Ефим Гольбрлйх

ОЧЕРКИ

ЭССЕ СУДЬБЫ

Москва-Тель-Авив 2006

Ефим Гольбрайх. Очерки. Эссе. Судьбы.

(c) Ефим Гольбрайх, 2006

 

Памяти моей жены
Суламифи Федоровской
посвящается

 

ОЧЕРКИ

 

Жуков.

Штрихи к портрету

Словосочетание "Маршал Победы" однозначно ассоциируется с Жуковым. Георгий Константинович Жуков -единственный четырежды Герой Советского Союза (трижды героями были летчики Кожедуб и Покрышкин) - сделал для разгрома врага столько, что "присвоение" ему народом звание Маршала Победы было естественным, заслуженным, закономерным. С его именем связаны оборона Ленинграда и Москвы, разгром Сталинградской группировки противника, победа в решающей битве Великой Отечественной войны под Орлом и Курском, завершающее сражение за Берлин.

Жуков личность сложная, неординарная, противоречивая. О нем написано много и будет написано еще не раз. Он был суров, жесток, подчас груб и нетерпим. Жена однокашника Жукова генерала Горбатова вспоминала, что Жуков зачастую проявлял черты своего непростого характера и вне службы, когда в этом не было никакой необходимости.

Нет никаких свидетельств, что Жуков, как об этом пишут некоторые авторы, вызволил из тюрьмы Рокоссовского. Между ними были достаточно сложные отношения. Да и не мог он, будучи в 1940 году Командующим Округом, это сделать. Тогда это было небезопасно. Даже для него.

Вновь назначенный Нарком Обороны Тимошенко обнаружил чудовищный недокомплект высшего комсостава. Кто не был расстрелян - сидели. Тимошенко рискнул обратиться к Сталину. Сталин сказал: "Дайте список".

Список был велик. По-видимому, Сталину надоело читать, и он его перечеркнул. Но после буквы Р..

Сталин принял Рокоссовского вместе с Жуковым. Высокий, статный, в ладном кителе с орденами, будущий Маршал был смущен, скован, на вопросы отвечал невпопад. Огорченный Жуков уже решил, что Командарм провалился.

- Почему такая неосведомленность? - раздраженно спросил Сталин, - чем вы занимались перед войной?

- Сидел, товарищ Сталин.

- Нашел время, когда сидеть! - Дотронулся до плеча генерала Сталин. И обстановка разрядилась.

А вот Конева Жуков действительно спас, сделав его своим заместителем, когда после развала Западного фронта тому грозил Трибунал. Но это уже было другое время. Шла война, положение Жукова было другим, и он МОГ это сделать.

Во время последней опалы в "Правде" появилась статья Конева, в которой он беспощадно разнес Жукова. Конев этой статьи не писал и не подписывал. Тем не менее, к его великому огорчению, она появилась за его подписью. Позвонил Хрущев: "Завтра читай свою статью. И без фокусов! Понял?". -Что он мог сделать? Ни одна газета не опубликовала бы его оправдания, ни к одному микрофону он не был бы допущен. Конев это понимал и неоднократно пытался объясниться с Жуковым. Но тот его не простил. Не в его это было характере. Тем более удивительно читать в интервью младшей дочери Жукова Марии: "Отец - истинный христианин. Он всех простил. Он приехал на юбилей к тому же Коневу и обнялся с ним". Это никак не вяжется со словами Жукова, написанными им на конверте, в котором Конев послал Георгию Константиновичу поздравление с Днем Победы и просил прощения: "Предательства не прощают. Прощения проси у Бога. Грехи замаливай в церкви. Г. Жуков". Между этими двумя событиями пролегли десятилетия, и они имели место в разные эпохи жизни маршалов.

Добавлю, что, командуя Уральским Военным Округом, Жуков посетил в Свердловске Ипатьевский дом. К Жукову подошел, участвовавший в расстреле царской семьи, Ермаков и протянул руку Жуков ответил: "Палачам руки не подаю". - В те годы это был мужественный поступок.

Около полугода перед войной и в самом ее начале Жуков возглавлял Генеральный Штаб. Невозможно понять, почему за эти месяцы, когда война уже неотвратимо нависла над страной, о чем неоспоримо свидетельствовали сводки его собственного разведуправления, Генштаб не разработал не только концепции отражения противника, но и вообще не подготовил сколько-нибудь вразумительной тактики на случай внезапного нападения врага. В достаточно обширных "Воспоминаниях и размышлениях" Жуков никак этого не объясняет и о своей работе в Генштабе говорит скупо и вскользь.

Вину за растерянность, неразбериху и неудачи первых недель и месяцев войны вместе со Сталиным должен разделить и Начальник Генерального штаба.

Заметим, что задолго до войны, представляя своего командира полка Жукова на повышение, командир дивизии Рокоссовский в аттестации написал: "Склонности к штабной работе не имеет...".

Во время войны Жуков был Заместителем Верховного Главнокомандующего. Однажды к нему на стол легла бумага, начинавшаяся словами: "Первому Заместителю Верховного Главнокомандующего..." Он отшвырнул ее, не читая: "Я не первый! Я - единственный!". - Вполне возможно, что от этой бумаги зависела судьба, а может быть и жизнь людей.

После Вяземской катастрофы командующий окруженными войсками генерал Лукин получил телеграмму: "Из-за неприхода окруженных войск к Москве - Москву защищать некем и нечем. Повторяю, некем и нечем. Сталин".

Приняв Западный фронт в состоянии полного развала, новый Командующий Жуков приказал найти и расстрелять виновных командиров полков и дивизий. Нашли. И расстреляли. В этой обстановке разбираться было некогда. Но от этого не легче. Как Командующий фронтом Жуков должен был подписывать и утверждать смертные приговоры. К сожалению, есть основания полагать, что не все расстрелянные были виновны.

Тем временем немцы заняли Калинин.

Так случилось, что, обороняя Москву, Рокоссовский, через голову Комфронта, обратился к Сталину с просьбой отвести войска за Истринское водохранилище. Это давало возможность удерживать рубеж меньшими силами и перебросить часть войск на другие участки. Сталин разрешил. Жуков был взбешен - его обошли! И в свойственной ему грубой манере приказ отменил. Это стоило многих ненужных жертв... А фон Бок обошел водохранилище и вышел на Ленинградское шоссе в полусотне километров от Москвы...

Неистовство Комфронта, возможно подогретое сознанием собственного промаха, хотя на Жукова, постоянно уверенного в своей абсолютной правоте, это было непохоже, вылилось в недостойные угрозы, мат и оскорбления, которые ошеломили Командарма (через много лет Жуков пожалеет об этом разговоре). Рокоссовский положил трубку, продолжавшую изрыгать брань, и совершенно уничтоженный пошел куда глаза глядят. Заместители повисли у него на плечах, усадили в машину и отправили в штаб. Позвонил Сталин. Рокоссовский приготовился к самому худшему. Неожиданно Сталин сказал: "Товарищ Рокоссовский! Скажите, вам очень тяжело?" - и когда только успел узнать! И тон ему не свойственный. - "Я вас прошу продержаться. Я вам пришлю подкрепление - сто человек с ПТР Только Жукову не говорите".

Разговор со Сталиным вернул Рокоссовскому уверенность в себе.

Рокоссовский был талантливым военачальником, но его таланту полководца по разным причинам не суждено было раскрыться в полную силу До сих пор по-настоящему не оценена его роль в защите Москвы. Если Жукова уважали и боялись, то Рокоссовского уважали и любили.

После разгрома немцев под Москвой Жуков спал несколько суток. Не просыпался и не отвечал даже на звонки Сталина.

В конце войны Сталин произвел рокировку, поменяв Командующих фронтами. Жуков принял 1-й Белорусский фронт, а Рокоссовский - 2-й. Таким образом, Жуков получил направление на Берлин вместо Рокоссовского, оттесненного к морю. Сделал ли это Верховный под давлением Жукова? Неизвестно. Но Рокоссовскому была нанесена обида.

Объективности ради надо сказать, что к этому времени авторитет Жукова был таким, что если бы не ему было поручено брать Берлин - никто бы этого не понял - за ним шла череда побед одна значительней другой.

Но до этого еще было далеко.

Командуя Ленинградским фронтом, Жуков направил армиям и Балтфлоту шифрограмму Љ4976: "Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны и по возвращении из плена сами они тоже будут расстреляны". (В печально известном приказе Сталина Љ 270 от 16 августа 1941 года предписывалось лишать эти семьи государственного пособия и помощи, а "сдающиеся в плен врагу командиры и политработники являются злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту, как семьи нарушивших присягу и предавших свою родину". О расстрелах там речь не шла).

Приказ жестокий. Но кто вправе определить меру жестокости, когда на карту поставлена судьба страны! Сдача в плен в начале войны, к сожалению, не носила одиночного характера. Рука не подымается писать "массовый". Выбираясь из окружения от Витебска до Вязьмы встречал сотни людей, уже переодетых в гражданское, шедших на запад...

Когда началась война советской власти было 23 года, двадцать четвертую годовщину страна отмечала уже в войну. Еще было много людей, имевших все основания относиться к советской власти без большой любви: раскулаченные и расказаченные, разоренные насильственной коллективизацией крестьяне, бывшие нэпманы ("новые русские"?), уцелевшие участники белого движения - многие из них добровольно сдавались в плен. Появилась директива Генштаба, строжайше запрещавшая направлять в одно подразделение родственников и земляков "во избежание сговора и перехода на сторону противника".

Так что все здесь не так просто. Что касается самой шифрограммы - она вполне в характере Жукова. Но надо помнить в какой обстановке и в какое время дана эта устрашающая директива.

Главный Маршал авиации Голованов свидетельствует, что под Ленинградом по приказу Жукова расстреливали из пулеметов отступающих красноармейцев...

Известно, что Жуков, мягко говоря, недолюбливал политработников. Он собственноручно вычеркнул из списка Героев Советского Союза лейтенанта Береста, только потому, что тот был заместителем командира роты по политчасти. Между тем, именно Берест, крепкий мужчина, спортсмен, втащил - буквально - на купол рейхстага молодых и менее физически подготовленных Егорова и Кантария (лестницы были разрушены).

При Жукове в армии расцвело рукоприкладство, да и сам он, говорят, был скор на руку. Не отсюда ли пошла отвратительная дедовщина?

Начальником разведки фронта у Жукова был генерал Мильштейн. Наверное, не из худших. Сохранились воспоминания генерала и вот, что он пишет: "Когда вызывал Жуков, возникало желание не ответить на оклик часового - пусть стреляет!" Красноречивое свидетельство о характере Комфронта и обстановке в его штабе.

Один из Министров Обороны Советского Союза Маршал Малиновский (при рождении Рувим Янкелевич...) как-то сказал Хрущеву: "Жуков - страшный человек". - Его не без оснований упрекали в самодурстве.

В бытность Жукова Министром Обороны армия постепенно выводилась из-под контроля партии и государства. Доходило до того, что секретари ЦК республик не могли не только вызвать - пригласить к себе Командующего Округом -ехали к нему сами. Начальники гарнизонов, не стесняясь, вызывали партийных и советских руководителей.

Перед Парадом Победы Сталин пожелал сфотографироваться с Командующими фронтами, но в это время его вызвал к телефону Черчилль. Жуков сел на его место в центре первого ряда и этот снимок стал историческим. Сталин удивился, поворчал и забыл. Впрочем, Сталин ничего не забывал.

До последнего времени считалось, что обвинения Жукова в бонапартизме беспочвенны. Мы знаем, что Маршал написал, но не знаем, что он думал. Когда с этим вопросом обратились к Константину Симонову он неожиданно сказал: "А почему нет! Перед ним был пример Эйзенхауэра!" (ставшего Президентом Соединенных Штатов).

После войны начались аресты бывших подчиненных Маршала и близких к нему людей. Многие из них показали, что Жуков готовил военный переворот. Из 75 опрошенных это подтвердили 74 человека... Но Сталин собирался воевать дальше, Жуков был ему нужен и он отправил его подальше от Москвы - командовать Одесским Военным Округом.

Прибыв в Одессу и вступив в командование округом, Жуков собрал генералов и сказал: "Вы думаете, к вам приехал новый Жуков? К вам приехал старый Жуков!". В Одессе Жуков фактически узурпировал власть. Областные и городские учреждения, в том числе МВД, были практически лишены всякого влияния на жизнь города и области. Все вопросы

решал Жуков. В Москву посыпались просьбы: "Уберите от нас этого диктатора!". - Но надо признать, что Жуков, если не искоренил, то значительно сократил преступность в городе, и одесситы вздохнули свободнее. Военные патрули навели в городе порядок.

Но вскоре Сталину доложили о причастности некоторых крупных военных к мародерству и грабежам в Германии. Были арестованы генералы Телегин, Крюков, его жена Лидия Русланова (с последней Жуков был достаточно близок и наградил ее орденом Отечественной войны 1-й степени). Упоминалось и имя Жукова. Сталин не поверил и поручил провести на квартире и даче Жукова негласный обыск.

Жуков не был аристократом. Он происходил из крестьянской семьи и бесхозное имущество его, по-видимому, раздражало. Его следовало прибрать, складировать, но почему-то не в государственных закромах, а на квартире и даче Главнокомандующего оккупационными войсками в Германии...

Список обнаруженного имущества, антиквариата, картин, ковров, драгоценностей и прочего велик и впечатляющ. Не хотелось его приводить, чтобы не унижать память Великого Полководца. Привожу его для тех, кто считал и считает, что это инсинуации имевшие место в период гонений Маршала. Предвижу возмущение поклонников бесспорного стратегического таланта Маршала. Но что поделаешь.

Личный эшелон Маршала Жукова состоял из 7 вагонов с 85 ящиками с мебелью со 194 предметами из карельской березы и красного дерева. При обыске в квартире обнаружено 4 тыс. метров шелка, парчи, панбархата, 323 собольих, обезьяньих, лисьих и каракулевых шкурок, 44 ковра и гобелена старинной работы, 55 ценных картин, 7 ящиков фарфоровой и хрустальной посуды, 2 ящика с серебряными столовыми и чайными сервизами, множество статуэток и ваз из бронзы и фарфора, множество книг в кожаных переплетах на немецком языке, которого Жуков не знал. Чемоданчик с драгоценностями был впоследствии найден на квартире няни Руслановой... И это еще не все.

Тех, кто пытается это отрицать или сомневается "обезоружил" сам Жуков, написавший в объяснительной записке в Политбюро, что "дает клятву большевика больше таких ошибок не допускать и просит не исключать его из партии". И подписывается просто: "Г. Жуков".

Сталин отправил Жукова в Свердловск.

Автор вовсе не собирался копаться в грязном белье великого полководца и знакомить читателя с частной жизнью Жукова. "Спровоцировал" автора сам Маршал. Командуя фронтом, он направил Командующему 1-ой Гвардейской танковой армией генерал-лейтенанту М.Е. Катукову записку следующего содержания: "Я имею доклады, что т. Катуков армией не руководит, отсиживается дома с бабой и что сожительствующая с ним девка мешает ему в работе. Требую немедленно отправить от т. Катукова женщину. Если это не будет сделано, я прикажу ее изъять органам СМЕРШ".

Сам Маршал вовсе не был пуританином. И с полным основанием мог бы отнести записку к самому себе.

В 1929 году, когда Жуков был командиром полка в Минске, он получил партийный выговор "за пьянство и неразборчивость в связях с женщинами". И выговор был не последний.

В 1919 году Жуков познакомился с Марией Волоховой, медсестрой лазарета, где он лежал по ранению. Роман прервался с отъездом Жукова на фронт.

В 1920, командуя эскадроном в Воронежской области он познакомился с Александрой Дневной Зуевой, зачислил ее писарем эскадрона, и она стала его гражданской женой. (Обе дочери Жукова, Эра и Элла, рождены ею в неоформленном браке).

В 1923 году Жуков стал командиром кавполка в Минске, где проживала его первая любовь Мария Волохова, и в течение нескольких лет жил на два дома. Родила дочку и Мария.

В конце концов ей это надоело, она уехала из города и вышла замуж. Жуков остался с нелюбимой Александрой и дочерьми. Что не мешало ему пускаться в рискованные связи. Во время войны такие поползновения были в отношении второй фронтовой жены Маршала Конева, Антонины, с которой Иван Степанович связал свою судьбу после войны.

Настоящая, любимая, жена Жукова появилась на фронте осенью 1941 года. Вспоминает водитель Жукова Александр Бучин: "Лидочка появилась в группе обслуживания Комфронта в дни битвы под Москвой. Худенькая, стройная, была для нас, как солнечный лучик, и Георгий Константинович к ней привязался. Несмотря на свой крутой нрав к Лидочке относился очень душевно, берег. Она не отходила от него ни на шаг. В любой обстановке. Даже когда он шел на передовую, нас он оставлял, а она шла за ним. Застенчивая, стыдливая Лидочка не терпела грубостей. Жуков иногда доводил ее до слез своими солдатскими выражениями, хотя, и не скрывая этого, любил ее и старался беречь".

После Парада Победы на квартире у Жукова в узком кругу собрались члены семьи, его жена Александра Зуева с дочерьми и близкий друг Георгия Константиновича - Лидия Русланова. "Правительство, - сказала она, - оценило подвиг полководцев, но не оценило подвиг их жен" и подарила Зуевой дорогую брошь в виде пятиконечной звезды с брильянтами, по слухам принадлежавшую когда-то Наталье Гончаровой.

Лидочка оставалась с Георгием Константиновичем и после Победы. Она жила с ним в Москве и последовала за ним в Одессу и в Свердловск. Дважды она сделала аборт и оба раза это были мальчики, о которых Жуков так мечтал... Лидочка оставалась с ним до того, как в Свердловске он влюбился в военврача Галину Семенову. Лидочка уехала в Москву, где Жуков, став министром, помог ей получить квартиру.

Галина Александровна была моложе Георгия Константиновича на 30 лет. Она стала последней настоящей любовью

Маршала и после рождения дочери (опять девочка!) Марии Жуков зарегистрировал брак.

Но прожили они после этого недолго. Сначала скончалась от рака Галина Александровна, через полгода ушел из жизни и Маршал. Жуков завещал похоронить себя рядом с женой, но Брежнев распорядился захоронить его прах в Кремлевской стене.

Возвращаясь к военной деятельности Жукова, следует отметить, что и он являлся сторонником доктрины "бить врага на его территории", о чем он нигде не упоминает. Как Начальник Генштаба он в 0 час 25 мин направил в войска директиву - "На провокации,- (которых было предостаточно), - не отвечать", вместо того, чтобы привести их в состояние боевой готовности. Директива дезинформировала командиров и добавила растерянности в и без того непростую обстановку. Но такова была политика правительства и Сталина. Жуков неправильно ориентировал Командующего Белорусским Округом Павлова, считая, что главный удар противника будет наноситься НЕ через Белоруссию. Это в значительной степени предопределило разгром Западного фронта. Павлов был расстрелян.

Жуков был государственным человеком.

После смерти вождя Жуков предотвратил приход к власти Берии, сыграл решающую роль в его аресте, нейтрализовал органы безопасности, перебросив с Урала две танковые дивизии и арестовав офицеров этого ведомства.

Не за это ли Георгий Константинович получил четвертую звезду Героя Советского Союза, когда страна никаких боевых действий не вела, став единственным в СССР четырежды Героем? (Заметим, в скобках, что по положению о звании Героя Советского Союза при повторном и последующих присвоениях звания орден Ленина не вручается, а только очередная Золотая Звезда. Жуков настаивал - и получал - и ордена Ленина...)

История повторилась в 1957 году во время противоборства с "антипартийной группировкой". Министр безоговорочно принял сторону 1-го Секретаря, на военных самолетах доставил в Москву всех членов ЦК, а на самом Пленуме выступил с убедительной и аргументированной речью. Его ввели в члены Президиума (Политбюро).

И вдруг, меньше, чем через полгода, он был снят со всех постов и отправлен на пенсию!..

В своих воспоминаниях Хрущев пишет: "Для меня это было очень болезненное решение". (Еще бы! Всего четыре месяца назад Жуков его спас). От КГБ и политорганов поступали сигналы об опасности сосредоточения в руках Министра Обороны чересчур большой власти.

Жуков стал формировать в войсках диверсионные штурмовые части, дивизию спецназа и особые бригады, создал школу диверсантов, пытался подчинить себе пограничные войска.

Все это без ведома ЦК и правительства. (Надо помнить то время и существовавшую тогда систему власти).

Это еще не был путч. Да и едва ли он был возможен -популярность Жукова в армии была не столь велика, как он привык думать. В войсках было много обиженных им генералов и офицеров. Всем надоела его безапелляционность и грубость. В беседе с К. Симоновым, оценивая свои ошибки и промахи, Жуков скажет: "...В чем-то, очевидно, виноват и я - нет дыма без огня!"

Были и причины оборонного характера. Численное превосходство уже не играло в современной войне решающей роли. Тактика Жукова заваливать противника трупами уже не годилась. Наступало время ракет.

Многие военачальники считали, что войну можно было кончить еще в феврале. В их числе был и герой Сталинграда Маршал Чуйков. Сотни тысяч солдат и офицеров остались

бы живы. Скептическую улыбку вызывает у военных и эксперимент с прожекторами - генерал Горбатов, на правах бывшего однокашника, спросил Жукова: "Зачем ты зажег прожектора?". - "Чтоб было светло наступать!". - "Ну и наступал бы днем".

Оба эти момента довольно наивно обыграны в фильме Озерова о Жукове - ... К Жукову входит начальник штаба фронта с подготовленным приказом о начале наступления. Командующий продолжает играть на баяне: "Правильно, Георгий Константинович. Люди устали".

И уж совсем смешно обыгран эпизод с прожекторами: солидные люди, командармы, по-детски щурятся и отворачиваются от слепящего света.

Щурились и немцы. Но недолго...

Не автору, начинавшему войну рядовым солдатом пехоты, давать оценку полководческому таланту прославленного Маршала. Но вот взгляд со стороны - когда Эйзенхауэру доложили о потерях советских войск в Висло-Одерской операции, генерал воскликнул: "Меня бы за такую победу отдали под суд!.."

Но он же, став Президентом Соединенных Штатов, сказал: "Не вызывает сомнений, что это был превосходный полководец. Объединенные нации никому так не обязаны, как маршалу Жукову".

Еще обиднее оценка военными специалистами и историками Берлинской операции - она определяется, как преступно-бездарная, через черточку. Союзники не ввязывались в эту битву - берегли людей. Необходимости в штурме Берлина не было. Город был окружен и пал бы через несколько дней. Это была чисто политическая акция, инициированная Сталиным: "Добить врага в его логове!".

Но стоила она десятков тысяч жизней...

Но и здесь не все так просто.

1 апреля 1945 года Черчилль писал Рузвельту, что "если русские захватят также Берлин, то не создастся ли у них

слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу?" и далее: "если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, то мы, несомненно, должны его взять".

Не оказался. И неизвестно как на это письмо отреагировал Рузвельт. Едва ли согласием.

Но если об этом письме было известно советскому руководству, становится понятным стремление Командования как можно скорей взять Берлин, не считаясь с потерями.

Что касается "подавляющего вклада", то сам же Черчилль его признал, сказав, в свойственной ему манере: "Красная Армия выпустила кишки из германской военной машины".

Будучи Министром Обороны Жуков по поручению Хрущева подготовил доклад о полководческой деятельности Сталина. С грифом "Секретно (Љ72с)>> и припиской: "Товарищу Хрущеву Н.С. Направляю Вам проект моего выступления на Пленуме ЦК КПСС. Прошу посмотреть и дать свои замечания. 19 мая 1956 г. Жуков".

Частичная реабилитация Сталина уже началась, Пленум не состоялся, доклад Жукова не был ни произнесен, ни опубликован. На титульном листе появилась резолюция Хрущева: "Разослать тов. Булганину Н.А. и Шепилову Д.Т. Хранить в архиве Президиума (Политбюро) ЦК КПСС".

В книге Виктора Суворова "Тень Победы" последний уделяет много времени и места "преступлению" Жукова, не отдавшего приказа об ответных действиях против германских войск, совершенно игнорируя тот факт, что Начальник Генерального штаба на это права не имел. Это решает высшее руководство страны.

В упомянутом докладе Жуков пишет по этому поводу: "В 3 ч. 25 мин. Сталин был мною разбужен и ему было доложено о том, что немцы начали войну, бомбят наши аэродромы и города и открыли огонь по нашим войскам. Мы с тов. С.К. Тимошенко ПРОСИЛИ РАЗРЕШЕНИЯ дать войскам приказ об ответных действиях. Сталин, тяжело дыша в телефонную трубку в течение нескольких минут, ничего не мог сказать, а на повторные вопросы отвечал: "Это провокация немецких военных. ОГНЯ НЕ ОТКРЫВАТЬ, чтобы не развязать более широких действий. Передайте Поскребышеву, чтобы он к 5 часам вызвал Молотова, Берию и Маленкова на совещание. Прибыть вам и Тимошенко".

До 6 час. 30 мин. он не давал разрешения на ответные действия и на открытие огня".

Не лучшего мнения о Сталине, как о стратеге, был и Маршал Рокоссовский, писавший в конце жизни: "Этот недоучка (Сталин) только мешал воевать. Мы, Командующие, его обманывали - любому, самому несуразному его распоряжению поддакивали, а действовали по-своему".

Маршал Жуков наиболее крупный полководец не только Великой Отечественной, но и всей 2-й мировой войны. Череда блестящих побед, одержанных им - неоспорима. Некоторые из них приписывались полководцу незаслуженно средствами массовой информации и подхвачены народом. Жуков их не дезавуировал...

Так произошло с разгромом Сталинградской группировки противника. В действительности решающая роль здесь принадлежит Рокоссовскому, сказавшему прибывшему под Сталинград представителю ставки: "Разрешите мне самому командовать фронтом!" Жуков разрешил и вернулся в Москву.

Операцию эту разработали Жуков и Василевский. Они же разработали план активной обороны на Курской дуге, положивший начало окончательному разгрому врага. Непосредственными исполнителями плана были Командующие фронтами Конев, Рокоссовский и Ватутин. Жуков в этой операции не участвовал.

Узнав, что снимается фильм, Рокоссовский написал письма режиссеру Озерову и исполнителю роли Жукова артисту Ульянову, указав на эти и другие неточности в сценарии. Ответа Рокоссовский не получил. Сценарий остался без изменений...

Решение воздвигнуть в Москве памятник Жукову, поначалу вызвало противоречивые отклики. В печати появились статьи с возражениями. Вспоминали даже Халхин-Гол, где комкор Жуков в 1939 году переломил ситуацию и одержал свою первую блестящую победу. Уже тогда его любимым словом было - "Трибунал!".

Поздним летом 1941 года, когда Жуков командовал Резервным фронтом, участвовавший в этом походе секретарь Союза писателей СССР В.Ставский, писал Сталину: "За несколько месяцев в 24-й Армии расстреляно почти 600 человек, к наградам представлено около 80-ти". (Нашел кому жаловаться). А ведь речь шла о Ельнинской операции, считавшейся успешной. Были и другие возражения, связанные с Отечественной войной.

Любовь народа к Жукову велика и если ставить памятники, начинать и надо было с него.

Памятник Жукову - не только памятник ему лично, это памятник Великой Отечественной войне и всем нам, ее участникам.

Чинились Жукову препятствия и в написании "Воспоминаний и размышлений". Некие доброхоты настаивали на "отражении в книге роли Леонида Ильича Брежнева в Великой Отечественной войне". Полковник Брежнев был Начальником Политуправления 18-й Армии и можно с полной уверенностью сказать, что во время войны Жуков и фамилии такой не слыхал. Но книга задерживалась, и Георгий Константинович вынужден был вписать дикую фразу, что он "хотел заехать в 18-ю Армию посоветоваться с полковником Брежневым, но тот находился в войсках, и встреча не состоялась". И при этом сказал: "Умный поймет".

О чем хотел "посоветоваться" Заместитель Верховного

Главнокомандующего, Маршал, с полковником Брежневым -мы не узнаем никогда...

В 1967 году Военное Издательство Министерства Обороны СССР выпустило книгу "Советский Союз в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов" тиражом 150 тысяч экземпляров.

Среди двадцати восьми членов редакционной комиссии, объявленных в начале книги, есть и знакомые фамилии: П.Н.Поспелов (председатель), Л.Ф. Ильичев - главные редакторы соответственно "Правды" и "Известий", Маршалы И.Х. Баграмян, А.А.Гречко, С.И.Руденко, В.Д.Соколовский, академик И.И. Минц, писатель Б.Н. Полевой.

На последней странице приводится список из более чем ста фамилий, о которых глухо сказано, что они "прислали свои отзывы и предложения".

Судя по тому, что анализ этих предложений или общая их характеристика отсутствуют, можно предположить, что, по крайней мере, часть из них были возражениями. И здесь встречаются знакомые имена: Маршалы А.М. Василевский и Р.Я.Малиновский, адмиралы В.А.Касатонов, Ф.С. Октябрьский, В.Ф. Трибуц.

Так вот. На 624 (шестистах двадцати четырех!) страницах этого фолианта ИМЯ МАРШАЛА ЖУКОВА НЕ ВСТРЕЧАЕТСЯ НИ РАЗУ! НЕТ И НИ ОДНОЙ ЕГО ФОТОГРАФИИ!

Остается гадать, чем руководствовалась столь авторитетная комиссия, вычеркнув одного из крупнейших полководцев Второй Мировой войны из ее истории. Великая Отечественная война без Маршала Жукова?! И обвинить в этом Н.С. Хрущева нельзя - к этому времени он уже три года был на пенсии и в опале.

Но каковы превратности судьбы: в Отечественной войне "не участвовал" - и памятник в сердце Москвы!

Суровые подробности войны

14 июня 1941 года, за неделю до войны, в "Правде" появилось сообщение ТАСС: "Советский Союз стал будто бы усиленно готовиться к войне с Германией и сосредотачивает войска у границ последней... Ответственные круги в Москве уполномочили ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой. Проводимые сейчас сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных"...

Это был обычный дипломатический ход. Но он сыграл демобилизующую и даже трагическую роль.

"В последнее время многие работники поддаются на наглые провокации и сеют панику. Секретных сотрудников за систематическую дезинформацию стереть в лагерную пыль как пособников международных провокаторов, желающих поссорить нас с Германией. Л. Берия, 21 июня 1941 года".

За 3 дня до войны - 18 июня, ночью, Военно-Медицинскую Академию подняли по тревоге и бросили к Витебскому вокзалу. На путях стоял санитарный поезд. Подъехали санитарные машины, погрузили раненых и перевезли в клиники Академии. Некоторых, на носилках перенесли на руках - было почти напротив. И это были только тяжелые. С легкими ранениями остались в Таллине и Риге. Часть раненых отвезли в военно-морской госпиталь на проспект Газа.

В ночь с 14 на 15 июня несколько германских транспортов, в сопровождении боевых кораблей вошли в советские территориальные воды. На предупреждения не ответили. Береговая артиллерия открыла огонь. Немецкий конвой ответил и под его прикрытием транспорты отошли, не высадив десанта на прибрежные острова и береговую полосу. Появились убитые и раненые.

20 июня два советских транспорта с красноармейцами подверглись атаке германской авиации в Балтийском море. В возникшей панике некоторые бойцы стали прыгать в море. Корабли не могли остановиться для их спасения, чтобы не стать неподвижной мишенью.

Пошли разговоры. В субботу вечером, 21 июня, за несколько часов до войны, полковник из Политуправления прочел лекцию о международном положении. Ссылаясь на Сообщение ТАСС, он сказал: "О войне и думать нечего!" - Один из курсантов спросил: "А как же эшелон с ранеными?" - Ночью за ним пришли...

22 июня, после завтрака, все Ленинградские военно-морские училища, в парадной форме, с оркестрами, прошли по Невскому, Дворцовой площади, набережной. Маршировали до 12 часов. До выступления Молотова.

Пока маршировали, уличные репродукторы уже передавали как себя вести при бомбежке... По-видимому что-то уже было известно - у многих были радиоприемники, вскоре у населения изъятые. Стоявшие на перекрестках старушки крестили курсантов в спину. Уже знали?

Александр Копанев

22 июня, в 23 часа, в войска была направлена Директива Народного Комиссариата Обороны и Генерального Штаба: "Перейти в наступление против прорвавшегося на нашу территорию врага, отбросить его за госграницу и вести боевые действия на вражеской территории". Директива предусматривала "уничтожение наступающей группировки противника и к исходу дня 24 июня занятие города Люблина"... - Полное незнание и непонимание обстановки.

22 июня, в четыре часа утра, немцы бомбили Могилев-Подольский. Полк находился в летних лагерях. По тревоге разобрали винтовки, противогазы. Политрук бодро сказал: "Завтра в 8 часов утра будем пить чай в Берлине". Никто не задал никакого вопроса. Лишь один красноармеец усомнился: "Разве до Берлина так близко"?

Худойкул Мукумов

В сентябре 1939 года в военном билете появилась запись: "Участвовал в походе по освобождению Западной Белоруссии от панского ига (так в документе) с 17.9 по 15.10.39 г. в составе 13 стрелкового полка в должности командира пулеметного взвода". Перед этим месяц ходили вдоль границы, брички закрывали брезентом, под которым при свете карманных фонариков набивали пулеметные ленты.

С немцами встретились дружелюбно. Спросил на идише об Эрнсте Тельмане. - Они и фамилии такой не слышали.

Марк Гольдштейн

Решение пришло сразу - идти на фронт добровольцами. Товарищ сказал: "Завтра идем в военкомат!". - "Почему завтра? Я заканчиваю диплом. Давай послезавтра!". - "Послезавтра все кончится!".

Лев Свердлов

В декабре 1939 года, в только что занятом Красной Армией городе Териоки (Зеленогорск), было создано так называемое Правительство Финляндской Демократической Республики во главе с секретарем Коминтерна О. Куусиненом (который, кстати, ниже всех ценил Сталина...). Были назначены и министры. Чтобы ввести общественное мнение в заблуждение, в сообщении ТАСС указывалось, что это радиоперехват с финского. "Радиоперехват" уже ушел на русском в печать и на радио, а "первоисточника" все не было. Оказалось, что единственный переводчик с финского в запое и его никак не могли найти... Впоследствии об этом "правительстве" никто не вспоминал. Но этой пощечины мировое сообщество не выдержало и СССР был исключен из Лиги Наций.

В сорок четвертом пришли в Прибалтику, старшее поколение еще помнило русский язык. Окружили:

- Такая огромная страна! Такая могучая Красная Армия! Как же так?

- Так ведь вероломно и внезапно!

- Как внезапно?! Мы говорили вашим командирам, что в воскресенье здесь БУДУТ немцы!.. - (22 июня 1941 года было воскресенье).

За два дня до войны, 19 июня, полк выдвинулся в район сосредоточения. В тот же день, хотя война еще не началась, всех жен комсостава эвакуировали вглубь страны. 22 июня командир дивизии генерал-майор Солянкин выдвинул полки в

район Шауляя, и здесь через несколько дней дивизия вступила в бой. Казалось, с обеих сторон участвуют не десятки -сотни танков. То и дело вспыхивали машины. И наши, и немецкие.

Противнику удалось отрезать наши тылы. Дивизия осталась без горючего, подошли к концу и боеприпасы. Танкисты собрались в лесу, на небольшой поляне. Вышел Солянкин:

"Какой я генерал без войск!" - Сунул пистолет в рот... И застрелился!..

Лев Шмеркин

На второй день войны, 23 июня, германская авиация бомбила мост через Днепр. Один из немецких летчиков приземлился и сдался в плен! Его привезли в лучшую гостиницу Киева на улице Карла Маркса. Слух об этом необычном происшествии мгновенно распространился по городу и возле гостиницы собралось много народа: "Немцы сдаются! Война скоро кончится!". - Летчик вышел на балкон и поднял руку со сжатым кулаком: "Рот фронт!". - Его бурно приветствовали.

За неделю до 22 июня из передач лондонского радио уже знали, что немцы вот-вот нападут на Советский Союз. Тем не менее ежедневно в Германию уходили эшелоны с продовольствием и сырьем. Последний эшелон проследовал через границу вечером 21 июня.

За неделю же в Прибалтику приехали немецкие офицеры, в форме, с погонами, организовали репатриацию местных немцев в Германию.

Айзик Айнбиндер

Прибыл в часть в ночь на 22 июня и через два часа началась война. Еще успел сбить из зенитного пулемета "раму". Но на этом везение закончилось - окружение, плен, лагерь, тюрьма. Приговоренный к расстрелу бежал из поезда через слуховое окно. Попал к партизанам. С ними вместе воссоединился с Красной Армией. Но "недолго музыка играла". Вызвали в СМЕРШ, ничему не поверили. Отправили в лагерь НКВД. Не поверили и здесь: бросил оружие, перешел на сторону врага. К тому же еврей. И жив. Нашелся порядочный следователь - Соколов: запросил, допросил, поверил. Всех офицеров, кому удалось оправдаться, (в чем?!) отправляли в штурмовой батальон. В эти батальоны направлялись офицеры, вышедшие из окружения, бежавшие и освобожденные из плена наступающими частями Красной Армии. И срок был у всех один - шесть месяцев!

И здесь был командиром пулеметного взвода. Ребята были боевые. Горели желанием отомстить. И было за что!

... Солнышко пригрело, немцы успокоились, полуразделись, задремали. Батальон поднялся в атаку в полной тишине! Без криков "Ура!", без артподготовки! - От неожиданности немцы растерялись. Штрафники ворвались в первые траншеи! Во вторые! В третьи!! Противник бросил подкрепления, бронетехнику. Не помогло. Штрафники дрались, как львы. И это не метафора.

В живых, на ногах, осталось сто тридцать семь человек. Из восьмисот...

Лазарь Белкин

В окружение попали под Харьковом. (По германским данным было окружено 240 тысяч человек). Вышло из окружения не более 20 тысяч. Повезло. Нащупали небольшой коридор. Проскочили удачно. Впереди группы, с минометной плитой на спине (21 кг.) шел политрук Царан. Навстречу полков-

ник с пистолетом: Стой! Куда! - Стали ему говорить, что за ними уже никого нет. Не слушал. И застрелил политрука!

- Развернуть минометы! Огонь! - Но в это время немцы нажали и полковник побежал вместе со всеми...

Сохранилась маленькая заметка из фронтовой газеты об успешных действиях минометного расчета сержанта Кеше-ля. И подпись: политрук Царан. Все, что осталось от честного командира.

Владимир Кешель

Под непрерывным огнем связь все время рвалась. Кинулся восстанавливать. Пехота стала отходить, стали менять позиции и батареи. В этот момент на виллисе подскочил командир 72-й дивизии генерал Лосев. Выскочив из машины с пистолетом в руках, крикнул:

- Стой! Все в цепь! Солдаты, офицеры - всем занять оборону и ни шагу назад! - Командир одной из батарей, капитан Шестаков, обратился к комдиву по имени-отчеству:

- Ведь я же артиллерист! - Генерал в упор выстрелил и убил наповал! А сам вскочил в машину и уехал. Хотя смерть кругом косила без разбора - это было страшно. За что убил боевого офицера...

Яков Нужный

Накануне войны служил в 78-ом танковом полку 39-й танковой дивизии в Черновцах. Пока по тревоге бежали в парк по ним уже стреляли из окон... В дивизионном парке находилось 170 танков Т-26, которые участвовали в финской войне. Все они стояли на колодках... Только десять машин удалось поставить "на ноги", заправить снарядами и горючим. Снаряды и бензин вскоре кончились. Вынули замки из орудий и пулеметов и забросили подальше. Танки остались на дорогах...

Давид Розенблат

В каком-то местечке, вблизи старой границы, в большом колхозном сарае, неизвестный советский генерал собрал командиров: "Разве вам неизвестно, что такая-то и такая-то дивизии (назвал номера) перешли германскую границу и громят врага на его территории! Что десять тысяч советских парашютистов высадились в Берлине! Что наши самолеты бомбят Берлин! А вы отступаете! В каком из наших уставов написано слово отступление? Приказываю немедленно вернуться туда, откуда пришли!"

В это время германские войска были уже далеко в глубине нашей территории. Никому и в голову не пришло, что это провокатор. Так хотелось верить. Но ход был неглупый. Несколько тысяч кадровых бойцов и командиров были бы серьезным пополнением отступающим частям Красной Армии. Все они попали в плен.

Лазарь Белкин

Но что-то здесь было правдой. В ночь с 8 на 9 августа, через полтора месяца после начала войны, с военного аэродрома "Сокол" на острове Саарема в воздух поднялись одиннадцать дальних бомбардировщиков морской авиации и взяли курс на Берлин. Вел группу командир полка полковник Е.Н. Преображенский. Летели молча. Всякие переговоры в полете были запрещены. Лишь выйдя на цель Преображенский произнес историческую фразу: "Я над Берлином!".

Вернулось четыре экипажа. Через несколько дней еще три, севшие на запасные аэродромы. Четыре экипажа не вернулись... Дерзкий налет на ничего не подозревавшую столицу Германии немцы пытались представить, как вылазку англичан - настолько невероятным казался им этот рейд. Но те сразу заявили - в ту ночь ни один британский самолет не поднимался в воздух.

В два часа ночи, 22 июня, на заставу обрушился шквал артиллерийского и минометного огня, горели казармы, конюшни, появились первые убитые, раненые. "Не открывать огня, чтобы не спровоцировать немцев". Огонь открыли, когда они уже на лодках переправлялись через Буг на наш берег. Отбили. Прервалась связь. Начальник заставы убит, заместитель ранен. Продержались сутки. Наутро прислали две подводы с касками и три с рубашками для гранат. Касок хватало, а гранаты давно кончились... С этими подводами отправили в тыл раненых. Но довезли ли их и куда осталось неизвестно...

Перед наступлением выдали по пять-семь патронов и по триста грамм хлеба, похожего на торф. Форсировали Нарву и две недели держали плацдарм. После ожесточенных, круглосуточных непрерывных боев, уже на нашем берегу снял шапку - волосы, как парик, остались в шапке... И они были седые... А ординарец, с которым не расставался два года, стал белый, как голубь.

Роман Богомольник

Командир батальона не спал трое суток. Уронил голову на стол и уснул. Вбежал офицер: "Товарищ капитан! Во дворе немцы!" - Но комбат не проснулся. Вдвоем с товарищем выбежали и дали по очереди из автоматов. Тени исчезли. Утром комбат вышел, сказал:

- Видишь ориентир! - и показал на отдельное дерево.

Рука упала. И упал комбат... Не ранен. Не контужен. Не убит. УМЕР! Сердце не выдержало нечеловеческого напряжения. Ему не было и сорока лет...

Евгений Зеликман

Когда положили на стол, с изумлением увидел - у хирурга нет одной ноги! Приспособив культю на табурет этот героический врач делал операции!

Ефим Бурштейн

27 июля 1941 года, на военном транспорте "Ворошилов", сопровождавшем караван судов из Одессы в Крым, стал свидетелем одного из самых трагических событий Великой Отечественной войны - гибели флагмана Черноморского пассажирского флота теплохода "Ленин". Около двух часов в ночь на 28-е, там, где находился "Ленин", вспыхнул яркий огонь и раздался взрыв! Через минуту второй! Задрав вертикально нос в ночное небо, "Ленин" две-три секунды стоял на корме и вдруг провалился в морскую пучину Как будто его и не было... Из трех с половиной тысяч человек спаслось двести восемь... Причины этой трагедии до сих пор не ясны. Бомбежки не было, не зафиксировано и подводных лодок. Скорей всего перегруженный теплоход, сидевший ниже ватерлинии, задел нашу мину.

... При форсировании Днепра от близкого разрыва снаряда контузило и выбросило из лодки. Увидел вокруг черную воду. Намокшая шинель, автомат, вещмешок тянули на дно. Вдруг ясно увидел, как белоснежный теплоход "Ленин" задрал нос к небу, стал на корму. И остался стоять! Не утонул. Утонул я сам. Теплоход был последним видением. Но - спасли. Когда пришел в себя, один из спасителей спросил:

- Почему ты, когда упал в воду, стал звать на помощь Ленина? Неужели вам, партийцам, перед смертью Ленин видится?

Не сразу сообразил в чем дело. Увидев тонущий теплоход, крикнул: "Ленин!". Сам своего крика не слышал...

Наум Орлов

Немцы подошли близко к Николаеву. Директор поручил демонтировать и эвакуировать дорогостоящие станки, недавно купленные за границей за валюту. Один эшелон успел отправить, демонтировал станки для второго, примчался какой-то генерал: "Кто дал команду?" - Директор промолчал. "Город будет обороняться! Немедленно поставить станки обратно! Даю двадцать четыре часа! Не сделаете - расстреляю!". - Стали устанавливать обратно.

Под вечер вышел во двор - никого! Того генерала и след простыл. Рабочие растаскивают склад: "Ты что! Дурной! Немцы в городе!".

Добрался до дома - какой-то мародер выносит его вещи! "Ты что делаешь?!". - "Молчи, жид! Что тебе не все равно - немцы заберут или я!".

Михаил Кимельман

Во взводе был немолодой, исполнительный прибалт Пресс. Когда танки пошли на батарею, крикнул ему: "Подойди к панораме!". - "Сначала раздам патроны!" - в руках он держал подол гимнастерки, в котором россыпью лежали патроны. Ни визга снаряда, ни разрыва мины не слышал. В следующую секунду голова Пресса скатилась с плеч... Это было похоже на кадр из фильма ужасов. Обезглавленная фигура сержанта долго, так казалось, стояла, держа в мертвых руках подол гимнастерки. И рухнула. На самом деле прошло несколько секунд. Но их оказалось достаточно, чтобы поседеть...

Аркадий Ройтварф

Разведчики задержали гражданского человека, заросшего густой черной бородой, в телогрейке, подпоясанной широким ремнем, за который, на спине, был заткнут топор.

- Мы не можем с ним объясниться! - Сразу признал в нем еврея и заговорил на идиш. История его такова: Когда в 1939 году немцы пришли в Польшу, ему удалось скрыться, а всю его семью расстреляли. Он ушел в лес. Выслеживал и убивал немцев. Топором. Оружие не брал. Только топором. Пять лет. Как одинокий волк мстил за своих близких. За пять лет ни разу не ночевал в доме. Только в лесу. Заходил в деревни. Его кормили, давали с собой.

"Что теперь будешь делать? Немцы далеко". - "Не знаю". - "Как зовут тебя?". - "Не надо".

Нухим Бохман

После недельных, круглосуточных боев, когда удалось вырваться и спасти людей, встречали как героя, (и был представлен к этому званию, но получил Знамя) несли на руках. Лежал в какой-то комнатке, приходил в себя. Вошла девушка, стала его целовать, ласкать. Знал: это девушка сержанта и тот берег ее для себя. Отослал. Встретил сержанта: "Я ж не скотина!". Сержант разволновался: "Для вас я был готов на все!". - Неправдоподобно. Но - было.

Магомет. (Фамилия не сохранилась)

Увидел на обочине раненых немцев, семь человек. Политработники говорили: "К пленным надо относиться гуманно". - Погрузил в бричку, повез. Встретился командир полка: "Ты кого везешь? Они твоих родителей расстреляли! Мать-перемать! Двух автоматчиков ко мне!". - Повыкидывали из брички и расстреляли...

В другой раз шел по линии связи, из леса вышел немецкий солдат: - Плен! Плен! - Закинул карабин за плечи и пошли рядом. Еврей и немец. Нагнала машина с артиллеристами. Соскочили: "Куда ведешь?!". - И затоптали сапогами насмерть...

После Победы попал в 306-й рабочий батальон охранять немецких военнопленных. Немецкие офицеры ходили в чистых мундирах, с наградами и смотрели на наших с презрением. Охрану кормили баландой, ни крупинки не просматривалось. А у немцев крутая болтушка. Перелезал на их сторону и повар-немец - наливал по знакомству.

Побежденный - победителю...

Михаил Мишнаев

Никакой эвакуации не было. Районное начальство сбежало. Решили идти сами... Собрали по чемоданчику и пошли в сторону Орши - там надеялись сесть на поезд. Отошли от местечка километров двадцать до села Рубеж. Там приняли первый "бой": на беженцев напали местные крестьяне, стали рвать из рук чемоданы, узлы - все...

В следующей деревне уже были немцы...

Яков Гении

На восьмой день войны комсомольцам объявили, что они поедут на несколько дней, "пока отгонят немцев", до старой границы и тогда вернутся в Вильнюс. С собой велели взять полотенце, мыло и зубную щетку. На полторы тысячи учеников комсомольцев было одиннадцать человек. Сели в автобус. Сели и родители - как же, единственная дочь, надо проводить. То, что они увидели на вокзале, повергло их в панику: поезда брали штурмом, лезли в окна. И они сели в поезд вместе с дочкой.

У нее было полотенце. У них - ничего...

Берта Шенкер

В Грозном зачислили в школу младших командиров. В один из дней вышел в перерыве во двор, старшина крикнул: "Садись в машину! Поедете в лес заготовлять дрова". - Подбежал, схватился за борт, одна нога на колесо, занес вторую... Вышел офицер: "Куда? Отставить! На занятия!". - Машина уехала. И не вернулась... Поехали искать. Нашли пять трупов.

Всех убили чеченцы...

Соломон Шоп

В батальоне был молодой солдат Черепанов. Так случилось, что батальон освобождал его родное село, где у него оставались мать и девушка. Село было занято неожиданно, никто и не подозревал, что русские так близко. Дом находился на окраине. Распахнув дверь увидел мать. Но в каком виде! Мать была сравнительно молодой женщиной - едва за сорок. Она была накрашена, завита и совсем не походила на несчастную, заморенную голодом. Рядом с ней, в таком же расфранченном виде, стояла его девушка... Забежали соседи, сказали, что мать открыла публичный дом для немцев и вовлекла в эту грязь его девушку! Черепанов весь затрясся. И застрелил мать! Хотел застрелить и девушку, вошедший комбат не дал.

Этих женщин ненавидели больше, чем немцев.

Ида Черепанова (однофамилица)

Училище было в Перми (тогда Молотов), где они жили. В 1943 году, надорвавшись на непосильной работе, умерла мать... Единственный сын. Братьев и сестер не было. Отца он не помнил. Пошел к начальнику училища генерал-майору Коротаеву И тот отказал!

- Училище, мол, будет грузиться на фронт. - Это было вранье. И это знали все. Что делать? Мать. Больше никогда не увидит. И он ушел в самоволку. Всю ночь просидел у изголовья. На похороны не остался. Хоронили соседи. На проходной его уже ждали - сорвали погоны, отобрали ремень, отстегнули хлястик, руки назад. Построили училище:

"ПОД ВИДОМ похорон матери пытался дезертировать. Надо расстрелять, но мы решили отправить в штрафную роту". - Никуда не отправили. Десять суток просидел на строгом аресте - хлеб и вода.

Давид Кушнер

Самые страшные месяцы Ленинграда - февраль и март 1942 года. Три дня в городе не было хлеба, даже блокадной пайки!.. И воды. В эти месяцы умирало по тридцать-сорок тысяч человек в день... У больницы Эрисмана поставили шест с надписью "Трупы не бросать!" Но никто не обращал на это внимания - вокруг было огромное количество трупов. Были случаи, когда дети убивали родителей из-за карточек. И наоборот... Приезжающие с фронта военные, более "упитанные", боялись ходить по городу, могли убить и съесть...

Но ежедневно из Москвы прилетал самолет с продуктами для первого секретаря Ленинградского обкома, члена Политбюро Жданова. В перестроечные годы в газетах промелькнул снимок: личный повар Жданова печет ему ромовые бабы. И это в то время, когда люди умирали от голода десятками тысяч!..

Иосиф Зекцер

Столовые на заводе были пяти номеров. Номер один для директора и высокого начальства, дальше - по степени важности. Что там доставалось простому рабочему... Однажды

видел, как человек, которого знал еще по Ленинграду, роется на помойке... Это был мастер высочайшей квалификации, элита рабочего класса. Вскоре он умер...

При этом завод содержал футбольную команду, которая питалась в директорской столовой и после обеда, когда на работу заступала вторая смена, они шли отдыхать...

Павел Перлов

Американцы поставили Советскому Союзу по ленд-лизу количество автомобилей, равное всему довоенному автопарку Красной Армии, в том числе тысячи мощных студебеккеров. В снаряжение входило кожаное пальто коричневого цвета. Ни одно такое пальто до фронта не дошло. Они оставались в тылу у начальства. Водители студебеккеров и не подозревали о его существовании...

После разгрома Сталинградской группировки противника подвалы в городе были забиты ранеными немецкими солдатами и офицерами. Они умирали от ран, голода, холода. Армия ушла, гражданского населения почти не было. Тяжко было смотреть на их мучения. Улицы были завалены замерзшими трупами, сами пленные растаскивали их, чтобы можно было пройти-проехать. Зацепят крючком за ноздрю и волокут... С убитых было велено снимать сапоги. "Технология" была такая: ударить ломом по щиколотке, она крошится и сапог снимается...

Вот снять бы такую картину, люди никогда не стали бы воевать.

Израиль Аккерман

Не менее одного процента, при наших потерях это устрашающая цифра, покоящихся в братских могилах - люди захороненные в состоянии клинической смерти. Отличить ее от летального исхода может только опытный врач, да и то не всегда. Врачей на передовой нет. Их и в госпиталях и медсанбатах не хватает.

... На встрече ветеранов вдруг выяснилось, что жив человек, которого собеседник лично похоронил. В начале войны хоронили там, где убит: в воронке, в окопе. Доложили командиру полка. Тот приказал перезахоронить. Оказался живой. Но пошли уже другие люди, хоронивший ранее об этом не знал. Этот случай был описан в "Известиях".

... Контужен был очень тяжело. Кровь изо рта, носа, ушей. Никаких признаков жизни. Несут к братской могиле. Один из санитаров сказал: "Вроде живой?". - "Мертвяк! Не видишь? Тащи!".

На счастье рядом оказался санинструктор. Подошел. Что скажет? В бричку? В яму? В секунду решалось жить или умереть. - В бричку! - В госпитале лежал полгода. Не видел. Не слышал. Не говорил. Писал записки. Речь восстановилась последней. Однажды в госпитале встретился раненый на костылях: "Ты Сенька? Из какого полка?".

Это был тот санитар.

Семен Шастун

В братских могилах захоронено 6,5 млн. человек - из них только 2,3 млн., одна треть, известна по фамилиям...

...Шарахнуло по ноге, как колом огрело. Подполз товарищ, перевязал: - Ну, ползи, пока не добили. - Дополз до дороги, санитары кинули в бричку. Подошла полуторка, привезли в бывший лагерь военнопленных: нары, солома. Погрузили в телячьи вагоны. Все тяжелые, лежачие. На все вагоны один ходячий - с рукой на отлете. Дали по куску хлеба с салом и воды. Налетел самолет. Первая бомба попала в паровоз. Он

зашипел и остановился. Еще одна разорвалась рядом с вагоном, но попала в кювет. Левую сторону вагона снесло, но никого из раненых не задело. Самолет развернулся, но увидев расползавшихся из вагонов раненых улетел. Ему и в голову не пришло, что раненых везут в товарняке. Всю ночь стояли. Никто не подходил. Слышался только плач женщин.

Утром потащили обратно, перегрузили в другой эшелон. Наконец приехали в Тамбов. За две недели пути никто из медработников не подошел. Белые черви стали расползаться из раны по телу. Брал руками и выкидывал...

Петр Ланин

Взвод переправился на Керченский плацдарм одним из первых. И только поднял людей в атаку - разорвалась мина. Удар был такой, что отдалось в затылке. Подбежал санитар, наложил на ногу жгут. Ночью, на носилках, поднесли к отходящему пароходу. У трапа стоял военврач и в темноте сортировал раненых: "Куда ранен? Тяжело? Легко? Тяжелых в трюм, легких - на палубу!". - "Почему в трюм?". - "Ты тяжелый. Все равно не выплывешь..."

Александр Дерюгин

Привезли в передвижной госпиталь. Разрезали сапог. Хирург сказал: "С ногой придется расстаться". - И сразу наркоз. Двоих раненых, оба без ноги, повезли на аэродром, одели в ватные конверты и подвесили носилки под самолет. Кукурузник сел в поле, подъехала санитарная машина, санитар раскрыл конверты: "Ты что?". - "А у меня уже два конверта пропали. В чем повезу следующих?". - Зима, холод, они полуголые и в машине ни матраца, ни одеяла. В госпиталь привезли синими... Выбежали сестры, окружили, плачут: "Пока

солдат нужен... А теперь пусть пропадает!". - Занесли в баню, стали растирать. До Украины везли в хорошо оборудованных румынских вагонах, тепло, сытно. Там колея другая, перенесли в холодный вагон. Сестра одна, и кушать почти нечего... "У тебя какой ботинок?". - "Правый". - "А у меня левый".

Спаровались, высунули в окно - котелок горячей картошки и бутылка самогона. Ожили.

Моисей Шлеймович

В Ташкентских госпиталях, где проходили практику, поразило большое количество раненых в левую руку... Высунет из окопа, а снайпер уже ждет.

Арон Эпштейн

Новый 1942-й год застал в госпитале. Как отметить? Елки нет. В палате лежало четыре человека: капитан с острова Ханко, мичман с Северного флота и летчик Сорокин, повторивший подвиг Алексея Маресьева. Его сбили над территорией противника, раненый он перешел, переполз, линию фронта, отморозил ноги и ему ампутировали обе ступни. Выздоровев, он вернулся в свой полк, сбил несколько самолетов, получил Героя и часы от английской королевы с надписью "лучшему летчику Северного Флота". Сорокин сказал: "Возьми мои костыли, составь и пусть каждый повесит самое дорогое". - И повесил часы английской королевы. Капитан и мичман повесили фотографии жен и детей. У меня ничего не было. Повесил синего бумажного зайца, которого подарила девочка-пионерка на концерте для раненых.

Через сорок лет, на встрече с преподавателями и студентами Одесского медучилища, рассказал об этом и показал зайца. Из зала раздался взволнованный женский голос: "Это мой заяц!" - одна из преподавателей училища и была той девочкой.

Александр Копанев

В скитаниях по оккупированной территории, набрела на партизанский отряд. Несмотря на то, что не было оружия, приняли.

Уже не была девочкой - исполнилось тринадцать. И хотя все еще была уверена, что дети рождаются от поцелуев, еврейская девушка в тринадцать лет привлекательна даже в рубище.

Прохода не давали. Партизанский отряд - не подразделение Красной Армии, где есть какая-то дисциплина, субординация, можно к кому-то обратиться, пожаловаться. Пошла к командиру отряда. Тот сказал: "Я тебя защитить не могу. Уходи". - Ушла.

Когда Красная Армия освободила городок, пошла посмотреть - может кто живой остался. Объял ужас. По улицам свободно ходили полицаи! Которые на ее глазах убили родителей, расстреляли сестер, размозжили голову младшей сестричке. Подумала - немцы вернулись.

Немцы не вернулись. Когда война повернула на Победу многие полицаи пришли в партизанские отряды "смыть вину кровью". И их приняли. Рассказала все уполномоченному НКВД. Ни в один дом не пускали, смотрели косо. Ночью пришли, сказали: "Не убили тогда - убьем сейчас. Уходи".

Люся Блехман (Цымринг)

...В школе сидели за одной партой. Оба призывались в тридцать девятом году. Сына "врага народа" отставили, а его взяли. Был танкистом. Из Львова прислал фотографию с зубчатыми краями. Больше писем не было. И надежды тоже. Еврей. Бандеровцы стали действовать в первые часы войны.

После Победы поехал в свой родной город. Витебск был разрушен. Ни спросить, ни сказать. На Марковщине сохранилось несколько бараков. Никого. Все на работе. Возле одного сидит одинокая сгорбленная старушка. Стал подходить. Молодой, здоровый, красивый. Живой. Старушка стала подыматься навстречу и вдруг, воздев руки к небу, закричала: "А Гришеньки-то нету!".

Это была его мать...

Полицай-украинец служит немцам, а у себя дома три с половиной года спасает еврейскую семью. Приходят наши. Полицая на десять лет в Сибирь. За то, что служил немцам или за то, что спасал евреев?..

Украинский мальчишка, начитавшись книг о разведчиках, выслеживает своего одноклассника-еврея и предает его немцам. Немцы расстреливают не только еврейскую семью, но и украинскую, которая укрывала. А как "награду" доносчику заодно расстреливают и его!

В селе Уданово немцы ведут евреев на расстрел. Навстречу идет христианский священник Сылин. Впереди обреченных с гордо поднятой головой идет раввин. Священник не сворачивает в сторону, подходит к раввину, обнимает его:

"Прощай брат!". - "Прощай брат! - отвечает раввин, - встретимся на Страшном суде!".

Немецкий комендант кричит священнику: "Не мешайте нам нести службу!". - Священник по-немецки отвечает: "Вы служите Молоху, а я Богу!".

Этот священник спас еврейскую семью из пяти человек.

Илие Мазоре

Заместителю председателя колхоза Марку Моисеевичу Эпельбауму поручили эвакуировать в глубь страны молочное стадо племенных коров. Посадил жену и дочь в бричку и своим ходом гнал скот до Саратова. Перегнал благополучно, без потерь. Здесь скот разобрало начальство, а его избрали председателем одного из колхозов. Одним из первых в стране ввел денежную оплату труда колхозников. Они и работали в полную силу.

Колхоз процветал. Собрали деньги на танк. Приехал сын одной из колхозниц, танкист. Ему и вручили боевую машину. После освобождения Киева стал собирать стадо, чтобы вернуть хозяевам в прежний колхоз. Не тут-то было! Не отдают! Понравилось.

Стал шуметь, требовать. Начальство окрысилось. Стали его снимать с работы. Трижды! И трижды колхозники не давали снять - любили и уважали. На четвертый раз все начальство съехалось - сняли. И тут же судить. Разбазаривание средств в больших размерах. Как же, платил деньги за труд! Осудили и отправили в стройбат. С трудом освободился.

Так нет же! Уже после войны приехали в его колхоз, описали дом, мебель...

Поразительно, но слово "Победа" на войне не существовало. И это несмотря на то, что вера в Победу в армии и народе никогда не ослабевала, даже в самые тяжелые дни. Только поэт мог сказать: "когда мы победим..." Для солдат же это было табу. Солдаты, от рядового до генерала, всегда говорили: "когда уже кончится эта проклятая война..."

Позвонили из штаба: "Посылаем тебе пополнение". - Вечером по горизонту видно далеко - километрах в двух показалось несколько человек, идут цепочкой, друг за другом. Один сильно припадает на ногу. В госпитале не долечили? Пришли: "Ты что, ранен, что ли?". - "Да нет. У меня одна нога с детства на семь сантиметров короче". - "Да как же тебя взяли?". - "Да так вот и взяли. С самой Сибири следую. Куда ни приду - "Как же тебя взяли?" И отправляют дальше - "Там разберутся". Так вот и пришел".

А куда дальше? Дальше некуда. Передовая.

Как встречали в Праге - не описать. Такого ликования больше не было нигде. Забрасывали цветами, лезли на танки, угощали вином, обнимали и целовали, танцевали и пели, приглашали зайти. Через какое-то время увидел документальный фильм, как встречали немцев в 1938 году - один к одному!

В тридцать восьмом и сорок пятом это были разные люди. Но неприятный осадок остался.

Однажды пришел сосед и от имени хозяина, не знавшего русского языка, сказал отцу, чтобы одну из трех девочек отдали ему в жены (пять его жен жили во дворе в кибитках), в противном случае они должны вернуть ему то, что он давал: кое-что из продуктов, сухофрукты, доски на нары. Решили, что это шутка. Но сосед разъяснил, что это серьезно. Все были в ужасе. Отдавать было нечего и нечем. Побежали к председателю колхоза. Тот сказал: "Вам нужно перебраться в другой колхоз". - Дал арбу. Больше ничем помочь не мог.

Маша Минстер

Хозяйка, у которой жили, была клятая ведьма. Подпирала дверь комнаты большим камнем, чтобы они не могли выйти, и все, в том числе слепая мать, прыгали в окно. Ее муж, доброй души человек, когда жены не было дома, потихоньку отодвигал камень и просовывал в дверь то лепешку, то несколько картофелин.

Одной нельзя было выйти из дома - армянские подростки тринадцати-четырнадцати лет накидывались и насиловали эвакуированных женщин...

И жаловаться было некому.

Ида Черепанова

В гетто дети начинали говорить рано. Маленький мальчик - год и семь месяцев, подошел к сестре своей матери: "Тетенька! Возьми меня в свой животик. Я просил маму, но она не может. Ты еще молоденькая. Спрячь меня в своем животике. Я очень боюсь немцев".

Фаина Авскерова

Трогается воинский эшелон. Вдоль состава бежит женщина с тяжелым мешком за плечами:

- Ребята! Подвезите! Я еще не старая!..

Борис Галанов

На следующий день после расстрела евреев в Одессе женщин послали закапывать трупы. Среди них была интеллигентная и добрая учительница-украинка Ульяна Байбузенко. В ногах одной из расстрелянных она нашла чудом уцелевшего двухлетнего мальчика! Рискуя жизнью, она спрятала его под свою широкую юбку и вынесла с этого страшного места. Мальчик знал только, что его зовут Толик. Ни имени, ни фамилии родителей вспомнить не мог. Все понимал. Когда во время обыска его спрятали в подвале и накрыли бочкой, а кругом бегали крысы - не подал голоса. Она его спасла.

Александр Копанев

В Бобруйске, на улице Толстого 12, жила юная девушка Цирлина. В семнадцатилетнюю красавицу влюбился немецкий солдат и долго ее прятал. Обещал после войны жениться и так бы, наверное, и сделал.

В соседнем доме жила сестра городского главы. Однажды он приехал к сестре и случайно увидел еврейскую девушку: "Как! Ты еще жива?!" - вызвал полицаев и ее расстреляли.

Возле немецких коттеджей стояли дети, а порой и взрослые, главным образом женщины, и держали в руках часы: "Нате! Берите! Только не трогайте нас, не рушьте ничего!.."

Теперь стыдно. И за нас. И за них.

Командир минометной роты 628 полка - старший лейтенант Кватов - со своим ординарцем зашли в немецкий дом. Хозяйская собака встретила их грозным лаем. Решили ее застрелить. Хозяева, пожилая пара, попросили этого не делать.

Собаку пощадили.

Застрелили хозяев...

Евгений Зеликман

Летом сорок четвертого года боевики польской Армии Крайовой вырезали в городе Минск-Мазовецкий наш госпиталь, убив 200 (двести!) раненых и весь персонал.

Батальон лежал на болоте. Кругом топь, окопов нет, в землянке комбата вода по колено. Из еды только черные сухари и селедочные головы. Курева не было даже у командиров.

Борис Рапопорт

В Берлине, на Унтерденлинден, английский офицер бил перчаткой по лицу пожилого немца за то, что он шел по тротуару, а не по мостовой. Такой порядок был установлен немцами для евреев на оккупированной территории, а, возможно, и на всей занятой ими Европе. Едва ли Союзное Командование и комендатура Берлина давали такой приказ. Скорей всего дискриминация возникла спонтанно, по аналогии.

Все еще было слишком свежо.

Евгений Зеликман

Примечание: фамилии под некоторыми фактами и событиями - имена ветеранов войны, участников и свидетелей этих событий, о которых автор писал в книгах "Исповеди ришонского парка", "Это наша судьба" и "Последние участники".

Дорога

Старшина подвел к небольшому странному холму, который при ближайшем рассмотрении оказался грудой ботинок. Обувь была новая - в смысле неношеная, непривычного желто-коричневого цвета, связанная попарно за шнурки. На внушительной подошве, прочность которой не вызывала сомнений, поблескивали ровные ряды крупных выпуклых шляпок металлических гвоздей. Не без основания сомневаясь, понадобятся ли они мне осенью, а тем более зимой - до этого еще дожить надо - по неопытности выбрал ботинки "по ноге", с недоумением глядя на Старых Солдат, выбиравших размером побольше, На внутренней стороне ботинок красовалась загадочная нерусская надпись "серия АД, Љ 7,5". Это был первый импорт в моей жизни.

Удивительно, но ни к осени, ни к зиме я не был убит и даже ранен. Зато мое легкомыслие было наказано. Днем ботинки хорошо намокали, а ночью смерзались и превращались в "испанские сапоги" - изощренное орудие пыток испанской инквизиции. Пытка продолжалась, пока не началось наступление и не появились трофейные сапоги.

К ботинкам выдали по паре добротных, цвета хаки, обмоток, сразу же по меткому солдатскому определению получивших название "трансформаторы" или "разговоры". Возни с ними было немало, в походе нет-нет да и слышалось: "Разрешите выйти из строя! Обмотка размоталась!".

Я так натренировался, что "трансформаторы" как бы сами заматывались вокруг ноги, оставалось только заправить концы. Обувь была английская, сделанная на века и, по моему глубокому убеждению, довольно давно. Ботинки полностью утратили какую бы то ни было эластичность и совершенно не гнулись ни в каком направлении. Подозреваю, что они были изготовлены еще во времена англо-бурской войны, долго лежали без движения в армейских цейхгаузах, и вот союзники, обрадованные возможностью от них избавиться, с удовольствием сбагрили их нам: на тебе, боже, что нам не гоже. Вместо второго фронта.

Для пехоты самая плохая дорога - прямая. Глянешь: без конца и без края пролегла, устремилась к горизонту ровная лента шоссе. Господи! Это ж сколько еще пройти надо!..

А на извилистой дороге - то холм, то перелесок, то овраг, а то и просто поворот. И хоть знаешь, что сегодня предстоит пройти все те же сорок километров, глаз непроизвольно намечает кажущийся финиш. Идешь и думаешь: там, за холмом...

За холмом все та же дорога...

На пехотном солдате всего навешано, как на том ишаке. Иного, кто ростом не вышел, из-за снаряжения и не видать. И скатка, и вещмешок, и противогаз, будь он неладен, и каска, и саперная лопатка, и фляга, и котелок, еще и сумка полевая или планшет. В противогазную сумку, бывает, еще и противотанковую гранату пристраиваешь. Два подсумка с патронами, диск или автоматный рожок - само собой. И все это не считая оружия: винтовки или автомата.

Пот льет ручьями. Банальную эту фразу следует понимать буквально. Пот застилает глаза солеными слезами, стекает за воротник, плечи становятся темными, в ботинках -хоть ложки мой. Вода не каждый раз попадается в пути, не всегда солдату удается постираться. На просушенных солнцем гимнастерках проступают белесые пятна соли. Снимешь - можно поставить. Стоит коробом.

Что такое пыль фронтовых дорог сейчас представить довольно сложно. Почти до конца войны пехота передвигалась пешим порядком по грунтовым, как правило, дорогам, истертым в пыль, казалось, до центра земли. Ноги утопали так, что ботинок не было видно, а обмотки превращались в сплошные серые сапоги, на которых кольца уже не обозначались.

По команде "Привал вправо!" солдаты валятся в пыль, некоторые, даже не положив под голову вещмешка, устраиваются в кювете, чтобы ноги были повыше и отлила немного кровь. Кое-кто приспосабливается ложиться "валетом" -навстречу друг другу и, чтобы голова не утонула в пыли, кладут ее на бедро товарища.

Обгоняя пешие колонны, проезжают автомашины, артиллерия, танки. Подымают такую тучу пыли, что дышать нечем. Пыль хрустит на зубах, проникает повсюду. Белеют только зубы и белки глаз. Закроешь веки - с ресниц слетает пласт пыли.

Запах полыни... Он так прочно въелся, что и через десятилетия, кажется, ощущаешь его, будто и сейчас вокруг тебя ее непритязательные кустики. Полынью отдавало все: еда, которую привозили на передовую, земля, обмундирование, даже оружие пахло полынью. Казалось, от ее запаха не избавиться никогда.

Странное дело. Теперь, когда восстанавливаешь в себе этот запах, он не раздражает, а кажется далеким и милым воспоминанием.

"Я помню запах скошенной полыни" - даже песня такая есть.

Не раз приходилось слышать и читать: "Пить хочу!", "Пить хочу, умираю". Всегда казалось, ну что такого: хочешь - перехочешь, потерпишь - не умрешь. А пить хочется. Так мучительно хочется пить, что ложишься на землю, достаешь из-за обмотки ложку и из ямки, вдавленной копытом коня в подтаявшей весенней земле, вычерпываешь и с наслаждением пьешь мутную талую воду.

На Сиваше, ближе к концу войны, ночью усталые солдаты то и дело наклоняются к воде. Слова уже не помогают -стреляем над головами из пистолетов. Сивашскую воду пить нельзя. Напьется - завтра он уже не солдат - животом будет маяться, а воевать надо, каждый солдат дорог.

На фронте не болеют. А градусник вообще остался, как воспоминание о далеком мирном детстве. Командиру не скажешь: "Я больной". На передовой и слова такого нет. Он на тебя так посмотрит - сразу выздоровеешь. Так и ходишь, пока само не пройдет.

В распутицу молодые солдаты идут зигзагами, от обочины к обочине, выбирая места посуше. Густая глина пудами налипает на сапоги и быстро устаешь. Старые Солдаты шлепают прямо по лужам - жидкая грязь стекает, сваливается с сапог и идти легче.

Тяжело идти по сыпучему песку или рыхлому снегу: нет опоры под ногами. Даже кони идут по песку и по снегу с трудом, в пене, натужно вытягивая пушки и брички. Сам еле бредешь, а на подъемах приходится еще и подталкивать. Тут уж не подсядешь на лафет.

В степи никаких ориентиров. По ночам вспыхивает разноцветными огнями передовая, а в хорошо замаскированном расположении ни лучика не пробивается из-под плащ-палаток над входами в землянки. Сбился - к своим дорогу не найдешь. Вызвало ночью начальство - держись за провод, потерял - до утра проблуждаешь, еще и в какой-нибудь заброшенный окоп свалишься, да и днем не намного лучше -все кругом одинаково, только что не так боязно, что к немцам уйдешь. Надорвешься кричать пока кто-нибудь отзовется.

В освобожденных селах встречать нас было нечем, нечем угощать. Женщины угощали семечками. Немцы презрительно называли их "русский шоколад". А мы ничего, щелкали. Помогало скоротать дорогу. Я щелкал не очень умело, не было сноровки. У меня семечки превратились в своеобразный спидометр: шинельный карман отщелкал - десять километров. Хоть и не меряй.

В деревнях нередко посмеивались: "Гляди! Дяденьки военные на машине остановились, карту смотрят, сейчас дорогу спрашивать будут". Карты были устаревшие. "Гладко было на бумаге, да забыли про овраги".

Впрочем, может, и не сбились с пути. Может, просто поступил новый приказ и изменилась задача. Нам не говорят.

Хуже нет, когда колонна вдруг разворачивается на сто восемьдесят градусов и начинает движение в обратном направлении. Перед этим долго стоим, молчим, потом подымается тихий ропот. Хорошо, если лето. А если распутица или вовсе зима? Сесть нельзя, а ноги гудят и зубы пощелкивают. Подойдешь к товарищу: "Скажи "тпру!". - "Т-ю-у-у" - губы не шевелятся, замерз солдат.

Если дождь - тоже не лучше: мокнешь медленно, методично, промокаешь до самой последней нитки и ходишь потом дня два-три, если не всю неделю, смотря по погоде, сырой и противный. Посмотришь на ребят - пар идет от шинелей.

А еще бывает марш-бросок. Как-то за сутки предстояло пройти восемьдесят километров. Стояла поздняя южная осень, днем подтаяло, а ночью на дорогу лег гололед. Кони стали. Еще не перекованные на зимнюю ковку, они стояли на дрожащих, разъезжающихся ногах и не трогались с места. А идти надо.

Каждому дается по четыре 82-х миллиметровые мины. С покосившихся придорожных столбов сдергиваем обрывки проводов, связываем за стабилизаторы и вешаем на шею. Идем тесно, поддерживаем друг друга под руки. С миной падать не рекомендуется. Особенно второй раз... При ударе она могла стать на боевой взвод.

На больших переходах солдаты старших возрастов отстают, некоторые занемогают. Колонна растягивается. Одного ободришь, другому руку подашь, а этот совсем плохой. Его сейчас стреляй - спасибо скажет... Беру у него винтовку. Хоть и свой автомат все плечи отмотал, его и на одно плечо, и на другое, и на шею, и в руке понесешь, и куда бы только его не забросил, если бы... Если бы не война.

А солдат этот и на привале за своей винтовкой не идет...

Опять по цепи передают: "Комсорг батальона в хвост колонны!" - Не было печали. А идти надо. У командиров свой личный состав, а у меня нет, вот и приходится помогать, а ведь и сам еле ноги таскаешь.

Старые Солдаты ухитряются спать на ходу. Пристроив голову на левое плечо, на скатку, идут, закрыв глаза, и спят. Смотришь: ушел в сторону - крепко, значит уснул, второй сон видит. Берешь его за плечо и ставишь на место в строй. Он не просыпается.

С каким нетерпением ждешь привала на ночлег!

Со многими боевыми товарищами довелось спать под одной шинелью. Иных уж нет, а те далече... Нет братства сильнее фронтового. Шинель одно из проявлений его. С близким товарищем под одной шинелью и теплее и спокойнее.

Вообще-то на двоих - две шинели. Это просто так говорится - под одной шинелью. Под голову, как правило, идут вещмешки и варежки, на землю расстилаются плащ-палатки, а уж укрываются - шинелями. Та, что поновее - на плечи и на грудь идет, а та, что попотрепанней - на ноги. Оба ложимся на один бок. Если есть благословенная возможность разуться - то ноги укладываем в плечи нижней, более потрепанной шинели: одна пара ног в одно плечо, другая - в другое. Верхнюю шинель, поновее, натягиваем на грудь и на плечи: плечо одного - в правом плече шинели, плечо другого - в левом. Получается что-то вроде спального мешка: тепло и уютно. Если уж очень холодно - верхняя шинель натягивается на головы - одна голова в одном плече, другая - в другом. А когда один бок занемеет, а другой замерзнет - поворачиваемся оба, сразу, как по команде, и чуткий солдатский сон продолжается.

В ночь с 6 на 7 ноября 1942 года наша дивизия совершила марш-бросок из-под Сталинграда на Дон.

Под Сталинградом я сделал "головокружительную" карьеру, стал сержантом, командиром отделения, из одиннадцати человек которого осталось четверо...

Мела пурга, дул пронизывающий ветер, превративший несильный, в общем-то, мороз в настоящее бедствие. В темноте, скользя и падая, проклиная все и вся, с трудом различая в слепящем, колючем снегу спину идущего впереди, колонна стала растягиваться. Вскоре шли уже наугад, полузамерзшие, круто наклонясь вперед, на ветер, пробивая головой белесую тьму, лишь изредка распрямляясь и тараща глаза в поисках маячивших впереди бестелесных фигур, чтобы не сбиться с пути.

У меня был товарищ, на несколько лет старше, до войны работавший в Сибири на золотых приисках. В этом было что-то загадочно-романтическое. Я смотрел на него снизу вверх. Мне казалось, что золотоискатели - люди из старого, досоветского мира, в нашей жизни ни им, ни добываемому ими "презренному" металлу не может быть места. Тем не менее рассказы его слушал с интересом и поражался, как много в них напоминает Мамина-Сибиряка и Джека Лондона, о которых он сам смутно слышал.

Он никогда не бывал в театрах, не увлекался чтением, зато он прекрасно умел слушать. Нашим долгим беседам способствовало то обстоятельство, что мы оба почти одновременно стали сержантами, командирами отделений одного взвода и в долгих пехотных походах сотни километров прошагали рядом.

Особенно нравились ему рассказы о Москве, в которой он никогда не был, о столичном метро, которым в те годы гордилась страна, о театрах. Иногда я пересказывал ему содержание целых книг.

И в этот раз мы, как всегда, шли, стараясь держаться друг друга. Но вскоре колонна растянулась, стала таять в мареве тумана. Товарищ, более крепкий и выносливый, постепенно уходил вперед. Его широкая спина еще некоторое время служила ориентиром, но вот растаяла и она... Не было сил крикнуть вдогонку, встречный ветер вбивал голос в горло и, казалось, можно было подавиться собственным криком. Зато в небе - никого. Тихо. Нас не бомбят и не обстреливают.

Холодно. И есть хочется. Неподалеку забрезжил огонек хутора. На деревянных ногах вхожу в избу, прошу разрешения погреться. Изба жарко натоплена, стою у порога, оттаиваю. За столом два интенданта и краснощекая веселая хозяйка - муж у нее, видно, на другом фронте воюет - пьют и едят. Видят, сукины дети, солдат у порога стоит, посинел весь, руки-ноги не гнутся, ему бы не водки или самогона - кружку кипятка без заварки, да сухарика. Так нет! Постоял, отогрелся немного, помянул в сердцах их родителей до девятого колена и пошел своей солдатской дорогой.

Стал вырисовываться силуэт какого-то строения. Дом у дороги. Ни окон, ни дверей, пол частично, видимо, на топку, сорван, а крыша еще цела. Температура, как на улице, но так не дует. В доме пока никого, но постепенно народ набивается. Пришедшие первыми ложатся на пол, последние - друг на друга. Как в сказке: дом без окон, без дверей, полна горница людей. Кому надо выйти по нужде - в темноте ступают прямо по спящим. Но солдаты не просыпаются - только бормотнут спросонья что-то неразборчивое.

Донские степи - не Белоруссия и Украина, не Смоленщина. Там шаг шагнешь - деревня. А тут топаешь-топаешь, а села все не видать. Пехотная судьба известна: пока на своих двоих доберешься до населенного пункта - там уже штабы, артиллерия-кавалерия и другие части, имеющие транспорт. К какой избе не сунешься: "Стой!". - И для убедительности клацают затвором. Хуже всего солдатам из Средней Азии: приставили винтовки к плетню, сели, руки в рукава и дремлют. Замерзнут! Силой подымаем и заставляем бегать, чтобы разогрелись.

Солдат из среднеазиатских республик на фронте обобщенно называли узбеками. Воевали они плохо. И тому были причины. Не надо забывать, что к началу Великой Отечественной войны Советской власти не исполнилось еще и четверти века, а в некоторых из этих республик и того меньше. Эти молодые ребята не понимали - почему и за что они должны погибать за тысячи километров от родных мест. Известны случаи, когда в Ташкенте узбекские матери ложились на рельсы, пытаясь воспрепятствовать отправке своих сыновей на фронт, и комендантский взвод их растаскивал. Уже тогда можно было услышать крики мальчишек: "Узбекистан для узбеков!" (Взрослые воздерживались - не то было время). Из-за плохого знания, а порой и незнания русского языка это пополнение старались направлять в строительные части, но все равно значительная масса попадала в боевые подразделения. Командиры батальонов и рот на полном серьезе говорили: "Меняю десять узбеков на одного русского солдата". -И это не было издевкой. Комбату нужно выполнять задачу. Ему не до шуток.

Снимаем плетни, скрытно тащим к берегу и в воду. Намораживаем переправу Рукавицы - за пазуху Уплывут - старшина новых не даст. Да и помогают мало, набухают и примерзают к плетню, пусть лучше руки примерзают, по крайней мере не потеряются. Поочередно отрывая пристывшие пальцы, оставляя на прутьях клочья кожи, держим плетень, чтобы не развернуло и не отнесло течением. Ждем, пока схватится ледком. На плетнях быстро нарастает "сало", ноябрь как-никак.

19 ноября, - теперь это День артиллерии, - 1942 года форсируем Дон в районе хутора Мело-Клетский. Рано утром после мощной артподготовки бежим по этой самой намороженной переправе. Черными глазницами на белом льду реки поблескивают свежие полыньи от снарядов и мин. Закручиваясь в воронки, несется в них темная, холодная вода, только что принявшая в свое безмолвие многих наших товарищей. Покрытые льдом и слегка припорошенные снегом плетни "зыбаются" под ногами. Всхрапывают и пятятся от них лошади.

Но люди - не кони! Вперед!

Началось окружение Сталинградской группировки немцев.

Любимая женщина

Суламифь Федоровская на своем юбилее в театре

ШМ середине тридцатых годов, после убийства Кирова, началась и стала быстро разрастаться волна арестов. Ее апогеем стал тридцать седьмой год, впоследствии этим годом стала именоваться вся эпоха репрессий. В ноябре тридцать седьмого был арестован и вскоре расстрелян мой отец, скромный совслужащий, бывший эсер.

В 1937 году в Витебск приехала семья Чайковских. Глава семьи преподавал в Академии связи и имел звание комбрига. Он был беспартийным, и в разгар репрессий это его спасло. Ограничились понижением в звании - вместо генерал-майора присвоили полковника, заменив в петлицах ромб на четыре шпалы, и послали начальником военной кафедры Витебского ветеринарного института - одного из старейших в России. Институт располагался в очень красивом, не совсем обычной архитектуры, краснокирпичном здании, несколько на отшибе из-за необходимости иметь подсобные помещения для животных.

Сейчас уже трудно себе представить, какое значение имели ветеринарные врачи в Красной Армии. Не говоря уже о многочисленных кавалерийских дивизиях и корпусах, большая часть артиллерии была на конной тяге, тем более многокилометровые обозы. Ветврач имел права командира полка и наравне с ним мог наложить арест на нерадивого конника. Да и сельское хозяйство оставалось на лошадях.

По старой памяти в ветинституте училось довольно много евреев. Эта традиция восходила еще к царским временам, когда еврей, не вошедший в пятипроцентную норму при поступлении в мединститут, поступал в ветеринарный, откуда со второго курса можно было перевестись в медицинский.

Чайковские были приветливыми людьми. Они получили квартиру с печным отоплением, что было тогда не редкостью, и Виктора Вячеславовича и Лидию Капитоновну можно было застать во дворе, когда они большой двуручной пилой пилили на козлах дрова. От нашей великодушной помощи они неизменно отказывались. Полковник Чайковский был, что называется, военная косточка. В это трудно поверить - он был единственным человеком, который обрадовался войне! Его сразу назначили командиром полка, который он же и формировал. К концу войны он был начальником отдела боевой подготовки фронта, но так и остался полковником из-за своей беспартийности.

В семье было три дочери: Тереза, Изабелла и очаровательная шестилетняя девчушка Элеонора, соответственно Теза, Иза, и Эля. Чайковские и Федоровские были многолетними близкими друзьями, отцы вместе работали и жили в академии связи и, неизвестно кто на кого повлиял и повлиял ли, но дочерей Федоровских звали Суламифь и Жозефина!

Слух о приезде Чайковских, у которых старшая дочь наша сверстница, мгновенно распространился по городу. Тереза была миловидной девушкой, нельзя сказать такой уж красавицей, среди наших одноклассниц были и красивее. Но она была москвичкой, а мы провинциалы. Ее звучная фамилия завораживала. И ее звали Тереза - чего же больше! Не удивительно, что мы все бросились за ней ухаживать.

Неожиданно я имел успех. Но тогда я об этом не знал.

Здесь надо остановиться.

За прошедшие шестьдесят лет все настолько изменилось, что это надо объяснить. "Успех" вовсе не означал физической близости, с которой он отождествляется теперь. До сексуальной революции было далеко, о таблетках никто не подозревал, слово "люблю" еще чего-то стоило и не произносилось всуе. Поцелуй в щечку был счастьем. Возможно, все убыстряющийся темп жизни провоцирует "ускоренную любовь". Я не сторонник по всякому поводу произносить: "Вот в наше время...". Но что-то и утрачено. Утрачено возвышенное, романтическое отношение к женщине, как к чему-то прекрасному, чтобы притронуться к ней надо, образно говоря, "вымыть руки".

Через много лет, встретившись семьями в Москве, она сказала: "Первая любовь!". - Я и не подозревал об этом. Она переписывалась с каким-то полярником - тогда это был уровень первых космонавтов.

Перед Новым 1940 годом мы повздорили из-за какого-то пустяка и некоторое время не встречались. 31 декабря ночью принесли телеграмму. Когда раздался стук в дверь, мама страшно испугалась: подумала, что пришли за ней - после ареста отца это было бы не удивительно, телеграмма была от Терезы, она поздравляла с Новым Годом. Это был знак примирения. (В те годы поздравительных открыток в СССР не было и надо было отстоять длинную очередь на почте, чтобы послать новогодние телеграммы).

На зимние каникулы из Москвы к ней приехала ее самая близкая школьная подруга, тогда уже студентка музыкального техникума (впоследствии училища) им. Гнесиных -Мифа. Стрелка жизненного пути сухо щелкнула и перевела судьбу на другое направление. В Витебске стояли сильные морозы, трамваи не ходили и с вокзала они шли пешком через весь город. Она это часто вспоминала. В отличие от Терезы она была брюнеткой, звали ее не менее красивым и редким именем Суламифь, в просторечье Мифа, и она носила не менее звучную фамилию Федоровская. Симпатия возникла сразу. Импонировало и то, что она из Москвы, и то, что она пианистка. Это был далекий, неизвестный и заманчивый мир, совершенно мне незнакомый. А кто же не хорош в восемнадцать лет! Мы стали переписываться.

В августе сорокового года я приехал в Москву. У Белорусского вокзала змеилась быстротекущая очередь к газетному киоску Получив "Известия" я развернул газету и в правом верхнем углу в глаза бросился заголовок "Смерть международного шпиона" - был убит Троцкий...

Отец Мифы, учитель математики, был директором одной из крупных московских школ, которую он же и строил, и по прошедшей вскоре гимназической моде жил в директорской квартире при школе. После войны, когда началась борьба с космополитами, его вызвали в Калининское РайОНО и сказали, что еврей не может быть директором русской школы. И им пришлось перебраться в барак...

Я спал на крышке пианино. Тогда я мог спать где угодно. Пианино произвело на меня сильное впечатление. Оно свидетельствовало об интеллигентности и состоятельности семьи. Лишь после войны я узнал, что оно было из Музпроката. А мы купили пианино уже в гарнизоне у одного офицера, который просто отобрал его у немцев...

Началась война. В последний день удалось выбраться из Витебска, родные эвакуировались за несколько дней до этого, и пешком, в лаптях, добраться до Москвы 22-го июля. Этот день запомнился и первой бомбежкой столицы.

Школа, в которой жили и работали Федоровские, находилась на шоссе Энтузиастов и когда в середине октября в Москве началась паника и огромный, нескончаемый поток беженцев устремился по этому шоссе на восток - это произвело на них удручающее впечатление, и они эвакуировались вместе с Прожекторным заводом, который шефствовал над школой, в Йошкар-Олу.

Всю войну мы переписывались. Писем собралась целая пачка, все они хранились в кармане гимнастерки, и когда осколок ударил по карману, ее письма защитили от более серьезного ранения.

Первый раз мы встретились сразу после войны в Риге, куда она приезжала к дяде. Первая близость выявила нашу обоюдную неопытность...

До войны за Мифой ухаживал молодой человек несколько старше, которого, почему-то, звали Леля, хотя он был Леонид. Это была одна компания. В войну он командовал саперным батальоном, вызвал к себе на фронт Терезу и женился на ней. Так произошла своеобразная рокировка. В течение многих лет, приезжая в отпуск в Москву, мы встречались семьями. Их сын приезжал к нам в Душанбе.

Вернувшись из эвакуации, Мифа закончила техникум и поступила в достроенный Молотовым к концу войны институт им. Гнесиных. Вообще, Молотов покровительствовал Гнесиным, хотя о его музыкальных привязанностях ничего неизвестно. Во всяком случае, когда к нему обратилась племянница по поводу увековечения памяти ее отца композитора Скрябина, родного брата Председателя Совмина - Молотов не отреагировал. (Это не знаменитый композитор Александр Николаевич, а посредственный музыкант, писавший под псевдонимом Николай Нолинский).

В 1950 году Мифа закончила институт. Она еще застала Елену Фабиановну жившую при институте, ее диплом подписан самой Гнесиной и известным пианистом Яковом Флиером. До техникума она окончила школу Гнесиных (еще не имени). (В 1895 году крещеные евреи Гнесины, кажется, даже получившие дворянство, открыли в Москве, на Собачьей площадке музыкальную школу для "одаренных детей" и содержали ее за свой счет). Мифа стала одной из немногих, окончивших все три гнесинских учебных заведения - чистокровная гнесинка, как я с гордостью о ней говорил.

В середине девяностых годов в Израиль приехал известный концертмейстер Евгений Шендерович. Он дал несколько концертов для "широких масс трудящихся". И Мифа, и Ирочка в одно слово сказали: "он играл неряшливо". В Союзе он не был признан, как крупный пианист, а тем более композитор, здесь он играл и собственные вещи... "Ему повезло, -сказала Мифа, - он работал с профессионалами высокого класса - одна Елена Образцова чего стоит - попробовал бы он работать с моими певцами, некоторые из которых имели начальное музыкальное образование, а один из солистов вообще не знал нот..."

Она была небольшого роста, стройная, даже худенькая и когда я привез ее в гарнизон мама сказала: "ми дав жи зухн ин бет" (ее надо искать в кровати). Она и в пожилом возрасте сохранила фигуру, лишь перешла с 44 размера одежды на 48 и обуви с 34-го на 35-й. Не отяжелела. До конца жизни весила 65 килограммов, никаких диет не соблюдала, любила поесть. Из тридцати двух зубов - тридцать один были ее собственные, чему я тихо завидовал, ей шла легкая седина и она оставалась привлекательной женщиной. Моя мама не знала слова "шарм", да оно и не было тогда в ходу. Она говорила: в каждой женщине должна быть блядинка. Это шокирующее на первый взгляд выражение на самом деле означает чисто женскую привлекательность. И она у нее была.

Я работал в Доме Офицеров, а для нее в жилом городке открыли что-то вроде небольшой музыкальной школы. Городок находился по другую сторону аэродрома и с переходом на реактивную авиацию ходить через летное поле стало небезопасно, да и запрещено, Нужно было обойти вокруг аэродрома четыре километра в одну сторону. Под нашей дверью лежал устрашающего вида совершенно безобидный пес по кличке "лохматый". Кто не знал - боялись к нам заходить. Когда Мифа шла на занятия, он сопровождал ее до места, ложился у дверей, терпеливо ждал и так же преданно провожал ее домой. Она часто об этом вспоминала.

После института Мифа приехала уже с сыном. Юрику было четыре года, это был совершенно очаровательный мальчик с курчавой головой, в перешитом из моего военного обмундирования военном костюмчике и когда он с саблей на боку и букетом цветов в руках шел по Москве - прохожие расступались. По вечерам мы уходили в Дом Офицеров, он оставался с бабушкой, читать он еще не умел, но зрительно помнил все сказки и выбирал самую длинную... Возвращаясь, мы заставали маму с "языком на плече", и, чтобы "спасти" ее, я рано научил его читать, и он читал лучше своей первой учительницы.

Маленький Юрик был всеобщим любимцем. Его обожали в полках, где многие старослужащие были призваны еще до войны, все еще считались срочниками и тосковали по семейной жизни. Юрик пропадал в казармах целыми днями, с ними ел и пил. Мы не беспокоились: гарнизон был закрытым, ни выйти, ни войти в него незамеченным было нельзя. Брали они его и в солдатскую баню. Первый раз он вернулся потрясенный и долго молчал. Такого он не ожидал...

На площадке они играли втроем: Юрик, соседская девочка Наденька и жеребенок. Так и бегали друг за другом. На равных.

На всех экранах демонстрировался "Тарзан". Привезли и очередные две серии в гарнизон, но у Юрика была ангина, и пойти мы не могли. Он был в отчаянии. Неожиданно, когда закончился сеанс в Доме Офицеров, киномеханики притащили передвижку к нам домой, установили и стали демонстрировать фильм на стену. Юрик был счастлив.

Была уже ночь, мимо шел патруль, услышал, зашел. И остался.

Это был бывший немецкий гарнизон, где все было предусмотрено, но наладить отопление долго не удавалось, дома ощетинились трубами буржуек, не брезговали и электроприборами. Это было запрещено. При малейшем стуке в дверь плитка пряталась под кровать. Когда в очередной раз раздался стук, Юрик, очень любивший гостей, крикнул: "Подождите! Сейчас бабушка плитку спрячет!". - А это были именно контролеры... Хохотал весь городок.

Но было и не до шуток. Однажды ночью ветер переменился, и весь угар пошел в комнату. Я проснулся среди ночи и понял, что умираю... Мама уже не отвечала. Подняться я уже не мог. Свалившись с кровати, подполз к окну, из последних сил дотянулся до рукоятки, распахнул окно и упал. Счастье, что в немецких окнах нет шпингалетов - до верхнего я бы не дотянулся... А накануне умер офицер, угоревший - ирония судьбы - над Кратким курсом Истории партии, который он конспектировал...

Случались и веселые вещи. Поскольку была мама - было и кое-какое хозяйство. Напротив жила пара, только начинавшая семейную жизнь. Молодая жена появлялась у нас почти каждое утро с неизменной фразой: "Берта Ароновна! Я к вам с большой просьбой...". - Ей нужны были соль или спички. Юрик настолько к этому привык, что когда она в очередной раз открыла дверь, радостно сказал: "Тетя Ада, вы к нам опять с большой просьбой?".

У Юрика был набор оловянных солдатиков, который начал ему собирать еще дед, души не чаявший в своем первом внуке. Более ста фигурок разных родов войск, не идущих ни в какое сравнение с нынешним пластмассовым ширпотребом, построенные парадом, они выглядели очень красиво. Как-то пользовавший Юрика полковой врач, настоящей фамилии которого никто не знал, и во всем гарнизоне и стар и млад называли его "кирпичики" по аналогии с артистом Филипповым из-за отнюдь не славянского носа, - увидел солдатиков, вспомнил детство и, забыв, зачем пришел, весь вечер с ними играл...

Наступил пятьдесят третий год. Умер Сталин. Пришел Хрущев. Сталин собирался воевать дальше и укреплял армию. Хрущев понимал, что не только воевать, но и содержать такую огромную армию разоренная войной страна не в состоянии и стал ее сокращать, что, вообще говоря, было правильно. Но для многих это была трагедия.

После войны никого из молодых офицеров из армии не отпустили. Хотел демобилизоваться и продолжить учебу и я, подал рапорт, но было отказано. Теперь все были женаты, имели семьи, жили в гарнизонах. Ни образования, ни профессии, ни специальности, ни квартиры. До пенсии мне оставалось полтора года. Были и такие, которых увольняли за несколько месяцев. По армии прокатилась волна самоубийств. Выходное пособие бурно пропивалось, и его стали выдавать помесячно.

За эти годы я сроднился с армией, любил форму - впрочем, ничего другого у меня и не было. Через много лет -теперь не от большого ума, над этим принято смеяться -могу сказать, не боясь показаться сентиментальным: мое сердце осталось под полковым знаменем.

Я был в отчаянии. Против ожидания Мифа отнеслась к этому сравнительно спокойно: "Что ты так расстраиваешься? Я выйду на любом полустанке и буду работать". - Еще не ушло время, когда было принято учить детей музыке, и из каждого второго окна неслись гаммы.

Мы оба имели право на Москву, но жить было совершенно негде. Дядя сказал: "Подо мной есть подвал, поставь печку и живи".- Но я не решился. И напрасно. Через несколько лет дом снесли, и все получили квартиры. Но кто же знал! В Министерстве культуры сказали: с квартирой только север или юг. Так мы оказались в Сталинабаде.

В те годы это был совершенно русский город - старшее поколение таджиков тяготело к своим кишлакам. В оперном театре, куда Мифу пригласили концертмейстером, шел прекрасный репертуар, был сильный симфонический оркестр, по старой русской традиции некоторые солисты по окончании сезона уезжали в другие театры, к началу следующего приезжали новые. Жизнь кипела. Кстати сказать, Сталинабадский мединститут еще оставался одним из лучших в Союзе - в нем работали эвакуированные из Ленинграда и других городов крупные медики, в их числе профессор Парадоксов, искоренивший в Таджикистане трахому, и другие.

Мы приехали в Душанбе, тогда еще Сталинабад, в конце 1953 года. У нас было письмо к семье ленинградцев, оставшихся после эвакуации. Глава семьи - доктор философии, профессор Семен Борисович Морочник и его жена, кандидат наук, член Союза писателей СССР - Мира Марковна Явич, "держали" салон, где собирались интересные люди. Хозяин квартиры знал множество стихов и часто их читал. Еще будучи подростком, я увлекался Маяковским, хорошо его знал, многие стихи помнил долгие годы. Семен Борисович, не называя автора, прочел несколько строк и вопросительно посмотрел на меня. "Флейта-позвоночник" - безошибочно сказал я. И меня зауважали.

Пока строился дом, театр снимал нам квартиру. Комната не отапливалась, обогревались трехфитильной керосинкой. Как-то, после уборки, заметили, что по комнате летает черный снег: керосинка стала коптить... Приходившие к нам солисты удивлялись: Как у вас уютно. - "Уют" создавался тремя уложенными друг на друга и накрытыми салфеткой картонными рижскими чемоданами с металлическими уголками, стоимостью по 27 рублей до первой реформы, на которых стоял очень красивый чайный сервиз, купленный проездом в Москве, почему-то вскоре нам надоевший и проданный.

Родилась Ирочка. Поначалу, как говорили старухи, она была "перевернутая" - спала только днем. Мифа перешла на полставки. Зато потом Ирочка была на редкость спокойным ребенком и не требовала к себе большого внимания. "Дитя не плачет - мать не разумеет". Дошло до того, что директор школы, ее же учительница и наша большая приятельница сказала: "Ваша Ирочка одета хуже всех". - Наши дети никогда и ничего не просили. Никогда. Ничего.

Со школой было не все так просто. Никто не рисковал взять в ученицы дочку профессионального музыканта, тем более пианиста. Оказалось, что к этому времени в Сталинабаде не было ни одного пианиста с законченным музыкальным образованием. Даже блестящий пианист-вундеркинд, в детстве игравший Троцкому и Луначарскому, Михаил Соломонович Муравин, не закончил консерватории. Ему это, впрочем, было не нужно. Но малышей он не брал.

Взяла Ирочку директор школы Надежда Андреевна Буткевич с условием, что мама не будет вмешиваться. И Мифа не вмешивалась. Обычно преподаватели дают ученикам произведение, которые те и разучивают весь учебный год, чтобы сыграть для родителей, вызывая у детей стойкое отвращение к занятиям. Надежда Андреевна едва ли не каждый урок давала Ирочке новые вещи, не заботясь по началу об их отделке. Ирочка быстро научилась, что называется, "рвать с листа", и занятия ей никогда не надоедали.

Она была гордостью школы. Уже в школе и потом в институте она работала концертмейстером, ее часто приглашали в оперный театр. Она закончила с красным дипломом и сразу стала работать в опере. К концертной деятельности она была совершенно равнодушна, когда зашел об этом разговор, она показала свои руки: они были слишком маленькие для концертанта. - "Я себя помню с трех лет. С трех лет я мечтала быть, как мама" - сказала она. И она стала. Как мама. И лучше мамы. Несмотря на свою гнесинскую закалку, с годами Мифа стала мягче, терпеливее. Ирочка, человек по природе мягкий, снисходительный к человеческим недостаткам, всех понимающий и все прощающий. Но у нее есть один пунктик. Музыка. Это святое. Никаких послаблений. Никому. Даже самым близким друзьям. О ее требовательности ходили легенды. Когда Мифа попала в больницу, приходившие ее проведать солисты, говорили: "Суламифь Владимировна! Мы к Ирочке не пойдем, мы будем ждать вас!". -Все дирижеры просили ее играть в оркестре партию арфы.

Пианино стоит перед дирижерским пультом, а позади него, под козырьком, сидит "дерево" и "оно" не всегда в форме... Стоит кому-нибудь из них не то что сфальшивить - это профессионалы - а ошибиться в оттенке, нюансе, Ирочка, продолжая играть, оборачивается назад и выразительно смотрит на провинившегося. А оттуда ей показывают кулак - дирижер-то ничего не заметил. Ее уважали и любили в театре, хотя из-за ее требовательности в шутку называли "коброй". Любили ее и в балете. Когда ей надоедали солисты, она охотно подымалась в балетный зал - там были ее сверстники.

Профессионалы высокого класса Мифа и Ирочка свободно подменяли друг друга. Когда открылось местное телевидение, они часто там выступали, аккомпанируя своим солистам. Мифа говорила: "Телевидение хорошо тем, что на него невозможно опоздать. Когда бы ты ни пришел - они еще только устанавливают аппаратуру..."

Театр - область чувства. Во все времена в театре происходили любовные истории. Сейчас, если актер или актриса женятся или выходят замуж менее четырех раз, они уже не могут рассчитывать на "звездность".

Мы прожили с Мифой пятьдесят пять лет (она ушла в 2000 году), а знали друг друга шестьдесят один. Можно ли прожить с одним человеком более полувека?

В древнем Риме жены сами выбирали любовниц своим мужьям. И вовсе не для того, чтобы оправдать свой роман на стороне. Они понимали, что это подымет тонус их мужей, и они вернутся к ним более любвеобильными и страстными. С возрастом свежесть чувства притупляется. Ему необходима встряска. Недавно одна звезда в интервью сказала, что не считает изменой мужу, если она с кем-то переспала. Это ошарашивает. Но что-то есть и здесь. Измена - это когда уходят. Невозможно прожить жизнь, зная только своего супруга. И требовать этого нельзя. Но и делать это достоянием "широких масс трудящихся", как это происходит сейчас -цинизм. Конечно, встречаются женщины, не знавшие никого кроме своего супруга и гордящиеся этим. Но за этой гордостью подчас скрывается мучительное сожаление. Однажды я стал нечаянным свидетелем разговора двух пожилых женщин. Одна из них сказала другой: "Единственное, о чем я жалею, что у меня никогда не было любовника..."

Были ли у Мифы увлечения в театре?

Их не могло не быть.

Что бы ни говорили по этому поводу - высшее наслаждение, которым одарила нас природа - чувственная любовь. (Теперь она называется собачьей кличкой "секс"). Ни блестящая карьера, ни творческие свершения не идут ни в какое сравнение - недаром многие жертвуют ими ради любви. Все остальное - вторично.

... Главный режиссер театра - человек интересный внешне и внутренне, прекрасный рассказчик, блестящий мастер своего дела: когда он репетировал, прибегали все свободные актеры. После дневной репетиции Мифа не могла дождаться вечерней, чтобы снова окунуться в эту атмосферу праздника (чему в немалой степени способствовало и ее участие). Они оба были людьми очень творческими, и взаимная симпатия возникла между ними естественно. Режиссер и концертмейстер работают над клавиром в классе вдвоем...

... Над нами жила семья, где дети были ровесники нашим, и даже звали их одинаково: Юра и Ира. Она была учительницей, он - летчик гражданской авиации, высокий (Мифе всегда нравились высокие мужчины), стройный, моложе нас, в синей форме гражданского летчика он был неотразим. Мы дружили семьями и часто собирались. То у нас внизу, то у них наверху. В понедельник театр не работает, дети и его жена в школе, я на службе. Но и здесь отношения оставались чисто соседскими.

У Ларошфуко есть афоризм: природа, в виде компенсации, пожелала, чтобы юноши влеклись к зрелым женщинам, а старики бегали за девчонками. Молодым человеком я встречался с женщиной старше себя, умной блестяще эрудированной. Однажды она сказала: "Мы женщины, пока нас хотят". Я был розовым романтиком и так обиделся за женщин, что перестал с ней встречаться.

У Мифы женская привлекательность сохранилась до последних дней.

(После развода с Ахматовой Гумилев писал своему другу: "Я не успеваю открыть дверь, как Аня говорит: "Николай! Мы должны выяснить наши отношения". - Выяснили...).

У нас был большой друг, которого мы оба очень любили -человек в высшей степени интеллигентный и деликатный, он симпатизировал Мифе и эта симпатия была взаимной. Он умер накануне защиты своей докторской диссертации. Мне даже казалось, что если бы они стали близки, я был бы рад за них обоих. Мифа вспоминала его всю жизнь.

Был ли я искренен тогда? Теперь?

В последнее десятилетие работы в театре одному из солистов она симпатизировала больше других. Моложе лет на пятнадцать, прекрасный певец, он и внешне обращал на себя внимание. Он вел в театре ее прекрасный юбилейный вечер 70-летия. В Израиле они изредка перезванивались. Он же сказал на поминках теплое, прочувствованное слово. Все были тронуты. Спустя несколько месяцев, в один из печально памятных дней он позвонил. Я сказал:

- Она очень хорошо к тебе относилась и часто вспоминала.

- Мы очень любили друг друга, - ответил он, - но это была платоническая любовь.

Так хочется, чтобы она была счастлива. Пусть в прошлом.

Ну а я? Могу лишь повторить слова Блока: В своей жизни я любил только двух женщин. Одна - моя жена Люба, а другая - все остальные. - (Любовь Дмитриевна Менделеева -дочь знаменитого ученого-химика). По моим "подсчетам" на год жизни мужчины приходится одна женщина. Правда, в театре статистика несколько другая...

Однажды Мифа встретила меня улыбкой: "Звонили из твоего театра: "У вашего мужа есть другая женщина". - Надо знать Мифу: "Знаю. - Хотите знать кто? - Это я!". - И положила трубку.

В другой раз, на гастролях в Новосибирске, позвонила женщина (и как нашла? У нас разные фамилии): "У вашего мужа есть дочь". - Мифа пригласила их обеих. Они не приехали. Мы оба об этом жалели. (В 1945 году я возвращался с Дальнего Востока, куда сопровождал эшелон в "500-веселом" поезде. Ехать надо было долго, соседкой оказалась молодая женщина с очаровательным мальчиком, с которым я все время играл. Неожиданно она сказала: "Хочу от тебя ребенка". - Я был смущен, спросил ее адрес. По этому адресу никто не ответил...)

Большей частью мы работали в разных театрах. Почти каждый год театры уезжали на гастроли. Эти разлуки способствовали тому, что свежесть чувства сохранялась у нас долгие годы. По существу всю жизнь. Возвращаясь она говорила: "Ты у меня лучше всех!". - "Так уж и всех!" - отшучивался я. После гастролей встречались, как молодые влюбленные... Уезжали в отпуск вместе. Никогда не отдыхали врозь, друг без друга. Только вдвоем.

Побывали почти во всех ВТОвских домах: Рузе, Мисхоре, Плесе, Щелыково. Но больше всего, шесть или семь раз, в Комарове Из-за близости к Ленинграду, к его музеям и театрам, к его проспектам и дворцам, к его паркам и набережным, к его каналам и оградам, к его пригородам. Где бы ни отдыхали, заканчивали отпуск в Ленинграде. Там были родственники, друзья. Иных уж нет, а те далече...

На всю жизнь сохранили мы любовь к русской природе. Уезжая в отпуск, мы летели в Москву, а из Москвы в Ленинград ехали дневным поездом, чтобы полюбоваться из окна вагона непередаваемо прекрасными далями, как будто нарисованными рукой гениального художника, по которым мы так соскучились, живя в Таджикистане.

Поневоле вспоминаются слова русского писателя Н.С.Лескова, одного из ярых противников строительства железной дороги Петербург - Москва, мотивировавшего свой протест тем, что из "быстродвижущегося" поезда невозможно будет любоваться красотами природы.

Впрочем, и Лев Толстой был сдержан: "Раньше мы ездили из Москвы в Петербург две недели (на перекладных), а теперь двое суток (с такой скоростью шли первые поезда -прим. авт.), но стало ли человечество от этого счастливее..."

Не стало. Но остановить прогресс невозможно.

На Московской площади, за спиной памятника Ленину, было построено громадное, помпезное здание, в которое собирались перевести Ленсовет. Над парадными дверями в течение десятилетий красовалась внушительная вывеска: "Ленинградский городской совет депутатов трудящихся".

И никто этого не замечал! Не дозвонившись до Предгорисполкома, я написал письмо и получил дипломатичный ответ: "Указанная вами надпись в настоящее время заменяется". - Это был конец бредовой идеи о переносе центра города.

Уезжать в Израиль мы не собирались. Но когда в Таджикистане начались события, выбора не оставалось - в Израиле уже год жила Ирочка с мужем и дочерью. Приезд стал для Мифы роковым. Она никогда не была на пенсии, вечером еще работала, оставила кому-то бумажку на зарплату, а утром улетела.

"Куда ты меня привез! На кухню и на диван? - говорила она горько, - пошли в ульпан".

Преподавание велось на иврите. А мы и идиша не знали. Через месяц она сказала: "Я не могу больше чувствовать себя дурой. Ходи один". - Один я ходить не мог. Вернувшись, я бы ее не застал...

Ушло все. Театр. Друзья. Музыка. Она проработала в театре почти четыре десятилетия, у нее был лучший класс, лучший рояль, она была членом Худсовета, получила звание Заслуженной артистки, ее ценили и уважали. Когда она приходила, каждый стремился с ней поздороваться, сказать комплимент. В театре она расцветала. За год до отъезда театр отметил ее 70-тилетие. Было торжественно, остроумно и весело. Коронным номером был танец маленьких лебедей, на полном серьезе исполненный четверкой солистов балета под симфонический оркестр. По окончании вечера мы устроили банкет в театральной столовой.

Это был ее звездный час.

И вдруг все рухнуло.

Она не примирилась до конца. Незадолго до ухода сказала: "Хочу в Душанбе". - В театр вернулась ее близкая приятельница, исколесившая перед этим полстраны (и растерявшая все свое имущество). Это на нее подействовало.

Мифа не увяла в обычном смысле слова. В ней не было ничего от пожилой женщины. Она оставалась привлекательной. Но интерес к жизни ушел. Я говорил: "Тебе надо встряхнуться. Заведи легкий флирт, это ни к чему не обязывает", -пытался я ее заинтересовать. - "Кто?" - отвечала она.

Она почти нигде не бывала, у нее не было друзей, никто ей не нравился.

Бальзак как-то сказал: "Здесь, в постели, рождается или умирает истинная любовь". Что рождается - спорно, а что умирает - пожалуй.

Мы сохранили друг к другу нежные чувства до конца. Дорожили каждым часом, когда оставались вдвоем. Наедине друг с другом. Я ложился поздно, она уже спала. Утыкался лицом в ее теплое плечо и вокруг воцарялось спокойствие и уют. Она была легким человеком. Легко и ушла. Ни стона, ни вздоха. Закрыла глаза и отключилась. Мир праху ее.

По вечерам, когда спадала жара, мы любили сидеть возле входа в квартиру. "На золотом крыльце сидели"... Я ее обнимал. Она смущалась: "Люди ходят!"

Вспоминал ее увлечения. Ей было приятно. Никакой ревности не испытывал. Наоборот - гордость за ее женскую судьбу. Было бы обидно уходить из жизни, зная только меня.

Ведь она была для меня самым дорогим человеком!

И она была счастлива!

Я говорил: "Твоя женская судьба удалась. Я рад за тебя. Я тобой горжусь!".

Она улыбнулась: "И я тобой".

Алексей Дикий и его студия

Алексей Дикий

Творческая биография Алексея Денисовича Дикого началась в 1910 году во МХАТе и МХАТе-2, где он работал вместе с другим талантливым актером Михаилом Чеховым. Их творческое кредо не совпадало. Дикий был более земной, реалистичный. М. Чехов склонялся иногда к мистике, богоискательству. Они разошлись и Дикий с четырнадцатью актерами покинули МХАТ-2. Некоторое время он ставил спектакли в различных московских театрах, а в последствии основал свою студию. Одним из лучших спектаклей того времени был у Дикого "Человек с портфелем" по пьесе А. Файко с Марией Бабановой в главной роли - спектакль, прославивший режиссера и исполнительницу. Первоначально студия, в духе времени, называлась театрально-литературной мастерской и находилась на ул. Воровского при Федерации объединений советских писателей - ФОСП.

Дикий мечтал о такой студии, в которой рождалась бы и сама пьеса. Частыми гостями студии были крупные советские писатели: А. Серафимович, В. Инбер, А. Новиков-Прибой, В. Луговский, Н. Огнев, П. Лавут, А. Тихонов (Серебров), И. Уткин. Но пьеса, которая была бы написана в самой студии, так и не родилась и через год студия покинула Федерацию писателей и перебралась под гостеприимный кров Московского Дома Ученых, которым руководила жена и друг Горького Мария Федоровна Андреева. Человек высокой культуры, она близко к сердцу принимала дела студии, посещала комсомольские собрания.

Как и везде, в студии выходила стенная газета. Ее редактор - Коля Волчков (о нем ниже), попросил Андрееву написать заметку Она написала небольшую рецензию на спектакль "Интермедии" по Сервантесу, ругала его за некоторый налет пошлости и отсутствие современности. Дикий прочел заметку и был взволнован. Но не такой это был человек, чтобы просто возмущаться - он задумался. В Испании на перекрестках дорог стоят статуи всевозможных святых, большей частью деревянные. Дикий "установил" вместо этих идолов живых актеров. Облаченные в хламиды, они стояли в соответствующих позах, как изваяния, но вдруг оживали, участвовали в мизансценах, подавали реплики и снова застывали. Это была счастливая находка, она придала спектаклю социальную остроту, сделала его живым, увлекательным, интересным. Об "Интермедиях" заговорила вся Москва, одобрила спектакль и М.Ф. Андреева.

Студия Дикого стала популярна.

"Жертвой" этой популярности стал Вениамин Яковлевич Ланге, в будущем Народный артист Таджикской ССР, в течение полувека руководивший русским театром имени Маяковского в Сталинабаде-Душанбе. Приехав в Москву, он решил показаться Дикому, был допущен, прочел ему басню Крылова "Кот и повар" и вознамерился прочесть "Мцыри" Лермонтова, но Дикий прервал его: "У вас ужасный акцент. На русской сцене нужно владеть чистой русской речью".

Вернувшись к себе в Замоскворечье, где он жил на кухне у родственников, Ланге стал писать "Записки племянника". Они отличались большим юмором и все, кто их слушал, хохотали до слез.

Через год упорной работы Ланге решил снова показаться Дикому. Встреча была назначена на квартире Алексея Денисовича. Потоптавшись на площадке, Ланге позвонил. Очень волновался. Увидев на более чем скромном пиджаке абитуриента шахматный значок, Дикий спросил: "Вы шахматист?". - "Не шахматист, но играю". - "Так давайте сыграем!".

Народный артист Таджикской ССР В. Я. Ланге

И тут Ланге совершил ошибку, едва не ставшую роковой. Он дважды обыграл Дикого... Мэтр насупился, слушать дальше отказался. Но в студию принял! Это был самый счастливый день в жизни Ланге.

В школе Дикого каждый студиец был индивидуален, не растворялся в коллективе. Дикий любил повторять: "Идеально здоровых, со спортивной выправкой не принимаю. Я их направляю в институт им. Лесгафта. Для сцены нужно дарование актера, его неповторимость".

Дикий все больше привязывался к Ланге: "Ты не мозгляк, ты чувствуешь кожей", - говорил он.

Один из главных заветов Дикого звучал так: "Скупее! Скупее, а потому дороже. Оставить зрителю место для догадки, для улыбки".

В.Я. Ланге был наиболее верным и последовательным учеником Дикого: "Если мне что-нибудь и удалось сделать, то это благодаря творческому наследию, которое я получил от Учителя", - говорил Ланге.

Невозможно прожить большую жизнь гладко. Не была она гладкой и у Дикого. Ему не удалось избежать репрессий и он оказался в тюрьме... Я долго сомневался - писать об этом или нет. О мертвых ведь либо хорошо, либо ничего. Но из песни слова не выкинешь.

В тюрьме Дикий оказался в одной камере с будущим Маршалом Рокоссовским и другими военными. По словам Рокоссовского очень скоро они обнаружили, что их разговоры известны следователям... В своих воспоминаниях он прямо указывает на Дикого. Реагировали они соответственно...

Не спешите записывать Дикого в стукачи. Чтобы судить нужно окунуться в то время. Каждый из арестованных, естественно, считал и знал, что он невиновен и попал случайно. Но другие...

Трагедия.

Выпустил Дикого Сталин, пожелавший увидеть его в своей роли в кино.

Алексей Денисович умер в 1955 году не старым еще человеком, ему было всего шестьдесят пять лет.

Позвонил Менглет: "Если хочешь проститься - приезжай немедленно".

Пришли вдвоем: Ланге и Менглет. Из комнаты Дикого вышел академик Блохин. Жена спросила, что можно больному. Уже от дверей Блохин сказал: "Ему все можно". - От этой фразы они похолодели...

Менглет предупредил Ланге: "Не удивляйся, я начну с анекдотов".

Вошли. Еще недавно крупный, массивный, с лепным лицом и орлиным взглядом, Дикий казался маленьким, усохшим. Когда-то большая и крепкая рука утонула в ладони Ланге. Жена пожаловалась, что он не хочет принимать обезболивающее.

"Я хочу посмотреть, как ЭТО будет", - сказал Дикий.

На траурном митинге на Новодевичьем кладбище от имени студийцев выступил Ланге. Что говорил - не помнил...

После таких грустных воспоминаний надо дать читателю передохнуть и хотя следующий эпизод не связан напрямую с Диким, его участником был его преданный ученик Вениамин Яковлевич Ланге, который в течение нескольких лет был членом Художественного совета Министерства культуры СССР.

На одном из заседаний с докладом выступил начальник Управления театров А. Н. Тарасов. Председательствовал Рубен Симонов, в зале находились Г. Товстоногов, Ю. Завадский, Карел Ирд, С. Бирман и многие другие корифеи театра.

Доклад был долгим и подробным. В прениях хвалили и доклад и докладчика. Но вот слово взял Акимов. Зал насторожился. И Акимов удивил всех - он стал так хвалить доклад, что переплюнул всех! Исчерпав все эпитеты, Акимов сказал: "Все добрые слова у меня кончились и я вправе высказать сомнение. Мне показалось, что этот доклад я уже слышал лет восемь-десять назад. У меня такое впечатление, что он пролежал в папке все эти годы. Он такой же хороший как и был".

Воцарилось молчание. Затем раздался всеобщий гомерический хохот. Хохотал и председательствующий Симонов, не мог вести заседание. Но Акимов еще не закончил и продолжал: "В докладе все очень правильно раскрыто: и современность, и тема, и идея. Мы выполняем указания руководства и ваши, Андрей Николаевич. И какие рецензии, и какой успех! Только одна маленькая помеха - зритель. Он не хочет смотреть эти спектакли, ему не интересно, он не ходит".

Пауза и буря аплодисментов.

"И вы знаете, если бы не зритель, театр ушел бы далеко вперед", - закончил Акимов.

После заседания Товстоногов сказал: "Я так не умею. Я боюсь".

В 1935 году студия Дикого стала одним из московских театров, а через год А.Д. Дикий был назначен художественным руководителем Ленинградского Большого драматического театра им. Горького, взял с собой театр-студию и влил ее в основную труппу ленинградского коллектива. Искусственное слияние двух творчески разных коллективов не принесло пользы ни тем, ни другим и это особенно остро почувствовали молодые студийцы. И тогда по инициативе П.М. Ершова и Г.П. Менглета, всю жизнь выяснявших кто первым сказал "Э", Комитет по делам искусств направляет студию в столицу Таджикистана. По-видимому, театр был не единственным, в чем нуждалась молодая республика и в таджикское постпредство в Москве поступила телеграмма: "Театр не нужен. На эти деньги купите легковую автомашину". Впрочем, вскоре телеграмма была дезавуирована. И вот они в Сталинабаде. Приютил их Дом Красной Армии, а жили в общих комнатах Дома Дехканина.

Вот имена этих подвижников искусства - чтобы представить меру их подвига, нужно помнить, что все они уехали из Москвы, а потом и из Ленинграда, имея прописку в обеих столицах. Добровольно. Не по распределению. Вот их имена: П.И. Беляев, А.А. Бендер, Л.А. Бергер, В.Н. Бибиков, Я.Ю. Бураковский, М.Г. Волина, Н.Н. Волчков, А.Т. Дегтярь, П.М. Ершов, В.Я. Ланге, Н.А. Лепник, К.А. Лишафаев, Г.П. Менг-лет, А.В. Миропольская, В.В. Михайлов, В.С. Русланова, И.Я. Савельев, О.П. Солюс, Г.Д. Степанова, А.Г. Ширшов, Я.С. Штейн, О.И. Якунина, СИ. Якушев. Захватили они с собой из Ленинграда и молодую актрису БДТ Е.Д. Чистову. Вот было время! А люди!

Почти все они стали народными и заслуженными артистами Таджикской ССР, а двое - Николай Николаевич Волчков и Георгий Павлович Менглет - народными артистами Советского Союза.

Сейчас трудно себе представить в каких условиях они работали. Когда на одном из спектаклей погас свет - случай в те годы обычный, зрители ближайших домов принесли керосиновые лампы и спектакль продолжился. Театр любили, билеты спрашивали за квартал. Во время войны театр не отапливался и отогревали его собственным дыханием. Перед спектаклем, пока был закрыт занавес, актеры выходили на сцену, занимали свои места и собственным теплом отогревали их, чтобы не ежиться и не стучать зубами от холода, когда начнется действие.

Г.П. Менглет, М.Г. Волина и А.А. Бендер выехали на фронт. Менглет стал художественным руководителем фронтового театра, имевшего большой успех в действующей армии, об этом он написал в своей книге. По возвращении театра был устроен митинг и на этом митинге было объявлено о присвоении Г.П. Менглету - первому русскому актеру в республике, звания Народного артиста Таджикской ССР.

Ланге посчастливилось сблизиться с Николаем Павловичем Акимовым. (Ленинградский театр комедии был эвакуирован в Сталинабад). Внешне не эффектный, небольшого роста, худенький Акимов обладал яркой, неповторимой индивидуальностью. В художнической среде он занимал одно из ведущих мест. Вместе они поставили спектакль "Фронт" Корнейчука.

Ланге - режиссер, Акимов - художник. Спектакль имел ошеломляющий успех, чему в немалой степени способствовало оформление Акимова. Дружба двух творческих людей продолжалась до конца жизни.

Дикий никогда не приезжал в Сталинабад. Встречаясь в Москве, он неизменно спрашивал: "Ну как там у вас, в Ашхабаде?". - "Сталинабаде", - поправляли его. - "Ну какая разница!" - упорствовал он. Для него все это было далеко, на краю света. Сталинабад был городом новым, не все о нем и слышали, и Дикого волновало, как там живут и работают на краю света его питомцы, студийцы.

Из этой плеяды всесоюзную известность приобрели Г.П. Менглет, О.П. Солюс - оба театр Сатиры, П.М. Ершов -преподаватель "Щуки", написавший несколько книг о режиссуре, автор "Денискиных рассказов" Виктор Драгунский, М.Г. Волина, написавшая книгу о выдающейся актрисе Малого театра Е.М. Шатровой, а ее пьеса "Босая птица" была поставлена почти во всех детских театрах страны. В 2001 году вышла книга о Менглете, большая и лучшая часть которой была написана Маргаритой Георгиевной Волиной. Добавим, что О.П. Солюс был и неплохим режиссером и поставил в Сталинабаде несколько спектаклей, актеры охотно с ним работали. Более позднее поколение помнит его по "Кабачку 13 стульев". Менглет мечтал о театре Вахтангова и его туда приглашали, но без жилплощади... А "Сатира" предоставляла комнату. И она перевесила. До конца жизни Георгий Павлович проработал в "Сатире" и до конца жизни с грустью вспоминал о театре Вахтангова.

Двое из этой плеяды провели последние годы своей жизни в Израиле и похоронены на Святой Земле. Это Вениамин Яковлевич Ланге - народный артист Таджикской ССР и Николай Николаевич Волчков - народный артист Советского Союза, совершенно русский человек, приехавший в Израиль со своей еврейской женой и многочисленными домочадцами, скончавшийся в возрасте 93 лет.

Здесь уместно сказать несколько слов о Николае Волчко-ве - одном из двух студийцев Дикого, удостоившихся звания Народных артистов Советского Союза. В юности он успел увидеть в "Гамлете" выдающегося русского актера Михаила Чехова, а с 1931 года его жизнь связана со студией Дикого. В "Испанском священнике" по Флетчеру Волчкову повезло встретиться с талантливым режиссером А.П. Тутышки-ным: главную роль они исполняли в очередь с постановщиком.

В 1957 году, на Декаде Таджикской литературы и искусства в Москве Николай Николаевич играл Протасова в горь-ковских "Детях Солнца" (реж. Л. Бочавер) и его большой портрет висел на фасаде театра Вахтангова, где шел спектакль.

Но большую часть ролей Николай Волчков подготовил и сыграл под руководством В.Я. Ланге. А началось это содружество с роли "лукавого старца" Луки в горьковском "На дне" - первой постановке Ланге в театре. Сложный и противоречивый образ получился убедительным и интересным.

Роль Ленина - дело всей жизни Волчкова ("Грозовой год", "Третья патетическая", "Кремлевские куранты"). Много раз выступал Волчков с речью Ленина на 3-м Съезде Комсомола. Когда актер в гриме и костюме появлялся в дверях и, заложив палец за пройму жилета, энергичной походкой шел по проходу к трибуне - зал вставал.

Смешно? Трогательно?

Решайте сами.

Чтобы не заканчивать на этой грустной ноте, вернемся к нашим студийцам в Сталинабад. Все они были молоды, энергичны, все могли, всего хотели. Хватало времени и на работу и на озорство, не всегда безобидное, а иногда и трагикомическое.

Валентин Рублевский и его невеста, тоже Валентина, поехали на озеро отдохнуть, покататься. Пристроили примус и стали жарить яичницу. Пока она жарилась Валентин взял невесту на руки и стал петь "Из-за острова на стрежень". Раскачивал, раскачивал и на словах "И за борт ее бросает..." -бросил в воду. Место было глубокое, плавать она не умела, стала тонуть. Валентин, не раздеваясь, бросился спасать невесту. Стали тонуть оба... Сидевший на веслах Петя Слов-цов встал на борт и кинулся спасать друзей. Мужчина он был грузный, лодка перевернулась вместе с примусом и яичницей... Кое-как выбрались. Больше всего было жаль яичницы - шла война и время было голодное.

Замуж она за него все-таки вышла.

Немало розыгрышей было на спектаклях.

В "Без вины виноватых" на сцене появились два идеально загримированных Шмаги. Один стоял, как истукан, прижав руки, и произносил текст, второй молча жестикулировал. Кру-чинина, ее играла Г.Д. Степанова, не МХАТовская, но тоже прекрасная актриса, которую, естественно, никто не предупредил, поперхнулась и с трудом довела сцену до конца.

Но больше всего досталось спектаклю "Разлом" по романтической пьесе Лавренева. На эсминце готовится бунт белых офицеров. Представитель судового комитета "братишка" Годун по ходу спектакля идет по палубе и заглядывает в трюм. Трюм - он и на корабле, и в театре, под сценой.

Первый раз из люка высунулся безобидный кукиш. На следующем спектакле жест был усилен - появилась рука с энергично сжатым кулаком, по локоть подчеркнутая ладонью... Еще на одном спектакле, игравший Годуна актер СИ. Якушев, увидел в люке "повесившегося" актера, с высунутым, синим от грима языком.

Но всего этого, казалось, мало. Не зная, что его ждет в очередной раз, Якушев уже боялся подходить к люку.

В театре еще был жив студийный дух, не было ведущих и рядовых, все были равны. Актер, накануне игравший Незнамова в "Без вины виноватых", в "Разломе" бегал в массовке 3-м матросом - был такой персонаж в пьесе. Практически свободный, он отважился на более решительные действия: разделся до пояса. Мы-то с вами понимаем: если врач просит раздеться до пояса - нужно снять рубашку. Но актер - человек творческий, рассудил: раз пояс находится посередине, то и доступ к нему возможен с обеих сторон. .. Он вошел в трюм, снял брюки, остановился под люком и согнулся пополам...

И когда Якушев-Годун в очередной раз открыл люк и заглянул в трюм - перед ним открылась впечатляющая картина...

Этим 3-м матросом был Георгий Павлович Менглет.

Правда, было ему тогда - двадцать пять лет.

"Гершеле Острополер" и его автор

В июне 1944 года, открывая пятый пленум союза писателей Украины, Максим Рыльский начал свой доклад с прочувственного слова о литераторах, погибших в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Вторым в этом горьком и почетном списке он назвал имя Моисея Гершензона. Вероятно, это вообще был первый случай, когда почтили память писателей, погибших в Великой Отечественной войне, - война еще шла, и печальный список пополнялся...

Сейчас уже мало кто помнит этого добродушного красавца с пышной вьющейся шевелюрой и большими веселыми глазами. Между тем в двадцатые и тридцатые годы имя этого одаренного человека часто появлялось на афишах еврейских театральных коллективов в качестве драматурга, режиссера, а иногда и актера.

Моисей (Мойше) Гершензон родился 18 июля 1903 года-более ста лет лет назад в небольшом еврейском местечке Черняхов на Житомирщине. Его детство ничем не отличалось от трудного, несытого детства сверстников. Товарищи любили его за общительность и веселый нрав - мог рассмешить любого.

Едва закончилась гражданская война, он, как и многие ребята из еврейских местечек, полуголодный, с тощей котомкой за спиной, на товарняке подался в Киев, где поступил на высшие еврейские педагогические курсы. Здесь проявился его организаторский талант: вместе с группой одаренных ребят он создал молодежный еврейский театр "Мешулахес" ("Наваждение"), став душой этого коллектива.

Театр остро реагировал на все события, высмеивал отсталые нравы и обычаи, рутину, воспевал то новое, что, казалось, несла революция. По существу, это была эстрада, с песнями, танцами. Автором большинства театральных представлений был Миша Гершензон. Он писал песни, частушки, одноактные пьесы, скетчи, был постановщиком, сам выступал на подмостках.

Это было непросто - каждую неделю новый спектакль. Выступали в рабочих клубах, школах, не только в Киеве, но и во многих городах и местечках Украины. Вскоре и театр, и Михаил Гершензон стали популярны, известны, и не удивительно, что когда в Киеве организовался ГОСЕТ, одним из первых туда пригласили Моисея Гершензона.

Он инсценирует еврейских классиков - Шолом-Алейхема, Менделе Мойхер-Сфорима, Ицхака Лейбуша Переца, пишет статью "Каким был бы Тевье-Молочник в наши дни?". Его энергии можно было позавидовать. Талантливый артист и режиссер, он не пропускал ни одной литературной дискуссии, активно участвовал в них, горячо отстаивал свою точку зрения.

А по ночам писал пьесы. Его блестящая инсценировка бессмертной повести Шолом-Алейхема "Мальчик Мотл" пользовалась огромным успехом и была поставлена практически во всех еврейских театрах страны, которых тогда еще было немало. На многих профессиональных и самодеятельных сценах с успехом шли его пьесы "Директор" и "Утиль".

Но вершиной театрального успеха Гершензона была постановка в главном еврейском театре страны - московском ГОСЕТе его пьесы "Гершеле Острополер". Сам факт, что такой требовательный и разборчивый в выборе репертуара великий актер и режиссер, как Михоэлс, остановил свой выбор на этой пьесе, говорит о многом.

Словосочетание "Гершеле Острополер" неизменно вызывает у евреев старшего поколения добрую улыбку. Молодежь, к сожалению, его не знает. Хитрец и мудрец, защитник бедных, всегда веселый и никогда не унывающий - любимый и популярный герой еврейского фольклора.

В день премьеры счастливый автор дал жене лаконичную телеграмму: "Двенадцать раз давали занавес!". (Первое представление "Гершеле" состоялось в 1939 году в киевском ГОСЕТе.)

Несмотря на то, что Гершензон был уже известным драматургом, он все еще не вступал в Союз писателей, считая, что "не дорос". Его буквально заставили, втянули. Скромен он был необычайно.

За год до войны московский еврейский театр приехал на гастроли в Киев. В первый же вечер произошла встреча Ми-хоэлса с Гершензоном. Помня об успехе "Гершеле Остропо-лера", прославленный режиссер спросил, не написал ли автор что-то новое. Гершензон уже давно обдумывал народную комедию "Холмские мудрецы". Режиссера заинтересовал замысел драматурга. На читке первого акта присутствовал сам Михоэлс, талантливейший Зускин, другие актеры. Начало комедии всем понравилось, и уже стали говорить о распределении ролей. Вернувшись в Москву, театр стал активно готовиться к постановке "Мудрецов", были заказаны декорации, приглашен композитор.

Все планы сломала война.

С небольшим чемоданчиком, в котором лежала незаконченная комедия "Холмские мудрецы", Моисей Гершензон попадает в Башкирию, где пишет очерки о героях труда, башкирских нефтяниках, стихи и басни, высмеивающие оккупантов, много выступает перед рабочими и колхозниками, часто бывает в воинских частях.

Но его любимый Киев и родная Украина под немцами, и он рвется на фронт. Отказ за отказом: нестроевик, в тылу принесет больше пользы.

Неожиданно из Москвы приходит правительственная телеграмма: ГОСЕТ вызывает в Москву для завершения работы над "Холмскими мудрецами"! По-видимому, и в это тяжелое время - осень сорок первого - необходимость народной комедии была очевидна для многих. В затемненном холодном номере "Метрополя" драматург дописывает последние сцены.

Но постановке не суждено было состояться. Театр эвакуировался в Ташкент, а Гершензон возвращается в Башкирию, затем перебирается с семьей в Алма-Ату. (Первое представление "Мудрецов" состоялось уже после войны в Вильнюсе).

Закончив пьесу, Гершензон с еще большей настойчивостью рвется на фронт и, наконец, добивается исполнения сво-его заветного желания: его направляют на курсы пулеметчиков. С гордостью пишет он своей дочери в Алма-Ату: "Теперь ты можешь смело смотреть людям в глаза: твой отец уже солдат".

По окончании курсов лейтенант Гершензон был назначен командиром пулеметного взвода 3-й стрелковой роты 221-го стрелкового Полка 16-й стрелковой дивизии. Солдаты любили его за то, что он не отсиживался в землянке, был всегда с ними, умел пошутить в трудную минуту, был терпимым, не дергал людей по мелочам. Кто поверил бы, что это бывший нестроевик?

Недолгой была его военная судьба. В ожесточенных боях под станицей Крымской 16 апреля 1943 года Моисей Гершензон погиб смертью героя. Но о нем помнили. Через тридцать лет в газете "Правда Украины" (16 ноября 1973 года) было опубликовано письмо его однополчанина Николая Ивановича Малахова: "Разыскиваю родственников писателя Михаила Гершензона, который пал в бою 16 августа (ошибка автора письма) 1943 года. Он возглавил батальон в атаке. Последние его слова: "Наши прорвались вперед! Я умираю недаром"".

И родственники нашлись. Они репатриировались в Израиль. Это жена Моисея Гершензона Хана Моисеевна (ныне покойная), его дочь Рума Моисеевна, внуки и правнуки.

Живы и его пьесы. В послевоенные годы, когда благодаря "мудрой интернациональной" сталинской политике почти все еврейские театры в СССР прекратили свое существование, "Гершеле Острополер" и "Холмские мудрецы" с успехом шли на еврейских сценах Франции, США, Румынии, Канады, Израиля. Как они туда попали и в каких еще странах были поставлены - родным до сих пор неизвестно. Но факт остается фактом.

В 1990 году в Киеве на украинском языке в переводе и с предисловием Илие Мазоре вышел томик пьес Моисея Гершензона. Туда были включены "Холмские мудрецы" и "Гершеле Острополер".

Кто такой Илие Мазоре, написавший предисловие к изданию? Судьба этого человека необычна. Она тесно переплелась с судьбой автора, и поэтому необходимо сказать о нем несколько слов.

Илие Мазоре родился в глухой молдавской деревне, но с детства тянулся к знаниям. У его деда был Ветхий завет на иврите и русском языках. Илие заинтересовался, увлекся и, пользуясь тем, что книга была двуязычной, выучил иврит.

По соседству жил еврей-портной, который поведал, что есть еще и язык идиш. У соседа была чудом сохранившаяся в войну единственная книга на идиш. И это был "Гершеле Острополер"!

Илие стал ее читать, бегал к соседу спрашивать значение слов, составил словарь и, овладев языком, понял, что перед ним незаурядное произведение, а его автор - еврейский Гоголь.

Он захотел с ним познакомиться, поговорить, узнать, что он написал еще, каковы его творческие планы... И он послал письмо, адресованное Гершензону, в Союз писателей Украины, с просьбой ответить и встретиться... Но ответа не было. Илие решил, что маститый автор не имеет времени, чтобы отвечать на письма, а может, просто зазнался и посмеялся над наивным письмом. Но в Союзе писателей Украины нашелся порядочный человек. Это был тогдашний секретарь Союза Тельнюк, который спустя много времени, когда Илие уже потерял всякую надежду, ответил на его письмо: "Вы опоздали на двадцать лет. Его нет в живых. Он погиб в боях за Родину".

И тогда Илие Мазоре задался целью собрать все, что когда-либо написал Моисей Гершензон, издать его произведения, заново открыть его имя. Это и стало делом его жизни.

На идиш он уже говорил свободно, но писать и читать еще не мог. По всей Украине он искал пишущую машинку с еврейским шрифтом, что в те годы сразу навлекло на него подозрение. (В чем? В сочувствии к евреям?). Мазоре поступил на филологический факультет Киевского университета, много сил и времени отдавал изучению еврейской литературы. Единственный из восемнадцати тысяч студентов, среди которых были и евреи! - он выписывал еврейский журнал "Советише геймланд"! Над ним смеялись, ему угрожали, на его тумбочке и на его конспектах рисовали шестиконечные звезды... Он не обращал внимания.

Узнав, что в Киеве живет вдова Моисея Гершензона, встретился с ней, и она много ему рассказала о своем погибшем муже.

Мазоре самостоятельно изучил иврит, и с конца семидесятых годов преподавал его для готовящихся к репатриации в Израиль.

Работая старшим научным сотрудником литературного музея Украины, он продолжал изучать и творчество Моисея Гершензона, поставив перед собою цель восстановить обстоятельства его подвига и гибели. Будучи членом Союза журналистов и молдаванином по национальности - еврея бы вряд ли допустили - Мазоре поехал в Подольский военный архив, выписал там адреса всех однополчан Гершензона, вернувшихся с войны, размножил его фотографию, полученную от родных, и разослал несколько сот писем.

Прошло много лет, кто-то уже ушел из жизни, кто-то просто за давностью лет не мог вспомнить лейтенанта, тем не менее ответов было много. Но все они были неутешительными...

И вот, неожиданная удача! Пришло письмо из Северной Осетии от бывшего командира роты, в которой Моисей Гершензон был командиром пулеметного взвода, Ясона Джадоева. Он писал: "Я подтверждаю, что лейтенант Гершензон при встречах со мной говорил о литературе, читал мне свои стихи. Лейтенант Гершензон ловко обращался с индивидуальным санитарным пакетом, бинтовал, перевязывал раненых, помогал тем, кто этого сам не мог. Часто что-то записывал в своей записной книжке. Был он ловким, красивым, веселым, рассказывал о своем народе. Я был ранен 29 марта. В середине апреля в медсанбат стали прибывать раненые из взвода М. Гершензона, и эти раненые говорили, что в результате сильного артиллерийского и минометного огня противника при обороне взятой им высоты погиб лейтенант Гершензон. Когда на этой высоте убило батальонного командира, М. Гершензон поднял батальон в атаку. По фотографии я, конечно, сразу узнал М. Гершензона. Та же улыбка. Он беспредельно верил в Победу". (Сохранен стиль письма Джадоева).

Илие Мазоре работал в киевском университете на кафедре еврейской литературы, преподавал идиш и иврит. Одновременно читал лекции по еврейской литературе на еврейском отделении в Киевском театральном институте. По его инициативе студенты еврейского отделения в качестве дипломной работы поставили "Холмских мудрецов".

Вот и говори после этого, что нет понимания между народами. Низкий поклон Илие Мазоре от всех евреев.

Побывал он и на месте гибели Моисея Гершензона. Когда Илие подошел к братской могиле, в которой - это было доподлинно известно - был похоронен Моисей Гершензон, он не обнаружил там его имени.

Кому нужна еврейская фамилия! "Евреи не воевали. Они отсиживались в Ташкенте". Мазоре пошел в сельсовет. Там он обнаружил списки захороненных, нашел фамилию и заставил дописать на обелиске - Моисей Гершензон.

СТАТЬИ

Виктор Суворов и его "теория"

Идет уже седьмое десятилетие со Дня Победы в Великой Отечественной войне. В активную жизнь вступило второе послевоенное поколение. Оно не знает войны. Не знает оно и правды о войне. Этим пользуются некоторые авторы беззастенчиво и, к сожалению, небезуспешно искажающие исторические факты. В этом особенно преуспел Виктор Суворов, утверждающий, что Сталин собирался напасть на Германию, но Гитлер его просто опередил. С какой целью? С целью ускорить мировую революцию.

Но для Сталина, в отличие от Троцкого, мировая революция отнюдь не была идеей фикс и он не был способен пожертвовать страной ради этой безумной идеи. Сталин не был фанатиком мировой революции и не стал бы развязывать Вторую Мировую войну ради ее приближения. Не надо приписывать ему лишнего. Грехов у него и так хватает.

Еще в 1925 году на Пленуме ЦК ВКП(б) Сталин сказал: "Если война начнется, мы, конечно, вступим последними, самыми последними, чтобы бросить на чашу весов гирю, которая могла бы перевесить".

Как видим, Сталин не исключал вступления в войну, но вовсе не собирался ее развязывать или начинать.

Не утихают споры и нет однозначного отношения к договоренности Сталина и Гитлера 1939 года. А была ли альтернатива? Из-за нерешительной и непоследовательной политики западных держав договориться с ними не удалось и пришлось договариваться с Гитлером. Сталин пытался выиграть пространство и время, чтобы подготовиться к войне, неизбежность которой он понимал. Понимал это и Черчилль, сказавший: "Пакт Молотова-Риббентроппа был циничен, но необходим". В противном случае, говорит он дальше, война началась бы на год раньше и неизвестно, как бы она закончилась.

Нет оснований не верить Черчиллю.

После прихода Гитлера к власти Кремль обратился к нему с вопросом: остается ли в силе его высказывание из "Майн кампф" о необходимости перехода к политике территориальных завоеваний, и что сама судьба указывает ему на Россию?

Ответ последовал 22 июня 1941 года.

17 апреля 1940 года (позорная финская война закончилась в марте) на совещании комсостава Красной Армии, анализируя неутешительные итоги кампании - потери советской стороны в пять раз превосходили потери противника: 130 тыс. против 25, Сталин сказал: "Культурного, квалифицированного и образованного командного состава у нас нет или есть единицы. Требуются хорошо сколоченные и искусно работающие штабы. Их пока нет у нас. Затем, для современной войны требуются хорошо обученные, дисциплинированные, инициативные бойцы. У нашего бойца не хватает инициативы. Он индивидуально мало развит. Он плохо обучен".

По данным военных историков А. Печенкина и В. Стрельникова в Красной Армии "в начале 1941 года служили 579 тысяч командиров, из них высшее образование имели только 7,1%, среднее 55,9%, окончили ускоренные курсы 24,6%, а 12,4% вообще не имели образования".

Надо обладать очень богатой фантазией, чтобы предположить, что Сталин уже через год решится с такой армией напасть на Германию, уже завоевавшую пол-Европы.

Как и все советское военное руководство, Сталин считал наступление главным видом боевых действий, решающим исход войны, и перенос военных действий на территорию врага само собой разумеющимся. Он полагался на собственный анализ обстановки, исключал ведение Гитлером войны на два фронта и все разведдонесения (а их было предостаточно!) считал искусной дезинформацией.

Это было трагической ошибкой, приведшей к катастрофе.

Естественно, для того, чтобы "бить врага на его территории" нужны и карты этой самой территории, т.е. сопредельной стороны. Представлять наличие этих карт и разговорников, как доказательство намерения СССР напасть на Германию - по меньшей мере наивно. Но Виктора Суворова это не смущает. Примерно так же обстоит и с минами, в изобилии доставленными в район границы. Чтобы на них подорвались "наступающие" красные части, или чтобы преградить, затруднить путь наступающим германским войскам? И здесь вывод Суворова противоречит элементарной логике. Выставить их уже не успели...

Сотни тысяч пар сапог были переброшены к границе. Для чего? Чтобы начать войну, утверждает Суворов. Трудно установить прямую связь между сапогами и наступлением, но он это делает с легкостью. Я и многие мои товарищи начинали воевать в обмотках и такая странная мысль не приходила нам в голову.

Разрушение и разоружение укрепрайонов, чтобы не путались в ногах наступающих - представляется вполне логичным. Но в том-то и дело, что все обстояло наоборот! Военный историк В.А. Анфилов пишет: "До последнего мирного часа вели гигантское по размаху и стоимости строительство оборонительных сооружений. Вели днем и ночью, при свете фар и костров! За ПЯТЬ ДНЕЙ до войны получили "Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР об УСКОРЕНИИ приведения в боевую готовность укрепленных районов". Строили не одну, как было на старой границе, а две укрепленных полосы, в 23-х стройуправлениях работало 136 тыс. строителей, в т.ч. 18 тыс. вольнонаемных".

И это все для НАПАДЕНИЯ на Германию?!

Еще одно "доказательство" - "новогодние" (январь 1941) военные игры: Жуков-Павлов и Павлов-Жуков, "красные" и "синие". Суворов подробно описывает эти игры, интерпретируя их, как несомненную подготовку к нападению на Германию. А что, если Сталин их затеял, чтобы припугнуть Гитлера и убедить его не начинать войны с СССР, войны на 2 фронта - война в Европе уже шла.

Бредовая мысль, что Советский Союз победил, потому что Сталин вовремя уничтожил руководящие военные кадры - "увешанные орденами дураки не должны быть причастны к войне", а Германия потерпела поражение, потому что "добрый" Гитлер этого не сделал - вызывает сомнения в здоровье автора "Ледокола" и других его книг.

5 мая 1941 года в Кремле состоялся выпуск военных академий. Собравшихся предупредили, что никаких записей делать нельзя. (Предупреждение оказалось напрасным: через несколько недель все, что говорил Сталин, стало известно противнику от наших пленных). А Сталин сказал: "У нас было 120 дивизий, теперь - 300. Они меньше по составу, но более маневренные, из 100 дивизий две трети танковые, а одна треть моторизованные".

Не сказал он лишь о том, что 90 процентов танкового парка и 80 процентов парка самолетного - легкие машины устаревших конструкций. Да, их было больше, чем у противников, но это преимущество было сведено на нет в т.ч. этим обстоятельством.

Далее Сталин сказал, что война с Германией неизбежна и если ее удастся немного оттянуть - ЭТО СЧАСТЬЕ. Из дальнейших его слов следовало, что война начнется не раньше 1942 года. Никаких намеков на июль 1941 не прозвучало. Откуда Виктор Суворов взял эту дату - июль 41-го - загадка.

В том же выступлении Сталин призвал перейти от оборонной политики к наступательной. Но когда Генштаб, приняв это за чистую монету, уже через десять дней представил правительству новый вариант стратегического развертывания внезапного удара, Сталин отверг эту идею, отказавшись от собственных слов: "Я так сказал, чтобы подбодрить присутствовавших, чтобы они думали о победе, а не о непобедимости германской армии". - Но то, что он не собирался нападать на Германию 6 июля - очевидно.

Особое внимание, в подтверждение своей теории упреждающего нападения на Германию, Виктор Суворов уделяет записке Наркома Обороны С.К.Тимошенко и Начальника Генштаба Г.К. Жукова, о превентивном нанесении германским войскам удара "когда они будут находиться в стадии развертывания и не успеют организовать фронт и взаимодействие родов войск". Эта записка прямое следствие слов Сталина о переходе к наступательной политике, сказанные им 5 мая, которые он же дезавуировал. Записка датирована 15-ым мая! - завидная оперативность. Записка не была подписана и неизвестно была ли представлена Сталину. Скорей всего -нет, так как не ложилась на его концепцию. Это рабочая заготовка, которая сразу легла в архив. Характерна и ее первая фраза: "докладываю на ваше рассмотрение соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных сил СССР на случай войны с Германией и ее союзниками".

За ПЯТЬ недель до войны у военного руководства еще не было уверенности, что война начнется так скоро! Месяц с небольшим - слишком малый срок, чтобы провести сколько-нибудь действенные мероприятия.

Подготовка к войне, тем более к нападению, дело сложное и хлопотливое. Не только армия, но и тыл, промышленность, транспорт, резервы, должны быть приведены в состояние готовности. Невероятно, чтобы такая огромная мобилизационная работа не отразилась хотя бы в каких-либо документах. Но их нет! И все построения Виктора Суворова строятся на его собственных домыслах.

6 мая Сталин был назначен Председателем Совнаркома вместо Молотова "в целях полной координации работы советских и партийных органов". Со времени его предыдущего выступления на выпуске военных Академий прошло шесть лет. За это время сменилось 9 замнаркомов обороны, 4 начальника Генштаба, многие командующие округов, флотов, дивизий, арестовано около 600 представителей высшего комсостава, уволены из армии 40 тысяч командиров. Большинство из этих людей расстреляно.

Полнейшая неготовность наших войск к оборонительным боям, отсутствие в Красной Армии опытных командиров, растерянность высшего руководства страны во главе со Сталиным привели к катастрофе.

Я давно живу на свете и еще помню, как в тридцатые годы напротив нашей школы висел транспарант "Шесть заветов Ленина", подписанный Сталиным. Один из них гласил: "Товарищ Ленин завещал нам укреплять и РАСШИРЯТЬ Союз Советских Социалистических Республик". И расширяли: Западная Украина и Западная Белоруссия, Прибалтика, Тува, Карельский перешеек. Но и в первые годы советского режима, не без нашей помощи, были попытки революций в Венгрии и Германии, которые провалились и показали, что рассчитывать на мировую революцию не приходится.

У Сталина по этому поводу не было никаких иллюзий. Он прекрасно понимал, особенно после войны с Финляндией, что плохо обученная, состоящая в массе своей из малограмотных крестьян (я помогал некоторым писать письма домой), вооруженная, в основном, винтовками одиночного боя армия не в состоянии противостоять германским войскам, уже имеющим опыт современной войны в Европе, и всячески стремился ее избежать или, хотя бы, отодвинуть. Нападение 22 июня повергло его в ужас и растерянность. Но военная доктрина "бить врага на его территории" оставалась и действовала. Времени на ее пересмотр уже не было.

Красная Армия готовилась к наступательным боям лишь в ответ на нападение извне, а вовсе не как к упреждающему удару, что бы ни говорил Виктор Суворов.

Многое из того, о чем пишет Виктор Суворов - объективные факты. И танки БТ на колесно-гусеничном ходу предназначались не для российских, а для западных, читай германских, дорог, и самолеты ТБ-3 могли достичь Берлина. И достигли.

Вот одно из свидетельств нашей подготовки к "нападению" на Германию. Вспоминает Давид Розенблат, башенный стрелок 78 танкового полка 39-й танковой дивизии, стоявшей в Черновцах: "В дивизионном парке было 170 танков Т-26, участвовавших в финской войне. Все они стояли на КОЛОДКАХ. По тревоге успели "обуть" только десять машин. Но вскоре кончилось горючее и боеприпасы и эти десять остались на дорогах..." ТАК мы собирались напасть на Германию.

Гитлер и Сталин. Можно без большой натяжки поменять местами эти две фигуры ушедшего века, во многом определившие его судьбу. Гитлер, считающийся "преступником номер один" (есть книга Д. Мельникова и Л. Черной с таким названием), поднял Германию с колен после Версальского мира. Сталин уничтожил интеллигенцию, разорил крестьянство и обрек страну на голод. Часто ссылаются на Черчилля, сказавшего: "Сталин принял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой". Но кто докажет, что при демократическом правлении она не достигла бы большего?

Сталин проморгал подготовку Германии к нападению на СССР. Мало того, до половины седьмого утра 22 июня он не давал разрешения на ответные действия. В докладе Жукова о полководческой деятельности Сталина говорится: "...Кроме просчетов в оценке обстановки, неподготовленности к войне, с первых минут возникновения войны в Верховном руководстве страной в лице Сталина проявилась полная растерянность в управлении обороной страны, использовав которую противник прочно захватил инициативу в свои руки и диктовал свою волю на всех стратегических направлениях".

Остается добавить, что значительную долю вины за все это несет и Начальник Генерального Штаба, которым был Жуков перед войной и в самом ее начале. Но об этом в докладе нет ни слова.

Возвращаясь к Виктору Суворову и его теории превентивного нападения СССР на Германию, нелишне вспомнить неожиданный афронт, полученный Суворовым с противоположной стороны.

В середине 1940 года генерал Паулюс был назначен заместителем начальника главного штаба сухопутных войск (главным квартирмейстером) и начальник штаба, генерал Гальдер, поручил ему ДОРАБОТАТЬ (обратите внимание на это слово) план нападения на Советский Союз. Естественно, в основу разработки такого плана ложатся, прежде всего, данные разведки о стране, с которой собираются воевать. Это элементарно.

В своем выступлении в качестве свидетеля на Нюрнбергском процессе Паулюс заявил буквально следующее: "Никакими данными о ГОТОВЯЩЕМСЯ НАПАДЕНИИ СССР на Германию штаб НЕ РАСПОЛАГАЛ"!

Ими располагает Виктор Суворов.

Но еще задолго до этого и еще более определенно высказался сам Гитлер. 9 января 1941 года в ставке Вермахта Гитлер сказал: "Поскольку Россию в любом случае необходимо разгромить, то лучше это сделать СЕЙЧАС, когда русская армия ЛИШЕНА РУКОВОДСТВА и ПЛОХО ПОДГОТОВЛЕНА и когда русским приходится преодолевать большие трудности в военной промышленности. (Совершенно секретно. Только для командования)".

Напрасно автор иронизирует над мифами Отечественной войны. Я мог бы привести примеры и помимо "28-и героев-панфиловцев" и не делаю этого, чтобы не причинить боли их родственникам и потомкам. Не их в этом вина. Армия позорно отступала, немцы стояли у стен Москвы, страна была в смятении. Это было время, когда "тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман". Время требовало героев. И они были. Иногда не те, о ком писали. Но были. Просто рядом с ними не оказалось, или не осталось, свидетелей и не было корреспондентов. Солдат, совершающий подвиг, совершенно не думает, будет ли он оценен и награжден. Он просто делает свое дело и в эту минуту мысль, что он совершает подвиг, едва ли придет ему в голову. Если он остался жив, что случается не часто, он не станет об этом говорить.

Иронизирует Виктор Суворов и над нашими наградами, дескать советские ордена и медали продаются и в бывшем СССР и в Германии, а немецкие - нет. Тоже продаются, правда не в таких масштабах. К сожалению, это так. Но не сам ли Виктор Суворов приложил к этому руку, упорно внушая, что наша Победа не победа, а поражение, и наши боевые ордена, и медали - ничего не стоящие значки.

Поразительно, писаниями Виктора Суворова "вдохновилась" Валерия Новодворская, сказавшая: "Теперь (т.е. после публикаций Суворова - прим. авт.) фронтовики могут выбросить свои ордена и медали на помойку". От комментариев воздерживаюсь.

Несколько слов о книге Виктора Суворова "Тень Победы". Если отвлечься от потока ненависти автора к герою книги Жукову, густо разлитому от первой до последней страницы, следует признать, что многое в ней неоспоримо свидетельствует о крупных ошибках и просчетах полководца. Но ничего принципиально нового в книге нет. Все это, за исключением некоторых деталей и подробностей было известно и ранее.

Через всю книгу проходит откровенное желание автора

реабилитировать Сталина. При этом он начисто игнорирует то, что в те годы Сталин сосредоточил в своих руках всю полноту власти в стране - партийной, государственной и военной. Он был Верховным Главнокомандующим и без него не решался ни один вопрос. Изображать Жукова при вожде, вроде еврея Зюсса при вюртенбергском герцоге - это попытка вывести Сталина из-под удара. У них обоих достаточно "статей".

Еще один упрек автору - его упорное желание пересмотреть историю Великой Отечественной войны. Слов нет - она нуждается в уточнении. При Сталине была одна история, при Хрущеве другая, при Брежневе третья. Некоторые выводы автора неубедительны, другие вызывают сомнения. Книга написана торопливо, поспешно. Этой поспешностью и объясняется многословие. Бесконечные повторы в разных вариантах одних и тех же фактов разжижают повествование и затрудняют восприятие.

Полемика по поводу Виктора Суворова и его книг началась не сегодня. Несколько лет назад вышла книжка профессора Тель-Авивского и Оксфордского университетов Г. Городецкого "Миф "Ледокола", аргументировано критиковавшего "теорию" Виктора Суворова... Но его грубо одернул Бар-Селла, непонятно почему уверовавший в правоту Суворова. Еще дальше пошел П. Винников, обрушившийся на содержательную статью И. Вула "То ли еще будет". П. Винников пишет: "...Вторая мировая война была схваткой двух тираний, схваткой коричневого и красного фашизмов". Добро бы речь шла о Советском Союзе - отдельные черты советского тоталитарного режима сродни гитлеровскому. Но записывать в тирании такие демократические страны, как США и Великобритания (где "Хартия вольностей" была принята еще в XIII веке) очень смело. А ведь британцы и американцы были союзниками СССР по антигитлеровской коалиции. Были и другие выступления на эту тему. Так британский профессор Джефри Хоскинг, известный специалист по истории России, на вопрос, считает ли он, что Гитлер просто опередил Сталина на две недели, ответил: "Однозначно - нет. В архивных документах нет данных, дающих повод предположить, что наступление СССР на Германию готовилось именно летом 1941 года. Конкретных данных о распоряжениях к подготовке наступления нет".

Но вернемся к Виктору Суворову. Истинные причины его предательства достаточно прозаичны. Их приоткрывает его бывший коллега А. Кадетов, отметивший, между прочим, некоторые успехи Резуна в разведработе. Через редактора журнала "Международное обозрение" Рональда Фурлонга он раздобыл описание нового натовского танка "Леопард-2" и технические характеристики некоторых видов вооружения НАТО. Фурлонг был кадровым сотрудником британской разведки. Британцы предъявили Резуну фальшивую телеграмму, якобы перехваченную в советском посольстве, где послу в Швейцарии Лаврову предписывалось по распоряжению министра иностранных дел Громыко первым же рейсом отправить Резуна С СЕМЬЕЙ в Москву. С семьей! Резун не мог не понимать, что это означало конец карьеры. И он попросил убежища в Великобритании. В его судьбе не было ничего мученического, а в побеге ничего героического. Он не был ни диссидентом, ни правозащитником. Элементарный перебежчик.

Упорное повторение Виктором Суворовым одних и тех же выкладок посеяло у меня сомнение: уж не себя ли самого пытается он убедить? Поневоле вспоминаются слова Писания: "Ты сказал и я поверил. Ты повторил и я усомнился. А когда ты сказал в третий раз - я убедился, что это ложь".

От Дворца к Храму

Так должен был выглядеть Дворец Советов (из книги "Застывшая музыка", составитель Ю. Мурзин, заслуженный архитектор СССР)

Идея строительства Дворца Советов - величественного символа победы революции - возникла, когда идеалы коммунизма казались желанными, близкими и достижимыми, и недалеко еще ушло время, когда предлагали снести Николаевскую (Октябрьскую) железную дорогу только потому, что она построена при царе; идея сноса Храма и строительства на его месте Дворца Советов с фигурой Ленина, видной из любой точки столицы, вовсе не казалась такой циничной и кощунственной, как сейчас.

Она носилась в воздухе и казалась естественной.

Сама идея строительства Дворца Советов была выдвинута СМ. Кировым на 1-ом Съезде Советов в декабре 1922 года и была задумана, как монумент в честь создания Союза Советских Социалистических Республик - СССР. В 1928 году был объявлен всемирный конкурс. Он проводился в три тура. Первое и второе места разделили Б. Иофан и Щуко и Гельфрейх. Идеи обоих проектов были схожи и было решено их объединить. Над фигурой Ленина работал скульптор Меркуров.

Было намечено несколько точек строительства, одной из которых была площадка Храма Христа Спасителя. Б. Иофан вспоминал, как однажды летним утром на этой площади собрались архитекторы, прибыли члены Политбюро во главе со Сталиным. "Кое-кто из нас недоумевал: а что делать с Храмом Христа Спасителя? Но тут Сталин задал нам встречный вопрос: "А как вы думаете, разместится ли проектируемое здание Дворца Советов на площади, занимаемой Храмом Христа Спасителя?".

И тут мы поняли: мы смотрим назад, в прошлое, а он - вперед, в будущее".

(Из статьи Б.Иофана к 70-летию Сталина)

Так что фактически идея строительства Дворца Советов на площади Храма Христа Спасителя и, соответственно, его сноса принадлежит Сталину. Академик Грабарь дал заключение, что Храм Христа Спасителя "художественной ценности не имеет". В цитируемой статье и сам Иофан нелестно отозвался о Храме: "похожий на самовар и кулич, давящий на сознание людей". Не понравился Храм и Чайковскому, которому была заказана музыка. Написав к открытию Храма свою знаменитую увертюру "1812 год", в письме к своему другу он писал, что сам Храм ему "не нравится"...

В предвоенные годы на месте снесенного в 1931 году Храма развернулось грандиозное строительство гигантского, четырехсотметровой высоты сооружения дворца Советов, который должна была венчать огромная восьмидесятиметровая фигура Ленина, в голове которой, как писали газеты, должна была разместиться библиотека. На мощных пилонах дворца планировались два яруса двадцатиметровых многофигурных групп, на сцене Большого зала на 21 тысячу зрителей площадью 970 квадратных метров и высотой 100 метров должны были мчаться всадники, автомобили, маршировать полки и даже двигаться поезда... Демонстрации, шедшие на Красную площадь, должны были проходить через этот зал -это было одной из причин по которым Дворец должен был находиться вблизи Кремля.

Макеты и плакаты с изображением Дворца Советов, чем-то напоминающие послевоенные высотные дома, заполонили витрины магазинов - где кроме них и выставить было нечего... - и общественные места.

Не избежал всеобщего увлечения и энтузиазма и я, потратив почти весь учебный год, чтобы изготовить и выставить на Детской Технической Станции макет Дворца Советов.

Семья моей будущей жены жила на Остоженке (Метростроевская) и ее водили гулять к Храму, запомнившемуся ей своим великолепием и внушительностью.

Окончательному решению о сносе Храма предшествовало заседание ЦК совместно с архитекторами, на котором Шусев и Жолтовский в один голос утверждали, что Храм художественной ценности не имеет.

К началу войны на мощном фундаменте уже возвышались стальные фермы первых двух этажей. Вскоре они были разобраны для изготовления противотанковых ежей для Подмосковья и самой столицы.

Управление по строительству дворца Советов существовало и после войны и было дополнено словами "и высотных домов". Сталин требовал регулярных отчетов о ходе строительства и заготовке отделочного камня. Но однажды, когда уполномоченный архитектор пришел с очередной сводкой, секретарь Сталина Поскребышев прозрачно намекнул, что Сталина этот вопрос больше не интересует...

Но это еще был не конец. Решение о прекращении строительства дворца Советов было принято уже после смерти Сталина на специальном собрании в Доме Архитектора. На собрании присутствовал Хрущев. Когда его спросили строить или не строить, он дипломатично ответил: "Вы архитекторы, вы и решайте". - И архитекторы решили - не строить!

В президиуме сидел печальный Иофан.

На этом месте был построен плавательный бассейн.

Храм Христа Спасителя был построен в честь победы над Наполеоном. Строился он сорок четыре года. Решение о его строительстве принял лично Александр 1-й в знак благодарности Богу за победу. Но увидеть свою мечту воплощенной ему не довелось. Это сделал Николай I. Строился Храм на народные деньги.

Храм Христа Спасителя "воскрес" за четыре! года, в 1997 году, к 850-летию Москвы. Восстанавливали его по старым чертежам, но по новой технологии, что дало возможность восстановить его в рекордный срок и к юбилею Москвы он вновь засиял своими золотыми куполами. Великолепный интерьер, роспись, бронзовые фигуры святых, на площади разбит прекрасный парк с фонтанами, красивыми скамейками, бронзовыми фонарями. Парк простирается от Волхонки до набережной Москвы-реки, а через реку построен роскошный мост, который ведет прямо к заднему фасаду Храма, где позже установили памятник царю Николаю 1-му По праздникам на площади перед Храмом сооружается эстрада и выступает Большой симфонический оркестр, хоры, поют солисты. А подземный ход из метро ведет прямо к фасаду Храма.

...Было время разбрасывать камни

Настало время их собирать...

Эпоха Дворца Советов прошла, наступила эпоха Дворца Съездов, достаточно нелепого на территории Кремля. Сменилось время и люди. Изменилась страна. Приведу письмо-ответ Лазаря Моисеевича Кагановича на письмо-вопрос его дочери-архитектора в части, касающейся Храма Христа Спасителя и Дворца Советов:

"Дорогая Мая!

Я вполне понимаю, что неизбежно твои товарищи по профессии - архитекторы задают тебе вопросы, затрагиваемые в печати об архитектурных памятниках, связывая эти вопросы с моим именем, поскольку я был в течение 5 лет (1930-1935 гг. - прим. авт.) секретарем Московского Комитета партии.

Поэтому ты не должна извиняться передо мной за то, что ты попросила меня дать некоторые разъяснения по ним, что я охотно сделаю.

Первое - о Храме Христа Спасителя:

Как известно, решение о сооружении в Москве Великого Дворца Советов принято Всесоюзным съездом Советов.

После принятия решения, естественно, встал вопрос о месте его сооружения. Были различные предложения: МК, в том числе и я лично, предлагали строить Дворец на Ленинских горах.

Все признали, что это место хорошее, но это далеко от Кремля, а необходимо было строить его близко к Кремлю. Тогда МК внес предложение строить его там, где теперь Манежная площадь, разрушить все расположенные там домишки, лабазы и мелкие сооружения, но здесь опять возникли возражения, что это затронет сооружение Манежа, представляющее ценное архитектурное сооружение. После этого было предложено разрушить здание, где помещается Коминтерн и близлежащие к нему сооружения и соорудить там Дворец Советов. Но здесь опять возникло возражение, что это подавит сооружение Румянцевской библиотеки.

Итак, двигаясь дальше по этому направлению, подошли вплотную к Храму, но не сразу и не слегка был решен этот вопрос. В МК и у меня лично, например, были возражения. Скажу прямо, что мы считали, что это политически может задеть верующее население. В Моссовете, особенно помню, его председатель тов. Иванов высказывались за то, чтобы строить Дворец Советов на месте Храма Христа Спасителя. На заседании созданного правительством Совета по строительству Дворца во главе с председателем Совнаркома товарищем Молотовым В.М., этот вопрос обсуждался не раз. В конце концов в 1931 было принято решение строить Дворец Советов вблизи Кремля, на берегу Москвы-реки в районе Волхонки и Саймоновского проезда путем сноса ряда строений, в т.ч. и Храма Христа Спасителя.

Тов. Молотов доложил это решение Совета Дворца правительству и Политбюро, все мы одобрили это решение, в т.ч. согласился с ним и тов. Сталин.

Должен сказать, что архитекторы, в т.ч. Жолтовский, Фомин, Щуко и др. считали, что особой архитектурной ценности храм не представляет.

С приветом, твой отец Л.М. Каганович. 1989 год".

Это письмо было написано незадолго до смерти Л.М. Ка-гановича, скончавшегося в возрасте 98 лет в 1991 году. Стиль и особенности письма Л.М. Кагановича сохранены.

А все-таки жаль, что Дворец Советов, на сооружение которого было затрачено столько сил и средств, не был построен. Он стал бы такой же эмблемой страны, как Эйфелева башня в Париже, Биг-Бен в Лондоне и Статуя Свободы в Нью-Йорке.

Я верю Черчиллю

\О том, что "победила Америка" столько говорено и писано, что сомневаться могут только дураки ("дурак - всякий инакомыслящий", см. Густав Флобер "Лексикон прописных истин"). Но на случай, если таковые еще имеются, Нафтали Бен-Цион Гольдберг опубликовал в "Новостях недели" статью "На фронте и в тылу" ("НН", 1.08.99).

Это не статья дилетанта, на которую можно было не обращать внимания, это работа человека, обладающего необходимым минимумом информации, неплохим пером и твердыми убеждениями, которые я не собираюсь поколебать. И пишу эти строки для своих фронтовых товарищей.

Как ни печально, но Советский Союз, приходится признать, помогал нацистской Германии материалами, сырьем и продовольствием до самого начала войны - последний эшелон проследовал через Львов вечером 21 июня, за несколько часов до вторжения.

Но в боевых операциях против Польши не участвовал. Исторически сложившаяся нелюбовь между двумя странами усугубилась отказом польского правительства пропустить советские войска через свою территорию на помощь Чехословакии в 1938 году. Но этого недостаточно для вывода, что поражение Польши было результатом советско-германского сговора. Это натяжка. Слишком неравны были силы.

Осень сорок первого застала меня в Москве. Ужасающая картина в районе Казанского и Курского вокзалов и на шоссе Энтузиастов до сих пор стоит у меня перед глазами. Действительно, стремились эвакуироваться не все. И это естественно. В многомиллионном городе это просто невозможно.

Война началась, когда советской власти было двадцать три года (двадцать четвертая годовщина отмечалась уже во фронтовой обстановке), и было достаточно людей, которые имели все основания относиться к власти без особой нежности... Грабили магазины и еврейские квартиры. Но были очереди и в женские парикмахерские - немцы придут, надо хорошо выглядеть. Открылось и несколько частных кафе...

Можно не сомневаться в том, что ожидало бы оставшихся в Москве евреев, если бы те пришли. Здесь автор совершенно прав.

Но был и патриотический порыв. Было и ополчение, в рядах которого погиб цвет московской интеллигенции, в том числе много евреев - профессоров и студентов московских вузов. Я видел уходящие на фронт батальоны ополченцев, вооруженных охотничьими ружьями, да и те были не у всех. Все это автор начисто проигнорировал.

Что касается роли Японии в разгроме немцев под Москвой, то она явно преувеличена. Во-первых, под Москву были переброшены главным образом сибирские дивизии и только часть дальневосточных. Полной гарантии нейтралитета Японии не было, да и не могло быть. Во-вторых, немцы не без оснований уверенные, что зимовать они будут в теплых квартирах в Москве, не позаботились об обеспечении своих войск зимним обмундированием, теплым бельем, валенками, полушубками. Вдобавок Сталин дал приказ партизанским отрядам и диверсионным группам сжечь подмосковные деревни. Этот приказ был встречен жителями Подмосковья без большого энтузиазма... На то, чтобы сжечь избу, построенную отцами и дедами, и уйти в лесную землянку с детьми и скотом не каждый решится. Не удивительно, что Зою Космодемьянскую задержали сами колхозники и передали своим полицаям, а те отдали ее немцам...

Немцы остались в поле. Однако не мороз остановил их ноябрьское наступление на Москву, а упорное сопротивление частей Красной Армии. С подходом резервов было организовано мощное контрнаступление, перешедшее в "разгром немцев под Москвой" - так стала называться эта битва, похоронившая миф о непобедимости германской армии. Гитлер рассвирепел: он отстранил от должности главнокомандующего сухопутными войсками генерал-фельдмаршала Браухича (и занял эту должность сам), командующего группой армий "Центр" генерал-фельдмаршала фон Бока, а командующего 2-й танковой армией генерала Гудериана не только отстранил, но и отправил на задворки Генштаба, где тот проболтался не у дел почти два года.

Разгром немцев под Москвой (5.12.41 - 7.01.42) был первой крупной победой Красной армии в Великой Отечественной войне. Естественно, всё, что в какой-то мере могло умалить значение этой победы, не афишировалось.

Между тем, из-за измотанности своих войск и отсутствия на подходе необходимых резервов, главком сухопутных войск вермахта генерал-фельдмаршал Браухич вынужден был отказаться от попытки захвата Москвы и отдал приказ об отводе войск. Вот что по этому поводу говорит маршал Жуков: "Как выяснилось потом из документов, в ту ночь, когда мы начали свое наступление (с 5 на 6-е декабря 1941 г.) Браухич уже отдал приказ об отступлении за реку Нара, т.е. он уже понимал, что им придется отступить, что у них нет другого выхода". ( Конст. Симонов. Записи бесед с Жуковым).

После разгрома японской авиацией в декабре 1941 года главной Тихоокеанской базы ВМФ США Перл-Харбор, в результате чего было уничтожено восемь линкоров, шесть крейсеров, эсминец, двести семьдесят два самолета, убито и ранено около четырех тысяч личного состава, Америка объявила войну Японии. Но не вступила в нее. Она еще не была готова к ведению боевых действий.

Невнятно говорится в статье о причинах поражения армии Роммеля под Эль-Аламейном. Была разгромлена - и все.

Англичане были накануне второго Дюнкерка. И спас их Сталинград. Не желая потерять огромную, свыше трехсот тысяч, группировку, Гитлер снял у Роммеля наиболее боеспособные танковые дивизии и перебросил их на Восточный фронт. Я видел эти танки под Сталинградом. Они были грязно-желтого цвета - цвета пустыни, перекрасить их не успели. Что ожидало бы евреев Палестины в случае достаточно вероятной победы немцев? У нацистов было бы достаточно добровольных помощников...

Нельзя признать и трактовку автором январского, 1945 г., наступления Красной Армии с целью облегчить положение войск союзников в Арденнах. Известное письмо Черчилля Сталину с просьбой об ускорении советского наступления с целью облегчить положение союзников существовало. Да, речь там шла о "временной потере инициативы". И иронизировать по поводу "слезной" просьбы излишне. Невозможно представить, чтобы государственный деятель такого масштаба, этот "старый морской волк" (выражение Сталина, очень импонировавшее Черчиллю) унизился до "слезной" просьбы, до 808. "Временная потеря инициативы" в его устах вполне красноречива.

Нельзя согласиться и с утверждением автора, что после вступления Японии в войну против Советского Союза, если бы оно произошло, неминуемо возникло бы восстание миллионов сибирских заключенных, что предопределило бы крушение сталинской империи. Подавляющее большинство заключенных было настроено патриотически, многие рвались на фронт (это разрешалось только уголовникам). Мне приходилось встречаться со многими реабилитированными. Поражало, что несмотря на немыслимые тяготы и лишения, на почти двадцать лет лагерей, выпавших на их долю, они оставались патриотами! И более того - продолжали верить в идеалы коммунизма...

Трагедия поколения.

***

Безусловно, недооценка, а тем более умаление помощи США Советскому Союзу, недопустимы. Американские поставки в СССР за годы войны составили в денежном выражении около 10 миллиардов долларов (из более чем 40 млрд. помощи, оказанной странам антигитлеровской коалиции) - в т.ч. военной техники примерно 4% от произведенного в СССР. И это не считая продовольствия. Это была существенная помощь. Достаточно сказать, что количество автомобилей, поставленных американцами, превышало весь автопарк Красной Армии накануне войны.

Приходится признать, что зверства русских полицаев (у автора просто "русских"...) замалчиваются. Акцент делается на литовских и украинских. У всех у них руки по локоть в еврейской крови. От приведенных в статье примеров и через полвека стынет кровь. Особенно отличались казаки, щеголяющие ныне в опереточных костюмах с бутафорскими, большей частью, наградами. Украинцев и литовцев немцы отпускали из плена сразу...

Но можно привести и многочисленные примеры спасения евреев русскими. Надо помнить, что СССР, главным образом Россия, принял миллион шестьсот тысяч евреев. И не только советских. И несмотря на крайне тяжелое положение, предоставил им кров, пищу, работу. Это не были номера в пятизвездном отеле.

Но это было спасение.

Неприятие вызывает и раздраженный тон статьи: "советские борзописцы", "сталинские апологеты", "любители легенд", "краткокурсники", "пропагандистская трескотня" - вот перечень эпитетов, которыми оперирует автор. Этот хлесткий набор по своему характеру напоминает приснопамятные выступления "незабвенного" А.А. Жданова.

Автор задался целью принизить роль Советского Союза в разгроме нацизма, зачеркнуть героические действия Красной Армии, бросить тень на русский народ. И это ему удалось. В статье.

В этом нет ничего удивительного. При том негативном отношении, которое существует в Израиле к участникам Великой Отечественной войны, пренебрежение к их страданиям и заслугам, многолетнем отказе в предоставлении соответствующего статуса Союзу ветеранов, отсутствии льгот, существующих в других странах, формальном признании 9 Мая - Дня Победы - праздником Израиля, который отмечается, практически, только участниками войны и уйдет вместе с нами - появление такой статьи не удивительно и даже закономерно.

Но ведь это факт, что три года Советский Союз воевал с Германией один на один. Второй фронт был открыт менее чем за год до окончания войны, когда победа была предрешена и союзники, не без основания, опасались триумфального марша Красной Армии по Европе. На советско-германском фронте немцы потеряли 74% личного состава вермахта. О вкладе в разгром нацизма убедительно говорят и цифры потерь: СССР - 8 миллионов (только на фронте, общие потери в три раза выше), Великобритания - 400 тысяч, США -300 тысяч.

Что касается расхожего выражения, что без союзников мы проиграли бы войну, и ссылки на слова Сталина, приведенные Хрущевым, неизвестно по какому поводу и в какой обстановке (скорей всего конъектурной) сказанные, то гораздо больше доверия вызывают у меня слова Рузвельта и Черчилля. Президент Соединенных Штатов сказал: "Советский Союз сделал для разгрома нацистской Германии больше, чем все остальные двадцать пять государств антигитлеровской коалиции". (Убей меня бог, если я вспомню больше пяти...)

Еще более емко и конкретно, со свойственной ему колоритностью, высказался премьер-министр Великобритании - не самый большой друг большевиков: "Красная Армия выпустила кишки из германской военной машины".

Я верю Черчиллю.

Открытое письмо

по поводу интервью Ярославы Стецъко ("Вести", 6.04.2000)

Польша, сентябрь 1939 г.

(фотография из журнала "Слово инвалида войны", Израиль, Љ 20, 2006)

Не сомневаюсь в искренности пани Ярославы, когда она признается в глубоком уважении к еврейскому народу и готов принять ее комплименты в его адрес. Но мешает прошлое, которое нельзя забыть и с которым нельзя смириться.

Пани Ярослава хочет, "чтобы евреи во всем мире знали: украинцы - не антисемиты". Одного желания пани Ярославы недостаточно. Нужны еще и факты, взгляд в прошлое, чтобы оценить настоящее и предположить будущее, которое представляется все более тревожным.

В своем интервью "Вестям" она заявляет: "Еврейские погромы на Украине - выдумка русских. Мы на Украине не знали такого слова "погром", не знали такого понятия. Самое большое число российских евреев жило на Украине. Этот факт говорит о том, что они здесь хорошо себя чувствовали. Иначе бы они убежали в другие страны".

Как говорится, свежо предание, да верится с трудом.

Здесь, что ни слово - либо натяжка, либо откровенная ложь. Они и убежали. В Соединенные Штаты, в Палестину, а потом и в Израиль. Самое большое количество евреев России, а затем Советского Союза действительно жило на Украине, но и самое большое количество убитых евреев тоже приходится на Украину. Не будем ворошить далекое прошлое и вспоминать героя украинского народа Богдана Хмельницкого, вырезавшего значительную часть еврейского населения Украины. Лучше вспомним, что в чудовищной акции по уничтожению киевских евреев в Бабьем Яру участвовала тысяча карателей, из них немцев - триста... Жильцы-украинцы привозили своих немощных соседей-евреев к яру на колясках... Перечислить погромы и количество их жертв - не хватит места. На "выдумку русских" это мало похоже.

Утверждение, что в Украинской повстанческой армии "было очень много евреев" ни на чем не основано. Зато хорошо известно, что Хатынь была уничтожена 118-м батальоном УПА. Евреев там не было.

Утверждать, что украинцы не антисемиты, так же нелепо, как утверждать обратное. Среди украинцев были и сочувствующие, были и праведники. Но общее настроение было негативным и откровенно враждебным. И это одна из причин, по которой обреченные евреи "безропотно", как пишут некоторые авторы, шли на смерть, что совершенно не верно. Но это уже другая тема. Бежать им было некуда. И опереться не на кого. Евреев в партизанские отряды принимали неохотно и только с оружием, а в некоторые - не принимали вообще. И если бы только это!

...К командиру диверсионно-партизанского отряда Леониду Беренштейну влетел начальник штаба:

- Отошли километров десять, вижу на лесной поляне партизаны Куницкого ведут на расстрел группу - человек пятнадцать евреев, бежавших из гетто. Отобрали у них все ценное - и в расход. Я их освободил, этих горе-партизан связал. Что делать дальше?

В это время у Беренштейна находился сам Куницкий:

- Я их расстреляю подлецов!

- Твое дело, - сказал Беренштейн.

(Из статьи Гр. Розинского о Л. Беренштейне)

...В бригаду пришла группа боевых еврейских ребят, вырвавшихся из гетто, из них сформировали взвод и отправили на ночлег подальше. Ночью пришли, все забрали и оставили в лесу без оружия и пищи. А бригада снялась и ушла в другое место.

(Из воспоминаний партизанки Фени - Фаины Авскеровой)

...В отряд пришел красавец-еврей Миша, из окруженцев. Пошли на задание десять человек, вернулись девять. Без Миши.

"Был бой?". - "Да нет. Шальная пуля из леса".

Да немцев в лес танком не загонишь. Впрочем, не очень и скрывали.

(Из рассказа Давида Розенблата, партизанское имя -Николай Савчук)

...Комендант села Краснопилка Винницкой области - Спи-ридон Иванченко, увидел, как, держась за забор, пробирается изможденный солдат, - видимо, из пленных: "Хто такий?". - "Я украинец". - "Сейчас все хотят быть украинцами".

Ударил. Солдат упал. И умер.

(Из рассказа очевидицы Аллы Резвовой)

(Украинцев и литовцев немцы из плена отпускали. И знали - зачем).

...Выломали дверь, избили отца прикладами. Соседи и соученики бегали вместе с немцами и полицаями и опустошали еврейские дома. Житель села Коля Плотнянский стрелял и кричал: "Юден капут!"

(Из рассказа Лизы Хачетурян, в девичестве Мошес)

...Руководил расстрелом вусмерть пьяный начальник полиции Сливенко. Людей подгоняли к яме группами по десять человек. Мужчин заставляли раздевать убитых и кидать в яму, женщин - перебирать одежду. Один из полицаев увидел на руке мамы кольцо и вырвал его вместе с пальцем...

(Из рассказа Блюмы Игнатенко, в девичестве Польдин)

...Ворвались пьяные полицаи, ругались страшными словами. Вбежала соседка - мамина подруга! Сорвала покрывало и стала охапками кидать в него вещи из гардероба. Крикнула: "Митька! У них добрая зингеровская машина. Бери!".

Отец договорился со своей сотрудницей, которую когда-то спас от голода, что она спрячет дочерей. Когда они прибежали, она стала кричать: "Паночку полицай! До мэне жиденята прибегли!".

Одну из дочерей расстреливали три раза. Первый: она потеряла сознание от ужаса - младшую сестренку полицай схватил за ноги и размозжил голову о дерево! - и упала в яму за секунду до выстрела. Второй: сознательно прыгнула в ров за секунду перед залпом, третий: бегала от группы к группе, а "доброжелательная" женщина (!) кричала из окна: "Пане полицай! Детына ховаетца!".

Один полицай сказал другому: "Стреляй ты! В менэ вже палец опух! Я вже богато жидив убыв!".

Вернулась в местечко - и обмерла! По улице ходили полицаи. Те самые, что расстреляли родителей, сестер. Она знала их по именам! Подумала: немцы вернулись. Немцы не вернулись. Следователь стоял в доме той самой женщины, что предала ее и сестер. Она сказала: "Никаких полицаев нет. Я сама припрятала трех Цымринговых дочек".

Не узнала! Думала, все погибли. Люся бросилась к ней и стала душить. Ночью пришли: "Не убили тогда, убьем сейчас!".

(Из воспоминаний Людмилы Блехман, в девичестве Цымринг)

Нет, не удастся пани Ярославе убедить "евреев во всем мире", что украинцы - не антисемиты. Но и автор далек от мысли убедить читателей в обратном. Антисемиты - не народ, а отщепенцы.

Но их было немало.

На Украине почти все попавшие под оккупацию евреи - миллион шестьсот восемь тысяч человек - были уничтожены.

Да будет благословенна их память.

Евреи, которые "не воевали"

В годы Второй мировой войны на фронтах антигитлеровской коалиции воевали 1 миллион 685 тысяч евреев. В рядах красной армии сражались более 500 тысяч (из них 167 тысяч - офицеры), более 200 тысяч погибли в боях. При том, что общий процент погибших на фронте 25%, у евреев он - 40%! Т.е. из четырёх выбывших из строя - один убитый, у евреев - почти каждый второй.

В годы войны в Вооружённых Силах СССР служило более трёхсот генералов и адмиралов. Евреями были 9 командующих Армиями, 8 начальников штабов фронтов, 12 командиров корпусов, 64 командира дивизий.

Но кого это убеждает! "Евреи не воевали" - и всё.

Настоящие заметки не исследование, а попытка, хотя бы частично, пополнить списки евреев, участников обороны Ленинграда, чьи фамилии либо еще не звучали, либо забыты за давностью.

Бои за Ленинград начались на дальних подступах к северной столице в начале июля 1941 года в сражениях за города Остров и Псков, где на пути германских войск встал 1-й мех-корпус Михаила Львовича Чернявского.

С 15 августа начались бои за Новгород. В обороне города принимала участие 28-я танковая дивизия, которой командовал будущий прославленный военачальник, генерал армии, а в начале войны полковник Иван Данилович Черняховский. Комиссаром у него был Ехиль Львович Банквицер.

Почти весь август (с 9 по 28) шли бои за Таллин. Артиллерией военных кораблей и береговой артиллерией командовал капитан 1-го ранга Николай Эдуардович Фельдман. Видную роль в обороне города сыграл начальник штаба 10-го стрелкового корпуса 8-й Армии Лев Самойлович Березинс-кий. В боях за столицу Эстонии участвовал 1-й Латвийский добровольческий полк, личный состав которого в значительной мере состоял из евреев.

Острова Моондзунского архипелага оборонялись до 2-го октября 1941 г. Здесь отличился 46-й полк 3-й стрелковой бригады, которым командовал майор Аркадий Соломонович Марголин. Начальником вооружения береговой обороны был Александр Оскарович Лейбович. Командиром звена катерных тральщиков - лейтенант Миссерман. В исключительно трудных условиях оперировал раненых военврач 3-го ранга, хирург Борис Сигизмундович Левин.

Героическая оборона острова Ханко продолжалась 164 дня. Руководил обороной генерал Кабаков. Его заместителем, а затем комиссаром базы был дивизионный комиссар Арсений Львович Раскин. В обороне города отличились командир 9-й тяжелой железнодорожной артиллерийской батареи (калибр 305 мм!) капитан Лев Маркович Тудор, комиссар 219-го стрелкового полка капитан Иннокентий Александрович Лейтман, начальник штаба, а потом и командир 13-го авиаполка Петр Львович Ройтберг.

Защищая Кингисепп, вместе с воинами 8-й Армии почти полностью погибли моряки 2-й бригады морской пехоты вместе с военкомом укрепрайона полковым комиссаром Давидом Вениаминовичем Якобсоном. Из трех танковых бригад Ленфронта двумя командовали евреи: 152-й - полковник Арон Захарович Оскоцкий, 220-й - Иосиф Борисович Шпиллер.

Членом Военного Совета Волховского фронта (в течение войны и ряда других фронтов) был генерал-полковник Лев Захарович Мехлис, в разные годы возглавлявший Главное Политическое Управление Красной Армии - ГлавПУР. Человек большой человеческой отваги, он не всегда соизмерял личную храбрость с обстоятельствами. В значительной мере по его вине была провалена и стоила больших жертв, вполне обоснованная по возможностям наших войск, попытка изгнания немцев из Крыма в начале 1942 года. Будучи Членом Военного Совета Крымского Фронта, он запретил войскам окапываться - сразу в атаку. Это сыграло роковую роль. Сталин понизил его на одну звезду (восстановлена в 1944 году).

С наступлением холодов, в тяжелейшей обстановке умирающего от голода в полной блокаде Ленинграда, встал вопрос о создании трассы по льду Ладожского озера. Начальник метеорологической службы фронта подполковник Яков Хаимович Иоселев двое суток практически не вылезал из Ладоги, исследуя процесс замерзания воды и по его рекомендации было принято решение строить ледовую трассу в южной части озера.

Руководил строительством военинженер 3-го ранга Б.В. Якубовский, его заместителями были военинженеры 3-го ранга М.З. Гусинский и В.М. Беккер.

Первым проложил путь по трассе разведотряд 88-го отдельного мотострелкового батальона под командованием старшего политрука Вениамина Израилевича Брука. Первая нитка ледовой дороги была проложена 21-го ноября 1941 года, по ней прошел конный обоз в 350 упряжек; 22 ноября - первая автоколонна полуторок 389-го автобатальона, которой командовал майор Биберган. Когда лед окреп - пошли трехтонки, эту колонну повел помначштаба 64-го дорожно-эксплуатационного полка Соломон Ильич Школьников.

Начальником эвакопункта по эвакуации населения был Л.А. Левин. Деятельное участие в эвакуации детей принимал бывший директор Ленинградского Дворца пионеров Натан Штейнварг.

Начальником политотдела военно-автомобильной дороги

через Ладожское озеро (ВАД-101) был Михаил Давидович Орловский.

Возникла необходимость и в авторемонтной базе. К озеру было переброшено оборудование 1-го авторемзавода, руководил работой базы директор завода Юрий Александрович Корогодский.

В отражении воздушных атак вражеской авиации участвовала зенитная батарея 3-го полка 281-й стрелковой дивизии, командовал батареей Семен Рувимович Кабановский.

Медицинскую помощь на ледовой дороге оказывал полевой подвижный госпиталь Љ2228, ведущий хирург И.С. Корбман.

В группу исследователей состояния льда входили гидрометеорологи К.И. Черновский, Н.Т. Черниховский и профессор Бернштейн.

Последний конный санный обоз проследовал по Дороге Жизни 22 апреля 1942 года. Но еще 24 апреля, через два дня, командир взвода транспортников Ф.Г. Зингер, по колено в воде, доставил в Ленинград во вьюках, ведя коней на поводу, драгоценный груз - репчатый лук.

Прекратился и подвоз горючего. Группа инженеров Управления снабжения горючим Красной Армии во главе с полковником Семеном Марковичем Бланком, главным инженером Давидом Яковлевичем Шенбергом, инженерами Михаилом Федоровичем Мирончиком и СИ. Лещинером разработала проект прокладки трубопровода по дну озера с восточного берега на западный.

Прокладкой бензопровода под огнем противника занималась сварочно-монтажная часть Љ104 Наркомстроя СССР: начальник В.Я. Штейн, главный инженер Александр Семенович Фалькович. Бензопровод был проложен менее чем за пятьдесят дней, в условиях, о которых можно только догадываться, и в течение двух с половиной лет был единственным средством доставки горючего в осажденный город.

В городе не было электроэнергии. Стояли заводы, бездействовал городской электротранспорт, в домах не было ни света, ни воды, не работал телефон. Необходимо было проложить подводный кабель от действующей Волховской электростанции. Но не было самого кабеля.

Единственный завод по его производству - "Севкабель" - стоял... Был создан силовой цех, которым руководил инженер-конструктор СИ. Арензон и кабель был изготовлен. 23 сентября 1942 года свет в многострадальный город был дан. Город стал оживать.

Одной из двух переправ в районе Невской Дубровки руководил командир 2-го саперного батальона капитан Иосиф Владимирович Манкевич. Он погиб. Огневая обстановка на плацдарме была такой, что больше трех месяцев никто там не продержался. Но таких были единицы. К марту 1942 года в ротах 204 стрелкового полка оставалось по 10-12 человек, а в полку - сто тринадцать... Из 330-го стрелкового полка 86-й стрелковой дивизии в живых осталось два человека: командир полка В.А.Блохин - тяжело раненым он попал в плен - и начальник штаба полка, спортсмен, майор Соколов, которому удалось, несмотря на ледоход, расталкивая льдины, переплыть Неву. Но это единичные случаи. В ночь на 29 апреля 1942 года Невский пятачок перестал существовать...

Положение города оставалось крайне тяжелым. Была острая необходимость в наземной коммуникации. С этой целью 12 января 1943 года была предпринята операция под кодовым названием "Искра". В этих боях отличился лейтенант Михаил Бик, со своими автоматчиками первым ворвавшийся в Шлиссельбург.

Утром 18 января 1943 года подразделения 136-й стрелковой дивизии Ленинградского фронта встретились с воинами 18-й стрелковой дивизии Волховского фронта. Блокада была прорвана.

Но не снята. Полный прорыв блокады Ленинграда произошел 27 января 1944 года. После девятисот дней блокады ликованию ленинградцев не было границ.

Успех операции "Искра" позволил железнодорожным войскам в рекордные сроки проложить узкоколейку по берегу Ладожского озера, через Шлиссельбург, которая соединила Ленинград с Большой Землей и значительно облегчила положение ленинградцев.

Остается добавить, что утром 12 января, к началу операции "Искра", к кромке правого (северного) берега Невы подошел духовой оркестр и пока пехота под шквальным огнем противника по льду форсировала Неву и карабкалась на обледеневший противоположный берег (который немцы загодя поливали водой, чтобы наморозить лед и затруднить штурм), оркестр несколько часов играл Интернационал. Губы оркестрантов примерзали к мундштукам - появились раненые, кто-то погиб. Но играли.

Большая часть музыкантов оркестра были евреи.

(По материалам Александра Копанева)

"Стада ветеранов"

(в первом ряду второй слева - автор)

С последней алией в Израиль приехало довольно много русскоязычных писателей и в первой десятке наиболее известных и популярных в Советском Союзе с уверенностью можно назвать Дину Рубину. Даже удивительно, что такая талантливая, читаемая и почитаемая писательница, вспыхнувшая на литературном небосклоне в неполные шестнадцать лет, печатавшаяся в толстых журналах, наперебой за ней ухаживавших, имевшая миллионы читателей, оказалась здесь.

Зов предков? Чувство прародины? Я ей завидую. Чувство прародины должно быть воспитано с младых ногтей. Это как талант. А талант - как деньги. Сказал же классик: "Если он (они) есть - так есть, а если нет - так нет".

Давно подбирался к "Машиаху". Хотелось читать не торопясь. Казалось - еще одно неотложное дело - и все: сяду и буду читать, не отрываясь. Понимал, что обольщаюсь. И когда сел - понял: "Машиах" не для быстрого чтения. В каждом абзаце есть что-то на чем хотелось бы остановиться, задуматься, порадоваться. Позавидовать...

Почему такая несправедливость? Одним все, другим мало или вовсе ничего. Вот взять бы да и поделить поровну и чтоб всеобщая серость. И никому не обидно.

Но кто это будет читать?

Однажды Ротшильд спросил социалистов: "Чего вы добиваетесь?". - "Все отобрать и поделить поровну!". - "Так это выйдет всего по пять фунтов!". - "Ладно. Пусть остается по-старому". - Так и с талантом.

И здесь у Дины Рубиной есть читатели. Тысячи. А были миллионы. И они ее потеряли. Или она их?

А к книге хотелось вернуться. И снова любоваться свободой слова, самоиронией, хлестким юмором, доброй усмешкой над нежно любимыми героями. Стариками в том числе. Но на одном абзаце споткнулся. Ударился больно.

"Огромные стада ветеранов, могучее племя вымирающих динозавров спустилось на водопой. У каждого амбиции, каждый пятый брал Берлин, каждый пятидесятый - кавалер всех орденов, каждый трехсотый - Герой Советского Союза. Все они пишут воспоминания".

Ах ты, злюка-закорюка!

"За содержание рекламы редакция ответственности не несет".

А за монолог героя - автор?

Обиднее всего, что все это - правда.

Но как зло. Как пренебрежительно.

Впрочем, что возьмешь с неунывающего неудачника Сашки Рабиновича. И "Чайка" в Душанбе прошла не в его неплохих, в общем, и, одобренных худсоветом, декорациях. Вернувшийся из Таллина главреж Ланге "видел" иначе, и пришлось делать новые. Был ли тогда Сашка - Рабиновичем? Не вспомнить. Много воды утекло.

Но вернемся к нашим баранам. Простите, динозаврам. Амбиции есть. И немалые. Израильские школьники убеждены, что во Второй мировой войне Советский Союз воевал на стороне Германии против Америки, но Америка победила. Знают ли израильтяне о словах Черчилля - не самого большого друга большевиков: "Красная Армия выпустила кишки из германской военной машины" - старик любил подобные выражения и был польщен, когда Сталин назвал его старым морским волком. Или Рузвельта, сказавшего, что "Советский Союз сделал для разгрома гитлеровской Германии больше, чем остальные двадцать пять государств антигитлеровской коалиции".

Знает ли об этом "Сашка Рабинович"? И автор?

И упаси Бог сказать, что Израиль был создан в результате Победы! И Герои есть. И много. Уже называется цифра -158. Испытываешь чувство неловкости от той назойливости и усилий, с которыми выискиваются еврейские корни или отдаленное еврейское родство Героев Советского Союза. Критерий должен быть один. В представлении на присвоение звания, как и в любом наградном листе, обязательно указывалась национальность. И мудрствовать задним числом, почему был записан русским недостойно. Записался и записался. Твое дело. Писался бы евреем - значит евреем и был. И есть. Известен случай, когда потомки одного генерала спустили с лестницы "поисковиков" - они не хотели быть детьми еврея. (Есть основание подозревать, что это были дети легендарного танкового генерала, впоследствии Маршала бронетанковых войск, Михаила Ефимовича Катукова).

С орденами и вовсе беда. В праздничные дни некоторые ветераны перекидывают через плечо ленту, на которой в беспорядке нацеплены множество значков, памятных и юбилейных медалей (боевыми наградами не являющихся) и обиднее всего, что среди обилия этих "блестящих" значков теряются боевые ордена и медали, честно заслуженные в боях. И это просто некрасиво. В прямом и переносном смысле. Все-таки фронтовик чем-то отличается от олимпийца.

Помимо того, что это нарушение положения об орденах и медалях, четко определяющего порядок их ношения, это неуважение к государственным наградам, к Красной Армии, к Великой Отечественной войне.

Невозможно представить себе ветерана союзных войск, увешанного таким количеством значков. И не надо считать израильтян дурачками. Они прекрасно понимают, что ТАКОГО количества боевых наград не может быть. И посмеиваются втихомолку. А иногда и вслух.

"И все пишут воспоминания". Положим, не все. Но многие. Некоторые с высокой целью, "чтобы не повторилось". Милые вы мои! Чужой опыт еще никому не пригодился. Никто им не воспользовался. История учит только тому, что она никогда ничему и никого не научила.

А пишут потому, что не писать они не могут. Слишком тяжка и сложна судьба. Написать - снять с себя часть этой тяжести. Оставить память о своих боевых товарищах. И немножко о себе. Велик ли грех? Их борьба и их триумф заслуживают этого. Эти воспоминания - энциклопедия войны. И вписать в нее свою строчку - счастье. Будут ли востребованы? Об этом думать - не нужно и за стол садиться.

А "динозаврам" только и остается, что вымыть ноги.

Как говорил дед Дины: "Мэйле. Вымоем".

Офицеры 163-й штрафной роты, первый слева - автор

Несколько слов

по поводу кинофильма

"Штрафбат"

" Штрафбат" - не первый фильм о штрафниках и в нем, как и в предыдущих, много погрешностей, еще больше отсебятины и просто вранья.

Штрафные роты и батальоны были созданы по приказу Сталина Љ227 от 28 июля 1942 года, известному как приказ "Ни шагу назад". "Сегодня, 28 июля 1942 года, - говорилось в приказе, - войска Красной Армии оставили город Ростов, покрыв свои знамена позором". По этому приказу в общевойсковых армиях создавалось от 3 до 5 штрафных рот, а при каждом фронте от 1 до 3 штрафных батальонов (во второй половине войны соответственно 3 и 1) и заградотряды получили право "останавливать отступающих любыми средствами".

Командир штрафной роты и штрафного батальона (но не штурмового) имеет право увеличить срок штрафа, а за особо тяжкое преступление - дезертирство - расстрелять. Штраф снимается по первому ранению или отбытию срока. Снимается он и с погибших, иначе семья не получит пенсии. Дикий кадр с расстрелом своих штрафников, чтобы семьи получили пенсию - кощунство. Не знаю, как в 1942-43 годах, но в 1944-45 никакие заградотряды не стояли у нас за спиной.

Штрафные роты - армейского, а батальоны - фронтового подчинения. И дивизии, на участках которых намечается разведка боем или прорыв, придаются НЕ НАСОВСЕМ. В любое время они могут быть переброшены Командованием на участок другой дивизии.

НИКАКИЕ отделы штаба дивизии, кроме оперативного - в том числе ОСОБЫЙ - к штрафной роте, штрафным и штурмовым батальонам отношения НЕ ИМЕЮТ. Штрафные подразделения подчиняются командиру дивизии ТОЛЬКО в оперативном отношении.

По идее штрафными ротами должен заниматься особый отдел Армии, а штрафными и штурмовыми батальонами - фронта. Армия и Фронт - огромные соединения. Им не до нас. У них хватает головной боли и никто не станет искать себе дополнительную работу. Она уже проделана при направлении в штрафники.

Мне неизвестны случаи, чтобы штрафники оставались голодными. Штрафные подразделения имеют свои хозяйственные службы и получают продукты, обмундирование и водку с армейских складов, минуя дивизию и полк, где сколько-нибудь да украдут.

Самострелыциков не щадили - никакой врач не стал бы рисковать. "Своя" пуля еще ничего не значит, у немцев было огромное количество трофейного оружия; мог быть и случайный выстрел. Самострел определяется по точечным ожогам от крупинок пороха вокруг входного отверстия раны.

Почти все штрафники в касках. Их и в обычных подразделениях не жаловали и выбрасывали вслед за противогазами. Русского солдата спасает не каска, а всемогущее слово "авось"...

А вот разминирование поля боя от противопехотных мин (и не только штрафниками!) - правда. Это подтвердил Маршал Жуков в беседе с генералом Эйзенхауэром, встретившись с ним в Москве летом 1945 года. В своих воспоминаниях генерал писал, что было бы с американским или британским Командующим прибегни они к такой практике...

Штрафные подразделения различны не только по своему составу, но и по боевому духу. Штрафные и штурмовые батальоны не надо подымать в атаку. Желание реабилитироваться и вернуться, кому повезет, с офицерскими погонами и правом занять прежние или равнозначные должности (как правило шли с понижением) - велико.

Другое дело штрафные роты. Заблуждение думать, что уголовники, которые составляли основной контингент этих рот, жаждут отдать свою жизнь за родину. Совсем даже наоборот. И автор знает об этом не из подобных кинофильмов...

А штрафных бригад не было вообще.

За что попадали в штрафники: оставление позиции без приказа, проявление трусости в бою, превышение власти, хищение, оскорбление старшего по чину или должности, драка. Уголовникам в зависимости от судимости от 1 до 3 мес.

НИКОГДА офицеры действующей армии, которых Военный Трибунал не разжаловал и сохранил воинские звания, не направлялись в штрафные роты - только в офицерские штрафные батальоны на срок от одного до трех месяцев или до первого ранения.

НИКОГДА офицеры, вышедшие из окружения, бежавшие или освобожденные из плена наступающими частями Красной Армии не направлялись ни в штрафные роты, ни в штрафные батальоны - только и исключительно в штурмовые батальоны, где сроки не варьировались - 6 (шесть!) месяцев для всех! Но до этого они должны были пройти "чистилище" лагерей НКВД, где должны были доказать, что не бросили оружия и не перешли добровольно на сторону врага, а кому это не удавалось - отправляли в тюрьмы и лагеря, а иногда и под расстрел... Эти лагеря, если и отличались от немецких, то в худшую сторону... В одном из них утром на весь день выдавалось 200 (двести) грамм крупы: вари на чем хочешь, в чем хочешь...

НИКОГДА уголовники не направлялись для отбытия наказания в офицерские штрафные батальоны - только в штрафные роты, как рядовые, сержанты и разжалованные Трибуналом офицеры.

НИКОГДА политические заключенные не направлялись ни в штрафные роты, ни в штрафные или штурмовые батальоны. Хотя многие из них - искренние патриоты - рвались на фронт защищать Родину. Их уделом оставался лесоповал.

НИКОГДА штрафные роты не располагались в населенных пунктах. И вне боевой обстановки они оставались в поле, в траншеях и землянках. "Контакт" этого непростого контингента с гражданским населением чреват непредсказуемыми последствиями. Вечеринка в деревне - абсурд.

НИКОГДА, даже после незначительного ранения и независимо от времени пребывания в штрафподразделении, никто не направлялся в штрафную роту или батальон повторно.

НИКОГДА в штрафных подразделениях никто не обращался к начальству "гражданин". Только "товарищ". И командиры не называли своих подчиненных штрафниками.

НИКОГДА командирами штрафных подразделений и частей не назначались штрафники. Командир штурмового батальона, как правило, подполковник, и командиры пяти его рот: трех стрелковых, минометной и пулеметной - кадровые офицеры, НЕ штрафники. Из офицеров-штрафников назначаются командиры взводов.

НИКТО, кроме политработников не "благословлял" штрафников перед боем. Благословление солдат и офицеров штрафного батальона перед боем СВЯЩЕННИКОМ - чушь собачья, издевательство над правдой и недостойное заигрывание с Церковью. Сцена насквозь фальшива. Уж не на деньги ли Церкви снят фильм?

В Красной Армии такого не было. И быть не могло.

Фильм искажает историю Великой Отечественной войны и наносит, учитывая значение, возможности и влияние телевидения, непоправимый вред новому поколению, не знавшему войны и не знающему правды о ней.

Молодое поколение будет думать, что так оно и было.

Было, но не так.

Демонстрация по телевидению "Штрафбата" в самый дорогой для фронтовиков Праздник Победы не может не вызвать осуждения и разочарования.

Если создатели фильма (реж. Ник. Досталь, сцен. Эд. Володарский) будут, как они этого заслужили, "разжалованы в рядовые", я с удовольствием зачислил бы их в 163 штраф-ную роту 51 Армии, заместителем командира которой я был..

Реплика

В октябре 2005 года по телевидению был показан фильм о Буденном. Слов нет, Семен Михайлович Буденный оставил след в истории Советского государства и имеет право на фильм о себе. Его заслуги относятся главным образом к гражданской войне. Тем более удивительно слышать, что накануне войны Сталин совещался с ним и Тимошенко, предупредив их, что завтра нападут немцы и нужно подготовиться.

Нельзя подвергнуть этот фильм обычной критике после привычного "однако", настолько чудовищны ошибки и трактовка событий. Это совещание, будто бы, состоялось поздно вечером в субботу 21 июня, т.е. за несколько часов до нача-ла войны. Не говоря уже о том, что практически времени для какой-либо серьезной подготовки уже не было, само совещание в этом составе бессмысленно и все это чистый бред.

Начнем с того, что Сталин, несмотря на предупреждения Черчилля и германского посла в Москве графа Шуленбурга, несмотря на донесения собственной разведки, в том числе Рихарда Зорге, и другие очевидные факты (состав германского посольства почти полностью выехал из Москвы, все германские корабли покинули советские порты), до последнего дня не верил в нападение Германии на нашу страну, считая все это инсинуацией. Более того, когда война уже началась, он считал, что "это провокация немецких военных" и запре-тил открывать ответный огонь, "чтобы не вызвать более широких военных действий". Лишь в 6 час. 30 мин. УТРОМ 22 июня, на совещании в Кремле руководства страны, когда боевые действия уже вовсю велись на нашей территории, он разрешил открыть ответный огонь.

Но инициатива уже полностью перешла к нападавшим...

Что касается СМ. Буденного, то он в это время был инспектором кавалерии Красной Армии и непосредственно частями не командовал. В начале войны Буденный некоторое время курировал Южное, а потом и другие направления, а под Москвой командовал Резервным фронтом.

Приняв развалившийся Западный фронт, Жуков отстранил Буденного от командования Резервным фронтом. Видимо для этого были основания: положение под Москвой стало критическим и раздумывать было некогда.

Безусловно, Семен Михайлович активно участвовал в Отечественной войне, направлялся Ставкой на отдельные участки для выполнения каких-то задач, но трудно привязать к его имени какие-либо конкретные сражения или победы. Заметного следа он не оставил.

Авторы фильма (не запомнил, да и не стоят упоминания их имена) не знают элементарных вещей, иначе они "пригласили" бы на это "совещание" Начальника Генерального Штаба - тогда это был Жуков. Но его на этом вымышленном совещании не было. (Он присутствовал на предутреннем совещании в Кремле 22 июня, когда война уже шла).

Наркомат (Министерство) Обороны не руководит боевыми действиями. Он (оно) обеспечивает армию бронетехникой, артиллерией, оружием, боеприпасами, продовольствием, медицинским обслуживанием и, последнее по счету, но не по важности - резервами.

Боевыми действиями руководит Генеральный Штаб. Как создателям фильма удалось провести "совещание" в отсутствие начальника Генштаба - уму непостижимо. В этом случае указание Сталина Наркому Обороны С.К. Тимошенко и инспектору кавалерии РККА СМ. Буденному подготовиться к войне было бы просто сотрясением воздуха.

Хоть и не к месту, припоминаются отношения Буденного с евреями. Вот его приказ от 16 октября 1920 года: "Мы должны во что бы то ни стало взять Крым и мы возьмем его, чтобы потом начать мирную жизнь. Немецкий барон делает отчаянные усилия, чтобы удержаться в Крыму, но это ему не удастся. Ему помогают изменники революции - ЕВРЕИ и буржуазия. Но достаточно будет решительного удара славной конницы и предатели будут сметены.

Командарм Буденный".

Известно, что в гражданскую войну еврейские погромы совершали все: и белые, и красные, и зеленые, и махновцы (сам Махно был против погромов). Когда Буденному на это попеняли, он сказал: "Что уж вы не даете моим конникам повеселиться!.."

Мир праху его.

Еще большую досаду вызывает грубая ошибка Николая Сванидзе в телепередаче "Битва за Москву" (сериал "Исторические хроники"). В тяжелые октябрьские дни сорок первого года, когда под Москвой было окружено шесть советских армий (более шестисот тысяч человек) и Западный фронт практически перестал существовать, Сталин якобы вызвал к себе Конева. Состояние вождя повергло его в шок. Перед ним сидел растерянный старик, который дребезжащим голосом сказал: "Товарищ Сталин не предатель, - (в третьем лице!), - Товарищ Сталин слишком доверчив". Взяв себя в руки, Сталин якобы поручил Коневу выехать на фронт, разобраться в обстановке и восстановить положение.

Здесь все правильно.

Кроме одного. Это был не Конев, а Жуков!

Отозванный 6 октября из Ленинграда телеграммой Сталина в Москву, на следующий день, 7 октября, прямо с аэродрома явился в Кремль. Он! А не Конев.

Судьба Конева, командовавшего Западным фронтом, висела в эти дни на волоске. Выезжавшие по поручению Сталина на фронт Молотов и Ворошилов предлагали отдать Конева под суд Военного Трибунала и он, скорей всего, разделил бы судьбу несчастного Павлова. Спас его вновь назначенный Командующий Западным фронтом Жуков, взяв к себе в заместители.

Сталину и мысль такая не пришла бы в голову, он считал Конева виновником разгрома фронта и вызывать его для спасения положения... это надо додуматься. Виноват же был сам Сталин, не разрешивший отвод войск, когда создалась угроза их окружения. Он промедлил два дня, а когда разрешил - было уже поздно.

Для Николая Сванидзе такая ошибка непростительна.

Новому поколению трудно себе представить - Красную Армию любили. Любили не только в предвоенные годы, когда молодежь стремилась в военные училища, чтобы стать краскомами - красными командирами, любили во время войны. Как единственную, в отсутствие второго фронта, защитницу, любили после войны, как Армию-победительницу. Я еще помню время, сейчас в это трудно поверить, когда матери приходили в военкоматы и просили взять сына в армию: "Там он станет человеком".

Любили Красную Армию и в странах Восточной Европы. Любили и ждали. Как Армию-Освободительницу. Достаточно посмотреть кинохронику, как встречали наши войска в освобождаемых от немецкой оккупации государствах. И любили бы до сих пор, если бы после Победы Армия вернулась на Родину. Мы остались - и превратились из освободителей в оккупантов.

К сожалению негативное отношение к Советской Армии странным образом перекинулось на Советский Союз, на Родину, и с помощью СМИ постепенно "завоевало" доминирующие позиции в обществе. Невозможно припомнить ни одного произведения, рассказа, очерка, статьи, в которых Армия имела бы положительный образ. Все негативно, все плохо. Многое и в самом деле плохо. Но не все. Так не бывает.

Плюнуть в сторону Армии, как и вообще в прошлое, считается чуть ли не доблестью. Автор "Исторических хроник" Николай Сванидзе - человек послевоенного поколения, для него характерно негативное отношение практически ко всему, что связано с прошлым страны и ее Армии. Его заявление, что Прагу освободили власовцы неверно по существу и является попыткой обелить предателей.

Отношение народов Чехословакии к Красной Армии в 1945 году было восторженным. Ее ждали с надеждой и любовью. Совершенно невероятно, чтобы восставшие чехи обратились за помощью к власовцам. Все было с точностью до наоборот. Сами власовцы, надеясь на прощение или снисхождение ДВАЖДЫ направляли своих представителей в Национальный Совет восстания с предложением помощи. И оба раза получили от ворот поворот! Им было заявлено, что поскольку они воевали против Красной Армии - их помощь принята быть не может.

Вот что пишет генерал армии СМ. Штеменко в книге "Генеральный Штаб в годы Великой Отечественной войны": "В ночь на 6 мая (1945 г.) Чехословацкая Народная Рада обратилась ко всем союзным армиям с просьбой о помощи. Той же ночью в 5 часов утра прозвучала просьба на русском языке: "Советскому Союзу, 4-й Украинский фронт. Срочно просим парашютную поддержку. Высадка в Праге. 12. Винограды - Олынанское кладбище". И далее: "Власовцы стремились уйти на запад. Они не собирались прекращать битвы против Советского Союза даже после капитуляции Германии. Они надеялись сохранить свои кадры в предгорьях Альп, чтобы отсидеться... до начала войны Англии и США против Советского Союза! Одни яростно отстреливались до последнего, другие покорно ждали своей судьбы. Отдельные группы, по своей инициативе, вступали в перестрелку с гитлеровцами (Подразделения дивизии С.К. Буняченко. Сам Власов был против - прим. авт.)". (Цитата дана в сокращении).

И еще: "С полной уверенностью следует сказать, что если бы не решительные действия 1-го и 4-го Украинских фронтов - Прага разделила бы судьбу восставшей Варшавы".

9 мая в 5 часов утра, после ночного марша, первыми подошла к Праге 55-я гвардейская танковая бригада полковника Драгунского. Драгунский по карте нашел центр города и ворвался со своими танками на Врацлавскую площадь.

В Праге еще шли бои! Так что говорить, что Прагу освободили власовцы - значит не считаться с историческими фактами.

А Давид Абрамович Драгунский был награжден второй золотой медалью Героя Советского Союза.

Окрик

(по поводу статьи Якова Гохберга "Хватит праздновать наособицу")

Достойно сожаления, что такой известный и информированный человек, чьи лекции я когда-то с интересом посещал, написал сумбурную статью, где намешал всего понемножку

Начав с того, что предостерег читателей от Третьей мировой войны, ядерный характер которой может не оставить человечеству шансов на выживание, автор без передышки беспокоится о самочувствии побежденных на празднике Победы. Да, они будут чувствовать себя неважно. Но что поделаешь - придется потерпеть. Впрочем, их уже почти не осталось, а новое поколение, пришедшее в мир, никакой вины за собой не чувствует и чувствовать не должно.

Многое из того, о чем пишет Яков Гохберг - правда. Она общеизвестна: и летчики немецкие учились у нас, и танкисты, и инженеры трудились. Но я бы хотел обратить внимание читателя на ту часть приведенной автором статьи цитаты генерала Эриха Шнейдера, где тот говорит, что "это, несомненно, принесло большую помощь русским". Не более, не менее. Так что все не так однозначно.

К слову сказать, Гудериан никогда не учился в советской Академии. Он приезжал в Казанское танковое училище, где обучались его танкисты, с проверкой. Но и этому нет прямых доказательств. А вот Геринг действительно учился у нас в Качинском летном училище.

До сих пор нет однозначного отношения к пакту Молотов-Риббентроп. Яков Гохберг относится резко отрицательно. Не все здесь так просто. Сошлюсь на мнение "врага большевиков номер один", как он любил себя называть, Уинстона Черчилля, сказавшего: "Пакт был циничен, но необходим".

Разоблачение "дела врачей-евреев" действительно произошло после смерти Сталина. Но задержал исполнение этой, уже подготовленной, изуверской акции по выселению и уничтожению евреев, сам Сталин, не дав последнего "добро". Существует мнение, что толчком к этому послужило письмо Эренбурга, отказавшегося подписать покаянное письмо евреев и просившего у Сталина "совета", как ему поступить.

О Победе. Известно, что агонизирующая Германия предпринимала усилия, чтобы капитулировать перед союзниками. Акт о безоговорочной капитуляции был подписан 7 мая в небольшом городке Реймсе на франко-германской границе. Капитуляцию принял Командующий Союзными силами генерал Эйзенхауэр. Представитель Советского Командования при его ставке полковник Суслопаров весь день звонил Сталину. Война кончилась. Сталин спал. Будить его не решились. На акте о капитуляции Суслопаров сделал приписку: "Данный акт является предварительным".

Сталин был взбешен. Но дело было сделано и на торжественное подписание акта о безоговорочной капитуляции к Жукову в Карлхорст приехали вторые лица: Маршал авиации сэр Артур Теддер, Командующий авиацией США генерал Спаатс и Командующий французской армией генерал Делатр де Тассиньи. Эйзенхауэр и Монтгомери не приехали. Это был вечер 8 Мая 1945 года. Но еще 6 мая Эйзенхауэр предъявил немцам ультиматум: прекращение всех боевых действий и передвижений войск к 24 часам 8 мая. И он был принят. Вот почему на Западе День Победы отмечается в этот день - 8 Мая.

После подписания акта о безоговорочной капитуляции в соседнем зале был банкет, на котором среди многочисленных тостов Маршал Жуков поднял тост за генерала Спаатса и сэра Теддера: "Пью за ваше здоровье от имени наших солдат, которым для того, чтобы увидеть результаты вашей работы, пришлось дойти до Бердина своими ногами!" (Конст. Симонов. Беседы с Маршалом Жуковым).

Покажется странным, но святое слово "победа" на фронте не произносилось. Солдат - от рядового до генерала -всегда говорил: "Когда уже кончится эта проклятая война".

Но это слово жило в наших сердцах!

Даже в самое тяжелое время. Эта вера помогла нам победить. Я был в шоке, услышав слова Жукова в интервью, взятом у него Константином Симоновым: "Полной уверенности, конечно, не было". Слово Победа было слишком дорого, чтобы произносить его всуе, до самой Победы. Чтобы не сглазить, наверное.

Дальше у Якова Гохберга идут совсем уж веселые вещи. Оказывается войны было не одна, а две. Одна - Отечественная, которую советский народ вел с гитлеровской Германией, и другая - личная война Сталина с Гитлером. Сталин победил и, "естественно", захотел в своей личной войне иметь и свой личный День Победы. Вот и назначил его на 9 Мая. И вот весь мир празднует 8 мая, а мы "наособицу" (слово Якова Гохберга) - 9-го.

Затрудняюсь сказать чего здесь больше: выдумки или безответственности.

Подписание акта о безоговорочной капитуляции Германии состоялось в столовой Карлхортского инженерного училища с 24 часов 8 мая до 00 часов 43 минут 9 мая - именно в это время вся церемония была закончена. За несколько часов до подписания акта Президиум Верховного Совета СССР издал указ от 8 мая 1945 года об установлении 9 Мая Дня Победы и учреждении медали "За победу над Германией". (Опубликован на следующий день, 9 Мая). Были и другие причины -прежде всего громадная территория Советского Союза с несколькими часовыми поясами и несовершенство тогдашней системы связи. Когда Маршал Жуков принимал капитуляцию -на востоке страны шел уже новый день - 9 Мая. Кроме того, в отдаленных поселках могли бы и не услышать вовремя о Дне Победы. А Праздник-то был всенародный!

Особенно возмущает заголовок статьи. Уважаемый автор обращается к пожилым людям, участникам войны, ветеранам, как к нашкодившим мальчишкам с окриком "Хватит". Дескать, побаловались и хватит, пора и за ум взяться.

МИФ И РЕАЛЬНОСТЬ

Одно из самых кровопролитных и самых решающих сражений Великой Отечественной Войны - Курская битва (с 5 по 23 июля 1943 года), положившая начало окончательному разгрому врага, ассоциируется с беспрецедентным по размаху и ожесточению танковым сражением под Прохоровкой.

Это не совсем так.

В послевоенные годы состоялась встреча танкистов противоборствующих сторон, на которой немецкие танкисты заявили, что в этой битве победили они. Заявление вызвало замешательство. Они пояснили: на поле боя осталось больше сгоревших и подбитых советских танков, чем немецких. Убедительно.

К сожалению, это правда.

Поневоле вспоминается битва под Бородино, победу в которой вот уже почти двести лет приписывают себе обе стороны. ..

Попробуем разобраться.

Несмотря на наш мощный упреждающий удар, германское командование не могло отменить подготовленное наступление. Оно лишь отложило его на два часа: "точка возврата" была пройдена.

Военные историки оперируют цифрой 700 танков, якобы наступавших под Прохоровкой. Но в том то и дело, что на южном участке Курской дуги у Манштейна было всего 700 танков, а в районе Прохоров™ наступал 2-й танковый корпус, в трёх дивизиях которого: "Тотенкопф", "Лейбштандарт" и "Райх" было 211 танков и 124 самоходки, т.е. всего 335 единиц бронетехники, в том числе 42 "тигра" (из них боеспособных 15).

Этому танковому клину противостояла 5-я танковая армия генерала Ротмистрова, насчитывающая около шестисот танков и самоходок (для точности 597). Потери с обеих сторон составили: у противника 70 танков и самоходок, у нас -343, в пять раз больше, т.е. больше половины всего танкового парка 5-й армии...

14 июля Василевский доложил Сталину, что "под Прохо-ровкой немцы не были остановлены": дивизия "Тотенкопф" продвинулась на несколько километров (что и дало им возможность подсчитать потери сторон) а дивизия "Райх" продвигалась в глубину нашей обороны до 16 июля.

Встревоженный успехом противника на этом направлении Командующий Воронежским фронтом Ватутин дал приказ о переходе к обороне...

Разгневанный Сталин учредил специальную комиссию по разбору действий 5-й танковой Армии, которая доложила вождю, что "битва под Прохоровкой образец неудачно проведенной операции" - конец цитаты.

Приведенные цифры, как и выводы комиссии, были засекречены до последнего времени.

В своих воспоминаниях генерал Ротмистров пишет, что в битве под Прохоровкой его Армия уничтожила 500 танков, в том числе 42 "тигра" при том, что у противника их было всего 335, а из 42 "тигров" только 15 принимали участие в бою.

Как не вспомнить немецкого военного теоретика и историка Клаузевица, почти двести лет назад сказавшего: " нигде так не врут, как на войне и на охоте"...(В скобках замечу, что именно Клаузевицу принадлежит "узурпированный" Марксом тезис: война - это продолжение политики другими средствами).

Неудача на южном участке Курской дуги не отразилась на общем успехе битвы. Северная группа наших войск: Западный фронт - Командующий В.Соколовский и Брянский -Командующий - М.Попов - прорвала оборону противника, развила успех и предопределила общий разгром германской группировки, похоронив последнюю надежду Гитлера.

С достаточной долей уверенности можно предположить, что поскольку Хрущёв был Членом Военного Совета Воронежского фронта, нашлись доброхоты "переместившие" победу с севера на юг. А может, и он сам. Воистину: тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман.

Но потери были велики.

Мы потеряли в этой битве 860 тысяч солдат и офицеров и около 6 тыс танков и самоходок. Немцы, соответственно, 500 тыс и 1500 единиц бронетехники (на один немецкий танк -четыре наших).

Просчёты и неудачи нашего командования не должны бросить тень на беспримерное мужество и героизм наших танкистов. При том, что "тигр" поражает цель на расстоянии полутора километров, а наши на 500-600 метров, танкисты проявляли чудеса храбрости и... хитрости.

Это отдельная тема. Но не удержусь от рассказа о молодом лейтенанте, который увидев, что он попал в поле зрения "тигра", спрятал свою машину за подбитый танк и дождавшись когда потерявший его из виду "тигр" с ним поравнялся, всадил снаряд ему в борт.

Еврей, наверное.

это

ИНТЕРЕСНО

За кулисами

В начале пятидесятых годов я начал работать администратором оперного театра.

В середине десятилетия в Душанбе (тогда Сталинабад) приехал главный балетмейстер Малегота (теперь даже петербуржцам надо объяснять: Малегот - это Малый Ленинградский Государственный Оперный Театр) Константин Боярский, вероятно один из династии, и в течение трех недель поставил блестящий спектакль "Дон Кихот". Этому способствовали три обстоятельства: талантливый постановщик, прекрасная музыка Минкуса и группа молодых таджикских артистов - еще без Малики Сабировой (она приехала позже) -выпускников Вагановского училища.

Это был короткий период между Мейерхольдом и Виктюком, когда следовать автору еще не считалось зазорным, и если у Сервантеса Дон Кихот восседал на лошади, а Санчо Пансо трусил на ишаке, то так оно должно было быть и в спектакле. (Современные постановщики прекрасно обходятся без животных. Легендарный Барышников поставил потрясающий "Дон Кихот", и отсутствие в спектакле животных вовсе не ощущалось).

Вначале лошадь брали в армии. Армия пересела на бронетранспортеры. Стали брать коня в милиции. Милиция пересела на мотоциклы. Пришлось обратиться на ипподром. Откормленные и ухоженные ипподромные лошади мало походили на костлявого Росинанта, и, когда они нависали над оркестром в оркестровой яме возникало некоторое напряжение...

С ишаком дело обстояло проще - его приводил с базара сторож караван-сарая.

Заблуждение думать, что основным градообразующим элементом в Средней Азии являются здания ЦК или Совмина. Сначала возникает базар, а уж вокруг него строится город. Не удивительно, что когда в Сталинабаде задумали строить оперный театр, площадку для него выбрали недалеко от базара. Их разделяла Красная площадь, я давал сторожу пять рублей старыми и все трое были довольны: сторож, ишак и я.

Участники спектакля, занятые в первом акте, должны являться в театр не позднее, чем за сорок пять минут до начала спектакля, а занятые во втором акте - не позднее, чем за пятнадцать минут до начала первого акта. Время истекло. Ишака нет. Помреж бьет тревогу. За ишака, как и за все, что не поддается учету, отвечает администратор. Через Красную, еще не заасфальтированную (ныне не существующую) площадь бегу на базар.

Послевоенные среднеазиатские базары отличались тем, что на фоне ярких, всех цветов радуги, самых разнообразных, а иногда и чисто экзотических фруктов и овощей, продавцы и покупатели представляли собой довольно серую массу. Большая часть была одета в полувоенное, в теплые халаты, из которых торчала вата, но наиболее популярной одеждой были обыкновенные телогрейки, кто побогаче - с кожаными воротником и хлястиком. Это был высший шик.

Я никогда не имел ничего кроме военной формы, любил ее, она мне шла - молодость! А тут, как раз накануне, приобрел свою первую гражданскую одежду: синий прорезиненный плащ - многие мужчины вздрогнут - и зеленую велюровую шляпу с такими широкими полями, что им позавидовал бы самый ортодоксальный хасид.

И в этом виде я явился на базар. Базар насторожился.

Уж не инспектор ли госторговли или санитарный врач. Но у инспектора должна быть папка, а у санитарного врача портфель, больше смахивающий на чемодан. Санврач заходит в магазин, ставит портфель-чемодан на прилавок, достает блокнот и пишет вверху страницы: "Акт". До даты дело не доходит - в открытой "таре" появляется бутылка коньяка или что-нибудь другое, не менее ценное. С базара санврач уходит хорошо "упакованный".

Но у меня ни папки, ни портфеля - народ успокаивается.

Провожаемый любопытными взглядами, подхожу к сторожке: "В чем дело?". - "Сменщик не пришел!". - "Где ишак?". - "На! - сует мне в руку растрепанный конец веревки". - "Ишак где?". - "Тяни!". - Тяну.

Из-за угла сторожки медленно, появляется ишак - склонил голову направо и прищурил один глаз, склонил налево и прищурил другой, опустил голову и задумался.

Нетрудно войти в мое положение. Но попробуйте войти в положение ишака! Вместо своего привычного хозяина, в живописно изодранном халате профессионального дервиша, он увидел перед собой новоиспеченного интеллигента. В синем прорезиненном плаще и зеленой велюровой шляпе с широкими полями. Было отчего прийти в недоумение. По зрелому размышлению ишак пришел к единственно правильному и вполне естественному решению - это не для него!

Но я об этом еще не догадывался и продолжал тянуть. С таким же успехом я мог бы тянуть танк. Ишак уперся всеми своими четырьмя некошерными копытами - и ни с места.

Стали собираться любопытные. Подошел милиционер: "Что, кино снимают?". Не увидев аппаратуры, удалился. Обступили мальчишки. Видя мои беспомощные потуги сдвинуть ишака с места, один из них, постарше, сказал: "Дядя! Он так не пойдет! Вы на него садитесь!".

В синем плаще и зеленой шляпе. В новом синем прорезиненном плаще. И в мягкой, зеленой велюровой шляпе. С широкими полями. Почти сомбреро. Единственный на этом базаре. Среди телогреек и халатов. В плаще и шляпе. На ишаке. В середине века.

Сейчас бы никто не удивился. Но тогда! Это было живописное зрелище.

Я был человеком долга. Мысль о том, что спектакль мог вполне обойтись без ишака не приходила мне в голову.

Сел. Ишак еще некоторое время раздумывал и, повернув голову, пытался рассмотреть, кто это его оседлал. То ли он счел за лучшее не связываться с этим странным субъектом, то ли в нем проснулась совесть (если она случается у людей, почему бы ей не быть и у ишака?) - он снизошел к моим страданиям и быстро засеменил по Красной площади. Въехав на сцену через ворота для декораций и пробравшись в нужную кулису, сдал ишака помрежу.

И успокоился.

Как оказалось, напрасно. Закончился только первый акт драмы. Впереди был второй, не менее напряженный, но еще более впечатляющий.

Стоя в кулисе, ишак заскучал, справил малую нужду и стоя над собственной лужей являл собой зрелище не для слабонервных... Его внешний вид изменился радикальным образом и, если кто-нибудь до этого считал, что самая крупная деталь его экстерьера это уши - он бы сильно ошибся.

Выпускать его в таком виде на сцену было решительно невозможно.

Зритель мог не понять!

Положение усугублялось тем, что спектакль был дневным и в зале было полно детей. Объяснить им назначение этой внезапно появившейся внушительного вида детали было бы крайне затруднительно. Еще не ушла эпоха, когда таинство деторождения было возвышенным и романтичным. Это сейчас узнают обо всем вместе с рекламой о наклейках. А иногда и до этого...

А тогда детей без труда находили в капусте, а наиболее одаренных аисты приносили непосредственно в математические школы. Исчезновение аистов привело к тому, что на одной из математических олимпиад Израиль занял сорок второе место... Но это так, к слову.

А спектакль между тем продолжался. И наступило время, когда Дон Кихот и Санчо Пансо должны были появиться на сцене. В нужный момент из кулисы выглянула морда лошади с трепещущими ноздрями и исчезла. Кто-то втянул ее обратно.

Публика оживилась. В зале возник неподдельный интерес к спектаклю.

В драме нашли бы выход из положения, как-нибудь выкрутились бы. Но в опере все завязано на музыке!

Дирижер "снял" оркестр и, наклонившись к музыкантам, что-то сказал. До зрителей донеслось - "...надцатый". Оркестр начал сначала. Косясь в кулису, и продолжая дирижировать, маэстро нажал кнопку помрежа. Взбешенный помреж в отчаянии лягнул ишака по излишней, по крайней мере в данный момент, детали. Ишак в недоумении посмотрел на нахала, но, видимо, что-то понял, нехотя и не торопясь принял благопристойный вид и вышел на сцену. Все вздохнули с облегчением.

Спектакль продолжался.

Вернувшись на свою сторону, я застал в кабинете очень популярного в те годы, а ныне совершенно забытого, фотокорреспондента "Огонька" Отто Кноринга. Увидев мой взъерошенный вид, он поинтересовался: "Что случилось? Какой кадр пропал!" - сокрушался он.

Всем памятен портрет М.П. Мусоргского кисти Репина -глубокий старик с всклокоченными седыми волосами и красным носом закоренелого алкоголика. Этому "старику" не было и 42-х лет! (Роковой возраст - Андрей Миронов, Владимир Высоцкий... Блок!). Его гениальные оперы "Борис Годунов", "Хованщина" закончил и оркестровал его друг Н.А. Римс-кий-Корсаков. "Хованщина" - трагедия, в финале которой раскольники решают покончить жизнь самосожжением. С мольбой вздымая руки к небу, они взывают к единоверцам: "О, православные! О, православные!"

Артисты хора, особенно женщины, стройностью не отличаются, им трудно поднять тяжелую руку и режиссер попросил дирижера: "Скажите им, чтобы подымали руки повыше!". Дирижер остановил репетицию и, обращаясь к артистам хора, сказал: "Что вы показываете в оркестр? Где вы там видите православных!".

В годы, когда молодые поэты во главе с Маяковским предлагали сбросить Пушкина с парохода современности, появилось множество пародий на великого поэта. Особенно досталось "Онегину", и не только на русском языке. Запомнилась фраза из арии Ленского - "Ци гёпнусь я дручком пропэртый". Не остались в стороне и евреи: "Варум Ленский, гейст нит танцн, стейст ба ванд ун кнепст да ванцн?" (почему, Ленский, ты не идешь танцевать, а стоишь у стены и давишь клопов?)

Постановление ЦК ВКП(б) "Об опере Мурадели "Великая дружба" уже давно стало историей. Но мало кто помнит, что была и оперетта Сигизмунда Каца (по прозвищу Зига) с таким же названием, быстро сошедшая со сцены. Едва ли кто-нибудь вспомнит ее содержание: речь там шла о дружбе в одном селе украинца и еврея. Зато все помнят прекрасную песню:

Как у дуба старого / Над лесной, криницею Кони бьют копытами / Гривой шелестя Ехали, мы ехали / Селами, станицами

В конницу Буденного ехали служить.

***

"Необыкновенный концерт" Сергея Образцова долгие годы украшал афишу Центрального театра кукол. Появился спектакль в первые послевоенные годы под дерзким названием "Обыкновенный концерт", как пародия на Московскую эстраду, которая в то время считалась образцом пошлости и когда хотели что-нибудь раскритиковать, говорили: "Ну, это даже не Мосэстрада". Все были легко узнаваемы: певица с пышным бюстом - Барсова, виолончелист - Ростропович, конферансье Апломбов - Гаркави, дети в коляске - выпускники школы Столярского, цыганский хор и ансамбль никогда не существовавшей Заполярной филармонии - заполонившие страну псевдоцыганские коллективы, состоявшие из одних евреев...

Не всем это понравилось, посыпались жалобы и Образцов сделал "хитрый" ход: добавил в название концерта частицу НЕ. Дескать, бывает, случается, но НЕ типично. Авторитет эстрады был спасен.

Эйзенштейн снимал "Ивана Грозного" в войну, в Алма-Ате, где в эвакуации находилась Галина Уланова. По его просьбе она пробовалась на роль царицы Анастасии и всем очень понравилась. Но в это время она получила приглашение в Большой театр (из театра им. Кирова в Ленинграде), игнорировать которое она не решилась. Эйзенштейн очень горевал и все повторял: "Хочу Уланову! Хочу Уланову!".

Снимавшийся в фильме Михаил Жаров уговорил его снять в этой роли свою тогдашнюю жену Людмилу Целиковскую. Шла война, раздумывать и выбирать не было возможности и Эйзенштейн согласился, скрепя сердце: "Какое порочное лицо, - говорил он, - снимайте ее только в профиль".

Но "в профиль" не всегда получалось. Эта история имела неожиданное продолжение. Фильм был представлен на Сталинскую премию. Списки просматривал сам Сталин. Дойдя до фамилии Целиковской он сказал: "Царицы такими не бывают!".

И вычеркнул.

В своих воспоминаниях Раиса Азар пишет, что однажды, когда она находилась в гостях, позвонил Маяковский, и попросил о встрече. Ей не хотелось покидать компанию и она отказалась, сказав, что встретится с ним в следующий раз.

"В следующий раз мы встретимся у памятника мне на площади моего имени", - сказал Маяковский".

Она была так возмущена, что вернувшись к хозяевам сказала: "Вы подумайте какой дурак! Вы знаете, что он сказал?". - И повторила слова поэта. И что же? Памятник и площадь есть.

Состоялась ли предсказанная встреча - неизвестно.

К 150-летию Бородинской битвы С.Ф. Бондарчук снял свой знаменитый фильм "Война и мир" и повез его показывать в Париж. Во вступительном слове он не преминул сказать, -как учили, - что Бородино - это "победа русского оружия". По залу прошло какое-то движение. Бондарчук решил, что его перевели неправильно и повторил. В зале поднялся свист и топот. Оказывается французы 150 лет тогда, а скоро уже все 200, не без оснований считают битву под Бородино своей победой.

Кутузов отступил (бежал?) с поля боя, "чтобы спасти армию" - это спорно до сих пор - и оставил Москву...

Сложно считать это победой.

***

Первым грандиозным литературным праздником после Победы было тысячелетие "Витязя в тигровой шкуре" и его автора Шота Руставелли. Из Москвы отправилась делегация писателей со всего Советского Союза - триста человек. Ехали еще поездом. В Тбилиси их разобрали по предприятиям и учреждениям, учебным заведениям и воинским частям, колхозам и совхозам. Описать грузинское гостеприимство не

берусь. Когда они снова собрались в поезде, чтобы ехать в обратный путь, Михаил Светлов сказал: "Мы приехали в Тбилиси, до того перепилиси, что-то пили, что-то ели, что-то Рус-тавелли..."

Долгое время считалось и писалось во всех справочниках, что первая народная артистка Советского Союза - это великая Ермолова. Но однажды мне довелось познакомиться с письмом Луначарского Ленину, в котором он просит присвоить Ермоловой звание народной артистки, "как это было ранее сделано в отношении Шаляпина".

А мы и не знали.

К вопросу о национальной принадлежности: Жуковский -турок; Мечников, Фет, Кюхельбеккер - евреи; Герцен и Тютчев - немцы; Некрасов - поляк; Григорович - француз; Даль - датчанин.

Известно, что оба основателя Московского Художественного Театра К.С. Станиславский и В.И. Немирович-Данченко десятилетия не разговаривали друг с другом. Креатура с обеих сторон загодя узнавала: когда кто придет, через какой подъезд, где будет репетировать, чтобы, не дай Бог, не встретились, интеллигентные люди, они должны были раскланяться. А кто первый? Все это было очень сложно.

В течение многих лет предпринимались попытки помирить великих. И наконец эти усилия увенчались успехом. Было достигнуто согласие "сторон". Обговорены и согласованы все мелочи: кто из какой кулисы выйдет, во что будут одеты, в какую секунду - ни раньше, ни позже, только одновременно. Встреча должна была произойти точно посередине сцены, чтобы ни сантиметра не уступить другому Из кулисы в кулису была расстелена красная ковровая дорожка. Зал был полон. Присутствовала не только вся труппа и постановочная часть, но и корифеи других театров.

Но здесь вмешался случай. Судьба.

Дорожку как следует не растянули и на самой середине, где и должна была произойти историческая встреча, образовалась складка. Естественно, в эту торжественную минуту никто из них не смотрел под ноги.

Владимир Иванович, который и так был ниже Станиславского, зацепился за складку... И рухнул! На колени! Перед Станиславским! И Константин Сергеевич не удержался и с высоты своего роста сказал: "Так-то уж! Зачем!".

Больше никогда о примирении не говорили.

В начале прошлого века в Художественном театре служили две красавицы-актрисы - Мария Федоровна Андреева и Ольга Леонардовна Книппер. Однажды, сидя в гримерной и играя в фантики - то ли в шутку, то ли всерьез - они разыграли своих будущих мужей. Андреевой достался Горький, а Книппер - Чехов. Оказалось - всерьез...

При этом присутствовала молодая костюмерша, на которую они не обращали внимания. Через много лет она об этом рассказала.

По сценарию легендарного фильма "Броненосец Потемкин" был предусмотрен залп кораблей Черноморского флота. На съемках одна околокиношная дама спросила Эйзенштейна: "А как на кораблях узнают когда давать залп?". - "А вот так" - ответил Эйзенштейн. Достал большой белый платок, взмахнул... и прогремел залп!!

Но команды "мотор" не было. И никто этого не снимал...

Ошибались и великие. В 20-е годы одна пианистка получила записку: "Если будете еще играть музыку этого пошляка, то по крайней мере закройте окно. Ваш сосед Сергей Прокофьев".

Кого же автор оперы "Любовь к трем апельсинам" и балета "Ромео и Джульетта" определил в пошляки? Шопена!

"Все оперные сюжеты сводятся к тому, что тенор и сопрано стремятся переспать, а баритон им мешает".

Бернард Шоу

Для каждой эпохи характерны свои болезни: средние века

- чума, проказа; возрождение - сифилис; барокко - сыпной тиф, цинга, подагра; романтизм - туберкулез; двадцатый век

- сердечно-сосудистые; двадцать первый век - СПИД.

"Нынешняя молодежь привыкла к роскоши, она отличается дурными манерами, презирает авторитеты, не уважает старших. Дети спорят с родителями, жадно глотают еду и изводят учителей". Сократ.

Прошло две с половиной тысячи лет...

И что же?

Эйзенштейн был в отчаянии. На повторный залп нарком Ворошилов разрешения не дал. Залп Черноморского флота стоил слишком дорого.

Но на успехе фильма это не сказалось.

В предвоенные годы был очень популярен дальневосточный пограничник Карацупа. Со своей собакой Джульбарсом он задержал 247 нарушителей. О нем постоянно писали газеты.

Не писали они лишь о том, что 246 из них шли из Советского Союза, и лишь один - в Союз...

О евреях

Автором текста песни "Бухенвальдский набат" был Александр Владимирович Соболев, фронтовик, инвалид войны, несмотря на фамилию - еврей. Получив текст, Вано Мурадели позвонил автору: "Пишу музыку и плачу Какой текст!" Песня пользовалась огромной популярностью. Краснознаменный ансамбль песни и пляски заканчивал ею свои выступления. В Париже подошла женщина, она хотела подарить автору стихов автомобиль. Ей ответили: "У автора все есть".

В это время Соболев жил в бараке...

Сталин подхватил выпавший из рук Гитлера меч уничтожения и занес его над уцелевшими евреями СССР.

Василий Гроссман

В ноябре 1942 года по указанию Сталина в подпольные партийные органы и партизанские соединения была отправлена радиограмма, запрещающая принимать спасшихся из гетто евреев в партизанские отряды, "так как они могли быть

завербованы немцами"...

***

Подвиг Александра Матросова повторил Абрам Левин. И сам Матросов был убит, не добежав до амбразуры.

Подвиг Николая Гастелло на следующий день, 6 июля 1941 года, повторил Зиновий Пресайзен.

По данным доктора исторических наук, завкафедрой военного искусства (акад. им. Фрунзе) профессора Федора Свердлова всего воевало 435 тыс. евреев, погибло - 165 тыс., расстреляно в плену - 45 тыс., Героев Советского Союза - 136

(по последним данным - около 150), в т.ч. с одним родителем евреем - 16, полных кавалеров ордена Славы - 14 человек, из них один Герой Советского Союза.

"Загадочность еврейского вопроса в том, что вместе с мировым пожаром, который евреи зажгли, родилось и мировое сердце. Без их вклада мир не то что пресен - мир черств. Наша святая Русь в лучшие свои моменты перекладывала на мягкий славянский лад старые, чудные, вдохновенно-дикие еврейские песни и забывала, что сложила их не она".

Георгий Адамович

"Как ни умен Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого".

Урицкий - Луначарскому

"Всю работу по организации восстания совершил Троцкий. Быстрым переходом гарнизона на сторону советов и умелой постановкой работы Военно-Революционного Комитета партия обязана прежде всего и главным образом Троцкому". (Сталин, из выступления 6 ноября 1918 года, в первую годовщину Октябрьского переворота).

"Причина антисемитизма... в том, что евреи вообще существуют. Похоже, что мы сами разносим антисемитизм в своих котомках, куда бы мы не попадали".

Хаим Вейцман "Евреи добиваются превосходства лишь потому, что им отказано в равенстве".

Макс Нордау

Однажды Ленин сказал: "Если встречается умная голова, то это либо еврей, либо в его жилах течет еврейская кровь".

"Разгадку любой исторической тайны следует искать у евреев, ибо вся история человечества вертится вокруг этого народа, как Земля вокруг Солнца".

Бертран Рассел

"Большевизм - чуждая русскому народу еврейская выдумка. Крестьянам была обещана земля, рабочим - участие в промышленных прибылях. И крестьяне и рабочие были обмануты. Хорошо живется только высшим советским функционерам и евреям".

(Из протокола допроса в плену героя Смоленского сражения генерал-лейтенанта М.Ф.Лукина)

Евреев изгнали из Англии за триста лет до Шекспира. Многие поколения англичан, как и сам автор, в глаза не видели ни одного еврея. Тем не менее он создал в "Венецианском купце" отвратительный образ еврея Шейлока. Этот образ существовал среди его современников.

"Мы можем их (евреев - прим. авт.) рассматривать так, как мы рассматриваем и исследуем зверей, мы можем чувствовать к ним отвращение, неприязнь, как мы чувствуем к гиене, к шакалу или пауку, но говорить о ненависти к ним -означало бы их поднять к нашей ступени". (П.А. Столыпин, газета "Новое время", октябрь 1911 года).

Этому выдающемуся государственному деятелю и не менее выдающемуся юдофобу в 2002 году в Саратове открыт памятник... Троцкий говорил, что если бы Столыпину удалось осуществить все свои реформы, революция в России была бы невозможна.

Евреев обвиняют в том, что они "сделали" Октябрьскую революцию. Когда, 25 октября 1917 года, на 2-м Съезде Советов, где большевики были в большинстве, и объявили о захвате власти, против этой авантюры выступили 15 ораторов от других партий. 14 из них были евреи.

Почти то же повторилось на 1-м (разогнанном) заседании

Учредительного Собрания в январе 1918 года, где против большевиков выступили многие депутаты-евреи.

Человечество обязано евреям созданием инсулина - доктор Мановский, лекарством против спазмов и конвульсий -д-р Луфрайх, реакцией на дифтерит - д-р Шок, витаминов -д-р Функ, стрептомицином - д-р Воронен, таблеток и уколов против детского полиомиелита - д-р Сейвон и д-р Иона Салка, реакцией на сифилис - д-р Вассерман и мн. др.

"Введение еврейской звезды дало обратные результаты. Хотим исключить евреев из нашего народного сообщества, но берлинцы их не сторонятся! Они проявляют симпатии к евреям. Этот народ (немцы) еще не созрел и полон сентиментальности".

Геббельс - Гитлеру

Узников концлагерей узнавали по нашивкам на груди: красная - политический, желтая - еврей, синяя - без гражданства, зеленая - уголовник, розовая - гомосексуалист.

У Пушкина: "Ко мне постучался презренный еврей", есть и "прекрасная жидовка". В его произведениях слово "жид" встречается 41 раз, но и "еврей" - 13.

Лев Толстой едва не прослыл юдофилом из-за фамилии "Левин" ("Анна Каренина"), в которой он увековечил свое имя. В рукописях Толстого эта фамилия пишется с буквой "ё", позже превратившуюся в "е".

Автор прекрасной "Суламифи" и "Гамбринуса" А. И. Куприн писад своему другу: "Всякий еврей рождается с мессианской целью стать русским писателем".

Не погрешили против евреев только два русских писателя: Короленко и Горький.

Виктор Астафьев написал Коротичу в письме: "Ваш журнал ("Огонёк") из еврейского превратился в жидовский".

ЕВРЕЙСКИЕ ЖЕНЫ

К.Е. Ворошилов - Голда Гробман (Екатерина Давыдовна); В.М. Молотов - Перл (Жемчужина), сидела; Г.В. Плеханов; И.Г. Первухин; Н.И. Ежов, отравилась; А.И. Рыков - сестра Иофана, расстреляна; Л.Б. Каменев - сестра Троцкого, расстреляна; А.А. Андреев - Дора Хазан; А. Поскребышев - Бронислава Соломоновна, сестра невестки Троцкого, расстреляна; М.И. Калинин - еврейка с эстонской фамилией, сидела; Яков Джугашвили - Юлия Мельцер, балерина; Н.И.Бухарин - Эсфирь Исаевна и Анна Ларина-Лурье; СЮ. Витте; Е.М. Примаков - Лиля Брик; Борис Савинков - Е.И. Зильберг; Николай Щорс - Фрума; Корней Чуковский; Леонид Андреев; Аркадий Гайдар; Владимир Тендряков; Владимир Набоков - Вера Слоним и обе предыдущие; Алексей Сурков

- Софья Абрамовна Кревс; Константин Симонов - первые две; Александр Фадеев - Маргарита Алигер (одна из жен); Валентин Катаев - Эстер Давидовна; Арон Вергелис - Евгения, дочь Катаевых; композитор Скрябин - Татьяна Шлецер; композитор Серов - внук еврея, Валентина Бергман; Тихон Хренников - Клара Арнольдовна; Иннокентий Смоктуновский - Шломит; жена Брежнева "Виктория Петровна" была еврейкой, но это тщательно скрывалось; Пальмиро Тольятти - Рита Монтаньяна.

Сервантес, Монтень, Франко, Тито, Кастро - потомки маранов.

Когда Брежнева назначили Генеральным Секретарем, я спросил своего друга Бориса Милявского, бывшего военного корреспондента газеты 18-й Армии, где Начальником Политуправления был Брежнев: "Ты с ним виделся и общался ежедневно, что за человек?". Он даже загорелся: "Мировой был мужик! Терпимый! Не дергал людей по мелочам. И все бабы в полосе 18-й Армии были его".

 

ВЕЛИКИЕ АНТИСЕМИТЫ
Бруно Джордано	Наполеон
Блок	Петр Великий
Вагнер	Прудон
Вольтер	Розанов
Гольбах	Савонарола
Гумилев Лев	Столыпин
Державин	Теодоракис Микис
Достоевский	Фейербах
Дюринг	Фурье
Кант	Шекспир
Лютер	Шопенгауэр
Маркс Карл

 

В этот список мог бы войти и Чехов. Чехов воспрепятствовал браку своей сестры Марии Павловны с евреем Левитаном. Замуж она так и не вышла. Исаак Левитан был ее единственной любовью. Вообще отношения Чехова и Левитана не были столь идиллическими, как это принято считать, и, однажды едва не закончились дуэлью (правда, по другому поводу).

ПРАВЕДНИКИ МИРА (на момент выхода книги) всего- 22.310 В том числе:

Польша- 5941 Венгрия- 671

Голландия - 4727 Литва - 670

Франция - 2646 Беларусь - 564

Украина - 2139 Словакия - 460

Бельгия - 1414 Германия - 427

Эсэсовский офицер Вильям Хозенфельд, спасший пианиста Владислава Шпильмана, звания праведника мира не получил, так как сидел в советской тюрьме. (СС была объявлена Нюрнбергским Трибуналом преступной организацией).

Больше всего, около шести тысяч, праведников мира в антисемитской Польше, там проживало и наибольшее количество евреев. Цифры заставляют задуматься. Демократическая Франция оказалась более антисемитской, чем считавшаяся рассадником антисемитизма Польша. Но осуждать никого нельзя: немцы беспощадно расстреливали не только укрывавшихся евреев, но и семьи укрывавших их героев. Ни для кого не делали исключений...

РАЗНЫЕ РАЗНОСТИ

Генерал Власов подарил свой орден Ленина Љ77, которым был награжден в 1941 году, за четыре месяца до начала войны, генералу СС Фегеляйну - шурину Евы Браун (мужу ее сестры), в качестве сувенира. Фегеляйн пытался перебежать к союзникам, но Гитлер успел его расстрелять.

О Гитлере издано более 50 тысяч книг - 2-е место после

Христа.

***

Достоевский карикатурно изображал собратьев по перу Тургенева и Гоголя. И писал жене, что "Анна Каренина" - скучный роман.

Булгаков в "Театральном романе" в образе завистливого писателя вывел популярного в те годы Бориса Пильняка.

Толстой сказал Чехову: "Я терпеть не могу пьес Шекспира, но ваши еще хуже". (Об этом Чехов рассказал Бунину). Он же, Толстой, писал Страхову: "Какое грубое, безнравственное, пошлое и бессмысленное произведение - "Гамлет".

Горький ничего не понял в "Вишневом саде".

Известный (кто его сейчас помнит?) критик Скабичевский писал: "Газетный писатель Чехов умрет пьяным под забором".

Тургенев завидовал Достоевскому, Достоевский - Лескову, Лесков - Салтыкову-Щедрину и все они - Писемскому.

Чайковский ненавидел Скрябина, Бенедиктов затмевал Пушкина, Северянин - Блока и Маяковского.

Анна Ахматова в 1950 году опубликовала в "Огоньке" стихи, восхвалявшие Сталина. (После обыска и ареста сына).

Комик Макс Линдер покончил с собой, потому что Чаплин его превзошел.

Когда звезду мирового экрана Марлен Дитрих спросили, как ей удается не стареть - она ответила: "Я хорошо сплю и никому не завидую".

Однажды Мандельштама попросили выступить на вечере памяти Есенина. Он отказался: "Встретил поздним вечером Есенина на улице. Пьяный, лицо разбитое. Увидел меня и говорит: "Ну что, жидовская морда, долго еще будешь над нашей русской поэзией издеваться?!"

"Разве все мы пишем стихи? Вот Мандельштам пишет" - тоже Есенин. Трезвый.

Пушкин написал "Бориса Годунова" в 26 лет, Лермонтов в 26 умер, Добролюбов - в 25, Чернышевский - в 34, Ивану Карамазову 23 года, а видится сорокалетним.

Актер Геловани, сыгравший Сталина во множестве фильмов, так вошел в роль, что стал ощущать себя Сталиным, и, однажды попросил предоставить ему возможность пожить на даче Сталина в Сочи, "чтобы лучше вжиться в образ". Когда об этом доложили вождю, тот сказал: "Не лучше ли начать с Туруханской ссылки"...

"В здоровом теле - здоровый дух". Между тем это усеченное латинское выражение означает прямо противоположное: "И мы должны молиться Богу, ЧТОБЫ в здоровом теле был здоровый дух".

Приглашая кого-либо сесть часто говорят: "в ногах правды нет". К вежливости это никакого отношения не имеет. У царя Ивана Грозного был пыточный приказ: клали человека на лавку и били палками по пяткам. От невыносимой боли человек "признавался" в любых "грехах". В ногах правды нет.

Нечто подобное произошло с некоторыми цитатами Ленина, в частности с лозунгом "Из всех искусств для нас важнейшим является кино". А сказал он следующее: "Мы - страна неграмотная, и ПОЭТОМУ для нас важнейшим из искусств является кино". Или о кухарке, которая должна "управлять" государством. И здесь пропущено слово: "Каждая кухарка должна УМЕТЬ управлять государством", т.е. речь идет об образовании, просвещении, культуре.

"Как хороши, как свежи БЫЛИ розы" - приписывается Северянину, Мятлеву, Тургеневу. Это первая строчка стихотворения Мятлева "Розы", ставшая темой для стихотворения в прозе Тургенева "Как хороши, как свежи БУДУТ розы, моей страной мне брошенные в гроб".

Однажды Чуковский, много писавший о Некрасове, спросил Блока, как он относится к словам Тургенева о творчестве Некрасова, что "поэзия там не ночевала". На что Блок ответил: "Если Иван Сергеевич мог сказать (о "Розах" - прим. авт.) такую пошлость - не ему судить о Некрасове".

Путаницы добавил Северянин (или его родные и друзья), завещавший начертать на своем могильном камне в Таллинне эту фразу. Первоисточник там не указан и многие, если не все, приписывают эту строчку Северянину.

Революция добралась до Средней Азии не сразу. Бухарский эмират просуществовал до 1920 года, пока советская власть до него добралась. Эмир Бухарский бежал в Душанбе, прихватив с собой гарем. Но в том же году, или начале следующего, ему пришлось спешно бежать в Афганистан. А гарем остался.

Душанбе в те годы был кишлаком с одной мощеной улицей, остальные утопали в пыли летом и в грязи зимой. Никакой промышленности, кроме кустарных мастерских, не было.

Перед местной властью встал нелегкий вопрос, что делать с несколькими десятками этих женщин? Им надо где-то жить, что-то есть, во что-то одеваться. Вернуться в свои кишлаки, к родным, они не могли - никто бы этого не понял.

Никакой специальности они не имели, кроме того обычай запрещает женщинам работать среди мужчин.

И тогда было принято "соломоново" решение: раздать этих женщин в жены красным кавалеристам мусульманского происхождения.

Русские конники возмутились: воевали вместе, а табачок врозь! Началось брожение. И к этому решению была принята поправка: раздать женщин и русским, но при условии, что они пройдут обряд обрезания. Количество желающих уменьшилось... Нашлось всего четыре человека, согласившихся подвергнуться этой операции.

И они получили своих жен.

В конце позапрошлого века (1883) американский конструктор-оружейник Х.С. Максим изобрел станковый пулемет, который и был назван его именем. Многие мировые лидеры того времени и начала следующего, XX века, высказались в том смысле, что "теперь, с появлением такого оружия массового уничтожения, войны прекратятся сами собой". Увы...

Характерно, что с созданием атомной бомбы все повторилось. Некоторые ведущие лидеры современного мира, в т.ч. Маргарет Тэтчер и Горбачев высказались в том же смысле.

Похоже, и они ошиблись.

... А китайцы придумали порох для фейерверков.

За три года до Хрущева (1956, ХХ-й съезд), т.е. в 1953 году, Берия назвал Сталина тираном и предложил Политбюро разобраться. Побоялись.

Он же, еще до Горбачева, предложил объединить Германию на базе ФРГ.

Он же первым предложил наладить отношения с Югославией. Отвергли.

Он же предложил ограничить власть ЦК и передать ее Совмину.

Он же прекратил "дело врачей" (?) и выпустил бытовиков (один миллион из двух с половиной, что вызвало всплеск преступности в стране).

Он первым заговорил о перегибах в раскулачивании.

Прекрасно рисовал, любил музыку, по его проекту построены два полукруглых здания на пл. Гагарина.

Пытался дать больше свободы республикам, ликвидировав вторых секретарей. Предложил не носить на демонстрациях портреты, а идти в колоннах и убрать имя Сталина из названия Института Маркса-Энгельса-Ленина.

"Подлинное освобождение наступит, когда труд перестанет подавлять игру, этика - чувственность, и разум - фантазию".

Кто это написал? Дидро? Руссо? Монтень? Кант? Гегель? - Берия. (Николай Зенькович, "Тайны уходящего века"). Скольких людей загубил почему-то не указано.

В двадцатые годы появились многочисленные Нинели ("Ленин" наоборот), позже сменившиеся неисчислимыми Станинами. Но всех превзошли родители, давшие своей дочери имя Зинкатра - немыслимая аббревиатура от фамилий, вернее псевдонимов, Зиновьева, Каменева и Троцкого. Когда девочка, в просторечье Зина, стала получать паспорт - ей пришлось признаться. Родителей немедленно арестовали, отец умер в тюрьме, а дочь с матерью выслали...

В Ленина стреляла не полуслепая Фанни Каплан, а правая эсерка Коноплева. Вместе со своим сообщником они были оправданы, "как искренне заблуждавшиеся". Ленин видел второго стрелявшего почти в упор и спросил: "Вы его задержали?" - ЕГО, а не ЕЕ!

Однажды Бен-Гурион, горячий поклонник Ленина, сказал своему тогдашнему помощнику Шимону Пересу: "По своей интеллектуальной мощи Троцкий превосходил Ленина, но он не был вождем" и привел в пример Брестский мир.

Борьба органов против своего народа освещена достаточно полно - один "Гулаг" чего стоит. Менее освещена другая сторона их работы. Между тем за годы войны органами были задержаны более двух тысяч агентов-парашютистов, из них шестьсот с рациями. На транспорте ликвидировано более двухсот шпионско-диверсионных резидентур противника.

*** Лучшие асы Второй мировой войны:

Эрих Хартман, Германия - 352 (!)

Хирояши Нишизава, Япония - 104

104 немецких пилота имели по 100 побед

Ханс X. Винд, Финляндия - 75

И.Н. Кожедуб, СССР - 62

Константино Катакузино, Румыния - 60

А.Л. Покрышкин, СССР - 59

Джон Е. Джонсон, Великобритания - 43

Дежо Сентдьерджи, Венгрия - 43

Ричард Бонг, США - 40

Из 45 тыс. советских самолетов половина - 24 тыс. -сбиты тремястами немецкими летчиками.

Гитлер неплохо рисовал, а Мао Дзедун был неплохим поэтом.

***

Мопассан выступал против строительства Эйфелевой башни, так как она "исказит облик Парижа".

100 Дней Наполеона

"Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан" "Людоед идет к Грассу" "Узурпатор вошел в Гренобль" "Бонапарт занял Лион" "Наполеон приближается к Фонтенбло" "Его императорское высочество ожидается сегодня в своем верном Париже"

Аншлаги в одной из Парижских газет в течение недели.

Во время 1-й Мировой войны президент Франции Пуанкаре попросил Николая II прислать на франко-германский фронт дивизию гренадеров, что и было сделано. По поводу их боевых действий одна французская газета написала: "Русские идут в бой с криками "... твою мать", что в переводе означает "С нами Бог"... (напечатано было полностью, по-русски).

Когда первый англичанин вступил на австралийский берег, он был поражен странным животным, совершавшим прыжки на двух мощных задних ногах, придерживая руками детеныша, сидевшего в сумке на животе, и спросил аборигена, что это такое. "КЕН ГУ РУ", - ответил абориген: я тебя не понимаю.

***

В 1946 году в Свердловске ехал на трамвае от Уралмаша к центру. Кондуктор объявила: "Следующая остановка - тупик Коммунизма!".

Как в воду глядела...

СУДЬБЫ

Детство Ады

К началу Великой Отечественной войны ее мама была главным врачом психиатрической клиники Витебского медицинского института. Отец, майор медицинской службы, со своим эвакогоспиталем отступал от Шауляя на Псков с войсками Белорусского фронта. Ада училась в Ленинграде и в составе добровольного комсомольского отряда рыла окопы в районе Луги.

Немецкие войска с катастрофической быстротой продвигались по Белоруссии. Вскоре на подступах к Витебску уже шли ожесточенные бои. Город был взят врагом 10 июля 1941 года.

Когда в городе уже была слышна канонада, мама обратилась в Горздравотдел с настоятельной просьбой организовать эвакуацию душевнобольных. В ответ она была обвинена в распространении пораженческих настроений, что в военное время жестоко каралось. Ее заверили, что город не будет сдан, а если произойдет непоправимое - ее пациенты обязательно будут эвакуированы.

Накануне сдачи города к больнице подъехал микроавтобус, в котором находились панически настроенные работники Горздравотдела. Маме предложили в течение 5 минут собраться и эвакуироваться вместе с ними. На вопрос: "А как же больные?" ответом был истерический крик: "Доктор! Вы понимаете, что говорите? До психов ли теперь! Скажите спасибо, что мы заехали за вами!". Мама заявила, что не может бросить больных и персонал клиники.

В оставляемом нашими войсками городе жизнь больницы переместилась в подвал. Подсчитали, что продуктов хватит дней на 7-8.

Когда смолк шум боя и стало ясно, что город пал, мама вышла на улицу и направилась к центру города. Впечатление

от развешанных повсюду гитлеровских флагов со свастикой в центре было омерзительным. В городе уже была сформирована "русская управа" в которой был и медицинский отдел. Маме удалось выпросить для больницы кое-какие продукты и медикаменты. Ей предложили продолжать работать в больнице, но под немецким контролем. Она не имела права выходить на улицу без нашитой на одежде звезды Давида. Мама не собиралась унижаться. Пользуясь тем, что лето было жарким она носила платье без рукавов, а звезду Давида пришила на кофточку, перекинутую через руку. Знак не был виден, но мог быть быстро предъявлен патрулю. Мама не была похожа на еврейку и во время ее редких походов в город ее ни разу не остановили. Их дом по Столярной, 3 сгорел и мама жила в больнице.

Вскоре в Витебске было сформировано и начало активно работать подполье под руководством врача-педиатра, коммунистки Околович. В августе Витебское еврейское гетто, располагавшееся во Дворце Металлистов было вывезено за город и уничтожено. Расстрел происходил за новой больницей, где кончалась Задуновская улица.

Об этом маме рассказала соученица Ады красавица Рэна Рейнгольд - фольксдойче. Она долго жила в Париже, вышла замуж за ученого биолога, сына известного военного и вместе с ним ее семья репатриировалась в Киев.

В городе оставались три врача-еврея: стоматолог Эйнис, гинеколог Ривуш и психиатр - мама Ады, которой уже было 50 лет.

В конце сентября или в начале октября 1941 года утром к маме пришла молодая девушка, связная из подполья и передала от подпольщиков, имевших агентуру в немецких органах власти, что на ближайшие дни намечено уничтожение больных и всех троих работавших там еврейских врачей и что мама должна их немедленно предупредить о необходимости уйти из города. Ранним утром следующего дня их проведут через заставу, где у подполья тоже был свой человек и укажут дорогу к партизанской явке. Из вещей, чтобы не вызвать подозрения, взять только небольшую сумку

Доктор Ривуш - 70-летний больной человек, отказался бежать, чтобы не обременять остальных, а доктор Эйнис, у которой было двое детей, была задержана еще в городе -она взяла много вещей...

Доктор Околович вывела маму за заставу и объяснила как найти хутор. Осторожно подходя к дому мама услышала громкую немецкую речь - пьяные голоса вразнобой пели "Хорст Вессель" - нацистский гимн. Она поняла, что явка провалена. Дальнейшее Ада с дядей узнали из письма, которое в промерзшую и закопченную ленинградскую квартиру принес 14-летний мальчишка - почтальон. Мама писала, что три месяца, как загнанная волчица, она скиталась по дорогам оккупированной Белоруссии от деревни к деревне. Она говорила укрывавшим ее людям, что война застала ее в Витебске, а живет она в Ленинграде, куда и пробирается, надеясь найти свою единственную дочь. Ее жалели, укладывали на ночь на печь, давали на дорогу немного хлеба и вареной картошки. В письме были и слова о том, что она исполнена великой благодарности к этим крестьянам, ее спасавшим.

Из маминого письма Ада узнала о судьбе Витебского гетто, и о том, как мама была счастлива когда, наконец, попала в Старой Руссе в Особый отдел, проверявший всех выходящих с оккупированной территории. Там ее, однако, сочли шпионкой, считая, что невозможно три месяца блуждать под носом у немцев и не попасться, не быть уничтоженной. Написала мама и о том, что хотя с самого начала смирилась с мыслью, что может погибнуть в любую минуту, но что она будет расстреляна не врагами, а своими - такое не могла даже предположить... Ее спас один следователь Особого отдела. Он узнал маму, с которой ему приходилось работать в суде, куда маму приглашали в качестве эксперта-психиатра. Маме сказали, чтобы она не распространялась о своих скитаниях по оккупированной территории - это грозит Гулагом - и мама всю жизнь опасалась, что тайное станет явным. Ей объяснили, что в Ленинград попасть невозможно -город в блокаде, там голод и выдали справку об эвакуации из Старой Руссы. По просьбе мамы ее отправили в Саратов, куда был эвакуирован Витебский мединститут.

Дядя Ады, Борис Ефимович, прочитал мамино письмо на заводе, где он проработал всю блокаду. Ведь многие не верили, считали газетными утками публикации об уничтожении евреев и зверствах немцев.

Это письмо - трагический документ эпохи - к сожалению, не сохранилось.

В гетто были уничтожены мамина тетя с мужем. Пока они жили на ступеньках лестницы во дворце Металлистов, тетя Эсфирь на лодке переправлялась через Двину и мама в больнице подкармливала ее из своего скудного рациона...

С мамой Ада встретилась через полгода. Но это уже совсем другая история.

Десятки лет Ада с мамой безуспешно искали доктора Околович.

Уже после смерти мамы, в 1980 году, Ада случайно узнала, что Околович живет в Ленинграде в двух кварталах от нее! Встреча была со слезами на глазах... А через год Ада проводила мамину спасительницу в последний путь на Охтинское кладбище Ленинграда...

По своим детским болезням Ада может, как по шпалам, пробежать лет до семнадцати. В пятилетнем возрасте она почему-то целый год не болела. Родители на работе, домработница Маня занята по хозяйству и ей не остается ничего другого, как заняться самообразованием. Дома много номеров газеты "Известия". "Правда" была под материнским запретом еще до Адиного рождения, будучи ею уличенной в бессовестном вранье в освещении июльских событий восемнадцатого года, свидетелем которых мама была в Петрограде.

В заглавии "Известий" Аду заинтриговала буква "Т" -массивная, похожая на лопату. Ада спросила у папы, что это за лопата. Он объяснил ее значение и заодно некоторые другие буквы. К шести годам Ада бегло читала про себя и вслух. Читала все - неадаптированного "Гулливера" и адаптированного "Маугли" - чудесную повесть о мальчике "Травка" (Тимофей), "Звери дедушки Дурова", заливаясь слезами, когда злые люди зарезали к Новому Году ученого гуся...

Маня вышла замуж, Ада осталась бесхозная и родители решили, что пора ей отправляться "в люди". Записали в старшую группу детского сада. Там-то и началось становление Ады как "общественного и политического деятеля". Воспитание было предельно заидеологизировано. Был январский утренник, посвященный Ленину. В те годы отмечался день его смерти. В старшей группе висел на стене плакат - на серой глянцевой бумаге красные глянцевитые печатные буквы составляли строчку "Ленин умер, но дело его живет". На утреннике дети были в костюмах народов мира. Ада - турчанка, как это понимала мама и как позволяли подручные материалы. Ей была отведена роль глашатая ленинских идей. Стоя на табуретке она с пафосом продекламировала: "Ленин милый, дорогой, ты лежишь в земле сырой, как я только подрасту - в твою партию вступлю. Буду бороться, как ты, за счастье рабочих и бедноты". Так свет ленинских идей озарял детсадовское детство, вместо приличествующих возрасту Бармалея и крокодила Тотоши. (Вини Пух и Чебурашка еще придуманы не были).

Вот такие были времена.

В первом и втором классах Ада училась в Ленинграде, жила с бабушкой и мамиными братьями. Родители по году были на курсах усовершенствования в Москве, а папа еще и на военных сборах. В первом классе политические и атеистические взгляды Ады сформировались в стройную "философскую" систему: всем своим существом служить делу мировой революции и бороться с религиозным дурманом. Точкой приложения сил по первому пункту оказался СМ. Киров. Руководство ленинградской партийной организацией он совмещал с шефством над школой в которой она училась, благо жил в доме напротив. Школа располагалась в бывшем Александровском лицее на бывшем Каменноостровском проспекте - в то время улица Красных Зорь.

Однажды стало известно, что он должен прийти в школу. Встреча будет происходить в актовом зале с колоннами и концертным Бехштейном. По сценарию его должны были приветствовать девочка из первого класса и подросток из последнего. Девочкой была выбрана Ада. На предложение учительницы вместе с ней продумать текст выступления -приветствия она гордо ответила: "Мне помощь не нужна. Я сама знаю, какие слова я скажу вождю!" - Учительница была умная, порядки в чем-то еще были либеральные (1930 год!) и Аду пустили в свободное плавание.

И вот пришел Киров - точно такой, как на портретах: широкая улыбка, зачес волос назад, гимнастерка под широким поясом. Стал в проеме рояля, рядом стоял стул. Первым его приветствовала первоклашка Ада - подбежав к Кирову она звонким голосом пообещала ему от имени октябрят своего класса всяческую поддержку в борьбе за светлое будущее человечества, чему не будет помехой возраст, ибо они - октябрята-ленинцы. Вместо растроганной благодарности вождя, на что рассчитывала Ада, Сергей Миронович сел на стул, посадил ее на колени (!) и как маленького ребенка погладил по голове. В злобе и слезах Ада спрыгнула с его колен, убежала и спряталась в последних рядах старшеклассников. Измерить ее обиду на Кирова обычными методами было невозможно. Но долго сердиться по природе своей она не умела и искренне плакала в 1934 году, когда он был убит.

Что касается борьбы с религиозным дурманом, то и здесь впечатляющих результатов Ада не добилась. Бабушке, эрудитке и философу, Ада с ходу бухнула, что бога нет и в синагогу ходить не нужно. Бабушка спокойно ответила, что если Ада считает, что ее Бог - дедушка, сидящий на облаке в окружении ангелов, то она совсем не умная девочка. "Для меня, - сказала она, - Бог такая философская идея, нечто непознаваемое, но существующая в мироздании, как начало начал". Ада все запомнила, ничего не поняла, кроме того, что бабушку превратить в атеистку ей не дано. Второй конфуз на ниве борьбы за атеизм произошел через два-три дня, когда дядя Сима проверял ее уроки и в тетрадке обнаружил рисунок, где церковный колокол был сброшен с церкви, "потому что бога нет". Дядя поинтересовался ее ли это творчество в плане идеи. Узнав, что это было нарисовано на доске, а им было задано срисовать, а текст написать в своих тетрадках, Семен Ефимович сказал, что вера во всем личное дело каждого человека, что сбрасывать колокола с церкви равносильно плевку в душу верующего, все равно, как сорвать с Ады галстук и вывалять его в грязи или сжечь. Словом, здесь Ада тоже потерпела фиаско, но стала атеистом на всю оставшуюся жизнь.

Истоки махрового атеизма Ады еще в дошкольном периоде. В праздник Пурим бабушка накинула на свою красивую, величественную голову черный кружевной шарф, завязала Аде, семилетке, белый бант в стриженных с челочкой волосах и повела в хоральную синагогу. Вначале Аде казалось, что они в театре, благо сидели на балконе. (В прошлом месяце ее водили в Мариинку на детский спектакль "Кот в сапогах". Ада была зачарована зрелищем и до сих пор помнит начало спектакля: кот прыгает на задних лапах, а передними отмахивается от пчел.) Ада посмотрела с балкона вниз и увидела только сгорбленные спины, как попоной, покрытые черно-белой тканью. Началась служба. Через десять минут ей стало убийственно скучно и она решила разрядить обстановку. Ей пришла в голову великолепная идея: незаметно подвинуть на край барьера один из бабушкиных молитвенников и имитировать его "случайное" падение вниз на полосатые спины мужчин. Молитвенник попал в цель - слава Богу не на голову, а на спину одного из молящихся. Поднялся такой переполох и гвалт, как будто пострадали все. Видимо Ада действовала недостаточно конспиративно, ибо ее соседка закричала бабушке: "Послушайте! Что за мамзера вы привели в синагогу? Позор на вашу голову!" - Бабушка величественно поднялась, молча взяла Аду за руку, вывела на галерею и сказала: "Тебе могло быть скучно, но как ты осмелилась оскорбить молящихся! Жди меня здесь, а о наказании мы поговорим потом". - Ада тихо стояла у окна и думала о предстоящем наказании. Больше всего она боялась, что отнимут новые книжки и старую тряпичную куклу Машеньку, которая открывала и закрывала голубые глаза, и которой она сама стилем "веревочка" вышила слоника на передничке. По дороге домой Ада всячески каялась и умоляла не рассказывать о своем проступке родителям. К концу пути ей удалось растопить лед бабушкиного сердца - та обещала маме и папе ничего не говорить и что прощает ее условно. До первого следующего преступления. Ада обещала быть паинькой и какое-то время продержалась.

Итак, с иудейской религией было покончено. Но в начале лета был большой православный праздник и сосед, с дочкой которого Ниной Ада дружила, пригласил их пойти с ними в церковь. Лето было жарким, у мамы был пунктик, что тело ребенка должно дышать. По сему Ада бегала по двору в черных трусиках и белой косыночке. Кроме этой "одежды" на ней были сандалики. Нина была в длинной ситцевой "татьяночке", в черных ботиночках с петлей сзади. До собора ехали на трамвае. В его дворе стояли подводы с подстилкой из сена. Они были покрыты яркими домоткаными ковриками. На возах множество крестьянских семей из окрестных деревень. Когда они стали по ступенькам подыматься к дверям церкви, одна из служек подошла к Аде и сказала: "То, что ты не крещенная, значения не имеет. Бог принимает всех, а то, что ты голая Боженьке неугодно!" - Аду не впустили в церковь и она долго ждала Нину с родителями, слоняясь между возами. Так она была отвергнута и православным Богом.

И у нее остался только путь атеизма.

(по материалам Ариадны Бердичевской)

Спасший знамя

В конце двадцатых годов семья Мишнаевых перебралась из еврейского села Бережное в Чернигов. Маленьким Миша бегал в городской парк, где стояли старинные пушки, на берег Десны, куда водочный завод спускал неочищенные воды, и живые еще рыбки выпрыгивали из воды. Отец был ломовым извозчиком, имел лошадь, в гражданскую воевал у Буденного, умер рано, осталось трое детей, Миша старший. Семья перебралась в Керчь. В первый класс Миша пошел, не зная ни одного русского слова. Вышел к доске: "А дэ тра-почка?" - Все засмеялись.

В сороковом году стали создаваться ремесленные училища и окончивший к этому времени восемь классов Миша, поступил учиться на химика-лаборанта в ПТУ при заводе им. Войкова. Это было большим облегчением для матери: в училище кормили и одевали.

2 октября 1941 года училище эвакуировалось на Урал. Путь был неблизкий, натерпелись немало. До станицы Славянской доставили на катерах. В станице скопилось огромное количество эвакуированных. Здесь Михаил впервые увидел евреев с бородами. Один их них нес на руках ребенка и приговаривал: "Ой, Йоселе! Ой, Йоселе!" - А ребенок был уже мертв... Этих несчастных грабили местные, отнимали вещи, за кусок хлеба драли семь шкур...

От Сталинграда до Куйбышева (Самара) везли на баржах. Три дня не кормили. У Михаила от голода начались галлюцинации: смотрел в воду и видел плывущие булки. Много булок. И в Серове было ненамного лучше: хулиганы отнимали еду... После освобождения Керчи, написал письмо домой. Ответила соседка - все погибли: мать с двумя сестренками (она все говорила: "Немцы нас не тронут, мы бедные"), дедушка с бабушкой, дядя с женой и тремя детьми...

Михаил пошел в военкомат проситься добровольцем на фронт. Ему еще не было восемнадцати, и его направили в Черкасское военное училище, находившееся в Свердловске. Накануне Курской битвы многие училища, и в том числе Черкасское, были направлены на фронт. Офицерские звания не были присвоены и командир 1264-го стрелкового полка подполковник Цибульский - красавец еврей - сразу присвоил бывшим курсантам звания сержантов и назначил их заместителями командиров взводов. Во взводе были одни узбеки и командовать ими было нелегко. Имеющего образование Михаила направили на курсы радистов-телефонистов. Дивизия, которой командовал полковник, а потом и генерал Кустов, одной из первых вошла в Орел. Большая группировка противника была окружена. Пытаясь вырваться, немцы предпринимали по восемнадцать атак в день. Их не останавливали горы трупов. Но и наши потери были велики. На КП полка почти никого не осталось. Принявший полк после гибели Цибульского подполковник Пинегин - тоже неплохой мужик, сказал Михаилу: "Нет связи с батальоном. Пойди найди обрыв".

Взял провод в руку и пошел. Лес, тишина, птички поют. Красота. Нашел обрыв, соединил, нашел еще один. Вдруг шум, крики! Большая группа немцев, вырвавшихся из окружения, бежала прямо на него! Окружали с разных сторон. Ничего не успеть. Перепугался страшно. Молодой, едва стукнуло восемнадцать. Уже не мальчик, но еще не мужчина. Как было не растеряться. Но сообразил. На нем была новая немецкая плащ-накидка, трофейные сапоги, снятые с убитого немца, с широкими голенищами, за которые были заткнуты немецкие гранаты на длинной рукоятке. Быстро снял и спрятал пилотку, натянул на голову накидку, карабин сунул под нее и ПОБЕЖАЛ ВМЕСТЕ С НИМИ! И вместе с ними кричал: "Доннер ветер! Ферфлюхте швайн!".

Налетели наши штурмовики. Немцы сбились в кучу и залегли. Михаил швырнул в них одну гранату, вторую... И побежал. Оторвался.

Добежал до своего КП. И снова испугался. На КП не было никого! И СТОЯЛО ЗНАМЯ. Михаил быстро снял чехол, сорвал Знамя и только сунул его за пазуху - вбежали два немца! "Вас махст ду!"". - Договорить они не успели. Михаил развернулся и дал очередь из немецкого автомата, подобранного по пути. Потом увидел: под солдатскими шинелями офицерские мундиры.

Побежал дальше. Из ложбинки донеслись стоны. Спустился. Это был раненый командир полка. Помог ему выбраться. Идти он мог. Добрались до КП батальона. Пинегин сразу включился в обстановку и стал отдавать приказы. Михаил достал и отдал ему знамя. Командир полка обнял его и расцеловал: "Ты меня спас! Я тебя не забуду!" (За утерю знамени его бы разжаловали и отправили в штрафную роту). Пинегин представил Михаила к званию Героя Советского Союза, в представлении он написал все, кроме того, что Михаил спас знамя полка. Это понятно: как бы он при этом выглядел? И Михаил был награжден орденом Красного Знамени.

Командир полка не был антисемитом, к Михаилу относился хорошо и было за что. После войны Степан Герасимович Пинегин, уже полковник, как и многие другие, привез из Германии вагон трофеев, построил в Ставрополе дом и пригласил Михаила в гости. В сущности, Михаил его спас.

В одном из боев Михаил разжился бричкой с конем. Однажды на лесной дороге наткнулся на лежащих на обочине немецких раненых. Политработники учили: к врагу надо относиться гуманно. Михаил уже знал о гибели родных, но все же решил взять раненых. Кто сам вскарабкался на бричку, кому Михаил помог. Встретился командир полка: "Ах ты!.. Твою мать! Ты кого везешь? Куда? Они твоих родителей расстреляли! Два автоматчика ко мне!" - Не успел Михаил рта раскрыть - раненых повыкидывали из брички и расстреляли...

Однажды на марше Михаил забрался в немецкий блиндаж. Там было полно журналов, ярко иллюстрированных, немало порнографических... Парень молодой, интересно... Засмотрелся. Вышел - никого. Все ушли. Выставил карабин вперед и пошел по лесу один. Вдруг слышит - хруст. Кто-то идет. Показался пожилой немецкий солдат, в руках винтовка: "Плен! Плен!". - Стал показывать фото: жена, дети. Дальше пошли вместе. Еврей и немец. Как друзья. По дороге нагнал студебеккер с артиллеристами, остановились, соскочили: "Куда ты его ведешь?" - И затоптали. Сапогами.

Вспоминать и писать об этом нелегко. О катастрофе Михаил узнал только после войны. Теперь жалеет, что мало их пало от его руки...

Тяжелое ранение Михаил получил в Польше, в боях за город Ломжа. Лежал в неглубоком окопчике, мина разорвалась на дереве. Осколками ранило в обе ноги и поясницу. Двигаться не мог. Подоспела санитарка, здоровая деваха, до самой санроты несла на руках, как ребенка. Привезли в Москву, в Яузовскую больницу. Поправлялся медленно, долго не ходил, любоваться салютами подтаскивали к окну. Пролежал восемь месяцев. Выписали накануне Победы, в апреле сорок пятого, с записью: годен к нестроевой. Попал в 306-й рабочий батальон охранять немецких военнопленных, строивших в Домодедово домостроительный комбинат. Немецкие офицеры ходили в чистых мундирах, с наградами, смотрели на наших с презрением. Грубого слова не скажи - враз потащат к начальству. В смену Михаила одного из пленных неосторожно задели доской, пошла кровь. Михаил отсидел пять суток на гауптвахте - "не доглядел".

Охрану кормили баландой, ни крупинки не просматривалось. А у пленных - густая болтушка. Михаил перелезал на их сторону и повар-немец наливал и ему...

Побежденный - победителю...

Мишнаев Михаил Хаимович, 1925 года рождения, награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1-й степени, медалью "За отвагу", памятными и юбилейными медалями. Репатриировался в Израиль в феврале 1998 года.

На Сталинградском тракторном

Лева Ройтман родился в Каменец-Подольском в семье сапожника, где кроме него было еще трое детей, все младшие. В отличие от многих своих сверстников он закончил русскую, а не еврейскую семилетку и после ее окончания некоторое время учился парикмахерскому делу у "хозяина", то есть в одной из уцелевших после разгрома НЭПа частных парикмахерских.

В 1938 году он был призван в Красную Армию, вскоре получил звание ефрейтора, а затем и младшего сержанта. В 1939 году их дивизия участвовала в "освобождении" Западной Белоруссии. Здесь впервые пришлось вступить в бой с бандами националистов, как их тогда называли (теперь это борцы за свободу). Пуля по касательной прошла по виску, след остался на всю жизнь.

Наше поколение было воспитано таким образом, что не оставляло места для сомнений. Дальше, когда Гитлер напал на Польшу, стали "освобождать" Польшу: Катовицы, Жешув, Пшеурск, но затем отошли до согласованной с немцами линии. Новые "друзья" поляки стреляли в спину отходившим частям. Снова появились жертвы.

Срок службы кончился, но обстановка была напряженной и всех задержали.

22 июня немцы разбомбили дивизионные склады, но только в обед командир полка собрал личный состав и объявил: "Началась война!".

В полк стал прибывать призванный по мобилизации приписной состав - главным образом пожилые возраста. Ему, как уже имеющему опыт, дали отделение. Он их учил стрелять, окапываться, всему, что было нужно на войне пехотному солдату.

Наступающие немецкие войска прошли через его родной

Каменец-Подольский. Еще до их прихода, когда город был уже оставлен нашими войсками, а немцев еще не было, украинские антисемиты выгнали его семью из дома. Друг детства и однокашник отца Виктор Бондаренко, тоже украинец, но из другого теста, взял всю семью - отца, мать, брата десяти лет и двух сестричек пяти и шести лет - к себе. Прятал и кормил их несколько месяцев! Каждый день рискуя собственной жизнью. Его подвиг, никем не отмеченный, достоин того, чтобы о нем написать. Но настал день, когда больше держать их он не мог. И ночью проводил в лес. К партизанам. Там их приняли - случай не такой уж частый. Евреев принимали неохотно. Отец сапожничал, ухаживал за коровой, мать стирала. В их отряде было много евреев. Мужчины воевали, женщины вели хозяйство. Стремясь уничтожить отряд, немцы бомбили лес. Потом пошла их пехота. Часть партизан сумела вырваться и перешла в другой лес. Семьи остались... Каратели устроили кровавую кашу. Отца и мать повесили, братика и сестричек расстреляли... Вместе с ними погибли и братья отца со своими детьми и еще около двухсот человек...

Зимой сорок второго года в районе Монастырище немцы загнали в церковь более семисот наших военнопленных и не успевших эвакуироваться евреев. Командир полка вызвал Леву и сказал: "Надо их во что бы то ни стало освободить. Но без шума. Без единого выстрела". Перевес был на стороне противника и ввязываться в бой полк не мог. Лева собрал свое отделение, сказал: "Жить или умереть. Но мы должны выполнить приказ - освободить пленных. Дело добровольное: кто хочет - пойдет, кто сомневается - остается". Вызвались все. Ни один не отказался.

В шесть утра скрытно подошли к церкви. Часовых было четверо. Один из них дремал. Он так и не проснулся. Сняли их ножами и прикладами. Ломиком сорвали с церкви замок и стали выпускать людей. Кто был покрепче и не ранен побежали в ближайший лес, где по слухам были партизаны. Но здесь была допущена оплошность. Надо было предупредить несчастных, что это еще не победа, что нужно соблюдать строжайшую тишину. Раненые стали кричать, дети - плакать. Немцы услышали подозрительный шум, движение, и кинулись к церкви. Отделение отошло без потерь. А фашисты облили церковь бензином и подожгли... Все же несколько сот человек удалось спасти от верной смерти.

Полк отступал до Днепропетровска. Отделение Левы охраняло авиазавод возле села Каменка. Сдержать противника не удалось. Пришлось переправляться на левый берег. Переправлялись на лодке установленной на понтоне. На середине реки налетели вражеские самолеты и на бреющем полете стали расстреливать отступающих. Лодка перевернулась, пятеро из одиннадцати солдат были убиты или тяжело ранены и пошли ко дну. Одного втащили на понтон, но на подходе к берегу он умер. Там на берегу и похоронили.

Командиром батальона был украинец, кадровый майор, откровенный и наглый антисемит и пьяница Кравчук. В пьяном виде придирался, обзывал жидом, "мало вас расстреляли", а однажды достал пистолет и хотел застрелить, но Лева успел достать свой безотказный наган и быть беде, но один из товарищей ударил по руке: - Не связывайся, мы с ним сами справимся. - Связали. А через некоторое время комбат... исчез! Можно предположить, что сбежал к немцам или бандеровцам, потому что вслед за этим ЧП быстро сняли и отозвали командира полка, тоже украинца.

Но будем помнить, что был ведь и Виктор Бондаренко!

Новый командир полка был хороший мужик, москвич, образованный. Любил и понимал солдата.

На левом берегу закрепились и отражали ожесточенные атаки. Ствол пулемета раскалялся - стреляли до последнего патрона. Потрепанный полк отвели во второй эшелон, прислали пополнение. Леве дали полувзвод - шестнадцать человек. Снова стал с ними заниматься, чтобы не подвели в бою. Но удержаться не удалось и здесь. Отступили под Новомосковск. Стояли в лесу во втором эшелоне в резерве. На переправе понесли большие потери, теперь получили пополнение, которое снова надо было обучать. Выдали СВТ - из-за частых отказов дружно нелюбимую солдатами. У Левы кроме нагана был карабин. Много позже, уже в сорок третьем, он получил автомат.

Немцы обнаружили расположение полка, лес подвергся сильной бомбардировке, было много жертв. Лева получил мелкие осколочные ранения, но в медсанбат не пошел. С неделю полк зализывал раны и его срочно бросили под Сталинград, где создалось тяжелое, в сущности, критическое, положение, в район Сарепта-Бекетовка. Нужно было во что бы то ни стало очистить от немцев знаменитый Сталинградский тракторный завод. Полк вооружили до зубов. Заняли позиции на высотке и после артподготовки взяли завод в обхват с двух сторон. Подползли под стены цехов, заложили связки гранат и взорвали. Один танк сожгли, два повредили, но и потери были большие. Из шестнадцати бойцов его полувзвода шестеро были убиты, один тяжело ранен. Продолжая очищать завод от немцев, потеряли еще двоих солдат.

Но и для Левы этот бой оказался последним. Напрочь перебило левую руку. Удар был такой, что он потерял сознание и много крови. Идти не мог. Двое из оставшихся от его отделения солдат километра два тащили его волоком на плащ-палатке. Потом его километров двадцать везли на бричке. В медсанбате оказали первую помощь, затем отправили в Баку, но там в госпиталях не оказалось мест и его перебросили в Тбилиси. Встал вопрос об ампутации. Замученный хирург грузин посмотрел на руку: "Придется ампутировать". Лева взмолился: "Сохраните мне руку!". - "Ты посмотри что делается, - сказал хирург, - люди на полу лежат, валяются в ожидании операции. Когда я буду с тобой возиться?".

У Левы были трофейные часы, он протянул их хирургу, тот взял, посмотрел: "Ну ладно. Приходи завтра утром". Срастил. Правда не очень удачно, но руку сохранил. Два месяца держали в гипсе, потом еще почти полгода лечили и выписали вчистую. Давали инвалидность, но он не захотел -кому охота в юные годы, молодому да неженатому быть инвалидом! Начальник госпиталя сказал: "Возьми. На старости лет тебе пригодится". - Как в воду глядел. Но старость была еще так далека...

Возвращаться в Каменец-Подольский не было смысла. Там не было никого и ничего. Одни могилы. Да и могил тоже не было... Он поехал в Баку, там познакомился с семьей эвакуированных из его родных мест евреев и женился на их дочери. Внимания к участникам войны еще не было, и ему, как инвалиду, военкомат предоставил однокомнатную квартиру. В Баку жил и работал парикмахером до самого отъезда в Израиль. И азербайджанцы, и армяне относились к евреям хорошо.

Может быть оттого, что сами были национальными меньшинствами?

Ройтман Лев Шулевич, 1920 года рождения, награжден орденом Отечественной войны 1-й степени, медалью "За отвагу", памятными и юбилейными медалями. Репатриировался в Израиль в сентябре 1990 года.

Командир стрелковой роты

Ярославу выпало родиться в семье православного священника, имевшего приход в селе Оленовка по соседству с небольшим украинским городом Фастов на Киевщине. Естественно, в то непростое время профессия отца не могла остаться без пристального внимания власти и в 1928 году - Славе был годик - он "загремел" на семь лет в Архангельскую тюрьму. Где - это было другое время - закончил медицинский техникум и, освободившись в 1934 году, решил больше не искушать судьбу и стал работать сельским фельдшером.

Молодую попадью стали преследовать. Оставив ребенка на попечение сестры и родителей, она бежала на Дальний Восток, работала чернорабочей, познакомилась с человеком, служившим охранником в лагере, вскоре забрала на ДВК и сына, но через некоторое время все трое вернулись в Фастов.

С началом войны отчима призвали в армию и отправили на фронт. Он попал в плен, как-то сумел дать ей знать, она из Фастова добралась до Житомира, где был лагерь военнопленных, но удалось пообщаться лишь через проволоку. Добровольно или по принуждению - этого не узнать - он оказался у власовцев. Где-то на Западной Украине рота Ярослава занимала оборону напротив власовских позиций. В вечернем воздухе русская речь была отчетливо слышна и со стороны противника стали раздаваться голоса. Хотели дать о себе знать родным: называли местность, фамилии... Неожиданно Ярослав понял, что один из кричавших его отчим! Не отозвался. Это могло для него плохо кончиться. С войны отчим не вернулся...

Впоследствии мать вышла замуж за прекрасного человека, бухгалтера, отношения с отчимом были очень хорошими. Слава считал его отцом.

В июне 1941 года, за пять дней до войны, Слава закончил семилетку.

Партизаны появились под Фастовом еще до прихода немцев. В день прихода оккупантов Слава нес в лес соль для партизан. Стал на дороге, немцы покосились, но не тронули. Вскоре молодых ребят забрали рыть окопы, попал в эту группу и Ярослав. Через своего знакомого, профессора Буйко, отчиму удалось отхлопотать сына. Но и потом посылали на рытье, он убегал. А Буйко, который был связан с партизанами и помогал им, немцы расстреляли...

Фастов был освобожден 8 ноября 1943 года, на следующий день после Киева. В тот день Ярослав был у знакомых в соседнем селе. Решил вернуться домой. Нужно было пройти через оборону противника - впрочем, довольно редкую: возле моста стояло несколько танков и орудий, сколько-то германских солдат сидели в траншеях. Вид у них был подавленный. Видимо, они уже знали, что Киев взят и невесело ожидали своей участи. Не отреагировали они и на крестьянского подростка, им уже было не до него.

Задержали его наши разведчики и привели в штаб полка. Ярослав хорошо запомнил оборону немцев, рассказал, и командир полка попросил: "Ты нас проводи, а сам не ходи. Иди домой". - Но ему было интересно и он пошел за ними. Группу немцев разгромили и Ярослав стал проситься в полк. Воевать. Отказали - семнадцать лет. Пошел к командиру дивизии, плакал: "Возьмите!". Комдив, генерал Пархоменко, которого все почему-то считали братом легендарного героя гражданской войны, сказал: "Ну, раз ты нам помог!..". Зачислили в полковую школу, стал сержантом.

Как-то с наблюдательного пункта заметил: к нашим позициям пробирается разведчик противника. Смело вышел навстречу, в рукопашной обезоружил и взял в плен немецкого унтер-офицера. По пути к штабу встретились наши разведчики, забрали языка - выдать за "своего", сняли с пленного сапоги и отобрали у Ярослава часы, которые тот взял у немца.

Ярослав прилично знал немецкий, учил в школе, сказались и два года оккупации. В штабе командир полка, подполковник Мардемшаев, спросил: "Кто взял языка?". - Пленный показал на Ярослава. - "Какую хочешь награду?". - Сказал про часы, часов у него никогда не было. Командир полка "выразился" достаточно убедительно, и разведчики быстренько вернули часы Ярославу. А Мардемшаев наградил его медалью "За отвагу".

Вскоре Ярослав закончил при дивизии краткосрочные курсы и стал младшим лейтенантом. Вначале командовал разведчиками, но из-за нехватки комсостава пришлось принять стрелковый взвод.

В селе Балабановка, на Киевщине, дивизия попала в окружение. Выходила тяжело, вся техника осталась у немцев, но знамена полка и дивизии вынесли и она не была расформирована. Вернулись в Белую Церковь, там дивизию пополнили, посадили в эшелон и бросили в бой под Шепетовку

Вторую медаль "За отвагу" Ярослав получил в боях за село Денисив на Тернополыцине. Следующей наградой стал орден Красной Звезды, когда Ярослав, после гибели командира, взял командование на себя и отбил контратаку. После этих боев его, младшего лейтенанта, в восемнадцать лет (!) назначили командиром стрелковой роты. На Львовщине Ярослав со своей ротой в течение суток удерживал отвоеванный рубеж, был ранен, но оставался на поле боя до его завершения за что получил орден Отечественной войны 2-й степени.

В Польше Ярослав был ранен во второй раз.

Наиболее тяжелые бои завязались в Карпатах, на Дуклинском перевале. У противника была здесь сильно укрепленная линия обороны: заросшие лесом горы, крутые склоны, бурные реки, дождь, туман, глинистая почва затрудняли наше наступление.

Здесь Ярослав был ранен в третий раз. Ранен тяжело. Противопехотной миной оторвало часть ступни. В горах, в отсутствие дорог четверо суток везли на повозке в Перемышль, где был медсанбат и госпиталь. В пути раненые сами перевязывали друг друга. В Перемышле сделали первую ампутацию - всего их было пять... Но температура поднялась до сорока одного с половиной градуса! Гангрена! Ампутировали выше. Потом до колена... Понемногу стал выходить на костылях. Кормежка была неважной. Попытались с ходячими сбыть на барахолке пару простыней, одеяло. Встретился патруль, загнал обратно.

Нога все не заживала. Отправили в тыловой госпиталь в Баку. Всю дорогу везли на товарняке: как дернет - глаза на лоб полезут от боли. Налетел немецкий самолет, но увидев кресты на крышах вагонов, стрелять не стал. Госпиталь в Баку был с видом на море, кормили хорошо, офицеры получали доппаек. Жить было можно. Но уже без ноги... Рана не заживала. Опасаясь гангрены, оперировали еще два раза. Нога становилась все короче, дошли до паха, дальше резать некуда...

13 апреля 1945 года, в день рождения, выписали. Победу встретил дома, в Фастове. Ну, что делать - жить надо. Поступил в Черновицкий финансовый техникум, женился на еврейской девушке - студентке с соседнего курса, родился сын. Полгода проработал инспектором и назначили Управляющим районной конторой Госбанка в Сокиряны - райцентр Черновицкой области, недалеко от молдавской границы.

И сорок пять лет проработал Управляющим! Был не из последних - наградили орденом Трудового Красного Знамени - одной из самых высоких наград.

Большинство сотрудников были евреи. Все они сейчас в Израиле.

Впору создавать контору и здесь.

Олийниченко Ярослав Васильевич. 1927 года рождения, награжден орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степени, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды, двумя медалями "За отвагу", памятными и юбилейными медалями. Репатриировался в Израиль в июне 1998 года.

Дважды рожденный

В маленьком местечке Ободовка на Винничине евреев было едва человек двести-двести пятьдесят. Отец был портным, мать домохозяйка. Было четыре брата, один погиб на фронте, другой попал в плен и спасся чудом: был смугл, до войны кадровую служил в Фергане, хорошо знал местный язык и выдал себя за узбека. В Фергану эвакуировались и родители Абрама, но тогда он об этом не знал - из Бугурусланского бюро ответили: "такие не значатся", и он всю войну считал их погибшими. Как и они его...

После школы мечтал учиться на авиаинженера, но отец слышать не хотел (незадолго произошла катастрофа самолета). Пока собирал деньги на дорогу в Одессу, набор в ВУЗы закончился, недобор был только в политпросвет. Поступил, год проучился, а тут и война.

Призвали в кавалерию. Постоянные насмешки и негативно-ироническое отношение к имени Абрам заставило его назваться Андреем. Так и привык. Отношения с конем тоже были непростыми, не раз оказывался на земле...

На Волховском фронте часть разгромили, перевели в пехоту и здесь, под Ржевом, ранило в первый раз. Лечился в Новом Иерусалиме, под Москвой. После госпиталя направили в Ворошиловград, участвовал в боях в Украине, Молдавии. На правом берегу Днестра был небольшой плацдарм, метрах в трехстах впереди траншеи находился НП артиллеристов-корректировщиков. Связь с корректировщиками огня прервалась. Командир роты накинулся на Абрама: "Ну, жиденок! - иначе он к нему и не обращался, - Покажи на что ты способен!". - "Я же не связист!". - "Иди! Не пойдешь - пристрелю!".

Нацепил катушку, пополз, связь восстановил. Командир роты сказал: "Молодец! Напишу на награду!" Но на следующий день комроты погиб. А с ним и награда...

В конце августа сорок четвертого года освободили Кишинев, двинулись на Румынию, оттуда в Польшу 12 августа началось наступление, а 14 ранило. Ранило тяжело. Напрочь перебило правую руку и правую ногу, ранило в левую ногу. Положение осложнялось общей контузией. Надежды на жизнь не было.

В феврале 1945 года мать получила похоронку...

Впервые очнулся в Брест-Литовске, оттуда на санитарном поезде повезли в Тбилиси. Три раза переливали кровь. Кровь давала девушка-студентка. Был лозунг: "Все для фронта, все для Победы", и многие стали донорами. В палате лежало девять человек, все ходячие, один Абрам лежачий. Рядом лежал Федя Почепа, он стал близким другом, толма-чем-переводчиком. Сам Андрей-Абрам ни говорить толком, ни, тем более, писать не мог. После третьего переливания хотел поблагодарить девушку-донора, но ни сказать, ни написать не сумел. Надпись на фото сделана рукой Феди.

В один прекрасный день вошла медсестра: "Спивак! Мама приехала!" Абрам был уверен, что родители погибли. От сильного волнения утратились остатки речи.

Но вошла не мама.

Вошла мать девушки-донора. (Она работала неподалеку от госпиталя поваром в детском саду НКВД, и звали ее Марго. Вообще-то, она была Маруся, в какие-то годы их раскулачили и выслали, и грузины назвали ее Марго). Приходила почти каждый день, приносила передачи.

Палата была на четвертом этаже, а на втором был клуб, где каждый вечер крутили кино. Охота пуще неволи: по углам подушки привязывал веревки, садился на это импровизированное сиденье, обвязывался и опираясь одной рукой "съезжал" по ступенькам вниз в клуб. Хуже было с подъемом -подымался спиной вперед, отталкиваясь поправившейся левой ногой.

Должны были делать еще одну операцию. Марго сказала:

"Откажись от операции, я тебя возьму домой, будем ухаживать". Договорилась с главврачом: 26 апреля 1945 года была комиссия, 30-го выписали.

1 Мая Марго накрыла стол, собрались друзья, соседи -праздник! А у Абрама рука в гипсе, нога не разгибается, под левой рукой костыль и говорить не может - заикается...

2 Мая дочка достала машину и повезла показывать Тбилиси. Подъехали к вокзалу. Решил посмотреть. Выполз. Никакой мысли не было. Подошел к кассе. Никого. Праздник. Достал документы. И выписал билет!

На этот день! 2-го мая!

Марго ни в какую: Нет! Нет! Пусть билет пропадет!

Абрам был уверен, что родители погибли. Сказал: "Съезжу, выясню, поклонюсь могилам и вернусь". - И верил, что так и сделает. По-видимому, у Марго были какие-то виды на Абрама: дочь невеста, а женихов война прибрала... На дорогу понадавали продуктов, пятьсот рублей денег. Поехал. В этот день, 2 мая, пал Берлин. Кругом был праздник, ликование.

От станции Тростянец до Ободовки двенадцать километров. Увидел почтальона, подошел. Тот спросил: "Ты чей?". -"Спиваков". - "Твои батьки живы!". - Он и не надеялся. -"Сидай!". - А он не может. Почтальон взял его на руки, как ребенка, и посадил на подводу. По пути встретились две женщины. Не узнали: "А говорили - ты убит!".

В войну дом и сарай Спиваков разобрали на дрова, и они жили у деда, все в одной комнатке. Подъехали. Отец стоял на террасе. Увидел. Крикнул жене: "Мит гебрахт Абраму-ле!" (Привезли Абрамчика!). - Мать потеряла сознание... С подводы сняли на железную койку, так и занесли в комнату. Набежали соседи, облепили дом: "Гикумен фун енер велт!" (Вернулся с того света!)

Домой вернулся, как в кино: 9 Мая 1945 года, "В шесть часов вечера после войны" - был такой фильм.

Девушки праздновали Победу отдельно, приготовили вареники, достали бутылку вина. Кто-то крикнул: "Абрам вернулся!" - немая сцена. Как в "Ревизоре". Прибежали, смотрят в окно.

Врач посоветовал: "Больше ходи. И разговаривай сам с собой".

Стал по утрам провожать девушку на работу, вечером встречать с работы. Звали ее Броня. Пошли слухи. Ее отговаривали: инвалид, калека, ложку ко рту поднести не может, брюки расстегнуть... К тому же сумасшедший - сам с собой разговаривает.

Расписались, как тогда говорили, 1 января 1947 года. И шесть десятилетий живут в счастливом браке. До ста двадцати им.

...А осколки еще долго выходили из раненого тела.

Последний - через сорок лет...

Спивак Абрам Семенович, 1923 года рождения, награжден орденом Отечественной войны 1-й степени, памятными и юбилейными медалями. Репатриировался в Израиль в апреле 1990 года.

День рождения - 7 ноября!

Рая родилась в Нежине, но вскоре родители перебрались в Харьков, где отец работал на знаменитой до сих пор кондитерской фабрике "Красный Октябрь" (теперь просто "Октябрь"). Несмотря на то, что Харьков еще был в то время столицей Украины - город был, и отчасти остался, вполне русским. В 1930 году Рая поступила в русскую школу Љ 13 на улице Карла Маркса. Училась хорошо, сделалась активной комсомолкой и уже в 9 классе ее избрали секретарем комсомольской организации школы. Вместе с "должностью" к ней перешли и бумаги, в одной из которых она с удивлением прочла, что все школы-новостройки, возведенные в эти годы, получали одинаковый номер - 13, вероятно в пику существующему предрассудку. Новое время!

В субботу, 21 июня, в школе устроили бал по случаю окончания учебного года. Вечером бал, утром война! В последних числах июня Рая со своими комсомольцами отправилась рыть окопы в район станции Марефа под Харьковом. Там, на окопах, рано утром 3 июля услышала выступление Сталина: "Братья и сестры!". - После этого выступления многие родители кинулись забирать детей. За Раей и ее группой никто не приехал и 7 июля они пешком добрались до станции и на паровичке вернулись в Харьков. Здесь райком комсомола распределил девушек по госпиталям.

В первых числах сентября отца Раи, Исаака Марковича, призвали в армию и отправили на фронт. И он сгинул. Ни письма, ни похоронки. В конце концов удалось выяснить, что он пропал без вести в декабре 1944 года во время второго освобождения Харькова. Никаких следов найти не удалось. Ему было сорок два года...

Числа 10-12 сентября Рая с матерью, младшим братом и семьей маминого брата эвакуировались. Куда везут, не знали. Ехали месяц, все на восток и на восток, в Сибирь. На одной из станций близ Пензы Рая ухитрилась отстать от поезда: пока стояла с котелком в очереди за кипятком - поезд тронулся. Ей было уже шестнадцать лет, вполне самостоятельная девушка. Пошла к коменданту, сообщили по линии и через два дня, уже в Новосибирске, догнала своих.

В Красноярске их принял дальний родственник. Он жил на правом берегу Енисея, их поселили на левом, на промышленной стороне Красноярска, где размещались промышленные предприятия города и эвакуированные с запада заводы. Поначалу Рая работала библиотекарем в эвакогоспитале Љ428, помогала ухаживать за ранеными, писала письма тем, кто не мог этого сделать сам. Но ей казалось, что для Родины, в этот тяжелый час, она делает мало и она перешла работать на военный завод им. Малышева, эвакуированный из Харькова. Проработала три-четыре месяца, Ленинский райком комсомола объявил мобилизацию девушек и Рая была призвана в армию.

Она была комсомольской активисткой и ее сразу назначили комсоргом 10-го ОЗАД (Отдельный Зенитно-Артиллерийский Дивизион). Прибыли под Сталинград в город Камышин. Камышин уже бомбили и в одной из бомбежек Рая была ранена в правую ногу. Их еще не успели обмундировать и так, в туфельках, лежала в медсанбате. Но тут всех девушек собрали и стали отправлять в Забайкалье. Рая не хотела расставаться с подругами и попросту сбежала из медсанбата. Никакой справки не взяла.

Прибыли в Читу в ЗАБВО (Забайкальский Военный Округ), в 873 зенитно-артиллерийский полк. Здесь, вместо четырех треугольников замполитрука она получила, на недавно введенные погоны три лычки сержанта и ее назначили командиром отделения. Некоторое время она была наводчицей орудия, но вскоре ее, как наиболее грамотную, перевели на СОНю (Станция Орудийной Наводки). Станция была английская, мощная, поражала своим оформлением, теперь бы сказали дизайном, работать на хорошо изолированном от излучения осциллографе было одним удовольствием. В обязанности Раи входила обработка полученных данных и их передача в 750-й авиаполк, стоявший неподалеку Станция действовала в радиусе 60 километров и размещалась в районе, где не было высоких сопок - вблизи маньчжурской границы, откуда постоянно проникали группы японских солдат, совершали диверсии, убийства. Нередко залетали и самолеты Квантунской армии.

СОНя размещалась недалеко от станции Борзя, на небольшом островке на реке Онон. Наступил праздник 7-го ноября - тогда почетный и значимый. По счастливой случайности Рая родилась именно в этот день.

По традиции на праздничные дежурства назначаются лучшие подразделения. Таким в этот день оказалось отделение Раи - семь девушек. Всем выдали полушубки, валенки, стеганные ватные штаны и караульную шубу для часового. Вообще говоря, существовали мостки для перехода с берега на островок, но они были далеко и чтобы ускорить смену караула перебросили канат и по двое ребят - один спереди, второй сзади - держась за него, перенесли девушек на островок, завалили дерево, зажгли его, чтобы девушки могли погреться, и вернулись на базу.

Все знали, что у Раи 7 ноября день рождения. Она поставила часовым Аню Мельникову, а сама села писать письмо маме. А Аня уснула...

Через какое-то время услышала запоздалый окрик часового: "Стой! Кто идет?!". - "Сейчас ты увидишь - кто идет! Где начальник караула?" - грозно спросил мужской голос. -Рая представилась. - "Начальнику караула десять суток, остальным по трое!". - Это был командир полка, латыш, фамилия которого, к сожалению, не сохранилась в памяти. В праздничный день он решил сам проверить посты и прошел по настилу. Сразу по рации передал приказ начальнику штабасрочно заменить караул. Подошел: "Кому пишешь?". -"Маме". - "Сообщаешь, где стоит СОНя!". - "Мне сегодня восемнадцать лет". - Остыл. Прочел письмо. Подобрел. Взял за плечи. Обнял: "Ничего, дочка! Ты еще будешь учиться! Отставить арест!". - И командиру роты: "Зачем таких девушек посылаете на такой ответственный пост!".

Ждал, пока по настилу перешли хлопцы и только тогда вернулся в расположение. Вместе с ним вернулись и девушки. Аня все волновалась: "Меня не арестуют?". Взыскание сняли со всех.

Еще до этого ЧП Рая была представлена к медали "За боевые заслуги", "за успешное освоение новой техники" и получила ее накануне Нового, 1944 года.

Во время японской войны часть оставалась в этом же районе.

В апреле 1945 года - война еще шла - Рае предоставили отпуск.

До Москвы, где была пересадка, ехала месяц. Поезд прибыл в столицу 2-го Мая - в день взятия Берлина! Вот было ликование!

Продовольственный аттестат у нее был на пятьдесят суток. В поезде ее подкармливал военврач, которому она приглянулась. Хлеб оставался. В Харькове хотела продать две зачерствевших буханки. Она и не знала, что в городе так голодно. Накинулись. Одну буханку вырвали из рук, вторую разорвали на куски. Еле вырвалась, едва успела добежать до вагона. А денег почти никто и не заплатил...

Мать уже была в Сумах, работала в Военторге. Вместе пошли в Военкомат хлопотать о демобилизации - война уже кончилась! Вручили медаль "За Победу над Германией" (указ от 9 мая 1945 года, видимо, заготовили заранее) и... отказали.

Вернулась в часть, снова на дежурство. В чудом сохранившейся красноармейской книжке запись: "Забайкальский фронт с 9 августа 1945 года по 13 сентября 1945 года". В октябре сорок пятого демобилизовалась и вернулась в Сумы.

И началась новая жизнь. Работала секретарем в горисполкоме. В первые послевоенные выборы возглавляла группу агитаторов. Там познакомилась с молодым, красивым парнем. Они понравились друг другу. Но все было не так просто. У него был туберкулез. Естественно, все родственники были против. Она настояла и 26 апреля 1947 года вышла замуж. Муж служил в Красной Армии с 1939 года, участвовал в "освобождении" Западной Белоруссии, на фронте с первых дней войны, участвовал в обороне Москвы и Киева, был награжден медалью "За отвагу". Демобилизован из Вооруженных Сил в 1946 году по болезни.

Активная натура Раи не успокоилась и на гражданке. Пошла в рабочую школу, закончила десятилетку с серебряной медалью, поступила в Пединститут уже с ребенком и всю жизнь преподавала в школах математику. Была завучем, директором школы, завметодкабинетом. Выйдя на пенсию стала ответсекретарем комитета ветеранов войны и труда, много внимания уделяла вдовам фронтовиков. И работала до отъезда в Израиль.

Мужа вылечила народными средствами. Но главным было не "средство", а большая любовь, которую она пронесла через всю жизнь.

Воспитала двух сыновей. Один имеет ученую степень, научные труды, второй - по специальности инженер, по призванию музыкант, бард. Есть внуки и правнуки.

Раиса Исааковна по праву считает себя по-настоящему причастной к войне.

Обыкновенная биография.

Айзенберг Раиса Исааковна, 1924 года рождения,

награждена орденом Отечественной войны 2-й ст.,

медалью "За боевые заслуги", памятными и юбилейными медалями.

Репатриировалась в Израиль в феврале 1997 года.

Девичья фамилия Зафранская.

Повстанец

Владек родился в 1918 году в Варшаве. Родителям приходилось нелегко - семья была семь человек и прокормить такую ораву было непросто. Дети их почти не видели, только по праздникам, которые отмечались неукоснительно. Жили в районе, который был населен и евреями и поляками и Владек хорошо владел обоими языками и это впоследствии ему пригодилось.

Подростком вступил в юношескую организацию Бунда "Цукунфт" ("Будущее") - нечто вроде Комсомола. Вскоре его взгляды сформировались более отчетливо, и он перешел в основной, "взрослый" состав Бунда.

Нападение Германии на Польшу 1 сентября 1939 года застало Владека в туристическом походе в Карпатских горах. Встревоженные туристы кинулись по домам. Поезда брали штурмом, лезли в окна, на крыши. Восемь раз Владек безуспешно пытался сесть на поезд и лишь на девятый ему это удалось.

Родителей он застал испуганными, но все еще надеявшимися выжить...

Положение резко ухудшилось, когда евреев согнали в гетто. Наступил полный произвол. Нацисты вытворяли, что хотели: отбирали имущество, насиловали, убивали. Каждый день ловили евреев и отправляли в лагеря уничтожения.

В гетто наступил тяжелый голод. Из-за отсутствия минимальных санитарных условий вспыхнула эпидемия тифа, люди умирали один за другим...

У кого были документы на право работать вне гетто, считались счастливчиками. Они меняли у поляков драгоценности и дорогие вещи на еду. К таким "счастливчикам" принадлежал и Владек. Проносить в гетто продукты питания строго запрещалось. За это сурово наказывали, лишали пропуска, могли и расстрелять. Еду прятали на себе и в сумках. Однажды Владек чуть не попался. При входе в гетто немцы приказали всем положить сумки на землю. С замиранием сердца Владек ослушался. Все решили, что ему пришел конец. Прошел с сумкой! На счастье его не обыскали, что было обычным делом. Он оказался единственным, кто прошел с сумкой. В сумке была мука.

В гетто Владек вступил в подпольную боевую организацию Бунда. Всех разбили на "пятерки", проводили тренировки, учили обращаться с оружием. Занятия проходили в траншеях, канавах, вдали от глаз. Внешне Владек не был похож на типичного еврея и благодаря "арийскому" виду и свободному владению польским языком, которым он владел в совершенстве, ему удавалось переходить на польскую сторону. Он доставал оружие и патроны и перекидывал их через стены гетто, где в условленном месте и в назначенное время его ждали товарищи по подполью.

Представившись поляком, Владек даже снял в городе квартиру. В комнате жили еще две польки. Это мешало его работе, но приходилось мириться. Одна из них вскоре потребовала, чтобы он на ней женился...

Однажды Владека чуть не поймали. Обедая в ресторане, он не сразу заметил, что его пристально рассматривают пятеро молодых поляков, так называемые "шмалцовники" ("шмалц" - сало). Они выискивали в городе евреев и передавали их немцам, за что получали вознаграждение. Эти мерзавцы вышли вместе с Владеком и затащили его во двор: "А ну, жид! Давай деньги!". Но Владек не растерялся и решил пойти "ва-банк" - другого выхода не было. Он набросился на них с криком: "Сами вы жиды! Пойдемте в полицию, там разберемся!". Это подействовало и они отстали. Риск был смертельный. В полиции могли снять штаны...

В марте 1943 года Бунд, коммунисты и сионисты объединились и создали штаб восстания. К ним присоединилась молодежь.

Узнав, что 19 апреля немцы войдут в гетто, заранее разместились на крышах. Немцы не подозревали, что в гетто существует подполье и готовится восстание, и безбоязненно вошли на территорию гетто. Но как только они появились - их обстреляли со всех сторон и забросали "коктейлями Молотова". В рядах карателей появились убитые и раненые, и они в панике отступили. Но это было только начало. Подошла их пехота и танки и разгорелась настоящая война.

В разгар боев заместитель Анилевича Марк Адельман приказал Владеку перейти на "арийскую" сторону, в "свою" квартиру и наладить связь с польским подпольем.

Шум боя доносился и сюда. Несколько раз Владек пробирался к стенам гетто и с ужасом видел, как из окон верхних этажей горящих домов выпрыгивали на верную смерть люди! Дети, женщины, мужчины...

Время не властно над этими страшными картинами.

Бои продолжались три недели. Большинство восставших погибли. Оставшиеся продолжали борьбу. Перебираясь с крыши на крышу, из дома в дом, они отстреливались до последнего, подрывали и поджигали немецкие танки.

В одну из ночей Владек вместе с членами польского подполья, с которыми ему удалось установить связь, пробрались в горящее гетто, принесли сражающимся два ящика патронов и кое-что из продуктов. Из гетто выбирались под утро, уже светало. Немецкий снайпер заметил группу и Владек был ранен. Польские друзья вытащили его из канавы и переправили в деревню, где его лечил врач из сельского подполья.

После выздоровления Владек вернулся в Варшаву. По молодости уверовав в свою безопасность, он утратил бдительность и свободно ходил по городу. Это было ошибкой. Немцы арестовали его прямо на улице и посадили в тюрьму "Павияк", известную еще с царских времен.

Просидел он довольно долго. Каждый день ожидая расстрела. Так бы, наверное, и было, но в один из дней, воспользовавшись оплошностью охраны, ему удалось спуститься в канализационный люк и по коллектору с нечистотами выбраться на волю. Мимо проходила колонна поляков, шедших на работу. Владек затесался в эту толпу. Так он спасся еще раз.

1 августа 1944 года началось восстание поляков. Ненависть к немцам была так велика, что Владек без колебаний примкнул к восставшим.

И здесь был ранен во второй раз. На этот раз - тяжело. Его перевезли в больницу в город Яблонка.

17 января 1945 года Красная Армия освободила Варшаву.

Через пять лет Владек осуществил свою мечту и прибыл в Израиль.

Владек Зильберберг, 1918-2002 г. Инвалид 2-й мировой войны. Репатриировался в Израиль в 1950 году.

С "Червоной Украины" на "Красный Крым"

Голод двадцать первого года не обошел и Мариуполь. В тот год умер отец, мать осталась с пятью детьми, старший брат стал за отца, работал, но будучи не в состоянии прокормить семью, двух младших отдал в детский дом. В детдоме было не намного сытнее и через год Ханон с братом вернулись домой.

Мариуполь не был еврейским городом - жили и украинцы, и русские, много греков. Первые четыре года Ханон учился в еврейской школе, потом перевели в русскую семилетку. Еврейская школа была в одном дворе с синагогой, в праздники верующие евреи кричали мальчишкам: "Скотейрим! Куда вы бегаете без головного убора!" - Азовское море и река Кальмиус были рядом, мальчишки пропадали на воде и Ханон рано научился плавать. В соседнем рабочем клубе освоил барабан и альт и стал работать в оркестре цирка - еще застал знаменитого борца Поддубного. Чтобы заработать не гнушался и на похоронах играть. Стал членом союза Рабис (работников искусств).

В 1935 году Ханон поехал в Харьков поступать в физкультурный техникум. Физкультура входила в моду, поступало много ребят, требования были жесткие и, сдав все предметы, именно по физкультуре не получил проходного балла. Пошел работать разнорабочим в типографию им. Блакитного (до сих пор не знает кто такой) и стал учиться на рабфаке при Харьковском институте коммунального хозяйства. Общежитие на Шатиловке - огромный, как корабль, барак на триста сорок человек, общий зал с проходом посередине и множество коек справа и слева. Один из рабфаковцев обворовал товарищей, в том числе Ханона, украл одежду, обувь и бежал. Обнаружив в одежде документы, написал, что пришлет, но так и не прислал. Ребята подали в суд на институт за плохую охрану общежития и им выплатили какие-то деньги.

В 1937 году после четырех лет учебы, Ханой хотел поступить в этот институт на архитектурный факультет, но не прошел по рисованию. И это несмотря на то, что родной брат Яков был секретарем парторганизации института и об этом знали. Видимо, в те годы блат еще был в зачаточном состоянии...

Подал документы на исторический факультет Харьковского Университета. Приняли без экзаменов - засчитали оценки института коммунхозяйства. Был активным комсомольцем, играл в университетском оркестре, а по вечерам был ударником в джазе харьковского ДИТОРа (дом инженерно-технических работников) - он уже был профессионалом. Так прошло два года.

В это время стали укреплять Советские Военно-Морские Силы. Комсомольцев, имевших подходящее образование, вызвали в райком и предложили учиться в Севастопольском Высшем Военно-Морском училище. Ханой и еще несколько человек дали согласие, их приняли без экзаменов. В 1940 году, получив первый отпуск, курсант Райхельсон заехал в Харьков, где последний раз видел брата Якова - будучи комиссаром стрелкового батальона он погиб в самом начале войны. В Мариуполе в последний раз увидел мать, сестру и братьев, старшего Исаака и младшего Михаила. Все они остались в оккупации и погибли...

В училище Ханон познакомился с офицерской жизнью, увидел ее вблизи. Она ему не понравилась: езжай куда пошлют, служи, где скажут. Возможно сказалось общение с работниками искусств, творческие люди с трудом приемлют дисциплину и ущемление своей свободы. Это тем более странно, что в те годы Красная Армия и Флот были очень популярны, многие ребята мечтали стать краскомами - красными командирами - и после восьмого класса наперебой стремились в обычные военные училища, а после десятого - в высшие. Тем не менее четверо харьковчан, из них один еврей - Ханон, подали начальнику училища рапорт об отчислении. Не обошлось без соответствующего разговора, но - куда деваться - списали на флот, отслужить срочную.

Двое - Ханон и его товарищ Геннадий, попали на крейсер "Червона Украина". Корабль имел в длину сто двенадцать метров, вооружение - шестнадцать орудийных башен с одним 120-и мм. орудием по восемь башен по каждому борту, два торпедных аппарата, на баке и на юте по зенитной пушке калибра 100 мм. и по два спаренных пулемета по левому и правому бортам, экипаж около тысячи человек. Крейсер стоял в Севастополе в Южной бухте. Ханон был зачислен старшим краснофлотцем, назначен сигнальщиком и причислен к муз-команде. По боевому расписанию был связным в боевой рубке и должен был находиться возле командира корабля. Играл в духовом оркестре.

На Графской площади по субботам по разнарядке по очереди играли флотские оркестры. Исполняли и классическую и военную музыку, играли и танцы. Вот и в эту субботу, 21 июня, пошли в увольнение, потанцевали, вернулись, как и положено, к 23 часам, легли спать. Часа в четыре ночи услышали стрельбу. Но еще ничего не поняли, не подозревали. Вызвал вахтенный офицер, приказал играть боевую тревогу. Играли тревогу и на других кораблях. С этого момента и началась война. Но еще не догадывались, не верили.

Стремясь запереть Черноморский флот в Севастополе, немцы сбрасывали на фарватер мины и магнитные бомбы. Через некоторое время там подорвался наш минный тральщик. Крейсер "Червона Украина" выходил в море, чтобы не подпустить морской десант и предотвратить проход в бухту подводных лодок противника - корабль считался противолодочным. Ходили и подальше, курсировали у берегов Румынии и Болгарии, но близко не подходили. Под сильные бомбежки стали попадать, когда эвакуировали Одессу. Вместе с однотипным крейсером "Красный Крым" вывозили раненых, войска, набивали столько, что в кубрик было не войти. Но дисциплина и порядок были, командиры контролировали своих бойцов, паники не было. Массовый переход с одной палубы на другую мог бы иметь непредсказуемые последствия...

Немцы подошли к Севастополю. Крейсер вел огонь по скоплениям противника, вспахивал побережье так, что земля вставала дыбом. Все курсанты училища были брошены на оборону города, в пехоту. Почти никто из них не уцелел...

"Червона Украина" стояла у Графской пристани. К этому времени ближние аэродромы были захвачены немцами или уничтожены и флот остался без авиационного прикрытия. Оборонялись от вражеской авиации своими зенитными установками и береговой артиллерией. 10 ноября 1941 года примерно в двенадцать часов дня налетело шесть бомбардировщиков. "Червона Украина" стояла у причала одна. Две бомбы разорвались возле борта. Крейсер был еще дореволю-ционной постройки, на заклепках, швы разошлись. Решили отойти от причала. Но не успели. Налетела большая группа бомбардировщиков, два попадания были непосредственно в корабль.

Появились раненые, убитые, нескольких человек выбросило в воду. Крейсер получил разлом, в трюм начала поступать вода. "Червона Украина" стала быстро набирать воду и командир дал приказ оставить корабль. Ханой заскочил в кубрик, схватил свой фанерный чемоданчик, фотоальбом, кое-что из личных вещей и спрыгнул на берег. Крейсер не ушел под воду, у пирса было мелко и он сел на грунт. С него сняли орудия для обороны города, а корпус впоследствии разрезали на металлолом.

Подошли катера, подобрали моряков и переправили на Сухарную балку, где находился командный пункт, формировались части и пополнялись экипажи кораблей. Ханон был назначен на крейсер "Красный Крым". Корабля не было в Севастополе, он пришел через три-четыре дня.

"Красный Крым" был спущен на воду в 1915 году в Ревеле (Таллинн) и назывался "Светлана". На Балтфлоте он стал "Профинтерном", а на Черном море получил наименование "Красный Крым". Командиром крейсера был старый моряк, капитан первого ранга Зубков. Благодаря его опыту и умению "Красный Крым" все время оставался в боевом расчете и экипаж не понес потерь. После освобождения Севастополя в мае 1944 года Зубкову присвоили звание контр-адмирала и забрали на повышение. Крейсер принял капитан первого ранга Чверткин - тоже неплохой командир. И здесь Ханой оставался связным и сигнальщиком.

Еще вместе с "Червоной Украиной" "Красный Крым" участвовал в высадке десанта в районе Григорьевки под Одессой. Прикрывал огнем и поддерживал своей артиллерией действия сухопутных войск. Из Поти крейсер сопровождал танкер в Севастополь. И на крейсере и на танкере было полно людей. В течение десяти часов "Красный Крым" отбивал своим огнем непрерывные атаки немецких бомбардировщиков, но в Севастополь пришли благополучно.

Под новый 1942 год, вместе с линкором "Парижская коммуна", крейсером "Красный Кавказ" и другими кораблями, "Красный Крым" участвовал в Керченско-Феодосийской операции. Из Поти погрузили на борт 238-ю стрелковую дивизию. Видимо, солдаты давно не ели горячего, только сухой паек, а на крейсере камбуз и морской приварок не чета сухопутному. Всех предупредили не наедаться - в море развезет. Но никто не послушал. Вышли в море - четыре балла, качка. Почти у всех началась морская болезнь. Два дня болтались в море пока поступил приказ идти на Феодосию. Подошли к Феодосии и началась высадка. Одним бортом стали к городу и поддерживали огнем десант. К другому подошли катера, баржи. Измученные морской болезнью солдаты не в состоянии были самостоятельно спуститься и первый помощник командира капитан третьего ранга Леут, командовавший разгрузкой, приказал просто сбрасывать их в плавсредства... А что было делать? Шел бой. Потом три дня драили палубу и другие помещения корабля...

За участие в этой операции крейсеру было присвоено гвардейское звание.

Как только освободили Севастополь крейсер вернулся и снова стал на бочку в Южной бухте. Сейчас "Красный Крым" в учебном отряде, а его место в боевом строю занял новый современный корабль с тем же названием.

Во время Ялтинской конференции в феврале 1946 года группа моряков с "Красного Крыма" была приглашена на американский корабль. Дали концерт. Американцы спросили есть ли на корабле евреи. - "Есть. Вот один". - Среди американских моряков было несколько евреев, они подошли, заговорили с Ханоном на идиш. Уговаривали уехать в Америку. На корабле был магазин, сказали: "Бери, что хочешь, мы все оплатим". Перед этим предупредили: у них ничего не брать. Напихали мешочек шоколада.

Дали концерт и на английском корабле. Но там порядок был жестче. Когда один из матросов подошел к Ханону, офицер ему просто дал по морде. Был и банкет, но нижних чинов не пустили. То ли дело американцы - демократия!

Победу встретил в Севастополе. Как старослужащий получил отпуск и поехал в Москву, в которой никогда не был.

7-го ноября гулял по Красной Площади.

Райхельсон Ханой Абрамович, 1917 года рождения, награжден орденом Отечественной Войны 2 ст., медалью "За отвагу", памятными и юбилейными медалями. Репатриировался в Израиль в августе 1999 года.

А еще был случай...

Дед Бориса со стороны матери был очень уважаемым человеком - он был единственным в Любавичах переписчиком торы, сам выделывал из бараньих шкур пергамент, сам приготавливал чернила. На переписку одной Торы уходил год. Никакие ошибки и исправления не допускались, в этом случае нужно было начинать все сначала. Испорченный экземпляр не выбрасывался - Божье Слово - а хранился в специальном месте.

Отец был мастером головных уборов, но спрос на шапки в небольшом еврейском местечке был невелик и семья перебралась из Любавичей в Астрахань, где отец шил головные уборы для военных. Несмотря на то, что в годы НЭПа однажды пришли и описали все, что было в доме, оставив голые стены, он вступил в партию и стал правоверным коммунистом. Когда по настоянию родственников сыну делали обрезание - он ушел из дома.

Борис родился недоношенным, рос слабым ребенком, часто болел и пошел в школу только в десять лет. После семилетки поступил в Астраханский автодорожный техникум, но на последнем курсе автоотделение перевели доучиваться в Ленинград. Родители помогать не могли, было голодно и Борис с товарищами ходил на Московский вокзал разгружать вагоны - расчет был сразу.

По окончании техникума дали трехмесячный отпуск, присвоили звание младшего техника-лейтенанта запаса и направили в распоряжение Главного Управления дорожного строительства НКВД. Борис оказался в Читинской области, на пограничной станции Васильевка на строительстве военной дороги. Дорогу строили заключенные, гражданских, вольнонаемных было всего двое - начальник колонны и он. Стояли в тайге, болели малярией. На дорогу возили стройматериалы, обратно вывозили раненых из района озера Хасан и реки Халхин-Гол, где были бои с японскими милитаристами - шли тревожные предвоенные тридцать восьмой - тридцать девятый годы. Начальником колонны был славный человек Василий Григорьевич Свищенко, выдаваемый от малярии спирт пили на пару. Отношения были хорошие и он отпустил Бориса, а то бы тот трубил на Дальнем Востоке и дальше.

Отпуск был четыре месяца, приехал в Астрахань, а вскоре и война началась. На третий день войны Бориса призвали и направили в Сталинград, оттуда в Москву, где в помещении 46-й школы формировалась 20-я автобригада. Борис был назначен сначала командиром взвода, а затем помощником командира роты по технической части 794-го автотранспортного батальона. Батальон получил разнарядку мобилизовать бортовой автотранспорт на предприятиях и в учреждениях Москвы. Под шумок прибрали и несколько легковушек. Никто и не пикнул: немец стоял у стен столицы. Первым заданием батальону было вывезти из города детские сады в деревни по Горьковской дороге. Но основным его делом был подвоз боеприпасов и продовольствия на передовую. Обратно вывозили раненых в Москву и населенные пункты по той же Горьковской дороге.

Погнали немца. Вместе с фронтом передвигался и автобат. Нередко приходилось разгружать боеприпасы в поле. Машина задним колесом задела мину - похоже нашу. Взрывом полуторку разорвало пополам. Кабину, в которой находились водитель и Борис, отбросило метров на восемь-десять. Но они остались целы! Борис был слегка контужен и плохо слышал.

В другой раз закипел радиатор. Запас воды был и пожилой водитель-москвич вышел долить воду. На дороге они были одни, но это еще было время, когда немецкие летчики гонялись и за одним солдатом. Откуда ни возьмись вынырнул истребитель и на бреющем полете пулеметной очередью наповал скосил шофера... Борис посчитал неудобным везти своего погибшего товарища в кузове машины, а самому ехать в кабине - усадил в кабину рядом с собой убитого, привязал пояс за спинку сиденья и так вернулся в батальон...

Обычно в голове колонны ехал командир взвода или отделения, а в последней машине Борис, чтобы в случае чего оказать техническую помощь или перегрузить боеприпасы с поврежденной или вышедшей из строя машины на другую, исправную. Основной парк батальона состоял из полуторок ГАЗ-АА и трехтонок ЗИС-5. Студебеккеры батальон получил уже во второй половине войны.

Среди водителей в части был молодой, лет двадцати пяти парень, похоже из московских жуликов, по фамилии Сарычев. "Профессионально" сметливый и живой он как-то раз пригнал машину живых кур, в другой раз угнал у зазевавшихся хозяев автомобиль с продуктами. Машину тут же перекрасили, поменяли номер и ни у кого не екнуло сердце, что кто-то, может быть дети, остался голодным...

Но и на боевые дела Сарычев тоже был горазд. Дороги развезло, их гатили бревнами, у водителей это называлось "поперечный асфальт". На этом "асфальте" рессоры полуторок сразу лопались. Шофера замучились. Рядом проходила железная дорога. Непоседливый Сарычев разведал, что у немцев на этой дороге стоит мотовоз, взял с собой пару своих дружков, ночью пробрался в расположение противника. И угнал! Утром немцы хватились, слышно было, как кричали, стали стрелять. Куда там! На этом мотовозе и возили боеприпасы. А комбат отметил находчивость Сарычева в приказе и объявил ему благодарность.

Однажды случилась и совсем невероятная вещь. На Калининском фронте во время бомбежки колонны одна из бомб

- крупная, пятисоткилограммовая "тетка" не разорвалась. Когда все успокоилось, солдаты подошли полюбопытствовать

- вначале боялись, потом осмелели, вывернули взрыватель. Посыпалась махорка! У ребят глаза на лоб полезли! Стали ковырять дальше: никакой взрывчатки! Вся бомба была набита куревом! Факт абсолютно неправдоподобный, но Борис сам был свидетелем. Непостижимо. Как это возможно? Бомба изготавливается на заводе, это целый ряд операций, в них занято много людей, невозможно что-то сделать в тайне. Никогда и нигде не было слышно ни о чем подобном. Но вот - было. Впрочем, скорей всего это была не махорка - немцы и не знали что это такое, а эрзац-табак, который выдавался подневольным рабочим. Именно они это и сделали, отрывая от своей пайки, больше некому. Спасибо им.

Слух о бомбе, а вернее о дефицитном куреве, быстро распространился, стали приходить из других частей: "Как там насчет закурить?" Командир полка рассказал начальству, приходили смотреть большие командиры. С этой махоркой прогремели на весь фронт.

Невероятных случаев на войне много бывает, но о таком не помнит никто.

Войну Борис закончил в Чехословакии, в селе Иванка. Ночью началась стрельба - решили, что война продолжается. А это была Победа!

Началась война с Японией. Бригада погрузилась в эшелон и через всю страну, зацепив и часть Европы, поехали на Дальний Восток, так знакомый Борису. До Читы ехали месяц, там недолго задержались и на фронт. Шли проливные дожди, дороги развезло. ЗИСы не проходили, тонули в грязи. Боеприпасы и другие грузы перевозили на полуторках, надев на колеса цепи. Рядом с водителем в тесной кабине ехали еще один-два человека. Если полуторка застревала - вдвоем-втроем можно было ее вытащить, а ЗИС вручную не вытащишь, нужен буксир.

В эти дожди Борис сильно простудился, стало болеть сердце, с тяжелым бронхитом его положили в медсанчасть в Чите.

По окончании войны, в сорок шестом году, Борис получил десятидневный отпуск и приехал в Астрахань. Родители познакомили его с девушкой, которая заканчивала мединститут, с первого взгляда они понравились друг другу и решили пожениться. Надо было торопиться, короткий отпуск подходил к концу! 25 января Аня сдала последний госэкзамен, 2 февраля зарегистрировались. Тогда не нужно было подавать заявление и ждать три месяца. Аня взяла направление в Читу, по месту службы мужа и уже собралась ехать, как пришла телеграмма: "Воздержись, я демобилизуюсь". Вернулся в Астрахань, стал работать завгаром Астраханского аэропорта. Каждый день после работы выпивали - работа такая... Жена заставила перейти в училище механизации, а потом в школу, где Борис преподавал труд - в те годы был такой небесполезный предмет.

А тому счастливому браку шестьдесят пять лет!

Брусованский Борис Львович, 1915 года рождения, награжден орденами Отечественной войны 2 ст., Красной Звезды, памятными и юбилейными медалями. Репатриировался в Израиль в июле 1999 года.

Отказник

До революции Кременчуг был, по существу, еврейским городом. Погромов Лева не помнил. Дед со стороны матери, Аврум Мойше-Бер, был пьяница - явление в еврейской среде довольно редкое. Он брал литровую бутылку водки, раскручивал ее, открывал пасть и, к ужасу очевидцев, вливал содержимое в глотку... На внуке это, впрочем, не отразилось.

Помнил Лева другое. В годы военного коммунизма каждое утро со двора ЧК выезжали подводы крытые брезентом, из-под которого свисали руки, ноги и капала кровь...

Отцу удалось поступить в Харьковский технологический институт в счет еврейской нормы и получить диплом инженера, но специализировался он в области светотехники и еще до войны, когда велись пуско-наладочные работы на московском телецентре, ставил свет в первой студии телевидения. Среди его друзей был Пудовкин - в те годы оператор Эйзенштейновского "Броненосца Потемкин".

Еще в 1921 году отец написал письмо Ленину о необходимости перехода от продразверстки, когда у крестьянина все отбирали, к продналогу, т.е., по существу, к НЭПу После войны отец написал письмо Сталину, которое называлось "Давайте поговорим откровенно". Отца спас его друг профессор Лев Давидович Белкин. "Если вы хотите умереть в своей постели, - сказал он, - ни в коем случае не посылайте". Отец умер в своей постели.

В 1930 году Наркомтяжпром вызвал отца для работы в МЭИ (Московский электротехнический институт). Через год к нему приехал Лева с сестрой. В это время на Украине начался страшный голод. С трудом достали буханку хлеба и банку повидла и всю дорогу этим питались.

Лева устроился работать в отцовскую лабораторию и стал учиться на рабфаке. С началом войны пошел в ополчение. В боях под Можайском был контужен, некоторое время лежал без сознания, потерял винтовку, с трудом ее нашел. Это случилось в памятный день 16 октября 1941 года. В 1944 году его призвали в армию и направили на курсы радиоспециалистов. Получил звание лейтенанта и был направлен в танкоремонтные мастерские возле метро "Сокол". По окончании войны вернулся в институт, закончил в 1947 году и остался в нем работать.

Первые сомнения Лева стал испытывать еще в 1937-38 годах и появились они чисто арифметическим путем - не может быть такого количества шпионов! Сомнения усилились после ленинградского дела и, в особенности, после "дела врачей". Сестру, работавшую в закрытом НИИ, уволили с работы и она два года не могла нигде устроиться. В 1955 году во время Хрущевской "оттепели" Лев и его товарищ Борис Бакушев организовали кружок, в который входили несколько преподавателей, студентов и учениц старших классов. Читали стихи, запрещенную литературу, вели критические разговоры. Кто стукнул, Лев так и не узнал. В марте пятьдесят шестого его и Бориса взяли прямо из института. Повезли в Лефортовскую тюрьму. Уже не били. Инкриминировали антисоветчину - не получилось, развращение школьниц - тоже не вышло. Тогда пошли другим путем. За Львом числилось все оборудование лаборатории, которое разворовал его предшественник - проходимец и пьяница. Начальство обещало все это списать лишь бы от него избавиться, но дело затянулось. "Недостача" оказалась сто с лишним тысяч рублей (на старые деньги). На процессе судья делал знаки секретарю: когда свидетели говорили в его пользу - не записывать, а когда против - записывать. За "хищение в особо крупных размерах" дали 20 лет, Борису - за соучастие - 10... В камере рассчитанной на 24 человека, содержалось 85! В лагере царил беспредел. Начальство использовало воров для "вышибания" - буквально - плана. Крестьянам, на которых держался план, они оставляли один конверт и одну пачку махорки. Висевший через каждые несколько метров лозунг "На свободу с чистой совестью" по своему цинизму можно сравнить с гитлеровским "Арбайт махт фрай"...

Лев работал на электростанции. Однажды загорелся рубильник на главном щите. Выключать нельзя - остановятся пилорамы, отправят на дальний участок откуда никто не возвращался... В помещении воздух наэлектризован, малейшая искра вызовет молнию, почище грозовой. Браться двумя руками нельзя - убьет сразу. Надел резиновую перчатку, проволочным крючком вырвал рубильник, загасил и спас положение.

В сущности это был героический подвиг, которого, естественно, никто не заметил. На работу еще кое-как шел, с работы - полз. Долго бы не протянул. Помог случай. Зашел к фотографу, там оказался культорг, тоже из зэков, посмотрел на свои фотографии и заплакал: "я их послать жене не могу". Лева сказал: "Оставьте их мне и приходите через 15 минут". У Льва была кисточка, лезвие, ретушью он владел хорошо: поднял уголки рта и глаз, убрал морщины, уменьшил седину. Когда культорг вернулся - он потерял дар речи! А Льва перевели учителем в школу. Фотоаппарат подарил хороший человек Борис Фисенко. На заработанные за фотографии деньги Лев купил ящик тушенки. В первый день принес в столовую банку, и всю ее вывалил в кашу, в дальнейшем приносил по ложке... Мать прислала фотоаппарат со вспышкой. Жизнь пошла совсем другая. В лагере проводились разные мероприятия и начальство любило фотографироваться. В 1965 году мать добилась снижения срока с двадцати до двенадцати лет и Льву "за хорошее поведение" было разрешено выйти на поселение.

На поселении Лев тоже работал в школе. В 1968 году освободился окончательно и приехал в город Александровск, на сто первый километр от Москвы. В Александровске было много заводов, в том числе оборонных, работать было некому и брали всех. Лев работал в Центральной заводской лаборатории и проработал там до выхода на пенсию в 1974 году, после чего перешел в фотолабораторию несекретного завода легкой промышленности, получил комнату в общежитии, женился. Но жена вскоре заболела и умерла.

Снова занялся активной диссидентской деятельностью. Нащупал товарищей, собирались, читали "Континент", Солженицына, "Доктора Живаго", копировали, распространяли.

В ноябре 1980 года Лев был арестован снова Александровским КГБ. Здесь Лев имел возможность сравнить местное КГБ с московским - в столице были все-таки интеллигентные люди. Дали ему полтора года "за распространение заведомо ложных сведений и порочащих советский государственный и общественный строй слухов". Сидел в Коврове Владимирской области. После освобождения женился на враче, на этот раз еврейке, и прописался в Москве. (Если судили бы за антисоветскую агитацию - не прописали бы).

На счастье он попал в семью, где все занимались сионистской деятельностью. Лев поступил работать в фотолабораторию филиала одного НИИ и там открыл подпольную фабрику по размножению сионистской и религиозной литературы. Печатал Жаботинского, Герцля, учебники иврита, Танах, снабжал ими весь Советский Союз: Ташкент, Тбилиси, Ереван и многие другие города. Не всегда знал куда посылают его продукцию. Работал день и ночь: надо было не только сделать фотокопию, но и сшить, переплести. В неделю выпускал от пяти до десяти книг, в зависимости от количества страниц.

Отношения были такие: его начальница дальше двери лаборатории не входила, а, стоя на пороге, спрашивала: "Лев Яковлевич! Вы не очень заняты? Вы не могли бы сделать то-то и то-то?". - "Очень занят! Но для Вас сделаю!".

Семья была в отказе шесть лет, он - семь.

Печатал до последнего дня. Уже вещи были уложены -все печатал.

Гейман Лев Яковлевич,

1914 года рождения.

Репатриировался в Израиль в ноябре 1989 года.

Почетный железнодорожник

Сейчас уже мало кто помнит, что в первые послереволюционные годы, а по существу и до самой войны, железная дорога, в отсутствии автомобильного и воздушного транспорта, была единственным общедоступным средством сообщения. Да и телефонная связь между городами осуществлялась по телеграфным линиям, идущим вдоль железнодорожного полотна.

В советское время протяженность железных дорог в СССР составляла треть от американских, а грузооборот превышал половину мирового.

ВИКЖЕЛЬ - Всероссийский Исполнительный Комитет Железнодорожников был мощной организацией и некоторое время возглавлялся таким крупным государственным и политическим деятелем, как Л.Б. Каменев (Розенфельд, расстрелян Сталиным в 1936 году).

Железнодорожники имели свои поликлиники и больницы, свои дома отдыха и санатории, свои школы и институты, свой театр и свою газету, свою железнодорожную форму.

До открытия концертного зала "Россия" ЦДКЖ - Центральный Дом Культуры Железнодорожников - был центром всей культурной жизни Москвы, где считали за честь выступить самые известные артисты и музыканты страны.

Быть железнодорожником считалось почетным делом.

При первых признаках голода на Украине семья Яновичей перебралась из небольшого села на Одессчине в "Ташкент -город хлебный" - название очень популярной в свое время повести Александра Неверова. Отец работал на хозяйственных должностях, одно время был метранпажем в газете "Правда Востока", мать работала бухгалтером. Она вообще была на все руки, хорошо рисовала, успевала учиться на юридическом факультете, закончить помешала война.

Ее старший сын окончил Ташкентское военное училище и погиб на фронте в феврале 1942 года.

Жили в одной комнате пять человек и собака... Потом пристроили вторую.

Было и свое хозяйство: коза, куры, потихоньку держали свинью... Жили на улице Гоголя, почти напротив ЦК, может быть поэтому узбеки и терпели свинью.

Саша учился в русской десятилетке, которая официально не называлась образцовой, но благодаря неуемной энергии и непростому характеру директрисы Анны Васильевны Крючковой, которую за глаза все называли классной дамой, по существу, ею была. Это был благополучный район и благополучная школа и никаких происшествий там не случалось. В школе учились дети Первого Секретаря ЦК Икрамова. Однажды, когда он пришел на родительское собрание - "классная дама" пожаловалась, что трудно работать. "А в чем дело?" - спросил Икрамов. - "Тесно".

И в течение летних каникул - за три месяца! - был надстроен второй этаж. Тоталитарный режим имел свои преимущества.

По окончании школы Саша пошел на железную дорогу и стал работать экспедитором по топливу. Это была ответственная работа - каждый грамм на вес золота. Оттуда направили на учебу в Ташкентский институт инженеров железнодорожного транспорта, который он закончил с красным дипломом в 1948 году. В институте познакомился со своей будущей женой Женей. Оба учились на одном курсе, но на разных факультетах: он - на эксплутационном, она - на механическом, и тоже закончила с красным дипломом.

Традицию продолжил сын, несмотря на свое еврейство, а может быть именно поэтому, стал ленинским стипендиатом, получил красный диплом и стал преподавать в своей альма-матер. Увидев его, проректор по науке удивился: "Как ты сюда попал?". - Попасть можно было только по блату. - "По конкурсу!" - коротко ответил младший Янович.

По окончании института жених и невеста разъехались по направлениям, он - в Чарджоу поездным диспетчером, она -в Ашхабад, куда поступили первые американские тепловозы - своих еще не было - и на всю жизнь влюбилась в это чудо

- так тогда казалось - техники. Впоследствии появились женщины-машинисты тепловозов, но она была первой и единственной женщиной-инженером с правом вождения тепловозов.

Евгения вернулась в Ташкент, куда стали поступать тепловозы, работала сначала в депо, а затем, до пенсии, в Управлении дороги заместителем начальника отдела эксплуатации и ремонта тепловозов. Она была крупным специалистом по тепловозам и звание Почетного железнодорожника было присвоено ей раньше, чем ему.

(Заметим в скобках, что современный и, говорят, лучший в мире израильский танк, который водит их младший внук, по мощности превосходит тогдашние американские тепловозы в два раза...)

Александра вскоре перевели замначальником станции Ташкент-товарная, а затем начальником отдела в Управление дороги.

Наркомат, а затем и Министерство путей сообщения в течение многих лет возглавлял блестящий организатор Лазарь Моисеевич Каганович (у которого кулак, кстати, был с голову ребенка...). Каганович избирался в Верховный Совет СССР от одного из ташкентских округов. На предвыборном митинге он выступал без бумажки. Народу было так много и стояли так плотно, что было не выбраться. Каганович был сильным руководителем, но и жестким - вспомним время -случалось, что снятого с работы за дверью уже ждали...

Он был природный трибун. За ним шли.

В начале своей деятельности он собрал в Москве всесоюзное совещание Главных кондукторов: "Что происходит? При царе поезда ходили быстрее и по расписанию, а у нас ходят медленнее и стоят в затылок друг другу!". - "Лазарь Моисеевич! - отозвался старый кондуктор, - при царе главным кондукторам выдавали часы!". - "Если выдать часы - поезда пойдут быстрее? - спросил Нарком". - "Да! - выдохнул зал". И к вечеру все главные кондукторы получили часы.

Глядя на витрины магазинов сейчас, трудно себе представить, что часы были редкостью и ценностью. "С часами!" с восхищением и завистью говорили об их обладателях.

На улице Гоголя жили многие руководители и ответственные работники. Запомнилось, что сам Акмаль Икрамов ходил на работу пешком. В нескольких шагах сзади шел, как тогда говорили, "комиссар". Но не в его воле было спасти своего шефа... Постепенно, один за другим люди стали исчезать. Когда в особняке предсовмина Файзулло Ходжаева, в ожидании ареста, застрелился его брат, министр торговли, хозяин перебрался подальше от этого рокового места, но это его не спасло...

А дети играли все вместе, по утрам сообщали друг другу кого ночью "взяли" и продолжали играть в футбол. В квартире зампреда Верховного Совета Манжары хранилось двадцать пар бутс. Уходя на работу, он говорил: "Ребята! Берите, играйте, только потом почистите и поставьте на место!".

Александру довелось быть свидетелем и участником начального этапа афганской операции - накопления войск для выполнения так называемого "интернационального долга", как "единодушно" стали называть эту войну. Эшелон за эшелоном непрерывно шли в затылок друг другу. Такого количества поездов Термез принять не мог. И тогда под Термезом срочно был расширен разъезд Усть-Кызыл. За две недели его развили в полностью боеспособную станцию готовую к приему войск, с военно-погрузо-выгрузными площадками, собранными из готовых металлических аппарелей.

Основные работы развернулись после 20 декабря (вторжение произошло 25 декабря 1979 года). До этого не было полной уверенности в окончательном решении политического руководства страны.

Хлынули поезда. Это было подобно землетрясению, которое Александр пережил в 1966 году. Он стал начальником отдела выгрузки, возглавлял и другие отделы. Операция массированная. Главная задача не забить дорогу, не растерять вагоны. Войска и техника разгружались быстро и уходили дальше. (Для примера - 50-тонная цистерна разгружалась за 15-20 минут). Нужно было успеть оформить и подписать перевозочные документы, забрать воинские требования, по которым военное ведомство оплачивало дороге расходы, деньги распределялись по маршруту следования.

(Гигантская диспетчерская работа была сосредоточена в руках человека, недавно репатриировавшегося в Израиль, который спустя столько лет, за тысячи километров и в другом веке не решается рассказать о своей огромной сверхсекретной работе).

Штат не был рассчитан на такую гигантскую работу. Оперативная группа, созданная по приказу начальника Средне-Азиатской железной дороги Азиза Кадырова, в которую входил Александр, захлебывалась. Назревал кризис, чреватый непредсказуемыми последствиями. Александр попросил разрешения съездить на ночь в Душанбе, чтобы оттуда по спецсвязи доложить в Ташкент, в Управление дороги, обстановку. Начальство ответило: "Не паникуй!". (Средне-Азиатская дорога - это 130 тыс. человек, развернутая длинна 7 тыс. километров. Управление 550 человек). Все же ему удалось добиться связи и доложить начальнику дороги положение дел. Кадыров прислал своего заместителя разобраться на месте.

Окунувшись в реальную обстановку, тот пришел в ужас! Осознав серьезность положения, Кадыров позвонил Секретарю ЦК Рашидову, тот - Брежневу.

"Что нужно? - спросил Генеральный". - "Создать в Термезе отделение дороги".

И вопрос, на который в мирное время уходили месяцы, решился за 2 часа! Начальник отделения был утвержден в считанные минуты! Кто знаком с утверждением на номенклатурные должности, представляет сколько инстанций обычно проходит кандидатура, пока ее утвердят. С невиданной оперативностью был создан аппарат отделения. Начальником отдела движения был назначен великолепный специалист Юрий Уткин.

Но это было только начало.

Ведь воевали десять лет. Нужно было все: люди, техника, боеприпасы, продовольствие, медикаменты. Стали строить капитально. Вместо понтонного моста возвели стационарный, уникальный мост, приспособленный, как для железнодорожного, так и для автомобильного транспорта. Проектировал его Яшка Меламед. Вообще на железной дороге, как и во всех техниконасыщенных предприятиях, работало много евреев. Только на ответственных постах в Управлении дороги их было более тридцати. Вот некоторые из них: начальник финансового управления Бринер Г.Ш., начальник локомотивной службы Беленький А.Д., начальник планово-технического отдела Шульман А.М., зам. главного ревизора по безопасности движения Гроссман Я.М., начальник службы внешних сношений и маркетинга Давидович В.Л., главный инженер Ташкентского отделения Перельман Ю.З., замначальника службы связи, выпивоха и похабник Яшка Ременюк, пешком прошедший всю дорогу! И какие это были люди! Жаль, что всех нельзя перечислить.

Но мы отвлеклись. Построили и красивое здание таможни. Мост решил много проблем: отпала перевалка грузов на баржи, уменьшилась нагрузка на авиацию. По ту сторону Амударьи, в 12 километрах от моста, была создана база Хайратон. Дальше поезда не шли. В Афганистане железных дорог не было и нет.

Вся работа делалась в тесном контакте с военными. За все время никаких нарушений и нареканий ни с одной из сторон не было. Это обеспечило успех операции.

Всеми перевозками, всем движением на дороге ведал начальник службы движения Азиз Адылович Адылов - прекрасный специалист и прекрасный человек. Своих евреев в обиду не давал.

Был создан и дублирующий вариант дороги в районе Кушки. Кушка - одни сопки. Весной горы становятся красными от маков. Через город протекает речка Куштинка, в обычное время - арык, но весной разливается до наводнения. На афганской стороне железнодорожная станция Тургунди, в послевоенные годы построенная советской стороной. Потом дорогу демонтировали, а станцию подарили Афганистану. К этому времени она находилась в полуразрушенном состоянии, старый мост развалился. О ней вспомнили. Но все было не так просто. Нужно в Москву: новая документация, пограничное соглашение, правила перевозки, таможня. Засели за документацию.

От Хайратона до Кабула недалеко, а от Кушки в пять раз дальше. Но дублирующий вариант был нужен. На станции Тургунди в короткий срок была создана высокотехничная строительная база. Все, что было нужно, давали без проволочки, никакой бюрократии. Шла уйма строительных материалов и дорожной техники для строительства автомобильной дороги Кушка-Кабул. Строительство велось с двух сторон: от Кушки - нами, от Кабула - американцами... А мы об этом и не знали.

Впрочем, цели были разные...

Вся жизнь Александра связана с железной дорогой, ее муки и горести, ее победы и радости это и его муки и его радости. На пенсию вышел, когда исполнилось семьдесят лет. И это было нелегко: пятьдесят один год из них, полвека! на руководящих должностях. Был и председателем Научно-технического общества Управления дороги.

Трудно представить себе человека, который больше, чем он, заслуживал бы звания "Почетный железнодорожник".

А Афганская операция до сих пор представляется ему, как маленький 41-й год.

Янович Александр Владимирович, 1923 года рождения, награжден званием "Почетный железнодорожник", медалью "Ветеран труда".

Как воевал, так и работал

Отец Матвея вернулся с первой мировой войны раненым и хоть не считался инвалидом, работать в полную силу уже не мог, подрабатывал охранником в пионерском клубе-форпосте, где мать работала уборщицей. Жили бедно. Как и полагается беднякам, бог одарил их детьми: три сына и три дочери - шестеро детей. Он - старший. Следующий брат был на семь лет моложе, к началу войны ему едва исполнилось пятнадцать лет, остальные мал-мала меньше, младшей сестренке было всего пять лет...

После второго класса Матвей оставил школу и стал помогать отцу содержать большую семью. Вдвоем подряжались к хозяевам заготавливать дранку для крыш и тем кормились. Вскоре Матвей устроился учеником пекаря в государственную пекарню и уже через полгода стал заправским пекарем. Никакой механизации не было. Стоял длинный ящик, в котором три-четыре человека месили тесто. Затем взвешивали, укладывали в формы и мастер сажал их в печь. Было шесть двухэтажных печей, но не дровяных, а на нефтяных форсунках - это уже было похоже на настоящий хлебозавод.

Семья девушки, за которой он тогда ухаживал и которая, впоследствии стала его первой женой, уехала в Биробиджан. Следом потянулся и он. Родители не препятствовали, думали, если там все хорошо устроится, перебраться и самим. Многие евреи связывали с Биробиджаном надежды на лучшее будущее. С 1936 по 1939 год Матвей работал в пекарне в самом Биробиджане. Хлебозавод еще только строился, пекарня была небольшая, на одну печь. Там, в Биробиджане, Матвей призывался в Красную Армию, но как старший в семье, считавшийся кормильцем, получил военный билет - "годен в военное время".

Семья, за которой он последовал, вскоре вернулась в Могилев-Подольский и в войну разделила трагическую участь всех евреев, оказавшихся на оккупированной территории...

Каким-то чудом спаслась его девушка, и когда наши войска освободили город, она добровольно пошла в армию, чтобы отомстить за своих близких.

Матвей стал тосковать, тянуло в родные места, к своим, и проработав четыре года в Биробиджане, в 1939 году вернулся в родной город и снова стал работать в пекарне.

Тут и застала война.

Могилев-Подольский от границы недалеко, город бомбили. Магазины стали раздавать хлеб и другие продукты бесплатно. Началась паника. Семья перебралась в Копайгород, надеясь там переждать тяжелое время: "остановят, отбросят"... Там, в Копайгороде, Матвея и мобилизовали. На десяти подводах, по шесть-семь человек отправили на восток.

А семья осталась: родители, два брата и три сестры -семь человек. Никакой эвакуации не было и все они погибли в Печерском лагере смерти, неподалеку от Винницы. Расстреляли ли их или они умерли от голода - установить не удалось. После войны одна из местных женщин рассказала Матвею, что видела его мертвую мать, ворона клевала ее грудь... По рву, в котором лежали расстрелянные евреи, проехал танк. Кровь брызгала из земли...

Под Ворошиловградом группу новобранцев влили в пехотный полк, обмундировали (против обыкновения выдали не ботинки с обмотками, а кирзовые сапоги), вооружили винтовками, показали, как заряжать, как стрелять. Сказали: "Если ты не убьешь немца - он убьет тебя!".

И вся наука.

По редкому для начала войны стечению обстоятельств -полк наступал! И даже продвинулся вперед! Во время атаки, когда немцы открыли шквальный огонь по наступающим, Матвей залег, спрятал голову за камень, руки остались снаружи. Пуля перебила левую руку. (Вообще-то Матвей левша, но стрелял правой - так сподручней). Перекатился с пригорка вниз, там санитары перевязали, отправили в госпиталь. Госпиталь находился в Сталинграде, тогда это еще был глубокий тыл. Там прооперировали, извлекли пулю, хирург ему ее показал. Пролежал три месяца. К концу этого срока в госпитале появился "покупатель" - отобрал из выздоравливающих человек десять-пятнадцать ребят покрепче в 26-ю артиллерийскую бригаду 122 мм. дальнобойных пушек. Матвей попал в 305 артполк и стал артиллерийским наблюдателем. В этом полку и провоевал до конца войны. Все время на НП с командиром батареи капитаном, а потом и майором Ланцевым. Все время в боевых порядках пехоты. Со стереотрубой практически не расставался.

Под Севастополем, когда на Сапун-Горе еще сидели немцы, НП находился на одной из противоположных высоток, Матвей по вспышкам определял местонахождение огневых точек противника, записывал, обозначал на схеме, а командир батареи корректировал огонь своих орудий. Но и противник был не дурак. По блеску объектива засек корректировщиков и прямым попаданием снаряда полностью разрушил НП. Матвея сильно контузило и он потерял сознание. Через сколько времени его откопали и кто - не знает. Очнулся в дивизионном медсанбате, месяц приходил в себя и - снова на передовую. Но контузия до сих пор дает о себе знать -слышит плохо, все переспрашивает: "что-что?".

В районе Кенигсберга только направились на НП - зазуммерил полевой телефон. Старшина батареи доложил: на огневые позиции батареи движутся немецкие танки и пехота! Откуда они взялись? Кругом наши! Комбат крикнул Матвею: "Пойдешь со мной!". - Быстро вернулись на батарею. Стояла редкая для этих мест и этого времени года жара, разделись до пояса. Ланцев был опытный артиллерист, выкатил орудия на прямую наводку, в считанные минуты открыли огонь, три танка, один за другим, были подбиты и загорелись, от немецкой пехоты ничего не осталось.

Уже ближе к Берлину, в тихий час, когда солдаты кто брился, кто мылся, а кто и подворотничок перешивал на "третью сторону", - появилась "рама". Это уж верный признак - сейчас авиацию наведет. И точно: показались пикирующие бомбардировщики и начался круг бомбежки. Все разбежались в разные стороны, попрятались в траншеи, в укрытия. На втором или третьем заходе от взрыва бомбы загорелся сухостой, трава. Огонь стал быстро приближаться к ящикам со снарядами. Если рванет - ничего и никого от батареи не останется... Матвей не растерялся, выскочил, схватил лопату, закидал землей, затушил огонь и - снова в траншею. Все вздохнули с облегчением.

Бригада участвовала в штурме Берлина. Матвей видел, как наши прожектора неожиданно осветили, ослепили немецкую оборону. Ничего подобного за всю войну не было. От неожиданности и необычности немцы в первые минуты растерялись. Это позволило нашим атакующим частям использовать элемент внезапности и продвинуться вперед. Но затем противник опомнился и открыл прицельный огонь по прожекторам...

На второй или третий день после Победы Ланцев решил съездить повидать американцев - что за люди такие. - И взял с собой Матвея. Подъехали к мосту, но "Встречи на Эльбе" не получилось - один из пролетов лежал в воде. Помахали друг другу и разъехались.

По дороге остановились покушать. К машине стали подходить голодные гражданские немцы, дети. Никакой злобы к ним не было. Покормили и их.

В 1946 году Матвей демобилизовался, вернулся в родной Могилев-Подольский и снова стал работать в пекарне. Но однообразная работа наскучила, хотелось чего-то более существенного, солидного, он перешел в мастерские Общества слепых и 37 (тридцать семь!) лет, до выхода на пенсию, проработал там резчиком по металлу.

Не было праздника, чтобы не получил премии, не было отпуска, чтобы не дали путевку на отдых.

Как воевал, так и работал. От души.

Швец Матвей Шмулевич, 1919 года рождения, награжден орденами Отечественной войны 1-й степени, Славы 3-й степени, двумя медалями "За отвагу", памятными и юбилейными медалями. Репатриировался в Израиль в январе 1990 года.

"Много разговариваешь"

Когда началась война отец сказал: "Мы бедные люди, я маляр, за что немцы нас будут убивать? Мы никуда не поедем. Ехать некуда и не с чем". - И они остались. И разделили мученическую судьбу всех оставшихся в местечке евреев.

Но в отношении Арона судьба распорядилась иначе. 6 июля он получил повестку явиться на следующий день в военкомат "с кружкой-ложкой". Отец помчался к военкому:

- Ему же только пятнадцать лет!

- Есть повестка - пусть приходит.

Знал ли военком какая судьба уготована евреям, хотел ли спасти еврейского подростка-трудно сказать. Но он его спас.

Через два дня эта местность была оккупирована...

Собрали триста человек и на подводах повезли в сторону Кировограда. Руководил группой очень расторопный, решительный и энергичный капитан, фамилия которого за давностью лет забылась. С пистолетом в руках вырывал подводы, организовывал в колхозах питание. Все же кое-где пришлось потопать и пешком по пятьдесят-шестьдесят километров в день. Председатель одного из колхозов предупредил: Немцы захватили несколько кукурузников. Все думают: наши, радуются, машут. Колонну перед вами обстреляли, погибло несколько человек. Стали ходить ночью, днем отдыхали. Арон, самый младший в отряде, очень тосковал по родителям, плакал, не хотел от них далеко уходить...

В Кировограде капитан добился у начальника станции четырех, открытых платформ, посадил людей и четверо суток ехали до Ворошиловграда. И все эти четверо суток не переставая лил дождь...

В Ворошиловграде всех распределили по колхозам. Кто постарше - распределили на уборку, приставили к лошадям. А его, как самого маленького - на птицеферму, на край села, к курам и гусям. Плакал целыми днями. Как-то увидел председатель: "Что ты, сынок, плачешь?". - "Скучаю за родителями".

Председатель перевел его пасти лошадей еще с двумя пареньками. Они научили его ездить верхом. Стало немного веселее.

Ворошиловградскую и Ростовскую области разделяла небольшая речушка. Иногда лошади во время водопоя переходили "границу" и уходили в пшеничные поля ростовчан. Лошадей задерживали. Выручать их посылали Арона: маленький, щупленький мальчик, из эвакуированных, его жалели и возвращали лошадей без штрафа за потраву.

О ребятах забыли. Никто ничего. Между тем фронт приближался и сюда. Трое друзей решили: чего ждать? Пока немцы придут? И пошли на станцию. За ночь отмахали шестьдесят километров, сели в первый попавшийся эшелон и поехали на восток. Не доезжая станции Лиски поезд остановили. На станции скопилось несколько эшелонов с эвакуированными, и в это время подошел состав с боеприпасами. По-видимому немцам кто-то сообщил. Налетели бомбардировщики и превратили все в кровавый ад.

Арон пошел в санпропускник помыться, а когда вышел -товарищи куда-то исчезли. На другой день поехал в Лиски. Даже после того, что удалось восстановить и убрать за эти сутки - картина была страшная. На расстоянии трехсот-четырехсот метров на деревьях еще висели части человеческих тел, обрывки одежды... Но продпункт работал и Арона покормили.

Документов у него не было никаких, только справка из школы об окончании восьми классов.

Подошел эшелон. Арон вскочил на подножку и поехал. Километра через три вышел мужчина: "Ты что, сынок, здесь мерзнешь? Зайди в вагон. Вот моя полка, садись, раздевайся, умойся, расскажи кто ты, куда едешь?". - Арон все ему рассказал. - "Теперь слушай, что я тебе скажу, - это был начальник цеха одного из Донецких (Сталино) заводов. Он сопровождал эшелон с оборудованием на Урал, вернулся за вторым и теперь вез станки и людей. Но пока его не было -город сильно бомбили, и в одной из бомбежек погибли его жена и сын... - Мы едем в Свердловск, - сказал он, - поедем со мной. Я тебя сделаю токарем, будешь работать на заводе".

Арон подумал: война скоро кончится. Из Свердловска до родных мест далеко будет возвращаться, ответил уклончиво. До Куйбышева ехали полтора месяца. Дядя Коля кормил.

Арон сказал: "У меня есть деньги. Мама дала на дорогу сто рублей". - "Они тебе еще пригодятся". - В Куйбышеве решился: "Дядя Коля! Я дальше не поеду. Война скоро кончится, - (он ли один так думал), - из Свердловска мне будет далеко возвращаться домой". - Дядя Коля - фамилии по молодости лет не спросил - хотел дать на дорогу денег, но Арон не взял.

Вышел с вокзала в пиджачке - холодно, да и заметно. Тут же подошел милиционер, взял за шкирку: "Пойдем со мной!". - "Отпусти. Я не жулик, пойду сам".

Привел в детприемник. Арона тут же искупали, переодели в казенную одежду, все его барахло сожгли. Две недели пролежал на койке, приходил в себя от усталости, от вшей. За эти две недели научился всем блатным играм - а играли или на деньги, или на пайку - и русскому мату... Каждый подходил: "Давай играть на пайку". Сначала проигрывал, а потом выучился и стал выигрывать. Появились два друга: Леня и Гриша. Через месяц отправили по колхозам. Трое друзей попали в один колхоз километрах в двадцати от Куйбышева. Здесь их разделили. Арон попал к очень славной женщине, сын которой, тяжело контуженный, лежал в госпитале. Сопровождавший их человек строго наказал председателю колхоза выдавать ребятам на месяц пуд муки, полпуда пшена, сколько-то мяса, керосина, а ребят предупредил: пока не дадут тулупы и валенки - на работу не ходить. Мороз-то под сорок градусов, а они в пиджачках и ботинках...

В апреле 1942 года всех собрали и направили в училище ФЗО кабельного завода, который в войну выпускал снаряды. Арон попал в группу столяров и вскоре стал старостой. Мастером был старик Жеребцов, хорошо знавший свое дело. Через пять месяцев выпустили. Всех разослали по Куйбышевской железной дороге, а Арона оставили в вагонном депо, в городе. Жили рядом, в мягком вагоне. Четыре купе мальчиков, пять - девочек. Девочки были из блокадного Ленинграда, рассказывали страшные вещи...

В 1943 году мастер стал собираться домой, в Киев. Вместо него прислали слесаря, партийного, но ничего не смыслящего в столярном деле. Вообще-то, слесарь считается интеллигентной профессией среди рабочих, но этот был тупой, как сибирский валенок. Зайдет после обеда, кричит: "Ты же ничего не сделал! Как ты будешь сдавать приемщику!". -"Вы не волнуйтесь. К семи часам все будет готово".

Свою работу Арон знал хорошо. Его ценили, он был членом комитета комсомола, стахановцем. В цеху работало несколько пенсионеров, которые пришли на завод, чтобы получить рабочую карточку. Все работали по двенадцать часов - с семи утра до семи вечера. Они уходили в четыре часа и после них оставалось много недоделанной работы. Приходил бригадир и, глядя умоляющими глазами на Арона, говорил: "Сыночек! Иди, доделай". - Становилось темно в глазах, когда он видел, что предстоит сделать. А куда деваться? Делал. Зато, если на бригаду выделялся хоть один талон на дополнительное питание, а это еще двести граммов хлеба и мясное второе - бригадир давал этот талон ему.

Как-то зашел мастер, давай по привычке кричать. У Арона в руках был топор, он его запустил мимо мастера, попугать. Топор воткнулся во фрамугу, мастер побежал к начальству: "Он хотел отрубить мне голову!". - Вызвали. - "Пусть он выйдет, я все расскажу. Больше с ним работать не буду. Он тупой, работы не понимает. Вы имеете ко мне претензии? Спросите парторга, комсорга. Пусть ко мне не заходит. Или уеду". - Заходить - заходил. Но - молча.

Через несколько месяцев узнал, что для имевших восемьдесят классов образования объявлен набор в военно-морские училища. Вообще-то, у Арона была броня, но он подал заявление и через две недели получил повестку на медкомиссию. Из депо не отпускали. Военком написал бумагу: "Если вы не отпустите Линецкого на комиссию - пойдете вместо него на фронт". Подействовало. Комиссия была очень серьезная, длилась две недели. Как оказалось, отбирали для подготовки морских летчиков. Проходило много, а отобрали всего восемнадцать человек.

А дальше - молчание. Ни слуху. Ни духу. Лишь через два месяца вызвали в военкомат получить расчетный лист. Пришел в бухгалтерию - обычная история: денег нет. Все повторилось. Военком написал начальнику вагонного депо: "Если сегодня не рассчитаете курсанта военно-морского училища летчиков Линецкого - пойдете вместо него на фронт". - Очень убедительно. Деньги тут же нашлись. Но Арон не преминул сказать начальнику на прощанье: "Если останусь жив, к вам не вернусь. Вы человек ненадежный".

Всех собрали и под командованием не слишком разбиравшегося сержанта отправили в Ленинград. Вместо летного училища он их сдал во флотский экипаж, где они стали проходить курс молодого краснофлотца. Лишь через месяц разобрались, вызвал командир экипажа: "Вы не туда попали. Училище требует вас к себе". - Но за этот месяц ребята узнали, что во время учебы на летчиков нужно прыгать с парашютом, а они не всегда раскрываются... Это охладило их пыл, и так как они все писали заявление, как добровольцы - этого требовал военкомат -так же добровольно они отказались и остались в экипаже.

Как-то возвращались с занятий усталые, мокрые. Старший матрос - они его называли ефрейтор - скомандовал: "Запевай!". - Никто не откликнулся. Полчаса гонял по плацу потом завел на камбуз. Длинные столы по двадцать человек с каждой стороны, четыре бачка, бачок на десять человек, по пять с обеих сторон. Крутанут половник: на кого покажет - тот и разливает. Пока муштровали - суп остыл. Один встал: "Кушать не буду. Обед холодный". - Отказ от пищи - ЧП! Прибежал замначальника. Дежурный доложил. - "Кто отказался первый?". - Он встал, но все его поддержали. Дело принимало серьезный оборот. Никто к пище не притрагивался. Прибыл вице-адмирал. Поднялся шум. - "Не все сразу. Кто-нибудь один". - Кто-то встал: "Условия невыносимые, в кубрике по восемьдесят человек, холодно, двенадцать-четырнадцать градусов, над нами издеваются, их всех надо на фронт отправить". - Кончилось тем, что командир экипажа, подполковник, стал майором...

Как водится в войсках - провинившиеся получали наряд вне очереди. Один раз получил его и Арон. Когда последовала команда: "Ложись!" - перед ним оказалась яма полная воды. Ляжешь - где потом обсушишься... И он лег рядом. На вечерней проверке объявили наряд вне очереди. Оставили после отбоя восемь человек чистить гальюн. Вычистили. Стали звать дежурного офицера. Он пришел в час ночи, вынул носовой платок, протер пол: "Грязно!" - и закрыл их опять. Но они уже ничего не делали. Спали, сидя на полу. В три часа ночи их выпустили. А в шесть - подъем... Больше Арон нарядов никогда не получал.

После окончания курса всех обмундировали, выдали винтовки, посадили на машины - и на Запад. Первая остановка

- Рига. Ее только освободили. Все пошли на базар. Глаза разбежались! Здесь была совсем другая жизнь! Каравай белого хлеба стоил десять рублей, полкило масла - десять рублей, все - десять рублей. Набили вещмешки. Кто платил, а кто и не платил...

Из Риги поехали в Гданьск. Город разбит. Недели две находились в порту, в пакгаузах, где немцы раньше ремонтировали танки.

Через две недели прибыли в Пиллау (Балтийск). Там и Победу встретили.

На одном из трофейных крейсеров в трюме возник пожар. На тушение отправили пять человек, в том числе Арона. Пожар потушили, но повозиться пришлось, и Арон был не из последних. Всю группу представили к награждению медалью "За отвагу".

Только вместо фамилии Арона вписали кока, который не только не участвовал в тушении пожара, но вообще находился на берегу... - "В чем дело? - Ты, Линецкий, много разговариваешь". - Эта несправедливость больно уколола. Отвага не состыковалась со справедливостью.

Не тогда ли появилась мысль об отъезде?

Линецкий Арон Самойлович, 1926 года рождения, награжден орденом Отечественной войны 2-й степени, памятными и юбилейными медалями. Репатриировался в Израиль в ноябре 1990-го.

...И никто не удивился

И здесь не обошлось без извечной еврейской истории с именами. По паспорту она Соня Менделевна, но со дня рождения мать называла ее Женей. Так и пошло. Родилась она в небольшом полуеврейском городе Васильков Киевской области. Но почти сразу после ее рождения они переехали в Ленинград, тогда еще Петроград, где жили братья отца. Был голод, многие петербуржцы разъехались, кто мог - бежал от революции за границу, город опустел, квартиры не были проблемой и они поселились на Казначейской улице. Характерно, что при всех режимах она сохранила свое название, "уцелела" во время массовых переименований, как в старое так и в новое время. Сама улица была небольшой - двести пятьдесят метров, и на ней было всего пятнадцать домов, в одном из которых размещалось казначейство.

Вообще, этот уголок старого Петербурга знаменит тем, что в одном из домов на Казначейской жил Достоевский, здесь он женился, здесь написал свои лучшие произведения, в другом - жил великий русский баснописец Крылов, рядом, в Столярном переулке - знаменитый путешественник Пржевальский. В нижних этажах и полуподвалах жили ремесленники: модистки, портные, сапожники, часовые мастера - Женя еще их застала.

Жили трудно. Еще учась в школе, Женя подрабатывала на переборке картошки, бутылок, даже досок. После восьмого класса оставила школу, работала в Союзпечати, затем счетоводом и бухгалтером в столовой Дома Культуры им. 1-й пятилетки. Здесь и застала ее война.

Послали под Кингисепп - рыть окопы и противотанковые рвы. Ехали эшелоном, взяли с собой продукты - вначале они еще были. Этот район немцы усиленно бомбили и обстреливали. Работать приходилось ночью, днем прятались. Пока рыли - немцы разбомбили этот участок железной дороги, продукты кончились, положение стало угрожающим. Обратно - сто двадцать километров - возвращались пешком. Вначале бежали, потом шли, под конец ползли... Все обносились, оборвались. Она была почти в невменяемом состоянии от напряжения, усталости и страха. Когда Женя вернулась домой, на ней были только лифчик - тогда не говорили "бюстгальтер" - и трусики... Так шла по городу. И никто не удивлялся.

Вскоре есть стало нечего, голод и холод, чернила замерзали. Через сутки дежурили на крыше Дома Культуры, тушили и сметали зажигалки - зажигательные бомбы, которыми немцы засыпали Ленинград. В марте 1942 года от голода умер отец. Положение осложнялось еще тем, что уже в блокаду у сестры родился ребенок. Съели всех собак, кошек.

Ели и трупы...

После смерти отца решили эвакуироваться. 12 апреля сорок второго года пошли, вернее приползли, на сборный пункт. Уже возле машины, на которую грузили эвакуировавшихся, умерла молодая женщина. По ней ползали два малыша и все звали: "Мама, мама...". А мама молчала. Этого не забыть.

Переправились через Ладожское озеро на станцию Кабона. Там почти неделю ждали эшелона. Как остались живы -одному богу известно. Ели папиросную бумагу. Каждый день машины вывозили штабеля трупов. Эшелон ехал три (!) месяца, пока добрался до Татарии. Разгрузились в городе Бугульма, там посоветовали ехать в село Акташ. Везли на подводе. Рано утром встретилась группа женщин-колхозниц, шедших на работу. Когда они увидели похожих на живые трупы людей, грязных, оборванных, умирающих - обступили телегу и все продукты, которые они взяли с собой в поле, отдали им. Такие они были страшные. Вокруг были хорошие, добрые люди, расселили, накормили, приютили. Затем перевезли в деревню Нолинку Сестра пошла работать на овощи, а Женя на молочную ферму. От бескормицы и болезней начался падеж скота. Женя свежевала умерших животных, запрягала лошадь, грузила шкуры и отвозила в Акташ.

Вскоре Женя записалась на курсы медсестер, но потом передумала и попросилась добровольцем на фронт. 7 июля 1943 года ее направили в Казань, где формировался 1874-й МЗАП - малокалиберный зенитно-артиллерийский полк ПВО. Командовал полком еврей Хавин Семен Михайлович.

Полк предназначался для защиты от немецких бомбардировщиков железнодорожных станций и узлов. Бахмач, Нежин, Конотоп, Прилуки, Сумы, Шостка - всего не упомнишь. Сначала Женя была подносчиком снарядов, но, благодаря хорошему почерку и знакомству с бухгалтерией, ее вскоре взяли писарем в ПФС - продуктово-фуражный склад.

Но еще до этого, в один из сильнейших налетов, когда все кругом смешалось с землей, ей довелось участвовать со своей батареей в отражении налета и они сбили вражеский бомбардировщик. Вот было радости!

Приходилось подменять и телефонистку в штабе полка. Однажды в ее дежурство поступила страшная телефонограмма: командир одной из рот застрелил семнадцатилетнюю девушку за то, что она, якобы, не сразу выполнила приказание. Его отправили в штрафную роту, а ее матери послали обычную похоронку: "Пала смертью храбрых...".

Вообще, самодуров было достаточно. Таким был и ее непосредственный начальник Барчугов Анатолий. Как-то швырнул ей в лицо накладную: "Перепиши!". - "Здесь все правильно, - сказала она". - "Ах, ты еще мне возражаешь! На гауптвахту!". - Вызвал солдата и повели, но, не доходя до ямы, где размещалась гауптвахта, остыл, передумал: "Отставить!".

В Черновцах (тогда говорили "Черновицы") поселились за вокзалом, где раньше жили румыны. Из страха перед советской армией они побросали дома, вещи. Стояла осень - в садах полно фруктов: груши, яблоки, сливы, видимо-невидимо вишен.

В затишье стали заниматься художественной самодеятельностью. Женя пела, танцевала, в полку ее любили. Был в полку замечательный человек, начальник химчасти Петр Алексеевич Кучинский - он был душой всего этого дела. После войны он осел в Черновцах и преподавал там в университете. Танцы ставил Виктор Смороцкий - до войны солист одного из киевских ансамблей.

В полку Женя познакомилась со своим будущим мужем Дионисием Яковлевичем Литвиновым - начальником связи полка. Вскоре они поженились. После войны он служил в Киевском Военном Округе: Корсунь-Шевченсковский, Евпатория, Васильков и, наконец, Киев. Муж вышел в отставку в чине подполковника, но, к сожалению, долго не прожил, и скончался едва перевалив за шестьдесят.

Но говорят беда не приходит одна. Ее ждала и другая трагедия. Не дожив до сорока лет умерла ее старшая дочь... Ее сын, внук Жени, женился, собирался устроить свою личную жизнь и зять.

И она уехала в Израиль к младшей дочери, которая давно ее звала.

Литвинова Евгения Михайловна, 1921 года рождения, награждена орденом Отечественной войны 2-й степени, памятными и юбилейными медалями. Все награды отобраны при выезде в Израиль. Репатриировалась в декабре 1988 года.

Четыре года над пропастью

Элиэзер - в просторечье Лазарь - родился в маленьком еврейском местечке Свислочь, которое до прихода Советских войск в 1939 году относилось к Польше, а с этого времени - к СССР, а точнее, к Белоруссии. Отец был портным и придерживался идей Бунда.

В местную еврейскую семилетку Лазарь пошел с пяти лет и был самым младшим, как и в польской гимназии, куда поступил после школы. В гимназии выучил французский, немецкий языки и латынь. В 1939 году с отличием окончил гимназию.

В сентябре 1939 года в Западную Белоруссию, как тогда говорили, вошла Красная Армия. Евреи встретили ее с восторгом и надеждой.

Нужно было продолжать учебу. Русского и белорусского языков никто не знал и всех перевели в 9-й класс белорусской школы, которую, тоже с отличием, Лазарь закончил в 1941 году.

За два дня до прихода немцев.

В школе был комсомольским активистом, командиром взвода допризывников, был рекомендован в летное училище. Но 22 июня началась война и все пошло прахом.

Местечко находилось в шести километрах от границы и в него сразу вошли немцы. Почти никто из евреев бежать не успел... Лазарю, как комсомольскому активисту, оставаться было нельзя и он ушел с последней воинской частью.

Но далеко уйти не удалось. В районе Слонима немцы выбросили десант, путь на восток был отрезан и Лазарь вместе с красноармейцами попал в плен. Это случилось возле села Озерницы, в семидесяти километрах от Свислочи 26 июня 1941 года.

На четвертый день войны...

Первая мысль - самоубийство. Лазарю недавно исполнилось восемнадцать лет. Жизнь еще и не начиналась...

Война только началась. Никто не предполагал, что она будет такой долгой и тяжелой. Еще теплилась надежда, что успех немцев временный. Вот-вот Красная Армия повернет и погонит их обратно.

Немцы объявили, что местные жители могут разойтись по домам. Для Лазаря это исключалось: в местечке все его знали, как комсомольского активиста...

Всех пленных загнали в церковь. Не кормили. Наутро выстроили и приказали евреям и комиссарам выйти из строя. Все знали, что это значит. Никто не вышел. Немцы несколько раз прошли по рядам, выволокли человек десять, заставили копать яму и тут же, возле церкви, на глазах у всех, расстреляли... Среди них было четверо соседей Лазаря.

Что он пережил в эти минуты описать не хватит слов... Его спасла славянская внешность. И не в последний раз.

Нужно было решить, как вести себя дальше. И Лазарь придумал легенду: у него отец русский, а мать француженка, отец которой, его дед, в конце 19 века приехал в Россию на заработки, как делали тогда многие французы, да так и остался. И Лазарь стал себя называть Лев Слапак-Дюбуа. Вот когда пригодился французский!

И началось хождение по мукам.

Первые месяцы войны пленных содержали во временном лагере возле Люблина под открытым небом. В лагере началась повальная дизентерия, многие умерли... В сентябре перевезли в постоянный лагерь в ста километрах восточнее Берлина, возле города Нойштатин. Рядом находился лагерь французских военнопленных, оставшийся еще от 1-й Мировой войны, в котором тогда содержались русские пленные...

В лагере командовали русские отморозки во главе с есаулом Рязанцевым, бывшим белогвардейцем, свирепствовавшим больше других. Лазарю и нескольким его товарищам удалось устроиться при картотеке лагеря и постепенно прижать и утихомирить Рязанцева.

Самыми трудными были первые месяцы. Боялся, что подведет знание немецкого. И тому были основания. Однажды на одном из построений к нему подошел пожилой немец, уловивший, по-видимому, в его немецком еврейские нотки, положил ему руку на плечо и тихо сказал: "Никогда не говори по-немецки". Не у всех немцев были каменные сердца.

Старался говорить мало, больше слушал. Рассчитывал каждый шаг. Чувство постоянной опасности не оставляло ни на минуту. Постепенно товарищи стали его уважать, но и он в любую минуту готов был прийти на помощь.

Осенью сорок первого года Лазарь заболел тифом. Спас его доктор Супрунов. После выздоровления Лазарь понял, что и сам доктор и кое-кто из медперсонала поняли, что он еврей. Никто не выдал. Но посоветовали при первой возможности перебраться в другой лагерь, где его никто не знал. (С доктором Супруновым Лазарь встретился после войны и дружил с ним до его последнего часа).

Вскоре такая возможность представилась. В расположенном рядом французском лагере открывалось русское карантинное отделение и его направили туда переводчиком. Так он спасся еще раз.

В лагерной конторе Лазарь имел возможность общаться с французами. Они хорошо относились к своему "земляку", нашлись "однофамильцы"...

Французы хорошо относились к русским военнопленным. В канун Нового 1943 года передали для них по маленькой пачечке сигарет и галет.

Однажды всю группу переводчиков назначили на врачебный осмотр. Жизнь опять повисла на волоске. Спас руководитель группы, немец-офицер, с которым, как это ни странно, у Лазаря установились дружеские отношения. На время осмотра, видимо что-то заподозрив, он Лазаря куда-то отослал. В свободное время они азартно убеждали друг друга: немец - в правоте идей национал-социализма, Лазарь - коммунизма...

Лагерное начальство сделало попытку завербовать Лазаря в качестве секретного сотрудника. И ход придумали неглупый. Предложили по своим каналам связаться с семьей: живы ли, как поживают.

Это было смертельно опасно. Если ответят - погибли, его немедленно расстреляют. И отказаться нельзя. Два месяца ни жив, ни мертв, не сомкнул глаз. Но в Свислочи все поняли! Кто - не знает до сих пор. Ответили: "Родители живы, - они были расстреляны в ноябре 1942 года вместе со всеми евреями местечка, - того и ему желают".

И он спасся в очередной раз.

В лагерь приехала комиссия отбирать пленных для зенитной артиллерии вермахта, а, может, и власовцев. Работая переводчиком при этой комиссии Лазарь знал по каким болезням отбраковывают и помог нескольким сотням пленных избежать отправки.

После Сталинграда усилились побеги. Бежал и доктор Супрунов. Лазаря, как его близкого друга, арестовали. При обыске обнаружили портреты тогдашних руководителей СССР и красноармейское зеркальце. В официальной бумаге было сказано: "За устройство коммунистической пропаганды и хранение портретов Ленина, Сталина и Молотова". Но подозрения на еврейство не было и надежда на жизнь оставалась. Но и она повисла в воздухе! После обязательных двадцати пяти плетей полагался врачебный осмотр! Самое страшное. И вот счастье! От осмотра спас все тот же доктор Супрунов, оказавшийся в этом концлагере после неудачного побега.

...В этом лагере постоянно дымила труба крематория...

Лазарю удалось устроиться "лошадью" в упряжке из десяти пленных, развозивших по лагерю пищу. Стало сытнее. Потом стал десятником. Позже и писарем.

В январе сорок четвертого в концлагерь привезли группу пленных из того лагеря, где Лазарь находился прежде. Среди них был старый еврей Флейшер. На следующий день его расстреляли... Лазарю очень хотелось помочь этим изможденным людям и с помощью знакомого повара удалось их подкормить. (С этим поваром после войны встретились в Польше). Но при этом Лазарь немного засветился и почувствовал опасность.

В феврале сорок четвертого года в лагере стали готовить команду для работы на заводе искусственного бензина в городе Пелиц. Лазарю удалось попасть в этот список и избежать разоблачения. Завод постоянно бомбила английская авиация и Лазарь был включен в команду "бомбензухер" - искать неразорвавшиеся бомбы. Команда искала бомбы и вокруг территории завода, но Лазаря почему-то перестали выпускать за пределы зоны, видимо что-то заподозрили.

Но и здесь повезло. Старший лагеря, из заключенных, взял его к себе писарем. И здесь удалось оказать помощь товарищу и спасти ленинградского студента Бориса Сапегина (впоследствии главного режиссера Костромского драмтеатра). Ему приказали нашить еврейскую шестиконечную звезду, хотя он не был евреем. Это означало расстрел. С помощью врача-поляка его удалось госпитализировать. Выписали его под фамилией умершего, а его показали умершим...

Начался сорок пятый год. Советские войска приближались. В середине апреля через лагерь уже летели снаряды.

25 апреля 1945 года всех заключенных вывели и погнали этапом. Ослабевших и больных расстреливали. Не пощадили и своего немца-коммуниста по фамилии Юльюс.

Вели к морю. Пошли слухи, что их хотят утопить. Сложилось впечатление, что охрана с ними возится, чтобы "освободившись" не попасть на фронт.

В этой обстановке Лазарь решился на побег. В сумерках, когда колонна проходила через лес, набросил свою шинель на винтовку ближайшего конвоира и кинулся бежать. Вслед стреляли, но пронесло. Шел всю ночь. На рассвете встретил советских кавалеристов. Это был 219 стрелковый полк.

От радости целовал лошадь.

Ему дали коня и с этим полком провоевал восемь дней. До Победы.

Вначале назначили заместителем коменданта города Росток. Потом переводчиком группы, которая демонтировала автоматическую телефонную станцию для Воронежа, и с ними он должен был вернуться. Но в СМЕРШе узнали, что он опытный переводчик и предложили перейти к ним с последующим присвоением офицерского звания.

Это было ошибкой. Не та это организация, с которой стоило связываться. Но Лазарь считал, что может принести пользу в разоблачении предателей и изменников Родины. И согласился.

Заметил, что одна из переводчиц при допросе немцев переводит неточно и не все. Стараясь как-то их выручить, обелить. И он сказал об этом начальнику. Но начальник уехал в командировку, остался его заместитель, сожительствовавший с этой девицей. Пришли два автоматчика и Лазаря арестовали. Его обвинили, ни более, ни менее, в убийстве двух военнопленных. Еще действовал закон военного времени и ему грозил расстрел. Но эти мерзавцы не учли, что у немцев учет был точным и в том лагере, который они указали, Лазарь никогда не был. И он отделался высылкой, как "спецконтингент", на север, в Печеру Но видимо эти сукины дети не успокоились и уже в Печере, в 1946 году его догнал приговор Особого Совещания: 8 лет лагерей.

Четыре года немецких, да восемь лет советских - двенадцать - вся молодость.

Отсидел почти весь срок - семь с половиной лет.

Освободился 5 марта 1953 года.

В тот день хоронили Сталина.

Слапак Элиэзер Борисович, 1923

года рождения, награжден медалью

"За победу над Германией".

Репатриировался в Израиль в декабре 1990 года.

Приказ: "Дать связь!"

Отец Абрама, по профессии фармацевт, в дореволюционной России имел право жить вне черты оседлости, и они жили в Петербурге-Петрограде. В качестве военного врача отец участвовал в Первой мировой, гражданской и Великой Отечественной войнах.

Абрам родился уже в Ленинграде. В классе подобрались способные ребята, выпускали журнал, в котором критиковали педагогов, могли и пошалить. Многие из них впоследствии стали учеными, докторами наук, профессорами.

В 1927 году отец закончил Военно-Медицинскую Академию.

В конце тридцатых годов отцу предложили перейти на службу в Штаб Ленинградского Военного Округа. Близкий друг отца сказал: "Ни в коем случае! Оттуда прямой путь в ГУЛАГ или под "вышку". - Отец отказался.

К началу войны Абрам закончил девять классов. Отец эвакуировался в Ярославль вместе с авиационными складами, где он служил, и взял с собой семью. До призыва в армию в августе 1942 года на этих складах работал и Абрам.

Направили в Муромское училище связи. Несмотря на тяжелое положение на Фронтах, обучали больше года, выпустили младшим лейтенантом, начальником радиостанции, в Отдельный батальон связи корпуса на Волховский фронт. Дали три дня отпуска. В Москве, в офицерском общежитии, из кармана гимнастерки вытащили четыреста рублей - деньги по тем временам небольшие. Но - офицеры! Не иначе как отреагировали на национальность. Еврея - как не обидеть. Пошел на толкучку и продал голенища от старых сапог (перед выпуском выдали новые) за триста рублей.

При передислокации в машину-рацию Абрама села ППЖ замкомбата Гурьянова с большим чемоданом и вещмешком.

По прибытии на новое место она попросила сержанта-радиста помочь перенести вещи. Тот отказался. Обратилась к Абраму: "Прикажите ему". - "Я не могу ему приказать! Он сержант, а ты ефрейтор!".

На следующий день Абрама перевели в стрелковый полк...

В полку Абрам принял взвод радиосвязи.

В марте 1944 года дивизия вела бои по освобождению города Луги. Абрам слышал, как по рации командир полка докладывал комдиву, где он ведет бой на подступах к городу. -"Где он там ведет бой, когда Москва уже объявила, что Луга освобождена!" - раздраженно бросил комдив.

В марте 1944 года полк форсировал Нарву. Лед еще держал. Через два дня переправился и командир полка и занял немецкий блиндаж. Как и почти во всех случаях, западный берег был выше восточного, и это давало противнику определенные преимущества.

Полк стал готовиться к наступлению. По-видимому, немцы что-то пронюхали, нанесли мощный удар артподготовкой и пошли в атаку прямо на КП командира полка. Им удалось прижать наших к берегу. Комполка вернулся на старый КП. В этом полуокружении находились с неделю. Артиллерийский офицер-корректировщик, толковый и смелый офицер, остался. Две батареи были выдвинуты на берег и через головы блокированных батальонов снаряды не давали немцам подняться.

Ночью к осажденным попыталась пробиться кухня, но на середине реки попала под артобстрел, и лошадь провалилась вместе с кухней. Но две канистры со спиртом всплыли! Спирт легче воды! Ночью двое разведчиков ползком добрались до этого богатства и притащили.

Аккумуляторы радиостанции сели, и Абрам отправился на другой берег получить новые и отдать свои на подзарядку. Новые на всякий случай положили в резиновый мешок, и Арон затолкал их в противогазную сумку.

Возвращался в темноте. Из-за непрерывных артобстрелов лед на реке пестрел многочисленными полыньями. Они быстро затягивались тонким ледком и, припорошенные снегом, не были видны. Не заметив опасности, Абрам провалился. Место было глубокое. Вспомнил, как когда-то в пионерском турпоходе учили не хвататься руками за лед - он будет обламываться - а вылезать спиной. Больше всего боялся, что уйдет к немцам. Но обошлось. Разжигать костер, обсушиться - нельзя. Дали кружку спирта - сразу согрелся.

А аккумуляторы остались сухими.

Через неделю остатки полка деблокировали. На западный берег переправлялось более пятисот человек, обратно вернулись около ста...

Возвращаясь, наткнулись на два обгоревших до неузнаваемости трупа мужчины и женщины, связанных между собой колючей проволокой...

После этих боев командира полка и начальника штаба отозвали... (Начальник штаба - очень порядочный и блестяще эрудированный человек, окончивший сельскохозяйственную академию, в военном деле был полный профан).

В Эстонии, в боях по освобождению города Валка, с батальонами, форсировавшими реку Эмайыги, прервалась связь. Новый командир полка приказал Абраму: "Дать связь!". -Вышел на берег, стал ждать, пока какое-нибудь плавсредство пойдет за раненными. Снарядов Абрам не боялся, почему-то был уверен, что снаряд в него не попадет. Боялся он пули. Но разорвался снаряд. Осколком начисто перебило правую руку ниже локтя.

Кой-как добрался до санроты, там перевязали. Неожиданно в санроту прискакал на коне новый начальник штаба полка ленинградец Лаврентьев и привез Абраму орден Красной Звезды: "Потом не найдешь!".

В госпитале Абрам лежал в Пскове. Там оперировали. Но мелкие осколки еще долго выходили из раны, и она не заживала. Стало известно, что госпиталь будет разгружаться, и один из эшелонов назначен в Ленинград. Начальник связи полка Корнилов, раненный на два дня раньше, сказал Абраму: "Пойди к начальнику госпиталя, скажи: "Я врач, сын врача" и попросись в Ленинград. И не забудь про меня". - Начальник госпиталя знал отца, и все устроилось.

Ранение было тяжелое, и на фронт Абрам больше не попал.

9 мая кончилась война, а 17-ого комиссовали. Сдал экстерном за 10 классов и поступил на истфак ЛГУ, где не проучился ни одного дня. Отец был против, а его друзья - видные ученые-медики, сказали: "Историей тебе все равно не дадут заниматься, как ты хочешь". - Один из них провел его по клиникам, он поступил на медицинский и никогда об этом не пожалел.

Где-то в Прибалтике разговорился с хозяином (старшее поколение знало русский). Тот спросил: "Что теперь будет?". - "Будут колхозы". - "У меня 12 коров". - "А у твоих батраков коров нет". - "Есть. У каждого по две". - "Но у них нет лошадей". - "Если они арендуют землю у меня - я им дам коней". - Абрам задумался.

В Ленинграде пожилой врач, сын Путиловского рабочего, рассказал: "Когда у моего отца родился четвертый ребенок, он две недели искал - и нашел - четырехкомнатную квартиру, - и ведь смог снять! - комната для мальчиков, для девочек, комната родителей и столовая".

В это время Абрам жил в одной комнате, вчетвером, в коммунальной квартире: он с женой, ребенок и теща...

Сомнения усилились.

Брайнин Абрам Самуилович, 1924 года рождения,

награжден орденами Отечественной войны и

Красной Звезды, памятными и юбилейными медалями.

Репатриировался в Израиль в январе 1992 года.

Одиссея Нафтали Юничмана

Небольшое еврейское местечко Торговица, в двадцати километрах от Луцка, со всех сторон было окружено украинскими селами. До 1939 года это была Польша. Особого достатка не знали, отец большую часть времени был безработным. Мать, Сарра Исааковна, да будет благословенна ее память, работала портнихой. Тем и держались.

Некоторое время Нафтали учился в местной йешиве, но ребе знал только один способ обучения - нещадно бил своих учеников, и родители перевели сына в еврейскую гимназию в Луцк. Жил у родственников. Успел закончить четыре класса, когда в 1939 году пришли Советы. Нафтали послали на курсы ВНОС - Воздушное Наблюдение, Оповещение, Связь - аббревиатура, получившая на фронте ироническую расшифровку: Война Нас Обошла Стороной. Курсы закончил 18 июня 1941 года.

Нафтали мобилизовали связистом в городок Броды, неподалеку от Львова. В переполохе первых дней войны добрались до Ровно, где какой-то лейтенант сказал: Ребята! Кто как может, переправляйтесь через реку!" Нафтали плавал хорошо - во всем обмундировании, с винтовкой, переплыл! Над плывущими пронесся немецкий самолет, дал очередь, но пронесло. Красноармейцев из разрозненных частей собрали в Новгород-Волынском, выдали новенькие ППШ (пистолет-пулемет Шпагина), что в начале войны было большой редкостью - по-видимому, в Новгород-Волынском был арсенал. Заодно Нафтали переоделся в сухое.

Среди мобилизованных многие не знали русского языка, были и малограмотные. Случались курьезы. В расположении неожиданно появился полковник. Дежурный не разбиравшийся в званиях Красной армии, бодро скомандовал: "Смирно! Четырехшпальный пришел!" Полковник спросил, указывая на петлицу:

Сколько здесь шпал?

- Четыре!

- А здесь? - указал на вторую.

- И здесь четыре.

- Вместе сколько будет?

- Восемь.

- Восемь суток гауптвахты!

Комендант города сказал: "Ребята! Занимайте оборону! Мы город не оставим!"

Отступали до Чернигова. Здесь бросили в бой. Несмотря на общее отступление, на какое-то время немцев удалось отогнать. Но от близкого разрыва мины Нафтали был тяжело ранен: три осколка попали в живот. Двигаться не мог. Всю ночь пролежал без помощи, но в сознании. А наши вновь отступили... Утром увидел: из леса вышли четыре немецких солдата и стали пристреливать раненых. Простился с жизнью. Закрыл глаза. Подошли. Весь в крови, рану обсели мухи, глаза закрыты, решили - мертвый. Ушли.

Вдруг услышал: "Ура!" - наши вновь пошли в контратаку. Подошли два красноармейца. Он открыл глаза. "Живой!" Подхватили под руки - носилок не было - и потащили в штаб, оттуда отправили в госпиталь в Мариуполь. Но немецкое наступление продолжалось, и госпиталь эвакуировали в Ростов-на-Дону. В лечение входил массаж. Место чувствительное, парень молодой, непроизвольно отреагировал.... Сестра сказала: "если так - будешь человеком!"

Но вскоре госпиталь эвакуировали снова, на этот раз в Орджоникидзе (Владикавказ). И тут было неспокойно - немцы дошли до Минвод.

В госпиталях пролежал около года. Весной сорок второго выписали, на полгода комиссовали и отправили в небольшой городок за двести километров от Алма-Аты. Через шесть месяцев приехал в Алма-Ату на комиссию. Никто ничего не смотрел, ни его, ни документы: "Руки-ноги есть - годен к строевой!" Увидел на столе свои документы, по наивности спросил: "Можно забрать?" - "Они тебе не будут больше нужны..."

Нафтали завербовался на шахты в Караганду - бронь до окончания войны. На шахте проработал почти три года - все время запальщиком на взрывных работах. После Победы всех собрали в клубе, секретарь райкома сказал: "Война кончилась, но вы остаетесь еще на год. Нужно залечить раны, нанесенные фашистами!"

В 1946 году в Советском Союзе не знали о концлагерях. Об этом не писали и не говорили. Когда Нафтали узнал - не мог поверить. Не укладывалось в голове. Брат и сестра погибли в Луцке. Родителям "повезло" - они до этого не дожили. Дядя, брат отца, живший в Киеве, когда ему предложили эвакуироваться, сказал: "Я не поеду. Коммунисты мне надоели". Он погиб со всей семьей в Бабьем Яре.

На Ялтинской конференции союзники добились от Сталина разрешения тем, кто до 1939 года жил в Польше, вернуться. Но когда Нафтали узнал, что там творилось, не хотел даже выходит из поезда. Решил ехать в Германию. По пути некоторое время провел в Австрии. Там познакомился с молодой девушкой Раей - да будет благословенно ее имя, - чудом уцелевшей в Освенциме. Они поженились и в Германию приехали уже вдвоем. Три года Нафтали проработал в Германии в Сохнуте, собирая и отправляя через Марсель в Израиль оставшихся в живых евреев Восточной Европы. Особенно много было из Румынии. Анттонеску запретил уничтожение евреев на территории страны. Они с успехом это делали за ее границами. Но те, кого не успели этапировать, остались живы.

В 1949 году, через год после образования государства Израиль, перебрался сам.

По стопам отца пошла старшая дочь Эмма, работавшая представителем Сохнут в СССР: сначала в Харькове, а потом в Ленинграде. По каким-то делам поехала в Хельсинки, пошла в главную церковь и во время богослужения обрати-лась к прихожанам по-английски (был переводчик): "Куда вы все смотрели, кода немцы уничтожали евреев? Ведь вы все знали! Почему вы молчали?" Ответом было молчание.

По просьбе отца Эмма обратилась в Ленинградский военно-медицинский архив. Нафтали сказали: "Дай там пару долларов". Но это не помогло, сказали: "Только через Москву". Она оставила данные. Через какое-то время Нафтали пригласили в советское посольство в Тель-Авиве. Приехал. Охранник поставил ему на ладони номер 73. Решил не ждать, вернуться. Вышел сотрудник посольства: "Раненые есть?" И пропустил без очереди. Так он получил свои медицинские документы, и ему была установлена инвалидность.

В Израиле это были трудные годы. Государство только начинало самостоятельную жизнь. Не было работы. С тру-дом, с помощью приятеля, устроился на стройку.

.. .Нафтали Пинхасович Юничман живет в стране 57 лет, почти столько же, сколько существует и сам Израиль. У ветерана две дочери, сын, шесть внуков, правнучка. Свидетельствую: в свои 93 года он сохранил удивительную память и ясный ум. До ста двадцати!

Рост солдату не помеха

Александр Давидович Липник - в ту пору Нисан - закончил шесть классов еврейской школы в белорусском городе Кричеве. Вскоре еврейские школы были закрыты, он перешел в русскую, из восьмого класса был исключен "за неуплату платы за обучение" - не так уж часто встречающийся, почти неправдоподобный случай, подтвержденный соответствующей справкой.

Между прочим, перемена имени сыграла с ним злую шутку Когда братья стали его искать через Красный Крест, им отвечали: такой не числится. Они искали Нисана, а он уже был Александр.

... С началом войны бежали в Ростовскую область, работали в колхозе в селе Ледник Песчановского района. Саша пас скот. Но немец подошел и сюда, и беженцев на баржах эвакуировали в Западно-Казахстанскую область, в село Установка. Снова работали в колхозе, затем всех бросили на строительство секретной стратегически важной железной дороги Гурьев-Астрахань. С БАМа, строительство которого началось еще до войны, привозили готовые участки полотна вместе со шпалами. Среди строителей свирепствовал тиф. От голода и болезней ежедневно умирали десятки рабочих. Саша стал харкать кровью. Воспользовавшись болезнью, забрал паспорт и пошел в военкомат проситься добровольцем на фронт. При росте 140 см и весе 40 кг его приняли за мальчишку, пришедшего кого-то провожать, и дали коленкой под зад. Убедил паспорт - 1924 год рождения. Военком ткнул пальцем в живот, зачем-то пощупал лоб - и вся медкомиссия. Направили в полк связи, выдали когти и послали чистить изоляторы по линии вдоль железной дороги Орск-Уфа. Через неделю - на фронт. Ехали в полуторке. Навстречу мчалась санитарная машина, светом своих фар она ослепила водителя полуторки, и та пошла под откос. Из восемнадцати человек двое погибли на месте, раненых отвезли в госпиталь, а Сашу с перевязанной рукой оставили охранять полуторку

Когда все утряслось, связистов задержала маршевая рота, загнали на гумно, раздели, отобрали новое обмундирование, взамен дали свое старое. Саше досталась шинель, в которую при его росте "метр двадцать с кепкой" можно было завернуться с головой, и не в один оборот. (Заметим, что винтовка со штыком - 1,75 м). Он эту шинель обрезал, подрубил, получилось нечто похожее на гражданское полупальто. Из угла до угла гумна протянули полевой кабель, зажгли свет и стали писать письма домой. Кто-то из начальства сказал: "Пойте песню каждый на своем языке". Саша стал петь популярную еврейскую песню "Ву из ди гаселе, ву из ди штиб, ву из ди мейделе вое их об либ".

Распространился слух, что в районе Изюма немецкие танки прорвали нашу оборону. Стало тревожно...

Приехали "покупатели". Саша стал связистом 317-го отдельного линейного батальона связи, обслуживающего кон-но-механический корпус Плиева 7-й гвардейской армии. Здесь его приняли в комсомол.

Фронт подошел к границе. Откуда-то прибыл какой-то человек, сказали - профессор, и стал инструктировать, как наши военные должны вести себя за границей, как держать вилку, ложку...

Под Яссами захватили несколько десятков овец. Узбеки, которых в батальоне было немало, стали гнать отару в часть, а Саше поручили их встретить и показать дорогу. Вдруг он увидел, как проходившие неподалеку румын с сыном вошли в лес и через короткое время вывели оттуда несколько десятков вооруженных немецких солдат! Саша быстро спрятал винтовку среди снегозащитных щитов, складированных вдоль дороги, и кинулся бежать.

По пути попалась собачья будка. Она не была пуста, но собака испугалась больше Саши и уступила свою "жилплощадь". Вот где пригодился его несерьезный рост! Немцы застрелили собаку, но никому из них и в голову не пришло, что в собачьей конуре прячется советский солдат. Мысленно он впервые поблагодарил судьбу за свои метр сорок. Пожалуй, это единственный подобный случай. Вполне мог бы войти в книгу рекордов Гиннеса.

Командовал батальоном двадцатидвухлетний майор Соколов. В его подчинении были люди много старше его по возрасту, но они боялись его, как огня.

Батальон обеспечивал связь на семистах километрах по фронту, проходили по шестьдесят-семьдесят километров в день и не всегда на конях. Проверяя связь, Саша наткнулся однажды на группу немецких военнопленных, и они - в том числе генерал! - приветствовали его. Выглядело это довольно забавно.

... В Бухаресте встретились евреи, пригляделись: "Ду бист а ид?" Стали благодарить: "Спасибо, что вы пришли, румыны всех нас уничтожили бы". Пригласили в синагогу, потом домой,

угостили гусиными шкварками - вкус Саша помнит до сих пор.

День Красной Армии, 23 февраля 1945 года, застали в Венгрии. На радостях связисты перепились, стали шуметь, стрелять. Пришел командир соседней части, Герой Советского Союза: "Что за пьяная банда?" Извинились, но кого-то и наказали. Война еще шла, батальон перебросили в Чехословакию, где бои шли и после 9 мая.

За участие в боях, обеспечение устойчивой связи в трудных условиях Саша Липник был награжден орденом Отечественной войны 2-й степени и почетной солдатской медалью "За отвагу".

И вправду: мал золотник, да дорог.

Война закончилась в день рождения!

До четвертого класса Нисан учился дома и только в пятый пошел в школу. Директором школы был человек по фамилии Тягнибеда, чью фамилию ученики, среди которых, естественно (Одесса!), было много евреев, немедленно переделали в Шлэпдицурес. И фамилия и кличка оказались пророческими: в один из дней в школу заявились двое в военном, забрали директора прямо из кабинета, посадили в бричку и увезли в неизвестность - шел 1937 год...

Как сын служащего Нисан не имел права подавать в институт, поэтому после седьмого класса он поступил в ФЗУ, где одновременно со специальностью токаря пятого и слесаря четвертого разряда получил среднее образование, после чего пошел работать на завод им. Январского восстания, а по вечерам учился на рабфаке. Через год, уже как рабочий, поступил в Одесский Индустриальный (ныне политехнический) институт. Записался он на механический факультет, но там был перебор, а на химическом - недобор. И, учитывая, что он на вступительных экзаменах получил по химии пятерку, его, не спросив и не поставив в известность, зачислили на химфак. Ничего не подозревая, Нисан продолжал исправно посещать механический, пока не увидел на доске приказов, что отчислен из института за систематическое непосещение занятий...

В 1939 году Нисан был на практике в Березниках и там познакомился со своей будущей женой Еленой, студенткой мединститута, проходившей там преддипломную практику. Через год встретились в Москве и решили зарегистрироваться. Пошли в самый лучший ЗАГС и вернулись... неженатые. Нет московской прописки - нет и регистрации. Пошли к ее сестре, где остановились, дали десятку дворнику, он их прописал и они благополучно зарегистрировали свой брак в Таганском ЗАГСе. "Медовый месяц" продолжался один день: 4 февраля зарегистрировались, а 5-ого разъехались. Она - в Молотов, он - в Одессу. Обоим надо было заканчивать институт.

В том же сороковом году Нисан получил диплом и был направлен на Урал в Молотов (Пермь), на военный завод Љ90, производивший жидкий фосфор. Работа была тяжелая и опасная. В цеху плавал белый туман, работали в противогазах, в шесть смен по четыре часа. Побочным продуктом производства был феррованадий. Когда началась война - из него стали делать гранулы в виде небольших шариков. Их немедленно забирали самолеты и разбрасывали над оккупированной территорией для уничтожения урожая, который не успели собрать.

Но производство было опасное - случались взрывы, гибель людей. Поэтому, когда в августе сорок первого Нисан получил повестку из военкомата, он спокойно пошел на призывной пункт: неизвестно где было опаснее - на фронте или на заводе.

Дивизия формировалась на кирпичном заводе в Кунгурском районе. 934-й артполк получил 122 мм. пушки-гаубицы прямо с завода в Молотове. Поначалу полк был на конной тяге, лошадей отбирали по колхозам. Среди них попадались жеребцы, как известно, к службе в армии не пригодные. Полковой врач их кастрировал, и лошадиные гениталии становились деликатесом в офицерской столовой...

Индустриальный институт имел военную кафедру. На первых курсах Нисан проходил двухмесячную подготовку в лагерях, по окончании института получил звание младшего лейтенанта запаса и в полку был назначен командиром взвода управления: разведка и связь. Шел еще только третий месяц войны, но в дивизии уже были командиры, успевшие повоевать и после ранения и госпиталя направленные на формирование новых частей.

В конце сорок первого года дивизия прибыла под Москву и 5 декабря - начало нашего контрнаступления - вступила в бой. За двадцать шесть дней к 31-му декабря, дивизия прошла более двухсот километров. Шли буквально по трупам немцев. На дорогах лежали замерзшие, раздавленные в лепешку танками, убитые солдаты и офицеры противника.

В одном из горевших сел услышали страшные крики из запертого амбара. Кинулись к нему, освободили людей, уже утративших надежду на спасение, которых отступающие в панике фашисты, намеревались сжечь. Село полностью сгорело. Люди остались на пепелище без крыши, без куска хлеба и артиллеристы отдали им все свои запасы, что нашлись в вещмешках: "Мы себе еще добудем".

Встретился кавкорпус генерала Льва Доватора, совершивший рейд в тыл противника. Казаки были в бурках, на красавцах-конях. Они наводили ужас на противника. Среди них было немало головорезов. У Нисана они угнали коня, он потом его нашел, но доказать не смог - бирку срезали.

В ночь на 31 декабря развели костер, уселись вокруг, грелись, собирались встретить Новый Год. Мина ударила прямо в костер. Кого-то убило, многих ранило. Нисан был ранен осколками в голову и руку. В госпитале лежал в Солнечногорске. Ранения оказались не тяжелые и его вскоре направили в Ярославль, где на переформировке находилась 22-я гвардейская стрелковая дивизия. Нисан попал в 379-й артполк и был назначен старшим офицером батареи. В феврале сорок третьего года, ко дню Красной Армии, командир дивизии вручил ему вторую звездочку на погон и орден Отечественной войны 2-й степени, незадолго до этого учрежденный, что было особенно приятно и почетно.

Старший офицер батареи все время находился на огневых позициях и Нисан на себе ощутил, что значит сопровождать пехоту огнем и колесами. Дошли до Волоколамска, дальше начались сильные и долгие бои под Ржевом и Зубцовом. Затем дивизию перебросили под Ярцево.

Но все это были еще цветочки по сравнению с теми тяжелыми и изнурительными боями, которые развернулись под Оршей. Немцы отрыли на подступах к городу такой широкий и глубокий ров, что его никак не удавалось преодолеть. Кроме того они применили - Нисан считал впервые - особо крупные минометы, мины из которых летели со странным звуком похожим на скрип, отчего получили у солдат название "скрипуны". Больше этих мин Нисан нигде не встречал (и автор тоже).

Орша - крупный железнодорожный узел, очень важный как для нас, так и для противника. В этих боях погибло около десяти тысяч человек, некоторые дивизии были, по существу, разгромлены и 30-я Армия была отведена для переформировки и пополнения во второй эшелон.

Командиром первого орудия в батарее был старший сержант Булавин Иван Григорьевич - сибиряк, мужик крепкий и основательный, заставлял расчет окапываться так, что никакие мины и снаряды не брали, землянку перекрывал в три наката, закапывал орудия. Тем, что Нисан остался жив он во многом обязан Булавину.

Некоторое время дивизия стояла у Пушкинских гор. В бинокли и стереотрубы можно было наблюдать движение противника, но был строгий приказ по селу Михайловскому -так Горы обозначались на карте - огня не открывать.

После Пушкинских Гор перешли на Латвию. Особых боев не было. Освободили Мадону потом Ригу. Рига удивила: идут танки, едет артиллерия, а дворники подметают улицы, как будто и нет войны.

В Прибалтике была отрезана от основных сил вермахта так называемая Курляндская группа войск противника. Нашей пехоты было мало, ее перебросили на основной театр военных действий и оборону держали в основном артиллеристы.

8 мая дивизия должна была начать наступление на Либаву (Лиепайя). В 12 часов вдруг объявили: Капитуляция! Педантичные немцы сразу же через каждые двести метров выставили белые флаги. Командир батареи капитан Анциз Борис Самойлович - человек исключительной отваги, но большой любитель выпить, что для еврея довольно странно, с несколькими бойцами пошел принимать капитуляцию.

И принесли Нисану подарок - прекрасные швейцарские часы. В этот день - 8 мая - был его день рождения! Солдаты шутили: "Товарищ старший лейтенант! Надо было вам раньше родиться - раньше бы и война кончилась!".

После Победы Нисан служил еще год. Приезжала в гости жена. Она тоже была на фронте - сначала в батальоне выздоравливающих, потом, до конца войны, главврачом передвижной станции переливания крови, получила орден Отечественной войны 2-й степени.

Поступило распоряжение - специалистов народного хозяйства направить в промышленность. Но и армия стремилась сохранить опытные офицерские кадры. Некоторые офицеры устраивали попойки, чтобы в наказание их уволили из армии. Попробовал и Нисан - напился и не явился на дежурство. Но ограничились взысканием. Наконец, приехала комиссия, заставила демобилизовать. В апреле сорок шестого уволился и приехал к жене в Пермь (тогда еще Молотов), как раз к своему дню рождения - ему исполнилось тридцать лет.

В почти миллионном городе было всего шесть тысяч евреев. Антисемитизм здесь не ощущался. Евреи занимали солидные должности: были директорами заводов, главными инженерами, главврачами. Нисан организовал и многие годы был директором нефтяного института, занимавшегося разведкой, бурением и добычей нефти. Проработал двадцать лет, но пятый пункт все же сказался. Воспользовались тем, что по образованию он химик, а не нефтяник и предложили пойти заместителем к новому директору - профану и пьянице. Он отказался и принял техотдел. А выйдя на пенсию, устроился в мастерскую этого же института по своей первой специальности - токарем!

И этим добавил себе десять лет жизни.

Смилянский Нисан Эйзерович, 1916 года рождения, награжден орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степени, памятными и юбилейными медалями. Репатриировался в Израиль в октябре 1991 года.

 

 

В книге использованы фотографии из

семейного архива автора,

фотоальбома "Великий подвиг"

(М., Издательство политической литературы, 1966,

составители А. Волъгемут, Т. Зельма) и других

источников, указанных в подписях к фотографиям

 

 

 

Контактные координаты издательства

e-mail: [email protected]; [email protected]

Nел. в Москве: 7(095)-431-02-97

моб. 8-926-227-99-25

в Тель-Авиве: +972-77-420-03-60

(для звонков внутри Израиля: 077-420-03-60)

Сайт: http://www.era-izdat.com

 

Гольбрайх Ефим Абелевич

Очерки

Эссе Судьбы

 

Компьютерная верстка

Дмитрия Богатых и Эвелины Ракитской

Корректор Дина Котляр

Св-во о государственной регистрации

издательской деятельности Љ304770000035725

Издатель А. Д. Богатых

Москва, ул. Бахрушина д. 28

Формат 60x84/16

Бумага офсетная. Печать цифровая.

13,5 уч. изд. л. Тираж 100 экз.

Сдано в набор 1.08.2006 Подписано в печать 30.09.2006

Заказ Љ126

 

Издательское содружество

А. Богатых и Э.Ракитской (Э.РА), 2006. - 304 с.

Москва-Тель-Авив

Редактор Эвелина Ракитская Компьютерная верстка - Дмитрий Богатых Корректор Дина Котляр

ISBN 5-98575-198-8

9785985 751987 >

УДК 821. 161. 1-1 ББК84 (2Рос=Рус) 6-4