Мальчик попал к Раневской избитым, с множественными переломами, уже взрослым псом. Он не имел определенной породы. Фаина Георгиевна вылечила его, чудесным образом обретя члена семьи. Она действительно полюбила своего Мальчика. Он жил такой жизнью, какой живут с еврейскими матерями их переросшие сыновья.
Для Мальчика было бы лучше иметь под боком некоторую особу женского пола. И Мальчику искали жену. Но любая жена Раневскую не устраивала. Жена была нужна под стать Мужу! Поскольку мужская стать практически отсутствовала, это давало некоторую свободу. Но подходящей суки все равно не находилось.
В соседней квартире с Раневской проживал профессор Московского Университета Барановский. Сам Барановский Раневскую не интересовал. Но вместе с профессором жила замечательная сэттериха, Бася, у которой, на беду, случалась течка. Эти периоды волновали не столько Мальчика, сколько саму актрису. Она, как преданная Мать, снова и снова бросалась женить своего Сына непременно на "подходящей особе".
Наконец, Раневскую посетила юная Чурикова. Надо отдать должное Фаине Георгиевне, разглядела она феномен Чуриковой сразу, как только та снялась в двух первых картинах. И, как известно, если человек талантлив, то талантлив в нескольких областях. Раневская не знала, в каких еще областях талантлива Чурикова, и попросту поручила молодой актрисе поискать для Мальчика суку. Не знаю, удалось ли Инне Михайловне выполнить просьбу Фаины Георгиевны. Насколько мне известно, Мальчик умер холостым.
Но, как это бывает в истории, заветы сильных людей еще долго бродят в тумане ноосферы, и падают на кого-то в самый неподходящий для этого момент.
Мура.
Вот в такой именно момент, а точнее в декабре 1983 года, бродя по местечковым лавочкам Брайтон Бич, я и познакомилась с Мурой. Она часами сидела на набережной и смотрела на восток, туда, где была Москва.
Хотелось кричать:
- Фаина Георгиевна! Я нашла Суку для Вашего Мальчика!
Мура была сука, что надо! Похотливая и мечтательная.
Итак, описать Муру будет не сложно.
Вы бывали на Брайтон Бич?
Вдоль набережной, без всякого дела бродят, поддерживая друг друга, местные жительницы, урожденные где-то в Донецке или Урюпинске. В Нью-Йорке вообще трудно найти одежду грязно-коричневого цвета с черным каракулевым воротником на серой атласной подкладке. Все такие одеяния собраны на Брайтон Бич. Порой кажется, что тебя насильно двинули обратно в шестидесятые. Ты силишься проснуться, убежать от наваждения и тут оказывается, что все нормально. Тут уютно и как-то по-домашнему все понятно. И женщины эти, как пингвины в зоопарке, совсем не раздражают, а радуют своим постоянством.
Мура, при ярко выраженным еврейском темпераменте и с извечной грустью в глазах, являлась образцом самобытности. Представляете, шиповник, густо цветущий, в пустыне в августе?
Один глаз у нее был желтый, второй же карий. Но оба глаза были необыкновенно выпуклыми. Казалось, что живут они своей, совсем не собачьей жизнью и готовы немедленно выпрыгнуть на встречу удивительному миру, оставив позади и кривые лапки и жесткую, не мытую, спутанную шерстяную массу.
Собачка гордо вскидывала голову и чесала задней лапой ухо. От постоянных почесываний позвоночник Муры искривился. Она стыдливо улыбалась и продолжала чесаться. Порой Мура, прихрамывая, увязывалась за кем-то. И во взгляде ее читалось именно то, что Вы хотели услышать в данный момент.
Мура была крайне предприимчива, активность ее была авантюрной и меркантильной. Она искала Дом и была готова повиноваться любому желанию нового хозяина.
При моем весьма размеренном, но унылом Нью-йоркском существовании, о такой компаньонке можно было только мечтать. Кроме того, я в тайне надеялась соединить судьбы двух милых собачьих созданий, перевезя Муру в Союз.
Не сколько не сомневаясь, что в мои руки попала вторая половина Мальчика, я готовилась к принятию Муры в свою семью. Впрочем, семья и состояла из меня самой, так что формальных причин откладывать не было. Мура зажила у меня.
Врачи, магазины, шампуни, чесалки - все было положено в основу последующего счастья моей новой подруги.
Но инвестиции не оправдали себя.
Мура оказалась неряхой! Кроме того, один из американских предков моей собаки видимо был охотником, и в память о нем Мура смачно валялась в любой падали. Потом она пристраивалась к ноге зазевавшегося прохожего, и так повторялось из раза в раз. Мои просьбы, а в последствии требования услышаны не были. Поэтому, единственное, что я могла для нее сделать, это зарабатывать побольше, чтобы снимать еще одну комнату, где оно, грязное и вонючее могло спать.
Было в Муре еще одно, совершенно замечательное качество: она любила читать, то есть слушать. Я перечитала ей вслух все, что было у меня на русском. Русский, надо отметить, она любила больше. Когда же ничего не осталось, я взялась за Павича на хорватском. Мура выла. Она ненавидела хорватский, по-моему, английский тоже, хотя это был язык ее детства. Как можно так не любить родной язык? Я грешила на свой акцент. Но покупка аудиокниг ситуацию не исправила. Мура требовала публичного чтения, в живую, и на русском. И я продолжала читать, а потом и писать. Все, что было мной написано, слушалось моей Мурой с благодарностью. И то, что только единицы врачей что-то понимали в аортокоронарном шунтировании, ее не стесняло.
После каждого дежурства, я, не принимая приглашений и наскоро прикупив что-то съестное, бежала к ней.
Фаины Георгиевны Раневской уже не было с нами. Она ушла из жизни в 1984 году.
Я много работала и не имела возможности сопровождать Муру в Россию. Она начала болеть. Сердце. Я пыталась порадовать ее чем-то вкусненьким и хорошими книгами. Гуляние со временем уже не доставляло ей никакого удовольствия. Но, никуда не исчезла щенячья радость в глазах старой, больной собаки, когда я приносила домой новую, пахнущую типографской краской книжку.
Я нашла Муру лежащей на столе перед окном. Морда ее покоилась на Антологии русской лирики девятнадцатого века. Она была мертва.
Прошли годы.
Я, старая дева, сижу на единственном целом стуле в моей московской берлоге и глажу Муркину фотографию.
Она на набережной Брайтон Бич ждет своего Мальчика.