Головенкина Виталия Алексеевна : другие произведения.

Мёртвая голова

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Иногда нужно остановиться и посмотреть, что случается, когда мотыльки слетаются на свет

  
  Мёртвая голова
  
  Кого мы помним,
  кого мы сейчас забываем,
  чего мы стоим,
  чего мы еще не стоим;
  
  вот мы стоим у моря,
  и облака проплывают,
  и наши следы
  затягиваются водою.
  
  И. Бродский
  
   Кто ты?
   Я видел твой силуэт каждую ночь. Не зная покоя, страха и радости, неутомимо стремился на свет, рождая безобразно изогнутые метущиеся тени. Мглистые провалы, казалось, поселяются на стенах, растут, распространяются, заполняют полкомнаты и умирают прямо на глазах, проходят целую жизнь за считанные мгновения. Трепетания крыльев разбивают их строй, привносят хаос, и уже множество новых теней ликуют и плачут чернильными кляксами на стенах лачуги.
   Что их влечёт? Идеалы? Чревоугодие? Власть? Может, мотыльки изо всех уголков мира слетаются в дом в мечте о лучшей участи, преодолевают километры, грезя об последней ночи, когда картинка реальности вздрогнет, воздух станет легче, истончится до невозможности, и, не вынеся чувства, переполняющего все существо, лопнет, как мыльный пузырь, оставляя после себя свежесть и бесконечный свет. Стоит ли говорить, что слова выше - неизъяснимый бред?
   Они попались в капкан. Путешествие в неизведанные земли завело пилигримов в серо-жёлтых одеждах в глухую чащу, полную шорохов, бездонных ям, порой оказывающихся сразу под носом, птиц, что шелестят вместе с листьями под самыми звездами, сейчас скрытыми пеленой облаков и надвигающегося дождя. Чудится, что с минуты на минуту разразится ливень, но спасительного камня-указателя нет. И каждый поворот, каждый ствол кажется знакомым, а иногда и помечен сломанной веткой. Трепетные души попали в ловушку, или просто в коробку сжатого пространства, из которой нет выхода. Остается только лететь вперед, теряя товарищей, на границу собственного сознания, к манящему, но недосягаемому светилу.
   Чем не люди, чем не солнце? Как легко потерять в своеобразии мира свои огненные шары, что-то, заставляющее взлетать выше и выше, оставлять позади припорошенные снегом крыши, пружинящие под натиском неба мосты...
   Тук-тук. Кружатся и падают. Остается только завидовать их упорству. Тук. Часть успокоилась и притихла в полусумраке на столе. Другие поднимаются и продолжают труд. Тук-тук. Лампа бросает неровный свет, и стены теряют свою монолитность, разбиваются вместе с тенями на осколки.
   Привычку следить за мотыльками, слетающимися в дом, лениво размышляя обо всем и ни о чем, я приобрел недавно. Летние вечера утомляли тем, что в близи гор и моря сумерек практически не было. Светлый день, словно по щелчку пальцев, превращается в ночь. Однако спать все равно не хочется, и отсутствующий вечер растягивается чуть ли не до полуночи. Так, развалившись в кресле и прикрыв глаза, я трачу остатки дня.
  Цель всё же есть. Мелкая, не имеющая значения: я жду, просто учусь ждать. Пожалуй, занятие моё скорее походит на забаву для детей, а иные и вовсе не стали бы ввязываться в эту аферу. Итак, вечероночью, в час, когда тьма становится темнее, тушу свет во всей комнате, включаю лампу на столе, оставляю рядом открытую банку с мёдом, и жду. Неслышим, невидим, неосязаем.
  Утро, что подкралось так внезапно, застает меня в том же кресле. Уснул, не перебрался в удобную постель. Потягиваюсь, разминаю затекшие косточки, устраиваюсь за столом, отодвигаю мед в сторону. Сладость и сахар, тягучее сочетание жидкого золота ярко переливается, перекатывается из стороны в сторону. Настало время для сочинения еще одного письма. Старомодно. Заметки в телефоне были бы куда современней, но мобильник я выбросил при переезде. Ни одного звонка или сообщения, постороннего вмешательства в размеренное течение дней. Для полной картины не хватало лишь встать перед морем и, размахнувшись, швырнуть адову вещицу далеко вглубь, на самое дно. Негоже только природу загрязнять.
  На листе из тетради вырисовывались черточки и буквы, складывающиеся в слова.
   Лили,
  Прости, что долго не писал. Время бежит нещадно. Не хмурься, знаю, как меняется твое лицо в досаде, как проявляется складочка меж нахмуренных бровей. И взгляд... Чуть рассеянный, с иным, более темным отблеском голубого. Пройди я мимо лавки сейчас, вряд ли узнал его.
  Часто вспоминаю то лето. Часть года, что запечатлелась в памяти так полно и, не побоюсь громкого слова, так страстно. Море цветов, яркое, заключенное в ослепительную свежесть... А цветы действительно были повсюду. В лавке, на каждой полке, на каждом метре, в полях, на обочинах, в неухоженном парке, среди всех пыльных улиц замечались только они. Словно я стал свидетелем чуда, первого их появления в мире. Отчего же вздумалось снова это писать? Ты лучше меня это знаешь, милая...
  По прошествии многих лет воспоминания не тускнеют, они словно распускаются вновь. На бумаге, исписанной магическими чернилами, что проявляются под воздействием тепла. Так легко в них затеряться, доверившись лабиринту времени.
  Август. Наверно, пора собирать травы? Трудишься, пока я бездельничаю, сушишь, режешь на мелкие кусочки, снова сушишь и режешь, и только стучит нож по деревянной доске, на светлой поверхности которой остаются следы ароматного сока.
  Лили, прости меня. Не буду больше извиняться. Думаю, ты поймешь, как понимала и раньше. Прощай.
  На целую жизнь твой,
  Роберт.
   Ручка брошена, чуть скрипнул стул под тяжестью тела. Навалилось уныние. Горькое и ненастное, проверенное годами, отполированное часами. Потолок в доме не поменяется, сколько ни сверли его взглядом. Запечатал письмо в конверт. Подписывать нет смысла, все равно никто не прочтёт. Послание в коричневом конверте без опознавательных знаков отправилось в шкаф, на стопку точно таких же писем.
   Время завтракать. Травяной чай с мёдом будет как раз кстати. В августе хочется немного подсластить жизнь, а может, только сегодня. Крошки печенья липнут к пальцам, осыпаясь при малейшем движении, от чашки поднимается парок. Утро в самом разгаре.
   Внезапный стук в дверь нарушает уединение. Он не прекращается, пока мне приходится вытирать руки красным смятым полотенцем в белую снежинку. Недалеко и до Нового Года. Праздничный кусок ткани летом уже напоминает о холодах.
   - Это вы машину у дороги оставили? Здравствуйте, - сразу же интересуется местный полицейский и, запыхаясь, запоздало приветствует. Видно, устал уже с самого утра. Работы много с приездом туристов и отдыхающих, пойди со всеми делами разберись, - Жёлтая, с помятым крылом. Как её там, прости господи, только сейчас же проверял записи, - мужчина начинает копаться в черной потрепанной папке с документами.
  - Доброе утро. Не трудитесь, у меня нет машины. Ни жёлтой, ни любой другой.
  Полицейский отвлекся от изучения бумаг, кинул внимательный взгляд на меня, заглянул за плечо, в дом, не нашёл там, по-видимому, ничего интересного, затем снова покосился на меня, захлопнул папку и начал допрос.
  -А никто к вам не приезжал? Гости, знакомые, может так, заходил кто? - подозрительностью так и веет.
  - А вы с какой целью интересуетесь? - приходится подбирать подобный тон.
  - Я всё про машину... Стоит, тут, понимаете, в не очень удобном месте, и давно уже стоит. Все по правилам конечно, но вы не подумайте, нам тоже есть чем заняться, но...
  - Меня, кажется, это не очень касается.
  Тут речь полицейского стала принимать оттенок наивысшей секретности. Он приложил руку ко рту и очень громким шёпотом донес до меня сведения, что, якобы, до них дошла наводка, что преступники, что накуролесили кое-где, могли передвигаться на похожей жёлтой машинке. Было видно, служащий делится тайными новостями уже не в первый, и, похоже, не в последний раз, но только потому, что питает хорошее такое доверие к каждому слушателю. Работа в последнее время была слишком скучной.
   - Хорошо, я понял. Наверное, нужно проявить бдительность, и чуть что, звонить в участок?
   - Да какое там, мы на звонки про чуть что и не поедем никуда. Это я так... Но бдительность конечно еще никому не помешала. Звоните обязательно, если кто тут подозрительный ошиваться будет, дом-то у вас как раз в отдалении стоит. Ну, бывайте.
  И страж порядка, прижав теснее папочку с торчащими уголками сведений о наводках и преступниках, отправился рассказывать новые подробности соседям, проживающим, как он и выразился, в отдалении.
  Моя берлога стоит немного вдалеке: одноэтажный дом с заросшим садом и небольшой симпатичной лужайкой, застекленной верандой, имеющей отдельный вход и каменные к нему ступеньки. Единственной его особенностью было близкое расположение к морю. Окруженный деревьями, он нисколько не воспринимался прибрежной виллой или чем-то в подобном духе, потому как его заботливо отгородили от внушительного зрелища на обширную синь. Небольшой, любовно высаженный перелесок из кипарисов и пары-тройки растений покрупнее, создавал практически райский уголок, а узкая тропинка, увлекая вдаль, в конце пути приводила на песчаный пляж и преподносила тебя на ладони к самому морю.
  Как не проникнуться величием этакой громады, стоя перед ней? Опять же, кто-то ощущает свою ничтожность. Множество людей сравнивали себя с песчинками на пляже. Кто пошел дальше и вообразил себя еще мельче: ползающей зеленой крохой в царстве бактерий и так далее, пока самые отчаянные и современные умы не дойдут до самого края - будут кварками. Лет через пятьдесят, а может и позже, человечество откроет "кринки", и все просвещенные и преисполнившиеся земным бременем мудрецы именуют себя ими. Что тут такого? На первый взгляд, совершенно ничего необычного, но если попробовать сравнить размер песчинки и теоретического "кринка", то не окажется ли, что предки мнили себя довольно большими человеками. Возможно, даже гигантами мысли, жизни, мира, и, в конце концов, вселенной. И были точно такого же размера идиотами, как добавил бы юный тинейджер, услышав подобную мысль на шестом уроке в самом разгаре весны. Не доказывает ли это, что, не зная, что значит настоящая маленькость, люди никогда не смогут ее достичь?
  Как бы то ни было, если ты ощутил, стоя перед бушующим морем, что ты маленький, ты маленький, но точно не для божьей коровки, что притаилась в складках твоей рубашки. В конце концов, каждый является тем, что он несет в своей голове.
  В моей на данный момент были глупые мысли, которые ни к чему не приводили. В который раз силясь от них избавиться, я отправился на пробежку.
  Открыв глаза, увидел два символа. Вычерчены глубоко в песке, сантиметров на десять. Практически смыты волнами, но кто-то продолжал обновлять их снова и снова, невзирая на тщетность попыток оставить послание или что-то, чему предполагалось остаться здесь. Голова гудела. Жуу-жуу, шуршал невидимый рой. На лбу выступили капли пота, в ноздрях запутался запах мокрого песка и ... отчаяния? Озираться по сторонам не очень хотелось, дабы не увидеть седовласую старушку, непрерывно крестящуюся и сплевывающую через левое плечо. Однажды увидел.
  Руки в сыром песке, колени тоже. Сел удобнее и отряхнул, как смог, налипший песок, продолжая смотреть на полусмытые символы. Черт бы их побрал. Ничего интересного не увидел и побрел, ещё раз отряхнувшись, домой. В этот раз приложило не сильно. Наверно. Солнце простирало мягкие закатные лучи на землю, тянулось к ночи. Минуты с часами, складывающие сутки, бесследно исчезли в колодце времен. Море уничтожало их единственный и уже ничего для меня не значащий таинственный след.
  Стемнело раньше, чем я успел добраться до дома. Свет включать не стал, мотыльков ждать тоже. Просто сидел в кресле, щупая мягкую обивку, рисуя воображаемые геометрические узоры. Планов на завтра не было. Из всех вариантов: отправиться в поселок, пробежаться, выйти в море порыбачить или остаться дома. До утра подождет. Пальцы воспользовались отсутствием контроля и начали робко чертить символы, похожие на те, в песке. Я гладил ткань и наслаждался ощущением мягкой, не привидевшейся в бреду мебели на кончиках пальцев.
  
   * * *
  
   В горле пересохло, несмотря на валящий с ног ливень. Одежда под воздействием ледяных потоков приобрела ни с чем не сравнимую тяжесть. После долгих недель худого питания и морской качки, обезумевшая природа тропического леса оказалась последней каплей. Океан трав с человеческий рост, невиданные насекомые, цветы размером с лошадь, небо насыщенного синего цвета в мягкой дымке... Все это притворялось диковинной сказкой, что рассказывала в детстве дорогая мать. И я, будучи смышленым и бойким, скакал по двору с деревянной саблей и повторял их снова и снова, представляя, что сам отправлюсь в невиданные страны и привезу ей самое красивое платье, усыпанное альмандинами, как дождь усыпает ветви деревьев в саду сверкающими драгоценными искрами.
  
   Я знаю веселые сказки таинственных стран
   Про черную деву, про страсть молодого вождя,
   Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
   Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
   И как я тебе расскажу про тропический сад,
   Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав...
  
   Вспомнились и эти почти забытые строки. Я часто проговариваю их про себя, потому как это последнее, что мне осталось. Чем же еще занять себя, медленно тая на далеких и красивых, но таких жестоких берегах? Наверное, это и будет последней мыслью, которую привнесу я в пространство необычно великолепного и подлого мира, где любовь и горе идут рука об руку. Весь в грязи, размачиваемой нескончаемым дождем, лежу в жалкой канаве, думая и думая. Это и есть мое проклятие. Думать, думать, думать. Спасительного забытья не дождаться, так и подохну в компании нелепых и невыносимых мыслей.
   Наш корабль прибыл в царство дикарей три с половиной, если не ошибаюсь, недели назад, ведь здесь время течет иначе. Команда осталась на борту с заветом возвращаться на родину, если мы не выйдем на берег спустя 30 дней. До сих пор тешу слабую надежду, что они остались бы на больший срок, случись что. Однако вряд ли капитан упустит возможность раньше затариться специями и другим дорогостоящим грузом только из-за горстки потерявшихся чудаков, хотя и щедро открывавших кошель.
   Нам же, полным безумцам, как считали все, предстоял опасный путь в земли, об особенностях которых мы знали только из книг и записок немногих путешественников, осмеливавшихся одними из первых исследовать таинственные берега. Именно оттуда мы и узнали о подробности, сподвигнувшей собрать вещи и выдвинуться в дорогу.
   На счастье или беду, в дикарской деревушке наняли проводника. Хитрый малый, щебечет на нашем, как на своем. Поначалу все шло хорошо. Даже слишком. Может быть, так все и прошло, если бы не капризы погоды. Таба (провожатый) вовремя предупреждал об опасностях, показывал съедобные плоды, со всем помогал и был чрезвычайно услужлив. Однако, когда стали проявляться первые признаки непогоды, бесследно исчез.
   Долго кричали, звали по имени. Все усилия были тщетны. Мало того, что мы затерялись в бесконечных джунглях, так еще и не дошли до места назначения. А смогли бы мы его когда-нибудь достичь? Сдается мне, даже в самых заветных, сокровенных желаниях сердец своих у нас никогда не получалось вообразить воплощение этой мечты. Да никто и не знал, существует ли это место на самом деле.
   Я бы сжал руки, царапая ногтями ладони, закричал что есть силы, чтобы заглушить мысли, мешающие жить даже на последнем издыхании. Все наши надежды и планы оказались ничем иным, как гибелью во мраке. И всплывает в памяти тот нелепый рисунок из путевых записок на пожелтевшей бумаге...Невозможно дышать, так муки сжимают ребра в тиски, так хочется выпустить наружу накопившиеся эмоции, но нет ни единой капли сил. Остается только лежать неподвижно, совсем как труп, которому осталось ждать разложения до самых костей.
   На моих глазах погибло трое. Совсем не так я представлял вхождение смерти в мою жизнь. Но это уже не имело ни малейшего значения и было мелочью, крупинкой, не стоящей внимания. Того меня, жившего три недели назад, больше нет, как и группы, с которой шел в поход. В конечном итоге от нашего отряда остался только я. Погибли...Так странно, так чудовищно странно, потому как не думал, что смогу справляться настолько долго. Вероятно, кто-то еще мог выжить, но они не вышли в условленное место. Надежды мало.
   Воспаленный разум внезапно усмирился и, словно дождь служил образом шумящих мыслей, стал обрушивать воды не так яростно, начал утихать, постепенно снижая темп и замирая среди изумрудно-черных громадных листьев. Стало совсем тихо, и только журчание стекающей воды с растений-чаш нарушало долгожданный покой. Оттенки неба тускнели и становились светлее. Лес накрыло ясным пологом легкой дымки после дождя. Невиданный край родился заново и теперь наслаждался сначала робким, а затем уверенным птичьим щебетом, плывущим в воздухе вместе с ни с чем не сравнимым, чарующе ярким запахом леса и мокрой земли.
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Проснулся от грохота, раздавшегося будто бы прямо над ухом. Едва вынырнув из ночного омута, вскочил и пошел. Спросонья даже не успел понять, куда именно. Ранее утро: серый, неприятный к телу воздух был холоден. Стоило только выйти на улицу, как он сразу же прояснил затуманенное сознание. Резко замер, прислушиваясь к тревожным догадкам.
   Зверь? Но что ему здесь делать? Вор? Грабить нечего. Впрочем, забраться мог кто-угодно... Словно что-то щелкнуло, шестеренки сложились в необходимое положение. Следователь, негодяи, скрывавшиеся от закона. Да и машину рядом нашли. Желтую. Почему-то именно эта деталь не вписывалась в стройный ряд. Какие преступники будут скрываться на желтой машине? Правда, может, что под руку подвернулось, на том и уехали. В это не верилось еще больше. Как бы то ни было, нужно проверить, что с таким оглушительным шумом потревожило сон.
   Вооружившись лежащей в саду метлой, крадучись побрел в сторону веранды. Идти было недалеко, но так не хотелось столкнуться с кем-либо... С черепашьей скоростью, осторожно ступая по давно не кошенной траве, наконец-то увидел стены веранды. Не оставляло ощущение, что вором был я. Огляделся и вперился взглядом в большие стеклянные окна с деревянными перекрестьями. И увидел... Ничего. Все было тихо, не считая вдруг завозившегося где-то в зелени кузнечика. Его внезапный стрекот резанул по ушам и нервам. Не каждый день бродишь по участку с намерением защищать свою жизнь метелкой. Раз опасаться было нечего, самое время развернуться и уйти, но нет.
   Тихий шорох раздался в глубине веранды, и человек, а это определенно был человек, выпрямившись во весь рост и нисколько не скрываясь, вышел на ступени перед входом, широко открыв дверь. Зябко поежился, зевнул и заметил меня.
   - Здравствуйте! А я как раз хотел... - он, похоже, заметил мою позу насторожившегося богомола с метлой в руках и удивленно замолчал. Тишина продолжилась: слов, подходящих для ситуации, не нашлось. Нужно узнать, как этот парень попытается объяснить свое присутствие на моей веранде. На преступника он явно не походил, так что можно немного расслабиться.
   Молчание затягивалось. Немая сцена, достойная лучших киноэкранов начала прошлого века, тоже. И никто не спешил скорее загладить возникшее по пока что неизвестным причинам недоразумение. Так и продолжали стоять: я, с метлой наготове, парень не шевелился, а в траве истерично стрекотало зеленое насекомое.
   -...чаю? - вдруг предложил я, сам от себя не ожидая. Опустил метлу и увидел, как растерянность незваного гостя понемногу растворяется, уступая место робкой улыбке.
   - С радостью, - с облегчением выдохнул он, и продолжил, - у меня и конфеты есть. Будете?
   - Давай, - пробормотал в ответ, пока в голове начинали рождаться смутные подозрения. Не наделал ли я чего такого в день, когда очнулся на пляже...
   Ситуация прояснялась одновременно с тем, как преображалось светлеющее небо. Постепенно декорации утра сменялись дневными: в саду раскрывались жёлто-голубые корзинки в крохотных капельках росы, вынимали скрипочки все окрестные насекомые и присоединялись к тому первому музыканту, покачивали листьями растения покрупнее. И над всем видимым мирком начинала подниматься напоминающая мираж дымка. День обещал быть жарким, но затаившиеся тени еще сохраняли скользящую прохладу.
   От чашек снова поднимался парок. Напоминание о хрупкости момента, будто говорящее нам - остановись, вглядись в переливчатые белые разводы в воздухе. Никто не знает, как сложится грядущий день. Мир, словно чашка, поблескивающая фарфором под лучами утреннего солнца или же чай - это мир, ограниченный керамическими бортиками? Снова и снова оказывающийся на столе, провожающий в начинающийся день... Что-то кроется в подобном извечном повторении, влекущим неизведанностью и отталкивающим своей полной обыденностью. Некая маленькая истина, недостойная чужих глаз.
   Я предложил вынести обеденный стол с веранды в сад. Здесь как раз имелось подходящее местечко. За время, пока пришлось ходить туда и сюда, трава примялась, место обзавелось приличным столиком с парой деревянных стульев с частично облупившейся лакировкой. На такую же потрепанную столешницу даже нашлась светлая скатерть в веселенький одуванчик. Пока стоял чайник, вынесли сервиз с той же веранды. Подумалось, что там настоящий склад для пикников. Давно я туда не заглядывал.
   Кажется странным, что два совсем незнакомых человека сидят напротив друг друга, перебирая сладости? Еще как. Однако мой незваный гость не вызывал никаких подозрений. Молодой человек лет двадцати пяти вполне себе симпатичной наружности никак не походил на того, кто мог натворить дел, нарушив закон. Впрочем, откуда мне знать? Но интуиция подсказывала, что я прав. Его внезапное появление заинтересовало меня, словно загадка в детстве, на которую пытаешься найти ответ. В данном случае стоило просто спросить, получить подсказку.
   - Кто ты? - чересчур прямолинейно, но зато поможет сразу расставить все точки над и.
   - А ты кто? - встречный вопрос. Вспорхнула из травы и улетела в неизвестном направлении птичка. Легко, наверное, не будет.
   Снова помолчали. Незнакомец помешал ложечкой чай в кружке, раздался неприятный звук ударившего металла по краям. Я поморщился. Долго так продолжаться не могло.
   - Представляешь мою растерянность: утром слышу грохот, появляешься ты, словно вор. Что мне стоит думать?
   - Что я и есть вор, - вполне себе серьезный ответ, только глаза говорящего как бы невзначай скользнули в сторону.
   - Правда?
   Послышался лишь растерянный смешок. Интересный человек, уже тогда промелькнула мысль. Я не то чтобы растерялся, не удивился и даже злость не всколыхнулась в глубине чувств. Пожалуй, его реакция вызвала лишь удовлетворение. Подобное испытываешь, когда нечто, заинтриговавшее в читаемой книге, действительно раскрывается в наилучший исход. Предвкушение завладело мной.
   - И что же ты украл? Раз утверждаешь, что преступник, - постукивание ложечкой раздалось с моей стороны.
   - Хорошо, ничего я не крал, - наконец кристально честно ответил гость и, словно в доказательство, показал пустые ладони, - вы же все равно мне не верите. Считаете, вор стал бы тут чаи распивать? Да и зачем бы мне что-то красть. Никогда не имел привычки присваивать чужое. Пусть даже у меня сейчас ничего нет.
   - Почему перешел на вы? Можешь не так официально. Не совсем уж я старый пень. Или как, на твой взгляд?
   - Да уж постарше меня. Ладно, если разрешаете...ешь.
   - Выходит, что пень, - теперь выпал мой черед ухмыльнуться, - Как твое имя, воришка?
   - И сразу воришка, - едва слышимое ворчание. И, после небольшой паузы: - Саша.
   Далее последовал занимательнейший рассказ, который заставил вспомнить ту несчастную теоретическую крестящуюся старушку, видевшую мое мракобесие, и которую я так отчаянно не хотел встречать, очнувшись. Потому как на её месте оказался мой новый знакомый.
   - Иду я с пляжа по лесу, никого не трогаю. И тут... вы, - Саше потребовалось запить произошедшее чаем. Наверняка уже остывшим. - И вроде бы ничего такого, но я испугался. Самым натуральным образом мне стало очень жутко. Появляетесь неизвестно откуда и начинаете со мной говорить. Что это был за язык? Хинди? Сначала подумал, вы мимо пройдете, потому что было уж очень странно. И глаза у вас, как бы выразиться, смотрели... мимо? С таким огоньком.
   - Ещё чая? - кружка собеседника опустела и ему нечем было заглушать неловкие паузы в рассказе. Я начинал соображать, куда прятать тело.
   - Да, спасибо. Представляете, смотрите, как будто не видите и одновременно обращаетесь ко мне. Аж мурашки по коже пробежали! Думал, все, нарвался. А ты потом отвернулся, вроде как передумал мне что-то рассказывать, собирался уйти. Затем снова подошел и - вот так, - парень взял себя за грудки, смяв зеленую кофту, - как крикнешь! "Кха-а!" С ударением на последнюю а.
   Сразу и не решить, что из всей ситуации было более странным. Рассказ Саши или же то, что после всего случившегося он все еще сидит здесь, прямо передо мной и до сих пор не позвонил в интересное место с мягкими стенами. Тем временем гость продолжил.
   - И это даже было не самое странное! Вы моргнули и, словно очнувшись, сказали "здравствуй". Представляете мою реакцию? Да я так остолбенел, еще сильнее, чем раньше.
   - Что же ты ответил?
   - Ну... Поздоровался. Что тут можно было еще сказать. Невежливо бы получилось. Так вот, и тут я такой "Что вам нужно?". Мне бы так-то бежать со всех ног, но поди ж ты.
   - Приключений захотелось?
   - А то... А если серьезно, то, что с вами? - своевременный вопрос, пожалуй.
   - На самом деле ничего особенного. Может, ты и сам догадался.
   - Эпилепсия?
   Оставалось только кивнуть. Удобно, когда не приходится выдумывать ответы.
   - Так почему же ты оказался здесь?
   - Ой, я не договорил. Ты пригласил меня к себе. Сказал, что если что понадобится, я могу найти тебя здесь и попросить все, что мне нужно. Я сначала опешил конечно, подумал, что странно это все и вообще... Но так уж вышло, что мне совершенно некуда идти, и я решил, что можно, наверное, немного у вас тут пожить, тем более места вроде много, да и вы пригласили, а прийти сразу я постеснялся... - Саша окончательно замялся и умолк, но немного погодя объяснил все подробно.
   Я не осмеливался прервать исповедальнй поток, состоящий из многих "что", а речь незнакомца становилась все более стесненной, мое же удивление все сильнее. Пожалуй, чтобы прийти к такому странному человеку, надо было совсем отчаяться. Оказалось, Саша приехал сюда издалека и жил в палатке недалеко от пляжа. Подобный образ жизни порядком утомил туриста и он, встретив меня, решил довериться счастливому случаю. Упаковал вещи, палатку и пришел ко мне на исходе ночи, чтобы собраться с силами и во всем сознаться утром. Примерно так и вышло.
   - Хорошо, можешь в доме остаться, - взвесив все за и против, доброжелательно предложил я. Раз пригласил, надо оказать гостеприимство. Тем более, я был совсем не против компании человека, которого не отпугнуло мое поведение.
   - Да нет, спасибо, я на веранде останусь. Если можно...
   - Как хочешь, я не против.
   - Я ненадолго, может, до осени, вы не подумайте. - видно, что парню стало очень неловко. Интересно, раньше он не был так нерешителен. Похоже, он сомневался в широте моей души.
   - Оставайся, сколько хочешь.
   - Только с оплатой... - стрелка на термометре неловкости зашкалила. Вполне естественно, когда незнакомый человек что-то предлагает, то он запросит за предложение свою цену.
   - Ничего не нужно.
   Стоило только словам прозвучать, как напряжение, витающее в воздухе, сошло на нет. Чай допит, приглянувшиеся вкусности уничтожены, решение найдено, пора расходиться.
   Итак, время шло, мы занимались каждый своими делами. Я пару раз наведывался до ближней поселковой цивилизации, Саша то исчезал, то появлялся, иногда выходил с веранды, как только вставало солнце. Чувствовалось в госте что-то, не очень подходящее туристу.
   Бывает, сядет на ступеньки, и, вперив невидящий взгляд в пространство, сидит. Долго. Медитирует, он, что ли. Так и не проверишь, а спрашивать было невежливо. Мы не разговаривали с ним с самого первого дня. Как бы то ни было, дел у меня тоже хватало. Пора было использовать лодку по назначению, а то совсем запылилась.
   Рыбалка рыбалкой, но и само море приносило удовлетворение метущимся мыслям. Другое дело, что и их, как таковых, не было. Порой нападали, сбивали с ног, но в последнее время ничего подобного не происходило. Просто хотелось плавать, наслаждаться остывающим летом сполна, затем дотянуть до первых холодов, сварить варенье и смотреть на жизнь, которая постепенно трансформировалась в негу, где каждая минута приносила неистовый поток наслаждения, неведомо откуда спустившегося на мою голову. Может, это влияние августа? Стоило только остановиться и увидеть все это великолепие: изумрудную траву, пробежавшую кошку, вдохнуть соленый свежий воздух и рассмотреть потоки внезапного ливня, так сразу и накатывала волнами радость существования. Суждено долго ли, мало ли... Какой прок гадать? Пора наслаждаться. Иначе стоит ли открывать глаза, если не чувствуешь удовольствия, не ловишь кайф, как говорят современные.
   Только ночи сбивали розовую пелену с теоретических очков. Стекла не трещали, не деформировалась дужка. Однако зрение заволакивал клубящийся туман с серебристыми, черными и ясно-золотыми искорками. Мои гости прилетали потрепетать на фоне ярко горящей лампочки и уносили меня вдаль на легких крыльях, не забывая к утру вернуть в то же самое место, в ту же жизнь, откуда забрали ранее, когда на дворе царила непроглядная тьма, а взгляд застилала завеса сбывшегося, никогда не достигнутого, сломанного, вечного, отлюбившего, клявшегося и нарушавшего данные заветы кратковременного бытия.
  
  
  
  * * *
  
   Что-то нестерпимо острое вонзилось в спину, и это, похоже, и привело меня в чувство. Мир пришел в движение, и медленно полз, голова кружилась. Внезапно ощутил резкий хлопок по щекам, листва хлестнула по лицу, заставляя собраться с мыслями. Почувствовал тело, тянущую боль и чью-то хватку на правой ноге. Понимание пришло не сразу, разум еще не вернулся их неизвестной дали небытия, однако стоило, наверное, открыть глаза.
   Не закричал и не стал вырываться только потому, что не было сил в тушке, называемой телом. Лежал, не шевелясь и пытаясь понять, что происходит. Паниковать было от чего. Кто-то тащил меня вперед с неимоверной силой, безжалостно волоча по влажной земле. Окрестные травы хлестали по бокам, ветки вонзались в спину и, совсем неудачные, распарывали кожу. Оставалось только мычать от жгучей боли и ощущения, что ногу вот-вот оторвут и так и продолжат идти с ней, позабыв об оставшейся далеко позади ноше.
   Рассмотреть тащившего не удавалось, мешало кружение в голове, ветки и все, что встречалось в кустах. Человек? Вероятно, животное не стало бы передвигать лакомый ужин. И вот, наконец возник шанс рассмотреть губителя или же спасителя, в чьих руках находилась моя жалкая судьба.
   В жизни бывают моменты, когда теряешь дар речи. В этот раз даже мысли отказались приходить. Я уставился во все глаза на это. Передо мной шел, если можно так выразиться, гигантский комок чего-то, похожего на шерсть. Ни четких очертаний фигуры, ни ног, ни рук: ничего. Огромный, высотой в метра три, огромный шар передвигался, шевеля чем-то под своей мягкой на вид шерстью, перебирая ногами или щупальцами, которых не было видно, и все так же крепко держа меня. Оставалось только бежать. Вот только была четкая уверенность в своем бессилии. Дернулся, пытаясь воспользоваться внезапностью и скрыться в окружающей зелени с мелкими звездчатыми цветочками, но движение не произвело никакого эффекта. Хватка была мертвой, трава и жесткие листья все так же безжалостно кололись, а небо, которое я только что заметил, расцветало темно-сиреневыми всполохами.
   Дни сменялись ночами, хрупкие звезды крошились и падали вниз, запыляя воздух, мешая дышать. Дымка клубилась туманами и мигала выглядывающими бутонами, еле мерцающими влажностью росы. Рассветными же часами всходило солнце и плавило звездную пыль, заставляло ее шипеть, как кипящую воду в котелке и извиваться, как великолепный питон, что повсюду следовал за нами, выставляя кончик тонкого, словно жало, раздвоенного дразнящего языка. Джунгли жили: рождались, росли, развивались, сплетались кольцами и стремились вверх, взрывались красками и темнели, умирая во тьме и возрождаясь вновь в ночной ипостаси. За всем этим наблюдали сверху и качающиеся деревья, и птицы, частыми криками тревожащие обитателей леса.
   Мы со спутником влились в поток резвящейся живности, подстроились, устроились и существовали в нем незыблемым способом: он тащит, я волочусь. Проходили годы и столетия, но ничего не менялось. На самом деле, все наше, если можно так назвать, путешествие длилось максимум несколько часов. Время продолжало тягуче растекаться, а листья все дрожали, пропуская нас дальше.
   Он остановился. И мгновение тишины обрушилось на лес. Улавливалось что-то необъяснимое в данном моменте. Ссадины, составляющие меня, заныли еще яснее, задорнее, но дело вовсе состояло в чем-то другом. Кроме молчания можно было услышать нечто, напоминающее гул волн. Тихий рокочущий звук разливался в воздухе, неспешно переливался, усиливаясь, заполняя пространство, и затем с глухим почти хрипом исчезал, словно разваливаясь на мелкие кусочки о стволы рядом стоящих деревьев, оплетенных плотной завесой корней. Вечерело. Наступала настоящая темная ночь, первая за время, когда я был в сознании. Комок не шевелился. Стоял, держась за ногу то ли шерстью, то ли невиданной конечностью... Вот только немного шел рябью его округлый силуэт. Раньше невозможно было заметить, но в подступающих сумерках, когда предметы производят необычайно загадочное и, порой, пугающее впечатление, я четко увидел, как шерсть комка подрагивает в такт гулу. "Это его дыхание" - осенило меня. Размеренное и спокойное. Стоит закрыть глаза, смирить метущееся, усталое сердце, почувствовать пальцами твердую и незыблемую поверхность земли, словно говорящую, что если ты сошел с ума, то хотя бы не полностью, как вспоминался родной сад на берегу моря. Всеми покинутый теперь дом, тусклый отблеск медных горшков на солнце и пахнущие терпкостью специй гряды остались далеко позади, перечеркнутые пером неизвестного путешественника, написавшего пару безумных строчек, намалевавшего с художественной сноровкой один рисуночек. Я оставил все. С каждым раскатом волнующего вздоха гиганта повторялась фраза. Я оставил все. Но было ли то, чего не стоило покидать, рвать на куски и закапывать в землю, кроме пустых надежд?
   Сквозь навернувшиеся воспоминания, слезы и дымку прошлого я заметил крохотный фонарик. Сбоку в зелени что-то заворочалось, заворчало и отвлекло взгляд от светлячка. И через секунду все, что было в поле моего зрения, вдруг расцветилось мерцающими в темноте красками: листики, светлячки, грибы в основаниях деревьев. Налетел порыв ветра, принесший освежающий сладкий запах, шум листвы и, возможно, уже потерянную и неловкую мысль о спасении. Только сейчас показалось, что сковывающей тяжести на ноге больше нет, и я могу двигаться абсолютно свободно. И правда, никто больше меня не держал. В шуме ветра был ясно различим рокот дыхания гиганта, он все еще был здесь. Мелкие звездочки теперь усыпали его шкуру, шевеля полупрозрачными крылышками, так что комок стал похож на украшенное к празднику дерево.
   Возможно, мой страх убаюкало его дыхание и светящееся великолепие окружающего, а забавные бабочки усилили эффект безопасности до того, что мне захотелось потрогать необычное существо. В темноте, в окружении звезд, мое сердце согрелось, и, несмотря на мурашки на коже, было очень тепло. Захотелось даже его обнять, почувствовать нечто иное, задеть чужое существование, пусть даже это будет стоить мне жизни. Только после всего случившегося я не имел ни малейшего понятия, что может произойти. С трудом перекатившись на живот, потревожа на удивление притихшие раны, я пополз. Гигант никак не отреагировал на движение и продолжал стоять, переливаясь крылышками насекомых.
   Спустя долгое время я достиг цели. В темноте я не мог различить, есть ли у комка ноги или лапы даже с близкого расстояния и видел только подернутую едва заметной рябью шерсть. Размеренное дыхание стало намного громче, и казалось, что оно исходит от всей поверхности его тела. Наверное, так и было. Все еще лежа на земле, я протянул дрожащую руку к его шерсти. Помедлил, не решаясь дотронуться и понял еще одну странную вещь. Запах. Если комок шерсти все же животное, от него должен исходить далеко не приятный, ни с чем не сравнимый дух дикого животного. Однако, чем ближе я подползал, тем яснее становилось, что можно почувствовать только легкий запах корицы. Сладкий аромат витал вокруг него, точно это была лавочка с булочками. Предположения и варианты касательно природы комка слились в одно: это было непонятно что. И, поддавшись ветреному порыву, резко дотянулся до его шерсти и сжал в пальцах.
   На одно мгновение я почувствовал живую шерсть под пальцами. Мягкую и теплую, словно кошка. Но секунду спустя она налилась холодом, обожгла пальцы, и когда я резко отдернул руку, гигант лопнул, разметав мотыльков, обдав меня потоком тепло-ледяного воздуха. Зажмурив и открыв глаза, я увидел, что от комка не осталось и следа, вокруг мечутся полупрозрачные бабочки-светлячки, поляна осветилась огромной, в полнеба, луной, а впереди, среди буйно мерцающей зелени моргнул и уставился на меня устрашающих размеров глаз.
  
  
  
   * * *
  
   Картинка словно отпечаталась на сетчатке, и, когда я проснулся и уставился в потолок, изображение все еще оставалось там. Большой, моргнувший глаз в окутывающих яблоко стеблях. Пульсирующий, живой. Первая жизнь давно должна была растерять цвет и перестать надоедать вот уже который век, однако она оставалась самой пылающей и разящей, находившей меня везде, где бы и кем бы я ни был.
   Правда, свой дом хотелось бы запомнить совсем иначе, нежели покинутым и печальным. Все еще теплятся угли чувств, с которыми я рассматривал родной пейзаж: разный и одинаковый одновременно. Весной вся местность утопала в цвету, летом в зелени, осенью в красках, а зимой небо и земля сливались в серости будней и тревожных ветров.
   Письмо, которое я написал в это утро на бумаге в клеточку, не хочу никому показывать. Даже себе, на самом деле. Сперва оно отправилось в шкаф, на место многих других, но чуть погодя я передумал и решил от него избавиться.
   В саду стояло раннее утро, еще недавно выбравшееся из предрассветных сумерек, но небо уже приобрело золотисто-розовый оттенок. Покопавшись немного, пытаясь найти подходящую тару, понял, что нужная вещь лежит на веранде и решил попытать счастья там. Мой поселенец обычно вставал рано, чуть свет, поэтому я не боялся его потревожить. Как я и говорил, он мог просто сидеть на ступеньках, уставившись в пустоту. Этим Саша и занимался сегодняшним утром. Сосед сидел на крыльце веранды, в серой водолазке с воротником по подбородок, скрестив руки на груди. Хотя бы глаза закрыл.
   - Не спится? - наверное, мог сказать бы что-то менее очевидное.
   Саша приоткрыл глаза, словно не сразу понял, где находится и чуть погодя ответил:
   - Говорили, бессонница на роду писана.
   - Тоже иногда случается. Мне бы на веранду пройти.
  Долго ждать не пришлось. Сосед встал, потянулся, разминая, как видно, затекшие руки. На веранде тускло горел ночник, на диванчике лежал спальник, горстка одежды, походный рюкзак приютился в углу, на столике притаились некоторые продукты. В другой стороне была свалка моих верандных вещей. Старые, в потемневших переплетах книги с пожелтевшими страницами, коробки с кухонной утварью, тарелками, завернутыми в газеты, старые матрасы: все это досталось в наследство к дому. Я точно помнил, что где-то здесь, совсем запылившийся, стоит небольшой мангал. Он как раз мне и нужен.
   Когда я вытаскивал маленький, но довольно тяжелый предмет, заселенец помог пройти проем, придержав дверь.
   - Шашлыки?
   - Какое там. Срочно понадобилось кое-что поджечь. Но можно и устроить, тем более сейчас есть кого кормить, - идея показалась отличным поводом попробовать узнать, что так тревожит Александра. Может, и ему станет не так тревожно. Опыт учит: поделись, ноша станет легче.
   Когда мангал был поставлен, я пошел в дом взять спички и письмо. Пара любопытных, но сонных глаз внимательно следила за передвижениями. Однако, взяв в руки кажущееся тяжелым письмо, почудилось, что если его сжечь, станет только хуже. Потянулся вернуть его на место, дотронулся до других конвертов, и свет померк.
   Саша услышал шум в доме ненамного позже, чем его благодетель скрылся за дверью. Он все еще не знал, как его зовут, а спрашивать было неловко. Судя по поведению хозяина дома сегодня, им предстоит важное дело от чего-то избавиться самым грандиозным способом - огнем. Зачем бы, интересно. Однако ушедший все не появлялся, а шума становилось все больше. Он решил заглянуть внутрь, надеясь, что не помешает.
   В доме стоял полный кавардак. Столик и пара кресел были опрокинуты, разбитая банка с медом лежала липкой массой в середине комнаты. В глубине квартиры раздавался звук рвущейся бумаги. Множество конвертов было порвано, исписанная бумага летела во все стороны, а в центре хаоса стоял он, даже со спины заметно, что в полном отчаянии. Забирал новые конверты из шкафа, что-то мельком проглядывал, что-то сразу же бросал вниз.
   - С вами все в порядке?
   - Надо срочно уничтожить все документы! Они скоро придут, у нас столько улик. Ни единой строчки не должно остаться, ни одной буквы! Кто все это написал? Нельзя это все оставлять! Нельзя, нельзя, - словно в исступлении все повторял и повторял он.
   - Но почему? Кто придет? - недоумение его спешкой, позой, поведением нельзя было скрыть. В прошлый раз было видно, что человек болен, но в этот раз кажется, что недуг бесповоротно сразил его разум.
   - Как кто? Ты... тоже из них! Я не видел тебя ни разу, ты читал, что здесь написано? - и он с безумным взглядом указал пальцем на конверты.
   - Нет, ничего не видел, - оставалось только отвечать так, как он хочет. Тем более, что он и вправду ничего не читал.
   - Вот и хорошо. Уходи, пока они и тебя не увезли, - предостерег хозяин и стал снова заниматься прежним делом.
   - Может вы отдохнете? Никто не приедет.
   - Как смеешь! - взорвался негодованием совсем незнакомый человек. Было похоже, что он в полном отчаянии, - они никого не оставляют в покое, никогда! Тем более предприятие разорилось, у нас не осталось ни копейки, а в бумагах... Зачем я это говорю... Лена должна была все убрать, но ее нет! Убили, увезли, застрелили. Они многих довели до могилы, как только могли, как могли... Вот и я уже слышу их шины. Пора бежать, - и он заметался по комнате, передвигая несуществующие предметы, запинаясь на ровном месте. Словно схватил пальто, начал надевать на руку, но запутался в ткани, и, чертыхнувшись, кинул его на пол и бросился прочь. Удивительно, как угадал в дверной проем.
   Саша поспешил за ним. Нельзя оставлять человека в таком состоянии. Подозрения в его полном безумии только укреплялись, но ему он не сделал ничего дурного. Хозяин стремительно бежал по аллее, ведущей к самому морю, бежал, задыхаясь и запинаясь о корни, выдающиеся из-под песка. Через некоторое время, как только начался пляж, он стал затравленно оглядываться, словно пытясь обнаружить погоню. Его лицо изменилось, исказилось в безмолвном ужасе, он снова сорвался на бег, и, коротко вскрикнув, тяжело упал навзничь в песок так, как падают актеры в фильмах, сраженные вражеской пулей.
   Саша быстро приблизился к нему, перевернул на спину, послушал дыхание. Все в порядке, кроме той разыгранной сцены и отсутствия сознания. Напрашивалось решение: позвонить в скорую, но как объяснить произошедшее, вариантов не было. Но сейчас веки его поднялись, и взгляд вперился в небо. Усталый, до невозможности изможденный взгляд серо-голубых глаз на неопределенного возраста лице, которое могло принадлежать мужчине лет тридцати или пятидесяти. Саша плохо разбирался в определении подобных вещей, но интуиция подсказывала ему, что этот человек повидал многое. Его осмысленное выражение успокоило тревогу, скорой не нужно, все хорошо. Вдруг Саша тоже растянулся на песке, подставив лицо утреннему, слегка робкому солнцу. Где-то вдалеке прозвучали скандальные крики чаек, которые на фоне размеренных волн показались более визгливыми. А небо было красивое. Просто такое вот, обычное, ничем не примечательное небо.
   - Как тебя зовут? - сам от себя не ожидая, спросил Саша.
   - Август.
   И больше никто ничего не сказал. Все так же шумели волны, чайки перелетели поближе и истошно вопили, песок нагревался под начинавшим набирать силу звездным светилом. И никто не видел двух человек на пляже, хрупких цепочек их следов, неглубоких нечетких отпечатков, что вскоре смоет водой.
   Август поднялся, отряхнул штаны, и побрел в сторону аллеи, ведущей к дому. Опущенные плечи и общий вид говорили, что мало кто может сравниться с ним по усталости в еще толком не начавшийся день. Саша пошел за ним и остановился ненадолго, чтобы вытряхнуть песок из кроссовок перед выходом с пляжа. Что-то манило его вперед, увлекало загадочной тайной, словно рука незнакомца подзывала из-за угла. Казалось, все было здесь не просто так.
   Хозяин сразу же вошел внутрь дома, оставив открытой дверь. Вышел, держа коробку с письмами, отнес ее ближе к мангалу, сиротливо приютившемуся у ранее поставленного стола. Август вернулся с новой, точно такой же ношей. Так повторилось еще четыре или три раза, Саша же стоял в стороне и наблюдал за молчаливой уверенностью уничтожения большого количество бумаги. Один конверт вывалился по дороге, и он незамедлительно сунул его в карман, чтобы прочитать позже. Говорить с Августом он не решался. Не то чтобы ему было страшно, но не хотелось тревожить человека, с виду нисколько не настроенного на задушевные беседы. И тут тишину нарушил он сам.
   - Саш, все еще хочешь шашлык? - такой внезапный, но обыденный вопрос немного разрядил атмосферу.
   - Не откажусь, - осторожно ответил он.
   - Тогда нам придется совершить небольшое приключение. Если ты не против, конечно.
   Я наконец-то пришел в себя, и, чиркнув спичкой, поджег кипу конвертов в мангале. Посмотрел, как занимается пламя, и начал соображать, где бы достать мясо для праздника живота.
   - Какое приключение? - все с той же осторожностью спросил он.
   - Можно отправиться на рыбалку. У меня есть лодка. Правда, если ты не захочешь, в ближнем поселке продается отменная свинина.
   - Давно я не рыбачил... - похоже, за обтекаемым ответом Саша обдумывал, насколько опасно плыть в лодке с невменяемым человеком. Однако если он до сих пор тут, стоит поднять вопрос и о его разумности.
   - Я постараюсь не выкидывать фокусов, хотя, наверное, ты заметил, что от меня это нисколько не зависит. Но все же это случилось совсем недавно, поэтому не должно повториться снова в ближайшее время.
   - Окей, идет. Всегда хотел поплавать на лодке по морю. А удочка для меня найдется?
   - Конечно, обеспечим по высшему разряду. Тогда после обеда выдвигаемся. Дожгу бумаги, правда, оставлю немного на растопку. И то письмо, что ты подобрал... Можешь прочитать, но хотелось бы сжечь и его.
   Воришка покраснел, промямлил слова извинения, и удалился на веранду, чтобы прочитать написанное. Честно, мне было безразлично, что он увидит. Откровение ли, слабость ли, силу... Чего только в наших жизнях не бывает, каких слов только не скрыто в тех строчках. Один горящий конверт решил нарушить границу мангала, и я поспешил кочергой отправить его обратно.
   Саша тем временем устроился на диване, поерзал, усаживаясь поудобнее, нерешительно сжимая конверт в руке. Рассмотрел и даже понюхал, сам не зная зачем. Хорошо, что на зуб не попробовал. Моральных вопросов в виде открывать или нет уже не осталось, так как хозяин письма дал добро. Однако существовали сомнения относительно содержания, и захочется ли вообще его читать, потому как развидеть уже не получится. Что же там скрыто? Бред сумасшедшего, магическое знание, стихи, написанные подростком или же деловая записка? Зашуршала бумага, и Саша погрузился в чтение довольно объемного, написанного витиеватым почерком, письма.
   Бумага горела быстро, но объем выходил большой, поэтому требовалось время. Я как раз заканчивал, приминал кочергой последние догорающие листки в пепле, чтобы не вздумали улетать, как запропастившийся сосед вышел в сад. С первого взгляда было заметно, что ему попалось что-то не совсем ординарное, возможно, переворачивающее существование с ног на голову. Он подошел ко мне и спросил серьезным тоном:
   -Это правда? - и на его лице выражалась скорбь, глаза покраснели. Возможно, подвернулась черная страница моей длинной биографии.
   - Что именно?
   - Написанное? Это не ложь, не роман, не записки сумасшедшего? - все тем же серьезным, не терпящим ни малейшей иронии тоном.
   - Да.
   - Ясно, - в руках он крепко сжимал конверт, словно боясь его потерять. Но тут же отправил его в догорающее пламя, не колеблясь, не оставляя ни малейшей заминки на сентиментальность.
   - Вот и правильно. Все равно оно уже давно отжило, - и принялся за ставшую привычной работу кочегара.
   - А можно я вас буду спрашивать? - похоже, он просто мастер на неопределенные вопросы.
   - Смотря о чем. Сначала спроси, а потом уже решим, что к чему.
   В ответ он только кивнул, продолжая смотреть на пепел. Оставаться здесь было незачем. Проследив, что ничто больше не угрожает дому сгореть в адском пламени, пошел собираться к рыбалке. После аутодафе даже немного полегчало. Мысли устремились вперед, предвкушая отличное времяпровождение. Вероятно, останемся в море до вечера.
  
  
   * * *
  
   Катер уверенно разрезал волны и пулей стремился вперед, рассеивая тучи брызг и оставляя мимолетный след на водной глади. Хрустальная дорога без шанса напомнить о своем существовании даже через минуту.
   "Словно сон", - думал Саша о времени, проведенном у Августа. Символично. Осень медленно, но неотвратимо вступала в свои права. Темнело раньше, воздух, несмотря на южный климат, неуловимо холодал, будто подпитывался льдом высоких сияющих звезд, чуть слышно смеющимися над миром. Остывали и чувства. Нельзя было сказать, что в жизни наступала зима, которую обычно зовут степенным возрастом, нет, по паспорту бушевало листвой искрящееся рассветами лето, но само существование покрывалось корочкой льда. Глупые мысли, пустые, ничего не решающие рассуждения, напрасная трата времени, не приносящий радости труд. Список продолжать можно бесконечно, но в чем его суть? И, тряхнув головой, Саша спугнул поток ставших уже почти привычных мыслей и бездумно уставился в окно.
   А посмотреть было на что. Сначала ничего не замечающий взгляд выхватил бескрайнюю гладь ясного синего цвета и небо, сливающееся с ним на горизонте. Море живо, и море жило. Удивительно, как солнце после полудня высвечивает глянцевую, вечно движущуюся поверхность, расцвечивая искрами все, что только можно заметить. Игра, нескончаемый спектакль, в котором каждое действие повторялось миллиардами в секунду, никогда не надоедал. Аплодисменты разносились сами, то тихие у притихшего пляжа, то оглушительные у скалистого берега. Море - это лучшее зрелище, которое только могла придумать природа. Приблизиться же к нему стоило большой удачи.
   Саша нисколько не удивился тому факту, что у Августа оказался катер. Огромный, переливающийся черно-белыми гладкими бортами, он походил на хищную касатку, стремящуюся за добычей. Прикинув в уме, сколько такой мог стоить, подумал, что его гостеприимный хозяин не иначе, как миллиардер. Или контрабандист, и одно другому нисколько не противоречило.
   Как бы то ни было, сейчас Август сидел рядом и сосредоточенно управлял сей адской машиной, несущей их к таинственному месту, в котором им предстояло рыбачить. Саша, нежась в точно таком же кресле, как у Августа, решил, что жить он останется в нем, и никто и никогда не сможет его отсюда выманить.
   Катер был оснащен всем необходимым и даже больше. Наверное, здесь собран целый магазин для рыбалки и выживания в самых комфортабельных условиях, а того, что в магазин не поставили, они взяли из дома. Удивительно, но в катере даже был переносной холодильник. Богатая жизнь, любой каприз за ваши деньги. Неудивительно. На лодке, предназначенной для дальних путешествий в любых погодных условиях и вмещавшей в себя десять человек, никак не могло не быть холодильника. По какой-то причине Сашу он особенно поразил.
   Август, словно задумавшись, какие мысли бродят в голове спутника, повернул голову и взглянул на него. Казалось бы, гость увлечен морским пейзажем, но что-то его определенно тревожило. Наверное, не стоит лезть к нему с ворчливым интересом.
   - О чем так напряженно задумался? - и это вовсе не интерес, а так, простой способ завести беседу.
   Сначала Саша словно не услышал вопрос, но, повернувшись, тоже спросил:
   - А дорогой он?
   - Кто, катер?
   - Нет, по нему сразу видно. Холодильник... - и, смутившись, снова отвернулся к окну.
   - Честно сказать, я уже давно потерял цену вещам. Наверное, дорогой. Да и он шел в комплекте с катером.
   Стало быть, завести беседу удалось, правда, русло ее потекло в слишком предсказуемом направлении. Я приготовился отвечать.
   - А вы, правда, ну, знали всех этих людей?
   Черт возьми, что же там ему такое в письме попалось.
   - Да.
   Многословия не требовалось. Обычно необходимо подбирать слова, выискивать метафоры и преподносить их в выгодном свете, когда хочешь кого-то убедить, что-то доказать. Зачем же сейчас напрасно сотрясать воздух, ведь это происходило столько раз, и редко кончалось успехом. Намного проще и сложнее было превратиться в равнодушную глыбу льда, чтобы, когда придет потрясающий душу миг, не дрогнуть, и отдаться на волю судьбы. Похоже, спустя многие годы, я научился определенному спокойствию. Однако странно, что меня одолевают подобные мысли посреди обычного разговора.
   Пора. Мы прибыли на место. Вперед, рыбацкие снасти и удочки, сегодня нас ждет отличный улов. Погода стояла отличная, не жаркая и не холодная, ветер совсем не сильный, в самый раз для морской охоты.
   Время тянулось, не прибавляя ход. Мерные волны убаюкивали, тишину нарушал свист удочек да собственные мысли, которых становилось все меньше. Вот за что я и люблю рыбалку. Пристальный взгляд в себя, обращенный на все промахи, все неудачи и жизни, что не давали покоя, постепенно ослабевал, точно закрывалось в сонном дурмане всевидящее око, и давало кратковременную, но желанную свободу. Да и мой спутник повеселел, стоило только ему выудить здоровенную рыбину. Я правда видывал и не таких, но большее внимание уделил восторгу на лице Саши. Наверное, так смотрят почтенные бабушки на своих драгоценных внуков, увлеченно копающихся в песке.
   - Я еще никогда такую рыбу не ловил! Я же только в реке, да в детстве! - сходство с ребенком только усилилось. - Что мы с ней будем делать? - теперь, немного успокоившись и почти растеряв детскую непосредственность, деловито спросил Саша.
   Я пожал плечами, потому что вариантов было немного:
   - Приготовить здесь, вечером, или оставить до приезда домой. Какой вариант выберешь? - я решил предоставить выбор ему. Мне было все равно.
   Немного подумав и посмотрев вокруг, он приложил ладонь ко лбу и взглянул на горизонт, прищурился, и, видимо, посчитав что-то в уме, резонно предположил, что вечер близится, и можно вполне успеть до темноты приготовить улов и даже поужинать. На том и порешили.
   За всеми бренными движениями в виде подготовки гриля, разведения огня, разделки рыбы, совсем незамеченным наступил вечер. Ласково, точно так же, как и набегавшие волны, трепал волосы набегавший бриз, пропитывал их и одежду солеными брызгами, холодил тело сквозь не такие уж и теплые кофты. Надев куртки, мы устроились у походной своеобразной духовки, где мертвенным спокойствием лежала серебристая рыба. Вот и компенсация неудавшихся шашлыков... Похоже, у гостя мысли двигались в том же направлении.
   - Могу я вас попросить рассказать что-то, что было известно только... тогда? Что-то интересное и очень-очень старое, о чем не знают даже самые выдающиеся ученые?
   Я отвел взгляд от улова и яростно-красных углей, посмотрел на небо. Сомневаюсь, что они хоть что-то знают. По крайней мере, стоящих знаний в их умах лишь крупицы. Разве можно, копаясь в земле и рухляди, узнать то целое, истинное, которого не знал и современник? Смешно. Взгляд устремлялся ввысь. На замену дневному небесному полотну пришло совсем иное, с рваными клочками серо-розовых облаков. Небо над морем такое ли, как над сушей?
   - Можешь. Есть одна историйка. Один туземец, ходивший по земле столетия назад, умевший выживать среди самых непроходимых джунглей искусно рассказал ее. И сейчас не смогу повторить в точности. Возможно, она показалась великолепной из-за того, что сам я был прямо как ты. Восторженно смотрел на мир, в первый раз оказался далеко от дома, и вся ситуация виделась сказкой со счастливым концом... И эта история была лишь еще одним роскошным цветочным орнаментом на листке увлекательной книги. Слушай.
   Таба оглядел собравшихся хитрым, но будто слегка затуманенным вечером взглядом. Пылал огонь, потрескивали догорающие ветви, и только начинали темнеть края свежеподброшенных. Впереди же была только смерть в темноте да вечная жизнь, но только для одного. Везунчика или проклятого? Кто знает. Огонь пылал, и капли его растекались по зрачкам сидящих в круге.
   Что за мысли витали тут, о богатстве ли, о славе ли, о женщинах... Много о чем и ни о чем конкретно. Таба достал трубку из сумки и ворох трав, завернутых в тряпицу. Стал набивать любовно, не торопясь. Придирчиво осмотрел скукожившуюся не должным образом травинку и выбросил, скривившись. Послышался стук походных чаш, одобрительные возгласы. Кто-то достал припасенную огненную воду. Предложили и Табе, но он отказался. Делить с ними жизнь он не хотел. А вот истории - пожалуйста.
   Начал он рассказ, одновременно поджигая трубку палкой, подожженной в костре. Огонь от огня, тепло сердца твоего - к моему. Разговоры притихли.
   Молочные были тогда реки, совсем молодые да теплые. Стоило руки опустить, и сразу льнут, согревают. Правда людей было не сыскать. Жила пара племен глубоко в лесах, не каждый раз и к реке выйдут, ручьями довольствовались. Об огне и говорить нечего, уж сколько тысяч лет должно пройти до первых костров ласковых, а не забирающих жизнь в бедствиях.
   Реки были звездными. Ни одна далекая точка не уклонилась, не спряталась, все они отразилась в водах. Темные-темные ночами и светлые-светлые днем, вобрали они самый чистый, внеземной свет и породили Эриду. Раздался одинокий гром безлунной ночью, оглушил пространство, и все замерло. И время бы остановилось, если бы было оно в те невообразимо далекие дни.
   Лишь капля стекла с ее волос и с хрустальным звоном канула в воды. Поднялась она над гладкой поверхностью, вдохнула полной грудью прохладный воздух, и зашумел лес вокруг, зашелестели листья. Долго шла она к берегу, тянули вниз ее длинные черные волосы, что намокли и потяжелели. Неласково встретила ее земля.
   Села она на берегу, да и устремила взгляд на воду. Провела она так ночь, пока солнце не встало и звезды не скрылись, пока теплый свет не высушил шелковые обсидиановые волосы, а на глади не отразилось ее лицо. И оно было первым, что поразило ее в этом мире. Эрида протянула руки и погрузила их в отражение, быстро растаявшее в расходящихся кругах.
   И потекли дни, точно капли с ее волос, доходящих до щиколоток. Каждый день, стоило солнцу зайти за горизонт, шагала она прямо в черные воды и исчезала по самую макушку, словно хотела вернуться в материнское лоно. Да вот только не получалось ничего, и наутро выплывала обратно на берег.
   В один из бесконечных дней села ей на плечо птица с тихим шорохом и острыми когтями. Эрида замерла, боясь спугнуть разноцветную пташку с зелеными бусинками глаз. Она встряхнулась, стала чистить перья. Похоже, Эрида была настолько неподвижна, что пестрое чудо приняло ее за лесную корягу. И стоило только протянуть руку, как птица испуганно вспорхнула, едва заметив движение. Осталось только желтое перо, что упало на колени Эриде. Было ли это маленькое происшествие еще одним чудом, поразившим неизвестную гостью? Лицо, перо... Что станет следующим?
   Небо.
   Совсем ненароком птица обратила ее взгляд в иное измерение. Теперь, погрузившись в темные воды, она запрокидывала лицо вверх, и смотрела немигающим взглядом в безбрежную высь, одновременно похожую на воду и слишком чужую, чтобы быть ей.
   Лилась ее жизнь однообразна и чиста, словно вода, перетекающая из руки в руку, безвозвратно теряя части себя по пути. Могла ли Эрида испытывать хоть что-то по поводу испаряющейся жизни? Однажды вечером она не окунулась в реку, а развернувшись, отправилась в лес. Океан трав с человеческий рост, цветы размером с лошадь, светящиеся, словно звезды, насекомые... Мимо, мимо, и снова мимо. Ничто не смогло задержать ее взгляд, ничего не сочла она достойным. Эрида стремилась вперед.
   На одной из полян, круглой, как чаша, и устланной папоротником, она остановилась. Казалось, она нашла то, что нужно. Травы образовали идеальное ложе, похожее на гнездо. Такое же уютное и мягкое, словно было любовно создано матерью птицей из собранных пушинок и веточек. И самое главное - из него было отлично видно звездное небо.
   Эрида ступила на папоротник, почувствовала его прохладу, наклонилась, и провела рукой. Он, словно живой, подался ее руке навстречу, впитывая ее тепло. Эрида осторожно легла на спину, аккуратно поправила волосы, укрылась ими и устремила свой взгляд туда, куда она хотела смотреть вечно. Туда, где не было ни начала, ни конца.
   - Она умерла? - в наступившей тишине раздался заинтересованный голос по ту сторону пламени. Рассказчик посмотрел на вопрошающего, но из-за отблесков костра не смог разглядеть его лица.
   - Да. Столько лет прошло, - Таба выдыхал последний дым. Во время рассказа он то и дело прерывался на трубку. Сидящие рядом только сейчас заметили на ней искусно вырезанную птицу, окрашенную в желтый. Проводник заметил интерес к трубке, и, когда вытряхнул пепел, продемонстрировал всем резьбу, - правда же, интересно, что дым, словно птица, уводит наш взгляд ввысь?
   Все покивали, вечер продолжался.
   Саша только сейчас, кажется, снова начал дышать.
   - Одним из слушающих был ты? - все же спросил, враз перенося нас на вечерние посиделки на катере после рыбалки.
   - Как бы иначе я знал эту историю? - ответил я, снимая рыбу с решетки. Вокруг распространялся великолепный аромат.
   - Все же не верю, - спустя некоторое количество отведанной рыбы признался гость.
   Оставалось только пожать плечами.
   - Все же это невозможно, - продолжал уверять меня он, - все же это невероятно. Но звучит интересно! Может, вы писатель?
   - Еще какой! - охотно поддакнул я.
   На этом интеллектуальное общение свелось исключительно к бытовому, а я иногда ловил задумчивые взгляды на себе, пока мы возвращались на сушу.
  
  
   * * *
  
   Цветочный глаз был живым воплощением рисунка, что наше общество достало с большим трудом. Дневник неизвестного, привезенный из дальних стран, с описанием путешествий, некоторые легенды местного населения из густых лесов и, самое главное, страница, на которую мы чуть ли не начали молиться. Некоторые стали. Даже и не понять, что всех так зацепило в ней. Возможно, подробности, не похожие на выдумку и то, что сулил этот ничем с виду не примечательный дорожный дневник.
   Исполнение желаний.
   На том особенном развороте, привлекшем больше всего внимания, раскинулось удивительно красочое изображение растения, напоминающее папоротник, выполненное с большой кропотливостью и мастерством. Каждый завиток и черта выдавали искусную руку творца. Цветок, обрамленный красными лепестками, глядел прямо на читателя. То ли понимал происходящее вокруг, то ли бессмысленно таращился в пространство. В любом случае, уникальность рисунка не поддавалась сомнениям. Внизу красовалась надпись неровным почерком: desiderium caelestis. Также значились некоторые пояснения. Если кратко, то нашедший заветную поляну, сможет обладать всем, чем пожелает. В итоге, она и привела нас сюда. Жажда наживы.
   Теперь же, после всех злоключений, я стоял и во все глаза рассматривал монстра. Кто бы знал, что цветок окажется таким большим: вместе с лепестками он превосходил размеры человеческой головы. Зеленые ветви опутывали все кругом, густо оплетали всю поляну так, что она была похожа на огромную пиалу из папоротника. К слову о папоротнике. Вблизи растение не так уж на него и походило ввиду размера и некой неправильности происходящего. Не могла обычная зеленушка быть этим существом.
   Честно сказать, я до последнего не верил ни в исполнение желаний, ни в существование глазастого чудища. Вероятно, надежда была, но слишком глубоко под хламом существования. Да что там говорить, разобраться во всем смешении чувств, надежд и было бы слишком трудно. Я и не пытался. Просто стоял и смотрел, как глаз занимается тем же самым: оглядывал меня. Вдруг немного в отдалении, с другой стороны поляны что-то зашумело, и чудище тот час же устремило взор туда, резко повернув бутон на тугом стебле.
  С той стороны выпорхнула крупная черная птица и устремилась вверх, огласив округу неприятным скрипучим окриком. Бутон проследил взглядом за ней и уставился в небо так надолго, словно и забыл о моем присутствии.
   Меня как громом поразило. Не про это ли место поведал нам проводник? Эрида, что упокоилась здесь миллионы лет назад, созерцая звезды, что не имеют ни начала, ни конца? Начал оглядывать поляну и, увы, не увидел ничего похожего ни на могилу, ни на ложе из папоротника. Впрочем, оно и не могло сохраниться. Откуда же этот монстр?
   Силы резко покинули меня, и я опустился на земную твердь, на то единственное, что пока держало в здравом уме. Почва пахла перегноем, она не изменилась и не поддерживала весь бред, что творился вокруг. Обычная земля с разбегающимися по ее поверхности мелкими пушистыми шариками, похожими на того гиганта, что приволок меня сюда, только очень уж мелкими... Я устало закрыл лицо руками, потер виски. Позади не осталось ничего, к чему стоило бы вернуться. Впереди же, смешно подумать, глазастый папоротник.
   Собравшись с духом, снова взглянул на него, но уже не с позиции испуганного человечишки, забравшегося так далеко и даже не понявшего толком, как, потому что до этого всегда плыл по течению, и во время бунтарского путешествия тоже мало что изменилось. Он все так же повторял за другими, шел туда же, куда и они, и даже шар, как будто поняв его характер, притащил, словно тряпичную куклу. Случай, обстоятельства, судьба. Называть можно как угодно, но только не его собственная упрямая воля вела его на невиданную поляну. И тут он решил изменить то, что был в силах поменять. Он взглянул на него не испуганно, а принимающе. Так, словно хотел запомнить образ, понять, проникнуть в самую сущность, чувствуя скрытое сокровенное и взять от него то чувство полноты момента, с которым он упивался звездным небом, точно пожирая его, пока может, пока не завяли его стебли и не сомкнулись веки.
   Глаз тем временем все еще завороженно смотрел наверх. Мелькнула мысль, что, может быть, так снова пришла в мир Эрида в другом обличье и с той легкостью, как меняет девушка домашнее платье на торжественный наряд. Как ни крути, данный облик больше подходил для вечного созерцания неба.
   Как бы мне не хотелось сидеть тут, смотреть на все немного отрешенным, но новым и более глубокомысленным взглядом, нужно было двигаться дальше. Скорее всего, выход предстоял один. Загадать желание и отправиться восвояси. Однако в дневнике не было указаний, как это осуществить. Похоже, предстояло догадываться самому.
   - Я... - робко начал я, внимательно следя за реакцией Эриды на голос. Так я решил ее называть. Ничего не поменялось. - Я желаю...
   И тут, не успел я договорить, как Эрида резко вперилась в меня, как мне показалось, пораженным взглядом, зрачок сузился до невообразимо мелкой точки, а бутон запульсировал. Никак не ожидая такой реакции, я вскочил на ноги, потому как сидеть на земле стало невыносимо. Сердце ушло в пятки, руки задрожали, из горла вырвался хрип. Физически больно было терпеть ее взгляд, что не выражал уже ничего, кроме ярости. Я почувствовал тяжесть, точно Атлант, держащий небосвод на своих плечах. Стало трудно дышать, но не смотреть на нее не было ни малейшей возможности.
   - Желаю... - неимоверным усилием воли я хотел было продолжить, голос напоминал скрип, но ничего не вышло. Грянул гром, задрожала земля, поднялся ветер, засвистел в ушах, и я понял, что начинаю терять опору под ногами. Почва рассыпалась, ее швыряло из стороны в сторону, комья земли летели в меня, и ко всему прочему добавилось ощущение падения, и я падал, точно в кошмаре. Падал в пропасть, не соображая ничего, но ощущая ужас и взгляд, что раскаленным прутом пронзал голову, точно пытаясь раздавить череп. Вдруг все происходящее замедлилось, как и мое падение, комья земли черными точками повисли в воздухе, и я заметил, что Эриды нет и в помине. Зато я вишу высоко над лесом, и могу четко видеть его освещенную луной живую поверхность. Также увидал я и горы, темной громадой возвышающиеся над остальным пейзажем и огромную скалу в виде женщины, на вытянутой руке держащую фонарь, пылающий ярким пламенем. Она точно указывала путь, и по неведомой причине стало понятно, что там, дальше, выход к морю.
   Оглушительная тишина, что воцарилась в это мгновение, сменилась свистом в ушах, и падение продолжилось. Так и завершилась моя первая, самая яркая жизнь, перевернувшая все дальнейшее существование. А перед мысленным взором все стоял ее взгляд, и почему-то казалось, что желание свое я получил. Навалилось большое удовлетворение, и, несмотря на то, что жить оставалось считанные секунды, я рассмеялся.
  
  
  
  * * *
  
   Вернулись в дом мы поздно. В полной темноте пожелали доброй ночи и разбрелись по своим комнатам. Я убрал остатки приготовленной рыбы в холодильник и невольно обратил внимание на беспорядок. Убираться не хотелось, но вещи не на своих местах внушали некоторое беспокойство, в особенности разлитый мед.
   Долго пришлось оттирать все вокруг от сладкой липкости и собирать осколки. Когда все было прибрано, я открыл окно, оставил лампу и угощение для маленьких друзей, сел в кресло. Усталости то ли не было, то ли я уже перешел рубеж, когда она чувствуется и бездумно продолжал барахтаться в этом дне дальше. Вот и первые гости, что спешат на пир. Пара мелких мотыльков прилетела, забилась у лампочки в нервном танце. Вы не те, кого я бы хотел видеть, но все равно рад.
   Послышался мерный стук, скрипнула дверь и показалась взъерошенная голова Александра.
   - Не возражаешь, если присоединюсь?
   - Нисколько, - ответил я и указал рукой на второе кресло, словно ждущее того, кто устроится в нем.
   - Снова не спалось, пошел прогуляться и увидел свет. Вот и решил заглянуть, - словно оправдывался он.
   Удивительно, сюда слетаются не только мотыльки.
   - Чем занимаетесь? - сидение в тишине, похоже, его не воодушевило.
   - Жду кое-кого и уже довольно давно. Ни разу не видел его этим летом, - и, опережая дальнешие вопросы, сразу добавил: - Мертвую голову.
   - А, которых постоянно в ужастики суют. Если подумать, бабочки как бабочки. Но ведь все бабочки как пауки с лапками... Они большие? Зачем вы это делаете?
   И тут, как живой пример, часто взмахивая крупными пестрыми крыльями, прилетел желанный мотылек. Мертвая голова собственной хрупкой персоной примостился рядом с крышкой с медом. Мы завороженно следили.
   - Красиво, - шепотом поделился впечатлением гость. - Я никогда раньше не видел их вживую.
   Бражник деловито занимался своими делами, демонстрируя нам пестро-желтые крылья и мрачный рисунок черепа на спинке.
   - Думаю, что сам на них похож, - искренне ответил я на расспросы. - Поколения бражников, рождаясь и умирая, двигаются одним путем. Следующее поколение продолжает путь, начатый их предками. Перелетают океаны, движутся с попутным ветром. Не зная покоя, летят в верном направлении.
   Мотылек вдруг заметался по комнате и сел на руку Александру. Тот замер.
   - Также и я. Вот только верный путь им выбрать легче. Он заложен там, в их маленьких головках, как программа в компьютере.
   - Получается, вам не сто пятьдесят лет? - тихо-тихо, чтобы не спугнуть мотылька, спросил Саша.
   -Нет, не стопятьдесят. - улыбнулся я. - Все-таки я выгляжу как пень. Еще бы стопятьсот сказал.
   Саша фыркнул, а бражник, испугавшись, взметнулся и снова заметался по комнате, пока не уселся обратно на стол, поближе к угощению. Александр сразу расслабился.
   - Надолго он к нам, похоже, залетел. Почему все так случилось? Может, ты и мысли читать умеешь?
   - Никаких сверхспособностей и всего такого, во что люди часто вкладывают такой смысл. Проживаю обычную жизнь, сначала даже не помня ничего необычного. Зато чем дальше, тем все становится хуже, - разговор принял мрачный оттенок, - в любое время могу словно запутаться в воспоминаниях и потеряться. На некоторое время становлюсь их узником, словно переживаю их заново. В меня как будто вселяется другой человек и ведет себе не совсем... адекватно. Чему ты и был свидетелем. Поэтому, как только такие вещи начинают мешать вести привычный образ жизни, я заканчиваю все дела и переселяюсь подальше. А как все началось... Давным-давно, несколько сотен лет назад, я отправился в путешествие в поисках цветка, что исполнял желания...
   Я рассказал свою первую жизнь. Обрисовал подробности, ответил на все вопросы и почувствовал, что яркость первых вспоминаний немного потускнела. Совсем чуть-чуть, но та боль, что одолевала меня ночами, возможно, притупится и не будет тревожить разум так же сильно.
   Саша слушал внимательно, что-то уточнял, переспрашивал. И, дождавшись окончания рассказа, задал закономерный вопрос:
   - Как ты понял, что желание исполнилось, если не успел его произнести?
   - Ты упоминал про телепатию. Думаю, она прочитала мысли. Я мог сказать что угодно, но слушала она мысли и ничто другое.
   - Тогда... - Саша замолк, пытаясь сформулировать вопрос. - Как... О чем ты думал?
   На самом деле, иногда мне и самому хотелось с точностью знать ответ на этот вопрос. Учитывая мое состояние в тот момент, все, что происходило вокруг, мои мысли абсолютно точно нельзя было назвать четкими и ясными. Однако к какому-никакому ответу я все же со временем пришел.
   - Во мне боролись два желания. Бессмертие и власть над миром.
   - Вот это у вас амбиции, конечно... Нет, ну я тоже бы не отказался, - смущенно пробормотал собеседник.
   - Я бы тоже, - мне стало смешно. - Вот только совсем уж чудес не бывает в этом мире, как я понял. Вероятно, что желания смешались, ни одно из них не было исполнено в полной мере. Можно ли это назвать бессмертием?
   - Наверно, нет. А власть? Осталось от него что-то?
   - Есть кое-что. Я не назвал бы это сверхспособностью, поэтому считаю, что у меня их нет.
   - Так как же оно проявляется? Покажете?
   - Не так быстро. Все дело в том, что в мире ничего не происходит просто так. У меня, как бы объяснить... есть сила что-то изменить, словно поменять местами. Однако не могу предугадать, что именно произойдет, поэтому стараюсь не пользоваться. Бывали прецеденты.
   - Например?
   - Скажем, ты идешь по дороге и видишь, что кошка выбежала под машину.Ты спасаешь ее с помощью силы. А на следующий день тебя собьет автобус. Некий баланс сил. Причем отдача может быть соразмерной или нет. Как лотерея.
   Мы помолчали. Я предложил чаю задумчивому гостю и, получив утвердительный ответ, пошел поставить чайник.
   - И никак не проверить?
   - Последствия, - напомнил я ему.
   - Жаль, может, все это придумано... Получается, проживаешь жизнь, постепенно начинаешь вспоминать прошлые жизни и умираешь?
   - Все так.
   - Рождаешься разными людьми?
   - Как ни странно, всегда был собой. У меня всегда то же лицо, тот же характер, только с незначительными изменениями.
   - А письма? - словно внезапно вспомнив, спросил Саша.
   - Письма... Во время сна границы истончаются, и ночью я вижу их особенно ярко. Лица, события. Пару секунд после сна даже не могу понять, кто я и как меня зовут. Лежу, смотрю в потолок и все еще вижу картины прошлого. Тяжело понимать, что те, кого ты видел прямо сейчас, давно ушли. Именно из-за этого не люблю ночи. Они возвращают больше, чем я могу принять.
   Впрочем, в последнее время писем писалось все больше. Иногда исписанные клочки даже радовали. С одной стороны, было приятно осознавать, что у меня есть ценное прошлое, с другой же - не хотелось это прошлое ворошить, поднимать искорки со дна костра, что почти догорел и оставил после себя только сажу на пальцах и на полках дорогой памяти, заставленных нужными и ненужными вещицами. Лишь только годы рассудят, что из этого останется, а что канет в омут безвременья. Не светлое, не темное, не холодное, не горячее. Оно просто существует и когда-то закончит свой век грудой хлама, затянутой в черную дыру. Как и все мы. Кучки безделушек, упрятанные в темную сырую землю после прожитого здесь. Что мы делаем, а что нет, жалеем о чем, о чем мечтаем? Лишь горстка ненужной пыли.
   Однако помнить обо всем, что находилось до могилы и скользких червей в ней оказалось намного тяжелее, чем просто расстаться со всем, что связывало с миром. Так делать или не делать, писать ли то, что откладывали, совершать ли безрассудные поступки, навеянные хмурой, по-особенному свободной осенней природой? Решайте сами, могу сказать я, но не скажу. Делайте, конечно делайте, только если вы не собираетесь помнить все и после своей смерти, как это случилось со мной. Даже если будет стыдно, то относительно недолго. Подождите лет восемьдесят и реальность растает, как дым.
   Писать ли письма забытым друзьям, возлюбленным? Вот только я глупо уверяю или пытаюсь уверить себя в том, что они забыты, но на лжи долго не протянешь, особенно если пытаешься обмануть самого себя. Многие люди, с которыми я встречался, которых любил, оставили глубокий след в моей душе. Такие отметины не смоет волна прибоя, не развеет ветер легкие песчинки.
   Пишите письма, когда есть кому их получать, даже если эти люди забыли, что вы были когда-то рядом с ними.
   Этому совету следую и я. Правда, письма никому уже не прочесть. Единственный адресат, достойный принять все до последней буквы - огонь. Не представляю, в каком бреду могут показаться их лица в пламени, но иногда видится в нем что-то похожее.
   Как бы то ни было, разве не справедливо, что кто-то их помнит? Тех обычных мотыльков, что бьются о лампу, не имея будущего и расставшихся с прошлым? Хотя бы я, старая мертвая голова, раз за разом вспоминающая их крылья. Не все оборвалось с последним комом земли на крышке, не все чувства растворились. И порой они становятся настолько яркими, словно возникли не далее, чем вчера. И письма - единственный способ пригасить их краски.
   Вскипел чайник, и я поднялся заварить чай. Вернулся с двумя кружками, от воды в которых шел парок. Мотылек, видимо, пресытился нашим обществом и улетел, не попрощавшись и даже не пообещав вернуться. А гость сидел точно так же, как я его и оставил. Он выглядел растерянным и ушедшим в себя. Вручил ему кружку и приготовился слушать.
   - Мне и жаловаться не на что, по сравнению с твои рассказом, - начал Александр, нервно перебирая пальцами на ручке кружки. - Вот только тревожит меня кое-что. А это не странно, что я после такого удивительного рассказа про себя начну болтать? Тебе не скучно?
   - Нисколько. Я слушаю, - сказал я, помешивая чай ложкой. - Чем твоя история будет отличаться от моей? Все мы люди, имеем за плечами много чего. У меня, разве что, сожалений больше. Но, заметь, только количеством, а не качеством. Чувствуем мы одинаково сильно.
   - Наверное...
   Воодушевленный моей искренностью этим вечером, он все рассказал. В его словах не было ни исключительной трагедии, ни душераздирающей драмы, которую так щедро сыплют в киноленты известные режиссеры. Проза жизни, но ощущаемая более остро от того, что являлась настоящей. Как бы ни кривлялись актеры на сцене, как бы ни кричали... А соленые слезы капали, лабиринты серых будней становились все более запутанными, а толпы людей вокруг все шумнее и говорливей. И все было бы ничего, не будь на этом свете одиночества.
   Это чувство пронзило нашего героя в один из ничем не выделяющихся дней. Такое случается, когда самые близкие люди запирают двери, ничего не слушают и становятся, как бы сказать... чужими? От ненависти до любви, от близких чувств на другой ненастный полюс. И человек вдруг понимает, что ему некуда деться. Некуда нести свое израненное сердце, что уже и так лежит в кармане, а никак не на положенном месте. Может и кажется, что возьмешь его, да и отдашь, но никто не возьмет. И как только положенное время выйдет, погаснет оно и остынет.
   Он рассказывал, а руки его холодны, несмотря на горячий чай. Он все пытался их согреть, но не выходило. Однажды зимой Саша шел по дорожке, направляясь по делам, опаздывать было нельзя. Вдруг обманчивый снег на ледяной поверхности тротуара резко соскользнул в сторону вместе со ступней, и человек упал. Головокружительный миг падения и все, лежишь как миленький. Благо еще, не ушибся. Первой мыслью, конечно же, было то, что надо спешить. Однако он все продолжал лежать. Лежал и лежал, а начавшийся снегопад ленивыми мушками кружился в воздухе, оседая на ресницах и лице, напоминая слезы. Силы испарились, а вязкая меланхолия возникла, оставшись на зубах прилипшей ириской. С тех пор, как он провалялся там без малого два часа, а после и вовсе схватил воспаление легких, что-то неуловимо изменилось. Словно треснуло.
   Продолжая жить дальше, делая вид, что ничего не произошло, хватая крупицы жизнерадостности из всего, что могло ее принести, долго не протянешь. Когда-то оступишься и упадешь. И пусть это будет эфемерное, мысленное свержение, но свершившееся не отменить. Кто знает, когда снова поднимешься на ноги?
   Он придумал план. Как только наступит лето, он возьмет машину, собранные вещи, и поедет куда подальше. Может быть, не хватало смены обстановки, новых людей и идей, что они привнесут в сверкающую жизнь с чистого листа?
   Осуществление плана началось еще задолго до того, как захлопнулась дверь машины и завелся двигатель. Долгие размышления, как построить маршрут, что из необходимых вещей брать, где взять походное снаряжение в виде рюкзака, палатки и спальника, расчет бюджета и многое другое заняло время. Подготовка даже вдохновляла, и ждать путешествия он стал с нетерпением.
   Решено было ехать к морю. Путь сюда был неблизкий, повсюду подстерегали множество трудностей, до того досадных, что несколько раз просто хотелось развернуться и ехать обратно, однако трусость пугала больше неизвестности. По дороге несколько раз машина ломалась, видимо, под тяжестью лет не выдержав такой нагрузки, но, благо, поломки были не столь серьезны, и вот, наконец, к августу Александр оказался здесь.
   Машина окончательно отошла в мир иной, финансы пели романсы, а жизнь наедине с собой и природой оказалась не такой уж и сладкой, как представлялось. От себя никуда не денешься, вот что уяснилось в первую очередь. И пусть битвы за то, чтобы доехать до моря совершенно самостоятельно, выиграны и немного отвлекли от грустной действительности, меланхолия настигла и в палатке. Какая разница, где сидеть, тихо ненавидя все вокруг и себя заодно? Правильно, абсолютно никакой. Также подкрадывались мысли о том, что пора бы и возвращаться, но как? Денег осталось только на еду. Машинные поломки сильно израсходовали бюджет поездки. Но, к счастью, он встретил Августа.
   Наконец можно было выбраться из изрядно надоевшей палатки, стряхнуть с себя грязь путешествия и хорошо отдохнуть. И вся бытовая возня и правду хорошо подходила на действенное средство от уныния, если бы не ночи. Почему-то все невеселые мысли, что удавалось отогнать днем, брали верх ночью. Устало ворочаясь на диване, хотелось просто закрыть голову руками и не слушать весь этот нападающий бред. Во снах постоянно случались несчастья, кто-то кричал, под водой спокойной реки спали монстры... Перечислять можно было бесконечно. Ни место, ни компания Августа дело не спасли. В мысли то и дело стучалась фраза "надо что-то делать, что-то делать", но ничего, кроме паники она не колыхала в его душе. Последние капли любопытства и жизнелюбия понемногу испарялись, руки становились все холоднее, а из груди то и дело вырывались несчастные долгие вздохи.
   Закончив рассказ, Саша откинулся на спинку кресла и устало прикрыл глаза. Время давно перевалило за полночь, но мы все сидели, мотыльки сновали вокруг. Я встал и потушил лампу, окрыл дверь, и показал фонариком путь бабочкам из дома. Летите в звездную ночь.
   Как следует выспавшись после рыбалки и ночных откровений, даже прошлые жизни не одолевали, я решил во что бы то ни стало немного взбодрить своего печального гостя. К вечеру следующего дня мы снова вышли в море.
   Плыть было гораздо дальше, чем в прошлый раз. Нужно было отыскать особенное место, чтобы показать его во всей красе Александру. Помня, как развеселила его та большая рыба, подумалось, что зрелище, подобное этому, пойдет на пользу. Когда я увидел это явление в первый раз, замер от восхищения. Только совсем уж черствый чудак пройдет мимо.
   Пока катер в своем обыкновении разрезал волны, Саша читал книгу, завернувшись в плед, разысканный тут же, на катере, в одном из шкафов. Ярко красное пятно ткани резко выделялось на фоне черно-белой обстановки и привносила чуточку личного. Книжка же выглядела очень потрепанно и, похоже, просто зачитана до дыр.
   - Моя любимая, - с гордостью повертел чуть ли не у самого моего носа темно-коричневый с желтой бумагой том. По краям обложки шли рыжеватые пятна. Том был постарше Саши. - Знаешь, когда я с тобой теперь общаюсь, мне все время кажется, что наше общение похоже на дедушку с внуком. Ну не странно ли?
   - Может и странно, да вот только у меня те же ощущения. Да и на внука ты уж очень походишь.
   - Такой же мелкий и глупый? - подозрительно уточнил Саша.
   - Скорее непосредственный и восторженный.
   Он пожал плечами и снова устроился под пледом. Управление требовало сосредоточенности, и я отвлекся на водный пейзаж, не замечая хода времени. Опомнился уже тогда, когда прибыли на место. Саша сопел под пледом, выронив книжку из рук. Судя по его умиротворенному виду, сейчас на него не набрасывались кошмары. Вот и отлично.
   Накинув куртку, вышел наружу. Сонный месяц в рваных облаках давал ровно столько света, чтобы можно было различать очертания перил. Тусклый мертвенно-бледный свет нисколько не радовал глаз, а только внушал тревожное предчувствие чего-то неизбежного. Время еще не пришло.
   Я устроился на мягкой скамье, устроился поудобнее, снова встал. Качки практически не чувствовал, так привык находиться в море. И все же сегодняшний вечер мне что-то напоминал. Он уводил мысли не в далекие страны прошлых веков, нет. Думы бродили совсем рядом, там, куда, казалось, можно дотянуться рукой. В этой жизни, лет двадцать назад. Погода сейчас похожа на ту ночь, когда я познакомился с одним дорогим мне человеком, с которым, будь моя воля, не расстался бы. И пусть тогда мы стояли на берегу, на вымощенной крупными плитами мостовой, а не среди моря, само пространство выглядело как тот ненастный, но счастливый день, когда похожие облака под шум темных пенистых волн неслись по небу и скрывали от взора яркую и печальную луну. Тогда в море разбушевался шторм.
   Саша проснулся от того, что почти выпал из кресла, в котором так удобно устроился. Затем увидел в окне страшные волны, что обрушивались на катер и совершенно растерялся. Что произошло, было неясно. Августа нигде не видно, пришлось срочно выходить, хотя погода не располагала к таким прогулкам. Вокруг торжествовала непогода. Ветер сдувал с ног, катер мотало из стороны в сторону, грозя унести, перевернуть и растоптать, забрать вниз, под пузырящийся водный покров, точно в кипящем чайнике. Облака бежали с невероятной скоростью, и сквозь них выглядывал с хищной улыбкой месяц, словно радуясь, что кто-то попался в смертельную ловушку. Буря в самом разгаре.
   Саша, вцепляясь во все, за что можно было держаться, старался оглядеть катер и найти Августа. Стоял такой оглушительный шум, что всем клубам в мире до него было далеко. Здесь не услышать не то что чужой крик, но и свои мысли доходили, точно запаздывая. И среди них выделялась одна. Августа нигде не было. Сверкнула молния, хорошо подгадав к моменту озарения.
   "Я пропал, - подумалось ему. - Пропал, и на этом все".
   Оглушительный раскат грома, последовавший за молнией, казалось, потряс земную твердь. В панике он показался стуком судейского молотка, провозгласившего смертный приговор. Катер резко вильнул в сторону, и человек смог удержаться только крепче, до сведения мышц, схватив поручень. Вдобавок с ног до головы Александра окатило морской водой, разбившейся о борт, и теперь ноги сильнее заскользили по деревянной поверхности, стоять стало труднее.
   Начался дождь. Промокнуть уже было не страшно, но острые капли, приносимые шквальным ветром, жалили, точно разозленные пчелы. Открыть глаза получалось не каждый раз. Однако Саша пытался отыскать, разглядеть пропавшего в воде. Все было тщетно, но тут, в свете от очередной сверкнувшей молнии, что-то показалось на поверхности воды. То ли куртка, то ли... Человек! И Саша, не раздумывая, отпустил поручень, и, сопротивляясь только ветру, прыгнул вниз, в темную живую пропасть. Мелькнула только мысль, что он совершает самый глупый поступок в своей жизни.
   Я понял, что вряд ли выберусь из этой заварушки. Дышать было невозможно, танцующие искры перед глазами выплясывли сумасшедшие кульбиты, а меня самого мотало из стороны в стороны, точно в карусели. Мало волновал вопрос, стоит ли уже прощаться с жизнью. Похоже, за столь многие перерождения я стал неисправимым фаталистом, что при любом раскладе подает себя на блюдечке жестокой, а иногда не очень, судьбе.
   Наконец, получилось определить, где находится верх и низ, но волны не давали спуску и накатывали снова и снова, скрывая голову под тоннами воды. Еще немного, и все закончится. Похоже, там, на катере, мной завладело милое безумие, и я, будучи вне себя, шагнул за борт, позабыв о всем на свете. Обо всем... Резкой тревогой в груди отдалось воспоминание о госте, оставшемся на катере. Очередная волна накатила, разбив вдребезги здравые мысли, выбив последний воздух из легких.
   Серебристо-голубое свечение не появилось из ниоткуда, оно собиралось понемногу, впитывая в себя энергию водной стихии. Точно мелкие капли с чуть ли не со всей поверхности моря вокруг стремительно стали вбирать яркий свет от отблесков молний. Они задрожали, собираясь в одном месте, образуя круг, и вот показалась воронка, что ярко выделялась на фоне черной ночи.
   В водовороте было намного спокойнее и теплее. Я огляделся вокруг, но ничего стоящего не увидел. Буря не думала прекращаться, море разозлилось не на шутку. Необходимо было срочно найти катер, если его еще не перевернули волны. Набрав немного светящейся воды в кулак, я сформировал из нее шарик и положил на колышащуюся поверхность. Его сразу потянуло в сторону. Я поплыл в ту сторону, окутанный теплым коконом воронки.
   Плыть было легко, волны дружелюбно расступались передо мной, видимо, принимая за своего. И вдруг из-за очередного гребня показался катер. Его, точно игрушечную лодчонку, бросало из стороны в сторону, но на удивление, он все еще держался. Другое мрачное известие ошеломило, отозвалось той самой редущей грудь тревогой. Катер был совершенно пуст. И мне даже не надо подбираться ближе, чтобы понять, что это правда. Где же он?
   Какую цену потребуют за совершенное во благо?
   История с воронкой повторилась вновь. Процесс запущен, капли стекались вместе, дрожа, и жестокая стихия медленно, но неизбежно сдавалась под натиском более сильного противника, не получая той жертвы, что предназначалась морским глубинам. Пока я приближался к метущемуся катеру, заметил, что воронка сформировалась совсем недалеко от судна, и поплыл туда. Через некоторое время в спасительном коконе показался человек. Схватив бессознательное тело, кое-как поднял его на катер, не без помощи таинственных сил, и забрался сам.
   Единственная новость, обрадовавшая меня в этой ситуации: он жив. Остальное не главное. Необходимо было оказать первую помощь, перевернуть на живот, положить на колено, дать стечь воде из легких, услышать дыхание...
  Оно было. Похоже, он попал в воду совсем недавно и не успел значительно пострадать. Но еще бы немного... Перенеся настрадавшегося внутрь катера и укрыв валявшимся тут же пледом, принялся оценивать обстановку. Нужно выйти из шторма, иначе катер перевернется. Даже удивительно, что он продержался так долго.
   Дождаться бы нужного момента, когда волны утихнут, и можно будет продраться сквозь бурю и направиться далеко, оставляя ночной кошмар позади. Все вокруг было таким отвратительно мокрым, пахнущим йодом и солью, шумным, раздражающим чувства. И важный момент никак не наступал. Волны били беспорядочно, грозя перевернуть маленький дрейфующий островок. Вдруг я почувстовал некую систему в их движениях и принялся считать. Раз... Два... Три... И после третьего потрясения долгожданное затишье. Вперед! Я немного изменил положение катера и приготовился прибавить ход, намереваясь разрезать волну и оказаться на ее гребне. До чего же отчаянная рука нужна для выживания в бурю. И вот она, подходящая волна. Большая, набегающая вперед, накатывает неумолимо и грозно. Катер пошел быстрее, разрезая поверхность воды и прочно на ней обосновываясь. Достигнув же самой вершины, чуть замедлился и, не останавливаясь, продолжил идти вперед. Со вздохом облегчения преодолев кошмарно высокую волну, я почуствовал, что дальше будет легче.
   Через некоторое время очнулся лежащий на боку неудавшийся утопленник. Заворочался, открыл глаза, обвел взглядом комнату и первым делом прохрипел:
   - Я умер? - спросил он и сразу же закашлялся.
   - Нет, но пытался, - подождав, когда он успокоится, ответил я.
   Меня разобрало раздражение. Как он попал в воду? Неужели случайно свалился? Его нужно было переодеть, согреть и всячески ухаживать, но я не мог отвлечься. Как бы не заболел, не нахватал осложнений.
   - Можешь двигаться? - возможно, сможет переодеться сам.
   Вместо ответа он попробовал сесть, и сел, но это простое действие заняло больше времени и сил, чем обычно. Еще бы.
   - Как... - начал было Саша, но, похоже, передумал. Откинулся на мягкую спинку скамьи, на которой сидел, и закрыл глаза. Могу представить, каково ему сейчас. Каюта кружится, и двигаться нет никакого желания. Болит все, желудок полон воды, во рту стоит ее отвратительный привкус, до ужаса садеет горло, свербит в носу и так далее, по списку. Может, начнет рвать, хотя, наверное, все, что могло выйти, уже вышло. Саша поежился. По-видимому, его пробрал озноб. Сидеть мокрой мышью, конечно, то еще удовольствие.
   - Сухая одежда есть в той нише. Переоденься, если сможешь. - не отрывая взгляда от моря, бросил я.
   Александр не двинулся и не открыл глаз. А если ему стало хуже...
   - Ты в порядке?
   - Да, - еле слышно ответил он.
   Могу себе представить, каково ему было сейчас. Осознание того, что ты находился на грани смерти, никому не приносит радости. Облегчение, надежда на то, что все будет хорошо, но не радость, нет. Возможно, когда шок пройдет и состояние улучшится, тогда и можно будет заикнуться о том, что жизнь продолжается, но пока что она едва не закончилась.
   Кое-как справившись с трясущимися ногами и руками, он добрался до одежды и переоделся, взял другое покрывало на смену уже промокшему пледу и лег тихо-тихо, стараясь не привлекать к себе ни малейшего внимания, разражаясь, впрочем, скрипуче-булькающим кашлем.
   Время словно остановилось. Давно не было слышно грома, небо потемнело, и из просто черного оттенка перекрасилось в угольно-черный. Хотелось верить, что самое сложное позади. Только бы топлива хватило. Но так или иначе, кризис мы пережили. Оставалось только дождаться утра и вернуться домой. Как только начало светать, море совсем стихло. Глядя на воду сейчас, с трудом верилось, что каких-то несколько часов назад она отчаянно пыталась нас убить. К счастью, не вышло.
   Несколько дней мы пробыли в моем доме. Расползлись, как тараканы, по своим углам и не показывали носа. Саша стойко сопротивлялся моим попыткам отправить его в больницу. Благо, все это приключение вылилось для него в простуду и расстройство всего и вся. Правда, пришла также и своего рода депрессия. Я ухаживал за ним, как мог, он же выглядел чрезвычайно подавленным и закрытым. Конечно, это его дело, но ответственность за произошедшее все же лежала на мне, и я не знал, как мне следует подступиться, как начать разговор, загладить огромную вину.
   А жизнь продолжалась. Пчела в саду напыщенно жужжала, осматривая цветы и ища тот, что соответствовал бы ее придирчивому взгляду. Отринув два или три бутона, она устроилась на нежно-розовом соцветии, закопавшись так, что только лапки торчали из шелковых складок. Пара сорок бродили по крыше, цокая когтями по ее поверхности с металлическим звуком. Стоял отличный уже осенний денек, веранда подмигивала мне стеклянным блеском окон, точно говоря, что все хорошо, а гость, пусть немного потрепанный, но живой и невредимый, спит в доме. Я же сидел за столиком посреди этой идиллии, закрыв глаза, чтобы не видеть этот мир и не находил себе места. Пчела снова зажужжала, и подумалось было, что она быстро управилась со своими обязанностями, но взглянул в траву и понял, что прилетела ее подружка.
   Вот именно из-за таких ситуаций я покинул привычную жизнь и поселился один. Как могу поручиться за безопасность других, если сознание порой тухнет, как лампа от выключателя в ночи, и на смену ей приходят тусклые звезды? Такие красивые, уносящие в глубины истории отголоски былых меня, но потерявшие нить реальности?
   Вторая пчелка не была столь привередлива и быстро выбрала место посадки, но, поперебирав лапками душистые усики ярко-желтого бутона, взвилась в воздух с громким жужанием и направилась прочь. Вдруг издалека послышались чьи-то стремительно приближающиеся шаги. Снова? Да.
   Полицейский, прижимая к себе неизменную папочку с документами, подобрался ко мне и уже открыл было рот, чтобы засыпать меня вопросами, но не успел ничего сказать, как я взвился со стула и протянул руку, чтобы поздороваться и первый начал разговор:
   - Добрый день, товарищ полицейский, как поживаете? Как дела, как служба? Работа спорится?
   Мужчина, видимо, не ожидавший подобного словесного потока от меня, закрыл рот и ответил на рукопожатие. Растерянно проговорил:
   - Да вот, как обычно вроде... Работаем... Правда тут после шторма дел добавилось, конечно... Ну а Вы как? - как будто бы чисто из интереса спросил он, одновременно оглядывая все в округе. - Как непогоду пережили, участок с домом не пострадали?
   - Как видите, все на месте, да и окрестные деревья в порядке. Чем обязан визиту? Неужели полицейские теперь и хозяйством занимаются?
   Блюститель порядка не на шутку скривился, и его лицо приобрело совсем уж неприязненное выражение. Заметно было, что не распологает он сегодня хорошим настроением. Может, встал не с той ноги или же еще что. На работе отчитали, дети двоек нахватали после летних каникул... Однако лучше бы его расположить к светской беседе и узнать, не произошло ли чего за последнее время. Внезапно наше внимание привлекли сороки. Громко хлопая крыльями, они ни с того ни с сего решили выяснить, кто из них главный.
   Полицейский, приложив руку ко лбу, дабы глянуть, кто здесь нарушает спокойствие, нехотя ответил:
   - Еще как занимаются. Такой нагоняй тут получили от начальства, что долго еще разгребать будем. Вы не подумайте, я не жалуюсь, но вышло все и вправду очень подозрительно.
   Птицам, по-видимому, надоело шуметь, и они улетели навстречу ветру, не привязанные к месту ни обязанностями, ни выговорами. Проводив их взглядом и прикинув, как бы вытянуть из полицеского все в подробностях, пригласил остаться на чай. К тому же, он и сам, по наблюдениям, был не прочь поболтать. Глядишь, и настроение немного улучшится.
   Через пару минут мы уже устраивались за столиком. Хорошее это дело - пить чай. Приятное времяпровождение, к которому часто прилагается беседа и успокоение души. А с незнакомыми людьми так и вовсе лучше средства не найдешь, потому как очень удобно преодолевать неловкие паузы, отпивая терпкий на вкус напиток.
   Из недолгого, но содержательного разговора я узнал, что произошло, и почему полицейские вдруг так заинтересовались окрестными жителями и домами, точно заботливые наседки. Те самые искомые преступники действительно обосновались в одном из пустующих домов в округе, принадлежащему какому-то влиятельному лицу. Мало того, что забрались, так и успели, по всей видимости, сбыть большую часть имущества, не оставив почти ничего в роскошно обставленном до этого особнячке. Почти ничего.
   Прибыв в дом вскоре после шторма то ли отдыхать, то ли проверять, не снесло ли его яростными волнами, властное семейство обнаружило большой сюрприз в виде пустых стен и двух трупов, "плескающихся" в бассейне. Сказать, что они были в ярости, значит не сказать ничего. После произошедшего полицейские забегали, как насекомые под поднятой доской на даче, стараясь выяснить, как такое могло случиться. После ускоренного расследования оказалось, что теми бедолагами в бассейне оказались сами воры. Никаких следов насилия обнаружено не было, просто сами по себе утонули. Бульк и все.
   Вот и носятся из-за всей этой невеселой истории стражи порядка по окрестностям, изображая бурную деятельность, успокаивая взволнованную общественность и собирая новую информацию о подозрительных типах, чтобы преподнести на блюдечке все подробности строгому начальству и хотя бы частично, но закрыть такую оплошность.
   Произошедшее ввергло меня в апатичную задумчивость, как всегда и бывало, когда раньше я узнавал о подобном. Никто так и не догадается, что случилось, никогда не поймет, за что отдали жизни те предприимчивые воры. Я так и остался сидеть в саду после того, как полицейский, поблагодарив за чай и напомнив звонить чуть-то, откланялся. И снова совершенное во благо отозвалось смертью других.
   Немного погодя вернулся в дом, чтобы побыть в роли наседки. Поставил вариться размороженную с самого утра курицу, подготовил овощи. Встал рядом с кастрюлькой и долго смотрел, как закипает вода, как скапливается пена и грозит вылиться наружу. Убавил огонь, спустил оставшиеся продукты в воду и снова застыл, глядя на готовящийся обед. Вот только супа перед собой я не видел.
   Как только вышел из кухни, заметил, что страдалец переместился в гостиную и сидит в кресле. Смотрит на меня. Долгим-долгим невидящим взглядом, точно таким же, которым я бессмысленно таращился на суп.
   - Скоро приготовится обед. Суп, - чтобы сказать хоть что-то, уточнил я.
   - А что ты тогда хотел мне показать в море? - проигнорировав новость об обеде, немного погодя спросил Саша. Приключения последних дней не пошли на пользу: под его глазами сгустились тени.
   - Как светится морская вода. Сейчас как раз сезон, в том месте частенько такое бывает, когда вода теплая. Но я не подозревал... - произнести это оказалось сложнее, чем думалось. Вроде бы, стоит уже привыкнуть к подобным ситуациям, но не тут-то было.
   Что такое произойдет.
   - Я виноват перед тобой.
   Из кухни распростанялся запах супа, его нужно было снимать с плиты. Я стоял, думал и ждал, когда мне ответит человек, который из-за меня чуть не погиб. Сказать что-то еще? Излишне.
   Саша не отвечал, по его лицу было видно, как он растерян. Я понимал его чувства, но кроме как просить прощения, не мог сказать ничего другого. И вдруг он ответил:
   - Главное, что все обошлось, - и улыбнулся.
   И это на самом деле было самым важным на данный момент. На втором месте был, конечно, суп. Обедая, мы многое обсудили. Не получилось обойти стороной и то, что Саша видел, как мы спаслись и теперь осторожно, но методично донимал вопросами о прошлом, но меня это нисколько не раздражало. Сам же я спросил гостя о его дальнейших планах и, что удивительно, он с энтузиазом ответил, что поедет навестить родителей, которых давно не видел. И мне теперь уже совершенно точно стало ясно, что все у него будет хорошо. Словно маленький огонек зажегся в его глазах, когда он говорил об этом, хандра отступила, а впереди была еще целая жизнь.
   Желтую машину с погнутым крылом я выторговал у гостя. Правда, не совсем понимаю, зачем она мне, раз уж ездить я не собираюсь во избежание проблем, но отремонтирую и посмотрю, что делать дальше. Саша же, когда полностью оправился от потрясений, собрал вещи и пошел в поселок, чтобы уже оттуда добраться до цивилизации и сесть на поезд. Мне оставалось только проводить его взглядом и задуматься.
   Мертвая голова стара, ее не привлекает маленький источник света. Она, как и ее сородичи, все продолжает путь, рождаясь и умирая, не зная конечной точки. Но надежда есть. Может быть, когда-то и откроется передо мной край вселенной. Дивный новый мир или же его конец? Увижу когда-нибудь в следущей жизни. Ну а где я сейчас...
   Переливчатым узором слагались нити прошлого, образуя ткань настоящего. Крупная бабочка с ужасающим узором черепа, которой предстояло много веков пути, смотрела на спину уходящего и видела, как за спиной у того взмывают вверх, движутся, встряхиваются и замирают невидимые, но такие отчетливые крылья. Можно было заметить на них переливы из тысяч частиц, мерцающие всполохи и крошку бледной пыльцы. Куда заведет мотылька его дорога, как сложится жизнь? Поставит ли кто свечу на стол, зажжет ли крохотное пламя, чтобы осветить мимолетное существование?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"