам. И эти неправедные доходы "Самаритян" смущали безгрешную душу пастыря "Капуцинов". Видимо, похожие чувства смущали и дух "Самаритян", что и было причиной того самого недоразумения, из-за которого святой отец угодил в каталажку. Вознесясь из нее в традиционной манере древних святых, оставив далеко внизу восторженную толпу салютующих зрителей и поскуливая от зудящей боли в левой ягодице, патер твердо решил, отринув прочь христианское милосердие, воздать обидчикам сторицей.
И воздал. Он был тайным сценаристом и режиссером спектакля в "Каньоне Скелетов". Его ассистенты, из числа наиболее достойных и тренированных, незримо направляли и корректировали ход "Битвы Века". Возмездие свершилось. Святой отец был удовлетворен. Пастыри "Самаритян" отчитывались ныне в своих кознях и нечестивых деяниях перед Всевышним. Оставшись без поводырей, рядовые заблудшие овцы вливались в его тучнеющее стадо. Иезуитская интрига, достойная духовных отцов патера, завершилась тайным, без громкого ликования, триумфом.
Благочестивые размышления пастыря "Капуцинов" были прерваны тихим мелодичным звоном. Чуть поморщившись от боли, святой отец нажал клавишу на подлокотнике кресла. На голубом экране, установленном перед креслом, высветилось мятое с тяжелым не бритым подбородком лицо старого привратника-телохранителя.
- Cлушаю тебя, брат мой, - тихо сказал патер.
- Посетитель, сэр, - голова привратника склонилась, и экран заполнился ежиком седых нечесанных волос.
- Кто? - скрывая удивление, спросил святой отец. Здесь в своей тайной обители, вдалеке от тревог суетного мира, он не назначал свиданий и не ждал визитеров. Экран опустел и почти сразу на нем появилась стройная, молодцеватая фигура героя битвы, капитана Смита. Хозяин долго молча смртрел на экран, потом губы ено раздвинула чуть запетная улыбка.
- Введи, - едва слышно приказал он.
Через минуту темная портьера справа от кресла раздвинулась, и в комнату, печатая шаг, звякнув медалью, вошел капитан.
- Рад приветствовать, сэр. - Голос капитана казался неуместно громким в тихой, похожей на келью, обители святого отца.
- Садитесь, капитан. - Хозяин указал на низкий диванчик слева от стены. - Что привело Вас ко мне?
- Благодарю, сэр. - капитан неловко выставил колени, провалился в мягкую сдобу дивана. - Хотелось бы поговорить, сэр.
Святой отец молча, не мигая, долго смотрел на гостя.
- Вы, кажется, из полиции?
- Ну уж это Вы зря, сэр, - широко улыбнулся гость, - Мы отлично знаем друг друга. Меня неделю показывали все телестудии страны и, если Вы читали газеты...
- Я давно не читаю газет, - перебил гостя хозяин. Он со скорбным видом указаз на фотографию истерзанной актрисы. - Меня мало тревожит суетность мира.
Улыбка гостя исчезла, лицо его стало хмурым.
- Напрасно Вы так, сэр - повторил он. - Я ведь не хочу ничего плохого. Просто я там видел ваших ребят... - Капитан, вдруг, запнулся и замолчал, с тревогой глядя на собеседника. Однако бледное лицо святого отца оставалось бесстрастным. Привычное выражение легкой скорби чуть приподняло белесые брови и опустило углы губ.
- Ваших снайперов, сэр, - успокоившись, уточнил капитан. - И я там смог оценить их работу. Если бы не они... - Гость взмахнул рукой и снова широко улыбнулся. - Ну а после того, как я наткнулся на полицейский рапорт о Вашем удачном вознесении... - Капитан хохотнул и медаль снова тоненько звякнула о пуговицу мундира. - Ну, в общем... кое-что прояснилось.
Почти неуловимым движением святой отец нажал потайную кнопку в подлокотнике кресла. Однако гость заметил и движение и чуть изменившееся выражение лица хозяина. Тело капитана осталось неподвижным, все так же неловко были вздернуты колени, только в правой руке его, вдруг, тускло засветилась вороненная сталь, и глаза его заметались по, затененным тяжелыми портьерами, углам комнаты. Киноулыбка гостя, не успев исчезнуть, превратилась в судорожный оскал. Спустя секунду, судорога на породистом лице разгладилась, и он хрипло рассмеялся.
- Извините, сэр, - рефлекс, - объяснил гость и, сунув кольт в скрипнувшую кобуру, посмотрел на часы. - Если через тридцать пять минут я не вернусь в управление, вскроют мой сейф, и шеф прочтет оставленный мной рапорт. А там...- осторожная неуверенная улыбка снова появилась нп лице капитана. - Я хочу сказать, сэр, что у нас совсем мало времени.
- Время еще есть, - прикрыв глаза тонкими птичьими веками, очень тихо сказал святой отец.
Колыхнулась тяжелой складкой портьера, и в комнате, чуть согнувшись, появился двухметровый гигант-негр. Черное круглое лицо осветилось белозубой улыбкой.
- Что-нибудь выпить, Джим, - не взглянув на негра, тихо попросил хозяин. Негр кивнул, и через минуту вкатил в комнату столик с дюжиной цветастых бутылок и двумя высокими стаканами.
- Что же вы хотите, капитан? - очень будничным тоном спросил святой отец и, скривившись, потянулся к бутылкам. Гость молча покосился на негра.
- Спасибо, Джим, - кивнул хозяин, и улыбающийся негр исчез, растворился в полумраке комнаты. Капитан проводил его глазами и, помедлив, сказал:
- Десять прцентов.
Впервые за время беседы патер Браун потерял хладнокровие. На бледном лице появилось изумление. Рука, державшая темную узкогорлую бутылку, дрогнула.
- Я не ослышался? - тихо и, как показалось гостю, чуть насмешливо спросил он.
- Восемь, - хрипло сказал гость.
Святой отец поставил бутылку на место. Руки его бессильно легли на колени. Он задумчиво покачал головой, потом, вздохнув, спросил:
- Что будете пить, капитан?
- Пожалуй, виски, сэр, - не сразу ответил гость.
- Виски, - задумчиво повторил хозяин. - Что ж пусть будет виски.
Он выбрал бутылку с белой лошадью на этикетке и, отвинчивая колпачек, спросил:
- А кто ваш начальник, капитан? Майор Дэвид?
- Так точно, сэр, Дэвид Мэриленд. Вы прекрасно осведомлены, сэр. - не без лихости отрапортавал гость. Вдруг, во взгляде его появилась растерянность, и он хотел что-то сказать, но, внимательно взглянув в невыразительное лицо собеседника, промолчал.
- За вашу сообразительность, капитан. - Хозяин на треть наполнил стакан гостя, потом столько же налил в свой. Губы святого отца изобразили улыбку. - За вашу храбрость, - добавил он. - Пожалуй, эти качества стоят восьми процентов. Патер медленно, почти торжественно, поднял стакан. Рука гостя потянулась к оставшемуся на столе стакану, но, вдруг, движение ее замедлилось, и на лице гостя появилось выражение упрямой, хмурой недоверчивости. Тонкие, едва заметные брови хозяина удивленно вздернулись.
- Ах да, - вдруг, понял он. На его губах появилась ироническая, чуть скорбная улыбка. - Вы все еще подозреваете, что я хочу отравить вас. Святой отец медленным движением поставил свой стакан на столик и взял стакан гостя. Лицо капитана разгладилось.
- Вы не должны меня осуждать, сэр. - Он улыбнулся, но улыбка получилась виноватой. - Перед тем, как сюда ехать, я очень внимательно читал ваше досье. - Капитан взял со стола стакан хозяина. - Так Восемь? - спросил он.
- Восемь, - согласился хозяин, кивнув. Лицо его было торжественно-серьезным. Углы губ скорбно опущены. Святой отец поднес стакан ко рту и, не торопясь, выпил. Гость внимательно наблюдал за действием спиртного, затем, преодалев нерешительность, тоже поднес стакан ко рту. Он успел сделать глоток. Изумление и упрек тенью мелькнули в широко раскрывшихся глазах капитана. Но уже в следующее мгновение в глазах и в дико исказившихся чертах лица остались только страшная нечеловеческая боль и страдание. Он пытался что-то сказать, но из широко раскрытого рта вырывалось лишь хрипение и какой-то странный птичий клекот. Рука его, выпустившая стакан, метнулась к бедру, а затем, теряя силы, медленно дотянулась до горла. Тело гостя, вдруг, выгнулось дугой, скатилось на пол и продолжало биться в конвульсиях, раскидывая осколки разбившегося стакана. Святой отец несколько секунд с интересом наблюдал агонию гостя. Затем осторожно снял с указательного пальца правой руки крупный, с темным камнем, перстень. Стараясь не дотронуться до крохотной капли янтарной жидкости, оставшейся на внешней поверхности перстня, патер аккуратно положил его в пустой стакан. Еще раз взглянув на все еще судорожно изгибающееся и хрипящее тело гостя, святой отец дотянулся до стоящего на полу рядом с креслом телефона и набрал номер. Услыхав абонента, он сказал в трубку условную фразу:
- Да умножит Господь наши силы. - Выслушав ответ, святой отец взглянул уже с некоторой досадой на все еще хрипящего гостя.
- Меня неожиданно посетил один из ваших подчиненных, майор.
Патер некоторое время слушал собеседника, скорбно кивая головой.
- Увы, тщеславие обуяло его, - вставил святой отец свою реплику.
-...Нет, майор, боюсь он не сможет сейчас вернуться. Во время мирной богоугодной беседы, когда я тщетно пытался наставить его на путь благочестия, он,вдруг, занемог и ... Нет я не врач, майор. Я лечу лишь духовные недуги и боюсь случилось непоправимое. - Святой отец взглянул на корчащееся в последних судорогах тело гостя, на синее, в страшных пятнах, лицо с вывалившимся языком и скорбно вздохнул.
- Боюсь, что так, майор. - Печаль и отрешенность слышались в его голосе. - Он оставил вам послание в рабочем сейфе. Надеюсь вы будете достаточно осторожны и... - Святой отец не сразу нашел подходящее слово, - и деликатны, чтобы... - собеседник, видимо перебил его, и святой отец долго молчал, прижав к уху телефонную трубку. Выражение лица его, вдруг, изменилось. В начале удивление, а затем страх, панический страх, исказил мелкие невыразительные черты лица патера Брауна.
- Если я вас правильно понял, майор... - пытался он что-то сказать изменившимся голосом, но собеседник, видимо окончил разговор. Святой отец отнял телефонную трубку от уха и долго смотрел на нее с изумлением и страхом, держа перед собой, потом медленно и осторожно положил ее на место. Вдруг лицо патера побагровело и он прижал руки к глазам.
-Джимми! - слабо закричал он неожиданно высоким, почти женским голосом. Сразу же в комнате возник негр с неизменной улыбкой-оскалом.
- Обыщи! - приказал святой отец, указав рукой на нелепо выгнутое, но уже неподвижное тело капитана. Через минуту на столике перед хозяином скромной кучкой лежало нехитрое имущество гостя. Между часами и записной книжкой тускло поблескивал небольших размеров, овальной формы металлический медальон с оттиснутой на нем литерой "п". Святой отец взял его в руку, поднес к глазам и хотел что-то сказать, но не смог. По лбу патера, по его впалым щекам стекали крупные капли пота.
Проницательный читатель, разумеется, тут же догадался, что означает буква П и, что так стльно испугало патера Брауна. Менее проницательного читателя автор может теперь завлечь в любую сюжетную передрягу.Читатель не будет сопротивляться. Заинтригованный оттиснутой на железяке буквой, он безропотно последует за автором по любым извивам и петлям сюжета.
Вот чем хорош заморский детектив. Полное раздолье для самой необузданной фантазии автора. Единственное, чего автор непременно должен добиться в конце от читатнля, так это, чтобы он, бедняга, закрывая последнюю страницу, облегченно вздохнул и подумал, - Господи, как все же замечательно, что ничего этого у нас нет и быть не может. Однако, обязательное это условие - не обременительно. Оно не сковывает фантазии автора, а, скорее, подстегивает ее.
Да, конечно же, надо писать отчаянный заморский детектив. А какой простор для шуток! Какой необычный, своеобразный, экстравагантный юмор популярен там в жизни и, естественно, в литературе.
Взять хотя бы шутку Мэгги Шпагетти, вдовы полковника Шпагетти из Хуктауна, шутку, которая в несколько часов прославила тетушку Мэгги, а заодно и шерифа М. Дж. Севса, на всю страну. Ведь по нашим меркам это, пожалуй, и не шутка вовсе. Ну то-есть ничего смешного в ней вроде бы и нет. А там смеялись. И как!
Полковник Шпагетти примерно за год до этой истории разбился насмерть, упав с лошади. Это была давняя, многовековая традиция рода. Все полковники Шпагетти из поколения в поколение разбивались о скалы, падая с лошадей. Лейтенанты Шпагетти, капитаны Шпагетти и даже Шпагетти майоры могли тонуть, взрываться на минах, умирать на кострах, на дуэлях или от насморка. Они могли выбирать. Но если Шпагетти становился полковником, выбор исчезал. Он был обречен разбиться о скалу, упав с лошади. Лошади терпеливо ждали, пока мужские ветви родословного дерева Шпагетти дослужаться до полковников, выбирали приличную скалу и ... Остальное было делом техники. Традиция не делала исключений, поэтому, получив чин полковника и хорошо зная историю рода, Амброзио Шпагетти, муж тетушки Мэгги, переселился в скалистую местность и завел верховых лошадей. Учиться на склоне лет верховой езде было не просто, и в первый год обучения лошади легко могли выполнить свою миссию. Но, видимо, это было бы некоторым нарушением традиции, и поковник должен был регулярно, в любую погоду, упражняться в верховой езде еще три года, прежде чем лошади, во всяком случае одна из них сочла его достаточно подготовленным. Оставшись, наконец, вдовой, тетушка Мэгги продала за ненадобностью лошадей и неделю была в безутешном горе. По истечении же этого срока вдова решила внимательнее присмотреться к соседям. Особенно ее взгляды, в силу привычки, привлекали мундиры, и вскоре капитан полиции, шериф Майкл Дж. Сефс стал частым гостем вдовы. Прошел год, и их отношения зашли так далеко, что о них перестали судачить даже самые отпетые городские сплетники. В течении этого года вдова, прилично обеспеченная покойным супругом, не скупилась на подарки своему избраннику, а шериф не скупился на обещания. Весь город был убежден, что вдова перешивает по последней моде свое подвенечное платье, а мэр готовит свадебную речь.
Увы, этим планам не суждено было осуществиться. Осенью в конце театрального сезона на арене городского цирка гастролировала заезжая труппа цирковых наездников. В составе труппы гастролировала молодая, затянутая в алый тугой шелк, наездница. И когда шериф М. Дж. Севс увидел, как улыбающаяся амазонка, под овации партера, сделала сальто на спине гарцующей лошади, мечты вдовы Шпагетти разбились, как упавшая на пол старая пластинка с сентиментальным танго. Напрасно прождав жениха на своем ранчо несколько вечеров, встревоженная вдова посетила городскую квартиру шерифа и застала там своего избранника чуть ли не в объятиях алой амазонки. Темпераментная вдова, не привыкшая к подобным пассажам, устроила сцену жениху, напомнив о его обещаниях.
- Я шутил, - ответил жених, ковыряя во рту зубочисткой.
- Он шутил, - подтвердила амазонка, поигрывая хлыстиком.
В ту осень входили в моду маленькие бомбочки и разного рода крохотные взрывные устройства. Солидные фирмы взялись за их изготовление и достигли больших успехов, применив новейшие достижения науки. Несмотря на мизерные размеры, эти устройства обладали значительной разрушительной силой и были способны оторвать руку, вывести из строя автомобиль и даже повредить дом. Было принято присылать их в письмах, прятать в подарках или просто незаметно подкладывать в разные места, будучи в гостях. То и дело в городе раздавались взрывы и, жутко подвывая сиренами, мчались машины с красными крестами. Чаще всего кампании изготовляли эти устройства в виде небольшого плоского диска. "Монеты дьявола", как назвали их горожане, хорошо рекламировались, были сравнительно дешевы и продавались почти на всех перекрестках. Сведение личных счетов стало простым и не хитрым делом, поэтому жизнь города замирала. Супруги боялись ссорится, родители не наказывали детей, учителя не ставили плохих оценок. Основной формой общения горожан стала вежливая лаконичная телефонная беседа. В газетах появились статьи о том, что, наконец, все социальные, моральные и этические проблемы решены, и наступает "золотой век" всеобщего равенства, братства и взаимного уважения. Были, разумеется, и другие статьи, порицающие новую моду, но их авторы быстро оказывались пациентами переполненных городских клиник.
Однако шериф М. Дж. Сефс был хорошо защищен от подобных покушений, как своей профессиональной квалификацией, так и природной осторожностью. И вдова не могла воспользоваться прощальным письмом или подарить своему жениху заминированные шляпу и галстук. Нужна была оригинальная идея, которую мог породить лишь творческий экстаз. Но вдова полковника как раз и находилась в подобном состоянии после посещения квартиры шерифа. В этом бренном мире всему назначен непременный конец. Такова горькая правда бытия. Закончились и гастроли цирковых наездников. В честь полюбившейся горожанам труппы в лучшем отеле города был устроен прощальный банкет, на который устроители пригласили сливки городского общества. Была приглашена и вдова полковника Шпагетти.
Вот на этом-то банкете и произошло событие несколько часов развлекавшее всю страну.
Гости, в основном городская знать, истерзанные страхом, подозрительностью и действительными неприятностями, спешили, хотя бы не на долго, восстановить душевное равновесие. Коньяк, виски и шампанское лились рекой. Шериф М. Дж. Севс сидел рядом с улыбающейся амазонкой и принимал поздравления. Все уже знали об их помолвке и поднимали тосты за счастье молодых. На вдову Шпагетти, сидевшую поодаль, старались не смотреть. Тост следовал за тостом. Анекдоты за столами становились все более вольными. Раскрасневшиеся дамы хохотали и смущенно повизгивали. Шериф, расплескивая виски, шептал что-то стонавшей от восторга невесте и пил, не пропуская тостов. Потные ошалевшие официанты метались между столами с подносами, уставленными бутылками. В зале, под грохот джаза, вскипало пьяное, истерическое, отчаянное веселье. Только в темных глазах вдовы нарастала мрачная решимость, и когда шериф, после очередного бокала, поморщился и схватился за бок, вдова решила, что ее час настал. В противоположность полковнику Шпагетти, который вел умеренный образ жизни и умер совершенно здоровым, шериф, не отличаясь этими качествами, страдал хронической болезнью печени. Вдова, разумеется, знала об этом и, заметив гримасу шерифа, и оценив количество выпитого им, поняла, что на ее бывшего жениха неотвратимо надвигаются печеночные колики. Наполнив бокал из подвернувшейся бутылки и изобразив на лице раскаяние, вдова твердыми шагами приблизилась к шерифу.Зал притих, ожидая скандала. Побледнел и жених, с тревогой глядя на брошенную невесту. Но вдова, улыбаясь, сказала, что основной закон процветания их страны - здоровая конкуренция, что она, к ее глубокому сожалению, не выдержала конкурентной борьбы, но закон есть закон и она вынуждена ему подчиниться. Вдова добавила, что она раскаивается в тех необдуманных словах, сказанных сгоряча при их последнем свидании, и провозгласила тост за семейное благополучие жениха и невесты. Зал взорвался аплодисментами. Растроганный шериф осушил полный бокал, и это была последняя капля переполнившая чашу. Лицо жениха исказилось мучительной гримасой, лоб покрылся испариной, и он согнулся, держась за живот.
- О ничего страшного. Это у него бывает, - проворковала вдова, успокаивая амазонку. - У вашего будущего супруга иногда пошаливает печень. К счастью у меня, кажется,сохранились ваши таблетки, Майкл, - вспомнила она, нежно улыбнувшись бывшему жениху. Порывшись в сумочке и радостно вскрикнув, вдова протянула шерифу небольшую картонную коробочку. Увидев знакомую упаковку и страдая от жестокой боли, жених непослушными пальцами извлек из коробочки таблетку и поспешно проглотил ее. Запив таблетку водой и не почувствовав обычного облегчения, он с некоторым удивлением более внимательно рассмотрел взятую у вдовы упаковку и нашел, что по внешнему виду таблетки ничем не отличаются от стандартных, которыми он пользовался уже несколько лет.
- Возьмите еще одну, сэр. Надеюсь вторая вам поможет, - очень спокойно сказала вдова и подала шерифу стакан воды. После второй таблетки боль, терзавшая внутренности шерифа, отступила, и он с благодарнстью взглянул на вдову.
- Благодарю, Мэгги, вы всегда были очень предусмотрительны, - сказал он, вытирая испарину салфеткой.
- О да,- задумчиво сказала вдова и, вдруг, расхохоталась. Зал замер. Вдова громко смеялась в полной тишине. Шериф мгновенно протрезвел и, побледнев как салфетка, которой он вытирал лоб, начал судорожно крошить таблетки пальцами, внимательно рассматривая обломки.
- О не трудитесь, сэр. Эти - настоящие, - перестав смеяться, остановила его вдова.
- А первая, первая?- простонал, уже догадываясь обо всем, несчастный жених.
- Боюсь, сэр, вы случайно проглотили дьявольскую монетку, - отчеканила вдова. В глазах ее горела неуемная ярость.
- Но ведь вы только что желали мне счастья! - не помня себя, в отчаянии закричал шериф.
- Я шутила, - глядя ему в глаза, тихо сказала вдова и вынула из сумочки зубочистку. Шериф с ужасом посмотрел на зубочистку, затем медленно перевел глаза на свой живот, потрогал его руками и, не отрывая от него взгляда, осторожно встал на ноги. Раздался пронзительный, захлебывающийся визг. Закрыв руками лицо и широко раскрыв рот, визжала амазонка. Вдова бросила на пол зубочистку, наступила на нее ногой и двинулась к выходу. Это послужило сигналом. Началась паника. Мужчины, разбрасывая дам, рвались к выходу. В дверях образовалась пробка из озверевших, дерущихся и рычащих тел. Официанты прокладывали себе дорогу подносами. Кровь, смешавшись с вином, струилась по паркету. И только в опустевшем оркестре совершенно пьяный флейтист, закрыв глаза и лучезарно улыбаясь, мучительно выводил грустную, затейливую мелодию. Вдова полковника Шпагетти покинула зал последней. Лицо ее было печально. В вестибюле к вдове шариком подкатился управляющий отеля.
- Мадам, одно слово! Молю! Одно слово, мадам, - залепетал он, прижав пухлые ручки к изодранной манишке. - Мадам, на какое время установлен механизм? Вдова остановилась, посмотрела на багровое, жутких размеров, ухо управляющего и пожала плечами.
- Не помню, - тихо сказала она и повторила громче и уверенней, - Нет, не помню.
Через час после непристойного завершения банкета вышел специальный выпуск вечерней газеты города с подробным репортажем и комментарием под бросским заголвком - "заминированный шериф". Журналисты и репортеры толпой осаждали отель, где в разгромленной банкетной зале, с ужасом глядя на свой живот, сидел шериф и, похрапывая, спал улыбающийся флейтист. Еще через час была установлена аппаратура и в эфир пошел прямой репортаж. Вся страна могла видеть лицо, застывшее в жуткой маске, лицо "заминированного" и его живот. Тщетно искали хирурга, решившегося бы на срочную операцию. Лучший хирург города, местная знаменитость, вежливо улыбаясь и покачивая головой, объяснил окружившим его репортерам: - Это не мой случай. Я всего лишь врач, господа, а не сапер. Шерифу бросили слабительное и вся страна держала пари. Мина или касторка? Что опередит? Наконец, на глазах ликующих телезрителей касторка подействовала, но, увы, "дьявольскую монетку" не нашли. Недоумение и разочарование охватило сограждан. Репортеры бросились на поиски вдовы. Но мадам Шпагетти заперлась на своем ранчо, не отвечала на телефонные звонки и объявила, что пристрелит каждого, кто переступит порог ее дома. И репутация вдовы Шпагетти останавлвала самых отчаянных и назойливых репортеров, тем более, что из окон ее дома торчали стволы охотничьих ружей покойного мужа. Только через сутки огневой рубеж вдовы был взят управляющим отеля, которым двигали не столько гуманные, сколько коммерческие соображения. Постояльцы, прислуга и даже охрана покинули отель. И угроза финансового краха оказалась сильнее страха перед ружьями вдовы Шпагетти. Прижав руки к белоснежной манишке, с воплем: - Умоляю, мадам, умоляю! - управляющий с закрытыми глазами ворвался в дом. Лежа в кресле с ружьем на коленях, вдова спала. Мерный густой храп разносился по комнатам. Управляющий осторожно снял тяжелую двустволку с колен вдовы и, держа ее в вытянутых руках, отнес на кухню. После этого он вздохнул и, готовый к самому худшему, разбудил хозяйку дома. Вдова полковника Шпагетти с омерзением слушала испуганный лепет, смотрела на лоснящуюся, с круглыми совинными глазками, физиономию, на кокетливо сдвинутый на ухо картузик. Она взглянула в окно. Дом был окружен ратью репортеров. Вдова устала, была голодна и хотела спать.
- Я пошутила, - сказала она сиплым басом и кивнула на окно, - позовите этих мерзавцев.
- Это была шутка, - повторила вдова, когда репортеры, вспыхивая блицами, заполнили комнату. - Сверху в пачке лежала таблетка питьевой соды. Ну, от изжоги, - объснила она обалдевшим репортерам.
- Мы с Майклом - большие шутники, - игриво добавила вдова и зевнула.
И страна смеялась. Хохотали все. Школьники и пенсионеры, врачи и парикмахеры, гангстеры и девушки кардебалета. Вспоминали живот шерифа, лица врачей и действие слабительного. Вспоминали все перепетии этой истории и хохотали. Покупали фотографии "минированного" шерифа и задыхались от хохота. Не смеялся только шериф М. Дж. Севс. Он был совершенно серьезен. Он сидел в пустой комнате перед старинными стенными часами. Иногда звонил телефон. Шериф не снимал трубку. Если телефон звонил слишком настойчиво, на его лице появлялось выражение досады. Он не мог подойти к телефону. Он был занят. Он следил за маятником часов. Шериф М. Дж. Севс был профессионально подозрителен и не верил шуткам. Он ждал.
Ну разве могла такая история произойти, скажем, в Калуге? Или даже в Сочи? Скажем, со вдовой Саблевич и начальником райотдела милиции Гермесовым М. Ж.? Да никогда в жизни! Самый доверчивый читатель этому ни за что не поверит. Дьявольские монетки, отели, лошади и смех этот дурацкий. Нет, только в Хуктауне эта история могла быть и была.
А какими изумительными фривольными эпизодами и сценками можно оживить действие и развлечь читателя, если, конечно дело происходит в Хуктауне. А секс? Как будоражит воображение читателя сухой полицейский рапорт об облаве в тайной банкетной зале отеля "Ноев Ковчег", где среди множества задержанных одетым оказался только дирижер дамского оркестра. На нем был галстук-бабочка.
Решено. Жанр - детектив. Место действия - Хуктаун.
По главной улице города, по широкой и просторной Литлстрит, с бешенной скоростью мчался черный лимузин с наглухо зашторенными окнами. Смеркалось.