Аннотация: ГГ в поисках определенности)Буду рад комментариям
Глава 6 .
Черта.
Шок. Людям нравятся, когда их шокируют. Они по вечерам садятся в кресло, включают телевизор и неосознанно говорят: "Ну же, удивите меня!". И люди из телевизора не подводят. Дают крупным планом лица умирающих людей, рассказывают о последних жестоких изнасилованиях, или берут интервью у родившей в семь лет девочки. Народ смотрит на все это и радуется, что у него все хорошо. Они даже не осознают, что увиденное навсегда меняет их, перестраивает психику, мораль.
Что касается меня, то после того, как Пфайцер подтвердил, что не может прочитать письмо, я понял - моя жизнь круто изменится в скором времени. Я не терял надежды избежать этого, просил прочесть письмо всех, кто был в данный момент в офисе. Но все говорили примерно одно и то же: "Это китайский или японский? Какие красивые иероглифы! ". Николай посоветовал мне обратиться к шефу: "Он вроде спец по восточным языкам". Начальник еще не приехал, поэтому я перестал рыскать по офису и вернулся к своему рабочему столу. Мне нужно было удостовериться в отсутствии каких-нибудь еще вещей в посылке. Например, вроде красочной открытки с надписью "ха-ха, повелся" или стишка на внутренней стороне коробки, пародирующего всем известное "первого апреля никому не верят". Но ничего этого не было. Повертев в очередной раз старинную скрепку, я стал думать о превратностях судьбы. Когда человеку надо подумать, но он не знает о чем, то мысли о превратностях судьбы стоят на первой месте. Людям нравиться думать о том, в чем они совершенно не разбираются. Люди боятся находить ответы, ведь ответы сильно пугают и порой меняют жизни людей. Поэтому о превратностях судьбы они готовы думать вечно. Некоторым даже слово "превратность" непонятно, других глубоко заставляет задуматься слово "судьба". И только маленькая горстка людей, включая, к сожалению, и меня, стремится всегда найти ответ. Почему к сожалению? Потому что не на все вопросы можно найти ответ, и иногда лучше не искать, чем потратить всю свою жизнь на пустую цель.
И сейчас, думая о превратностях судьбы, я пытался найти ответ на вопрос "во что мне верить?". С одной стороны, мир, в котором я прожил почти четверть века, который сейчас был весьма реален. С другой стороны, убеждения неизвестного мне человека, старинная булавка как доказательство, семь семерок на посылке, письмо на понятном только мне языке, да загадочный рисунок, терзающий меня с детства. Для меня этого недостаточно. Значит, НЕ ВЕРИТЬ?
Завершив столь тяжкие раздумья, я решил занять себя чем-нибудь. С прошлой недели "висел" незаконченный отчет, и на какое-то время мне удалось отвлечься от произошедшего. Но уже через полчаса отчет внезапно оказался доделанным. Больше работы не оказалось. Я попытался заняться чем-нибудь еще. Побродил по интернету, но это тоже быстро мне наскучило. Я перепробовал кучу занятий, включая беседы Пфайцером о современной литературе и месте самого Альберта в ней, флирт с девушками, попытки Николая подружить с котом, случайно забредшим в наш офис. Но все это заняло у меня всего лишь сорок минут. Умереть бы мне от ожидания, но внезапно все изменилось. В комнату ввалился шеф. Вид у него был, мягко говоря, помятый. Рабочий костюм разодран в клочья, как будто с ним решила порезвиться стая собак или армия кошек реализовала свои темные планы. Прочие атрибуты внешнего вида также свидетельствовали о недавних неприятных приключениях шефа. Единственное, что выбивалось из гаммы нелицеприятного вида, так это гладко уложенный пробор на голове. Если бы сейчас отделить голову от тела, то никто и не догадается, что раньше они были вместе.
- Ужас! Катастрофа! - пробормотал шеф, чуть всхрипывая. - Моя машина! Она... Ее больше нет с нами! Как я теперь буду жить?!
Шеф не смог сдержаться и заревел. Девушки обступили его и принялись утешать. Не справившись с задачей, они запросили поддержку, ища глазами Пфайцера. Он откликнулся на их зов и, обняв начальника за плечи, отправился с ним к выходу со словами: "Пойдем, шеф, почтим память усопшей". Я оказал посильную помочь, нажав кнопку вызова лифта. Письмо неожиданно оказалось зажато у меня в руке. И когда уже створки лифта раздвинулись, и Пфайцер принялся затаскивать внутрь шефа, начальник снова заговорил.
- Сидов, а что это у тебя за письмо с иероглифами в руке?
- Да это, так...с посылкой прислали.
- Это китайский, - вмешался Альберт.
- Неужели? - неожиданно громко произнес шеф. - Дай посмотреть.
Я протянул ему листки. Начальник где-то с минуту их изучал. На его лице был отчетливо виден зародившийся интерес. Наверное, он еще бы долго рассматривал письмо, но Пфайцеру наконец удалось втащить его в лифт.
- Слушай, Сидов, - обратился ко мне шеф.- Я не могу разобрать эти иероглифы. Наверное, они очень древние. У меня будет маленькая просьба. Ты не мог бы буквально на пару дней отдать мне письмо на изучение? Все равно ты вряд ли можешь его сейчас прочитать. Ну как, по рукам?
Начальник смотрел на меня с такой надеждой, а все остальные буравили мое лицо и спину такими взглядами, что я был вынужден сказать: "По рукам, Анатолий Николаевич". Услышав положительный ответ, Пфайцер нажал в лифте кнопку первого этажа. Створки лифта закрылись, но я еще некоторое время слышал благодарности шефа и обещания повысить мне зарплату.
Если медленно расползающиеся перед тобой створки лифта предзнаменовали собой начало нового рабочего дня, то закрывающиеся за начальником створки означали конец рабочего дня. Народ выдохнул так, как будто все утро копил воздух для этого выдоха. Было всего лишь около одиннадцати утра. Поторчав для виду пять минут в офисе, я, не попрощавшись ни с кем, отправился домой.
Погода на улице была ясной, словно кто-то сверху решил поднять мне настроение. Дождь, похоже, только недавно перестал - встречались еще люди с раскрытыми зонтиками. Постояв в нерешительности некоторое время, я все же решил прогуляться до следующей станции метро, а не идти напрямик к ближайшей. Благо было на что посмотреть во время прогулки.
Мой путь проходил через одну из главных площадей города, где постоянно толпился народ, проходили различные представления, шоу и другие увеселительные мероприятия. Не скажу, что мне нравятся все торжества, проводимые здесь (порой мне они казались глупыми или бессмысленными, или просто идиотскими). Но временами здесь действительно было весело. Но к сожалению, не сегодня. Когда я вышел на площадь, я увидел небольшую толпу, которая внимательно следила за водружением огромного телевизионного экрана на помост. На помосте, помимо рабочих, стояли какие-то люди. Один из них, по-видимому, из городской власти, отчаянно жестикулируя, принялся толкать удивительную по своей бессодержательности речь, состоящую в основном из самовосхвалений и обещаний светлого телевизионного будущего. Из толпы раздались нетерпеливые выкрики. Наконец, оратор закончил свой монолог, и помост стал неспешно очищаться от людей. Я решил подождать. Ожидание затянулось примерно на двадцать минут. Экран был установлен, подключен и готов к вещанию. Через минуту появилась картинка со звуком. Если вы считаете, что первыми кадрами должны быть изображение природы, улыбающихся, радующихся лиц, или просто интересный и захватывающий фильм, то вы ошибаетесь. Вас бы назвали человеком "прошлого телевизионного века". После пятиминутного блока рекламы нам все же показали улыбающуюся физиономию. Этот ужасающий по своему значению оскал принадлежал серийному убийце, слушание по делу которого проходило в данный момент в городском суде. Этот убийца лишил жизни 16 человек и полностью признался в содеянном .
Народ, толпившийся у экрана, даже и не думал уходить. Им это было интересно. Я же направился к выходу из площади. Перед самым выходом меня заставил обернуться вопрос прокурора к подсудимому: "Совершая свое первое жестокое преступление, вы осознавали что переступаете черту?". На что убийца, стерев на время свою злостную улыбку, ответил: "Я не переступал черту, я её просто отодвинул".
Через минуту площадь оказалось позади. Мне предстояло идти пешком еще четверть часа. Все это время я не мог выбросить из головы убийцы. А ведь мне тоже придется отодвинуть черту, правда не в том месте и не в том направлении. Но если все узнанное утром окажется правдой, то я буду вынужден в корне пересмотреть свои взгляды на мир. И большой вопрос смогу ли я измениться. Но ведь иначе меня ждет... Смерть?