В дверь громко и уверенно постучали.

- Да. Открыто.

Два коротких слова. Всего два, - и как много при этом могли бы рассказать скрытый вздох, мимолетная улыбка или внезапно вспыхнувшие огоньки зрачков, - но ничто даже не дрогнуло в лице девушки, сидящей за столом. Она медлено перевела безразличные серо-голубые глаза на зеркало, висящее на противоположной стене. Хотя от входной двери ее отделял шкаф, ей не приходилось вставать для того, чтобы видеть входящих - они отражались в этом зеркале. Сейчас, правда, и в этом не было нужды, она и так прекрасно знала, кто это. Она давно узнавала его по стуку - властному, но подчеркнуто вежливому. И даже могла описать выражение лица, с которым он открывал дверь, что-то вроде "ну что, заждалась? А вот он и я!" и невыносимая порция самодовольства в глазах.

В первую же секунду увидев, что не ошиблась, она демонстративно опустила глаза и углубилась в удачно подвернувшуюся под руку книгу.

- Здравствуй, Звездочка.

Она, не отрываясь от книги, бросила:

- Привет.

Он некоторое время постоял в нерешительности, потом взял стул и сел рядом. Обнял ее, она не оттолкнула, но и никак не отреагировала. Попытался поцеловать, но чисто случайно именно в этот момент она наклонилась поправить босоножки. Он вздохнул и задал самый глупый вопрос, какой только можно было придумать:

- Чем занимаешься?

- Логично предположить, что читаю.

- Что?

- Интересную книгу.

- Какую?

- Какая тебе разница? Интересную.

"-Опять ты надо мной издеваешься. Зачем? Тебе это доставляет удовольствие?

- С чего ты взял?

- Но ведь ты даже не знаешь, как называется книга, которая при моем приходе вдруг стала жутко интересной! У тебя плохое настроение?

- Нет. Да. Не знаю. Что-то происходит. Что-то изменилось, ты не заметил?

- Изменилось? Нет. Что или кто могли измениться?

- Да, ты прав. В этом все дело. Я... я слишком плохо знала тебя два месяца назад, когда завязывала эти отношения. Видела некоторые недостатки, но думала, что мы оба изменимся от нашей любви и сживемся с недостатками друг друга, но Ничего Не Изменилось.

- Почему же?

- Не знаю. Может, любовь не способна изменить людей, а может ее просто не существует.

- Вообще или между нами?

- Вообще. Просто не существует. Это миф, который придумали люди много веков назад для того, что бы прикрыть свои животные инстинкты размножения маской цивилизации. Придумали, но забыли сказать потомкам, что это всего миф, а потомки поверили. И вот с тех пор люди все ищут на земле эту самую любовь и никак не могут найти. Кто-то думает, что находит, принимает за нее симпатию, страсть, привязанность, привычку, жалость наконец, но он глубоко заблуждается. Нельзя найти то, чего не существует.

- Неужели все так плохо? Скажи честно, ты правда искренне веришь в то, что сейчас говоришь?

- Да. То есть... не знаю. Я не хочу верить. Но верю. Ты же знаешь, я реалистка.

- Пессимистка.

- Нет, именно реалистка."

Если бы с ним действительно можно было так легко поговорить... Но он не поймет. Он никогда ничего не замечает и не понимает. Сплошные "ни" и "не", - усмехнулась она про себя.

У него была поразительная способность пропускать мимо ушей все то, что не вписывалось в его представление об окружающей действительности. И сейчас он тоже все списал на плохое настроение или другие какие-либо личные причины, "ибо мало ли какие причины могут быть у девушки, эту их женскую психологию, равно как и логику, понять не представляется абсолютно никакой возможности, да и незачем, ведь я пришел, я рядом с ней - значит она счастлива, а мелкие неприятности не имеют значения." Дружелюбным тоном он перевел разговор в другое русло.

- Может, сходим куда-нибудь?

Она на секунду задумалась.

- Куда?

- А куда ты хочешь?

Короткое пожатие плечами, не отрываясь от книги.

- Поехали в Коломенское.

- Далеко и неохота.

- Тогда в Парк Победы.

- Надоело.

- Тогда предлагай сама.

- Я никуда не хочу.

- А что ты хочешь? Не читать же эту книжонку?

- Именно это.

Такое поведение кого угодно вывело бы из себя, собственно говоря именно этого она и добивалась. Ей хотелось разрядки, хотелось, чтобы он взорвался, повысил голос, рассердился или хотя бы обиделся и ушел, - но только не вот так сидел и смотрел на нее печальными влюбленными глазами. "Не даром говорят, что влюбленные парни всегда глупеют. В таком случае, лучше уж жить на свете без любви, чем вот так, ничего вокруг не замечая и не понимая, теряя последнее чувство собственного достоинсва." В конце концов, это просто нагоняло скуку.

- Мне уйти?

- Как хочешь.

Он проглотил и этот откровенный вызов, однако минут пять сидел молча.

- Что с тобой сегодня, Звездочка? У тебя плохое настроение?

Короткое пожатие плечами.

- Нормальное настроение.

- В чем тогда дело?

Она резко захлопнула книжку и порывисто встала.

- Не знаю.

Она стояла у окна и смотрела на стадион. Он обнимал ее за плечи и она чувствовала его дыхание на щеке. Ей хотелось бежать, долго-долго, много кругов, много километров, потом упасть на холодную, мокрую от вечерней росы траву и прерывистым от бешеных ударов сердца дыханием глотать ее запах, а потом, отдышавшись, лечь на спину и смотреть на высокое звездное небо. Она делала так осенью, когда сумерки были ранними и прохладными, но сейчас летняя жара спадала только к ночи, да и то не сильно.

- О чем ты думаешь, Звездочка?

- Ни о чем.

Раньше она пыталась рассказывать ему свои мысли, но быстро поняла всю бесполезность этого. Ему были чужды большинство ее стремлений и желаний, так что она с таким же успехом могла бы рассказывать ему про молодость своей прабабушки или парадоксы релятивистской механики, - он просто вежливо слушал, не сводя преданных глаз, а это дико раздражало.

- Ты не хочешь никуда ехать, да?

- Может быть.

- Если честно, я тоже не хочу. Может лучше побудем здесь?

Нет, только не это! Только не часы наедине, заполненные тягостным молчанием в промежутках между поцелуями. Они просто сводят с ума. Сколько еще это терпеть? Она чувствовала, что продержится уже недолго. Буквально день-два, не больше. Пора решаться, - но это слишком страшно и опасно, и не скажешь, что лучше, - терпеть дальше или... "Моральный долг. Я не имею права медлить - мало ли, что может случиться. Завтра же. Это мой долг, в конце концов!.."

- Нет, я придумала. Поехали в зоопарк.

- Ты серьезно?

- Конечно. Почему бы и нет? Я давно там не была.

- Ну, раз ты хочешь, то конечно, поехали.

Высокий представительный мужчина средних лет быстрой пружинистой походкой вошел в свой кабинет, бросив на ходу секретаршам:

- Привет, девчонки.

Поставил на стол сумку, просмотрел счета и электронную почту, мельком осведомился:

- Какие новости? - но, не выслушав ответа, вышел так же быстро и внезапно, как и вошел.

Он был знаменит на работе своим жизнерадостным, но деловым характером, однако все, более или менее его знающие, сейчас могли заметить, что он не на шутку чем-то обеспокоен. Он шел по длинному коридору сначала своей обычной стремительной походкой, но потом, глубоко задумавшись, незаметно для себя самого сбавил шаг, и в какой-то момент совсем остановился. Стоя перед массивной дубовой дверью, он нерешительно барабанил пальцами по металлической ручке, и на его лице явно отражалась внутренняя тяжелая борьба. Минуты через три он встряхнул головой и, резко дернув дверь, зашел внутрь небольшого рабочего кабинета.

Человек, сидящий за столом, вздрогнул и поднял голову.

- А, это Вы, Ален. Вы так внезапно влетели ко мне, что я даже испугался в первую секунду. Случилось что-то фантастическое? Наши ребята открыли Философский камень или еще одну планету в Солнечной системе?

- Нет, ничего особенного. Один из моих сотрудников выдохся и просит разрешения не заканчивать работу.

- Надеюсь, Вы подробно объяснили, чем ему это грозит?

- Да, вполне.

- И?

- Бесполезно. Она стоит на своем.

- А, так это она... Всегда ненавидел связываться с бабами, они вечно в последнюю минуту идут напопятную. Неожиданно влюбляются, или в них в самое неподходящее время просыпается совесть, или еще черт знает какие возвышенные чувства, так что на них перестают действовать даже угрозы. Вы не замечали, Ален, что мужчину гораздо проще заставить работать на себя - стоит только объяснить ему, что это выгодно - с бабами же такое совершенно не проходит. Они живут по своим абсолютно непостижимым и не укладывающимся ни в одну схему понятиям, нащупать которые чаще всего невозможно.

- Да, замечал, шеф.

- Так почему же вы, черт возьми, опять поручили что-то бабе?

- У меня не было выбора. К тому же она сама просилась на дело, уверяла, что не подведет.

- И Вы наивно поверили?

- Раньше она не подводила.

- Осел.

Шеф встал из кресла и подошел к окну. Он поднял шторы и несколько минут молча смотрел на черную воду речки. Он как будто с интересом наблюдал за туристами на катере, проезжавшими мимо, но когда повернулся, его лицо ровным счетом ничего не выражало.

- Думаю, мне не стоит Вам напоминать, что люди, предавшие нас, должны молчать. Молчать наверняка.

Да, он прекрасно знал все это, он потому и пришел сюда, что надеялся добиться снисхождения для своей подчиненной ввиду ее прошлых заслуг. Он питал к ней личную симпатию и не хотел бы, чтоб ее судьба закончилась трагически, однако, глядя на шефа, понимал, что вряд ли чего добьется.

- Но, шеф, позвольте высказать свои ...

- Никаких но. Еще новости есть?

- Нет. И все-таки, разрешите напомнить ...

Шеф всем своим видом напоминал ледяную скалу спокойствия и равнодушия.

- Я Вас больше не задерживаю, Ален.

И, видя нерешительность на лице своего подчиненного, подсказал:

- Дверь сзади Вас.

Боль, как всегда, подкралась неожиданно. Весь день не показывалась, позволила ей спокойно доделать все необходимое, так что она уже надеялась, что боли не будет вообще, но с наступлением сумерек все резко изменилось. Наверное, она была истинной дочерью солнца, потому что сразу почувствовала его уход, внезапно до конца осознав свое полное одиночество.

Позади нее мрачной громадой возвышался Институт. Днем он казался уютным, почти домашним, но в желтом свете фонарей становился таким холодным и жутким, что ее передернуло от одной мысли вернуться туда. Да и в любом случае, ее там уже не ждали. Слишком поздно.

Справа от нее возвышалась высокая чугунная ограда. Она не была сплошной, однако абсолютно не представлялось возможным разглядеть даже примерно, что находится за ней.

Слева шло прямое, как стрела, и широкое, как море, шоссе. Она со своего края не видела противоположного тротуара, только бесконечный хаотический поток машин, людей, бездомных собак, невесть откуда взявшихся экипажей, а так же ветра, дыма, света, звука и чего-то еще, чему люди пока не придумали названия, чем-то похожего на "свободу" и "стремительность". Этот поток притягивал, как любой хаос, но и пугал, потому что в нем ничего не стоило потеряться или просто быть затоптанным.

Шоссе тянулось до самого горизонта, а в конце его виднелся дом. Он стоял на пригорке, и потому хорошо был виден, хотя до него было еще не меньше двух километров. Он вообще был не очень привлекательным - невысокий, серый, с узкими окнами и черными решетками на них, - но сегодня казался ей в сотню раз отвратительней, чем обычно. Она знала, что там ее уже поджидают. Это была явная гибель, она знала, что идти туда равносильно самоубийству, однако пока что шла, потому что не представляла, что может сделать еще.

Каждый шаг отдавался где-то в горле ноющей болью и осознанием собственной ничтожности, как пылинки, попавшей в колеса огромного механизма. Еще с вчера, даже еще с утра у нее были дом, работа, приятели и любимый человек, который хотя и не был уже давно любимым, но все же оставался надежной поддержкой в случае беды. Но тогда бед не было, а теперь, когда они пришли, не стало человека рядом. Да, она знала, на что шла, но сейчас впервые задумалась о том, что могла переоценить свои силы.

Она резко остановилась и топнула в сердцах ногой. Хватит! Не время раскисать. В конце концов, она еще жива и не собирается сдаваться без боя. Она им еще покажет... The show must go on!

Невысокая девушка с ратрепанными русыми волосами и грустными глазами неспеша шла вдоль темной узкой улицы. Тротуары были заставленны припаркованными на ночь автомобилями, поэтому приходилось идти по проезжей части, благо машин на ней в этот поздний час уже не было. Видимо, она о чем-то сильно задумалась, потому что заметила мотоцикл, ехавший ей навстречу, когда тот был уже совсем близко. Она отшатнулась в сторону и еще успела услышать скрежет тормозов сзади себя.

Беспомощность. Вот что самое ужасное. Она давит, сначала на мозг, а потом и на все тело. Ты не понимаешь кто ты, не понимаешь где ты, как сюда попал и как должен выбираться. И непривычная растерянность от того, что не знаешь, что ты должен делать дальше.

Мы никогда над этим не задумываемся, но при этом каждую секунду жизни точно знаем, что должны делать в n-ное количество следующих. Наша жизнь расписана по часам, а то и минутам, подчинена множеству расписаний и обязанностей, мы постоянно кому-то что-то должны, в том числе самим себе. Наше сознание хранит невообразимое количество информации о том, что мы должны сделать, кому сказать, куда пойти. Мы не осознаем этого, просто помним. И вдруг память исчезает.

Тебя охватывает непередаваемое чувство свободы, ты никому ничего не должен, ты принадлежишь только себе, можешь делать то, что взбредет тебе в голову в данный момент - именно тебе и именно в данный момент, а не когда-то раньше и кому-то за тебя. Первые минуты ты чувствуешь себя всесильным, но довольно быстро это ощущение сменяется беспомощностью. Как будто ты один среди бескрайних прерий. Вроде ты абсолютно свободен, но как дорого дал бы за то, что бы отдать свою свободу за хоть малейший намек на то, куда тебе теперь идти.

Все это длилось не дольше минуты, минуты между тем, как человек приходит в себя после сильного шока и потери сознания, и тем, как он начинает полностью осознавать действительность.

Она лежала на асфальте и видела чьи-то ботинки совсем рядом с собой - следовательно, над ней кто-то стоял. Она сдела усилие, перевернулась на спину и непроизвольно вскрикнула от острой боли в ноге.

- Кричишь - значит жива, - констатировал факт высокий блондин, с любопытством и немного жалостью смотревший на нее.

Если до этого мысли в ее воспаленном сознании неслись с бешеной скоростью, то теперь они вдруг стали ползти так медленно, что она могла не только наблюдать за ними как будто со стороны, но и фиксировать по пунктам.

Первая мысль: Что за ужасный голосок!

Вторая: Меня все-таки не убили, черт возьми.

Третья: Кажется, я его заинтересовала.

Дальше одновременно две: Надо где-то отлежаться. А он со вкусом одевается.

И: Это шанс.

- Встать сможешь?

Она прикинула, что чем беспомощнее он будет ее считать, тем безопасней.

- Вряд ли. Все болит ужасно, мне даже двигаться больно.

- Где ты живешь?

- Не знаю.

Он немного ошалел от такого ответа.

- То есть как это - не знаю?

- Не помню.

- У тебя что, память отшибло?

- Возможно. А где я нахожусь?

- В Москве.

Некоторое время он стоял в растерянности. У него не было причин ей не верить, но все-таки все это вызывало сомнения. К тому же, он вовсе не расчитывал на такой поворот событий когда остановился около симпатичной девушки, лежащей на асфальте без сознания. Конечно, он собирался ей помочь, отвезти в больницу, или домой, или на крайний случай к себе до завтра, взять телефон и потом может позвонить, но дело принимало совсем иной оборот. Он понимал, что если сейчас позаботится о ней, то ему придется это делать еще неопределенное количество времени, пока она чего-нибудь не вспомнит или ее не найдут родственники. Но, с другой стороны, бросить ее в таком виде было бы просто преступлением. Ладно, - он одинок, она симпатична - почему бы и нет, в конце концов, чем черт не шутит?

- Ты совсем не можешь двигаться?

- Боюсь, что да.

- Ладно, я тебя донесу.

Она даже ничего не спросила, только обхватила руками его шею и, положив голову на плечо, сначала пыталась следить за тем, куда ее несут, но скоро задремала, периодически постанывая во сне, когда он неловким движением причинял ей боль.

Он принес ее домой и бережно положил на свою кровать. Она уже спала крепким сном. В комнате было темно и он не стал зажигать свет, чтобы не разбудить ее, поэтому не мог видеть ее лица, зато слышал ровное глубокое дыхание. Минут через десять он встал, собрал свою одежду со стула и тихо вышел.

- Так ты действительно совсем ничего не помнишь?

- Совсем.

- И имени своего тоже?

- Тоже.

Она по-прежнему лежала в его комнате - он не стал ее переносить, чтоб не тревожить, - и смотрела поочередно то на потолок, то на него. В широкое окно лились потоки солнечного света и все страхи, терзавшие ее вчера в сумерки, казались не более чем плодом воспаленного воображения. О ночном проишествии напоминали только ноющая боль в костях, однако она предпочитала сказываться слабой, чтоб хотя бы на ближайшее время обеспечить себя убежищем.

Он поймал ее взгляд и улыбнулся.

- Как же мне тебя звать, чудо? Придумай хотя бы себе имя.

Его глаза были теплыми и в каждом из них отражалось маленькое солнце.

- Варя.

- Забавное имя. Ладно, пусть будет Варя. А я Кирилл.

Она молча кивнула. Какие светлые у него глаза, почти как небо в ясный летний день, и кажется, что в них можно прочитать любую его мысль. Он тронул ее за плечо:

- С тобой все в порядке?

- Вполне.

- Ну да, все в порядке, а на вопросы не реагируешь. Ты голодна?

- Немного.

- Когда ела последний раз?

- Позавчера.

- И молчит! Лежи, я сейчас принесу тебе чаю. Просто в доме кроме сладкого ничего съедобного нет, - он застенчиво улыбнулся и вышел.

Оставшись одна, она попыталась встать и обнаружила, что может это сделать с легкостью. Она понимала, что надежнее было бы лежать не вставая, однако любопытство пересилило, да и вообще лежать без дела было не в ее привычках.

Из окна открывался великолепный панорамный вид. Она так засмотрелась, что вздрогнула, услышав за спиной немного удивленное:

- Да ты, оказывается, не такая уж беспомощная!

Она обернулась и увидела большую подозрительность в его глазах.

- Ну тогда пошли, я тебе покажу квартиру. Будь как дома, - и добавил, усмехнувшись, - если, конечно, это можно назвать домом.

Квартира, действительно, производила странное впечатление. Из дверного проема комнаты она видела большую площадь непонятного преназначения, всю заваленную тумбочками, коробками, рабочим материалом и прочими хаотично разбросанными вещами. Посредине нее находилась колонна, из-за которой создавалось впечатлание, что находишься не в квартире, а каком-то помещении общественного пользования, временно закрытом на ремонт.

- Вот тапочки.

Она одела их, прошла несколько шагов и сняла.

- Я привыкла без тапочек.

- Но тут грязно.

- Неважно.

Он пожал плечами и одел их сам.

- Вот вторая комната, на данный момент по совместительству кухня. Заходи.

Большой надувной матрас в углу, столик около стенки. Встроенные зеркальные шкафы-купе завершали интерьер комнаты. Ничего лишнего. Море света и воздуха.

Она стояла у окна, прислонившись лбом к холодному стеклу, и смотрела на ночную Москву с высоты девятнадцатого этажа. Было уже около двух часов ночи и почти во всех домах свет уже погас, только подсвечивались сталинские высотки, Ледовый дворец и еще какие-то странные силуэты вдалеке, чем-то похожие на разведенные мосты в Питере. Стройной свечой из-за дальних домов ВДНХ торчала Останкинская башня. Прямо под окном на Ходынском поле располагалась автошкола, и какой-то автомобиль ползал по дорожкам туда-сюда, как сонный светящийся жук, которого разбудили среди ночи.

Ей совершенно не хотелось спать, - оттого ли, что она выспалась в предыдущую ночь, или оттого что было о чем подумать, - и поэтому она залезла с ногами на подоконник, ощутив через тонкую майку холод стекла всем телом. Она не верила в любовь с первого взгляда, но сейчас усомнилась в этом. Нет, не Кирилл. Его квартира. Она бывала во многих квартирах и домах, и хорошо знала, что у каждого есть своя атмосфера, даже можно сказать, дух. И дух этой квартиры заворожил ее с первой минуты. Именно о такой она всегда мечтала: большая, светлая, удобная, просторная, никаких лишних вещей и много зеркал. Она чувствовала, что пойдет на все, чтобы остаться в этой квартире. А что касается Кирилла... Она не могла точно ответить даже самой себе, какие именно чувства он вызывал у нее. Конечно, объективно он был симпатичным, но не задевал в ее душе никаких струнок. Они много говорили с утра за завтраком и она обнаружила, что у них практически во всем совпадают мнения и интересы. В определенный момент ей даже надоело повторять "да, я тоже так думаю" и она стала специально отстаивать противоположные точки зрения, чтобы хоть о чем-то поспорить, - а то как-то совсем скучно. Но у него было одно огромное достоинство - эта квартира - и не было заметных недостатков, что само по себе тоже встречалось не так уж часто и вполне могло быть записано в разряд достоинств. А если еще учесть, что альтернатив пока не существовало, то она не колеблясь остановилась на том, что должна любой ценой остаться с Кириллом.

Институт... О нем она старалась пока не думать. Жива - и ладно. Конечно, рано или поздно они наверняка узнают, что она жива, и даже найдут ее, но сейчас она предпочитала думать, что это случиться не скоро.

Она несколько раз просыпалась и снова проваливалась в сон, потом взяла почитать книжку и заснула над ней, но скоро проснулась от шороха в соседней комнате и от того, что почувствовала на себе взгляд. Кирилл стоял в дверях и, ласково улыбаясь, смотрел на нее.

- Доброе утро.

Светлые волосы на солнце стали золотистыми, в голубых глазах играли блики.

- Доброе.

За завтраком он сказал мимоходом:

- Мне сегодня надо будет отлучиться по делам, ненадолго, часа на четыре.

- Да, конечно.

- Надеюсь, тебе не придет в голову прыгать без меня в окно или вскрывать вены в ванной.

- Ты боишься крови?

- Нет, - он поморщился. - Просто не хочется, чтоб ко мне потом являлось твое привидение. Ты будешь куда-нибудь выходить?

- Нет, куда мне идти?

- Тогда ключи я беру с собой. Дверь никому не открывай.

Она усмехнулась его тону.

- Хорошо, мамочка.

Оставшись одна, она еще раз медленно обошла всю квартиру. Вроде, ничего подозрительного. Потом зашла в его комнату. ...Матрас (именно матрас, кроватей в квартире не было вообще), застеленный простыней, скомканное одеяло на нем и мятая подушка, прислоненная к стене рядом. Поверх небрежно брошен свитер и раскрытая на середине книга, положенная вверх обложкой. Рядом с матрасом, прямо на полу, коробка шоколадных конфет, сыр, нож. Недопитая двухлитровая бутылка кваса. По левой стене стоял книжный шкаф со встроенным письменным столом, но когда она поворачивалась к нему спиной, то чувствовала эффект дежавю. Это была ее собственная комната, тех времен, когда она еще жила в своей, отдельной. То же море свете, привычный беспорядок и даже тот же матрас без кровати, - она тоже спала на таком, когда старый диван уже выбросили, а новый купить еще не успели. Ей было приятно сидеть в этой комнате, она вызывала какие-то очень теплые чувства в груди, возвращала в безоблачное детство.

Кирилл, напевая что-то себе под нос, шел по длинным коридорам.

- Привет, Кирюх!

- Привет!

- Как дела?

- Все отлично, как всегда, ты же знаешь.

- Здорово, Кирюшка! Как жизнь молодая? Чего такой веселый?

- Настроение хорошее.

- Почему так поздно?

- Проспал.

- Завидую! А я каждый день все собираюсь проспать, да совесть не дает.

- Уметь надо. - он иронично улыбнулся и зашел в свой кабинет.

- Привет, ребята.

Он поздоровался с каждым за руку и подошел к своему столу.

- Новости есть?

- Шеф просил тебя зайти.

Он немного помрачнел и перестал напевать.

- Он чем-то недоволен? Вроде, я за собой никаких грехов не помню. Давно?

- Около часа назад.

Значит, надо идти сейчас. Он шел по коридору и гадал, чем может быть вызван этот внезапный интерес шефа к его персоне. Вызывать рядовых сотрудников было не в его привычках, обычно он общался только с начальниками, они сами приходили к нему каждое утро на доклад. Немного дрожащей рукой он постучал в массивную дубовую дверь и скорее угадал, чем услышал глухое "Войдите".

Небольшой кабинет. Минимум мебели: только письменный стол и стеллаж от пола до потолка, весь заставленный папками. "Наши личные дела, - мелькнула мысль у Кирилла, - Прям как в гестапо. Интересно, какие там сведения и компроматы хранятся в моей папке, и какое из них лежит на столе в данный момент."

- Заходите, Кирилл. Садитесь. Я ждал Вас.

- Извините, что опоздал, просто...

- Неважно. Можете не выдумывать себе оправдание. - он лукаво улыбнулся. - Впрочем, Вы, наверное, благоразумно подготовили его заранее, верно?

Кирилл смутился и немного покраснел. Его настораживал добродушно-шутливый тон шефа.

- Видите ли, Кирилл, несколько дней назад в наших структурах был выявлен очередной предатель. Печальный факт, но нам приходится сталкиваться с ним с определенной периодичностью. Это неизбежно, и в некоторых случаях даже вполне понятны человеческие мотивы, толкнувшие на этот шаг, однако в целях сохранения секретности нашей организации и деятельности мы вынуждены уничтожать этих людей. Думаю, вы меня понимаете.

- Да, но это какая-то ошибка,я ни в чем не виноват...

- Если бы мы подозревали Вас, - усмехнулся шеф, - то не стали бы Вас об этом предупреждать. Не беспокойтесь. Речь идет о девушке. Она попала под машину недалеко от Вашего дома, однако по случайности осталась жива. Это случилось прошлой ночью. - его тон стал неожиданно резким. - Вы что-нибудь видели?

У Кирилла не было времени на раздумья - наверное, это было специально продумано - и он рефлекторно ответил:

- Нет.

Шеф внимательно следил за его лицом. "Надеюсь, я себя не выдал," - промелькнуло у Кирилла. - "Теперь надо держаться этой позиции."

Шеф встал, подошел к окну и минуту молча смотрел на улицу. Потом мягко заговорил:

- Я понимаю Ваши чувства, Кирилл. Симпатичная девушка в беде, - а Вы, как истинный рыцарь, даете ей приют и защиту. Весьма трогательно. Однако Вы не должны забывать о Вашем долге перед нами и о том, что она - предательница.

- Я правда ее не видел.

- Однако, куда она в таком случае исчезла с места аварии? Уйти сама она никак не могла.

- Но я же не один живу в этом районе. Ее мог подобрать кто угодно, тем более, раз она симпатичная, как Вы говорите.

- И тем не менее это были Вы.

- Почему Вы так уверены в этом?

- Есть свидетели. Они указывают на Вас.

- Это совпадение. - Кирилл равнодушно пожал плечами, но секундная пауза выдала его.

Шеф заговорил уверенней.

- Хорошо. В таком случае просто молча послушайте меня. Не возражайте. - его голос зазвучал жестче. - Эта девушка, - ее зовут Таня, - один из лучших наших сотрудников. Некоторое время назад она взялась провести экспериментальные исследования в области подчинения человеческой воли посредством возбуждения нервных импульсов, называемых в простонародье "любовью". Это очень перспективное и многообещающее направление, ибо, в случае положительных результатов экспериментов, со временем возможно осуществлять возбуждение этих импульсов искуственным путем, что, как Вы прекрасно понимаете, было бы неоценимым достижением для нас. У нас есть сведения о том, что ее исследования начали приносить очень хорошие результаты, когда она вдруг позвонила и в категорической форме заявила, что не намерена продолжать работу и просит освободить ее от занимаемой должности. Мы велели ей немедленно приехать сюда и привезти те данные, которые она уже получила, однако ни в тот день, ни на следующий она не появилась. Мы следили за ней - ничего подозрительного она никому не передавала, видимо, знала, что за ней следят и предпочла не подставлять друзей. Недалеко от Вашего дома для нее был организован несчастный случай. Наши люди обыскали ее - при ней ничего не было. Она была без сознания, потому они сочли ее мертвой и оставили там, во избежании лишних проблем с телом. Однако, - он слегка улыбнулся уголками губ, - не Вы один живете на той улице, и есть человек, видевший, как Вы подошли к Тане, поговорили с ней, а затем унесли на руках в свой дом. Не возражайте, - он немного повысил голос, увидев, что Кирилл уже приготовился протестовать. - Я же сказал, слушайте молча. Итак, прошлой ночью Вы принесли ее к себе. Тогда Вы ничего не знали и, следовательно, не виноваты, но сейчас Вы знаете все и несете ответственность за свои действия перед Институтом. Вы должны, - в его голосе появились металлические нотки, - узнать, где она спрятала документы, и затем убрать ее. - Он встал, медленно подошел к шкафу, открыл его и достал маленькую ампулу. - Вводится в вену, человек умирает мгновенно от разрыва сердца. Потом перенесете ее на улицу. Надеюсь, Вы понимаете, что предприняты меры против попыток побега как с ее стороны, так и с Вашей. Это все. У Вас есть неделя. - Он протянул ампулу. - Возьмите.

Кирилл не шевельнулся.

- Она потеряла память.

- Что? - Шеф в первую секунду опешил, но потом ухмыльнулся. - В таком случае, Ваша задача упрощается. У Вас есть день. Время пошло.

Еще не до конца осознав происходящее, Кирилл взял со стола капсулу и медленно вышел, забыв закрыть за собой дверь.

Она встретила его радостной улыбкой.

- А ты быстро вернулся.

Кирилл смотрел на нее так, будто не видел.

- Что? А, да... Да, я освободился раньше времени.

Нужно быть сильным. В конце концов, у него есть еще время до вечера. Мало, но есть. Он успеет что-нибудь придумать.

- Как ты? Все в порядке?

- Да, мне уже гораздо лучше, я практически здорова. - Ей хотелось похвастаться. - На мне все заживает, как на собаке.

Он мыл руки и рассказывал ей какую-то первую пришедшую в голову историю.

- Проголодалась?

- Немного.

После ужина он ушел к себе. Она сначала села читать, но ей быстро надоело, и она пошла к Кириллу. Он играл на компьютере и обернулся на звук ее шагов.

- А, пришла посмотреть, как я гамаю. - Он широко улыбнулся.

- Да, скучно стало.

- Да, вобще-то я должен тебя развлекать, ведь ты мой гость.

- Говорят, незванный гость хуже татарина, - она лукаво улыбнулась.

- Может быть. - Он задумался и великодушно сообщил, - но к тебе это не относится.

- Знаешь, мне нравится у тебя. Я бы много отдала за то, что бы иметь такую квартиру. А твоя комната напоминает мне детство. - Она мечтательно задумалась.

"Она же знает секреты психологического воздействия, - осознал внезапно Кирилл, - и ей нравится моя квартира..."

Он обернулся к ней.

- Тебя не напрягает молчание?

- Нет конечно. Ненавижу трепачей.

- Часто приходилось сталкиваться?

- Видимо, да.

Она немного помолчала, потом вдруг сказала:

- А знаешь, что мне нравится больше всего? То что я тебе совершенно безразлична.

Он удивленно поднял на нее глаза. Она стояла спиной к нему и смотрела куда-то в ночную даль.

- Не мной первой замечено, что парни глупеют в присутствии девушек, которые им нравятся. Они начинают стараться им угодить, как-то развлечь, постоянно либо тупо молчат, либо не закрывая рот болтают, а еще со всем соглашаются - просто так, на всякий случай. Меня это всегда ужасно раздражало. - Она замолчала, потом заговорила снова. - Иногда хочется просто побыть рядом с человеком, чтобы он занимался своими делами и не замечал тебя. И чтоб ни тебя, ни его это не напрягало. Примерно как сейчас. Со многими можно поговорить, но мало с кем помолчать. Видимо, это гораздо сложнее.

Кирилл продолжал слушать ее, периодически молча кивая. Она повернулась к нему.

- А еще я бешусь, когда меня не понимают с первого раза, особенно если все итак очевидно. Ненавижу повторять и разъяснять. Логика работать должна, - а то на что же иначе человеку мозги даны? Если ты интегралы брать умеешь, а живого человека понять не можешь - грош цена твоим мозгам.

- Ты случайно не была кем-то типа психолога?

- Возможно.

Теперь он смотрел ей прямо в глаза.

- Но если тебя научили хорошо разбираться в людях и понимать их, то это еще не дает тебе право требовать того же от всех.

- Я и не требую. Просто я четко знаю, какие требования предъявляю к жизни и к людям, которых хочу видеть рядом с собой в этой жизни. И никогда не стесняюсь им прямо сказать это в лицо. - Она вдруг резко отвернулась. - Не смотри на меня так.

- Как?

- Это была года четыре назад. Зима, холодно, я забыла перчатки и он грел мне руки. Рассказывал какую-то чушь и смотрел вот так же, а потом еще сказал: "Вот так бы целую вечность и смотрел."

- И что?

- Я ответила: "Вечность - слишком громкое слово." Через две недели он меня бросил.

Она снова замолкла, погрузившись в воспоминания. Потом неожидано спросила:

- А ты мог бы убить человека? - Кирилл вздрогнул, но она смотрела в окно и не заметила этого. - Не на войне, это не считается, а просто так, в жизни, мог бы?

- Да. Если бы у меня были на это веские причины.

- А я не могла бы. Наверное. Мне даже представить противно: человеческое тело, живое тело, бьющееся сердце, пульсирующие вены - и вдруг в него вонзается пуля, или нож, или шприц - и все. Сердце еще дергается пару раз и замирает. Был человек - и нет его. - Она как будто забыла о его присутствии и говорила сама с собой. - Но это только физически. А что происходит в душе? Что чувствует человек? Куда девается его душа, когда тело теряет свою жизнеспособность? Кирюх, ты веришь в Бога?

- Нет.

- Значит, ты сам себе бог. Это плохо.

- Это удобно.

- Трудно. Трудно быть богом. Стругацких читал?

- Читал. - Кирилл кивнул.

Она еще немного помолчала.

- Ты всегда уверен в том, что делаешь?

- Нет, не всегда. Но стараюсь, чтобы это так выглядело.

- У тебя хорошо получается.

Кирилл пожал плечами.

- Ты же знаешь меня всего два дня.

- Ты забыл, что я психолог. - Она усмехнулась. - В добровольной отставке. Ты думаешь, я не могу убить человека потому что очень добрая?

- Я не задумался над этим.

- Это неправда. - Она как будто не слушала его. - Я злая. Знаешь, какое у меня хобби? Я ставлю опыты над людьми. Психологические. Мне доставляет удовольствие следить за поведением человека в неординарной ситуации. Я использую людей: ставлю их в такие ситуации и наблюдаю за ними. По идее, меня должны ненавидеть. Но знаешь, что самое забавное? Этого не происходит. Люди просто не замечают того, что их используют. Более того, они в некоторых случаях даже получают от этого удовольствие. Забавно, не правда ли?

- Зачем ты все это мне рассказываешь? Типа, предсмертная исповедь?

- А я не собираюсь пока что умирать. Нет, раз уж я жива до сих пор, я буду жить еще долго. Очень долго.

- Почему ты в этом так уверена?

- "Еще не все дорешено, еще не все разрешено, еще не все погасли краски дня, еще не жаль огня, и Бог хранит меня..."

Она прислонилась лбом к холодному стеклу и закрыла глаза.

- Какая блаженная пустота в голове. Пытаюсь поймать хоть одну мысль за хвост, но никак не получается.

Посмотрела на часы. Три часа ночи.

- Ладно, я, пожалуй, спать.

Кирилл обернулся и взглянул на нее снизу вверх веселыми глазами.

- Спокойной ночи.

Ей ужасно захотелось потрепать его по волосам и она не удержалась. Он замурлыкал, как кот перед миской сметаны.

- Спокойной.

Она легла, но долго не могла заснуть, и поэтому слышала, как Кирилл зашел в комнату и сел рядом с ней. Взял за руку. Его пальцы немного дрожали. Когда она заговорила, не открывая глаз, он вздрогнул всем телом.

- Знаешь, за всю мою жизнь эти два дня - самые... - она хотела сказать "счастливые", но запнулась, потому что это было не совсем то, но другого слова в голову не приходило.

Она не видела, но знала, что он кивнул.

- Спокойные.

- Да, именно.

Именно спокойные. От того что ее никто не трогал и не теребил каждую минуту; от того что никто от нее ничего не хотел и не требовал; оттого что в ее распоряжении была целая комната, и она могла делать в ней все, что ей хочется, а могла встать и пойти в соседнюю комнату к нему; от того что с ним было легко и приятно разговаривать, он понимал ее с полуслова, а иногда и быстрее, подбирая за нее слова, как сейчас; оттого что с ним можно было просто молча посидеть рядом, не напрягаясь молчанием, глядя в окно или на него... Это была атмосфера "здорового пренебрежения" - как раз то, к чему она всегда стремилась, но редко достигала.

Ей захотелось посмотреть на него. Его глаза светились даже в темноте, - это последнее, что она успела заметить перед тем, как ощутила, как шприц медленно вошел в вену.

- Да нет же, это исключено. Все не могло закончиться так плохо!

Антон с претензией смотрел на Киру: вот, мол, ничего нельзя доверить, сразу все испортит. Но она была упорна.

- Могло. Все именно так и кончилось.

Они начали писать эту историю про самих себя в ненастные осенние вечера, когда на улице стояла такая мерзопакостная погода, что даже нос сысовывать не хотелось. Обсуждали все вместе, проговаривали вслух собственные реплики, и искренне этим забавлялись. Но осень кончилась, выпал снег, Антон стал часто уезжать кататься на лыжах и появлялся дома только поздним вечером - а рано утром уезжал снова. Он совсем забыл об этой истории, и Кира сама дописала ее. Но теперь Антон читал то, что получилось, и с каждой строчкой все больше возмущался. Дочитав, он протянул ей тетрадь.

- Нет. Я категорически против. Конец нужно переписать.

- И кто же его будет переписывать?

- Я.

- Ага, следующей осенью. К тому времени ты уже все забудешь. Не-прой-дет.

Он окончательно взорвался.

- Но это же полная ахинея! В конце концов, я просто не мог поступить так, как ты там написала.

Кира неопределенно пожала плечами.

- Все равно, сидя дома на диване, ты никогда не можешь точно утверждать, как поступил бы в критической ситуации. Это все фантазия, не больше. Ты придумал себе героя без страха и упрека, но это идеализация. На самом деле ты вовсе не такой, каким хотел бы быть.

- Это обвинение?

- Нет, констатация факта.

С минуту они упрямо и немного рассерженно смотрели друг на друга.

- Хорошо, предположим, что я трус и подлец. Если ты зла на меня за что-то, так и скажи.

Кира тяжело вздохнула.

- Ты не понимаешь.

- Конечно, ведь я к тому же еще и тупица.

- Хватит, я серьезно!

- Я тоже.

Они снова замолчали, переводя дух. Каждый украдкой выжидательно смотрел на другого, готовясь отпарировать любые нападки, но никто не хотел начинать первым. Наконец Кира не выдержала:

- Да кому они нужны, эти твои дурацкие хэпи-энды! "И стали они жить-поживать и добра наживать..." - Она презрительно сморщилась. - Нежизненно.

Антон пропустил эту реплику мимо ушей.

- За что ты на меня сердишься?

Кира молчала, отвернувшись к окну. Он подошел и встал рядом.

- Объясни.

Она заговорила устало, почти машинально.

- Трудно быть богом, Тошка. Трудно и незачем.

С минуту он задумчиво смотрел на нее.

- Другим бы ты меня не любила.

- А ты уверен, что я люблю тебя? Ведь любовь - это миф, который придумали люди много веков назад для того, чтобы...

- Нет! - Почти закричал Антон. - Это неправда. - И добавил уже спокойней. - Почему ты терпишь меня, прощаешь обиды, ждешь по вечерам домой, улыбаешься каждое утро? Почему не уходишь?

- Привычка.

- Нет-нет. - Антон улыбнулся. - Я знаю тебя достаточно хорошо для того, чтобы утверждать, что это неправда. - Он немного помолчал. - Ты любишь меня. Именно таким, какой я есть, - эгоистом, часто о тебе забывающим и неблагодарным, свободолюбивым, живущим своими интересами, но во всем стремящимся к идеалу, богом в душе, - потому что сама такая же. - Его голос стал суровей. - Говоришь, привычка? Я помогу тебе с ней порвать. Через неделю я уезжаю в Швейцарию.

Она закрыла глаза и тихо, но отчетливо проговорила:

- "Я не знаю, может быть ты дьявол, или сын бога, или человек из сказочных заморских стран, но если ты не вернешься, я умру."

Он осторожно поцеловал ее прикрытые веки.

- Мне не придется возвращаться. Мы уедем вместе. Потому что я люблю тебя. Ты - часть меня. Я не стану другим, но постараюсь разделить с тобой свои интересы, свои идеалы, свою жизнь. Я...

Антон запнулся, потому что впервые за три года он увидел на ее щеке слезу.

- Что с тобой? Ты же никогда не плачешь.

Кира, не открывая глаз, улыбнулась и прошептала:

- Ничего, Тошка, ничего. Боги тоже плачут, но только от счастья.