Гор Олег : другие произведения.

Просветленные видят в темноте (главы 1-8)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Главы 1-8 одним файлом. Книга вышла, купить можно, например, тут: https://www.labirint.ru/books/643802/
[]
  Просветленные не боятся темноты
  
  
  Пара слов от автора вместо предисловия
  
   То, как началось и проходило мое обучение у неправильного монаха брата Пона, описано в текстах "Просветленные не ходят на работу" и "Просветленные не берут кредитов".
   Несмотря на все пережитое, я оказался не готов к тому, что произойдет дальше.
   Искренне надеюсь, что эта книга уничтожит надоевшую рутину обыденного существования читателей так же как брат Пон в свое время уничтожил мою размеренную и приятную жизнь в Паттайе.
   Названия и имена изменены, топографические ошибки допущены осознанно, любые совпадения случайны.
  
  
   Глава 1. Явление из мрака
  
   Мягкие руки легли мне на плечи, и хриплый женский голос, пахнущий сигаретами и ромом, прошептал:
   - Пойдем танцевать. Ты же хочешь, я вижу...
   - Нет, спасибо, - отозвался я, с изумлением наблюдая за тем, как в душе поднимается отвращение.
   Ведь Аня - женщина красивая, умная, и за версту видно, что я ей нравлюсь.
   - Ну и дурак! - фыркнула она и, проведя по моей шее коготками, направилась в обход стола.
   Я вздохнул и пососал из соломинки, надеясь выдавить изо льда в стакане хоть немного арбузной мякоти: шейки в дорогом ресторане "Облико морале", где мы сидели, делали куда хуже и водянистее, чем у нас на Пратамнаке, зато стоили они в четыре раза дороже.
   Друг мой, ради дня рождения которого я сюда приперся, успел надраться и выплясывал под группу "Тату" в компании пары красных, точно креветки, туристок из Питера. Музыка орала, гоготали пьяные американцы за соседним столом, воняло потом, паленым виски и дешевыми духами.
   Мне в такой обстановке было не то чтобы весело, в последние годы я утратил вкус к развлечениям подобного рода.
   Нельзя сказать, что я и раньше пил много, теперь же совершенно не испытывал влечения к алкоголю. Да и вообще желания мои выглядели куда более спокойными и, если можно так выразиться, "прозрачными", чем до поездки на север Таиланда.
   Из второго путешествия туда я вернулся чуть меньше года назад.
   Аня, облаченная сегодня в красное короткое платье, обняла за мускулистые плечи Виталика, нашего дайвера, зашептала что-то ему на ухо, мстительно поглядывая на меня. Потом они дружно заржали, и уже вдвоем уставились в мою сторону: он - насмешливо, она - с вызовом.
   Я отсалютовал им нагревшимся стаканом и подумал, не заказать ли новый шейк.
   Насмешка, один намек на которую некогда заставлял меня дергаться, теперь не трогала вовсе - нет, я ее замечал, регистрировал, но не испытывал по этому поводу никаких эмоций.
   Аня распрямилась, вызывающе тряхнула рыжей гривой.
   - Ты чо сидишь, братан?! - воскликнул наклонившийся в мою сторону Виталик. - Задремал?!
   И в этот момент рядом с нашим столом появился невысокий, крепкий таец в вызывающе-оранжевой майке и джинсах, "украшенный" копной сальных волос, почти целиком закрывавших его лицо.
   Заметив этого типа, я испытал вялое удивление - и как только охрана пустила?
   - Привет, чуваки! - воскликнул он по-английски, сочно рыгнул, пошатнулся и ухватился за спинку стула.
   - Ты кто такой? - недовольно спросил Виталик на том же языке.
   - Ваш друг! - воскликнул таец, и игриво хлопнул по лысине здоровяка Толика, имевшего бизнес из нескольких кафе в Наклыа.
   - Э! - недовольно проворчал тот, начиная подниматься. - Оборзел?
   На английском Толик мог изобразить разве что пару ругательств и хрестоматийное "Май нейм из Вася".
   Лицо Виталика перекосило от злости, я же не испытал ни раздражения, ни гнева. Спокойно отметил лишь, что голос тайца в джинсах я где-то слышал, и вроде бы не так давно, но кажется не в Паттайе.
   Толик воздвигся над чужаком как Годзилла над обреченным небоскребом и, не тратя времени на слова, ударил. Откровенно пьяного тайца в этот момент качнуло вперед и вниз, так что вышло нечто вроде поклона, и тяжелый кулак хозяина кафе прошел мимо цели.
   Могучий замах повлек Толика дальше, и он тяжело, с матюками, кувырнулся через стул.
   - Ну все, ты попал! - заявил Виталик, вскакивая.
   Таец в этот момент распрямился, тряхнул головой, словно пародируя жест Ани, и я увидел его лицо!
   Изумление шарахнуло меня подобно разряду тока.
   Это был брат Пон, "неправильный монах", мой наставник из вата Тхам Пу!
   Но в таком виде, в каком я не мог представить его и в кошмарном сне: антаравасаки нет, голова не обрита, вместо сумки для подношений наряд завсегдатая ночных клубов Паттайи, да и замашки под стать одежде!
   - Стоп! Я разберусь! - поспешно сказал я. - Удержи Толика!
   Наш большой друг поднимался, раздраженно пыхтя и сотрясая воздух ругательствами. Со стороны танцпола спешил качавшийся от выпитого именинник, в кильватере у него держались "креветки" из Питера, американцы от соседнего столика таращили глаза.
   Чудно только, что никто из персонала не обратил на инцидент внимания.
   Но размышлять над этой странностью я не мог в силу нехватки времени.
   - Пойдем, - сказал я, аккуратно беря брата Пона за предплечье. - На воздух. Подышим немного.
   Я был очень рад его появлению, но одновременно испытывал смущение, что вижу монаха в таком виде.
   От души чуть отлегло, когда брат Пон подмигнул.
   Нет, не может быть, чтобы он пил на самом деле, притворяется - лицедей из него изумительный, я это отлично знаю.
   - Сча я ему врежу! - завопил Толик, но я уже не слушал.
   Мы с братом Поном шагали между столами, причем двигался он ловко и уверенно, без пьяной расхлябанности, но при этом не забывал икать, глупо таращить глаза и выкрикивать "Хей-хоп!".
   От смеха я удерживался с большим трудом.
  
   Выход я выбрал не главный, и поэтому мы очутились не на шумной, залитой ярким светом и забитой людьми Уолкинг-стрит, а в погруженном во тьму, узком и довольно вонючем переулке.
   Но внутри у меня в этот момент пели птицы и разносилось благоухание цветов.
   - Брат Пон? - спросил я дрожавшим от волнения голосом. - Вы? Как? Откуда? Почему так странно выглядите?
   На шее у монаха болталась золотая цепь, а джинсы были все в молниях и клепках.
   - А ты как выглядишь? - отозвался он со знакомым смешком. - Осознай-ка! Забрался в кабак, битком набитый пьяными фарангами и продажными женщинами, и для чего? Ладно бы хоть получал от этого удовольствие, искренне отдавался порокам!
   Щеки мои залило горячим, уши запылали:
   - Но я...
   Наверняка сказал бы какую-нибудь глупость, попытался бы оправдаться, но брат Пон перебил меня:
   - Я выгляжу так, как мне нужно в данный момент. А сейчас я явился к тебе, пришел из благословенного мрака. Ведь я обещал, что найду тебя, что мы с тобой встретимся?
   - Обещал, - я вспомнил наш последний разговор в заброшенном маленьком вате. - Только вот сейчас не самое подходящее время...
   - Что? - брат Пон вытаращил глаза так, словно с ним человеческим голосом заговорила жаба. - Неподходящего времени и места не бывает, есть только один момент, когда ты в силах что-то делать, что-то изменить, и в конечном итоге обрести свободу. Называется он - сейчас.
   Вот тут мне стало по-настоящему стыдно, я нервно кашлянул, почесал в затылке.
   - Возвращайся туда, к своим друзьям, - неожиданно сказал монах. - Развлекайся. Только осознавай, где ты, что ты делаешь и зачем... Я тебя сам найду...
   - А мы... ну... - я хотел поинтересоваться, в какое путешествие и когда мы на этот раз отправимся, но вовремя понял, что брат Пон не ответит, скорее всего просто не обратит внимания на вопрос.
   - Только не жди, что я буду тебя наставлять, - продолжил он, глядя на меня пронзительными глазами, что слегка поблескивали во мраке. - Я тебя ничему не учил. Вообще мне нечему тебя обучать.
   В первый момент я решил, что ослышался.
   А как же храм в джунглях и то, что там происходило, и как же наше длинное, полное событий путешествие? Чем мы занимались все это время, как же лекции, наставления и разные упражнения?
   - К-как? - это прозвучало как жалкое, придушенное карканье.
   - Не пыжься, все равно сейчас не поймешь, - брат Пон, судя по широкой ухмылке, наслаждался моим замешательством. - На, этот предмет поможет тебе лучше тысячи слов.
   И он положил мне в ладонь нечто прохладное и гладкое.
   А затем ободряюще хлопнул меня по плечу, отступил в сторону и сделав вроде бы всего один шаг в сторону Тапрайя-роад, но при этом растворился в темноте, не оставив ни движения, ни звука.
   Вернувшись в ресторан, я обнаружил, что держу алую гроздь цветков бутеи.
   В точности такую же, какую я не самым обычным образом сорвал год назад с высокого дерева.
  
   Следующим утром пришлось встать рано, поскольку меня ждала вторая часть дня рождения - Виталик подарил имениннику дайв-трип, и мы заранее решили, что все тоже поедем нырять.
   Поднялся я в редкостно тяжелом настроении, неприятное послевкусие от разговора с братом Поном не развеялось, даже стало сильнее, возникло ощущение, что наставник поймал меня на чем-то постыдном, запретном. Не помогло и созерцание цветка бутеи - зачем монах выдал мне эту штуку, на что она должна намекать?
   И что значили его слова насчет того, что он меня никогда не наставлял и ему нечему меня обучать?
   Я отловил ближайшего таксиста-мотобайщика, и поехал на пирс Бали Хай.
   Народу на лодке дайв-центра "Человек-амфибия" было как всегда полно, туристы рассаживались по шезлонгам на верхней палубе, суетилась команда и дайвмастера, белозубо скалился капитан.
   Аня показала мне язык, страдающий от похмелья Толик выдавил хмурую улыбку.
   Взревел двигатель, и наше судно, качнувшись, принялось неспешно отходить от причала. Чтобы сохранить равновесие, я ухватился за поручень, и невольно пихнул стоявшего ко мне спиной мужчину.
   - Извин... - начал я и осекся, поскольку мужчина повернул голову.
   Это оказался брат Пон, но на этот раз он выглядел совсем иначе: волосы собраны в аккуратный пучок на затылке, вместо джинсов обычные шорты, какие по сто бат на любом развале, голый торс, и золотая цепь с шеи исчезла.
   Ничего удивительного, что никто из наших его не узнал, если кто и увидел, то принял за обычного туриста откуда-нибудь из Бурятии или Узбекистана.
   - Что, не ожидал? - спросил монах, проказливо хихикнув.
   В этот раз меня вместо замешательства охватило необычайное спокойствие, миг я словно наблюдал сцену нашей встречи со стороны, а затем мир вокруг меня одновременно рассыпался и обрел удивительную, живую целостность. Закрутилось колесо из тысяч элементов восприятия: запахов, фрагментов осязания, звуков, мыслей и эмоций, зрительных образов.
   Все это было мной, и внутри меня и снаружи и, несмотря на кажущийся хаос, складывалось в необычайную гармонию, сложный порядок, от которого я мог уловить лишь обрывки.
   За год, прошедший с момента нашей последней встречи с братом Поном, я несколько раз впадал в это состояние, называемое им "преддверием бодхи", и порой задерживался в нем на часы, но никогда не переживал его с такой остротой.
   Через мгновение все стало как раньше.
   - Вот видишь, - сказал он. - Уже есть какая-то польза от того, что мы встретились. Только разве это можно назвать обучением?
   Слов у меня в этот момент не нашлось, да и желания говорить не обнаружилось.
   - Пойдем, - продолжил монах. - Надо на тебя посмотреть как следует.
   И мимо будочки, внутри которой помещались дайвмастера, по лестнице вниз мы спустились на нос и уселись рядом с форштевнем, по тайскому обычаю обмотанным полосами разноцветной ткани и украшенным гирляндами желтых цветов в честь духов-покровителей.
   Некоторое время брат Пон меня рассматривал, а я боролся с ощущением, что его "рентгеновский" взгляд пронизывает тело насквозь и видит все, вплоть до затаенных желаний и содержимого кишечника.
   - Нормально, - сказал он. - Ты растерял кое-что, это было неизбежно... Но главное! Главное ты сохранил.
   Я расслабился и облегченно вздохнул.
   Жизнь моя в последний год не была лишена проблем, но они меня более не волновали. Я почти всегда находил возможность изменить поток событий так, чтобы он меня устраивал. В любой сутолоке и горячке отыскивал время, чтобы заняться упражнениями, полным осознаванием, установлением в памяти или разложением объекта на части.
   Эмоции никуда не делись, но теперь я повелевал ими, а не наоборот.
   Удивительно, но перемен во мне и в моем характере никто и не заметил, ну а я не спешил делиться переживаниями с друзьями, знакомыми или даже родственниками, время от времени приезжавшими из России.
   - Теперь рассказывай, что помнишь из моей науки, - брат Пон хлопнул себя по коленям и ожидающе на меня уставился.
   Я почесал в затылке и начал говорить...
   Струи восприятия, которым мы на самом деле являемся, восемь видов сознания, формирующих человеческое существо - зрительное, слуховое, обонятельное, вкусовое, осязательное, ментальный регистратор образов внутреннего мира, потом ум, комбинирующий объекты шести предыдущих, и за всем этим сознание-сокровищница, алая-виджняна, истинный центр всего.
   Именно она, используя "семена", следы прошлых деяний, "выращивает" события нашей жизни, разворачивает их в определенной последовательности. При этом не имеет особого значения, как воспринимать эти события, как перемещения объектов в материальном мире или как нескончаемый поток дхарм.
   Ведь и за тем и за другим лежит пустота, шуньята, нечто неописуемое, но доступное для восприятия.
   Правда воспринять его способен лишь тот, кто сумеет осуществить "поворот в основании", сможет прервать цикл прорастания "семян", появления из них плодов и новых "семян", оторвать внимание сознания-сокровищницы от иллюзорных объектов внешнего мира.
   Обратить его внутрь, на само себя.
   - Неплохо, - сказал брат Пон. - Есть фундамент, на котором мы построим здание. Возведем дворец не-обучения...
   Я хотел спросить, что он имеет в виду, но монах не дал мне вставить и слова.
   - Иди, - буркнул он, толкнув меня в бок. - Скоро тебя позовут.
   Обернувшись, я увидел, что прямо по курсу из морской бирюзы вырос прыщ островка Ко Рин, а это значит, что вот-вот начнется обязательный для всех брифинг перед погружением.
  
   Отныряли мы замечательно.
   Виталик сводил нас под воду сам, и показал много интересного - и мурену, чья башка торчала из норы, и полупрозрачных каракатиц, и акулу-няньку, засевшую в логове под кораллами.
   Так что на лодку после второго дайва я выбрался довольный как слон.
   Но едва успел стащить гидрокостюм, как рядом объявился улыбающийся брат Пон.
   - Самое время для практики, - промурлыкал он. - Проверим, что ты можешь.
   "Внимание дыхания" далось мне без малейшего труда, в состояние смрити, полного осознавания, я вошел к тому моменту, когда сполоснулся и, переодевшись, вернулся на верхнюю палубу.
   Каждый вдох, положение тела, движение мыслей и чувств, ситуация, в которой я нахожусь - все вместе, и в то же время по отдельности, обвивающие друг друга, но не сливающиеся между собой потоки, в совокупности называемые обычно "личностью", "персоной", "Я".
   "Созерцание объекта" я выполнил тоже достаточно быстро, вызвал из памяти образ дерева, над которым некогда медитировал в джунглях, и вот оно, торчит из палубы меж возбужденными туристами.
   Но не успел я обрадоваться успеху, как под ногами у меня словно разверзлась бездна.
   Алчное, леденящее ничто, прячущееся за карнавальной маской обыденности...
   - Тихо, тихо, - сказал брат Пон, беря меня за предплечье.
   От его прикосновения все тело слегка встряхнуло, по позвоночнику побежала теплая, щекочущая волна, и я оказался в обычном, разве что несколько раздраженном состоянии. Мгновением позже я ощутил гнев, что сменился разочарованием, печалью, а потом эмоции сплелись в тугой колючий клубок где-то в груди.
   "Это не мое, это не я" - подумал я, пытаясь отстраниться от этого половодья чувств.
   Ощущение пропасти под ногами я несколько раз переживал во время прошлого учебного "семестра", и всегда оно пугало меня до полусмерти, оставляло разбитым и опустошенным.
   - Это в одно и то же время и ты, и не ты, - брат Пон, как обычно, словно читал мои мысли. - А кроме того, ты еще не до конца избавился от аффектов, от тех иллюзорных пут, что привязывают нас к сансаре.
   - Но если они иллюзорные, то какой смысл с ними бороться? - с трудом выдавил я, немного справившись с собой.
   - Смотри, допустим, ты столкнулся с тяжелой болезнью, - сказал брат Пон.
   Я кивнул.
   - Страдания, как ты ныне прекрасно знаешь, не имеют реальной сущности. Представляют собой не более чем мгновенно длящиеся комбинации впечатлений-дхарм.
   - Ну да, - подтвердил я, хотя и без особой охоты.
   - Но это же не значит, что болезнь не нужно лечить?
   Я заморгал, пытаясь ухватить концепцию.
   - Да, алчность и ненависть точно так же не имеют истинного существования, - продолжил монах. - Но они могут порождать карму, вызывают появление новых "семян". Прорастая, те вызывают ситуации, неизбежно связанные со страданием... ведь так?
   Логика брата Пона выглядела безупречной, но меня она в этот момент не радовала совершенно.
   - Поэтому с устранения аффектов, на санскрите именуемых клеша, все и начинается.
   - То обучение, которого на самом деле не было? - пробормотал я с недовольством в голосе.
   - Именно! - монах просиял. - А теперь посмотри на этих людей... Что ты видишь?
   Туристы, получившие в момент посадки таблетки от морской болезни, дремали в шезлонгах, мои друзья во главе с именинником собрались в кучку и оживленно что-то обсуждали.
   - Образы, порожденные моим сознанием, - еще более мрачно заявил я.
   - Тоже верно, - согласился брат Пон. - Но за этими образами есть другие существа. Разумные, обладающие таким же осознанием, как и у тебя...
   - Ну, не совсем таким же!
   - Их алая-виджняна ничем не отличается от твоей, уж поверь мне. Абсолютно. Сияет будто солнце на внутреннем небосводе, только вот скрыта плотным слоем облаков.
   - Тогда к чему то, через что я прошел? - поинтересовался я почти с отчаянием. - Неужели все зря?
   - Как сказал один из древних: "Нет ни одного живого существа, что не было бы наделено истинной мудростью. Только цепляющиеся за омраченное сознание не могут реализовать ее. Если же отсечь омраченное сознание, то истинная мудрость тут же воссияет".
   Я открыл рот, чтобы обрушить на брата Пона лавину вопросов, но он остановил меня, подняв руку:
   - Поразмысли об этом. После того, как справишься с эмоциями.
  
   Глава 2. Ликвидация лишнего.
  
   С дайв-бота я спустился в чуть более спокойном, но все еще в мрачном расположении духа.
   - Ну что, поехали? - заявил брат Пон после того, как я распрощался с друзьями.
   Удивительно, но никто из них, даже ехидная Аня, не сказал ничего по поводу того, что я всю дорогу болтал с неизвестным тайцем.
   Монах для того, чтобы сойти на берег, приоделся, дополнил шорты сандалиями и яркой безрукавкой, сплошь покрытой вышивкой, а на плечо повесил рюкзак, потрепанный, но крепкий.
   - Куда?! - осведомился я, ощущая, как в душе поднимается волна ужаса.
   С брата Пона станется отвезти меня на автостанцию, облачить в монашеское одеяние и утащить на пару-тройку месяцев в какой-нибудь дикий угол Таиланда, а то и за его пределы.
   - Не пугайся, - он ухмыльнулся, показав ровные зубы. - Всего лишь к тебе. Посмотрю, как ты живешь... и надо же мне где-то переночевать?
   Дела в последний год у меня шли очень хорошо, и Интернет-магазин и обычные приносили достаточно денег, и поэтому я недавно переехал из одного кондо в другое, по соседству, снял большие апартаменты с видом на море.
   - Поехали, - отозвался я, и мы отправились к моей машине, запаркованной на площади около пирса.
   Увидев черный ниссановский пикап, брат Пон удовлетворенно хмыкнул.
   - Нормально ты тут устроился, - сообщил он.
   Всю дорогу до дома я просидел как на иголках, ожидая от монаха очередной каверзы. Охранник, запуская меня на парковку под кондоминимумом, сдержанно кивнул, а на моего спутника покосился с изумлением.
   Брат Пон высунулся в окно и сказал что-то по-тайски.
   Охранник заулыбался, точно встретил близкого родственника, а затем хлопнул себя по лбу и рысцой побежал за машиной.
   - Мистер Олег! Мистер Олег! - закричал он. - Тут вас спрашивали! Двое!
   - Кто и зачем? - осведомился я, выкручивая руль, чтобы заехать на свободное парковочное место.
   Охранник нахмурился и пожал плечами:
   - Мужчины... Не фаранги...
   Пара тайцев наводили справки обо мне в кондо, где я живу? Зачем? Что им надо?
   В лифте я встретил соседей с девятого этажа, со мной они любезно поздоровались, а вот на брата Пона уставились с натянутыми ухмылками. Решили, должно быть, что я завел себе дружка из голубых, но почему-то не нежного юношу, а мужика в возрасте, с сединой в волосах.
   Начнут ведь трепать языками направо и налево...
   Апартаменты у меня были не чета прежнему жилищу - большая спальня, гостиная, кухня, кладовая, да еще и балкон, на котором умещается не только стол с двумя стульями.
   - Добро пожаловать, - сказал я, запуская брата Пона внутрь. - Я у вас в гостях был. Теперь вы...
   Монах усмехнулся, но промолчал.
   Зато войдя в комнату, направился прямиком туда, где располагался небольшой стеллаж - книги, диски с музыкой и фильмами, безделушки и подарки, которые больше некуда деть.
   - Хорошая штука, - сообщил брат Пон, взяв с полки вазу из чешского хрусталя.
   И не успел я ответить, как он швырнул ее об пол.
   Раздался звон, сверкающие осколки полетели в стороны, ну а я замер с открытым ртом.
   - Что... что вы делаете? - выдавил я, когда первый шок прошел.
   - Встряхнись! - рявкнул монах. - Проснись! Осознай, где ты, и что ты! Быстро! Полный срез по всем сознаниям!
   Мне понадобилось несколько минут, чтобы понять, что именно он от меня хочет.
   - Какие запахи ты осознаешь! Что касается твоего тела! Быстрее! Не раздумывай! Осознавай!
   Ветер шевелит занавеску у балконной двери, несет мягкий аромат Сиамского залива... орет внизу, на пляже, тайская торговка... майка неприятно липнет к спине... во рту послевкусие от пончиков, съеденных на лодке... мысли о том, что ваза, разбитая братом Поном, стоила бешеных денег...
   Ничего себе срез! Вот уж точно, ничем я от друзей не отличаюсь.
   Накатила печаль, и ее я тоже осознал, но фиксироваться на ней не стал, и она быстро растворилась без следа.
   - Вот так, хорошо, - сказал брат Пон, усаживаясь на диван. - А то ты сладко спал. Погрузился в дрему обычной жизни, и кого волнует, что в ней присутствовали всякие медитации и мысли об освобождении... Теперь я буду встряхивать тебя регулярно, и если для этого понадобится разбивать или ломать что-то, то я буду это делать.
   Я вздохнул: в том, что монах способен на подобное, сомнений не было.
   - Почему, когда я рядом с вами, из меня постоянно лезет что-то не очень приятное? - спросил я. - Только вчера я думал, что забыл о таких вещах, как злость и раздражение, и вот здравствуйте...
   Брат Пон заухмылялся и ответил:
   - Сорняки должны вырасти, чтобы их можно было выдернуть. Как же иначе? Вспомни обезьяну, что каталась на спине Просветленного и лупила его палкой, когда он воплотился в образе буйвола... Ведь он мог растоптать ее копытами или поднять на рога, но он терпел, даже когда она швыряла комьями тины ему в глаза или мешала пастись, дергая за хвост. А все потому, что она не давала ему "задремать", и позволяла отследить малейшие движения аффектов в сознании, хотя там от них были всего лишь следы... Удивленному лесному духу, что спросил Просветленного о причинах его смирения, тот ответил "ведет себя он так, словно старается мои грехи очистить. И если кротость я не проявлю, то кто же, как не я, окажется неблагодарным?".
   После краткой паузы он добавил:
   - Если рядом с наставником ты ощущаешь только благость и счастье, то либо ты уже достиг окончательного бодхи-освобождения, либо с этим наставником что-то не совсем правильно.
   - С наставником, который меня ничему не учил, и учить не собирается? - уточнил я полушутливо.
   - Совершенно верно! - монах важно кивнул - Только так и можно научить. Отправляйся теперь за веником и совком, а то еще порежешься...
  
   Мы сходили поесть в одну из кафешек по соседству, а когда вернулись, брат Пон заявил:
   - Сейчас ты будешь заново учиться медитации на объекте. Располагайся.
   Он облюбовал все тот же диван, ну а мне пришлось устроиться на полу, на толстом ковре.
   - Раньше ты упражнялся с деревом, теперь же вместо него будет человек, - продолжил монах.
   - Человек? - удивился я. - Какой?
   - Ни в коем случае не бери моделью кого-нибудь из знакомых, и тем более не сосредотачивайся на известных личностях... Наилучший вариант - отталкиваться от качеств, противоположных тем, что есть в твоей собственной персоне... Ну, пол, мы, пожалуй, оставим... Глаза у тебя темные, пусть у него будут голубые, волосы у тебя русые, пусть у него иссиня-черные, и так далее... Понял?
   Я кивнул и принялся за дело.
   Сознание, привыкшее к тому, что медитация идет определенным образом, поначалу упорно подсовывало мне образ дерева, знакомого до последнего листочка и трещины в коре.
   На то, чтобы отодвинуть его в сторону, мне понадобился не один час.
   А затем я попытался воткнуть на место объекта созерцания некое человеческое существо... проблема в том, что дерево я некогда взял из реальности и долго разглядывал перед тем, как восстановить мысленно, а тут все предстояло конструировать с нуля, исключительно силой фантазии.
   От усилий я даже взопрел, хотя солнце давно зашло, и у меня в апартаментах было вовсе не жарко.
   Возник образ, сначала размытый, затем все более и более четкий: жилистый носатый тип с маленькими ушами, облаченный в рубаху цвета хаки с закатанными рукавами, джинсы и полувоенные ботинки, с рыжими усишками и того же цвета бородкой, но совершенно лысый.
   Я держал его в сознании, разглядывая, добавляя детали - морщинка над переносицей, правый глаз чуть больше левого, губы пухлые, выпяченные, да еще и волоски на костяшках пальцев.
   В один момент человек этот задвигался, недовольно мотнул башкой, и в следующий миг я потерял концентрацию.
   - Достаточно, - сказал брат Пон, и я заморгал, возвращаясь к реальности.
   Судя по ломоте в спине, просидел я неподвижно не один час, да и за окнами уже начало светать. Я зевнул, с удивлением отметив, что по большому счету не особенно хочу спать, а вместо ожидаемой вялости ощущаю прилив бодрости.
   - Теперь ты должен поддерживать его, вкладывать силы и энергию в этот образ, - настойчиво проговорил монах. - Необходимо его оживить, понять, как он говорит, двигается, какие у него любимые словечки, почему он с такой неприязнью относится к неграм.
   Я нахмурился, пытаясь сообразить, к чему эта деталь.
   Но времени на размышления не оказалось, поскольку брат Пон безо всякого перехода заявил:
   - Но заниматься будешь уже в другом месте... сегодня ты должен съехать отсюда.
   В ушах у меня зашумело, в горле пересохло, изо рта вырвалось судорожное:
   - К-как? Почему? Мы все же уезжаем?
   - Нет, Паттайю ты в ближайшее время не покинешь, но жить тут не будешь.
   - Но как?! Я не могу?! У меня же это... здесь...
   Я мог сказать, что заплатил за два месяца вперед да еще внес депозит, что в кондо быстрый и стабильный Интернет, нужный мне для работы, а в Таиланде это вообще редкость, что район Пратамнак мне нравится, что он всем удобен и что я к нему привык...
   - Но как же друзья, знакомые? - пролепетал я, понимая, что для брата Пона эти аргументы не будут иметь никакого значения.
   - Те, что воспринимают тебя в первую очередь по "одежке", то есть по жилищу? - лицо монаха украсила презрительная ухмылка. - Живешь в крутом кондо - молодец, обитаешь в строении попроще - все, неудачник и общаться с тобой после этого не стоит. Какое тебе до них дело?
   - Но я нахожусь в окружении людей...
   - Быть в окружении людей - не значит рабски подчинять себя их представлениям. Ожидания и мнения других по твоему поводу не имеют значения, и в первую очередь потому, что они иллюзорны, что это всего лишь образы, созданные твоим сознанием. Неужели ты до сих пор веришь, что способен воспринимать намерения и мысли тех, кто находится рядом?
   Это заявление мне крыть оказалось нечем.
   - Но... - попытался вставить я, не очень понимая, что именно собираюсь сказать.
   - Кроме того, даже если они реальны, то почему ты строишь жизнь, исходя из чужих интересов? - сурово заявил брат Пон, не дав вставить и слова. - У тебя есть свои. Вспомни о них... Ну да, беспокоиться о том, что думают другие, куда проще, чем заниматься очищением собственного мышления, поэтому люди обычно выбирают первое... Как ты намерен обрести свободу, если позволяешь щупальцам мнений, взглядов и предубеждений держать тебя?
   У меня мелькнула мысль, что безо всех этих "щупалец" легко жить где-нибудь в джунглях, где тебя никто не видит, что в обществе от них избавиться невозможно, разве что радикальными мерами... Ее сменила другая, что может быть за этим брат Пон и явился сюда, в Паттайю, туда, где я не являюсь учеником монаха в пропыленной антаравасаке, а веду обычную жизнь?
   И эта мысль испугала меня не меньше, чем идея оставить апартаменты.
   - Почему вчера в лифте ты позволил возникнуть беспокойству по поводу того, что тебя сочтут любителем секса с мужчинами? - продолжил он, не давая мне опомниться. - Пусть считают кем угодно! Это проблема лишь в том случае, если ты сам придаешь ей значение, наделяешь ценностью!
   - Но где я буду жить? - спросил я жалобно. - Все равно надо же где-то ночевать! Машина еще...
   - Проблемы будем решать по мере их возникновения, - сказал брат Пон, вставая с дивана. - Первейшая же из них, поверь мне, для тебя состоит в том, чтобы избавиться от всего этого.
   И он повел рукой, указывая на мое жилище, такое уютное, престижное и удобное...
  
   Вид у меня, когда я с утра приперся к менеджеру, был наверняка очень жалкий.
   По крайней мере, я мямлил и запинался, пытаясь объяснить, почему я должен съехать прямо сегодня же, и что вовсе не настаиваю на том, чтобы мне отдали назад аванс и депозит...
   Пожилая китаянка, управлявшая нашим кондо, посмотрела на меня как на идиота.
   Так что я вернулся в апартаменты через час и сообщил брату Пону, что у меня есть время до вечера, чтобы освободить помещение.
   - Великолепно! - заявил он с энтузиазмом. - Какой шанс для тебя!
   - На что? - спросил я уныло.
   - Чтобы избавиться от того хлама, которым ты пытаешься отгородиться от пустоты. Я тут осмотрелся...
   Уныние мое сменилось ужасом.
   - Э... я думал... перевезти вещи в подсобку в магазине... там найдется место...
   - У меня есть мысль получше, - и брат Пон вполне по-демонически оскалился. - Выкини это барахло.
   Нет, я и раньше не страдал тягой к накоплению вещей, а уж после знакомства с неправильным монахом и вовсе стал относиться к шмоткам равнодушно, но когда ты живешь на одном месте и имеешь возможность покупать все, что душа пожелает, то ты невольно обрастаешь предметами... вроде бы и это нужно, и вон то еще, а как обойтись без вон той штучки?..
   - Не хочешь выкидывать - раздари, - пожал он плечами.
   - Но... но...
   - Подумай о том, что тебе на самом деле нужно, - продолжил брат Пон весело. - Вспомни, насколько легко и приятно существовать, не имея ничего, кроме одежды и сумки для подношений!
   "Ну да, в вате или стойбище диких аскетов" - хотелось сказать мне, но я смолчал.
   Вот, например, подарок от брата - монгольская маска, оскаленный синекожий демон... Или картина с видом Толедо, напоминание о давнем, еще прошлого века, путешествии в Европу...
   Разве можно избавиться от них просто так?
   - Не стой столбом, а то я сам все сделаю, - и брат Пон, распахнув дверцы шкафа с одеждой, принялся выгружать шмотки прямо на пол.
   Я протестующе вскинул руки, издал судорожный писк, но сказать ничего не успел. Внутри меня нечто переместилось, словно желудок поменялся местами с печенью, и я ощутил, как отступает беспокойство, рассеивается тревога, исчезает страх.
   Сгинула эгоистическая фиксация, сосредоточенность на интересах того фальшивого скопления ощущений, которое мы обычно именуем собой, я вошел в "состояние Пустоты". Мягкий щекочущий покой заполнил меня до горлышка, я перестал соотносить каждое действие с собственной личностью, с пользой и вредом для нее.
   И отправился на кухню, туда, где хранились пакеты для мусора.
   Путешествие в Толедо я помню и так, а брат наверняка давно забыл, что подарил мне эту маску, да и вероятность того что он приедет в Таиланд и проверит ее наличие, близка к нулю...
   Я не особенно задумывался, что именно делаю, складывая в мешки одежду, посуду, безделушки, вовсе неведомо как попавшее ко мне барахло вроде порванных ласт, старого пляжного покрывала с прожженной дырой в центре или набора полиролей для мебели.
   - Отлично, только не останавливайся, - приговаривал брат Пон, помогая мне. - Замечательно... Кому-то приходится заниматься такими вот вещами, чтобы добиться свободы, а кому-то достаточно посетить Лумпини, место рождения Просветленного, Бодх-Гаю, где он обрел просветление, Сарнатх, отмеченный тем, что там пришло в движение Колесо Дхармы, и Кушинагар, место его ухода в окончательную нирвану, расставания с миром иллюзий.
   В другой ситуации я обязательно начал бы задавать вопросы по поводу этих географических пунктов, но в этот момент небосвод моего сознания не омрачила даже крошечная тучка интереса.
   Зато когда принялся выносить мешки и отвозить их на лифте вниз, к мусорным бакам, невольно вспомнил наше с братом Поном бегство из деревни мон в Лаосе. Тогда я точно в таком же состоянии Пустоты, достигнутом, правда, куда с большим трудом, сумел незамеченным выскользнуть из охраняемой хижины.
   Сейчас же обитатели нашего кондо, обычно любопытные и охочие до того, чтобы совать нос в проблемы соседей, не обращали на меня внимания, хотя занимался я не самым обычным делом. Встретившиеся в коридоре или внизу, на стоянке проходили мимо, ехавшие вместе в лифте смотрели в сторону, будто меня рядом не было.
   Монах не ошибался, утверждая, что люди реагируют на грохот мусора, который мы обычно носим внутри.
  
   К тому времени, когда побагровевшее и раздувшееся солнце повисло над морем и заглянуло в окна апартаментов, я вынес из них практически все, что мог считать своим. Оставшиеся вещи сложил в рюкзак: ноутбук, пара смен белья, зубная паста со щеткой и бритва, ну и папка с документами.
   В этот момент я ощущал невероятную легкость, готовность воспарить над полом, но и одновременно и слабую печаль, словно расстался с дорогим сердцу предметом, оставить у себя который не позволяют обстоятельства.
   Осматривая комнату в последний раз - не забыл ли чего - обнаружил на телевизоре алый цветок бутеи.
   - Брат Пон, - сказал я, вертя его в руках. - Зачем вы дали это мне позавчера?
   - Ну как зачем? - монах усмехнулся. - Как напоминание о том, что мир текуч. Изменчивая реальность всецело определяется нашим сознанием и выглядит стабильной только потому, что мы ее таковой делаем. Неужели ты запамятовал, как сорвал это с ветки?
   Когда мы вышли в коридор и я запер дверь на ключ, из соседних апартаментов вывалились приятели-немцы, типичные европейские богатые пенсионеры, каких в Паттайе не меньше, чем мух на помойке.
   Один из них жил тут, другой регулярно приходил к нему в гости, выпить пива, посмотреть футбол.
   - Аааа! - завопил один, увидев меня. - Май френд! Халло! Халло!
   Но в следующий момент в голубых глазах возникла неуверенность, и их хозяин принялся чесать в затылке. Второй пенсионер буркнул что-то по-немецки, и они затопали в сторону лифта, обмениваясь репликами.
   - Ну вот, ты почти уже перестал существовать, - сказал брат Пон. - Это здорово.
   Мы спустились на первый этаж, где я отдал ключи менеджеру.
   - От машины тоже нужно избавиться? - поинтересовался я, когда мы подошли к моему "Ниссану".
   Продать автомобиль можно, но сделать это быстро, за день-два не выйдет, поскольку зарегистрирован он не на меня лично, а на мою фирму.
   - Нет, она нам пригодится, - брат Пон нежно похлопал автомобиль по капоту. - Забирайся, поехали, мне как раз нужно навестить друзей...
   Не задавая вопросов, я уселся за руль.
   Отсалютовал выпустивший нас со стоянки охранник, мы покрутились по переулкам Пратамнака и направились в сторону центра: я поворачивал туда, куда мне говорили, перестраивался когда надо и не волновался по поводу того, куда мы направляемся и где я буду ночевать.
   В крайнем случае можно устроиться и в автомобиле: не очень удобно, но терпимо.
   Из состояния мертвенного спокойствия я вышел, когда осознал, что мы запарковались на Третьей улице и шагаем в сторону Сои Бокао, длинного извилистого переулка, сплошь утыканного гоу-гоу барами, массажными салонами откровенно бордельного свойства и мелкими гостиницами, где можно без проблем снять на ночь комнату с кроватью размера кинг-сайз.
   Едва приехав в Таиланд, я пару раз отрывался тут по полной, ну и потом водил на "экскурсию" приехавших в гости приятелей.
   - Здесь живут ваши друзья? - спросил я, ощутив легкий укол недоумения.
   Брат Пон и Сои Бокао - эти два явления просто не могут стоять рядом!
   - Не только живут, но и работают! - ответил монах, ничем не напоминавший в этот момент служителя Будды.
   К этому времени начало темнеть, загорелись вывески баров и гостиниц, на обочинах появились ярко размалеванные девицы на высоких каблуках и коротких платьях - частью настоящие женщины, частью трансвеститы-катои.
   - Вот мы и пришли! - радостно заявил брат Пон. - Заходи, не бойся!
   В "Розовой кошечке", рядом с которой мы остановились, я не бывал никогда, но выглядела она как типичный паттайский бар - широкая стойка, где можно танцевать, стеллаж с батареей бутылок, длинные высокие столы и табуреты при них, тусклое красноватое освещение, зеркала во всю заднюю стену.
   И "девушки", а на самом деле юноши - на высоченных каблуках, в лохматых париках под рок-звезд семидесятых, в коротеньких платьицах, с выпирающими силиконовыми грудями и гладко выбритыми ногами.
   - Сюда? - промямлил я.
   - Ага, - подтвердил монах и, затараторив по-тайски, шагнул внутрь "Розовой кошечки".
   Барменша, могучая, покрытая татуировками дама средних лет в жилетке и черном берете, лучезарно заухмылялась, а катои, радостно щебеча вполне по-женски, ринулись к брату Пону, точно дочери к вернувшемуся из командировки отцу.
   Ноги у меня ослабели, накатило острое желание ущипнуть себя, да посильнее.
   - Это мой друг! - заявил монах по-английски. - Он робок и стеснителен!
   И не успел я пикнуть, как меня подхватили под локотки и проводили в уголок, где и усадили спиной к стене. На стол передо мной шлепнулся стакан ананасового сока с трубочкой и кубиками льда, но никто из катоев не устроился рядом, не принялся "обрабатывать" меня как клиента.
   Видимо, мой спутник велел оставить "робкого друга" в покое.
   Но его тут знали, и знали отлично! Но откуда!? Он что, бывал в Паттайе!?
   Я наблюдал, как брат Пон сидит в окружении троих катоев, оживленно болтает сразу со всеми, да еще и с барменшей, и даже делает вид, что прикладывается к открытой бутылочке "Чанга". Я-то видел, что он не пьет, но для наблюдателя со стороны все выглядело так, словно лохматый дядька средних лет бухает вовсю и оттягивается с трансами.
   Вот-вот поведет их в номер гостиницы по соседству...
   И в майке и джинсах, с золотой цепью на шее, в баре с катоями брат Пон выглядел так же естественно и органично, как перед статуей Будды в вате Тхам Пу, облаченный в монашеское одеяние!
   "Розовая кошечка" тем временем начала заполняться, пришла компания загорелых русских парней, судя по повадкам, не новичков в Таиланде, повалили европейские фаранги, зазвучала музыка, ладно хоть не попса - "Дорз", "Квин", "Металлика" и прочая радующая слух классика рока.
   Едва мой сок закончился, как один из катоев принес новый.
   Голова у меня кружилась, происходящее казалось сном, не жутким, но фантасмагорическим, когда ты осознаешь, что все вокруг нереально, но вырваться из видения не можешь.
   Русские заказали третью бутылку водки, две грудастых "девицы" полезли на стойку, чтобы открыть пляски. И тут от группы дедков-европейцев, сидевших слева от меня, донеслись изумленные и испуганные вскрики.
   Один из них, в цветастой рубашонке и шляпе с пером, хватался за грудь и тяжело хрипел.
   - Смотри внимательно! - сказал мне прямиком в ухо очутившийся рядом брат Пон.
   "Куда? На что?" - хотел спросить я, но моргнул, и язык мой примерз к гортани.
   За спиной дедушки в шляпе, охватывая его с боков, клубилось облако холодной, мерцающей тьмы. В нем ощущалось предвкушение, равнодушная готовность поглотить любое количество жизни и тепла.
   Похоже, что пожилого фаранга шарахнул сердечный приступ, и осталось ему совсем немного, часы или даже минуты.
   - Смерть передает тебе привет, - прошептал монах. - Она ведь и позади тебя тоже.
  
  
   Глава 3. Привет из девяностых
  
   Старик-фаранг умер до того, как приехала "Скорая".
   Сцена того, как его прихватило прямиком в баре, поразила меня с неожиданной силой, недавнее блаженное спокойствие разлетелось на ошметки. Свинцовой волной накатила усталость, напоминание о том, что предыдущую ночь я не спал, так что пришлось заказать кофе.
   В "Розовой кошечке" мрачное настроение продержалось недолго, вновь зазвучала музыка, донесся визг катоев и ржание пьяных гостей.
   Ближе к полуночи брат Пон протолкался ко мне и сообщил, что договорился о ночлеге. Я поднялся, захватил рюкзак и зашагал за ним, зевая и спотыкаясь чуть ли не через шаг.
   Орущий Сои Бокао остался позади, мы свернули в переулок вроде того, где состоялся наш первый разговор в Паттайе.
   - Вот тут, - сказал брат Пон, останавливаясь перед обшарпанной дверью.
   Щелкнул замок, куда монах вставил ключ, загорелась хилая лампочка, осветив уходившую вниз лестницу, заваленную обрывками упаковочного полиэтилена, щепками и кусками пенопласта.
   Шагнув на нее, я ощутил слабый запах гнилых овощей.
   - Это что? - спросил я подозрительно.
   - Роскошный просторный подвал вроде того, где мы однажды квартировали, - ответил брат Пон.
   Ну да, в центре Золотого треугольника, в гостях у босса тамошней мафии.
   - Надеюсь, хоть без змей, - буркнул я, пытаясь скрыть разочарование.
   Я, откровенно говоря, рассчитывал пусть на убогий, но номер в одной из окрестных гостиниц, с общим душем и туалетом, но хотя бы с кроватями, вентилятором и окном...
   - А это мы сейчас узнаем.
   Подвал оказался и вправду велик, и если одну его половину занимали штабеля ящиков и груды мешков, то в другой располагались несколько брошенных на пол матрасов. Выглядели они крепкими, хоть и потертыми, и на каждом красовалось аккуратно сложенное тонкое покрывало.
   - Это же прямо курорт, - заявил брат Пон, покосившись на мою мрачную физиономию. - Идеальное место для того, чтобы практиковать медитацию на объекте. Думаешь, я тебя сюда спать привел?
   Я только вздохнул в ответ.
   Я думал, что отрублюсь, едва улегшись, но вытянувшись на одном из матрасов, понял, что устал как собака, но сна ни в одном глазу.
   - Я же говорю - практикуй, - тихо сказал из тьмы монах, как всегда, замечавший все, что со мной творилось.
   Деваться мне было некуда, и я вызвал из памяти образ лысого мужика, над которым работал прошлой ночью. Тот явился с удивительной быстротой, отодвинул прочь впечатления сегодняшнего дня: и смерть пожилого фаранга, и суматошный процесс бегства из кондо, и процедуру избавления от вещей.
   Вскоре я мог наблюдать незнакомца во всех деталях, разглядывать каждый волосок в бороде и усах, любую складку на рубахе цвета хаки. И полный мрак, царивший в подвале, мне совершенно не мешал, как и духота, и запах гниения, и упиравшаяся в зад пружина матраса.
   - А теперь переноси сознание, - подсказал брат Пон, про которого я на какое-то время забыл.
   Я вздрогнул... да, я перемещал восприятие в дерево, но в другого человека?
   - Не бойся... - прошептал он. - По сравнению с тем, что ты уже сделал, это просто.
   Поначалу ничего не вышло, я оставался самим собой, а выдуманный мной персонаж так и маячил перед закрытыми глазами, время от времени зевая и недовольно мотая лысой головой.
   Потом я ощутил рывок, и понял, что сижу не на матрасе, а на полу, и за спиной стена, что тяжелые ботинки натерли ноги, а в животе бурчит по поводу недавно съеденного стейка... И еще я обнаружил напротив смутно знакомого типа - ноги скрещены, глаза закрыты, на физиономии застыло напряжение.
   Это же я!
   Осознание шарахнуло точно киянка по макушке, и я торопливо поднял веки.
   - Не понравилось? - осведомился монах. - Мало кого радует, если смотреть на себя со стороны... Пробуй еще!
  
   Проснулся я от раздавшегося над самым ухом надрывного скрипа пружин.
   Поначалу не понял, где нахожусь, что это за мрачный подвал, и лишь увидев сидевшего на своем ложе брата Пона, вспомнил события вчерашнего дня.
   - Доброе утро, - сказал монах. - Как выспался?
   - Отлично, - сказал я, и это было правдой.
   Несмотря на древний матрас и духоту, я ощущал себя отдохнувшим, меня не беспокоило, что я теперь вроде бомжа, что мое имущество всего за сутки резко сократилось.
   Может быть, виной тому были упражнения, которыми я занимался едва не до утра?
   - Зачем вы вчера привели меня в этот бар? - спросил я. - Что я, катоев не видел?
   - Тот, кто ищет освобождения в далеких горах и глухих лесах, ничего не найдет, - брат Пон покачал головой. - Его нужно ловить здесь и сейчас, для тебя это "здесь и сейчас" - Паттайя, а что может быть типичнее для этого города, чем "Розовая кошечка"?
   На такое заявление я не нашелся чего возразить.
   - Пора вставать, время к полудню, - добавил монах, и тут ожил мой сотовый.
   Вообще обычно он трезвонит с утра до ночи, но вот вчера ни разу не напомнил о себе.
   - Да, - сказал я, поднеся трубку к уху.
   - Э... привет... - голос Виктора, продавца из магазина, что на Сукхумвите, звучал необычайно мрачно. - Тут такое дело... Вот только что... они пришли... с битами, побили все... витрины...
   - Чтооо?! - я ощутил, что покрываюсь инеем изнутри. - Давай еще раз.
   Я слушал и ощущал дежа вю - подобное имело шансы произойти в России в девяностых, когда братва разного рода показывала власть над мелким бизнесом, громила киоски и магазины.
   Но никак не в спокойном Таиланде!
   Тайцы или заезжие камбоджийцы могут ограбить пьяного в стельку фаранга, тюкнув его по затылку в темном переулке, но чтобы кто-то из них отважился на такое... Нет, этого не могло быть!
   - Проклятье, - выдавил я, опуская руку с телефоном, и только тут вспомнил про брата Пона. - Я должен ехать... разбираться... Почему они это сделали со мной? Почему?
   Понимал, что готов начать жаловаться, что горло перехватывает от гнева и бессилия, но ничего в этот момент сделать с собой не мог - слишком неожиданно все произошло и чересчур сильными оказались эмоции.
   - Никто ни с кем ничего не делает, - сказал брат Пон. - Просто не в состоянии. Другие существа не имеют возможности проникнуть в твой кокон восприятия и произвести там какие-либо изменения.
   Я слышал его хорошо, разбирал каждое слово, но вот смысла обнаружить в них не мог, как ни старался.
   - Только ты сам, твои прежние деяния и нынешнее состояние сознания определяют события, с тобой происходящие, - монах наверняка видел, что со мной творится, и тем не менее продолжал говорить. - Обвинять в случившемся других все равно, что сетовать на деревья за то, что они, качаясь, создают ветер.
   - Да... да... - отстраненно пробормотал я, поднимаясь. - Мне нужно ехать... Немедленно... Вы со мной?
   - Нет, - брат Пон тоже вскочил. - Ты найдешь меня на пляже.
   Я посмотрел на него удивленно:
   - На каком пляже?
   - А за "Паттайя Парком", - сообщил монах.
   В другой момент я бы поинтересовался, что он там забыл, но сейчас мне было не до этого. Я лишь тупо кивнул, подхватил рюкзак и, приглаживая растрепавшиеся волосы, заторопился к двери.
  
   Запарковался я рядом с "Севен-елевеном", что у выезда на пляж, и некоторое время сидел, вцепившись в руль.
   Меня душила самая настоящая ярость.
   Заехав в магазин, я обнаружил там полный разгром - стеллажи поломаны, кадки с пальмами опрокинуты, окна превратились в груды осколков, счастье еще, что до подсобки, где хранилась большая часть товара, налетчики не добрались, но и так я влетел не на одну тысячу долларов.
   Торговали мы пряностями, эксклюзивными, отличного качества, со всей Юго-Восточной Азии, от известной всем гвоздики из Индонезии до куда менее распиаренных галангала из Малайзии и свечного ореха с Филиппин.
   Полиция явилась, допросила Виктора и всхлипывающую Нок, которую мы держали для красоты и экзотики и еще потому, что если хочешь, чтобы все было хорошо, лучше иметь в стаффе кого-то из местных.
   Но по равнодушным физиономиям стражей порядка, по их тону я понимал, что суетиться и искать нападавших они не будут - ну погромили слегка фаранга, ничего, у фаранга денег много, он все восстановит и будет дальше работать, а переживать и дергаться не нужно.
   Май пен рай, как говорится.
   И что, я зря оформлял рабочую визу, отдаю кучу бабла в виде налогов, что идет в том числе и на содержание полиции?
   Судя по описанию Виктора, на магазин напали двое крепких тайцев или камбоджийцев за тридцать - руки в перчатках, предплечья в татуировках, на головах банданы. Ничего не сказали, просто вошли, когда не было покупателей, и начали махать бейсбольными битами.
   Пять минут, и нет никого... ищи ветра в поле.
   Деньги у меня, к счастью, имеются, поэтому к вечеру нам вставят окна, чтобы помещение можно было хотя бы запереть на ночь, ну а через пару-тройку дней магазин заработает как обычно...
   Но откуда взялся этот "привет из девяностых"? Кому я перешел дорогу?
   Не переставая размышлять об этом, я вылез из машины и заковылял в сторону моря. Под сандалиями заскрипел песок, ушей коснулось мягкое шуршание набегающих на сушу волн.
   Миновав небольшой участок дикого пляжа, я двинулся параллельно забору "Паттайя Парка".
   Берег, как обычно в высокий сезон, заполняли тела разной степени подкопченности. Бродили торговцы в широкополых шляпах и намотанных на физиономии шарфах, предлагали всякий мусор вроде ожерелий из ракушек, картин с видами Таиланда, непонятно из чего сделанных мазей и кремов.
   Тут же, в тени под деревьями около дорожки тайки делали клиентам туристический вариант массажа.
   Солнце палило, вопили плескавшиеся в волнах дети.
   Я медленно шел вдоль берега, пытаясь высмотреть в людском месиве брата Пона... как вообще его можно тут найти, неужели он не мог более точно определить место встречи или обзавестись сотовым, раз уж выбрался в цивилизацию?
   И естественно, едва не прошел мимо.
   Монах расположился за прилавком передвижной закусочной-макашницы, вид у него был крайне деловой: он как раз наваливал еды в пластиковую тарелку для высоченного и на удивление бледного фаранга.
   - А вот, и ты, - сказал брат Пон, когда фаранг получил сдачу и отошел. - Как дела?
   - Да чего вы спрашиваете, если все знаете?! - рявкнул я. - Плохо! Отвратительно!! Наверняка сами все и устроили! Не знаю как, но с вас станется! Чтобы мне все испортить! Проклятье!!
   Я понимал, что ору, что на меня оглядываются, но глаза затягивала багровая пелена ярости, и мне было все равно.
   - Вижу, что отвратительно, - брат Пон засмеялся, и мне стало стыдно.
   Ярость и гнев не ушли совсем, но ослабили хватку.
   - Надо тебя успокоить, - продолжил монах, извлекая из-за прилавка большой нож. - Иди, помогай... Будешь мне резать фрукты для шейков, а то времени на это нет, народу очень много...
   - А почему вы вообще тут торгуете? - спросил я, берясь за скользкую деревянную рукоятку.
   - Да вот встретил друга, и предложил, что сегодня я за него поработаю, - брат Пон лучезарно улыбнулся подошедшей к нам толстой русской даме. - Давай, берись за дело...
   Я обогнул макашницу, и обнаружил на откидном столике большой таз с фруктами - маленькие тайские арбузы, дыни, ананасы и бананы, манго и напоминавшие оранжевые кабачки папайю.
   Рюкзак сбросил и сунул себе под ноги.
   Ладно, уж если брат Пон попросил, то можно ему и помочь, забыть про кипящее внутри раздражение, и про то, что фаранг, работающий при макашнице - вообще дело неслыханное и невиданное. Если кто из знакомых пройдет мимо, то увидев меня за таким делом, еще и в обморок от удивления свалится.
   Начав чистить ананас, я чуть не отрубил себе палец.
   - Черт! - выругался я на родном языке, глядя на длинный кровоточащий порез.
   Русская дама открыла рот и уставилась на меня круглыми, точно блюдца глазами.
   Но брат Пон отвлек ее, начав предлагать соусы, а я сунул пострадавший палец в рот и сделал вид, что все хорошо. Боль улеглась, я закончил с ананасом и принялся срезать кожицу с манго, действуя на этот раз намного аккуратнее.
   - Никто не в силах ничего сделать с тобой, даже я, - сказал монах, когда дама отошла. - Твое сознание-сокровищница проращивает "семена" прежних деяний, создавая определенные рисунки на стенках того тоннеля восприятия, в котором ты находишься. Отыщи здесь место для вмешательства других людей?
   - То, что я его не вижу, не значит, что его нет, - буркнул я. - Вы же можете! Вспомните, как вы успокаивали меня одним прикосновением!
   - На самом деле ты сам себя успокаивал, я лишь помогал, - брат Пон покидал кусочки ананаса в блендер, добавил туда же кубиков льда и плеснул воды, после чего прибор зажужжал, лишив нас возможности разговаривать.
   Я продолжал резать манго, и с каждым движением мне становилось легче.
   Простая работа, легко решаемые, возникающие одна за другой задачи - разобраться с одним фруктом, взяться за следующий, покидать шкурки от банана в мусорный пакет, улыбнуться ждущему шейка ребенку, нацепить на пластиковый стакан крышку, достать новую упаковку трубочек.
   Легко забыть, что где-то существуют некие проблемы.
  
   Работника общепита я изображал несколько часов.
   Когда светило тронуло боком горизонт, народ повалил с пляжа и поток клиентов иссяк.
   - Ну вот, видишь, ты больше не злишься и не говоришь глупости, - сказал брат Пон, вытирая руки полотенцем. - Давай, приходи завтра, опять возьмешь в руки этот нож. Так мы с его помощью из тебя за неделю Будду сделаем!
   Я улыбнулся.
   - Увы, я не могу тут работать... Меня в Паттайе знают многие, если кто увидит...
   - Опять эти чужие ожидания и мнения, про которые нужно просто забыть, - монах цокнул языком. - Но даже если так, если ты боишься уничтожить свою драгоценную репутацию богатого и успешного чувака, то как насчет того, чтобы этой работой занялось твое второе я?
   - Второе я?
   - То самое, на которое ты медитировал последние дни.
   Лысый тип с рыжей бородкой и усами, созданный исключительно силой моего воображения?
   - Но он же... это же фальшивая личность! Его не существует!- воскликнул я.
   - А та, которую ты привык считать собой, она что, существует? Настоящая?! - отозвался брат Пон, копируя мою интонацию.
   На миг я закружился в колесе из дхарм, воспринимая мир как совокупность вспышек-впечатлений. Но через это состояние я проскочил мгновенно, превратился в узел сознания, в семя, выпустившее из себя ряд побегов, отвечающих за разные сорта восприятия.
   Последний, самый длинный, словно обвивался вокруг меня и прорастал внутрь семени, что было и прозрачным, и одновременно непроницаемо черным, и заключало в себя все, и внутренний мир, и внешний.
   Я моргнул, и вновь стал самим собой.
   - То-то и оно, - сказал брат Пон. - Пусть твой лысый друг сидит тут и работает. Переносить восприятие в него ты научился, осталось лишь зафиксировать это состояние... Обрить голову и отпустить бородку - дело плевое, ну и одежду сменить... Родная мама не узнает.
   Я задумчиво почесал подбородок: не очень верилось, что я способен на подобное.
   Куда деть основную личность, себя?.. Не сойду ли я таким образом с ума?
   - А чтобы твой друг больше не зарабатывал порезов, придется вас научить кое-чему... А ну-ка, поведай мне, где в данный момент находится центр твоего сознания?
   - В голове, - ответил я.
   - А теперь заставь его переместиться в руку! - брат Пон хлопнул в ладоши. - Пускай она станет центром твоего существа, а не волосатый отросток на шее.
   - Но как?
   - И это спрашивает тот, кто только что пинком открыл дверь в прихожую просветления?
   Я мрачно засопел, собираясь заявить, что не имею представления, с чего начать, ведь как бы само собой разумеется, что ты осознаешь все из головы, ей думаешь, смотришь и слушаешь.
   - Просто действуй, отодвинь в сторону остатки сомневающейся личности! - настойчиво добавил брат Пон.
   Я честно попытался, отстранился от того, что считал собой, от эмоций, мыслей, телесных ощущений и даже воспоминаний о ситуации, в которой очутился... Снова пережил трансформацию восприятия, и в этом состоянии, когда нет разницы между собой и окружающим миром, постарался как-то расшевелить, качнуть намертво застрявшее внутри черепа сознание.
   И провалился в темноту.
   Острые зубы вонзились мне в ягодицу, кто-то вырвал кусок плоти из левой пятки, другое существо вцепилось в ухо, третье принялось жевать пальцы руки... Я словно вернулся к костру на старом кладбище, туда, где плоть мою жрали демоны, столь же иллюзорные, как и я сам, как и весь мир...
   Но способные причинить настоящую боль.
  
   Очнувшись, я понял, что лежу на песке, башка трещит, все тело болит, а неподалеку шумит море.
   - Ничего страшного. Перенапрягся, бывает, - донесся из мрака голос брата Пона.
   - Что... произошло? - спросил я, усаживаясь.
   Руки, на которые я оперся, едва не подломились, а на лбу от напряжения выступил пот.
   - Ты сделал не то, что нужно, а то, что уже делал, ведь повторять всегда проще.
   - Но демоны? Откуда они тут? - я нервно огляделся, точно ожидая, что зубастые существа явятся из тьмы и набросятся на меня.
   Брат Пон рассмеялся:
   - А ты думал, они водятся на заброшенных кладбищах? Они всегда рядом!
   Сотовый телефон в кармане моего рюкзака задрожал и испустил заливистую трель. Вытащив его, я обнаружил на экране незнакомый номер, а поднеся к уху, услышал низкий хриплый голос.
   - Фаранг, ты получил наше послание? - спросил он на ломаном английском.
   Судя по акценту - таец, и не из тех, что учат язык в университете.
   - Какое послание? - уточнил я, ощущая, как грудь изнутри щекочет холодок тревоги.
   - Из битого стекла, - мой собеседник рассмеялся. - Понял?
   - Ну... да.
   Точно, все в стиле девяностых - сначала разгромили мне магазин, теперь звонят.
   Наверняка для того, чтобы "забить стрелку" - серьезные вопросы по телефону не решают.
   - Тогда приезжай через час на недостроенный магазин, что на Сукхумвите на сорок третьем сои, за автозаправкой.
   Я нахмурился, вспоминая - верно, вроде имелась там заправка, а вот что за ней, на уходящем в сторону от трассы переулке, мне совершенно неизвестно, поскольку я там никогда не появлялся.
   Терра Инкогнита.
   - Не успею, - сказал я, прикинув время. - Пробки сейчас. Вечер.
   - Давай через полтора, - согласился мой собеседник. - Чтобы один только был. Никакой суеты. Понятно?
   И он отключился.
   - Что, это типы, повеселившиеся в твоем магазине? - брат Пон то ли все услышал, то ли догадался, с кем я беседовал.
   - Да, - ответил я безрадостно. - Поеду с ними встречаться.
   Страха я не испытывал, лишь тревогу и удивление - не ждал, что столкнусь с подобным в Таиланде, где бандюки если и есть, то жируют за счет местных, а дань с фарангов разными способами взимает государство, и очень жестко следит за тем, чтобы эта монополия сохранялась.
   - Я с тобой! - заявил монах.
   - Велели одному приезжать... - попробовал возразить я.
   - Они меня не увидят, не бойся. Да и тебе безопаснее, - монах помог мне встать, и мы заковыляли в сторону дорожки, над которой горели фонари.
   - А где макашница? - спросил я. - Что со мной вообще произошло?
   - Ты отрубился, я отнес тебя на пляж и уложил, а тут и друг мой вернулся. Прихватил деньги, сел за руль и уехал. А завтра мы с тобой снова тут работаем, не забудь.
   Я только рукой махнул - какое завтра? Сегодня бы пережить!
   Убивать меня или серьезно калечить рэкетиры не будут, я им нужен дееспособным, но могут пару раз дать мне по морде, просто чтобы "размягчить клиента", сделать его более разговорчивым и податливым.
   - Знаешь ли ты, с кем тебя ждет встреча сегодня? - осведомился брат Пон, глядя, как я вытряхиваю песок из сандалий и ерошу шевелюру, чтобы из нее вывалились коловшиеся песчинки.
   - С мафией, - буркнул я.
   - А вот и нет! - заявил монах весело. - С Темнотой, обретшей форму и имя! Абсолютно пустой и в то же время порождающей все феномены!
   Очень хотелось сказать, что не абстрактная "Темнота" устроила мне неприятности, но я смолчал.
   - Но ведь эта Темнота, которая Пустота, заключена и в тебе, а значит, ты встречаешься сам с собой, - продолжал разглагольствовать брат Пон, пока мы шагали по пляжу, через самую обычную тьму, прорезанную островками света возле фонарей.
   Эта концепция меня несколько озадачила.
   - С образами, возникшими из моего сознания? - уточнил я.
   - Совершенно верно. Ты сам - точно такой же образ, тоже порожден сознанием. Ничем от них не отличаешься.
   - Ну я другим "образам" жизнь не порчу! - возразил я.
   - Уверен?
   Вопрос был откровенно риторическим.
   Тут брат Пон на некоторое время замолчал, а заговорил, только когда мы оказались в машине:
   - Смотри, зайдем с другого бока... Будда ведь у нас Просветленный, так?
   Я кивнул и повернул ключ зажигания.
   - А Просветленный он благодаря тому, что обрел всю полноту бодхи-просветления.
   Я покосился на монаха - к чему он ведет?
   - Состояние же просветленности Будды выражается в том учении-Дхарме, которое он принес в мир, состоящий из обычных дхарм, что существуют мгновение каждая. Следишь за моей мыслью?
   - Пытаюсь, - признался я.
   Да, я вроде бы следил, но в то же время рулил, стараясь не зацепить припаркованный мотобайк и лезущую под колеса собаку, черную и мохнатую, как вожак хорошо знакомой мне своры.
   - Дхарма равна дхармам, следовательно просветление-бодхи составляет единое целое с дхармами, с миром, со всеми тысячами вещей, персон и явлений, что легко можно наблюдать вокруг.
   - Ну да... - протянул я, хотя вовсе не испытывал уверенности, что понимаю все правильно.
   Но задумавшись о тезисах, озвученных братом Поном, я был вынужден отодвинуть в сторону мысли о предстоящей встрече с бандюками, и вполне вероятно, что хитрый монах того и добивался.
   - Источник просветления-бодхи именуется обычно нирваной... - продолжал он. - Лишенная желаний, недостижимая, не прерывная и не непрерывная, не подверженная разрушению, не сотворенная... Выходит, что она, несмотря на упомянутые мной свойства, лежит в основе любых дхарм, даже тех, что образуют привычную для нас сансару.
   Голова у меня пошла кругом, я попытался восстановить логическую цепочку с самого начала.
   - То есть нирвана и сансара - это не пара противоположностей, это одно и то же? - поинтересовался я жалобно.
   - Совершенно верно! - воскликнул брат Пон. - Пребывая в сансаре, мы находимся в то же самое время и в нирване, хотя никоим образом не осознаем этого! Представляешь?
   На короткий я миг я понял, о чем он говорит, и понимание это было как вспышка белого света, озарившего все мое существо. Оно не помешало мне вести машину, я вовремя затормозил на светофоре, и даже не въехал в зад двигавшемуся впереди грузовику.
   Затем понимание исчезло, точнее, ушло из рассудка, оставшись на грани сознания и подсознания.
  
  
   Глава 4. Второе "я"
  
  
   Вновь брат Пон заговорил, когда мы вывернули на Тепразит.
   - Теперь вернемся к перемещению сознания, - непреклонно заявил он. - Работай! Перемещай его в руку!
   - Но подходящее ли... - начал я.
   - Я тебе уже говорил, что не бывает негодного времени и места для практики, - перебил меня монах.
   Я вздохнул и подчинился.
   Времени до встречи оставалось достаточно, поэтому ехал я медленно и осторожно, побаиваясь, что в любой момент могу потерять сознание, как это случилось на пляже... Одновременно пытался качнуть центр восприятия, перевести его для начала в плечо, а затем и в кисть, сжимавшую руль.
   - Вспомни "растворение в пустоте", - посоветовал брат Пон, видевший, что у меня ничего не выходит. - Уничтожь себя, а потом воссоздай заново, но не вокруг поросшего волосами полушария, а взяв за основу набор мелких костей, подвижных, обтянутых кожей, с роговыми наростами.
   Легко сказать - "уничтожь себя"!
   Не сидя со скрещенными ногами в тишине лесного вата, а лавируя в потоке машин на оживленной улице!
   Самое удивительно, что у меня все получилось, и с такой легкостью, с какой никогда не выходило до этого. Я сохранил обычное сознание и возможность управлять автомобилем, но в то же время растворился, исчез, превратился в висящую в безвидной пустоте точку сознания.
   А потом выстроил собственное существо заново.
   И на миг, на несколько секунд воспринял себя как причудливое жирафоподобное существо - крохотная голова без глаза и рта на длинном отростке, и к ней крепится все остальное, неуклюжее, громадное тело, другие отростки разной формы, и один с прилепившимся к нему органами чувств.
   - Я же говорил, что у тебя получится, - сказал брат Пон.
   Я вымученно улыбнулся.
   Мимо моего "Ниссана", едва не сшибив зеркало, в этот миг пронесся мотобайщик лет четырнадцати - на байке его мигал включенный для красоты поворотник, а на заднем сидении красила губы юная барышня в короткой юбочке.
   В другой момент я наверняка сказал бы, что по этому поводу думаю, но тут смолчал.
   - Ну что, настало время мне самому раствориться, - сообщил монах, потирая руки. - Если твои "друзья" не идиоты, то на подъезде к месту встречи выставили наблюдателя, знающего, как выглядит твоя машина, вооруженного биноклем и сотовым телефоном, да еще и не одного...
   - Наверняка, - подтвердил я, и тут понял, что рядом со мной никого нет.
   - Брат Пон? - позвал я.
   Да нет же, вот он, сидит, как ни в чем не бывало, и врывающийся в окошко ветер треплет его черные волосы.
   В следующий момент я вижу размытый силуэт, как в фильме "Хищник".
   Потом опять ничего...
   - Люди первым делом воспринимают не другого, а собственное представление об этом другом, - голос монаха доносился приглушенно, точно из-за прикрытой двери. - Если его убрать... Пшик, и нет ничего.
   Магистраль Сукхумвита встретила нас обычным вечерним скоплением машин. Проехав некоторое время в сторону Бангкока, я развернулся, и двинул обратно, выглядывая на обочине знак с цифрами "четыре" и "три".
   Его я так не увидел, зато обнаружил ориентир-заправку, и прямо за ней повернул.
   Свет фар вырвал из тьмы покосившийся забор с одной стороны и брошенное, недостроенное здание с другой.
   - Иди внутрь, и не бойся, - прошелестела пустота рядом со мной.
   - Я не боюсь, - сказал я, и ничуть не преувеличил.
   Страха или тревоги я в этот момент не испытывал - что может сделать одна иллюзия другой, чего меня может ждать не содержащегося внутри моего туннеля восприятия?
   Я нашарил в бардачке фонарик и выбрался из машины.
   Пиликнула сигнализация, узкий луч света заплясал по ржавым арматуринам, торчавшим из бетонного блока, по грудам мусора, что прятались меж толстых квадратных столбов.
   - Эй, есть кто?! - позвал я.
   Из темноты прикатилось искаженное эхо, и где-то в недрах здания мигнул и погас свет.
   Понятно, меня ждут...
   Я сделал было шаг вперед, но уловил сверху шорох и остановился, и тут же в лицо ударила волна воздуха. На землю прямо у ног шлепнулся блок то ли бетона, то ли цемента размером с человеческую голову, осколки брызнули в стороны, один чиркнул по моей лодыжке, другой ударил в живот.
   Вот тут я ощутил острый укол страха!
   Вряд ли эту штуку кинули в меня нарочно, скорее всего здание просто дышит на ладан и вот-вот развалится!
   - Эй, двигай сюда, - сказали из мрака, и я узнал хриплый голос: его обладатель беседовал со мной по телефону.
   - А мне ничего на голову не упадет? - спросил я, глядя вверх.
   - На это уж воля Будды, - добавил еще кто-то на плохом английском. - Иди сюда. Только в глаза не свети.
   Я без торопливости сделал несколько шагов, различил две мужских фигуры: крепкие ребята, вроде бы молодые, облачены в майки без рукавов, джинсы и армейские ботинки.
   Наверняка те самые типы, что громили мой магазин.
   Кулаки буквально зачесались, накатило желание врезать кое-кому, и сильно, не сдерживаясь.
   - Ты все понял? - спросил хриплый.
   - Ты нам должен, - добавил второй, наверняка полагавший, что фаранги поголовно тупые, и им надо все объяснять.
   - С чего бы вдруг? - осведомился я.
   - А это ты спроси мистера Чена по прозвищу Одноглазый, - сообщил мне хриплый.
   Все поплыло у меня перед глазами, не так, как это бывает при распаде мира на частички-дхармы, а куда более банальным образом, от удивления я на некоторое время лишился дара речи.
   Откуда они знают?!
   С Одноглазым я познакомился давно, когда только приехал в Таиланд и по глупости верил, что я, умный белый господин, сейчас легко наколочу бабла за счет наивных узкоглазых азиатов. Пересеклись мы в Бангкоке, несколько месяцев крутили дела вместе, и так вышло, что я оказался у него в долгу, счастье еще, что не напрямую, а через одного из подручных.
   Влипни я в "просроченный кредит" у самого Чена, меня давно уже нашли бы в реке Чаопрая порезанным на куски.
   Потом Одноглазый вместе с подручным исчез с горизонта, вроде бы даже попал в тюрьму или вынужден был уехать из страны, так что я облегченно вздохнул и постарался забыть о долге и обо всей этой истории.
   А оно вон как всплыло...
   - У тебя три дня, - сказал хриплый, озвучив сумму.
   - Не успею, - возразил я, пытаясь сообразить, где и как добыть столько денег. - Минимум - неделя.
   Собеседники мои переглянулись, и второй проговорил с угрозой:
   - Ладно, неделя. Но не вздумай брыкаться. Мы знаем, если что, где ты живешь.
   Похоже, это о них упоминал охранник в кондо...
   Правда, я там больше не обитаю, но неведомо откуда взявшимся вымогателям об этом знать незачем.
   - Все, иди. Через неделю мы тебе позвоним, - сказал хриплый.
   Развернувшись, я побрел к машине.
   Меня никто не тронул, но ощущал я себя в этот момент побитой собакой.
  
   Забравшись в "Ниссан", я несколько минут сидел, пытаясь собраться с мыслями. Только потом завел мотор и принялся сдавать задом в сторону Сукхумвита - развернуться в узком переулке я бы не смог никоим образом.
   - Ну что, как все прошло? - спросил брат Пон, возникая из пустоты рядом со мной.
   - А то вы не знаете? - укорил я его. - Наверняка все слышали.
   - Даже если бы не слышал, мог бы догадаться, о чем шла речь, - монах усмехнулся.
   - Вы ведь предвидели это? - поинтересовался я. - Когда заставили меня съехать? Теперь они хотя бы не смогут меня найти так легко... А я не хотел оставлять апартаменты.
   - Мы не в силах постигнуть последствия наших поступков, - сказал брат Пон. - Совершенно не представляем, к чему они приведут, а все, что думаем по этому поводу, чаще всего предназначено исключительно для собственного успокоения. Зато тратим время на оценки... О, вот это хорошее дело, я рад, я его принимаю всеми руками... а вот это мне не нравится, буду отвергать...
   Я вздохнул, только в этот момент сообразил, что еду по Сукхумвиту, не зная, куда мы направляемся.
   - Давай к обочине, - велел монах. - Для начала тебе нужно успокоиться...
   Я включил поворотник, а он начал рассказывать легенду о бедном мальчике, который подал шедшему мимо отшельнику горсть песка, но от всего сердца и искренне, поскольку более ничего дать не мог. Отшельник через некоторое количество воплощений стал Буддой, а мальчик за свое даяние воплотился в образе императора Ашоки, могущественного и мудрого правителя огромной страны.
   Выслушав эту историю, я только хмыкнул, а брат Пон тут же поведал мне вторую.
   В ней Просветленный был вождем стада обезьян, проживавших в диких горах, на огромном баньяновом дереве, чья вершина упиралась в небо, а одна из ветвей склонялась над рекой.
   - Только не позволяйте плодоносить этой ветке! - смешно прогундосил брат Пон, изображая речь предводителя приматов. - Если она принесет плоды, то не есть нам более сочных и сладких плодов с других ветвей!
   Естественно, макаки не уследили, фрукт упал в реку, и его притащило туда, где купался некий царь со своими женами, и от этого у обезьян и их вождя случились крупные неприятности.
   - Ну вот, - сказал монах, закончив историю и оценивающе поглядев на меня. - Теперь хоть на человека похож.
   - Толку-то! Что делать с вымогателями, где достать деньги? В полицию нельзя... Иначе там могут узнать про Чена-Одноглазого, и будут рады взять за задницу мерзкого фаранга.
   Брат Пон рассмеялся, а я посмотрел на него с укором, а потом не выдержал, тоже заулыбался.
   - Поехали, - велел он. - Я знаю, куда тебе надо.
  
   Для начала мы заехали в небольшой ресторанчик, где к моему удивлению обнаружился вай-фай. Тут я вспомнил о работе, поспешно вытащил из рюкзака ноутбук и принялся отвечать на письма и обрабатывать заказы, а их за последние три дня насыпалось достаточно.
   Интернет-магазин разгромить тоже можно, но это вряд ли под силу тайским бандюкам...
   Следующим пунктом нашего назначения стал магазинчик одежды на Секонд-роад, не понтовое заведение с индусом на входе, куда туристов заманивают фразой "Прывет, друг" и вытянутой для рукопожатия ладонью, а обычная лавка, где шмотки навалены кипами на полках, стоят копейки, а найти там можно все что угодно.
   Тут я стал обладателем рубахи цвета хаки, тяжелых ботинок, пятнистых штанов и толстого ремня.
   - Переодевайся, - приказал брат Пон, когда мы со всем этим богатством удалились в подсобку.
   Я переоблачился, ежась от прикосновения грубой ткани к коже.
   Закончив эту операцию, обнаружил, что монах приволок табурет, а в руке держит хорошо знакомую мне бритву - старинную, опасную, с ржавыми пятнами на острейшем лезвии.
   - Нет, - сказал я.
   - Да, - возразил он. - Да, я сейчас не лысый, но ведь мы говорили на эту тему?
   Делать оказалось нечего, и я уселся на табурет, подставил голову.
   Через десять минут улыбающийся хозяин лавчонки принес большое зеркало, и из него на меня глянул мрачный рекрут, вознамерившийся на четвертом десятке связать жизнь с армией.
   Он удивительным образом походил на образ, созданный мной во время медитации, не хватало только усов и бородки.
   Поймав эту мысль, я испытал мгновенное головокружение, а в следующий миг осознал, что с презрением и недоверием разглядываю сидящего на табурете мягкотелого придурка, непонятно зачем облачившегося в армейку, и раздумываю, не дать ли ему по физиономии...
   - Теперь ты понимаешь, зачем все это затеяно! - с удовлетворением в голосе сказал брат Пон.
   Я вновь был самим собой... но не совсем.
   Ощущалась некая раздвоенность восприятия, я словно одновременно смотрел через две пары глаз, слушал двумя парами ушей и даже испытывал два мало похожих друг на друга потока эмоций, один намного более яркий, более громкий, как бы находящийся на переднем плане!
   Но я осознавал, что стоит мне "повернуть выключатель", приложить некое усилие, как они поменяются местами.
   - Укрепляем мое второе "я", фальшивую личность? - уточнил я.
   - Само собой. Мне до ужаса нужен бесплатный работник, чтобы манго кромсать! - и монах удовлетворенно потер руки. - Дело доведем до конца утром, а сейчас на ночлег.
   - В подвал на Сои Бокао? - уточнил я, поднимаясь.
   - Не совсем, - загадочно ответил брат Пон.
   Направились мы на север, в сторону Наклыа, проехали мимо фонтана с вставшими на хвост дельфинами - одного из символов Паттайи. Запарковаться мне пришлось на крохотном пятачке позади мастерской по ремонту мотобайков.
   Работавший в ней кудлатый таец посмотрел на меня мрачно, но увидев брата Пона, заулыбался и приветственно махнул рукой.
   - Откуда все вас знают? - спросил я недоверчиво.
   - Не все, но многие, - ответил монах, приглаживая вовсе не подходившую служителю Будды шевелюру. - Неужели ты думаешь, что я всю жизнь просидел в глуши?
   Честно говоря, насчет прошлого брата Пона я давно не строил догадок.
   Мы перешли Наклыа-роад, и двинулись в сторону моря даже не по переулку, а по узкой щели между домами. Едва сделали несколько шагов, как куча тряпья под одной из стен впереди зашевелилась и села, превратившись в человека.
   Черные волосы его были грязны и спутаны, закрывали лицо и падали до лопаток. Через майку в прорехах виднелись тощие ребра, впалый живот, шею украшали царапины, различимые даже во мраке.
   - Са ват ди храп, - сказал монах, и получил в ответ неразборчивое мычание.
   Человек улегся обратно, а мы прошли мимо, причем я уловил мощный запах перегара.
   Еще через десять метров под ногами заскрипел песок, впереди открылось море. Дома остались позади, вправо и влево протянулась узкая полоса пляжа, но вовсе не такого, куда приходят купаться туристы.
   Судя по запаху гниющего мусора, неподалеку располагалась свалка, с одной стороны виднелся остов рыбацкого корабля, лежащий на боку, наполовину разрушенный, с другой дрожали оранжевые лепестки небольшого костра, можно было различить сидевших вокруг него людей.
   - Вот, нам сюда, - сказал брат Пон.
   Мы сделали несколько шагов, и я понял, что рядом с огнем расположились типичные тайские бомжи - заросшие и небритые, грязные и вонючие, облаченные в невероятное тряпье.
   Отвращение поднялось в душе, но поскольку я ему не поддался, тут же отступило.
   Зато недоумение осталось.
   - Зачем? - спросил я.
   - Ну я же говорил тебе, что научиться кое-чему можно у любого встречного, - ответил брат Пон, и принялся по очереди здороваться с сидевшими вокруг пламени клошарами.
   Они радостно ухали, гнилозубо улыбались и даже делали ваи!
   Один из бомжей таскал на себе кучу всяких железяк вроде цепочек, брелоков и маленьких замков, и тихо позвякивал при всяком движении. Другой мог похвастаться узлом из волос на макушке, третий был настолько мал ростом, что сошел бы за ребенка, если бы не лицо в морщинах и жидкая бороденка.
   Меня удостоили нескольких кивков, я поклонился в ответ.
   - И чему можно у них научиться? - спросил я, когда мы уселись на песок.
   - Хотя бы отношению к смерти, - сказал брат Пон. - Им нечего терять и бояться. Каждый готов уйти из этой жизни, не цепляясь за тело, за богатства, друзей и родичей... Как сказал один из древних - могучие и гордые цари одолевают армии из пехотинцев, конницы, слонов и колесниц, но победить врага единственного - смерть - не могут... Вот львы, вонзая когти в виски слонов, сбивают пыл своих врагов и уши рассекают им, но встретившись со смертью, засыпают, лишившись гордости и сил... Змеи людей кусают острыми зубами, несущими огонь смертельный яда, но даже не пытаются ужалить смерть...
   Среди жаркой весенней ночи повеяло холодом, и я невольно поежился.
   - Я еще побеседую немного с нашими хозяевами, - продолжил монах после паузы. - Ты же ложись, и спи, и вспомни осознавание во сне, наверняка давно его не пробовал?
   Я покаянно кивнул - это упражнение я и в самом деле забросил.
   Да и нельзя сказать, чтобы оно у меня когда-то получалось по-настоящему...
   - Вот тебе, держи, - брат Пон извлек из рюкзака свернутую пляжную подстилку. - Подушки нет, уж извини.
   Я улегся чуть в стороне, так, чтобы не мешали возгласы и взрывы смеха.
   Начал, как полагалось, со смрити, полного осознавания, но войти в него я не смог. Поначалу с помощью "это не я, это не мое" растворил и ослабил приправленное раздражением удивление по поводу того, что вымогатели откуда-то знают про Чена-Одноглазого. Зато потом меня одолели раздумья на тему "где достать денег" и сомнения типа "какого черта я тут валяюсь на берегу с вонючими бомжами".
   Я ворочался, злился на себя, пока не провалился в тяжелый сон.
  
  
  Глава 5. Большое Отшельничество
  
   Естественно, никакого осознавания во сне у меня не получилось.
   А проснулся я от холода, закоченевший так, словно ночевал в снегу где-нибудь на Таймыре.
   Во сне скатился с покрывала и физиономией въехал в колючий песок.
   - С добрым утром, - радостно заявил брат Пон, то ли вставший раньше меня, то ли вообще не ложившийся.
   - С добрым, - ответил я, садясь.
   Солнце взошло, но подняться над домами не успело, так что мы находились в тени. Кострище слабо дымилось, бомжи, закутанные в тряпье и распростертые на песке в живописных позах, храпели, свистели носами и причмокивали, точно изображая ансамбль телесных "инструментов".
   Скрыть свой дискомфорт я даже не пытался, прекрасно знал, что монах все заметит.
   - У меня ощущение, что долгое обучение у вас ни к чему не привело. Все зря, - заявил я, хлопая себя по плечам, чтобы согреться. - Ради чего я медитировал и работал? Учился воспринимать мир с точки зрения истинного сознания и созерцать потоки дхарм... Если я так же злюсь и раздражаюсь, боюсь и испытываю неприязнь к людям! Зачем все?!
   - Тихо, людей разбудишь, - брат Пон прижал палец к губам. - Так же, но и не так. Теперь ты осознаешь каждое свое состояние, пусть не самое благое, и тем самым лишаешь его корней... Эмоции твои стали неглубокими, отношение к жизни - иным. Ничего не в состоянии теперь по-настоящему выбить тебя из равновесия, даже самые неожиданные и неприятные ситуации... Изнутри это видно хуже, чем со стороны, поверь.
   Я задумался - ну да, в чем-то он прав...
   За несколько дней я лишился удобного и привычного жилья, столкнулся с рэкетом в стиле российских девяностых, и при этом не впал в тотальное бешенство или уныние, а продолжил действовать спокойно и целенаправленно.
   Когда нечто подобное случалось со мной ранее, я злился, начинал кидаться на окружающих, винить их во всех смертных грехах, а сейчас я не ощутил даже желания так поступить...
   Ну да, один раз напустился на брата Пона, но быстро пришел в себя.
   - А то, что тебя мотает туда-сюда от отчаяния к блаженству - так это нормально, - продолжил монах. - Вспомни шесть миров, в каждом из которых может воплотиться осознание... На самом деле они существуют и внутри человека, вот в один миг ты чувствуешь себя всемогущим богом, окруженным наслаждением, а в следующий момент ты животное, способное лишь скулить от боли и рычать от злости, через час ты голодный дух, и алчность твоя неутолима, к деньгам, к сексу, к прекрасным вещам... Но колесо вращается, и ты падаешь в бездны мучений, где нет ничего, кроме терзаемой плоти и боли, а выныривая оттуда, начинаешь думать так, как это свойственно лишь человеку или сражаться, как полубоги-асуры...
   - Миры внутри нас? - спросил я с улыбкой. - Но в то же время и снаружи?
   Я согрелся, утренняя мрачность ушла, да и пока мы болтали, над крышами выстроившихся вдоль берега хибар поднялось солнце.
   - Совершенно верно, - подтвердил брат Пон. - Хотя что внутри, а что снаружи? Существует только лишь сознание, а оно включает все...
   - Но что мне делать с вымогателями? - решился спросить я, видя, что монах сегодня на диво разговорчив.
   Вдруг ответит?
   - Есть один способ, - заявил он, торжественно хмурясь. - Сто процентов успеха. Изменить это самое сознание так, чтобы проблема перестала существовать!
   Брат Пон заулыбался, глядя на мою не самую довольную физиономию, и добавил:
   - Неужели ты ждал, что я предложу тебе принести в жертву пару черных свиней? Или вытащу из кармана секретную медитацию против врагов, деньги вымогающих? Порекомендую тебе читать молитвы зеленому Амогасиддхи каждый день по восемь раз?
   Ну да, чего еще от него ждать?!
   - А теперь поехали, - монах проворно вскочил, подцепил с песка свой рюкзак. - Дела не ждут!
  
   Для начала мы отправились в ближайшую автомастерскую, где брат Пон долго и оживленно о чем-то разговаривал по-тайски с хозяином, а потом с деловым видом поинтересовался у меня:
   - Ты что предпочитаешь? Бежевый или зеленый?
   - Зеленый, - отозвался я. - Но что вы хотите делать?
   - Перекрасить твой "Ниссан", - вид у монаха был невинный, как у мальчишки, только что запустившего руку в банку с вареньем. - Меняться, так меняться основательно.
   - Но зачем... Могут быть проблемы... - попробовал возразить я, хоть и без души.
   Сам понимал, что на серьезную проверку документов на тайских дорогах нарваться почти нереально.
   - Зато твои алчные "друзья" больше не смогут за тобой следить, - сказал брат Пон. - А если что, то я тебя прикрою...
   Он использовал словосочетание "get your ass covered" и в очередной раз удивил меня своими познаниями в английском.
   Услышав подобное, я заткнулся, и молча смотрел, как мою машину деловито и быстро перекрашивают. Из благородно-черной она стала противно-салатовой, но стоит признать, что совершенно неузнаваемой.
   А затем мы отправились на пляж, тот самый, где брат Пон работал вчера.
   Владелец макашницы встретил нас улыбкой, широкой, точно Волга у Астрахани. Продемонстрировал, что крошечная закусочная на колесах "заправлена" всем, чем нужно, от пластиковой посуды до бензина и свежих продуктов, после чего удалился, беззаботно насвистывая.
   - Ну вот, принимайся за дело, - сказал брат Пон, когда мы остались вдвоем. - Сначала медитируй на объект, затем переноси сознание в него, ведь ты справедливо заметил, что столь великий и важный фаранг, как ты сам, не может снизойти до такой низменной работы.
   Монах заслуживал как минимум звания мастера спорта по ехидству.
   Я уселся на стульчик, и принялся за медитацию, одновременно занимаясь фруктами.
   К тому моменту, как подошел первый клиент, я видел свое альтер-эго так же четко, как и проходивших мимо людей: мрачный рыжебородый чувак, одетый совсем не для пляжа, наверняка из великовозрастных хиппи, что встречаются порой в забытых богом уголках Таиланда, разве что без хайра до лопаток.
   Смена перспективы далась мне намного легче, чем в предыдущий раз, и уже я обычный стоял в стороне от макашницы, и растерянно озирался, будто не понимая, как попал на пляж к "Паттайя Парку".
   Только мысль "а как я в этот момент выгляжу для наблюдателя со стороны?" выбила меня из этого состояния.
   - Ничего, пробуй еще, - сказал брат Пон. - И заодно двигай сознание по телу.
   В сдвоенную задачу я погрузился с головой и на некоторое время забыл обо всем. Ухитрился сделать из себя существо с центром восприятия в правой ноге, в слепом отростке, засунутом в неудобную оболочку из кожи.
   А потом обнаружил, что рядом с макашницей стоит Аня.
   Выглядела она, как всегда, сногсшибательно - грива рыжих волос, парео обернуто вокруг изящной фигуры, на правой лодыжке крохотная татуировка в виде розочки. Только вот вид у нее был удивительно неуверенный, она смотрела на меня, кусая губы и поглаживая себя по подбородку.
   - Шейк, мисс? - спросил брат Пон.
   Я же, что удивительно, даже не вздрогнул, лишь бросил на Аню мимолетный взгляд и продолжил деловито кромсать манго. Да еще и чертыхнулся напоказ по-английски и принялся сосать якобы порезанный палец.
   - Нет, спасибо, - сказала она и зашагала прочь.
   - Видишь, ты в самом деле стал другим человеком! - монах хлопнул меня по плечу. - Это же так просто.
   Я в ответ лишь мрачно вздохнул, а спросил неожиданно для себя о другом:
   - Почему вы никогда раньше мне не говорили, что нирвана и сансара - это одно?
   - А ты бы понял? Если ты и сейчас не понимаешь? - брат Пон глянул на меня с сочувственной улыбкой. - Если плоды на ветвях не созрели, то дерево трясти бесполезно, ничего с него не свалится, разве только птичье гнездо.
   Он отвлекся, чтобы сделать банановый шейк для клиента, а затем продолжил:
   - Вспомни, что я говорил тебе о сансаре, привычном мире, который тебя окружает. Он порожден тобой, твоим сознанием, омраченным невежеством, алчностью и ненавистью. Причиной его появления служит сам себя поддерживающий процесс возникновения и прорастания "семян" кармы, и управляет им алая-виджняна, сознание-сокровищница.
   Я заскрипел мозгами, вспоминая - да, это такое брат Пон излагал, и не раз.
   - Нирвана начинается с того, что мы этот процесс останавливаем, - сказал монах, дав мне время, чтобы переварить информацию и очистить новый арбуз. - Вспоминай. "Поворот в основании", тот момент, когда сознание-сокровищница оказывается направлена сама на себя... Он запускает другой процесс, тоже сам себя поддерживающий, но уже "чистый", не связанный с "семенами".
   - И тут процесс, и там процесс, - от обилия сведений, да еще и от жары голова у меня загудела.
   - Совершенно верно. Нирвана непознаваема и неописуема, но и сансара тоже! Любые попытки описать ее приведут к тому, что мы создадим поверхностную и неполную, искаженную картинку! Кому по силам охватить разумом всю совокупность феноменов, вещей и существ, что являются нам в ярких образах? Разве что Будде!
   Брат Пон замолк и глянул на меня скептически.
   - Ладно, хватит на сегодня, - сказал он. - Работай, но помни, кто ты и где ты...
   Я кивнул и взялся за большую папайю.
   Осуществить "переключение личностей" мне удалось, а вот передвинуть восприятие на этот раз я не сумел. От бесплодных попыток голова заболела сильнее, в затылке возникла пульсация, а руки начали неметь.
   Брат Пон дал мне отдохнуть полчаса, и я позвонил Виктору, чтобы узнать, как дела в магазине.
   Выяснил, что все в порядке, завтра можно открываться, но когда вернулся к макашнице, понял, что перерыв не помог - башка так же трещала, перед глазами плыли огненные кольца, и еще я потел так, будто сидел в парной.
   Успел еще выдавить "что-то мне нехорошо", после чего отключился.
  
   Мне было одновременно и жарко, и холодно, тело сотрясали волны озноба.
   При этом я воспринимал себя не человеком, а являлся чем-то вроде громадных песочных часов, и сознание мое сосредотачивалось в самой узкой их части, в перемычке. Именно через нее, обдирая стенки шершавыми боками, протискивались по нескольку штук песчинки-дхармы разного цвета и формы.
   Стеклянная чаша, лежавшая сверху, содержала барханы будущего, снизу громоздились дюны прошлого.
   Сколько продлилось это мерзкое состояние, я не знал, но вынырнул из него с облегчением. Понял, что лежу на кровати, на настоящей, с простыней и подушками, в большой светлой комнате.
   - Очнулся? - в дверь заглянул брат Пон. - Отлично! Сколько можно валяться?
   - Что?.. Где?.. - выдавил я, но монах отвечать не стал.
   - Наверняка в туалет хочешь. Давай, я провожу, - заявил он.
   И точно, мочевой пузырь сигнализировал, что вот-вот лопнет.
   Пока я, шатаясь, ковылял до санузла и обратно, сумел разглядеть обстановку - похоже, судьба занесла меня на огромную, совершенно роскошную виллу, с бассейном и садом за окнами, с высоким забором вокруг.
   Людей я не видел, в здании и окрестностях царила полная тишина, лишь шелестели на ветру листья пальм.
   - Где... мы? - повторил я, снова укладываясь на кровать. - Что... случилось?
   Прогулка до туалета выпила из меня все силы, я вспотел и начал задыхаться.
   Не иначе я перегрелся, проведя целый день на пляже, хоть и в тени деревьев, и поймал солнечный удар. А вообще стал чем-то вроде девочки-институтки дворянских кровей - что ни день, то обморок.
   Пора обзаводиться веером и библиотекой из сентиментальных романов.
   - Мы слишком резво взялись за дело, вот ты и не выдержал, - брат Пон уселся на пол, скрестив ноги. - Попытались за несколько дней освоить то, на что в обычных условиях уходят месяцы. Дом же этот принадлежит моим друзьям, и они пустили нас сюда пожить на несколько дней.
   - Машина! - вспомнил я.
   - С ней все в порядке, стоит во дворе, - успокоил меня монах. - Есть хочешь? Воды?
   Голода я не ощущал, а вот жажда меня мучила.
   Я думал, что вскоре снова потеряю сознание или просто усну, но нет, остался в сознании и к вечеру достаточно окреп, чтобы брат Пон затеял со мной новую беседу.
   - О том, что существует только лишь сознание, ты прекрасно знаешь, - сказал он. - Нужно лишь уточнить, что проявляет оно себя в первую очередь в такой штуке, как восприятие. Оно же регулируется вниманием, и именно этим предметом мы с тобой все это время и занимались.
   После краткого размышления я кивнул.
   Действительно, почти все упражнения, какие я выполнял, имели отношение к вниманию и восприятию - начиная с банального счета вдохов, продолжая через полное осознавание и "установление в памяти", и заканчивая такой причудливой практикой, как "собирание объекта".
   - В каких условиях воспринимать, мы выбирать не можем, - продолжил брат Пон, внимательно глядя на меня: вряд ли он хотел еще раз передавить и вызвать новый обморок. - Карма предлагает нам определенный набор обстоятельств, внутри которого мы существуем. Выставляет перед нами колоссальную витрину, набитую разными вещами. Тут и одежда, и еда, и игрушки, и оружие, чего только нет... Многие тысячи предметов.
   Монах ненадолго замолчал, и я услышал мягкое шуршание кондиционера в соседней комнате.
   - А вот на что обратить внимание - мы выбираем сами, и в этом наша свобода. Хотя чаще всего мы ее упускаем из рук, отдаемся во владения страстей - голодный в первую очередь вытаращится на еду, не видя ничего больше, скупец будет глядеть на золото и драгоценности, трус схватится за оружие, женщина ринется перебирать тряпки...
   - Но витрины у всех разные? - уточнил я.
   - И по ассортименту и по размеру, - подтвердил брат Пон. - Но выбор есть всегда. Надо только помнить о нем, знать, что в каждый момент ты свободен в том, какие аспекты, грани реальности "подсвечивать" с помощью своего внимания, собирая из них свой мир.
   Я нахмурился и почесал в затылке:
   - Вот я могу считать, что мучаюсь тут, прикован к кровати, все плохо... или могу решить, что это такой отдых на прекрасной вилле, где ничто меня не тревожит и не беспокоит... Но ведь сама вилла, и кровать, и состояние моего тела никак не изменятся!
   - Уверен? - брат Пон прищурился. - Попробовать не хочешь? Хотя не стоит... Сейчас ты слишком слаб... Отдыхай.
   И он ушел, погасив свет в комнате.
   Осталась только луна, светившая в окно, точно громадный фонарь.
  
   Спал я великолепно, без видений, и проснулся бодрым, как огурец.
   После завтрака узнал у брата Пона, что в доме есть вай-фай, и полез в Интернет работать. К полудню сделал несколько звонков, покончил с делами и собрался искупаться в бассейне, но тут монах, пропадавший на втором этаже, появился снова.
   - Совсем другое дело, - сказал он, оглядывая меня пронзительными черными глазами. - Полагаю, что тебе станет еще лучше, если ты научишься уничтожать карму. Просто и элегантно.
   - И как? - о бассейне я в этот момент напрочь забыл.
   - Один из древних сказал, что следы прежних деяний неотделимы от нас как тень или эхо, - брат Пон уселся на пол, скрестив ноги, и с азартной улыбкой потер ладони. - Поэтому ты должен уметь избавляться от того и другого.
   - Что? - я заморгал. - Но как? Это же невозможно!
   - Я тебе уже говорил, что в этом мире возможно все. Начнем с эха, это проще. Крикни чего-нибудь.
   - Чего-нибудь! - рявкнул я сердито, и услышал, как мой голос отдался в углах.
   - Отлично! - монах радостно осклабился. - Теперь крикни так, чтобы эха не было.
   Я беспомощно посмотрел на него - издевается, что ли?
   Но даже если и издевается, то не просто так, а с определенной целью, как-то связанной с моим обучением, которое вовсе и не обучение, поскольку учить меня на самом деле нечему и незачем.
   Тут я понял, что несколько запутался.
   - Смотри, карма-действие бывает видимая и невидимая, - сказал брат Пон мягко. - Первая определяет то, каким образом, в каком порядке располагаются элементы чувственного мира, какие объекты из них формируются, что за обстоятельства возникают... Это тебе понятно?
   - Ну да, - признал я.
   - Но есть еще и невидимая, это тот нравственный оттенок, то содержание, настроение, духовная сердцевина, что кроется внутри элементов видимой кармы. Например, для туриста посещение храма Изумрудного Будды в Бангкоке имеет один смысл, а для верующего буддиста - другой, хотя внешне и то и другое может выглядеть одинаково...
   Концепцию я уловил, хотя не факт, что смог бы сам толком ее объяснить.
   - Так вот упражнения, которые я тебе предлагаю, как раз и предназначены для того, чтобы слегка ослабить фиксацию невидимой кармы, тех представлений и шаблонов сознания, что давят на нас хуже железных цепей, - закончив объяснение, монах просиял, точно выглянувшее из-за черных туч солнышко. - Так что давай, кричи, не стесняйся.
   - Что-нибудь! - завопил я еще раз, но эхо и не подумало исчезать.
   - Еще раз, - велел монах.
   Мы тренировались целый час, пока я не охрип, но толку, на мой взгляд, никакого не было - мои вопли звучали уныло, будто карканье одинокой замерзшей вороны, но порождали отголоски так же, как и всегда.
   Но брата Пона это ничуть не расстроило.
   - Замечательно, - сказал он. - Теперь садись спиной к окну, чтобы видеть тень.
   Я выполнил это указание и получил от монаха метелку вроде той, какой тайки смахивают пыль с мебели.
   Услышав "стирай ее", я не стал ничего спрашивать, а послушно заелозил метелкой по полу. Тень заколыхалась, поскольку я сам двигался, но исчезать или хотя бы истончаться не подумала.
   - Это бессмысленно! - сердито воскликнул я. - Как воду решетом носить!
   Английского аналога для решета я не знал, поэтому пришлось использовать русское слово, а потом еще и объяснить брату Пону, что оно обозначает.
   - Полезная штука, - сказал он с хищным блеском в глазах. - Надо будет завести. Для учеников, ха-ха. А ты мети, не отвлекайся, карма ждать не будет, пусть ее и не видно!
   Этим бессмысленным делом я занимался до самого вечера, пока не стемнело, и тень не исчезла по естественным причинам.
   - Не зря старался, - сообщил монах. - Теперь можно и поесть с чистой совестью. Завтра же с утра мы покинем это благословенное убежище, поскольку ты здоров и делать нам тут нечего.
   Эта новость меня, мягко говоря, не обрадовала.
   - А почему мы не можем остаться? - спросил я, морщась от прозвучавшего в голосе недовольства. - Тихо, спокойно, просторно, никто не мешает, хозяева вроде бы не выгоняют, можно заниматься чем угодно.
   "В том числе и работать" - подумал я, но озвучивать эту мысль не стал.
   - Мудрецы прежних времен практиковали Малое Отшельничество и Большое Отшельничество, - сказал брат Пон задумчиво - Малое - вдали от людей, в лесу, в горах. Чтобы никто не мешал медитировать, никаких соблазнов рядом не было... прекрасно ведь, правда?
   И он замолчал, изучающе глядя на меня.
   - А что такое Большое? - осведомился я, чтобы прервать затянувшееся, неуютное молчание.
   - В людской толчее, на рынках и харчевнях, где кишмя кишат низменные страсти. Малое ты уже прошел, взял от него все, что тебе сейчас нужно, и настало время Большого, - говорил монах без упрека, с мягкой улыбкой, но я все равно чувствовал себя как в школе, на уроке математики, когда тебя вызвали к доске, а домашнее задание не сделано. - Понимаешь, можно просидеть десять лет в пещере, обзавестись прекрасными добродетелями, но они разлетятся вдребезги при первой же встрече с простым, грубым человеком... То, насколько ты хорош, проверяется не в уединении, а меж себе подобных. Если же кто-то всю жизнь проводит в уединении, занимаясь только собой, то это не всегда признак больших духовных достижений...
   Но все эти объяснения не смогли развеять моего мрачного настроения.
   Ночевать в кровати на вилле мне понравилось больше, чем в подвале или на пляже, и уезжать отсюда я не хотел.
  
  
   Глава 6. Люди и якши
  
   Следующим утром, едва я успел продрать глаза, мне позвонил юрист-таец, консультировавший меня много лет, и ласково сообщил, что прямо сегодня мы с ним должны посетить Налоговый департамент, чтобы прояснить кое-какие моменты работы моей фирмы, и что мое присутствие обязательно.
   Да уж, от фискальных служб и в пещере, и в джунглях не спрячешься.
   Машина ждала во дворе, у ворот, и ключи лежали на переднем сидении.
   Все вроде с ней было в порядке, но в новом "окрасе" она выглядела дико, меня одолевало желание сморгнуть или встряхнуть головой, чтобы галлюцинация рассеялась и все стало как раньше.
   - Вы сами сели за руль? - спросил я, недоверчиво покосившись на брата Пона. - Когда мы сюда ехали?
   - А чего, дело нехитрое, - отозвался тот. - Крути эту штуку, дави педали.
   Я только головой покачал.
   Я сел в машину, а монах зашагал к воротам, потащил створку в сторону, заскрипели петли. Открылся узкий переулок между двумя высокими заборами, и под тем, что принадлежал вилле на другой стороне, обнаружились трое необычайно мускулистых и лохматых оборванцев, что сидели на корточках.
   Когда я двинул машину с места, нечто произошло у меня со зрением, и я обнаружил, что вижу не людей, а громадных, напоминающих горилл существ, покрытых рыжим мехом, с пылающими глазами и когтями на лапах.
   Я ударил по тормозам так, что те взвизгнули.
   - Что такое? - спросил брат Пон, заглядывая в боковое окно.
   - Там... там... - промямлил я, поднимая трясущуюся руку. - Они... ээ... э...
   Рыжие великаны глядели на меня с любопытством, скалили зубы, каких не устыдился бы и тигр. Один, самый большой, поглаживал бороду, второй дергал похожим на ослиное ухом, отгоняя мух.
   - А, всего лишь якши, - сказал монах равнодушно. - Не обращай внимания. Помнишь, я же говорил, что рядом с нами живут самые разные существа, только мы их не замечаем...
   - Ну... да... - я моргнул, и косматые чудища вновь превратились в людей.
   Когда "Ниссан" выкатился в переулок, якши без слов посторонились и даже заулыбались. Брат Пон захлопнул ворота, уселся рядом со мной, и я газанул так, что пыль полетела из-под колес.
   Монах засмеялся.
   - Бояться их нет смысла, ведь это только лишь образы твоего сознания, - сказал он. - Единственное правильное отношение к существам подобного вида, как и любого другого, кстати, заключается в сострадании.
   - Это что, я должен их пожалеть?
   - Нет, - брат Пон покачал головой. - Жалость своекорыстна, жалеем мы лишь себя. Только ставим в этот момент на место страдальца горячо любимое эго, которое и оплакиваем. Сострадание же выглядит совсем иначе, его способен по-настоящему испытывать лишь тот, кто в значительной степени избавился от невежества и тирании "Я", именно поэтому я тебе о нем не говорил. Ага, тут вот направо, потом налево...
   Когда впереди показалась большая дорога, я понял, где мы находимся - один из поселков к югу от Паттайи, за "Амбассадором", "Дор Шадой" и прочими отелями-муравейниками для туристов-матрасников.
   До центра города минут сорок, не меньше.
   - И для тебя, я думаю, настало время учиться осознанно практиковать сострадание, - заявил брат Пон.
   - Но как это сделать?
   - Разберем пример, - он усмехнулся, и я поежился: знаем мы эти "примеры" от неправильного монаха. - Вот на тебя орет некий гнусный человек. Знакомая ситуация... Вместо того чтобы злиться, ты начинаешь думать о том, что это часть твоего сознания, выражающая ненависть, а значит, не затронутая просветлением... Воспринимаешь его как элемент собственной сущности, нуждающийся в исцелении и очищении!
   - Ничего себе, - пробормотал я. - Это же сложно!
   - По сравнению с тем, что ты уже делал - как слона по боку похлопать, - проговорил брат Пон с уверенным видом заслуженного и мастеровитого слонохлопа. - Понимаешь теперь, в чем разница между жалостью и состраданием?
   И не дожидаясь ответа, он пояснил:
   - Жалость - это лишь эмоция, сострадание - это активное, деятельное отношение. Первая ничего не меняет в тебе, второе делает тебя другим, смещает точку восприятия.
   И не давая мне опомниться, он начал рассказывать байку про некоего царя, что прямо-таки был сам не свой до духовных подвигов, и поэтому любому, кто заходил к нему в гости, отдавал все, что бы у него не попросили.
   И вот однажды к этому монарху явились трое злобных и кровожадных якши.
   Поначалу, чтобы проникнуть во дворец, они замаскировались с помощью чар, ну а уже там явили себя во всей красе и потребовали что-то вроде "А ну давай нам свежего, теплого человечьего мяса и кровушки побольше, а все прочее, и золото, и драгоценности, можешь засунуть себе в афедрон".
   Ну и царь вместо того, чтобы кликнуть стражу и выгнать людоедов взашей, преисполнился сострадания и решил никого больше не беспокоить, накормить гостей кусками своего мяса, ну а для начала позвал врачей отворить себе жилы и пустить кровь.
   Якши от нее не отказались, но когда царь принялся резать собственное тело, он и сам обрел просветление, а вместе с ним получили его и людоеды.
   - Так что, я должен был тех парней собой накормить? - спросил я шутливо.
   - Ну уж нет, таких подвигов я тебя не жду, - в том же тоне ответил брат Пон. - Только сострадание ты теперь начнешь практиковать при каждом удобном случае, вот хотя бы к тому придурку на синей "Тойоте" в правом ряду...
  
   Монаха, собравшегося на работу, я высадил на пересечении Тепразита с Таппрайей, а сам поехал в Налоговый департамент.
   Думал, что наставления брата Пона пригодятся уже там, но к моему удивлению, нас с консультантом встретили очень любезно. Изумился я еще сильнее, когда выяснилось, что у них всего-навсего потерялось несколько бумажек за позапрошлый год, и что в преддверии какой-то неплановой проверки надо заново их предоставить.
   Ничего, распечатать и привезти документ - небольшая проблема.
   Непонятно только, зачем в департамент вызвали меня самого, и почему все нельзя было решить по телефону? Или проверяли не фаранга, что является по документам хозяином фирмы, а консультанта-юриста, ведущего всю отчетность, и хотели убедиться, что я существую на самом деле?
   Поэтому вышел я от налоговиков в хорошем расположении духа, и решил заехать к Андрюхе, тому самому другу, день рождения которого мы несколько дней назад отмечали в "Облико морале".
   Крохотный закуток, где он торговал экскурсиями, располагался неподалеку, на одной из сои Джомтьена.
   - Привет-привет, - сказал его хозяин, увидев меня. - Ты как вообще сам?
   - В порядке, - ответил я и уселся на стул для клиентов. - Как дело идет?
   - Да нормально, - Андрюха, в отличие от многих русских паттайцев, не любил прибедняться: я прекрасно знал, что ему принадлежит еще две таких точки, одна на Секонд-роад, другая на "русском пятачке" в районе Кози-бич, и что зарабатывает он достаточно.
   Так что не обеднеет, если даст мне взаймы несколько тысяч долларов.
   - Сам как? - повторил он, глядя на меня без привычного дружелюбия, как-то неуверенно. - Чего обрился и одет странно? Слухи пошли, что ты из кондо своего съехал. Правда?
   - Правда, - вынужден был признать я. - Смена имиджа и образа жизни, все такое.
   - А где обитаешь?
   Врать я не хотел по разным причинам, и ответил поэтому уклончиво и близко к истине:
   - Да пока не определился. Мотаюсь туда-сюда по Паттайе.
   - Понятно, бывает, - взгляд Андрюхи скользнул к моей положенной на стол руке, туда, где закатанный рукав позволял видеть сосуды на внутренней стороне локтя - то место, где остаются следы от уколов.
   Мгновением ранее он как бы невзначай качнулся вперед и принюхался.
   Я испытал короткий прилив раздражения - неужели он думает, что я забухал или сел на наркоту? Но тут же вспомнил сегодняшний урок брата Пона и попытался сдвинуть перспективу так, чтобы воспринять Андрюху как фрагмент собственного сознания, воплощение той части его содержания, что лишь иллюзорным образом существует вне меня.
   - Слушай, тут такое дело... - протянул я, ощущая, как от напряжения сжимаются кулаки. - Мне нужны деньги... Я хотел попросить у тебя некоторую сумму на полгода... Скажем...
   И я назвал ее.
   Андрюха засопел, почесал нос, а потом мрачно заявил:
   - Нет, ну как бы... Как-то оно нет, времена ныне тяжелые... все такое...
   Он пытался врать, а поскольку не привык этого делать, то выходило неуклюже - словно бегемот, вообразивший себя обезьяной, лез на дерево, усеянное спелыми фруктами.
   Все мое едва народившееся сострадание развеялось мгновенно.
   - Тебе жалко, что ли? - спросил я напрямую, не скрывая недовольства.
   - Нет! - Андрюха отвел глаза. - Не то чтобы жалко... Тебе прежнему я бы дал... Каждая собака знает, что ты не обманешь... Но сейчас ты какой-то странный, и это вот... Совсем меня не радует, и я не знаю, чего от тебя ждать!
   Теперь он смотрел на меня прямо, и в серых глазах его мешались смущение и недоверие.
   - Ладно, - сказал я. - Извини, что потревожил.
   - Ты это, не обижайся! - начал Андрюха, но я уже шел прочь, в сторону Джомтьен Секонд-роад, на которой оставил машину.
  
   Аня могла быть где угодно, и поэтому я ей сначала позвонил.
   Выяснилось, что она только что вышла с массажа и не прочь выпить со мной кофе где-нибудь в центре.
   Чем точно Аня зарабатывала деньги, я не представлял, знал только, что бизнес у нее в России и что живет она не бедно - в любой момент может позволить себе мотануться в Австралию или Японию, и думает над покупкой виллы в Хуа Хине, на другой стороне Сиамского залива.
   Там и фарангов поменьше, и сам король, не хворать ему сто лет, живет большую часть года.
   От разговора с Андрюхой я вроде бы отошел, хотя послевкусие от собственных эмоций осталось неприятное, да еще и недовольство собой по поводу того, что не справился, не смог вызвать сострадание.
   Встретились мы у "Ройал Гардена", под врезавшимся в стену самолетом, и пошли в одну из арабских кофеен неподалеку.
   - Ну, и чего ты возжелал моего общества? - спросила Аня после того, как мы сделали заказ и она закурила.
   На этот раз я попытался сместить точку восприятия с самого начала разговора.
   Поэтому испытал лишь слабенькое недовольство, когда выяснилось, что собеседница вовсе не намерена давать мне взаймы, да еще и ощущает примерно то же, что и Андрюха - удивление и раздражение по поводу того, что я так внезапно изменился, веду себя чудно и неадекватно.
   А в один момент меня вообще посетило ощущение, что я разговариваю сам с собой, что ушей моих сначала достигает мой собственный голос, а потом, через какое-то время эхо, причудливо искажающее слова.
   Настаивать я не стал, мы выпили кофе, потрепались, и на том расстались.
   Аня оседлала украшенный блестками мотобайк, а я уселся в "Ниссан" и поехал к брату Пону.
   - Ну, как твои успехи? - спросил он, когда я подошел к макашнице.
   Клиентов у него не было, и вообще пляж выглядел по паттайским меркам на удивление пустынным, даже тайки-массажистки, обычно занимавшие пятачок тени под деревьями, куда-то подевались.
   - Да никак, - ответил я, и поведал, как пытался одолжить денег у друзей.
   - Что же тебя удивляет? - поинтересовался монах, когда я закончил рассказ.
   - Почему они так ко мне переменились? Еще неделю назад все было иначе! Каждый бы за меня последнюю рубаху отдал!
   - Ты уверен в этом? - брат Пон поднял левую бровь. - Погоди, не возмущайся... Никто не хочет сказать, что твои друзья не настоящие или что они лживые гнусные типы. Просто ты воспринимал их рожденные из твоей же головы привычные, шаблонные образы... Держи-ка...
   И он выдал мне дынный шейк с торчащей из него трубочкой.
   Я взял стаканчик, и рука моя заныла - таким холодным тот оказался.
   - С моим появлением твое сознание начало модифицироваться, не какие-то его части, а все целиком. Изменилась перспектива, и ты увидел своих друзей немного с другого бока, или даже не с бока, а со спины. Кроме того, посмотрим на ситуацию с их стороны - ты вдруг ни с того ни с сего начал вести себя дико, не в соответствии с их представлениями о себе, выбиваясь из собственного образа... Как ты думаешь, это кого-то обрадовало?
   - Ну вряд ли, - отозвался я. - Но злиться-то зачем?
   - Люди просто любят, когда их ожидания в отношении других оправдываются. Если этого не происходит, возникают злость, раздражение, гнев, непонимание, подозрения...
   - Ну да, я в этом убедился, - пробормотал я. - Но ведь я никого толком не видел! Никого не встречал все это время...
   Брат Пон развел руками:
   - Наверняка весь кондо гудит о твоем внезапном исчезновении. Слухи, сплетни... Помнишь, я говорил, что на ожидания и взгляды других не стоит обращать внимания?
   Ну да, еще бы я не помнил - это случилось всего несколько дней назад!
   Но одно дело - принять умом некий принцип, и совсем другое - воплотить его в жизнь.
   - Ну а много раньше я упоминал, что собственные ожидания и надежды причиняют нам массу неприятностей. Вот ты надеялся выйти из затруднений, взяв взаймы у друзей, ожидал от них помощи... и что?
   Я пожал плечами:
   - Деньги мне все-равно нужно достать, а я пока не знаю, где.
   - Ты можешь продать один из своих магазинов.
   Эта мысль приходила мне в голову, само собой, но энтузиазма не вызвала - несколько лет назад, еще до знакомства с братом Поном, я лишился бизнеса, остался практически ни с чем, у разбитого корыта.
   Еще раз проходить через подобное мне не хотелось.
   - И вообще, - сказал монах. - Это что, главная твоя проблема в данный момент? Давно ли ты купался?
   - Э... - я несколько опешил.
   Как и всякий фаранг-долгожитель, я вовсе не проводил каждый свободный день на пляже... Ну если не считать выезд на дайвинг несколько дней назад, то в море я погружался под Новый год... или в начале декабря, когда приезжали друзья из Москвы?
   - Так вот иди и окунись, - велел брат Пон. - И получи удовольствие.
  
   Поплавал я замечательно, на какое-то время словно растворился в теплой воде и солнечных бликах. Выбрался на берег под последними лучами уходившего за горизонт светила, а когда высох и оделся, на берегу начало темнеть, и загорелись фонари на вершине башни "Паттайя Парка".
   Явился хозяин макашницы, брат Пон "сдал вахту", и мы зашагали туда, где я оставил машину.
   Я не знал, где буду сегодня ночевать, не представлял, где раздобуду денег, чтобы откупиться от вымогателей, но в этот момент меня это совершенно не волновало... Безо всяких усилий или специальных упражнений я воспринимал мир через призму алая-виджняны, сознания-сокровищницы...
   Пучок нитей восприятия, растущих из единого центра, не имеющего ничего общего с тем "я", что способно мучиться и претерпевать страдания, ощущать боль или недовольство.
   Нет, эмоции имели место, как и мысли, но все это существовало на периферии восприятия.
   - И ты еще говоришь, что все было зря? - спросил брат Пон, когда мы сели в машину.
   - Зря не зря, но ради чего? - пробурчал я, с трудом артикулируя обычные слова. - Есть ли та свобода, к которой я иду? Существует ли нирвана?
   - Ну да, слепец, не видящий цветов, тоже утверждает, что их нет в природе. Удивительно, но он по-своему прав, - и брат Пон расхохотался, да так заразительно, что я не смог к нему не присоединиться.
   Он велел мне ехать на Наклыа-роад, и я решил, что меня ждет очередная ночь в компании бомжей. Запарковались мы на том же месте, но двинулись вовсе не в сторону пляжа, а обратно к центру города.
   - Вот тут нас и приютят сегодня, - заявил монах, когда справа началась высокая ограда вокруг небольшого вата.
   Что тут за храм и как он называется, я не знал, хотя сто раз проезжал мимо.
   Выглядело святилище обыденно: светло-бежевое здание на возвышении, ведущая к нему широкая лестница, остроконечная крыша, фронтон украшен фресками с Буддой и его сподвижниками в оранжевых рясах, внизу, меж колонн у входа, портрет короля в белой с золотом мантии.
   - А нас тут ждут? - спросил я.
   - Конечно, - подтвердил брат Пон.
   Едва мы вступили на лестницу, как рядом с портретом короля объявился невысокий старый монах, напомнивший мне брата Лоонга, отшельника из джунглей Бирмы - то же самое морщинистое лицо, безмятежные темные глаза и полное отсутствие зубов.
   Увидев брата Пона, монах всплеснул руками и бросился нам навстречу.
   Последовал обмен поклонами, в котором я тоже принял участие, после чего нас повели за храм, туда, где под высокими деревьями располагались жилые строения. Рюкзаки мы оставили в спальне для гостей, а затем неожиданно для меня зашагали обратно.
   - Что происходит? - шепотом поинтересовался я.
   - Наш хозяин увидел, что ты в трудном положении, - отозвался тот столь же тихо. - Решил, что тебе не помешает помощь самого Просветленного, Львиноголосого, Победителя.
   У входа в храм мы разулись, и я с опаской вступил под высокие своды.
   Откровенно говоря, я даже не мог считать себя буддистом, поскольку не просил убежища в Будде, Дхарме и Сангхе... Да и брат Пон не раз говорил, что ему совершенно не важно, во что я верю, главное - что я думаю и что делаю...
   Имею ли я право тут находиться?
   Углы и стены прятались во мраке, но золоченую статую Просветленного было видно хорошо. Здесь он представал сидящим, со сложенными на коленях руками, а под высоким постаментом статуи громоздились охапки цветов, меж них терялись фигурки небожителей рангом пониже.
   - Садись, и обращайся к нему, - велел брат Пон.
   - Но я не умею... - растерянно пробормотал я.
   - А тут уметь и не надо, - пожилой монах улыбнулся мне, и поманил за собой.
   Я сделал несколько шагов и уселся на предложенном мне месте, скрестил ноги. Закрыл глаза, ощущая себя самозванцем, чужаком, без спроса, под личиной явившимся туда, куда его не звали.
   Монахи обменялись парой фраз на тайском, потом наступила тишина.
   Ее нарушил прикатившийся снаружи звон колокола...
   Я вспомнил, где и когда слышал точно такой же звук, и в следующий момент ощутил прикосновение к затылку и потерял ощущение собственного "я" среди многих других "я", которые в одно и то же время были мной и мной ни в коей степени не являлись.
   Мужчины, женщины проживали жизни, длинные и короткие, но в конце-концов каждый раз приходила смерть. Годами страдали от тяжелых болезней, несли вражду через десятилетия и воевали с соседями из-за клочка земли, ссорились с близкими насмерть из-за горсти медных монет.
   Ухаживали за детьми-инвалидами или жили с необычайным уродством.
   Это был поток, где не существовало прошлого, настоящего и будущего, имело место только вечное "сейчас", и мое собственное бытие занимало в этом "сейчас" малую долю процента...
   Потом все это сжалось, сколлапсировало в точку...
   Я вздрогнул и обнаружил себя в храме, перед невозмутимым ликом Будды, и одежда моя была насквозь мокрой от пота.
   Меня трясло, я все еще переживал многочисленные смерти, через которые прошел только что - от старости, от перерезающего горло ножа, от скоротечной болезни, в зубах хищника, от голода или холода.
   Рука брата Пона опустилась мне на плечо, и стало немного легче.
   - З-зачем? - вопросил я, лязгая зубами.
   - Что, нынешние проблемы все еще кажутся тебе важными и серьезными? - вопросил он.
   - Н-нет...
   - Исключительно редко бывает польза от созерцания иных воплощений твоего потока осознания, и вот сегодня как раз такой момент. Все, происходящее в данный момент лишь пылинка на ободе гигантского колеса сансары, через миг ее уже не будет, появятся другие... И так тысячелетие за тысячелетием, без смысла и цели, без надежды на завершение...
  
  
   Глава 7. Тантра Темноты.
  
   Спал я плохо, одолевали надоедливые тайские комары.
   Лишь под утро сумел забыться, и естественно, ни о каком осознавании во сне даже не и не вспомнил.
   Поскольку вставать в буддийском монастыре положено до рассвета, поднялся я с тяжелой, точно котел головой. Да и отголоски вчерашнего переживания не исчезли окончательно, наиболее яркие образы всплывали из памяти, заставляя меня вздрагивать.
   Монахи помоложе отправились собирать подношения, а мы с братом Поном вернулись в храм, где и уселись на пол уже вдвоем.
   - Ехать на пляж еще рано, - сказал он. - Поэтому у нас есть время поговорить... Предмет для рассуждений все тот же - сознание, то самое, что формирует мир вокруг нас, определяет, находимся ли мы в аду, в пространстве животных, людей или среди богов.
   Я покорно кивнул.
   От недосыпа и вчерашней "процедуры" в теле и разуме царило онемение, не хотелось вообще ничего, ни говорить, ни действовать, даже того, чтобы меня оставили в покое.
   Брат Пон поведал, что один из древних мудрецов разделил опыт, получаемый нашим сознанием, на три вида: целиком иллюзорный, извлеченный из игры разума с вымышленными объектами; взаимозависимый, обладающий частичной реальностью, когда ум работает аналитически, используя представления и идеи о реальном положении вещей; и интуитивный, лишенный двойственности продукт истинного способа восприятия, свойственного лишь просветленным.
   - Парикальмита, паратантра и паринишпанна, - сказал он. - Так их называют. Имена можешь не запоминать, вряд ли пригодятся.
   Удивительно, но от беседы об отвлеченных вещах мне стало легче, вялость начала уходить.
   - Есть другая схема, - продолжил брат Пон. - Сознание делится на пять видов...
   Он упомянул кармически активное, трансформирующее, проецирующее, познающее и воспроизводящее, а затем принялся описывать, как они между собой взаимодействуют.
   К этому времени я почти совсем пришел в себя.
   - Ну вот, ты готов задавать вопросы, а значит, все идет как нужно, - сказал монах, осекшись на полуслове.
   Судя по лукавому виду, он затеял всю эту лекцию не для того, чтобы дать новые знания, а с целью каким-то не совсем постижимым для меня образом растормошить мое восприятие.
   - Вроде да, - признал я. - И какая из двух схем истинная?
   - А ты подумай, - предложил брат Пон. - Все же просто.
   - Обе... и никакая? Все зависит от точки зрения?
   Монах кивнул.
   - Можно выразиться более сложным образом, как это обычно делается, - сказал он. - Схема из трех видов не является истинной и не является не-истинной, схема из пяти видов тоже не является истинной и не является не-истинной... Но смысл будет тот же.
   Голова у меня слегка закружилась.
   - Еще одно противоречие из тех, что должны быть включены в сознание, чтобы разрушить клетку из банальных противопоставлений, внутри которой мы живем? - предположил я, и поежился, от воспоминаний о вчерашнем по спине побежал холодок. - Как то, что о смерти надо помнить, но в то же время не придавать ей значения, поскольку ее нет?
   - Совершенно верно.
   - Как и то, что вы меня ничему не учите и вам вообще нечему меня учить?
   - Опять же, ты прав, - монах улыбался невинно, голова продолжала кружиться, но это было даже приятно, возникало ощущение, что укрытый внутри черепа ум хочет одновременно убежать в противоположных направлениях, и в процессе дергается и растягивается, постепенно утончаясь.
   Я попробовал закрыть глаза, но это не помогло.
   - А теперь поговорим серьезно, - тон брата Пона заставил меня встрепенуться. - Настало время сообщить, чем же мы все-таки с тобой занимаемся в этом прекрасном несуществующем городе.
   От этих слов и того, как они были сказаны, по моей спине побежали мурашки.
   - Знакомо ли тебе слово тантра? - поинтересовался монах.
   - Да, - я кивнул. - Ну как же... тантрическая йога, и всякий разврат вокруг нее...
   - Ох уж эти мне фаранги, - брат Пон поцокал языком. - Все способны испортить. Само слово "тантра" вполне невинное, означает лишь вид священных текстов и основанных на них практик... Они в идеале позволяют куда быстрее добиться свободы, чем иные методы, но в то же время они и более опасны... Это как крутая тропа, она намного короче и ведет к вершине прямо, но с нее можно сорваться и переломать все кости, и тогда новое восхождение если и предпримешь, то очень не скоро.
   Это выглядело понятным.
   - Тантры бывают разных типов, их очень много, все не изучить и за сто жизней, - продолжил он. - То, что мы делаем с тобой здесь и сейчас, именуется Тантрой Темноты.
  
   Рассказывать дальше брат Пон отказался, ну а я не стал настаивать, поскольку не сомневался, что рано или поздно буду знать все.
   Когда мы сели в машину, чтобы ехать к "Паттайя Парку", он напомнил мне про самовстряхивание - в последние дни я если его и практиковал, то лишь урывками, а затем снова забывал.
   Сейчас же все пошло легко, и я, делая "срезы" себя каждые десять-пятнадцать минут, пришел в состояние, близкое к тому, которое переживал, исполняя смрити. Оказавшись на пляже, без особых усилий переместил центр сознания в одну из рук и занялся фруктами.
   Ну а к макашнице нашей выстроилась настоящая очередь.
   Туристы галдели, брат Пон улыбался, точно ведущий шоу на американском ТВ, я орудовал ножом. Я воспринимал мир четко, рельефно, осознавал все запахи, от мангового сока на лезвии до собственного пота, звуки от шума моря до отдаленного рокота лодочного мотора.
   Но в то же время и сама Паттайя, и заполнявшие ее люди казались изображениями на завернутом вокруг меня холсте, который в то же время был частью меня, такой же неотъемлемой, как нос или уши.
   Поэтому как я мог злиться на истошно оравшую девочку лет трех?
   Или раздражаться по поводу того, что пьяный жирдяй весом в два центнера едва не опрокинул нашу макашницу, после чего, брызжа слюной, долго матерился по поводу "чернозадых"?
   Одна часть сознания взаимодействовала с другой, и только...
   К полудню, когда стало совсем жарко, толпа схлынула.
   - Если хочешь, иди, искупайся, - предложил мне брат Пон, указывая на море, сверкавшее под лучами солнца.
   Но у меня такого желания не имелось, так что я лишь головой покачал.
   А потом вытащил телефон и отошел на десяток метров от макашницы - вчера я испробовал не все варианты "дружеского займа", кое-кто еще остался про запас.
   - Привет, - сказал Толик, взявший трубку после первого же гудка. - Ты как, брат?
   Выслушал он меня спокойно, не стал расспрашивать, почему я съехал из кондо и что вообще со мной происходит, а узнав, что мне нужны деньги, поинтересовался только суммой и тем, на какой срок я хочу ее получить.
   - Не вопрос, - заявил он. - Приезжай ко мне в офис через час. Годится?
   - Конечно! - радостно воскликнул я. - Буду!
   "Офисом" Толик называл комнатку за кухней в ресторане "Московские огни", расположенном неподалеку от отеля "Прима Вилла". Там он сидел под включенным чуть ли с утра до ночи кондиционером, занимался делами, курил сигары и прихлебывал смешанный с ледяной колой ром.
   - Кажется, я нашел деньги, - сказал я, вернувшись к брату Пону.
   - Ну и отлично, - сказал тот. - Езжай, если тебе нужно. Я и один справлюсь. Возвращайся только к вечеру.
   Я кивнул и чуть ли не вприпрыжку зашагал к выходу с пляжа.
   Машину на этот раз оставил чуть в стороне, на одном из пустынных сои Пратамнака. Свернув на него, услышал шум мотора за спиной, и посторонился, чтобы не оказаться на пути автомобиля.
   Краем глаза увидел нагнавший меня черный пикап, щелкнула открывшаяся дверца. Начал поворачивать голову, и в этот момент что-то тяжелое и мягкое ударило меня по затылку. Перед глазами все расплылось, шершавое коснулось макушки, поползло вниз, царапая нос и уши.
   Я взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, ощутил, что меня подхватили под локти. Упал на мягкое, неудачно вывернув хрустнувшую шею, а затем на меня кто-то сел, и вновь хлопнула дверца.
   - Не рыпайся, фаранг, - сказал прямо в ухо знакомый хриплый голос.
   Заработал двигатель, меня качнуло.
   Судя по всему, я находился на заднем сидении автомобиля, с мешком из дерюги на голове, с закрученными за спину руками.
   - Куда... - выдавил я. - Зачем?.. Я..
   - Заткнись, урод, - прервал хриплый. - Ты чего, думал, что ты самый умный, да? Удрал из своего кондо, чтобы мы тебя не нашли? Одежду поменял, чтобы не узнали? Волосы снял?
   - Нет! - воскликнул я, но меня ударили по ребрам, и я замолчал.
   - Ты не самый умный, - продолжил лекцию мой собеседник. - Мы тебя проучим. Напомним, что ты имеешь дело с серьезными людьми, и что долг тебе придется отдать завтра.
   Только в этот момент мне стало страшно.
   Да, убивать эти парни меня не будут, но вот изуродовать могут...
   Я рванулся, пытаясь распрямиться и высвободиться, последовала злая реплика на тайском. Новый удар по затылку, на этот раз несколько более сильный, погрузил меня во тьму.
  
   В себя я пришел от того, что меня потянули за ногу.
   - Эй, миста! - позвал женский голос. - Жив-не-жив?
   - Жив... - отозвался я, с трудом шевеля разбитыми губами.
   Похитители вытряхнули меня из машины в полубессознательном состоянии, и некоторое время били, пока я вновь не отключился.
   Судя по тому, что я мог видеть, мешок с головы у меня свалился.
   Башка трещала, словно целое поле кузнечиков, ныли ребра и спина, адски болела правая лодыжка. Но руками и ногами я мог двигать, а это означало, что они, слава всем богам, не сломаны.
   Перевернувшись на спину, обнаружил, что лежу в канаве у забора, а рядом сидит на корточках молоденькая круглолицая тайка в шортах и цветастой майке, и с тревогой смотрит на меня.
   - Полиция надо-не-надо? - спросила она все на том же тайглише.
   - Нет, - сказал я.
   Чего я расскажу стражам закона - что меня похитили двое тайцев, лиц которых я не видел, увезли в машине в глухой переулок, где слегка побили и, даже не ограбив, исчезли в неизвестном направлении?
   Полицейские решат, что я либо наркоман, либо сумасшедший.
   Сесть я смог с первой попытки, хотя руки дрожали и подламывались, а голова кружилась. Ощупав карманы, убедился, что деньги, телефон и ключи от машины на месте, и вздохнул с облегчением.
   - Где? - спросил я, фокусируя взгляд на тайке. - Мотобайк-такси?
   Мне сейчас нужен врач, и я знаю, где его найти.
   Барышня закивала, вскочила и торопливо ушагала куда-то мне за спину.
   Вернулась она через пару минут верхом на крохотном скутере, махнула розовым шлемом, и гордо заявила:
   - Я - мотобайк-такси! Куда?
   - Мемориал Госпиталь, - сказал я, поднимаясь.
   Как-то раз я уже обращался в это заведение, остался доволен и ценами, и обслуживанием.
   - Двести бат! - выпалила тайка: доброта добротой, а чуток заработать на фаранге сам Будда велел.
   Я кивнул и, уцепившись за мотобайк, начал вставать.
   Через пять минут мы ехали по длинному извилистому переулку, с одной стороны был пустырь, а с другой за забором торчал каркас недостроенного дома - судя по всему, друзья-вымогатели выбрали для "беседы" заброшенный уголок где-то между Южной улицей и Тепразитом.
   Водила тайка в стиле обкуренного Шумахера, так что до Мемориал Госпиталя мы доехали за десять минут. Я отдал двести бат и заковылял к его стеклянным расходящимся дверям, припадая на правую ногу.
   Лодыжку я то ли вывихнул, то ли подвернул, то ли вообще сломал...
   Внутри госпиталя меня, едва увидев, взяли в оборот.
   - Упал, - сказал я, когда отлично говоривший на английском врач поинтересовался, что со мной случилось.
   "Асфальтовую болезнь" после падения с байка зарабатывал чуть ли не каждый фаранг в Паттайе, и счастье еще, если для пострадавшего все ограничивалось ушибами, царапинами и содранной кожей.
   Врач с сомнением посмотрел на меня, но дальше спрашивать не стал.
   Клиент платит, а остальное - его дело.
   Меня ощупали, сделали рентген, где надо - помазали, где надо - забинтовали, вкололи обезболивающее и прописали гору таблеток. Хирург сказал, что серьезных повреждений у меня нет, кости целы, а что до лодыжки - вывих пройдет через некоторое время.
   Я уверил его, что оставлять меня на ночь не надо, дома мне будет всяко лучше. После этого меня проводили к кассе, где я расстался со значительным количеством бумажек, украшенных изображением тайского короля.
   А направившись к выходу, обнаружил, что меня ждет брат Пон.
   - Откуда вы здесь? - спросил я, не пытаясь скрыть удивление.
   - Настоящий учитель всегда знает, что творится с учеником, - ответил монах. - Даже если никакого обучения нет и учить нечему... Поздравляю, ты справился отлично.
   Я недоуменно заморгал:
   - С чем?
   - Насколько я могу видеть, в последние часы ты действовал, пребывая в состоянии Пустоты, и хотя оказался не в самых благоприятных обстоятельствах, не дал аффектам овладеть собой.
   И в самом деле, после приступа страха, когда меня затащили в машину, я оставался на удивление спокойным. Не злился на похитившую меня парочку, не ругался и не жаловался, и даже боли не давал одолеть себя, наблюдал за происходившим как бы немного со стороны.
   - Сейчас ты далеко не уйдешь и не уедешь, - тут брат Пон аккуратно взял меня за предплечье и повел за собой. - Поэтому я снял номер в отеле, тут рядом, минуту пешком.
  
   Откровенно говоря, я ожидал, что мы заселимся в "клоповник" для неприхотливых бэкпекеров.
   Но монах привел меня в небольшую гостиницу, о которой я до сегодняшнего дня не слышал. Нас встретили в вестибюле поклонами и чуть ли не народными плясками, и отвели в уютный номер с двумя спальнями, просторной гостиной и самой настоящей ванной!
   В каждой комнате стояло по букету живых цветов, на подушках лежали крохотные веночки.
   Пока я в меру возможностей пытался вымыться и привести себя в порядок, брат Пон ушел и вернулся с двумя пакетами, в одном оказались нарезанные фрукты в пластиковых контейнерах с крышками, в другом упакованная точно таким же образом жареная лапша с морепродуктами.
   На еду я накинулся с жадность.
   - Ну, вот и прекрасно, - сказал брат Пон, когда мы закончили с ужином. - Ты как? Тело работает?
   Я нахмурился, оценивая состояние организма, вынужден был признать, что неплохо - сильно болела только лодыжка, все остальное ныло и постанывало, но жить особенно не мешало.
   - Могло быть куда хуже, - заявил монах, выслушав мой краткий отчет. - Поверь. Если бы ты не так давно не совершил ряд поступков, кардинально изменивших твой жизненный путь, то тебя бы просто изуродовали.
   - То есть сегодняшнее избиение было неизбежным? - я нахмурился. - Почему?
   - Последствия некоторых действий, совершенных в прошлом, должны реализоваться, - в голосе брата Пона звучало сожаления. - Даже если ты уже встал на путь к свободе. Вспомни Будду Шакьямуни, чье воплощенное тело умерло от отравления некачественной пищей... Наверняка он мучился, переживая эту хворь, но одновременно развязывал последний узел собственной кармы, накопленной за многие кальпы, за миллионы лет. Некоторые наши поступки, совершенные вчера, десять месяцев или сто тысяч веков назад, порождают такое сильное эхо, что его отголоски со стопроцентной вероятностью вернутся к нам, и с этим ничего нельзя поделать, хоть десять лет бейся лбом в покаянных поклонах или пожертвуй в храм телегу драгоценностей.
   - А можно выяснить, почему я должен был сегодня получить по лицу? - спросил я.
   Говоря так, я преувеличил: физиономия моя, откровенно говоря, не слишком пострадала. Изучив ее в зеркале, я убедился, что заработал пару не очень больших ссадин и фингал на правой скуле.
   - Ты точно хочешь это знать? - глаза монаха заискрились, и вовсе не весельем.
   Я пережил момент острой неуверенности, возникло желание отказаться.
   - Д-да... - сказал я, отогнав его в сторону.
   - Тогда, - брат Пон, сидевший на диване, скрестив ноги, наклонился вперед, и взгляд его пришпилил меня к спинке кресла. - Ты должен вспомнить ушастого мальчика. Немедленно!
   - Кого... - начал было я, и тут из памяти вынырнул эпизод такого давнего прошлого, что я накрепко его забыл к моменту поступления в университет.
   Мальчишка с большими ушами, его звали Антоном, учился в первом классе, а я в третьем... Жил он в соседнем доме, и по дороге в школу и обратно мы частенько пересекались...
   Непонятно почему, но мне доставляло удовольствие швырять в него грязью или снежками, натягивать шапку на уши, стаскивать портфель и швырять в глубокий сугроб.
   - Нет... - прохрипел я, встряхивая головой, пытаясь отогнать назойливое воспоминание.
   - Ты сам этого хотел, - холода в голосе брата Пона содержалось не меньше, чем в ледниках Антарктиды.
   Один раз я столкнул ушастого с горки так, что он разбил нос в кровь...
   Но ведь не мог я быть таким гаденышем, издеваться над слабым лишь потому, что я сильнее!
   Меня затрясло, напомнили о себе полученные сегодня повреждения, вплоть до самых мелких. Слезы потекли из глаз, захотелось ударить себя самому, как можно сильнее, чтобы душевной болью заглушить телесную.
   - Все уже прожито и отработано, - теперь брат Пон говорил мягко, почти нежно. - Смени ракурс, перемести сознание в ложную личность и сострадай оттуда и себе, и тому ушастому мальчишке... Кто знает, какие деяния он искупал, став тогда твоей жертвой? Ничего не бывает просто так...
   Я попытался сделать, что сказал монах, но у меня не вышло ничего.
   Даже "внимание дыхания" смог выполнять с большим трудом.
   Тогда брат Пон выдал мне метелочку, и велел сметать с пола собственную тень.
  
  
  Глава 8. Колдуны и налоги
  
   Через час от монотонных движений у меня заболела спина.
   Острая тоска превратилась в глухую печаль, та слилась с телесным дискомфортом, породила общее чувство неустроенности.
   - А вот и тень твоя исчезла, - сказал брат Пон, и выключил свет.
   - Интуиция подсказывает мне, что она появится снова, - пробурчал я, и тут мой телефон звякнул, сообщая о прибытии смс.
   Открыв ее, я обнаружил рекламу от сотового оператора, но когда удалил, вспомнил, что вообще-то сегодня планировал встретиться с Толиком, взять у него денег взаймы...
   Интересно, почему он не перезвонил?
   Беспокойство зашевелилось внутри, словно толстая змея с колючей чешуей, и я спешно набрал номер.
   - Привет, - сказал Толик точно так же как днем.
   - Извини, что не появился, - затараторил я. - Тут форс-мажор, попал в... аварию...
   В определенном смысле это было правдой.
   - Машина цела? - спросил Толик. - Сам ходить можешь? Ну значит, все пучком. Слушай, тут такое дело... - в голосе его появилась несвойственная моему большому другу неуверенность. - Я сейчас в аэропорту...
   - В каком? - не понял я.
   - В Дон Мыанге, - сообщил Толик мрачно. - Через час у меня рейс в Москву.
   Сердце у меня упало.
   - Тут это, срочные проблемы на родине открылись, - продолжил он. - Беда ваабще. Так что извини, пока ничем помочь не смогу, а вот как вернусь, то вообще без вопросов. Обращайся.
   - А когда тебя ждать назад?
   - Через пару-тройку недель. Может, через месяц.
   - Да, конечно. Удачно долететь, - сказал я, и положил трубку.
   Брат Пон наверняка все понял, и поэтому я объяснять ничего не стал, лишь положил телефон на столик, откинулся в кресле и закрыл глаза: завтра вечером мне в лучшем случае переломают ноги, ну а в худшем просто оторвут их, ну и открутят еще парочку ненужных органов.
   Даже если я решусь продать один из моих магазинов, за сутки это не сделать.
   - Ну а ты чего ждал? - подал голос брат Пон. - Что вот так легко все поправишь? Тому, кто изучает Тантру Темноты, не суждено ходить легкими путями.
   Возникло желание рявкнуть во всю глотку, сообщить, куда можно засунуть все эти пути и тантру тоже, но я воспринял это желание как нечто внешнее по отношению ко мне, и оно постепенно угасло, растворилось без следа.
   - Но делать-то что? - только и сказал я, и сам поразился, как мертвенно, по чужому прозвучал мой голос.
   - Для начала - отказаться от цепляния за собственность, за то, что считаешь своим, - брат Пон включил свет обратно, и я зажмурился, спешно прикрыл лицо рукой. - Насколько помню, ты без проблем отказывался даже от собственного тела, не говоря уже о каких-то вещах.
   - Ну, тело - это одно, а дело - другое...
   Если первый бизнес в Таиланде я построил с помощью других, то этот создал в одиночку, и может быть поэтому сама мысль о том, что его придется лишиться, вызывала у меня дискомфорт.
   - Если ты все же хочешь добиться свободы, то выбора у тебя нет. И давно уже нет, - брат Пон мгновение помолчал. - Давай вспомним цепь взаимозависимого происхождения. Двенадцать звеньев.
   Ее я затвердил намертво: круг из картинок, начиная со слепца и заканчивая стариком, что несет на спине мертвеца.
   - И приложим ее к этой ситуации: невежество заставляет тебя верить, что эти магазины могут являться твоей собственностью; из него возникают формирующие факторы, создающие определенный набор образов, куда входят и такие вот "друзья"; сознание же твое хватается за них, пытаясь вообразить, что обладает контролем над ситуацией, но на самом деле находится во власти стихии...
   Закончив перечисление, монах вновь сделал паузу, а потом спросил:
   - Ну, с какого места мы начнем разрушать это безобразие?
   - Полагаю, что с первого звена, - мрачно отозвался я.
   - На это у тебя есть целая ночь - убеждай себя в том, что ты на самом деле ничем не владеешь, что магазины тебе не принадлежат, используй все доступные средства от "это не я, это не мое" до второй личности, которой нет особого дела до проблем первой.
   - А спать когда? - с шутливым раздражением осведомился я.
   Нет, я не забыл, что ждет меня завтра, но благодаря словам брата Пона перестал концентрироваться на грядущих неприятностях, отодвинул их на периферию восприятия.
   - О, уверяю тебя, времени хватит на все... - уверил меня монах.
   - Кстати, - я встрепенулся. - Вот цепь взаимозависимого происхождения, она же обернута вокруг индивидуального существа, вокруг личности... которой не существует! Значит ли это, что она накручена на пустое место?
   - Совершенно верно, - на физиономии брата Пона возникла широкая ухмылка. - Очередной парадокс из тех, о коих не вредно подумать для того, чтобы слегка расшатать те стенки, внутри которых существует ум такой несуществующей личности как ты...
   - А вы?
   - А я личностью не являюсь, - сказал монах. - Как заявил по этому поводу Будда: "если бодхисатва имеет представление "я", представление "личность", представление "существо", то он не является бодхисатвой". Все проявления моего характера, привычек и прочего созданы исключительно для удобства существ, которым я оказываю помощь.
   На мгновение я опешил, а потом дал "зеленый свет" вопросам, что настоящей толпой ринулись мне на язык:
   - Как такое возможно? А откуда вы узнали о мальчике с ушами? Это ясновидение? Почему...
   Брат Пон лишь смотрел на меня, выжидая, пока фонтан не иссякнет, а заговорил, лишь когда я пристыженно замолк:
   - Когда спрашивали о Пути совершенства, Просветленный отвечал "Не надо совершенствоваться", когда интересовались путями освобождения, Просветленный осведомлялся "Кто связан путами"? Ответы на вопросы бывают четырех родов: категорические, ответы с оговоркой, с предварительным вопросом, и отказ от ответа. Последний обычно применяется, когда задающий вопрос человек находится в плену ложных представлений... например "ограничен ли мир во времени?" или "одно ли и то же жизнь и личность?". Нет мира, нет жизни и личности, поэтому ответить на вопрос невозможно... Но я позволю себе промолчать и сейчас, - тут монах нахмурился и погрозил мне пальцем. - Ты пытаешься любыми средствами увильнуть от поставленной перед тобой задачи, и это в момент, когда времени у тебя нет вообще! Немедленно за практику, немедленно!
   Я покаянно вздохнул и принялся за дело.
  
   Во сколько я заснул, я не знаю, но произошло это явно глубокой ночью.
   Тем не менее, открыв глаза с первыми лучами солнца, я обнаружил себя отдохнувшим и безмятежным, словно в прошлом не лежали нерадостные события и впереди не громоздились неприятности.
   Организм мой чесался сразу во многих местах, намекая, что все заживает, болела только лодыжка.
   - Да, красавец, - сказал брат Пон, возникший на пороге моей спальни после того, как я посетил ванную. - Людям показывать тебя, конечно можно, но не детям и не беременным женщинам.
   Я лишь плечами пожал - внешность интересовала меня в этот момент не особенно.
   - До завтрака еще больше часа, - монах опустился прямо на пол. - Займемся делом. Мы с тобой не раз говорили о "семенах", которые сознание-сокровищница, алая-виджняна проращивает определенным образом, создавая фрагменты кокона восприятия, мысли, эмоции, элементы якобы внешней реальности.
   - Помню, - подтвердил я.
   Разговоры такие были и, судя по тому, сколько раз мы к этой теме возвращались, брат Пон считал ее исключительно важной.
   - А ты никогда не думал, почему она проращивает каждое "семя" именно некоторым определенным, а не каким-то произвольным образом, и отчего это вообще происходит?
   - Ну... - я наморщил лоб. - Наверняка это зависит от состояния моего сознания...
   - Верно. А точнее - от содержащихся в нем тенденций, которые именую васанами. Перевести по смыслу это можно как "след-впечатление", хотя прямой перевод - "искурение"... Например, если я зажгу в этой комнате ароматическую палочку, а затем погашу, то след-впечатление в виде запаха останется... Васана - это энергия привычки, склонность к определенному типу поведения, возникшая в пределах потока восприятия. Поскольку наша цель состоит в том, чтобы "семена" более не прорастали, и новые не возникали...
   Монах замолчал и выжидательно посмотрел на меня.
   - Нам нужно от этих васан избавиться? - предположил я.
   - Совершенно верно. Этот процесс мы начали с первого твоего дня в Тхам Пу, - сказал брат Пон. - Но пришло время сделать его более осознанным и целенаправленным.
   Дальше он объяснил, что любая васана проявляет себя в каждом потоке, из которых состоит наше существо, что всякая из них всегда представляет комплекс из образа мыслей, эмоций, вида поступков, шаблонов осознания и даже телесных действий.
   - Мы не замечаем собственные автоматические движения, не знаем, что всегда засовываем руку сначала в правый рукав куртки, и только потом в левый, что у нас есть стандартная реакция на многие внешние раздражители... Это же так удобно и привычно. Внимания не обращаешь, все само получается, энергия экономится.
   Брат Пон немного подождал, давая мне ухватить концепцию, а затем добавил:
   - Но поскольку ты уже опытен на пути к свободе, то ты знаешь, что для борьбы с чем-то подобным у нас есть лишь один вид оружия.
   - Осознавание, - подтвердил я.
   - Оно самое. А начинается оно со смрити. Приступай прямо сейчас, не тяни...
   В полное осознавание я сумел войти к тому моменту, когда настало время отправляться на завтрак. И почти тут же начал регистрировать вещи, на которые ранее не обращал внимания - что усаживаясь, стул подвигаю всегда правой рукой, что постоянно тру переносицу, и что при виде красивой женщины у меня в голове возникает набор стандартных мыслей.
   Как ни удивительно, но дискомфорт от повреждений в этом деле помогал, привлекал внимание к тем движениям, что я обычно воспроизводил безо всякого участия сознания!
   Народу в ресторанчике при гостинице было немного, сплошь европейцы и американцы. Кормили настолько стандартно-безлико по-отельному, что и мысли не возникало, что ты в Таиланде - нарезка из колбасы и сыров, джем и масло, мюсли трех видов, вареные яйца и сосиски.
   Осознав, что действия, связанные с едой, я выполняю почти на сто процентов на автомате, я загрустил.
   - Но невозможно же ликвидировать все это! - с досадой проговорил я, когда дело дошло до кофе. - Чем дольше я буду наблюдать за собой, тем больше всякой пакости обнаружу!
   - Очень хорошо и важно, что ты это осознал, - оживленно проговорил брат Пон. - Любой человек готов к пробуждению с самого начала, ибо его природа чиста и способна к просветлению. И чем больше он учится, пытается изменить ее, навязать ей нечто постороннее, тем дальше от цели он оказывается.
   Я недоуменно посмотрел на него.
   - То есть в тот день, когда мы столкнулись на автостанции в Нонгхае, я находился ближе к бодхи, чем сейчас?
   - В определенном смысле так и есть, - признал монах.
   - Но тогда к чему все это было? - я ощутил, что начинаю закипать: неужели я зря терпел ограничения почти монашеской дисциплины и сносил тяготы пути по джунглям и горам. - Упражнения? Медитации? Лекции и практики? Отказ от себя, от всего на свете?
   - Чтобы ты мог от этих всех вещей тоже отказаться. Осознанно, зная о них.
   Такой ответ поставил меня в тупик.
   Брат Пон разглядывал меня, прихлебывая кофе, и откровенно наслаждался как напитком, так и зрелищем.
   - Природа человека с самого начала содержит в себе все, даже просветление, - сказал он, когда я был готов разразиться очередной гневной тирадой. - Исполнять предписания и практиковать осознание, созерцать пустоту и избегать порождения новых "семян" - это все преднамеренные действия, а любая преднамеренность удаляет нас от свободы.
   - Но... но... - забормотал я, пытаясь отыскать слова.
   - То есть, чтобы добыть бодхи, нужно не иметь никакого стремления его добыть, - добавил монах, запутав меня окончательно. - И не надувайся ты так, а то лопнешь. Подумай лучше о том, что на самом деле отказаться можно лишь от того, что имеешь...
  
   В номер я вернулся в состоянии ментального ступора, подогреваемого разочарованием и даже яростью.
   Под всем этим крылось подозрение, что меня обманули.
   Настроение не улучшилось и после того, как я час, не разгибаясь, просидел за компьютером - сделал заказы у поставщиков, ответил на письма клиентов, проконтролировал собственную доставку.
   - Да, крепко я тебя загрузил, - сказал брат Пон. - Но ничего, это даже на пользу. Мы же будем следовать провозглашенному во время завтрака принципу, смачно плюнем на свободу, к которой якобы стремимся... и поедем на Ко Лан, как простые смертные, на пароме.
   - Зачем!? - воскликнул я.
   - Задавая этот вопрос, ты отодвигаешь себя от просветления, а это нехорошо, - монах откровенно издевался.
   - Почему вместо того, чтобы тратить время на важное или полезное, я должен заниматься ерундой вроде поездки на Ко Лан?!
   - Замечание твое имело бы смысл в том случае, если бы ты мог знать, что для тебя ерунда, а что нет, - нравоучительно заметил брат Пон. - Жил вот в древности один мудрец, желавший учиться непосредственно у бодхисатвы Майтрейи... Так вот для того, чтобы добиться контакта с бодхисатвой, он погрузился в медитацию на несколько лет. Только ничего не добился, преисполнился уныния и пошел куда глаза глядят... И почти тут же наткнулся на человека, напильником точившего скалу... На вопрос мудреца "что ты делаешь?" тот ответил, что хочет сделать иглу из скалы... Услышав такое, мудрец устыдился своего нетерпения и вновь окунулся в созерцание, еще более пристальное.
   Но и во второй раз подвижник не достучался до Майтрейи, хотя упирался долго. После этой "сессии" он встретил другого человека, долбившего ломом подножие огромной скалы и, как стало ясно после обмена вопросами, собиравшегося перенести скалу на другое место, чтобы она не мешала солнечным лучам светить на огород.
   И вновь мудрец закручинился по поводу собственной лености, и опять начал медитацию.
   - Провел в ней еще несколько лет, и все без толку, - рассказывал брат Пон. - Раздосадованный, покинул он жилище в отдаленном лесу и пришел в близлежащий город...
   На рынке мудрец увидел издыхающую собаку, которую заживо ели черви.
   Сердце его исполнилось сострадания, и он подумал, что если ничего не делать, то смерть ждет собаку, если убрать паразитов, то смерть ждет их. И тогда он взял нож, отрезал кусок собственного мяса и одного за другим аккуратно переместил червей на него.
   - И тут собака ррраз, и превратилась в бодхисатву, сияющего неземным светом! - воскликнул Пон. - Понятно, что спусковым крючком для появления Майтрейи послужило сострадательное деяние мудреца, но не медитируй тот много лет в лесу, это деяние ни к чему бы не привело. Поэтому я на твоем месте не стал бы так уверенно судить, что "ерунда", а что нет. А теперь пойдем, корабль без нас уйдет...
   История запала мне в душу, и все время, что мы ехали на тук-туке, а затем плыли на пароме, я крутил ее в голове. Совершенно забыл про собственную ярость, и на землю Ко Лана вступил спокойным, как отобедавший удав.
   - Ну что, теперь на пляж? - спросил я, не скрывая иронии.
   - Вот уж нет, даже не мечтай, - отозвался монах. - Сейчас возьмем такси.
   Поинтересоваться "зачем" я не успел, брат Пон уже стремительно топал в ту сторону, где туристы распихивались по тук-тукам, чтобы ехать в разные концы не такого и маленького острова.
   Вскоре одна из машин подкатила к нам, и молодой водила радостно ухмыльнулся мне из кабины.
   - Залезай, - велел монах, сидевший в кузове. - Поедем с ветерком.
  
   Насчет последнего он не соврал, мы вихрем пронеслись через крохотный прибрежный поселок. Оставили за спиной местный храм, белоснежный, с алой крышей, и запетляли по узким дорогам.
   За обочинами тянулись заросли кустарника, встречались огороженные участки. Машину немилосердно трясло, так что все мои ушибы и раны то и дело напоминали о себе, из-под колес летела пыль.
   Но все равно это было классно, я держался за поручень и радостно щурился.
   Тук-тук, ревя мотором, пер вверх, к перевалу, ловко уворачиваясь от столкновения с летевшими навстречу сородичами.
   - Стоп! Стоп! - завопил брат Пон, и принялся лупить по кабине.
   Машина встала, едва не зарывшись носом в землю, мы расплатились, и наше "такси" покатило дальше.
   - Приехали, - сказал монах.
   - Куда? - я огляделся.
   С того места, где мы находились, я мог разглядеть поселок внизу, острова на глади моря и торчавшие из голубой дымки небоскребы Паттайи. С одной стороны от дороги поднимался склон, покрытый зеленой щеткой зарослей, а с другой виднелась укрытая в тени деревьев лачуга.
   Сделана она была из досок, покрывали ее кое-как скрепленные листы шифера. Между деревьями располагалось нечто вроде калитки, украшенной бычьими рогами, и рядом с ней торчало корявое подобие вывески - длинная надпись на тайском и одно-единственное английское "tattoo".
   - Настало время тебя слегка подлатать, - сообщил брат Пон. - А то едва ходишь. Тут живет тот, кто способен это сделать.
   - Татуировщик?
   - Колдун, - и, не дожидаясь новых вопросов, монах зашагал к калитке.
   Мне ничего не оставалось, как двинуться за ним.
   Брат Пон крикнул что-то на тайском, ему ответили, и из-за лачуги показался голый по пояс мужик средних лет, с длинными, едва не по пояс волосами, козлиной бородкой и даже усами.
   Носил он рваные джинсы, сандалии и ожерелье из человеческих зубов.
   - Хелло-хелло, - сказал он мне, оскалив собственные зубы, редкие, но очень белые. - Помогать?
   Я смотрел на него с опаской, поскольку единственная моя встреча с колдуном, случившаяся на землях племени луа, приятных воспоминаний не оставила. Конечно, были еще девяностые на родине, когда чуть ли не каждый вчерашний комсомолец или коммунист стал экстрасенсом или магом, но они в счет не шли.
   - Да, - согласился брат Пон.
   Они о чем-то поговорили, и меня пригласили за хижину, где меж деревьев обнаружился гамак с кучей пивных банок под ним, а рядом что-то вроде верстака - первый служил местом отдыха нашего хозяина, второй, похоже, исполнял роль операционного стола.
   Взгромоздился я на него не без опаски.
   - Это точно нужно? - спросил я.
   - И ты еще спрашиваешь? - брат Пон усмехнулся. - Все будет хорошо. Увидишь.
   Колдун тем временем нацепил на голову повязку, сплетенную из множества разноцветных шнурков, украшенную стеклянными, металлическими и деревянными фигурками зверей и людей, и вооружился жезлом с круглым навершием, таким массивным, что им можно было глушить быков.
   Последним штрихом стали очки в роговой оправе, солидные, но с трещиной в правом стекле.
   - Помогать, - повторил колдун, на этот раз утвердительно, и принялся меня ощупывать.
   Пальцы у него оказались ловкие и на удивление деликатные.
   Повязка с ноги оказалась снята так стремительно и легко, что я этого не заметил. Затем обитатель хибары запел нечто монотонное, встряхивая своим жезлом, словно одиноким маракасом.
   От этого вытья у меня помутилось в голове, все вокруг закружилось, мир превратился в набор серых, зеленых и бежевых полос. Меня завертело и понесло, я попытался выбраться из туманной пелены, в которой оказался, но сил не нашлось даже на то, чтобы пошевелить руками.
   Потом слуха моего коснулись голоса, тяжелые, звучные, доносившиеся сверху: один принадлежал женщине, второй мужчине, и они о чем-то беседовали, хотя на каком языке, я понять не мог.
   Вроде бы слова русские, но порядок странный, как в немецком...
   Порыв холодного ветра ударил в лицо, и я заморгал, понимая, что лежу на столе, сквозь кроны жарит солнце, а рядом стоит брат Пон, довольный, как дорвавшаяся до курятника лиса.
   - Вот и все, - сказал он, протягивая руку. - Тебя подлатали, можно идти.
   Лодыжка больше не болела, хотя повязку я обнаружил на том же месте, ушибы и порезы не беспокоили совершенно, зато оказались покрыты бесцветной, резко пахнувшей мазью.
   Поднявшись, я увидел, что колдун лежит в гамаке и курит длинную трубку, вырезанную из древесного корня.
   - Спасибо, - пробормотал я по-английски. - Ему нужно заплатить?
   - Уже заплачено, - брат Пон кивнул нашему хозяину, и мы пошли в сторону дороги. - Поскольку теперь ты здоров, обратно до парома мы прогуляемся пешком. Тут под горку. Красота...
   Солнце поднялось в зенит и жарило немилосердно, поэтому идея меня не обрадовала.
   Но спорить я не стал, поскольку и в самом деле мог идти, совсем не хромая.
   - Как такое возможно? - спросил я, когда мимо нас с ревом промчался тук-тук.
   - Человеческое существо можно представить как пучок нитей, на каждую из которых нанизаны бусинки-дхармы. И при некотором навыке определенные нити можно сдвигать, менять местами, хотя далеко не все и не всегда... свобода их перемещения как раз определяется кармой, нашими предыдущими деяниями и состоянием сознания в конкретный момент.
   - И колдун шевельнул нити внутри меня?
   - Именно, - подтвердил брат Пон. - Только не внутри, а принадлежащие тебе. Дхармы, образующие восприятие физического тела, под влиянием его манипуляций заколыхались и сформировали новый узор, в котором нет места тяжелому вывиху.
   - А можно было совсем все убрать?
   - Можно, но не нужно. Пусть болит и чешется, напоминает о мальчике с ушами, - монах посмотрел на меня с ехидцей.
   Я же покраснел и отвернулся: вот он зачем он это сказал, а?
   Светило палило с жуткой силой, и я, хоть и шагал нормально, но обливался потом. Зверски хотелось пить, но водой мы не запаслись, и предстояло терпеть до "Севен-елевена", находящегося рядом с пирсом.
   Мы остановились в тени, передохнуть, и тут напомнил о себе телефон, спрятанный в кармане рюкзака.
   Как ни странно, это оказался мой тайский консультант-законник.
   Необычайно раздраженным голосом он сообщил мне, что если мы не привезем документы в Налоговый департамент сегодня же, то рискуем большим штрафом, и что вообще за мной числится недоимка в размере нескольких тысяч бат.
   Проклятье, я совсем забыл про потерянные бумажки, а о недоимке услышал впервые!
   За что я плачу этому типу и вообще, почему так много всего одновременно на мою голову?
Оценка: 8.00*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"