Август, половина одиннадцатого вечера, дачный поселок погружен в темноту, вокруг стоит оглушительная тишина, лишь изредка нарушаемая проходящими по неподалеку расположенной железнодорожной ветке товарными поездами, у Олеси в доме звонит сотовый телефон.
Вот не первый раз замечаю, - думает про себя Олеся, - как спать ложиться, так обязательно кто-нибудь позвонит. А трубку не брать - обижаются, претензии выставляют. И ведь не объяснишь всем, что здесь сотовая связь плохая, чтобы поговорить нормально, нужно на улицу выходить и искать там место, где связь хорошая. И ладно бы это место было постоянным, как наш причал. Вот там, на открытом пространстве связь всегда отличная, но до причала от моего дома метров 300-400 и идти туда вечером, как сейчас, когда уже темно, хоть глаз выколи, просто страшно, тем более одной.
Так ворча про себя, Олеся добирается до телефона и смотрит кто ее домогается. Вызов идет от ее подруги, Баронессы. Нет, она не была баронессой в прямом смысле этого слова. Прозвище у нее такое, домашнее, которое Олеся с мужем употребляли только между собой. При встречах же или по телефону, вот как сейчас, они называли ее уважительно, по имени и отчеству, Инна Сергеевна, как она и привыкла у себя в школе.
Олеся принимает вызов и как обычно идет на выход из дома, а затем на улицу, включая по пути иллюминацию во дворе, от которой свет пробивается и на улицу. Калитку Олеся оставляет открытой, так и на улице света больше, и не так страшно.
Баронесса знала об Олеськиных проблемах со связью, поэтому ничего важного они в самом начале разговора не обсуждали, дожидаясь, пока Олеся не даст отмашку, что связь установлена.
Но, вот, наконец, такое место было найдено, и Олеся говорит:
- Вот тут хорошо слышно, Инна Сергеевна.
И с удивлением слышит в ответ:
- Ах, какая энергия чудесная пошла, просто прелесть.
Тут самое время пояснить, что Инна Сергеевна мощный экстрасенс. Ощущает чужую энергетику даже на расстоянии. Точнее, расстояние для нее не является помехой.
Для Инны Сергеевны, чтобы уверенно провести первичную диагностику, как правило, достаточно, чтобы её собеседник назвал имя больного и представил в своей голове его образ. При этом, по ее же словам, она начинает чувствовать энергию этого человека.
Из всех органов чувств самую яркую реакцию на чужую энергетику у нее проявляет вкус. Для нее чужая энергия бывает мерзкой, тухлой, затхлой (понятно, что это от давно болеющих людей, хроников и при тяжелых заболеваниях) и чудесной, вкусной, изумительной.
Вот и в этот раз, она повторяет и повторяет (учительская привычка все повторять по нескольку раз):
- Ах, какая энергия чудесная идет, просто прелесть.
Вскоре она заявляет:
- А ведь эта энергия беременной женщины. Олеся, рядом с вами есть беременная женщина? Если у нее явно беременность не наблюдается, значит она еще ранняя, но вы можете смело поздравить с ней вашу соседку.
Олеся огляделась, но в скупом свете, льющемся на улицу из ее открытой настежь калитки, от которой она отошла метров на двадцать, никого не увидела. Тогда она включила в своем телефоне фонарик и обвела им вокруг себя. Вот колонка с водой, кусты, растущие на склоне обрыва, ведущего к пруду, пустынная улица, одинокий фонарь на электрическом столбе метрах в двухстах от ее дома, освещающий Т-образный перекресток, но от которого до Олеси не доходит ни одного грамма света, ну или в чем там физики свет измеряют, то ли в люксах, то ли в фотонах.
- Инна Сергеевна, - говорит Олеся, - кроме меня в окрестности как минимум 20-30 метров нет ни одной женщины вообще, любой. Что касается меня, то готова на библии поклясться, что это не я, я уже в принципе не могу быть беременной просто в силу своего возраста. Ближайшая ко мне женщина, это возможно жена Оганесяна. Но до нее от меня метров 30, даже если она сейчас в своем дворе у забора стоит и нас подслушивает.
- Нет, нет, Олеся, - кричит в трубку Баронесса, - она где-то совсем рядом с вами. Посмотрите, может в кустах кто валяется, бомжиха какая-нибудь.
Тут Олеся чувствует прикосновение к своей лодыжке, и она, ойкнув от неожиданности, подпрыгивает, чуть не падая прямо на траву, на которую она свернула с асфальтированной части улицы, будучи в поисках наилучшей точки связи. Посветив себе под ноги, она обнаруживает затрапезного вида небольшую молодую кошку. Присев на корточки и посмотрев на нее внимательнее, Олеся понимает, что да, кошка беременная и похоже, что вот-вот начнет рожать.
Тут Олесю разбирает смех, и она от души хохочет.
Ее смех разносится по пустынной ночной улице, поднимается по стволам деревьев, растущих вдоль дороги вперемешку с кустами, к их вершинам, где будит ворон, ночующих там и считающих весь поселок своей исконной вотчиной, отражается от забора бывшего пионерского лагеря 'Салют' и проносится через проулок, упирающийся в лесную дорогу, где и благополучно затихает, теряясь в зарослях молодняка, наступающего на дорогу и даже вылезающего к палисадникам крайних к лесу домов.
Но, сразу же после того, как Олеся захлопнула за собой калитку и выключила во дворе свет, на улице снова воцаряется тишина, над головой пробиваются через тучки звезды, и только чуткое ухо может уловить жалобное мяуканье кошки, рожающей на застекленной веранде Олеськиного дома и ласковый успокаивающий голос хозяйки:
- Потерпи немного, милашка, все будет хорошо. Обещаю, что всех твоих деток я отдам в хорошие руки, а одну киску оставлю себе и назову ее Баронессой.