Голышев Георгий : другие произведения.

Защитник

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ...Uecker led Kennedy through the kitchen area, holding Kennedy's right wrist but frequently releasing it as Kennedy shook hands with those he encountered. Uecker and Kennedy started down a passageway narrowed by an ice machine against the right wall and a steam table to the left. Kennedy turned to his left and shook hands with busboy Juan Romero just as Sirhan Sirhan stepped down from a low tray-stacker beside the ice machine, rushed past Uecker, and repeatedly fired what was later identified as a .22 caliber Iver-Johnson Cadet revolver...
  Постоянно, год за годом, мне снится один и тот же сон.
  Я хожу по разрушенной, разоренной дотла, до самого последнего предела земле, хожу и ищу кого-то, долго и безнадежно. Там много разных людей, но, как правило, почти все они безумны. Иногда, очень редко, я встречаю нормальных, в относительно здравом уме - в основном это женщины и дети. И потом долго и мучительно веду их туда, где еще осталось какое-то жилье, какая-то еда, и какой-то порядок.
  Таких мест там, в моем сне, очень мало, идти к ним долго и трудно. Вести туда слабых телом и духом, запуганных, забитых и обессиленных людей очень тяжело, почти невозможно. Иногда, в этих снах, меня убивают. Я знаю, когда это происходит. Тут, в реальности, я просто просыпаюсь, но знаю точно: там меня убили. Иногда помню, кто и как.
  Случается, это делают те, кого я веду. Бывает, что человек выглядит, как человек, но на самом деле он безумен. Безумцы хитры, они могут притвориться нормальными, но когда ты поворачиваешься спиной, они нападают.
  Там, в этой стране, вечная зима. Все засыпано снегом, и никогда не бывает тепло, никогда и нигде - кроме тех самых немногих мест. Там тепло, а вокруг - вечный холод.
  Но это не тот зимний холодок, не бодрящий морозец и поскрипывающий под ногами снежок, нет. Холод проникает в самую душу и рвет ее на куски, а снег как зыбучий песок, и как железная стена одновременно. Холодно всегда и везде, и даже у огня нельзя согреться. Мороз запускает свои когти в каждую клеточку тела, как будто везде забили тонких ледяных игл, и эти иглы рвут тебя без отдыха и пощады до тех пор, пока ты не спятишь, и не превратишься в зверя. А звери там, в тех краях, очень опасны, и всегда голодны.
  У меня, когда я там, за спиной всегда меч. Я не знаю, откуда он берется, но когда попадаю туда, в ту страну, у меня всегда за спиной меч. Я настолько привык к нему, что легко могу представить, как удобно и привычно рукоять лежит в ладони. Чувство, ощущение рукояти в ладони, единственное чувство, которое я приношу из этих снов в реальный мир. Закрываю глаза - и вот, рукоять меча, со всеми ее неровностями и шероховатостями.
  Во сне у меня только меч. Наверное, есть и еще какие-то нужные и важные вещи, но помню я только его. Меч есть всегда, и всегда за спиной. Я знаю, так носить меч неудобно, знаю. Мне говорили, когда пытались доказать, что мои сны это просто сны. Объясняли, когда пытались убедить, что я безумен. В этих словах есть резон, но поверьте: когда проваливаешься по пояс в снег, а на тебя летит стая обезумевших от голода и холода собак... Я уже не говорю про людей: даже будучи безумными и одичавшими, они все равно умнее и хитрее собак. Меч за спиной в тех краях носить гораздо удобнее, чем на поясе.
  Нет, я не хочу сказать, что эти сны мне снятся постоянно, ежедневно - нет. Постоянно - да, но далеко не ежедневно. Иногда раз в месяц, а иногда и раз в полгода. Если меня там убили, то перерыва между снами больше, а если я кого-то веду, то то меньше. Очевидно, в тех случаях, когда меня убивают, срабатывают какие-то инстинкты вроде страха смерти, присущего любому живому существу. Но только это не страх, скорее память о страхе. Умирать даже во сне неприятно, поверьте.
  Кого я ищу? Я не знаю. Не помню. Помню, что когда-то давно, очень давно, когда та страна была еще теплой, цветущей и счастливой, я дал клятву помогать людям в тяжелый час, в годы бед. Если годы бед вдруг настанут. Тогда многие давали эту клятву. Никто не думал, что такие времена придут.
  Это было почетно: дать клятву и стать человеком долга. Людей долга уважали, любили. Только клятва была не простой, и не простые люди ее придумали. И вот теперь я хожу по разоренной, проклятой всеми богами стране, и ищу людей. Потому что должен, вот и все.
  Как ищу? В тех краях, в царстве вечного холода, тепло другого существа начинаешь чувствовать каким-то особым образом. Ну вот как запах, или как прикосновение. Отличить человека, например, от собаки при этом не сложно. А вот понять, человек это или уже нет - невозможно. Бывало не один раз: я выхожу на очередные развалины и чувствую тепло, чувствую, как под развалинами, тут и там, прячутся люди. Но что будет дальше - неизвестно.
  Либо они нападут и попытаются убить, либо будут прятаться, вжиматься в самые дальние углы своих убежищ, теряя остатки разума от страха, а потом все равно нападут. Либо вылезут, трясясь и озираясь, подойдут с опаской и станут плакать, и жаловаться, и просить еды и тепла. А потом, когда повернешься к ним спиной, они все равно попытаются тебя убить. Так делают почти все: женщины, старики и дети. Даже те, кто еще остался человеком. Это закон выживания: либо ты - либо тебя. И я их не виню, там нельзя по-другому. Многие из тех, кого я вел к теплу и свету, сначала пытались меня убить. Некоторым это удавалось.
  Один раз я вел двух братьев, двух мальчишек. Всю дорогу они защищали и согревали друг друга. А потом, когда оставалось всего пару дней несложных переходов, один из братьев ночью убил другого, и меня заодно, и убежал обратно в снега. Его душу давно сожрал холод, он притворялся, а мы ему верили. Он просто охотился, ждал момента - а мы поверили. Меня тогда несколько дней грызла черная тоска, да такая, что хоть на стенку лезь. Тут, в реальности, не во сне.
  Я видел много ужасных вещей там, в этих снах. Не хочу рассказывать. Помню способ, который позволял мне не сойти с ума, как остальным: я старался смотреть на себя со стороны глазами холода. Как будто ледяной двойник стоит и смотрит со стороны, а я, настоящий я - и есть этот самый двойник. У него нет чувств, нет эмоций - он, то есть я, даже холода не чувствует. Он и есть холод. А холоду все равно, сколько трупов вокруг и как они выглядят, эти трупы. Эмоции живого, не-ледяного 'я' ему не интересны. Не значимы, уж точно. Он, то есть я, просто спит. И видит страшные сны.
  Но бывало и так, что этого не хватало, чтобы удержаться на скользкой грани, сохранить свой разум и душу. Пару раз я умирал там, в той стране, от ужаса увиденного. Представляете - умереть во сне от ужаса? Я помню этот ужас, помню постоянно, он всегда со мной, даже тут, в реальности. Даже здесь, в реальности, он сводит с ума, превращает в зверя, в загнанного в угол пса. И тогда я смотрю на себя глазами холода, и это помогает.
  У меня там друзья... Нет, это не совсем друзья. Понимаете, там те, кто остался собой, кто еще человек, отчаянно пытается сохранить себя, не дать холоду разорвать свою душу на части. А холод везде, кроме тех самых, тайных мест. Там просто не хватает тепла на других, его слишком мало даже для себя. Тепло души прячут, старательно прячут даже от самых близких, а наружу выставляют клыки и зубы. Слишком часто смерть или безумие забирает тех, кто рядом, оставляя в душах открытые раны. И через раны уходит тепло, и жизнь. Поэтому там нет дружбы, настоящей дружбы и любви, но что-то вроде этого - есть.
  Я знал людей, и их было очень не много, которые занимались тем же, что и я - выводили людей в тепло. Я встречал их, с некоторыми даже ходили вместе. Мы помогали друг другу, старались помогать. Наверное, мы были друзьями, да.
  Были там и такие, которые не захотели уходить, оставались жить в снегах, холоде и вечном страхе. Некоторые из них считали, что должны жить так потому, что испытания ниспосланы богами. А некоторые находили себя в этом ужасе. Я лично знал одного такого, а слышал еще о паре. Тот, которого я знал, не боялся ничего. Он жил вне раздирающего холода, вне голода и безумия. Он просто жил, и мог радоваться каждой искорке тепла, каждому редкому лучу солнца. Его не надо было никуда вести, не надо было спасть, он уже спас себя сам. И рядом с ним было тепло. Всегда.
  Но были там и совсем другие люди. Холод выжег им души, но не лишил разума. Они собирались в банды и, как они это называли, веселились. От зрелища последствий их веселья я и умер один раз. От ужаса того, что они творили. И способ мой не помог.
  До каких пределов жестокости способен дойти человек? Зверей заставляет убивать голод, или страх, но только звери в обличии человека убивают для того, чтобы насладиться страданием жертвы. Убивают не ради убийства, а только ради боли, которую испытывает жертва. Боли физической, или душевной - если у жертвы еще осталась душа. Страшнее таких выморозков только те, которые оправдывают свою жестокость какой-нибудь великой идеей, оправдывают перед такими же выморозками. Вот тогда банды выморозков собираются вместе, в одну большую банду.
  И начинается ужас, бесконечный, как холод вокруг.
  Я знал одного такого. Он собрал вокруг себя целую армию, и они не жалели никого, ни больных, ни здоровых, ни людей, ни зверей. "Кто не с нами - тот против нас", говорил он, и "кто против нас - того уничтожить". Он вообще любил говорить такие вещи, его прихвостни подхватывали очередную фразу без раздумий, и шли с ней на очередное зверство.
  Я жил с ними, в их городке, загаженном и залитом кровью по самые крыши. Жил, потому что знал их предводителя. Я знал его еще до катастрофы, до того момента, когда страна моих снов превратилась в ледяной ад. Он, как и я, когда-то был связан долгом, той же самой клятвой, что и я. Но потом, после катастрофы, с ним случилось что-то, и он стал тем, кем стал.
  Он говорил правильные слова о порядке, о вырождении, о совести, которая может спасти души от холода. Он говорил о защите страждущих и о помощи слабым. Многие слушали его, открыв рот, а потом шли убивать тех, кто был с ним не согласен, оправдывая его словами любую жестокость. А я думал, что он просто заблуждается, что он действительно пытается помочь людям, просто так вот уж получается.
  Но потом я увидел его глаза и понял, что вместо души у него мертвая, вымороженная пустота. Ничто.
  А все его слова о долге, справедливости и помощи слабым просто особая форма пытки, которой он пытает своих последователей. Забирает остатки разума и души у тех, у кого еще что-то осталось. И жизнь у тех, кто не согласен отдать.
  Я ушел от него, и он был настолько безумен, что послал своих людей за моей головой.
  С выжившим я отправил ему вызов, сделанный по форме и праву людей долга, к которым он до сих пор себя причислял. И он не смог отказаться.
  Он был сильным бойцом, но слишком долго просидел, отдавая приказы, и слишком много было на нем невинной крови. А я слишком часто сражался за свою жизнь в холодных снегах, чтобы проиграть. Перед боем он сказал мне:
   - Я достану тебя, Защитник, где бы ты ни был, я найду тебя и достану. Я вырву твое сердце, Защитник, скормлю твою душу холоду. Где бы ты ни был, я достану тебя, клянусь!
   А я ответил ему, что не буду прятаться и бегать. Пусть возьмет, если сможет.
  И потом убил его на глазах его выморозков. Быстро и чисто.
  Знаете, как узнавать знакомых после долгой разлуки? Как безошибочно узнавать человека, которого знал очень-очень давно? Или - как в моем случае - как узнавать человека, которого встречал во сне? По глазам. Глаза - зеркало души, а душа у человека одна и та же, какие бы маски он на себя не навесил. Сколько бы лет ни прошло, сколько бы событий не произошло, глаза у человека всегда одни и те же.
  Вот по глазам я и узнал его тут, в реальности. Узнал - и не удивился.
  Я знаю, это клятва не дает мне умереть там, в той стране. Именно клятва раз за разом возвращает меня туда, клятва заставляет ходить по жуткому холоду, в мертвых снегах, искать и спасать. Клятва дает мне и силы, и вечный меч за спиной. Клятва, произнесенная мной когда-то, в теплой и цветущей стране, до того, как эту страну накрыл вечный холод. Клятва, которую я помнил и не собирался забывать.
  Тогда, на поединке, он поклялся этой же клятвой. Он знал, что это за клятва, он уже клялся ею. Ту, первую, он старательно забыл, а вот вторую забывать не собирался. Поэтому я и не удивился, когда узнал его здесь, в настоящем мире.
  Он изменился не сильно - глаза не врут. Внутри, вместо души, у него была все та же вымороженная пустота, ничто. Вечный черный холод сочился из его глаз, но он по-прежнему говорил правильные слова. Все те же слова, про порядок, про справедливость и закон. Но при этом, по его словам, законом можно пренебречь, ради справедливости, а справедливость можно растоптать ради закона. Он был мастер говорить, да.
  Он тоже меня узнал, я понял это по его взгляду.
  Я не снайпер, я вообще неважный стрелок, а мечи здесь вышли из моды много веков назад. И правил вызова здесь не существуют, таких, как там, в ледяной стране моих снов.
  Поэтому я просто убил его, разрядил в него обойму пистолета, на очередном его выступлении, во время очередной блестящей речи.
  Я не большой мастер стрельбы, поэтому все получилось не так быстро и чисто, как хотелось.
  Народ обожал его, боготворил. Говорят, под стенами Верховного суда до сих пор стоит толпа и требует моей смерти. Им все равно, что смертная казнь давным-давно вне закона в нашем государстве: говорят, ради этого они готовы либо поменять закон, либо разрушить государство.
  Я слышал, они готовы убить любого, кто им помешает. Но пока их не много, меньше, чем нормальных людей. Так говорят.
  Конечно я знал, на что иду. В конце концов мой долг, дело моей жизни не здесь, не в этом мире. Здесь мне достаточно чуть-чуть еды и немного места, где можно уснуть. Пожизненное заключение меня вполне устраивает.
  Но судьи решили иначе.
  Они решили, что я болен, что я сумасшедший. Представляете? Меня записали в сумасшедшие за то, что я убил самого опасного безумца в этом мире! Они заменили мне пожизненную тюрьму на пожизненную лечебницу - ну что ж, так даже лучше, я не против. Врачи, применив ко мне все известные средства, не смогли переубедить меня, что реальность реальнее снов - поэтому меня считают неизлечимым. Они никогда не выпустят меня отсюда, но это даже хорошо - я по-прежнему вижу сны.
  А когда меня начинают мучить сомнения, когда слова врачей становятся слишком убедительными, или когда сны не приходят слишком долго, я достаю из тайника старый изодранный газетный лист с душераздирающим репортажем о том, что я совершил. И я перечитываю его снова и снова, особенно эти строки: "...последними словами этого выдающегося человека, надежды нашей нации, зверски убитого маньяком-одиночкой, его последними словами были: "сердце... защитник... клянусь, я достану...". Даже на пороге смерти этот великий человек не переставал думать о своем народе, который он клялся защищать всем сердцем"... и так далее. И тогда я снова и снова говорю: "приди и попробуй. Я не буду прятаться. Я буду ждать"
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"