"Они себя воинами называют..., да какие они воины, они же с детьми, стариками и женщинами воюют..., мрази они, а не воины."
Норд-Ост. Неточная в словах, но точная в мыслях передача слов Иванова С.Б., министра обороны России (2001-2007)
- Слушай, а как у тебя с патронами? - Андрейчук перекатился поближе к Шоскину и задал самый в последнее время риторический вопрос.
- Да что б тебя! - Шоскин шмальнул практически наудачу, но, судя по стону, попал, - хреново у меня с патронами, - наконец ответил он, вытирая лоб. - Миша, не лезь под руку, знаешь же, что хреново!
- Ну а у меня вообще в обрез. Последняя! - Андрейчук достал свои самые хранимые полцинка и вставил в автомат, - Сань, я просто надеялся, поможешь?!
- Помогу... - Шоскин вставил и свой рожок, - найдется и у нас...
Ребята действительно думали, что все. Вот и конец. Хорошая служба по контракту, а все же не так хороша, как казалось. Но здорово, что родным с деньгами проблем не будет, хотя, если отдадут..., а если нет... Саша Шоскин думал, что у него брат старший - юрист, которых не бывало, отсудит, и матери на новые хоромы отгребет. Так умирать не страшно. Тем более с друзьями. Вот он, Андрейчук Мишаня, конечно парень не фортовый, но с ним всегда было интересно. Такого нарасскажет. Стрелять, правда, сученыш, не умеет не фига, но он же интеллигент, как его только сюда занесло, совершенно неясно...
- А чо это? - Миша первый задал вопрос.
- В смысле? - насторожился Колян.
- А чо не стреляют? - интеллигент Миша продолжал свою мысль.
- Да кто их знает, выжидают, наверное.
- А чего выжидать? - Шоскин пожал плечами, - знают же, падлы, что все, нет у нас ничего, нас бы как собак перестрелять.
- И что нам теперь делать? - Шоскин заметил, что только рядовые задают эти вопросы так. Без диалекта, по-научному. И действительно, смешной был единственный рядовой среди их офицерской команды. Сережа Иванов, причем ударение на первое "А", как у известного художника. А что этот художник нарисовал, чтобы стать известным, Шоскин не знал. Смеялся, когда рядовой заявлял, что у него ФАМИЛИЯ! Но вот вспомнить не мог. Шишкина помнил, да и даже, как ему казалось, Васнецова помнил. Ему казалось, что этот самый Васнецов(*) когда-то нарисовал "бурдалаков (или как их там) на Волге". Во всей этой чепухе в его голове, хорошо было только то, что Шоскин Волгу с большой буквы представлял, хотя и не видел ее ни разу. Москву-реку видел, конечно же, да и Оку тоже, но не знал, скорее всего, Ока это или Москва, а вот про Волгу знал мало, хоть и называл с большой буквы.
- А нам ждать, - ответил он, как отрезал. - Не стрелять. Посмотрим, что предпримут.
А враги не предпринимали. Ждали долго. Часа четыре ждали. А враги не идут. Как командир, Шоскин должен был что-то решить, и он решил:
- Идем, ребята, все равно помирать, а так нас еще, может быть, героями сделают.
- Может, отсидимся? - Ванька "Хмырь", фамилия которого вовсе была не Хмырь, а наоборот, Добролюбов, и тот, который был радист, и тот, который, собственно, техникой в отряде ведовал, предложил наилучшее решение: - может, отсидимся. Я здесь налажу связь и узнаем, что там у командования.
- Давай! - согласился Шоскин, но дал Хмырю всего еще три часа, - но только смотри, стрелять начнут, я тебя, инженер, сам на дуло натяну!
- Не ссы! - удовлетворил его Хмырь, и начал колдовать с проводами.
Прошло два часа и сорок семь минут. Не перестающий глядеть на часы Саня в эту секунду посмотрел на Добролюбова.
- Слушай! Осталось тринадцать минут, что с связью?
- А хрен знает. Может, еще час накинешь? Все равно ведь не стреляют.
- Да мы вообще график просрали, давай выдвигаться! - ответ был вполне ожидаемый.
- Ты командир, - пожал плечами Хмырь и сделал движение, которое досадило бы самому честному Пилату. Ведь так потерев руки об руки, их даже римский префект не мыл.
- Ты еще работать будешь? - поинтересовался у него Шоскин.
- За одиннадцать минут я не управлюсь. Час бы, - Хмырь, как мог, объяснил ситуацию, - да и то не знаю, смогу ли. Ничего современного, как ты помнишь, не работает, а по проводам... не знаю, прости, здесь все линии перестреляли. Восстанавливаю каждую ниточку.
- Долго работаешь, - прокомментировал Шоскин.
- Здесь нет системы, командир. Я из кожи вон лезу, но не нахожу.
- Тогда пойдем.
- Ты хоть и командир, но идиот. Вспомни, сколько патронов у тебя в стволе. Я вот, вроде и инженер всего лишь, хоть и старшего состава, а помню: ты рожок последний вставлял, очередью не крыл, но щелкал. Семь у тебя осталось. У Миши нашего вообще два, у Коляна тоже семь, как у тебя, у меня больше, могу поделиться, у меня одиннадцать, а еще у солдатика нашего знаешь сколько? Ты даже поверить не сможешь. У него ни одного, а он молчит. И как ты с этим богатством выйти хочешь?
- Не знаю, - желваки у Сани начали ходить. Он, действительно, оставался командиром в этой немногочисленной бригаде, - давай делить поровну.
- Ты на меня-то не смотри, - засмеялся Хмырь, я же вообще не стрелок, я вам отдам все. Знаешь, мне ведь матушку тоже охота увидеть, я же не особо хорош в юности был, а теперь, и профессию приобрел, и друзей..., знаешь, забирай все, вы меня выведете, а я вам, честно говорю, постараюсь наладить связь.
- Тебе тоже патрон нужен, - Шоскин вынул из рожка один патрон, - если не стреляешь во врагов, но хотя бы себя спасешь этим, - он передал Хмырю подарок, - держи.
- Держу, но ты меня не знаешь, я в себя стрелять не смогу.
- Эти научат. Если что, в плен не попадайся. Этот патрон - твое спасение.
- Я учту, конечно, но что делать с связью? - Хмырь помялся и показал командиру провода.
- А что? Мы с тобой минут пять проговорили, сворачивай свое добро и..., я ребят разбужу, пойдем. Расстреляют, так и флаг им в руки.
- Флаг в руки, а умирать не хочется, - пробурчал Добролюбов, но начал сворачиваться. Когда он закончил, все бойцы в составе четырех офицеров (включая его) и одного рядового (Иванова, ударение на первую А, прошу не путать), были готовы.
- Пойдем и дадим им жару! - совершенно не веря в свои слова, сказал Шоскин. Он-таки вручил Хмырю патрон, хоть тот и отнекивался, как мог...
Бригада зачистки покинула высоту. Современные способы связи были не такие, как это было хотя бы два месяца назад. Мобильных телефонов теперь не было. Свои или чужие, в любом случае, какие бы то ни были враги или друзья отключили такую привычную сотовую связь. Два месяца назад Шоскин мог поговорить со своей мамой из любой точки мира, а сегодня..., а сегодня случилась война. И делать нечего. И связи нет. К плохому привыкаешь гораздо труднее, чем к хорошему... И надо идти, но почему не стреляют?
Не стреляли. У Саши Шоскина были мысли: а вдруг это союзники вырезали врагов, а вдруг у тех было еще меньше патронов, хотя в это не верилось. Его мысли прервал единственный рядовой:
- Саш, мы все устали, командуй привал.
- Не устраивает.
- Ну, Саш!
- Слушай, Иванов, командиру не перечь. Я понять не могу...
- А я, думаешь, могу?
- Я понять не могу, почему не стреляют?
- А тебе, что ли, от этого худо?
- Да без разницы, но у меня мысль крошится. Враги не стреляют, а так не бывает, вникаешь?
- Мне тоже без разницы, Сань. Главное, чтобы мы жили.
- Это не главное. - Шоскин отрезал так, как будто жил в те времена, когда люди считали, что есть Бог, и верили в Него.
- Как это?
- А так. Я вижу следы деревни, нам надо там быть первыми. Если наши нас спасли, то честь им и хвала, но то, что они нас отсюда не забрали - это их ошибка.
- Почему?
- Да я откуда знаю, я так чувствую.
Деревня была рядом. И они в нее вошли. Почему не стреляли, стало понятно несколько позже, когда офицеры с усталости и перепугу разрядили свое оружие во встретивших их бабок, страшных, как сама смерть, и даже кое-как удерживающих в своих дрожащих руках допотопные винтовки. Ребята пока еще не знали, что бабки - это единственная сила на деревне, и они ее благополучно разрушили. Они пошли дальше. Извинились, конечно, хотя, какие, да и перед кем могут быть извинения. В деревне были только женщины. Слава Президенту, без оружия, а то пришлось бы еще и их зачищать. Да и связь наладили. В конечном итоге Хмырь оказался нормальным инженером, не зря себе хвалу возносил. Оказалось, что врагов на высоте покосили союзники, а поскольку связь новая, командиру сообщить не было никакой возможности. Шоскин запросил заданий и полномочий, но ему, почему-то не ответили, видимо уж очень заняты были стратегическими вопросами. Точнее, ответили, но сначала приказали ждать, а уж через месяц лишь развернутый ответ дали. В сообщении командиру значилось: "Занимать местность".
И он стал занимать местность. Очень активно, и даже непонятно, для военного начальства или для себя. Месяц же вроде бы до этого окапывался, но нет, ему не хватило ухода и почтения от местного населения. Не только те бабки стали его жертвами. Ребята - те четверо, которые с ним вместе выжили, трое офицеров и один рядовой, спрашивали у него: что же ты делаешь, ты же солдатом был? А Шоскин, сплёвывая, отвечал: "Я пока ответа ждал, книжицы, тут в одном доме взятые, старые, но мудрые читал. Вот честное слово, мудрые, хоть и писаны в незапамятные времена всякими разными учеными. И говорят они в один голос о том, что нет и никогда не было чести рыцаря, что всегда, во все времена, такие воины, как я и как вы, воевали с женщинами и детьми. И в этом была их сила. Не было никаких реверансов. Никогда. Только мы с вами идиоты без патронов на превосходящего врага лезли. Да, точно идиоты... И вот теперь я просто хочу оправдать историю".
* - Имеется в виду художник Репин, такой же передвижник, как и Васнецов