Голубов Альмагий Иосифович : другие произведения.

Проект

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вниманию читателей предлагается антиутопия, которая, к сожалению, в недалекое время может стать реальностью. Автор не испытывает иллюзий, по поводу возможного изменения тенденций , а, следовательно, того, что Россию минует сия чаша. Чашу придется испить. И до дна. Что же, такова наша судьба, мы сами ее выбрали. Подозреваю, что мой текст вызовет отторжение, неприятие большинства читателей. А это будет еще раз свидетельствовать о том, что вектор общественного развития угадан мной правильно.

А.Голубов

ПРОЕКТ "ВЫХОД ДЛЯ РОССИИ"

(фантастическая повесть - предупреждение)

   Подумать только, я стоял у истоков всего этого безобразия, был одним из его авторов. Собственно у исто­ков стояли все трое, Ерш, Савва и я. Дружили мы, чуть ли не, с пеленок. Родились мы все в 1985, в апреле и, наверное, поэтому родители каждого из нас назвали Михаилом, в честь Горбачева, разумеется. Роди­лись мы в одном роддоме, ро­ди­тели наши жили на одной улице, в одном обычном московском доме. Ходили мы в один дет­сад, окон­чили одну рядовую московскую школу.
   Родители наши отличались друг от друга со­циальным стату­сом, но не очень. Отец старшего из нас Ми­хаила Ершова (он родился 25-го апреля) партийный работник, уже после рож­дения сына стал ин­ст­руктором рай­кома, а впоследствии успешно вписался в новые вре­мена и, соз­дав собст­венное дело (правда, небольшое), вышел в успешные средней руки предпри­ниматели. Родители Миши Савицкого (он родился 27 апреля, на три дня раньше меня) оба биологи, препо­дава­тели МГУ, еще до рожде­ния сына стали докторами наук. Мои роди­тели Ивановы, Андрей и Мария, были далеко не так успешны, как роди­тели моих зака­дыч­ных дру­зей. Они были рядовыми инженерами, а после закрытия предпри­ятия, на кото­ром они работали, пере­би­вались пона­чалу челночным промыслом, а впоследствии стали наемными про­давцами на близлежащем рынке.
   Миха Ерш с самого детства был очень деловым решительным человеком. В школе он всегда был украше­нием класса, его витриной. Высокий, подтянутый, очень уверенный в себе юноша, с от­крытым мужествен­ным лицом и веселой улыбкой на устах, он выглядел сошедшим с обложки жур­нала. Всегда слишком пра­вильный, бодрый и деловитый, он, первоначально внушал к себе расположе­ние, но позже, при, более близком знакомстве, вызывал беспокойство, ибо оставлял впечатление некото­рой нарочи­тости, даже искусственности. Тем не менее, он был всегда успешен. Первый свой ма­ленький, но весьма ус­пешный бизнес он организовал еще в пятом классе. После школы он окон­чил бизнес-кол­ледж и за­нялся де­лом.
   Очкарик Савва, тощий, длинный, удивительно узкоплечий, с маленькой круглой кудрявой головой на тон­кой шее, с, будто не своим, а взятым напрокат, громадным орлиным носом, он бывал то до рассеянности за­думчив, то по-детски несерьезен и смешлив. С раннего детства он тянулся к науке. После школы и уни­верси­тета он посту­пил в аспи­ран­туру и вскоре защитил диссер­тацию на какую-то актуальнейшую в генетике тему. Но не покидало впечатление, что преподаватель кафедры общей генетики МГУ, кандидат наук Михаил Са­вицкий так и не вышел из детского возраста, так и не стал взрослым человеком. Ко всему, что не касалось его любимой биологии, он относился крайне несерьезно.
   У меня же с самого детства не было никаких иных увлечений, кроме безудержной страсти к восточным единоборствам. Но обучаться этому искусству мне не пришлось, у роди­телей на это никогда не хватало средств. Было тоскливо, до безысходности. Помог бесплатный кружок по акробатике, способности к которой у меня, несомненно, были. Начальную физическую подготовку дал он, а едино­борства я сумел изучить позже, уже в раз­ведшколе. Не лишен был я и других способностей. Театральный кружок помог развить при­родные спо­собно­сти к ли­цедейству, а старшие товарищи обучили некоторым приемам хакерского искусства, к которому у меня также обнаружилась склонность.
   Имея за плечами такой скромный багаж талантов и навыков трудно было ответить себе на вопрос о том, где я хочу, а главное, где смогу продолжить образование. С большим трудом, и то только на третий год (два года мне пришлось помогать роди­телям на рынке) я по­сту­пил в Разведшколу при ФСБ, где, как это ни странно, пришелся там ко двору.
   Я боялся, что отсутствие навыков в боевых искусствах помешают мне поступить в Разведшколу. Оказалось, что для здешнего начальства важно только умение просачиваться: акробатически проникая внутрь помеще­ний, лице­дей­ски из­меняя свою внешность, хакерски внедряясь в компьютерные системы. А способность к самозащите - личное дело ка­ждого. Я это запомнил и постарался преуспеть в боевых искусствах, что впо­следствии мне очень помогло.

* * *

   Сколько я себя помню, мы всегда держались вместе. Еще в детсаду кто-то из воспитателей назвал нашу троицу "Союзом неруши­мым". Так это прозвище за нами и закрепилось, хотя большинство на­ших свер­стни­ков, не понимало его изначального смысла. Разные ВУЗы, разные интересы не разде­лили, не развели нас по разным жизненным нишам, мы продолжали дружить.
   Очень странно, но одно особое обстоятельство не разваливало, а наоборот скрепляло наш союз. Не помню, когда это началось, скорее всего, еще с ясельной группы детсада. Сейчас мне ка­жется, что у всех нас всегда была одна цель, мы хотели по­нра­виться ей, Оленьке Бело­вой. Оленька роди­лась на три месяца позже нас в том же роддоме, что и мы, жила в доме напротив, ходила в наш детсад и окончила одну с нами школу.
   Тоненькая светловолосая девочка с большими серыми всегда внимательными стро­гими гла­зами, чуть ли не с рождения оказывала, не только на нас, но и на всех окру­жающих удиви­тельное воздействие. Когда она по­явля­лась, утихали самые шумные споры, самые не­при­миримые про­тивники неожиданно соглашались друг с дру­гом, самые неугомонные шалуны и отчаянные хулиганы прекращали свои проделки, даже заядлые дра­чуны откладывали на время выясне­ние отно­шений.
   Мы чувствовали ее воздействие постоянно. Даже тогда, когда ее не было рядом, мы посто­янно ду­мали о ней. Чем бы мы не занимались, в конечном счете, было посвящено ей, Оле. Уверен, что никто из нас не до­бился бы успехов в спорте, если бы мы не хотели, чтобы о них узнала она.
   Даже да­лекий от спортив­ных интересов книгочей Савва в десятом классе неожиданно стал чемпионом Мо­сквы по ра­пире. Ерш, так тот вообще пре­успел сразу в трех видах спорта. Он три года держал чемпионский титул по вольной борьбе, два - по гимна­стике, и полтора - по плаванию. А я, Мишка Ван (так меня прозвали еще в пер­вом классе за раскосые глаза и малый рост) весьма преуспел в акробатике. Одно время даже подра­ба­тывал в цирке, что на Цветном буль­варе. Мы никогда не говорили меж собой об Ольге, но она всегда не­зримо присутствовала при всех наших встре­чах. И так продолжалось на протяжении всей нашей жизни. Если бы не она, у каждого из нас все в жизни было бы иначе.

* * *

   Но было все, так как было. Успешно закончив образование, не имея никакой поддержки, не опекае­мый ни­какой волоса­той ру­кой, я получил направление на весьма престижную работу при по­сольстве России в США. Ока­зыва­ется, руко­водство внешней разведки страны внимательно присматри­валась к слу­шателям Школы, гото­вившей кадры для их ведомства. Мои природные способности к ли­цедей­ству и акробатике, а также увле­чение хакер­ством, здесь оказались как нельзя более кстати.
   Одновременно со мной в Штатах оказался и Савва. Его диссертация, несколько теоретических статей и по­лучившие известность успешные эксперименты привлекли внимание генетиков колум­бийского уни­верси­тета. Это и послужило причиной тому, что одна весьма авторитетная генетическая лаборато­рия Пента­гона, кото­рую консультировали колумбийские ученые, предло­жила моему другу очень пре­стиж­ный годовой контракт.
   Еще до того, как мы с Саввой оказались в США, Ерш уже наварил свой первый миллион зеле­ных. Впро­чем, удалось ему это благодаря бескорыстной помощи Саввы, который подарил Ершу свою, еще сту­денче­скую разработку. Это была, насколько я тогда понял, оригинальная техно­логия суперин­тенсив­ного ры­бовод­ства. Получив экспериментальную, лабораторного типа разра­ботку, наш обороти­стый друг уже че­рез год умуд­рился выпустить на рынок первую партию высо­кокачественной икры. А еще через два в меню богачей Ев­ропы и Америки была широко представлена икра ком­пании "Ершов­Лимитед".

* * *

   Чтобы понять, что произошло дальше, а особенно, почему все окончилось трагедией, необходимо ра­зо­браться в идейных основах нашего "союза", в том, что было для нас главным в жизни. Мы были очень раз­ными, непо­хожими друг на друга юношами. Но одно объеди­няло нас, делало наш союз очень прочным. Мы были пат­риотами. Это было главным в нашей дружбе, и даже в нашей жизни. Искрен­ними, честными, пре­данными патрио­тами-на­ционалистами. Наш пат­риотизм не возник в результате долгих и упорных размышле­ний. Нет, он был сугубо эмоциональным поры­вом наших молодых сердец. Конечно, мы не симпати­зировали скинхе­дам, не были фа­шистами, наш национа­лизм не был оголтело радикальным. Но мы ис­кренне бо­лели за нашу родину Рос­сию, болезненно переживали ее не­удачи и поражения.
   Мы родились в 85-м, поэтому мы плохо представляли себе, как жилось нашим предкам в СССР. Мы слы­шали, что было плохо, бедно, даже голодно, что сажали, и даже в психушку. А при Сталине аресто­вы­вали, расстре­ливали, были концлагеря, где люди мерли, как мухи.
   Но все это искупалось в наших гла­зах могущест­вом страны. Мы были уверены, что величие государства важнее бла­гопо­лучия его граж­дан. Мы презирали Горба­чева, Ельцина, всех либералов и демократов, погу­бив­ших СССР, всяче­ски ос­лаб­лявших Россию. Было время, когда мы стеснялись общего для нас имени, ко­гда пре­зирали на­ших ро­ди­телей, впавших в предперестроеч­ную эйфорию, и давших нам имя человека, разва­лившего впоследствии Советский Союз.
   Был период, когда у нас троих осложнились отношения с Ольгой. Она, в отличие от нас, происхо­дила из ста­рин­ной интеллигентной семьи. Поговаривали, что ее мать - внучка самого Дмитрия Сергее­вича Ли­хачева. Как и у всех потомственных интеллигентов, отношение ее семьи к патриотизму было, мягко го­воря, неодно­знач­ным. Ольга, как и ее родители, благосклонно к нам троим относившимся, счи­тала, что нам не по пути с пат­риотизмом, "этим последнем прибежищем негодяев".
   Мы страдали от ее отношения к тому, что было для нас дороже всего на свете. Напряжение между ней и нами все усиливалось, дело шло к полному раз­рыву. Но старая дружба, подкрепленная с нашей сто­роны тай­ным чувством, а с ее - вос­питанной в поколениях то­лерантностью, победила, и у нас сохранились теп­лые при­ятельские отношения.

* * *

   Мы перешли в 10-й, когда на политическом горизонте появился Путин. Не прошло и полугода, как мы стали ярыми путинцами. Уже, будучи студентами, мы влились в молодежную организацию "Наши". Мы пре­зирали тех, из наших сокурсников, бывших одноклассников, соседей по двору, кто крити­че­ски отзы­вался о Путине. А иных, даже если они пре­жде были на­шими близкими приятелями, мы, несмотря на наше прошлое ми­ролюбие и врожден­ную доброжела­тельность, жестоко избивали.
   Единственным человеком, кому мы прощали все, от кого терпели откровенные издевательства и над нами, и над нашим кумиром, была Ольга. Более того, не все из наших юношеских увлечений оста­лось неизмен­ным, не все выдер­жало, ее неназойливую, но жесткую и нелицеприятную критику. Менее всех способен со­против­ляться ее неумолимой логике был ум­ник Савва, широко образованный не в пример нам. Однако, несмотря на мягкое, но очень уж чувстви­тельное дав­ление, основы на­шего, в том числе и Саввиного, мировоззрения не изменились.
   Мы взрослели, и чем дальше, тем яснее понимали принципиальную неразрешимость стоящей перед стра­ной демографической проблемы. Ей богу, мы поняли, что страна в тупике, раньше, чем взрослые, умудрен­ные глубокими знаниями и жизненным опытом ученые мужи и политические лидеры.
   Когда власти развернули лихорадочную деятельность по стимуляции роста населения, мы уже тогда ясно понимали недостаточность принимаемых мер, а потому и явную бесперспективность такой демо­графиче­ской политики, и более того ее принципиальную ошибочность.
   Нам, тогда еще очень молодым людям, было аб­солютно ясно, что программы "Материнский ка­пи­тал" со­вершенно недостаточно, для того, чтобы нам ко­ренным рус­ским надежно защитить гра­ницы своей ро­дины, а тем более, чтобы влить жизнь в ее безгра­ничные просторы. Во-первых, даже если пред­поло­жить, что про­ект окажется успешным, его первые ре­зультаты следует ожидать не раннее, чем че­рез 17 лет, а стране они нужны в самое ближай­шее время. Но даже тогда, в будущем с по­мощью этой злосчаст­ной программы, чис­ленность нацмень­шинств России, далеко не всегда лояльных к нам, рус­ским, вырас­тет гораздо быстрее, чем числен­ность ее титульной на­ции.
   Еще в большее недоумение приводила нас политика властей по стимулированию миграции. Мы недо­уме­вали, неужели власть не понимает, что даже коренные русские из бывших союз­ных рес­публик, уже не со­всем русские и интересы этих пришлых будут далеко не всегда совпадать с ин­тересами коренного рус­ского насе­ления России. А уж широко открытые двери для иностранцев (особенно это касается чрез­вы­чайно пло­дови­тых китайцев) - это политика, которая обязательно приве­дет титульную нацию к утрате ее главенст­вующего положения в стране.

* * *

   Полной, как нам тогда казалось, нашей противоположностью был наш одноклассник Влас со смеш­ной фа­милией Парасьев. Толстый угрюмый и с детства сутулый мальчик, с большим мясистым носом, квад­рат­ным подбо­род­ком и вы­ступающими вперед крупными кривыми зубами, с маленькими бегающими глаз­ками на длинном унылом лице, и мало­ватыми для его массивного тела ножками, внешне он был до отвращения урод­лив.
   Может быть, это и сказалось пагубно на его характере. А характер у него был злобный и завистливый. С ран­них лет он всегда был агрессивен и до крайней степени недоброжелателен ко всем без исключения лю­дям. С раннего детства он походил не человеческого детеныша, а на маленькое злобное животное. Он все время, даже на уроках, тайком, ни с кем не делясь, что-то грыз, то ли конфеты, то ли орехи. Мы, его соученики и со­седи, инстинктивно его сторонились, предпочитая с ним не связы­ваться. Однако, при­обретенная им еще с детсада, привычка наушничать, иногда совсем беспричинно жа­ловаться взрослым, за­ставляла нас частенько его поколачивать.
   Юношей Парасюк (еще в четвер­том классе мы дали ему имя похожего на него персонажа братьев Стругац­ких) стал спокойней, и даже, надев солидные с большими дужками очки, приобрел вполне благооб­разный вид. Занятия боксом не только ук­репили его фи­зически, но и повысили само­оценку, и отчасти зака­лили ха­рактер.
   Но самое главное, у Парасюка появились "убеждения". Он, как и мы, называл себя патриотом и на­цио­нали­стом. Но, в отличие от наших, его убеждения были оголтело радикальными и неуемно агрес­сив­ными. Он со­шелся со скинхедами, у него появились связи в среде крайних националистов.
   Ольга с дет­ства, буквально, страдавшая от его присутствия (от него как-то странно, но очень уж непри­ятно пахло), всегда стремилась быть по отношению к нему справедливой, по крайней мере, снис­ходи­тельной. Ко­гда же Парасюк стал адеп­том отвратительной для нее идеологии, Ольга со всей, присущей ей не­по­средст­вен­ностью и страстностью принялась обличать, но не его, что было абсолютно безнадежно, а нас. Дабы отвра­тить нас от казавшейся ей не­достойной идеологии, она изо всех сил старалась показать наше идейное род­ство с Парасюком.
   Ее критика, наших, близких к парасюковским, убеждений заставила нас пересмот­реть неко­торые, особо ра­ди­кальные из них. Так, например, Парасюк орал, что из Москвы нужно выселить всех инородцев. Вообще-то мы были того же мнения. Но после грязного поросячьего визга, думать так было все равно, что выва­ляться в нечистотах.

* * *

   Наши убеждения менялись, но мы, с юношеским пылом продолжали думать о будущем нашей страны. Уже не вспомнить, как мы пришли к мысли, что выход в клонировании. Собственно Савва был увле­чен на­учной стороной этого вопроса еще с пятого класса, а в восьмом - решил сделать клони­рова­ние главной зада­чей своей жизни. Но наш несерьезный очкарик вообще больше интересовался биологией, а о поли­тике, со­циоло­гии, де­могра­фии задумывался крайне редко. Докой по этой части всегда был Ерш. Надо думать, что он пер­вый четко сформули­ровал эту задачу перед нашим союзом.
   По крайней мере, к 2006 году нам было абсолютно ясно, что защитить нашу любимую родину от много­чис­ленных недругов, можно только наладив массовое производ­ство че­ловече­ских клонов. Ибо только из клонов можно вырастить идеальных солдат и безупреч­ных работ­ников про­мышленно­сти, сельского хозяйства и строительства. Только так страна сможет избавиться от многочисленных пришлых. Только так можно будет создать ус­ло­вия для нормального существова­ния коренных русских.

* * *

   Отправляясь в Америку, мы с Сав­вой получили от Ерша четкое и недвусмысленное за­дание разо­браться с тем, как обстоят дела с клонирова­нием в этой передовой в техниче­ском отношении стране. И Савва разо­брался. В Америке он понял, что самостоятельно разработать технологию клонирования чело­века ни ему, ни кому-нибудь другому у нас в России вряд ли будет по силам. Оборудования, такого как в США, у нас в стране нет. Да, если и было бы, на эти ис­следования нужно потратить, как минимум, пять лет, американ­ские ученые ко времени нашего при­езда в Америку, работали над этой проблемой уже бо­лее восьми лет. А вре­мени у России в обрез, еще немного и мы русские потеряем свою страну.
   Поэтому Савва, скрепя сердце, согласился со мной, что иного пути, как вы­красть секреты из пентагонов­ской лаборатории, нет. Прежде чем согла­ситься с моими дово­дами, ему при­шлось ис­пытать истинные муки совести. Но судьба России оказалась для на­шего друга все же важнее, чем его интеллигентская рефлексия.
   Согласился то он, согласился, но самому выкрасть тщательно охраняемые материалы, даже ра­ботая в этой же лаборатории, ему было явно не по силам. А я, слава богу, учился этому делу, да и природными способно­стями в этой области не обделен. Однако, в отли­чие от вольного в своих поступках друга, я состоял на госу­дарственной службе, и без санкции руково­дства не мог приступить к осу­ществлению этого важнейшего для судеб страны дела. Я, как и положено, обратился по инстанции. Ждать пришлось долго. Но это бы еще не беда, если бы ре­зуль­тат не был отрицательным. Я изо всех сил пытался убедить свое начальство изменить решение, но без­резуль­татно. Я информировал о своей неудаче Ерша. Он подключился, и в корот­кий срок до­бился по­ло­жи­тельного результата. Тогда я не понял, как ему, рядовому, пусть и про­цветающему биз­несмену уда­лось за­ставить наше кос­ное безынициативное, а в ряде случаев и на­прямую русофобское, правительство принять такое, прямо скажем, неординарное решение. Не по­нял потому, что, пребывая вне России, не за­ме­тил, что наш друг уже успел об­завестись серьезными политическими связями.
   Итак, Москва дала добро, я начал подготовку к операции. Что и говорить, за­дачу я поставил перед со­бой очень сложную. Нужно было про­никнуть в здание, ох­ра­няе­мое с примене­нием всего набора современных электронных средств. Далее, взломав много­слой­ную за­щиту, получить доступ к секретной базе данных. В за­ключение нужно было благо­получно вы­браться из спе­ци­ально наполненного хитроумными ловушками зда­ния.

* * *

   Могу с чувством законной гордости сказать, что этот комплекс задач я успешно решил. Причем, ре­шил без проникновения в столь тщательно охраняемое здание. К такому оригинальному способу до­бычи сек­ре­тов я при­бег, прежде всего, по необходимости. Дело в том, что после введения биометриче­ского кон­троля ока­заться внутри охраняемого объекта без поддержки агентов, предва­рительно вне­дренных в структуру, на ко­торую планируется нападение, стало практически невоз­можно. Еще слож­нее нынче при­близиться к компью­теру. Все хитроумные, раннее с успехом ис­пользуемые способы (как-то: про­никно­вение через вентиляци­он­ную сис­тему и пр. пр.) уже рас­тиражированы в фильмах.
   Так возникла идея, войти в компьютер через окно. Тут, на мое счастье, из Москвы привезли десяток но­вых приборов, по­зволяющих для скачивания секретных файлов, использовать, лазерный луч, закры­вающий дос­туп к компью­теру, этим лучом управляющему. Тогда же мне на глаза попала реклама зоома­газина, который предлагал же­лающим приобрести дресси­рованных ласточек. Это было ровно то, что нужно, ласточки, вью­щиеся у окна и даже найденные мерт­выми у стены здания, ни­кого не за­ставят насторо­житься.
   Вот и возникла мысль, что дрессированные птицы, в тела которых будут вшиты эти привезенные из Мо­сквы приборы, пыта­ясь проникнуть в окна, и погибая при этом, бу­дут тестировать компьютер, да­вая инфор­мацию для расшиф­ровки его бло­кирующих кодов. А последняя из погибших ласточек скачает необ­ходимую ин­формацию. Все так и произошло. Подготовка шла три дня. На четвертый шестая лас­точка в момент своей гибели выка­чала необходимую ин­фор­мацию. Ко­нечно, если бы служба безопасно­сти здания заинтересова­лась трупом хотя бы одной из пяти первых лас­то­чек, также как шестой, в кото­рой был обнаружен прибор, на­делавший впоследст­вии много шума в амери­кан­ской прессе, я потерпел бы поражение. Но все обош­лось, операция за­кон­чилась ус­пешно.
   Если сказать правду, то только много позже я понял, какую информацию я добыл в этой секретной лабо­ратории Пентагона.

* * *

   Когда мы с Саввой вернулись из Америки, оказалось, что моя добыча на родине никого, собст­венно го­воря, не интересует. Но Ерш, к нашему возвращению был уже настолько силен, что смог взять на себя адап­тацию и внедрение американской разработки без помощи государства. Нужно признать, что и по от­ноше­нию к нам с Саввой Ерш проявил не только благородство, но и широту нрава.
   Моя операция вызвала какой-то неконкретный (американцы ее могли нас обвинить в по­хище­нии техноло­гии законодательно запрещенного клонирования человека), но все же шум в западных СМИ. Фамилия Саввы тоже упоминалась, хотя он тут был уж совершенно не причем. В ре­зуль­тате мое, и Саввы не в меру трусливое на­чальство предпочло от нас изба­виться. Таким об­разом, мы с Саввой оказа­лись в положении безработных. Мне это было особенно обидно после многочисленных похвал и полу­чения ордена "За за­слуги пе­ред отече­ством" III степени.
   Ерш же оказался на высоте. Он предложил нам с Саввой влиться в его фирму в качестве компаньонов, разде­лив ее капитал на три равные части. Впрочем, пригласив Савву, он не только не проиграл, но даже вы­играл. От меня пользы было гораздо меньше. Я возглавил службу безопасности фирмы. Моя за­дача была тоже весьма ответ­ственной. Ведь нашей фирме предстояло не только в тайне клонировать чело­века, но и по­ставлять свою "про­дукцию" надежным "потребителям". Задача была непростой. Необхо­димо было отобрать потенциальных "потреби­телей", спо­собных не только сохранять тайну противозаконных торговых опера­ций, но и ис­пользо­вать наши "поставки" в усло­виях глубочай­шей секретности. И, все же, польза от моей деятель­ности не шла ни в какое сравне­ние с тем вкладом, что внес в общее дело наш ученый друг. Конечно, если учесть, что американская разработка оказалась в соб­ст­венности "ЕршовЛи­митед" в основном моими ста­ра­ниями, то ак­ции компании достались мне не только благодаря давней дружбе с ее президентом.

* * *

   Итак, в кратчайший срок, рядом с рыбоводным цехом фирмы "ЕршовЛимитед" выросло еще одно здание, принадлежащее той же компании. Когда мои друзья всерьез взя­лись за дело, то оказа­лось, что аме­риканская разработка, с таким трудом мной добытая, далека от совершен­ства. Раз­ворачи­вать промышленное производ­ство на ее основе было абсолютно беспер­спективно.
   К счастью тру­долюбию, бое­вому задору, а главное, вдохновенным талантам нашего ученого друга, не су­ществовало никаких пре­град. Пока возводилась коробка нового цеха, он раз­работал принци­пиально новый про­ект, который и лег в основу нашего суперсекретного производ­ства.
   Не буду останавливаться на подробностях этого сложного технологического процесса. Скажу только, что успех проекта моего друга Саввы обеспе­чило то, что он объединил технологию клонирова­ния с техни­кой внеут­робного осеменения и методи­кой стимулирования зарождения однояйцовых близнецов.
   Еще студен­том Савва понял, что возиться с иными, неполовыми клетками, хоть и инте­ресно, но нера­цио­нально. По­лучать в любом количестве, не­обходимые для массового производства мужские половые клетки (спермато­зоиды), не составляет труда. С яйце­клетками сложнее. "Тогда - решил он - необ­хо­димо расши­рить производительные возможности яйце­клетки, ведь теоретически число однояйцовых близнецов может дохо­дить до десятков тысяч единиц". Савва пошел по этому пути и до­бился ус­пеха.
   Не менее слож­ные проблемы возникли с ускоренным ростом полученных клонов. Пришлось разра­ба­ты­вать оригинальные стимуляторы роста. Но и эта задача была успешно ре­шена. Еще большие труд­но­сти воз­никли с ускоренным обучением клонов, а также со стимуляцией или торможе­нием тех или иных участ­ков мозга. Эту проблему решал для фирмы Петр Сумской, интереснейший человек, умница и циник, психолог, что называ­ется от бога. Когда такой человек берется за дело, успех обеспечен.
   Опять признаюсь, что представления о технологическом процессе производства клонов у меня сформирова­лись значительно позже описываемых здесь событий.

* * *

   Тогда же в жизни Саввы произошли кардинальные изменения. Ольга согласилась отдать ему свою руку. Еще на сту­денческой скамье она стала актив­ной прихожанкой од­ного из мос­ковских храмов. Ко времени свадьбы Ольга возглавляла ею же созданный благотворительный фонд "Со­страдание", кото­рый по­мо­гал ста­ри­кам, бездомным, ка­лекам, и другим обездоленным по всей России.
   Свадьба наших друзей была более чем скромной. Ерш хотел превратить ее пышный много­людный празд­ник, который был бы и для нас с ним достойной отходной, но Ольга не согласи­лась, и ему пришлось усту­пить.
   В день свадьбы Ольга была необыкновенно хороша. Она была, как в юности, изящна и тонка, как тро­стинка. Бело­курые, с желтизной спелой пшеницы волосы она уложила на голове короной. Весь облик ее был горд и отва­жен и, одновременно женственен. Ее тонкий с легкой горбинкой нос удивительно соче­тался с чис­тым высоким лбом и четко очерченными губами. Ее строгий, лучистый, очень внимательный, все понимаю­щий взгляд, казалось, заглядывал в душу.
   Савва в день свадьбы был совершенно непохож на себя. У него, наверное, от неожиданно привалившего счастья, был глуповатый (если не сказать придурковатый) вид, и он был просто невообразимо пьян.
   Нужно сказать, что наш Савва так и не повзрослел, так и остался, как внешне, так и в душе, подростком, ти­ней­джером-переростком. Высокий, узкоплечий, очень худой, с маленькой кудрявой головой на тонкой шее и круглыми, как у дореволюционного мастерового, очками, с сильными выпуклыми линзами, он по-прежнему напоминал рас­тяпу-отличника, каким был в школе. Он, казалось, совершенно не ожидал, что Ольга выберет именно его. И поэтому он растерянно ходил по полупустому залу ершевского дома, где справлялась свадьба, и без конца жал всем нам руки.
   Ерш тоже не походил на себя обычного. Казалось, он был бесконечно счастлив. И поэтому, вновь, как в мо­лодости, без конца улыбался. Нужно сказать, что годы, проведенные в бизнесе, в, обычной для этой сферы человече­ской деятельности жесткой конкурентной борьбе, сделали нашего Ерша суше, жестче, и решитель­ней. В последние годы он почти не улыбался, только иногда чуть усмехался своим, скрытым от посторонних, мыслям. А тут, во время свадьбы друга, Ерш смягчился, подобрел, словно на время сбросил с себя груз забот и ответственности, в последние годы постоянно лежащих на его плечах.
   Как ни странно, но я испытывал примерно те же чувства. Я тоже пребывал в блаженном состоянии, я был искренне рад счастью Ольги и Саввы. Даже горечь от неудачного соперничества не могла перебороть чувство некоторого облегчения, сочетавшегося с легкой жалостью к бедному Савве, прирожденному подкаблучнику, для которого брак с волевой и часто не­терпимой Олей будет далеко не таким простым и ясным, как это могло бы на первый взгляд показаться.

* * *

   Через четыре года после нашего возвращения из Америки секретная продукция фирмы "Ер­шов­Лими­тед" в эксклюзивном порядке поступила первым потребителям. Официально она на­зыва­лась "Биоро­боты широкой сферы использования". К моменту ее выхода на "конфи­денци­аль­ный" (а точнее чер­ный) ры­нок, в стране ощущался острый дефицит рабочей силы, явившийся следствием реше­ние властей, хоть и давно назрев­шего, но все же, особенно для экономики, достаточно неожиданного.
   Решение это было вызвано резким обострением национальных противоречий. Савва, всегда равнодушный к политике, и вообще к любым общественным вопросам, неожиданно ими заинтересовался, и даже начал на эту тему философствовать.
   По его мнению, проблема была в том, что "со времени перестройки и падения Совет­ского Союза свойст­венная нашей традиционной коллек­тивистской ментальности тоска по былой и навсегда утра­чен­ной импер­ской мощи страны все больше охватывала самые широкие слои населения. Надежды на возро­ждение, было воз­никшие при пре­зидентстве Владимира Путина, с его уходом с политической арены, угасли. А межэтниче­ские проблемы многократно обострились.
   Мы, русские - размышлял Савва - еще обостренней стали вос­при­ни­мать не­желание инородцев скрывать от по­сторонних глаз особен­ности своих национальных традиций и привычек, не всегда приятные нашим глазам и ушам. Пришлые же, почувствовавшие свободу, стали усиленно проявлять свою независимость от нас, рус­ских, и не только у себя дома, в республиках и автономных областях, но и у нас на исконно русской террито­рии. Мно­гочисленные мигранты, в пику нам, упорно не желали прятать свое, неприятное нам, своеобразие. На улицах, в общественном транспорте, в кафе и ресторанах, и даже в кинотеатрах, они нагло, никого не стесняясь, громко болтали на своих тарабарских наречиях, нарушая тишину и общественное спокойствие. В свои рели­гиозные праздники они во дворах и общественных парках, у всех на виду резали барашков для сво­его нацио­нального застолья. Из-за чего мелких конфликтов каждый раз возникала масса, назревали и круп­ные.
   В этих условиях - подытожил Савва свои философствования - понятны действия пра­витель­ства, которое, учитывая усиливающееся не­довольство ко­ренного русского населения, пошло на законодатель­ное ограни­че­ние, до того безудержной миграции, и на стро­гий кон­троль за ис­пользованием в стране гастр­байтеров".
   Интересно, что более всех способствовал рождению этого закона наш одноклассник, а ныне доктор физмат наук, академик Влас Вадимович Парасьев. Этого Савва, когда размышлял на эту тему, даже и предположить не мог. Не знал он и того, что Влас, оставив математику, воз­главил, весьма авторитетный во властных струк­турах "Институт этнических про­блем", по ини­циа­тиве которого и был принят закон, обес­печивший повы­шенный спрос на нашу "про­дукцию".
   Мне довелось увидеть Власа в роли академика. Нельзя не признать, что вид он имел вполне респекта­бель­ный. Строгий английский из дорогого сукна костюм, солид­ные очки, острая бородка клинышком придавали, положенный ему по рангу, профессорский вид.
   Нам, знав­шим его с детства, это было очень смешно. Было в нашем Парасюке что-то внушающее ужас, не­что, если хотите, дьявольское, и вместе с тем кари­катур­ное. Савва считал Парасюка ошибкой эволюции, я - кло­уном, а Ольга - исчадьем ада. В сущности, и Савва, и я, и Ольга,- мы все трое правы, ибо, поль­зуясь раз­ной терминоло­гией, утвер­ждаем, по сути, в одно и то же. Он существо, несомненно, появившееся на свет в ре­зультате программного сбоя наследственного механизма, а потому кари­катурное, одновременно демонст­ри­рует ужас темных сторон человеческой психики (ибо душевное состояние повреж­денной чело­веческой пси­хики - это и есть ад).

* * *

   В том, что автором содействующего сбыту нашей продукции, закона был именно Влас, ничего уди­витель­ного собственно и не было. Ведь мате­мати­ком и академиком наш Парасюк был, весьма своеобразным. Его единственным достиже­нием, как ученого, была, разрекламированная национально-патриотической обще­ст­вен­ностью "Вероят­ностная теория принад­лежности индивидуума к этнической группе".
   Этот "научный труд" собственно и стал тем трамплином, который помог "мате­ма­тику" стать "видным об­щественным деятелем", оказывающим немалое влияние на интеллектуальный и мо­ральный климат в стране.
   "Вероят­ностная теория" нашего старого знакомца Пара­сюка, ввела четкие принципы разделения по нацио­наль­ному признаку людей со смешанной кровью. Использование вероятностных принципов позво­лило сде­лать это "математически строго" и вместе с тем со всей "широтой и свободой, свойственных совре­менному взгляду на мир". "Строгий научный подход" позво­лил с большой точностью вычислять вероятный уровень "русско­сти" того или иного человека. Так, например, веро­ятность русскости человека, у которого ровно по­ловина русской крови (один из родителей рус­ский, а другой инородец), составляет по расчетам акаде­мика Парасьева ровно 12,5%.
   Этот расчет, основанный на "математических принципах", заклю­чается, если опустить детали, в следую­щем:
   1.Прежде всего, Парасюк, со свойственной ему "широ­той научного взгляда на проблему", отказался от прими­тивного расового подхода. С точки зрения ту­пого и ограниченного расиста вероятный уровень русско­сти в выше­приведенном примере составляет 50%. Но это, по мнению академика, достаточно убогая точка зрения.
   2.Необходимо, считает он, кроме крови учи­тывать самоощущение человека, его свободный выбор, прини­мать во внимание то, кем чело­век сам себя счи­тает, к какому этносу он себя относит. Вероятность того, что человек с 50% русской крови счи­тает себя рус­ским, также равна 50%. Исходя из этих соображений, вероят­ная сте­пень его русскости может быть равна 25%. Но учтены еще не все факторы.
   3.Необходимо учесть еще вероятную степень искренности человека. Она для человека с половиной русской крови также равна 50%. Окончательный ответ, который дает математика, следующий: - Вероятная степень русскости для чело­века с поло­виной русской крови составляет всего 12,5%.
   Практический вывод из этой теории мог сделать каждый русский (русская), кто по каким-либо при­чи­нам захотел вступить в брак с человеком иной национальности. Вывод такой: если до появления научного труда академика Парасьева человек, идя на этот шаг, он думал, что его ребенок потеряет 50% русскости, то теперь ему должно быть ясно, что эта потеря составит 87,5%.
   Савва считал неожиданное пересечение на­ших интересов с парасюковскими, не просто недоразуме­нием, а фактом отвратительным, нас, безусловно, порочащим. Иного мнения был Ерш. Когда, разработанный Пара­сюком закон по­мог сбыту нашей продукции, Ерш заинтересовался нашим бывшим одноклассником в его но­вой ипо­стаси и предложил ему со­трудниче­ство.
   Жадный до денег Парасюк приложил все свое старание, чтобы сформи­ровать поло­жительный имидж Ерша и всей нашей фирмы в глазах общественно­сти. В своих многочисленных телевысту­плениях и статьях он не уставал превозносить "Ер­шов­Лими­тед" и его основателя. Что, разумеется, принесло свои плоды в дальней­шем. Но об этом позже.

* * *

   Итак, наша "продукция" шла нарасхват. Ведь мы поставляли безропотных, требую­щих для под­дер­жа­ния их в рабочем состоянии самого простого дешевого питания, способных ра­ботать без выход­ных по 16 часов в день, и, отдыхая, спать вповалку на полу всего по шесть часов в сутки, пусть не особо тол­ковых, способных выполнять только простейшие операции, но очень ис­полнительных работ­ни­ков.
   Я, и по долгу службы, и в силу природного любопытства, внимательно изучил нашу "продукцию". Даже просто лицезреть клонов, было удовольствием, мягко говоря, на любителя. Мне, например, это было трудно, психологиче­ски трудно. Да, внешне они мало походили на людей, тут наши дизайнеры в союзе биологами постарались. Мне пока­зывали разные серии клонов: и рабочих-строителей, и шахтеров, и домашнюю при­слугу, и солдат. И внешне, и навыками они сильно отличались друг от друга. Одни были высокие и крепкие, другие маленькие и верт­кие, третьи были высокие и гибкие, четвертые легкие и быстрые. Но у всех у них были, как бы полустер­тые лица. Почти полностью отсутствовали: и шея, и нос, и уши, и брови с ресницами, как и прочий волосяной покров на го­лове, лице и теле. Лица их были полно­стью ли­шены индивидуаль­но­сти, а главное совершенно неспособны к выраже­нию эмоций. Это были, по-своему, совершенные биома­шины, не рассуждающие, ис­полнительные, с удивительно точными, скоординиро­ванными движениями.
   Они действительно походили на роботов. И, возможно, у человека менее эмоционального проблем при об­щении с ними вообще не возникало. Мне же на память приходили прочитанные книги и виденные кино­фильмы, где, не знаю насколько достоверно, но очень эмоционально доказы­вается, что олигофрены, больные аутизмом и прочие непохожие на нас, и, казалось бы, неспособные ни мыс­лить, ни чувствовать, тоже испы­тывают и боль, и горечь, и страдания. Если те авторы не врут, то не исклю­чено, что и наши клоны способны испытывать подобное.
   Я как-то спросил у главного психолога фирмы Петра Сумского, ответственного за выработку навыков у клонов, способна ли наша "продукция" чувствовать? Петя ответил, что "чувства присущи и животным, но чувствуют они, скорее всего, не так, как люди. Поэтому мы, нисколько не переживая, едим говядину, которая вряд ли была счастлива, попав на бойню. А что чувствуют клоны, не знает никто. У них мозг, как у нас, правда, за­торможенный".
   Ничего себе ответ. Но если они все же чувствуют, как мы? Тогда мы преступники.... Но лучше об этом не думать....

* * *

   Наш неутомимый друг Ерш не удовлетво­рился чисто коммерческим успехом нашего предприятия. Ему по­надобилось государственное признание и постоян­ный госзаказ на нашу "продукцию". Сам Ерш, причем вполне обоснованно, утверждал, что долго про­изво­дить противоза­кон­ную "продукцию" опасно. Поэтому де, необходима поддержка государства, без нее наше предпри­ятие рано или поздно, будет закрыто.
   В то время мы с Саввой, не особенно раздумывая, согласились с его аргументами. Только позже мы поняли истинную подоплеку этой повышенной активности. Мы, знавшие своего друга, чуть ли не с ро­жде­ния, и не подозревали, что у него так мощно прорезались политические амбиции.
   Оказывается Ерш, втайне от нас, подготовил развернутое обоснование нашего проекта, которому дал очень удачное название "Выход для России". Уже через месяц после того, как Ерш уве­домил нас о своем ре­шении обратиться за помощью к государству, он получил официальное при­глашение доложить о нашем про­екте правительству.
   Я не присутствовал на этом совещании. И Ерш, если память мне не изменяет, не удосужился познако­мить нас с Саввой со своим докладом. Но его содержание мне почему-то известно в деталях.
   Все сказанное в том докладе выражало мои самые сокровенные мысли. И высказал их Ерш в яркой запоми­нающейся форме. Но дело не только, и не столько в форме, главное - содержание. Главное то, что Ершу уда­лось выра­зить наши общие идеи предельно логич­ным обра­зом. Его логика была абсолютно неопровержима, и поэтому он победил, не­смотря на отча­янное со­про­тивле­ние, либерально настроенных членов прави­тель­ства и их экспер­тов.

* * *

   Начал Ерш свой доклад с заявления, что нашему проекту "Выход для России" альтерна­тивы нет. Недально­видным людям его слова, наверное, поначалу показались излишне пессимистиче­скими, и даже обид­ными для России. Но по мере развертывания его аргументации, становилась все более понятной его пра­вота.
   "Надежды сохранить страну другими способами, не прибегая к нашему проекту, призрачны - на­чал он свою речь, - ма­лочисленное вымирающее население не в силах сохранить громадную тер­риторию страны...
   Сегодня ситуа­ция такова, что агрессивные иммигранты имеют все возможности вытеснить бе­лых ев­ропей­цев из густонасе­ленной Европы. В России задача плодовитых нацменьшинств и иммигран­тов го­раздо проще, наша тер­рито­рия почти не освоена нами, русским. Поэтому, для нас на­де­жда отсто­ять страну тра­дицион­ными способами равна нулю.
   Когда бывшие либералы, сегодня срочно перекра­сившиеся в госу­дарственни­ков, уве­ряют нас, что это воз­можно, они бессовестно лгут. То, что удалось в первой половине прошлого века Иосифу Ста­лину, се­годня уже не повторить. Ситуация не та, энтузиазм населения не просто поуба­вился, он вообще сошел на нет. Не существует сегодня в стране та­кой силы, что могла бы сплотить нацию....
   И что, - устало, закончил он вступительную часть своей речи - нам согласиться с поражением? Нам рус­ским отказаться от права именоваться великим народом? Согласиться сгинуть в пучинах истории?..
   Нет - вдохно­венно, со страстью воскликнул он - Мы на это никогда не согласимся. Современная наука дала такую возможность, а моя фирма успешно воплотила в жизнь проект, кото­рый только недавно казался совершенно фантастическим. Мы, при относительно не­больших за­тратах, за кален­дар­ный месяц выращиваем взрослую работоспособную особь, обладаю­щую к тому же необхо­ди­мыми нам каче­ствами. Еще в среднем месяц требуется для развития у нее нужных нам способно­стей, и для торможе­ния не­жела­тель­ных нам при­родных качеств, а также для ее обучения не­об­ходимым на­выкам.
   Мы по сво­ему жела­нию - продолжил он - можем получать идеальных солдат и предельно ис­полнительных ра­ботников самых разных специаль­ностей. В промышленности наши биороботы (а именно этот товар мы се­годня выпускаем) ус­пешно кон­ку­рируют (и по цене и по эффективности) с ав­тома­тизирован­ным произ­вод­ством, имеющим уже солидную исто­рию. И, что особенно перспективно, в промышленности наши биоро­боты удачно совме­ща­ются с рациональ­ными элементами ав­томатизации, заме­няя послед­ние в тех местах, где те недоста­точно эффек­тивны. А в строи­тельстве, сельском хозяйстве, а главное в воен­ном деле, нашей про­дук­ции вообще нет аль­тернативы.
   Так что же мешает России взять на вооружение проект "Выход для России" и с его помо­щью пре­вра­титься в ведущую страну мира? Отжившие, устаревшие буржуазные нормы морали? А достойно ли великого на­рода, коим, безус­ловно, был и остается русский народ, такое унизительное низко­поклонство перед гниющим Запа­дом?
   Недостойно!!! Недостойно!!! Еще при президентстве Путина в нашей стране родилось понятие "суве­рен­ная демократия". Почему сегодня не дополнить его понятиями "Независимая мораль" (независи­мая от замшелых западных норм), "Подлинно духовная нравственность" (нравственность, неза­висимая от убогой идеоло­гии безвольных и слабосильных гуманистов-па­цифистов и правозащит­ников).
   Необходимо однажды и навсегда признать, что наши цели и ценности, наш менталитет принци­пи­ально от­личаются от западных. Если им важнее личность, ее свобода, независимость, достаток, то нам важнее род, на­ция, государство.
   Осознав нашу особость и ни с чем не сравнимую духовность рус­ской цивили­зации, мы легко отка­жемся от чуждых нам буржуазных ценностей, и смело пойдем по пути предначертанным нам Провиде­нием. Ибо именно оно, Провидение дало нам в руки уникальную технологию, способную при­вести нашу страну, наш народ к процве­танию".

* * *

   Ерш победил. Мы получили громадный государственный заказ на "идеальных солдат". Уже че­рез год Ерш стал не только самым богатым, но и, как показали многочисленные опросы, самым влия­тельным в Рос­сии че­ловеком. Но сопротивление наших недругов-либералов было еще очень сильно. До осуществ­ле­ния ко­нечной цели нашего проекта - полного устранения кадрового дефи­цита в промыш­лен­ности, строительстве и армии было еще очень и очень далеко.
   Но вот пришла пора президентских выборов. Ерш вложил в это дело немыслимые средства и стал пре­зи­ден­том страны. Но победить ему помогли не только, и даже не столько деньги. Он во­время понял, что при­влечь избирателей сегодня можно не пустой патриотической риторикой, а конкретными дейст­виями. И наш друг сделал единственно правильный в этих условиях шаг. Он рассекретил деятельность нашей фирмы. Более того, для идеологического обоснования ее полезной для страны деятельности он опубликовал свою речь на том памят­ном закрытом за­седании правительства.
   Шум поднялся неимоверный. Запад едино­душно вы­ступил про­тив канди­дата в президенты - фашиста. Это, собственно говоря, и определило победу на­шего друга на выборах. Народ единодушно проголосо­вал за кан­дидата - подлинного патриота России.

* * *

   В это же самое время произошел разрыв Ольги с Саввой, и одновременно полное прекращение ее кон­тактов со всеми нами. Причин Ольга не объяснила, но и так было ясно. Секретное производство клонов ее мужем и его ближайшими друзьями (о чем ей прежде ничего не было известно), было для нее, человека глубоко ве­рующего, ударом, и очень чувствительным. Естественно, что продолжать общение с людьми, способными на такое, она, человек принципиальный и категоричный, более не пожелала.
   Еще до того, как Ерш снял завесу секретности с нашего производства, у Ольги очень усложнились отно­шения с РПЦ. Ольга откро­венно пре­зирала публичную сторону любой общественной деятельности, и, каза­лось, ее конфликт с церковью не должен был бы иметь места. Тем не менее, в многочис­ленных ин­тервью она довольно резко отзыва­лась о верности Хри­сту, Его учению, тех богословов, кто ставит служение Всевыш­нему, выше со­страда­ния к человеку.
   В ответ РПЦ не осудила высказывания Ольги открытым текстом, но в официальном за­явлении патри­архии было достаточно недвусмысленно указано, что "не дело православного человека без меры увле­каться делами мирскими, что сострадание обездоленным дело, безусловно, мирское, а главное для пра­во­славного христиа­нина почитать Бога, молиться ему, и "пусть мертвые хоронят своих мертве­цов".
   По­сле чего церковная критика ее благотворительной деятельности перешла в откровенную травлю на­шей Ольги. Все чаще с церковных амвонов слышались призывы отлучить от церкви, ту для которой слу­жение людям важнее, чем молитвенное служение Богу. Эти нападки, в основе которых были прин­ципи­альные раз­ногла­сия, постепенно привели ее в стан правозащитников, где ей оказалось не в при­мер ком­фортней и в ду­ховном, и в простом человеческом смыслах.
   Когда же производство клонов перестало быть секретом, а верхушка РПЦ довольно вяло откликнулась на информацию о нашем поистине сатанинском, с точки зрения христианина, производстве, Ольга окончательно порвала с официальной церковью.

* * *

   После победы Ерша на президентских выборах наш план спасения России стал осуществляться, при­чем не­виданно быстрыми тем­пами. Уже в первый год правления президента Михаила Ершова наша фирма (я стал ее офици­альным президен­том, хотя фактически бразды правления оставались по-преж­нему в руках Ерша) произвела та­кое количество кло­нов, которое обеспечило быстрое экономическое развитие страны. Причем не только цен­тра России, но и Си­бири, и Дальнего Востока. Одновременно невиданно вы­росла военная мощь страны, и были надежно за­крыты ее границы.
   Прошло еще два года, и Россия сумела не только избавиться от услуг всех мигрантов, но и упорядо­чить очень сложные, особенно в условиях нашей многонациональной страны, национальные проблемы. По ини­циативе президента Ершова, Государственной думой был принят особый "Кодекс межна­цио­нальных отно­шений", разработанный институтом, возглавляемым Вла­сом Парась­евым. Сам Парасюк, институт которого перешел в ведение Администрации президента, стал главным совет­ни­ком пре­зидента.
   Согласно "Кодекса" все нерусские граждане страны, все мно­гочисленные малые и средние на­род­ности из­давна ее населяющие, делились на тех, кто открыто заявлял себя "Другом России", и тех, кто, по ка­ким-то причинам, отказывался сделать такое публичное заявление. Последних объявляли вра­гами России и вы­селяли из страны.
   "Друзей России" поселяли в, так называемые, "места компактного проживания", которые западные пропа­гандисты склонны называть резер­вациями. В этих "местах проживания" различные группы не­рус­ских жили и трудились под надзором этнически чистых русских контролеров. Свободный выход за их пределы был, ра­зумеется, строго запрещен.
   Этот "Кодекс" исходившей непосредственно от нового президента страны, было не­ожидан даже для меня, казалось бы, полного его единомышленника. Трудно было себе пред­ставить, как люди, ве­ками жи­вшие на определенной территории, спокойно ее покинут и переселятся кто в другие места, как при Сталине, а кто во­обще за границу. Неясно было, как к этому отнесутся русские, издавна жившие рядом с выселяе­мыми? А как к этому отнесутся другие жители нашей планеты?
   Однако все прошло на редкость гладко. Сопротивление инород­цев, там, где оно возникало, успешно подав­лялось. Наши специа­лизи­рованные клоны оказались в пол­ном смысле этого слова "иде­аль­ными солда­тами".
   И конечно всем этим начинаниям помогло то, что коренное русское население, простые русские люди бе­зогово­рочно приняли и с пониманием отнеслись к непро­стым и, прямо нужно сказать, далеко не­од­но­знач­ным ре­шениям власти. Противником реформ высту­пила только гнилая русофобская часть ин­телли­генции. Недо­вольных ин­теллиген­тов пришлось выселить за границу вслед за инородцами. Особого труда это не со­ставило.

* * *

   Возникли трудности с, теми, кого в народе называют "суржиками", с детьми от смешанных бра­ков. Но и эти проблемы с помощью "теории" Парасюка были однозначно, и, нельзя не при­знать, очень четко, были ре­шены. Недаром Парасюк был математиком, и не рядовым, а акаде­миком, Дейст­вительным Членом и секрета­рем-координатором секции математики Академии наук Рос­сии. Ру­ково­дствуясь вероятностной теорией ака­демика, власти органи­зо­вали для людей со смешанной кровью (сур­жиков) целую систему "мест компактного проживания". Учитывая, что человеку с 12,5%. русской крови может оказаться некомфортно жить рядом с челове­ком с 6,25% ее, государство позаботилось о том, чтобы поместить их в разные "места про­жива­ния". Впрочем, никто не препятствовал тому, чтобы человек с более высоким уровнем русскости, имею­щий родст­венников с меньшим уровнем русскости, по собственному желанию перешел в "место про­жива­ния" его ро­дичей.

* * *

   Были проблемы и с церковью. Собственно происходило то, что Запад назвал "Тремя расколами в РПЦ". Хотя никаких расколов, в сущности, и не было. Часть верующих, причем весьма малая, три раза выска­зы­вала недовольство. Первый раз во время выборов президента, когда пере­стало быть тайной про­мышлен­ное произ­водство клонов. Второй раз, когда выселяли инородцев. А в третий раз интелли­гентст­вующая часть прихо­жан выразила недовольство, когда выселяли их духовных собратьев. Но большой проблемы эти недовольства не составили. К чести наших верующих ни в первый, ни во вто­рой, ни в тре­тий раз люди не пошли за "право­славными диссидентами". Рас­кольников отлу­чили, а через некоторое время выслали из страны.
   Необходимо сказать, что все высылки, и инородцев, и интеллигентов, и раскольников носили, прак­тиче­ски, добровольный характер. Просто не­желательные жители страны ставились в такие условия, что пред­по­читали добровольно покинуть страну. А уж с теми, кто открыто выступал против властей, рас­правля­лись по всей стро­гости вновь принятых законов.
   Конечно, отношения с западным миром были окончательно подорваны. Но подлинных патрио­тов это нис­колько не огорчило, а затаившиеся бывшие либералы опасались высказывать вслух свое недоволь­ство. Боль­шинство же граждан поняло, что Запад нам не нужен, что мы большая самодостаточная страна, и мы пре­красно проживем и без этой бездуховной, на­сквозь протухшей, умирающей ци­вилизации.
   Судьба Ольги тоже полностью определилась. Она перенесла штаб фонда "Со­стра­дание" в помещение Са­харов­ского центра. Однако репрессии ее не коснулись, даже, не­смотря на то, что ее публичные высказывания последнего времени приняли, открыто антипре­зидент­ский ха­рактер. Не были отлучены от церкви, ни она, ни ее соратники, не был выслан за рубеж никто из ее ближай­шего ок­ружения. Не был закрыт Сахаровский центр, хотя все дру­гие диссидентские обществен­ные ор­ганиза­ции были расформированы, а их активисты вы­сланы за рубеж. За всем этим явно угады­валась рука Ерша.

* * *

   Нам с Саввой не понравилось, что советни­ком Ерша стал Парасюк, и мы при очередной встрече, на кото­рых наш бывший одноклассник неизменно присутствовал, выразили свое недовольство. Однако Пара­сюк приобрел большой вес, и даже влияние на шефа. Он не растерявшись, тут же стал обвинять нас в не­доста­точ­ной русскости.
   Обильно цитируя свою новую статью в "Правительственном вестнике", он с апломбом заявил, что "оба мы относимся к той категории людей, информация о составе крови которых утра­чена". Про меня он сказал, что "малый рост и раскосые глаза неопровержимо свидетельствуют о боль­шой при­меси у меня татаро-монголь­ской крови. Фамилия Саввы и его природная гордость говорят о поль­ской, а спо­собности и страсть к науке - о еврейской крови в его жилах. Наличие нерусской крови давит на нас, за­став­ляет нас неосознанно совершать русофобские поступки. Поэтому, - заключил он, - мы и выступаем против своего одноклассника - ис­тинного патриота России".
   Особенно удивило нас с Саввой то, что Ерш спокойно, не прерывая, выслушал разглагольствования своего со­ветника. Потом задумчиво заметил, что "если так подходить, то в России не останется ни одного чисто­кровного рус­ского". На что советник тотчас ответил шефу, что "именно это и требует история от политиче­ского лидера. Нужно, чтобы люди боялись. Если они будут бояться прослыть нерусскими, то будут любить. Сталина боялись - по­тому и любили".

* * *

   После этого разговора Савва еще долго кипел от возмущения. Я тоже был недоволен, но не так активно, как он. Впрочем, у Саввы были и другие причины для недо­вольства. Савва поведал их мне. Перво­начально я поднял его на смех. Однако по­степенно я все глубже и глубже понимал причины его не­довольства. Со време­нем и мне сложившаяся ситуация тоже пере­стала нра­виться, хотя по­началу я принял ее с восторгом.
   Собственно говоря, причины для восторга были, и немалые. Прежде всего, это касалось условий жизни и благосостояния простых русских людей. Следует сразу сказать, что простые люди не могли нарадо­ваться но­вой жизни, не уставали славить своего прези­дента, своего нена­глядного Миху Ерша, как любовно звали его в народе.
   Да и как было не радоваться. Простые люди впер­вые за много веков зажили не просто в дос­татке, а в неви­данном раннее богатстве и благополучии. Пришло время, когда каждый русский стал начальни­ком, пусть над безмозглыми кло­нами, но все же на­чальником: помещиком, масте­ром, на крайний слу­чай бри­га­диром.
   У каж­дого рус­ского теперь был свой дом, на худой конец от­дельная квартира, но большая, с множе­ством слуг, пусть тех же безмозглых кло­нов, но все же су­ществ, обязанных прислу­живать ему, хо­зяину жизни.
   Мне довелось встречать многих простых людей, нынче успешно ставших начальниками, помещиками, бри­гадирами. Эти люди весьма довольны собой, они легко управлялись с клонами, результаты их (и подведомст­венных им клонов) работы наглядно видны. Казалось бы, я должен быть вполне счастлив - наш проект осу­ществился в полном объеме, и дал желаемые нам результаты.
   Но мне было не радостно, скорее тревожно. Что-то здесь было не так. Тогда я так и не смог понять, в чем дело, не понял, почему наш успех меня не радовал...
   Может быть мое разочарование, как и у Саввы, было связано с тем, что не все рус­ские смогли быть, не все захотели стать барами, или на­чальниками. Не у всех это по­лу­ча­лось, не всем это было по душе. Некоторые из-за своего романтичного нрава, иные по при­чине бес­пробуд­ного пьянства, никак не вписывались в но­вую жизнь. И тут началась невидан­ная прежде се­лекция рус­ского на­рода.
   Собственно, с русскими реально произошло то, о чем мечтали немцы во время Второй мировой. Гит­лер обещал, что после победы над Россией каждый немец станет помещиком, у каждого будет земля и множе­ство русских в услужении.
   Наверное, немцам это удалось бы лучше, те все же меньше пьют, меньше у них эдакой цыганской бесша­башности. Русским оказалось сложнее, далеко не все вышли в поме­щики. Но судьба была неумо­лима, даже бес­пощадна. Те, кто не смог приспособиться, умирал.
   Судьба была жестока к невписавшимся, даже более бесчеловечна, чем к инородцам. Те хоть могли эмиг­ри­ровать из страны, а за рубежом их принимали, им помогал Запад. А неприспособившимся русским за грани­цей делать было нечего. Да и из страны их никто бы не выпус­тил, чтобы они не позорили нацию. А внутри страны сострадание, соп­ливый гуманизм были вне за­кона, не хо­тели власти унижать русского человека со­страданием. И стали невписавшиеся вымирать, причем со ско­ростью невероят­ной.
   Смерти эти были массовыми и очень уж странными. Казалось бы, зачем умирать тем, кто не вписался в но­вое время? Никто не заставляет их обязательно командовать клонами. Правда, простую работу за людей стали выполнять они, и тем, кто не вписался, делать собственно на земле больше нечего.
   Зато пособие по безработице у невписавшихся, теперь на много больше, чем та зарплата, что они получали в прежние времена. А по­скольку нынешние неприспособившиеся в массе своей были отнюдь не трудоголи­ками, а наоборот, тунеядцами и пьяницами, по большей части раньше работавшими спустя рукава, а час­тенько во­обще прогуливавшими, то, казалось бы, в чем проблема, живи себе на пособие и наслаждайся без­дельем. Так нет же, они стали вымирать, как мухи.

* * *

   Именно это вымирание не сумевших приспособиться к новой жизни и было основной причиной недоволь­ства Саввы новой Рос­сией, причи­ной его бунта против власти, против Ерша. Впрочем, и к выселе­нию из страны инород­цев и дисси­дент­ствующей интеллигенции он тоже относился резко отрицательно.
   Я, вначале не разделявший на­строений своего ученого друга (особо была мне не по душе его за­щита гнилой интелли­генции), постепенно, под влиянием доступ­ной мне стати­стики вымирания невпи­сав­шихся, все больше и больше осознавал его правоту. Хотя не понимал, почему ему так не нравятся меры вла­стей по от­ношению к инородцам.
   Не видел я ничего дурного в том, что недругов России выселяли из страны. Если ты ей не друг Рос­сии, то тебе в ней делать нечего. Не видел также большой беды в том, что других нерусских, хоть они и заявили себя " Друзьями России", поселили отдельно. Люди другой, нерусской культуры, с иными чуждыми нам тра­ди­циями должны жить отдельно, дабы не раздражать русское большинство населения.
   Я специально побывал в не­скольких "местах компактного проживания" и не увидел там ни­каких притесне­ний или иных ущемлений прав и свобод инородцев, в них проживающих. Да, выглядят эти поселения пе­чально. Редко появляющиеся на улицах люди кажутся какими-то озабоченными, кажется, что они постоянно спешат домой, спешат укрыться от посторонних глаз. Их головы были почему-то всегда опущены, поймать их взгляд практически невозможно.
   Но все это мои личные впечатления, мое, может быть повышенно эмоциональное, отношение к проблеме. Никаких реальных фактов, подтверждающих мои эмоции, я там не обнаружил. Считаю не­обоснованными ин­синуации тех, кто не согласен с решениями властей. Поэтому предъявлять какие либо пре­тензии по этому по­воду к Ершу считал неправомерным.
   Иное дело судьба невписавшихся. Однако и тут я не советовал Савве торо­питься с откры­тым выражением своего несогласия. Но унять Савву было невозможно. Неистовый и, вместе с тем, открытый до наивности, он изложил свое недовольство Ершу. Изложил, как я понимаю, во всей полноте.
   А вот этого не сле­довало делать. Меж ними произошел круп­ный раз­говор. От Саввы я узнал подробности, и за­беспо­коился. Мое беспокойство ока­за­лось от­нюдь небес­поч­венным. Вскоре Савва бес­следно исчез. Были подняты на ноги все без исклю­чения правоох­рани­тельные структуры. Еще бы, пропал пер­вый вице-прези­дент круп­нейшей в стране компании. Но все было безрезуль­татно.
   Ольга, разрыв которой с Саввой не был официально зарегистрирован, почувствовав себя вдовой, при­ло­жила все силы, чтобы судьбой бесследно исчезнувшего заинтересовались западные правозащит­ные органи­зации.
   К тому времени нападки на нее усилились многократно. Призывы церковных иерар­хов расправиться с ней стали раздаваться все чаще и чаще. И, в конце концов, они начали давать свои плоды. На нее несколько раз пытались напасть верующие. Но каждый раз какие-то незаметные мо­лодцы успевали прийти к ней на по­мощь, а, разогнав нападающих, всякий раз бесследно исчезали. Было понятно, что люди Ерша незримо ее опекали.

* * *

   Между тем никаких следов похищенного, и, скорее всего, уже убитого Саввы не находилось. Ясно, что кроме Ерша, организовать это преступление было некому. Я один знал, в чем тут дело. Только я пони­мал, что Ерш элементарно испугался. Ведь Савва предложил Ершу ультиматум, либо мы со­вмест­ными уси­лиями ло­маем нами же созданную систему, либо он, Савва делает это сам. А был Савва к тому вре­мени уже очень крупной фигурой и в стране, и в мире. Ерш знал своеобразный характер на­шего мягкого, смешливого, и, вроде бы, не­серьезного друга. Если Савву довести, то с ним лучше не связываться. Ершу собственно не оста­валось иного вы­хода, как с ним распра­виться.
   Впрочем, не исключал я и другой вариант объяснений случившегося. Во время нашей последней встречи Савва был в ужасном состоянии. Он был морально подавлен. Во всем, что случи­лось со стра­ной, он обвинял, прежде всего, себя. Обычно непьющий, он на этот раз был, буквально, накачен конь­яком.
   Но рассуж­дал при этом трезво и зло: - "С чего началось наше моральное падение? Где мы впервые оступи­лись? - спра­шивал он себя - Вроде бы, начинали мы неплохо, были чистыми, честными парнями. Искренне любили ро­дину, желали ей блага, работали ради этого? Создали биороботов, сде­лали всех рус­ских хозяевами жизни. Что в этом плохого? Теперь они работают на нас. Теперь у каждого русского в ус­лужении может быть сколь угодно клонов.
   В древних Афинах процветали и науки, и искусства, хотя почти у каждого свободного афинянина были рабы. Почему же мы, русские, деградируем именно тогда, когда могли бы совершенствоваться и процве­тать? Впрочем - задумчиво продолжил он - ответ именно на этот вопрос пыталась мне перед расстава­нием втолко­вать Ольга. Но тогда я ее не понял, и она ушла от меня. Ушла навсегда.
   Ольга ведь предупре­ждала, что расцвета ждать не след, что неизбежно грядет деградация. Она объяс­нила почему. Рабовла­дельческие Афины процветали до рождения Христа, в то время, когда амораль­ность рабо­владения еще не давила на психику. Нынче ситуация иная. После прихода на землю Иисуса лю­бой немораль­ный поступок неизбежно приво­дит к трагическим для грешника последствиям. Воздаяние за грехи стало неиз­бежным. И в этом нет ни грана мистики. Просто рождение Его прошло через сердце каждого жителя земли, как бы жесток и бесче­лове­чен он ни был.
   Верующие говорят, что каждого нераскаявшегося грешника ждет кара, в его душу вселятся бесы. Это под­дается рациональной интерпретации. Аморализм не только развращает душу человека, но и разла­гающе дей­ствует на его разум. Человеком, преступившим мораль, овладевает психическое расстройство.
   Психике древних греков, жившим в дохристианскую эпоху, не мешало рабство, в котором они держали обыкно­венных, похожих на них лю­дей. А нам во вред даже биороботы, не люди, в полном смысле этого слова, но выращенные из наших людских кле­ток.
   ....И о "последнем прибежище негодяев" Ольга была права. Она как-то сказала: - "Любящий расцветет, а ненавидящий деградирует". Не будет счастлив народ, не будет процветать общество, активно против других настроенное... Нет нам прощения - закончил он свой монолог - и мне, Михаилу Савицкому, в пер­вую оче­редь".
   Обдумывая нашу последнюю встречу, я склоняюсь к мысли, что Савва вполне мог не быть похищен, а уйти сам. Просто уйти. Он истрепал свою психику в клочья и ушел. Возможно он, скрывшись от всех, живет где-то растительной жизнью. Впрочем, дальнейшие события показали, что в ис­чезновении Саввы виновен все же Ерш.

* * *

   Я ожидал, что Ерш вызовет меня для разговора по существу. А он, ви­дать, ждал, что я сам напрошусь к нему на прием. Прошла неделя, я внутренне напрягся, даже подгото­вился, ожидая са­мого худшего. И оно про­изошло. Ночью в мой тщательно охраняемый дом проникло сразу пять двухмет­ровых лбов. И по всему видно, были они не просто рослыми крепкими ре­бятами, а бойцами экс­тра­-класса. Я от при­роды не­велик рос­том и комплекции не особо выдающейся. Но в свое время прошел хоро­шую, даже от­личную подго­товку. Что тут говорить, трудно было, но я уло­жил всех пятерых, и тай­ком, опа­саясь своих (на­верняка уже пере­куп­лен­ных) охранников скрылся из соб­ственного дома.

* * *

   Улизнуть из страны в моем положении было чрезвычайно трудно, но и это мне удалось. Ока­завшись на За­паде, я начал последовательно разоблачать президента Ершова, и его правление. Моя конечная цель была на­строить Запад против ершовской России и их силами свалить своего быв­шего друга. Од­нако у меня ровно ни­чего не вышло.
   Прекраснодушных, до предела наивных западных политиков инте­ресовало совсем не то, о чем я им толко­вал. Их волновала проблема прав человека применительно к клонам. Они никак не могли оп­реде­лить люди ли клоны, и могут ли они претендовать на те же права, что и человек. Все мои попытки воз­родить на Западе бы­лой страх, перед Россией, оказались тщетны. Страх, который постоянно присутст­вовал, пока не рухнул СССР, нынче на­чисто исчез. Между тем я упрямо продолжал свою уже совер­шенно безнадежную антиер­шовскую агитацию западного истеблиш­мента.

* * *

   Все это тянулось до тех пор, пока из России не пришло трагическое известие: - "Известная правоза­щитница и бывшая активистка, ныне разгромленного, либерального крыла РПЦ Ольга Белова - писали га­зеты - забита до смерти верующими у Храма Христа Спасителя". Это сооб­щение пере­полнило чашу моего терпения. Ерш так и не уберег нашу Олю.
   Я решил сменить тактику. "Можно решить задачу гораздо проще - сказал я себе, - нужно взорвать во­ен­ный объ­ект на тер­ритории США, и вызвать тем самым их ответный удар по Рос­сии".
   Конечно эта задача, особенно для одиночки, не имею­щего никакой поддержки ни от одного чело­века на це­лом свете, не­обы­чайно трудна. Но я одержим этой идеей, на меня словно на­шло что-то. Нужно при­знать, то, что на меня нашло - фор­ма по­мешательства, я задался це­лью обя­за­тельно осу­ществить свой план.

* * *

   Уже скоро два года, как я мотаюсь по США. Почти полтора из них я пытаюсь решить главную, даже единст­вен­ную задачу нынешнего (последнего) этапа своей жизни. Я постоянно анализирую сете­вую ин­фор­мацию об ядер­ных объектах страны, а также нахожусь постоянно в интернет-переписке со всеми вид­ными специа­ли­стами в об­ласти компьютерной защиты.
   Все это делаю я в надежде нащупать хоть ка­кую-нибудь щель в за­щите ядерных объектов от несанк­циони­рованного вторже­ния. Не оставляю наде­жды когда-нибудь эту за­дачу ре­шить, ведь удалось же мне выкрасть проект клонирования человека из секретнейшей лаборато­рии ЦРУ.
   Путешествовать по дорогам этой страны, оставаясь на ночлег в моте­лях, можно не засвечиваясь, если ко­нечно не на­рушать закон, неограниченно долго. Но меня постоянно пресле­дуют агенты, и ЦРУ, и на­шего ФСБ. Уходя от по­гони, мне не раз приходилось убивать своих преследо­вателей.
   Се­годня уже нет штата в США, где на меня не было бы заведено уголовного дела. В одних штатах мне гро­зит электрический стул, в дру­гих, где смертной казни нет, - пожизненное заключение. Мне прихо­дится по­стоянно менять и имя, и внешность. Для этого у меня припасено дос­таточное ко­ли­че­ство документов, выпи­сан­ных на разные фамилии, и такой же набор париков, на­клад­ных усов и бо­род, для изменения внешно­сти.

* * *

   На той неделе, когда отсыпался в мотеле одного из маленьких захолустных городков штата Канзас, я уви­дел странный сон. Явились мне во сне Ольга... и мама.... Собственно - это был даже не сон, а некое видение. Посреди ночи что-то разбудило меня, и я, находясь еще в каком-то переходном полусонном, полубодрст­вующем состоянии, увидел Ольгу...
   Она была, как бы соткана из света и вся светилась изнутри, но не ярко, а как-то приглушенно. Чуть замет­ные колебания воздуха делали ее фигуру трудно различимой и еще более при­зрачной. Была она еще краси­вей, чем всегда. А за ее спи­ной угадыва­лись крылья.
   Наяву трудно даже представить себе человека с крыльями. В театре и кино это выглядит ужасно не­гар­мо­нично. А тут во сне все было по-другому, крылья за спиной у Ольги - это было красиво. Очень кра­сиво! По­смотрев меня своим с детства серьезным внимательным взглядом и понимающе улыб­нувшись, Ольга загово­рила со мной. Голос ее был, как всегда тих и нежен, но, казалось, я не слышал ее слов, так как зву­чали они не в воздухе, а у меня в голове.
   Вначале я не понимал ни слова, а только наслаждался журчанием ее голоса. Потом я понял, что она просит меня от­казаться от моего безумного плана. Она убеждала меня, что я заблудился, что мой бедный воспален­ный мозг создал химеры, в которые сам же и верит. Будто бы у меня, Мишки Иванова, ее бедного милого Вана, неожиданно началось обострение, перенесенного еще в детстве и давно залеченного менин­гита.
   Она говорила, что президентом в России не наш Ерш, а бывший руководитель Внешней разведки Си­доров, мой трусоватый шеф, уволивший меня после успешной операции. А Ерш до сих пор руководит унас­ледован­ной от отца небольшой фирмой "ЕршовЛимитед", занимающейся разведением аквариумных рыбок. Савва ученый-ихтиолог дейст­вительно помог Ершу модернизировать отцовское производство. А Петя Сумской во­все не психолог, а завпроизводством у Ерша. Парасюк вовсе не академик, а бухгалтер, которого взял к себе в фирму Ерш, причем по ее, Ольгиной просьбе, так как этот злобный дурак нигде не мог найти себе примене­ние.
   Когда меня уволили из внешней разведки, Ерш, будто бы взял меня к себе руководить охраной его пред­приятия. После обострения моей болезни, когда у меня начались фантазии, Парасюк позволил себе издева­тельские высказывания в мой адрес, что сказалось на моем душевном состоянии. После чего, Ерш изгнал Па­расюка из своей фирмы.
   И вовсе они с Саввой не расставались, просто Ольга надолго уезжала с благотворительной миссией на Са­халин, где разразилась эпидемия. А Савва действительно, как бы исчез. Два года назад его машину взорвали, когда он, помогая Ольге, подвозил продукты для походной кухни, где ее благотворительный фонд кормит не­пьющих, а поэтому неохваченных Государственной программой излечения, бом­жей. Ни от машины, ни от Саввы, буквально, ничего не осталось, похоже, продукты кто-то заме­нил взрывчат­кой. Скорее всего, это ра­бота скинхедов, уж больно ненавидят они тех, кто кормит бомжей.
   Че­рез полгода, Ольгу, постигла та же участь. Скины забили ее насмерть прямо у по­ходной кухни непода­леку от храма Христа Спасителя. Ее убийцы назвали себя православными, но западные СМИ ошибаются, считая их верующими христианами.
   Но самое главное, что я, Ван, должен обязательно понять: ника­кого производства клонов в про­мышленном мас­штабе в России нет, правда, газеты постоянно пишут о каких-то секретных экспериментах с клонирова­нием человека. Но это когда еще будет. А те, кого я принял за клонов, просто пьяницы и наркоманы, в соот­ветствии с Государственной программой находящиеся на излечении в многочисленных теперь Реабилитаци­онных центрах. Они, накаченные ле­карствами, сдаются теперь в аренду предприятиям, где проходят курс трудотерапии.
   То, что эти несчастные - клоны, которых фабрикует фирма "ЕршовЛимитед", благодаря чему Ерш скоро станет сначала самым богатым предпринимателем, а позже президентом страны, придумал на одном из шум­ных застолий Савва. Ольга помнит, как я. Ван, весело смеялся Саввиной шутке. Потом неожиданно поверил в ее истинность.
   Если верить рассказу Ольги, то я сдвинулся именно на эту тему, и, вообразив себе невесть что, попал в пси­хушку. Будто бы из психушки я убежал, оказался в Штатах, где своими расска­зами пы­тался спро­во­цировать ядер­ный удар по России. Своей настырностью я всем надоел и был посажен уже в американскую пси­хушку на обследование. Американ­ские психиатры, будто бы так и не пришли к единому мнению о том, кто я экстре­мист-провокатор, или просто соскочивший с на­резки фэсбэшник.
   Пока они разбирались, я будто бы сбежал и от них. Теперь мота­юсь по Штатам, скрыва­юсь от амери­кан­ской полиции, убивая преследователей. А фсбэш­ники, якобы, пре­следую­щие меня здесь, всего лишь плод моего больного воображения ....
   "То, что твое воображение выдает за факты нашей российской действительности, - строго глядя мне прямо в глаза, сказала она, - есть не реальность, а прогноз ближайшего будущего". Далее Ольга про­из­несла фразу, которую я, вроде бы, раньше слышал от какого-то психиатра (но не помню где и когда): "Бред психи­чески больного человека - это всегда отчет. Не всегда под­даю­щийся расшифровке, от­чет души, загля­нувшей в будущее, и сообщающей нам о неведомом, о нашей будущей жизни".
   Далее Ольга убеждала меня одуматься: - "Ядерный удар, это страшно - втолковывала она мне своим тихим голосом, - ведь погибнут дети, не­винные дети. Убивать преследователей тоже нельзя, у них могут быть дети, а "слеза ребенка" ... Одумайся, перестань убивать. Отклю­чать сознание извест­ными тебе прие­мами, можно, а убивать грех. Вот Мария Александ­ровна тоже так думает" Она полу­обер­ну­лась, и за ее спи­ной, вдалеке вдруг словно открылось небольшое окошечко, и я увидел маму...
   Мама стояла за прилавком палатки, в которой они с отцом в последнее время работали. В ее руках была большая кукла, а за спиной тоже угадывались крылья (или это отсвечивала мишура, разве­шанная в глубине палатки). У палатки стояли покупатели. Я разглядел мужчину средних лет в кепке. За его руку держалась девчушка с большим белым бантом в рыжих волосах.
   "Почему мама в торгует в палатке? Ведь она и отец умерли, когда я еще был в России. Или я кто-то пу­таю?" - спросил я Ольгу? Но и она, и мама ис­чезли, а я на время погрузился в ка­кую-то бездонную тьму. За­тем я проснулся. "Неужели мама жива, и работает в той же палатке? А я провоцировал американцев сбросить атомную бомбу на ее голову... Нет, она умерла через полгода после смерти отца, я ведь сам хоронил ее. Не мог же я и это себе вообразить?"

* * *

   Уже поздняя ночь. Пишу эти строки в лучшем отеле Оклахома-Сити (можно же себя хоть иногда поба­ло­вать ком­фортом). В соседнем номере расположился очень подоз­ри­тель­ный молодой человек, он явно следит за мной. Окончу эти беспорядочные записи и от­правлю их на мой сайт в Интернете. Под утро подго­товлю себе новые документы, постучу к соседу и постараюсь отключить его сознание хоть на пару часов. Раньше бы я отключил его сознание навсегда, а те­перь нельзя, Ольга запретила мне убивать.
   Дальше доеду до ближайшей автомобильной свалки, изменю внешность, брошу тачку и отправлюсь рей­совым автобусом в Даллас, где приобрету новый автомобиль. Хотелось бы купить что-ни­будь мощ­ное, со­временное, но опасно при­влекать к себе вни­мание, да и деньги следует экономить. Придется ограни­читься очередной разва­люхой.
   Затем я снова пу­щусь в свое бесконечное путешествие. Впрочем, теперь оно вряд ли бу­дет долгим. "Отклю­чен­ные" агенты будут, приходя в себя, вновь идти по моему следу. Может оно и к лучшему, скорее при­дет фи­нал. Взорвать какой-нибудь ядерный объект я теперь, уж точно не смогу. Как только поду­маю об этом, пе­ред глазами встает лицо Ольги, и слышатся ее слова: - "По­гибнут дети, невинные дети!"

* * *

   Убе­дительно прошу, какого-нибудь любителя изящной словесности (дай Бог, чтобы он ока­зался не за­кон­чен­ным графоманом) придать моим записям более приемлемый вид, и опубликовать их под своей фами­лией. Думаю, может получиться неплохой фантастический рассказ.
   А если мой сон все же правдив, то прав и тот, цитированный Ольгой, неизвестный психиатр, и мои за­писи тем более есть смысл публиковать. Ибо, если они и не отражают те­кущую реальность, то мо­гут слу­жить весьма прав­доподоб­ным, по­чти стопроцент­ным прогнозом самого бли­жайшего буду­щего Рос­сии. Пусть мой разум меня обманывает, но чувства не лгут, это точно.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"