Александр ГЛУЩЕНКО

КОРОЛИ И КАПУСТА

Из цикла «Истории от Битюка»

Памяти друзей моих: Володи Сизикова и Юры Битюкова

  А вчера мы рубили капусту. Именно, не «рубили капусту», а рубили капусту. (Чёрт! С нынешним россиянским новоязом, чтобы тебя правильно поняли, приходится, прежде чем ляпнуть словцо, крепко его обдумать. Конечно, можно было бы сказать: «а вчера мы квасили...», так ведь опять народ удивится: эка невидаль! мы почитай каждый день бухаем — и ничего.)

  В общем, солили мы капусту. В сентябре собрали с «урожайных грядок» полный почти мешок, октябрь на балконе продержали - славный выдался октябрь, солнечный такой, тёплый, можно сказать, знойный: даже выпавший было в конце сентября снежок с тротуарных плиток исчез, а на газонах запятнился проталинами. Но вдруг придавил морозец, по ночам за минус десять потрескивать начал. Стало быть, самое время капусту солить.

  Жена сгоняла «на улицу», купила морковки по 130 рэ за кил (свою‑то мы только для салатиков приберегаем), достала из‑под дивана десятилитровую выварку, кочанчики из подсохших шкурок повытряхивала и с длинным ножиком села перед телевизором — шинковать.

  Моё дело — засолочное: на тазик капусты две жмени морквы, жменьку соли, полторы ложки сахара, микс сей перемешать со всей возможной тщательностью и жать, жать, жать... Обмякла, повлажнела капусточка — туды её, в качель, в кастрюлищу то есть. Руки работают, башка отдыхает, мысли всякие светлые в освободившееся пространство лезут, воспоминания...

  ...Лет двадцать назад дело было. Битючина в то время на Дзержинского, 21 жил. Он — на пятом, последнем этаже, а Владимир Петрович Сизиков, наш будущий начальник по «Эн Си», а тогда ещё просто Вовка, — на первом.

  В воскресенье днём звонят в битюковские двери. Юрка в традиционном дезабилье — треники с пузырями на коленках и голый торс (то есть всё, что ниже подбородка и выше треников) — идёт открывать. На пороге — соседка. Страшно смущаясь и извинившись сто раз, соседка просит помочь поднять «капустку» «на верх». Учитывая, что битюковский этаж последний, «верх» означает башенку, венчающую пожарный выход на совмещённую кровлю. (К слову, необходимо отметить, что по давней российской традиции все пожарные выходы, также как и аварийные люки, у нас принято либо наглухо заваривать, либо оснащать пудовыми замками. Однако, также традиционно даже к самым хитроумным замкам у российских граждан почти всегда — за исключением, разумеется, форсмажорных случаев пожаров и землетрясений — находятся подходящие ключи и отмычки.) Так отчего же не помочь слабой одинокой женщине, тем более — соседке?!

  Правда, по ходу пьесы выясняется, что капустки слабая женщина насолила пудов пять, умяв их в аккуратную кадушечку, ставшую оттого какбэ не вполне подъёмной. Ну, с горем пополам Битючина кадушку тую на лестничную клетку ещё выволок, а как оставшиеся три метра по вертикальной штурмовой лестничке преодолеть, ума не приложит.

  Смеркалось...

  И вдруг снизу раздалось тапочное шарканье. А вот вам и спасеньице! — по лестнице поднимался Вовка Сизиков. Уж вдвоём‑то! Ого‑го! Не такие крепости брали!

  Битюк ловко взобрался по железным прутьям‑перекладинам под потолок, отомкнул замок и откинул башенный люк. Зацепившись чем‑то (уж не знаю чем, вроде бы даже вовсе не чем) за прутья, завис он над лестничной площадкой в позе нетрезвого павиана и распростёр лапы, тьфу! руки вниз. Сизиков поднатужился, крякнул и взял кадушку на грудь. Со вторым кряком он донёс кадушку до свисающих сверху лап, тьфу! рук Битючины.

  Памятуя смертельной мощности захват принимающей пятерни, перед которым пасуют не только чугунные тиски, но и челябинские металлурги, те тиски изготавляющие, Петрович определил свою функцию, в основном, выполненной, поскольку захваченная за края бочка потихоньку, но таки двинулась вверх. Однако, двигалась она так лишь до тех пор, пока вертикальная диагональ подтягивающего её силового ромба, составленного руками Битюка, не уменьшилась практическии до нуля. Картинка в результате получилась ещё та: Битюк — локти врастопырку, шары навыкате — висит, зацепившись непонятно чем невесть за что, и у самой физиономии держит край кадушки, из которой прёт дух растревоженной квашеной капусты. И чувствуется, его с этого духа уже самого воротить начинает, отчего нужные слова в горле застревают, а ненужные, как раз наоборот, словно горох сыплются вниз, и вот уже весь подъезд заинтересованно прислушивается к происходящему на пятом этаже.

  Но и напарник, как известно, не дурак, ситуацию чутко ущучил. Да тут бы и коза ущучила: Битючине‑то перехватиться надо, так, чтобы плечи, наконец, выше задницы оказались. А потому Петрович опережающе выполнил команду «хенде хох!» и принял на воздетые к небу руки вес кадушки, а точнее, ту его долю, которая В ДАННЫЙ МОМЕНТ выходила из‑под контроля висящего на лестнице Битюка. В тот же самый момент Битючина с удовлетворением отреагировал на возникшую как бы из пустоты опору и ослабил хватку. Сжимающие край бочки тиски разжались...

  Чтобы представить ощущения Сизикова, любому из нас достаточно поднять на вытянутые руки две гантели весом, скажем, в три‑пять килограммов (легко!), после чего с некоторым изумлением почувствовать, как гантельки‑пушинки стремительно трансформируются в пару двухпудовых гирь. Да ещё бы учесть, как тому учит наука физика, что любая система теряет устойчивость, лишь только проекция центра тяжести ея покидает пределы площади опоры ея же, причём, чем выше центр тяжести расположен, тем проще подобную ситуацию создать. А тут и создавать ничего не потребовалось: подставлять свою лысину под кадушку Петрович, уж точно, не собирался...

  Система покачнулась...

  В общем‑то, и альтернативных вариантов оставалось не много — два: либо отправлять кадушку в межлестничное пространство в одиночку, либо увязываться за ней следом, что, хотя и избавляло от последующих объяснений с хозяйкой капусты, оптимальным Петровичу не представлялось. Под дружное мужское «и‑й‑о‑о... ё‑пть!» кадушка смайнала в проём и хрустко шваркнулась ребром о площадку четвёртого этажа. Два обруча, половина бочечных клёпок и часть содержимого вышло на этой остановке, остальное проследовало ниже, вплоть до выходных дверей, по принципу «далее — везде».

  ...Никогда до того прежде, да и после того никогда не ведал битюковский подъезд столь радостно‑пёстрого разноцветья! На стандартной синевы колере масляных панелей нежные жёлто‑зелёные лоскутки несостоявшихся салатов густо перемежались ярко‑оранжевыми пятнышками шинкованной моркови, бесчисленные звёздочки спелой брусники рубиново пламенели в весёлых струйках капустного рассола по всей длине лестничных маршей — ну чисто постимпрессионизм, в натуре; Винсент Ван Гог и второго уха не пожалел бы, ей богу!

Магадан, октябрь 2011 г.

* * *