Аннотация: Еще один невероятно жизнеутверждающей рассказ. И кстати, он вовсе не о несчастной любви, плавно переходящей в ненависть.
Сны ему снились редко, но метко. Раз в полгода, когда даже раз в год, но яркие, красочные, осязаемые. То люди навестят, дано похороненные и отплаканные, то что-то позабытые вдруг всплывет. Вот и сегодня приснилась бабка-покойница, деревня, куда маленького Игорёшку каждое лето родители возили, дом с белеными стенками, ровные грядки картофеля и помидоров, колодец за забором, привалившаяся к сараю собачья будка...
Возле будки валялись две погнутые алюминиевые миски, а на крыше ее лежала, вывалив язык от жары, неизвестно когда прибившаяся к дому старая сука Белка. Была она не рыжая, а белая, вернее, пыльно-серая, с лохматыми вислыми ушами и репьястой каралькой хвоста. На цепь ее не сажали, и Белка бегала днем по всей деревне, а ночью честно сторожила двор, брехала из глубины будки.
Маленький Игорь по утрам первым делом, еще не умывшись и не обняв бабушки, бежал к Белке, трепал собаку за щеки, чесал шею, трепал лохматые ухи... Он любил умную и ласковую дворнягу несмотря ни на что, но особенно радовался, когда старая, но вполне еще здоровая сучка приносила щенков - не меньше пяти за раз, пузатеньких, лобастых, большелапых. Жаль только, что бабушка слишком рано раздавала "щенов" новым хозяевам. Иногда случалось, что только вчера Игорь маялся, выхаживая вдоль сарая, а уже на следующее утро бабушка, накладывая ему полную тарелку с горкой оладьев, равнодушно говорила, мол, рано утром приезжали из города, всех щенков увезли. Он, конечно, расстраивался, но все равно гордился, что Белкины детки так ценятся людьми. Лучше было, когда новая собака изредка требовалась кому-нибудь из односельчан: они не забирали щенков так быстро, и с ними можно было долго играть, наблюдая, как крошечные слепые комочки, неспособные даже удержаться на лапах, постепенно превращались в маленьких зверенышей, каждого со своим характером и образом мыслей.
Каждый год Белка рожала щенков, а он надеялся, что хоть один из них понадобится деревенским, а не противным городским, которые забирают маленьких слепышей. Или хотя бы что сможет проснуться пораньше, увидеть будущих хозяев, объяснить им, что Белкины щенки вырастут самыми лучшими, самыми верными псами. И однажды это ему удалось.
Игорь так ясно все это увидел, как будто внезапно оказался в деревне своего детства, почувствовал запах нагретой земли и зелени, горячих оладушек, свежей побелки, печного дыма, что даже поверил, что это не сон... как вдруг проснулся. Нужно было вставать и собираться на работу, спешно, вслух ругаясь, стирать носки, сушить их феном сожительницы...
В полутемной комнате пахло кислятиной, ветхие обои отходили со стен клочьями. Из трех вставленных в люстру лампочек горела только одна. Часть пола была застелена грязными матрацами, в которые Игорь и Леха с несказанным удовольствием ткнули мордами двоих гостей дома. Под матрацами прятались от света жирные рыжие тараканы. В дальнем углу комнаты, разломанной деревянной кроватке лежал и непрерывно орал совершенно голый крошечный ребенок.
Сама хозяйка сжалась в единственном кресле, подтянула к подбородку грязные колени, пытаясь закутаться в слишком короткий халат, затасканный до последнего предела. Отросшая челка спадала ей на глаза, и девушка постоянно пыталась сдуть ее, но безуспешно. Тонкие пальцы с облезшим черным лаком на длинных ногтях нервно барабанили по подлокотнику.
- Мальчики, а может, договоримся?
- Ты че, Мань, охуела? - беззлобно удивился Игорь. - Какие мы тебе мальчики? Я же тебе еще когда сказал, не завяжешь с дурью, будет тебе и притон, и сбыт, и чая с какавой. А ты мне что ответила?
- Ну гра-аждане полицейские, ну мне нельзя в тюрьму, у меня же испытательный срок не погашен!...
- Вот и дура, - равнодушно заключил Леха.
Маня принялась мерно раскачиваться в кресле. Ее длинные нечесаные волосы, на палец пыльно-русые, а дальше желтые, совсем закрыли лицо. Висящая на стене фотография формата А4 всего пятилетней давности изображала Маню на свадьбе у кого-то из подруг. Роскошную, широко улыбающуюся блондинку с пухлыми, как будто накачанными силиконом губами, в ярко-розовом нарядном платье. Вместе с Маней сегодняшней, жалко скрючившейся в кресле, отчетливо пахнущей немытым телом и больной кислой гнилью, та, яркая и прекрасная, образовывала жуткий диптих.
- Мне нельзя в тюрьму, мне нельзя, нельзя, у меня же ребенок! - она вскинулась, впилась глазищами в лицо Игоря, и он на какую-то секунду дрогнул, заметив, как ему показалось, в ее лице что-то человеческое.
Однажды у Игоря получилось проснуться так рано, что солнце еще не показалось из-за верхушек деревьев. Он подумал было встать и пройтись до ветра, но пол за ночь явно заледенел, а под одеялом было так уютно, что он все лежал, лениво думая, что нужно все-таки встать, и постепенно начал засыпать снова, как вдруг услышал короткое, угрожающее рычание Белки. Неужели он сейчас увидит загадочных "городских", которые приехали за слепыми щенками?!
Он вылез из постели, ежась от холода, в три прыжка подскочил к окну. Странно: машины было не видно. Не на автобусе же в такую рань они приехали?
- Ба?
Она не ответила, зато снова зарычала собака. Затем коротко взвыла и залилась припадочным лаем, которого никто и никогда не слышал от нее. Игорь снова подал голос осторожно и тихо, но бабушка уже, наверное, вышла из дома. Прокрался к входной двери, аккуратно приоткрыл ее. Тихо, никаких разговоров и голосов. Немые они, что ли? И тут он увидел, как беснуется и рвется впервые на его памяти посаженная на цепь Белка, побежал к ней, по мокрой от росы траве и земле, нещадно пачкая отшорканные как раз накануне до чистоты пятки. Собака не видела его. Она рвалась с цепи куда-то к калитке. Игорь обернулся, увидел узкую, не по годам прямую бабушкину спину. И шевелящийся, дрыгающийся мешок, заброшенный на нее, и лопату в руке.
Он как-то мгновенно и ясно осознал, что нет и никогда не было никаких загадочных "городских. Но почему-то не кинулся к бабушке, не закричал ей, чтоб вернула щенков обратно под теплый бок Белке, не заревел в голос. Он просто сел рядом и взялся обеими руками за пыльно-серую собачью морду и часто-часто шепотом повторял:
- Бела, Белочка, прости меня, прости бабу, прости, Бела, - и очень старался не плакать, но почему-то слезы все текли и текли по щекам.
А переставшая лаять и метаться псина смотрела на него Богородицы - красивой тетеньки с ребенком на руках, с картинки, висевшей у бабушки на стенке в комнате. Беспредельно грустными и понимающими человеческими глазами.
- У меня же ребенок, мне нельзя, простите меня, ну простите... Не забирайте у меня Никитку!
Черные от туши слезы падали на несвежий манин халатик.
- Ребенок... Надо, и правда врача, что ли, вызвать, - сказал Игорь Лехе, отворачиваясь. - Вон он как орет, может, голодный или заболел чем, в такой-то антисанитарии. Наберешь со своего?
Тот кивнул.
Маня все раскачивалась в кресле и подвывала, пока он не отвесил ей несильную оплеуху. Тогда она замерла и уставилась в одну точку бездонными расширенными зрачками, продолжая повторять одними губами что-то слышимое только ей.